Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Прививка на каникулах

Богатые британцы уезжают, чтобы вакцинироваться вне очереди, в отпуск

Текст: Ольга Дмитриева

В то время, когда "простые" граждане покорно ждут своей очереди на прививку от коронавируса, лондонские супербогачи покидают страну, отъезжая на месяц на "прививочные каникулы". Совмещать приятное с полезным можно лежа у бассейна, где к тебе подходит медсестра, чтобы впрыснуть вакцину в предплечье. И это в то время, когда миллионы граждан, не имеющих средств, терпеливо ожидают писем от участковых врачей с указанием даты предстоящей вакцинации.

В Дубае "вакцинные" каникулы длиной в месяц, включающие полет первым классом, проживание в 5-звездочном отеле и инъекции двух доз вакцины от ковида, обходятся VIP-клиентам в сумму от 40 тысяч фунтов стерлингов, а порой и многократно выше. До последнего времени всем покидающим Британию на продолжительный срок требовалось пройти через прививку от COVID-19. Но сегодня это правило, судя по всему, не работает.

В январе консьерж-служба Knightsbridge Circle попала в заголовки газет по всему миру. Это учреждение объявило, что тех, кто станет его членами, смогут отправлять самолетами в Объединенные Арабские Эмираты для отдыха, совмещенного с вакцинацией. Компания без лишней скромности заявила, что она является пионером новой программы вакцинации для богатых путешественников: "Вы отправляетесь на несколько недель на виллу на солнышке, получаете свои прививки, а также сертификат - и дело сделано", - заявил основатель Knightsbridge Circle. Одни лишь членские взносы за год составляют 25 тысяч фунтов стерлингов.

В число клиентов Knightsbridge Circle входят, как утверждается, руководители крупнейших компаний, успешные предприниматели, члены королевской семьи, а также знаменитости всех сортов. "В течение последних двух недель мы проводили вакцинацию в ОАЭ, используя вакцины Pfizer и Sinopharm. Мы можем начинать вводить вакцину AstraZeneca в Индии", - заявил руководитель компании Стюарт Макнил. В беседе с корреспондентом газеты The New York Times Макнил заявил, что его "клуб" получил более двух тысяч заявок на членство, а также тысячи телефонных звонков и онлайн-запросов. Интерес к предприятию оказался якобы настолько велик, что к нему обратились несколько частных авиакомпаний, заинтересованных в перевозке клиентов.

Между тем врачи в США утверждают, что некоторые супербогатые звезды Голливуда пытаются "подкупить" ускоренный доступ к вакцинации.

Любо-дорого

Китаянке после развода компенсируют выполнение домашних обязанностей

Текст: Анна Игнатенко

Пекинский суд обязал местного жителя выплатить бывшей супруге-домохозяйке компенсацию в размере 50 тысяч юаней (более 7,7 тысячи долларов США) за работу по дому и уходу за детьми, которую она выполняла в браке. Как сообщает Global Times, наряду с единовременной компенсацией суд присудил матери опеку над сыном, половину совместно нажитого имущества, а также ежемесячные алименты в размере 2000 юаней.

Как отметил Хан Сяо, представитель пекинской юридической фирмы "Канда", вердикт стал первым прецедентом такого рода для материкового Китая. Решение основывается на положениях нового Гражданского кодекса КНР, который вступил в силу в этом году. Он предусматривает выплату компенсации, если один из супругов занимался воспитанием детей, присматривал за пожилыми родственниками или помогал другому супругу по работе. По старому кодексу рассчитывать на такую компенсацию можно было только в случае брачного контракта, что крайне редкая практика для Китая.

Прецедент вызвал оживленную дискуссию в соцсетях о статусе китайских женщин и их роли в семье. Большинство граждан отнеслись к решению суда положительно, восприняв это как официальное признание труда домохозяек. При этом 94 процента опрошенных Pheonix Weekly отметили, что одобряют компенсацию, но убеждены в том, что труд матери недооценили и 50 тысяч юаней - это слишком мало. Это обусловлено тем, что в Пекине услуги няни на год обходятся дороже 50 тысяч юаней, а фигурантка дела состояла в браке с 2015 года, в общей сложности 5 лет.

В общественных настроениях угадывается развитие новой тенденции: многие комментаторы отметили, что женщины в принципе не должны быть домохозяйками "полный рабочий день" и что мужчинам следует брать на себя больше обязанностей по дому. По данным Организации экономического сотрудничества и развития, китайские женщины тратят почти 4 часа в день на неоплачиваемую работу - примерно в 2,5 раза больше мужчин.

Юрист Хан Сяо считает, что компенсации за домашний труд в ближайшем будущем могут стать обыденной юридической практикой. Тем не менее многие настроены скептически. Специалисты отмечают, что практически невозможно дать количественную оценку домашнего труда, к тому же работа по дому необязательно ложится на женские плечи. Так, Global Times приводит слова Чэнь Хао, сотрудника юридической фирмы "Шэньси Дезун": "Разделение труда существует не только в обществе, но и в семье. При этом пол супруга - не единственный аспект при рассмотрении таких дел. Все семьи разные, и в каждой из них супруги по-своему выстраивают баланс между работой и семейными обязанностями, это личный выбор каждого. В связи с этим трудно оценить реальный вклад отдельно взятого члена семьи и доказать это в суде".

Не вполне ясно, в каком ключе новое положение о компенсации повлияет на статистику бракосочетаний и разводов, ведь если эта практика войдет в обиход китайцев, вступать в брак, как и разводиться, станет гораздо дороже.

Всех запрут по городам

С 1 марта чешские власти ограничили передвижение жителей по стране

Текст: Александр Саможнев

Чешские власти с понедельника на три недели ограничили передвижение жителей границами районов проживания. "Исключения допустимы лишь в случаях поездок на работу, оказания помощи близким, а также неотложного посещения госучреждений и врачей", - цитирует ТАСС первого вице-премьера и главу МВД Чехии Яна Гамачека. Для того чтобы покинуть районы проживания, необходимо иметь разрешительный документ, например, справку с места работы. При проверке разрешение необходимо предоставить полиции. Правительство также ограничило на три недели встречи родственников, которые раздельно проживают на территории одного административного района. Визиты возможны только для оказания помощи больным или инвалидам. Прогулки на свежем воздухе с понедельника можно будет совершать лишь по территории своего населенного пункта.

Между тем президент Чехии Милош Земан рассказал телеканалу CNN Prima, что попросил российского коллегу Владимира Путина предоставить его стране вакцину от коронавируса "Спутник V". Земан сказал, что рассчитывает на скорые поставки. Он заметил, что для применения препарата потребуется сертификация, но, на его взгляд, речь не обязательно об одобрении Европейским агентством лекарственных средств, это может сделать и национальный регулятор. "Для меня было бы совершенно достаточно сертификата от Государственного института по контролю за лекарственными препаратами", - указал президент. По данным телеканала, соответствующее обращение Земан направил по согласованию с премьером Андреем Бабишем. По итогам прошлой недели Чехия вышла на первое место в мире по количеству новых случаев заражения в пересчете на миллион населения.

Зачем Европе ковид-паспорта?

В Евросоюзе договорились о разработке сертификатов вакцинации

Текст: Екатерина Забродина, Нива Миракян (Рим) , Вячеслав Прокофьев (Париж)

Так называемые "ковид-паспорта" появятся в Евросоюзе не раньше чем через три месяца. Столько времени понадобится 27 странам, чтобы "согласовать все технические детали". Об этом договорились участники виртуального саммита ЕС, посвященного борьбе с пандемией. Правда, им пока не удалось прийти к единому мнению о том, будут ли сертификаты вакцинации от коронавируса непременным условием для свободного передвижения внутри Шенгенской зоны.

Именно такую концепцию с самого начала предлагал канцлер Австрии Себастьян Курц. Он и вынес тему "ковид-паспортов" на обсуждение коллег при активной поддержке Болгарии, Греции и других стран, для которых жизненно важно возродить туристический сезон хотя бы к лету. В этом "лагере" настаивали на самом радикальном варианте: предоставить всяческие привилегии, в том числе на въезд, всем, кто сделал прививку от "короны". Однако по итогам саммита никакого политического решения о том, что подразумевать под привилегиями и как вообще вся эта система должна работать, принято не было. Как признал глава Европейского совета Шарль Мишель, вопрос о сфере применения сертификатов, скорее всего, останется в компетенции национальных государств. Собственно, всем, кто сделал укол (по данным главы Еврокомиссии Урсулы фон дер Ляйен, это чуть больше 6 процентов населения ЕС), уже сейчас выдаются документы о вакцинации. Другое дело, что странам предстоит договориться об их взаимном признании. Возможно, в электронную базу будут вноситься данные об уровне антител не только привившихся, но и переболевших COVID-19. При этом, по словам Мишеля, все остальные категории граждан "не должны подвергаться дискриминации".

В Германии, которая с самого начала с осторожностью отнеслась к идее "ковид-паспортов", реакция на итоги саммита была сдержанной. Ангела Меркель признала, что никакой ясности об условиях возобновления туристических поездок не прибавилось. "Пока привился очень небольшой процент населения, вопрос о преимуществах не представляет собой проблемы. В будущем он встанет более остро", - подчеркнула канцлер, которую цитирует телеканал ZDF. Вместе с тем Меркель не исключила, что только наличие дополнительной информации о здоровье туриста станет "основанием для въезда на территорию ЕС из третьих стран".

Между тем Израиль с его новой системой "зеленых паспортов" выразил готовность сотрудничать с европейцами. Правительства Греции и Кипра уже заключили с кабмином Биньямина Нетаньяху соглашения, по которым израильтянам с апреля разрешат приезжать на местные курорты при наличии справки о прививке. В самом Израиле граждане, сделавшие заветный укол, с воскресенья получили право посещать театры, фитнес-центры и спортивные мероприятия - в отличие от всех остальных жителей, которых начали пускать только в кафе.

В Италии с приходом нового премьера Марио Драги и с началом массовой вакцинации населения все больше ассоциаций и институций стали высказываться в пользу введения вакцинных паспортов. Поскольку экономика Италии находится в прямой зависимости от зарубежных туристов (весь сектор занимает 13 процентов от ВВП), за ковидные паспорта ратуют все структуры, имеющие прямое или косвенное отношение к индустрии, которая из-за пандемии оказалась в буквальном смысле на грани выживания. К числу сторонников принадлежат, в частности, Enit (национальный туристический офис) и ассоциация отельеров Италии.

Во Франции вокруг проблемы паспортов вакцинации будет сломано еще немало копий. К идее европейских сертификатов здесь отнеслись со всей осторожностью, о чем не преминул высказаться президент Эмманюэль Макрон. Суть его позиции в том, что в принципе такие сертификаты для перемещений из одной страны ЕС в другую можно было бы разработать, но пока на этом пути есть серьезные преграды. Какие? В первую очередь недостаточный уровень вакцинации населения. "Я не соглашусь с таким положением вещей, когда въезд в то или иное соседнее государство будет зависеть от наличия сертификата. Ведь у нас молодежь получит возможность вакцинироваться в лучшем случае не раньше конца июня - начала июля этого года", - заявил глава Пятой республики. На первом этапе, по мнению Макрона, стоило бы подумать о "стратегии на основе антиковидного тестирования и других методов". При этом он считает, что нельзя действовать вразнобой, а утвердить "единые для Евросоюза принципы сертификации".

В самой Франции в ближайшие месяцы в случае снятия ограничительных мер может появиться так называемый "санитарный пропуск", который позволит гражданам посещать рестораны, музеи, кинотеатры. Пока он не будет связан с вакцинацией. В пропуске будут сведения об иммунитете, выработанном людьми после COVID-19, наличии свежих отрицательных ПЦР-тестов и другие.

Три вопроса на паспортном контроле

В российском правительстве придерживаются прежней позиции, которую раньше озвучила вице-премьер Татьяна Голикова: введение паспортов иммунизации в настоящий момент нецелесообразно.

Комментировать сейчас что-либо рано, ведь в ЕС нет пока более-менее внятных проектировок, которые бы ответили на вопрос "как это будет"? Точнее, не на один вопрос, а сразу на комплекс вопросов.

Первое. Если вакцинация даст "зеленый свет" на въезд в ЕС, то надо договариваться, как разрешение оформлять. Оно должно быть единым для всех государств, и техническое решение - очевидно, цифровое - тоже одинаковым. Второе. Прививки можно делать не всем. Не зря же в инструкции к каждой вакцине есть раздел "противопоказания". Их нельзя, например, применять у беременных и детей. Для таких, скорее всего, сохранят тесты перед вылетом и по прилете, тогда паспорта вакцинации станут просто дополнительным инструментом, облегчающим путешествие. Третье. В мире разрабатывается более сотни вакцин против COVID-19, уже используемых или готовых выйти на рынок вот-вот - более десятка. Какие из них будут "признаны" "правильными" и "подходящими"? Кто и как будет принимать решение? И это не все вопросы.

Поэтому по сути подготовка к возможной международной "паспортизации" в России уже идет. Это и формирование регистра привитых с выдачей QR-кода, и намерения добиться международного признания всех трех наших вакцин. Не зря же "Спутник V" зарегистрирован уже почти в 40 странах, включая Венгрию и Сербию. Шаг в Европу сделан.

Кроме того, РФПИ договорился с Международной ассоциацией воздушного транспорта (IATA) о сотрудничестве в разработке технологических решений, которые поддержат восстановление международных авиаперевозок. IATA разрабатывает мобильное приложение IATA Travel Pass для пассажиров. А РФПИ, как сообщили в фонде, "изучает проект по созданию цифрового продукта, который позволит учитывать результаты тестирования на коронавирус в России и другой ключевой информации медицинского характера для международных авиаперелетов".

Подготовила Ирина Невинная

Член Ассоциации юристов России Мария Спиридонова полагает, что правительства различных стран неизбежно будут внедрять цифровое ID, к которому будет привязана биометрическая информация.

"Вопрос о внедрении цифровой системы, в которой будет храниться информация о результатах тестов на коронавирус или о вакцинации граждан, активно обсуждается странами с самого начала пандемии ", - говорит она.

По ее словам, с декабря крупнейшие авиакомпании США и Европы вместо справок о коронавирусе принимают QR-коды в специальном приложении CommonPass. Всего в проекте участвуют 26 государств, в том числе и Россия. Позже в программу добавят сведения о вакцинации, и, возможно, они будут обязательными для полетов.

"Не все придерживаются мнения о целесообразности внедрения системы внутри страны, в том числе биологи отмечают, что прививочные паспорта не помогут в профилактике распространения коронавируса, так как даже прошедший вакцинацию человек может являться переносчиком инфекции", - говорит Мария Спиридонова.

Подготовил Владислав Куликов

УЙТИ ПО-НЕМЕЦКИ: ПУТЬ ПОСЛА ПО РОССИЙСКОМУ БЕЗДОРОЖЬЮ

МИХАИЛ ПОЛЯНСКИЙ

Младший научный сотрудник и аспирант Гессенского фонда исследований мира и конфликтов.

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ

Rüdiger von Fritsch. Russlands Weg. Als Botschafter in Moskau. Aufbau Verlag, 2020. 349 Seiten (Рюдигер фон Фрич. Путь России. Глазами посла в Москве. Издательство Aufbau, 2020. 349 с.).

«Если кто и сможет наладить отношения с русскими, то только эта дама», – указав рукой на здание ведомства федерального канцлера, сказал в марте 2014 г. Дитрих Геншер вновь назначенному послу ФРГ в России Рюдигеру фон Фричу[1], пятому по счёту в период президентства Владимира Путина.

Как известно, российский президент питает особые чувства к Германии (в этой связи журналист-международник Александр Рар даже окрестил его «немцем в Кремле»[2]), а с рабочего стола Ангелы Меркель на канцлера с портрета пристально смотрит Екатерина Великая. Тем не менее, отдавая дань уважения личностному фактору в поддержании связей между двумя странами, в своих мемуарах бывший глава германской дипломатической миссии всё же приходит к выводу, что в развитии двухсторонних отношений системные закономерности перевешивают любые предпочтения лидеров, будь они позитивного или негативного характера.

«Восточная политика» Германии, берущая свои истоки в далёких 1960-х гг., находится в экзистенциальном кризисе. И истоки этой проблемы заключаются даже не в пересмотре российским руководством своего внешнеполитического курса, сколько в том, что немецкая Ostpolitik по-прежнему определяет курс внешней политики ФРГ по отношению к младоевропейцам – странам бывшего Варшавского договора, не отделяя их от независимого блока российско-европейских отношений.

Именно поэтому Берлину необходимо провести собственную «перезагрузку» с Москвой, чтобы выработать отвечающую духу времени Russlandpolitik, политическую парадигму, которая будет ориентирована на Россию и её интересы – к такому выводу приходит бывший посол Рюдигер фон Фрич.

Мемуары дипломатических представителей рассчитаны, как правило, на специалистов достаточно узкого профиля, но за редкими исключениями (например, книга «Сугубо доверительно» бывшего посла СССР в США Анатолия Добрынина) работам подобного формата всё же удаётся выйти за рамки исключительно биографического повествования. В этом плане книга фон Фрича выгодно отличается от схожих трудов, поскольку в процессе критического осмысления широкого комплекса отношений Москвы и Берлина он не повторяет ошибок многих его коллег-предшественников, которые концентрируются на изложении событий, произошедших в период их службы. Более того, на фоне объявленного ухода Ангелы Меркель из политики в 2021 г., данная книга представляет интерес не только в силу свежей оценки современного состояния российско-германских отношений, но и из-за нетривиальных рассуждений о будущем европейской политики.

Лиха беда начало

Прибыв в Москву 23 марта 2014 г. (спустя неделю после начала крымского кризиса), миновав дипломатические формальности и экспресс-курсы русского языка, новый посол ФРГ был вынужден в экстренном порядке начать осваивать язык санкционно-обвинительный. Германия выступила инициатором первого раунда санкций ЕС против России, заморозила ряд двусторонних экономических проектов и приостановила политическое сотрудничество по многим направлениям.

Несмотря на изобилие фактов и обстоятельств разлада в российско-германских отношениях на данном этапе, автор отмечает, что после шести лет взаимных обвинений лейтмотивом рассуждений должно стать не перечисление симптомов кризиса, а осознание фундаментальных причин его возникновения. Вероятно, подобная постановка вопроса покажется амбициозной для работы в чуть более 300 страниц (без предисловия), однако сама попытка осмысления подобной темы в столь нехарактерном формате не может не вызывать симпатий у неравнодушного читателя.

Правнук депутата обеих палат парламента Российской Империи до Первой мировой войны, фон Фрич, по собственным заверениям, всегда чувствовал глубокую связь с Россией и всегда интересовался ею. Несмотря на то, что он провёл значительную часть своей дипломатической жизни в Польше, ему, тем не менее, достаточно чётко удаётся улавливать и отображать в своём повествовании часто невидимые внешнему наблюдателю внутрироссийские настроения и переживания. Этот детальный и информированный взгляд на Россию создаёт львиную долю «добавленной стоимости» книги даже для тех, кто хорошо знаком с российскими политическими реалиями.

Холодное партнёрство

Несмотря на общий конструктивный и порой даже понимающий тон работы, бывший посол не стесняется открыто говорить о болевых точках во взаимоотношениях Берлина с Москвой. Так, фон Фрич считает, что Россия «пробомбила в Сирии путь обратно к мировой политике» (105), что демонстрирует разнонаправленность методов ведения её политики с подходами Запада и Германии в частности. На фоне предложенной инициативы ФРГ «Альянса за мультилатерализм»[3] подходы России в духе Realpolitik представляются Берлину чуждыми, хотя между строк фон Фрич справедливо отмечает, что Запад также прибегал к силовым методам, которые значительно подорвали доверие к нему в глазах России. В данном контексте он пишет, что «репортажи бомбардировок НАТО Белграда, вероятно, ужаснули русских так же, как кадры бомбардировок Грозного пятью годами ранее шокировали западную общественность» (88).

Не обходит стороной бывший посол и события на Украине. Обвиняя Россию в «нарушении мирного европейского порядка», он при этом достаточно расплывчато говорит о роли Германии в данном конфликте. Размышляя о том, что немецкое руководство могло предпринять для предотвращения эскалации конфликта в Киеве после провала так называемых «Февральских соглашений», достигнутых Виктором Януковичем и представителями оппозиции в 2014 г., он пересказывает разговор с тогдашним министром иностранных дел Франком-Вальтером Штайнмайером, который на обвинения Берлина в бездействии удивлённо ответил: «А что я должен был сделать? У меня даже перочинного ножа с собой не было» (74).

Многое, что определяет сегодня динамику российско-германских отношений (как, к примеру, ускорение политических процессов, вызванных пандемией COVID-19 или история с Алексеем Навальным) произошло уже после того, как фон Фрич сложил с себя полномочия официального представителя ФРГ в России. Занятно, однако, что заданная концептуальная рамка, основанная на опыте общения с первыми лицами двух государств, в целом даёт автору возможность рационально объяснить вектор движения двусторонних отношений уже после его ухода из политики. Неудивительно, что знания и контакты фон Фрича остаются востребованы транснациональными корпорациями, работающими в России (сегодня бывший посол является партнёром в Berlin Global Advisors).

Глобальный контекст

Отношения России и Германии не ограничиваются географическими границами Европы. Признавая это, фон Фрич предпринимает попытку инвентаризации всего комплекса двусторонних отношений, демонстрируя, как, к примеру, «арабская весна» или протестные движения в Латинской Америке, изменяют их качество. Бывший посол пишет, что согласие России на интервенцию НАТО в Ливии и неофициальные контакты Кремля с Хуаном Гуайдо в начале кризиса в Венесуэле (154) говорят о прагматичности, если не циничности, российской внешней политики. Приводя пример исхода «цветной революции» в Египте, где в результате переворота к власти пришёл более расположенный к России лидер, фон Фрич делает вывод, что разговоры о западных «происках» на постсоветском пространстве являются ничем иным, как прикрытием российской Realpolitik и стремлением Кремля сохранить зону влияния в регионе. Как показывает практика, забот у России в этом регионе, действительно, достаточно, особенно в свете происходящего в Белоруссии, Киргизии или Нагорном Карабахе.

В том же ключе бывший немецкий посол утверждает, что способность России самостоятельно проецировать мощь за пределы своих непосредственных границ остаётся пока незначительной. Несмотря на активно создаваемый в последние годы Соединёнными Штатами политико-военный вакуум (будь то в Сирии или в Афганистане) (336), без помощи Китая Москва не может в полной мере воспользоваться открывающимися возможностями. «Победа» в Сирии объявлена президентом Путиным несколько лет назад, а контингент российских вооружённых сил там почему-то продолжает увеличиваться. При этом фон Фрич отмечает, что вероятность создания российско-китайского блока возрастает с каждым днём, несмотря на кажущийся мезальянс второй и двенадцатой экономик мира (по номинальному ВВП)[4].

Россия, неосознанно стремящаяся в Европу

Важное место в мемуарах фон Фрича занимают рассуждения об идентичности России и её принадлежности к Европе. Как ему представляется, Россия внутренне всё ещё стремится в общий европейский дом, хотя и активно отрицает это[5]. Более того, по его мнению, Москва больше остальных заинтересована в построении будущего порядка на континенте, так как крайне зависима от Европы в плане собственного внутреннего развития.

Фон Фрич приходит к мысли, что одной из основополагающих проблем европеизации России является то, что она опасается в случае достижения этой цели потерять свою уникальность и загадочность, раствориться в Европе.

Россия осознанно закрывается от внешнего мира и даже не пытается стать более понятной другим, дорожа своей самостийностью.

Автор убеждён, что, оставаясь непонятной страной с «загадочной душой», Россия тем самым отталкивает других, поскольку часто это стремление воспринимается как равнодушие к внешнему миру, переходящее в гордыню (21).

Согласно последним опросам «Левада-центра», «движение России в Европу» действительно прекратилось, поскольку большинство россиян не считают ни собственную страну Европой, ни самих себя европейцами.[6] Вряд ли данное обстоятельство играет на руку европейцам, надеющимся не допустить появления антизападного союза Москвы и Пекина. При этом фон Фрич отмечает, что Западу уже приходилось сталкиваться с подобными самопровозглашёнными «изгоями» и прежде (например, с франкистской Испанией), и проблемы во многом были сопоставимы с теми, что Берлин и Москва переживают сегодня (101). Ответ на вопрос, каким может быть разрешение этих противоречий, автор оставляет за скобками, в то же время уверяя читателя, что этот «цикл» рано или поздно закончится.

Разделяют ли такое оптимистичное мнение в Кремле, не совсем понятно. Однако если верить коллеге фон Фрича, послу РФ в ФРГ Владимиру Гринину (2010–2018), который в 2019 г. опубликовал мемуары «Двуединство судьбы. Как России и Германии распорядиться будущим во благо себе и миру», то можно сделать вывод, что база для нового взлёта ещё остаётся. Бывший российский посол соглашается с фон Фричем и в том, что возвращение российско-германского союза неизбежно, поскольку рано или поздно им бок о бок придётся противостоять великим державам по обеим сторонам Тихого океана.

--

СНОСКИ

[1] По заверениям автора, работа над переводом книги на русский язык уже ведётся.

[2] Рар А. Владимир Путин: «Немец» в Кремле. Издательство «Олма-Пресс», 2002.

[3] Alliance for Multilateralism: Official Website. URL: https://multilateralism.org/

[4] United Nations Statistical Division, National Accounts – Analysis of Main Aggregates (AMA). Year/Country Selection for China and Russia for Year 2019. URL: https://unstats.un.org/unsd/snaama/Basic (дата обращения: 19.02.2021)

[5] Сурков В. Ю. Одиночество полукровки (14+) // Россия в глобальной политике. 2018. №2. С. 124-129.

[6] Отношение к странам // Левада-Центр. 2019. URL: https://www.levada.ru/2019/09/10/otnoshenie-k-stranam-4/

Россия. Германия > СМИ, ИТ. Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708353 Михаил Полянский

ПРОВАЛЫ РАЗВЕДКИ И ДЕФИЦИТ НАУЧНОЙ АНАЛИТИКИ

ВАСИЛИЙ БЕЛОЗЁРОВ

Доктор политических наук, профессор, заведующий кафедрой политологии Московского государственного лингвистического университета, член научного совета при Совете Безопасности Российской Федерации, сопредседатель Ассоциации военных политологов.

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ

Джервис Р. Почему разведка терпит неудачу: уроки революции в Иране и войны в Ираке // Пер. с англ. Т. Ованнисяна. – М.: Центр анализа стратегий и технологий, 2020. – 256 с.

Центр анализа стратегий и технологий выпустил в конце 2020 г. книгу, посвящённую организации и аналитической работе стратегической политической разведки США и использованию её результатов. Хотя название интригует, узнать что-то об оперативной работе, о реальных случаях из жизни разведчиков, приёмах добывания информации, приключениях «рыцарей плаща и кинжала» читателю не удастся.

Книга Роберта Джервиса – не пионер на российской рынке. Издание рассчитано на подготовленного читателя: в идеальном случае он должен быть реально погружён в вопросы политической аналитики. Или, по крайней мере, прочитать хотя бы книги американских авторов Роджера Хилсмэна «Стратегическая разведка и политические решения» и Вашингтона Плэтта «Информационная работа стратегической разведки», вышедшие ещё в 50-е гг. прошлого века. Книга Джервиса – возобновление по прошествии нескольких десятилетий традиции публикации подобных работ в нашей стране, что делает честь Центру анализа стратегий и технологий.

Роберт Джервис – профессор Колумбийского университета. В 1976 г. из-под его пера вышла получившая известность книга «Восприятие и его искажения в международной политике». В 2000–2001 гг. он возглавлял Американскую ассоциацию политических наук. Сегодня Джервис является авторитетным экспертом в сфере международной безопасности, изучения военных конфликтов, теории принятия политических решений. Как исследователь, стремящийся к объективности, и как гражданин своей страны он неоднократно подчёркивает, что выступает за совершенствование разведывательной деятельности США. Джервис исходит из того, что для его страны и для всего мира лучше, если в долгосрочной перспективе американское правительство будет максимально осведомлённым и хорошо информированным. Автор не скрывает, что в течение ряда лет работал консультантом в ЦРУ, где реализовывал себя именно как политический исследователь. Джервис утверждает, что аналитика сосредоточена как раз на вопросах государственной политики, которую определяют президент и Конгресс.

В общем, перефразируя известного современного российского политического деятеля, можно утверждать, что все порядочные политологи должны знать организацию работы разведки.

И полезность книги определяется именно способностью содействовать решению этой задачи.

Исследовательское кредо и профессиональный опыт Роберта Джервиса объясняют и структуру этой его работы. Первая глава раскрывает замысел автора, он объясняет, зачем и почему необходимо представить общественности организацию и содержание аналитической работы в разведке. Вторая и третья главы посвящены анализу двух провальных случаев американской разведки, разделённых между собой почти четвертью века. В качестве предмета для анализа выбраны свержение шаха Пехлеви в Иране в результате исламской революции 1979 г. и программа оружия массового уничтожения в Ираке. Свой выбор автор объясняет следующими обстоятельствами: а) воздействие двух названных случаев на политику оказалось долгосрочным и глубоким, б) в результате этих событий сложилась общая убеждённость относительно неприемлемо низкого качества и неверности выводов разведки, в) случаи с Ираном и Ираком позволяют продемонстрировать процедуры и способы мышления, г) анализ допущенных ошибок даёт возможность понять, почему и когда произошёл сбой в работе разведки, д) случаи ошибок и провалов разведки – нередки.

Вообще, обращение к наглядным историческим примерам является весьма распространённым и оправданным для понимания устройства работы какой-либо структуры. Здесь уместно вспомнить книгу советского военного деятеля Бориса Шапошникова «Мозг армии», вышедшую без малого сто лет назад. Будущий маршал Советского Союза, а в прошлом – выпускник Николаевской академии Генерального штаба сосредоточился на анализе деятельности генштаба Австро-Венгрии в канун и в годы Первой мировой войны. Выбор объекта анализа был обусловлен тем, что самой страны и её генштаба к моменту написания книги уже не существовало. Значит, не было и политических игроков, которые восприняли ли бы оценки книги болезненно. Важна и другая причина: к тому времени бывший начальник генерального штаба Австро-Венгрии генерал-фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф написал мемуары, где отдал «на суд критики полностью все свои документы», причём объём его труда составил 3 тыс. страниц. То есть в распоряжении Шапошникова имелась необходимая документальная база для анализа. Для исследователя особая ценность мемуаров фельдмаршала состояла как раз в том, что они позволили с высокой достоверностью выявить причины военных неудач Австро-Венгрии.

Подобным же образом Роберта Джервиса побудил к освещению провалов американской разведки недавно опубликованный в США рассекреченный – с некоторыми изъятиями – аналитический доклад о кризисе в Иране, автором которого к тому же он сам и был в пору работы в ЦРУ. Прошло достаточно времени, и информация об описываемых событиях стала восприниматься менее болезненно. В результате Джервис смог с чистой совестью приступить к препарированию аналитической работы разведки, раскладывая её по косточкам.

Фактически половину рассматриваемой нами книги занимает раздел об Иране с воспроизведённым в нём обширным аналитическим докладом, который дополнен оценками читавших его лиц, объяснениями и соображениями самого автора. Именно последние и представляют наибольшую ценность для практикующих политических аналитиков. Думается, специалисты оценят должным образом признание Джервиса в том, что он был удивлён скудостью контактов сотрудников ЦРУ с учёными и экспертами из внешней среды. Для большинства аналитиков ведомства «задействование чётких методологий и аналитических рамок, опора на обобщение и вывод альтернативных предположений» остались чуждыми. В упомянутом докладе изложены причины поражения разведки в отношении Ирана. И они – не только в самой разведке. По мнению автора, причины являются институциональными по своей природе, поэтому он и завершает свой доклад призывом: «Руководители, создайте среду, благоприятную для осуществления анализа иностранных дел, а не только для написания отчётов по ним».

Для описания второго случая, связанного с действиями американской разведки в отношении иракской программы оружия массового уничтожения, подробного официального первоисточника Джервис не указывает. По объёму текст в три раза меньше, чем тот, что посвящён Ирану. В этом случае автор констатирует наличие утвердившегося в американском истеблишменте мнения о том, что «разведсообщество уступило давлению и сказало политикам то, что те хотели услышать». Джервис утверждает также, что все разведывательные службы США были убеждены в реализации Ираком программ производства ОМУ. В книге приведено немало цитат, подтверждающих твёрдое намерение руководства предпринять военную операцию против Ирака вне зависимости от оценок разведки.

Поскольку в предисловии Роберт Джервис выразил готовность к критической оценке труда со стороны коллег, то позволим себе этим воспользоваться. По прочтении раздела остаётся впечатление, что автор стремится оправдать Белый дом за решение провести военно-силовую операцию против Ирака, а американскую разведку – за занятую ей позицию в отношении руководства страны. В изложении автора обнаруживаются противоречия в оценках. Так, в одном месте главной причиной иракского фиаско названа «скудость источников агентурной разведки», в другом – крайняя правдоподобность «выводов, выглядевших гораздо более достоверными, нежели альтернативы», в третьем – непонимание аналитиками разведки «своего собственного мышления».

Поддержать же автора следует в его выводе о недооценке использования разведкой научных методов работы. Джервис указывает на нежелание или неспособность разведывательных и политических сообществ использовать социологические и иные методы, в том числе сравнительный анализ, на пренебрежение методами социальных наук и так далее. Поэтому у исследователя имеются весомые аргументы для утверждения о «несовершенстве господствующей в разведке методологии». Здесь будет уместно привести определение из упомянутой выше работы Плэтта: «Разведывательная информация есть осмысленные сведения, основанные на собранных, оценённых и истолкованных фактах, изложенных таким образом, что ясно видно их значение для решения какой-либо конкретной задачи текущей политики».

В итоге получилось, что в фокусе исследования Джервиса оказалась системная по сути проблема метода аналитической работы разведки.

Решение её гораздо сложнее и важнее, нежели описание процессов и изложение фактов. И здесь особую практическую ценность приобретают размышления автора, обобщённые в завершающей главе («Политика и психология разведки и реформа разведки»). Джервис с пессимизмом констатирует «неразрешимые дилеммы разведки и политики», вытекающие из давления, под которым находятся потребляющие продукцию разведки высшие политические руководители. Исходный тезис: «Предел того, сколь много политики могут ожидать получить от разведки, сопряжён с пределом, насколько близкой к ожидаемому разведкой уровню образованности будут находиться потребители её продукции». Отсюда и конфликт между лицами, принимающими решения, и сотрудниками разведки видится как неизбежный. Джервис аргументированно говорит, почему так происходит. Причём автор предпочёл занять конструктивную позицию и излагает своё видение того, как повысить качество аналитической работы американской разведки. В начавшемся реформировании разведки он поддерживает открывшуюся «возможность уделения меньшего внимания текущей разведке, наращивания исследовательского и аналитического навыков и развития более глубокой базы знаний для всего правительства».

Содержатся в книге и конкретные предложения, направленные на изменение сложившейся ситуации. Например, по мнению автора, следует отделить оценку продукции разведсообщества от суждений его сотрудников, укреплять среднее звено управления и коллегиальность, обеспечивать критический анализ идей аналитиков. Особое же внимание Джервис уделяет внедрению во внутреннюю работу разведки экспертной оценки извне, со стороны научного сообщества. Как серьёзное препятствие характеризуется в книге отсутствие у сотрудников разведки стимулов для аналитической работы. Автор считает необходимым «выращивать» экспертов по региону или конкретной стране. То есть качественное страноведение, компетентность в знании иностранных языков, культуры и истории стран, специализация на них являются для аналитика обязательными. С сожалением Джервис отмечает, что «немногие аналитики имеют научную подготовку, учёную степень или просто способны общаться с научным сообществом». Нельзя не согласиться с выводами автора о необходимости культивирования среди сотрудников разведсообщества непрерывного аналитического образования, что логично вытекает из осмысления им ситуационного анализа сюжетов по Ирану и Ираку.

Могут ли быть полезны и применимы в России оценки, выводы и рекомендации Джервиса? Тем более что в книге есть американская политическая и иная специфика. Не секрет, что деятельность политической и военной разведки России является гораздо более закрытой, нежели работа аналогичных структур США. Тем не менее можно с высокой долей уверенности предположить, что организация и традиции аналитической работы в разведывательных структурах крупных государств, донесение результатов этой работы до лиц, принимающих решения, вряд ли кардинально различаются. По крайней мере, абсолютно современно и созвучно с мыслями Роберта Джервиса заключение российского военного классика Александра Свечина почти столетней давности о том, что «для разведки, прежде всего, нужны работники наивысшей квалификации в экономическом, политическом, историческом, стратегическом отношениях, настоящие утончённые учёные, погрузившиеся в изучение определённого государства».

Уместно напомнить и о том, что вопрос об обеспечении достоверности разведывательной информации, предоставляемой руководству российского оборонного ведомства, ставился и у нас. В частности, несколько лет назад об этом писал ветеран военной разведки Виталий Шлыков («Демонополизация информации», Россия в глобальной политике, 2008 год, № 4).

Россия. Иран. Ирак > СМИ, ИТ. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708352 Василий Белозеров

ДИФФУЗНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ БЛИЖНЕГО ВОСТОКА

АНДРЕЙ КОРТУНОВ

Генеральный директор и член Президиума Российского совета по международным делам.

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ

Ближний Восток: политика и идентичность. Коллективная монография. Под ред. И.Д.Звягельской. ИМЭМО РАН. М.: Издательство «Аспект Пресс», 2020. 336 с.

Термин «идентичность» давно и плодотворно применяется во многих общественных дисциплинах – в социологии, политологии, психологии и даже в экономике. Один из ведущих исследователей этого сложного явления, американский психолог Эрик Хомбургер Эриксон, ввёл в широкий научный оборот понятие диффузной (рассеянной) идентичности, которое использовал для описания проблем, возникающих во время перехода личности от подросткового к взрослому состоянию. Впоследствии это понятие было детально проработано последователем Эриксона, клиническим и развивающим психологом Джеймсом Марсиа, который рассматривал диффузную идентичность в контексте выявления основных этапов взросления.

Диффузная идентичность подростка часто выражается в демонстративном инфантилизме и нежелании переходить к статусу взрослого, в постоянном состоянии тревоги, боязни и неприятии внешнего мира, упорном стремлении к самоизоляции, ощущении внутренней опустошённости и в ожидании какого-то чуда, способного круто изменить жизнь. Для носителя диффузной идентичности характерны резкие перепады настроения, трудно объяснимые внезапные эмоциональные подъёмы и спады. Личность, страдающая от диффузной идентичности, часто меняет предпочтения, неспособна к объективной самооценке и не готова брать серьёзные обязательства по отношению к себе или к другим. Внешний мир для такой личности предстаёт в редуцированном чёрно-белом виде – при явном доминировании чёрного.

Подростковую диффузную идентичность нельзя считать патологией в строгом смысле слова; любая личность в ходе взросления так или иначе сталкивается с этим явлением. Однако сохранение диффузной идентичности у взрослого человека уже считается отклонением от нормы (задержкой в развитии) и требует врачебного вмешательства.

Изданная в конце прошлого года коллективная монография «Ближний Восток: политика и идентичность», подготовленная группой российских востоковедов под эгидой ИМЭМО РАН, посвящена комплексному анализу проблемы идентичности в одном из самых сложных, противоречивых и непредсказуемых регионов мира. В работе приняли участие как ведущие эксперты, так и начинающие авторы, для которых участие в проекте было первым опытом коллективного научного творчества: А.С. Богачева, к. полит. н. А.А. Давыдов, д. и. н. И.Д. Звягельская, И.Э. Ибрагимов, к. и. н. Т.А. Карасова, д. и. н. Г.Г. Косач, к. и. н. В.А. Кузнецов, к. э. н. Н.А. Кожанов, С.О. Лазовский, к. и. н. В.М. Морозов, к. ф. н. В.А. Надеин-Раевский, академик РАН В.В. Наумкин, Л.М. Самарская, к. и. н. И.А. Свистунова, член-корр. РАН И.С. Семененко, к. полит. н. Н.Ю. Сурков, к. полит. н. Т.И. Тюкаева. Примечательно, что авторы не попытались хотя бы частично упростить себе задачу, ограничившись проблематикой идентичности в арабском мире. Они охватили ближневосточный регион целиком, включая и неарабские государства (Иран, Турция, Израиль).

В этом регионе, как и у подростка на пороге взрослой жизни, присутствует разорванность сознания: запрос на перемены соседствует с требованиями консервации социальной архаики, настроения эгалитаризма существуют параллельно с углублением социально-экономического неравенства, ощущение принадлежности к единому региону и общей истории не препятствует многочисленным проявлениям этноконфессионального, национального, культурного и политического партикуляризма. Отношения к внешнему миру амбивалентно: с одной стороны, внешних игроков часто обвиняют во всех бедах региона, с другой – от них же ожидают решения региональных проблем. Страны региона, за немногими исключениями, не в состоянии гарантировать собственную безопасность и не являются экономически самодостаточными.

Не будет большим преувеличением утверждать, что при всей своей богатой истории, уходящей в прошлое на несколько тысячелетий, Ближний Восток во многих отношениях остаётся регионом-подростком, не успевшим сбросить с себя тесную детскую одежду и войти во взрослую жизнь в качестве самостоятельной и самодостаточной личности.

Разумеется, диффузная идентичность присутствует не только в ближневосточном регионе. Если рассматривать её как одно из проявлений незавершённой или неудавшейся модернизации, то признаки такой идентичности нужно искать и в других регионах мира. Их легко обнаружить, например, в странах на постсоветском пространстве, включая и Россию. Они присутствуют в большинстве стран Африки и Латинской Америки. В обстановке острых социально-политических кризисов рецидивы диффузной идентичности случаются и во вполне зрелых обществах Запада. Но на Ближнем Востоке это явление представлено, пожалуй, в наиболее полном и ярком виде.

Одна из очевидных сложностей анализа идентичности в её диффузном воплощении состоит в том, что исследователь имеет дело со множеством нерациональных и даже иррациональных проявлений этого явления. Вообще говоря, в работе с идентичностью трудно пользоваться стандартными социологическими методами западной теории рационального выбора, и авторы монографии апеллируют к социальной психологии, в частности – к теориям символического выбора и социального движения. Над этой проблематикой уже много лет работает один из авторов монографии – академик Виталий Наумкин. Большое внимание в книге уделяется сложным процессам формирования групповой мифологии и конвертации групповых мифов в политические символы. Анализ политического выбора, сделанного на основе эмоциональной реакции на предложенный символ, требует существенного обновления привычного набора исследовательских инструментов и представляет серьёзный вызов для исследователя.

Распространённая проблема коллективных монографий состоит в том, что эти работы нередко являются де-факто сборниками статей, объединённых общей темой и мало связанных друг с другом. Поскольку идентичность – тема предельно широкая и к тому же ещё и междисциплинарная, авторов монографии ИМЭМО подстерегала опасность сбиться на очередной пересказ политической истории стран Ближнего Востока или на описание текущих политических и религиозных конфликтов в этих странах и между этими странами, формально привязав свой нарратив к проблемам идентичности. Надо отдать должное редактору книги Ирине Звягельской – этой опасности удалось избежать; методологическое единство и последовательность анализа сохраняются на протяжении всех 22 глав монографии.

Работа вполне логично открывается главами о различных моделях формирования национальных идентичностей в регионе, благо исторический опыт Ближнего Востока предоставляет более чем широкий набор таких моделей. Далее следуют главы о воздействии факторов идентичности на политическую и экономическую жизнь различных ближневосточных стран. В последующих разделах анализируется глубокая и далеко не однозначная связь между идентичностью и динамикой международных отношений внутри и вокруг ближневосточного региона. Завершается монография анализом того, какое воздействие на региональные идентичности оказывают ближневосточные стратегии Соединённых Штатов и Европейского союза.

Любопытно, что в работе практически полностью отсутствуют факторы России и Китая. По всей видимости, авторы исходят из того, что, в отличие от политики США и ЕС, ближневосточные стратегии Москвы и Пекина не оказывают существенного воздействия на эволюцию региональных идентичностей. Это не обязательно должно подразумевать, что Москва и Пекин проигрывают Западу в борьбе за влияние в ближневосточном регионе; это лишь означает, что Россия и Китай (в отличие от СССР) не занимаются продвижением своих моделей развития на Ближнем Востоке. При этом, конечно же, и российское, и китайское присутствие в регионе так или иначе становится одним из элементов политики идентичности, проводимой ближневосточными лидерами.

Мне как международнику было особенно интересно прочитать последние разделы монографии, посвящённые внешнеполитическим измерениям идентичности. Отсылки к идентичности позволяют не только лучше понять особенности внешнеполитического курса таких стран, как Турция, Иран, Израиль, Саудовская Аравия, но и сделать выводы относительно генезиса и динамики региональных кризисов. К сожалению, в российском, как, впрочем, и в западном дискурсе о конфликтах на Ближнем Востоке сегодня господствует политически нагруженный редукционизм, не позволяющий адекватно охватить всю многослойность большинства конфликтных ситуаций, предопределённую в том числе множественностью идентичностей участников конфликтов.

Как показывают на многочисленных примерах авторы монографии, за каждой группой участников стоит «своя правда» и свои воззрения на историческую справедливость. Так, застарелый «курдский вопрос» в Ираке очень по-разному выглядит при взгляде на него из арабского Багдада, курдского Эрбиля и из езидского Синджара. Не учитывая множественности групповых идентичностей, трудно рассчитывать и на стабильное урегулирование локальных конфликтов.

Состояние диффузной идентичности – один из важнейших факторов, препятствующих реализации планов создания ближневосточной системы коллективной безопасности.

Как будет решаться проблема множественности идентичностей в ближневосточном регионе? Возобладает ли жёсткая иерархия идентичностей при безусловном приоритете гражданского национализма, которую пытаются выстроить многие авторитарные лидеры арабских государств? Возьмут ли верх те или иные формы неоимперской идентичности, существующие сегодня в Иране и особенно – в Турции? Или победит трансграничная конфессиональная идентичность, отодвигающая строительство национальной идентичности и неоимперские проекты на задний план? А может быть, победителей в этой борьбе вообще не будет и сосуществование самых различных идентичностей в регионе сохранится на протяжении обозримой исторической перспективы?

Авторы не дают окончательных ответов на эти вопросы. В самом общем плане из монографии следует, что будущее региональных идентичностей зависит в первую очередь от успехов или неудач в реализации странами региона национальных проектов социально-экономической и политической модернизации. Причём реализация этих проектов будет идти преимущественно в неблагоприятных внешних условиях, связанных с завершением эры нефти в мировой экономике, со смещением центра экономического развития в направлении Восточной Азии, а также с усилением негативных воздействий на регион демографических процессов и изменений глобального климата.

Однако при любом возможном варианте будущего Ближнего Востока множественность групповых идентичностей в регионе сохранится надолго, отношения между этими идентичностями в большинстве случаев останутся конкурентными, а в некоторых ситуациях – даже конфронтационными.

Можно лишь надеяться, что период диффузной идентичности на Ближнем Востоке так или иначе подойдёт к концу, и регион сможет войти во взрослую жизнь, освободившись от подростковых комплексов и фобий, сдерживающих его развитие сегодня.

Монография «Ближний Восток: политика и идентичность» далеко не исчерпывает сложную и относительно мало изученную проблематику региональной идентичности. Отдельных глав в работе удостоились лишь несколько арабских стран – Египет, Саудовская Аравия, Сирия, Ливан. Наверное, было бы полезно провести аналогичную работу и по другим интересным и не менее сложным кейсам Ирака, Йемена, Омана, Ливии, Алжира или Марокко. Будем надеяться, что авторы не оставят тему ближневосточной идентичности, и данная монография будет иметь продолжение в самом ближайшем будущем.

Но в любом случае это фундаментальное исследование, безусловно, является важным шагом вперёд в российском востоковедении. Как представляется, ему суждена долгая жизнь в нашем академическом дискурсе. Монография будет полезна не только для специалистов по Ближнему Востоку, но и для всех тех, кто интересуется нынешним состоянием глобального социума и его перспективами.

Россия. Ближний Восток > СМИ, ИТ. Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708351 Андрей Кортунов

МЕТАМОРФОЗЫ КОРЕЙСКОЙ ПОЛИТИКИ, ИЛИ КАК ПОСТАВИТЬ МИР НА УШИ

АЛЕКСАНДР ЖЕБИН

Кандидат политических наук, руководитель Центра Корейских исследований ИДВ РАН.

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ

Торкунов А.В., Толорая Г.Д., Дьячков И.В. Современная Корея: метаморфозы турбулентных лет (2008–2020 гг.). – М.: Просвещение, 2021. – 448 с.

Наверняка найдётся немало читателей, которые сочтут преувеличением данную в заголовке рецензии оценку событий, связанных с Кореей, в мировой политике последних десятилетий. Да и сама Корея сейчас скорее историко-географическое понятие. Вместо существовавшей на полуострове более тысячи лет единой страны, в 1948 г. там появилось два государства – Республика Корея и Корейская Народно-Демократическая Республика.

Вооружённый конфликт, начавшийся между ними в 1950 г., привёл к прямому или косвенному участию в нём не только великих держав, но и ещё пары десятков государств со всех континентов. Мир оказался на грани третьей мировой войны, но уже с применением ядерного оружия, которым к тому времени обзавелись США и СССР. Последовавшее за подписанием в 1953 г. соглашения о перемирии (война юридически до сих пор не закончена) военно-политическое противоборство Севера и Юга не раз порождало острейшие ситуации, не столь известные широкой публике, но не менее опасные для мира в регионе и за его пределами.

В последние пару десятков лет трудно назвать встречу мировых лидеров, включая саммиты «семёрки», «восьмёрки», «двадцатки», АТЭС, в повестке дня которой в той или иной форме не фигурировала бы корейская тема, не говоря уже о двусторонних контактах руководителей России, США, КНР и Японии и глав их внешнеполитических ведомств.

Так что сказанное в заголовке вряд ли можно назвать большим преувеличением. Вдобавок можно напомнить о многих тысячах часов изматывающих переговоров в различных форматах и сотнях тысяч километров, налётанных их участниками с целью найти устраивающее все заинтересованные стороны решение корейского вопроса.

Авторы рецензируемого труда вводят читателя в многомерный, многофакторный мир политических и экономических процессов, протекавших в исследуемый период в двух корейских государствах, а также в мир дипломатии великих держав, имеющих интересы на полуострове. Речь идёт о США, вот уже более семидесяти лет сохраняющих там свой воинский контингент, Китае и России, имеющих общую сухопутную границу с КНДР, и Японии, которая захватила Корею в 1905 г. и хозяйничала там почти всю первую половину ХХ века.

Нынешняя работа стала завершением трилогии, начатой в 2003 г. первым в отечественной литературе вузовским учебником по истории Кореи с древности до конца ХХ века. Он так и назывался: «История Кореи (новое прочтение)» и был результатом сотрудничества преподавателей и учёных МГИМО (У), Дипломатической академии МИД России и МГУ имени М.В. Ломоносова.

В 2008 г. три автора из этого коллектива выпустили более детальное исследование послевоенного периода истории двух корейских государств с 1945-го по 2008 г. включительно (Торкунов А.В., Денисов В.И., Ли Вл.Ф. Корейский полуостров: метаморфозы послевоенной истории. – М.: ОЛМА Медиа Групп, 2008. – 544 с.).

Рецензируемая книга фактически является заключительным томом этой трилогии, написанной с учётом достижений постсоветской исторической науки и опирающейся во многом на документы, исследования и оценки, которые раньше по целому ряду причин были недоступны или оставлялись без внимания.

Первый раздел авторы посвятили анализу «расходящихся путей развития» двух корейских государств.

В КНДР главным содержанием политического процесса в этот период стал переход власти от внезапно умершего в декабре 2011 г. Ким Чен Ира к его третьему сыну – Ким Чен Ыну – представителю третьего поколения клана Кимов. Утверждение молодого лидера на вершине партийно-государственной вертикали, инициированное отцом ещё в 2009 г., сопровождалось безжалостным устранением недостаточно лояльных (начальник Генштаба Ли Ен Хо и даже родной дядя Чан Сон Тхэк) или просто нерасторопных руководителей (министр обороны Хон Ен Чхоль).

Не исключено, что с борьбой за упрочение безраздельной власти нового руководителя был связан и инцидент в малазийском аэропорту в феврале 2017 г., в результате которого погиб живший за рубежом Ким Чен Нам – старший брат нынешнего лидера КНДР. Впрочем, в книге отмечается, что северокорейцы так и не взяли на себя ответственность за устранение возможного претендента на власть, а непосредственные исполнительницы убийства – две девицы «с пониженной социальной ответственностью» – почему-то избежали серьёзного наказания малазийской фемиды.

Главное, что произошло в КНДР с приходом Ким Чен Ына, – «смена парадигмы власти». Руководство стало осуществляться, как в классических соцстранах, через партийные структуры, а не через военную вертикаль, что практиковалось при Ким Чен Ире. Зримое свидетельство тому – довольно регулярное проведение пленумов ЦК правящей Трудовой партии Кореи и его Политбюро и созыв двух съездов ТПК – VII в 2016 г. и VIII – в 2021 году. Достаточно сказать, что предыдущий, VI Съезд прошёл в 1980 году.

Большой интерес представляет содержащийся в книге анализ экономической политики нового руководителя Северной Кореи, его склонность к экспериментам в рамках так называемого рыночного социализма, внимание к науке, возведению объектов социально-культурного назначения, а также жилья.

Беспрецедентно жёсткий санкционный режим побудил Пхеньян делать ставку на «самоусиление» и повышение самостоятельности экономики.

Тем не менее в августе 2020 г. очередной Пленум ЦК ТПК был вынужден признать, что в результате «серьёзных внутренних и внешних обстоятельств и разнообразных непредвиденных вызовов» не удалось достичь показателей роста экономики, намеченных на VII Съезде ТПК, а уровень жизни народа «заметно не вырос». В условиях посткоронавирусного мира и сворачивания глобализации, считают авторы, руководство КНДР вновь решило вернуться к методам «мобилизационной экономики» и «усилению контроля над рыночными силами».

Когда в Пхеньяне началась подготовка к наследственной передаче власти, на юге полуострова произошёл «консервативный реванш». После десятилетнего правления (1998–2008) либеральных президентов Ким Тэ Чжуна и Но Му Хёна к власти пришли правые консерваторы Ли Мен Бак и сменившая его Пак Кын Хе – дочь отставного генерала- президента Пак Чжон Хи, 18-летнее правление которого первое гражданское правительство, появившееся в 1993 г., назвало периодом «фашистской диктатуры».

Авторы показывают, как щедрые, но маловыполнимые обещания экономических благ, помноженные на соответствующие ожидания населения, так и не получившего их, но зато раздражённого чередой коррупционных скандалов, привели к появлению своего рода «качелей» во власти – после десятилетнего правления либералов пришли консерваторы, которых в 2017 г. вновь сменили либералы во главе с Мун Чжэ Ином. Впрочем, правые, продержались в «Голубом доме» (резиденции южнокорейских президентов) даже меньше десяти лет. И Ли Мен Бак, и Пак Кын Хе, подвергнувшаяся в 2017 г. импичменту, в настоящее время отбывают длительные сроки тюремного заключения за коррупцию и другие преступления.

В отличие от либералов, выступавших за диалог с КНДР и провозгласивших так называемую политику «солнечного тепла», консерваторы делали ставку на коллапс северокорейского режима под воздействием международных санкций, внутренних проблем, борьбы за власть после кончины Ким Чен Ира. В годы их правления оказались заморожены все значимые проекты межкорейского экономического сотрудничества, в том числе курортная зона в горах Кымгансан и промышленный парк в Кэсоне.

Приход к власти Мун Чжэ Ина, обещавшего возобновить диалог с КНДР, и «олимпийские инициативы» севеверокорейского лидера привели к проведению в течение одного только 2018 г. трёх межкорейских саммитов и заключению первого соглашения о мерах военной разрядки и доверия вдоль демилитаризованной зоны. Однако надежды на возобновление межкорейского сотрудничества быстро угасли. Требования старшего союзника, США, придерживаться линии «максимального давления» на КНДР и неспособность администрации Мун Чжэ Ина проводить более самостоятельный курс в межкорейских отношениях привели в 2020 г. к их практически полному свёртыванию.

Контраст между реальными действиями и заявленными РК планами и обязательствами, взятыми ею на межкорейских саммитах 2018 г., а также неоднократными декларациями о стремлении реализовать трёхсторонние инфраструктурные проекты с участием России и КНДР стал настолько очевиден, что позволил президенту России в апреле 2019 г. заявить о «дефиците суверенитета» у Сеула.

Второй раздел книги посвящён попыткам дипломатического решения ракетно-ядерной проблемы Корейского полуострова. Авторы напоминают о некоторых объективных обстоятельствах и событиях в мировой политике, которые привели к её возникновению и к тому, что в КНДР стали рассматривать обладание ядерным оружием как «единственную гарантию безопасности и самостоятельности страны».

Надо признать, что страхи Пхеньяна за свою судьбу были отнюдь не безосновательными, кроме того, они порождены сомнениями в готовности былых союзников времён холодной войны прийти на помощь в случае использования Западом в отношении КНДР югославского, иракского или ливийского сценариев экспорта демократии и «цветных революций». К тому же за океаном не упускали случая напомнить Пхеньяну, что там рассматривают «все варианты» (читай: и силовые тоже) принуждения его к отказу от ядерного оружия.

Помимо того, что ядерная программа «выдвигает эту страну в число немногих самостоятельных субъектов международного права», замечают авторы, она играет важную роль в легитимации режима, ибо «работает на престиж северокорейских вождей».

Опираясь на обширный фактический материал и свидетельства участников встреч и переговоров, в том числе американо-северокорейских саммитов в Сингапуре и Ханое, авторы вводят нас в мир напряжённого, порой циничного и в то же время захватывающего дипломатического торга, который, увы, пока не только не решил проблему, но и оставил мир в неведении относительно реальной степени развития ракетно-ядерного потенциала Пхеньяна.

Но к одному «неизбежному» выводу они всё же приходят: «КНДР будет держаться за ядерное оружие до последнего – во всяком случае, до маловероятного момента, пока не будет полностью уверена в отсутствии враждебных намерений со стороны своих противников и сможет обоснованно рассчитывать на получение действенной помощи развитию». Впрочем, добавляют они, «в скором будущем ожидать такого точно не приходится», и с этим заключением согласятся, пожалуй, большинство специалистов.

Авторы не склонны возлагать вину за происходящее на одну лишь КНДР. По их мнению, США и их партнёров на данный момент устраивает определённый градус контролируемой конфронтации. Не всё ладно с самим переговорным процессом. В частности, проходившие в 2003–2008 гг. шестисторонние переговоры «с самого начала не могли определить свой мандат»: то ли они, по мнению США, были направлены на ликвидацию ядерного оружия КНДР, то ли, как полагали Россия и КНР при согласии КНДР, – на комплексное урегулирование корейских проблем, в том числе и ядерной, на создание основ безопасности в регионе.

Вместе с тем, считают авторы, добиться успеха на исключительно двустороннем треке США – КНДР не получится, и потому предлагают свой вариант «многосторонней кооперации» для строительства региональной архитектуры безопасности, которая может включать как «зонтичные» организации, так и структуры обсуждения специфических вопросов в увязке с деятельностью других региональных и международных организаций.

«Главное, – подчёркивается в монографии, и с этим нельзя не согласиться, – в чём нуждается Корейский полуостров и СВА сегодня – отход от конфликта как главного способа внешнеполитического взаимодействия по вопросам безопасности».

Третий раздел книги посвящён анализу корейской политики России в исследуемый период. Помимо прослеживания эволюции довольно непростых двусторонних отношений Москвы с Пхеньяном и Сеулом, наибольший интерес здесь представляет рассмотрение имеющегося, по мнению авторов, «дуализма», присущего политической линии России по отношению к корейскому урегулированию. Дуализм этот проистекал из объективной ситуации, в которой оказалась Москва.

С одной стороны, Россия не менее, чем другие, была заинтересована в сохранении одного из столпов современного миропорядка – режима нераспространения ядерного оружия. И уж больше, чем кто-либо, была не заинтересована в появлении новой ядерной державы прямо на своей границе (вместе с Китаем, которого тоже не устраивала такая ситуация). Но в отличие от США и их союзников, делавших ставку на силовое, санкционное давление для решения «северокорейской ядерной проблемы», в Москве понимали, что вопрос гораздо сложнее и требует комплексного подхода, учёта законных интересов безопасности как самой КНДР, так и других государств региона.

Именно взвешенным, сбалансированным подходом, а отнюдь не «симпатиями» и «потворством» ядерным амбициям Пхеньяна, в чём любят упрекать Россию некоторые западные и российские обозреватели, можно объяснить постоянные призывы Москвы к сдержанности и поиску разумных, компромиссных, приемлемых для всех сторон решений.

Но развитие событий вокруг ядерной проблемы зачастую оставляло Россию в роли наблюдателя, которого США и КНР пытались перетянуть на свою сторону, в результате чего, считают авторы, её ответ был «реактивным и ситуационным», так как инициатива была не в её руках. В частности, США пытались заставить Россию проявить большую жёсткость к КНДР, не стесняясь увязывать эту проблему с другими раздражителями в двусторонних отношениях. Случалось, признают авторы, что «российский МИД был просто поставлен перед фактом – необходимостью в течение суток согласиться с американо-китайским проектом (резолюции СБ ООН), хотя он явно расходился с видением Кремля и конкретными российскими интересами».

В таких условиях, отмечается в монографии, дипломатия сводилась «к лавированию, продиктованному желанием поддерживать ровные отношения со всеми участниками долговременного конфликта, несмотря на их непримиримые противоречия». Хотя России и удавалось значительно смягчать предлагавшиеся Западом в ООН проекты резолюций по КНДР, стремление не испортить отношения с этими странами и международными организациями, где они доминируют, приводило к тому, что Москва «в итоге всегда присоединилась к санкциям и вынуждена их соблюдать».

При этом российские дипломаты не могли не понимать, что для США Корейский полуостров стал своего рода «полигоном испытаний методов санкционной войны», которые впоследствии стали применяться к России и Китаю.

Выводы авторов довольно пессимистичны – «большой войны, вероятно, можно будет избежать», в ней не заинтересованы ни Япония, ни Китай, ни Россия. США не против «управляемого хаоса» в Восточной Азии, разумеется, под их контролем. Нормализации межкорейских отношений придётся ждать ещё десять-пятнадцать лет, пока не будет найдена формула сосуществования двух корейских государств. Достигнутый к настоящему времени «конфронтационный баланс интересов», возможно, всех устраивает.

Однако есть и проблески надежды: хотя «переговорный процесс заглох, но, как показывает история, на каком-то этапе может возобновиться». Российской дипломатии придётся лавировать в этом бурном море, и рассматриваемая книга – безусловный вклад в понимание корейской проблематики. Новый труд известных российских корееведов, без сомнения, поможет «правильной навигации» в беспокойных и изменчивых водах корейской политики, чтобы обеспечить интересы безопасности России в этом регионе.

* Написание име?н политических и государственных деятелей КНДР и Республики Корея дано в редакции, применяемой на официальных сайтах президента РФ и МИД РФ.

Корея. Россия > СМИ, ИТ. Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708350 Александр Жебин

КОНЕЦ ВИЛЬСОНОВСКОЙ ЭРЫ

УОЛТЕР РАССЕЛ МИД

Профессор международных отношений и гуманитарных наук в Бард-колледже, заслуженный научный сотрудник Гудзоновского института.

ПОЧЕМУ ПРОВАЛИЛСЯ ЛИБЕРАЛЬНЫЙ ИНСТИТУЦИОНАЛИЗМ?

Через сто лет после того, как сенат США унизил президента Вудро Вильсона, отвергнув Версальский договор, Принстонский университет, который Вильсон когда-то возглавлял, вычеркнул его имя из названия своей знаменитой Школы международных отношений. На фоне целой череды других проявлений «культуры отмены» этот акт «вычеркивания личности», по крайней мере, представляется чем-то оправданным.

Вильсон был отпетым расистом даже по меркам своего времени. Человек, стоявший за преследованием своих политических противников и злоупотреблениями времён первой «красной угрозы», прославлялся слишком долго и слишком слепо.

Но сколь бы спорными ни были бы личные воззрения и внутриполитические шаги Вильсона, как государственный деятель и идеолог он по праву может считаться одним из самых влиятельных деятелей современного мира. Он не был особенно оригинальным мыслителем. Более чем за столетие до того, как Вильсон выдвинул идею Лиги Наций, на Венском конгрессе российский император Александр I нарушил спокойствие европейских монарших дворов, огласив, по сути, аналогичное видение. Он предложил создать международную систему, которая опиралась бы на моральный консенсус, поддерживаемый «концертом держав», действующих на основе общего набора идей о законном суверенитете. Более того, ко времени Вильсона понимание того, что демократические институты способствуют миру, а абсолютные монархии воинственны и нестабильны, давно не являлось откровением для образованных американцев и британцев.

Истинный вклад президента США состоял в том, что он обобщил эти идеи в конкретную программу создания порядка, основанного на правилах и международных институтах.

То, что его идеи не смогли завоевать широкую поддержку дома, сломило Вильсона, и он умер глубоко разочарованным человеком. Однако в последующие десятилетия вильсоновская концепция стала источником вдохновения и своего рода настольной книгой для множества национальных лидеров, дипломатов, активистов и интеллектуалов по всему миру. Во время Второй мировой многие американцы начали негативно оценивать политику изоляционизма, проводившуюся Соединёнными Штатами до войны, в том числе и из-за отказа вступить в Лигу Наций. На фоне этих настроений сложившийся образ Вудро Вильсона – прихрамывающего солдафона с убогими политическими навыками, стал уступать место представлению о нём как о пророке, чья мудрость, если бы к ней прислушались, могла бы предотвратить второй глобальный конфликт за двадцать лет.

Воодушевлённые этим выводом, американские лидеры во время и после Второй мировой войны заложили основы того, что, они надеялись, станет вильсоновским мировым порядком. Системой, в которой международные отношения будут строиться на принципах, изложенных во Всеобщей декларации прав человека, и осуществляться по правилам, установленным такими институтами, как Организация Объединённых Наций, Международный суд и Всемирная торговая организация.

Задача была осложнена холодной войной, но «свободный мир» (американцы так называли тогда некоммунистические страны) продолжал развиваться по вильсоновскому пути. Неизбежные компромиссы, такие как поддержка Соединёнными Штатами безжалостных диктаторов и военных правителей во многих частях мира, рассматривались как неприятная необходимость, вызванная борьбой с гораздо большим злом советского коммунизма. Когда в 1989 г. Берлинская стена пала, казалось, что шанс создать вильсоновский мировой порядок, наконец-то, появился. Бывшую советскую империю можно было бы реконструировать в соответствии с представлениями Вильсона, а Запад принял бы эти принципы теперь уже более последовательно и качественно, не опасаясь советской угрозы. Самоопределение, верховенство права, либеральная экономика и защита прав человека: «новый мировой порядок», над созданием которого работали администрации Джорджа Буша – старшего и Билла Клинтона, во многом соответствовал вильсоновской модели.

Сегодня самым важным фактом мировой политики является то, что благородные усилия потерпели неудачу. Следующий этап мировой истории будет разворачиваться не по вильсоновской матрице. Народы земли продолжат искать какой-то политический порядок, потому что иначе они не могут. А правозащитники продолжат стремиться к своим целям. Но мечта о всеобщем порядке, основанном на законе, который обеспечит мир между странами и демократию внутри них, будет всё меньше и меньше определять действия мировых лидеров.

Утверждать эту истину – не значит приветствовать её. У вильсоновского миропорядка много преимуществ, несмотря на его неполноценность. Многие аналитики, ряд из которых связаны с президентской кампанией Джо Байдена, считают, что смогут снова собрать Шалтая-Болтая. Конечно, стоит пожелать им всяческих успехов. Но центробежные силы, разрывающие вильсоновский порядок, настолько глубоко укоренились в современном мире, что даже конец эпохи Дональда Трампа не возродит проект в его самой амбициозной форме. Вильсоновские идеалы не исчезнут, влияние этой школы на внешнюю политику США будет продолжаться, но безмятежные дни постбиполярной эпохи, когда американские президенты выстраивали внешнюю политику вокруг принципов либерального интернационализма, вряд ли вернутся в ближайшее время.

Порядок вещей

Вильсонианство – лишь одна из множества разновидностей миропорядка, основанного на правилах. Вестфальская система, сформировавшаяся в Европе после окончания Тридцатилетней войны в 1648 г., и система Европейского концерта, возникшая после Наполеоновских войн начала XIX века, были основаны как на правилах, так и на законах; основополагающие идеи международного права восходят к этим эпохам. Священная Римская империя – транснациональное объединение земель, простиравшихся от Франции до современной Польши и от Гамбурга до Милана – представляла собой международную систему, предвещавшую Европейский союз, систему с очень сложными правилами, регулирующими практически все области жизни, – от торговли до суверенного наследования между княжескими домами.

Что касается прав человека, то к началу XX века европейская политика уже в течение столетия включала случаи вопиющих нарушений прав человека в международную повестку. Тогда, равно как и сейчас, деспотическая модель поведения была свойственна в основном слабым странам, и именно они притягивали к себе наибольшее внимание. Геноцид турецких христиан, совершённый османскими войсками и иррегулярными силами в конце XIX и начале XX веков, привлёк куда больше внимания, чем бесчинства, чинимые примерно в то же время русскими войсками против мусульманских мятежников на Кавказе. Ни одна делегация европейских держав не прибыла в Вашингтон, чтобы обсудить проблему обращения с коренными американцами или выступить с заявлением относительно статуса афроамериканцев. Тем не менее европейский довильсоновский порядок значительно продвинулся в направлении «поднятия прав человека на уровень дипломатии».

Так что даже при весьма поверхностном анализе очевидно, что оценивать Вильсона как первопроходца, торжественно привнёсшего в анархичный мир непросвещённых государств идеи основанного на институтах мирового порядка и прав человека, – по меньшей мере, опрометчиво. Он скорее стремился реформировать существующий международный порядок, изъяны которого убедительно продемонстрировали ужасы Первой мировой войны. В довильсоновском миропорядке династические правители обычно признавались легитимными, а интервенции, такие, например, как русское вторжение 1849 г. в Венгрию для восстановления правления Габсбургов, считались законными. За исключением самых вопиющих случаев, государства были более или менее свободны обращаться со своими гражданами или подданными бесконтрольно, так, как хотели.

И хотя от правительств ожидалось соблюдение общепринятых принципов международного публичного права, ни один наднациональный орган не был уполномочен обеспечивать соблюдение этих стандартов. Сохранение «баланса сил» являлось главным геополитическим императивом в действиях государств; война, хотя и признавалась гуманитарной катастрофой, рассматривалась как законный элемент системы. Вильсон считал, что это делает будущие конфликты неизбежными. Чтобы исправить положение, он стремился создать порядок, при котором государства признавали бы принудительные правовые ограничения и внутри страны, и на международной арене.

Осуществиться этому в полной мере так и не было суждено, но до определённого времени послевоенный американоцентричный порядок во многом отвечал представлениям Вильсона. Стоит отметить, что идеи эти далеко не везде воспринималось одинаково. Хотя Вильсон был американцем, его взгляд на мировой порядок был разработан прежде всего чтобы определять геополитическую ситуацию в Европе, и именно в Европе идеи Вильсона имели наибольший успех и продолжают иметь оптимистичные перспективы. Несмотря на то, что изначально большинство этих идей были восприняты европейскими политиками с едким и циничным презрением, впоследствии принципы Вудро Вильсона легли в основу европейского порядка и закрепились в законах и практиках ЕС.

Пожалуй, ни один правитель со времён Карла Великого не оставлял на европейском политическом порядке такого глубокого следа, как осмеянный пресвитерианин из долины Шенандоа.

Изгиб истории

Если попытаться оценить перспективы вильсоновской концепции за пределами Европы, картина предстанет весьма мрачная. Однако есть ощущение, что причины гибели небезуспешного проекта отличаются от тех, о которых мы зачастую слышим. Критики подхода Вильсона к мировой политике, часто осуждают его за идеализм. Но на самом деле в идеализме Вильсона упрекнуть сложно: во время переговоров в Версале он показал себя как политик, способный при необходимости действовать в духе самой циничной Realpolitik. Истинная же проблема вильсонианства лежит не в наивности веры в добрые намерения государств, она заключается в упрощённом видении исторического процесса, особенно той его части, что касается влияния технологического прогресса на общественный строй. Проблема Вильсона заключалась не в том, что он был болваном, а в том, что он был либералом (вигом).

Подобно прогрессистам начала XX века, как, впрочем, и многим современным американским интеллектуалам, Вильсон был либеральным детерминистом англосаксонской школы. Он разделял оптимизм тех, кого историк Герберт Баттерфилд называл the Whig historians, то есть британских мыслителей Викторианской эпохи, которые рассматривали человеческую историю как сюжет о «неотвратимом прогрессе и совершенствовании». Вильсон считал, что так называемая упорядоченная свобода, характерная для англо-американского сообщества, открыла путь к постоянному процветанию и миру. Это убеждение есть не что иное, как своего рода англосаксонское гегельянство. Оно утверждает, что сочетание трёх элементов – свободного рынка, свободного правительства и верховенства закона, которые имелись в Великобритании и Соединённых Штатах, неизбежно окажет трансформирующее воздействие и на остальной мир. И по мере этого процесса человечество будет медленно и, как предполагается, добровольно объединяться вокруг ценностей, которые сделали англосаксонский мир таким богатым, привлекательным и свободным, каким мы его знаем.

Вильсон был набожным сыном священника, глубоко погружённым в кальвинистское учение о предопределении и абсолютной верховной власти Бога; он верил в неизбежность прогресса. Он также был убеждён, что в будущем исполнятся библейские пророчества о грядущем тысячелетии – царстве мира и процветания, которое продлится до конца веков, когда Христос, возвратившись, соединит небо и землю. Примечательно, что современные вильсонианцы придали этому детерминизму светский оттенок: в их глазах либерализм станет господствовать в будущем и приведёт человечество к «концу истории» в результате проявления самой человеческой природы, а не некоего божественного наития.

Вильсон считал, что поражение Германской империи в Первой мировой войне и крах Австро-Венгерской, Российской и Османской империй означает, что звёздный час всемирной Лиги Наций, наконец, настал. В 1945 г. американские лидеры от Элеоноры Рузвельт и Генри Уоллеса «слева» до Венделла Уилки и Томаса Дьюи «справа» интерпретировали падение Германии и Японии во многом схожим образом. В начале 1990-х гг. ведущие внешнеполитические деятели и мыслители США рассматривали крушение Советского Союза через ту же детерминистскую призму: как сигнал о том, что пришло время поистине глобального и подлинно либерального мирового порядка. Во всех трёх случаях вильсоновские строители мирового порядка, казалось, были близки к своей цели. Но каждый раз, подобно Улиссу, они оказывались уносимы встречным ветром.

Технические трудности

Сегодня ветер снова набирает силу. Любому, кто надеется оживить слабеющий вильсоновский проект, предстоит столкнуться с рядом препятствий.

Возможно, наиболее очевидное из них – это возвращение в повестку геополитики, изрядно подпитываемой идеологией. Китай, Россия и ряд более мелких стран, примкнувших к ним (Иран, например), видят в идеалах Вильсона смертельную угрозу своим режимам, что, нужно заметить, небезосновательно. Ранее, в период после окончания холодной войны, превосходство США стало настолько всеохватным, что эти государства пытались либо преуменьшить, либо каким-то образом замаскировать свою оппозицию правившему демократическому консенсусу.

Однако начиная со второго срока президента Барака Обамы и далее, за время администрации Трампа, эти страны стали проявлять куда меньшую сдержанность. Видя в вильсонианстве главным образом прикрытие американских и, в какой-то степени, европейских амбиций, Пекин и Москва всё более смело оспаривают эти принципы и инициативы как в международных институтах, таких как ООН, так и в конкретных регионах, от Сирии до Южно-Китайского моря.

Оппозиция этих держав вильсоновскому порядку разрушительна сразу в нескольких отношениях. Прежде всего, для «вильсонианских держав» это повышает риски и издержки вмешательства в конфликты за пределами их границ. Например, поддержка режима Башара Асада Россией и Ираном помогла предотвратить более непосредственное участие Соединённых Штатов и европейских стран в гражданском конфликте в этой стране.

Кроме того, присутствие великих держав в «антивильсоновской коалиции» даёт дополнительную защиту и помощь меньшим странам, без которых те, возможно, не пошли бы по пути сопротивления сложившемуся статус-кво. Наконец, членство в международных институтах Китая и России затрудняет работу этих институтов по поддержанию вильсоновских норм: возьмём, например, вето России и Китая в Совете Безопасности, избрание антивильсоновских представителей в различные органы ООН, а также сопротивление Венгрии и Польши действиям ЕС, направленным на укрепление верховенства закона.

Между тем поток технологических инноваций и изменений, известный как «информационная революция», создаёт целый ряд препятствий для достижения вильсоновских целей и на уровне отдельных стран, и на уровне международной системы в целом. Ирония заключается в том, что последователи идей Вильсона часто говорят, что благодаря техническому прогрессу мир станет более управляемым, а политика – более рациональной, даже если вместе с этим прогресс увеличит опасность войны, сделав её гораздо более разрушительной. В это верил и сам Вильсон, и послевоенные строители порядка, и либералы, которые всеми силами стремились продлить управляемый США порядок после холодной войны. Однако всякий раз вера в технологические изменения оказывалась заблуждением.

С появлением интернета стало особенно очевидно, что, хотя новые технологии и способствуют распространению либеральных идей и их практического воплощения, они также могут без особого труда подрывать демократические системы и способствовать укреплению авторитарных режимов.

Сегодня, когда новые технологии разрушают целые отрасли, а влияние социальных сетей на новостные СМИ и предвыборные кампании оказывается порой определяющим, политика во многих странах становится всё более неспокойной и поляризованной. А это значительно увеличивает шансы на победу кандидатов-популистов и противников истеблишмента с обеих сторон. Кроме того, это затрудняет национальным лидерам поиск компромиссов, которые являются неотъемлемой частью международного сотрудничества, а также увеличивает вероятность того, что новые правительства не захотят продолжить курс своих предшественников.

Информационная революция дестабилизирует международную жизнь и по другим направлениям, что, в свою очередь, затрудняет работу глобальных институтов. Возьмём, к примеру, проблему контроля над вооружениями – центральную проблему внешней политики Вильсона со времён Первой мировой войны, которая стала ещё более острой после появления ядерного оружия. Последователи Вильсона уделяют такое серьёзное внимание контролю над вооружениями не только из соображений предотвращения глобальной гуманитарной катастрофы, но и потому, что даже неиспользованное ядерное оружие либо его эквивалент делают недостижимой вильсоновскую мечту о международном порядке, основанном на примате права и закона. Оружие массового уничтожения гарантирует именно такой государственный суверенитет, который, по мнению Вильсона, несовместим с долгосрочными интересами безопасности человечества. Организовать гуманитарную интервенцию против ядерной державы непросто.

Борьба против распространения ядерного оружия имела свои успехи, и это распространение удалось отсрочить, но оно не остановлено полностью и ограничивать его становится всё труднее. В 1940-е гг. чтобы создать первое ядерное оружие, потребовалась мощь самого богатого государства в мире и целый консорциум ведущих учёных-физиков. Сегодня даже второстепенные и третьестепенные научные учреждения в странах с низким доходом в состоянии справиться с этой задачей. Это не означает, что усилия по нераспространению нужно оставить. Но не стоит забывать, что не от всех болезней есть лекарства.

Более того, упомянутый технологический прогресс, лежащий в основе информационной революции, значительно обостряет проблему контроля над вооружениями. Развитие кибероружия, а также потенциал биологических средств нанесения стратегического вреда, наглядно продемонстрированный пандемией COVID-19, служат предупреждением о том, что по сравнению с ядерными технологиями, новые средства ведения войны значительно труднее отслеживать и контролировать. Осуществлять эффективный контроль над новыми видами вооружений, возможно, просто не получится. Наука меняется слишком быстро, зафиксировать соответствующие исследования зачастую сложно, а полностью запретить ключевые технологии нельзя, потому что они имеют важное гражданское применение.

Кроме того, появились и другие экономические стимулы, которых не было во времена холодной войны, и теперь они подталкивают гонку вооружений в новые области. Ядерное оружие и ракетные технологии большой дальности стоили чрезвычайно дорого и приносили мало пользы гражданской экономике. Биологические и технологические исследования, напротив, имеют решающее значение для любой страны или компании, ставящих цель оставаться конкурентоспособными в XXI веке. Такая гонка вооружений – неуправляемая, имеющая множество полюсов и охватывающая целый ряд передовых технологий – уже не за горами, и она неминуемо свернёт планы по возрождению вильсоновского порядка.

Это не для всех

Одно из центральных предположений, лежащих в основе вильсоновского порядка, – вера в то, что все страны рано или поздно приблизятся к уровню развития передовых государств и в итоге примут либеральную капиталистическую модель, на которой выстроена Северная Америка и Западная Европа. Для успеха вильсоновского проекта требуется высокая степень конвергенции, государственные системы стран-участников должны отвечать требованиям демократии, а сами государства как международные акторы – быть готовы и способны проводить политику на международной арене в рамках либеральных многосторонних институтов. Однако сегодня, по крайней мере, в среднесрочной перспективе, веру в то, что такая конвергенция возможна, сохранять всё сложнее. Китай, Индия, Россия и Турция уже с гораздо меньшей вероятностью сойдутся на пути к либеральной демократии, чем, например, в 1990 году. В течение долгого времени эти и другие государства наращивали экономические и технологические мощности не для того, чтобы стать копией Запада, а наоборот, для достижения большей независимости от него, а также реализации собственных цивилизационных и политических целей.

По правде говоря, вильсонианство – сугубо европейский проект, и направлен он на решение именно европейских проблем.

С момента распада Римской империи Европа была разделена на сферы влияния равных (или почти равных) конкурентов. Война была постоянным условием передела Европы на протяжении большей части её истории. Глобальное господство Европы в XIX и в начале XX века можно в немалой степени связать с продолжительной борьбой за первенство между Францией и Соединённым Королевством, – борьбой, которая способствовала развитию важнейших отраслей: финансов, государственного устройства, промышленных технологий и военного искусства, сделавших европейские государства столь жестокими и беспощадными конкурентами.

В отличие от многих других стран мира европейские державы, перед которыми постоянно маячил призрак большой войны, разработали более сложную систему дипломатических отношений и международной политики. Развитые международные институты и доктрины легитимности существовали в Европе задолго до того, как Вильсон пересёк Атлантику, чтобы представить свой знаменитый план Лиги Наций. По сути Лига была ничем иным, как усовершенствованной версией ранее существовавших в Европе форм международного управления. И хотя для создания гарантий того, что Германия и её западные соседи будут придерживаться правил новой системы, потребовалась ещё одна разрушительная мировая война, Европа уже была готова к установлению вильсоновского порядка.

Но опыт Европы не стал нормой для остального мира. Хотя в Китай периодически вторгались кочевники, и в его истории были периоды, когда несколько независимых китайских государств боролись за власть над всей страной, большую часть своей истории эта страна являлась одним целым. Идея единого легитимного государства, не имеющая международных аналогов, так же глубоко укоренилась в политической культуре Китая, как идея мультигосударственной системы, основанной на принципе взаимного признания, – в европейской. Между китайцами, японцами и корейцами случались столкновения, но вплоть до конца XIX века межгосударственные конфликты там были редкостью.

Если мы взглянем на историю человечества, то увидим, что на протяжении большей её части развитие мира определяли устойчивые государства-цивилизации, а не государства европейской модели соперничества между равными державами. Ранее территория современной Индии была объектом доминирования Империи Великих Моголов. Между XVI и XIX веками Османская и Персидская империи властвовали на территории, известной сейчас как Ближний Восток. А племена инков и ацтеков не имели равных в своих регионах. Хотя война и кажется более или менее универсальным способом решения проблем среди разных мировых культур, европейская модель поведения, в которой эскалация войны способствовала мобилизации и развитию технологических, политических и бюрократических ресурсов для обеспечения выживания государства, не присуща международной жизни в остальном мире.

Для государств и народов в большей части мира проблемой современной истории, требующей решения, была вовсе не бесконечность конфликтов между великими державами. Истинная проблема заключалась в том, чтобы понять, как прогнать европейские державы со своих территорий и зон влияния. И именно этот поиск сопровождался мучительной культурной и экономической перестройкой для максимально эффективного использования природных и промышленных ресурсов. Таким образом, междоусобные конфликты в Европе стали для неевропейцев не экзистенциальным цивилизационным вызовом, на который необходимо дать ответ, а долгожданной возможностью добиться независимости.

Постколониальные и незападные государства часто присоединялись к глобальным институтам, чтобы восстановить или укрепить суверенитет, а вовсе не для того, чтобы отказываться от него. В следовании международному праву их интерес нередко заключался, в первую очередь, в защите слабых государств от сильных, а никак не в ограничении власти своих национальных лидеров, направленной на укрепление влияния. В отличие от европейских визави эти государства не накопили большого и важного опыта создания тиранических режимов, подавляющих инакомыслие и ставящих беспомощное население на службу колониальным силам. Их опыт, напротив, во многом сформирован сознанием своей униженности как народа, чья власть и элиты неспособны защитить своих подданных и граждан от наглого, высокомерного поведения иностранных держав.

После того, как последняя страница в формальной истории колониализма была перевёрнута и зарождающиеся на месте бывших колоний государства начали утверждать контроль над своими землями, повестка в виде проблемы слабых государств и неполноценного суверенитета осталась прежней.

Даже в Европе различия исторического опыта помогают объяснить неодинаковый уровень приверженности государств идеалам Вильсона. Такие страны, как Франция, Германия, Италия и Нидерланды, пришли к пониманию, что смогут достичь национальных целей, только объединив свои суверенитеты. Однако для многих бывших членов Варшавского договора мотивом присоединения к западным клубам, ЕС и НАТО, было восстановление утраченного суверенитета. Они не разделяли чувства вины и раскаяния по поводу колониального прошлого Европы (а в случае с Германией – по поводу холокоста), которые побудили многие страны Западной Европы согласиться с необходимостью принять новый подход к международным отношениям. И они без стеснения и в полной мере воспользовались привилегиями членства в ЕС и НАТО, не чувствуя себя при этом каким–то образом морально связанными с теми принципами, что формально закреплялись в заявлениях этих организаций, – принципами, которые они сами, к слову, нередко воспринимали как красиво оформленное лицемерие.

Технический эксперт

Недавний феномен роста популизма на Западе выявил ещё одну опасность для вильсоновского проекта. Если Соединённые Штаты избрали Дональда Трампа президентом в 2016 г., на что они способны в будущем? И что может сделать электорат в других «важных» странах? И если вильсоновский проект оброс таким количеством проблем даже в своей политической колыбели – на Западе, то каковы его перспективы в остальном мире?

В эпоху Вильсона демократическое управление сталкивалось с проблемами, которые, как многие опасались, были непреодолимы. Промышленная революция разделила американское общество, создав беспрецедентный уровень неравенства. Корпорации-гиганты приобрели огромную политическую власть и весьма эгоистично использовали её, чтобы противостоять вызовам, угрожающим их экономическим интересам. В то время состояние самого богатого американца Джона Рокфеллера превышало годовой бюджет федерального правительства США. В 2020 г. самый богатый человек Джефф Безос имел капитал, чистой стоимостью равный примерно трём процентам расходов федерального бюджета.

Однако, с точки зрения Вильсона и его прогрессивных сподвижников, решением этих проблем не могла стать простая передача власти избирателям. Тогда большинство американцев ещё имели образование не более восьми классов, а волна европейских мигрантов захлестнула растущие американские города, ставшие новым домом для миллионов избирателей, многие из которых даже не говорили по-английски, часто были неграмотны, а потому охотно голосовали за коррумпированных городских функционеров.

Прогрессисты ответили на эту проблему, поддержав создание аполитичного экспертного класса менеджеров и администраторов. Они стремились построить административное государство, которое, с одной стороны, ограничивало бы чрезмерную власть богатых, а с другой – исправляло моральные и политические недостатки бедных (кстати, сухой закон был важной частью предвыборной программы Вильсона, а во время Первой мировой войны и после неё он инициировал агрессивные аресты, а в некоторых случаях депортации социалистов и других радикалов). Посредством таких мер, как совершенствование качества образования, строгое ограничение иммиграции и евгеническая политика контроля рождаемости, прогрессисты надеялись сформировать класс более образованных и более ответственных избирателей, которые уверенно поддержали бы технократическое государство.

Спустя столетие элементы этого прогрессистского мышления по-прежнему имеют решающее значение для вильсоновской модели правления в США и других странах, но добиваться их общественной поддержки намного труднее. Интернет и социальные сети подорвали авторитет всех форм экспертного знания.

Сегодняшнее гражданское сообщество значительно лучше образовано, а потому меньше нуждается в экспертных рекомендациях и указаниях.

А такие события, как вторжение США в Ирак в 2003 г., финансовый кризис 2008 г. и плохо выстроенная система реагирования на вызов пандемии 2020 г., серьёзно подорвали доверие к экспертному знанию и технократам, которых многие люди стали рассматривать как основу гнусного «глубинного государства».

Международные институты сталкиваются с ещё большим кризисом доверия. Избиратели, скептически относящиеся к идее технократического правления в их собственных странах, тем более насторожены по отношению к иностранным технократам, чьи взгляды кажутся им подозрительно космополитическими. Подобно тому, как жители европейских колониальных территорий предпочитали самоуправление (даже плохо организованное) правлению колониальных властей (даже более компетентных), сегодня многие люди на Западе и в постколониальном мире, вероятно, отвергнут самые благие намерения глобальных институтов.

Тем временем такие проблемы развитых обществ, как потеря производственных рабочих мест, экономическая стагнация или снижение реальной заработной платы, хроническая бедность среди меньшинств и эпидемия опиоидов, не поддаются технократическим решениям. А когда дело касается глобальных проблем – изменения климата и массовой миграции, с трудом верится, что громоздкие институты мирового управления, а также склонные к выяснению отношений и переделу сфер влияния государства, которые ими руководят, предложат простые и действенные решения, способные возродить доверие общества.

Что это означает для Байдена

Все эти обстоятельства указывают на то, что отход от вильсоновской модели развития, вероятно, продолжится, мировая политика будет всё больше отдаляться от этих принципов, а в некоторых случаях идти прямо наперекор им. Такие институты, как НАТО, ООН и ВТО, в силах доказать свою жизнеспособность (всё-таки мощь бюрократии иногда творит чудеса), но они явно сдадут позиции в плане способности отвечать на актуальные вызовы и, возможно, не смогут достигать даже своих первоначальных целей, не говоря уже о решении новых задач. Международный порядок тем временем будет во всё большей степени формироваться государствами, которые идут разными путями к своему преуспеванию. Это необязательно гарантирует неизбежность цивилизационных столкновений в будущем, но глобальным институтам придётся учитывать гораздо более широкий спектр взглядов и ценностей, чем раньше.

Есть надежда, что многие достижения вильсоновского порядка могут быть сохранены и, возможно, в каких-то областях даже расширены. Но зацикленность на былой славе не поможет качественно развить идеи и политику, чья задача обеспечить выживание и развитие в тяжёлые времена. Иные способы политического устройства существовали в прошлом – как в самой Европе, так и в других частях мира, и государствам придётся использовать их, опираться на эти примеры, если они хотят создать фундамент для стабильности и сохранить мир в современных условиях.

Для американских политиков общемировой кризис задуманного Вильсоном международного порядка представляет серьёзные проблемы, которые, вероятно, будут беспокоить администрации на протяжении десятилетий. Одна из проблем заключается в том, что многие профессиональные чиновники и влиятельные конгрессмены, представители гражданского общества и медиа глубоко верят не только в то, что внешняя политика Вильсона – это хорошо и полезно для Соединённых Штатов, но и в то, что это единственный путь к миру и безопасности (и даже выживанию цивилизации и всего человечества). Они будут продолжать бороться за своё дело, ведя окопную войну внутри бюрократии и используя надзорные полномочия Конгресса и постоянные утечки в лояльные СМИ, чтобы поддерживать пламя этой борьбы.

Интриги будут ограничены тем, что любая коалиция интернационалистов в американской внешней политике должна в значительной степени полагаться на голоса избирателей, поддерживающих идеи Вильсона. Но нынешнее поколение, воспитанное в условиях глобальных сетей и некомпетентных политических обозревателей, питает гораздо меньшее доверие к этим идеям. Ни неудача президента Джорджа Буша по созданию национального государства в Ираке, ни провал Обамы в связи с гуманитарной интервенцией в Ливию – ничто из этого не показалось большинству американцев успешным проектом, поэтому общественное доверие к идее построения демократий за рубежом очень невысоко.

Однако американская внешняя политика всегда упирается в вопрос коалиции. Как я писал в своей книге «Особое Провидение», сторонники Вильсона – одна из четырёх школ, которые боролись за формирование американской внешней политики с XVIII века. Приверженцы идей Александра Гамильтона хотят выстроить американскую внешнюю политику вокруг могущественного национального правительства, тесно связанного с миром финансов и международной торговли. Вильсоновцы рвутся соорудить мировой порядок, основанный на демократии, правах человека и верховенстве закона. Джексоновские популисты с подозрением относятся к крупному бизнесу и «крестовым походам» за демократией Вильсона, но хотят сильных военных и экономических программ. Джефферсонианцы желают ограничить американские обязательства и вовлечённость в зарубежные дела. (Отметим, что пятая школа, ведущим сторонником которой был президент Конфедерации Джефферсон Дэвис, определяла национальные интересы США через сохранение рабства). Сторонники Гамильтона и Вильсона ощутимо доминировали в американской внешней политике после холодной войны, но Барак Обама вновь начал вводить некоторые джефферсоновские идеи о сдержанности, а после ливийской неудачи его тяготение к такому подходу явно усилилось. Трамп, повесивший портрет президента Эндрю Джексона в Овальном кабинете, стремился создать националистическую коалицию последователей Джексона и Джефферсона против глобалистской коалиции гамильтонцев и вильсоновцев, господствовавшей со времён Второй мировой войны.

Даже несмотря на то, что администрация Байдена уводит американскую внешнюю политику от националистической парадигмы Трампа, ей придётся заново отрегулировать баланс между подходом Вильсона и идеями других школ в свете изменившихся политических условий внутри страны и за рубежом. Подобные корректировки производились и раньше. В первые обнадёживающие годы послевоенной эпохи вильсоновцы, в частности Элеонора Рузвельт, хотели, чтобы администрация Трумэна поставила поддержку ООН на вершину своих приоритетов. Гарри Трумэн и его команда вскоре увидели, что противостояние Советскому Союзу представляет собой задачу наибольшей важности, и начали формировать основу для холодной войны и политики сдерживания. Этот сдвиг был мучительным, и Трумэну с трудом удалось добиться от госпожи Рузвельт вялой поддержки во время напряжённых выборов 1948 года. Но критическая масса вильсоновских демократов согласилась с логикой, согласно которой победа над сталинским коммунизмом была целью, оправдывающей сомнительные средства, необходимые для ведения холодной войны. Байден может извлечь хороший урок из этого примера. Спасение планеты от климатической катастрофы и создание коалиции для противодействия Китаю – вот основания, которые удовлетворят многих сторонников Вильсона и заставят согласиться, что определённое отсутствие щепетильности, когда дело касается выбора союзников и тактики, абсолютно оправдано.

Администрация Байдена может использовать и другие методы, применявшиеся прошлыми президентами, чтобы заручиться поддержкой граждан. Один из них – оказать давление на слабые страны, находящиеся в сфере влияния Вашингтона, чтобы те провели экстренные реформы. Другой путь – предложить хотя бы видимость поддержки вдохновляющим инициативам, у которых мало шансов на успех. Как сообщество вильсоновцы привыкли достойно терпеть неудачи и часто поддерживают политиков, исходя из их (предполагаемых) благородных намерений, не требуя слишком многого.

Есть и другие, менее макиавеллистские способы удержать либеральный электорат.

Даже когда конечные цели политики Вильсона становятся менее достижимыми, есть проблемы, в отношении которых разумная и целенаправленная американская политика может дать результаты, и вильсоновцы это, без сомнения, оценят.

Международное сотрудничество, направленное на противодействие отмыванию денег и устранению налоговых убежищ, – область, где прогресс имеет неплохие шансы на реализацию. Кроме того, работа по совершенствованию глобальной системы здравоохранения будет оставаться в приоритете в течение нескольких лет после завершения пандемии COVID-19. Продвижение за рубежом образования для групп с недостаточным уровнем обеспеченности услугами – женщин, этнических и религиозных меньшинств, бедных – является одним из действенных способов построить лучший мир, и многие правительства, отвергающие вильсоновский идеал в целом, могут принять такую поддержку извне, если она не будет иметь слишком яркого политического подтекста.

Сегодня Соединённые Штаты и мир переживают что-то вроде вильсоновской рецессии. Но в политике ничто не длится вечно, а надежда, как известно, умирает последней. Вильсоновское видение глубоко укоренилось в американской политической культуре, а ценности, о которых он говорил, имеют слишком большую глобальную привлекательность, чтобы просто списать их со счетов.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs №1 за 2021 год. © Council on foreign relations, Inc.

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708349 Уолтер Рассел Мид

МЕЖДУ ИЗОЛЯЦИОНИЗМОМ И ВОВЛЕЧЁННОСТЬЮ

ЧАРЛЬЗ КАПЧАН

Профессор международных отношений Джорджтаунского университета, старший научный сотрудник Совета по международным отношениям.

ТОНКИЙ БАЛАНС ДЛЯ АМЕРИКАНСКОЙ ПОЛИТИКИ

Статья основана на книге Isolationism: A History of America's Efforts to Shield Itself from the World, вышедшей осенью 2020 г. в издательстве Oxford University Press.

Изоляционизм сделал Америку великой, осветив славный путь её триумфального подъёма в XIX веке. Сегодня, однако, предостережение отцов-основателей избегать вступления в сложные союзы и альянсы видится в совсем ином свете, а само слово «изоляционист» стало оскорблением.

В отсутствие ограничений на национальные амбиции за рубежом большая стратегия Америки попала в ловушку перенапряжения и показала себя попросту политически несостоятельной. Страна оказалась лицом к лицу с бесчисленным количеством проблем за своими границами, двумя десятилетиями войны на Ближнем Востоке и пандемией. Последняя провоцирует экономический спад, подобного которому не было со времён Великой депрессии. Соединённым Штатам необходимо заново открыть для себя историю изоляционизма и применить его уроки, сократив присутствие за рубежом и приведя внешние обязательства в соответствие с реальными возможностями и целями.

Да, американская исключительность с самого начала была приравнена к обязательству нации распространять свободу на все части земного шара. Ещё до основания страны страстный сторонник независимости от Великобритании Томас Пейн наставлял американских колонистов: «В наших силах начать строить мир заново». Романист Герман Мелвилл вторил: «Мы, американцы, – особый, избранный народ, Израиль нашего времени; мы несём ковчег мировых свобод».

Но с момента основания и до испано-американской войны 1898 г. большинство американцев не желали иметь ничего общего с переделом мира за счёт расширения стратегических возможностей за пределы Северной Америки. Внутри же этой североамериканской орбиты они последовательно укрепляли позиции по всему континенту, растаптывая коренных американцев, предпринимая попытки захватить Канаду, а также завладев огромной территорией Мексики в результате войны 1846–1848 гг. и купив в 1867 г. у России Аляску. И элиты, и общественность надеялись, что успех демократического эксперимента послужит примером для других народов. Однако они считали, что защита исключительной природы их собственной нации требует сдерживания внешнего мира.

Естественно, действуя в такой парадигме, США не продвинулись дальше Тихоокеанского побережья, ограничив сферу своих зарубежных амбиций международной торговлей. С самого начала американцы представляли себе союз, который охватит весь континент, но вместо того, чтобы управлять остальным миром, они бежали от него. Долгое время они придерживались принципа государственного управления, изложенного президентом Джорджем Вашингтоном в его прощальной речи 1796 г.: «В отношении иностранных государств великое для нас правило заключается в том, чтобы расширять с ними торговые отношения, но при этом иметь как можно меньше политических связей».

Изоляционизм сработал. После того, как в войне 1812 г. Британия оказалась в тупике, весь оставшийся XIX век Америка спокойно и уверенно наращивала могущество, в то время как европейские державы столь же уверенно отступали, теряя влияние в Западном полушарии. После Гражданской войны американская экономика, стимулируемая инвестициями в строительство каналов, портов, дорог и железнодорожных путей (а не только военных кораблей и колоний) буквально взлетела. Между 1865 и 1898 гг. добыча угля выросла аж на 800 процентов, а темпы строительства железных дорог увеличились на 567 процентов. К середине 1880-х гг. Соединённые Штаты превзошли Великобританию как ведущего мирового производителя промышленных товаров и стали. В отдельных случаях военно-морской флот США, как и все другие флоты, выступал в защиту интересов американских торговцев, но в целом на протяжении всего этого периода страна, независимо от того, какая партия находилась у власти, держала свои геополитические амбиции в узде. Такова история становления Америки как крупной державы.

Блистательная отстранённость

«Великое правило» Вашингтона о геополитической отстранённости показало себя настолько действенным, что американцы, по крайней мере на какое-то время, открыли для себя привлекательность внешнеполитических амбиций. В течение 1890-х гг. Соединённые Штаты построили военный флот, откликнувшись на растущие призывы к нации соизмерить своё процветание с реальным геополитическим весом. В 1898 г. Соединённые Штаты применили новые средства ведения войны, начав испано-американскую войну и добившись контроля над Кубой, Пуэрто-Рико, Гавайями, Филиппинами, Гуамом, Самоа и островами Уэйк. В 1917 г. Соединённые Штаты вступили в Первую мировую войну.

И тем не менее, несмотря на победу, одержанную в обоих конфликтах, к своим трансграничным амбициям американцы быстро остыли. Их не прельстили приобретённые в 1898 г. заморские территории, ужаснули потерянные на европейских полях сражений жизни и ресурсы. Американцы почувствовали, что перестарались, и это побудило их вернуться к прежней парадигме стратегической отстранённости.

В дальнейшем под влиянием экономической катастрофы, накрывшей страну во время Великой депрессии, изоляционистский тренд в духе «Америка прежде всего» утвердился вплоть до конца межвоенного периода.

США как бы затаились в укрытии, пока Европа и Азия полыхали, охваченные огнём фашизма и милитаризма. Только после того, как Япония напала на Пёрл-Харбор, американцы, наконец, преодолели неприятие к иностранному вмешательству и присоединились к делу союзников. Около восьмидесяти миллионов человек, включая более 400 тысяч американцев, погибли во Второй мировой, самой смертоносной войне в истории человечества. Если XIX век был звёздным часом изоляционизма, то межвоенная эпоха, несомненно, была тёмной и обманчивой.

Американцам не следует забывать об этой части истории сейчас, когда они формируют свой политический курс в мире. С каждым днём американская глобальная стратегия становится политически всё менее состоятельной. В свете более чем двух десятилетий войны на Ближнем Востоке и продолжающейся пандемии, которая угрожает экономике так, как ей не угрожало ничего со времён Великой депрессии, Соединённым Штатам пора сократить своё присутствие за пределами собственных границ. В то же время американцы должны избегать повторения ошибки, совершённой в 1930-е годы. Для такой страны, как США, опрометчивое и инстинктивное самоудаление из сегодняшнего мира было бы серьёзным просчётом.

Но перспектива разрушительного отступления всё ещё ясно виднеется на горизонте. Особенно если Соединённые Штаты не смогут преодолеть своё хроническое геополитическое перенапряжение и быстро привести внешние обязательства в соответствие с возможностями и целями. Лучший способ сделать это – выработать стратегию взвешенного отхода. Американцы должны вернуться к непреходящей мудрости отцов-основателей, утверждавших, что дистанцирование от далёких зарубежных проблем часто представляет лучшее государственное решение. Переоценка стратегических преимуществ изоляционизма – при одновременном учёте его недостатков – даёт американцам шанс найти золотую середину между тем, чтобы не делать слишком много или слишком мало.

Когда изоляционизм перестал быть благом

Своего прежнего значения слово «изоляционизм» лишилось 7 декабря 1941 г., в день, когда Япония напала на Пёрл-Харбор. Семантическая трансформация была небезосновательной. Не умея противостоять державам Оси, Соединённые Штаты в течение 1930-х гг. находились в поиске весьма обманчивого и обрёченного на провал стратегического иммунитета. Сенатор Артур Ванденберг, в прошлом убеждённый изоляционист, писал в своём дневнике после японского рейда: «Этот день положил конец изоляционизму для любого реалиста».

И сегодня многие члены внешнеполитического истеблишмента США продолжают эксплуатировать изоляционистский ярлык, чтобы оклеветать любого, кто осмелится усомниться в роли Америки как стража глобального порядка. Дипломаты и учёные одинаково обвиняли президента Дональда Трампа в неамериканском подходе за то, что он ставил под сомнение ценность национальных альянсов за рубежом и стремился вывести американские войска из Сирии и Афганистана. Палата представителей в конце 2019 г. – в редкий момент межпартийного согласия – дала язвительный отлуп Трампу, приняв 354 голосами против 60 резолюцию, осуждающую его решение вывести американские войска с севера Сирии. Покойный сенатор Джон Маккейн окрестил «чокнутыми птицами» сенатора Рэнда Пола и нескольких других политиков, осмелившихся призвать Соединённые Штаты сбросить с себя бремя внешних обязательств.

Огульное осуждение изоляционистской логики не только искажает историю США, но и оказывает американцам медвежью услугу.

Страна не может и не должна возвращаться к стратегии геополитической отстранённости, которую она проводила в XIX веке. Экономическая взаимозависимость и глобализированные угрозы – такие, как межконтинентальные баллистические ракеты, транснациональный терроризм, пандемии, изменение климата и кибератаки, означают, что окружающие страну океаны – уже не столь надёжная защита, как раньше.

Но сейчас нация отчаянно нуждается в откровенном и открытом разговоре, при котором в полной мере учитывались бы уроки истории, касающиеся того, как безболезненно выпутаться из клубка внешних связей и проблем.

Бесконечные войны, которые Вашингтон вёл в течение долгого времени, не могли не вызвать у американского общества серьёзные вопросы – именно поэтому президент Барак Обама пытался вызволить войска из ближневосточной трясины, куда Америка сама себя затянула, и пошёл на переизбрание, призывая «сосредоточиться на национальном строительстве у себя дома». Тем не менее регион не позволил быстро уйти. В итоге Обама оставил часть американских войск в нестабильном Афганистане и направил значительный контингент в Ирак и Сирию для борьбы с «Исламским государством» (запрещено в России – прим. ред.). Затем уже Трампу пришлось иметь дело с обществом, мягко говоря, весьма уставшим от военных кампаний на Ближнем Востоке. И действительно, опрос, проведённый в 2019 г., показал: многие американцы хотят, чтобы вовлечённость США в зарубежные дела была либо значительно сокращена, либо вовсе сведена к нулю. Пандемия только усилила эти общественные настроения. Опрос от июля 2020 г., свидетельствовал: три четверти населения страны желает, чтобы американские войска покинули Афганистан и Ирак.

Так что неудивительно, что президент Трамп был столь привержен идее вывести американские войска с Ближнего Востока. «Я провожу кампанию по возвращению наших солдат домой, вот что я делаю», – объяснил он, приказав американским войскам покинуть север Сирии в конце 2019 года. Он продолжил уход, несмотря на проигрыш на выборах 2020 г., отдав в конце ноября приказ о дальнейшем сокращении американского присутствия в Афганистане и Ираке. Даже небольшая группа наиболее авторитетных представителей внешнеполитической элиты США начала отступать от интернационалистского консенсуса, впрочем, заходя иногда так далеко, что звучали даже призывы к сокращению влияния не только на Ближнем Востоке, но и в Европе и Азии. На обложке журнала Foreign Affairs, рупора американского внешнеполитического истеблишмента, недавно красовался заголовок: «Возвращайся домой, Америка?».

Важно понимать, что поворот внутрь происходит по обе стороны политических баррикад, а не только среди сторонников Трампа. Демократическая платформа 2020 г. призывала «перевернуть страницу двух десятилетий крупномасштабного военного развёртывания и незавершённых войн на Ближнем Востоке» и утверждала, что Соединённые Штаты «не должны навязывать смену режима другим странам».

Джордж Сорос, щедрый благотворитель либеральных убеждений, и Чарльз Коч, крупный филантроп-консерватор, недавно объединились, чтобы создать новый вашингтонский мозговой центр – Институт ответственного государственного управления Куинси, цель – «продвигать идеи, уводящие американскую внешнюю политику прочь от бесконечной войны». Они назвали институт в честь бывшего госсекретаря и президента Джона Куинси Адамса. В 1821 г. он открыто заявил, что США «не отправляются за границу в поисках монстров, которых нужно уничтожить».

Неспособность американских лидеров отреагировать на эти политические вызовы чревата тем, что опасное перенапряжение сил и ресурсов обернётся ещё более опасным их «недонапряжением» – именно это и произошло в 1930-е годы. И действительно, то положение, в котором сегодня оказалась Америка, пугающе напоминает ситуацию, подтолкнувшую страну к ошибочному отступлению в период 1918–1939 годов. Общественность ощущает стратегическое перенапряжение, как это было после приобретения территорий за рубежом в 1898 г. и вступления в Первую мировую войну вскоре после этого. На фоне острого экономического кризиса, вызванного распространением COVID-19, американцы куда больше хотят инвестировать в Арканзас, чем в Афганистан, параллельно претерпевая внутренний поворот, подобный тому, что произошёл в 1930-е годы. Протекционизм и политика односторонних действий снова в моде, и они продвигают самодостаточную американскую дипломатию, которая и превратила в обломки демократическую солидарность в межвоенные годы. И антилиберализм, и национализм идут маршем по Европе и Азии, точно так же было, когда Соединённые Штаты повернулись спиной к миру в 1930-х годах.

Повторяя изоляционистскую мантру «Америка прежде всего», Трамп являлся скорее симптомом, нежели причиной поворота нации внутрь себя. Он использовал народное недовольство внешней политикой: стратегическими перегибами на Ближнем Востоке, усилиями по продвижению демократии, не давшими ничего, кроме защиты союзников, которые не хотят защищать себя сами, и заключением торговых сделок, ставящих в невыгодное положение американских рабочих. Недавний опрос Центра американского прогресса – аналитического центра левого толка – показал, что либеральные интернационалисты составляют лишь 18 процентов населения, в то время как большинство выступает либо за принцип «Америка прежде всего», либо за дистанцирование США от мировых дел. Молодые избиратели гораздо меньше поддерживают традиционную интернационалистскую повестку, чем представители старшего поколения, значит, этот внутренний поворот в ближайшие годы, вероятно, будет только углубляться.

Изоляционизм возвращается, потому что государственное управление потеряло связь с народной волей.

Стратегическая перестройка ориентиров, которая привела бы национальные цели в равновесие с реальными возможностями, неизбежна. Главный вопрос в том, примет ли перестройка форму постепенного продуманного выхода из большой и затратной игры или же она превратится в отступление, несущее гораздо большие риски.

Как не надо и как надо

Изоляционистское прошлое Америки не должно быть её будущим. Глобальная взаимозависимость делает невозможным и неразумным возвращение Соединённых Штатов к роли редута в Северной Америке или полушарии. Конечно, с американскими войсками, всё ещё разбросанными по сотням военных баз по всему миру, стремительное стратегическое отступление вряд ли кажется близким. Но это может быть именно то, что ждёт нас впереди, если США не опередят события и не разработают стратегию разумного сокращения расходов.

В системе представлений Соединённых Штатов изоляционизм – базовая установка; а вот амбициозный интернационализм, который мы наблюдали в течение последних восьми десятилетий – исключение. Стремление к геополитической отстранённости с самого начала стало частью американского кредо и неотъемлемой составляющей политического опыта. Изоляционистское давление вновь нарастает – и будет только усиливаться по мере того, как пандемия продолжит опустошать мировую экономику. Трамп направлял такое давление, но делал это поспешно и некомпетентно. Он был прав, развернув корабль прочь от Сирии, Афганистана и Ирака, но не имел последовательной стратегии, оставив позади себя хаос и уступив позиции противникам. Его решение сократить американское присутствие в Германии ошеломило не только союзников по НАТО, но и сам Пентагон.

Если коротко, то Трамп продемонстрировал всем, «как не надо». А вот что было бы сейчас хорошо увидеть с подачи президента Байдена, так это инициирование масштабной общественной дискуссии о том, как выработать общую стратегию, нацеленную на поиск баланса между «вовлекаться меньше» и «вовлекаться достаточно» для реализации необходимых национальных интересов. Вместо того, чтобы дискредитировать друг друга, твердолобые интернационалисты и приверженцы «возвращения домой» должны начать обсуждение, как будет выглядеть стратегия государства по ответственному и постепенному сокращению присутствия за пределами границ.

Начав эту дискуссию, прежде всего следует признать, что и изоляционизм, и интернационализм имеют как стратегические преимущества, так и стратегические недостатки. Изоляционизму Америка должна воздать должное за укрепление безопасности государства и процветание страны в течение всего XIX века, а также за помощь в противостоянии имперскому искушению после 1898 года. Но этот же изоляционизм, как мы отмечали не раз, дезориентировал нацию, ввергнув её в опасное заблуждение в период между двумя мировыми войнами. Курс на эффективный и устойчивый интернационализм Соединённые Штаты взяли уже во время холодной войны, но с тех пор интернационалистское призвание нации сильно деформировалось, что привело к явному стратегическому избытку.

Необходимая переоценка стратегических приоритетов и целей должна быть осуществлена с прицелом на фундаментальные принципы. Конечно, большинство американцев согласятся с тем, что адекватное сокращение вовлечённости должно произойти в первую очередь за счёт снижения американского влияния на периферии, а не в стратегически важных регионах Европы и Азии.

Главной ошибкой после холодной войны стало ненужное втягивание в войны на Ближнем Востоке. Но в текущих условиях отступление из Евразии перед лицом российской и китайской угроз представляло бы собой именно тот вид необдуманной чрезмерной отстранённости, которого Соединённые Штаты должны избегать. Горькую цену подобного просчёта американцы узнали, когда не сумели дать отпор Германии и Японии в межвоенный период.

Конечно, большинство американцев согласятся с тем, что в современном мире делать ставку на политику односторонности – гиблое дело. Управление международной торговлей и финансами, борьба с изменением климата, ликвидация террористических сетей, предотвращение распространения ядерного оружия, контроль за кибербезопасностью, борьба с глобальными эпидемиями – все эти важнейшие задачи требуют широкого международного сотрудничества. По мере того, как США будут отходит от роли глобального полицейского, они захотят, чтобы их партнёры и союзники также прикладывали усилия, помогая заполнять образовавшийся после ухода Америки вакуум. Необходимые партнёрские отношения укрепляются только благодаря дипломатии и командной работе. Поскольку Сенат США может действовать крайне жёстко, когда дело касается ратификации договоров, неформальные пакты и коалиции должны стать новыми скрепами американской дипломатии.

Конечно, американцы верят и в то, что мир, быстро теряющий свой либеральный фундамент, отчаянно нуждается в Соединённых Штатах, чтобы вернуть и закрепить демократические идеалы; прогрессивное течение истории может закончиться, если Америка больше не заинтересована или неспособна склонить чашу весов в правильном направлении. Однако приоритетом должна стать задача приведения в порядок политических и экономических дел дома, в Америке, а не сосредоточенность на делах за океаном «в поисках монстров, которых нужно уничтожить».

США не могут служить образцом для мира, пока институты американской республики не продемонстрируют состоятельность.

Курс на распространение демократии с помощью поддержки соответствующих идей и личного примера, а не посредством навязывания и принуждения поможет Соединённым Штатам найти золотую середину между глухим изоляционизмом и чрезмерным вовлечением в дела других. Этот средний курс потребует, чтобы американцы привыкли воспринимать мир таким, какой он есть, а не таким, каким они хотели бы его видеть. Большую часть истории американцы отгораживались от мира, который, как они опасались, навредит их демократическому эксперименту. С начала Второй мировой войны США впали в противоположную крайность, стремясь переделать мир по образу и подобию Америки. Двигаясь вперёд, Соединённым Штатам придётся иметь дело с беспорядочным и несовершенным миром, сопротивляться искушению либо отгородиться от него вновь, либо, напротив, перекроить его. Америка должна сделать шаг назад, но не отступить.

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708348 Чарльз Капчан

КАПИТАЛИЗМ ПОСЛЕ ПАНДЕМИИ

МАРИАННА МАДЗУКАТО

Профессор Университетского колледжа в Лондоне и автор книги «Стоимость всего: производство и потребление в мировой экономике».

КАК ПРАВИЛЬНО ВОССТАНОВИТЬСЯ

После финансового кризиса 2008 г. правительства всего мира влили в финансовую систему больше 3 трлн долларов, чтобы разморозить рынки кредитования и снова запустить мотор мировой экономики. Но вместо поддержки реальной экономики, производящей настоящие товары и услуги, львиную долю этой помощи получил финансовый сектор.

Правительства бросились накачивать ликвидностью крупные инвестиционные банки, которые как раз и спровоцировали кризис, и когда экономика перезапустилась, именно эти компании пожали плоды от восстановления рынков. А налогоплательщики остались с той же разбалансированной, неравноправной и углеродоёмкой экономикой, что и прежде. «Не пустите хороший кризис коту под хвост», – гласит общеизвестный принцип выработки политического курса. Но именно это и случилось.

Сегодня, когда экономика многих стран находится в шатком положении по причине пандемии COVID-19 и связанных с ней карантинов, политикам необходимо избежать той же ошибки. В первые месяцы после появления вируса правительства присоединились к поискам выхода из неизбежных кризисов в экономике и здравоохранении, предлагая пакеты стимулирования для защиты рабочих мест. Они издавали правила, призванные замедлить распространение болезни, инвестировали средства в научные исследования и разработку лечебных препаратов и вакцин. Эта спасательная миссия необходима, но недостаточна. Правительства должны не просто вмешиваться во время обвала рынков или кризисов как потребители последней инстанции, а активно формировать рынки, чтобы добиваться долгосрочных результатов, от которых выиграют все стороны.

Мир упустил возможность сделать это в 2008 г., но судьба дарит ещё один шанс.

Выбираясь из нынешнего кризиса, страны могут сделать больше, чем просто стимулировать экономический рост; они могут направить рост так, чтобы построить более эффективную экономику.

Вместо того, чтобы выделять корпорациям финансовую помощь, не ограничивая её никакими условиями, правительства – за предоставление этой помощи – вправе требовать от корпораций проводить политику в общественных интересах и решать социальные проблемы. Например, обязать их, чтобы вакцина от COVID-19, получившая государственную поддержку, была доступна для всех. Государство может отказать в помощи компаниям, которые не снизят углеродные выбросы в атмосферу или не прекратят укрывать прибыль в офшорах.

Слишком долго правительства обобществляли риски, но присваивали награды и бонусы: общественность платила цену за расчистку завалов, но выгоды от неё накапливали, в основном, компании и их инвесторы. В тяжёлые годы многие предприятия сразу просят правительство о помощи; однако в хорошие времена они требуют, чтобы правительство не мешало им получать и накапливать прибыль. Кризис, вызванный COVID-19, даёт нам возможность выправить этот дисбаланс благодаря новому стилю администрирования: нужно принуждать компании, получающие помощь, действовать в общественных интересах и позволить налогоплательщикам также пожинать плоды успешной деятельности компаний, которые традиционно достаются исключительно частному сектору. Но если вместо этого правительства сосредоточатся лишь на снятии «болевого синдрома», не переписывая при этом правила игры, тогда экономический рост, который начнётся после завершения кризиса, не будет устойчивым и не принесёт выгоду всем. Он не пойдёт на пользу предприятиям, заинтересованным в долгосрочном развитии. Вмешательство останется бесполезным, а упущенные возможности спровоцируют новый кризис.

Гниль в системе

Развитые экономики страдали от серьёзных структурных изъянов и перекосов задолго до пандемии. Финансовый сектор финансирует сам себя, тем самым размывая фундамент долгосрочного роста. Большая часть прибыли финансового сектора реинвестируется в него же – банки, страховые компании и недвижимость – вместо более продуктивных инвестиций в новую инфраструктуру или инновации. Лишь 10 процентов банковского кредитования в Великобритании, например, используется для поддержки нефинансовых компаний, тогда как остальное вкладывается в недвижимость и финансовые активы. В 1970 г. в развитых экономиках на кредитование недвижимости приходилось около 35 процентов всех банковских кредитов; к 2007 г. доля недвижимости выросла почти до 60 процентов. Таким образом, нынешняя структура финансового сектора подпитывает долговую систему и приводит к возникновению спекулятивных пузырей. Когда эти пузыри лопаются, банки и другие компании просят помощи у правительства.

Ещё одна проблема состоит в том, что многие крупные предприятия игнорируют долгосрочные инвестиции в пользу краткосрочных выгод. Одержимые страстью к повышению квартальной доходности и цен на акции, генеральные директора и управляющие советы компаний вознаграждают акционеров посредством обратного выкупа акций, чтобы повысить стоимость тех, что остаются в обращении, а значит – и стоимость фондовых опционов, которые входят в большинство пакетов поощрительных выплат менеджменту. За последнее десятилетие компании, входящие в список Fortune 500, выкупили свои акции на сумму свыше трёх триллионов долларов. Эти обратные выкупы осуществляются за счёт снижения инвестиций в заработную плату, обучение работников, научные исследования и разработки.

Затем происходит выхолащивание возможностей государства. Правительства обычно вмешиваются только после явного краха рынков, а предлагаемые ими меры оказываются недостаточными и запоздалыми.

Когда государство рассматривается не как партнёр по созданию стоимости, а просто как рулевой, тогда выделяемых правительством субсидий на всех не хватает. В итоге социальные программы, образование и здравоохранение недофинансируются.

Провалы усугубляют мегакризисы – как экономические, так и планетарные. Финансовый кризис во многом вызывается избыточным кредитованием, поступающим в финансовый сектор и сектор недвижимости. Это ведёт к искусственному раздуванию стоимости активов (пузыри на рынке недвижимости) и росту долга домохозяйств вместо поддержания реальной экономики и стимулирования устойчивого роста. Между тем отсутствие долгосрочных инвестиций в зелёную энергетику ускоряет глобальное потепление до такой степени, что Межправительственная группа экспертов ООН по изменению климата предупреждает: у мира осталось лишь десять лет, чтобы избежать необратимых последствий. Тем не менее правительство США субсидирует компании, добывающие ископаемое топливо, примерно на 20 млрд долларов в год – в основном посредством льготного режима налогообложения. Ежегодные субсидии, выделяемые ЕС, в сумме превышают 65 млрд долларов. В лучшем случае политики, пытающиеся остановить процесс изменения климата, рассматривают такие стимулы, как углеродные налоги и официальные списки инвестиций, считающиеся зелёными. У них не хватает духа издать обязательные регуляторные предписания, которые необходимы для предотвращения катастрофы к 2030 году.

Кризис, связанный с COVID-19, лишь усугубил все эти проблемы. На данный момент внимание мирового сообщества направлено на то, чтобы пережить острую ситуацию в области здравоохранения, а не предотвратить грядущий климатический коллапс или следующий финансовый кризис. Карантинные мероприятия разорили людей, работающих в рискованной экономике краткосрочных контрактов и свободных сделок. Многие из них не имеют сбережений, не получают социальных пакетов от работодателей – у них нет медицинских полисов и им не оплачиваются больничные, поэтому им трудно пережить бурю на рынке. Корпоративный долг – главная причина предыдущего финансового кризиса – растёт, поскольку компании лихорадочно берут новые кредиты, чтобы переждать обвал спроса. А одержимость многих компаний ублажением своих акционеров с их краткосрочными интересами не даёт возможности разработать долгосрочную стратегию, позволяющую благополучно преодолеть кризис.

Пандемия также показала, насколько разбалансирована связь между государственным и частным секторами. В Соединённых Штатах Национальный институт здравоохранения инвестирует примерно 40 млрд долларов в год в медицинские исследования. Он был главным кредитором научных исследований и разработок лекарственных препаратов и вакцин для лечения COVID-19. Однако никто не обязывает фармацевтические компании сделать конечную продукцию доступной для американцев, из налогов которых государство в первую очередь и выдаёт субсидии. Калифорнийская компания Gilead разработала лекарство от COVID-19 «Ремдисивир», получив поддержку от федерального правительства в 70,5 млн долларов. В июне эта компания анонсировала цену, которую американцы должны будут заплатить за курс лечения этим препаратом: 3120 долларов.

Это был типичный ход Большой Фармы. В одном из исследований рассмотрено 210 лекарственных препаратов, получивших одобрение Управления США по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов с 2010 по 2016 гг., и установлено, что ни одно из них не разработано «без финансирования Национального института здравоохранения». Но при этом цены на лекарства в Соединённых Штатах самые высокие в мире. Фармацевтические компании также проводят антиобщественную политику, злоупотребляя процедурой оформления патентов. Чтобы отвадить конкурентов, они регистрируют патенты с очень широкими формулировками, по которым трудно оформить лицензию. В некоторых из них оговаривается, что процесс разработки находится в самом начале, что позволяет этим компаниям приватизировать не только результаты научных исследований, но и инструменты проведения этих исследований.

Такие же скверные соглашения заключаются с крупными технологическими компаниями. Во многих отношениях Кремниевая долина – продукт инвестиций правительства в разработку высокорискованных технологий. Национальный научный фонд профинансировал исследования, необходимые для разработки поискового алгоритма, прославившего компанию Google. ВМС США сделало то же самое для разработки технологии спутниковой навигации, от которой зависел успех компании Uber. А Управление перспективных исследовательских проектов Министерства обороны – структурное подразделение Пентагона – поддержало развитие интернета, создание технологии сенсорного экрана, Siri и других ключевых компонентов айфона. Налогоплательщики шли на риск, инвестируя в эти технологии. Однако большинство компаний, получивших выгоды от данных технологий, не платят налоги по справедливой ставке. И они ещё имеют наглость противодействовать принятию законодательства, защищающего право на неприкосновенность частной жизни. Хотя многие указывают на мощь искусственного интеллекта и другие технологии, разрабатываемые в Кремниевой долине, при более внимательном взгляде становится понятно, что и в этих случаях фундамент закладывается высокорискованными государственными инвестициями.

Без решительных действий правительств нарушается связь между государственным и частным сектором, и прибыль от этих инвестиций может снова осесть в карманах частных лиц.

Государству нужно лучше управлять технологиями, которые разрабатываются при его непосредственном участии и частично на казённые средства. В некоторых случаях государство должно удерживать контрольный пакет акций таких компаний и позаботиться о том, чтобы все граждане, а не узкий круг акционеров, получали пользу от государственных инвестиций в подобные разработки. Как показало массовое закрытие школ во время пандемии, лишь некоторые учащиеся имеют доступ к технологиям, необходимым для получения качественного домашнего образования, что ещё больше расширяет пропасть между богатыми и бедными, усиливая неравенство. Доступ к интернету должен быть правом, а не привилегией.

Переосмысление стоимости

Всё это говорит о нарушении связи между государственным и частным сектором. Для выправления дисбаланса необходимо в первую очередь решить основополагающую проблему в экономике: неверное представление о стоимости. Современные экономисты трактуют стоимость как синоним цены. Такая точка зрения навлекла бы на них анафему от отцов-теоретиков, например, Франсуа Кенэ, Адама Смита и Карла Маркса, которые считали, что товары имеют свойственную им стоимость, соотносящуюся с динамикой производства, и эта стоимость вовсе необязательно связана с их ценой.

Современное понятие о стоимости оказывает колоссальное воздействие на структуру экономики. Оно влияет на способы управления организациями, составление отчётности об их деятельности, на приоритетность разных отраслей, взгляды на правительство и измерение национального богатства. Например, стоимость государственного образования не отражена в ВВП страны, потому что оно бесплатно, хотя зарплаты учителей учитываются. Поэтому нет ничего удивительного в том, что многие говорят о государственных «расходах», а не о государственных «инвестициях». В рамках этой логики становится понятно, почему генеральный директор компании Goldman Sachs Ллойд Бланкфейн заявил в 2009 г., всего через год после того, как его компания получила пакет помощи от государства на сумму 10 млрд долларов, что её сотрудники «занимают одно из первых мест в мире по производительности труда». В конце концов, если стоимость – это цена и если доход Goldman Sachs на сотрудника один из самых высоких в мире, тогда, конечно, сотрудники этой компании могут похвастаться одним из самых высоких показателей производительности труда в мире.

Чтобы изменить нынешнее положение, стоит иначе отвечать на вопрос, что такое стоимость. Необходимо учитывать инвестиции и творческую составляющую самых разных действующих лиц в экономике – не только компаний и предприятий, но и их сотрудников, а также государственных учреждений. Слишком долго мы вели себя так, как будто частный сектор – первичный локомотив инноваций и создания стоимости, а потому заслуживает получать конечную прибыль. Но это не имеет ничего общего с действительностью. Фармацевтические препараты, интернет, нанотехнологии, ядерная энергетика – всё было разработано во многом благодаря государственным инвестициям, усилиям бесчисленных работников и государственной инфраструктуре, организациям и учреждениям. Признание этих коллективных усилий облегчит задачу обеспечения справедливого вознаграждения для всех участников и более справедливого распределения прибыли и доходов.

Путь к более взаимосвязанному партнёрству государственных и частных институтов начинается с признания того факта, что стоимость создаётся коллективно.

Плохая помощь

Помимо переосмысления понятия «стоимость», обществу следует ставить на первое место долгосрочные интересы всех участников создания стоимости, а не краткосрочные интересы акционеров. В нынешнем кризисе это может означать разработку «народной вакцины» от COVID-19, которая будет доступна всем людям на планете. Следует так руководить процессом создания новых лекарственных препаратов, чтобы он способствовал сотрудничеству между странами, укрепляя солидарность между ними как на стадии научных исследований и разработок, так и на стадии распространения вакцины. Университетам, государственным лабораториям и частным компаниям нужно создавать пулы патентов для обеспечения беспрепятственного распространения знаний, данных и технологий по всему миру. Без этих мер вакцина от COVID-19 может стать дорогостоящим продуктом, который продаёт монополия – предметом роскоши, который могут себе позволить только богатейшие страны и граждане.

В более общем смысле страны должны оформлять государственные инвестиции не столько как подачки, сколько как попытку формирования рынка во благо обществу. Это означает, что государственную помощь нужно сопровождать определёнными условиями. Во время пандемии эти условия должны быть направлены на решение трёх конкретных задач: во-первых, сохранение занятости для поддержки производительности предприятий и безопасности домохозяйств в смысле обеспечения достаточного уровня их доходов. Во-вторых, улучшение условий труда за счёт обеспечения безопасности, достойной заработной платы, достаточных уровней оплаты больничных и большего вовлечения трудящихся в процесс принятия решений. В-третьих, это продвижение к долгосрочным целям – таким, как снижение выбросов углерода в атмосферу и использование преимуществ цифрового формата при оказании государственных услуг: от общественного транспорта до здравоохранения.

Закон, принятый Конгрессом США в марте в качестве главного ответа на COVID-19 – CARES (помощь в борьбе с коронавирусом, облегчение и экономическая безопасность) – стал иллюстрацией всех этих пунктов, но с точностью до наоборот. Вместо поддержания стремления компаний сохранить максимальное число рабочих мест, как это сделало большинство других развитых стран, правительство Соединённых Штатов предложило расширенное временное пособие по безработице. Такой выбор привёл к увольнению более 30 млн человек и к тому, что в США был один из самых высоких уровней безработицы по причине пандемии в развитом мире. Поскольку правительство выделило крупным корпорациям триллионы долларов прямой и косвенной помощи без внятных условий, многие компании получили полную свободу и фактически способствовали распространению вируса, поскольку отказывались оплачивать больничные сотрудникам и обеспечивать для них безопасность на рабочем месте.

По закону CARES была также принята Программа защиты заработной платы (Paycheck Protection Program), по которой предприятия получили кредиты и могли их не возвращать, если все сотрудники оставались в штатном расписании на зарплате. В итоге она оказалась не действенным методом сохранения рабочих мест, а огромным грантом наличных денег, осевших на счетах корпораций. Кредит могло получить любое малое предприятие – не только те, которые действительно в нём нуждались, – и Конгресс быстро ввёл послабления в правила о том, сколько компании нужно потратить на сохранение зарплаты сотрудникам, чтобы не возвращать кредит. В результате эта программа снизила безработицу на ничтожно малый процент. Группа учёных из Массачусетского технологического института пришла к выводу, что в рамках программы выдано кредитов на 500 млрд долларов, но при этом примерно за шесть месяцев удалось сохранить лишь 2,3 млн рабочих мест. Если исходить из того, что большая часть долга в итоге была прощена компаниям, в годовом исчислении эта программа обошлась примерно в 500 тысяч долларов на одно рабочее место. За лето программа и расширенные пособия по безработице закончились, а безработица по-прежнему превышала 10 процентов.

К настоящему времени Конгресс одобрил выделение свыше 3 трлн долларов на борьбу с пандемией, а Федеральная резервная система ввела в оборот ещё четыре триллиона долларов, что в совокупности превысило 30 процентов годового ВВП страны. Однако эти гигантские расходы ничего не дали для решения безотлагательных долгосрочных проблем – от изменения климата до неравенства. Когда сенатор-демократ Элизабет Уоррен от штата Массачусетс предложила оговаривать государственную помощь условиями – обеспечение более высокой заработной платы, расширение полномочий рядовых сотрудников при принятии ключевых решений, а также ограничение размера дивидендов, обратного выкупа акций и премиальных для директоров компаний, – она не смогла собрать достаточного числа голосов в поддержку своего предложения.

Смысл государственного вмешательства заключался в предотвращении краха рынка труда и поддержании компаний в качестве производительных организаций – по сути дела, правительство должно было действовать как страхователь рисков. Но нельзя допускать, чтобы такой подход приводил к обнищанию государства и его казны; нельзя позволить, чтобы средства, выделяемые в качестве помощи, субсидировали разрушительные бизнес-стратегии. Спасая предприятия от банкротства, государство обязано ставить конкретные условия. Обеспечивая финансовую стабильность предприятий, правительство может потребовать определённый пакет акций в компаниях, которые оно спасает, как это произошло в 2008 г., когда Казначейство США стало совладельцем General Motors и других компаний, терпящих бедствие. Спасая предприятия, государство вправе настаивать на определённых действиях – в частности, запретить выплачивать несвоевременные премиальные генеральным директорам, избыточные дивиденды, осуществлять обратный выкуп акций, влезать в ненужные долги, направлять прибыль в офшоры, участвовать в проблемном политическом лоббировании. Следует также предписать компаниям прекратить взвинчивать цены, особенно на лекарства и вакцины от COVID-19.

Другие страны демонстрируют правильную реакцию на кризис. Когда в начале пандемии Дания предложила своим компаниям покрыть 75 процентов их издержек на фонд заработной платы, правительство выдвинуло условие не увольнять сотрудников по экономическим причинам. Оно также отказалось предоставлять помощь компаниям, зарегистрированным в офшорах, и запретило использовать финансовую помощь на выплату дивидендов и обратный выкуп акций. В Австрии и Франции авиакомпании были спасены на условии, что они резко снизят выбросы углерода в атмосферу.

В отличие от этих стран британское правительство в апреле предоставило компании easyJet доступ к ликвидности на сумму свыше 750 млн долларов, а всего через месяц эта компания выплатила своим акционерам почти 230 млн долларов в виде дивидендов. Великобритания отказалась оговаривать условия предоставление помощи easyJet и другим компаниям, оказавшимся в трудном положении, во имя рыночного нейтралитета. Согласно данному принципу государство не должно диктовать частным компаниям, как тратить выделенные им в качестве экстренной помощи средства. Однако предоставление финансовой помощи никогда не может быть нейтральным: по определению спасательная операция означает, что правительство решает спасти от катастрофы одну компанию и не спасать другие.

Без выставления жёстких условий правительство рискует субсидировать дурные бизнес-практики – от бизнес-моделей, не предполагающих защиту окружающей среды, до офшоров для ухода от налогов.

Схема принудительного отпуска без сохранения содержания, при которой британское правительство покрывало до 80 процентов заработной платы сотрудников, отправляемых в принудительный отпуск, должна была быть запущена на условии, что этих сотрудников не уволят после окончания данной программы. Однако такого требования не выставляли.

Ментальность венчурного капиталиста

Государство не может просто инвестировать средства; оно должно заключить правильную сделку. Для этого ему нужно начать мыслить так же, как мыслят предприниматели, и стать «предприимчивым государством», согласно моей терминологии, – то есть, в процессе инвестирования ему нужно не только исключить риск негативного сценария, но и участвовать в получении прибыли и дивидендов. Один из способов – становиться акционером спасаемых им компаний.

Возьмём, к примеру, компанию Solyndra, занимавшуюся генерацией солнечной энергии и получившую кредит в 535 млн долларов под гарантии Департамента энергетики США. Несмотря на эту субсидию, компания обанкротилась в 2011 г. и стала притчей во языцех у консерваторов, которые указывали на неё как на наглядную иллюстрацию неспособности государства определять победителей. Примерно в то же время Департамент энергетики выделил кредит компании Tesla, которая затем пережила взрывной рост. Налогоплательщики, по сути, оплатили крах Solyndra, но не получили никакого вознаграждения за успех Tesla. Ни один уважающий себя венчурный капиталист не структурировал бы инвестиции таким образом. Что ещё хуже, Департамент энергетики структурировал кредит Tesla таким образом, что, если Tesla не сможет выплатить кредит, она должна будет передать министерству три миллиона акций. Цель этой договорённости состояла в том, чтобы не оставить акционеров с пустыми руками. Но для чего правительству был бы нужен пакет акций терпящей крах компании? Более умной стратегией было бы прямо противоположное: потребовать от Tesla передать государству три миллиона акций, если она сможет вернуть кредит. Если бы правительство это сделало, оно бы заработало десятки миллиардов долларов по мере роста цен на акции Tesla на протяжении всего срока кредита – эти деньги могли бы с лихвой покрыть убытки от краха Solyndra и ещё много осталось бы для следующего раунда инвестиций.

Но беспокоиться нужно не только о денежном вознаграждении и доходности государственных инвестиций. Правительству также следует жёстко обуславливать сделки с компаниями, чтобы обеспечить выгоду от них для простых граждан. Важно, чтобы цены на лекарства, разработанные с помощью государства, определялись с учётом государственных инвестиций. Патенты, выдаваемые государством, должны быть узкими и конкретными, чтобы по ним можно было выдавать лицензии для стимулирования инноваций и изобретений, содействия предпринимательству и чтобы отбить охоту заниматься экономической деятельностью, не связанной с созданием материальных ценностей.

Правительствам также нужно подумать о том, как использовать прибыль от своих инвестиций для содействия более справедливому распределению доходов в обществе. Речь идёт не о социализме, а о правильном понимании и оценке источника капиталистических прибылей. Нынешний кризис привёл к возобновлению дискуссии о всеобщем базовом доходе, при котором все граждане получают от правительства равные и регулярные выплаты независимо от того, работают они или нет. Это хорошая идея, но правильно представить её проблематично. Поскольку всеобщий базовый доход воспринимается как подачка, он увековечивает ложное понятие о том, что государство – просто сборщик дани, выкачивающий часть прибыли в виде налогов и распределяющий их в качестве благотворительной помощи.

Лучшей альтернативой являются дивиденды гражданам. При такой политике правительство забирает себе процент богатства, создаваемого с помощью государственных инвестиций, кладёт эти деньги в фонд, а затем делится доходами со всеми людьми. Идея в том, чтобы напрямую вознаграждать граждан долей богатства, которое они создают. Например, штат Аляска с 1982 г. распределяет нефтяные доходы между жителями этого штата через ежегодные дивиденды, выплачиваемые Постоянным фондом. Норвегия делает нечто подобное с Государственным пенсионным фондом. Калифорния, в которой располагаются некоторые из богатейших компаний мира, могла бы рассмотреть принятие аналогичной программы. Когда компания Apple, штаб-квартира которой находится в Купертино, Калифорния, создала дочернюю компанию в Рено, штат Невада, чтобы воспользоваться нулевой ставкой налога на прибыль корпораций в этом штате, Калифорния потеряла гигантские налоговые поступления от этой компании. Нужно не только блокировать подобные манёвры, но и подумать о создании государственного фонда богатства в Калифорнии, где можно было бы накапливать некую долю от стоимости, создаваемой технологическими компаниями, находящимися на её территории, в дополнение к такому механизму как налогообложение.

Гражданские дивиденды позволяют делиться совместно создаваемым богатством с широкими массами населения, независимо от источника его накопления.

Это может быть добыча полезных ископаемых, которые принадлежат всем людям, государственные инвестиции в лекарства или цифровые технологии, предполагающие коллективные усилия. Такая политика не должна подменять собой систему налогообложения, какой бы неэффективной она ни была. Государству не следует использовать отсутствие средств в качестве предлога для отказа в финансировании ключевых общественных благ. Однако государственный фонд может изменить политический расклад за счёт явного признания общего вклада всех людей в создание богатства.

Целеустремлённая экономика

Когда государственный и частный сектор стремятся к общей цели, они могут творить чудеса. Только так США смогли осуществить полёт на Луну в 1969 году. На протяжении восьми лет НАСА и частные компании в таких разных отраслях, как аэрокосмическая промышленность, текстильная промышленность и электроника, сотрудничали в рамках программы «Аполлон», инвестируя и изобретая вместе. Благодаря смелым экспериментам они добились того, что президент Джон Кеннеди охарактеризовал как «самое рискованное, опасное и великое предприятие в истории человечества». Цель в данном случае заключалась не в коммерциализации определённых технологий и даже не в стимулировании экономического роста, а в том, чтобы сделать что-то сообща, совместными усилиями.

Спустя 50 лет после тех событий, в разгар мировой пандемии у мира есть шанс воплотить в жизнь ещё более амбициозную цель: создание эффективной, инклюзивной и устойчивой экономики, предполагающей снижение углеродных выбросов, уменьшение неравенства, построение современного общественного транспорта, обеспечение цифрового доступа для всех и создание всеобщего здравоохранения. В качестве ближайшей цели необходимо сделать вакцину от COVID-19 доступной для каждого. Создание такой экономики потребует сотрудничества между государственным и частным сектором, какого мы не видели в последние десятилетия.

Некоторые из тех, кто говорит о восстановлении после пандемии, упоминают привлекательную цель: возвращение к нормальной жизни. Но это не то, к чему следует стремиться, потому что так называемая «нормальность» устраивает далеко не всех. Скорее нужно ставить другую цель, которую многие формулируют как «построение лучшего, более светлого будущего». Двенадцать лет назад финансовый кризис открыл перед мировым сообществом редкую возможность изменить капитализм, но мы ею не воспользовались. Теперь ещё один кризис открывает перед нами возможность обновления. На этот раз мир не может позволить себе упустить уникальный шанс.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs №6 за 2020 год. © Council on foreign relations, Inc.

Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Госбюджет, налоги, цены. Финансы, банки > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708347 Марианна Мадзукато

ВОЙНА НОВОЙ ЭПОХИ

АНДРЕЙ ФРОЛОВ

Кандидат исторических наук, эксперт Российского совета по международным делам.

АНАСТАСИЯ ТЫНЯНКИНА

Лаборант творческой лаборатории «Школа молодого журналиста» ИГСУ РАНХиГС.

НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ ВООРУЖЁННОГО КОНФЛИКТА В КАРАБАХЕ ОСЕНЬЮ 2020 ГОДА

Осенняя война 2020 г. в Карабахе между Арменией и Азербайджаном, известная также как операция азербайджанской армии «Железный кулак», стала одним из самых драматических событий и без того весьма непростого года. Информация, появившаяся с момента подписания перемирия, позволяет сделать некоторые выводы о конфликте в целом. В данной работе авторы анализируют особенности карабахской войны[1].

Не то, чего ждали

Конфликт отличала беспрецедентная для нынешних времён скоротечность. Азербайджанской армии хватило 44 дней (если считать датой официального окончания войны 9 ноября 2020 г.), чтобы практически полностью разрушить военную инфраструктуру армян в Нагорном Карабахе и поставить имеющиеся там силы на грань полного поражения. Это тем более удивительно, что речь шла о столкновении сопоставимых по уровню держав, причём Армения готовилась к войне на протяжении последних 25 лет.

Конфликт оказался очень кровопролитным – потери сторон сравнимы с потерями в ходе горячей фазы конфликта в Донбассе, которая длилась почти год (по опубликованным на текущий момент данным, потери украинской армии составили 2576 единиц бронетехники, из которых 391 утрачена безвозвратно)[2]. Известные потери сторон карабахского конфликта приведены в таблице 2.

Особым можно назвать и то обстоятельство, что стороны вели боевые действия без прямого вовлечения третьей стороны (несмотря на бытующее мнение об участии в конфликте турецких военнослужащих, прямых доказательств этого к февралю 2021 г. не появилось). Безусловно, на стороне Азербайджана и Армении в той или иной форме выступали союзники. Но если российские действия ограничивались экстренными поставками вооружения, то турецкие военные были задействованы «гибридно» – из штабов и со своей территории, хотя этот вопрос остаётся одним из самых дискуссионных. В то же время обе стороны активно использовали иностранцев напрямую – в случае с азербайджанской армией это были протурецкие боевики из Ливии и Сирии, за армянскую армию воевали этнические армяне – жители других стран. Их участие было не столь велико, тем не менее война в Карабахе продолжила традицию последних лет, когда на полях сражений наблюдается активное присутствие иностранцев (частные военные компании, наёмники, добровольцы и так далее). Отметим, что сирийских боевиков для войны в Карабахе вербовала турецкая спецслужба МИТ, которая по той же схеме отправляла личный состав из Сирии в Ливию[3].

Отличительной чертой конфликта стала также его полная внезапность. Очевидно, что его развития именно в такой форме никто не ожидал. Это вдвойне любопытно, так как имел место «фальстарт» 12 июля 2020 г., когда на границе Армении и Азербайджана в районе Тавуш погибли 11 военнослужащих азербайджанской армии (включая генерал-майора Полада Гашимова) и четверо армянских военных[4]. Но это не привело ни к каким далеко идущим последствиям. К подобному за 25 лет в приграничье все привыкли.

Исходя из масштабности азербайджанской операции можно предположить, что её разработка началась не позднее 2019 года. Видимо, к весне подготовка завершилась, после чего Баку ждал подходящего момента. Были введены беспрецедентные меры стратегической маскировки планов, дезинформации и жесточайшей цензуры любой информации из приграничных районов, апофеозом чего стали совместные азербайджанско-турецкие учения в июле-августе. Они позволили безболезненно провести перегруппировку войск, «спрятать» отдельные части и сформировать ударные группировки в приграничном предполье. На руку азербайджанской стороне сыграли и вышеупомянутые события в июле, которые, хотя и закончились потерями в офицерском составе, позволили на время отвлечь внимание от основного плана. Скорее всего, последние приготовления шли буквально накануне начала операции, что позволило минимизировать возможные утечки, а также сохранить в тайне истинные замыслы.

Армения не имела и не имеет средств космической и авиационной разведки для отслеживания таких приготовлений. Вероятность передачи подобных сведений Россией существует, но она невысока. Агентурные же возможности армян по понятным причинам оценить нереально. Азербайджанским военным задачу по поддержанию контрразведывательного режима упростила эпидемия коронавируса, из-за которой ещё с весны в стране была ограничена мобильность населения. Это сокращало риск нежелательной встречи с колоннами военной техники на марше.

Война показала важность долгосрочного планирования и создания запасов материально-технических средств и вооружения, так как расход боеприпасов обеими сторонами был очень велик.

Нельзя не признать стратегическое значение формально гражданской азербайджанской грузовой авиакомпании Silk Way Airlines[5], тяжёлые транспортные самолёты которой, Boeing 747 и Ил-76ТД/МД, осуществляли перевозки из Израиля, Турции и Грузии с первого до последнего дня конфликта. Возможности Армении в сфере воздушного транспорта оставались намного более ограниченными, однако и там основная нагрузка легла на формально гражданские борты чартерных компаний (например, Atlantis European Airways и Klas Jet)[6]. Можно предположить, что они перевозили в основном относительно негабаритный груз (за исключением Ил-76) и боеприпасы. Общее число вылетов в интересах министерства обороны Азербайджана можно оценить не менее чем в 100–150, армянской стороны – вряд ли более 50.

Беспилотная победа

Одной из самых обсуждаемых особенностей конфликта стало применение Азербайджаном беспилотных летательных аппаратов. Действительно, Баку удалось установить в Нагорном Карабахе беспилотный разведывательно-ударный контур, который позволял осуществлять непрерывное наблюдение, разведку и сбор информации, а также огневое воздействие на противника[7]. На территории бывшего СССР такое произошло впервые, да и в мире подобного рода прецеденты носят единичный характер. Это тоже результат долгосрочной подготовки азербайджанского руководства, которое активно развивало беспилотную авиацию на протяжении последних десяти лет. Основным партнёром в этом вопросе был Израиль, который не только предоставил БЛА различных типов и лицензию на их производство (барражирующий боеприпас Orbiter-1K/ «Зербе-1К», разведывательные БЛА Aerostar, Orbiter-2M и Orbiter-3), но и помог создать электронную карту Нагорного Карабаха силами компании Elta Systems[8].

Таблица 1. Закупки Азербайджаном БЛА в Израиле (без учёта лицензионного производства)

Источник: Boquet J. La doctrine antidrones des armees francaises // Air&Cosmos, №2718, P. 24 (дата обращения 08.02.2021).

Но если сотрудничество с Израилем особенно не скрывалось, то применение в ходе конфликта турецких БЛА Bayraktar TB2 стало сенсацией и вызвало многочисленные спекулятивные разговоры о том, что в действительности ими управляли турецкие военнослужащие[9]. Мы же не исключаем, что контракт с Турцией мог быть подписан намного раньше июня 2020 г. (когда, как считается, начались переговоры по нему), соответственно, азербайджанские специалисты проходили подготовку в Турции без особой огласки. Сами же операторы и беспилотники перебросили в Азербайджан перед самым началом войны, чтобы сохранить сам факт этой сделки в секрете и не привлечь внимание армянской стороны к возросшим возможностям Баку в области беспилотной авиации. Общее число полученных из Турции БЛА вряд ли превышало десять единиц.

Опыт применения БЛА в Карабахе назвали чуть ли не революцией в военном деле. Действительно, Азербайджан активно применял ударно-разведывательные БЛА и барражирующие боеприпасы турецкого и израильского производства, которые уничтожили значительную часть армянской тяжёлой техники (в том числе почти 90 процентов танков)[10]. Это напоминает ситуацию с потерей бронетехники сирийской армией после начала турецкого наступления в Идлибе в феврале 2020 г., в ходе которой почти 100 процентов сирийских самоходных артиллерийских установок были уничтожены беспилотниками[11].

Но не стоит преувеличивать этот, безусловно, впечатляющий успех. Современным средствам поражения противостояли устаревшие ЗРК советского производства, которые создавались для уничтожения совсем других целей, не говоря уже о том, что довольно много ЗРК «Оса-АК» были закуплены в Иордании, причём неизвестно в каком состоянии. Кроме того, у армянской стороны в Карабахе практически отсутствовали современные средства радиоэлектронной борьбы (РЭБ). Не осуществлялась комплексная борьба с местами базирования БЛА и наземными центрами управления, что также сказалось на эффективности азербайджанского воздушного наступления.

Применение военной хитрости в виде беспилотных самолётов Ан-2 в качестве ложных целей лишь усугубило ситуацию, вскрыв армянскую систему ПВО и ускорив уничтожение выявленных средств ПВО за счёт массированного удара беспилотников. У армян отсутствовала современная эшелонированная система ПВО, они не применяли пилотируемую авиацию, не атаковали пункты управления и аэродромы базирования азербайджанских аппаратов. При таких условиях уничтожение средств ПВО было вопросом времени.

Также заслуживающим внимания фактом является ограниченное использование пилотируемой авиации для поражения наземных целей. Армянская сторона достоверно потеряла штурмовик Су-25 без воздействия противника и вертолёт Ми-8. Азербайджан также потерял вертолёт Ми-8 и штурмовик Су-25, который был сбит армянскими ПВО (удивительное совпадение!)[12]. После войны появлялись сообщения о том, что пилотируемые летательные аппараты ВВС Азербайджана во время операции «Железный кулак» совершили более 600 боевых вылетов, но до сих пор неясно, как они распределялись[13].

Действия БЛА невозможно отделить и от активного использования подразделений специального назначения, а также ракетно-артиллерийских частей. БЛА выступали как целеуказатели и разведчики, обеспечивая командование азербайджанской армии информацией в режиме реального времени. Армяне стали применять свои БЛА для разведки только на заключительном этапе конфликта, но, вероятно, они уступали БЛА противника по автономности и, возможно, по характеристикам оптико-электронных обзорных систем.

Благодаря этой информации действия диверсионно-разведывательных групп были чрезвычайно эффективными. Предположительно именно на них пришлась большая часть успешных засад и операций оперативно-тактического уровня. Например, считается, что Шуша была взята так быстро и практически без потерь по причине того, что азербайджанские спецназовцы смогли преодолеть горы и выйти к самому городу, не прорываясь через линию укреплений. Соответственно, на счету их армянских визави ряд успешных засад и захватов позиций азербайджанцев, а также целеуказание для собственной артиллерии, которая оказалась единственным средством, способным эффективно тормозить наступление азербайджанской армии.

Необычной сферой применения БЛА стало поле информационной войны.

Большинство заявок на победу азербайджанской стороны иллюстрировались именно кадрами с БЛА, как бы подтверждающими достоверность событий. Армянская сторона в подавляющем большинстве случаев довольствовалась снимками с мобильного телефона на очень большом удалении, что не позволяло не только делать выводы о поражении цели, но даже точно её идентифицировать.

Новые задачи военного планирования

Война в очередной раз показала важность полноценных инженерных укреплений и маскировки в условиях всё более широкого применения БЛА и, как в рассматриваемом конфликте, господства в воздухе одной из сторон. Видимо, в XXI веке слабейшая сторона может уповать на сеть подземных укрытий и капониров для танков и артиллерии, способных минимизировать потери от лёгких беспилотников, боеприпасы которых не обладают необходимой мощью. Это требует весьма существенных затрат материальных, людских и временных ресурсов, но, как показывает опыт иррегулярных формирований на Ближнем Востоке и в Афганистане, не является неразрешимой задачей. В то же время развитые укрепления армян на севере, опиравшиеся на инфраструктуру ещё советской армии, не позволили азербайджанцам продвинуться на этом направлении. Впрочем, никакого штурма и прорыва этих укреплений и не было.

Неожиданностью стала относительная неэффективность оперативно-тактических и тактических ракетных комплексов. Несмотря на довольно массированные по меркам такого скоротечного и ограниченного конфликта пуски, ракетчики так и не смогли решить ни оперативные задачи, ни задачи устрашения мирного населения. Случаи удачного поражения военных целей имели место, но принципиально ситуацию они не изменили, к тому же эти манёвры оттягивали на себя значительное число подготовленного персонала, ресурсов, материальной части и так далее. Как минимум одна пусковая установка с невыпущенной ракетой комплекса Р-17 «Эльбрус» армян была поражена с беспилотника, что выглядит как символ перехода роли оперативно-тактических комплексов к БЛА.

Определённые выводы можно сделать и относительно развития военной техники. В очередной раз встал вопрос относительно дешёвого ЗРК с дешёвым и многочисленным боекомплектом, для которых первоочередной целью является «рой» БЛА. Боекомплект такой системы должен иметь не менее тридцати ракет, ракетное оружие – дополняться парой зенитных орудий, необходим собственный комплекс РЭБ, а также возможность автономной работы в автоматическом режиме для снижения потерь. Важно, чтобы последний был модульным, способным монтироваться как на колесном, так и на гусеничном шасси.

Действенной мерой снижения потерь в личном составе стало бы оснащение всех автомобилей на линии фронта бронированными кабинами и кузовами, обеспечивающими защиту даже при прямом попадании. Оснащение этих автомобилей системой предупреждения о лазерном облучении и противодействия ему позволило бы существенно снизить эффективность авиационных средств поражения с лазерным наведением. То же касается танков и артиллерийских орудий.

Политические уроки

Ещё одна важная особенность конфликта лежит в политической области. Россия удачно выступила миротворцем, сумев остановить конфликт и развести стороны. В каком-то смысле она даже стала невольным участником конфликта, за несколько часов до официального перемирия потеряв боевой вертолёт Ми-24П, сопровождавший колонну на территории Армении на границе с Нахичеванской автономной областью. В итоге удалось усадить за стол переговоров Армению и Азербайджан, а также добиться взаимопонимания от Турции и Ирана. Текст перемирия явно готовился весьма продолжительное время, писали его президенты Армении, Азербайджана и России, а Владимир Путин единолично составлял текст своего заявления по итогам подписания перемирия[14]. Примеров такой персональной вовлечённости в процессы на территории бывшего СССР в новейшее время немного. Этот результат тем более впечатляющ, если сравнивать его с провалившимися попытками США и Франции остановить конфликт в октябре. Представляется, что достигнутые договорённости повлияют на снижение напряжённости между Москвой и Анкарой. Косвенно подтверждает нашу гипотезу характеристика президента Реджепа Тайипа Эрдогана, прозвучавшая во время пресс-конференции Владимира Путина в декабре 2020 г.: «Это человек, который держит слово, мужчина. Он хвостом не виляет» [15].

Армения готовилась к войне, но войне совершенно иного типа. Своими действиями в политическом измерении она её даже приближала.

Несмотря на формальное разделение «Армии обороны Арцаха» и собственно армянской армии, сохранялась иллюзия, что это единый военный организм. Но карабахский фронт практически не ощутил помощи от Еревана, чьи усилия в последние годы были направлены на закупку современной военной техники. Всё ограничилось сербскими лёгкими вооружениями и боеприпасами, а также автомобильным транспортом, отдельными ЗРС и ПЗРК. В то время как с противоположной стороны можно было наблюдать целенаправленное и многолетнее военное строительство, подчинённое одной конкретной задаче и операции.

Таблица 2. Потери Армении и Азербайджана в технике за время конфликта в Карабахе в сентябре-ноябре 2020 года

Источник: сайт Oryxs Blog. URL: https://www.oryxspioenkop.com/ Примечание: в потерях не учитывались миномёты, ПТРК, БЛА и барражирующие азербайджанской стороны из-за невозможности достоверно оценить причины их потерь.

Война в Карабахе стала первым за долгие годы конфликтом приблизительно равных противников. Она имеет ряд уникальных черт, которые заслуживают самого внимательного изучения и осмысления. Важно, что различные нововведения как в военной технике, так и в методах её использования, были применены комплексно, в одном месте и в одно время.

То есть имел место своеобразный «эффект айфона», когда компиляция отдельных, уже имеющихся наработок позволила создать новый продукт.

Нельзя исключать, что некоторые из описанных нами особенностей станут неотъемлемой частью конфликтов ближайших лет. И по многим причинам именно Россия должна быть наиболее заинтересована в максимально объективном анализе этой войны.

--

СНОСКИ

[1] Из имеющихся на данный момент публикаций на русском языке о боевых действиях в ходе карабахского конфликта наибольшей полнотой, на наш взгляд отличаются статьи Алексея Рамма в издании «Независимое военное обозрение». Аспект о действиях БЛА отражён в работе: Новичков Н., Федюшко Д. Боевое применение беспилотных аппаратов в Нагорном Карабахе. М.: ООО «Статус», 2021.

[2] Михайлова Д. Потери украинской бронетехники в ходе АТО в 2014-2016 гг. // Livejournal, 2020. URL: https://diana-mihailova.livejournal.com/4505379.html

[3] MIT installs its Syrian proxies in Nagorno Karabakh // Intelligence online, 2020.

[4] Атасунцев А., при участии Химшиашвили П. Армения и Азербайджан вернулись к «горячему» переделу территории // РБК, 2020. URL: https://www.rbc.ru/politics/15/07/2020/5f0d9a2e9a794710bed2f0c9

[5] Парк компании состоит из одного Ил-76МД, семи Ил-76ТД, двух Ил-76ТД-90SW, пяти Boeing 747-400F, пяти Boeing 747-8F.

[6] Парк авиакомпании Atlantis European Airways состоит из трёх Airbus A320-200, одного Boeing 737-500 и одного Ил-76; Klas Jet – из семи Boeing 737-300/500.

[7] Новичков Н., Федюшко Д. Боевое применение беспилотных аппаратов в Нагорном Карабахе. М.: ООО «Статус», 2021. С. 78.

[8] Baku wins intelligence war thanks to Israeli contracts // Intelligence online, 16.12.2020.

[9] См., например: Кузьмин Ю. Турецкие БЛА и Карабахский конфликт // Авиация и Космонавтика, 2021, №1. С. 56.

[10] Для сравнения – в ходе боевых действий на востоке Украины 45 процентов бронетехники было уничтожено действиями артиллерии, еще 13 процентов – минами и фугасами. Правда, там почти не применялась авиация.

[11] Подсчитано на основе данных ресурса Lost Armour. URL: https://lostarmour.info/syria/

[12] Лямин Ю. Вторая Карабахская война // Экспорт вооружений, 2020, №5. С. 14.

[13] Полковник Нудиралиев направил падающий самолет на скопление армянских солдат // Haqqin.az, 2020. URl: https://haqqin.az/news/197133?fbclid=IwAR0d6psMoxzDAlawcyZis60nIOMacuEtFgygFKG5cfa9XXfu8k8sOhAcCSw

[14] Путин назвал авторов текста заявления по Карабаху // ТАСС, 22.11.2020.

[15] Цитата по: Замахина Т. Путин: Эрдоган держит слово, хвостом не виляет// Российская газета, 2020. URL: https://rg.ru/2020/12/17/putin-erdogan-derzhit-slovo-hvostom-ne-viliaet.html.

Армения. Азербайджан. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708346 Андрей Фролов, Анастасия Тынянкина

КОСМИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ ДОНАЛЬДА ТРАМПА

ВАЛЕНТИН УВАРОВ

Член Совета РАН по космосу, член Комитета по природопользованию и экологии ТПП РФ, советник генерального директора АО «Успешные ракеты».

КАК НАИБОЛЕЕ ПРОТИВОРЕЧИВЫЙ ПРЕЗИДЕНТ США ЗАЛОЖИЛ ОСНОВУ ДЛЯ ЭКСПАНСИИ

На фоне, казалось бы, непримиримых разногласий между республиканцами и демократами в США есть сфера, в которой они склонны идти на компромиссы и обнаруживают преемственность. Речь идёт о политике в области космоса, и её преемственность можно проследить на примере действий Дональда Трампа.

Космическая политика в отличие от других направлений в деятельности сменяющихся в США администраций носит не просто непартийный (nonpartisan), а чётко выраженный двухпартийный (bipartisan) характер и в целом базируется на единых подходах.

Это хорошо видно при сопоставлении инициатив и документов, принятых Трампом, и основных положений доклада «Космическая политика для администрации Трампа» (A Space Policy for Trump Administration). Доклад был опубликован Центром новой американской безопасности (Center for New American Security – CNAS) в октябре 2017 г. накануне первого заседания реанимированного Трампом Национального совета по космосу.

Космический треугольник Центра новой американской безопасности

Как лучше всего можно описать роль правительства в космосе таким образом, чтобы граждане США поняли и приняли её? Такой вопрос задали себе эксперты Центра новой американской безопасности (ЦНАБ). По их мнению, прямое сравнение с хорошо известным большинству американцев историческим событием – заселением Запада в XIX веке, служит подходящей аналогией для разработки стратегии в космическом пространстве с юридической точки зрения, а также в аспектах гражданского использования, интересов частного бизнеса и национальной безопасности. Заметим, что такая аналогия с освоением Дикого Запада соответствовала лозунгу Трампа «Вернём Америке величие!» и его склонности к ссылкам на культурно-исторические традиции страны.

На сайте ЦНАБ говорится, что это независимая, двухпартийная, некоммерческая организация, которая разрабатывает сильную, прагматичную и принципиальную политику национальной безопасности и обороны для продвижения интересов Соединённых Штатов. Среди членов совета директоров, экспертов, учёных и сотрудников центра большое число лиц, занимающих или занимавших видные посты в администрации, в Минобороны и Госдепе, в разведывательном сообществе, а также в Конгрессе и крупных компаниях.

Достаточно привести несколько имён из числа руководства и экспертов ЦНАБ, которые получили посты в новой администрации. Эврил Хэйнс, входившая ранее в совет директоров ЦНАБ, стала директором ЦРУ, а получившая пост заместителя госсекретаря Виктория Нуланд работала исполнительным директором центра в 2018–2019 годах. Курт Кэмпбелл, один из основателей и председатель совета директоров ЦНАБ, будет курировать в Совете национальной безопасности восточноазиатскую тематику и тихоокеанский регион. Российское направление в аппарате СНБ поручено вести Андрее Кендалл-Тейлор, ранее она работала старшим научным сотрудником и директором программы трансатлантической безопасности ЦНАБ.

Доклад «Космическая политика для администрации Трампа» подготовлен сотрудниками Программы оборонных стратегий и оценок (Director of the Defense Strategies and Assessments Program) ЦНАБ. Документ «фокусируется на стратегическом выборе и возможностях, доступных для сохранения и расширения военного преимущества США перед лицом меняющихся вызовов безопасности». Изучив положения этого доклада, можно сказать, что Трамп не только выполнил предложенные рекомендации, но и перевыполнил их, если принять во внимание не затронутые там темы кибербезопасности и использования ядерной энергетики для обеспечения космических миссий.

Прежде чем перейти к анализу, можно привести список основных документов по космосу, принятых администрацией Трампа:

30 июня 2017 г. – Исполнительный указ о возрождении национального космического совета (Executive Order 13803 – Reviving the National Space Council);

11 декабря 2017 г. – Директива об активизации американской программы освоения космоса человеком (Space Policy Directive 1 – Reinvigorating America’s Human Space Exploration Program);

23 марта 2018 г. – Национальная космическая стратегия (The National Space Strategy);

24 мая 2018 г. – Директива об упорядочении правил коммерческого использования космического пространства (Space Policy Directive 2 – Streamlining Regulations on Commercial Use of Space);

18 июня 2018 г. – Директива о национальной политике управления космическим движением (Space Policy Directive 3 – National Space Traffic Management Policy);

19 февраля 2019 г. – Директива о создании космических сил Соединённых Штатов (Space Policy Directive 4 – Establishment of the United States Space Force);

6 апреля 2020 г. – Исполнительный указ о поощрении международной поддержки добычи и использования космических ресурсов (Executive Order 13914 – Encouraging International Support for the Recovery and Use of Space Resources);

4 сентября 2020 г. – Директива о принципах кибербезопасности космических систем (Space Policy Directive 5 – Cybersecurity Principles for Space Systems);

9 декабря 2020 г. – Меморандум о космической политике (Memorandum on the National Space Policy);

16 декабря 2020 г. – Директива о национальной стратегии в области космической ядерной энергетики и двигателей (Space Policy Directive 6 – Memorandum on the National Strategy for Space Nuclear Power and Propulsion).

Новые рубежи для космических поселенцев

SPD-1 вносила изменения в космическую политику Обамы от 2010 г. в разделе об основных направлениях развития гражданского космоса. В редакции 2010 г. НАСА предписывалось: «К 2025 г. начать полёты экипажей за пределы Луны, включая отправку людей на астероид. К середине 2030-х гг. отправить людей на орбиту Марса и благополучно вернуть их на Землю». Новая редакция устанавливала Луну как ближайший ориентир, а перед НАСА ставилась задача «обеспечить человеческую экспансию по всей Солнечной системе и вернуться на Землю с новыми знаниями и возможностями. Начиная с миссий за пределами низкой околоземной орбиты, Соединённые Штаты будут руководить возвращением людей на Луну для долгосрочного исследования и использования, а затем миссиями на Марс и в другие пункты назначения».

ЦНАБ рекомендовала установить следующий «новый рубеж» (New Frontier) уже за пределами низкой околоземной орбиты: «Уроки, извлечённые из работы на низкой околоземной орбите, могут быть использованы для распространения человечества на Луне, Марсе и в районе пояса астероидов Солнечной системы». Астероиды «выпали» из стратегических документов Трампа, в остальном последовательность, неоднократно упоминаемая в докладе ЦНАБ, сохранена. По мнению ЦНАБ, в то время как космос остаётся местом соперничества крупных держав, «эта гонка имеет долгосрочные последствия для Соединённых Штатов как в экономике, так и с точки зрения безопасности», что в значительной степени поддерживается идеализмом, связанным с западным либеральным подходом, выраженным, например, высадкой на Луну, «для всего человечества».

В указе Трампа о возрождении Национального совета по космосу от 7 июля 2017 г. даётся поручение, согласно которому он должен ежегодно предоставлять президенту доклад с изложением оценки и рекомендаций в отношении космической политики и стратегии правительства. Менее чем через год, 23 марта 2018 г., президент подписал Национальную космическую стратегию (The National Space Strategy), где провозглашался лозунг: «Америка – первая среди звёзд» и было зафиксировано, что «Национальная космическая стратегия администрации Трампа ставит во главу угла прежде всего американские интересы, обеспечивая стратегию, которая сделает Америку сильной, конкурентоспособной и великой». В космической стратегии 2018 г. задаются подходы к сложившейся системе международного космического права и отмечается, что новый курс должен быть направлен на обеспечение приоритета американских интересов при заключении международных соглашений.

В связи с этим в докладе ЦНАБ рекомендуется также обратиться к опыту XIX века, но на этот раз в области международного права, когда Соединённые Штаты заключили ряд договоров с европейскими державами относительно внутренних районов Североамериканского континента. Эти юридические инструменты представляли интерес для страны до тех пор, пока США не оказались в более сильном положении для защиты и продвижения своих интересов. ЦНАБ предлагал при сохранении существующих норм и положений международного права добиться преимуществ в использовании коммерческим космическим сектором ресурсов космоса для укрепления инфраструктуры национальной безопасности в космосе и поддержки военных операций на Земле.

В разделе «Создание благоприятных внутренних и международных условий» рекомендуется совершенствовать нормативную базу, чтобы лучше использовать и поддерживать коммерческую промышленность в космических программах. Этот принцип получил развитие в Директиве об управлении космическим движением (SPD-3), а также в указе о поощрении международной поддержки добычи и использования космических ресурсов, что в свою очередь отвечает установке ЦНАБ о том, что Соединённые Штаты должны стимулировать развитие коммерческого космического сектора.

Положения Директивы SPD-2 об упорядочении правил коммерческого освоения космического пространства от 24 мая 2018 г. конкретизируют реформы регулирования, которые космическая стратегия Трампа ставит во главу угла. Они призваны «освободить американскую промышленность от оков и позволить США оставаться ведущим мировым поставщиком космических услуг и технологий». Документ содержит положения, одобренные в феврале 2018 г. на заседании Национального совета по космосу и полностью соответствующие рекомендации ЦНАБ, согласно которой «администрация Трампа должна сделать акцент на коммерческом секторе как на центральной опоре будущей космической деятельности и обеспечить благоприятную экономическую и законодательную среду для того, чтобы эти структуры могли внедрять инновации, расти и обеспечивать экономическую и политическую отдачу для Соединённых Штатов».

Как отмечается в разделе 1 SPD-2, политику администрации следует направить на оптимизацию использования средств налогоплательщиков, а принимаемые исполнительной властью меры должны способствовать экономическому росту, минимизировать неопределённость для инвесторов и частного бизнеса, защищать национальную безопасность и обеспечивать американское лидерство на космическом рынке.

Министерству транспорта предписано упростить выдачу лицензий на запуск частных ракет-носителей, ограничившись единым документом на все типы пусков. В свою очередь, Министерство торговли должно в течение девяноста дней проанализировать законодательство в области дистанционного зондирования земли (ДЗЗ), а затем совместно с государственным департаментом и министерством обороны сформулировать законодательное предложение о расширении лицензирования коммерческой деятельности в этой сфере.

Национальное управление по телекоммуникациям и информации и Федеральная комиссия по связи обязаны обеспечить защиту интересов американского бизнеса в том, что касается использования радиочастотного спектра для коммерческой деятельности в космосе. Здесь же даётся поручение заинтересованным ведомствам совместно с Национальным советом по космосу в течение 120 дней подготовить президенту «доклад о повышении глобальной конкурентоспособности космического сектора США посредством политики в области радиочастотного спектра, регулирования деятельности Соединённых Штатов в Международном союзе электросвязи и других многосторонних форумах». Тут нелишне напомнить, что радиочастоты и орбиты геостационарных спутников являются ограниченным ресурсом.

Зафиксированные в SPD-2 меры поддержки бизнеса на космическом рынке носят комплексный характер, и это подтверждается поручением исполнительному директору Национального совета по космосу пересмотреть порядок выдачи экспортных лицензий на коммерческое освоение космоса в соответствии с положениями раздела 1.

Помимо мер регуляторного характера и рекомендаций об оказании содействия развитию коммерческой космической деятельности, SPD-2 содержит указание о проведении организационных мероприятий для создания в министерстве торговли структуры, отвечающей за коммерческие космические полёты.

Практически в пакете с SPD-2 идёт подписанная менее чем через месяц 18 июня 2018 г. Директива о национальной политике управления космическим движением (SPD-3). Она полностью вписывается в логику рекомендаций ЦНАБ и положений Стратегии относительно создания благоприятных внутренних и международных условий обеспечения лидерских позиций США и американского частного сектора в космосе.

Летать по правилам

SPD-3 – документ самый объёмный и наиболее насыщенный с технической точки зрения по сравнению с другими космическими директивами Трампа – с ним можно сравнить только Директиву о национальной стратегии в области космической ядерной энергетики и двигателей (SPD-6). Как отмечается в SPD-3, «космическое пространство становится всё более перегруженным и оспариваемым, и эта тенденция представляет угрозу безопасности, стабильности и устойчивости операций США в космосе».

На перегруженность космического пространства указывается и в докладе ЦНАБ, поэтому даётся рекомендация использовать возможности по быстрой доставке в космос полезных нагрузок. В SPD-3 в этой связи отмечается, что для поддержания ведущей роли в космосе необходимо разработать новый подход к управлению движением в космосе (УДК), который «учитывает операционные риски в настоящее время и в будущем». Этот новый подход должен принимать во внимание требования обеспечения национальной безопасности, поощрять рост американского сектора коммерческих услуг в космосе, создать обновлённую архитектуру УДК и продвигать в международном сообществе стандарты и наилучшие практики в сфере безопасности в космосе.

«Космическое наследие» Трампа стало заделом для будущих администраций, хотя появилось не на пустом месте.

Так, например, ещё за полтора года до принятия SPD-3 в ноябре 2016 г. вышел Доклад об оценках, рамках и рекомендациях по управлению космическим движением (Report on Space Traffic Management Assessments, Frameworks and Recommendations). В его подготовке, помимо НАСА, приняла участие негосударственная консалтинговая инжиниринговая компания “Science Applications International Corporation” (SAIC). Одним из основных направлений деятельности SAIC является разработка системных решений в области информационных технологий, а среди её заказчиков фигурирует министерство обороны в лице всех видов вооружённых сил США.

В докладе сформулирована концепция, согласно которой нужно определить гражданское ведомство, которое взяло бы на себя функции интегратора, включая взаимодействие с министерством обороны, и разработчика интерфейса для пользователей внутри страны и иностранных потребителей для внедрения американских «лучших практик». Основные положения доклада просматриваются в SPD-3, где обозначена необходимость создать «открытую архитектуру» управления космическим движением в интересах активно развивающегося коммерческого сектора, обеспечения лидерства в космосе, а также «внедрить в международную практику правила использования данных о космической ситуационной осведомлённости, которые отвечали бы интересам национальной безопасности США».

В докладе SAIC указывалось, что такое ведомство-интегратор будет содействовать разработке кодифицированных передовых практик, руководящих принципов и стандартов, а «эти процессы могут служить основой для будущих лицензионных требований к полезным нагрузкам». В Директиве о национальной политике управления движением в космосе «лицензирование» упоминается и в связи «с необходимостью разработки соответствующих методов, которые могут включать лицензирование областей космического пространства для функционирования группировок и установления процедур прохождения спутников через такие области».

В SPD-3 в разделе «Стратегия управления движением в космосе в глобальном контексте» отмечается, что такая стратегия должна быть направлена на установление «наилучших общих глобальных практик» для сведения к минимуму долгосрочного воздействия функционирования группировок космических аппаратов на космическую среду, в том числе надлежащую утилизацию спутников, стандарты надёжности и эффективное предупреждение столкновений». В части «Глобального участия» подчёркивается, что «другие космические державы тоже должны принять наилучшие практики для блага всех космических держав».

Таким образом, логика действий в «управлении космическим движением» показывает, что акцент смещается в сторону использования технических возможностей для обеспечения американским компаниям односторонних преимуществ, создания потенциально «рыночного сервиса» (своего рода Google Space) в качестве инструмента реализации «политики привязки» других стран – как уже осуществляющих, так планирующих развивать космическую деятельность.

Звёздные войны за золото и платину

В докладе ЦНАБ указывается, что ранняя идеалистическая эпоха освоения космоса подошла к концу, а «министерство обороны через свои виды вооружённых сил должно продолжать и укреплять средства обеспечения доступа к космосу как в мирных, так и в конфликтных ситуациях». 19 февраля 2019 г. президент Трамп подписал Директиву о создании Космических сил Соединённых Штатов (SPD-4), выделив их в отдельный вид вооружённых сил. Согласно этой Директиве, Космические силы Соединённых Штатов должны быть организованы, обучены и оснащены для выполнения следующих задач:

защита национальных интересов в космосе и мирное использование космоса всеми ответственными субъектами в соответствии с применимым правом, включая международное право;

обеспечение беспрепятственного использования космического пространства в интересах национальной безопасности, экономики США и их граждан, партнёров и союзников;

сдерживание агрессии и защита государства, союзников и интересов Соединённых Штатов от враждебных актов в космосе и из космоса;

обеспечение интегрированности космического потенциала и его доступности всем боевым командованиям;

проецирование военной мощи в космос и из космоса для защиты интересов нации;

создание, поддержание и совершенствование сообщества профессионалов, ориентированных на потребности национальной безопасности в космической сфере.

Процесс создания Космических сил запущен и дебаты идут вокруг того, как будут организованы закупки для этого вида вооружённых сил. Однако уже в 2020 г. подписаны контракты с Northrop Grumman Corp. на сумму 298 млн долларов на коммуникационное оборудование и программное обеспечение, а также со SpaceX и United Launch Alliance LLC на сумму 653 млн долларов на услуги космических запусков.

На фоне растущей «обеспокоенности» успехами военно-космических программ Китая и России стремление президента Трампа создать Космические силы получило широкую двухпартийную поддержку в Конгрессе. Мишель Флурной, считавшаяся главным кандидатом на пост министра обороны при Байдене, заявила, что поддержит Космические силы и выступит против усилий некоторых прогрессивных группировок по их ликвидации. Флурной была исполнительным директором ЦНАБ, а сейчас входит в его совет директоров.

«Когда нация двинулась на Запад, армия последовала за ней, основав форты. Эти укрепления обеспечивали защиту местных поселенцев, преследующих коммерческие выгоды. В космосе подобную потребность восполнят военные», – это тоже из доклада ЦНАБ. Для чего космические поселенцы должны двинуться в космос – также поясняется в рекомендациях ЦНАБ. «За золотом и платиной» – так называется раздел доклада ЦНАБ, в котором обосновывается привлекательность и экономическая целесообразность освоения «новых территорий». Под новыми территориями понимаются Луна, Марс, объекты в околоземном пространстве и пояс астероидов. В подтверждение приводится доклад, подготовленный одним из крупнейших в мире инвестиционных банков Goldman Sachs, в котором подробно описывается целесообразность и прибыльность добычи драгоценных металлов в космосе[1].

6 апреля 2020 г. президент Трамп издал Указ о поощрении международной поддержки добычи и использования космических ресурсов (Executive Order Encouraging International Support for the Recovery and Use of Space Resources). Документ отражает стремление дать зелёный свет коммерческому использованию космоса и подтолкнуть частные компании заняться космическими ресурсами. Ещё в 2015 г. президент Барак Обама подписал Закон о конкурентоспособности коммерческих космических запусков (U.S. Commercial Space Launch Competitiveness Act), направленный на снижение административных барьеров на пути реализации частных инициатив. В нём содержалась и глава о добыче и использовании космических ресурсов. Трамп сделал акцент на том, что успешное долгосрочное освоение и исследование Луны, Марса и других небесных тел потребует сотрудничества с частными компаниями, которые будут добывать и использовать космические ресурсы, включая воду и полезные ископаемые.

В указе Трампа находит отражение копцептуальный подход ЦНАБ в части правовых аспектов, согласно которому «администрация Трампа должна выработать чёткую космическую политику и утвердить более широкое толкование Договора по космосу 1967 года». В указе о космических ресурсах говорится о необходимости пересмотра существующей системы космического права, а в пояснительной записке указывается: «американская промышленность и промышленности стран-единомышленников должны получить выгоду от установления стабильных международных практик, которые позволят частным лицам, компаниям и экономике воспользоваться возможностями расширения сферы экономической активности за пределами Земли».

Кибербезопасность и космические атомоходы

Директива о принципах кибербезопасности космических систем (SPD-5) от 4 сентября 2020 г. на первый взгляд не вписывается в рекомендации ЦНАБ. Однако в SPD-5 есть отсылка к Директиве о национальной политике управления космическим движением (SPD-3) относительно того, что «владельцы спутников и группировок КА должны проходить предстартовую сертификацию, учитывающую ряд факторов, включая шифрование спутниковых каналов управления, управления в полёте и мер защиты данных для наземных операций».

Речь о том, что любые космические аппараты, независимо от того, находятся они в частной собственности или принадлежат государству, должны отвечать критериям кибербезопасности.

Таким образом изначально закрепляется принцип двойного назначения космической инфраструктуры. Этот принцип в докладе ЦНАБ сформулирован следующим образом: «Точно так же, как Конгресс использовал каперские грамоты, чтобы позволить частным морским судам действовать в качестве военных инструментов государства – с обещанием оплаты и прибыли за их усилия, – правительство могло бы привлечь частные космические предприятия к участию в общественной миссии: очистке от космического мусора, работе в качестве сетей ситуационной осведомлённости и обслуживанию близлежащих спутников, среди многих других задач. Успешная космическая политика предполагает, что динамика государственного и коммерческого секторов – это предложение с “и”, а не с “или”».

В SPD-5 содержится указание о том, что владельцы и операторы космических систем должны разрабатывать и осуществлять программы кибербезопасности, включающие возможности для операторов или автоматизированных систем центров управления сохранять или восстанавливать контроль над космическими аппаратами.

Директива о национальной стратегии в области космической ядерной энергетики и двигателей» (SPD-6) была подписана 16 декабря 2020 года. Хотя вышла она через неделю после принятия новой Космической политики Трампа, в документе упоминается только Космическая политика Обамы от 2010 г. с внесёнными в неё изменениями согласно Директиве от 11 декабря 2017 года. Можно предположить, что по какой-то причине SPD-6 «заблудилась» в согласованиях, а Меморандум о космической политике, который должен был венчать космическое наследие Трампа вырвался вперёд. Так в новой космической политике Трампа «космическая ядерная энергетика и двигательная установка» упоминаются в разделе «Межотраслевые руководящие принципы космической политики».

Смысл данной инициативы состоит в том, что как полёты в дальний космос, так и длительное пребывание человека на поверхности той или иной планеты потребуют мощных автономных источников энергии. В SPD-6 подчёркивается, что способность безопасно, надёжно и устойчиво использовать «космические ядерные энергетические и двигательные установки» (SNPP) имеет жизненно важное значение для поддержания и продвижения доминирования Соединённых Штатов в космосе. Использование именно ядерного топлива объясняется тем, что оно может функционировать в условиях, когда энергии солнечных или химических генераторов будет недостаточно. В Директиве указывается, что системы SNPP должны включать в себя радиоизотопные термоэлектрические генераторы и ядерные реакторы, используемые для двигателей и энергетических установок космических аппаратов, роверов и других элементов на поверхности небесных тел.

В качестве одной из целей в SPD-6 зафиксировано создание демонстратора ядерной энергетической установки на поверхности Луны с мощностью в 40 кВт и выше. В документе уточняется, что такая установка должна соответствовать потребностям миссии и в будущем отвечать требованиям государственных и коммерческих программ в области космической энергетики с применением ядерных электродвигательных установок, когда энергии, вырабатываемой с помощью Солнца и химических элементов, будет недостаточно. Она должна соответствовать потребностям миссии и будущим правительственным и коммерческим применениям космической энергетики, НЭП и наземной ядерной энергетики, когда использования солнечной и химической энергии недостаточно.

В Директиве также акцентируется внимание на том, что для достижения целей в освоении космоса решающее значение имеет сотрудничество с коммерческими партнёрами. Соответственно, министерству торговли даётся поручение поощрять инвестиции и координировать свою деятельность с частным сектором как в рамках существующих, так и новых проектов для содействия государственно-частному сотрудничеству по созданию и использованию систем SNPP.

Космос стирает партийные разногласия

Несмотря на все баталии, связанные с избирательным процессом, 9 декабря 2020 г. президент Трамп подписал Меморандум о космической политике (Memorandum on the National Space Policy). Документ заменил президентскую Директиву о политике в космосе (Presidential Policy Directive-4) от 29 июня 2010 года. Космическая политика Трампа основывается во многом на положениях документа 2010 г. и в целом подтверждает тезис о том, что подход к исследованиям и использованию космического пространства носит непартийный характер.

Оба документа объединяют многочисленные ссылки на необходимость «обеспечить», «усилить», «продвинуть» лидерство США в космосе, а в редакции 2020 г. к этому добавлено «расширить». Кроме того, в космической политике Трампа в отличие от варианта Обамы лидерство в космосе планируется обеспечивать исключительно в партнёрстве с единомышленниками, «чтобы не допустить передачи чувствительного космического потенциала тем, кто угрожает интересам Соединённых Штатов, их союзников и соответствующей промышленной базе». Под понятие единомышленников подпадают «страны, разделяющие демократические ценности, уважение прав человека и экономическую свободу». В отношении других стран ставится задача поощрять и поддерживать их права на ответственное и мирное использование космического пространства, и такая «политика должна реализовываться путём разработки и осуществления дипломатических, экономических мер и стратегий в области безопасности для выявления и реагирования на поведение, угрожающее этим правам».

Новым для космической политики стало включение в редакцию 2020 г. принципа, согласно которому любое «целенаправленное вмешательство» (purposeful interference) в отношении космических объектов США или их союзников должно быть встречено «преднамеренным ответом» (deliberate response). В тексте Меморандума не даётся определение ни «целенаправленного вмешательства», ни «преднамеренного ответа». Однако при этом оговаривается, что «любое целенаправленное вмешательство или нападение на космические системы Соединённых Штатов или их союзников, которое непосредственно затрагивает национальные права, будет встречено преднамеренным ответом в момент, из места, таким способом и в пространстве, определённым по нашему усмотрению».

В документе такого уровня, как Меморандум о космической политике, впервые подтверждена позиция относительно того, что ресурсы в космосе могут быть извлечены и использованы в частных целях. Хотя, как уже отмечено выше, впервые подобная инициатива появилась в законе, подписанном в 2015 г. Бараком Обамой.

Трамп в своей космической политике делает упор на вовлечение частного сектора, а международному сотрудничеству отводится вспомогательная роль.

Отличительной чертой версии 2020 г. является закреплённый в ней принцип межведомственного взаимодействия и координации в реализации космических программ. Правительственным агентствам предписывается улучшать координацию «посредством сотрудничества, взаимодействия, обмена информацией и согласования общих целей», а также укреплять партнёрские отношения с американским коммерческим космическим сектором. Кроме того, в этой редакции к процессам реализации космической политики подключён Национальный совет по космосу.

Директива Трампа выгодно отличается тем, что она не только адресуется тринадцати «офисам» исполнительной власти, но в ней раздаются конкретные поручения. Особенно интересно, что в рамках организации «межведомственного взаимодействия» всем руководителям учреждений, представленных в Национальном космическом совете, поручается «назначить старшее должностное лицо, ответственное за осуществление соответствующими учреждениями национальной космической политики», а это лицо должно периодически отчитываться перед Национальным космическим советом о ходе реализации положений Космической политики в соответствующих ведомствах.

* * *

Пакет инициатив Трампа в целом отражает взгляды, сложившиеся в американских профессиональных и экспертных кругах относительно экспансии в космосе и создания условий для доминирования на этом потенциальном рынке. Это отражено в программных установках доклада ЦНАБ и отвечало бизнес-подходу самого Трампа, который зафиксировал сложившуюся ситуацию и придал импульс вовлечению частного бизнеса в космическую экономику. Учитывая расширение количественного и качественного состава участников космической деятельности в мире, очевидно стремление обеспечить своим компаниям преимущества, в том числе путём внедрения в виде норм регулирования «лучших практик», основанных на стандартах США.

Новый уровень взаимодействия между бизнесом и государством в космических программах, провозглашённый Трампом, соответствует исторически сложившейся там практике использования возможностей частного бизнеса в интересах национальной безопасности. Пока неизвестно, сохранит ли администрация Байдена темп, набранный Трампом. В ряде процитированных выше документов Национальный совет по космосу упоминается как контролирующий или координирующий орган, и важно понимание того, какое место ему будет отведено в структуре новой администрации. В любом случае все документы содержат «разумные и логичные» пункты с точки зрения «лидирующего положения Соединённых Штатов в космосе».

--

СНОСКИ

[1] Edwards J. Goldman Sachs: Space-Mining for Platinum Is “ More Realistic Than Perceived.” Business Insider. 2017.

США. Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708345 Валентин Уваров

СУВЕРЕНИТЕТ И «ЦИФРА»

АНДРЕЙ БЕЗРУКОВ

Член Президиума Совета по внешней и оборонной политике; президент ассоциации экспорта технологического суверенитета; профессор МГИМО МИД России.

МИХАИЛ МАМОНОВ

Директор блока по поддержке государственных программ и международной деятельности АО «Почта России».

МАКСИМ СУЧКОВ

Директор Центра перспективных американских исследований ИМИ МГИМО МИД России; доцент кафедры прикладного анализа международных проблем МГИМО МИД России; научный сотрудник инициативы по диалогу в рамках второго направления дипломатии в Институте Ближнего Востока в Вашингтоне.

АНДРЕЙ СУШЕНЦОВ

Директор Института международных исследований МГИМО МИД России, программный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай», кандидат политических наук.

КОНКУРЕНЦИЯ ТЕХНОЛОГИЧЕСКИХ ПЛАТФОРМ, ИЛИ КАК ВЕСТИ СЕБЯ В НОВОМ МИРЕ

Сфера технологий стала одной из ключевых в борьбе за власть в XXI веке. Глобальная цифровая революция привела к трансформации технологического и экономического укладов, общественных отношений, самой философии жизни человека. Запущенные новыми технологиями тенденции определят направления развития системы международных отношений.

К началу третьего десятилетия очевидно оформление двух основных «технологических экосистем» – американской и китайской. Американская система старейшая, наиболее развитая и опирается на безусловное технологическое лидерство США. Американцы стремятся удерживать инициативу в области инноваций, продлить собственное доминирование и не допустить появления сопоставимых конкурентов. Соединённые Штаты привлекают кадры со всего мира, создают льготные условия для развития стартапов, используют далёкие от экономических методы конкуренции.

Ёмкость рынка и благоприятные внутренние условия позволили Америке вывести на рынок наиболее крупных техно- и интернет-гигантов, права интеллектуальной собственности которых хорошо защищены законодательством. Предлагаемые США принципы открытости и свободы в цифровой сфере подкупают. Однако не приходится сомневаться, что в момент, когда доминированию Соединённых Штатов в технологической среде начнёт что-то серьёзно угрожать, эти принципы будут незамедлительно пересмотрены. Возникнут непреодолимые границы и барьеры, нацеленные на сдерживание конкурентов и защиту американского лидерства.

Но даже внутри США решения техногигантов по блокировке и удалению более 70 тысяч аккаунтов, включая страницы президента Дональда Трампа, походят на открытые попытки изъятия у власти инструментов управления. В случае с Трампом техногиганты сыграли за политический истеблишмент против неугодного «спойлера» системы[1]. Возможно, в ближайшие годы спайка политических, финансовых и технологических глобалистов будет продолжать сообща противодействовать национал-индустриальной повестке дня в Америке и других странах. Однако и в стане демократов существуют опасения, что какими бы удобными ни были предлагаемые корпорациями технологии, рост влияния техногигантов опасен по причине накопления ими «беспрецедентной экономической силы» и наращивания «контроля над политическим общением и коммуникациями».

Китайская техноэкономическая платформа скромнее американской, но притязания на технологическое лидерство у КНР от этого не меньше. Значительный масштаб финансового и людского потенциала позволяет китайской экосистеме быть замкнутой на себя и административно перераспределять ресурсы на те области технологического развития, которые представляются Политбюро ЦК КПК наиболее перспективными. Китайцы первые в мире поэкспериментировали с автономизацией ряда сервисов и услуг, выстроив «Великую Китайскую цифровую стену». Если американцы предоставляют всему миру пробную версию своего продукта, то конкурентоспособность китайской модели опирается на дешевизну предложения и участие в финансировании передовых разработок в других государствах. Америку в КНР справедливо рассматривают как более весомого и сильного игрока в этой сфере. Однако темпы роста китайской технологической индустрии позволяют Пекину рассчитывать на то, что достижение сопоставимого с США положения на рынке – вопрос времени. Маловероятно, что американцы смогут остановить этот процесс. В мировой политике есть запрос на прагматизм. Откликаясь на него, всё большее число американских союзников, включая европейцев, благосклонно воспринимают предложения Китая о сотрудничестве в цифровой сфере.

Актуальная в этом свете дилемма для России: подключаться к одной из этих платформ или разрабатывать собственную? В первом случае нужно определить условия, на которых такое «присоединение» может быть возможным. Второй путь – более амбициозный – требует задать ключевые параметры собственно российской «техноэкосистемы». Россия – одна из немногих стран, обладающих технологическими заделами и человеческими компетенциями для выстраивания собственной платформы. Российская инженерно-математическая школа остаётся источником ключевых разработок и квалифицированных кадров. Развивается национальный поисковик, российские соцсети успешно конкурируют с иностранными в России и в большинстве государств СНГ по числу пользователей и сообщений[2]. Создаются собственные процессоры и облачные технологии. Цифровые решения российских компаний – когнитивные и самообучающиеся системы, решения в области кибербезопасности, защищённого электронного документооборота – обладают существенным экспортным потенциалом. Доля цифровой экономики в ВВП страны (4–5 процентов) сопоставима с государствами-цифровыми лидерами. Программа цифровизации национальной экономики обеспечит большинство домохозяйств и объекты социальной инфраструктуры доступом к скоростному широкополосному интернету. Это заметно улучшит возможности развития предпринимательства, телемедицины и дистанционного образования.

Однако вызовы для становления России в качестве самодостаточной техноэкосистемы серьёзны. Некоторые из них являются «цифровыми» следствиями «аналоговых» проблем и угроз. Другие же имеют самобытную природу. В частности, западные санкции не только ограничивают доступ к зарубежным технологиям, но и повышают риски сохранения зависимости от них.

Растущее осознание европейскими странами важности цифрового суверенитета может быть потенциально интересно для России.

Европейцы боятся потерять субъектность в мировой технологической среде и оказаться в ситуации, когда их голос не будет учтён. Россию с европейцами объединяют опасения попасть в зависимость от ведущих игроков и утратить собственную автономию. Российские аргументы о разработке стандарта совместимости данных с большей вероятностью могут быть услышаны в Европе, чем в Китае и США. Накопленный американцами и китайцами массив данных и прорывные разработки делают их менее открытыми к подлинному сотрудничеству с третьими странами. Однако политические разногласия Москвы с европейцами могут стать непреодолимым препятствием к полноценному сотрудничеству. Для России это является дополнительной мотивацией в формировании собственной технологической платформы.

Мировые тренды развития цифровой среды

Стремительное развитие науки и техники создало на национальном и глобальном уровнях предпосылки для сокращения социально-экономического неравенства. Оно же обострило уязвимость – и мнительность – общества перед лицом реальных и мнимых угроз. Новые каналы и способы коммуникации кратно повысили информационную связанность мира. Но они же способствовали атомизации государств, которые стремятся защитить такие каналы от зарубежного вмешательства. Взрывной рост технологий и способов их использования продолжает стирать грань между виртуальным и реальным миром, фактом и вымыслом. Это множит неопределённость в международных отношениях и укрепляет в них анархичное начало.

Неопределённость усугубляется возрастающим разрывом между динамикой развития, внедрением инноваций и скоростью отражения этих изменений в нормативной ткани. Новые для международного права феномены становятся вызовом классической системе международных отношений. Так, отсутствие кодифицированных договорённостей по ограничению использования искусственного интеллекта или суперкомпьютеров и облачных вычислений в военной области провоцируют обладающие такими технологиями державы на постоянную гонку вооружений, что отвлекает ресурсы и внимание от развития их гражданского применения. Притом, что в новых условиях интернет становится ключевым источником новых опасностей, у мировых правительств нет единых подходов к определению понятия «суверенитет в киберпространстве», ими не ведётся работа по разработке международных соглашений, аналогичных договору о космосе, об Антарктике или о суверенитете в воздушном пространстве.

Всеохватывающий характер процессов цифровой трансформации приводит к тому, что они попадают в фокус внимания всё возрастающего числа международных организаций – как профильных (Международный союз электросвязи), так и непрофильных (ЮНЕСКО, ПАСЕ). Это рассеивает международную цифровую повестку дня, множит взаимоисключающие подходы к её вопросам и усугубляет противоречия.

На более технологически-ориентированных международных площадках борьба разворачивается за универсальное признание создаваемых государствами или крупными корпорациями технических стандартов. Наиболее удачливые лоббисты из числа правительств и бизнеса получают в случае кодификации предлагаемого ими стандарта значительное рыночное преимущество: весь мир начинает потреблять именно их продукцию, они задают тон в развитии выбранной технологии.

Подобная борьба за стандарты имеет и далеко идущие международно-политические последствия. С учётом продолжающегося стремительного проникновения «цифры» в общественную жизнь, страны-поставщики цифровых технологий крепко привязывают к себе государства-клиенты, внедряя там определённые стандарты и типы решений, повышая зависимость таких стран от импорта. Сами же поставщики действуют по аналогии с экспортом оружия или энергетических ресурсов.

Глобальная цифровизация кратно повысила международную правосубъектность негосударственных участников международных отношений. Изначально техническая НКО «Корпорация по управлению доменными именами и IP-адресами», созданная при участии правительства США для регулирования вопросов, связанных с доменными именами, IP-адресами и вопросами функционирования глобальной сети, превратилась в ведущий институт «управления интернетом», где государства не имеют главенствующей роли[3].

Транснациональные гиганты – Google, Facebook, Twitter, Microsoft, Huawei – уже сегодня на равных разговаривают с национальными и иностранными правительствами. Игнорировать их в качестве фактора национальной безопасности невозможно.

С одной стороны, накапливаемая такими экосистемами информация и внедряемые ими передовые решения представляют колоссальный интерес для компетентных ведомств. С другой – их способность как информационных ресурсов транслировать на гигантскую аудиторию те или иные сообщения, напрямую или косвенно (через контролируемую выдачу по поисковым запросам) становится фактором национальной политической жизни.

Указанные свойства таких корпораций наделяют их «правом голоса» на международной арене и одновременно делают объектами строгого национального регулирования. Объяснимое стремление государств контролировать их информационную деятельность и получать доступ к располагаемым ими данным приводит к эрозии либеральных ценностей – свободы слова, тайны переписки, тайны частной жизни, поднимает вопрос об их применимости в изменившуюся цифровую эпоху. Отдельным пунктом в противостоянии корпораций и государств остаётся вопрос их справедливого налогообложения, особенно если их сервисы действуют в иностранной юрисдикции[4].

Возможно, впервые обычные граждане получили способность напрямую влиять на международные отношения в таком масштабе, как сегодня. Социальные сети, мессенджеры и интернет-телевидение потеснили традиционные СМИ, наделили обладателя смартфона способностью моментально передавать свои «новости» для миллионов человек. Столь отрадное, казалось бы, проявление свободы слова омрачается тем, что в эпоху «постправды» верификация факта больше не является требованием для нашего доверия к нему. В лучшем случае неумышленный субъективизм или жажда внимания «репортёра-любителя», не связанного профессиональной журналистской этикой или политикой издания, а в худшем – распространение заведомо ложной информации – могут иметь разрушительные последствия для общества и государства.

Дальнейшее развитие когнитивных технологий (deepfake) наделяет злоумышленников неограниченными возможностями создания вредоносного контента. Для достоверной подделки уже даже не нужен человек – нейросеть сама формирует симулякры, наделяет их биографией и снимает с ними видеоролики любого содержания.

Отсутствие признаваемых всеми игроками институтов арбитража или расследования киберпреступлений, пока ещё слабая развитость инструментов цифровой криминалистики делает практически невозможным достоверное определение виновной в инциденте стороны. Это, в свою очередь, повышает уровень недоверия и конфликтности между странами. В условиях развития новых технологий – интернета вещей и автономных интеллектуальных систем – злоумышленникам достаточно иметь мощный бытовой компьютер или даже смартфон, чтобы взломать систему безопасности объекта критической инфраструктуры, вызвать катастрофу или завладеть чувствительной информацией.

Попытка стран оградить себя от такого проникновения имеет ряд последствий. Прежде всего, государства стремятся ограничить уязвимость сети за счёт стимулирования импортозамещения и глубокой локализации – доверять «своему» контролируемому производителю оборудования или решений проще. Это приводит к распаду международных производственных цепочек и определённой эрозии принципов международного разделения труда. В условиях, когда возрастает число производителей собственного критического оборудования, экономическая специализация теряет привлекательность. Определение уполномоченных операторов, ограничение конкуренции на рынке неизбежно приводит к замедлению развития технологий, заставляя государства жить в дилемме: прогресс или безопасность.

Здесь (и во многих других аспектах глобальной цифровой экономики) проявляется противоречие между информационным обменом как глобальным явлением и физической инфраструктурой, имеющей территориальную привязку, а значит – находящуюся под определённым суверенитетом.

Это противоречие выступает со всей очевидностью в вопросе хранения, обработки и перемещения информации по интернет-каналам. Исторически сложился серьёзный дисбаланс в географическом распределении базовой инфраструктуры и национальной принадлежности основных интернет-игроков. Свыше 60 процентов от общего числа доменов управляются американскими игроками (Verising, Afilias), более чем 50 процентов сетей доставки контента принадлежат американским компаниям (Amazon, Akamai, CloudFlaire), все основные провайдеры первого уровня – резиденты Соединённых Штатов, в США же находятся и десять из тринадцати DNS-серверов.

Неудивительно, что при такой «интернет-географии» и осознании готовности Америки идти в односторонних санкциях на весьма крайние меры, страны, не являющиеся непосредственными союзниками Вашингтона, стремятся создать альтернативный защищённый контур «национального, суверенного интернета» – и число таких стран возрастает. С другой стороны, по оценкам экспертов спутниковый интернет не позднее середины этого века может вытеснить интернет кабельный. На новом витке борьба переместится в космос или верхние слои атмосферы – но её природа, состоящая в нежелании государств оставлять ключевую инфраструктуру вне зоны своего суверенного контроля, сохранится[5].

Стремление к суверенному контролю всё большего числа государств находит отражение и в их отношении к вопросу хранения персональных данных граждан. И европейский GDPR, и российский «пакет Яровой» при всех нюансах каждого из подходов, постулируют необходимость хранения персональных данных всеми операторами интернет-рынка на серверах, расположенных в национальной юрисдикции. Этому подходу агрессивно оппонируют в первую очередь англосаксонские государства-участники «системы пяти глаз»[6], указывая на данную меру как на избыточную и подавляющую права и свободы. С учётом описанных выше дисбалансов в интернет-пространстве позиция США и их союзников объяснима. Тем не менее по мере совершенствования оцифровки личности человека, возможностей его цифровой идентификации, перемещения в облачное хранение всех его личных данных цена ошибки при защите такой информации кратно повышается. В случае нарушения контура безопасности информационного хранилища идентичностью гражданина не просто могут завладеть злоумышленники – она может быть полностью стёрта, и такая «цифровая смерть» отрежет жертв атаки от возможности реализации базовых социальных прав. Именно поэтому возрастающая строгость требований к национальному хранению данных становится доминирующим требованием эпохи.

Государства и будущий цифровой мир: дуополия или олигополия?

Уже сегодня присутствие государств в высшей лиге мировой политики невообразимо без стратегии развития в глобальной цифровой среде, наличия ресурсов, идей и продуктов в этой сфере. Сама категория «великодержавности» в XXI веке подразумевает создание собственных технологических платформ, а в идеале – формирование техноэкономического блока. Обязательные атрибуты такого блока – контролируемая ими значительная часть мирового рынка, собственная модель развития, набор ресурсов, технологий и научных компетенций, позволяющий блоку быть независимым от других хотя бы в таких ключевых областях, как оборона и критическая инфраструктура.

Попытка каждого из блоков исключить влияние конкурентов на свою критическую инфраструктуру неизбежно приводит к политизации технологий и технологическим войнам. Цифровые технологии, являясь сквозными для всего современного экономического и социально-политического пространства, становятся главным полем новой войны[7].

Для национальных государств в ближайшие годы возникают два важнейших вопроса. Первый – насколько они способны гарантировать жизнеспособность своей информационной критической инфраструктуры в условиях кибервойны и роста сетевого пиратства. Кибератаки на цифровую инфраструктуру или системные сбои в сетях могут быть не менее деструктивными, чем ядерное или биологическое оружие[8]. Второй – насколько хорошо правительства понимают принципы и способы обеспечения безопасности персональных данных и как будет регулироваться порядок оборота деперсонифицированных больших данных. Овладение такими данными другим государством позволит ему построить достоверную картину развития экономики и промышленности, уязвимостей сельского хозяйства, эпидемиологической обстановки, профилей потребления и скорректировать свою стратегию соответствующим образом. Ускоренное развитие национального законодательства в области регулирования национальных больших данных и выход на межгосударственные переговоры по этому вопросу – императив недалёкого будущего.

На фоне доминирования ряда развитых стран в цифровых технологиях и возникновения глобальных монополий, контролирующих сетевую инфраструктуру и потоки данных, возникает угроза цифрового неравенства и цифрового колониализма.

Цифровой технологический суверенитет становится необходимым условием суверенитета политического и национальной независимости.

Перестройка принципов функционирования международных экономических отношений и всей модели мировой геоэкономики предоставляет ведущим «цифровым-неоколониалистам» современности новые возможности. Продолжает увеличиваться разрыв – теперь уже цифровой – между глобальными провайдерами цифровых технологий и странами-реципиентами, постепенно подпадающими под всё большую зависимость технологически развитых государств.

На текущем этапе страны – «цифровые неоколониалисты» предлагают объектам экономического освоения исключительно льготные условия создания необходимой для перехода в цифровое будущее инфраструктуры. Тем самым они сразу же обеспечивают их привязку к собственным решениям – от платёжных систем до систем хранения данных и обеспечения электронного документооборота. Главное, они обеспечивают себе неограниченный и практически бесплатный доступ к большим данным, получая от этого непосредственный экономический эффект, дополнительное преимущество при развитии инструментов искусственного интеллекта и нейросетей[9] и эффективные инструменты контроля над своими «цифровыми колониями».

Вопросы принадлежности и стоимость данных – также одна из накопившихся в цифровой среде проблем, которые срочно требуют решения. Наконец, изменяются и международные финансовые и трудовые отношения – цифровые активы перемещаются в более комфортные юрисдикции ещё легче, чем финансовые, и практически не оставляют следов такого перемещения.

Появление криптовалют лишает государства монополии на ещё одно суверенное право – право эмиссии. Меняются и понятия «утечки мозгов» и трудовой эмиграции: теперь национальные «цифровые пролетарии» не должны переезжать за рубеж – они могут оставаться в домашних границах, но работать на иностранную корпорацию, отчуждая ей свою интеллектуальную собственность. И наоборот – таланты могут перебраться в более комфортные климатические условия, продолжая при этом развивать национальную экономику.

Одновременно цифровые технологии, формирующие и ежедневный быт, и информационное пространство каждого человека, начинают оказывать всё более заметное влияние на его психику и принятиe решений. В условиях привязки существования человека к девайсам (мобильному телефону, планшету, «умным часам») и под видом предоставления удобств цифровые монополии ограничивают выбор человека в принятии решений и манипулируют его поведением, в том числе через подталкивание его к следованию «определённым маршрутом». При этом страх человека быть исключённым из социальной среды позволяет монополиям изымать и эксплуатировать персональные данные и даже креативный контент.

На фоне виртуализации всех аспектов социальной жизни происходит милитаризация информационного пространства. Пользуясь отсутствием границ в цифровом пространстве и общепризнанных правил поведения в нём, государства и подконтрольные им организации распространяют предвзятый и дезинформирующий контент для продвижения собственных интересов и ценностных ориентиров. Вопрос о структуре регулирования всей сети Интернет давно назрел. Под давлением блокового технологического противостояния и идейно-политической борьбы деление на цифровые «анклавы» уже началось.

* * *

Большие данные как «новая нефть» цифрового века должны иметь понятного владельца и понятную стоимость для индивидуума, бизнеса и государства. Только если в цифровой среде центром сервисов и услуг станет человек и гражданин, будет обеспечен баланс прав человека, национальных приоритетов и интересов бизнеса, появится возможность регулировать ныне бесконтрольные глобальные цифровые монополии на благо всего общества.

Удаление страниц президента США Трампа и его сторонников, а также «деплатформинг» популярной у республиканцев социальной сети Parler – ясно обрисовывают перспективу действий американских техногигантов по устранению экономических и политических конкурентов, если эти техногиганты решат действовать за пределами Соединённых Штатов. А раз так жёстко и относительно просто можно расправляться с идеологическими противниками на собственной территории, что мешает сделать эту практику экстерриториальной, тем более что прецеденты уже есть?

Для России задача-минимум – сохранить суверенность при принятии решений, затрагивающих основные сферы национальной безопасности. Задача-максимум – создать собственную конкурентоспособную технологическую экосистему, стать ключевым участником процесса выработки новых правил игры в этой сфере.

В этом смысле обретение экономического суверенитета – цель более лёгкая, чем обретение суверенитета информационного. Но, похоже, именно от последнего зависит выживаемость государства в будущем.

Данная статья представляет собой сокращённую версию доклада «Международная конкуренция и лидерство в цифровой среде», подготовленного по заказу Международного дискуссионного клуба «Валдай». С полным текстом доклада можно ознакомиться здесь https://ru.valdaiclub.com/a/reports/mezhdunarodnaya-konkurentsiya-v-tsifrovoy-srede/.

--

СНОСКИ

[1] Лукьянов Ф. Дело Трампа продолжат его враги // Газета «Коммерсантъ». 2021. 11 янв. №1. С. 6.

[2] Социальные сети в России: цифры и тренды // Brand Analytics. 30 ноября 2020. URL: https://vc.ru/social/182436-socialnye-seti-v-rossii-cifry-i-trendy

[3] В 2016 г. организация вышла из контракта с правительством США, но у многих есть подозрения относительно политической нейтральности этого института, который определяет «правила игры» в кибермире.

[4] Как исчислить и собрать налоги с Booking.com, который лишь сводит спрос и предложение и обеспечивает поступление платежа, но не владеет никаким имуществом? Субъекты же «физического мира» – владельцы отельной недвижимости и граждане – платят налоги в этой транзакции.

[5] Hurst N. Why Satellite Internet Is the New Space Race // PC. 2018. URL: https://www.pcmag.com/news/why-satellite-internet-is-the-new-space-race

[6] США, Великобритания, Канада, Новая Зеландия, Австралия.

[7] Сучков М., Тэк С. Будущее войны // Доклад Международного дискуссионного клуба «Валдай». 2019. URL: https://ru.valdaiclub.com/files/28848/

[8] Фаттер Э. Необходимость запрета кибератак в ядерной сфере и превентивные меры США и России в сфере контроля над вооружениями // Валдайская записка №95. 2018. URL: https://ru.valdaiclub.com/files/23636/

[9] Уже к 2025 г. глобальный рынок больших данных достигнет 230 млрд долларов.

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708344 Андрей Безруков, Михаил Мамонов, Максим Сучков, Андрей Сушенцов

МЕЖДУ АНГЕЛОМ И БЕСОМ

ДМИТРИЙ ЕВСТАФЬЕВ

Кандидат политических наук, профессор департамента интегрированных коммуникаций факультета коммуникаций, медиа и дизайна Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

УРОКИ-2020 ДЛЯ СОВРЕМЕННОГО ИНФОРМАЦИОННОГО ОБЩЕСТВА

Общепризнано, что информационное общество оказалось одной из немногих глобальных систем, успешно развивавшихся в 2020 году. Однако пока ещё не осмыслено, что именно оно становится платформой, позволяющей глобализации сохранять устойчивость в противодействии экономической регионализации. Именно оно обеспечивает не только глобальный характер экономической и политической повестки дня, но и стабильность глобального финансового сектора.

Развитое и цифровизированное информационное общество на глобальном и региональном уровнях позволило человечеству, в особенности жителям крупнейших мегаполисов, пережить локдауны, карантины, как минимум не умирая с голоду от невозможности дойти до магазина. Ведь горожане практически утратили навыки выживания в социально неблагоприятном пространстве. Без цифровизированного и глобализированного информационного общества невозможны были бы даже простейшие карантинные мероприятия.

Несмотря на безусловное ослабление мировой геополитической монополярности, то есть доминирования Соединённых Штатов в глобальной политике и экономике, информационное общество как система остаётся под контролем США и формально американских корпораций. Но информационное пространство становится «многополярным», в нём возникают новые игроки, стремящиеся если не к информационной независимости, то по меньшей мере к установлению согласованных и устойчивых «правил игры». Противоречие между монополярным характером управления глобальным информационным обществом и всё более многополярным и многовекторным глобальным информационным пространством, вероятно, следует считать ключевым для развития глобальных коммуникаций. Оно будет и дальше обостряться внутренним кризисом Соединённых Штатов как «метрополии» информационного общества. Тем более что самым выраженным элементом кризиса стала борьба за контроль над классическими и в особенности – цифровыми медиа.

Описанное противоречие приведёт к усложнению соотношения преимуществ и рисков в развитии информационного общества. Предсказуемость и контролируемость информационных процессов заметно снизится. В информационном пространстве «ангелы» часто превращаются в «демонов».

Диалектика развития

В 2020 г. мы воспринимали информационное общество как данность, хотя ещё пятьдесят лет назад оно было лишь концептом в умах футурологов и наиболее продвинутых управленцев. Но к началу пандемического периода информационное общество, построенное на цифровых интегрированных коммуникациях, превратилось не просто в главную «скрепу» глобализации, важнейший элемент её привлекательности. Цифровое информационное общество стало инструментом, доступным в режиме пользователя практически каждому потребителю на планете.

Согласно мейнстриму западной социальной философии, подключение к цифровым системам информационного общества давно стало условием социализации и развития человека[1]. Но сейчас в качестве принципиального условия начинает формулироваться идея интеграции социальной и персональной жизни человека в одну из так называемых «цифровых экосистем». На практике они определяют модель не только потребления, но и социального поведения. Эти системы лишь в первом приближении можно назвать исключительно «потребительскими». В глобальном масштабе происходит активная синхронизация потребительских экосистем с государством, сращивание с ними, использование их в качестве технологической основы для всех видов управления. Порой доходит до подмены государства информационными «экосистемами», что объяснимо: и информационные системы (сети и платформы), и государство претендуют на универсальность и всеохватность в управлении обществом, хотя и по разным причинам. Такова новая среда обитания человека как биологического вида, попытка выхода из которой означает в сущности социальную маргинализацию. Это провозглашалось западными социологами, хотя вряд ли они имели в виду «цифровую сегрегацию».

Диалектика информационного общества является двигателем его развития. С одной стороны, чтобы использовать потенциал информационного общества, человек должен быть потребителем, частью общества потребления. С другой стороны, человек может использовать потенциал информационного общества, не до конца понимая, как работают его алгоритмы и технологии. Это открывает бесконечное пространство для манипуляций.

Именно противоречие между постоянно расширяющимся пользовательским потенциалом информационного общества и сужающейся его познаваемостью пользователем и является наиболее важным аспектом данного явления.

Такая диалектика порождает постоянное балансирование между «ангелами» и «демонами», между инструментами улучшения жизни человека и общества и платой за это, порой с лихвой перекрывающей бонусы. Где и как случится сбой, способный оказаться безвозвратным, предсказать не может никто. Информационное общество всё менее познаваемо как на технологическом, так и на социальном уровне.

«Демоны» информационного общества – производная от социальных процессов современного мира, считавшихся благом. Главным социально-политическим процессом, наблюдавшимся в основном в скрытой, а с 2020 г. уже и в открытой форме, стала окончательная эмансипация общества от политики, его атомизация, разрушение институтов структурирования и самоорганизации, ранее считавшихся естественными и социально безопасными.

Путь к суррогату

Человечество свыклось с новой средой обитания и начинает её активно осваивать. Универсальность и потребительская простота в данном случае крайне важны. Как и учил Маршал Маклюэн[2], человек, при жизни считавшийся почти городским сумасшедшим, а теперь – классик, информационное общество стало не просто элементом общества потребления, а его системообразующей частью. Потребительская доступность, едва ли не глобальная универсальность, возможность почти неограниченной индивидуализации, насыщенность элементами игрового продуктового и социального маркетинга, – всё это вытекает именно из характера современного постиндустриального общества. Это делает жизнь в неуютном, если хотите, «антидомашнем» пространстве современного мегаполиса существенно более комфортной для отдельного человека, что и проявилось в период пандемии.

Однако ведь это и есть тот самый «ангел», легко превращающийся в «демона». Такова логика общества не столько информационного, сколько потребительского. Давайте не лукавить – современное информационное общество рассчитано, прежде всего, на жителей пространств с высокой степенью атомизации и распадом большинства структур социальной консолидации и самоорганизации. Дело не только в эрозии таких институтов, как «большая семья» или «городские племена», хотя и этот фактор изменил контекст, в котором человек формируется как личность. В развитых странах очевидна неустойчивость всех основных «больших» социальных систем[3]. Информационное общество лишь даёт возможность заменить «слабые связи» традиционного и индустриального общества на связи виртуальные (социальные сети и тому подобное), существенно менее обременительные и более «дешёвые» для поддержания.

Стремясь построить единый мир, разумно управляемый меритократией, элиты, считавшие себя «глобальными» (как выяснилось, ошибочно), проскочили черту, отделявшую реальную, функциональную демократию от имитационной. Форма подменила содержание. Имитация не только институциональной демократии, но и обычной социальной вовлечённости (а возможностей для имитации современное информационное общество предоставляло с лихвой) начала вытеснять реальные социальные и политические процессы. Мы ещё недавно смеялись над уверенностью Дональда Трампа, что обществом и его настроениями можно управлять через Twitter, но 45-й американский президент был продуктом определённой среды, где имитация чего угодно – от «жёстких переговоров» до политических взглядов – считалась нормальной.

Проще говоря, «клик» мышкой оказался приравнен к «голосу», то есть информационная сопричастность равноценна социальному действию. Реальную демократию заменила её информационная реплика, голограмма.

А главным критерием стало формальное наличие набора институтов, считавшихся атрибутами демократии. Об этом убедительно пишут учёные Иван Крастев и Стивен Холмс[4], говоря о формировании «ментальности имитатора», что, впрочем, характерно не только для «новых демократий», но и для всего мира.

Не информационное общество породило этого «демона». Оно просто предоставило питательную среду для развития имитационной демократии. Страны коллективного Запада попытались использовать потенциал информационных технологий для внешнего управления суверенитетом в Венесуэле и Белоруссии и, вероятно, готовятся использовать эту модель в отношении других стран, не исключая Россию. Предупреждения о том, что демократия становится «политической пустотой», звучали уже давно[5], и впору было бы прислушаться. Но сыграла роль как раз пользовательская доступность: кликнуть гораздо проще, чем принять участие в митинге, выдвинуться на выборы или стать волонтёром. В контексте социальной атомизации простота информационного общества для потребителя из «ангела» превратилась в «демона». Превращение цифровой демократии в суррогат, видимость, имитацию, управляемую на непрозрачной корпоративной основе, вероятно, следует считать главным «демоном».

Современное информационное общество, – удивительно социально контекстный феномен. Оно лишь предоставило операционную среду для развития дистанционного образования, а магистральным путём стало уже благодаря общему процессу деградации образовательных систем во всём мире. Но и здесь «ангел», созданный информационным обществом, – возможность в условиях пандемии продолжить хоть в какой-то форме образовательный процесс, быстро превратилась в «демона» выхолащивания отношений ученика и учителя. Об этом, к слову, говорил и президент России Владимир Путин, отмечая ограниченность социального потенциала дистанционного образования. Проблема, вероятно, как раз в том, что за каждым «ангелом» скрывается «демон».

Провал целого ряда стран с развитыми системами управления информационным обществом в осуществлении карантинных и санитарных мероприятий (наиболее характерные примеры – страны Бенилюкса, Великобритания, США) показывает: информационные технологии и информационное общество в целом являются сервисными по отношению к обществу и человеку. Их эффективность зависит от степени структурированности общества, его способности к консолидации в кризисной ситуации и к осмысленному действию. Возможно, это главный «ангел» информационного общества, позволяющий разобраться, с чем же мы столкнулись в 2020 году. «Ангел», предостерегающий от опасностей бесконечной потребительской атомизации постиндустриального общества. И попытка информационного структурирования это не компенсирует.

«Цифровые космополиты»[6] несут в себе те же пороки, что и люди прошлого, но с одним нюансом: они считают знание и информацию взаимозаменяемыми, если не тождественными. Постоянное нахождение внутри только информационного пространства – такая же, если не худшая маргиналия, чем отказ от пользования цифровой средой.

Пребывание преимущественно внутри цифровой среды и системы социальных связей, порождённых ею, создаёт эффект утраты социальной референтности мнений и моделей социального поведения.

А самоуверенность, порождённая доступностью информации/знания, предоставляет возможность неограниченного манипулирования, особенно, если использовать фактор групповой конформности, о чём речь ниже.

Сила и бессилие государства

Вторым «демоном» современного информационного общества стал, конечно, постоянно снижающийся уровень прозрачности и предсказуемости его развития. С пользовательской точки зрения этот процесс хорошо ощущается в России. Алгоритмы западных социальных сетей подбирают то, что можно, и убирают в тень нежелательное. В ряде случаев они даже выходят за рамки традиционного для информационного общества «скрытого управления». То же происходит в других странах, где заблокировать и забанить умудрились даже президента США, причём исключительно на базе корпоративных решений, а не судебных процедур. В последние недели своего президентства Трамп был фактически исключён из информационного пространства.

Разница проста: государственное регулирование, каким бы жёстким оно ни было, обязано оставаться в большинстве случаев относительно прозрачным. У частных компаний, действующих по внутренним регламентам, нет потребности публично демонстрировать эти нормы и правила. Опасная грань, обозначившаяся после выборов президента США, сводится к следующему: если раньше частными были только каналы коммуникаций, вводившие ограничения на доступ согласно корпоративным нормам (например, тот же Facebook), то теперь возникает возможность распространить корпоративную регулятивность на информационное общество в целом. В Соединённых Штатах как минимум, а как максимум – во всём мире информационное общество превращается в мегаэкосистему, полностью отданную на откуп частным компаниям. Чтобы изменить такое положение, потребуется государство иного типа, для которого перспектива неограниченной глобализации не будет безусловным приоритетом.

Иными словами, «свобода слова» как принцип может сохраниться, но доступ в информационное общество, повторимся, цифровой интерфейс между глобальным информационным пространством и человеком окажется в перспективе приватизирован и станет ситуативно ограничиваться. Это будет означать возможность введения – причём иногда и негласное – рестриктивных мер в отношении транслируемой по этим каналам информации. Де-факто это уже случается, когда происходит управление доступом к контенту, рассматриваемому модераторами социальных сетей в качестве «нежелательного» или потенциально дестабилизирующего.

Встаёт вопрос о контроле над процессами социального развития, в которых информационное общество начинает играть исключительно важную роль. Позволительна гипотеза: процесс «оцифровывания» моделей общественного развития, внешне выглядящий как усиление влияния государства на общественные процессы, в совокупности с другими процессами на практике способен превратиться в приватизацию систем цифрового государственного и социального управления коммерческими структурами, обслуживающими и обеспечивающими эти системы. А значительная часть таких структур транснациональны и могут находиться под влиянием враждебных России групп интересов. Объективной реальностью становится перспектива развития современного информационного общества вне систем национального контроля и национального законодательства. Что и доказала поствыборная ситуация в Соединённых Штатах. И это уже не просто риск, а новая операционная реальность, в которой России придётся не просто выживать, но и бороться за статус одного из центров консолидации многополярного мира.

Не менее важен и опасен третий «демон», – нарастание недоверия между участниками коммуникационных процессов на фоне манипулятивности в цифровых коммуникациях и прямого администрирования социальных сетей. Чем дальше, тем больше пользователь мира «интегрированных коммуникаций» сталкивается с необходимостью разграничить информацию по степени надёжности и достоверности. Естественной реакцией на многоликость и манипулятивность информационного пространства становится формирование пользователем своего коммуникационного «круга». Туда он включает источники, которые считает «надёжными», то есть, если разобраться, близкими по восприятию картины мира.

Создание комфортного пространства коммуникаций порождается доступностью информации, но одновременно разрушает эту свободу – по мере реализации права пользователя на комфортную информационную среду возникает кастомизированная картина мира, возможно, бесконечно далёкая от реальности.

Но и сам пользователь начинает – в полном соответствии с принципом социальной (на практике – социально-коммуникационной) конформности подстраивать своё поведение, свои коммуникации, а значит – и свои взгляды, под «эталоны» его коммуникационного «круга». Третий «демон» современного информационного общества в перспективе лишает пользователя индивидуальности.

Больше открытости, меньше доверия

Последний «демон» напрямую касается внешней политики: возникает недоверие между ключевыми игроками, даже к официальным заявлениям и документам. Мы сталкиваемся с поразительным феноменом: формальная открытость государственной политики, прозрачность, если хотите, «проникаемость» современных государств и обществ находится на беспрецедентном уровне, но степень доверия падает. Стратегическая неопределённость между ключевыми государствами (наиболее ощутимая в отношениях между Россией и США, США и Китаем, США, Китаем и Индией, Ираном, США и Китаем, Россией, Турцией и Ираном), длящаяся не менее десятилетия, усугубляется нарастающим недоверием и участившимися комплексными информационными манипуляциями, допустимые масштабы которых постоянно растут. Это наиболее яркий пример того, как «ангел» информационного общества превратился в «демона» на наших глазах: чем больше политики и дипломаты говорят, чем больше используют современные интегрированные коммуникации, тем меньше им верят, тем меньше их слышат. И это – один из важнейших аспектов развития современного информационного общества: увеличение объёмов коммуникации прямо пропорционально снижению доверия к ним.

На уровне персональных коммуникаций это противоречие, как уже говорилось, разрешается через формирование человеком «коммуникационного круга», селекции контактов, что ведёт к анклавизации информационного пространства и разрушению картины мира. Но не происходит ли нечто подобное и в межгосударственных отношениях, когда любая информация из «своего» круга воспринимается как априори правдивая, тогда как любые возражения за пределами «круга» отметаются?

Катастрофический рост недоверия происходит на фоне разрушения институциональных механизмов контроля над потенциально дестабилизирующими сферами деятельности, например, сферой ядерных вооружений или программы биологического оружия. Рост неопределённости в условиях расширения «серой зоны» военно-силового противоборства, конструирование пространства «тёплой войны» означает расширение востребованности превентивных методов реакции на прогнозируемые действия потенциального противника, даже если это и снизит уровень военно-силовой и стратегической стабильности. И этот «демон», порождённый тенденциями в информационном обществе, вышел далеко за его пределы.

Порой политики становятся жертвами собственных пропагандистских конструкций.

Вымышленная история о «российском вмешательстве в американские выборы», первоначально сконструированная в целях внутриполитической борьбы, стала неконтролируемо разрушать американскую элиту.

Схожая информационно-манипулятивная конструкция – «сверхтолерантность как основа новой европейской идеологии» – привела к постепенному перетеканию политической власти из рук слабеющих национальных элит к наднациональной бюрократии ЕС, именно в 2020 г. откровенно заявившей о своём лидерстве в определении путей развития Европы. Правда, провозгласив лидерство, общеевропейская бюрократия пока ничем не смогла подтвердить, что способна его в реальности осуществлять. Тем самым ситуация ещё больше запутывается, заставляя национальные правительства метаться между суверенностью и интеграцией.

Этот «демон» выделил важнейшую черту современного информационного общества, прежде не считавшуюся критической. Ранее человечество и в особенности структуры, управлявшие каналами коммуникаций, наивно считали информационное общество полностью управляемым. Однако это саморазвивающийся феномен, а создаваемые им процессы, сюжеты, фейки и прочее живут своей жизнью. И главное – они обладают в силу интегрированности информационных процессов колоссальным потенциалом информационной инерции. Попав в смысловой коридор, человек не может из него выбраться.

Как, например, европейские элиты не могут выбраться из смыслового коридора, навязанного «казусом Навального», хотя большинство из них явно понимают, что здесь что-то не так. Как, например, крайне трудно сейчас ответить на вопрос: финансовый сектор воздействует на сектор цифровых коммуникаций, создавая запрос на новые технологии и спрос на соответствующие услуги, или же цифровые коммуникации определяют развитие глобальных финансов, критически зависимых от устойчивости цифровых соединений.

Работа над чужими ошибками

Современный мир становится внеинституциональным, внеправовым, а правила игры формируются ad hoc. Но информационное общество даже на этом фоне выглядит «диким полем», поскольку здесь и рушить ничего, – оно всегда находилось за пределами какого-либо международного регулирования. Но, оставаясь вне международного регулирования, оно в последние семь-десять лет является объектом интенсивных попыток регулирования на национальном уровне. Это происходит, например, в Китае и России, но и другие страны не застряли в парадигме 2000-х годов. И данное противоречие между ужесточающимся национальным регулированием и отсутствием регулирования на межгосударственном уровне, вероятно, станет одним из важнейших для будущего глобального информационного общества.

Ключевым вопросом становится то, насколько информационное общество достигло пределов безопасного развития в современном формате и с современным технологическим наполнением. Из этого прямо вытекает и другой вопрос: насколько общество в развитых постиндустриальных и предпостиндустриальных странах, ставшее жертвой социальной атомизации и разрушения ключевых структурирующих институтов, способно отличать «ангелов» от «демонов». Может ли оно остановиться у черты, где одно трансформируется в другое, особенно учитывая отсутствие в мире универсального образа будущего?

Вероятно, предложение регулировать информационное общество на базе принципов «свободы слова» и «невидимой руки рынка» уже не актуально.

Даже самый «умеренный» ответ на данный вопрос подразумевает признание неизбежности ужесточения государственного регулирования информационного общества. Что само по себе не является ни «ангелом», ни «демоном». Равно как не является таковыми необходимость существенного повышения защищённости цифровых информационных сегментов в российском обществе, что подразумевает приоритет в развитии национальных коммуникационных платформ. Важна прозрачность этого регулирования и наличие хотя бы минимального публичного, общественного контроля, признаваемого свободным от чрезмерной политической аффилированности и способного ограничить неизбежный – это надо признать – «двойной стандарт». Нужно попытаться избежать формирования системы регулирования «явочным порядком», что является неизбежным риском в случае передачи части функций оперативного управления и модерирования контента компаниям-операторам национального сегмента информационного общества. Это как раз тот случай, когда учиться стоит только на чужих ошибках.

--

СНОСКИ

[1] Урри Дж. Мобильности. Пер. с англ. – М.: Праксис, 2012. 567 с.

[2] Гордон Маршалл Маклюэн (1911–1980) – канадский социолог и культуролог, изучал развитие информационных технологий. Один из авторов концепции «глобальной деревни». Одним из первых признал неизбежность доминирования электронных средств массовой информации, а, как результат – и форматов коммуникаций, принятых в «массовой культуре». Считал формат коммуникаций первичным, определяющим по отношению к контенту и оказался прав, что в особенности подтвердилось в период массового перехода на электронные коммуникации.

[3] Урри Дж. Как выглядит будущее. Пер. с англ. – М.: Издательский дом «Дело», 2018. С.118.

[4] Крастев И., Холмс С. Свет, обманувший надежды. Почему Запад проигрывает борьбу за демократию. Пер. с англ. – М.: Альпина Паблишер, 2020. С.15–53.

[5] Майр П. Управляя пустотой. Размывание западной демократии. Пер. с англ. – М.: Издательство института Гайдара, 2019 г. 216 с.

[6] Термин заимствован у социолога Этана Цукермана, автора книги «Новые соединения. Цифровые космополиты в коммуникативную эпоху» (Москва: Ад Маргинем Пресс, 2015). Но в наибольшей степени свойственная этой социальной категории асимметрия восприятия действительности мира проявилась, на взгляд автора, в книге одного из активистов египетской «цветной революции», так называемой «революции Площади Тахрир», Ваэля Гонима, по профессии компьютерного специалиста – «Революция 2.0» (СПб: ИГ Лениздат, 2012).

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708343 Дмитрий Евстафьев

ОТ «ЧИНГИСХАНА С ТЕЛЕГРАФОМ» ДО «ВЕРХНЕЙ ВОЛЬТЫ С РАКЕТАМИ»

КОНСТАНТИН ДУШЕНКО

Кандидат исторических наук, старший научный сотрудник отдела культурологии Института научной информации по общественным наукам РАН.

ПРЕВРАЩЕНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЕТАФОРЫ

Определение СССР как «Верхней Вольты с ракетами» получило широкое распространение с 1980-х годов. В XXI столетии неоднократно задавался вопрос о происхождении этого оборота. Ниже будет показано, что он восходит к высказыванию Александра Герцена и имеет за собой более чем полуторавековую историю.

Четыре последовательные вариации метафоры выглядят так:

Чингисхан с телеграфом и конгревовыми ракетами.

Чингисхан с атомной (водородной) бомбой.

Конго с ракетами.

Верхняя Вольта с ракетами.

Во всех этих формулах первая часть символизирует некую нецивилизованную, чуждую европейским (западным) ценностям силу (страну), а вторая – новейшие достижения западной цивилизации, прежде всего – в военной области.

Чингисхан с телеграфом

В начале 1857 г. в Петербурге вышла книга барона Модеста Корфа о восшествии на престол Николая I[1]. Книга писалась по заданию Николая, а издана для широкой публики по указанию Александра II. Целью издания было приуменьшить значимость выступления декабристов и дискредитировать их побудительные мотивы.

1 октября 1857 г. в лондонском «Колоколе» появилось открытое письмо Герцена к Александру II по поводу книги Корфа. Доказывая историческую оправданность движения декабристов, Герцен, в сущности, оспаривал пушкинскую формулу (тогда ещё неизвестную): «Правительство есть единственный Европеец в России». Он писал: «Если б у нас весь прогресс совершался только в правительстве, мы дали бы миру ещё небывалый пример самовластья, вооружённого всем, что выработала свобода; рабства и насилия, поддерживаемого всем, что нашла наука. Это было бы нечто вроде Чингисхана с телеграфами, пароходами, железными дорогами, с Карно и Монжем в штабе, с ружьями Минье и с конгревовыми ракетами под начальством Батыя» (курсив мой – К.Д.)[2].

«Конгревова ракета» – боевая пороховая ракета с дальностью поражения до 3 км, изобретённая английским генералом Уильямом Конгривом и положившая начало европейскому ракетостроению. Такие ракеты успешно использовались британской армией в наполеоновских войнах: при бомбардировке Булони (1806), Копенгагена (1807) – город был сожжён дотла – и битве при Лейпциге (1813). Со второй половины XIX века ракеты на целое столетие утратили роль важного вида боевого оружия.

Однако метафора «Чингисхан с телеграфами» оказалась в фокусе общественного сознания гораздо позднее, в конце XIX века, и решающая роль принадлежала здесь Льву Толстому. 31 июля 1890 г. он писал правоведу и философу Борису Чичерину: «Недаром Герцен говорил о том, как ужасен бы был Чингис-Хан[3] с телеграфами, с железными дорогами, с журналистикой. У нас это самое совершилось теперь»[4].

Эту мысль Толстой развил в книге «Царство Божие внутри вас» (Париж, 1893; на русском языке: Берлин, 1894): «Правительства в наше время – все правительства, самые деспотические так же, как и либеральные, – сделались тем, что так метко называл Герцен Чингис-ханом с телеграфами, то есть организациями насилия, не имеющими в своей основе ничего, кроме самого грубого произвола, и вместе с тем пользующимися всеми теми средствами, которые выработала наука для совокупной общественной мирной деятельности свободных и равноправных людей и которые они употребляют для порабощения и угнетения людей»[5].

«Чингиз-Хан с телеграфами» – одно из рабочих названий статьи Толстого «Пора понять» (опубликована в 1910 г.). «…Русское правительство, – говорилось здесь, – <…> теперь тот самый Чингис Хан с телеграфами, возможность которого так ужасала его [Герцена]. И Чингис Хан не только с телеграфами, но с конституцией, с двумя палатами, прессой, политическими партиями et tout le tremblement»[6]. «…Различие Чингис Хана с телеграфами от прежнего будет только в том, что новый Чингис Хан будет ещё могущественнее старого»[7]. Статья была переведена на основные европейские языки; благодаря ей, а также трактату «Царство Божие внутри вас» западный читатель узнал о метафоре Герцена.

Итак, у Толстого «Чингисхан с телеграфами» – определение не только русского правительства, но и современного государства вообще. В революционной печати, а затем в послереволюционной советской печати эта метафора применялась обычно к самодержавной России. О том, до какой степени она ассоциировалась с Толстым, свидетельствует замечание видного историка Михаила Покровского: «Лев Толстой назвал это [царское] государство “Чингисханом с телеграфами”»[8].

В послереволюционной эмигрантской печати слова Герцена применялись к большевистской России. Однако идеолог национал-большевизма Николай Устрялов делает существенную оговорку: «Нельзя сказать, чтобы сразу и целиком рухнула старая культура. Нельзя сказать также, что новая стихия, – этот “шофёр” или “Чингисхан с телеграфом”, – представляет собою нечто абсолютно примитивное и однородное»[9].

В 1941 г. та же метафора применялась в советской печати к нацистскому государству: «Когда-то Герцен с ужасом рассуждал о возможном появлении “Чингисхана с телеграфами”, о грядущих варварах, оснащённых усовершенствованной техникой. Но никакая, даже самая мрачная фантазия передовых людей XIX века не могла себе представить то, что произошло в XX столетии, когда фашистские громилы стали претворять в действительность свои кровавые планы порабощения человечества и искоренения его культуры»[10].

В том же значении использует слова Герцена писатель Алесь Адамович с соавторами в книге «Я из огненной деревни» (1974, гл. «Чингисханы с телеграфами»).

Чингисхан с атомной бомбой

После войны эмигрантский философ Семён Франк осовременил метафору в её технической части, включив сюда и атомную бомбу: «Сто лет тому назад проницательный русский мыслитель Александр Герцен предсказывал нашествие “Чингисхана с телеграфами”. Это парадоксальное предсказание оправдалось в масштабе, которого не мог предвидеть Герцен. Новый Чингисхан, родившийся из недр самой Европы, обрушился на неё воздушными бомбардировками, разрушающими целые города, газовыми камерами для массового истребления людей и грозит теперь смести человечество с лица земли атомными бомбами»[11]. Франк использует метафору в духе Толстого – как универсальную характеристику современного государства, свободного от норм человеческой морали.

Пять лет спустя в эмигрантском «Социалистическом вестнике» появилась статья публициста Павла Берлина «Чингиз-Хан с водородной бомбой». Историческую родословную русского коммунизма автор возводил к эпохе татаро-монгольского владычества, не останавливаясь перед утверждениями, что «Чинrиз-Хан ввёл коммунизм, идущий дальше советского». «Оба этих строя были построены на полном отрыве успешного освоения самой последней техники, в том числе в первую голову истребительной, от той культурной почвы, которая её породила и развила»[12].

«Лев Толстой, – пишет Берлин, разделяя распространённое в то время заблуждение, – пустил в оборот выражение “Чингис-Хан с телеграфом”. <…> …Действительность поднесла нам в лице Сталина Чингис-Хана уже не с мирным и невинным телеграфом, а со всеразрушающей атомной бомбой». Теперь же «мы видим <…> Маленкова с водородной бомбой»[13].

В том же году в июльском номере консервативного журнала “The American Mercury” была опубликована статья Дж. Антони Маркуса «Удастся ли Маленкову?» Автор писал: «Я вспоминаю те годы, когда обрабатывающая промышленность была крайне бедна. В России не было ни одного трактора, танка, подводной лодки, бомбардировщика или истребителя собственного производства, не говоря уж о современных средствах производства и распределения продовольствия и одежды и других необходимых вещах.

Это не та Россия, которую унаследовал Маленков. Сегодня он Чингисхан с атомно-водородными бомбами, полный решимости использовать их для установления мирового господства – курс, от которого ни он, ни его преемник никогда не смогут отклониться надолго»[14].

Сходство этого пассажа с соответствующим фрагментом статьи Берлина очевидно. Маркус, убеждённый антикоммунист, родился в России, прекрасно знал русский язык, многократно посещал СССР до войны по делам Амторга и имел самые тесные связи с русской политической эмиграцией в Америке. Позднее один из эмигрантских авторов приписал эту формулу Льву Троцкому: «Троцкий переоценил Сталина, назвав его Чингисханом с атомной бомбой»[15]. Разумеется, Троцкий, убитый в 1940 г., чего-либо подобного сказать не мог.

С конца 1960-х гг. герценовская метафора начинает применяться в советской печати к западным противникам СССР: «Чингисхан, вооружённый водородной бомбой и ракетами, уже не фантазия, не выдумка романиста, а реальность, с которой необходимо считаться, чтобы не оказаться однажды в положении человечества, вынужденного признать преимущества саламандр»[16].

В статье 1971 г. о гонке вооружений в космосе предостережения Герцена переадресованы в соответствии с нуждами советской пропаганды: «Герцена мучила мысль о судьбах человечества и о судьбе науки, попавшей во власть любителей колониальных грабительских захватов и военных авантюр. “Это было бы, – писал Герцен, – нечто вроде Чингисхана с телеграфами, пароходами, железными дорогами, с ружьём Минье, с конгревовыми ракетами под начальством Батыя…” Чингисхан с телеграфами! Да, тогда, в середине XIX столетия, телеграфная проволока и ракеты Конгрева, летавшие на двести сажен, были потолком технического могущества, а русский царь и французский император – воплощением тиранства и попрания человеческих прав. Сегодня всё это кажется детской игрой. Ракеты летают нынче к Венере и Марсу, и современные чингисханы владеют не только телеграфами, но и телевизионными установками, лазерами, компьютерами и ещё многим другим. Чингисханы наших дней замахиваются и на космос»[17].

Другой советский автор применяет метафору к маоистскому Китаю: «Герцену эта опасность рисовалась в образе Чингисхана с телеграфом. Лев Толстой писал о Чингисхане с парламентом. Мы знаем теперь, что возможен и Чингисхан с атомной бомбой и даже Чингисхан с революцией, вроде “культурной революции” Мао Цзэдуна»[18].

Такое уподобление встречалось и в западной печати; этому способствовало то, что Чингисхан издавна был синонимом «жёлтой опасности». В 1968 г. в книге американского автора о Югославии цитировалось (без источника) «замечательное пророчество» члена Верховного суда США Уильяма Дугласа (1898–1980), которое автор книги датирует 1955 годом[19]. Здесь речь шла об угрозе со стороны коммунистического Китая: «Россия следующего поколения действительно может размягчиться до уровня нынешней коммунистической Югославии. Если Азия индустриализируется и произведёт Чингисхана с водородной бомбой, Россия и Америка могут стать незаменимыми друг для друга, если обе они хотят выжить»[20].

Конго с термоядерными ракетами

После создания баллистических ракет с ядерными боеголовками упоминание о «конгревовых ракетах» обрело неожиданную актуальность. Как было показано выше, в советской печати уже в 1960-е гг. возникает тема «Чингисхана с ракетами». Следующее превращение метафоры произошло во Франции: вместо имени Чингисхана как символа варварства появляется название африканской страны.

В 1973 г. в Париже вышла книга «Что я знаю о Солженицыне». Её автор, историк искусства Пьер Дэ (1922–2014), член французской компартии с 1939 г., в 1940–1950-е гг. писал хвалебные книги о Советском Союзе. Однако в 1968 г. он с энтузиазмом встретил Пражскую весну. В своей новой книге Дэ вспоминал о беседах с писательницей Эльзой Триоле в 1968 г. (Эльза писала тогда статью о манифесте академика Андрея Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе»): «Я только что опубликовал статью о долгом времени в истории, о глубинных движениях в масштабе целых столетий, незаметных для традиционного анализа <…>. Она ответила:

– Существует долгое русское время, Пьер. И я хотела бы знать, куда оно ведёт… Это вы мне рассказывали, что Куртад незадолго до смерти <…> сказал вам, что эта страна – Конго с термоядерными ракетами (le Congo avec des fusées thermonucléaires)»[21].

Достоверность этого сообщения остаётся под вопросом: Пьер Куртад, член ЦК КПФ с 1954 г., насколько известно, до конца жизни оставался правоверным коммунистом и апологетом СССР.

Появление именно Конго в этой формуле едва ли случайно: в 1970-е гг. в Конго существовал военный диктаторский режим, пытавшийся строить социализм по советскому образцу. В сентябре 1973 г. формула «Россия – это Конго с ракетами» появилась в заголовке немецкой газеты “Die Zeit”. Автор статьи, Франсуа Бонди, цитировал книгу Пьера Дэ[22]. Год спустя Бонди связал эту формулу с метафорой Герцена. Бонди, швейцарский журналист, писатель и переводчик (в том числе с польского), близкий друг Ромена Гари – французского писателя родом из России, был, надо думать, хорошо знаком с русской литературой. В беседе с сотрудником «Радио “Свободная Европа”» о перспективах разрядки он говорил: «Могут сказать, что, ускоряя процесс усложнения системы в России, вы тем самым ускоряете её упадок, поскольку высококвалифицированные русские не будут (как утверждают) терпеть тоталитаризм. Я в этом вовсе не уверен. Простой и отрезвляющий факт состоит в том, что наши отношения с Россией отличаются от отношений с любой другой страной, и это связано с исторической, культурной и политической “инаковостью” Советского Союза. Пьер Куртад, бывший редактор французской коммунистической газеты “Юманите”, охарактеризовал Советский Союз после недавней поездки туда[23] как “Конго, оснащённое ракетами (a Congo equipped with rockets[24])”; это перекликается с опасениями Александра Герцена относительно “Чингисхана с телеграфом”. По правде сказать, у нас нет ответа на этот вопрос. Лучшее, на что мы можем надеяться, – это побудить хранителей ракет держать свои ракеты на расстоянии и уделять больше внимания любому шагу, который может предпринять эта система, чтобы вырваться из своего Конго»[25].

В печатной английской версии радиобеседы французский термин “des fusées” (ракеты) передан словом “rockets”. Между тем французскому “fusée” и русскому «ракета» в английском соответствуют два термина – “rocket” и “missile”. Первый чаще всего означает космическую ракету, второй – военную управляемую ракету, в том числе с ядерной боеголовкой. То, что вначале появилась форма “…with rockets”, преобладающая и поныне, объясняется, по-видимому, как раз генеалогией выражения, восходящего к русскоязычной метафоре. C 1990-х гг. использовалась также форма “Upper Volta with missiles”.

Верхняя Вольта с ракетами

Замена Конго на Верхнюю Вольту – маленькую и нищую африканскую страну, почти незаметную на карте мира, – подчёркивала парадоксальность метафоры. Первое известное нам упоминание о «Верхней Вольте с ракетами» датируется осенью 1983 года. Важно отметить, что одной из центральных тем тогдашней печати был конфликт по поводу южнокорейского «Боинга», сбитого советской ракетой «воздух-воздух» у острова Сахалин 1 сентября 1983 года.

28 октября 1983 г. в левом британском еженедельнике “New Statesman” появилась рецензия на две новые книги об СССР, включая книгу Эндрю Кокбёрна «Угроза: советская военная машинa изнутри»[26]. Кокбёрн, сын британского коммуниста Клода Кокбёрна, с 1979 г. жил в США. Главный тезис его книги таков: западные политики преувеличивают мощь советской военной машины, чтобы обосновать собственные программы вооружения. Советские технологии на десятилетия отстают от западных. На парадах ракетные войска (цитирую рецензента книги) «демонстрируют тщательно выточенные деревянные ракеты (carefully lathed wooden missiles); части, марширующие на Красной площади, никогда не учатся воевать; новые реактивные самолёты способны находиться в воздухе лишь несколько минут»[27].

По мнению рецензента, многое в книге верно, однако Кокбёрн не свободен от предубеждений, характерных для «новой холодной войны», а именно от «антироссийского расизма, стремящегося изобразить Советский Союз как страну слабую и варварскую одновременно. Каждый контрреволюционер, от Сидни Рейли до генерала Джона Хакетта[28], использовал этот мотив для разжигания ненависти и агрессивности по отношении к СССР. Те, кто по ошибке сбивает корейские авиалайнеры, находятся вне цивилизации. Те, кто бомбит психиатрические лечебницы в Гренаде[29], просто плохо информированы. Русские изображаются с расистским оттенком: какая-то кучка грязных мужиков, прикидывающихся великой державой, – “Верхняя Вольта с ракетами”, как пошучивают дипломаты в Москве» (курсив мой – К.Д.)[30]. То, что выражение возникло в Москве среди иностранных дипломатов (и, вероятно, журналистов), подтверждается позднейшими свидетельствами.

Чуть раньше, весной 1983 г., Рональд Рейган назвал СССР «империей зла». Это определение стилистически контрастирует с определением «Верхняя Вольта с ракетами». Если образ «империи зла» демонизировал СССР, то образ «Верхней Вольты с ракетами» ставил под сомнение представление об СССР как сверхдержаве.

Год спустя (1984) Республика Верхняя Вольта была переименована в Республику Буркина-Фасо, но это наименование не заменило «Верхнюю Вольту» в нашей метафоре.

По одной из распространенных версий, выражение “Upper Volta with rockets” было введено в оборот британским журналистом Дэвидом Бьюкеном. Имелась в виду его статья «Москва тоже может это производить: советский технологический экспорт» (“Moscow can do it, too”), опубликованная в “Financial Times” 15 сентября 1984 г. Но, как мы видели, в статье Бьюкена использовался уже существовавший к тому времени оборот.

Широкое распространение он получил в годы «перестройки». Британский журналист Патрик Кокбёрн вспоминал: «“Верхняя Вольта с ракетами!”, – сказал мне один журналист в первые дни моего пребывания в Москве. Неделю спустя за ужином один дипломат повторил это замечание. В течение следующих трёх лет я множество раз слышал всё ту же нервирующую остроту, в которой звучали насмешка и пренебрежение»[31].

С конца 1980-х гг. фразу о «Верхней Вольте с ракетами» стали цитировать в немецкой печати, обычно со ссылкой на Гельмута Шмидта (федеральный канцлер ФРГ в 1974–1982 годах). В немецкой версии: “Obervolta mit Raketen”, а также “Obervolta mit Atomwaffen” («Верхняя Вольта с атомным оружием»).

В российской печати нулевых годов та же метафора нередко приписывалась Маргарет Тэтчер. В 1999 г. британский журналист Ксан Смайли поместил письмо на страницах сетевого ресурса “POGO. Center for defense information”: «В качестве авторов этого выражения называли Генри Киссинджера, Гельмута Шмидта и даже Михаила Горбачёва. Простите, но именно я впервые ввёл его в обращение. Думаю, это случилось летом 1987 г., когда я был корреспондентом “The Daily Telegraph” (Лондон) и “The Sunday Telegraph” в Москве (1986–1989). Тогда эта фраза навлекла на меня забавные оскорбления, и в советской печати меня осудили за “бешеный антисоветизм” и тому подобное.

На самом деле я раньше слышал мысль, выраженную в довольно похожей форме, от женщины (не журналистки), случайно оказавшейся зимбабвийкой, и, вероятно, я переиначил это выражение. Увы, жители Верхней Вольты давно уже называют свою страну Буркина-Фасо. Однако несчастная Верхняя Вольта… это звучало и безнадежнее, и забавнее. Во всяком случае мне непонятно, почему заслуга должна достаться вышеупомянутым важным шишкам (если, конечно, это заслуга)!»[32].

Как было показано выше, Смайли заблуждался, приписывая заслугу себе.

“The Washington Post” от 8 февраля 1991 г. цитировала слова российского политика Виктора Алксниса: «Запад считал Советский Союз Верхней Вольтой с ракетами. Сегодня нас считают просто Верхней Вольтой. Нас никто не боится»[33]. 25 января 1992 г. Борис Ельцин в интервью телекомпании «Эй-би-си» заявил, что с 27 января российские ядерные ракеты перестанут быть нацеленными на американские города. Обозреватель «Комсомольской правды» Максим Чикин в статье от 30 января заметил по этому поводу: «Задача проста. Верхняя Вольта с ракетами минус ракеты. Что остаётся? Правильно»[34].

Отметим также пример употребления метафоры Герцена (в версии Льва Толстого) в нулевые годы: «Как выразился в своё время злобный, но не совсем лишённый остроумия революционер Герцен, “Чингисхан с телеграфом ещё хуже, чем Чингисхан без телеграфа”. <…> Джордж Буш – младший – это именно “Чингисхан с телеграфом”»[35].

Живучесть метафоры, возникшей более полутора веков назад, – одно из свидетельств существования того самого «долгого времени» русской истории, если пользоваться термином Фернана Броделя.

--

СНОСКИ

[1] Корф М.А. Восшествие на престол императора Николая I-го / Составлено, по Высочайшему повелению, статс-секретарем бароном Корфом. 3-е издание (1-е для публики). СПб.: Тип. 2-го Отделения собственной Е. И. В. канцелярии, 1857. XIV, 236 с.

[2] Герцен А.И. Письмо к императору Александру II (По поводу книги барона Корфа) // Герцен А.И. Собрание сочинений: В 30 т. М.: АН СССР, 1958. Т. 13. С. 38.

[3] Написание имени Чингисхан у Толстого варьируется.

[4] Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 90 т. М.: Худож. лит., 1928–1958. Т. 65. С. 133.

[5] Там же. Т. 28. С. 152.

[6] И со всей трескотнёй (франц.).

[7] Там же. Т. 38. С. 162.

[8] Покровский М.Н. 1905 год // Покровский М.Н. Избранные произведения: В 4 кн. Кн. 4: Лекции, статьи, речи. М.: Мысль, 1967. С. 180.

[9] Устрялов Н.В. Пути синтеза // Устрялов Н.В. Наше время: (Сборник статей). Шанхай, 1934. С. 111.

[10] Лейтес А. Сила нашей ненависти: [Рецензия на сборник: «Мы не простим. Слово ненависти к гитлеровским убийцам» (М., 1941)] // Новый мир. 1941. № 11/12. С. 236.

[11] Франк С.Л. Свет во тьме: Опыт христианской этики и социальной философии. Париж: YMCA-PRESS, 1949. С. 29.

[12] Берлин П.А. Чингиз хан с водородной бомбой // Социалистический вестник. 1954. № 1. С. 11–12.

[13] Там же. С. 11.

[14] Marcus J.A. Will Malenkov Succeed? // The American Mercury. 1954. Vol. 79. P. 129.

[15] Уралов Л. Критический анализ статей Г. Померанца и В. Мороза // Посев. 1971. № 9. С. 40.

[16] Крамов И.Н. В поисках сущности // Новый мир. 1969. № 8. С. 254.

[17] Львов В. Душа человеческая // Нева. 1971. № 1. С. 144.

[18] Лифшиц М. Чего не надо бояться // Коммунист. 1978. № 2. С. 112.

[19] Цит. по: Archer J. Red Rebel: Tito of Yugoslavia. New York: J. Messner, 1968. 190 p.

[20] Там же. P. 159–160.

[21] Daix P. Ce que je sais de Soljenitsyne. Paris: Seuil, 1973. P. 16-17.

[22] Bondy F. Französische Kommunisten: “Rußland – ein Kongo mit Raketen” // Die Zeit. Hamburg, 1973. Nr. 38. [Электронная версия]: URL: https://www.zeit.de/1973/38/russland-ein-kongo-mit-raketen (дата обращения: 27.05.2020).

[23] Явная ошибка: Куртад умер одиннадцатью годами ранее.

[24] Беседа была дважды опубликована на английском, хотя, возможно, велась на другом языке.

[25] Bondy F. Cultural exchange and the prospects of change in the Soviet Union / [The conversation was conducted by George Urban] // Détente / Edited by G.R. Urban. New York: Universe Books, 1976. P. 56–57.

[26] Cockburn A. Threat: Inside the Soviet Military Machine. New York: Random House, 1983. 338 p.

[27] The Threat: Inside the Soviet Military Machine. Andrew Cockburn. Hutchinson; World power: Soviet foreign policy under Brezhnev and Andropov. Jonathan Steele: [Rewue] // New Statesman. 1983. Vol. 106, № 2745. P. 22.

[28] Сидней Рейли (1873–1925) – британский разведчик родом из России; в 1918–1919 гг. координировал деятельность антибольшевистских вооружённых сил; Джон Хаккет (1910–1997) – британский генерал, автор романов о вторжении Советской Армии в Западную Европу.

[29] Речь о вторжении вооружённых сил США на о-в Гренада 25–27 октября 1983 г. При этом самолёт ВМФ США по ошибке нанёс удар по психиатрической лечебнице, где погибло по меньшей мере 12 пациентов.

[30] Там же.

[31] Cockburn P. Getting Russia Wrong: The End of Kremlinology. London: Verso, 1989. P. 8.

[32] Smiley X. Upper Volta with Rockets. 1999 // URL: russialist.org/archives/3059.html (date of access: May, 26, 2020).

[33] Цит. по: Cottam M.L., Chih-yu Shih. Contending Dramas: A Cognitive Approach to International Organization. New York: Praeger, 1992. P.146.

[34] Цит. по: Лидина Г. Ельцин отнял у Горбачева чемоданчик. Зачем он ему? // Коммерсантъ Власть: [сайт]. 1992. URL: https://www.kommersant.ru/doc/2825 (дата обращения: 25.08.2020).

[35] Аванесов А. Почему Америка не победит? // Спецназ России. № 05 (80). 2003. [Электронная перепечатка]. URL: https://topwar.ru/2145-pochemu-amerika-ne-pobedit.html (дата обращения: 25.08.2020).

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708342 Константин Душенко

ТРИ ДНЯ В ВИЗАНТИИ

АСЛЕ ТОЙЕ

Член Норвежского нобелевского комитета.

ГОРА АФОН: УТЕ?С В ПОТОКЕ ВРЕМЕНИ (2019)

Это эссе основано на одной из глав книги Асле Тойе Gullbrikkespillet («Игра с золотой фишкой»), вышедшей в 2020 г. в издательстве Dreyers forlag (Осло). Право на публикацию любезно предоставлено автором.

Афон – узенькая полоска земли в Эгейском море к северу от города Салоники. Это отдельная страна на землях греческого государства.[1] Уже более тысячи лет Афон представляет собой теократию, землю, населе?нную монахами и разделе?нную между двадцатью монастырями, которые прячутся в дремучих лесах или лепятся к прибрежным скалам.

Если Ватикан – Божье посольство в земном мире, то Афон – человеческое представительство перед Господом. Этот уголок часто называют реликтом Византии, Средневековья, эпохи, когда Церковь считала земную жизнь юдолью печали на пути к истинной цели странствий – Царствию небесному. «Остановившееся время» – говорят об Афоне, не замечая, что монахи обзавелись смартфонами и солнечными панелями, что при монастырях работают сувенирные лавочки и что аббаты с Афона играют в греческой политике роль серых кардиналов. Впрочем, многое и впрямь остае?тся неизменным. [Церковный] день здесь, как и в Средние века, начинается на закате, а в монастырях живут по юлианскому календарю, на тринадцать дней отставая от общепринятого летоисчисления.

Мы с другими паломниками сидим под тентом на пароме, идущем к Афону. На палубе – греки и румыны, а еще? большая компания русских, одетых в камуфляжные брюки и дорогие футболки-поло. Ведут они себя так, словно весь паром принадлежит им. Кто бы мог предположить, что именно русские – шумные, плате?жеспособные и необремене?нные культурой – потеснят американских туристов? Компания, похоже, питается только пивом, приче?м измеряет его ящиками. Пропасть между захмелевшими и трезвыми паломниками увеличивается. Рассекая неестественно прозрачную воду, мы оставляем позади широкую противопожарную вырубку, по которой проходит граница между Афоном и Грецией.

Я не сектант и посещаю богослужения во всех церквях. Принятые в православии приглуше?нные молитвы, целование икон и крестные ходы значительно отличаются от ритуалов, практикуемых в протестантизме. Возможно, именно поэтому я почти ничего не знал про Афон, пока меня не пригласили сделать о не?м репортаж. Как выяснилось, протестантам тут с ле?гкостью выдают диамонитирион, разрешения, которые ежедневно получают десять неправославных посетителей. А вот католиков встречают с недоверием, потому что, как сказал местный монах, верить, что Папа – представитель Господа, – «непростительная ересь».

Ересь. Если в католицизме основное внимание уделяется греху, то православные вечно преследуют сторонников лжеучений. Тысячи людей стали жертвами споров о том, как расположить пальцы, славя триединство. Так же ревностно относятся они и к Священному писанию. Обретя согласие со своими единоверцами, православные склонны искать происки дьявола в других учениях. Кстати, как раз из Афона прибыли знатоки Библии для участия в церковных соборах, призванных устранить последствия Великого раскола 1054 г., когда церковь разделилась на Римско-католическую и Православную. Переговоры ведутся уже тысячу лет, однако по-прежнему безуспешно.

Паром три часа отважно лавирует вдоль обрывистых скал, время от времени причаливая, чтобы паломники и монахи сошли на каменные монастырские пристани. В Европе средневековые монастыри – зрелище не редкое, но обычно они разрушены или томятся в плену современной инфраструктуры. На Афоне монастыри соседствуют с природой или другими средневековыми монастырями и скромными сооружениями их не назове?шь: похожие на крепости, со стенами метровой толщины и высокими башнями, они так богато украшены, что напоминают дворцы из мультфильмов. Афонские монастыри появились и существовали в симбиозе с Константинополем. Император покровительствовал Афону, а в монастырях хранились сокровища византийских аристократов.

КОНСТАНТИНОПОЛЬ ПАЛ ВЧЕРА

Мы, жители Запада, нередко забываем, что после падения Рима Византийская империя существовала еще? тысячу лет. В труде «Стратегия Византийской империи» (2009) политолог Эдвард Люттвак демонстрирует, каким образом власть Церкви повлияла на формирование в Константинополе особой политической культуры. В отличие от римлян, византийские патриархи не выходили на поле брани – крови и железу они предпочитали трактаты и хитроумные дипломатические игры.

Падение Константинополя лишило православную церковь пристанища. Патриарх остался в Стамбуле, но сейчас больше походит на беженца от церкви, нежели на православный аналог папы. Его мучает страх, что после любой зарубежной поездки въезд в страну ему запретят. Православная община в городе существенно сократилась, церковная власть перешла Москве, а Афон с 1970-х гг. отказывается повиноваться Патриарху, подозревая его в готовности пойти на компромисс и поступиться христианской доктриной ради объединения католицизма и православия. Проблема в том, что религиозный авторитет остался за Афоном. Во время недавнего визита к Патриарху представители Афона напомнили ему о каноническом запрете на совместную молитву православных и еретиков. Иначе говоря, они угрожали отлучением собственному Патриарху.

Православному миру ХХ век прине?с немало боли. Сначала – свержение царя, их высочайшего покровителя, потом – гонения, которым христиан подвергли коммунисты, и, наконец, секуляризация и соперники-евангелисты. Однако затем Церковь и государство вновь обрели друг друга, совсем как в свое? время Византия и Афон, а когда государство и Церковь заодно, Церковь крепнет.

Сейчас Православная церковь – наиболее сильная из тре?х ветвей христианства.

Такой оборот во многом стал неожиданностью. Протестантизм претерпел модернизацию, создав образ Бога, которого Марк Лилла в книге “ e Stillborn God” (2007) назвал «светским», отстране?нным Богом, не вмешивающимся в жизнь верующих и позволяющим им самостоятельно делать этический выбор.

Католицизм тем временем воюет с инквизицией, которая в които веки ему неподвластна. Пытаясь опровергнуть обвинения в долго скрываемых сексуальных домогательствах, католическая церковь проиграла несколько дорогостоящих судебных разбирательств в США. Авторитет Папы подорван даже в таких традиционных оплотах Ватикана, как Польша и Ирландия. Это развязало ожесточе?нные споры о том, что Церкви следует менять позицию относительно таких вопросов, как гомосексуализм, контрацепция и целибат. За последнее столетие православная община в мире увеличилась более чем вдвое и составляет 260 млн человек. В России после падения Советского Союза начался расцвет православия, и сейчас число верующих превысило 100 млн, хотя лишь 6 процентов из них посещают церковь каждую неделю.

Православная церковь вновь стала востребованной. В книге «Внезапный упадок религии» (2020) Рональд Инглхарт и Пиппа Норрис говорят, что население 43 стран из 49, участвовавших в опросе, стало менее религиозным, если судить по ответам на вопрос: «Насколько Бог важен для вашей жизни?» Православные Болгария, Россия и Молдавия – в числе тех немногих, где с 2007 по 2019 гг. религиозность окрепла. В наши дни православные обладают жизненной силой, которой недостае?т западным ветвям христианства. Обойдясь без модернизации, Православная церковь восстановила авторитет хранителя давней религиозной традиции, древнего, мистического начала. В формировании такой трактовки Афон играет не последнюю роль. Его монастыри символизируют непрерывную связь Церкви с Иисусом Христом и двенадцатью апостолами.

Афон долго оставался анахронизмом, пережитком в мире, где глобализация, интернет и культура потребления добрались до самых отдале?нных уголков. Число монахов сократилось: если в 1890 г. их было около восьми тысяч, то сейчас – не более полутора тысяч человек. Некоторые строения обветшали. Однако затем все? изменилось. Сейчас пожертвования текут рекой, а монастыри реставрируются. Вера – это важно. Римская религия, на смену которой пришло христианство, существовала еще? сотни лет после того, как люди перестали верить в Вакха и Юпитера: они отправляли обряды просто по давней привычке. Религия приняла облик культурной практики, и то же самое происходит сейчас с западными ветвями христианства.

Создае?тся впечатление, будто средневековые черты православия находят особый отклик в современном мире, который, как многие полагают, Бог покинул. Привлекает неизменность. Похожая тенденция наблюдается и в исламе. Если в ХХ веке ислам выглядел анахронизмом и, казалось, вот-вот умре?т, а исламская община неумолимо старела, то сейчас религия вновь заняла важное место в жизни мусульман. В этом случае верующих также привлекают средневековые аспекты религии, и это же объясняет отсутствие реформ. В нашу изменчивую эпоху неизменное считается подлинным.

С ПАДДИ В ЛАГЕРЕ СВЯТЫХ

Зимой 1933 г. восемнадцатилетний британец Патрик (Падди) Ли Фермор отправился в пешее путешествие по Европе, из Голландии до Константинополя, посещая по пути церкви в разных странах. Фермора приводило в восторг то, как одна и та же вера обретает настолько разные культурные проявления. Намного позже, миновав пятидесятилетний рубеж, Ли Фермор рассказал о свое?м путешествии в книгах «Время даров» (1977) и «Между лесом и водой» (1986) – обе они представляют собой невероятно живые, увлекательные образцы путевых заметок.

Последней части путешествия посвящена книга «Разбитая дорога» (2014), опубликованная после смерти писателя. Всем, кого Ли Фермор встречает на пути, он говорит, что ему не терпится попасть в Константинополь, однако Стамбул вызывает разочарование. Ли Фермору мучительно видеть, как турки отрицают недавний геноцид армян, а Святую Софию превратили в мечеть. Тогда Падди меняет маршрут и делает конечным пунктом путешествия последний оплот Византии, гору Афон. Он садится на сухогруз и держит путь на запад, в греческий Уранополис, город неба. Отсюда паломники отправляются на Афон. Сейчас, как и прежде, женщины, собравшись на пирсе, тоскливо смотрят вслед уходящим паромам. С XI века женщин на Афон не пускают. Говорят, запрет этот объясняется тем, что Афон принадлежит Панагии, то есть Богоматери. По легенде, мать Христа отправилась навестить воскресшего Лазаря, но возле Афона ее? корабль потерпел крушение. Выбравшись на берег, она была настолько поражена красотой этих мест, что попросила Господа отдать этот клочок земли ей. И Господь услышал ее? просьбу. На самом же деле запрет объясняется тем, что некоторые монахи нарушали обет целомудрия, и в Константинополе решили запретить женщинам посещать Афон во избежание соблазна.

По воле обстоятельств мы с Падди двигались одним и тем же путе?м. И он, и я сошли на берег в Дафни, одной из двух афонских деревень. И тогда, и теперь деревня эта представляет собой горстку домов, с висящей в воздухе пылью и атмосферой уединения, свойственной мексиканским деревням в американских вестернах. Небритый греческий полицейский, проверяющий мою визу, тоже словно вышел из вестерна. Но кое-что изменилось. Если прежде на Афоне запрещался любой коле?сный транспорт, то теперь по проселочным дорогам между монастырями курсируют автобусы, так что мне не пришлось пять часов шагать в гору.

Я выхожу из автобуса в маленькой столице Афона – городке Карье. Его население составляет всего 163 человека, и он со своей базиликой и единственным магазином больше похож на деревню. Несколько сотен метров вниз по вымощенной камнем тропинке – и передо мной монастырь Кутлумуш, который Ли Фермор описал как бедный, чуть обветшалый и гостеприимный. В монастырях паломники могут бесплатно переночевать и перекусить. Мне выделяют келью с прорубленным в выбеленной стене оконцем, откуда виден лес. Прогуливаясь по внутреннему двору, посреди которого стоит низенькая красная церковь, я замечаю античные мраморные барельефы, вмурованные в одну из стен. «Как подобное возможно?» – интересуюсь я у иеромонаха Хризостома, одного из настоятелей монастыря.

Он рассказывает, что в монастырских угодьях был найден древний античный храм. Чтобы спасти барельефы от разрушения, их забрали в монастырь. «Но, но…» – бормочу я, собираясь возразить, что на барельефах изображены идолы, однако монах, догадавшись, говорит: «Мы не только православные, но еще? и греки. Нельзя отрекаться от собственной истории и культуры». Патрик Ли Фермор с уважением говорит о той роли, которую монахи играли в истории Запада. На протяжении столетий монастыри оставались последними воинами на страже европейской письменности. Влюбившись в греческую культуру, Ли Фермор впоследствии поселился в Греции.

ГОРОХ И КАЛЬМАРЫ

Помню, как недавно ужинал в дорогом ресторане в Осло. Сперва нам прочли небольшую лекцию о еде, приче?м преимущественно по-французски, разве что с норвежским акцентом. Докучливый официант то и дело интересовался, «все? ли нравится гостям». После ужина из восьми блюд чувство сытости так и не наступило. Нет уж, монастырская трапеза куда предпочтительнее. Поев, я воспользовался возможностью прогуляться вокруг монастыря в компании отца Хризостома, в отличие от других монахов – рукоположе?нного священника. Говорят, что в монастырской иерархии его роль крепнет, потому что он знает языки, мудр и богобоязнен. Хризостом был в числе тех, кто в 2015 г. добился причисления к лику святых отца Паисия, отшельника из Кутлумуша. Этот святой монах предсказал завоевание Россией Турции и последующее за ним возрождение Византии. Святая София снова станет христианским собором.

Мы непринужде?нно беседуем о Се?рене Кьеркегоре, труды которого священник изучал в университете, о том, каким образом обязанности здесь распределяются между пятнадцатью монахами в соответствии с их способностями. Кто-то работает на кухне, ктото – в огороде, а другие пишут иконы, продажа которых приносит монастырю доход. По мнению отца Хризостома, сейчас, после многих лет упадка, Кутлумуш опять набирает силу. Сюда прибывают новые послушники. Мы обсуждаем причины, которые приводят мужчин к монашеству. Хризостом рассказывает, что многие, подобно ему самому, испытывают душевную тоску по Богу. Тем не менее он признае?т, что некоторые пытаются укрыться – порой от закона, а порой от безответной любви. В своих путевых заметках Ли Фермор отмечает, что отдельные монахи были гомосексуалами.

Но, так как православие считает гомосексуальность грехом, этой темы я в беседе с монахом предпочитаю не затрагивать. И потому мы говорим о дьяволе, существования которого православие не отрицает. Для борьбы с этим врагом у монахов имеется особое оружие – аскеза. Победить дьявольские соблазны – духовная цель всей жизни. Лично я на своей шкуре испытал, что такое аскеза, когда проснулся в полчетве?ртого утра от громкого, гулкого звона. В смятении я вскочил, не в силах понять, откуда раздае?тся звук. Это монах ударял палкой в деревянную доску под названием «било». Вода из рукомойника текла ледяная, лампочки не горели. Я поспешил присоединиться к зыбким фигурам, бредущим к церкви, где уже зажгли свечи, когда за окном завыл волк. От этого воя волосы у меня на руках в буквальном смысле зашевелились. Отсутствие домашнего скота благоприятно сказалось на растительности, а кроме того, в местных лесах водится множество кабанов, медведей и волков. Оказавшись на богослужении, я словно перене?сся в прошлое, попал в раннехристианскую общину. Мало-помалу я, сидя в маленькой нише, погрузился в полудре?му, а спустя два часа осознал, что все? это время рядом со мной сидел монах. Потом мы с ним, по-прежнему ни словом не обмолвившись, позавтракали горохом с кальмаром.

Причина одиночества – не физическая изоляция и оторванность от других. Когда необходимо, одиночество приносит покой, от которого нас обычно отвлекает телефон.

Одиночество дае?т нам время и возможность не отмахиваться от наших удивительных мыслей, а побыть с ними наедине.

РУИНЫ НА СТРАЖЕ РУИН

Монахи живут в том же повторяющемся повседневном ритме, что и в Средневековье: молитва, отдых, работа – по восемь часов. Падди после утренней службы остался у себя в келье, я же решил прогуляться в Карье. Большая часть домов в деревне пустует, все? вокруг очень милое, но, очевидно, одного зимнего шторма будет достаточно, чтобы все? разрушилось. Чуть выше по склону я увидел две круглые церквушки с зеле?ными куполами-луковками, выглядывающими из-за деревьев. Я наше?л тропинку, проходящую между ними, но к двери мне пришлось продираться сквозь колючий лабиринт, обрывая о шипы одежду и потирая саднящие царапины. Вход в большую часовню обрушился, на его месте зияла огромная дыра. Внутрь входить слишком опасно, весь комплекс того и гляди рухнет.

Заглянув в оконный прое?м, я вижу, как солнечные лучи, подобно столбам, упираются в пол, покрытый слоем голубиного поме?та и пыли толщиной в четыре пальца. Я пытаюсь открыть дверь и слышу шелест невидимых крыльев. Эти две часовни – часть большого здания, тоже разрушенного. Над распахнутой дверью четыре?хэтажного строения видна дата: 1913 год. В Карье много руин, и виноват в этом ход истории. Афон видел не только падение Византии – за время его существования успело возникнуть и уйти в небытие несколько европейских государственных строев: феодализм, абсолютизм, диктатура, демократия и разные идеологии, приче?м падение каждой считалось концом света. Афон видел цивилизации поинтереснее нашей.

После падения Константинополя Афону пришлось искать нового покровителя. Разные православные церкви основали на Афоне монастыри, а разные правители предлагали ему свои щедрые дары. В XIV веке главным покровителем Афона стала Сербия, в XVIII – Болгария. Я обнаружил развалины Академии теологии, построенной русскими в довольно успешной попытке обрести влияние на полуострове. Афон во многом похож на уте?с в потоке времени. Отец Хризостом говорит о внешнем мире, как о че?м-то, лежащем за пределами Афона. Монахов не интересует, кто сейчас президент, кто победил в войне. Мир меняется, Афон остае?тся неизменным. Как тот ободряющий девиз чести, который французский пилигрим нане?с на свой флаг: Nous Maintiendrons («Мы выстоим»).

На Афоне нет тяже?лой техники, с помощью которой можно было бы снести большие здания, поэтому руины остаются безупречными. Защище?нные от вандалов, они постепенно исчезают в естественном течении времени. Благодаря своей истории Греция спокойно относится к руинам. Франсуа-Рене де Шатобриан, задавшись целью стать величайшим мыслителем, писателем и любовником своего времени, посетил Грецию в 1806 г. и обнаружил «руины на страже руин». Он писал: «Я бродил, отдыхая, на развалинах Рима и Греции, развалинах стран, полных великих и поучительных воспоминаний, где дворцы засыпаны прахом, а мавзолеи царей скрыты под терновником. Сила природы и слабость человека: маленькие былинки часто пробиваются сквозь самый крепкий мрамор этих гробниц, плиты которых никогда уже не приподнимут все эти мертвецы, такие могучие в жизни!».[2]

Когда Мехмед II Завоеватель в 1453 г. захватил Константинополь, он знал, что это величайшая победа в истории Османской империи. Знал он и то, что написал новую главу в долгом повествовании, включающем битву при Марафоне и крестовые походы. Он сказал: «Я отомстил за тебя, Азия». В тот вечер, когда Мехмед II въехал в город, его первостепенной задачей было обратить Святую Софию в мечеть. Что делать, если проиграл? Готовиться к героической напрасной последней битве? Переходить на сторону победителя? Рассчитывать на то, что твоя вера и культура выживут под гне?том чужеземцев? Афон вступил в переговоры с завоевателями и получил защиту и некоторую долю автономии, как при Византии. В обмен Афон согласился не выступать против Османской империи.

Стратегия Афона заключалась в том, чтобы сохранить неизменной веру, стать тем очагом, откуда священники и монахи всего мира смогут получить искру старого огня.

Благодаря этой стратегии можно было воспрепятствовать усечению, коррумпированности и искажению религии. Католики попытались решить ту же задачу путе?м институционализации иерархии, а у протестантов вообще никогда никакой стратегии не было.

Весь первый этаж старой семинарии представляет собой большую комнату с разбитыми окнами. Сохранился лишь старый ржавый сейф. Содержимое сейфа разбросано полукругом, это церковные бумаги. Такова судьба многих монастырей. Реформация положила конец монастырской культуре во многих частях Европы. Антиквар Джон Обри в 1660-х гг. посетил аббатство Малмсбери, в котором в тот момент торговали досками. Древние манускрипты «летали повсюду, как летние пташки», писал он, «здесь почил целый мир редких рукописей». Владелец использовал пачки иллюстрированных средневековых манускриптов для того, чтобы затыкать пивные бочки в подвале.

БИБЛИОТЕКА ИВЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ

На следующий день я направился по стопам Ли Фермора вдоль побережья. Тропинка, вымощенная булыжником, от тысяч монашеских ступней стала гладкой. Путь составил два с половиной часа. Вдоль дорожки росли цветы, она, как зеле?ный туннель, пролегала под старыми дубами, а внизу, в долине, старинный каменный мост пересекал глубокое ущелье. К моему огорчению, пересохшее русло реки было заполнено пустыми пластиковыми бутылками, выброшенными паломниками. Подняв глаза, я впервые увидел гору Афон на краю сорокакилометрового полуострова. Треугольник с белоснежной вершиной обозначил место, где гигант Афон был погребе?н под горой, которую бросил в него бог Посейдон.

Судя по стенам цвета шифера, оливковым и вишне?вым садам и позвякиванию колокольчиков на шеях овец, я приближался к Иверону, одному из самых старинных и уважаемых монастырей. Он похож на крепость, а над толстыми стенами нависают испанские эркеры. Я воше?л внутрь во время полуденного отдыха и бродил в одиночестве по пустым залам, где в каждом алькове, казалось, скрывалась впечатляющая фреска или маленькая капелла. Ужин, который я разделил с монахами, состоял из че?рствого хлеба, чечевицы, воды и яблока. Ли Фермору повезло больше, он-то ужинал на кухне, где греческие торговцы угощали вином и народными песнями.

После ужина я наше?л кухню и встретил там монаха, который не?с свечу и тарелку с тремя бананами под шоколадным соусом. Он, конечно, угостил меня и, улыбаясь, благословил, когда увидел, как я обрадовался. С глухим гулом ворота захлопнулись, монастырь закрылся на ночь. Иверон находится в том месте, где некогда сошла на берег дева Мария, и построен так, чтобы отражать атаки. Пираты всегда были врагами монастырей. Современных пиратов, как и викингов, привлекают охраняемые безоружными монахами сокровища.

Сокровища эти вполне традиционные – золотая утварь, но в Ивероне хранится также и одно из главнейших книжных сокровищ Афона. Я заговариваю с библиотекарем, отцом Теологосом. Он рассказывает, как монастырь спас историю Грузии. Монгольское завоевание привело к тому, что страна утратила большую часть своих письменных памятников, и с тех пор грузинские уче?ные приезжают в Иверон для того, чтобы переводить древние рукописи, копии которых хранятся в монастыре. Мне разрешили полистать древние книги. Я никогда не забуду тот момент, когда главный библиотекарь вынес Новый Завет, датированный примерно 1000 г. н.э., и отыскал фрагмент, о котором спорят теологи. Он указал на греческий текст пальцем и сказал: «Святой Дух исходит от Отца, а не от Сына!».

Ли Фермор много времени прове?л в библиотеке Иверона. Для него великое прошлое Европы – не проблема, которую лучше забыть, он считал Европу фантастическим местом, загадкой. Разгадать ее? можно, только внимательно изучая и читая древние тексты, сохране?нные монахами, несмотря на все поворотные моменты истории. Однако не ждите скорого избавления, ведь Европа «примиряется со всеми противоречиями в парадоксе». Он выискивал те заросшие тропинки, которые связывают нас с прошлым. В традиционных культурах он видел источник силы Европы. Мы часто воспринимаем все?, что произошло, как невероятный груз, тянущий нас на дно. Но для Фермора мир был новым, потому что он сам видел его впервые.

Еще? до войны Фермор заметил признаки того, что современности не нужна история. Унаследованный авторитет, давшийся дорого опыт, вырубленный в камне, чтобы не забылся, наследие, благодаря которому разные группы людей отличаются друг от друга, и рассказы об исчезнувших временах проигрывают культуре, в которой радостные эмоции становятся смыслом жизни. Эти эмоции насаждаются путе?м удовлетворения импульсивных желаний. Именно в этом смысл глобализма культуры Net ix, не более того. Фермор отмечал, что из-за прогресса люди становятся чужими своей собственной культуре. Он описывал человека как часть истории, как ее? продукт. Прошлое наполняет жизнь, создае?т мимоле?тное ощущение узнавания, понимания.

ВЕЛИКИЙ РАСПАД

Ле?жа в постели, прислушиваясь к похрапыванию других паломников и пытаясь отвлечься от запаха пота, я думаю о том, куда мы движемся. Попытки глобализации мира вызвали серье?зное сопротивление. Глобализацию нельзя повернуть вспять, мы уже живе?м иначе. Те изменения в образе жизни, которые вы переживаете, наверняка значительнее, чем у любого другого человека в истории. Оказалось, что это «переодевание» не только создае?т сообразный индивидуализм, оно подрывает старые понятия общности, институтов, преданности. Когда-то Европа была известна своим «христоединством», так как христианство было общим знаменателем Европы, но в договорах ЕС нет места христианству.

Этот «великий распад» причиняет особую боль Европе, где на небольшом географическом участке бок о бок сосуществуют многие культуры. Европа страдает от низких темпов роста, низких показателей рождаемости, плохих университетов, миграции, сомнительных инноваций и излишней зарегулированности. Европа в состоянии регресса. Экономическое производство в еврозоне в 2017 г. было ниже, чем в 2009-м; за этот же период, по данным Всемирного банка, валовый национальный продукт в Китае вырос на 130 процентов, в Индии – на 96 процентов, а в США – на 34 процента. Часть мира, которая препятствует глобализации, окажется на обочине экономики. Низкие темпы роста создают напряжение между странами и группами. Это не только осложнит европейскую интеграцию, многие страны почувствуют себя неуютно в Европе. Некоторые регионы и отрасли справятся, но многие – нет. После пятисот лет мирового господства Европа утратила хватку.

Историки будущего станут спорить о том, что послужило причиной великого распада. Возможно, Европа утратила стремление к власти. Возможно, техническая революция изменила способ передачи информации и способы социализации. Или, может быть, экономическая трансформация взорвала экономическую модель XX века. Кто-то будет утверждать, что все? дело в культурной революции, которая началась с того, что университеты и средства массовой информации были подчинены идеологии личности, пропагандирующей враждебное отношение к тем группам, которые до тех пор выстраивали и поддерживали систему. Они проследят за тем, чтобы упадок был замаскирован длительной и громкой культурной войной.

Или мы сошли с ума, когда перестали верить в Бога?

Возможно, падение христианства стало следствием мировых изменений, а может быть, их катализатором? Одно можно сказать наверняка: подобного мы не видели очень давно.

Вера Хенриксен в книге «Мировое дерево» писала о переходе от язычества к христианству: «Во времена позднего Средневековья вера в мифы ослабла – их жизненные силы постепенно истощились». То же самое можно сказать и о христианстве сегодня. На кухне для паломников румын Мариан варит для меня греческий кофе, одновременно с уверенностью разъясняя, что православие – это последняя надежда христианства, все остальные церкви падут, а православие останется. «Потому что у нас есть Афон, а у вас – нет», – говорит Мариан.

Ослабление веры в легитимность Церкви влече?т за собой соответствующее ослабление других источников политической легитимности как национальной идеи. Некоторые представляют себе мир, где у каждого своя собственная истина и при этом каждый уважает истину других. На самом же деле легитимность – это источник власти, а власть не терпит вакуума. Поэтому распад, скорее всего, приведе?т к хаосу, разные истины будут бороться друг с другом на политическом поприще, а победители и побежде?нные будут нарушать все писанные и неписанные правила игры, ссылаясь на злонамеренность противника. Может быть, религия таким образом мстит нам? Вера полезна для общества, она выводит религиозные импульсы человека за пределы политики и позволяет им выплеснуться. Без религии политика будет отмечена квазирелигиозностью.

РОССИКОН

Ли Фермор отмечал свое? двадцатилетие в русском монастыре Святого Пантелеймона, известном как Россикон. Это моя последняя остановка. К обеду я опоздал, но молодой монах – высокий, со сверкающими, как у Распутина, глазами – смилостивился надо мной и позаботился о том, чтобы я поел, пока послушники убирали трапезную после монахов. Настоящий Распутин утверждал, будто бывал на Афоне. Но молодой монах говорит, что даже если тот когда-то и посещал монастырь, никаких подтверждений этому не сохранилось.

Спальня Россикона напоминает военную казарму. И не только из-за того, что русские паломники так любят камуфляж. Выстроившись в очередь к общему душу с полотенцем на плече, русские, кажется, вспоминают свои армейские привычки. Вечерняя служба стала самым прекрасным событием моего визита на Афон. Церковь была до отказа заполнена монахами, послушниками, паломниками, а мужской хор наве?л меня на мысли о последней службе в Святой Софии. Снаружи на небольшой площади работал белый фонтан. Я помню, как подумал, что такая площадь есть в каждом российском городе и в каждом российском городе это место оккупировано пьянчугами. Но не здесь. Россикон – это Россия, какой она хочет быть: чистая, культурная, красивая.

Афон для России очень важен. Перед Первой мировой войной царь отправил на Афон несколько тысяч монахов, видимо, надеясь получить влияние на теологический центр Церкви. В наши дни российское правительство потратило на реставрацию Россикона средства, эквивалентные 30 миллионам евро, и сам Путин регулярно бывает здесь. Западные журналисты утверждают, будто он делает это для того, чтобы заручиться поддержкой религиозной верхушки, но близкие к Путину источники подтверждают, что он по-настоящему верующий. Впрочем, и здесь не обошлось без политики. Российские националисты любят называть Москву Третьим Римом: Рим пал, Константинополь пал, а Москва стоит. Патриарх Кирилл разорвал отношения с Патриархом Константинопольским Варфоломеем. Когда часть украинской церкви в 2019 г. отмежевалась от Москвы, Варфоломей признал новую церковь, но Афон настолько сдержанно поддержал Варфоломея, что на практике это означало, что он встал на российскую сторону.

Все? это международная политика. Монахи Афона, этого последнего оплота Византии, верят в пророчество Святого Паисия о том, что Россия вновь завоюет Константинополь. И вмешиваясь в гражданскую войну в Сирии, Россия, в частности, ставила целью сохранение последних христианских общин и монастырей. Западные средства массовой информации утверждают, что волна исламизма 2000-х гг. практически полностью уничтожила христианство на Ближнем Востоке. Регулярные визиты Путина на Афон свидетельствуют о том, что Россия снова бере?т на себя роль высшего защитника православия. Но когда турецкий лидер Реджеп Тайип Эрдоган в 2020 г. снова сделал Святую Софию мечетью, Путин промолчал. Россия и Турция дружат – по крайней мере, на данный момент.

На следующее утро я снова натыкаюсь на монаха со сверкающими глазами. С ним два послушника, мощные ребята с интеллигентными лицами. Кажется, что в Россиконе волонте?ры другого сорта, чем в остальных монастырях, где послушники, чаще всего, из тех, кому, видимо, трудно дае?тся нормальная жизнь. Эти трое приглашают меня осмотреть колокола. В монастыре два огромных бронзовых колокола, больших, как автобусная остановка. Мне также показывают фотографию, сделанную до Первой мировой войны – на ней сотни монахов тянут за толстую вере?вку, чтобы водрузить колокола на место. После этого мы вместе молимся в церкви.

И все? это – несмотря на то, что единственный общий язык, на котором мы говорим, – христианство. Очень европейская ситуация.

Процветание православия напоминает нам о том, что будущее не всегда принадлежит тем, кто получил на него патент. Наш европейский порядок просуществует еще? какое-то время и, может быть, даже преодолеет внутренние разногласия, хотя, скорее всего, нет. Обычно что-то продолжается до тех пор, пока не становится слишком поздно. Чтобы что-то изменилось, Европе нужно обратиться к своей богатой предыстории, где есть столько и вдохновляющих, и отпугивающих примеров. Руины – это то, что было и что, возможно, случится. То, каким образом люди продолжают стремиться к достоинству и просвещению при существующей форме правления, – один из глубинных и наиболее интимных процессов в жизни нации. Ответы могут оказаться более дерзкими, чем вы думаете. При взгляде на нашу историю становится ясно, что мы – наследники тех, кого не так-то просто напугать.

--

СНОСКИ

[1] В системе административных районов Греции имеет название «Автономное монашеское государство Святой Горы». Это самоуправляемое сообщество двадцати православных монастырей в непосредственной церковной юрисдикции Константинопольского патриарха (с 1312 года). – Прим. ред.

[2] Цит. на русском по Р. Шатобриан. Ренэ. Б. Констан. Адольф. «История молодого Человека XIX века» – Серия романов под редакцией М. Горького. М.: Журнально-газетное объединение, 1932. – Прим. ред.

Греция > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708341 Асле Тойе

НАЦИЯ, НАЦИОНАЛИЗМ И НАЦИЕСТРОИТЕЛЬСТВО

ВАЛЕРИЙ ТИШКОВ

Академик, научный руководитель Института этнологии и антропологии РАН, академик-секретарь отделения историко-филологических наук РАН.

ПОЧЕМУ ЭТО ВАЖНО ДЛЯ РОССИИ

Выявление и осмысление динамики культурного и религиозного разнообразия российского общества важно для обеспечения его стабильности и развития, для национальной безопасности страны. Один из центральных сюжетов заключается в поиске ответа на ряд вопросов. Сложный этнический и религиозный состав населения России есть слабость государства и фактор риска или же это обстоятельство, наоборот, является ресурсом развития? В чём нынешняя «идея России»? Возможен ли общенациональный российский проект и каков смысл нациестроительства?

Предлагаемая статья раскрывает эту проблему как в глобальном контексте, так и в свете новейших трендов общественно-политической жизни России с учётом существующих внутренних и внешних вызовов.

Отрицатели российского национального проекта

Некоторые учёные, а вслед за ними поверхностные пропагандисты и слабо думающие политики пытаются представить Россию как некую аномалию в концерте современных наций-государств или как уникальную цивилизацию «между империей и нацией». Утверждение, что Россия – это не национальное государство и не может им стать, представляется ошибочным.

Вот к каким заключениям пришли участники обсуждения этой проблемы, организованного журналом «Россия в глобальной политике» в 2017 году: «Что же есть сегодня Россия: нация или империя? Не империя, потому что это пройденный этап. Не нация, потому что в современных российских реалиях невозможно построить государство-нацию. Проблема – в отсутствии политического участия. Гражданская нация обязательно сопровождается демократией. Если нет демократии, нет и разговора о гражданской нации. Россия – даже не федерация в полном смысле этого слова, потому что такая форма устройства требует региональных политических акторов, обладающих высокой степенью автономии. Их у нас пока тоже нет, как нет оснований ожидать, что скоро появятся. Между нацией и империей есть понятие “цивилизация”. Страна-цивилизация, как говорит патриарх Кирилл, – единственное понятие, в котором учтена и национальная идентичность, то есть преобладание русского культурного элемента, и, с другой стороны, толерантность по отношению к представителям других культур. И нет жёсткой связки с экспансией»[1].

Из этой и других публикаций можно сделать удручающий вывод. Доктрина и практика национального строительства в России застряли в трясине ещё советского правоучения о «национально-государственном строительстве» и «национальном самоопределении» или же утопают в историософских дебатах, замешанных на паранаучных высказываниях о неких «цивилизационных кодах», «традиционных духовно-нравственных ценностях» и представляющих собой больше осадную, эмоциональную терапию от угроз «враждебного мира», а не реальную экспертизу и политическую практику[2].

Такая поверхностная индоктринация по части уникальности страны, её всемирного призвания, досаждающего враждебностью внешнего мира долго длиться не может. Хотя следует признать, что схожие характеристики нового изоляционизма и неоконсерватизма присущи миру национальных государств, международному научному и общественному дискурсу в целом. И значит – дело обстоит ещё хуже.

Похоже на глобальный кризис понимания, разрушение норм взаимоотношений и взаимной ответственности национальных государств, не говоря уже о международном праве и межгосударственных договорённостях.

В России в последнее время разговоры на эту тему пошли в разные стороны, что было бы не так плохо, если бы за этим не следовала политическая стратегия высокого уровня, сказавшаяся в том числе и на характере последних конституционных поправок, когда в обновлённом тексте Конституции не оказалось такого фундаментального понятия, как «российский народ».

Напомним позицию активно пишущего на тему нации историка Алексея Миллера: «На самом деле идея, что нация – это норма и что nation-state – это норма, серьёзными политологами уже давно оставлена. Есть масса различных форм государственных образований, которые в той или иной степени мимикрировали под национальное государство просто потому, что до недавнего времени Запад абсолютно доминировал в международных отношениях. Действительно, приходилось верить в, казалось бы, незыблемое, что демократия, нация и благосостояние – это такой пакет, причём благосостояние идёт за демократией как её результат. Но от этого мало что осталось сегодня». Также Миллер считает, что «миф всё включающей нации, каковая якобы существует в западных странах, уже умер. Миф о том, что nation-state – обязательно самая успешная форма, тоже умер, и что это непременно ведущая к демократии форма»[3].

Но тогда что же осталось как вариант для России и для остального мира? Миллер пишет, что Россия – «это просто не национальное государство. Это государство, в котором существует целый ряд политически мобилизованных групп, которые считают себя нациями. Если это случилось, то уже “фарш невозможно провернуть назад”. Значит, с этим надо как-то выстраивать какую-то конструкцию. Если мы только поймём, что национальное государство не является абсолютной нормой, если мы, кстати, поймём, что демократия никогда не была преобладающей по численности, по распространению формой политической организации человеческих обществ, никогда, – то тогда мы поймём, что у нас есть довольно широкое поле для экспериментов. Лишь бы разумных. При строительстве государства и при использовании дискурса нации»[4]. При этом Миллер в своих публикациях и публичных лекциях так и не сформулировал понимание столь важной категории, потому что считает, что «определить нацию как нечто стабильное очень трудно» и социальные науки только сейчас «постепенно начинают нащупывать» способы изучения ранее невиданных вещей.

В этих рассуждениях лишь упоминание Запада как родоначальника концепта нации и национального государства трудно оспоримо. В остальном суждения уважаемого коллеги крайне спорны. Прежде всего, никакой незыблемой веры в то, что «демократия, нация и благосостояние» есть некая неразрывная субстанция, среди специалистов и политиков не было и нет. В России эта увязка присутствовала среди экспертов фонда «Либеральная миссия», и нами уже неоднократно опровергалась[5]. Напомним, что даже в Европе в ХХ веке существовали далёкие от демократии режимы (франкистская Испания, Греция времён «чёрных полковников», Германия и Италия при фашистском правлении), когда соответствующие европейские нации никак не упразднялись и даже переживали стадии консолидации, пусть и навязанной сверху. В остальном мире, от Турции до Китая, о данном обязательном «пакете» не может быть и речи.

Что касается благосостояния, то эта сторона общественной жизни вообще не имеет отношения к нациестроительству, которое, по сути, можно назвать «дискурсом о нации». Низкий уровень благосостояния и даже проблемы бедности, социальные, религиозные, расово-этнические и другие разрывы внутри наций-государств – это почти константа их существования на протяжении всей истории, включая и сегодняшний день. Да, Сунь Ятсен на заре ХХ века в своей программе строительства китайской нации «Три народных принципа» называл национализм, народовластие и народное благоденствие главными целями, но это совсем не означает, что китайской нации не существовало до тех пор, пока в Китае не стало возможным говорить о благосостоянии народа. Не думаю, что бедняцкие фавелы бразильских городов или несколько десятков миллионов живущих на улицах индийцев исключают существование бразильской или индийской наций. И это обстоятельство в разной степени и в разные временные периоды касается всех стран мира. Если условно признать, что «обязательный пакет для нации» состоялся только в «демократической и благосостоятельной» Европе, тогда весь остальной мир , по словам Миллера, есть «масса различных форм государственных образований, которые в той или иной степени мимикрировали под национальное государство». Это явно не так. О глобальном контексте современного нациестроительства и о культурной сложности современных наций речь пойдёт ниже.

Последнее замечание относительно теории Миллера и его коллег по дискуссии в журнале «Россия в глобальной политике» касается вопроса, можно ли «провернуть фарш назад» – речь о том, что в России целый ряд «политически мобилизованных групп» считают себя нациями. Это крайне слабый, хотя и воздействующий на обыденное сознание и на политико-правовое мышление, аргумент. Значение понятия «нация» менялось исторически, что зафиксировано всеми энциклопедическими изданиями, и в современном мире существуют два концепта нации, различающихся по их бытованию и политическому использованию: гражданская/политическая нация и этническая/культурная нация. Элементы того и другого могут пронизывать друг друга, трансформироваться из одной формы в другую, тем не менее это разные, хотя и сосуществующие концепты. Между ними в зависимости от форм проявления были и есть и соперничество, и даже, казалось бы, непреодолимые конфликты. Именно по этой причине я ещё в 1990-е гг. предложил трактовку нации как политически и эмоционально нагруженной метафоры самообозначения, за исключительное обладание которой борются две формы социальных коалиций: сообществ по суверенному государству и сообществ по культурной схожести[6].

Примеров существования наций внутри наций более чем достаточно, причём это далеко не обязательно вариант борьбы подчинённой нации против господствующей за самоопределение, понимаемое как выход из общего социополитического пространства, и за «свою государственность». Такие «политически мобилизованные группы», а точнее – этнические общности или регионально-культурные сообщества существуют не только в России, но и во всех современных крупных государствах, где есть свои «внутренние нации». Как эти ситуации разрешаются, регулируются, управляются без «мясорубки и фарша», достаточно хорошо известно. Здесь вполне подходит предложенное мною выражение «нация наций»[7], которое используется и в других странах, а механизмы управления культурной сложностью применительно к России, помимо экспертных разработок, изложены в Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации, принятой в 2018 году.

Гражданский национализм и национальное государство

Обратимся к «массе различных государственных образований», которые якобы мимикрировали под национальные государства из-за навязанной им европейской модели. Это те, для которых концепт нации не подходит. У них «широкое поле для экспериментов» и есть свои варианты, которые наши специалисты пока никак не могут выявить, а тем более предложить России. Главное, как пишет Миллер, чтобы варианты строительства государства «были разумными». К «неразумным» учёный обоснованно относит пример Украины и в этой связи делает противоречащий его собственным позициям вывод: «Попытка построить нацию и государство там, где она не строится, не получается её построить, чревата обострением, потенциальными расколами… Попытки у нас реализовать такой же проект тоже приведут к неприятностям».

Здесь явная путаница с пониманием двух совсем разных проектов нациестроительства. На Украине делается попытка построить нацию на исключительно этнической основе, сведя несогласное население в категорию меньшинств, в нацию не входящих. В этой сложной по этническому, религиозному и регионально-историческому составу населения стране не предпринималось никаких попыток построить нацию на полиэтничной основе с федерализмом и официальным двуязычием. Хотя только такой вариант и мог бы получиться – по крайней мере, он был возможен до стадии открытого вооружённого конфликта внутри страны после 2014 года. В России такой проект государственного строительства, как «нация русского народа», собственно говоря, никто серьёзно и не пытается реализовывать, кроме поборников радикального русского этнонационализма. Таким образом, если концепт нации и сама реальность национального государства – уходящая натура даже для прародительницы Европы, то и для России это также вариант неподходящий. Если остальная «масса государственных образований» только мимикрирует под национальную идею, а на самом деле представляет собой некие иные, неназываемые сущности, тогда что же остаётся в качестве идеи и варианта государствостроительства для России? Или же это вообще вариант государственного устройства, который уже умер вместе с национальными государствами и их основой — национализмом?

Здесь у нас фундаментальные расхождения с могильщиками нации и национальных государств, а заодно и гражданского национализма как идеологии и практики государственного устройства и управления культурно сложными нациями современности. Наша позиция заключается в том, что на горизонте эволюции человеческих сообществ нет более значимой и всеохватной социальной коалиции людей, чем национальные государства. Именно они обеспечивают важнейшие экзистенциальные потребности и права современного человека: от территориально-ресурсного и организационно-хозяйственного жизнеобеспечения до устройства и поддержания социальных институтов, правовых норм общежития, воспитания, просвещения и окультуривания населения через системы, поддерживаемыми государством. Государства обеспечивают гражданскую солидарность, предотвращают конфликты и насилие, защищают от внешних угроз и глобальных вызовов.

Более того, в условиях таких глобальных катаклизмов, как пандемия короновируса, рассуждения о кризисе и исчезновении наций-государств выглядят наивными и саморазрушительными. Как пишет британский антрополог Дэвид Геллнер, «события 2020 г. стали мощной демонстрацией, что упадок наций-государств в век сверхглобализации или так называемого “потепления”, как и известие о смерти, используя высказывание Марка Твена, было “очень сильным преувеличением”. По всему миру, с характерными местными отличиями в Северной Америке, Восточной Азии, Скандинавии и Южной Азии, в реальном времени происходит масштабный транснациональный эксперимент в области обществоведения и в реализации разных стратегий разными странами». По мнению учёного, мы проживаем момент радикального исторического поворота, когда перед лицом экзистенциальной угрозы «старые боги неолиберализма летят в печку на сжигание».

Пренебрегая «законами рынка», который, как полагали, должен всем и всеми управлять, именно государства берут на себя главную ответственность. В Великобритании, например, «одним росчерком пера было выделено 15 млрд фунтов стерлингов, чтобы решать вызванные COVID-19 проблемы»[8]. Нам нечего добавить к этому заключению, кроме сотен других подобных примеров, которые иллюстрируют возросшую роль государства в период пандемии – в том числе и в России.

О возвращении национальных государств на мировую арену на фоне глобальных кризисов, а также кризисов межгосударственных и блоковых образований, о жёстком отстаивании ими национальных интересов и суверенитета, о возвращении национализма в его гражданско-государственной форме писал известный политолог Анатоль Ливен. Он особо отметил значение общественных мотиваций и мобилизации на основе идей нации, лежащих в основе легитимности и успешности современных государств: «Величайший источник и залог силы государства – не экономика и не размер вооружённых сил, а легитимность в глазах населения и всеобщее признание морального и юридического права государства на власть, на исполнение его законов и установлений, на способность призвать народ к жертвам, будь это налоги или, если понадобится, воинская повинность. Не имеющее легитимности государство обречено на слабость и крах; или же ему придётся прибегать к жестокости и устанавливать правление на основе страха»[9].

Напомним, что в основе легитимности государств лежат разные факторы и обстоятельства. Среди них важен сам факт их длительного существования и преемственности так называемой исторической государственности, создающий «впечатление, будто данное государство есть неотъемлемая часть естественного порядка вещей»[10]. Важна также успешность правления, которое население признаёт и поддерживает. Особое значение имеет то, как институты и правители справляются с задачами сохранения порядка и внутренней безопасности, а также с внешними угрозами. После Второй мировой войны определённую легитимность государствам придавала демократия как власть большинства и законно избранных правителей. «Но, как обнаружили для себя многие демократические и полудемократические государства в прошлом столетии, одна лишь демократия не может бесконечно сохранять государство, если в обществе есть глубокий раскол и власти не добиваются жизненно важных для населения целей. Для легитимности государства необходим более основательный источник легитимности, коренящийся в общем чувстве национальной принадлежности. В современном мире величайшим и наиболее долговечным источником этих чувств и легитимности государства является национализм»[11], – пишет Ливен.

Мы также неоднократно высказывали мысль, что государство создают не просто территории с охраняемыми границами, не только столицы с госучреждениями, конституции и символика, государство делает легитимным и жизнеспособным прежде всего население, обладающее чувством национального самосознания, когда каждое поколение проходит через своего рода повседневный референдум на приверженность и сопричастность к этому государству как к своему Отечеству. Можно всё это назвать страновым или гражданским национализмом, можно назвать патриотизмом, а можно национальным самосознанием (идентичностью)[12]. Различия здесь несущественные – они лежат в традициях странового обществознания и обыденного словоупотребления.

Какой национализм нам нужен

Учитывая историю трактовки понятия «национализм» в нашей стране, необходимо сделать некоторые уточнения о том, что же это всё-таки такое[13]. Под национализмом в данном случае понимается идеология и политическая практика, основополагающим принципом которой является тезис о ценности нации как высшей формы общественного единства, её первичности в государствообразующем процессе. Как политическое движение национализм стремится к созданию государства, которое охватывает территорию проживания нации и отстаивает её интересы. В зависимости от понимания, что такое нация, национализм имеет две основные формы – гражданский (или государственный) и этнический. Гражданский национализм возник в эпоху становления современных государств, основанных на представлении о нации и народе как согражданстве с общими самосознанием и историко-культурным наследием. Эта форма национализма направлена на обоснование легитимности государства, на консолидацию гражданской нации, но зачастую содержит в себе установки на дискриминацию и ассимиляцию меньшинств, а также на государственную экспансию (мессианизм)[14]. Этот вид национализма широко используется государствами через официальную риторику, символику и идеологические институты (образование, социальные науки, СМИ) для утверждения общегражданской лояльности («служение и любовь к Родине», «уважение к стране и прошлому») и распространения общегосударственных правовых норм и культурных ценностей.

Национализм предполагает, что каждая страна должна управлять собой без вмешательства извне, нация является основой государственного устройства, а народ – единственным законным источником политической власти. Национализм выступает за утверждение единой национальной идентичности на основе общих социальных характеристик, таких как историческая память, ценности и традиции, культура и язык, а во многих случаях также религия и политическая философия («идея нации»). Именно последняя во многих трудных случаях нациестроительства обеспечивает солидарное единство нации, преодолевая противоположные интересы социальных страт, региональных и этнических сообществ, расовых и кастовых групп. Ливен справедливо пишет, что «ничто в современной истории не может сравниться с национализмом в качестве источника коллективных действий, добровольных жертв и, конечно, государственного строительства. Элементы личной идентичности могут быть важны для каждого человека в отдельности, но они не создают крупных и долговечных институтов (за исключением мусульманского мира, где религия сохраняет сильные позиции)»[15].

Национализм в его проявлениях в экономике, политике, культуре и идеологии оказался и в новейшее время спасительной стратегией сохранения государственности, обеспечения солидарности народа в условиях кризисов и внутренних конфликтов. Большинство политических руководителей («лидеров нации») являются по своим убеждениям и действиям в разной степени националистами, то есть национальные интересы страны служат для них приоритетами, и они их отстаивают всеми доступными средствами. Президент США Дональд Трамп наиболее ярко демонстрировал это в экономике и геополитике. Президент России Владимир Путин отстаивает интересы страны в сфере стратегической безопасности и обеспечения благополучия российской нации. Лидер коммунистического Китая Си Цзиньпин на первый план выдвигает достижение мирового лидерства китайской нации и обеспечение общекитайского единства. Поэтому, когда Путин называет себя националистом, он имеет в виду не узко этнический вариант, а именно российский национализм как политику отстаивания и защиты интересов России и российского народа.

Именно этот вариант национализма и его сердцевина – общероссийский патриотизм – оказались важнейшей опорой для преодоления кризисных и чреватых дезинтеграцией явлений 1990-х годов. Невозможно игнорировать значение патриотической мобилизации народа всей страны и её отдельных регионов (например, Дагестана) в ситуации внешних вторжений международных террористов, олимпийских мероприятий, общероссийского консенсуса в отношении присоединения Крыма, почитания Дня Победы и павших в Великой Отечественной войне. Это по сути массовые проявления национализма гражданского толка, хотя мы предпочитаем называть это более нейтрально – патриотизмом.

Многообещающей стратегия общенациональной (можно также сказать «националистической») мобилизации оказалась и в современном Китае. После того, как Китай начал проводить новую государственную стратегию – своего рода «авторитарный социально-ориентированный рыночный капитализм», именно общекитайский (не ханьский!) национализм пришёл на смену коммунизму в качестве идеологии, придающей легитимность государству. Более того, «подобно тому, как в Китае сохраняется коммунистическое государство, но с националистическим содержанием, так и на Западе демократия может сохраниться, если на смену либерализму придёт национализм. По крайней мере, в 2020 г. этот процесс изменения парадигмы идёт полным ходом в некоторых странах ЕС»[16].

Так что в противоречие тезису, что nation-state уже отжившая норма, которую якобы давно оставили серьёзные обществоведы, проблема нации и национализма остаётся одной из центральных в мировом идеологическом багаже и одной из основ организации суверенных сообществ-государств. И в сегодняшнем мире и, возможно, ещё очень длительное время единственной по-настоящему популярной силой, сохраняющей привлекательность и дающей возможность перспективного мышления, является и будет являться идея нации и идеология национализма. Никакой смерти нации, национализма и nation-state ни в старой и давно национализированной Европе, ни в остальном, пока ещё не до конца национализированном мире не наблюдается. Никакая из известных нам стран не снимает концепт нации с повестки дня государственного строительства. Чтобы избежать упрощённой, рассчитанной на испуг критики общероссийского национального проекта под тем предлогом, что концепт гражданской нации для России не подходит и его пора пока ещё не наступила, можно рассмотреть опыт нациестроительства в других крупных странах и регионах мира. Интеллектуальный изоляционизм и высокомерие здесь не помогут. При нынешнем антизападничестве, видимо, лучше брать в качестве примера опыт больших стран и наций регионов мира, история и культура которых позволяют применять к ним полюбившийся многим в России в последнее время термин «цивилизация».

Цивилизация или нация-государство?

Итак, все государства, независимо от состава населения и формы правления, в политике и общественном сознании которых присутствует представление об общности страны, достигается лояльность и солидарность населения, проявляется патриотизм как чувство сопричастности своей Родине, имеют основания считать себя нациями. Другое дело, что в ряде случаев сам этот термин, заимствованный из Европы, может заменяться другим схожим по смыслу. Он может быть связан с религией (например, в мусульманских странах с понятием «уммы») или с идеологией так называемого национального вопроса (например, в Китае есть понятие «чжунхуа миньцзу» – «нация народностей»). Наконец, в СССР «советский народ» можно считать гражданско-политической нацией, но только сам этот термин был отдан в пользование этническим общностям, а народ объявлялся «новым типом исторической общности людей».

Нынешний дискурс о возврате наций и национального государства – это ответ на неолиберализм и постмодерн с их отрицанием довольно строго организованной формы социальных коалиций в пользу свободы личности, мирового правления и частного интереса. На самом деле эти самые важные и значимые коалиции в форме суверенных согражданств никогда и не сходили с исторической арены три последних столетия. Нациестроительство на основе идеи нации и гражданского национализма (зачастую с примесью этнонационализма или в симбиозе с ним) было и остаётся фундаментом успешного и безопасного существования той или иной страны. Всякие разговоры об отмирании наций-государств исходят от тех, кто уже имеет такую государственность в достатке и даже в избытке.

Зато десятки стран мира многое отдали бы, чтобы иметь сильное национальное государство, не страдать из-за того, что в стране нет представления о нации и отсутствуют необходимые атрибуты – прежде всего, суверенитет.

В итоге можно определённо сказать, что nation-state является нормой мира современных государств, и сама эта тема остаётся актуальной для обществоведов и политиков.

Однако как быть с цивилизационным подходом, который овладел умами части экспертного и политического сообщества в России? Что есть «цивилизация» и как к ней относится наука? Едва ли есть более многозначное понятие, чем это. Именно многозначность и смутность содержания обеспечивают его выживание в общественно-политическом языке. Известно использование термина в стадиальном смысле, когда речь идёт об эпохах после первобытности и варварства; более современный вариант стадиальности – это выделение индустриальной, постиндустриальной, информационной цивилизаций. Одновременно цивилизациями называют страновые и регионально-культурные сообщества, которые обладают мощными и уникальными культурами. Последние смыслы потеснили линейно-стадиальные схемы исторического развития.

Критики цивилизационного подхода отмечают, что под цивилизациями во всех случаях понимаются разные сообщества: этнические, религиозные, социальные, политические, а чаще всего вообще конгломерат различных обществ с некоторыми схожими культурными характеристиками[17], в результате чего ни британский историк Арнольд Тойнби, ни его предшественники и последователи не смогли назвать критерии вычленения цивилизаций и их число. Востоковед Леонид Алаев отмечает, что все критерии выделения цивилизаций (генетический, природный, религиозный) крайне уязвимы. А раз отсутствуют критерии, то невозможно сформулировать и понятие «цивилизация», которое до сих пор остаётся предметом споров. Кроме того, цивилизационный подход апеллирует к понятиям, выходящим за рамки науки и, как правило, связанным с «духовностью», «миссией», «судьбой» и тому подобным. Такие идеи обычно поднимают на щит элиты стран мировой периферии, предпочитающие вместо отсталости говорить о «самобытности» и «особом пути», противопоставляющие «духовный» Восток «материальному, загнивающему, враждебному» Западу[18].

Последовательный критик «цивилизационистов» Виктор Шнирельман пишет, что в цивилизационном подходе акцент делается на культуре, и в силу расплывчатости и сложности понятия критерии выделения цивилизаций установить невозможно. Популярность цивилизационного подхода в постсоветской России (в том числе и в научных кругах) учёный объясняет кризисом идентичности, охватившим общество после распада СССР. Расцвет популярности цивилизационного подхода в России совпал с периодом доминирования неоконсервативных, националистических идеологий[19]. В итоге тезис «Россия как цивилизация» обрёл новое дыхание в отечественном дискурсе: от ведущего сообщества политологов до экспертов при Русской православной церкви, а «цивилизационный код» даже попал в документы стратегического планирования Российской Федерации.

Следует сказать, что зарубежная наука давно не признаёт «учение» о цивилизациях, хотя после знаменитой книги Дениэла Бурстина «Американская цивилизация»[20] курс с таким названием можно встретить в учебных программах американских колледжей. Но не более того, ибо никто не отважится предложить этот концепт в качестве замены идеи американской нации, как это пытаются сделать российские «цивилизационисты» в отношении своей страны. В этой связи трудно не согласиться с точкой зрения американского учёного Иммануила Валерстайна, который охарактеризовал цивилизационный подход как «идеологию слабых», как форму протеста этнического национализма против развитых и сильных государств, определяющих процессы мирового устройства.

Однако научная критика не ослабила интерес к цивилизационному подходу среди части российских историософов и публицистов. Одними из последних стали попытки описать крупные страны или регионы в парадигме цивилизаций, а не наций-государств или региональных сообществ со своими схожестями и конфликтами[21]. Под эгидой ИМЭМО РАН в 2000-е гг. осуществлён проект «Цивилизации в глобализирующем мире», в рамках которого издана серия коллективных трудов[22]. Руководитель проекта Владимир Хорос при определении цивилизации исходит из того, что «цивилизация – это как бы “оплотневшая”, кристаллизовавшаяся культура, “осевшая” в некоторых долговременных ценностях и мыслительных парадигмах, прошедших тест на прочность, на длительность, а стало быть, некоторую усреднённость и, соответственно, в той или иной степени общезначимость»[23]. По мнению учёного, участникам проекта «удалось настроиться на собственно цивилизационный анализ», выработать унифицированный подход и на его основе составить представление о «механизме» (или «организме») функционирования цивилизации и этапах её эволюции, получить материал для сравнения различных цивилизаций[24].

Вот как выглядит этот унифицированный подход применительно к китайской цивилизации: «Говоря о сроках жизни отдельных цивилизаций и связывая их с определёнными этносами, то есть народами, развивавшимися в известном географическом пространстве, или людях и вмещающем ландшафте, Л. Н. Гумилев на основе многолетних изысканий определил сроки существования отдельной цивилизации примерно в полторы тысячи лет. При этом этнос проходит стадии становления, расцвета его пассионарности, то есть активной деятельности – национально-исторического подъёма, толчок которому сообщает космическая энергия, так сказать, подключение к энергии космоса, спад пассионарности, или упадок цивилизации, и, наконец, её гибель, её прекращение… И новая эпоха уже современной китайской нации открылась со временем Мин, XIV в. н. э. и продолжается до сего дня, приблизительно 700 лет»[25]. Не сложно заметить, что эта трактовка мало чем отличается от того, что писали в XIX веке о жизни и смерти цивилизаций. Нет сомнений, что в отношении Китая как крупнейшего в мире государства-нации вполне возможно употребление философского-культурологического обозначения «цивилизация». Причём с учётом древности и культурного богатства этой страны – не только в единственном числе. И всё же как понимать и трактовать современный Китай: как нацию-государство или как цивилизацию? Ответ прост: и то, и другое, ибо это две не исключающие друг друга характеристики страны.

Заметим, что натурфилософский подход «цивилизационистов» обнаруживает диссидентов и в собственных рядах. Один из авторов тома о китайской цивилизации, призывая «быть проще и точнее», пишет: «Раньше как-то неплохо обходились “мировой цивилизацией” и национальными культурами. Как реакция на практические неудачи в модернизации и глобализации отдельных стран “цивилизационный дискурс” вполне объясним, равно как и желание защититься от культурной и информационной экспансии Запада. Но это – реакция оборонительная, консервативная, что неплохо, но грозящая фундаментализмом и отступлением от научного подхода». Действительно, хорошие абстракции и чёткие научные определения имеют свойство облегчать существование человечества. Но из этого не следует, что введение категории «цивилизации» (во множественном числе), ставшее особенно популярным после работы американского социолога Сэмюэля Хантингтона, необходимо для анализа социально-экономического развития и особенно – международных отношений. «Работа с “цивилизациями” в означенной сфере таит не только теоретические опасности, вытекающие из принципа экономии мышления. Есть политическая опасность избыточного применения цивилизационного подхода (курсив мой – В.Т.). Представляя мир в качестве совокупности “цивилизаций” – китайской, индийской, западноевропейской, американской, российской, – мы рискуем. Можно не заметить в этой совокупности отдельные страны – из-за неопределённости их “цивилизационного” положения, небольшого размера, смешанности существующих в них культур, этносов и тому подобного… В какой-то мере С. Хантингтон нас “купил”, заставив копаться в этнокультурном, а также “духовном и возвышенном”»[26]. Мы согласны, что без слова «цивилизация» можно обойтись при строгом анализе явлений окружающего мира. «Не думаю, – пишет учёный, китаист Александр Салицкий, – что дядюшка Сэм Хантингтон специально совершил интеллектуальную диверсию. Но то, что вы, господа российские гуманитарии, were taken in “цивилизационным дискурсом”, не подлежит никакому сомнению»[27].

В противовес отечественным «цивилизационистам» в Китае не дали себя запутать фразеологической шелухой. Китайские мыслители и политики справились с решением этой задачи, маневрируя и используя «цивилизационную» риторику, но предпочитая простые и практичные формулировки задач самоопределения и развития, в том числе и для корректировки идеи китайской нации, выдвинутой ещё Сунь Ятсеном. Кстати, ныне основополагающий термин «чжунхуа миньцзу» (нация народностей) был введён сравнительно недавно, в XX веке, а о «китайской мечте» и вовсе объявил нынешний лидер Китая Си Цзиньпин.

В чём смысл китайской национальной идеи и каков пример «работы с идеей нации» и нациестроительства, который заслуживает нашего внимания в работе над идеей России? В последние годы экономические успехи и политика общекитайской интеграции дали результаты. Помимо поддержки этнических меньшинств, главное внимание уделяется конструированию национальной идентичности. Российский этнолог Алексей Закурдаев пишет: «Национальный вопрос, обнажающий противоречия между однородной властью и разнородным по этническому и социальному составу обществом, напрямую связан с конструированием национальной идентичности как совокупности общих культурно-психологических черт, формирующихся у граждан страны в ходе деятельности политических и социальных институтов» [28].

Китайское научное сообщество пытается осмысливать разные варианты решения проблемы нации и национального вопроса, используя зарубежный опыт, в том числе и российский[29]. Выдающийся китайский учёный Фэй Сяотун считал, что, несмотря на структурную сложность национальной идентичности, её разные этнические составляющие необязательно ведут к антагонизмам и конфликтам: «Китайская нация – это одно целое, которое составляют 56 народов. Китайская нация – это высший уровень организации, а каждый из 56 народов – базовый уровень. Идентичность высшего порядка вовсе не заменяет или исключает идентичности базового звена. Идентичности разных уровней могут сосуществовать и без противоборства. Более того, в основе идентичностей разного порядка лежит оригинальная специфика этнического саморазвития, что формирует многоязыковую и поликультурную национальную целостность»[30].

Это именно то, что мы называем множественной и не взаимоисключающей идентичностью, когда членами китайской нации (китайцами) считают себя как ханьцы, так и уйгуры, маньчжуры, тибетцы и ещё несколько десятков народностей (миньцзу).

В России точно такая же ситуация. Наличие радикальных националистов среди татар, чеченцев, якутов или других российских национальностей не отрицает доминирование среди них общероссийской идентичности, отнесение себя к российскому народу. То же распространяется и на русских, для которых нет дилеммы «русский или россиянин»: и русский, и россиянин[31].

Размер нашей статьи не позволяет рассмотреть опыт нациестроительства в Индии, где «идея Индии» как сложной и единой нации была выдвинута Махатмой Ганди и Джавахарлалом Неру на старте эпохи независимости от британской короны и утверждалась все последующие десятилетия, создав самую крупную и самую сложную по этническому, религиозному, расовому и кастовому составу нацию современного мира. Однажды президент Путин посетовал, что после смерти Ганди не с кем и поговорить о больших вопросах мироустройства. Опыт воплощения в жизнь гандийской идеи нации здесь был бы очень к месту.

Схожие и полезные для России опыты нациестроительства можно привести ещё по десятку крупнейших стран мира на разных континентах. И вопрос не столько в просвещённости, а в инерции этнонационалистического мышления и построенных на нём общественных практик. Эту инерцию, как и некоторые актуальные политические заданности действующего правления в России, невозможно игнорировать. Но и нет особого научного и политического смысла громоздить русскую/российскую/славянскую цивилизацию с её неустановленным «цивилизационным кодом» как первичное, а тем более – политически-правовое определение для Российской Федерации. Заменителем национального самоопределения как государства-нации это никогда не будет работать. Хотя в историсофском смысле использовать данную самоидентификацию в публицистике и в учебно-просветительских курсах вполне возможно. Другими словами, Россия – это и нация, и цивилизация.

Статья подготовлена в рамках гранта Министерства науки и высшего образования Российской Федерации (№ соглашения о предоставлении гранта: 075-15-2020-910).

--

СНОСКИ

[1] Между империей и нацией // Россия в глобальной политике. 2017. № 2. С. 38. См. также: Миллер А. Нация или могущество мифа // Полит.ру, 2020. URL: https://polit.ru/article/2020/07/06/natioormyth/; Паин Э.А. Между империей и нацией. Модернистский проект и его традиционалистская альтернатива в национальной политике России. М.: Новое изд-во, 2004; Паин Э.А., Федюнин С.Ю. Нация и демократия. Перспективы управления культурным разнообразием. М.: Мысль, 2017.

[2] О смутно понимаемом нациестроительстве см.: Кара-Мурза С.Г., Куропаткина О.В. Нациестроительство в современной России. М.: Алгоритм: Научный эксперт, 2014.

[3] Миллер А. Нация или могущество мифа // Полит.ру, 2020. URL: https://polit.ru/article/2020/07/06/natioormyth/

[4] Там же.

[5] Тишков В.А. Об идее нации // Общественные науки. 1990. № 4. С. 83–95; Он же. Российская нация и её критики // Национализм в мировой истории / Под ред. В.А. Тишкова, В.А. Шнирельмана. М.: Наука, 2007. С. 558–601; Российская нация: становление и этнокультурное многообразие / Под ред. В.А. Тишкова. М.: Наука, 2011.

[6] Тишков В.А. Что есть Россия? Перспективы нациестроительства // Вопросы философии. 1995. № 2. С. 3–17; Он же. Забыть о нации: Постнационалистическое понимание национализма // Вопросы философии. 1998. № 9. С. 3–26.

[7] Тишков В.А. Россия – это нация наций (в связи с новой концепцией национальной политики) // Бюллетень Сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. 2008. № 78. С. 10-16; Он же. Россия – это нация наций // Российская нация: этнокультурное многообразие в гражданском единстве: материалы Всероссийской научно-практической конференции. Оренбург, 2011. С. 6–9.

[8] Gellner D.N. The nation-state, class, digital divides and social anthropology // Social anthropology. 2020. Vol. 28. N. 2. P. 270-271.

[9] Анатоль Ливен. Прогрессивный национализм. Почему национальная мотивация нужна для развития реформ // Россия в глобальной политике. 2020. № 5. С. 25.

[10] Там же. С. 25.

[11] Там же. С. 26.

[12] См.: Тишков В.А. Российский народ. История и смысл национального самосознания. М.: Наука, 2013.

[13] См., напр., статью «Национализм» в Большой российской энциклопедии, а также: Национализм в мировой истории // под ред. В.А. Тишкова, В.А. Шнирельмана. М.: Наука, 2007.

[14] Одна из книг Анатоля Ливена посвящена анализу американского национализма как национализма гражданского типа с мессианистскими установками глобального лидерства американской нации (Ливен А. Анатомия американского национализма. М: ЭКСМО, 2015).

[15] Ливен А. Прогрессивный национализм. Почему национальная мотивация нужна для развития реформ // Россия в глобальной политике. 2020. № 5. С. 26.

[16] Ливен А. Прогрессивный национализм. Почему национальная мотивация нужна для развития реформ // Россия в глобальной политике. 2020. № 5. С. 27.

[17] См. раннюю критику Арнольда Тойнби: Сорокин П. Общие принципы цивилизационной теории и её критика // Сравнительное изучение цивилизаций. Хрестоматия. Под ред. Б.С. Ерасова. М.: Аспект пресс. 2014.

[18] Алаев Л. Б. Смутная теория и спорная практика: о новейших цивилизационных подходах к Востоку и к России // Историческая психология и социология истории. 2008. № 2.

[19] Шнирельман В. А. Слово о «голом (или не вполне голом) короле» // Историческая психология и социология истории. 2009. № 2.

[20] Daniel Boorstin. American civilization; a portrait from the twentieth century. McGrow-Hill, 1972.

[21] Россия в многообразии цивилизаций; под ред. Н.П. Шмелева. М.: Изд-во «Весь Мир», 2011.

[22] Индийская цивилизация в глобализирующемся мире; отв. ред. С.И. Лунев, В.Г. Хорос. М.: ИМЭМО РАН, 2005; Африканская цивилизация в глобализирующемся мире. В 2 т. Отв. ред. Э.Е. Лебедева, В.Г. Хорос. М.: ИМЭМО РАН, 2006; Латиноамериканская цивилизационная общность в глобализирующемся мире. В 2 т. Отв. ред. Е.Б. Рашковский, В.Г. Хорос М.: ИМЭМО РАН, 2007; Исламская цивилизация в глобализирующемся мире. Отв. ред. Д.Б. Малышева и В.Г. Хорос. М.: ИМЭМО РАН, 2011.

[23] Китайская цивилизация в глобализирующемся мире. По материалам конференции. В 2 т. Отв. ред. В.Г. Хорос. М.: ИМЭМО РАН, 2014. Т.1. С. 5.

[24] Там же.

[25] Лычагин А.И. Китайская цивилизация как лестница цивилизаций // Китайская цивилизация в глобализирующемся мире. Т. I. С. 65– 71.

[26] Лычагин А.И. Китайская цивилизация как лестница цивилизаций // Китайская цивилизация в глобализирующемся мире. Т. I. С. 150-151.

[27] Там же. С. 150.

[28] Закурдаев А.А. Национальная идентичность как продукт управляемых этнических процессов в КНР // Культурная сложность современных наций; под ред. В.А. Тишкова, Е.И. Филипповой. М.: РОССПЭН, 2016. С. 314–316.

[29] Не случайно три мои книги по проблемам этничности и нациестроительства переведены и изданы в КНР.

[30] Фэй Сяотун. Рассуждения об антропологии и культурном самосознании. Пекин, 2004. С. 163.

[31] Тишков В.А. И русский, и российский // Вестник российской нации. 2009. № 3. С. 85-97.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708340 Валерий Тишков

ПОСЛЕДНЯЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ СОСЕДИ

ТИМОФЕЙ БОРДАЧЁВ

Кандидат политических наук, научный руководитель Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ «Высшая школа экономики», программный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай».

НАЦИОНАЛЬНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ КАК ЕДИНСТВЕННЫЙ ПРИОРИТЕТ РОССИИ

Через тридцать лет после ликвидации СССР можно констатировать, что Россия относительно благополучно преодолела период, критический для любой империи после распада. На его протяжении этот наиболее мощный из осколков прежней общности не раз сталкивался с соблазном попытаться восстановить разрушенное здание. Целью подобных действий (вне зависимости от результата) было бы создание нового сообщества безопасности на пространстве бывшего единого государства. Но Россия уже имела такой опыт в течении нескольких столетий имперской внешней политики, итоги заставляют как минимум глубоко задуматься о целесообразности.

Россия избежала соблазна попробовать восстановить Советский Союз, потому что утрата этого государства не означала качественного изменения российских силовых возможностей. Страна уникальна тем, что она – единственная из европейских империй XIX века почти в неизменном виде сохранила основной потенциал (материальные ресурсы и силовые рычаги), в то время как все её «коллеги» давно покинули мир великих держав. Геополитическая катастрофа 1991 г. сократила физические размеры Российского государства, но не лишила его важнейших атрибутов и активов, как это произошло с Британской, Австрийской, Германской или Османской империями в первой половине ХХ века. Как заметил в 1995 году Доминик Ливен, избавление советской империи от внешнего контура, который был бременем не в меньшей степени, чем преимуществом, не затронуло силовую основу – ресурсные кладовые и военные возможности. Эта особенность является определяющей для российской внешней политики. Россия, как и прежде, в наименьшей степени нуждается в международном порядке и в полной мере готова нести ответственность за безопасность только тех территорий, которые находятся в её непосредственном управлении.

Колоссальные природные богатства и географические масштабы Сибири, население, численностью превосходящее любой из европейских народов, внушительная армия и обеспеченная ядерным оружием стратегическая автономия – совокупных силовых возможностей России достаточно для того, чтобы требовать уважения своих интересов и ценностей в рамках любого международного порядка. Эти же возможности позволяют стране обеспечивать собственное развитие и безопасность без опоры на институты международного управления, которые необходимы торговым великим державам – США и Китаю. Последние вынуждены создавать и предлагать другим правила игры ради собственного выживания и развития.

Сочетание имперского масштаба и силовой автономии приводит к политике колебаний и непоследовательности в отношении ближайшей периферии, возникающей по принципу «есть хочется, худеть хочется, всё хочется».

Искреннее стремление создавать вокруг своих границ и на мировой арене постоянные институты сотрудничества, противодействие попыткам других ведущих держав диктовать условия игры органично сочетаются со способностью обеспечить собственное выживание, не прибегая к контролю над другими государствами. Следовательно, не создавая для этого институциональных механизмов, известных нам в рамках либеральной теории под названием «международное управление». В российской внешнеполитической дискуссии присутствует запрос на формирование по своему периметру «кольца друзей» и огорчение по поводу того, что у России «нет союзников». Однако искренность таких сетований всегда будет ограничена тем, что потенциальные друзья и союзники не играют важной роли в выживании и развитии Российского государства.

В каком-то смысле российская внешняя политика до сих пор руководствуется подходом Александра I, который на Венском конгрессе поражал участников тем, как абстрактные рассуждения о необходимости более морального устройства мира сочетались у него с жёсткими требованиями сохранения прямого территориального контроля над Польшей. Первое отражает претензию на то, чтобы мир прислушивался к российским этическим аргументам, второе – реальную способность нести ответственность только за то, что является частью России. Баланс сил, на котором был основан Венский порядок и внутреннее устройство современного Европейского союза, как таковой России не нужен. Хотя в периоды наивысшего могущества – после побед над Наполеоном и Гитлером – Россия обретала силовые возможности влиять на международный порядок непосредственно. Но сама она практически никогда не выступала в качестве революционной силы по отношению к международному порядку. Россия не может видеть в создании нового международного порядка источник своего могущества, – это то, что сейчас делает Китай, а сто лет назад – США. Единственное исключение – доктрина «мировой революции», но Сталин, по сути, отверг её уже в 1930-е гг., обратившись к концепции «осаждённой крепости», гораздо более естественной для отечественной внешнеполитической традиции. Когда же силы страны ограничены, она думает о порядке только в пределах собственных границ и концентрируется на том, что британский историк Доминик Ливен считает важнейшей задачей любой империи: на «управлении многоэтничностью».

2020 г. принёс несколько важных событий, заставляющих рассмотреть внешнюю политику России по отношению к ближайшему окружению, – завершение эпохи в развитии белорусского государства, разрешение военным путём конфликта вокруг Нагорного Карабаха, смена политической системы в Киргизии. Приближается значимая дата: в декабре 2021 г. исполнится тридцать лет с момента крупнейшей, как её определил президент России, «геополитической катастрофы» ХХ века – распада СССР. Однако при всей важности внутренних изменений и внешнеполитических зигзагов, которыми наполнена история новых независимых государств, для международной политики подлинное значение имеет эволюция только российского поведения, поскольку именно Россия – определяющий фактор развития этой части мира.

Важное и не очень

Россия действует в принципиально новом для себя окружении, и это позволяет иначе раскрыть её уникальный внешнеполитичес­кий потенциал. Гибкость международной среды первой половины XXI века способствует участию Москвы в эволюции мирового порядка, даже если она не ставит цели его сломать и заменить. Россия участвует в соглашениях, определяющих цены на природные энергоресурсы, влияет на развитие ситуации в сравнительно удалённых от её границ странах – Сирии, Венесуэле или Центральноафриканской республике. Открытое отрицание Россией правил и норм, которые Запад ради своей выгоды стремится формировать в глобальном масштабе, также отражается на международной политике в целом.

Полностью изменилась ситуация и вокруг России. Одна из причин того, что её влияние на международную безопасность вдоль собственных границ является решающим, – отсутствие прямого соприкосновения с другими мировыми державами. Перед Первой мировой войной Россия граничила на западе с Германской, Австро-Венгерской империями, на юге – с Османской и Британской, на востоке – с Китаем. Сейчас относительно прямое соприкосновение с другим многоэтническим образованием сохранилось только на Востоке, хотя и здесь присутствует суверенная Монголия. Европейский союз – международный порядок, созданный после холодной войны без российского участия и даже вопреки интересам Москвы. Но он не является единым государством, и степень контроля ЕС даже над присягнувшими ему на верность Украиной и Молдавией, ограничена, если посмотреть на поведение властей этих двух стран.

Вместо других имперских порядков Россию окружает сонм малых и средних стран, поведение которых незначительно и ситуативно определяется великими державами – США или Китаем, в ряде случаев – европейцами. Это заставляет Россию постоянно задумываться о мере своей ответственности за происходящее вокруг её границ. И такие размышления неизбежно сталкиваются с противоречием между способностью создать здесь международный порядок и отсутствием реальной необходимости в нём. Наблюдаемая нами эволюция российской политики относительно периферии в полной мере отражает данное противоречие и попытки его преодолеть. Поведение Москвы в отношении ключевых событий 2020 г. даёт богатый материал для анализа того, в какую сторону движется российская политика по периметру собственных границ.

После распада СССР российская политика оставалась достаточно стабильной. В её основе лежало предположение о том, что страны, возникшие на руинах общего государства, представляют собой целостность, сравнительно изолированную от внешнего мира, а бывшие союзные республики объединяет нечто большее, чем географическое пространство. Однако постепенно из базовой гипотезы произрастает более точечное отношение к конкретным проблемам соседей. И влияние фактора российской самодостаточности явно возрастает. Реакция Москвы определяется не тем, насколько ситуация представляет собой вызов порядку под управлением России, а насколько непосредственно она угрожает её национальной безопасности. Заинтересованность Москвы в союзниках для решения этих задач в принципе невелика по причине уникальных военных возможностей. Как ведущая ядерная держава Россия не может видеть в странах, настолько несопоставимых с ней по военной мощи, источник дополнительного усиления в случае конфликта с равными себе. А чтобы иметь дело с более слабыми, то есть со всеми странами мира, кроме членов «ядерной пятёрки», Россия и так располагает достаточным военным потенциалом.

События осени – зимы 2020 г. в Киргизии, крайне важные для внутреннего развития этой страны, имеют второстепенное значение в контексте анализа российской политики на пространстве бывшего СССР – они просто не содержат сколько-нибудь заметной международно-политической составляющей. В свою очередь, Армения и Белоруссия – не только формальные союзники Москвы в рамках Организации договора о коллективной безопасности (ОДКБ) и участники Евразийского экономического союза (ЕАЭС). Они находились в центре событий, имеющих ярко выраженное международное измерение. На протяжении всего периода после распада СССР оба государства были военными союзниками России и никогда не доставляли ей серьёзных хлопот. Сейчас их внутренняя стабильность и международное положение под вопросом – меняется статус, возникший ещё в первой половине 1990-х гг. и, в общем, устраивавший Москву.

Поэтому любые изменения возможностей и статуса Армении и Белоруссии неизбежно оцениваются наблюдателями с точки зрения их влияния на позиции России. Да и в целом – на её способности обеспечить контроль над ближайшими к своим границам территориями.

Речь идёт о приверженности Москвы классическому имперскому поведению: играть решающую роль в делах соседей ради обеспечения собственной безопасности, которой может угрожать проникновение враждебных держав или просто неконтролируемый хаос.

И если в случае с Белоруссией российские власти достаточно недвусмысленно выразили поддержку легитимному правительству, то на Южном Кавказе подход оказался более нюансированным. Это заставило наблюдателей предположить, что Москва не готова втягиваться в серьёзный конфликт и вообще может уступить напору внешнего игрока.

В обоих случаях в качестве противников, вмешивающихся в дела российской периферии, выступают не мировые державы первого ряда, а второразрядные игроки – Польша и Турция. То, что обе страны далеко уступают России по совокупным возможностям, делает дискуссию ещё более эмоциональной. Международная политика на российской периферии словно возвращается к геополитическим реалиям XVII–XVIII веков, когда Украина была расколота, а ещё недостаточно окрепшая Россия противостояла Польше и Османской империи. Но уже в конце XVIII и первой половине XIX века обе державы были Россией ликвидирована в одном случае и низведена до внешнеполитического ничтожества – в другом. Способность этих двух соседей к хищническому поведению сейчас неизбежно оценивается как проявление российской слабости. Тем более что она контрастирует с уверенностью руководства России в значимой роли Москвы на глобальной арене и решающей – в своём евразийском окружении.

Отличие реакции России на события в Белоруссии и вокруг Нагорного Карабаха показывает в первую очередь ценность каждого из регионов для российской национальной безопасности. В первом случае Москва не может допустить возникновения на западном направлении очередного форпоста НАТО и готова пойти ради этого на решительные действия. Своими заявлениями и действиями президент Александр Лукашенко неоднократно давал поводы для сомнений в его лояльности России. Хотя Белоруссия под его руководством никогда не бросала настоящего вызова российским интересам, заигрывания с Западом («многовекторность») не могли остаться незамеченными.

Это, однако, не стало поводом оставить его наедине с давлением европейских соседей и собственной оппозиции. Причина в том, что у России нет сомнений относительно наиболее вероятной внешнеполитической ориентация оппонентов Лукашенко. Польша, выступившая вместе с Литвой основным спонсором оппозиции, – это страна НАТО и важный союзник США в регионе. Внешнеполитический активизм Варшавы не является её собственным автономным изобретением, а отражает многолетние усилия Запада по выдавливанию России с пространства бывшего СССР. Выступления белорусской оппозиции – продолжение расширения на Восток двух наиболее важных институтов Запада – НАТО и Европейского союза. Оба института сейчас – главные противники России, они вводят против неё экономические меры давления и проводят у российских границ военные учения. Вооружённый конфликт на территории Белоруссии будет означать для России и Европы практически неизбежное сползание к ситуации, эскалация которой может сделать реальностью всеобщую войну. Предотвращение такого развития событий имеет для Москвы принципиальное значение.

В случае конфликта между Арменией и Азербайджаном ситуация не столь очевидна. Даже если оставить за скобками, что оба враждующих народа являются для России дружественными, на её территории проживают большие диаспоры, а ряд решений руководства Армении за последние два года мог вызвать в Москве недоумение. Качественно иначе выглядит международный контекст. Военное наступление Азербайджана на дипломатическом уровне поддержала Турция. Эта держава хотя и остаётся членом НАТО, по своим размерам, амбициям и тревогам явно не вписывается в круг «нормальных» союзников Соединённых Штатов в Европе. Отношения Анкары с большинством европейских государств скорее неважные, а с главной после США ядерной силой Запада – Францией – откровенно плохие. Военный конфликт с Турцией не угрожает России серьёзной эскалацией – периодические столкновения между сторонами случались в Сирии и всегда приводили к дипломатическим договорённостям.

Во многом поэтому события вокруг Карабаха для России – не вопрос выживания, а предмет для дипломатического взаимодействия. Тем более что результатом может стать завершение работы Минской группы. Этот международный формат возник в 1992 г. в рамках ОБСЕ с участием США, Франции и ещё нескольких стран – все они, кроме России, Белоруссии и непосредственных участников противостояния, являются сейчас членами НАТО или Евросоюза. Вряд ли у Москвы есть причины действительно сожалеть о том, что канет в небытие один из дипломатических артефактов эпохи максимальной слабости России. Даже если это отвечает интересам Турции, которая к тому же является для Москвы удобным партнёром.

Таким образом, действия России в двух этих ситуациях напрямую зависели от того, как развитие событий повлияет на баланс сил в её отношениях с Западом. Сократившиеся совокупные возможности России определяют политику ранжирования внешних вызовов. Это предполагает взгляд на одни из них как на действительно принципиальные для выживания, а на другие – как на возможность дипломатической игры. Посредничество одной из ведущих европейских держав в урегулировании белорусского кризиса Россию совершенно не интересовало, поскольку за ним всё равно стояло бы неблагоприятное для неё изменение общего баланса. Взаимодействие с Турцией было приемлемым, так как не влекло за собой таких изменений, а наоборот – позволило закрыть один из каналов влияния США и Европы на пространства бывшего СССР. Снимая обязательства нести полную ответственность за дела периферии, Российское государство адаптируется к нарастающему вокруг хаосу, но сохраняет имперскую способность так или иначе эту периферию контролировать.

К тому же в современных условиях мы не можем с той же уверенностью, как и раньше утверждать, что имперское могущество обязательно должно подкрепляться прямым контролем над зависимыми государствами. Анархическая и конкурентная природа международной политики остаётся неизменной, но конкретные требования к принимаемым решениям могут меняться. Они всё более связаны с возрастающими техническими возможностями, которые отсутствовали в эпоху, когда дистанция от столицы до границы означала время, необходимое для военной мобилизации.

Ведущие европейские государства и Соединённые Штаты также стремятся сохранить имперский контроль над определёнными странами и целыми регионами. Однако – за редкими исключениями – делают это через манипулирование экономическими режимами. Глобальное влияние США, конечно, отличается – военное присутствие сохраняется в большинстве регионов мира, но оно далеко не всегда предполагает готовность выступать защитником своих подопечных. Дискуссии о том, какую степень военных рисков Вашингтон может на себя принять даже ради самых ближайших союзников, ведутся постоянно. Среди европейских стран только Франция сохраняет контингенты в нескольких бывших африканских колониях. Как мы видели на примере событий в Мали, эти силы могут успешно применяться для купирования тактических угроз на локальном уровне. И в том, и в другом случае обе державы полностью контролируют только своё окружение – США в Канаде и Мексике, Франция – в рамках европейской интеграции. На более удалённых участках способность оказывать влияние связана либо с передовыми техническими возможностями и военным перенапряжением (США), либо с ограниченностью целей и задач (Франция и Великобритания).

Нарастание подвижности международной среды заставляет великие державы проводить более осмотрительную и сдержанную политику в части собственных обязательств, и Россия – не исключение.

Вряд ли стоит ожидать, что в современных условиях она сохранит в первозданном виде черты имперского поведения, присущие весьма удалённым историческим эпохам. Россия, в отличие от Австрии, Великобритании, Турции или Франции, и так сохранила в своём составе главное приобретение периода активной территориальной экспансии – пространство от Урала до Тихого океана. Эти территории – единственное имперское достижение, приносившее Российскому государству прибыли, а не убытки, как это было с другими её владениями от Балтики до Памира. Все остальные могут рассчитывать на действительно заинтересованное российское участие, только если занимают критически важное для безопасности России географическое положение. В случае с пространством бывшего СССР – это Белоруссия и Казахстан.

Союзничество как необязательная роскошь

Отказ великих держав от своих обязательств за минимально необходимыми пределами – новый вызов для самой концепции мирового порядка. Гегемония одной державы в категориях науки о международных отношениях – способ преодолеть последствия анархичности международной системы. Сейчас актуальным становится вопрос, возможен ли вообще порядок в условиях, когда державы, теоретически способные претендовать на гегемонию, не нуждаются в порядке для обеспечения собственной безопасности и развития? Международные институты находятся в состоянии глубокого кризиса. И чем больше великие державы будут экономить силы в соответствии с чётко определёнными приоритетами, как сейчас это делает Россия, тем меньше надежды на то, что нарастающая анархия сменится какой-либо формой «концерта».

Нравится нам это или нет, у великой державы – участницы глобального ядерного клуба – не может быть союзников. Отношения стран «пятёрки» Совета Безопасности ООН со всеми остальными определяются их решающим военным превосходством. Оно создаёт основу для перманентного состояния «холодной войны», по выражению Джорджа Оруэлла, между ними и другими участниками мирового сообщества. Эта «война» может протекать разными способами, но даже если её практическим выражением становится весьма тесное сотрудничество, никто из участников не способен инкорпорировать интересы партнёра в систему своих национальных интересов.

Поэтому мы не должны удивляться, что для Соединённых Штатов неочевидна даже защита своих формальных союзников, если российские интересы безопасности вступят в противоречие с их суверенитетом, или что Россия не считает интересы своих союзников приоритетом собственной внешней политики. Особенно, когда речь идёт не о выживании союзника, а о потенциальном изменении силовых возможностей. В международных отношениях более сильные участники не могут вступать в борьбу за интересы менее сильных. Исключение – прямая зависимость выживания более сильного государства от того, насколько защищены интересы его младшего партнёра. Но эту задачу решает, как мы видим, только география, диктующая расположение стратегических объектов на территории сопредельного государства. Даже если более слабые страны не создают поводов усомниться в собственной лояльности, доказать свою действительную нужность им крайне сложно.

Особенно, когда речь идёт об отношениях с ядерной державой. С учётом того, что среди стран «пятёрки» даже наименее сильные Великобритания и Франция могут решить проблему выживания самостоятельно, сложно убедить ведущие ядерные державы в том, что интересы союзников имеют для них принципиальное значение. Именно в таком положении находится Россия, и не надо забывать об этом, оценивая текущие события на её ближайшей периферии.

В действительности история международной политики знает мало примеров отношений, которые мы могли бы определить как союзнические. Тем более когда речь идёт о разных по силам государствах. Идеальным примером союзнических отношений было взаимодействие Великобритании, СССР и США в годы Второй мировой войны. Сопоставимые силы участников и наличие у них общей цели – уничтожение Германии, проводившей агрессивную революционную политику, – обеспечивало устойчивость альянса на протяжении нескольких лет. Концом этой коалиции стало создание Соединёнными Штатами ядерного оружия, немедленно и необратимо изменившего баланс сил. К тому же общий враг был повержен. Коалиция держав, победивших в 1813 г. революционную Францию, также не просуществовала долго. В ходе Венского конгресса 1815 г. разногласия между Россией, Пруссией, Великобританией и Австрией стали настолько велики, что пришлось вернуть Францию в число великих держав в качестве общего балансира.

Союзнические отношения между США и Великобританией, а также другими партнёрами по НАТО основаны на абсолютном военном превосходстве Вашингтона и именно поэтому центральный вопрос Североатлантического альянса с момента его основания – готовность США принимать на себя риски, связанные с реализацией интересов остальных участников. Великобритания и Франция в 1956 г., Франция в ходе колониальных войн в Индокитае и Алжире, а также Великобритания в ходе конфликта с Аргентиной за Фолклендские острова в полной мере ощутили, что их главный союзник будет оказывать поддержку только там, где затронуты его непосредственные интересы.

Великие державы идут на создание формальных институтов союзничества, если это необходимо для обеспечения их собственных интересов. Например, возможностей развёртывания сил и средств в случае военного конфликта. Но по мере того, как развёртывание становится ненужным (возрастают технические возможности или снижаются угрозы), ценность союзников становится весьма относительной. Так вправе ли младшие партнёры в союзнических отношениях в принципе на что-то рассчитывать? Да, вправе, если международный контекст складывается в их пользу и конкретный регион нужен великой державе в связи с её собственными интересами. Например, перспективы российского военного присутствия в Закавказье по истечении пяти лет, необходимых для полноценной реализации гуманитарной миссии, будут зависеть исключительно от отношений между Россией и Азербайджаном. То, что во всём остальном российское участие в делах обеих стран региона имеет моральную, а не корыстную природу, прекрасно иллюстрируется упоминанием невозможности повторения геноцида армян в ходе встречи президента России с участниками Валдайского клуба в октябре 2020 года.

Было бы академическим упрощением считать, что форматы многостороннего сотрудничества, созданные Россией и несколькими странами на пространстве бывшего СССР, – продукт исключительно российской международно-политической слабости или могущественных внешних ограничителей. Хотя, безусловно, соотношение сил в рамках ЕАЭС или ОДКБ диктует именно такую логику. Однако ЕАЭС, например, был создан в современном виде (в 2015 г.) уже после того, как Москва восстановила необходимые возможности для возвращения к полноценной политике великой державы.

Аргументация представителей институционалистского подхода, ратующих за то, что институты в любом случае снижают транзакционные издержки и поэтому выгодны, здесь имеет убедительные основания. Россия в рамках ЕАЭС имеет те же права в механизме принятия решений, как и государства, силовые возможности которых не могут быть сравнимы с её собственными. Но она существенно экономит за счёт того, что целый ряд важных вопросов решается здесь совместно.

Столь же неправильно абсолютизировать российскую заинтересованность в сохранении присутствия и обязательств за пределами своих границ. Она не выше, чем у других великих держав и повсеместно имеет ярко выраженную тенденцию к сокращению. Мы не можем назвать ни одной третьей страны, союз с которой имел бы действительно жизненное значение для выживания России, Китая или США. Более того, мир всё больше зависит не от сложных институционализированных систем, а от рационального осознания государствами гибельности военных решений. Наличие или отсутствие формальных союзников также меняет в этой ситуации природу и значение.

Способность Америки или Европы мобилизовать союзников в момент принятия решений в международных институтах мало что значит в реальности. Если эти решения направлены против слабейших членов международного сообщества, то они и так находятся в уязвимом положении. А если против сильных – Китая или России, то последствия доставляют неудобства, но не являются критическими. То, что у Москвы и Пекина нет союзников в том смысле, как у США, ничего в соотношении сил в рамках международной политики не меняет.

Но если они создадут формальный союз между собой, международная система окажется на грани революционной ситуации, поскольку такой союз равных по силам будет нуждаться в определении общей конкретной цели и противника.

Когда речь идёт о великих державах, феномен союзнических отношений неравных по силам наталкивается на две сложности концептуального характера. Во-первых, эти отношения не нужны, а, во-вторых, они невозможны. Но если мы, говоря о союзничестве, подразумеваем другое, формально неравноправное состояние отношений, необходимо использовать другой термин. Как заметил ещё в начале октября 2020 г. весьма уважаемый коллега из Армении, иллюзией было то, что Россия должна бороться за армянские интересы, но правда в том, что это Армения должна бороться за интересы России. То есть стране на основе рациональной оценки своих возможностей следует вести себя так, чтобы её место в системе интересов великой державы было не только результатом субъективной самооценки, но хоть как-то стремилось к отражению объективной реальности.

Добродетель воздержания

Великие державы утрачивают интерес к принятию на себя избыточных обязательств. Последним исключением остаются ведущие европейские страны, но их ограниченные возможности сами диктуют необходимость избавляться от обязательств, если не на словах, то на деле. Этот процесс объективен и нет оснований думать, что он может быть обратим.

Последние несколько лет мы много рассуждали (с полным на то основанием), что в современных условиях малые и средние державы могут проводить более многовекторную политику. Большинство государств на территории бывшего СССР, но также и страны, например, Юго-Восточной Азии, вполне официально заявляют, что возможности, предлагаемые им великими державами, делают рациональным отказ от жёсткого выбора в пользу одной из них. Но точно в той же мере возрастает и внешнеполитическая гибкость самих великих держав – они всё меньше нуждаются в союзниках, всё меньше готовы инвестировать в создание международного порядка на глобальном или региональном уровне и всё меньше стремятся рисковать, там, где не затронуты их жизненные интересы. Материальная основа для такого поведения у них всё равно намного более солидная, чем у всех остальных.

Распад сообщества безопасности СССР в 1991 г. и последующее поведение его бывших субъектов, вполне, впрочем, естественное для новых независимых государств, позволили России гораздо лучше, чем Европе или США, подготовиться к миру, где обязанности государства перед создавшими его гражданами имеют первостепенное значение по сравнению с любыми этическими соображениями. В 2020 г. технологические возможности и гибкость в привлечении ситуативных союзников позволяют решать задачи национальной безопасности без опоры на институты. Но это не означает, что Россия начнёт менее внимательно относиться к тому, что происходит у соседей, скорее – внимание будет даже более сконцентрированным. Хочется, чтобы это стало для них стимулом тщательнее соотносить свои действия с интересами России в области безопасности и экономического развития.

Переход к новой политике на постсоветском пространстве не случился в одночасье. Драматические события на Украине в 2014–2015 гг. не стали началом восстановления СССР, хотя к тому моменту у России были для этого военные возможности. Концепция «русского мира», прозвучавшая тогда несколько раз со стороны Москвы, вызывала опасения в том, что у неё есть намерения масштабно переформатировать международную политику в своём окружении. Но возвращение Крыма, как и сочувствие к событиям на востоке Украины стали лишь мерами обеспечения собственной безопасности, а не создания нового безопасного пространства для всех. Если бы Россия думала в 2014 г. о будущем украинского народа, то в течение нескольких недель военным путём решила бы проблему февральского переворота в Киеве. Несмотря на то, что она и сейчас связана с Украиной значительными экономическими и человеческими отношениями, их структурная функция – уже не поддержание общего пространства развития, а реализация практических интересов. Даже если в будущем Москва окажется в ситуации необходимости действовать здесь более решительно, вряд ли её цели будут альтруистическими.

Примерно тогда же Россия осознала, что для неё не является проблемой внимание Китая к Центральной Азии. Те, кто в 2014 г. ожидал там конфликта и конкуренции Москвы и Пекина, исходили из того, что попытки сохранить изолированность региона от окружающего мира остаются главным инструментом российской политики. Хотя уже тогда, наверное, стоило задуматься о том, что доброжелательная реакция на инициативу «Пояс и путь» говорит об изменении алгоритмов российского поведения. Отношение Москвы к действиям Китая было отчасти продиктовано желанием создать здесь «очаг мира» на фоне разгоравшегося конфликта с Западом. Ради достижения этой цели Россия с лёгкостью приветствовала китайские амбиции в Центральной Азии. Сейчас сожаление может вызывать только то, что за семь лет Китай не смог преодолеть собственные ограничители и региональные особенности и создать там достаточно много рабочих мест.

В 2020 г. Турция сыграла значительную роль в изменении баланса сил в Закавказье. Разрешение конфликта вокруг Нагорного Карабаха – самого старого и наиболее масштабного из межнациональных конфликтов эпохи распада СССР – в пользу Азербайджана было невозможно вне контекста новой турецкой внешней политики и привело к значительному укреплению позиций Москвы и упрощению ситуации в целом. Новые международные условия гораздо более комфортны и выгодны для России, разместившей в Карабахе свой миротворческий контингент. Поэтому в современной международной политике нет деятеля, который бы настолько хорошо послужил эгоистическим российским интересам, как Эрдоган. Турция, всё ещё являющаяся членом НАТО, теперь тоже ближнее российское зарубежье, вовлечённое в орбиту силовой политики России.

Такая последовательность решений Москвы подводит к мысли, что для российской внешней политики страны-соседи представляют интерес не как таковые, а применительно к тому, как она оценивает угрозы и возможности более широкого глобального контекста. Соседи её по причине скромных силовых возможностей и зависимости от внешних центров влияния вряд ли могут участвовать в решении даже частных внешнеполитических задач России. Белоруссия остаётся в центре внимания, потому что её подчинение НАТО и ЕС будет угрожать российской безопасности, экономическим интересам и миру в Европе.

Южный Кавказ – зона широкого международного взаимодействия, число участников которого ограничено только их намерениями в отношении российских интересов. Приднестровье может иметь смысл лишь в связи с местом Румынии в стратегическом планировании НАТО, ничего личного. Центральная Азия – регион взаимодействия с Китаем ради того, чтобы там не было стран Запада и радикальных исламистов. Обе задачи, как и поставки рабочей силы из Киргизии, Узбекистана и Таджикистана в Россию, Пекин полностью разделяет. Достаточно неопределённой становится судьба евразийской экономической интеграции. Видимо её важнейшей функцией в ближайшие годы станет не повторение опыта ЕС – создание экономическими средствами регионального сообщества безопасности, а техническое содействие трансграничной торговле.

Конечно, уже упомянутые Белоруссия и Казахстан занимают особое место на карте российских приоритетов. Но только потому, что географически расположены вблизи основных «центров силы» суверенной территории России. Однако задачи обеспечения защиты от внезапного удара со стороны Запада и свободной коммуникации между европейской Россией и Дальним Востоком должны решаться вне зависимости от того, какие у Москвы отношения с политическими образованиями на этих пространствах. Особенно в условиях, когда даже самые решительные тактические действия в военно-политической области являются скорее способом достижения мира, а не приглашением к большой войне.

Значение имеет не природа политического режима или институциональный формат отношений с Россией, а его поведение, прогнозируемое путём простейшего контент-анализа. Об этом, кажется, прекрасно осведомлены участники внутриполитического процесса в Киргизии, где каждый переворот сопровождается подтверждением добрых намерений новой власти в отношении российских приоритетов. При этом в новых условиях мы вряд ли мы можем рассчитывать, что отказ России от попыток оказывать кому-то покровительство или развивать «особые отношения» – гарантия невмешательства в ситуациях, которые могут стать критическими для её интересов.

Данная статья расширяет и углубляет тезисы, изложенные в материалах, написанных для Валдайского клуба. С ними можно ознакомиться здесь: https://ru.valdaiclub.com/about/experts/3813/

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708338 Тимофей Бордачев

Философ – это тот, кто живёт опасно…

четвёртая политическая теория против современного мира

Александр Дугин Фёдор Шиманский

Философия как бытие в максимально рискованном риске

Фёдор Шиманский. Уважаемый Александр Гельевич, вы являетесь самым известным философом в России, но и одним из немногих русских мыслителей, известных за рубежом. На Западе Вас даже называют «the most dangerous man in the world» — самым опасным человеком в мире. Очень часто можно это видеть в различных публикациях. Как вы к этому относитесь?

Александр Дугин. Точнее чаще говорят: «the most dangerous philosopher». Не столько «опасным человеком», сколько «самым опасным философом». Это разные вещи. Потому что есть люди, поопаснее меня. Есть серийные маньяки, есть террористы, убийцы. Я, безусловно, не такой опасный человек. Можно сказать, более или менее законопослушный гражданин.

А вот с точки зрения философии, это иное. Здесь это скорее комплимент для меня, потому что философ — это тот, кто возвращает человеческому бытию его изначальные условия, экзистенциальные кондиции. «Жить опасно» — это формула Ницше. Жить надо «опасно», потому что человек уже в опасности. Мы в опасности, поскольку мы смертны, поскольку мы конечны, потому что мы ограждены стеной, границами, пределами нашей отдельности, нашей смертности. Поэтому часто древние греки называли людей θνητο? — смертными. θνητο? или βροτο? значит «смертные» или «люди». Люди как смертные существа — это наше определение, дефиниция видовая.

Быть человеком опасно, и особенно потому, что смерть он воспринимает не как гибель, как животные, мгновенно — раз, и нет, а человек способен мыслить смерть. А мысль есть нечто вечное. Пересечение вечности, которая дана нам в мысли, в разумной душе, и стесненные условия существования нас как людей, ограниченных временем, создаёт колоссальное, невероятное напряжение. Поэтому все люди живут «опасно». А философы — это те, кто осознают, насколько эта опасность «опасна». Быть философом — быть тем, кто живёт «опасно» и осознаёт насколько это «опасно». Это то же самое.

Так вот, если меня называют «самым опасным философом», значит, я «самый философский из философов».

Конечно, я думаю, были и поопаснее меня, может быть и есть, кто знает. В этом отношении, я просто принадлежу, если угодно, к цепи «опасных людей», то есть философов.

Эту опасность я не смягчаю, я не адаптирую её к интересам толп или обывателей; я сохраняю эту опасность, стараюсь сохранить её в том самом аутентичном состоянии, в котором она и должна, на мой взгляд, пребывать. Куда она, собственно, и была возведена целой плеядой мыслителей — от первых досократиков до Ницше и Хайдеггера. И я стараюсь поддерживать философию в том же состоянии, в котором она и должна быть. Ведь философия — это максимальная форма риска. Мыслить, как человек значит, мыслить о смерти, мыслить о конечности, мыслить о пересечении вечности и времени. Это и есть, собственно говоря, мышление.

Поэтому, когда меня называют «самый опасный философ», я воспринимаю это как комплимент, может быть, немножко незаслуженный.

Против глобализма и глобалистов

Второй момент. Я являюсь убежденным противником либеральной глобалистской идеологии. Более того, я противник современного мира, Модерна как такового.

И в этом отношении у меня двойственное отношение к Постмодерну. В той мере, в которой Постмодерн является продолжением Модерна, мне он отвратителен; в той мере, в которой он является разоблачением Модерна, он мне очень симпатичен и является для меня важным философским аргументом.

Но в любом случае я нахожусь в глубочайшей оппозиции парадигме Современности, которой живёт всё мыслящее и немыслящее человечество сегодня.

Это - второе значение выражения «самый опасный философ», потому что я по-настоящему и фундаментально, интеллектуально, культурно и политически бросаю вызов Модерну и его победившей идеологической кульминационной форме — либерализму. Вот в этом я готов признаться: я - абсолютный, убеждённый, непримиримый, тотальный, радикальный противник либерализма, индивидуализма, и не только в той форме, в которой эта идеология существует сегодня, но в самих её корнях, основаниях и началах. Эти корни уходят в Новое время, в материализм естественных наук, в капитализм, в буржуазную демократию, в индивидуализм, в того человека Модерна, которого я считаю «дегенератом», «выродком», скандальным оскорблением человеческого достоинства. Мир Модерна – это перевёрнутый мир. Гегель говорил о «verkehrte Welt», хотя и в несколько ином смысле. Но выражение глубокое и семантически ёмкое.

«В каждом сердце есть стремление выше»

Современный человек для меня — это человек вверх ногами. Я, конечно, сожалею, о таком его положении. Но я вижу его как монстра. Я испытываю к современному человечеству в последние 500 лет приблизительно то же чувство, которое нас охватывает, когда мы видим искромсанного инвалида или больного с синдромом Дауна. Впрочем, неуместно злорадствовать по этому поводу. Когда мы видим нечто несовершенное, извращённое, искажённое: человека с тремя руками, слепца или калеку с отрубленными ногами, это вызывает ощущение ужаса, но и в каком-то смысле сострадания. Но вместе с тем это непроизвольно желание всё-таки отойти куда-то в сторону, если не удается действенно способствовать оздоровлению или облегчению страданий. Я разрываюсь между отвращением к человечеству Модерна и стремлением ему помочь, поставить его с головы на ноги. Это двойственное отношение. С одной стороны, я вижу, насколько отвратителен этот монстр. С другой, даже несмотря на такое омерзение к мышлению, к быту, к политике, к обществу, к культуре, к науке ко всему человеческому в фазе Модерна – меня не покидает желание помочь ему вернуться туда, откуда оно – человеческое – ниспало и может быть даже выше.

Сама телесность Модерна, его плотоядная зацикленность на материальности, вводит меня подчас в состояние бешенства. Плотин, говорят, очень не любил своё тело, раздражался уже от того, что оно у него есть. Вот у меня очень сходное отношение к нижним аспектам жизни.

Но одновременно я испытываю сострадание к людям. Я считаю, что человек, даже если это урод, вырожденец, всё же заслуживает другого, у него есть другой выбор. «В каждом сердце, — говорил Ницше, - есть стремление к выше». И вот к этому «стремлению выше» я и обращаюсь, как бы помимо тех бесконечных пластов дегенерации, которые представляют собой историю последних пяти веков — историю Нового времени, историю секулярности, историю естественно-научного мировоззрения, демократии и «прогресса».

Четвёртая Позиция

Это сострадание, однако, не распространяется на тех, кто стоит на страже, кто бдит, чтобы человек так и оставался в перевёрнутом состоянии; на тех охранников интеллектуального, концлагеря, в котором мы живём в Новое время - на носителей тоталитаризма Нового времени. Сегодня тоталитаризм Модерна представлен преимущественно в либеральной форме. Вчера более броским и наглядным был коммунистический тоталитаризм или нацистский.

Но вчерашний тоталитаризм страшен как сон или тяжелое воспоминание, а вот тоталитаризм настоящего времени – либеральный – он несет в себе весь кошмар отчуждения, подавления, закрепощения человека в материи, технике, деньгах. Поэтому борьба с тоталитаризмом в наше время есть непримиримая борьба с либерализмом – как с идеологией так и с её носителями.

Для тех, кто отстаивает тоталитарные структуры мышления Нового времени - с пеной у рта, будучи вооруженными новыми технологическими возможностями, стремясь подавить всякую альтернативную формы мышления, политики, культуры, философии, для тех я опасен. И опасен гораздо больше, чем кто бы то ни было, потому что я ставлю под вопрос сами основания.

Довольно легко, борясь с либерализмом, попасть в капкан других идеологий все того же западного Нового времени. Например, занять коммунистические позиции и начать критиковать либерализм слева. Или обратиться к национализму, даже к фашизму — и обрушиться на либерализм справа. Но это во-первых, прямое повторение прошлого; во-вторых либерализм прекрасно с этими альтернативами справляется, а в-третьих – и это самое главное! – и коммунизм, и национализм являются продуктами картины мира Нового времени – с ее материализмом, секуляризмом, естественно-научным мировоззрением, «прогрессизмом» и т.д. А значит, они несут в себе тот же яд, что и либерализм. Мало изжить либерализм, надо преодолеть сама политическую, социальную, философскую парадигму Нового времени.

Моя же позиция — Четвёртая Политическая Теория (4ПТ). Оно состоит в фундаментальной атаке либерализма в его основаниях, но не впадая при этом ни в одну из антилиберальных (иллиберальных) идеологий европейского Модерна. Основополагающий жест 4ПТ есть отбрасывание либерализма вместе с коммунизмом и фашизмом. Вот этого-то либералы как раз и не ожидали. Такой поворот застал их врасплох. Они научились как-то обходиться с коммунистами, как-то их укрощать, приструнять, одомашнивать. И современные левые послушно позабыли о классовой борьбе и сосредоточились на проблемах гендера, феминизма и мигрантах. Справились либералы и с нацистами — их они маргинализировали, демонизировали и превратили в монстров, после чего никакие крайне правые идеи никто объективно рассматривать просто не рискнет.

А вот с носителями 4ПТ, которую я развиваю, либералы сталкиваются впервые. Эта теория иллиберальная, прямо и жёстко антилиберальная, но одновременно она антимодернистская во всех отношениях, поэтому ни коммунизму, ни к фашизму её свести невозможно. И конечно, от этого им тревожно. Так как способности вести аргументированную дискуссию с теми, кто думает отлично от них, они сегодня совершенно утратили.

Тем более я выступаю не только от себя, я привожу в качестве аргументов теории и идеи мыслителей и Запада, и Востока, жёстко критиковавших европейское Новое время. Собственно их работы и сделали такой подход возможным, предвосхитили его, заложили его основания. А это, собственно, лучшие умы и самой западной культуры. Если мы посмотрим на то, какой процент из самых ярких западно-европейских мыслителей и художников придерживался либеральных взглядов и были солидарен с судьбами капиталистической цивилизации, то он окажется ничтожно малым. Те, кем хвалится Запад, чаще всего ненавидели капитализм и либерализм, атакуют его и с позиций прошлого и с позиций будущего, и справа, и слева. Самая яркая и прекрасная сторона культуры Запада была во многом антизападной, и уж точно антисовременной.

Поэтому я не одинок в 4ПТ, я опираюсь на огромное интеллектуальное наследие, в том числе и на русскую философию, которая тоже совершено не западная, не либеральная, не современная. Это не подлежит сомнению в отношении русской религиозной философии, а другой у нас просто нет. Либо русская религиозная философия Соловьёва, Флоренского и Булгакова, либо никакой! Всё остальное — смехотворно.

Русскую религиозную философию подготовили ещё ранее В.Ф.Одоевский с кружком любомудров-шеллингианцев и славянофилы. И снова речь шла о критике Запада, Модерна и либерализма. Их наследниками были позднее евразийцы. Конечно, они не такие большие философы, но с точки зрения интеллектуальных интуиций они заглянули в русскую идентичность глубже многих других. В их случае антизападничество и антилиберализм ещё ярче.

Всё русское – антилиберально, как слева, так и справа. Но не всё русское дозрело до осмысления 4ПТ. Ничего постепенно дозревает и, уверен, в какой-то момент дозреет.

Суммируя всё, я полагаю, что я заслужил - вернее, так: я хотел бы надеяться, что заслужил - это название «most dangerous philosopher in the world». Я несу его с гордостью. Меня хотели этим уничтожить, унизить, раздавить, осмеять, демонизировать, но, на самом деле, сделали мне комплимент.

Традиционалист и хайдеггерианец

Фёдор Шиманский. Хотелось бы спросить вот что. Вас обычно характеризуют одновременно тремя следующими категориями: как евразийца, как хайдеггериaнца и как традиционалиста, в смысле последователя Генона. Кто-то даже думает, что это одно и то же. Но другие считают, что это просто невозможно. И как вам удаётся это совмещать и действительно ли можно вас так охарактеризовать?

Александр Дугин. Это абсолютно так. Я бы расставил приоритеты таким образом:

Я, в первую очередь, традиционалист. То есть, Генон, Эвола, традиционалистская философия для меня являются абсолютным ориентиром. Я вижу себя только и исключительно на стороне традиционалистов, и я полностью разделяю все основные установки традиционализма.

Я хайдеггерианец, безусловно. Я открыл Хайдеггера очень давно — в восьмидесятые годы, и уже тогда начал его изучать. Я изучаю его всю жизнь. В этом отношении для меня Хайдеггер и вся феноменология, а через него Гуссерль, Брентано, а дальше вплоть до Аристотеля, которого я прочитал феноменологически вслед за Хайдеггером, Гуссерлем и Брентано, также есть путеводная звезда. Это невероятный источник вдохновения, поэтому я готов признать себя в полной мере хайдеггерианцем. Традиционалистом и хайдеггерианцем! И на это никак не влияет, что Эвола в "Оседлать Тигра" критикует Хайдеггера. На мой взгляд, это неглубокий, поверхностный анализ. На самом деле Хайдеггер не так далеко ушёл от традиционализма. Эвола был участником Консервативной Революции со стороны традиционалистов, Хайдеггер — со стороны немецких философов. В Консервативной Революции в целом, и у Хайдеггера, и у традиционалистов есть нечто общее, основополагающее общее. Это - радикальное отвержение Нового времени, в самой его сути, в его матрице.

Для меня и традиционалисты, и Хайдеггер являются провозвестниками и отцами-основателями 4ПТ, ведь 4ПТ основана прежде всего на радикальной и бескомпромиссной критике Модерна. 4ПТ в каком-то смысле это не что иное, как обобщение критики традиционалистами и Хайдеггером Нового.

Я убежден, что Хайдеггер, несмотря на своё отношение к национал-социализму, не может быть причислен к Третьей политической теории. Ничего подобного. При том, что Хайдеггер не испытывал никаких симпатий к марксизму и радикально отвергал либерализм (который он называл планетар-идиотизмом), необходимо учитывать и его глубокую и последовательную критику самого национал-социализма. В национал-социализме Хайдеггер отвергает всё то, что было в нем современного, модернистского: расизм, механицизм, атеизм, секулярность, Machenschaft, одержимость техникой. Об этом Хайдеггер ясно говорит в «Чёрных тетрадях», да и в других текстах. Он противопоставляет национал-социализму совокупность установок и идей, которые очень близки 4ПТ. Его критика национал-социализма это не критика ни справа, ни слева. Это критика сверху, то есть с позиции 4ПТ. Поэтому между традиционализмом и Хайдеггером больше общего, чем принято считать.

Но есть и некоторые различия, хотя совместить их не так трудно. Ведь у них есть общий знаменатель — фундаментальное отвержение Модерна, Нового времени, либерализма, демократии, материализма, секулярности, атеизма, марксизма и национализма. Кстати, очень важно, что национализм — это тоже буржуазное, западное, современное, атеистическое, секулярное, направление в идеологии и политике. И поэтому последовательный традиционалист не может быть националистом. Это, впрочем, прекрасно показал Эвола. Нации возникли как буржуазный симулякр Империи.

Евразиец: к субъектности континента

Теперь, что касается евразийцев. Я открыл евразийцев позже, чем традиционализм и Хайдеггера, и был поражён, насколько их интуиции и с точки зрения культурной, и с точки зрения цивилизационной, и с точки зрения философской, и с точки зрения геополитической (это вот очень важно!), идеально сочетаются с этими традиционалистскими антисовременными (антимодернистскими) установками. При этом важно, что такая сходная политическая философия сложилась в контексте русской культуры, русской традиции.

Важно, что кн. Н.С.Трубецкой, основатель евразийства, оказывается, был крупнейшим структурным лингвистом. Его ближайшим сподвижником был еще один великий русский ученый лингвист и филолог – Роман Якобсон. То, что Н.С.Трубецкой был одновременно и главной фигурой евразийского течения и одной из ярчайших фигур структурализма, не случайно. Евразийство ставит во главу угла качественное пространство, месторазвитие, по П.Н.Савицкому. А это своего рода аналог структуре. Как язык предопределяет речь, так пространство предопределяет историю. Отсюда тезис «география как судьба» и важнейший концепт Евразии.

Всё это у меня постепенно сошлось, сложилось в общую картину. Параллельно прояснялась связь структурализма с феноменологией, что давало еще один общий ракурс взгляда на евразийство как фундаментальной политической философии, по сути, русской версии 4ПТ.

Ещё один важнейший аспект – открытие евразийцами геополитики. Они были первыми среди русских мыслителей, открывших и осмысливших на свой лад идеи Макиндера. В германском контексте нечто подобное осуществили Карл Хаусхофер и Карл Шмитт. И как немцы сделали из противостояние Land Power и Sea Power свой вывод, также поступили и евразийцы. Для немецкой школы, более развитой, Heartland’ом, основной «континентального могущества» была сама Германия. А для евразийцев – Россия, что еще более соответствовало модели самого Макиндера.

Евразийцы однозначно опознали русскую идентичность как ядро и оплот сухопутной цивилизации, согласившись с определением «оси истории». Но если Макиндер рассматривал Land Power, Евразию как объект, евразийцы настаивали, что Евразия есть субъект. А это меняло радикально атлантистский взгляд на карту мира.

Евразийцы встали на сторону цивилизации Суши, наделили само это понятие историческим, интеллектуальным, философским содержанием. Фактически евразийцы бросили вызов современному миру с позиции и философии, и русской цивилизации, и геополитики, отождествив Атлантическую цивилизацию, Sea Power с западноевропейским Модерном, с современным миром.

Неоевразийство: как философствуют баллистическими ракетами

Это грандиозное открытие евразийцев, которое придало всей конструкции традиционализма и хайдеггерианства конкретное геополитическое воплощение. Этому я посветил свою книгу, ставшую очень известной – «Основы геополитики». «Основы геополитики» стали платформой уже неоевразийства, в которое были интегрированы и традиционализм, и Консервативная Революция, и геополитика, и цивилизационные теории.

Итальянский философ Карло Терраччано писал, что «евразийство = Эвола + ядерное оружие». Здесь критика западной цивилизации Модерна и тезис о необходимости восстания против современного мира сочетается с русской славянофильской мыслью и с ядерным потенциалом великой сухопутной державы.

Так неоевразийство сформулировало интегральный образ России – по ту сторону идеологии, истории, России вечной. Это Россия, вписанная в неизменное сакральное пространство, Россия как Heartland. И отдельные черты этого вечного архетипа проступают и сквозь монархический период, и сквозь советский режим, и сквозь современную Российскую Федерацию. Таким образом, программа «восстания против современного мира» покидает область романтических грёз консерватора и замыкается на конкретное наличие политического феномена – реально существующей России с ядерным оружием, огромной территорией и несметными природными богатствами. Осознав себя субъектом мировой истории, а не просто пародией на Запад, безнадежно отставшей в развитии провинции (как видят Россию либералы и западники), русские входят в своей метафизическое наследие и основывают свою миссию на сочетании трансцендентных идеалов идеократии и громадного силового потенциала. Ясно, что при таком повороте неоевразийство становится по настоящему опасным, и для Запада вечер, как сейчас принято говорить, «перестаёт быть томным».

Мы переходим от экзотической ностальгии по «золотому веку» и романтических проектов Нового Средневековья к планированию стратегии великой державы и её оборонной и наступательной политики в Генеральном штабе. И вот уже от Генона и конца кали-юги мы переходим к обсуждению с влиятельными и высокопоставленными военными и гражданскими лицами интеграции постсоветского (имперского) пространства в Евразийский Союз.

Если речи о «кризисе современного мира» или тонкие философские построения Хайдеггера могут показаться «заумью», то вот наши баллистические ракеты, наше новое оружие, «Крым наш», или активное поведение на Кавказе или отношения с Турцией на Ближнем Востоке, и в целом нарастающее противостояние Западу — это уже совсем не «ботаника», совсем не смешно и не абстрактно. Это вполне конкретно.

Для меня всё это и есть неоевразийство. Это не разрозненные вещи, а градиенты одного и того же цельного мировоззрения, выстроенному иерархически - от высшего — метафизического уровня - через философский, к геополитическому и конкретному политическому. Ницше снабдил свою книгу "Сумерки идолов" (Götzen-Dämmerung) подзаголовком «как философствуют молотом» (Wie man mit dem Hammer philosophiert). Неоевразийство могло бы быть определено, перефразирую Ницше: «как философствуют баллистическими ракетами».

Геополитика как судьба

Неоевразийство является переходом от метафизики и философии, которые были далеко не чужды основателям евразийства, к практическим вопросам геополитики, внешней политики, стратегии и обороны.

Почему собственно Запад так взвился в свое время от "Основ Геополитики"? Напомню контекст. В начале девяностых годов, когда идеологическое (то есть коммунистическое) обоснование субъектности СССР исчезло, и реформаторы во главе с Ельциным и его шпионским окружением (либералами, продажными агентами влияния Запада, коррупционерами) стали воспринимать РФ как часть единого глобального мира, наши военные круги, наши силовики оказались совершенно растерянными. Они понимали, что идти на поводу Запада никак нельзя, видели, что НАТО продолжает расширяться, чувствовали, что надо что-то этому натиску противопоставить, а идеологии не было. И тут геополитика, прежде всего мои лекции и выступления в Академии Генерального штаба, мои беседы с силовиками, мои тексты и статьи, сыграли очень важную роль. Они заполнили стратегический пробел в сознании. С этого момента геополитика стала своего рода «параллельной идеологией» российского Deep State -- военных, силовых, патриотических кругов. Противостояние Land Power/Sea Power, Суша/Море, евразийство/атлантизм прекрасно и наглядно объясняло существующее положение дел – при чём по ту сторону какой бы то ни было идеологии.

В конечном итоге с приходом Путина это параллельное – геополитическое, евразийское – оборонное сознание было легализовано. Пусть частично, половинчато, но легализировано. И далее «вечер совсем перестал быть томным», потому что 4ПТ, традиционализм и Консервативная Революция, сомкнулись в евразийской геополитике – пусть даже по вполне прагматическим соображениям (необходимость иметь непротиворечивую стратегическую модель в ответ на непрекращающееся давление Запада) – с практической политикой.

Когда я выступал в Вашингтоне в 2005 году в институте Хопкинса, представляя меня, известный специалист по Центральной Азии и Ближнему Востоку профессор Фредерик Старр, (он, кстати, сказал, что когда-то играл на саксофоне в "Поп-Механике" Сергея Курёхина!) сказал: «Давайте посмотрим, что писал Дугин в девяностые или даже ещё в конце восьмидесятых, и что делает Путин в двухтысячные». И список был настолько впечатляющим, что все присутствующие в зале – а зал был полон, включая представителей Госдепа, Конгресса и разных силовиков - широко разинули рот. «После этого не будем спрашивать, какое влияние Дугин имеет на Кремль, потому что сам он никогда не отвечает на этот вопрос. И так все понятно. Просто сравним два столбца – теоретические («империалистические» и «реваншистские») тезисы Дугина с конца 80-х и реальные шаги Путина в 2000-е. В левой колонке Дугин, в правой колонке Путин. Найдите различия…»

Это был 2005 год.

Я сейчас под санкциями после Крыма и Русской весны, в Америку мне въезд закрыт. За мою «опасную» философскую жизнь, я плачу вполне конкретную цену. Но представим себе фантастический сценарий, что меня пригласили снова в 2021 году в Вашингтон читать лекцию в том же институте Хопкинса. Представляете, насколько список совпадений в обоих колонках существенно расширился бы. Уже 15 лет назад он был очень длинный. Теперь же туда надо ясно описанные в "Основах Геополитики" события августа 2008 года на Южном Кавказе, Крымский сценарий, отделение Новороссии, появление право-левого популизма в Европе и многое другое - наше сближение с Ираном, возвращение на Ближний Восток, нашу политику в отношении Турции, Ливии, Сирии и т.д. Вообще-то, осталось бы меня только задержать в Вашингтоне на как можно долгий срок, чтобы остановить рост этих соответствий и как-то предотвратить движение по ещё пока нереализованным пунктам «What to do». А в программе конец глобализации, уничтожение либеральной идеологии, падение гегемонии Запала, выход Турции из НАТО, а затем и полный роспуск этой организации, всемирная победа Консервативной Революции и 4ПТ, установление многополярного мира, возрождение великого Евразийского Союза и других полностью независимых от Запада «больших пространств», планетарный триумф цивилизации Суши. «Stop it! Now!» возопил бы зал Института Хопкинса в 2021 году.

Но этого не произойдёт. И в каком-то смысле уже поздно. «Основы геополитики» написаны – причём ещё в начале 90-х годов.

Конечно, я многое пересмотрел и скорректировал с того времени. У меня существенно изменилось отношение к Турции, к Китаю, отчасти к Азербайджану - после того, как я более внимательно изучил трансформации их политики в последние десятилетия.

Но «опасность» евразийской геополитики и «евразийских геополитиков» для Запада не сокращается, напротив возрастает. Моё участие в разного рода геополитических процессах, мои встречи, консультации, обмен мнений с руководством различных государств, с интеллектуальными элитами, стратегическими экспертами разных стран — всё это продолжается.

Планетарное влияние неизвестного маргинала

При этом интересно, что у людей, которые на Западе (и не только на Западе) меня ненавидят, считают меня «врагом человечества» (а я, на самом деле, являюсь врагом человечества – но не всего, а только либерального и, шире, современного, – ведь в Новом времени меня вообще ничего не устраивает), уживаются на мой счет два взаимоисключающих мнения: «Это очень влиятельный человек, он предельно опасен, он связан со множеством центров принятия решений» и одновременно: «Он полный маргинал, он никому не известен, он вообще ни на что не влияет». И такое раздвоение не у разных людей, а часто у одних и тех же. Почти в каждой фразе, описывающей меня и мои идеи, если внимательно присмотреться, мы найдём логическое противоречие.

Меня представляют одновременно маргиналом, никому неизвестным человеком, эксцентричным фантазером, не имеющим никаких выходов на серьезные инстанции и высказывающим экстравагантные никому не понятные гротескные идеи, но эта «маргинальная», «ничтожная» личность почему-то влияет на большую геополитику – на стратегические решения Кремля, на европейский и американский популизм, на антиимпериализм Латинской Америки, на Иран, Турцию, арабский регион и т. д. Что показательно, они произносят взаимоисключающие оценки на одном дыхании. И отчаянно пытаются встроить меня в какой-то понятный для них карикатурный образ – «экстремиста», «сталиниста», «националиста», «империалиста» и еще похуже.

Однако моя философия будет посложнее, чем эти пустые штампы.

Глашатай 5 королей

Я заметил в этом отношении следующее. В стане либералов, кичащихся своим интеллектуализмом, на самое деле умов-то и нет. Не знаю, чем это объяснить - то ли от лени, то ли от мнимой тотальности их победы, но либералы просто не могут найти в своем лагере интеллектуалов, способных вести достойный диалог.

Вот либеральный think tank Nexus год назад в Амстердаме устроил «дебаты века» между мной и ультралиберальным философом, убежденным и открытым глобалистом и атлантистом Бернаром-Анри Леви. Но ничего осмысленного из этого не получилось. Оказалось, Бернар-Анри Леви не только толком моих книг (а на французский переведено немало моих произведений), но даже своей собственной книги — "Империя и пять королей", не читал. Я могу допустить, что он её не писал, он слишком крупный общественный деятель и состоятельный человек для этого, мог и нанять кого-то, но уж читать-то он её должен был бы… Книга, кстати, в целом неплохая, там есть ряд вполне верных замечаний – хотя и с позиции глобальной гегемонии. Самое важное - автор (Леви или не совсем Леви) замечает, что «Империя» (так в книге называется глобальный либеральный миропорядок, тотальная доминация глобалистов, модернистский и постмодернистский Запада в целом) в последние годы – начиная уже с Обамы (=Горбачев) и особенно при Трампе (=Ельцин) стремительно разваливается, сокращает свое присутствие в мире и эффективность контроля. Параллельно этому «испарению либеральной Империи» происходит подъем пяти альтернативных центров – цивилизаций-полюсов – России, Китая, Ирана, Турции и Саудовский Аравии. Это и есть 5 королей или 5 бывших Империй - Российской/Советской, Китайский, Персидской, Османской и арабского Халифата. Так бывшие Империи стремятся возродиться и вернуться в историю за счет распада настоящей Империи. Автор сожалеет об этом и призывает «Империю» собраться с силами и уничтожить Россию, Китай, Иран, Турция и арабский мир, либо стравив их между собой, либо подорвав изнутри, либо нанеся по ним прямой удар. В принципе это и есть программа действий администрации Джо Байдена. Интересно, что там же в Амстердаме на том же круглом столе я познакомился с Энтони Блинкеном, который был мне представлен как высокопоставленный чиновник администрации Обамы. Сегодня, как мы знаем, он занимает должность Госсекретаря США. Блинкен и Бернар-Анри Леви единомышленники и на дебатах Nexus’а выступали единым фронтом – против России и Китая, а также против … Трампа. Напомню это происходило, когда Трамп был президентом США. Поэтому проект "Империи и пяти королей" отражает основу стратегии новой администрации Белого Дома.

На радио-языке Сванидзе

Возвращаюсь к дебатам. Когда я начал говорить о книге Леви, оказалось, что Леви на это может ответить только каким-то заготовленным набором общих фраз. «Немцов. Политковская. Новичок. Скрипаль. Путин плохой. Крым — не ваш. Самый великий человек России был Солженицын». Когда я иронично поинтересовался сказал: «И его антилиберализм, и его критика Запада и Модерна, и его "Двести лет вместе" тоже вы считаете правильно?» Он недоумевал: «А это что такое?» Явно его знания о Солженицыне ограничивались Википедией, каким-то условным обобщенным представлением об антисоветизме в целом. И это называется «интеллектуал»? Это называется «теоретик нового мирового порядка»? Ему лень читать, лень думать, лень искать аргументы, лень даже поинтересоваться тем, что выходит под его авторством…

Я думаю, это от безнаказанности и полной, искусственно созданной либеральной диктатурой, пустоты вокруг. Сторонники «открытого общества» полностью упразднили критику – любой, кто ставит под сомнение их принципы, подвергается демонизации, остракизму, маргинализации, становится объектом cancel culture и деплатформируется. Никто не имеет возможности открыть рот и ничего возразить либералам. От этого они совершенно обнаглели и считают нас, всё человечество, которое отвергает глобализм, «недоумками», «унтерменшами,» «обезьянами», «неандертальцами», «пещерными жителями». Так что и не удосуживаются даже подготовиться к дебатам. Это, конечно, всем сразу бросилось в глаза. Тем не менее, сами дебаты очень многие посмотрели. Они не стали дебатами века, так как либерал Леви высокомерно и снисходительно повторял набор банальностей, которые мы и так каждый день слышим и всех каналов и социальных сетей, контролируемых глобалистами. Мои же попытки перевести дискуссию на уровень философских оснований Леви парировал потоком оскорблений и нападок, переводя всё в плоскость очередного телешоу.

Хотя Леви приписал себе победу, потому что он громче кричал, ярче становился в картинные позы и провозглашал как актёр очень плохого провинциального театра: «Путин, верни Крым». Но при этом он не ответил вообще ни на один вопрос по существу. Это был разговор на двух параллельных уровнях. Я пытался говорить с ним как с философом, а он говорил со мной как визжащий журналист на телешоу.

Я знаю этот стиль. Однажды я был приглашен на Радио Россия в разгар истории с Pussy Riot вместе с оппонентом – либералом Сванидзе. Сванидзе, конечно, не философ, он и не претендует. Так вот, Сванидзе сел в кресло, откашлялся и стал благим матом, не обращая внимания ни на ведущую, ни на меня, орать в микрофон: «Отпустите девочек, они не виноваты!» Я говорю: «Сванидзе, мы с вами разговариваем?» А он: «Молчите, вы нацист, вы радикал, вы там оправдываете страшного преступника Владимира Путина, который посадил этих несчастных девочек» — и так далее. И он орал так 45 минут. Без перерыва. Это была либеральная машина, работающая по принципу стиральной. Её включили и она работала.

Я в начале я слушал, потом попытался что-то возразить. А потом, увидев, что Сванидзе ни на меня, ни на ведущую никакого внимания вообще не обращает, и просто орёт, я тоже решил вступить в роль машины, только патриотической, евразийской. Евразийский Искусственный Интеллект. Так, забыв про Сванидзе, я также громким голосом стал говорить в микрофон обо всём, что думаю - о жизни, о либерализме, о пятой колонне, о шестой колонне, о Соросе, о предателях и т.д. Фактически я просто читал лекцию на повышенных тонах. И так мы вдвоём со Сванидзе одновременно говорили – громко и отчетливо - где-то 45 минут. Каждый своё.

Кажется, программу после этого закрыли. Налицо было демонстративное нежелание, и даже неспособность ни слышать оппонента, ни говорить с ним. Ведущая, которая не смогла кричать так же громко и не догадалась просто отключить микрофоны, растерялась и была не в счёт.

Конечно, с Бернар-Анри Леви было не совсем так. Сванидзе, конечно, просто человек невоспитанный, а Леви — воспитанный. Но тем не менее, сухой остаток этих дебатов, «самого опасного философа» в моём лице и самого либерального глобалиста (едва ли можно назвать его «самым безопасным философом», так как он как раз напрямую участвовал в убийстве Каддафи, натравливал курдов на турок, аплодировал бомбёжкам Белграда, призывал Саакашвили нанести ракетный удар по Цхинвалу и вдохновлял украинских неонацистов на Майдане), был близок к нулю. Да, Леви в очередной раз подтвердил свою репутацию, как последовательного апологета однополярного мира, глобализации и западной гегемонии, прямого защитника западно-американской и вообще — Натовской Империи. Он осудил 5 королей (Россию, Китай, Турцию, Иран и Саудовскую Аравию), посетовал на пассивность США и призвал сплотиться вокруг Израиля. Но это он делал и раньше тысячи раз. В чем же состояли дебаты, диалог, обмен мнениями или защита полярных позиций?

Разговор в общем сводился к тому, что каждый высказал свою позицию. При этом я высказал её на философском уровне, то есть так, как говорят философы, не повышая голос, не стремясь кого-то убедить в аудитории. Это, кстати, проходило в роскошной Амстердамской Опере, в присутствии нескольких тысяч зрителей, представлявших в целом либеральную политическую и экономическую элиту Голландии. Конечно, они были заведомо на стороне Леви. То есть, попробовал бы он тоже самое говорить это в Ираке, Ливане, в Сербии или в Иране - я бы посмотрел, что бы от него осталось.

Тем не менее какая-то часть людей, конечно — меньшее количество - были и за меня. Я привёл свои аргументы, выразил мысли философским языком. А Леви «дал Сванидзе»: «ничего и никого не слушаю, ничего не знаю, отдайте Крым, Путин — фашист, крупнейшими философами России являются Ходорковский, Навальный, Политковская и Немцов, они и есть Россия, а Достоевский – антисемит и черносотенец, и т.д.» — всё, больше у него никаких аргументов не было. По Леви, даже не столько я, и не только русские, сколько все вообще вокруг – фашисты, вплоть до американцев, поддерживающих Трампа. Кроме него самого.

Все просто, кого он вспомнил, он перечислил: Хайдеггер — фашист, Ницше — фашист, Трамп – фашист, Хантингтон – фашист и так в периоде. Строго по Попперу – "Открытое общество и его враги". В этой книге Карла Поппера в «фашисты» или в «коммунисты» попадают все: от Платона, Аристотеля до Шеллинга и Гегеля, вообще — все. Кроме Поппера. С такими людьми — с либеральными маньяками -- говорить невозможно.

На мой взгляд, говорить на «языке Сванидзе» в стиле "Эха Москвы" и принятого там автореферентного язвительного монолога, недостойно.

Не Распутин

Фёдор Шиманский. А я вот, кстати, проверил. У нас всё точно. Вот заголовок: «Meet the most dangerous man in the world: Paul Knott on Putin’s fascist philosopher». И ещё: «The most dangerous replication of Rasputin». Всё-таки называют. И самым опасным человеком в мире и даже Распутиным.

Александр Дугин. Да, «репликант Распутина». Ну, хорошо. К фигуре Распутина я отношусь с большим интересом. Он был голосом глубинного народа при последнем Императоре. Многие вещи – и даже в политике – своим глубоким мужицким земляным умом он понимал правильно. Его образ дискредитирован противниками, и показательно, что в его убийстве – как и в убийстве Императора Павла – принимали непосредственно участие англичане.

Но всё же сравнение явно нелепое. Я философ, и если мои идеи и влияют на политику Путина, но никак не через индивидуальный гипноз и не через прямую суггестию. Я оперирую с парадигмами, с семантическими полями. Это практика совсем другого рода.

Продолжение следует

Россия > Внешэкономсвязи, политика. Образование, наука > zavtra.ru, 1 марта 2021 > № 3677258 Александр Дугин

Robinhood собрался на биржу. Каковы перспективы и риски участия в IPO?

Платформа стала широко известна после скандала с разгоном акций GameStop и других бумаг в США. Часть акций компания планирует продать напрямую своим пользователям

Американский онлайн-брокер Robinhood планирует подать конфиденциальную заявку на IPO в марте, пишет Bloomberg. В феврале компания провела переговоры с возможными андеррайтерами.

Бум интереса к инвестициям наблюдается по всему миру. Частные лица ринулись скупать бумаги. Бизнес брокеров на подъеме. Самое время такому бизнесу провести IPO.

Еще в сентябре прошлого года оценка Robinhood была около 12 млрд долларов. Но теперь популярность платформы заметно выросла. Скандал вокруг трейдеров, которые объединились на Reddit и разогнали акции сети магазинов видеоигр GameStop, сделал Robinhood известным буквально по всему миру: трейдеры покупали акции как раз на этой площадке. Теперь речь идет об оценке в 30-33 млрд долларов.

Robinhood — конечно, звучное имя для американского фондового рынка, у них достаточно обширная клиентская база, но участие в этом IPO — достаточно рискованное мероприятие, считает инвестиционный стратег УК «Арикапитал» Сергей Суверов.

«Robinhood попал под вал критики. Его обвиняют как в манипулировании рынком, так и в нечестном зарабатывании денег. Формально он не берет комиссий с клиентов, но, возможно, участвовал в продаже баз данных клиентов и участвовал в разных сомнительных операциях. Сейчас идут разбирательства. Данные разбирательства, конечно, могут негативно повлиять на цену размещения и отпугнуть многих консервативных инвесторов. Тем не менее это хайповая тема, поэтому мне кажется, что интерес будет, но, возможно, оценка в данных условиях выглядит несколько завышенной».

Сами IPO — тоже хайп. В США бум первичных размещений, и многие инвесторы ищут новые и новые идеи. Комментирует инвестиционный менеджер АО «Открытие брокер» Тимур Нигматуллин.

«Сейчас рынок очень хорошо воспринимает первичные размещения компаний. Обычно они не приносят какого-то существенного относительно индекса S&P 500 дохода, то есть обычно участвовать в IPO не очень выгодно. Но последние годы — 2020-й, возможно, и 2021-й — показывают, что есть какой-то экстраординарный спекулятивный спрос на первичные размещения. Возможно, компании удастся разместиться по очень высокой оценке. Только нужно помнить, что если участвовать в подобных инвестициях по высокой оценке компании, можно сказать, по очень оптимистичной оценке, то в итоге это может привести к существенным убыткам».

Размещение Robinhood может стать еще одним популярным IPO. Но на фоне общей неопределенности на рынке и тревожных настроений риски участия высоки.

Власти США стали приостанавливать торги акциями из-за сговора в соцсетях. Комиссия по ценным бумагам и биржам США (SEC) 26 февраля приостановила торги акциями 15 компаний из-за того, что их цену могут пытаться искусственно повысить пользователи соцсетей. Это бумаги, по которым наблюдается низкая активность. Регулятор принял такие меры к так называемым умирающим компаниям после того, как трейдеры разогнали бумаги ретейлера GameStop.

Надежда Грошева

О результатах размещения средств Фонда национального благосостояния в 2020 году

I. О доходах от размещения средств Фонда национального благосостояния

Поступившие в федеральный бюджет в 2020 году доходы от

размещения средств ФНБ в разрешенные финансовые активы составили

345 337,4 млн. рублей (в том числе проценты по валютным счетам в Банке России – 81 291,9 млн. рублей, доходы от вложений в иные финансовые

активы – 264 045,5 млн. рублей, в том числе дивиденды по обыкновенным акциям ПАО Сбербанк в сумме 211 188,0 млн. рублей).

II. О доходности размещения средств Фонда национального благосостояния

За 2020 год доходность размещения средств ФНБ в разрешенные финансовые активы составила:

Совокупная доходность размещения средств ФНБ на счетах в иностранной валюте в Банке России:

доходность, выраженная в корзине разрешенных иностранных валют – 1,02% годовых (1,28% годовых с момента создания фонда);

доходность, выраженная в российских рублях – 26,08% годовых (16,51% годовых с момента создания фонда).

Доходность размещения средств ФНБ на отдельных счетах в иностранной валюте в Банке России (в валюте счета):

на счете в долларах США – 2,29% годовых (1,40% годовых с момента создания фонда);

на счете в евро – (-)0,34% годовых (0,88% годовых с момента создания фонда);

на счете в фунтах стерлингов – 1,39% годовых (2,53% годовых с момента создания фонда);

на депозитах в ВЭБ.РФ в российских рублях – 4,04% годовых

(5,81% годовых с начала проведения депозитных операций);

в ценные бумаги российских эмитентов, связанные с реализацией самоокупаемых инфраструктурных проектов, перечень которых утверждается Правительством Российской Федерации:

в привилегированные акции нефинансовых организаций –

2,61% годовых (1,14% годовых с начала проведения указанных операций);

в облигации, номинированные в российских рублях – 4,79% годовых (5,25% годовых с начала проведения указанных операций);

в облигации, номинированные в долларах США – 3,71% годовых (3,72% годовых с начала проведения указанных операций);

в привилегированные акции кредитных организаций – 3,06% годовых (2,88% годовых с начала проведения указанных операций);

на депозитах в Банк ВТБ (ПАО) и Банк ГПБ (АО) в целях финансирования самоокупаемых инфраструктурных проектов, перечень которых утверждается Правительством Российской Федерации – 4,36% годовых (7,82% годовых с начала проведения депозитных операций);

в обыкновенные акции ПАО Сбербанк – 9,87% годовых.

Иностранным студентам в Бельгии дадут год на поиск работы

По действующим правилам учащиеся бельгийских вузов из третьих стран обязаны вернуться на родину сразу после завершения учёбы.

Что случилось? У обучающихся в Бельгии студентов из стран, не входящих в ЕС, включая россиян, вскоре будет один год, чтобы найти работу в этой стране после получения диплома. По действующим правилам они должны вернуться на родину сразу после завершения учёбы. Соответствующее решение принял Совет министров Бельгии в пятницу, 26 февраля, пишет издание The Brussels Times.

Контекст. По сравнению с другими европейскими странами количество студентов в Бельгии из стран, не входящих в ЕС, довольно низкое. Так, в 2019 году в Бельгию приехали учиться 8 600 студентов из третьих стран, по сравнению с 10 000 в Венгрии и 20 000 в Нидерландах.

Цитата. «С точки зрения процедуры или регистрации нет большой разницы. Но, в отличие от Бельгии, в Нидерландах можно остаться на 12 месяцев после учёбы в поисках работы», – объясняет государственный секретарь по вопросам убежища и миграции Сэмми Махди. По его словам, частично причина принятия закона состоит в том, что Бельгия рискует «проиграть войну за таланты».

«Это не лотерейный билет, но это отличная возможность для нас. Каждый студент обходится властям в €12 000 в год. Это бесполезное вложение, если мы отправим студентов обратно в их родные страны через несколько недель после учёбы, потому что они не могут сразу найти работу», – добавляет чиновник.

Статистика. По данным Евростата, ежегодно от 10 000 до 14 000 студентов подают заявление на получение вида на жительство для учёбы или проведения исследований в Бельгии. Около 80% этих запросов одобряют.

Самые многочисленные национальности в бельгийских вузах – китайцы и американцы. Вслед за Китаем и США больше всего искателей знаний отправляют в Бельгию Турция, Индия, Канада, Мексика, Бразилия и Конго.

Автор: Ольга Петегирич

Бельгия. Евросоюз > Миграция, виза, туризм. Образование, наука > prian.ru, 1 марта 2021 > № 3670017

Врожденная защита. Ученые выяснили, у кого не бывает рака

Альфия Еникеева. По подсчетам исследователей, от 11 до 25 процентов жителей Земли погибают от рака. Подобная статистика в целом характерна и для животных. Исключение — слоны, голые землекопы и слепыши, очень редко страдающие онкологическими заболеваниями. Ученые выяснили, что защищает их от этой болезни.

Парадокс Пето

У человека почти в тысячу раз больше клеток, чем у мыши, и живет он примерно в 30 раз дольше. Значит, и раком должен болеть чаще. Ведь чем больше клеток, тем чаще они делятся и выше вероятность клеточной ошибки, приводящей к раку. Однако риск возникновения злокачественной опухоли у мышей и людей примерно одинаковый. А у самых больших сухопутных животных — слонов — заметно меньше.

Первым на это несоответствие в 1977 году обратил внимание британский эпидемиолог Ричард Пето. Ситуация казалась тем более странной, что в пределах одного вида корреляция между размерами тела, возрастом и риском заболеть раком наблюдается. Так, у рослых людей чаще выявляют злокачественные опухоли и они чаще умирают от агрессивных типов рака. Насколько это объясняется именно делением клеток — вопрос спорный. Сегодня уже известно, что многие гены, связанные, например, с ростом, также влияют на вероятность развития онкологических заболеваний. Но тем не менее корреляция между размерами тела, продолжительностью жизни и риском рака все-таки есть.

Пето предположил, что в ходе эволюции крупные долгоживущие млекопитающие могли выработать специальные механизмы для уничтожения клеток зарождающейся опухоли. Но учитывая, как часто и независимо друг от друга в истории планеты возникали большие животные, эти механизмы, видимо, сильно различались. Дальнейшие исследования подтвердили эти догадки.

Защита копиями

В 2015 году профессор генетики Чикагского университета (США) Винсент Линч готовился к лекции о парадоксе Пето. К тому времени уже было известно, что у человека и многих других млекопитающих рак связан с геном TP53, обеспечивающим профилактику опухолевой трансформации клеток. При повреждении ДНК — например, радиацией — вырабатываемый им белок активирует процессы репарации генома. Если же это не удается, запускается программа самоуничтожения поврежденной клетки — апоптоз. Накануне лекции ученый решил на всякий случай поискать этот ген в ДНК слона. Каково же было его удивление, когда он обнаружил там не одну и не две, как у человека, а целых 20 копий противоракового гена.

Впоследствии его исследовательская группа проанализировала геномы ближайших родственников слонов — мамонта, мастодонта, дамана, ламантина — и выяснила, что количество таких копий последовательно растет в отряде хоботных по мере увеличения их размеров. При этом большинство оказались ретрогенами. В них отсутствовали интроны — некодирующие участки ДНК. Обычно ретрогены нефункциональны, но у слонов они выполняли задачу по выявлению "неправильных" клеток.

Кроме того, оказалось, что белок, вырабатываемый слоновьими противораковыми генами, еще и более качественный. Исследователи из Университета Юты (США) установили: когда белок, производимый человеческим вариантом TP53 дает поврежденным клеткам шанс исправиться, его слоновий аналог запускает программу апоптоза. В экспериментах при одинаковом уровне ионизирующего излучения лимфоциты слона самоуничтожались в два раза чаще человеческих.

Потом ученые добавляли слоновий чудо-белок в линии раковых клеток человека и мыши с дефектами в гене TP53. В обоих случаях эффективно усиливался апоптоз. Основываясь на этих результатах, американские и израильские ученые приступили к разработке препарата, который не только лечил бы рак, но и мог его предотвратить. Предполагается, что это будут микрокапсулы, способные сливаться с мембранами клеток и забрасывать содержащийся в них слоновий белок внутрь.

Окружение определяет

В 2013 году журнал Science объявил голого землекопа (Heterocephalus glaber) — небольшого грызуна, обитающего в Африке, — "позвочным года". Такой чести животное удостоилось за помощь в исследованиях рака. Невероятное долголетие (по меркам грызунов), отсутствие признаков старения во взрослом возрасте и неподвластность онкологическим заболеваниям делали его идеальным объектом изучения.

Однако в 2016-м сообщили о двух самцах из зоопарков Вашингтона и Иллинойса, страдавших раком. У первого диагностировали нейроэндокринную аденокарциному желудка, у второго — недифференцированную аденокарциному. Год спустя еще о четырех случаях рака рассказали ученые Университета Флориды. После этого сообщений о злокачественных опухолях у грызунов не было.

Но стало ясно: клетки Heterocephalus glaber тоже могут превращаться в раковые (ранее считалось, что они устойчивы к опухолевой трансформации). А значит, дело в особенностях их микроокружения — сложной системе клеток и контактирующих с ними веществ, решили ученые из Кембриджского университета (Великобритания).

Они взяли 79 образцов тканей из кишечника, поджелудочной железы, кожи, легких и почек 11 голых землекопов и инфицировали их вирусами с генами, связанными с развитием рака у мышей и крыс. Зараженные клетки начали быстро размножаться и формировать колонии — превращались в раковые.

Исследователи ввели эти клетки мышам. Несколько недель спустя у них образовались злокачественные опухоли, а с голыми землекопами ничего подобного не произошло. Видимо, у этих животных рак на ранней стадии останавливает особая среда, которую формирует их организм. Правда, как именно это происходит, пока непонятно. Один из возможных убийц рака — иммунная система грызунов, вовремя идентифицирующая и уничтожающая "неправильные" клетки.

Троянский белок и иммунитет без памяти

Дальние родственники голых землекопов, слепыши (Spalax golani и Spalax judaei), обитающие в Израиле и Сирии, тоже практически не болеют раком. Как установили ученые Университета города Рочестер (США), все дело в специальном белке IFN-бета. При трансформации обычных клеток в раковые он включает в них программу самоуничтожения.

В клетки слепышей вводили дефектные гены, заставлявшие бесконтрольно делиться. Однако уже через несколько поколений клетки резко погибали из-за некроза и апоптоза. В мертвых клеточных культурах обнаружили молекулы белка IFN-бета, который, судя по всему, и запустил программу самоуничтожения.

Это вещество относится к классу интерферонов — особых белков, вырабатываемых организмом для защиты от вирусов. При заражении они проникают в соседние клетки и меняют их так, чтобы вирус не мог проникнуть внутрь. Иногда это вызывает апоптоз, что лишает вирус возможности размножаться дальше.

В случае с раковыми клетками интерферон IFN-бета заставлял их собирать молекулы двух защитных белков — p53 и Rb, которые, в свою очередь, включали процесс самоуничтожения.

Троянский белок и иммунитет без памяти

Дальние родственники голых землекопов, слепыши (Spalax golani и Spalax judaei), обитающие в Израиле и Сирии, тоже практически не болеют раком. Как установили ученые Университета города Рочестер (США), все дело в специальном белке IFN-бета. При трансформации обычных клеток в раковые он включает в них программу самоуничтожения.

В клетки слепышей вводили дефектные гены, заставлявшие бесконтрольно делиться. Однако уже через несколько поколений клетки резко погибали из-за некроза и апоптоза. В мертвых клеточных культурах обнаружили молекулы белка IFN-бета, который, судя по всему, и запустил программу самоуничтожения.

Это вещество относится к классу интерферонов — особых белков, вырабатываемых организмом для защиты от вирусов. При заражении они проникают в соседние клетки и меняют их так, чтобы вирус не мог проникнуть внутрь. Иногда это вызывает апоптоз, что лишает вирус возможности размножаться дальше.

В случае с раковыми клетками интерферон IFN-бета заставлял их собирать молекулы двух защитных белков — p53 и Rb, которые, в свою очередь, включали процесс самоуничтожения.

С помощью приставки Sony PlayStation 5 научились добывать криптовалюту

Игровая приставка Sony PlayStation 5 теперь умеет добывать криптовалюту. Первыми "научили" приставку майнить китайские энтузиасты, сообщает Mydrivers.

Майнерам удалось обойти программные ограничения Sony и добраться до "железа" приставки. Видеоускоритель на базе AMD Radeon с архитектурой RDNA 2 оказался неплох в добыче криптовалюты Etherium — китайцы смогли выжать из приставки 98,76 "мегахешей" при энергопотреблении 211 Вт.

Нестандартное использование приставки приведет к повышенной нагрузке на нее и вряд ли такое устройство можно будет отремонтировать по гарантии, если оно выйдет из строя.

Добытчики виртуальных "монет" на волне очередного криптовалютного бума взвинтили цена на видеокарты, буквально оставив геймеров без современных GPU. Возможно, теперь еще и обострится дефицит некстген-консолей, которых и так не хватает всем желающим.

Ученые оценили способность неандертальцев воспринимать человеческую речь

Антропологи выяснили, что слуховой аппарат у неандертальцев был такой же, как у современных людей и они могли воспринимать и воспроизводить человеческую речь, а также, скорее всего, обладали способностью общения посредством звуков. Результаты исследования опубликованы в журнале Nature Ecology & Evolution.

Один из главных вопросов в эволюционных исследованиях человека — когда появилась речь как форма человеческого общения и была ли она свойственна другим видам, кроме Homo sapiens, например, неандертальцам.

Исследователи из Испании, США и Великобритании, опираясь на данные компьютерной томографии высокого разрешения, создали виртуальные трехмерные модели структур внутреннего уха у Homo sapiens, неандертальцев и более ранних гомининов — предков неандертальцев, живших в плейстоцене в районе Атапуэрка в Испании.

Данные 3D-построений авторы ввели в биоинженерную модель и рассчитали для каждого из трех видов частотный диапазон максимальной чувствительности — полосу пропускания. Известно, что более широкая полоса пропускания позволяет использовать большее количество различимых акустических сигналов при устном общении.

Результаты показали у неандертальцев наличие более широкого диапазона пропускания по сравнению с предками из Атапуэрки. Лучше всего, по мнению ученых, неандертальцы, так же, как и современные люди, слышали в диапазоне 4-5 килогерц. Отсюда авторы делают вывод, что неандертальцы легко воспринимали речь Homo sapiens и вполне могли подражать ей, а, возможно, и имели собственную речь.

"Наличие аналогичных слуховых способностей демонстрирует, что неандертальцы обладали системой коммуникации, столь же сложной и эффективной, как современная человеческая речь", приводятся в пресс-релизе Бингемтонского университета слова руководителя исследования Мерседес Конде-Вальверде (Mercedes Conde-Valverde), профессора антропологии из Университета Алькала в Испании.

Ученые реконструировали диапазон звуков, которые неандертальцы могли слышать и, вероятно, издавать, и обнаружили, что, в отличие от более древних гомининов, неандертальцы могли слышать тот же диапазон звуков, что и современные люди, а их слух был оптимизирован для восприятия согласных.

"Одним из интересных результатов исследования стало предположение о том, что в речи неандертальцев было много согласных, — говорит еще один автор исследования Рольф Куам (Rolf Quam), профессор антропологии Бингемтонского университета. — Использование согласных — это способ включить больше информации в голосовой сигнал. Эта особенность отличает человеческую речь от коммуникативных паттернов других приматов".

Авторы отмечают, что наличие анатомического аппарата, необходимого для восприятия речи, не обязательно означает ее наличие. Для последнего еще нужно "программное обеспечение" на уровне высшей нервной деятельности. Но, скорее всего, речь у неандертальцев появилась на определенном этапе эволюции, считают ученые. Это согласуется с археологическими свидетельствами все более сложных моделей поведения, включая изменения в технологии производства каменных орудий, использования огня и различных символических практик по сравнению с более древними гомининами.

Комментарий для СМИ Посла России во Вьетнаме К.В.Внукова по случаю 20-летия принятия Декларации о стратегическом партнерстве между Российской Федерацией и Социалистической Республикой Вьетнам

1 марта 2000 г. по итогам визита Президента Российской Федерации В.В.Путина в Социалистическую Республику Вьетнама главами двух государств была принята Декларация о стратегическом партнерстве, которое уже в 2012 году было выведено на уровень всеобъемлющего.

За два десятилетия наши страны проделали большую работу по реализации масштабных и сложных задач, которые были поставлены высшим руководством России и Вьетнама. Высоко оцениваем достижения в торгово-экономической сфере, особенно после вступления в силу Соглашения о свободной торговле между странами-членами ЕАЭС и Вьетнамом в 2016 г. Оно способствовало увеличению товарооборота до 5,7 млрд долл США в 2020 г., несмотря на пандемию.

Успешно развивается кооперация в нефтегазовой области с участием СП «Вьетсовпетро» и СК «Русвьетпетро», «Роснефти» и «Газпрома». Перечень тем и направлений всеобъемлющего стратегического партнерства включает также высокие и информационные технологии, науку и образование, машиностроение, банковское дело и многие другие области. Большое внимание уделяется военно-техническому сотрудничеству, включая подготовку кадров.

Не утратили актуальности положения Декларации, касающиеся поддержки Россией и Вьетнамом формирования справедливого и равноправного миропорядка, совершенствования деятельности ООН в решении глобальных проблем, укрепления глобальной и региональной стабильности и мира.

В то же время мы понимаем, что предстоит сделать еще очень многое в непростых условиях современности. Наши страны готовы к совместной работе на благо российского и вьетнамского народов.

Куда направлены «стратегические вилы» НАТО?

В этом году штаб-квартира Североатлантического альянса намерена провести крупнейшие со времён холодной войны манёвры Defender Europe – 2021.

Нынешний год станет, как заявил недавно генеральный секретарь Североатлантического альянса Йенс Столтенберг, решающим для НАТО, имея в виду прежде всего восстановление трансатлантических отношений и дальнейшее укрепление связей между Европой и Северной Америкой. На это же обратил внимание и новый хозяин Белого дома Джо Байден, пообещав покончить с раздорами, возникшими между США и европейскими союзниками при предыдущей американской администрации, а также тесно сотрудничать в рамках альянса по всем вопросам его деятельности.

Практическим воплощением этого должно стать, по замыслу натовской штаб-квартиры, крупнейшее со времён холодной войны учение Defender Europe – 2021 («Защитник Европы – 2021»), на котором американские военнослужащие совместно с их европейскими коллегами будут отрабатывать выполнение боевых задач, стоящих перед вооружёнными силами стран альянса. Учение пройдёт, как сообщил верховный главнокомандующий объединёнными вооружёнными силами НАТО в Европе американский генерал Тод Уолтерс, в конце весны – начале лета на территории 12 государств – от стран Прибалтики на севере до Балканского полуострова на юге. В Defender Europe – 2021 примут участие около 31 тысячи военнослужащих из 26 государств НАТО и партнёров организации.

Генерал Уолтерс особо выделил то, что заморожена реализация объявленного Трампом решения о выводе из Германии 12 тысяч американских военнослужащих, некоторые из которых должны были перебазироваться в другие европейские страны-союзники, а часть – вернуться в США. На период учения в Европу будут переброшены из-за океана подразделения 1-й кавалерийской дивизии, бригада 82-й воздушно-десантной дивизии, 53-я пехотная бригадная боевая группа национальной гвардии.

В рамках предстоящих манёвров будет проведена серия отдельных поэтапных учений, призванных показать возможности НАТО в сфере переброски крупных военных сил (до нескольких дивизий сухопутных войск) в регион условного конфликта. В целом же действия союзных войск будут сосредоточены на трёх направлениях, которые польская газета Polityka назвала стратегическими вилами, у которых крайние зубья представляют соответственно северо-восточный и южный фланги НАТО, а средний – центральноевропейский фронт и «которые, если конфликт разгорится, могут слиться в один огромный, простирающийся от порога Арктики до Средиземного моря».

При этом основное внимание на предстоящих учениях, как пишет та же Polityka, будет уделено южному флангу. Дело в том, что подготовка северо-восточного и центрального направлений к возможному конфликту идёт, по оценке натовских стратегов, без особых проблем. Здесь последовательно наращивается присутствие передовых сил альянса, развивается инфраструктура, необходимая для приёма и размещения войск.

Недавно назначенный на пост министра обороны Литвы Арвидас Анушаускас заявил, что его республика готова обеспечить непрерывность передового присутствия у себя иностранных войск, прежде всего американских. С этой целью Вильнюс намерен построить на территории республики крупнейшую в Европе военную базу НАТО. Скорее всего, её объекты разместятся в Акмянском, Мажейкском, Шяуляйском, Тельшяйском районах, где уже ведутся необходимые для этого исследования.

Не отстаёт от Литвы и Латвия. Там тоже не скрывают надежд, и их на днях высказал министр обороны Артис Пабрикс, что при новом президенте США будет принято решение о размещении в республике американского военного контингента на постоянной основе. А пока в Латвии открыта, как утверждает газета министерства обороны США Stars and stripes, новая база для американских подразделений сил специальных операций (ССО). На ней будут размещены конвертопланы CV-22 из 352-го крыла специальных операций ССО, задачей которых станет заброска в угрожаемый период в тыл противника четырёх групп спецназа. По сообщениям СМИ, эти вопросы предполагается отработать на предстоящем учении, когда группа спецназа двинется по условному маршруту от Риги далеко на восток…

Не менее чем республики Прибалтики в планах натовской штаб-квартиры задействована Польша. В Варшаве, заметим, не скрывают огорчения, что не удалось превратить страну в «форт Трампа», однако продолжают инициировать размещение на польской территории на постоянной основе американских войск. Кстати, именно на Польшу возлагается задача отработать в ходе манёвров «Защитник Европы – 2021» вопросы нанесения превентивного удара, сценарий которого разработал, по сообщению издания Over Defense, военно-морской аналитический центр США. Согласно ему 30 тысяч польских военнослужащих должны будут «быстро и внезапно» уничтожить находящиеся на территории условного противника военные цели, а затем захватить и весь анклав.

Подобные, прямо скажем, провокационные устремления демонстрируют и другие страны, составляющие средний зубец натовских «стратегических вил». А вот южный фланг, которому США и НАТО придают в последнее время приоритетное значение в сдерживании России, пока, по оценке Брюсселя, не готов к выполнению стоящих перед ним задач. Впрочем, вовсе не из-за нежелания правительств стран юго-восточной Европы, некогда членов Организации Варшавского договора, превращать национальную территорию в военный плацдарм против своего бывшего союзника.

К примеру, Румыния в январе приняла отряд разведывательно-ударных беспилотников MQ-9 Reaper и примерно 90 военнослужащих ВВС США. Они разместились на 71-й воздушной базе в городе Кымпия-Турзий (уезд Клуж на северо-западе страны) и будут «выполнять задачи по сбору информации, наблюдению и воздушной разведке в поддержку операций НАТО». Сообщается также, что Пентагон намерен инвестировать более 130 млн долларов в модернизацию базы в Кымпия-Турзий, которая должна стать главным транзитным узлом для операций американских ВВС на юго-востоке Европы.

Решение руководства НАТО уделить в ходе учения «Защитник Европы — 2021» повышенное внимание своему южному флангу продиктовано, как можно судить из заявлений официальных представителей альянса, несколькими соображениями. Прежде всего в штаб-квартире альянса, где решающее слово имеют представители США, намерены продемонстрировать своё растущее присутствие в северо-западном Причерноморье в непосредственной близости от границ России. А во-вторых – отработать вопросы быстрой переброски личного состава и боевой техники и создания крупной группировки войск в этом регионе. По оценке западных экспертов, решать эту задачу пока затруднительно, так как по конвенции Монтрё водоизмещение проходящих через два черноморских пролива (Дарданеллы и Босфор) военных кораблей не должно превышать 15 тысяч тонн, что ограничивает возможности наращивания военной группировки морским путём, а насколько к тому готова сухопутная инфраструктура пока не ясно.

Поэтому спланированы проверка пропускной способности портов в Греции и на Адриатике, а также испытание автомобильных трасс переброски техники в гористой местности Балкан, которая и в прошлом веке была одним из самых сложных мест для проведения военных операций. Планируется переброска войск по воздуху и морем (через Грецию и порты на Адриатике) на Балканы — в Хорватию (полигон Слунь), Боснию и Герцеговину (полигон Маньяка) и Северную Македонию (полигон Криволак). Часть учений запланирована также в Черногории, Косово и Албании. Территория Болгарии и Румынии станет районом проведения тактико-специальных учений с пусками ракет класса «земля — земля». Многие эпизоды манёвров намечено провести в Венгрии, которая будет служить глубоким тылом «учебной войны».

Мария Томиленко, «Красная звезда»

В 2020 году доля КНР в мировой экономике составит более 17%

Заместитель директора Национального статистического бюро Китая Шэн Лайюнь рассказал в отчете China Securities Journal, что в 2020 году ВВП КНР превысил 100 трлн юаней. ВВП на душу населения в течение двух дет подряд оказывался выше $10 тыс. Исходя из среднегодового обменного курса, доля Китая в мировой экономике в 2020 году составит около 17%.

28 февраля Национальное статистическое бюро КНР выпустило ежегодный бюллетень экономического и социального развития КНР за 2020 год. Представляем некоторые данные из него.

ВВП составил 101,59 трлн юаней, что на 2,3% больше, чем в предыдущем году. Китайская экономика стала единственной крупной экономикой мира, добившейся положительного роста ВВП в 2020 году.

Добавленная стоимость добывающей промышленности достигла 7,75 трлн юаней, увеличившись на 3%.

Добавленная стоимость обрабатывающей промышленности составила 38,42 трлн юаней, увеличившись на 2,6%.

Добавленная стоимость сферы услуг выросла на 2,1%, до 55,39 трлн юаней.

Экспорт товаров и услуг привел к увеличению ВВП на 0,7%.

Годовой ВВП на душу населения оценивается в 72 447 юаней, что на 2% больше, чем в 2019 году.

За год в городах было создано 11,86 млн новых рабочих мест.

Валютные резервы Китая увеличились до 3,2165 трлн долларов США к концу 2020 года.

Средний обменный курс юаня по отношению к доллару США составил 6,8974, повысившись на 0,02% к предыдущему году.

В 2020 году Китай вывел из бедности оставшиеся 5,51 млн бедных сельских жителей.

Располагаемый доход на душу населения сельских жителей в бедных районах составил 12 588 юаней, что на 5,6% больше в реальном выражении по сравнению с аналогичным периодом прошлого года после вычета ценовых факторов.

Расходы на исследования и разработки увеличились на 10,3% и превысили 2,44 трлн юаней, что составляет 2,4% ВВП.

Количество успешных космических запусков составило 35, включая китайский зонд Chang'e-5, который доставил лунные образцы.

Треть выпускников планируют стать ИТ-специалистами

29% вы­пус­кни­ков школ пла­нируют свя­зать свою жизнь с ИТ-про­фес­сия­ми. Об этом сви­детель­ствуют ито­ги оп­ро­са вы­пус­кни­ков об­ра­зова­тель­ной ком­па­нией Maximum Education сов­мес­тно с пор­та­лом "На­вига­тор пос­тупле­ния". Иг­ро­ки рын­ка ИТ от­ме­чают, что та­кого ко­личес­тва вы­пус­кни­ков не­дос­та­точ­но для то­го, что­бы зак­рыть кад­ро­вый де­фицит.

Ели­заве­та Неу­по­кое­ва

23% опрошенных выпускников, которые намерены связать свою жизнь с ИТ, хотели бы поступить на специальность "информационная безопасность". В топ-5 популярных ИТ-направлений также вошли программная инженерия - 10%, информационные системы и технологии - 9%, прикладная информатика - 8%, прикладная информатика и математика - 7%.

Почти треть опрошенных школьников, 31%, после получения диплома по ИТ-специальности хотели бы в первый год работы получить зарплату в 30-50 тыс. руб. в месяц. 29% выпускников хотят получить зарплату 50-80 тыс. руб. в месяц в первый год работы. 27% - более 100 тыс. руб. в месяц, 13% - 80-100 тыс. руб. в месяц

Будущие ИТ-специалисты рассказали, где хотели бы работать после окончания вуза. Топ желанных мест работы возглавил "Яндекс" - там хотят работать 16% выпускников. Также в топ самых популярных компаний вошли Google (9%), Сбер (6%), Microsoft (4%), Mail.ru Group (3%).

Главной мотивацией для выбора ИТ-профессии школьники назвали перспективность направления - об этом говорят 49% опрошенных выпускников. 31% школьников заявили, что планируют выбрать для себя ИT-направление из-за того, что их ждет в будущем интересная работа. Лишь 5% опрошенных называют главной мотивацией по выбору направления "большую зарплату".

По мнению HR-директора образовательной компании Maximum Education Галины Редкокашиной, такой процент не удовлетворяет потребности в закрытии дефицита ИТ-специалистов. "На сегодняшний день, по данным Минцифры, дефицит составляет от 500 тыс. до 1 млн ИТ-специалистов. С учетом того, как сильно бизнес, да и мир в целом, диджитализировался в последнее время, ситуация может даже усугубиться. Спрос на ИТ-специалистов действительно сейчас превышает предложение. Но я бы не драматизировала ситуацию, потому что "айтишниками" в сегодняшних реалиях становятся не только выпускники вузов. Многие представители "нецифровых" профессий в течение жизни понимают потенциал ИТ-рынка и меняют свой путь в 25, 30 или 40 лет", - отмечает Галина Редкокашина.

"Мы в компании много работаем с профориентацией школьников и видим тренд на повышение осознанности в контексте выбора профессий. Да, безусловно, хайп вокруг ИТ оказывает на ребят влияние, но, на мой взгляд, школьники в целом стали подходить к выбору профессий более комплексно, начали изучать их особенности. Ценность well-being, возможности реализовать свои таланты и потенциал приобретает все больший вес. Поэтому тот факт, что про деньги пока думают лишь 5% школьников, а 31% ориентируется на интересную работу, меня только радует", - считает Галина Редкокашина.

Директор по персоналу и организационному развитию сервиса "Работа.ру" Юлия Санина отмечает, что зарплатные ожидания молодежи часто связаны с внешними факторами - городом проживания, образованием и специальностью, наличием опыта работы. "Среди профобластей сфера ИТ лидирует и является одним из главных драйвером роста зарплат на рынке труда. Это уже устоявшийся взгляд на сферу. Наш опрос показал: 39% россиян уверены, что самые высокие зарплаты предлагают именно сотрудникам в сфере ИТ. Молодые специалисты видят, какие заработные платы обещают опытным профессионалам в области информационных технологий и, соответственно, хотят получать столько же. Однако важную роль для любой профессии играет опыт, который и влияет на уровень заработной платы. Поэтому на первых этапах начинающие ИТ-специалисты могут получать зарплату в пределах рыночной, но меньше, чем они сами хотели бы. Такая ситуация легко поправима. С ростом опыта увеличивается и уровень квалификации молодого специалиста. А вместе с ним и растет уровень оплаты труда", - считает Юлия Санина.

"ИТ-специалисты довольно требовательные, для них важны не только высокие зарплаты и карьерный рост, но и более специфические условия - привлекательность и разнообразие рабочих задач и проектов, удобный график, полная или частичная удаленка, наличие современного оборудования и стека технологий. Такие завышенные ожидания формируют отрасль, поэтому все перечисленные ценности и условия ИТ-специалисты находят на рынке труда. Кстати, именно поэтому многие их них предпочитают работу в корпорации, а не в стартапе", - подчеркивает Юлия Санина.

"29% процентов выпускников - это 203 тыс. специалистов. По исследованиям АПКИТ, годовая потребность в ИТ-специалистах составляет 143 тыс. специалистов.

Если принять условие, что 100% выпускников окончат обучение в вузе, то такой процент вполне может закрыть дефицит кадров, однако на практике работают по специальности только около 70% выпускников. Итого получаем 142 тыс. специалистов. Можно говорить, что данный процент выпускников закроет потребности в ИТ-отрасли, но риски есть всегда", - считает руководитель комитета ассоциации "Руссофт" по развитию и подготовке кадров, директор департамента образования ГК Astra Linux Федор Кирдяшов.

"Заработная плата соответствует тому, что сейчас есть на рынке и действительно может принимать значения от 30 тыс. до 100 тыс. руб. Конкретный уровень заработной платы зависит от конкретного направления и компетенций выпускника", - комментирует Федор Кирдяшов.

Технический руководитель образовательных проектов, руководитель направления ИТ-чемпионатов Mail.ru Group Дмитрий Санников отмечает, что ИТ-отрасль привлекает молодых людей не только зарплатами, но и возможностями карьерного роста и перспективами. "Например, мы видим по аудитории all cups (международная платформа для обмена опытом между ИТ-специалистами и компаниями), что соискатели смотрят не только на размер зарплаты, но и на сложность и амбициозность задач и проектов, над которыми им предстоит работать. Способность работодателя предложить интересные технологические задачи зачастую является решающим фактором при выборе места работы, как для начинающих, так и для опытных ИТ-специалистов. Многие начинают интересоваться ИТ значительно раньше, чем поступают в вузы. Часть из них уже имеет сформированное представление, в какой сфере они хотят развиваться", - подчеркивает Дмитрий Санников.

"В 2020 г. выпустилось порядка 2 млн школьников. Из них примерно 1,3 млн - 9-классников и около 0,7 млн - 11-классников. По словам Голиковой, на участие в едином государственном экзамене в 2020 г. было заявлено 713 673 человека, из них 620 543 - выпускники текущего года. Если брать 29% от тех, кто сдавал ЕГЭ - беру именно от этого числа, так как без ЕГЭ сейчас в вуз не поступить и это только 11-й класс, - то это чуть больше 200 тыс. человек. В то же время по заявлениям Минцифры дефицит кадров в сфере ИТ по разным оценкам составляет от 500 тыс. до 1 млн человек. Кроме того, количество бюджетных мест на ИТ-специальности сейчас - всего 80 тыс., увеличить до 120 тыс. их планируют только к 2024 г. К сожалению, у меня нет данных о количестве коммерческих мест в вузах, но даже если их достаточно, чтобы покрыть весь имеющийся спрос, дефицит все равно сохранится. Возможно, выпускники ИТ-специальностей колледжей несколько "сгладят" картину, но, к сожалению, у работодателей в РФ еще не сформировалось достаточно доверия к этой категории выпускников, особенно в высокотехнологичных отраслях. Дополнительным негативным фактором, увеличивающим дефицит на внутреннем рынке, был и остается отток специалистов за рубеж", - отмечает вице-президент по науке и образованию ГК InfoWatch Андрей Зарубин.

По его мнению, вопрос зарплаты ИТ-специалистов сильно варьируется от региона и специализации. "То есть если брать ИТ специалиста "эникейщика", вряд ли стоит рассчитывать на высокие зарплаты, а вот DevOps-инженеры, опытные программисты и специалисты по кибербезопасности в данный момент являются серьезным дефицитом, оттого и уровень ЗП у них значительно выше. Выпускникам в первый год работы не стоит рассчитывать на суммы свыше 30-40 тыс. руб., и речь идет не обо всех регионах, где-то такой уровень может оказаться и меньше", - подчеркивает Андрей Зарубин.

"Из исследования не очень понятно, какова абсолютная цифра желающих, если аппроксимировать ее на всех выпускников страны в этом году. По данным на начало 2020 г., в России продолжает наблюдаться дефицит ИТ-кадров. На момент проведения исследования в отрасли информационных технологий работало порядка 1,8 млн человек. Это 2,4% от экономически активного населения. В других странах показатель значительно выше: в целом по Европе - 3,9%, а в Финляндии - 7%. В России необходимо подготавливать 222 тыс. высококвалифицированных и 76 тыс. ИТ-специалистов средней квалификации ежегодно. А к 2024 г. из-за государственных и частных инициатив в сфере цифровизации экономики и развития технологий интернета вещей и искусственного интеллекта потребуется готовить уже 290-300 тыс. высококвалифицированных кадров", - отмечает директор департамента разработки ПО компании "Рексофт" Николай Сокорнов.

"Пожелания школьников вполне оправданны. По опыту "Рексофта" многие ребята начинают свой карьерный путь в разработке программного обеспечения с третьего курса с позиции стажера. Таким образом, к окончанию вуза они вполне могут получать желаемую зарплату, если будут работать на постоянной основе и прокачивать свои навыки в реальных проектах. Все зависит от желания и трудоспособности конкретного человека", - считает Николай Сокорнов.

Эксперт уверен, что низкая заинтересованность в вопросах зарплаты при выборе профессии говорит о правильной мотивации молодого поколения. "Для большинства профессионалов возможность участвовать в интересном проекте - это главная составляющая хорошей работы. И в этом вопросе я бы порекомендовал ребятам обратить внимание не только на крупные корпорации, но на профессиональные компании по разработке софта, такие как "Рексофт". Здесь у разработчика всегда есть возможность поработать с разными проектами и технологиями. Сегодня ты пишешь софт для внутренней банковской системы, через полгода делаешь личный кабинет для интернет-портала крупного ретейлера, а потом работаешь над сложным алгоритмом оптимального маршрута доставки для международной логистической компании. Идя же в продуктовую ИТ-компанию или банк, разработчик точно понимает, что в ближайшие несколько лет он будет заниматься одним и тем же проектом или продуктом. Именно поэтому многие программисты выбирают для развития карьеры именно сервисные компании. Здесь они могут, не меняя место работы, заниматься абсолютно разными и всегда крайне интересными проектами. Ведь нас привлекают только тогда, когда нужно сделать что-то уникальное, то, чего еще нет на рынке, и разработчики гордятся этим и ценят свои компании", - считает Николай Сокорнов.

"То, что 29% выпускников планируют связать свою жизнь с ИТ-специальностями, звучит оптимистично - по оценкам правительства РФ, к 2024 г. потребность в ИТ-кадрах увеличится до 300 тыс. человек. Но проблема кадрового дефицита связана не только с количеством ИТ-специалистов, но и с качеством образования. Сейчас университетская программа больше ориентирована на фундаментальные теоретические знания, а не на прикладные навыки. Отсюда разрыв между образованием и тем, что в реальности происходит на рынке. И несмотря на ряд мер, например, программу "Стартап вместо диплома", и активное сотрудничество ИТ-компаний с вузами и школами, такие практики еще не стали общеотраслевым стандартом", - отмечает директор по трансформации бизнеса и HRD ИТ-компании "Крок" Полина Хабарова.

"Адекватность зарплатных ожиданий выпускников сложно оценивать без контекста - например, с каким опытом они планируют выйти из университета. Если это только теоретические знания и несколько учебных проектов - диапазон в 30-50 тыс. кажется более реалистичным, это среднее зарплатное предложение для стажерских позиций на рынке. Для специалиста уровня джуниор с опытом коммерческих проектов размер зарплаты соответственно увеличивается. Однозначного ответа здесь нет - все зависит от конкретных способностей и профессионального бэкграунда кандидата. В то же время, по данным исследования Future Today, 93% студентов готовы работать бесплатно, чтобы получить первый опыт и громкое имя в резюме", - подчеркивает Полина Хабарова.

"Оплата труда в ИТ сейчас одна из самых высоких на рынке, поэтому она перестала быть фактором, который оказывает существенное влияние на выбор места работы - в средней вилке уровень зарплаты не будет критично отличаться от компании к компании. В связи с этим на первый план при выборе работодателя выходят масштаб задач, перспективы и разнообразие карьерных треков, возможность гибко сочетать работу и личную жизнь, атмосфера и профессионализм коллектива. Интересно, что этот фактор также не влияет на выбор зрелых специалистов: по данным исследований, зарплатные ожидания стоят лишь на последнем месте в топе значимых критериев. С другой стороны, это говорит об осознанности выбора профессии и ослаблении гонки за "модными" специальностями, что увеличивает шансы сократить кадровый дефицит и увеличить процент выпускников, которые после завершения обучения в вузе будут работать в ИТ-индустрии", - считает Полина Хабарова.

Директор департамента по управлению персоналом "Техносерв Консалтинга" Кристина Соколова уверена, что 29% выпускников школ, желающих связать свою жизнь с ИТ-профессиями, недостаточно для закрытия кадрового дефицита. "Во-первых, потому, что в сфере ИТ есть множество технических стеков и совсем необязательно эти 29% распределятся по тем направлениям, где ощущается наибольший кадровый голод. Вряд ли можно представить, что все пойдут в Java-разработчики, тестировщики или аналитики. Во-вторых, исходя из количества офферов на одного кандидата - сегодня их число доходит порой до 12-15, - 29% - это совсем немного. Особенно учитывая, что мы живем в век цифровизации, когда ИТ-специалисты задействованы во всех отраслях. Цифра должна быть равна как минимум 50%", - отмечает Кристина Соколова.

"Мы не испытываем трудностей с набором людей в нашу стажерскую программу, а за год мы проводим порядка шести-восьми программ по 25 человек. И за две недели формируется пул стажеров. На первый месяц берем людей без заработной платы, либо за символическую заработную плату в 30-35 тыс. руб.: они сами готовы работать для получения практических знаний и опыта, так как фактически три месяца начинающие специалисты учатся, как в институте: лекции, занятия, домашние задания, а потом распределяются по проектам под руководством тимлида. Это говорит о том, что выпускники и учащиеся последних курсов институтов смотрят на вещи адекватно, понимают, что для того, чтобы зарабатывать много, нужно сначала запастись знаниями. А знания тоже дорого стоят, особенно хорошо это понимают те, кто оканчивал платные вузы. Кроме того, первые месяцы работы позволяют вчерашнему студенту определиться с правильностью выбора. У нас, например, отток из стажерской программы - около половины. И причина в том, по отзывам стажеров, что через месяц-полтора люди понимают, что выбрали неблизкий им профиль, и идут переквалифицироваться. Знания и время для самоопределения не могут стоить компании дорого. При этом нельзя сказать, что они себя "дарят" компании: компания дает им возможность повысить свою капитализацию. Через шесть-восемь месяцев специалисты хотят, и весьма справедливо с оглядкой по рынку, драматического роста заработной платы, и их доход, как правило, увеличивается в два раза", - подчеркивает Кристина Соколова.

"Зарплаты специалистов ИТ-рынка растут с наивысшей динамикой, если сравнивать с другими индустриями. Эта индустрия предлагает высокие заработные платы, если ты специалист минимум с годовым опытом. Как показывают наши собственные HR-исследования, основная мотивация для сотрудников ИТ-компаний сегодня - доход. Как только в экономике исчезает ощущение стабильности, уровень зарплаты начинает превалировать над всеми прочими факторами", - считает Кристина Соколова.

Стоимость экспорта иранских полезных ископаемых за 10 месяцев составила более $5,612 млрд.

Стоимость экспорта иранских полезных ископаемых за первые 10 месяцев текущего 1399 иранского календарного года (с 21 марта 2020 года по 19 января 2021 года) составила более 5,612 миллиарда долларов.

Согласно статистике Таможенного управления Исламской Республики Иран (IRICA), за указанный период из страны было экспортировано более 34 090 000 тонн горнодобывающей и минеральной продукции, сообщает Mehr News.

Данные показали, что более 3,9 млн. тонн продукции горнодобывающего и промышленного сектора на сумму более 762 296 000 долларов США было экспортировано на целевые рынки в иранском месяце Дей (с 21 декабря 2020 года по 19 января 2021 года).

Стальные слитки и изделия, катодная медь и слитки алюминия составили максимальную долю экспорта в горнодобывающем и минерально-промышленном секторе в этот период.

Барбара Вудворд: есть много областей, в которых мы можем работать с РФ

В воскресенье завершилось председательство Великобритании в Совете безопасности ООН. Впервые заседаниями Совбеза руководила постпред Барбара Вудворд, за плечами которой опыт работы в том числе в посольствах в России и Китае. В интервью РИА Новости она рассказала о сферах, в которых Лондон и Москва могут сотрудничать, о том, поможет ли "Спутник V" наладить отношения РФ и Запада, о будущем СВПД и переговорах в сфере контроля над вооружениями, а также о том, могут ли постоянные члены СБ ООН лишиться права вето. Беседовал Алан Булкаты.

– У вас уникальный опыт: вы работали в посольствах в двух странах, являющихся постоянными членами Совбеза, – в России и в Китае. Означает ли такой бэкграунд, что форин-офис решил с вашим назначением как-то изменить свой подход к России и Китаю в Совете безопасности?

– Нет, я не думаю, что это говорит об изменении подхода Великобритании. Я думаю, что наша работа в ООН, с момента ее основания 75 лет назад, заключалась в сотрудничестве по вопросам, представляющим общий интерес, в следовании ценностям и принципам ООН, в исполнении нашего мандата в качестве страны пятерки постоянных членов Совета безопасности и в поддержании международного мира и безопасности. Конечно, у меня свой опыт за плечами, мои коллеги по Совбезу обладают своим опытом, и повестка дня меняется. Например, в прошлом месяце мы обсуждали риски, которые представляет для международного мира и безопасности изменение климата, риски, которые COVID может представлять для международного мира и безопасности. Великобритания последовательно придерживается ценностей ООН и старается поддерживать международный мир и безопасность, насколько это в наших силах.

– В двух словах можете рассказать о ваших приоритетах при взаимодействии с Россией в СБ ООН?

– Думаю, это то же, о чем мы только что говорили. Ценности и принципы ООН, мандат Совета безопасности (в частности, пятерки постоянных членов) по поддержанию международного мира и безопасности также актуальны сегодня, как и при создании ООН 75 лет назад. Великобритания и Россия являются постоянными членами. И поэтому я думаю, что обе страны несут серьезную ответственность.

Думаю, что мы можем сотрудничать по ситуациям в Йемене – там 16,2 миллиона человек сталкиваются с голодом – и в Ливии, где, очевидно, есть вопросы относительно поддержки нового временного правительства и вывода иностранных сил. И есть области, в которых наши подходы различаются: Сирия, Украина, Белоруссия. И мы должны учитывать эти сферы. Однако важнее всего то, что мы можем поручить ООН и соответствующим правительствам обеспечивать мир и безопасность, а не препятствовать этому.

– На днях сенат США утвердил Линду Томас-Гринфилд на должность постпреда при ООН. Каких изменений во взаимодействии США и европейских партнеров в СБ ООН вы ожидаете?

– При новой администрации США мы слышали много заявлений об их возвращении на международную арену – возврате к многостороннему подходу, что Линда Томас-Гринфилд приветствовала, выступая на слушаниях (в сенате – ред.) и заявив, что ООН должна находиться в центре этого (процесса – ред.). Мы видели выступление президента Байдена в госдепартаменте, в котором он снова говорил о США на международной арене и важности мультилатерализма.

Так что мы горячо приветствуем возвращение США. В частности, я думаю, что это их возврат к взаимодействию по некоторым из давних проблем мира и безопасности (мы упомянули Сирию, мы не особо коснулись еще Африки) и в то же время их подключение по неотложным вопросам сегодняшнего дня, новейшим угрозам миру и безопасности, таким как COVID. Это их возврат в ВОЗ, их вклад в COVAX, а, значит, в снижение рисков, которые представляет коронавирус. Но и по климату – их возвращение в Парижское соглашение действительно чрезвычайно приветствуется. И на мероприятии, которое прошло во вторник под председательством нашего премьер-министра, прозвучал не только голос Дэвида Аттенборо. Мы очень четко услышали от Джона Керри о национальных обязательствах США в вопросе климатической безопасности, а также об их международных обязательствах. Так что, полагаю, сейчас у нас есть реальная энергия и возможности для очень тесного сотрудничества по этим насущным вопросам.

– Не так давно на Мюнхенской конференции президент США Джо Байден выступил с довольно резкими словами в адрес РФ. Означает ли это, что России следует готовиться к росту полемики с европейскими странами и США в Совете безопасности?

– Как мы только что сказали, есть много областей, в которых мы можем работать с Россией, мы хотим работать с Россией. И США очень открыты. Продление СНВ-3 я считаю одним из наиболее очевидных положительных примеров. Но, думаю, мы также должны четко понимать, что наш ответ (и я подозреваю, что то же самое будет верно и применительно к США) в отношении России, будет зависеть от политического выбора, который сделает Россия. Когда Россия решает блокировать гуманитарные коридоры в Сирии, когда мы смотрим на незаконную аннексию Крыма, когда мы думаем об отсутствии уважения к территориальной целостности Украины, я боюсь, что Россия не может ждать ничего, кроме международного осуждения.

– США заявили, что готовы участвовать в переговорах в формате "5+1" с Ираном о будущем СВПД. Когда вы ожидаете такую встречу? И на каком уровне она должна пройти?

– Прежде всего следует сказать, что мы глубоко обеспокоены систематическим и продолжающимся невыполнением Ираном своих ядерных обязательств в рамках СВПД. И самое главное, чтобы Иран вернулся к соблюдению (условий СВПД – ред.). Это важнейший момент. И мы, Великобритания, весьма приветствуем обязательство, данное президентом Байденом, о том, что, если Иран вернется к соблюдению сделки, США снова присоединятся к соглашению, а также будут стремиться к его укреплению и продлению. И тогда это дает важную возможность возобновить взаимодействие между Ираном и США, а затем перейти к реализации целей СВПД. Думаю, что это самая важная вещь на данный момент.

– Означает ли это, что Великобритания считает, что Иран должен сделать первый шаг навстречу США в этом отношении?

– Нет, я думаю, суть в том, что обе стороны согласны с тем, что СВПД – это то место, где они хотят быть. Президент Байден очень четко дал понять, что если Иран вернется к соблюдению (условий сделки – ред.), то США снова войдут в соглашение. Так что определенно есть возможность для договоренности и возможность начать взаимодействие между США и Ираном, а затем, как я сказала, осуществить цели СВПД. И это должно быть нашей главной целью.

– Есть ли у вас идеи, какие шаги нужно предпринять "на земле" для движения навстречу друг другу?

– Ситуация "на земле" развивается довольно быстро, мы видели, как генеральный директор МАГАТЭ посетил Иран в минувшие выходные, и, очевидно, дальнейшие обсуждения продолжаются.

– Есть ли для Ирана некая точка невозврата, если мы говорим о будущем СВПД?

– В действительности ситуация настолько деликатная и чувствительная, что спекуляции, наверное, в данный момент совсем не на пользу. Мы уже прошли крайний срок – 23 февраля (Иран с 23 февраля ограничил инспекционную деятельность МАГАТЭ в стране – ред.). В минувшие выходные генеральный директор МАГАТЭ находился в Иране. И мы знаем, что из этого вышло. Думаю, сейчас важно, чтобы у нас была возможность вернуть СВПД в нужное русло.

– Совет безопасности принял в пятницу подготовленную Великобританией резолюцию о временном прекращении огня в зонах конфликтов для проведения там вакцинации. Вы думаете, это сработает?

– Как вы знаете, никто из нас не находится в безопасности, пока все мы не будем в безопасности. Что касается вакцин от COVID, во многих странах наблюдается значительный прогресс. Около 60 государств сейчас развертывают программы вакцинации. Второй этап заключается в распространении вакцин (механизмом – ред.) COVAX в 92 государствах-членах, и вот сейчас этот этап начался с доставки вакцин в Гану. Но остаются еще 160 миллионов человек, которые живут в государствах, затронутых конфликтами, либо были вынуждены переехать из-за конфликтов. И это было в центре нашей дискуссии с участием министра иностранных дел (Великобритании – ред.) на прошлой неделе. На этом фоне, как вы знаете, Совет безопасности принял резолюцию, опирающуюся на прошлогоднюю резолюцию №2532, с целью достижения перемирий, чтобы охватить все эти 160 миллионов человек. Подобное уже делалось ранее. В течение двух дней в Афганистане в начале 2000-х 35 000 медработников привили от полиомиелита 5,7 миллиона детей.

– Планируете ли вы какие-то еще шаги в смысле подготовки каких-либо других резолюций?

– Впереди еще много всего. Будет много вопросов, касающихся мира и безопасности. Так, например, Великобритания очень заинтересована в продвижении работы, касающейся проблемы свободы религий и вероисповеданий в конфликтах. У нас будет заседание по "формуле Арриа" (неформальная встреча членов Совбеза – ред.) по данному вопросу в этом месяце, и мы посмотрим, где мы находимся по этому вопросу. Так что впереди много работы над резолюциями.

– Считаете ли вы возможным введение санкций СБ ООН против военного руководства Мьянмы?

– В самом начале нашего председательства у нас была дискуссия по Мьянме в Совете Безопасности – 2 февраля, и мы согласовали мощное заявление 4 февраля. В нем была выражена наша глубокая озабоченность в связи с действиями военных, и звучал призыв к немедленному освобождению всех задержанных, подчеркивалась важность поддержки демократических институтов, и выражалась обеспокоенность из-за ограничений в отношении гражданского общества и журналистов. Важно, что было проявлено единодушие (при подготовке заявления Совбеза – ред.). У нас не было такого уровня единодушия с 2008 года. Полагаю, что любые дальнейшие шаги должны согласовываться и потребуют последующего обсуждения между членами Совета, так что мы открыты для этого.

– Ничего более конкретного на этот счет?

– Пока у меня нет никаких планов на этот счет, но, как я уже сказала, мы внимательно следим за ситуацией.

– Недавно авторитетный медицинский журнал The Lancet написал о российской вакцине "Спутник V". Издание выяснило, что вакцина довольно надежна и безопасна. Считаете ли вы, что "Спутник V" может как-то помочь улучшить отношения между Россией и Западом на фоне нашей общей борьбы с коронавирусом?

– Это действительно важная отправная точка – общая борьба с COVID. И я считаю, что международные ответные меры по разработке, производству и распространению вакцин должны основываться на сотрудничестве, а не на конкуренции. Так что мы приветствуем любой прогресс, достигнутый в деле обеспечения мира надежными вакцинами. Я знаю, что The Lancet дал положительную оценку, но, насколько я понимаю, вакцина "Спутник V" еще не была представлена на одобрение ни в регулирующие органы здравоохранения Великобритании, что будет иметь важное значение для внедрения (вакцины – ред.) в Соединенном королевстве, ни в ВОЗ. Я считаю, это важные моменты.

Конечно, Великобритания очень гордится своим вкладом в нашу собственную программу вакцинации: разработкой вакцины AstraZeneca и нашим вкладом в (механизм – ред.) COVAX. Поэтому ключевой момент в том, чтобы Россия продолжала работать с международным сообществом, используя общие платформы – COVAX и ВОЗ – и помогая совместно распространять вакцину среди наиболее нуждающихся, как только она получит одобрение от ВОЗ. Потому что это важно для укрепления доверия.

И я думаю, также важно, чтобы мы больше не видели атак дезинформации ни из России, ни откуда-либо еще, против других программ вакцинации, которые были одобрены. Потому что это может замедлить вакцинацию и, следовательно, отдалить момент, когда мы всех привьем. Так что я надеюсь, что этого не будет.

– Пара уточнений. Насколько я знаю, Россия подала вакцину в ВОЗ и ожидает одобрения. Но вы упомянули о некой дезинформации. Вы не могли бы в двух словах сказать об этом? Что вы подразумеваете под дезинформацией?

– Ну, мне кажется, что были разные попытки дискредитировать различные вакцины, программы вакцинации, ни одна из которых не помогла укрепить доверие среди населения, которое получает вакцины. Мы стали свидетелями очень успешного запуска (программ по вакцинации – ред.) в Великобритании, например, в Израиле. И я думаю, что в этом есть положительная динамика. Но действительно важно помочь людям понять, что вакцины подлежат очень тщательному тестированию и регулированию, прежде, чем препараты будут одобрены национальными регулирующими органами или ВОЗ для использования. И следовательно пропаганда против различных вакцин с целью сорвать процесс совершенно не помогает.

– Честно говоря, я не слышал какой-либо дезинформации с российской стороны. Вы слышали, что президент РФ Владимир Путин предложил российскую вакцину для сотрудников ООН? Какова ваша позиция по этому поводу? Готовы воспользоваться этим предложением?

– Здесь важны два момента. Во-первых, ООН – и Совету Безопасности, и Генеральной ассамблее – удалось продолжить выполнять свои функции, несмотря на ограничения, связанные с эпидемией COVID. И людей в целом удалось уберечь. У нас было несколько случаев, но в целом люди в безопасности. Это действительно важно.

Конечно, мы хотели бы вернуться к большему количеству очных заседаний, если бы могли. Но я думаю, очень важно, чтобы дипломаты не требовали какого-то особого отношения к себе, когда речь идет о вакцинах. Мы знаем, что мы важные сотрудники, то, что мы делаем, важно.

Но здесь, в Нью-Йорке, важно то, что мы являемся сотрудниками, которые могут минимизировать риски в нашей работе, работая удаленно. Вот отличие от людей, которым нужно находиться в зданиях, водить автобусы, обучать детей или работать в больницах. Так что, я считаю, что они должны быть в приоритете. Мы дождемся своей очереди в соответствии с планом вакцинации Нью-Йорка.

– Довольно смелые слова. Но, насколько мне известно, пока право на вакцинацию имеют только приоритетные группы в Нью-Йорке – это люди старше 65 лет. Вам не кажется, что, учитывая, что Совет Безопасности и Генассамблея все еще не могут работать в полномасштабном очном формате, необходимо провести срочную вакцинацию тех, кто участвует в заседаниях СБ? Вы не считаете, что было бы полезно лично участвовать в заседаниях?

– Нет, все мы хотели бы вернуться к очным заседаниям, когда это будет безопасно. Но я думаю, сложно утверждать, что мы не можем снизить риски, работая на удалении, тогда как этого не могут позволить себе другие работники. Так что, если вы водите автобус, если вы уборщик, если вы оказываете услуги в больницах или в образовательных учреждениях, то вы вынуждены поддерживать контакт с другими людьми, и вы не можете выполнять свою работу каким-либо другим способом. Я думаю, что это как раз те люди, которые должны быть в приоритете. Вы абсолютно правы, программа вакцинации в Нью-Йорке уже идет. Так что некоторые сотрудники ООН, отвечающие ряду критериев, будь то возраст или факторы здоровья, уже были вакцинированы. И наша очередь придет. И я думаю, правильно, что мы не претендуем на особую привилегию в этом вопросе.

– Недавно США и РФ договорились о продлении Договора СНВ-3. ООН заявила, что это продление даст время на переговоры о новых соглашениях по контролю над ядерными вооружениями. США добиваются включения Китая в некие новые договоренности. Россия считает, что было бы справедливым в таком случае подключить к ним Великобританию и Францию как ядерные державы. Считаете ли вы возможным присоединение Великобритании и Франции к новым договоренностям между США и РФ по контролю над вооружениями? Когда это может произойти и при каких условиях?

– Прежде всего нужно отметить, что Великобритания очень твердо привержена сохранению эффективного международного контроля над вооружениями, разоружению и нераспространению. Во-вторых, мы искренне приветствуем продление на пять лет СНВ-3, о котором договорились США и Россия. Я думаю, это очень важно.

Но СНВ-3 – это только часть общей картины. Как вы знаете, с момента заключения СНВ-3 мы наблюдали разработку и развертывание ядерных систем вооружения, не охватываемых СНВ-3 или любым другим соглашением о контроле над стратегическими вооружениями. Это одна проблема.

И вторая проблема связана с отсутствием прозрачности в отношении доктрин или расширения ядерных программ, что увеличивает риск просчета. Это очень серьезно. Что мы собираемся с этим делать – мы безусловно взглянем на любые новые предложения, которые будут исходить от США, России и Китая, или от любого сочетания (стран – ред.).

Но я хотела бы подчеркнуть, что Великобритания уже предприняла очень существенные шаги в направлении выполнения своего обязательства по ядерному разоружению в соответствии со статьей 6 ДНЯО. Таким образом, мы поддерживаем надежный минимум ядерного сдерживания, у нас единственная система доставки, и мы открыты и прозрачны в контексте нашей доктрины. Так что на данный момент мы считаем, что полностью выполняем свои обязательства, мы осознаем новые проблемные сферы и сферы риска и остаемся открытыми для дальнейших дискуссий.

– Считаете ли вы, что Китай должен присоединиться к этому двустороннему соглашению между США и Россией?

– Если Китай заинтересован и способен, и желает соответствовать критериям, то это будет важным дополнением к построению ядерной стабильности и эффективного контроля над вооружениями, но это, скорее, зависит от точки зрения Китая.

– Некоторое время назад звучали рассуждения о необходимости ограничить право вето для России и Китая. Как вы относитесь к этому, считаете ли вы, что необходимо как-то ограничить их право вето?

– Я думаю, что вопрос о реформе Совета безопасности и привилегиях участия в пятерке постоянных членов остается очень острым даже сейчас. Это вето было неотъемлемой частью создания ООН после Второй мировой войны. Оно (право вето – ред.) закреплено в уставе ООН, для изменения которого потребовалась бы ратификация пятерки постоянных членов СБ.

Так что я думаю, что с практической точки зрения реальный вопрос об ограничении права вето не стоит. Но я полагаю, важнее, особенно в сегодняшнем мире, спустя 75 лет после основания ООН, то, как мы, будучи пятеркой постоянных членов СБ, используем это право вето.

Великобритания не использовала свое вето более 30 лет. Но еще более важно, как мы считаем, что ни один член совета не должен голосовать против заслуживающих доверия резолюций в ситуациях, когда происходят массовые зверства. И это касается и пятерки постоянных членов. Так что, с нашей точки зрения, вопрос, скорее, заключается в использовании права вето, а не в его существовании.

Я должна сказать, что мы сожалеем в связи с тем, как Россия и Китай использовали свое право вето, в частности по Сирии, что стоило жизней, что продлило страдания, и усложнило ситуацию "на земле" и, полагаю, нанесло фундаментальный ущерб репутации Совета безопасности. Поэтому я считаю, что предмет для беспокойства это то, как используется вето, а не то, что оно существует. А если оно применятся ответственно, и при этом не причиняется вред, то, думаю, тогда это меньшая из проблем.

– Не считаете ли вы нужным принять какие-либо процедурные меры для того, чтобы как-то рассмотреть упомянутые вами ситуации?

– Мы много времени уделили рассмотрению, например, ситуации в Сирии. Вы знаете, что конфликту уже 10 лет. И мы видели множество вето со стороны России и Китая за эти 10 лет. Думаю, что это весьма прискорбно, прежде всего для народа Сирии и ситуации "на земле", а также для репутации Совета безопасности. Так что это тема, о которой стоит подумать.

– Президент РФ Владимир Путин предложил провести саммит лидеров стран – постоянных членов СБ ООН. Какие вопросы Великобритания хотела бы поднять на этой встрече?

– Думаю, когда у нас будет возможность провести подобную встречу (и я знаю, что это остается очень актуальной темой), в центре повестки обсуждения лидеров "пятерки" должны быть вопросы международного мира и безопасности. И на данный момент, я думаю, это темы, касающиеся COVID и климата, но это меняющаяся повестка. И нам нужно как следует подумать над этим. Но актуальные вопросы международной безопасности должны быть во главе повестки любой подобной встречи.

Великобритания. США. Китай. ООН. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция. Медицина > ria.ru, 1 марта 2021 > № 3659443 Барбара Вудворд

Восемь стран договорились ловить меньше сайры

Комиссия по рыболовству в северной части Тихого океана (СТО, NPFC) сократила на 40% возможный вылов сайры в 2021-2022 гг. Эта мера вводится как для промысла в открытом море, так и для добычи в исключительных экономзонах России и Японии.

До настоящего времени общий возможный вылов сайры составлял 556,25 тыс. тонн в год. Из них 330 тыс. тонн выделяли для промысла в открытом море, 226,25 тыс. тонн – для исключительных экономических зон России и Японии. Лимиты распределяются среди восьми стран – участниц NPFC.

Теперь общий объем добычи сокращен до 333,75 тыс. тонн в год (198 тыс. тонн в открытом море, 135,75 тыс. тонн – в ИЭЗ России и Японии), пишет The Japan Times.

Как сообщает корреспондент Fishnews, в прошлом году проблемы с уловами сайры испытали практически все страны, добывающие эту рыбу. Сокращение объемов вылова активно лоббировал Токио. По информации The Japan Times, японцы считают, что в ИЭЗ страны сайры стало меньше из-за ее перелова китайским и тайваньским флотом в открытом море. За счет снижения лимитов NPFC планирует добиться восстановления популяции.

Отметим, ученые Тихоокеанского филиала ВНИРО считают, что сокращение российских уловов сайры вызвано уменьшением запасов и изменением схемы нагульных миграций.

Комиссия по рыболовству в северной части Тихого океана создана в 2015 г. по инициативе прибрежных стран. В NPFC входят Россия, Канада, Соединенные Штаты, Китай, Южная Корея, Тайвань, Япония и Вануату. Кроме того, «сотрудничающей недоговаривающейся стороной» является Панама. Цель комиссии – сохранение и устойчивое использование запасов в Северной Пацифике.

Fishnews

Производство серебра в мире снизилось в 2020 году на 6%

Согласно предварительным данным Геологической службы США (USGS), мировая добыча серебра составила в 2020 г. 25 тыс. т, на 6% меньше, чем в 2019 г. (26,5 тыс. т). В USGS снижение объемов добычи серебра связывается в основном с временным закрытием рудников в Китае, Мексике и Перу в ответ на пандемию COVID-19.

Наибольшее количество серебра было добыто в Мексике (5600 т). В Перу и Китае добыча драгметалла составила 3400 и 3200 т соответственно. В девяти из десяти добывающих серебро странах наблюдалось снижение добычи драгметалла, тогда как в США увеличили его производство на 2%.

По данным GlobalData, в 2020 г. мировая добыча серебра составила 849,7 млн унций (-2,4% год к году).

В GlobalData прогнозируют рост мирового производства серебра в 2021 г. на 8,1%, до 918,3 млн унций, а к 2024 г. оно должно превысить 1 млрд унций. В сравнении с показателем 2020 г. производство серебра увеличится к 2024 г. на 17,7%. В Мексике, Перу и Китае производство серебра совокупно должно вырасти, согласно прогнозу аналитиков, с 393,9 млн унций в 2021 г. до 443,9 млн унций в 2024 г.

Россия и Турция пересматривают направления экспорта стальной продукции

После значительного роста стального импорта в ЕС в 2017-2018 гг. были введены в середине 2018 г. ограничения на импорт сроком на три года, срок действия которых истекает 30 июня 2021 г. В результате импорт углеродистых сталей в 2020 г. сократился на 15,4% до 20 млн. тонн, сообщает Platts.

В какой-то степени эти было связано с ростом импорта в Китай для удовлетворения собственного внутреннего спроса на сталь, а рост международных цен на сталь сделал импорт стальной продукции в ЕС менее привлекательным. В 2020 г. Китай стал крупным импортёром полуфабрикатов – российский НЛМК в октябре прогнозировал высокий уровень китайского импорта слябов минимум до апреля 2021 года несмотря на то, что фрахтовые ставки при поставках в Китай выше на $20-30 за тонну, чем при поставках в Европу.

Турецкие металлурги ожидают в 2021 году роста экспорта своей продукции на 10% до 23 млн. тонн после спада на 2,8% (20,6 млн. тонн) в 2020 г. Турция продолжает диверсифицировать свой экспорт на фоне сохраняющихся торговых барьеров в ЕС и США – по утверждению CIB, Турецкого союза экспортёров стали, Турция поставляет стальную продукцию в 197 стран. Председатель CIB Аднан Аслан ожидает, что 2021 г. станет очень позитивным даже если экспорт в ЕС и США останется ограниченным: «С постепенным уходом Китая с рынков Африки, Дальнего Востока и Южной Америки Турция вполне может начать доминировать на этих рынках».

Российский импорт г/к рулонной продукции в ЕС уверенно занял второе место – за январь-ноябрь 2020 г. в ЕС было поставлено 1,27 млн. тонн указанной продукции, турецкий импорт составил 1,64 млн. тонн. В начале 2021 г. Европейская Комиссия ввела антидемпинговые пошлины в отношении турецкого импорта г/к рулонного проката в размере 4,8-7,6%.

Цветные металлы в Лондоне вновь пытаются дорожать после резкого обвала в пятницу?

В пятницу, 26 февраля, стоимость фьючерсных контрактов на цветные металлы снизилась на LME более чем на 3% на момент окончания торгов на фоне процессов ценовой консолидации и фиксации прибыли трейдерами. Трехмесячные контракты на свинец и цинк подешевели на 5% и 3,4% соответственно, до $2052,50 и $2792,50 за т соответственно, выйдя на мннимумы начала февраля.

Контракт на олово с поставкой через 3 месяца подешевел на 4,4%, до $25664 за т, тогда как в четверг его цена выросла до $27500 за т.

Форвардная цена на медь снизилась на 3,6% относительно значения закрытия четверга, до $9077 за т. В ходе февраля трехмесячный контракт на медь подорожал наиболее значительно среди цветных металлов, на 23%, до отметки $9617 по состоянию на 25 февраля.

«Откат цен, кажется, значительно запоздал. Сейчас, однако, ключевым моментом для рынка меди, вероятно, будут события на макроэкономическом фронте и рост инфляции, – отмечает аналитик ING Вэнью Яо. – Сырьевые товары выглядят привлекательными для тех, кто нацелен восстановление и рост экономики. Однако наиболее непосредственным предметом беспокойства является инфляция, а не экономический рост, что и заставило инвесторов вкладываться в сырье». Опасения инфляционных процессов активизировались в последние дни, так как на уровне цен может отразиться принятие Конгрессом США пакета экономической помощи в размере $1,9 трлн на фоне роста потребительских расходов. Кроме того, после увеличения доходности 10-летних казначейских облигаций США на 1,6% участники рынка стали полагать, что центробанк может увеличить базовые процентные ставки быстрее, чем ожидалось. Подорожание облигаций отпугнуло инвесторов повсеместно, затем отразившись и на рынке цветных металлов. Промышленный индекс Dow Jones просел на утренних торгах в США ниже отметки 31 тыс. пунктов, что является самым низким показателем за 3 недели.

Достижения никеля на прошедшей неделе также были снивелированы – его цена снизилась на 3,3% к окончанию торгов, до $18577 за т. В прошлый понедельник котировки цены металла вышли на максимум текущего года – $20110 за т.

Трехмесячный контракт на алюминий подешевел на 3,6%, до $2154,50 за т.

На утренних торгах понедельника стоимость меди в Шанхае упала после сообщений о снижении скорости роста промпроизводства в Китае из-за краткой вспышки COVID-19 и нарушений логистики. Апрельский контракт на медь подешевел на ShFE по состоянию на 10:33 мск на 2,5%, до 67450 юаней ($10438,11) за т. По итогам февраля медь подорожала на 18,9%, что является самым большим скачком за месяц с марта 2009 г.

Согласно официальным данным, китайский индекс менеджеров по закупкам по февралю снизился до 50,6 пункта по сравнению с 51,3 пункта в январе, упав до самого низкого уровня с мая. «Более низкий показатель PMI был вызван ростом цен на сырье, из-за чего производители в обрабатывающей отрасли заняли выжидательную позицию и их спрос на сырье сократился, – отмечает аналитик CRU Group Хэ Тяню. – Но когда цены на сырье стабилизируются или снизятся, спрос снова активизируется».

Цена алюминия на ShFE снизалась на 2,2%, до 17020 юаней за т, никель подешевел на 2,4%, до 138,640 тыс. юаней за т. Стоимость цинка снизилась на 1,5%, до 21340 юаней за т. Котировки цены олова просели на 3,2%, до 182,310 тыс. юаней за т. Стоимость свинца упала на 2,5%, до 15,330 тыс. юаней за т.

В Лондоне цена меди выросла на 0,7%, до $9143 за т, свинец подорожал на 1,4%, до $2080,50 за т, стоимость цинка увеличилась на 0,9%, до $2818 за т.

Согласно данным International Lead and Zinc Study Group, в декабре минувшего года мировой рынок свинца характеризовался профицитом на уровне 35 тыс. т по сравнению с избытком металла в размере 18,1 тыс. т в предыдущем месяце.

Оперативная сводка сайта Metaltorg.ru по ценам металлов на ведущих мировых биржах в 11:17 моск.вр. 01.03.2021 г.:

на LME (cash): алюминий – $2164,5 за т, медь – $9206,5 за т, свинец – $2066,5 за т, никель – $18655 за т, олово – $25915 за т, цинк – $2801 за т;

на LME (3-мес. контракт): алюминий – $2170 за т, медь – $9144 за т, свинец – $2080,5 за т, никель – $18700 за т, олово – $25040 за т, цинк – $2818 за т;

на ShFE (поставка март 2021 г.): алюминий – $2646,5 за т, медь – $10430,5 за т, свинец – $2367 за т, никель – $21686,5 за т, олово – $28392,5 за т, цинк – $3320,5 за т (включая 17% НДС);

на ShFE (поставка май 2021 г.): алюминий – $2626,5 за т, медь – $10452,5 за т, свинец – $2381,5 за т, никель – $21483,5 за т, олово – $28295 за т, цинк – $3299 за т (включая 17% НДС);

на NYMEX (поставка март 2021 г.): медь – $9149 за т;

на NYMEX (поставка июнь 2021 г.): медь – $9023,5 за т.

За 12 месяцев 2020 года экспорт российского стального плоского проката превысил лишь уровень 2019 года

За 12 месяцев 2020 года экспорт российского стального плоского проката составил 8,28 млн тонн. Это на 7,9% выше аналогичного показателя 2019 года. Отметим, что доля поставок этой продукции составила примерно 29% всего стального российского экспорта. Добавим, что итоговые показатели предыдущих 5 лет все же заметно более высокие.

На первом месте среди покупателей - Турция, доля поставок в которую составила 22,4%, а импорт сократился на 10,6%. Далее следует Белоруссия (9%,+4%). Вьетнам (8,5%) нарастил импорт почти втрое.

Добавим, что в декабре средняя цена этой продукции на границе РФ составляла 561,7 долларов США за тонну, что на 1,8% выше цены ноября и на 6,1% - цены декабря 2019 года.

За 12 месяцев 2020 года экспорт российских стальных полуфабрикатов снова сократился

За 12 месяцев 2020 года экспорт российских стальных нелегированных полуфабрикатов составил 12,95 млн тонн. Это на 12,3% ниже аналогичного показателя 2019 года. Отметим, что доля поставок этой продукции составляет 45% всего стального российского экспорта. Добавим, что это самый низкий показатель за последние 8 лет.

На первом месте среди покупателей - Тайвань, доля поставок которого составила 29,6%, а импорт вырос на 2,6%. Далее следует Мексика (12,2%,-24,9%). Турция (8,2%) сократила импорт на 9,6%. На 43,1% снизились поставки в Бельгию (7,7%). Следует отметить значительный рост поставок в Китай(42 раза). Однако доля этого импорта пока не превышает 7%.

Добавим, что в декабре средняя цена стальных полуфабрикатов на границе РФ составляла 400,7 долларов США за тонну, что на 0,7% ниже цены ноября, но на 11,2% выше - цены декабря 2019 года.

KGHM планирует произвести в 2021 году 573 тысячи тонн электролитической меди

Польская KGHM заявила, что прогнозирует производство электролитической меди в текущем году на уровне 573 тыс. т. На чилийской Sierra Gorda производство меди ожидается на уровне 99 тыс. т (55%-я доля KGHM). Глава компании Марцин Хлудзински прогнозирует «прорыв» в текущем году для Sierra Gorda.

В минувшем предприятия KGHM в США пострадали из-за торговых проблем с Китаем, однако благодаря росту спроса компания смогла реализовывать медь в других местах. «Мы продаем ее там, где находится клиент, – отметил г-н Хлудзински. – Когда мы не смогли поставлять материал на китайский рынок из-за тарифных проблем, мы отправляли ее в другие страны». Он также добавил, что ожидает улучшения ситуации с ценами. «В течение 3-5 лет должен увеличиться спрос благодаря проектам зеленой энергетики, производству электрокаров и новым технологиям», – сказал г-н Хлудзински, добавив, что потребление также поддержит обещание администрации США присоединиться к движению за «чистую» энергетику.

Nucor планирует построить третий завод TrueCore в Юте

Как сообщает Yieh.com, корпорация Nucor объявила в конце прошлой недели, что планирует построить свой третий завод по производству TrueCore в Бригаме, штат Юта. Завод занимает 120 000 квадратных футов, и ожидалось, что он начнет производство в 2022 году.

TrueCore была приобретена Nucor в 2019 году и в настоящее время принадлежит Nucor Buildings Group.

Компания TrueCore в основном производила теплоизоляционные металлические панели толщиной от 2 до 8 дюймов и шириной до 44 дюймов, которые можно было использовать в качестве наружных стен и внутренних перегородок, потолков, крыш и т. д.

В настоящее время Nucor Buildings Group имеет в общей сложности 9 заводов по производству металлоконструкций и существующий завод TrueCore в Южной Каролине, а также второй завод, который в настоящее время строится в Индиане.

В сервис Apple Pay добавят карты "Мир"

Банки, выпускающие карты "Мир", с 27 апреля получат возможность добавлять их в сервис Apple Pay. Об этом сообщило РБК со ссылкой на бюллетень национальной платежной системы.

"Эмитенты смогут предоставить держателям возможность токенизировать карты ПС "Мир" на устройствах Apple для совершения токенизированных операций с использованием сервиса Apple Pay", — говорится в документе.

Уточняется, что каждый банк сможет самостоятельно устанавливать для клиентов срок привязки карты к кошельку Apple.

В пресс-службе системы национальной системы РИА Новости подтвердили эту информацию. "Мы работаем над внедрением Apple Pay для наших клиентов. Больше подробностей сообщим позже", — отметил собеседник агентства.

Сервис Apple Pay стал доступен для россиян в 2016 году, однако все это время в него нельзя было добавлять карты "Мир". После нововведения держателям национальных карт останется недоступен только один электронный кошелек — Google Pay.

Сама система "Мир" появилась в 2014-2015 годах, после того, как Visa и Mastercard прекратили проводить операции по картам, выпущенным попавшими под санкции США российскими банками. По последним данным, доля карт "Мир" к концу третьего квартала достигла 23% по объему операций и 29% по объему эмиссии.

ExxonMobil продает добычные активы в Северном море в Великобритании

Соглашение о продаже нефтедобывающих активов в северной и центральной частях Северного моря в Великобритании подписала ExxonMobil с инвестиционной компанией HitecVision через свою структуру NEO Energy. Сделка оценивается более чем в $1 млрд и имеет потенциал к росту еще на $300 млн, говорится в пресс-релизе ExxonMobil. В случае одобрения регуляторов сделка может быть закрыта к середине 2021 года.

Соглашение между компаниями, уточняет «Интерфакс», включает продажу долей в 14 нефтяных месторождениях, где оператором в основном является Shell (включая Penguins, Starling, Fram, Gannet Cluster и Shearwater), а также в месторождении Elgin-Franklin, которое разрабатывает Total. Доля ExxonMobil в 2019 году на этих месторождениях составила около 38 тыс. б. н.э. в сутки.

Активы по добыче нефти в южной части Северного моря Exxon компания планирует сохранить. Также компания сохранит в Великобритании бизнес по переработке и сбыту топлива, смазочных материалов, нефтехимии и продаже природного газа.

«Наши планы развития, в которых приоритет отдается Гайане, Пермскому бассейну США, Бразилии и СПГ, направлены на увеличение потенциала прибыли и создание сильного денежного потока для финансирования будущих капвложений, сокращения долга и поддержания надежных дивидендов», — отметил Нил Чэпмен, старший вице-президент ExxonMobil.

Нефтепереработка в Техасе восстанавливается

Нефтеперерабатывающие заводы в Техасе (США) возобновляют работу после аномально низких холодов, захвативших ряд территорий Соединенных Штатов, сообщает «Интерфакс». Согласно заявлениям компаний, ведущих нефтепереработку, перезапуск стартовал и НПЗ вернутся в строй уже к середине марта.

Ранее ряд НПЗ отключил основные энергоблоки по просьбе губернатора Грега Эбботта, чтобы люди могли отапливать свои дома в период низких температур. Более того, некоторые компании, такие как ExxonMobil и Shell, временно поставляли энергию в электросеть со своих когенерационных установок, которые в обычное время обеспечивают энергией НПЗ.

За неделю, закончившуюся 26 февраля, объем добычи нефти на побережье Мексиканского залива США сократился примерно на 5,4 млн б/с из 9,96 млн б/с в регионе, оценили ущерб в S& P Global Platts. Почти все перебои произошли в Техасе, где переработка составляет, по данным EIA, 5,1 млн б/с на побережье и 742 тыс. б/с на внутренних НПЗ.

Водородная лихорадка «зеленого» кейнсианства

Планы по развитию водородной экономики в странах «золотого миллиарда» напоминают попытку создать новую форму сырьевой зависимости, причем наибольшую активность в водородной энергетике проявляют страны с очень высоким уровнем государственного долга

В 2020 году общая стоимость заявленных по всему миру проектов в области водородной энергетики превысила $300 млрд. Отсутствие у большинства из них перспектив коммерческой окупаемости в ближайшие несколько лет отнюдь не останавливает их инициаторов — напротив, готовность правительств многих стран инвестировать в новомодные водородные стартапы лишь стимулирует активность. При этом планы по развитию водородной экономики в странах «золотого миллиарда» слишком уж напоминают попытку создать новую форму сырьевой зависимости для остальных стран, которые захотят обеспечивать их водородом разных цветов и оттенков.

В очередь за господдержкой

По данным обзора Hydrogen Insights 2021, опубликованного в середине февраля Водородным советом (международной организацией со штаб-квартирой в Брюсселе), к началу этого года собственные стратегии развития водородной энергетики приняли более 30 государств мира, а общее количество проектов в этой сфере достигло 228. Речь идет не только о производстве водорода, но и о других элементах в цепочке создания стоимости: использовании водорода в промышленности, транспорте и т. д.

Если все эти проекты будут реализованы, то к 2030 году общий объем инвестиций в водородную энергетику превысит $300 млрд. Примерно четверть из заявленного объема вложений — порядка $80 млрд — Водородный совет относит к «зрелым» проектам, которые либо уже функционируют, либо находятся на стадии планирования или принятия окончательных инвестиционных решений. По утверждению исполнительного директора организации Дэрила Уилсона, ее участники — более сотни компаний из двух десятков стран — планируют увеличить инвестиции в водородные проекты в 6 раз до 2025 года и в 16 раз до 2030 года.

В документе, который Водородный совет подготовил вместе с консалтинговой группой McKinsey & Company, особо подчеркивается роль государств в реализации водородных инициатив.

К концу нынешнего десятилетия, утверждают авторы обзора, водород может стать наиболее конкурентоспособным низкоуглеродным решением более чем в 20 сферах экономики, включая грузовые перевозки на дальние расстояния, сталелитейную отрасль и др. И первым фактором, значимым для достижения этого результата, называется именно «выполнение правительствами своих обязательств по глубокой декарбонизации экономик, подкрепленное финансовой поддержкой, нормативным регулированием и четкими стратегиями и целями в водородном сегменте». Второй принципиальный фактор для успеха водородных проектов в большей степени технологический: их развертывание будет зависеть от снижения стоимости производства и распределения водорода.

Технологические «прорывы» в области водородной энергетики пока остаются вопросом будущего, в особенности в таком направлении, как производство «зеленого» водорода с использованием возобновляемых источников энергии (ВИЭ).

Зато очередь претендентов на получение господдержки растет день ото дня, в особенности в Евросоюзе, где водородная энергетика стала одним из приоритетов в рамках принятого в прошлом июле пакета бюджетных стимулов на 2021–2027 годы общей стоимостью €1,8 трлн.

Например, субсидии из этих средств рассчитывают получить крупнейшая нефтяная компания Франции Total и энергохолдинг Engie, которые в начале этого года заявили проект «Массилия» по производству «зеленого» водорода с использованием солнечной энергии. Как пояснял региональный представитель Total по Средиземноморью Жан-Мишель Диас, чтобы конечный продукт был доступен по приемлемой для потребителя цене, на начальном этапе нужно помочь ему за счет этих средств программы восстановления экономики Евросоюза после пандемии коронавируса. Правительство Германии в июне прошлого года, еще до утверждения стимулирующего пакета Евросоюза, приняло решение направить на реализацию национальной водородной стратегии €7 млрд — более 5% от общего объема национального плана мероприятий по перезапуску экономики. Щедрые обещания получили и страны европейской периферии — в частности, в сентябре прошлого года Эмануэле Вольпе, представитель энергохолдинга «ДТЭК» украинского миллиардера Рината Ахметова, сообщил, что Евросоюз готов выделить Украине €16,6 млрд на строительство солнечных и ветровых электростанций, которые будут использоваться для производства «зеленого» водорода.

Очевидно, что за действиями европейских стратегов стоит хорошо известная теория смены экономических циклов, утверждающая, что каждый новый подъем имеет в своей основе определенный технологический драйвер, чаще всего сопряженный с энергетикой. Скажем, классический индустриальный капитализм был эпохой каменного угля, в ХХ веке глобальную экономику разгоняла уже нефть, теперь же Европа хочет переместиться на новую энергетическую платформу, в которой будут доминировать ВИЭ и водород.

Но есть немаловажный нюанс. Наступление угольной и нефтяной эпох во многом было результатом предпринимательской активности: сложно, мягко говоря, представить, чтобы Джон Рокфеллер или братья Нобели просили просубсидировать свои нефтяные проекты на самом старте из правительственных бюджетов, упирая на то, что их рентабельность неочевидна, да и технологии еще не до конца разработаны. Теперь же первым номером в смене энергетической парадигмы намерены выступить государства, уже демонстрирующие готовность щедро финансировать гипотетические «прорывы».

«Зеленое» будущее взаймы

Приведет ли эта «зеленая» разновидность кейнсианства к перезапуску экономического роста, пока сказать сложно. Экономисты по-прежнему не пришли к общему мнению относительно эффективности наращивания бюджетных стимулов как способа преодоления кризиса. Но в связи со сказанным выше стоит обратить внимание на то обстоятельство, что наибольшую активность в водородной энергетике проявляют страны с очень высоким уровнем государственного долга.

Не секрет, например, что именно долговой механизм лежит в основе стимулирующего пакета Евросоюза, ряд стран которого по соотношению долга к ВВП уверенно перешагнули планку в 100%. Предполагается, что европейский Фонд восстановления и устойчивости в объеме €672,5 млрд, из средств которого профинансируют «зеленые» инициативы, будет сформирован за счет заимствований на мировых рынках капитала, которые будут затем погашаться всеми странами ЕС. Но самым наглядным примером финансирования безуглеродного будущего за счет заимствований в настоящем является Япония, давно находящаяся на первом месте в мире по соотношению долг/ВВП: в последние годы этот показатель у Страны восходящего солнца находился на уровне около 240%. Но пока Япония исправно погашает свои обязательства, она может смело наращивать расходы, в том числе не имеющие перспектив окупиться в обозримой перспективе.

Поворот к водородной энергетике в Японии состоялся после аварии на АЭС «Фукусима» в 2011 году. К 2017 году, когда японцы первыми в мире приняли Базовую водородную стратегию, провозгласив курс на превращение в «водородную нацию», уже были реализованы первые пилотные проекты. Наиболее известным из них до недавнего времени являлся Mirai, первый в мире серийный автомобиль на водородных топливных элементах, производство которого начала в 2014 году компания Toyota.

Однако, отмечает Никита Нестеренко, аналитик инвестиционной компании QBF, до сентября 2019 года по всему миру было продано всего около 11 тыс. таких автомобилей. Причина вполне прозаична: одним из главных барьеров на пути увеличения потребления водорода остается его высокая стоимость: кубометр водорода стоит почти на порядок больше, чем кубометр СПГ.

«Даже в Японии рынок водорода пока не является экономически рентабельным, в настоящее время почти все технологии использования водорода и топливных элементов в значительной степени зависят от государственного финансирования. Согласно дорожной карте Министерства экономики, торговли и промышленности Японии, страна ожидает, что водородные технологии станут рентабельными только к 2030 году», — комментирует эксперт.

К этому моменту, добавляет Никита Нестеренко, японцы рассчитывают, что нынешняя розничная цена водорода — около 100 иен ($0,94) за кубометр — снизится до 30 иен ($0,28 по текущему курсу), а в долгосрочной перспективе и до 20 иен ($0,19). За это время также должны быть усовершенствованы технологии топливных элементов — например, в конце прошлого года Toyota выпустила новую модель Mirai, которая на одном полном водородном заряде может проехать на 30% больше, чем исходные 650 км. Глобальную презентацию возможностей транспорта на водороде Toyota планировала провести прошлым летом во время Олимпийских игр в Токио, которые были отменены из-за коронавируса. Теперь на фоне бума водородных проектов это шоу может оказаться еще более эффектным, если, конечно, игры, перенесенные на нынешнее лето, вообще состоятся (недавно Япония из-за очередной вспышки коронавируса вновь ввела карантинные ограничения на въезд в страну).

Водородная стратегия, реализуемая в Японии, предполагает, что массовый переход к «зеленому» водороду состоится после того, как технологии его производства выйдут на рентабельность.

Поэтому пока Япония намерена импортировать водород, который нельзя назвать стопроцентно экологически чистым.

В 2019 году корпорация Kawasaki Heavy Industries объявила о строительстве в австралийском штате Виктория завода по сжижению и хранению водорода, который будет производиться из лигнита, одного из компонентов бурого угля, и экспортироваться в японский порт Кобе. Первые поставки были запланированы на весну текущего года, однако из-за коронавируса пока откладывается сертификация судна, которое будет возить водород из Австралии.

В сегменте «зеленого» водорода крупнейшим японским проектом должен стать FH2R (Fukushima Hydrogen Energy Research Field), который также планируется запустить в эксплуатацию в 2021 году. Это будет крупнейшая из дошедших до реализации инициатив по производству водорода с использованием ВИЭ (солнечной энергии) — установка мощностью 10 тыс. кВт сможет выдавать несколько сотен тонн водорода в год.

По мере роста спроса на новый энергоноситель в Японии будут разворачиваться сети водородных заправочных станций, указывает Никита Нестеренко. Еще в 2017 году компании Toyota, Honda, Nissan, Tokyo Gas и Iwatani Corp. вместе с шестью другими компаниями, включая разработчиков инфраструктуры и инвестиционные фонды, основали совместное предприятие Japan H2 Mobility (JHyM) для ускорения этого процесса — опять же, с помощью государственных субсидий. В сотрудничестве с японским правительством JHyM планирует построить в общей сложности 80 новых водородных заправочных станций к началу 2022 года.

Кроме того, власти страны планируют принять поправки к действующим нормативным актам, чтобы облегчить дальнейшее строительство водородных АЗС. С 2018 года идет смягчение положений законодательства о пожарной безопасности, которые ранее препятствовали расширению этой инфраструктуры, что позволит устанавливать водородные станции в непосредственной близости от обычных АЗС. Но на сегодняшний день, по словам Нестеренко, по-прежнему отсутствует единая цепочка поставок, в которой все компоненты водородных АЗС (производственный блок, панель управления, оборудование безопасности и дозатор) предлагались бы по единым стандартам водородных компонентов.

Та же сырьевая экономика, но в экологичной упаковке

Стоит обратить внимание и на такой уже вполне выраженный аспект глобальной водородной экономики, как существенная разница между потенциальными потребителями водорода и его потенциальными поставщиками. Характерно, что о планах масштабного использования водорода в качестве топлива заявляют преимущественно страны ядра глобальной экономики, которые принято еще объединять понятием «золотой миллиард». Они не только планируют сами производить водород, главным образом в «зеленой» модификации, но и настроены на большие объемы его импорта, причем в основном из стран, относящихся к «середнякам» или сырьевым перифериям мировой капиталистической системы.

А поскольку производство «зеленого» водорода для этих стран может оказаться слишком дорогим удовольствием, в дело могут вступить политические факторы — доступ к водородным рынкам «золотого миллиарда» получат явно не все желающие.

Все это имеет самое прямое отношение к водородным планам России, намеренной занять к 2035 году до 16% мирового рынка водорода, главным образом именно за счет экспорта, который за полтора десятилетия планируется нарастить до 2 млн тонн в год. Пока Россия собирается выходить на мировой рынок с «бирюзовым» водородом, получаемым из природного газа с побочным продуктом в виде сажи, и «желтым» водородом, который намерен производить «Росатом» методом электролиза из воды. Перспективы производства «зеленого» водорода тоже существуют, учитывая активное развитие ВИЭ в стране, но глобальные правила игры на этом рынке определять будет явно не Россия, а следовательно, переговоры по поставкам водорода иного цвета, нежели «зеленый», неизбежно будут включать элемент политического торга.

На фоне того, что сейчас происходит вокруг доставки российского газа до европейских потребителей, можно предположить, что Россия и в случае с водородом столкнется с неудобствами, считает руководитель отдела трейдинга компании Aravana Capital Management Валдис Вулдорфс. Поэтому, по его мнению, для начала нужно доработать существующие технологии производства водорода, а в особенности продумать систему его транспортировки. Поскольку любая модернизация существующей инфраструктуры наподобие газопровода «Северный поток», доставка водорода по которому уже активно обсуждается, потребует инвестиций, необходимо просчитать и стоимость альтернативных каналов, считает эксперт.

«Как именно будет происходить развитие водородной энергетики в России и ее интеграция в водородную экосистему, можно будет судить немного позже, когда мы увидим результаты первых пилотных проектов, — считает Алексей Борисов, директор по отраслевым решениям компании КРОК в энергетике. — Однако уже очевидно, что важно соблюсти баланс. С одной стороны, нужно развивать водородные технологические компетенции и практики, и развитие водородной энергетики уже закреплено в Энергетической стратегии РФ до 2035 года. С другой стороны, важно стремиться сохранить позиции на традиционных энергетических рынках, поскольку благосостояние российской экономики напрямую зависит от экспорта энергоресурсов. Один из наиболее положительных сценариев заключается в том, что, поставив на рельсы экспорт водорода, мы получим дополнительный продукт в общем балансе экспорта».

Но и программу-минимум — выйти на объем экспорта российского водорода за границу в 200 тыс. тонн к 2024 году — реализовать будет непросто, уверен Леонид Хазанов, независимый промышленный эксперт, кандидат экономических наук. По его мнению, против достижения этой цели играют такие факторы, как высокая стоимость создания новых водородных производств и отсутствие для них отечественного оборудования. Приобретать его придется в Европе или США, и здесь негативное влияние могут оказать действующие против России санкции, либо в Китае, где могут запросить слишком высокую цену.

Поэтому пока говорить о бурном росте водородной энергетики в России не приходится, хотя интерес к ней большой, констатирует Хазанов, упоминая все тот же фактор господдержки: без нее не смогут обойтись серьезные инициативы ни в сфере производства, ни в сфере потребления водорода.

В последнем случае эксперт упоминает планы энергохолдинга En+ Group рассмотреть возможности по созданию в Красноярске сети станций по заправке автобусов СПГ и водородом. Однако, отмечает Хазанов, у компании пока нет ни собственных газовых месторождений, ни опыта генерации водорода на принадлежащих ей электростанциях, а переоборудование общественного транспорта под использование водорода потребует приличных средств. «Если эти расходы не компенсирует En+, то „Красноярскгортрансу“ и администрации Красноярска как его учредителю вряд ли следует на них идти, — считает Хазанов. — В этом случае неизбежно придется повышать стоимость проезда для пассажиров, вызвав критику с их стороны, или же дотировать проезд из регионального бюджета — иного варианта пока не просматривается».

Николай Проценко

Скрытая энергия третьего элемента: литий готовится войти в список главных сырьевых товаров

Потенциал рынка лития — третьего элемента таблицы Менделеева — оценивается некоторыми экспертами в миллиарды долларов

Литий-ионные аккумуляторы приобретают все большее значение в мировой энергетике — их применение уже не ограничивается мобильными телефонами и электромобилями. В будущем литий-ионные батареи могут стать источником энергии для значительной части населения планеты, так что потенциал рынка лития — третьего элемента таблицы Менделеева — оценивается некоторыми экспертами в миллиарды долларов, утверждается в материале на портале OilPrice.com.

За последний год курс акций нескольких крупнейших литиевых компаний удвоился.

Например, акции чилийской Sociedad Química y Minera de Chile за это время выросли в цене с $30 до $57. В конце прошлого года компания подписала девятилетнее соглашение о поставках карбоната и гидроксида лития с LG Energy Solution, поставщика аккумуляторов для Tesla и GM. Чилийская компания об увеличении капитала до $1,1 млрд, большая часть которого будет направлена на расширение производства карбоната лития. Sociedad Química y Minera ожидает, что в долгосрочной перспективе литиевая промышленность будет расти примерно на 20% в год, чему будут способствовать рост продаж электромобилей и реализация задач по сокращению выбросов углерода в разных странах от Китая до США.

Стоимость акций компании Albemarle Corporation из американской Северной Каролины также увеличилась за год почти вдвое, с $88 до $162. Этот производитель лития также недавно объявил о планах расширения и долгосрочных контрактах по поставкам, полагая, что революция на рынке электромобилей и энергетический переход только начинаются. Albemarle намерена привлечь $1,3 млрд с помощью IPO — эти средства будут инвестированы в развитие литиевых производств в Сильвер-Пике (Невада), а также в Австралии, Чили и, возможно, в Китае.

Крупнейшие производители лития готовятся к растущему спросу на электромобили, который теперь формирует не только Tesla, но и такие признанные компании, как GM, а также китайские стартапы. Компания NIO Limited, еще недавно находившаяся на грани банкротства, в прошлом ноябре представила пару новых моделей, которые будут конкурировать с Tesla Model 3 в Китае, и эти амбиции были оценены рынком. Стоимость акций NIO взлетела с $3,24 в начале 2020 года до максимума в $50 в начале февраля.

Ключевым фактором литиевого бума пока остаются автопроизводители, но они уже демонстрируют иные возможности применения литиевых автомобилей, помимо непосредственного источника энергии для электрокаров.

Та же NIO продвигает концепцию «батарея как услуга», когда покупатели электрокаров могут сдавать в аренду аккумулятор своего автомобиля и экономить $10 тысяч при покупке нового автомобиля, а также производитель предлагает покупателям возможность заменить батарею после нескольких лет использования. Это создает дополнительный спрос на батареи и, соответственно, на литий.

Первопроходец массового рынка электромобилей Tesla также повышает ставки в сегменте солнечных батарей и аккумуляторов. Предлагаемые компанией домашние супер-аккумуляторы могут кардинально изменить способы хранения и распределения электроэнергии в будущем.

Принципиальную роль на рынке лития в ближайшие годы также может сыграть компания Blink Charging, производящая зарядные устройства для электромобилей. Стоимость акций компании за последний год значительно выросла, в том числе благодаря сотрудничеству с EnerSys, одним из старейших глобальных поставщиков систем и технологий хранения энергии для промышленного применения, и компанией Envoy Technologies. Майкл Д. Фаркас, основатель Blink, заявляет о готовности постоянно обновлять совместные продукты, чтобы обеспечить более эффективные и удобные варианты зарядки для растущего сообщества водителей электромобилей.

Иными словами, литий-ионные аккумуляторы уже являются критически важным элементом для энергетического сектора.

Теперь они используются не только в мобильных телефонах и электромобилях — батареи могут применяться для хранения энергии, а также для сбора энергии из возобновляемых источников.

Это связано с тем, что стоимость аккумуляторов очень быстро снижалась при одновременном увеличении спроса до такой степени, что, по утверждению Wall Street Journal, автопроизводители смогут производить электромобили по цене обычных машин в течение ближайших пяти лет. По данным BloombergNEF, к концу 2020 года цены на литий-ионные аккумуляторные батареи упали на 89% с 2010 года, а к 2023 году ожидается их снижение еще на 27%.

Трамп: Байден толкает США к топливной зависимости от России и Ближнего Востока

Политика нынешней администрации США приведет к топливной зависимости Соединенных Штатов от России и стран Ближнего Востока, считает экс-президент США Дональд Трамп. Прежняя администрация, подчеркнул Трамп, превратила США в мировую энергетическую державу, а демократы превращают их в страну энергетических катастроф.

«Цены на энергию поднимутся до неба, в том числе счета за электричество и любые другие счета, связанные с энергией. Мы будем полагаться в вопросах нефти на Россию и Ближний Восток», — сказал Трамп на консервативной конференции CPAC. При этом он особо осудил нынешнего президента Джо Байдена за возвращение США в Парижское соглашение по климату, а также за отмену строительства нефтепровода Keystone XL в Канаду.

«Они постоянно говорили: Россия, Россия, Россия. Что этот тип сделал насчет России? — сказал Дональд Трамп, имея в виду себя. — У меня была нефть, за которую им пришлось доплачивать, чтобы ее вывезли. Помните, когда они собирались дать $37 за баррель, лишь бы ее забрали?»

Выступление Трампа на CPAC, пишет «Коммерсант», стало его первым появлением на публике с момента ухода с поста президента в январе 2020 года. Выступая перед консерваторами, он повторил мысль о том, что считает себя победителем президентских выборов 2020 года, и допустил возможность баллотироваться в 2024 году.

Подозрения в нарушении санкций не миновали Baker Hughes

Расследование в отношении Baker Hughes начали власти США, которые подозревают нефтесервисного гиганта в работе на проектах, подпадающих под санкционные ограничения. В декабре Комиссия по ценным бумагам и биржам США (SEC) уведомила компанию о проведении расследования, касающегося «продаж продуктов и услуг на проектах, подверженных санкциям США», говорится в отчете Baker Hughes. Компания не раскрывает ни страну, ни регион, о которых идет речь, ни период, когда оказывались услуги, вызвавшие интерес регуляторов, уточняет «Интерфакс».

Компания сотрудничает с властями, предоставляя необходимую информацию SEC, сказано в отчете. Также Baker Hughes начала собственное расследование с привлечением внешних юристов, чтобы проанализировать практику контроля и санкционного комплаенса в компании.

«Расследование SEC продолжается, и компания не может предсказать его сроки, итоги и потенциальные последствия», — говорится в отчете.

Baker Hughes входит в тройку крупнейших нефтесервисных компаний мира наряду с Weatherford и Schlumberger. Выручка российского «Бейкер Хьюз», согласно данным «СПАРК-Интерфакса», в 2019 году упала с 20,5 млрд рублей в 2018 году до 18,1 млрд рублей.

6 метров, которые спасут «Северный поток-2»

Вопреки санкциям США, запрещающим инспекцию «Северного потока-2» и исследовательские работы для трубоукладки, на маршрут газопровода, по данным навигационного портала Marinetraffic, выдвинулось исследовательское судно Havila Subsea. Оно находится в долгосрочном чартере у шведского подрядчика строительства и уже участвовало в работах на газопроводе. Днем 25 февраля судно уже находилось над участком между действующим «Северным потоком» и уже уложенным участком «Северного потока-2» у границы территориальных вод Германии. Расстояние между двумя газопроводами в том месте составляет всего около километра.

Судно Havila Subsea, которое специализируется на подводных исследованиях, принадлежит норвежской Havila и находится в долгосрочном чартере у MMT Sweden. У этой компании, отмечает eadaily.com, с 2017 года действует контракт с оператором Nord Stream 2 AG на наружную инспекцию газопровода. Само судно уже участвовало в строительстве газопровода и упоминалось в распоряжении российского правительства о судах проекта в 2018 году в качестве судна для работ службы технического контроля и исследовательских работ.

Не следует забывать, что санкции и США запрещают инспекцию газопровода и исследовательские работы для трубоукладки, но только при глубине более 33 метров. А глубина моря всего немецкого участка «Северного потока-2» не превышает 27 метров — на 6 метров меньше.

В немецких территориальных водах и экономической зоне в Балтийском море балтийский газопровод не достроен по одной ветке на 13,9 км, а по другой — на 16,5 км.

После возобновления строительства «Северного потока-2» трубоукладочная баржа «Фортуна» уложила первые пять километров. «Фортуна» укладывает одну из двух веток газопровода с самым коротким недостроенным участком. В датской экономической зоне Балтийского моря ей осталось пройти около 44 км, а в немецкой — еще 13,9 км. По другой ветке предстоит уложить всего около 80 км газопровода.

Оператор проекта сообщал в обновленном плане работ, что работы по всему участку «Фортуны» в немецких и датских водах планируется завершить в конце июня.

В Пушкинском музее открылась выставка Билла Виолы

В Пушкинском музее в понедельник открывается первая в России персональная выставка Билла Виолы - одного из самых влиятельных из ныне живущих американских мастеров видеоарта, говорится в сообщении генерального спонсора проекта банка ВТБ.

Зрители увидят более 20 видеоработ, которые были созданы в период с 2000 по 2014 год. Они демонстрируют, как художник исследовал возможности видеоарта и совершенствовал свое владение медиатехнологиями при создании работ, ставших знаковыми для его творчества. В главных выставочных залах музея посетители впервые увидят такие произведения, как "Огненная женщина" (2005), "Квинтет изумленных" (2000) и четыре работы из серии "Мученики" (2014).

"В рамках общебанковской программы “Культурная страна” мы уже много лет осуществляем поддержку различных знаковых проектов ГМИИ им. А.С. Пушкина, но именно медиаискусству музей посвящает свои главные залы впервые. Думаю, выставка не оставит посетителей равнодушными, и надеюсь, положительные отклики, которые мы традиционно получаем на реализованные совместно с музеем проекты, не заставят себя долго ждать. Медиаискусство, возможно, для кого-то окажется сложным для восприятия, но коллеги из Пушкинского предусмотрели и это, подготовив обширную образовательную программу, которая поможет подготовиться к посещению выставки", - прокомментировал событие вице-президент банка ВТБ Александр Ерофеев, слова которого приводятся в сообщении.

Помимо разнообразной образовательной программы к выставке, музеем изданы каталоги на русском и английском языках, подготовлена инклюзивная программа, включающая видеогид на русском жестовом языке и тифлокомментарий к экспозиции. Также предусмотрены творческие занятия для детей и взрослых. Работа выставки будет осуществляться с соблюдением всех необходимых мер предосторожности для предотвращения распространения коронавирусной инфекции.

Выставка Билла Виолы продлится до 30 мая 2021 года.

Администрация по контролю за продуктами и лекарствами США (FDA) разрешила использование вакцины компании Johnson & Johnson для иммунизации населения страны. Это уже третья одобренная на территории США вакцина для профилактики коронавирусной инфекции.

Вакцина разработки Johnson&Johnson показана для иммунизации лиц старше 18 лет. Ожидается, что поставки препарата начнутся уже на этой неделе.

Вакцина Johnson&Johnson предполагает введение только одной дозы, что существенно упрощает программу вакцинации населения, также она не требует хранения при минусовых температурах. Препарат создан на основе аденовирусного вектора – аденовируса 26 типа (Ad26). По аналогичной технологии разработана российская вакцина Спутник V, однако в ней использованы два компонента – аденовирусы 5 и 26 серотипов.

В конце января Johnson&Johnson представила результаты исследований, согласно которым, общая эффективность вакцины составляет 66%. Эффективность в отношении тяжелой формы заболевания достигает 85%.