Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Издание «Экономист» в своем последнем докладе прогнозирует на ближайшие годы некоторый рост прямых зарубежных инвестиций в иранскую экономику, сообщает агентство ИСНА.

В докладе названного издания за январь в 2012 года отмечается, что в прошлом году прямые зарубежные инвестиции в иранскую экономику составили 3 млрд. 420 млн. долларов. В текущем 1390 году (21.03.11-20.03.12) этот показатель сократился на 2 млрд. 220 млн. долларов и составил 1 млрд. 400 млн. долларов или 0,28% от ВВП Ирана.

По мнению специалистов издания, в предстоящие годы прямые инвестиции в экономику Ирана будут расти. В будущем году 1391 году (21.03.12-20.03.13) они достигнут 1 млрд. 600 млн. долларов или 0,29% от ВВП.

В 1392 году (21.03.13-20.03.14) прямые зарубежные инвестиции опять немного сократятся до 1,5 млрд. долларов (0,24% от ВВП), а в 1393 году (21.03.14-20.03.15) вырастут до 1 млрд. 560 млн. долларов.

В 1394 (21.03.15-20.03.16) прямые зарубежные инвестиции вырастут еще на 150 млн. долларов и составят 1 млрд. 800 млн. долларов, хотя при этом их доля в ВВП при росте последнего показателя сократится до 0,23%. В последующие годы объем зарубежных инвестиций сохранится примерно на таком же уровне.

Советник министра энергетики Хамид Читчиян на научной конференции по вопросам менеджмента в области энергетики в энергетическом научно-исследовательском институте заявил, что энергопотребление в Иране в два раза превышает средний мировой показатель, сообщает агентство ИРНА.

Как заявил при этом Хамид Читчиян, в Иране имеется большой потенциал для значительного сокращения энергопотребления.

По словам Хамида Читчияна, в позапрошлом году энергопотребление в Иране составило 1 млрд. 166 млн. баррелей условного топлива в пересчете на сырую нефть, четвертая часть которого приходилась на промышленный сектор.

Таким образом, если энергопотребление в промышленности сократить только на 20%, экономия составит не менее 55 млн. баррелей условного топлива. В денежном выражении это позволит экономить до 5,5 млрд. долларов в год.

Далее Хамид Читчиян отметил, что три года министерство энергетики начало проводить исследования в области использования гидроресурсов и энергетики с целью достижения целей, поставленных перед отраслью в программе перспективного развития страны.

В области электроэнергетики исследования ведутся по таким направлениям, как приватизация электроэнергетической промышленности, использование восполняемых видов энергии, повышение эффективности производства, развитие системы управления спросом и снижение энергопотребления, снижение потерь в электропередающих сетях.

Заместитель главы Организации рыболовства и рыбоводства «Шилат» по вопросам промысла Али Асгар Моджахеди в интервью агентству ИСНА сообщил, что пятилетний запрет на вылов осетровых в Каспийском море не действует в связи с тем, что Туркменистан не дает своего согласия на это и не подписывает соответствующее соглашение.

Али Асгар Моджахеди отметил, что некоторое время назад четыре прикаспийских государства подписали в Баку соглашение о запрете промысла осетровых в Каспийском море. Однако Туркменистан не поставил свою подпись под этим документом, мотивируя это тем, что ему требуется время для принятия соответствующего решения. В конце концов представители этой страны объявили о том, что Туркменистан не согласен с положениями соглашения и не подпишет этот документ.

Али Асган Моджахеди подчеркнул, что Иран полностью принимает требования соглашения и будет соблюдать их. Однако документ – пятисторонний, и его должны подписать все пять прикаспийских государств. В противном случае соглашение не имеет для Ирана законной силы.

С прошлого года Иран вылавливает осетровых только с целью восполнения запасов этих видов рыб. Вся добытая рыба передается в центры по разведению и выращиванию осетровых в северных иранских провинциях.

В 2011 году иранская квота на вылов осетровых в Каспийском море составляла 400 т, однако из-за отсутствия рыбы было добыто только 100 т.

Заместитель министра дорог и городского строительства, генеральный директор компании Иранские железные дороги (ИЖД) Абдолали Сахеб Мохаммади в интервью агентству ИСНА указал на важную роль частного сектора в строительстве железных дорог и сообщил, что в текущем году открыто движение на новых железных дорогах общей протяженностью около 1 тыс. км.

А.С.Мохаммади отметил, что до исламской революции строилось около 90 км железных дорог в год. После революции этот показатель достиг 200 км, а в последние годы – 300 км.

В текущем 1390 году (21.03.11-20.03.12) построены железные дороги общей протяженностью 1 тыс. км, и, таким образом, установлен рекорд в области железнодорожного строительства.

Глава ИЖД подчеркнул, что реализуемые в текущем году железнодорожные проекты профинансированы государством. Результаты участия частного сектора в подобных проектах станут очевидными в ближайшие годы, когда строительство 1 тыс. км железных дорог в год станет стабильным.

Встреча с Президентом Киргизии Алмазбеком Атамбаевым.

Президент Киргизии находится в Москве по приглашению Дмитрия Медведева. Это первый рабочий визит Алмазбека Атамбаева в Россию в качестве главы республики.* * *

Д.МЕДВЕДЕВ: Алмазбек Шаршенович, сердечно приветствую Вас в Москве, вернее сказать – в Подмосковье.

У нас с Вами сегодня рабочая встреча и продолжение тех контактов, которые начались в декабре после Вашего официального вступления в должность Президента Киргизии.

Рассчитываю, что мы сможем пройти по всей повестке дня, начиная с экономических взаимоотношений, отношений в рамках наших союзнических структур. Поговорим, конечно, о региональной безопасности, потому что, не скрою, целый ряд процессов, которые в настоящий момент разворачиваются на Ближнем Востоке (вокруг Ирана, Сирии, некоторых других государств) имеют прямое влияние на ситуацию в нашем регионе.

И России крайне важно координировать со своими ближайшими партнёрами, союзниками усилия для того, чтобы ситуация в нашем регионе, имею в виду в данном случае Центральную Азию, была более устойчива, чем это есть сейчас, и уж тем более, чем это может случиться в результате негативного развития событий.

Я сердечно рад Вас ещё раз приветствовать. Давайте начнём работу.

А.АТАМБАЕВ:Спасибо, Дмитрий Анатольевич, я очень рад увидеться. Мне было очень приятно с Вами общаться.Сегодня у меня, честно скажу, большой праздник, потому что мы благодаря руководству России, благодаря мэрии Москвы открыли памятник нашему легендарному предку – Манасу Великодушному.

Я при этом подчеркнул, что мы всегда помним, что Манас – это выходец из Алтайского края России, этнический россиянин, скажем так, – у нас одни корни. При открытии памятника играли два гимна. Гимн России для меня – это тот первый гимн, который я пел раньше, при Советском Союзе – оба гимна родные. Мой отец во время войны воевал здесь, в России. У нас одно прошлое.

Сегодня я хотел напомнить москвичам, что не только Манас этнический россиянин. В 1941 году Москву «закрывала» Панфиловская дивизия, которая была создана в столице Киргизской ССР, в городе Фрунзе. И Панфиловской она названа по имени военного комиссара Киргизской ССР генерала Панфилова.

Когда сегодня слышишь от некоторых политиков, что азиаты нужны, типа, только дворы подметать, я с грустью думаю, что это люди, не помнящие истории...

Вчера Владимир Владимирович очень красиво говорил, очень мощно говорил про Бородино. А Вы знаете, что Кутузов – это потомок Кутуза, потомок азиата, если на то пошло, Тургенев – потомок Тургана, и так далее…. У нас общие корни.

Д.МЕДВЕДЕВ: В нас у всех столько кровей намешано, что Вы правы: делиться нельзя. И Манас – наш этнический предок.

А.АТАМБАЕВ: И на Алтае, конечно, на малой родине Манаса, я надеюсь, мы тоже поставим памятник – это ещё больше свяжет наши народы.

Д.МЕДВЕДЕВ: Давайте!

А.АТАМБАЕВ: Всё время наши народы пытались построить одну страну: был киргизский каганат больше тысячи лет назад – Сибирь, потом была Российская империя – тоже своего рода каганат, потом был СССР. Мы и сейчас всё равно стремимся построить общее экономическое пространство потому, что это уже в генах и киргизского народа, и российского – всех народов. Наше общее будущее, конечно, в единстве.

Д.МЕДВЕДЕВ: Согласен – в интеграции. Давайте ею и займёмся!

<...>

Киргизия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > kremlin.ru, 24 февраля 2012 > № 499322 Алмазбек Атамбаев

Япония планирует сократить импорт нефти из Ирана на 20 проц. Как сообщила сегодня ведущая деловая газета страны "Никкэй", решение по данному вопрос может быть принято до конца февраля.

По данным издания, в Японии активно обсуждается возможность сокращения закупок иранской нефти с США ,и в настоящее время эти переговоры уже перешли в завершающую стадию. В Токио ожидают, что в обмен на решение сократить импорт нефти из Ирана Вашингтон не будет распространять на японские компании дополнительные санкции, которые в декабре прошлого года были введены против Тегерана. Они запрещают иностранным фирмам проводить операции с долларами в США, если они имеют расчеты с Центральным банком Ирана.

Ранее Япония неоднократно высказывала опасения в связи с расширением нефтяных санкций в отношении Ирана и, в частности, введением эмбарго на импорт иранской нефти странами ЕС. В Токио опасаются, что подобные меры могут привести к росту мировых цен на "черное золото". Кроме того, Япония заявляла, что ей будет непросто сократить закупки нефти у Ирана, которые в настоящее время покрывают 8,8 проц потребностей страны в этом сырье. Тем не менее впоследствии японское руководство выразило готовность частично отказаться от импорта иранской нефти, - передает ИТАР-ТАСС.

Would It Be So Bad If Iran Got Nuclear Weapons?

by Neil Padukone  

There’s little evidence that Iran has a nuclear-weapons program, but if it did develop the bomb, that would not have to mean regional nuclear proliferation or Iran using nukes or giving them to terrorists.

With all the clamor to sanction and attack Iran, there's a minor issue most journalists are ignoring: the actual existence of a nuclear weapon.

The International Atomic Energy Agency, the global organization responsible for securing nuclear materials around the world and making sure they are not spread or weaponized, has rigorous monitoring activities at Iran’s nuclear sites. It makes, as former U.S. National Security Council staffer Gary Sick writes, “frequent surprise visits, keep[ing] cameras in place to watch every move, and carefully measuring Iran’s input of feed stock to the centrifuges and the output of low enriched uranium, which is then placed under seal.”

For years, not one of the inspectors has been kicked out of Iran, a move that would signify that Tehran is about to up the ante on its nuclear material and turn it into a weapon. And U.S. intelligence has asserted that Iran’s supreme leader has not yet given the order to build a nuclear weapon, even though most experts (including the IAEA) suspect that Iran has some sort of weapons program underway. But most important, given the agency’s access, the inspectors have declared that there is currently no nuclear-weapons program to speak of in Iran. Of course, the IAEA has taken issue with restrictions on its access to Iranian facilities, but even America’s intelligence agencies, Israel’s Mossad, and countless others have come to the same conclusion themselves. These speculations about Iran’s hypothetical transgressions have at their source American uncertainty about Iran’s intentions, not certainty about Iran’s abilities.

In fact, the whole confrontation over a nuclear program is, in many ways, more a symptom than a cause of U.S.-Iran enmity. Tehran was first accused of exploring a weapons program in late 2003, when Iran was flanked by America in Afghanistan and Iraq and its olive branch to Washington—an offer for a “grand bargain”—was rejected. But bilateral enmity existed long before then, stemming from the CIA- and MI6-orchestrated overthrow of the democratically elected leader of Iran, Mohammed Mosaddeq, in 1953, and the Iranian takeover of the U.S. embassy in Tehran in 1979. The discord was made worse by Iranian support for Lebanon’s Hizbullah, Hamas, and Islamist militias throughout the Middle East and by America’s arming of Iran’s enemies: Iraq during the 1980s war, the Gulf Arab states, and anti-Tehran militant groups such as the Mujahedin-e-Khalq and Jundullah.

Today we are left with a situation where, from an Iranian perspective, it would make perfect sense to try to get nuclear weapons: Muammar Gaddafi gave up the bomb, and Saddam Hussein didn’t have one; they were toppled. The North Koreans and Pakistanis (and Israelis and Indians) have the bomb and receive all sorts of concessions, from normalized relations, to a blind eye turned to support for terrorism, to trade and military aid.

And with hostile forces surrounding Iran in Afghanistan, the Gulf, Iraq, Israel, and the Caucasus, the imperatives appear greater. Even American officials as high-ranking as Vice President Joe Biden concede that they understand Iran’s rationale for nuclear capability, but simply insist that it oughtn’t be allowed.

Any Iranian threat to actually use nuclear weapons is simply not credible.

Tight sanctions, sabotage, and military action may minimally delay, but not destroy, Tehran’s ability to get a bomb—and only with a good deal of fallout. Sanctions not only are fated to be ignored by countries like India, China, Russia, and Turkey, but, by aiming to cut off Iran’s access to refined gasoline, they strengthen Tehran’s claim to need a nuclear program to produce domestic energy.

War, meanwhile, would destabilize a region that is already in turmoil and threaten energy supplies from the Persian Gulf, precipitating further global economic crises. And a military confrontation with Iran would make Pakistan a frontline state in yet another American war, increasing America’s destructive dependence on the Pakistani military. Only dialogue and tangible reassurances will come close to eliminating or reducing Iran’s drive to get the bomb.

And yet, considering Gaddafi’s experience, perhaps even that will not do. Even when negotiations and détente convinced Gaddafi to give up his nuclear-weapons program and be embraced by the West in 2003, America was able to reverse course and depose him in 2011—precisely because he did not have nuclear weapons to resist such an onslaught.

Whenever the U.S. attacks a nonnuclear country while giving a pass to nuclear-armed nations, it undermines the nonproliferation regime by demonstrating the effectiveness of nuclear weapons and increasing their allure. Given Western considerations of military intervention, Syria, whose budding nuclear program was destroyed by Israel in 2007, may be the next such illustration. For the same reason, heightened threats—military or economic—increase the Iranians’ fears that they could meet the same fate as Saddam or Gaddafi, convincing them of the need to get a nuclear deterrent as soon as possible, even if they were to come to the negotiating table today.

Then is an Iranian nuclear weapon, or at least the ability to develop one (as in Japan), inevitable? And if it is, will it be all that bad?

A nuclear Saudi Arabia or Turkey is one feared consequence of an Iranian bomb. While certainly undesirable, this domino theory of proliferation is exaggerated: It has taken more than 10 years for Iran to not have nuclear weapons, and the contagion that the world has expected since the advent of the atomic age never happened; after 67 years, only nine countries have the bomb. Moreover, the West has given Saudi Arabia a nearly $100 billion incentive, in the form of weapons sales, to keep its response conventional.

A second concern is that a nuclear Iran would blackmail the region or even give the bomb to terrorists. These undoubtedly would be nightmare scenarios. Yet, the value of nuclear weapons lies in their nonusage: in their ability to deter, not to employ. Given that American or Israeli missiles would rain down on the Zagros Mountains in retaliation, any Iranian threat to actually use nuclear weapons is simply not credible.

As for Hamas or Hizbullah, being given nuclear weapons would increase their capacities as well as their autonomy. This would reduce their need to depend on Iran, and accordingly Iran’s leverage over them would diminish. Iran would not give weapons of mass destruction to militant groups precisely because they are—and Iran would like them to remain—Iranian proxies. Not to mention, any detonated materials can easily be traced back to the country that provided them, keeping deterrence intact. For the same reasons, Iran has refrained from sharing its chemical- and biological-weapons capacities.

An Iranian bomb certainly would, however, reinforce the country’s regional supremacy. But this dominance is inevitable anyway. As Col. Lawrence Wilkerson, former chief of staff to Secretary of State Colin Powell, told me, “From 1953 to 1979, the U.S. recognized Iran as the hegemon in the region. We recognized that, considering all the factors of power, from demography to military, from geography to national cohesiveness, Iran was the leader in the Gulf. Now, today, we seek to deny that reality—largely because our tyrant no longer rules. This is utterly preposterous.”

What’s more, the strategic aims of this regional power align with America’s 21st-century goals: reducing dependence on Pakistan in order to stabilize Afghanistan, countering Sunni militants like the Taliban, enabling energy and commodities trade throughout the region, working toward a stable Gulf and an unthreatening Iraq, and limiting Russian and, to a degree, Chinese influence in the region.

In his iconoclastic book, Reset, Stephen Kinzer argues that, to contend with the emerging global order, America ought to step back from its close relationships with Saudi Arabia and Israel (and, I would add, Pakistan) and embrace Iran and Turkey instead. America’s alliances with Riyadh, Tel Aviv, and Islamabad were useful in the Cold War: they could gather intelligence, aid militants, and counter the Soviets where Washington couldn’t. But today, America benefits little from its unconditional support for the status quo regimes in these countries. In fact, Washington’s closeness is harmful to all involved, enabling militarism and extremism across the Middle East and South Asia. Given the inertia in U.S.-Iranian relations, it would take a great deal of political skill to overcome the trust deficit and move forward on such an ambitious realignment.

Of course, the other “doomsday” scenario of a nuclear Iran is that the West would not be able to invade a nuclear Iran and would have to deal with Tehran on different terms. That might even be a good thing. Let’s hope it doesn’t take the nuclear option to get us there.

Neil Padukone is a fellow at the Takshashila Institute and the author of Security in a Complex Era. He is currently writing a book on the future of conflict in South Asia. His writings are available at neilpadukone.wordpress.com

В течение последних месяцев мировые СМИ пестрят заголовками о возможной войне между США и его союзников с Ираном. Ситуация осложнилась из-за прогресса в иранской ядерной программе, которую западные страны считают угрозой для своей безопасности. В результате для принуждения Ирана к отказу от нее, США и Европейский союз планируют ввести летом более строгие торговые санкции против этой страны. Это сильно осложнит жизнь иранских хозяйствующих субъектов ввиду невозможности проводить финансовые и коммерческие операции через европейские банки.Кроме того, санкции сильно повлияют на курс иранского риала к доллару, который уже показал 20% снижение в декабре. Из-за этого уже сейчас иранские партнеры отказываются от поставок зерна, ссылаясь на невыгодность денежных операций, проводимых в американской валюте.

Казахстан по существующим транспортным коридорам может максимально экспортировать в Иран до 2 млн. тонн зерна - пшеницы и ячменя, пишет собкор издания "КазахЗерно.kz". В 2009 году казахстанские зерновики отгрузили в Иран около миллиона тонн зерна, в 2010 году - 140 тыс. тонн, с января по декабрь 2011 года - примерно 285 тыс. тонн. Надо отметить, что из экспортируемых Казахстаном культур, 90% ячменя и 30% пшеницы закупает Иран. Поэтому этот экспортный рынок трудно переоценить по своей важности. В принципе, последние урожаи в Иране позволяли выйти стране на самообеспеченность пшеницей. Однако качество казахстанской пшеницы несравнимо с иранским и, кроме того, Иран был всегда заинтересован в диверсификации своих продовольственных поставок, являясь активным политическим игроком на международной арене.

Важно отметить, что в иранском городе Амирабаде находится зерновой терминал, принадлежащий Продкорпорации, на постройку которого было затрачено порядка 2 млрд. 675,4 млн. тенге. Вдобавок к этому Продкорпорация планировала построить еще один терминал в порту Имам-Хомейни стоимостью в 50 миллионов долларов в партнерстве с иранскими зерновиками. Последний должен был увеличить объем перевалки зерна до двух миллионов тонн, задействовав механизм своп-операций с иранским зерном. Кроме того, чтобы увеличить торговлю с Ираном, в том числе казахстанским зерном, было запущено строительство железной дороги Узень (Казахстан) - Кызылкая - Берекет - Этрек (Туркмения) - Горган (Иран), в которую были тоже вложены немалые средства из казахстанского бюджета.

Все эти инвестиции могут пойти насмарку в случае вооруженного нападения США и его союзников на Иран. Впрочем, по данным некоторых аналитиков, активная зона войны, в случае ее начала, придется на южные регионы Ирана, в то время как казахстанские активы находятся в северной части страны. Однако, в любом случае, торговые санкции, по мнению эксперта по международной безопасности Марата Шибутова, будут означать, что экспорт казахстанского зерна в Иран окажется под угрозой.

Хотя существуют и другие мнения. Так, к примеру, в посольстве США в Казахстане считают, что "санкции США в отношении Ирана, введенные в связи с противоречивой и дестабилизирующей ядерной программой этой страны, подразумевают исключения для экспорта, например, продуктов питания, медикаментов и медицинского оборудования. Таким образом, не существует юридических препятствий, ограничивающих продажу казахстанского зерна Ирану".

Однако уже сейчас согласно сообщениям СМИ возникают трудности с оплатой сделок. Из-за того, что европейские банки отказываются проводить коммерческие операции с иранскими экономическим агентами. Это подтверждает сообщение информагентства Зерно он-Лайн в начале февраля, где говорится о том, что Европейский союз заморозил средства Центрального банка Ирана. Данная санкция сделала невозможным проведение финансовых операций по обслуживанию поставок, в том числе зерна. В результате иранские трейдеры рассматривают возможность оплаты через российские и турецкие банки. В сообщении также говорится о том, что в настоящее время вблизи крупнейшего в Иране зернового терминала Бандар Имам Хомейни в Персидском заливе из-за проблем с проплатой простаивает до десяти сухогрузов с мукомольной пшеницей из России, фуражной пшеницей и кукурузой из Украины, ячменем и шротами из других стран. Возможно, это означает, что и российские банки не могут проводить операции по торговым сделкам с Ираном.

Заведующий отделом Центра стратегических исследований при президенте Азербайджана Ровшан Ибрагимов в своем комментарии пояснил нашему корреспонденту, что "Европейский союз ввел санкции против Ирана, в которые включены и санкции против финансирования и проведения денежных операций европейскими банками ввоза зерна в Иран". Он отмечает, что это касается порядка четырех миллионов тонн зерна. Поэтому уже сейчас некоторые судна так и не отправлены в Иран или стоят в портах. По мнению ведущего политолога региона, "очень возможно, что такая же судьба коснется и казахстанского зерна, но не потому, что с Казахстана будут требовать следовать санкциям, а потому, что невозможно будет проводить коммерческие операции".

Впрочем, объективности ради стоит отметить, что торговля зерном с Ираном всегда была полна сложностей. Брокер компании "Трисдорф Агрофуд Консалт" Саят Шортан говорит, что для него данное направление не считается приоритетным, хотя иранцы покупают много из Казахстана. Он отмечает, что "все из-за того, что они очень много времени требуют для переговоров и результат в основном отрицательный. И они всегда просят очень большие скидки". По словам другого участника зернового рынка, экспорт зерна в Иран часто связан с большими валютными рисками и транспортными проблемами.

Между тем, прогнозы относительно перевалки зерна через зерновой терминал в морском порту Актау остаются оптимистичными. По данным руководства АО "Ак бидай терминал", "на 2012 год на зерновом терминале установлен годовой план по перевалке зерна (пшеницы или ячменя) в объеме 500 000 тонн, что соответствует проектной мощности терминала. При этом, в настоящее время поток зерна на Иран максимально возможный по техническим условиям терминала и составляет примерно 50 тысяч тонн в месяц. По сравнению с началом 2011-2012 маркетингового года поток не уменьшился, а наоборот, начиная с сентября 2011 года, увеличился".

Такая радужная картина подтверждается данными экономиста Института политических решений Сергея Смирнова. По его словам, в настоящее время экспорт казахстанского зерна в Иран идет за счет не пшеницы, а ячменя, поскольку в 2010 году Иран с целью защиты местных товаропроизводителей ввел запрет на импорт двадцати видов продуктов продовольствия, включая и пшеницу. Именно этим можно объяснить сокращение объемов экспорта казахстанского зерна в Иран: с 1 млн. тонн зерна в 2009 году до около 290 тыс. тонн в 2011 году, при этом транзитом в прошедшем году было перевезено примерно 50 тыс. тонн казахстанской пшеницы. Поэтому, согласно мнению Смирнова, говорить о том, что санкции против Ирана серьезно скажутся на казахстанских поставках зерна в этом направлении, вряд ли стоит.

Данияр СЕРИКОВ

Ряд иранских компаний ведет переговоры с российскими поставщиками зерна о возобновлении импорта. Соответствующие сделки планируется осуществлять в рублях с целью обойти санкции, наложенные ЕС и США на денежные переводы в и из Исламской Республики, передает Reuters со ссылкой на осведомленные источники.

По полученным данным, речь идет о поставках пшеницы и кукурузы. Кроме того, по информации источника, Иран также планирует импортировать зерно через Иран, используя третьих лиц.

Напомним, 2 февраля 2012г. осведомленные источники сообщили, что поставки зерна в Иран (главным образом из Украины и России) были приостановлены, так как Иран не может расплатиться за покупку и перевозку зерна. Введенные ЕС и США санкции против ряда банков страны сделали невозможным осуществление денежных переводов.

АО "НМСК "Казмортрансфлот" (КМТФ, 100%-ная дочерняя компания АО "КазМунайГаз") планирует в течение ближайших двух лет приобрести два сухогруза общей грузоподъемностью до 7 тысяч тонн, сообщил глава компании Марат Орманов в интервью газете "Мегаполис"."В соответствии с долгосрочной стратегией развития АО "НМСК "Казмортрансфлот" намерен в 2012-2013 годах реализовать проект приобретения собственных двух сухогрузов дедвейтом 5-7 тысяч тонн", - сказал он.

Он подчеркнул, что "реализация проекта по приобретению сухогрузных судов является задачей государственной важности и в первую очередь обусловлена обеспечением транспортной и экономической безопасности республики".

"Наличие экспортной продукции в Казахстане, высокий транзитный потенциал морского торгового порта Актау выдвигают требования к компании "Казмортрансфлот" по приобретению и строительству сухогрузного флота для транспортировки морским путём экспортируемых казахстанских навалочных и генеральных грузов", - отметил глава компании.

По словам Орманова, "Казмортрансфлот" заключил договор о долгосрочной аренде двух сухогрузных судов типа "Волга" дедвейтом 5 тысяч тонн каждый для транспортировки казахстанского зерна из порта Актау в Исламскую Республику Иран.

Он отметил, что согласно прогнозным данным министерства транспорта и коммуникаций Казахстана, к 2020 году объёмы перевалки сухих грузов через действующие терминалы в порту Актау достигнут 3 миллиона тонн. "Участие АО "НМСК "Казмортрансфлот" в данном сегменте рынка позволит, в соответствии с государственной программой развития транспортной инфраструктуры Республики Казахстан до 2014 года, обеспечить транспортировку 50% всех казахстанских генеральных грузов из порта Актау", - пояснил Орманов.

Напомним, что в конце 2011 года Казмортрансфлот приобрел два нефтеналивных танкера типа Aframax дедвейтом 115 тысяч тонн каждый. Для новых судов определены названия "Alatau" и "Altai".

Танкеры построены южнокорейской судостроительной компанией "Samsung Heavy Industries" и предназначены для транспортировки нефти и нефтепродуктов в Черном и Средиземном морях.

КМТФ ставит своей целью создание технологически эффективного транспортного коридора путем надежной эксплуатации логистической системы транспортировки казахстанской нефти на мировой рынок, по принципу "разведка-добыча-транспортировка - переработка - доставка".

Инспекторам Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) во время визита в Тегеран не удалось получить согласие иранских властей на посещение военного комплекса в Парчине, передает Reuters. Вопрос о доступе на этот полигон поднимался еще во время первого в этом году визита инспекторов, однако и тогда в посещении объекта им было отказано.

Представители МАГАТЭ приехали в Иран из-за растущего опасения западных стран, которые подозревают Тегеран в попытках создании ядерного оружия под видом разработки программы мирного атома. Эксперты полагают, что неудачный визит инспекторов только добавит напряженности в и без того сложные отношения между Ираном и Западом, которые накалились из-за введения Европой санкций в отношении исламской республики.

"Мы крайне разочарованы тем фактом, что иранские власти не дали нам разрешения на посещение Парчина. Мы пытались добиться визита на полигон по вполне конструктивным причинам, однако вновь получили отказ", - констатировал генеральный директор МАГАТЭ Якуйя Омано.

США и ряд других стран Запада обвиняют Иран в разработке ядерного оружия под прикрытием программы мирного атома. На протяжении нескольких лет Иран отказывался вести с ведущими странами мира какие-либо дискуссии на эту тему, заявляя, что ведет исследования атома исключительно в мирных целях, однако международные эксперты считают, что ядерная программа Ирана направлена на создание атомной бомбы. В частности, об этом сказано в отчете МАГАТЭ за ноябрь 2011 года. 

ПВО Ирана проверили готовность своих ЗРК средней дальности и зенитной артиллерии по борьбе с низколетящими средствами воздушного нападения в прибрежных регионах страны в районе Персидского залива.

Во второй день военных маневров “Sarallah” в южных районах Ирана участвовали подразделения ПВО иранской армии и «Корпуса стражей исламской революции».

По сценарию учений, гипотетические вражеские самолеты и беспилотные летательные аппараты вторглись в воздушно пространство на малой высоте, но были обнаружены, идентифицированы и подвержены воздействию радиоэлектронных средств объединенной системы ПВО страны.

На учениях была проверена готовность 35-ии артиллерийских систем ПВО Oerlikon (Samavat), систем ПВО Skyguard и Rapier, которые теперь оснащены оптико-электронными и лазерными системами.

В последнее время Иран вновь принимает активные меры по модернизации своих частей ПВО. В конце сентября Иран оснастил подразделения ПВО по всей стране большим количеством зенитных ракетных комплексов Mersad собственного производства (на фото).

В ноябре во время крупномасштабных учений ПВО в Иране была проверена боеспособность подразделений быстрого реагирования ПВО страны.

В шахрестане Корве провинции Курдистан в присутствии министра промышленности, рудников и торговли, посла Казахстана в Иране и руководителей провинции состоялась официальная церемония начала эксплуатации золотого прииска, сообщает агентство ИРНА.

В разработку названного золотого прииска и в проект по строительству фабрики по производству золотых слитков иранскими и казахстанскими инвесторами совместно вложено 500 млн. долларов.

Прииск и фабрика занимают общую площадь в 180 га.

Запасы руды на прииске оцениваются в 16,8 млн. т с содержанием золота 1,024 г на 1 т. По прогнозам, на прииске будет добыто 18,5 т золота.

Делегация российского журнала «Деловой Иран», возглавляемая главным редактором журнала Раджабом Сафаровым, ознакомилась с потенциалом провинции Хузестан в области сельского хозяйства, сообщает агентство ИРНА.

Члены российской делегации посетили шахрестаны Андимешк, Дизфуль и Шуш на севере названной провинции.

В шахрестане Дизфуль они посетили два хозяйства по производству цветов и декоративных растений. Кроме того, в шахрестанах Дизфуль и Андимешк члены российской делегации ознакомились с производством «здоровых», чистых в экологическом отношении овощных культур, выращиваемых без применения ядохимикатов и химических удобрений.

Представители российского журнала «Деловой Иран» посетили также сельскохозяйственную выставку, которая проводилась в сельскохозяйственном научно-исследовательском центре Дизфуля.

Согласно данным Статистического центра Ирана, рост ВВП в Иране (темпы экономического роста) с учетом нефтяной промышленности составил 6,5%, а без учета последней – 7,3%, сообщает агентство ИРНА.

На долю сельского хозяйства в ВВП Ирана приходится 8,6%, на долю добычи полезных ископаемых, сырой нефти и природного газа – 16,5%, на долю промышленности – 13%, на долю строительства и водо-, энерго- и газоснабжения – 8,3%, на долю оптовой и розничной торговли, ремонта транспортных средств – 12,9%, на долю транспорта и связи – 7,5%, на долю предпринимательской деятельности – 13,1%, на долю финансовых услуг – 3,1%, на долю образования и здравоохранения – 7,8%, на долю сферы услуг и социального обеспечения – 4,7%, на долю других услуг – 3,1%, на долю налогов на импорт – 1,2%.

Темпы экономического роста в области сельского хозяйства составили 7,1%, в области промышленности – 6%, в области транспорта и связи – 6%, в области сферы услуг – 7,5%.

В прошлом 1389 году (21.03.10-20.03.11) объем ВВП, рассчитанный в текущих ценах, составил 478 млрд. 484 млн. долларов. При этом ВВП на душу населения составил 6 тыс. 403 доллара.

Главный редактор российского журнала «Деловой Иран», генеральный директор Центра по изучению современного Ирана Раджаб Сафаров в эксклюзивном интервью корреспонденту агентства ИРНА в Ахвазе заявил, что Запад продолжает свою деструктивную политику и его усилия направлены на то, чтобы доказать, что в Иране отсутствует благоприятный инвестиционный климат.

По словам Раджаба Сафарова, Запад пытается представить дело таким образом, что существующий в Иране инвестиционный климат вызывает серьезные опасения и вкладываемые в иранскую экономику средства не принесут должной отдачи.

Однако, как подчеркнул Раджаб Сафаров, созданные в Иране условия для инвестиций в целом ряде отраслей не имеют аналогов в мировой практике и во многом уникальны.

В Иране созданы самые благоприятные условия для коммерческой деятельности. В ряде случаев доходность инвестиций гарантируется государством, и такая политика может послужить образцом для всего мира.

Раджаб Сафаров заявил, что необходимо заполнить информационный вакуум. «Мы постараемся распространять информацию о том, что в Иране создан благоприятный инвестиционный климат, и окажем всяческое содействие в этом деле, однако следует отметить, что прежде всего сами иранцы должны проявлять активность, пропагандировать свои возможности и рекламировать свою продукцию», – отметил главный редактор журнала «Деловой Иран».

Раджаб Сафаров высказал свои критические замечания по поводу подхода иранцев к рекламированию своих товаров и инвестиционных возможностей. Он назвал это слабым местом и подчеркнул, что для дальнейшего развития иранской экономики необходимо изменить подход к данной проблеме.

С конца прошлой недели делегация российского журнала «Деловой Иран» находилась в провинции Хузестан с целью ознакомления с экономическим потенциалом провинции и подготовки по результатам своей поездки информационных материалов об инвестиционных возможностях провинции Хузестан в самых разных областях.

Генеральный директор автопромышленной группы (АГ) «Иран ходроу» Джавад Наджмэддин заявил, что на сегодня общее количество отправленных на экспорт автомобилей названной АГ превысило 200 тыс. единиц, и это явилось новым рекордом иранского автомобилестроения, сообщает агентство ИРНА.

По словам Дж.Наджмэддина, около 99% экспортных поставок автомобилей АГ «Иран ходроу» за последние 10 лет было осуществлено в период нахождения у власти 9-го и 10-го правительств (в период с 2005 года по настоящее время).

Коснувшись вопроса об экспорте автомобилей с национальной торговой маркой, Дж.Наджмэддин сообщил, что доля «Самандов» в экспорте АГ «Иран ходроу» в период с 2000 по 2005 гг. составляла 17%, а в период с 2005 по 2010 гг. доля этих автомобилей достигла 44%.

Дж.Наджмэддин подчеркнул, что АГ «Иран ходроу» проводит политику укрепления национальной торговой марки, и в 2010 году из рекордного количества поставленных на экспорт 34 тыс. 144 автомобилей 85% составила продукция с национальной торговой маркой. В 2011 году доля «Самандов» в экспортных поставках АГ «Иран ходроу» достигла уже 90%.

Дж.Наджмэддин напомнил, что модельный ряд продукции АГ «Иран ходроу» пополнился еще двумя автомобилями с национальной торговой маркой: автомобилями «Ранна» и «Дена», и это позволяет говорить о хороших перспективах группы в области экспортных поставок.

Генеральный директор Иранской национальной нефтяной компании (ИННК) Ахмед Калебани заявил, что после прекращения поставок иранской сырой нефти в Англию и Францию другие европейские страны вступили с Ираном в переговоры по поводу подписания долгосрочных контрактов, сообщает агентство ИСНА.

Как отметил Ахмед Калебани, ряд европейских стран уже провел такие переговоры с Ираном, а другие еще обсуждают вопрос о подписании долгосрочных контрактов.

Упомянув о введении странами ЕС нефтяного эмбарго в отношении Ирана, Ахмед Калебани сказал, что подобное решение, естественно, вызовет ответную реакцию. Именно поэтому Иран объявил о том, что если европейские страны хотят получать иранскую сырую нефть, они должны без каких-либо условий подписать с Ираном соответствующие контракты сроком от двух до пяти лет. В противном случае партнерские отношения с ними будут пересмотрены.

По поводу иранской сырой нефти, находящейся на хранении, генеральный директор ИННК сообщил, что в начале прошлого года в нефтехранилищах Ирана находились большие запасы нефти, однако в течение года в связи с высоким спросом на нефть они стали уменьшаться и два месяца назад сократились до нуля. На сегодня в нефтехранилищах имеется некоторое количество сырой нефти, но пока оно остается незначительным по сравнению с предыдущими годами.

Ахмед Калебани отметил, что Иран экспортирует от 2,2 до 2,3 млн. баррелей нефти в сутки. До сих пор Франция получала от 50 до 60 тыс. баррелей иранской сырой нефти в сутки. Что касается объема поставок иранский нефти в Англию, то Ахмед Калебани, по его словам, не располагает данными об этом.

В Москве обеспокоены продолжающейся практикой применения США односторонних санкционных мер, в том числе в отношении Ирана, говорится в сообщении МИД РФ, обнародованном в среду по итогам встречи замминистра иностранных дел РФ Сергея Рябкова с послом США в РФ Майклом Макфолом.

В ходе состоявшейся 22 февраля беседы Рябков и Макфол "обсудили вопросы двустороннего характера, а также ряд аспектов текущей международной повестки дня", отмечается в сообщении.

"С российской стороны, в частности, была выражена серьезная озабоченность продолжающейся практикой применения США односторонних санкционных мер, в том числе экстерриториального характера, в связи со сложной ситуацией, складывающейся вокруг иранской ядерной программы", - указывается в сообщении.

США и ряд других стран Запада подозревают Иран в разработке ядерного оружия под прикрытием программы мирного атома. Тегеран все обвинения отвергает, заявляя, что его ядерная программа направлена исключительно на удовлетворение потребностей страны в электроэнергии.

Ряд государств и организаций ввели в отношении Ирана ряд санкционных мер, требуя от него обеспечить полную прозрачность своей ядерной программы и доказать ее исключительно мирную направленность. США в середине февраля расширили санкционный список в отношении Ирана, введя дополнительные меры против министерства разведки и безопасности страны.

В настоящее время в отношении Ирана действуют также четыре санкционные резолюции Совета Безопасности ООН.

Египетская исламистская партия "Ан-Нур", получившая почти четверть голосов в новом парламенте, прекращает все связи с Ираном из-за его позиции по Сирии, говорится в специальном заявлении этой партии, распространенном в среду в египетской столице.

"Мы осуждаем политику сирийского режима, развязавшего войну против собственного народа, и разрываем все действующие отношения с Тегераном, который оказывает поддержку сирийскому президенту Асаду", - говорится в документе.

Партия "Ан-Нур", выражающая взгляды представителей салафитского ислама, является второй в Египте, после движения "Братья-мусульмане", по численности и влиянию на население исламистской организацией. На завершившихся в январе выборах в нижнюю палату египетского парламента "Ан-Нур" получила почти четверть голосов избирателей и в альянсе с "Братьями-мусульманами" контролирует деятельность высшего законодательного органа страны.

"Ан-Нур" выступила против любых действий, направленных на поддержку сирийского правительства, и осудила египетские власти, которые дали разрешение двум иранским боевым кораблям пройти на прошлой неделе через Суэцкий канал для проведения совместных учений с сирийскими ВМС.

В прошлую пятницу сообщалось, что два военных судна военно-морских сил (ВМС) Ирана проследовали через Суэцкий канал к сирийским берегам, этому событию предшествовало соглашение между Каиром и Тегераном о проходе кораблей. В составе иранской группировки были эсминец и вспомогательный корабль. Позже иранский телеканал Press TV сообщил, что корабли ВМС Исламской республики участвовали в совестных учениях с военными кораблями Сирии.

В Сирии уже почти год не прекращаются антиправительственные протесты. Ежедневно поступают сообщения о гибели людей - как мирных граждан, так и сотрудников силовых структур. По данным ООН, общее число жертв в стране превысило 5,4 тысячи человек. В свою очередь сирийские власти заявляют, что в столкновениях было убито более 2 тысяч военнослужащих и сотрудников правоохранительных органов Сирии, против которых действуют хорошо вооруженные боевики и дезертиры. Как заявлял президент Сирии Башар Асад, внешние силы финансируют и вооружают оппозицию для того, чтобы дестабилизировать страну. Александр Елистратов.

Вручение верительных грамот послами иностранных государств.

Верительные грамоты Дмитрию Медведеву вручили новые послы Республики Корея, Швейцарии, США, Литвы, Кот-д'Ивуара, Замбии, Индонезии и Панамы.

Д.МЕДВЕДЕВ:Уважаемые господа!Прежде всего рад приветствовать вас в Кремле и искренне желаю вам успехов в вашей ответственной дипломатической работе в нашей стране и рассчитываю, что укрепление двустороннего сотрудничества между Россией и каждой из представленных здесь стран будет весьма и весьма продуктивным.

Наша политика всегда была и останется сбалансированной, основанной на готовности к равноправному диалогу со всеми, кто к этому стремится. И, безусловно, самой главной гарантией соответствующего направления нашей внешней политики является поддержка такого курса большинством наших граждан. Это главный и единственный внутриполитический фактор, который оказывает влияние на нашу внешнюю политику.

Естественно, мы будем проводить и дальше прагматичную внешнюю политику, которая направлена на достижение глобальной цели – построение справедливого и демократического мироустройства. При этом мы, конечно, исходим из приоритета международного права – обеспечения для всех государств и всех народов неделимой и равной безопасности.

Именно эти принципы сейчас лежат в основе нашей позиции по наиболее сложным международным и региональным вопросам, проблемам, которые сейчас практически ежедневно обсуждаются на международных площадках, на региональных площадках. Я имею в виду иранскую ядерную программу и ситуацию в Сирии, а до этого – те процессы, которые происходили в Египте, Ливии, в целом на Ближнем Востоке. Поэтому одновременно мы будем учитывать влияние принимаемых международным сообществом решений на межрелигиозном, межнациональном уровнях и не собираемся поддерживать такие решения, которые игнорируют или не в полной мере учитывают соответствующие факторы.

И ещё одно замечание. Мы не считаем допустимым, чтобы важнейшие для судеб государств и целых народов решения, особенно в контексте сложных региональных ситуаций, скоропалительно принимались под воздействием массированных пропагандистских кампаний. Это неверно ни по существу, ни по формальным соображениям. Нельзя допустить девальвации институтов международного права (прежде всего, естественно, таких, как Организация Объединённых Наций), размены этих институтов на группы по интересам, так называемые «группы друзей», исходя из соображений политической конъюнктуры или же исходя из соображений экономической целесообразности.

Все в этом зале, вне всякого сомнения, профессионалы, которые способны докопаться, что называется, до реального положения дел, и чётко понимают, что никто не имеет права на безапелляционные суждения. Наша общая цель сегодня состоит в том, чтобы сохранять международно-правовые нормы сосуществования государств и народов, обеспечивать неукоснительное соблюдение общепринятых гуманитарных стандартов, предотвращать, конечно, провокации, террор, использование соответствующих действий как инструмента международной политики.

Уважаемые господа! Мы, конечно, очень рассчитываем на дружеские и конструктивные отношения с теми государствами, которые вы здесь представляете. Рассчитываем, что результаты вашей конкретной работы будут способствовать укреплению связей между нашими странами. Поэтому несколько слов об отношениях с каждой из представленных здесь стран.

Динамично развиваются наши связи с Республикой Корея – одним из приоритетных и перспективных партнёров России в Азиатско-Тихоокеанском регионе. В наших общих интересах вывести их на уровень стратегического сотрудничества путём повышения эффективности нашего взаимодействия в разных сферах. И, конечно, мы заинтересованы в совместной работе по урегулированию ядерной проблемы Корейского полуострова.

В последнее время отчётливо проявилась новая динамика в отношениях со Швейцарской Конфедерацией. История наших отношений насчитывает почти два столетия. Заметно активизировались и контакты на высшем уровне, и гуманитарное, и экономическое сотрудничество. Мы высоко ценим и нейтральный статус Швейцарии, и её авторитет в качестве ответственного и честного посредника в самых сложных ситуациях.

Отношения с Соединёнными Штатами Америки традиционно входят и, конечно, будут входить в число приоритетов российской внешней политики. Эти отношения имеют особое значение и для обеспечения глобальной безопасности, и для того, чтобы просто наш мир был более устойчивым. В последние годы атмосфера политического диалога между нашими странами заметно улучшилась. Взаимный позитивный настрой стал основой для достижения вполне конкретных практических результатов и подписания очень важных договорённостей.

Наша страна заинтересована в углублении сотрудничества с Соединёнными Штатами Америки по широкому спектру самых разных направлений, даже в тех ситуациях, когда мы расходимся в оценках или по-разному видим ситуацию. Я уверен, что, руководствуясь здравым смыслом, руководствуясь принципами взаимного уважения, равноправия, мы способны совместными усилиями содействовать поддержанию стабильности и безопасности в мире и тем самым создать основу для того, чтобы российско-американские отношения развивались и в дальнейшем. Именно в таком позитивном ключе были выдержаны послания, которыми недавно мы обменялись с Президентом Соединённых Штатов Бараком Обамой.

Мы рассчитываем на налаживание конструктивного, прагматичного и взаимовыгодного диалога с Литовской Республикой при решении самых разных вопросов: и торгово-экономических, и гуманитарных, и взаимодействия на калининградском направлении. Я уверен, что именно такой простой и прагматичный подход способствовал бы повышению уровня доверия между нашими государствами.

Мы выступаем за развитие дружественных и взаимовыгодных отношений с Республикой Кот-д’Ивуар (этим отношениям уже 45 лет), тем более что в резерве у нас есть целый набор перспективных направлений сотрудничества.

Многолетняя дружба связывает нас с Республикой Замбия – одним из авторитетных государств на Африканском континенте. Я убеждён, что совместными усилиями мы сможем более полно раскрыть и потенциал двустороннего сотрудничества и упрочить наши связи в региональных и международных делах.

Мы удовлетворены позитивной динамикой, высоким уровнем диалога с Республикой Индонезия. Практические подходы и солидный потенциал межгосударственных связей, схожесть взглядов на многие ключевые проблемы современности – это надёжный фундамент для сотрудничества в различных областях: от энергетики и космоса до масштабных инфраструктурных проектов. Мы намерены и впредь взаимодействовать в интересах укрепления мира и безопасности в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Мы готовы к углублению сотрудничества, расширению выгодных контактов на самых разных уровнях с Республикой Панама, настроены совместными усилиями укреплять и торгово-экономическую составляющую наших связей.

Уважаемые господа! Впереди у вас достаточно сложная и очень ответственная работа. Наша страна искренне заинтересована в том, чтобы эта работа у вас была успешной, и, конечно, мы готовы оказывать вам в этом всяческое содействие.

Благодарю вас за внимание.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > kremlin.ru, 22 февраля 2012 > № 498500 Дмитрий Медведев

Президент РЖД Владимир Якунин заявил, что компания уже ощущает на себе негативные последствия санкций против Ирана. "Мы уже ощущаем на себе негативные последствия этих санкций. Они оказывают пагубное воздействие на работу банков, я имею в виду российские банки в Иране", - сказал Якунин в интервью Russia Today, пояснив, что речь идет о банках, связанных с РЖД. Президент компании назвал эту ситуацию неприемлемым вмешательством в экономические интересы других стран.

По его словам, санкции ООН "не содержат в себе запрета на обычное экономическое сотрудничество с Ираном в некоторых конкретных областях", поэтому не должен стоять вопрос о применении санкций против различных банков разных стран, тем более если их деятельность заключается в ведении кредитной записи сотрудничества в строительстве железных дорог.

По словам Якунина, РЖД не собираются принимать определенных мер в этой ситуации, так как этот вопрос "должен решаться на правительственном уровне посредством переговоров и путем сотрудничества".

Иран отказывается вести переговоры по ограничению своей ядерной программы, заявляя, что преследует исключительно мирные цели, в том числе занимается этими разработками для производства энергии в рамках быстрорастущего внутреннего спроса. Западные страны ужесточили санкции для блокирования импорта иранской нефти, а также затруднили проведение других финансовых операций. Американские власти в свою очередь оказывают давление на ЕС и межбанковскую систему Swift для того, чтобы они исключили иранские банки из своей сети - это еще один способ лишить Иран его средств и склонить к переговорам. 

В понедельник президент Афганистана Хамид Карзай и его американский коллега Барак Обама провели телефонные переговоры, посвящённые вопросам программы национального примирения.

Напомним, что на прошлой неделе задача организации и проведения переговоров с вооружённой оппозицией обсуждалась в ходе трёхстороннего регионального саммита, в котором приняли участие президенты Афганистана, Пакистана и Ирана.

Как сообщается в пресс-релизе Белого дома, стороны обсудили итоги мероприятия, задачу региональной поддержки программы в более широком контексте, а также ряд стратегических вопросов, представляющих взаимный интерес.

Главы государств договорились о проведении дальнейших двусторонних переговоров и продолжении тесного сотрудничества в ходе построения долговременных партнёрских отношений между странами, передаёт информационное агентство «Франс Пресс».

В понедельник, 20 февраля, министр обороны Ирана бригадный генерал Ахмад Вахиди (Ahmad Vahidi) заявил, что страна модернизирует свои самолеты и производит новое поколение истребителей. Выступая перед журналистами по поводу иранских истребителей четвертого поколения, Вахиди сказал: «Эти самолеты делятся на две категории, +1 и +2, в зависимости от выполнения на них работ по обновлению. Мы намерены создать истребители следующего поколения за счет их модернизации», сказал министр.

«Что касается аэрокосмической и ракетной техники, мы занимаем достойное место среди ведущих стран мира», добавил он.

В январе высокопоставленный представитель ВВС заявил, что оборонные отрасли страны начали исследования по разработке летательных аппаратов вертикального взлета.

Исследования ведутся в оборонной промышленности для производства самолетов этого типа, сказал журналистам бригадный генерал ВВС Азиз Насирзадех (Aziz Nasirzadeh).

Во время крупномасштабных учений Fadaeeyan-e Harim-e Vellayat III, которые начались 6 сентября прошлого года, иранские ВВС продемонстрировали два известных самолета собственного производства, а именно Saeqeh и Azarakhsh.

Чешская Республика прекратила импорт нефти из Ирана. Австрия, Португалия, Бельгия и Нидерланды так же остановили покупку иранского «чёрного золота», а Греция, Испания и Италия значительно сократили закупки. Сам Иран ещё в выходные дни перестал осуществлять отгрузку нефти во Францию и Великобританию в ответ на санкции, введённые Евросоюзом. Иран > Нефть, газ, уголь > ptel.cz, 21 февраля 2012 > № 499127

По мнению многих экспертов, одной из причин сложившейся сегодня кризисной ситуации вокруг Ирана, если не основной из них, являются богатейшие энергетические ресурсы Исламской Республики, давно привлекающие внимание мировых центров силы. В условиях углубляющегося охватившего Запад системного экономического кризиса и как следствие обостряющегося геополитического соперничества в регионе вопрос контроля над этими ресурсами, особенно иранскими запасами газа, приобретает первостепенную важность.

В нынешней тревожной обстановке упомянутыми центрами учитываются все факторы: и отношения Ирана со своими соседями, и особенности энергетической политики Исламской Республики, и ситуация в приграничных государствах.

Судя по всему, наиболее стабильной и безопасной для Тегерана сфера ирано-армянских отношений, даже в самые кризисные моменты никогда не омрачавшиеся какими-либо межгосударственными трениями. Это факт, видимо, не дает покоя многим силам, выискивающим шероховатости в отношениях двух вековых соседей, в традиционно дружеских связях Армении и ИРИ.

В чем смысл этих поисков, какова их цель? Какие нюансы в этих тенденциях привлекают внимание Тегерана? На эти и другие вопросы отвечает директор действующего в Иране Стратегического центра "Новая Концепция" и член правления общества дружбы Иран-Армения, доктор наук по линии международных отношений господин Миргасем МОМЭНИ.

- Господин Момэни, в первую очередь хочу попросить Вас разъяснить, какова проводимая Исламской Республикой Иран (ИРИ) политика в энергетической сфере и каковы приоритеты этой политики в регионе?

- Исламская Республика Иран обладает колоссальными источниками энергии и выступает на международной арене в качестве страны, экспортирующей энергоносители - причем как в нефтяной, так и в газовой сферах. Этот фактор имеет для Исламской Республики стратегическое значение. В своей энергетической политике Иран в последние годы придает первостепенное значение экспорту газа. Среди стран-экспортеров газа наше государство занимает второе после России место в мире, именно поэтому экспорт газа играет существенную роль для экономического развития ИРИ. Газовый ресурс является тем ключевым рычагом, который может быть очень важен для Ирана и в сфере международных отношений. В качестве примера можно привести ту же Россию. Сегодня о ценах на газ не договариваются, они просто назначаются страной-экспортером, и какая бы цена ни назначалась, импортирующие страны обязаны ее выплатить. В этом плане ИРИ, как вторая по запасам страна, экспортирующая газ, по объективным причинам не успела полноценно воспользоваться предоставленной ей возможностью, посему не имеет пока эффективного экспорта в газовой сфере. Именно поэтому Иран разработал долгосрочную программу экспорта газа и в рамках этой программы заключил соответствующие договоры с Пакистаном и Индией. Голубое топливо в эти страны будет поставляться по газопроводу, известному под названием "Мирный".

На втором этапе ИРИ начала переговоры с Турцией об экспорте иранского газа в Европу. Однако эти переговоры, по тем же объективным причинам, по сей день не дали положительного результата.

Но основным вопросом является экспорт газа в Республику Армения (РА). Как сосед Ирана, как политический и экономический союзник на Южном Кавказе, Армения может обеспечить самый надежный путь для экспорта иранского газа в Европу. Армянское государство тоже очень нуждается в иранских энергоносителях. Иран располагает огромнейшим потенциалом экспорта газа и в этом заинтересованы практически все, в частности, сообщество европейских государств, которое желает сотрудничать с ИРИ, даже если Иран из-за своей атомной программы будет кем-то признан неугодной страной.

Борьба в будущем развернется вокруг энергетических проблем, и сегодня источники энергиии используются как влиятельное и могущественное оружие. Один из французских экспертов в этой связи как-то заметил, что своим атомным оружием Москва не смогла впечатлить Европу, но своим газовым оружием она доказала, что Россия - могучая страна. Это говорит о том, что фактор энергоносителей сегодня играет важнейшую роль в мире. Поэтому ИРИ намерена в рамках своей долгосрочной государственной программы извлечь пользу из своих энергетических и, особенно, значительных газовых источников.

- В результате двусторонних переговоров между Ираном и Арменией стороны пришли к соглашению, что за каждый кубический метр газа Армения будет расплачиваться с Ираном 3 кВт электроэнергии. Основной объем электроэнергии в Армении вырабатывается Мецаморской атомной электростанцией, часть которой была повреждена при землетрясении 1988 года. В недалеком прошлом США изъявили желание, отреставрировав ее, начать эксплуатацию атомной станции. В связи с этим Вашингтон заявил, что Армения вправе использовать атомную энергию. Но мы видим, что сегодня та же Америка желает лишить Иран этого права и, всячески оказывая давление и даже угрожая Тегерану, пытается удержать ИРИ от производства атомной энергии. Как Вы оцениваете эту двойственную политику США?

- Армения, как Вы отметили, имеет излишек производства электроэнергии, а Иран в своих приграничных районах нуждается в ней. Поэтому обе стороны договорились о том, что Армения будет расплачиваться за иранский газ электроэнергией. Основной проблемой здесь является вопрос возможного контроля Армянской атомной электростанции со стороны Соединенных Штатов. Проще говоря, США и Россия конкурируют между собой в вопросе Армении, и Ереван в этой конкуренции оказывается в неопределенной ситуации. Русские имеют долгосрочные интересы в Армении и сегодня в регионе Армения рассматривается как южная база России. С другой стороны, Соединенные Штаты очень нуждаются в Армении для осуществления своих стратегических программ на Южном Кавказе и обеспечения своей модели безопасности в регионе.

Возвращаясь к вопросу об атомной электростанции, нужно отметить, что произошло землетрясение, которое повредило часть Мецаморской АЭС, и именно поэтому США пытаются провести параллели между Мецамором и Чернобылем. Конечно, Чернобыль стал причиной больших несчастий и во избежание подобных случаев нужно отреставрировать Мецаморскую электростанцию. Но необходимо знать, какие цели преследуют США, в недалеком прошлом изъявившие желание установить контроль над Мецаморской АЭС. Прежде всего, нужно отметить, что Мецаморская электростанция построена русскими, и если США хотят реставрировать ее или построить новую, то обязательно должны согласовать это с РФ. Без согласия России США не могут построить в Армении новую станцию. Значит, они должны договориться с Москвой.

Эти поползновения в энергетической сфере преследуют далеко идущие геополитические цели. Для того, чтобы превратить Южный Кавказ в однородный, прозападный регион, США нуждаются в Армении. Азербайджан уже находится в лагере Запада, Грузия, совершив бархатную революцию, примкнула к нему, и только Армения пока колеблется между Востоком и Западом, пока полностью не примкнула к западному лагерю. Значит США считают, что наилучшим методом оказать давление на Армению и склонить ее в сторону Запада является также вопрос атомной электростанции, а не политическое давление, так как общественное мнение легко воспримет первое, а не второе.

Одним словом, США пытаются осуществить свое политическое давление всеми возможными способами, в том числе научным и экологическим путями, но нужно знать, что за всем этим скрываются стратегические и политические цели. Я уверен также, что американцы имеют четкие планы и относительно предстоящих в Армении выборов. Они желают видеть в Армении такую власть, которая обеспечила бы их присутствие в республике.

Соединенные Штаты стремятся обеспечить свое долгосрочное присутствие на Южном Кавказе, и залогом этого являются разногласия между соседними странами, наличие и продолжение конфликтов в регионе. Существование конфликтов гарантирует их присутствие.

- Вы имеете в виду проблему Нагорного Карабаха?

- Да. Я много раз заявлял: карабахский конфликт, который держит Армению и Азербайджан в состоянии ни войны, ни мира, стал причиной того, что конфликтующие стороны начали впадать в большую зависимость от США. Так как русские имеют более крепкие позиции в Армении, чем в Азербайджане, в будущем мы станем очевидцами еще большего давления США на Ереван. Поэтому мы должны внимательно следить за присутствием Соединенных Штатов в Армении, так как если в одной стране сталкиваются интересы двух сверхдержав, о стабильности там не может быть и речи. Я уверен, что если бы руководители Армении и Азербайджана вели прямые переговоры по вопросу Нагорного Карабаха, они были бы более эффективными, чем сейчас, когда за переговорным процессом следят США и Европа. Наличие и продолжение конфликтов на Южном Кавказе выгодно Соединенным Штатам и Европе в плане оказания политического давления на страны этого региона. Без наличия конфликтов присутствие сверхдержав на Южном Кавказе будет незаконным.

- Как Вы оцениваете отношения между ИРИ и Арменией?

- Отношения между Ираном и Арменией с первого же дня провозглашения независимости РА были очень хорошими. Иран был одним из первых среди соседей Армении, кто сразу же после провозглашения независимости открыл свое посольство в Ереване, и на сегодняшний день между обеими странами установились очень хорошие политические, экономические и культурные отношения.

В Иране проживают более 120 тысяч армян, и это само по себе является поводом для развития дружественных, эффективных отношений. Сегодня в Армении получают образование около 3000 иранских студентов, что не имеет прецедента в какой-либо иной стране, и это доказывает, что Армения имеет очень важное значение для ИРИ.

В завершение добавлю, что народы Ирана и Армении связывают вековые взаимоотношения, и одной из главных целей общества дружбы Иран-Армения является сохранение и развитие этих вековых связей.

Беседу вел

Артин АРАКЕЛЯН, Тегеран

для Iran.ru

Иран. Армения > Внешэкономсвязи, политика > iran.ru, 21 февраля 2012 > № 498141 Миргасем Момэни

В четвертом веке от Рождества Христова в стольном городе Иберии, Мцхете, молитвами святой равноапостольной просветительницы Нино были низвергнуты идолы главных грузинских божеств того времени - Армази, Гаими и Гоци. Этот эпизод из истории Грузии знает каждый школьник, но мало кто задумывается о схожести главного божества древних грузин Армази с зороастрийским «господом мудрым», или Ахурамаздой. В древности, как и сегодня, страны и народы входили в цивилизационно-культурные круги, и идентичность народов определялась, прежде всего, религией и традициями, которая определяла ценностные ориентиры людей.

Древняя Иберия, после гибели иберийского мира, о котором мы мало что знаем, стала органичной частью персидской цивилизации. Это, конечно, не исключало периодические военные конфликты с той же Персией, но культурное влияние персидского фактора в истории Грузии (особенно восточной) сложно переоценить.

Персидский мир никуда не исчез из жизни грузин ни после принятия христианства Грузией, ни после принятия ислама Ираном. Длительная историческая традиция поддерживалась веками, вельможи и военные грузинского происхождения часто играли большую роль при шахском дворе, а Тбилиси, сердце Грузии, вплоть до девятнадцатого века был вполне восточным городом, мало чем отличающимся от большинства городов Персии. Даже в двенадцатом веке, золотом веке Грузии, когда Иран был ослаблен, а Грузия была одним из сильнейших государств Ближнего Востока, влияние персидской культуры не подлежит сомнению. Вхождение в одну цивилизационную систему обусловило и то, что самые кровавые эпизоды в истории Грузии, ровно так же, как и самые важные исторические события, были связаны именно с Ираном. Конечно, не следует считать данное влияние тотальным. Тот факт, что в Грузии после продолжительной борьбы победило именно православие, а не христианство восточного обряда, свидетельствует и о мощном влиянии Константинополя, который был частью западного мира, хоть и существенно отличался от Западной Европы. В сущности, Грузия была полем столкновения цивилизаций и, вместе с тем, местом переплетения традиций и культур. После гибели Византийской империи персидская традиция становится доминантной еще и потому, что османы не могли предложить своей альтернативы, и сами находились под мощным культурным влиянием Ирана.

Разрыв культурной традиции произошел с начала девятнадцатого века. Ослабевший Иран полностью потерял свои позиции на Кавказе, а вестернизированная Российская империя предложила грузинской элите столь желанную альтернативу многовековой восточной традиции. К сожалению, в рамках одной статьи мы можем лишь затронуть наиболее важные пласты вопроса исторических связей между Грузией и Ираном. А между тем, данный вопрос является крайне интересным как для понимания сегодняшних реалий, так и для глубокого научного исследования. Ведь историография времен Российской империи и советского периода, объявив главным врагом и источником всех бед Грузии Османскую империю, старательно игнорировала упоминание персидского фактора в грузинской истории, ограничиваясь описанием нескольких трагичных эпизодов в истории грузино-персидских отношений. Впрочем, перейдем к сегодняшнему дню.

Прежде чем начать разбор сегодняшнего состояния дел, давайте зададимся простым вопросом – так ли важны сегодня отношения между Грузией и Ираном. Ведь и у Грузии, и у Ирана достаточно своих проблем, и эти проблемы, на первый взгляд, никак не связаны друг с другом. Оккупированные территории, угроза новой войны, внутренняя нестабильность, постоянно поддерживаемая извне - это те проблемы Грузии, перед которыми страна оказалась бы абсолютно беззащитной, лишившись поддержки Запада. В свою очередь, Запад является сегодня главной угрозой для Ирана, и вероятность начала новой войны на Ближнем Востоке с участием Ирана многие аналитики рассматривают не просто как очень высокую, но и как неизбежную. Грузия является стратегическим союзником Соединенных Штатов и Европейского Союза в регионе, в свою очередь, Иран во внешней политике часто солидаризируется с Российской федерацией, войска которой оккупируют два региона Грузии. Казалось бы, это - обстоятельства непреодолимой силы, и Грузия с Ираном просто обречены быть врагами в ближайшей перспективе. Однако это далеко не так.

Сегодня отношения Грузии с Ираном можно признать не только удовлетворительными, но и хорошими. По настоящему прорывным был 2010 год: визит министра иностранных дел Ирана Манучхера Моттаки в ноябре 2010 года, установление безвизового режима, открытие генерального консульства в Батуми открыли новую главу в грузино-иранских отношениях. Сегодня на улицах городов Грузии можно увидеть автобусы с иранскими номерами, а иранские туристы стали неотъемлемой частью туристической Грузии. Иран вновь открывает для себя Грузию, а Грузия открывает для себя иранцев. Прямые авиарейсы Тбилиси – Тегеран, интерес иранского бизнеса к Грузии, и, конечно, постоянные визиты ферейданских грузин на свою историческую Родину, все это создало достаточно прочный фундамент для добрососедских отношений, которые хоть и обходятся без громкого пиара со стороны СМИ, но, тем не менее, очень важны для обеих стран.

Однако, геополитическая обстановка на Ближнем Востоке сегодня создает новые вызовы ирано-грузинским отношениям. Географическая близость Грузии к Ирану - предмет особого внимания и даже провокаций на тему возможного участия Грузии в будущей войне против этой страны. Впрочем, о провокациях отдельно. Одной из самых громких провокаций на тему возможного участия Грузии в войне против Ирана было заявление оппозиционно настроенного академика Элизбара Джавелидзе о том, что Соединенные Штаты готовят в Грузии объекты для войны с Ираном. В интервью газете «Палитра недели» Джавелидзе заявил следующее: «Эти 20-коечные больницы - это американский проект. Большая война начинается в Персидском заливе между Америкой и Ираном, и 5 миллиардов долларов выделено на строительство этих 20-коечных военных госпиталей. В основном, они строятся на американские деньги. Потому строят в ускоренных темпах аэропорты, потому заговорили о строительстве порта для подводных судов в Кулеви и вообще о строительстве Лазики. Все это связано с размещением американских военных баз. Лазика будет американским военным городком, а в Марнеули уже построен секретный аэродром. И если в случае военного конфликта с Ираном Тегеран выпустит ракеты по американским военным объектам, кто тогда будет защищать нашу страну?»

Данное заявление было явно рассчитано на зарубежную аудиторию. В Грузии хорошо известно, что проект сто больниц был разработан еще в 2007 году в рамках реформирования системы здравоохранения. Победившая в тендере чешская компания «Блок Джорджиа» из-за экономического кризиса не смогла выполнить свои обязательства. Как следствие, общая система оказания медицинских услуг за пределами крупных городов продолжает оставаться в Грузии на достаточном низком уровне. Новый импульс системе здравоохранения придало недавнее решение правительства Грузии об обязательном страховании лиц пенсионного возраста, что в свою очередь и обусловило строительство медицинских объектов страховыми компаниями. Причем тут Соединенные Штаты и военные действия остается загадкой для посвященного читателя. Однако для людей, не владеющих информацией о Грузии, версия кажется вполне правдоподобной, правда и тут непонятно, зачем строить кучу мелких медицинских учреждений, разбросанных по всей Грузии, вместо того, чтобы построить один крупный военный госпиталь. Кстати сам уровень здравоохранения в Грузии достаточно высок, и медицинский туризм, в том числе и из Ирана, обретает все большую популярность.

Еще более неразумно звучит довод о строительстве военной базы Соединенных Штатов на Черном море. В декабре 2011 года президент Грузии объявил о планах создания нового города, который будет современными воротами страны в мир. Оставлю за скобками прения в грузинском обществе о целесообразности строительства нового города. Скажу только, что, по некоторым данным, эта идея связана с желанием азербайджанского бизнеса, владеющего терминалом в Кулеви, иметь свой порт на Черном море. Порт Батуми принадлежит казахской компании, а порт Поти - арабской. Понятно, что ни с военной, ни с политической точки зрения, ни американцам, ни Грузии не нужна база на Черном море, которое является внутренним и плотно контролируется союзником США по НАТО Турцией. Ну а фантазии престарелого академика о подводных судах можно оправдать разве что его любовью к творчеству Жюль Верна.

И наконец, по поводу секретного аэродрома в Марнеули. Конечно, никакого секретного аэродрома в Марнеули нет и быть не может. Любой пользователь программы Google планета Земля может легко найти грузинский военный аэродром в городе Марнеули, построенный еще при Советском Союзе. Данный аэродром несколько раз подвергался бомбардировкам российской авиации в ходе августовского конфликта 2008 года, о чем писали средства массовой информации. Никаких дополнительных работ, кроме ремонтных, по устранению последствий российских бомбардировок на аэродроме в Марнеули с 2008 года не проводилось.

На этом можно было бы закрыть тему и задать простой вопрос – если Грузия намерена участвовать в войне против Ирана, то в чем выражаются приготовления к этой войне? Уверен, ответа на этот вопрос вы не получите, потому что никаких приготовлений просто нет. Министерство иностранных дел Грузии официально призвало оставить все спекуляции на тему возможного участия Грузии в войне против Ирана. Следует отметить, что и общественное мнение в Грузии крайне негативно относится к перспективе включения Грузии в антииранскую коалицию. На самом популярном грузинском форуме forum.ge обсуждение иранской темы вызвало горячие споры по вопросу об отношении к властям страны, но отношение к возможной войне практически у всех было негативным. И это при том, что грузинское общество вполне терпимо относится к участию грузинских военных в операциях НАТО в Афганистане, понимая необходимость с точки зрения получения дополнительных гарантий от Запада в случае возможной агрессии с севера.

Учитывая все вышесказанное, очевидно, что Грузия может и должна избежать активного участия в возможной войне с Ираном. Однако это совсем не означает, что грузинское руководство должно самоустранится от большой политики на Ближнем Востоке. Процессы, происходящие в регионе, не могут не оказывать самого непосредственного влияния на ситуацию в стране, а посему, Грузия крайне заинтересована в мире и стабильности. К сожалению, прогноз на развитие событий на большом Ближнем Востоке в среднесрочной перспективе нельзя назвать оптимистическим. Вероятность возникновения конфликтов весьма велика, причем практически все страны региона принадлежат к тому или иному лагерю. В этих условиях у Грузии есть уникальный шанс сохранить нейтралитет между враждующими сторонами и стать своеобразной площадкой для контактов между ними, по типу Швейцарии времен второй мировой войны. Думаю, такой расклад вполне устроил бы все стороны и прежде всего Грузию, для которой вопрос сохранения мира является жизненно необходимым.

Буквально на днях появилась информация о том, что иранские предприниматели начали строительство гостиничного комплекса в Кобулети, на черноморском побережье Грузии. Это - еще один аргумент в пользу сохранения и развития отношений между Грузией и Ираном, причем далеко не самый последний.

Гела Васадзе, политолог

Тбилиси, Грузия

Специально для Iran.ru

Иран. Грузия > Внешэкономсвязи, политика > iran.ru, 21 февраля 2012 > № 498140 Гела Васадзе

Директор свободной экономической зоны (СЭЗ) «Эрвенд» Бехруз Хосейнифар во время встречи с членами делегации российского журнала «Деловой Иран» заявил, что в названной СЭЗ созданы самые благоприятные условия для инвесторов, в том числе и для зарубежных, сообщает агентство ИРНА.

По словам Бехруза Хосейнифара, к числу особенностей провинции Хузестан, которые делают ее привлекательной для инвесторов, относятся наличие здесь основных нефтяных запасов страны, протяженная сухопутная граница с Ираком и пограничный переход в Шаламче и крупные международные аэропорты.

СЭЗ «Эрвенд» обладает высоким инвестиционным потенциалом. Она готова к сотрудничеству в области электроэнергетики, нефтегазовой и нефтеперерабатывающей промышленности, производства нефтяного оборудования.

Бехруз Хосейнифар подчеркнул, что в названной СЭЗ любая экономическая деятельность освобождается от налогообложения в течение 20-ти лет и предоставляются определенные льготы в области банковской деятельности, и это является еще одним инвестиционным преимуществом зоны.

Бехруз Хосейнифар отметил, что СЭЗ «Эрвенд» граничит с Ираком, который с его 16-миллионным населением представляет собой довольно обширный рынок, и зарубежным инвесторам следует активно использовать открывающиеся в этой связи возможности.

По словам директора СЭЗ «Эрвенд», в зоне широко представлены инвестиционные компании из таких стран, как Индия, Китай, Германия, а также из стран Персидского залива. На данный момент ведутся переговоры с южнокорейскими компаниями об их участии в производстве бурового оборудования.

Главный редактор журнала «Деловой Иран» Раджаб Сафаров в свою очередь указал на то, что СЭЗ «Эрвенд» относится к числу наиболее привлекательных районов для зарубежных и, в частности, российских инвесторов. Это обусловлено прежде всего соседством с Ираком и близостью к водам Персидского залива.

Раджаб Сафаров отметил, что в СЭЗ «Эрвенд» имеются самые широкие возможности для совместных российско-иранских инвестиций и об этих возможностях необходимо проинформировать российских предпринимателей и инвесторов.

Первый вице-президент Ирана Мохаммед Реза Рахими в ходе церемонии начала заполнения водой хранилища плотины «Азад» в провинции Курдистан заявил, что сегодня Иран занимает пятое место в мире в области плотинного строительства, сообщает агентство ИРНА.

М.Р.Рахими подчеркнул, что благодаря усилиям специалистов министерства энергетики Иран входит в число передовых стран мира в области электроэнергетики и строительства электростанций.

При этом первый вице-президент отметил, что Иран, как ни одна другая страна мира, опирается на свои собственные возможности. Многие годы страна подвергается санкциям со стороны враждебных государств, и при этом иранский народ сумел превратить эти санкции в возможность собственного развития. В результате, значительная часть потребностей Ирана удовлетворяется за счет внутренних возможностей.

М.Р.Рахими подчеркнул, что министерство энергетики Ирана стало одним из наиболее профессиональных и оснащенных в техническом отношении энергетических ведомств мира.

В настоящее время Иран экспортирует электроэнергии во все соседние страны и в ближайшем будущем начнет такие поставки в более отдаленные страны Азии и Африки.

Затем первый вице-президент указал на необходимость использования воды из плотинных водохранилищ в сельскохозяйственном производстве. По его словам, водосборные плотины должны использоваться не только для производства электроэнергии, но и для налаживания водоснабжения сельскохозяйственных угодий. Это позволит в несколько раз увеличить объемы производства сельскохозяйственной продукции.

М.Р.Рахими отметил, что на плотине «Азад» строится гидроэлектростанция мощностью 510 МВт электроэнергии, которая помимо удовлетворения потребностей окрестных районов в провинции Курдистан может экспортироваться в соседние страны и приносить стране валютную прибыль.

Главный редактор российского журнала «Деловой Иран» Раджаб Сафаров в ходе встречи с главой Организации портов и мореходства провинции Хузестан Ибрагимом Идани заявил, что порт Имам Хомейни обладает большим потенциалом с точки зрения обработки и хранения грузов и их транзита, сообщает агентство ИРНА.

Раджаб Сафаров подчеркнул, что потенциал названного порта должен получить более широкую известность среди российских предпринимателей.

Раджаб Сафаров и члены редколлегии российского журнала «Деловой Иран» находятся в провинции Хузестан с рабочей поездкой, в рамках которой они, в частности, ознакомились с возможностями особой экономической зоны (ОЭЗ) «Порт Имам Хомейни».

Ибрагим Идани указал на то, что провинция Хузестан играет важную роль в национальной экономике Ирана, и сообщил, что 34% морских транспортных перевозок осуществляется через порты провинции, в том числе через порт Имам Хомейни. Пропускная способность названного порта составляет около 50 млн. т грузов в год, и ОЭЗ «Порт Имам Хомейни занимает площадь в 11 тыс. га. Эта зона считается самой большой по площади портовой ОЭЗ в стране.

По словам Ибрагима Идани, в порту Имам Хомейни обрабатывается до 50 млн. т грузов в год, в том числе зерновые. Через него грузы отправляются в самые разные страны, от зоны Персидского залива до Восточной Африки. По автомагистралям порт соединен кратчайшим маршрутом с севером страны. В районе порта имеется разветвленная железнодорожная сеть. Благодаря этому транспортировка грузов через порт Имам Хомейни в рамках внутренней и внешней торговли представляется достаточно выгодной в экономическом отношении.

Все перечисленные преимущества ОЭЗ «Порт Имам Хомейни» позволят значительно ускорить транспортировку грузов, в частности зерновых, из прикаспийских государств (стран СНГ) в страны Персидского залива и Восточной Африки.

После названной встречи члены делегации журнала «Деловой Иран» осмотрели портовые причалы и сооружения и вблизи ознакомились с возможностями ОЭЗ «Порт Имам Хомейни».

Главный редактор российского журнала «Деловой Иран» Раджаб Сафаров в эксклюзивном интервью корреспонденту агентства ИРНА в Ахвазе заявил, что 140 страниц нового номера названного периодического издания будут посвящены презентации экономического и инвестиционного потенциала провинции Хузестан.

По словам Раджаба Сафарова, журнал «Деловой Иран» представляет собой периодическое издание на 200-х страницах, которое выходит тиражом в 10 тыс. экземплярах и распространяется не только в самой России, но и в других странах СНГ.

Раджаб Сафаров подчеркнул, что издание подобного журнала в России представляет собой беспрецедентный шаг, цель которого заключается в том, чтобы познакомить российских инвесторов с большим потенциалом разных иранских провинций.

Будущий номер журнала будет состоять из двух главных частей. В первой части будут содержаться общие сведения о провинции Хузестан, и во второй – конкретная информация об инвестиционных проектах.

Российская делегация в составе четырех членов редколлегии журнала «Деловой Иран» находится с рабочей поездкой в провинции Хузестан с пятницы, 17 февраля. По результатам своего пребывания в этой южной иранской провинции они подготовят информационные материалы об экономическом и инвестиционном потенциале Хузестана.

На данный момент члены названной делегации приняли участие во встречах со многими должностными лицами и руководителями провинции Хузестан, в том числе с ее губернатором Сейедом Джафаром Хеджази, и посетили целый ряд промышленных предприятий.

Следующий номер журнала «Деловой Иран» с материалами, посвященными провинции Хузестан, должен выйти из печати в будущем месяце.

В пятницу, 17 февраля, в иранскую провинцию Хузестан прибыла делегация российского журнала «Деловой Иран» во главе с главным редактором журнала Раджабом Сафаровым с целью ознакомления с потенциалом провинции и подготовки информационных материалов об этой южной провинции для россиян и в первую очередь для российских предпринимателей, сообщает агентство ИРНА.

Журнал «Деловой Иран» представляет собой периодическое издание, выходящее в России тиражом в 10 тыс. экземпляров, и каждый номер журнала посвящается одной из иранских провинций и ее торгово-экономическому потенциалу.

В первом номере журнала примерно на 100 страницах рассказывалось о провинции Мазендеран, и во втором – о провинции Восточный Азербайджан. Эти два номера вышли в виде отдельных информационных бюллетеней, посвященных торгово-экономическому потенциалу названных провинций.

В первый день своего пребывания в провинции Хузестан члены делегации журнала «Деловой Иран» встретились с советником губернатора провинции Саидом Момбейни и рассказали ему о целях своего визита.

Главный редактор журнала «Деловой Иран» Раджаб Сафаров отметил, что визит продлится пять дней и члены делегации постараются за это время ознакомиться с потенциалом провинции Хузестан в области торговли и сельского хозяйства, а также планируют посетить промышленные предприятия, другие производственные объекты, порты и т.д.

Раджаб Сафаров подчеркнул: «Наши усилия направлены на то, чтобы подготовить содержательный материал о возможностях провинции Хузестан и довести его до сведения заинтересованных лиц в России, чтобы они получили как можно больше информации об этой иранской провинции».

По словам главного редактора российского журнала, ранее были совершены подобные поездки в провинции Восточный Азербайджан и Мазендеран и по их результатам были подготовлены обзорные материалы, касающиеся экономического положения в этих провинциях. Такие же материалы будут готовиться и о других иранских провинциях.

По мнению Раджаба Сафарова, провинция Хузестан с учетом ее экономического потенциала представляет собой сердце Ирана. Именно эта провинция, занимающая стратегически важное положение, становилась объектом агрессивных действий, направленных на нанесение максимального ущерба Ирану, и примером этому может служить восьмилетняя ирано-иракская война.

Присутствовавший на встрече глава представительства агентства ИРНА в провинции Хузестан Бижан Рабии высказал ряд своих предложений и подчеркнул необходимость создания условий для более широкого обмена информацией между двумя сторонами с целью повышения уровня торгово-экономического сотрудничества.

Раджаба Сафарова в ходе визита в провинцию Хузестан сопровождают члены редколлегии журнала «Деловой Иран» Владимир Онищенко, Игорь Симонов и Аида Соболева.

Глава делегации российского журнала «Деловой Иран», находящейся с визитом в провинции Хузестан, генеральный директор российского Центра по изучению современного Ирана Раджаб Сафаров в эксклюзивном интервью корреспонденту агентства ИРНА в Ахвазе заявил, что в настоящее время объем товарооборота между Ираном и Россией составляет менее 10% от реальных возможностей и остается незначительным.

По словам Раджаба Сафарова, товарооборот между двумя странами составляет 3,5 млрд. долларов, и этот показатель может быть намного больше.

Раджаб Сафаров подчеркнул, что слабым местом в отношениях между двумя странами все еще остается недостаточно активная работа сторон по изучению имеющихся потенциалов.

Генеральный директор Центра по изучению современного Ирана отметил, что в этой связи необходимо шире обмениваться информацией, в частности предпринимателям двух стран следует знакомиться с потенциалом друг друга в ходе деловых визитов.

По словам Раджаба Сафарова, Россия может, в частности, оказать большую помощь Ирану в области технологий, и российская сторона готова к сотрудничеству в данной области.

С другой стороны, Иран обладает большим потенциалом в разных областях, в том числе в области сельского хозяйства. Иранская продукция может с успехом поставляться на российский рынок и конкурировать с продукцией других стран.

Далее российский политолог затронул вопрос о визите делегации журнала «Деловой Иран» в провинцию Хузестан и сообщил о решении ознакомиться с разными областями деловой жизни провинции с целью подготовки соответствующих информационных материалов и доведения этих материалов до сведения российского народа и деловых кругов этой страны.

Раджаб Сафаров подчеркнул, что провинция Хузестан обладает большим потенциалом, но многие стороны деловой жизни провинции остаются не известными для российских предпринимателей.

Кроме того, в области транзита может активно использоваться крупный порт Имам Хомейни с целью достижения экспортных целей России, в частности в области поставок пшеницы. До сих пор эти возможности оставались нереализованными.

Раджаб Сафаров заявил, что многие россияне и российские предприниматели не располагают достаточной информацией о потенциале Ирана, в частности таких иранских провинций, как Хузестан. В этой связи следует посмотреть, что можно сделать в плане их информирования об Иране.

Раджаб Сафаров призвал представителей иранских деловых кругов и официальных лиц предпринимать более активные шаги в этой области и не ждать, чтобы кто-то другой представлял их продукцию.

Раджаб Сафаров подчеркнул, что Ирану и провинциям этой страны следует прилагать более активные усилия в области маркетинга и действовать таким образом, чтобы иранские товары предлагались в самых разных районах России.

Иран. Россия > Внешэкономсвязи, политика > iran.ru, 20 февраля 2012 > № 498151 Раджаб Сафаров

В воскресенье вечером, 19 февраля, члены делегации российского журнала «Деловой Иран» посетили Хузестанский сталелитейный комбинат, сообщает агентство ИРНА.

Члены названной делегации ознакомились с производственным процессом в литейном, сталеплавильном и сталепрокатном цехах, и осмотр этих цехов сопровождался обстоятельными разъяснениями представителей руководства и специалистов комбината.

В интервью корреспонденту агентства ИРНА члены российской делегации выразили свое удивление по поводу достижений Ирана в области производства стали и заявили, что успехи иранских металлургов со всей наглядностью свидетельствуют о неэффективности введенных в отношении Ирана санкций.

Производственная мощность Хузестанского сталелитейного комбината составляет 3,2 млн. т продукции в год, и он считается основным поставщиком стальных слитков в стране. Названный комбинат занимает площадь примерно в 400 га, и на нем занято более 10 тыс. человек.

Представители российского журнала «Деловой Иран» находятся в провинции Хузестан в течение нескольких дней.

Директор департамента птицеводства министерства сельскохозяйственного джихада Реза Торкашаванд на конференции «Птицеводство: вызовы и возможности» в Реште заявил, что один из приоритетов в работе министерства сельскохозяйственного джихада заключается в повышении эффективности производства, сообщает агентство ИСНА.

Указав на то, что Иран занимает седьмое место в мире по производству мяса битой птицы, Реза Торкашаванд отметил, что потребители должны обеспечиваться качественным и дешевым мясом битой птицы и для этого производителям требуется всесторонняя поддержка.

Реза Торкашаванд подчеркнул, что в настоящее время вся необходимая птицеводческая продукция производится внутри страны и даже имеются ее излишки.

По его словам, излишки производства представляют собой один из основных вызовов, с которыми сталкивается птицеводческая отрасль. Уровень самодостаточности в этой области достигнут несколько лет назад, и на данный момент необходимо вводить некоторые ограничения, чтобы попусту не тратить национальные богатства. При этом требуется правильное руководство отраслью.

Один из приоритетов заключается в повышении эффективности производства. Необходимо вести активную работу, направленную на снижение конечной стоимости птицеводческой продукции, что позволит повысить ее конкурентоспособность.

Как отметил Реза Торкашаванд, хорошими рынками для излишков мяса битой птицы могут служить страны Средней Азии и другие соседние страны. В этой связи основные усилия должны быть направлены на производство ориентированной на экспорт продукции. Необходимо увеличить долю иранской продукции на рынках соседних стран, и первым шагом в этом направлении должны стать меры по снижению производственных расходов и повышению качества продукции.

Торгово-экономическая делегация провинции Северный Хорасан во главе с губернатором провинции Абуталебом Шефкатом отправилась в Туркменистан, сообщает агентство ИРНА.

Перед вылетом в Ашхабад Абуталеб Шефкат в интервью агентству ИРНА сказал, что члены иранской делегации примут участие в открытии иранской специализированной выставки в Ашхабаде, которая проводится при участии промышленных и деловых кругов провинции Северный Хорасан.

По словам губернатора, в выставке примут участие 67 иранских компаний.

Абуталеб Шефкат отметил, что протяженность общей границы между Северным Хорасаном и Туркменистаном составляет 301 км, и, кроме того, у жителей названной провинции и Туркменистана много общего с точки зрения истории и культуры. Это создает хорошие условия для расширения двусторонних торгово-экономических отношений.

Иранская специализированная выставка в Туркменистане представляет собой хорошую возможность для провинции Северный Хорасан в плане расширения торговли с Туркменистаном, а также с другими странами региона.

Губернатор провинции Северный Хорасан встретится с туркменскими руководителями, в том числе с главой администрации Ашхабада, и примет участие бизнес-форуме с целью привлечения туркменских предпринимателей к участию в инвестиционных проектах в провинции Северный Хорасан.

За 10 месяцев текущего 1390 года (21.03.11-20.01.12) общий объем экспорта из провинции Северный Хорасан составил более 140 млн. долларов, и около 30% от названной суммы приходится на экспорт в Туркменистан.

В январе–феврале нынешнего года в отношении Израиля администрация Обамы провела то, что в американском экспертном сообществе назвали «принуждением к миру». Все дипломатические усилия Вашингтона были направлены на недопущение превентивного удара по Ирану, о необходимости которого руководство Израиля кричало на весь мир.

В январе израильские представители положили на стол Белого дома документ о планирующейся ими «пятидневной войне» с Ираном, получившей в американских источниках рабочее название Austere Challenge («Суровый Вызов»). Когда у американских политиков прошел первый шок от прочтения данного документа и они попросили израильтян сие творение прокомментировать, один из израильских чиновников спокойно заявил: «Вы останетесь в стороне. Мы сделаем это самостоятельно». Предлагаемый израильской стороной сценарий предусматривал нанесение по территории Ирана ударов с воздуха и глубокие рейды диверсионных групп на стратегически важные объекты Исламской республики. Основной целью должны были стать предприятия, участвующие в ракетной и ядерной программах. По расчетам израильских военных, на проведение кампании отводилось пять дней, а затем, при посредничестве ООН, будет достигнуто соглашение о прекращении огня. Потери Израиля при осуществлении операции, по тем же расчетам, не должны были превысить 500 человек.

Совершенно очевидно, что этот план не имел ничего общего ни с военным планированием, ни со здравым смыслом, а являлся рефлексией партии войны в Израиле на «экзистенциальную угрозу со стороны Ирана». Что бы не говорили израильские ястребы, но конечной целю этого плана было втягивание США и их союзников по НАТО в военную авантюру, от которой выигрывал бы Израиль (что, кстати, не факт), а платил бы по счетам – весь остальной мир. Прямое вторжение в Иран означает тотальную войну в регионе, в которую втянутся и остальные державы. Это в Вашингтоне понимают отчетливо и именно это американские чиновники пытались объяснить активистам «партии войны» в Израиле.

«Да не будет никакой войны в регионе», - успокаивали американцев израильтяне. И в качестве аргумента о том, что удар по Ирану не развяжет тотальную войну в регионе, ссылались на итоги атаки 2007 года против ядерного реактора Сирии. А некоторые израильские политики вообще говорили о «второй операции Энтеббе», когда успешный рейд специальных сил Израиля по освобождению заложников привел к смене режима Уганды в 1976 году.

Стремясь добиться от США поддержки своих планов, израильская партия войны, в лице начальника военной разведки генерала Авива Кочави, запустила уж совсем несуразную информацию о том, что якобы Исламская республика уже (!) располагает возможностью создания четырех атомных зарядов, которые будут нацелены на Израиль и (держитесь крепче) на США! От последнего заявления в Вашингтоне впали уже в совершенный ступор, но все же сумели поинтересоваться: «А как эти заряды вообще могут попасть на территорию Америки?» Сделав честные глаза, израильтяне тут же сообщили, что по неопровержимым данным их разведки, в Иране уже созданы баллистические ракеты с радиусом действия 12 тысяч километров. Чего вполне хватит для удара США.

Американские чиновники, надо отдать им должное, в это заявление израильтян категорически не поверили. Эксперты Пентагона и Конгресса США в один голос заявили, что у Ирана есть возможность создавать ракеты такого класса, но в обозримом будущем эти ракеты угрозы для Америки не представят.

Но одновременно, в Белом доме поняли, что с находящимся в истерике ближневосточным союзником надо что-то делать, как-то его успокаивать, пока он не втянул весь остальной мир в кровопролитную авантюру. Кроме того, в Белом доме понимали, что далеко не все в Израиле хотят войны и там даже в кабинете министров хватает политиков, которые отчетливо понимают, что война против Ирана обернется уничтожением Израиля. Для начала США организовали два неофициальных предупреждения. Сначала в «Foreign Policy» появилась статья Марка Перри «Фальшивый флаг» («False Flag»), содержавшая разоблачения деятельности МОССАДа в Иране и его причастность к террористическим актам. «Невозможно отрицать, что идет тайная, кровавая и непрестанная кампания, призванная остановить ядерную программу Ирана... Многие сообщения указывают на Израиль, как организатора этой тайной кампании, унесшей жизнь очередной жертвы», - писал автор, приводя многочисленные свидетельства сотрудников американских спецслужб.

Через две недели появилось открытое письмо израильскому премьеру Нетаньяху ведущего американского эксперта по международным отношениям Лесли Гелба, в котором он прямо заявил, что «угрозы Израиля лишь ожесточают иранские сердца... Эти угрозы ведут к тому, что мы движемся в сторону невероятно опасной для нас войны… Буквально на днях ваш министр обороны Эхуд Барак заявил, что в ходе этой атаки «не будет ста тысяч, десяти тысяч и даже тысячи убитых, а государство Израиль не будет уничтожено». Он не должен быть столь самоуверенным и бесцеремонным».

Но помимо неофициальных шагов были приняты и совершенно конкретные официальные действия.

Прежде всего, министр обороны США Леон Панетта, который является убежденным противником военной акции против Ирана в ближайшее время, а поэтому весьма нелюбим израильским лобби, сделал ряд официальных заявлений о том, что состояние ядерная программа Исламской республики в настоящее время не носит военного характера и, следовательно, не представляет угрозы для США и его союзников в регионе. Для того, чтобы успокоить своих израильских и саудовских союзников, США пошли на увеличение своей авианосной группировки в регионе. Причем, комментируя этот шаг, достаточно влиятельный эксперт из Вашингтона в беседе со мной подчеркивал, что эта мера является вынужденной, что США сделали это «под давлением своих союзников в регионе», что Вашингтон пошел на данный шаг исключительно в целях предоставления Израилю и монархиям Персидского залива «гарантий защиты от недружественных шагов Ирана». При всем определенном лукавстве, доля истины в словах о вынужденности такого шага, в этой информации есть.

Кроме того, буквально на днях в Израиле побывали с визитом глава национальной разведки США Джон Клэппер и глава американской военной разведслужбы Рональд Берджесс, которые в ходе встреч с премьером Натаньяху, министром обороны Эхудом Бараком и директором МОССАДа Тамиром Пардо прямо говорили о том, что США крайне негативно относятся к воинственным планам Израиля. С аналогичным заявлением, кстати, выступили на минувшей неделе и ряд сенаторов США, в числе которых Роберт Мендес (кстати, автор законопроекта о санкциях против финансовых институтов Исламской республики), и спикер палаты представителей Конгресса Джон Бонер.

А теперь, изложив все подробности этого «принуждения к миру», которое совершила администрация Обамы в отношении военной партии Израиля, я подхожу к главному вопросу. Означает ли вся эта история то, что США изменили свое отношение к Исламской республике и готовы к нормальному дипломатическому диалогу с Тегераном? Означает ли отказ кабинета Натаньяху от начала военных действий против Ирана то, что в Тель-Авиве поняли необходимость нормализации двусторонних отношений? По моему мнению, ответ на эти вопросы может быть только отрицательным.

Стратегической целю США в отношении Ирана является свержение существующего там строя и приход к власти лидеров прозападной оппозиции. В Белом доме совершенно отчетливо понимают, что сделать это путем военных угроз невозможно. Как отметил Лесли Гелб в своем обращении к Натаньяху, «ваши нескончаемые угрозы нападения на Иран не могут остановить его ядерную программу. Эти угрозы только объединяют иранцев и активизируют их сопротивление внешнему давлению». В отношении Ирана США реализуют сегодня другую политику – с помощью санкций добиться максимального ухудшения экономического положения в Исламской республике, максимального ухудшения материального положения людей. И тем самым вызвать недовольство иранского общества руководством. А уже на волне этого недовольства спровоцировать массовые выступления, используя как предлог либо ближайшие выборы в Маджлис ИРИ, либо итоги президентских выборов 2013 года.

И если к нынешним мартовским выборам оппозиция активно выступать еще не готова, и не в состоянии организовать сколько-нибудь серьезные антиправительственные акции (хотя ее финансирование по различным каналам нарастает), то к 2013 году США постараются сделать все для укрепления ее финансовой, организационной и материально-технической базы. А Израиль к этому же времени постарается сделать все для активизации и вооружения сепаратистов , иранского Курдистана, иранского Азербайджана, «Моджахедов-е Хальк» и «Джундаллы» через возможности своих резидентур в Азербайджане (Ленкорань) Ираке (Эрбиль) и ряде других мест.

Многозначительная оговорка председателя комитета по разведке Сената США Дианы Фейнштейн о том, что «2012 год станет решающим в деятельности по предотвращению ядерной программы Ирана» означает, что в 2012 году экономическое давление на Иран со стороны США будет только нарастать, а работа по формированию «пятой колонны» и активизация подрывных действий против Исламской республики примет тотальный характер.

Джавад Шабири, MEAA,

специально для Iran.ru

Всемирная торговая организация (ВТО) в своем февральском докладе отмечает, что в 2010 году объем иранского экспорта продуктов питания составил 4,7 млрд. долларов, сообщает агентство ИСНА.

По данным ВТО, в 2010 году Иран экспортировал сельскохозяйственной продукции на общую сумму более 5 млрд. долларов. В 2009 году этот показатель составлял 3,8 млрд. долларов, и рост экспорта сельскохозяйственной продукции, таким образом, составил 31,5%.

При этом объем импорта сельскохозяйственной продукции, напротив, сократился с более чем 10 млрд. долларов в 2009 году до 9,5 млрд. долларов в 2010 году. Таким образом, дефицит торгового баланса по-прежнему остается достаточно высоким и составляет примерно 4,5 млрд. долларов.

На продукты питания приходится около 80% в мировой торговле сельскохозяйственной продукцией. Объем иранского экспорта продуктов питания вырос с 3,6 млрд. долларов в 2009 году до 4,7 млрд. долларов в 2010 году, и импорт названной продукции сократился с 9,2 млрд. долларов до менее чем 8,2 млрд. долларов. Таким образом, Иран с дефицитом торгового баланса в 3,5 млрд. долларов по-прежнему остается одним из основных импортеров продуктов питания.

По оценкам ВТО, доля сельскохозяйственной продукции в общем экспорте иранских товаров выросла в 2010 году с 4,1% до 5% и доля продуктов питания – с 3,7% до 4,7%.

Губернатор провинции Хузестан Сейед Джафар Хеджази во время встречи с членами делегации российского журнала «Деловой Иран» в конференц-зале Хузестанской сталелитейной компании заявил, что в последние годы благодаря взаимным визитам делегаций двух стран сложились и продолжают складываться благоприятные условия для торговли провинции Хузестан с Россией, сообщает агентство ИРНА.

Губернатор отметил, что на данный момент товарооборот между Ираном и Россией, к сожалению, находится на очень низком уровне, и при этом доля провинции Хузестан в торговле между двумя странами остается незначительной. В этой связи необходимо прилагать максимум усилий для того, чтобы исправить такое положение.

По словам С.Дж.Хеджази, провинция Хузестан и Россия не граничат друг с другом, однако в последнее время между двумя сторонами сложились самые прочные за последние годы торговые связи и все усилия руководства провинции направлены на то, чтобы в кратчайшие сроки увеличить объем товарооборота с Россией. В данном вопросе провинция Хузестан успешно соперничает даже с теми иранскими провинциями, которые имеют прямой выход на Россию, и опережает их.

С.Дж.Хеджази подчеркнул, что особое место занимают вопросы транзита. В провинции Хузестан имеются разветвленные сети автодорожных и железнодорожных коммуникаций и крупные морские порты, и это создает условия для активной торговли.

Кроме того, в провинции Хузестан имеются уникальные и самые широкие возможности для туризма и отдыха. Это также может быть весьма интересным для российской стороны.

Далее губернатор указал на то, что российские компании могут выйти на нефтяной рынок провинции, принимать активное участие в проведении буровых работ и успешно конкурировать на этом рынке с другими зарубежными компаниями, например с китайскими. Российские компании могли бы получить, таким образом, более весомую долю названного рынка.

С.Дж.Хеджази напомнил о запланированных поездках торговых делегаций провинции в Россию. В сентябре этого года такая делегация примет участие в экономической выставке в Астраханской области, и еще одна делегация в будущем году посетит Татарстан.

Затем губернатор обратился к членам делегации журнала «Деловой Иран» с просьбой оказать содействие в информировании россиян и в первую очередь российских предпринимателей об инвестиционных возможностях провинции Хузестан.

Главный редактор журнала «Деловой Иран» Раджаб Сафаров отметил, что в ходе пятидневного пребывания делегации в провинции Хузестан запланированы поездки в ряд районов провинции. Члены делегации постараются максимально ознакомиться с экономической деятельностью в провинции и с ее инвестиционными возможностями и использовать полученную информацию при подготовке отчета о своей поездке.

Раджаб Сафаров сообщил, что журнал «Деловой Иран» представляет собой периодическое издание, которое выходит тиражом в 10 тыс. экземпляров. Оно распространяется по всей России и странам СНГ и представляется весьма полезным с точки зрения распространения информации об Иране.

По словам Раджаба Сафарова, журнал призван заполнить информационный вакуум и довести до заинтересованных лиц в России достоверную информацию об экономическом потенциале Ирана.

На встрече С.Дж.Хеджази с членами делегации журнала «Деловой Иран» присутствовали также вице-губернаторы провинции, главы компаний и директора портов, которые подробно рассказали о деятельности возглавляемых ими организаций.

Генеральный директор автопромышленной группы «Иран ходроу» Джавад Наджмэддин» на совещании по вопросам реализации промышленных проектов в провинции Курдистан, состоявшемся в Сенендедже, административном центре названной провинции, заявил, что на строительство нового автозавода промышленной группы в Сенендедже потребуются расходы в размере около 200 млрд. риалов (примерно 17 млн. долларов), сообщает агентство ИРНА.

По словам Дж.Наджмэддина, названный автозавод займет площадь в 50 га, и его строительство будет вестись при участии частного сектора.

После ввода предприятия в эксплуатацию на нем будет занято примерно 1,8 тыс. человек.

Производственная мощность нового автозавода составит 100 тыс. автомобилей в год. Он будет состоять из сборочного, покрасочного и кузовного цехов.

На автозаводе планируется производить пикапы и легковые автомобили.

Дж.Наджмэддин сообщил, что автозавод в Сенендедже будет построен за два года.

По аналогии с состоянием человеческого организма доля Китая в общемировом экспорте в более чем 36% почти соответствует диагнозу – "здоров", то есть, составляет практически 36,6 градусов.

Но, когда речь заходит о государстве, то подобные “температурные” стандарты могут резко отличаться от человеческих. Теоретически идеал можно обнаружить, как в пределах 100%, так и около нуля. Поэтому в случае с Китаем было бы интересно оценить, что может произойти следом за 36% – дальнейшее повышение экспортной “температуры”, стабилизация или что-то иное. Как, никак от состояния нынешнего лидера глобальной экономики зависит средняя мировая торговая “температура”. А это касается практически каждого.

По одному проценту в год

Стоит отметить, что расстояние от 1% объема общемирового экспорта в 1978 году (32 места) до лидирующего состояния Китай преодолел за 32 года. То есть, в среднем двигался со скоростью процент в год. При этом постоянно происходили коренные изменения в товарной структуре. Так к середине 80-х годов Поднебесная перешла от экспорта в основном первичных продуктов к экспорту готовой промышленной продукции, а в 90-х годах – от экспорта в большинстве продукции легкой и текстильной промышленности к экспорту электротехнической продукции. С началом 2000 годов стало фиксироваться устойчивое повышение доли высокотехнологичной продукции в экспорте, основу которой составили электронные и информационные технологии. К 2005 году почти половина экспорта Китая приходилась на машины и электрооборудование (включая бытовые приборы). На втором и третьем местах продукция текстильной и металлургической промышленности (14,3 и 8,8%).

В 2009 году КНР стала крупнейшим мировым экспортером товаров, отодвинув Германию на второе место. Общая сумма китайского экспорта тогда превысила $ 1,2 трлн., в то время как Германия поставила за рубеж товаров на сумму около $ 1,17 трлн. Однако, фактически Китай лидировал лишь номинально. Сказывалось то, что экспортная структура Германии намного превосходила по качеству китайскую. Поднебесная теснила Германию в основном за счет гибких возможностей недорогих товаров, на которые кризис не оказывал столь серьезного влияния, как на высокотехнологичную продукцию. К тому же, пересчет экспортных товаров на число жителей в Поднебесной по сравнению с Германией было не в пользу первой. Тем не менее, в 2010 году КНР прочно заняла место крупнейшего экспортера, в товарной структуре которого преобладали промышленные товары и продукция обрабатывающей промышленности, небольшой процент сырья.

Пришло время менять приоритеты

2011 год стал годом переориентации товарных потоков из Поднебесной. Так поставки китайских товаров в страны Европы, в США и специальный административный район Сянган (Гонконг) упали почти на процент и составили 49,9% от всего экспорта Китая. В то же время поставки товаров на другие рынки увеличились до 56,3% от всего объема экспорта. Но в любом случае китайский экспорт в 2011 году прибавил 13,4% по сравнению с 2010 годом и составил $174,72 млрд. в финансовом выражении.

К примеру в 2011 году по сравнению с предыдущим Китай увеличил экспорт авто почти на половину. Машины поставляются в 190 стран мира. Большая часть приходится на Россию, Бразилию и Иран. Почти на 15% увеличился экспорт металлопродукции. И такая тенденция, видимо будет продолжаться в 2012 году. Благо для этого руководство КНР делает весьма существенные шаги, к примеру, постепенно снимает запреты на экспорт. Уже в январе Китай увеличивает экспорт металлопродукции по сравнению с аналогичным периодом прошлого года на 19,9%. Тогда же, по сообщениям Dow Jones КНР на 14% по сравнению с декабрем и на 253% за год увеличивает экспорт кукурузы.

Низы не хотят, верхи минимизируют последствия

Дешевизна трудовых сил, свободное кредитование, большое инвестирование в производство и повышенное значение экспорта – все эти факторы комплексно помогали многомиллионному Китаю держать позицию экономического двигателя планеты. При этом результат исследования экономистов МВФ дал однозначный вывод – чтобы расширять рынок и тянуть за собой экономику, Поднебесной нужно сокращать цену и прибыль от своей продукции, в то время как китайцы уже не слишком хотели работать за миску риса. В этом заключалась основная ограниченность китайской модели роста, которую надо было корректировать.

Еще недавно могло показаться вызовом, что, к примеру, в китайской провинции Гуанси за заработную плату в 1600 юаней будет трудно найти работников на предприятие. Однако, теперь это реальный факт. Альтернативные возможности, высокая инфляция и тенденция к повышению стоимости рабочей силы сделали такой доход малопривлекательным. В результате рабочие теперь предпочитают оставаться дома, занимаясь мелким бизнесом, вместо того, чтобы переезжать в другие регионы страны в поисках заработка. Рабочие из беднейших внутренних районов страны, прежде приезжавшие на заработки в развитые провинции Гуандун и Чжуцзян, теперь не спешат пополнять ряды трудовых мигрантов. Найти достаточное число работников 18-35 лет со средним образованием становится все более сложной задачей для владельцев китайских предприятий. Теперь в ходу не просто объявления о приеме на работу, а те, которые обещают некий “социальный пакет”. Например: “У нас есть новое общежитие с кондиционером и горячей водой, Мы организуем дни рождения и вечеринки”.

В свою очередь те, кто ранее нашел себе место на технологичных производствах Китая стали чуть ли не жертвами оптимизации производств, экономии, а то и обычного разорения компаний. Правда, до определенного момента профсоюзам удавалось сглаживать негатив от уменьшения роста заработных плат. Но всему есть предел. И вот правительство объявляет о своем намерении повысить доходы рабочих, обозначив минимальный уровень оплаты труда. Так в Пекине он теперь соответствует 1232 юаня в месяц.

Пока последствия роста заработных плат в Китае удается минимизировать. В списке факторов первое место занимает ее небольшая доля в окончательной цене китайских товаров за границей, например, в ЕС, не превышающая 10-15%. Следом идет растущий уровень производительности в КНР, что позволяет не повышать отпускные цены, одновременно увеличивая заработную плату работникам. Перенос производства из Китая в регионы мира, не тронутые увеличившимся потреблением (Бангладеш, Вьетнам, Индия, Индонезия) также дает возможность маневрирования. Отчасти помогает поиск дешевой рабочей силы на стороне. Как известно из сообщений Forbes, в прошлом году были достигнуты договоренности с Северной Кореей о создании на ее территории двух особых экономических зон, где могут разместиться китайские предприятия. Работать на них будут северокорейские рабочие. Но, даже такие меры являются лишь временными и только предупреждают, что рано или поздно эпоха дешевой рабочей силы, а вместе с ней и дешевых китайских товаров подойдет к концу.

Новую модель быстро не запустишь

В такой ситуации реальной альтернативой былой концепции китайского роста, основанной на дешевом труде, становится модель, при которой социальное равенство и экология не приносятся в жертву быстрому развитию – модель, ориентированная на внутреннее потребление. Однако, установится такая новая модель развития Китая не сию минуту, как сегодня стало модным рассуждать. Для этого просто напросто пока нет потенциала, нет достаточного качества продукции. Плюс ко всему, доля расходов на конечное потребление в Китае составляет 48,6% ВВП, хотя во всех остальных развивающихся странах этот показатель превышает 70%. То есть, Китаю внутренне нужно еще расти да расти. И даже так называемый резкий рост доходов китайцев не решает проблем. Согласно исследованию школы управления “Сколково” это не является тенденцией, а всего лишь случайный выброс, инициированный мировым кризисом.

Также чрезвычайно трудно полностью заменить китайских рабочих, коллегами из Камбоджи, Шри-Ланки, Индонезии и Вьетнама. Там просто нет такого количества людей, что кардинально препятствует разворачивать на тех территориях заводы взамен китайских.

Инновации обращенные внутрь

Ситуация может измениться к 2020 году. Именно тогда, по мнению исследователей, в Китае случится снижение населения в трудоспособном возрасте (16–59 лет), а в Индии население в возрасте 15–24 лет (идеальный возраст для обрабатывающего производства) достигнет максимума. Именно тогда на сцену в качестве китайских сменщиков на звание мировой фабрики выйдут Бангладеш, Вьетнам, Индонезия, Индия.

Следуя этому прогнозу можно предполагать, что рост китайского экспорта, при снижении его интенсивности год от года, также продлится до 2020 года. Именно к этому времени китайскому руководству было бы оптимально перевести страну на внутреннее потребление. Пусть далеко не полное, но в гораздо большей степени, чем сейчас, хотя бы на уровне 70% от ВВП, как в развивающихся странах. Во всяком случае, такой сценарий можно найти в исследовании-книге “Мир в 2020 году”, вышедшей в Великобритании. Ее авторы считают предрешенным тот факт, что к 2020 году уровень жизни в свободных экономических зонах КНР будет сравним с американским и японским.

Показателен факт, что такую же задачу – создать процветающее общество в Китае к 2020 году, поставил в октябре 2010 года пятый пленум ЦК КПК. В свою очередь, двенадцатая пятилетка (2011-2015 г.г.) в полной мере ориентирована на переход КНР к развитию инновационной экономики, что позволит решить проблему поступательного движения экономики вперед. Так что общий экспорт китайских товаров к периоду, обозначенному, как “время процветающего общества”, если не сильно вырастет, то наверняка стабилизируется возле отметки, близкой к диагнозу – “здоров” для китайской экономики. Вполне возможно, что эта цифра будет в пределах все тех же 36,6 “градусов/процентов”, потому что, как говорится, от добра добра не ищут. Разве что в очередной раз Поднебесная коренным образом изменит товарную структуру экспорта.

Китай > Внешэкономсвязи, политика > chinapro.ru, 20 февраля 2012 > № 497836

Турция, импортирующая газ из России, Ирана, Азербайджана, Нигерии и Алжира, намерена закупать его еще в двух странах, сообщил журналистам накануне министр энергетики и природных ресурсов Турции Танер Йылдыз, сообщает в понедельник газета Sabah.

"Турция намерена подписать с целью диверсификации источников импорта газа соглашения еще с двумя странами", - сказал он.

При этом министр не назвал эти страны и сроки подписания соглашений.

По словам Йылдыза, этот шаг Турции направлен на снижение стоимости импортируемого газа.

Согласно статданным турецкой государственной трубопроводной компании Botas, в 2011 году Турция импортировала 39,7 миллиарда кубометров газа. Среди экспортеров газа в Турцию первое место занимает Россия, далее следуют Иран и Азербайджан, - передает www.newsazerbaijan.ru.

Еврокомиссия пока не получила подтверждения об остановке поставок иранской нефти в страны ЕС. Об этом заявил ИТАР- ТАСС представитель Еврокомиссии.

"Мы осведомлены о сообщениях о решении Тегерана прекратить поставки нефти во Францию и Великобританию, однако пока не получали подтверждения, что нефть прекратила поступать", - сказал он.

"В любом случае решение о Ирана об остановке поставок во Францию и Великобританию не скажется на энергобезопасности ЕС, - заверил он. - У нас достаточное количество альтернативных энергоносителей, и есть возможности для расширения энергопоставок из других государств".

Франция и Великобритания импортируют относительно небольшие объемы иранской сырой нефти. Основной экспорт иранской нефти в страны ЕС приходится на Италию, Испанию и Грецию, причем последняя импортирует из Ирана свыше четверти от всего своего нефтяного импорта.

С центрифугами к диалогу

Иран предложил Западу ядерные переговоры

Александр Самохоткин

Не успел Запад выразить осторожный оптимизм по поводу предложения Ирана возобновить переговоры по ядерной проблеме этой страны, как появились сообщения о том, что на подземном ядерном заводе у иранского города Кум вот-вот появится несколько тысяч центрифуг нового поколения для обогащения урана.

Об этом прессе рассказал пожелавший остаться неназванным дипломат из венской штаб-квартиры Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ). Его коллега на условиях анонимности поведал, что все необходимое вспомогательное оборудование уже смонтировано, и потому иранцы уже в ближайшее время смогут нарастить производство обогащенного урана.

В конце минувшей недели секретарь иранского совета национальной безопасности Саид Джалили написал главе внешнеполитического ведомства Евросоюза Кэтрин Эштон письмо, в котором выразил «готовность к диалогу по широкому кругу вопросов, что могло бы создать основу для конструктивного сотрудничества в будущем». В последний раз ядерные наработки Ирана обсуждались с участием представителей шести международных посредников (пяти постоянных членов Совбеза ООН — России, Великобритании, Китая, США и Франции, а также Германии) в январе в Стамбуле, но без какого-либо успеха.

«Отрадно осознавать, что письмо Саида Джалили создает потенциальную вероятность возможной готовности Ирана возобновить переговоры», — заметила гжа Эштон на совместной пресс-конференции с госсекретарем США Хиллари Клинтон. Та назвала послание «важным шагом», которого «мы ждали давно». «Если переговоры продолжатся, то надо будет приложить долговременные усилия, способные дать результат», — подчеркнула гжа Клинтон. Западные СМИ предположили, что демарш Джалили стал ответом на иностранные санкции, оказывающие чувствительное влияние на иранскую экономику, хотя не исключено, что Тегеран просто тянет время.

Израиль по поводу письма Джалили не выразил никакого оптимизма, даже осторожного. Министр обороны Эхуд Барак призвал международное сообщество усилить экономическое давление на Иран. Начальник генштаба Бенни Ганц заявил вчера, что Израиль самостоятельно примет решение о том, следует ли нанести превентивные удары по иранским ядерным объектам. Днем ранее глава американского объединенного комитета начальников штабов генерал Мартин Демпси сказал, что атаковать сейчас Иран «было бы неразумно».

Новая информация относительно ядерных планов Тегерана может появиться по итогам начинающейся на этой неделе поездки в Иран делегации МАГАТЭ. Впрочем, эксперты агентства уже ездили в эту страну в январе, но тогда их не допустили на ряд ядерных производств, которые они хотели посетить.

Общество мирового уровня

Социальная сила государства как решающий фактор международного успеха

Резюме: В условиях демократизации и политизации международных отношений на первое место выходит не то, хороши или плохи лидеры сами по себе. Принципиален вопрос о том, как их поведение на международной арене соотносится с социальными ожиданиями других государств.

Конец холодной войны и парад суверенитетов в мировом масштабе привел к «возрождению» вестфальской системы государств, об отмирании которой настойчиво писали в конце XX века. Более того, с распадом идеологически цементированных «лагерей», где зачастую практиковалась доктрина «ограниченного суверенитета», она распространилась в глобальном масштабе. Суверенитет, находящийся в центре данной системы, стал единственной универсальной ценностью. Попытки легализовать возможность его нарушения путем введения таких понятий, как «гуманитарная интервенция», политически провалились или оказались выхолощены.

Результатом стало возникновение глобального общества из 194 (в 2011 г.) государств, разделяющих ценность суверенитета, как бы они при этом ни были устроены в социально-политическом плане. Последнее – качественные и весьма глубокие различия внутренних представлений о справедливости и политических системах – делают невозможной реализацию мечты представителей английской школы о создании общих норм и правил поведения в рамках международного общества. Так, блистательные идеи Хэдли Булла за 20 последних лет получили весьма унылое продолжение. Как правило, в виде рассуждений (вполне расистских по духу) о том, что «все животные равны, но некоторые равнее» и полноценно участвовать в таком обществе могут только государства, достигшие определенного уровня демократических прав и свобод.

Новое глобальное общество, многообразное и не базирующееся на неком наборе догм, в чем-то функционирует по тем же правилам, что и национальное, тоже всегда крайне неоднородное. Но есть одно принципиальное отличие. На национальном уровне можно добиться верховной власти и контроля над обществом, а на глобальном – нет. Дело в том, что глобальное общество состоит не из индивидов, а из государств, государство же – Левиафан – само по себе является наивысшей формой социальной организации. Что, кстати, подтвердили провалы попыток установить разные формы глобальной гегемонии, создать «мировое правительство» или ограничить суверенные права отдельных стран даже в относительно компактной сфере регулирования финансовых рынков.

Мировым социумом государств – международной системой – невозможно управлять. Зато в самой международной системе заложена способность генерировать запрос на ту или иную форму общественного поведения участников. Жизненный опыт этого общества еще ничтожен (15–20 лет), оно находится на самом раннем этапе развития. Так что сложной и многослойной системы взаимосвязей и установлений, которая отличает любое развитое общество, здесь пока не сложилось. Единственной четко артикулируемой претензией юного глобального общества государств является требование противостоять любым формам доминирования, да и в целом ограничения извне их свободы (суверенитета). Будь то поползновения США установить разные формы гегемонии или попытки международных террористических сетей присвоить себе главное право любого государства – право на убийство.

Если внешняя политика какой-то страны удовлетворяет данному требованию, то есть адекватна ожиданиям, источником ее относительного усиления становится сама международная система. Наиболее уместным, хотя и не претендующим на полное отражение новой реальности определением для возникающего уникального ресурса может быть социальная сила государства – такой не имеющий непосредственной материальной основы социальный капитал, как востребованность международным сообществом. (Под социальностью здесь понимается совокупность тенденций, принятых в обществе/социуме и установленных отдельно от каждого индивидуума и от окружающей среды.)

Наличие для этого особых «личных» качеств – например, силы физической – все еще играет важную роль. Так, хотя Венесуэла или Иран, по аналогии с Россией или Китаем, словом и делом отвечают на единственный пока четко идентифицируемый запрос международной системы – противостояние любым попыткам установить гегемонию, эти страны никогда не смогут приобрести влияние, сопоставимое с Россией. И не только потому, что поведение Тегерана и Каракаса часто выходит за рамки дипломатических приличий, но и поскольку они слабы в военном отношении.

Однако роль физической силы уже не является решающей. Хотя бы потому, что сейчас невозможно определить место державы в мировой «табели о рангах» исключительно по критериям данного параметра. Судьбоносное значение приобретает способность той или иной страны соответствовать доминирующему запросу со стороны большинства других государств, и результаты внешней политики России являются тому доказательством.

Россия: о пользе безыдейности

На протяжении 20 лет международные позиции Москвы усиливались, несмотря на объективную слабость Российского государства по всем традиционным аспектам силы, кроме ядерных вооружений. После периода хаотичных реформ Россия стала полноценным хозяином своей (и не только своей) судьбы. Москва на равных ведет диалог с государствами, военные и экономические возможности которых существенно превосходят ее собственные.

Пока многие даже наиболее авторитетные ученые склоняются к выводу о том, что успехи России прежде всего связаны с провалом попыток Запада установить контроль над политической и экономической системой мира в 1990-е и первой половине 2010-х годов. В условиях относительного ослабления США (и их союзников), сопровождающегося столь же относительным возвышением Китая (и других «растущих держав»), Москва «всплыла», по сути не предпринимая особых усилий для укрепления собственных позиций. Другими словами, причины этого преимущественно объективны по своей природе. А внешнеполитические неудачи связаны с нехваткой ресурсов либо с отсутствием целостной внешнеполитической стратегии, что также регулярно становится поводом для критических комментариев.

Рискну утверждать, что относительное возвышение России стало результатом гораздо более сложного сочетания субъективных и объективных факторов. К числу первых относится продемонстрированная российской внешней политикой способность усваивать исторические уроки и практически идеально адаптироваться к требованиям внешней среды.

В результате «перерождения» 1991 г. страна обрела способность de novo оценивать каждую отдельную ситуацию в международной жизни, отказаться от схем и стандартных реакций. Символом такого оказавшегося успешным поведения стало широко практикуемое российской дипломатией понятие «асимметричного ответа». В основе его лежит полное вымывание из национальной внешней политики идеологической составляющей.

Решительный отказ от «большой идеологии» произошел еще в конце 1980-х гг. и стал колоссальным облегчением для отечественной элиты, политической и экономической дипломатии. Последовавшие в первой половине 1990-х гг. попытки примкнуть к лидировавшему тогда идеологическому течению (либеральному, представленному ведущими странами Запада) оказались несостоятельны. Они столкнулись с непреодолимыми препятствиями в виде необходимости внутренней трансформации, к которой Россия оказалась не готова.

Сыграла свою роль и неспособность потенциальных идеологических союзников (США и других стран Запада) к более гибкой политике. Последняя должна была бы быть основана, если пользоваться определениями Генри Киссинджера, на отказе от «конверсии» бывшего противника по собственному образцу (как это произошло в свое время с Германией) в пользу того, чтобы содействовать его «эволюционированию» к статусу дружественного, но самостоятельного партнера.

Да и сама Россия даже в период максимального внутреннего ослабления последовательно заявляла о намерении тем или иным образом восстановить контроль над львиной долей пространства бывшего СССР. Так, уже в 1993–1995 гг. во всех внешнеполитических документах России интеграционные процессы в СНГ назывались в числе приоритетов, хотя до продуманной политики в этом направлении тогда было еще далеко. Иными словами, от статуса одного из главных центров мировой политики, распространяющего влияние на других, Москва не отказывалась никогда, вне зависимости от способности воплотить эту заявку в жизнь.

Отсутствие идейного стержня и необходимости отстаивать правоту некой модели развития позволяет оппортунистически (в хорошем смысле слова) и гибко относиться к решению проблем, возникающих перед государством. Оно же обусловливает и невозможность определить цели на международной арене, а также выработать необходимую для их достижения стратегию. Вербализация приоритетов останавливается на уровне гораздо менее определенной концепции. Отметим, что отсутствие четко обозначенной цели и ограничение концептуализации внешней политики уровнем формулирования задач, в число которых может входить и региональное лидерство, являются для международных отношений подходом наиболее традиционным и одновременно наиболее благоприятным с точки зрения международной безопасности. Ведь, как отмечал в свое время Ханс Моргентау, «создание и поддержание стабильности в экзистенциально нестабильном мире требует антиреформистской и антиреволюционной внешней политики».

Однако даже в сочетании с ракетно-ядерным потенциалом и способностью применить силу в принципиально важных ситуациях вышеупомянутые качества были бы недостаточны для впечатляющего успеха российской внешней политики. Решающую роль в том, что судьба России как международного игрока зависит сейчас только от ее способности преодолеть стагнационные тенденции внутреннего развития, сыграла адекватная реакция страны на трансформацию силы как главного структурирующего фактора международных отношений.

Не навязывать, а воспринимать

Суть данной трансформации заключается в том, что социальное и физическое измерения силы все более самостоятельны и независимы друг от друга, а социальный компонент становится все более важным. Можно выделить по меньшей мере две причины такого развития событий.

Во-первых, главным следствием исчезновения биполярного мирового порядка оказалась невиданная на всем протяжении истории империй и противоборствующих лагерей демократизация международной жизни. Это событие равноценно завершению колониального раздела мира в XIX – начале XX века, когда на карте не осталось обитаемых «белых пятен». Теперь эта самая политическая карта стала качественно более неоднородной и многообразной.

Сейчас система суверенных и равноправных государств распространилась в масштабах всей планеты, воспроизведя своего рода модель Европы XVIII–XIX веков, основанную на балансе сил. (Аналогия с блестящим XVIII веком уже приводилась, например, Сергеем Карагановым.) Та система, по сути, тоже представляла собой общество, но в ту пору состоявшее из монархов. А внешняя политика Англии, в основе которой лежало противостояние любым попыткам гегемонии одной из потенциально способных на это континентальных держав – Испании, Франции или России – отвечала социальному запросу всех остальных участников европейской системы.

Есть, однако, и принципиальные отличия между ситуацией 250-летней давности и современностью. В первую очередь это несравнимо большее разнообразие представлений о справедливости (а именно они являются исходными для формирования запроса) среди государств – важных участников международной жизни. Активное включение в мировые дела стран Азии – в первую очередь Китая – делает невозможным создание «концертов» на основе разделяемых всеми принципов «правильного» общественного устройства.

Некогда определяющим принципом служила безусловная легитимность монарха и неприемлемость узурпации власти субъектом низкого происхождения. Сейчас формирование единой для всех, пусть даже предельно общей, системы правил внутригосударственной жизни вовсе не представляется возможным. В том числе и потому (и это тоже существенно отличает структуру мира в XXI веке от европейского аналога XVIII столетия), что ведущая экономическая и военная держава планеты – Соединенные Штаты – остается реликтом идеологического XX века. Уникальная форма взаимосвязи внутренней и внешней политики, присущая этому совершенно внесистемному по меркам наступившего века игроку, существенно ограничивает возможности США выступать в качестве ответственного члена общества.

Единственной ценностью, которую разделяют, таким образом, все без исключения государства современного мира (применительно к себе даже Соединенные Штаты), остается суверенитет. Именно в защиту этой ценности от посягательств со стороны негосударственных игроков, как показал пример борьбы с «мировым терроризмом» после 11 сентября 2011 г., могут сплотиться 99,9% государств мира – от США до России или Китая и от Ирана до Норвегии. А Муаммар Каддафи, отрицавший суверенитет соседей во имя идей панарабизма и распространения идей Джамахирии, всегда считался опасным маргиналом. И в решающий момент своей жизни – голосование в Совбезе ООН ночью 17–18 марта 2011 г. – не вызвал сочувствия или поддержки со стороны ни одного государства мира. В отличие, кстати, от своего коллеги Башара Асада, в защиту которого Россия, Китай и группа других стран ООН выступали до конца.

При этом ценность суверенитета имеет, что наиболее важно, не столько внутреннее, сколько внешнее измерение, поскольку определяет философию поведения страны вовне. И именно на основе этой ценности в начале XXI века возникло мировое общество, членами которого являются все государства – и только государства – мира.

Кстати, идеи стирания суверенитета, широко обсуждавшиеся 15–20 лет тому назад в период расцвета европейского интеграционного проекта, оказались неспособны захватить «широкие народные массы» именно потому, что были основаны на уникальной близости внутриполитических систем стран–участниц ЕС. Тупик интеграционных инициатив стран АСЕАН является, как и кризис европейской интеграции, подтверждением того, что государства не могут переступить через некую черту.

Появление глобального общества, состоящего из государств, автоматически привело к росту значения силы как социального объекта, производного от возникающего в обществе запроса. Здесь аналогия с сообществом людей вполне применима. Успешен не тот политик (страна), который знает, как лучше, а тот, который точнее конкурентов почувствует, чего хочет народ (большинство других участников международной жизни). Одновременно это привело к снижению, хотя и до известных пределов, важности физического воплощения силы в виде, если продолжить аналогии с внутренней политикой, знаний, опыта, интеллекта или красоты кандидата.

Ключом к успеху оказывается способность добиться востребованности даже при ограниченных материальных ресурсах. А залогом провала становится наличие в политической системе внутренних структурных ограничителей, которые не позволяют быстро и эффективно откликаться на ожидания общества. В качестве таковых могут выступать, как показывает пример Европейского союза, национальный эгоизм стран-участниц или необходимость следовать демократическим процедурам при выработке решений. И то и другое снижает способность государства «плыть по течению» мировой политики и сверять свои заявления и действия не с внутренним (со стороны общества), а с внешним (со стороны окружающего мира) запросом.

Негативную роль, и здесь уместен пример США, играет неспособность отказаться в общении с внешним миром от идеологических схем и мифов. И если в последнем случае общая неадекватность может быть компенсирована незаурядными физическими качествами, то в случае с Европой колоссальный жизненный опыт и интеллект становятся, скорее, препятствиями для достижения политического влияния. «Старикам тут не место», и, как показал пример 2011 г., не помогает даже «маленькая победоносная война», наподобие номинально успешной ливийской кампании. Даже реальную победу другие участники международного сообщества конкурентов все равно объявят «пирровой». В свою очередь, Россия, обеспечившая себе вторую за 100 лет возможность начать внешнюю политику с чистого листа, оказывается достаточно популярной среди незападного большинства членов международного общества. Хотя у России отсутствует существенная часть физических и моральных качеств, которыми обладают ее конкуренты, да и никакого привлекательного идеологического проекта она не предлагает. Способность соответствовать главному социальному запросу – выступать в качестве оппозиции Западу – компенсирует многочисленные шараханья, продиктованные сугубым прагматизмом и отсутствием идей.

Мечты теоретиков либеральной школы о трансформации классических международных отношений в «мировую политику» реализовались парадоксальным образом. Генеральная Ассамблея ООН приобрела черты парламента в идеальной анархической республике, где отсутствует всякий политический или судебный контроль. На подиуме сталкиваются многообразные политические программы и частные интересы. Возникшая после эмансипации стран мира от гнета противостояния СССР и США мировая политика оказалась не раем, где государства и негосударственные игроки сотрудничают под сенью общих норм и правил. В условиях осознаваемой всеми невозможности достигнуть верховной власти и размывания понятия связанной с ней ответственности имидж восторжествовал над реальностью. Умение создавать выгодное впечатление методами изощренной пропаганды одержало победу над способностью эффективно урегулировать конфликты и решать проблемы. Символом новой глобальной политики может считаться БРИК. Это объединение пока не имеет под собой никакой реальной основы в виде экономического сотрудничества и решает лишь одну задачу – оказывать моральное давление на лидеров политической и экономической системы мира.

В таких условиях из двух атрибутов, за обладание которыми, по формуле Моргентау, «сражаются народы» («власть и престиж»), на первое место выходит именно второй как наиболее традиционное имиджевое проявление. И непрерывная изнурительная борьба России за престиж, которая на протяжении прошедших лет становилась объектом неисчислимых колкостей со стороны заинтересованных наблюдателей, приобретает исключительно рациональный характер.

При этом социальная сила государства не имеет ничего общего с его идеологической привлекательностью. Данное явление осталось, судя по всему, признаком ушедшего века идеологий. Как, впрочем, и различные его аналитические девиации, наподобие «мягкой» или «умной» силы, предлагаемые в поисках выхода из концептуального тупика даже наиболее почитаемыми авторами. Вряд ли найдется в мире значительное число стран, считающих Россию или Китай идеологически привлекательными. И, напротив, многие, безусловно, находят привлекательной модель внутреннего устройства США и тем более стран Западной Европы.

Несколько упрощая, можно сказать, что «мягкая сила» в понимании, распространившемся после холодной войны, предусматривает пусть и мягкое, но все же проецирование некоей идеи или практики на остальных. А социальная сила – это, напротив, способность страны воспринимать «излучение», исходящее извне. В условиях демократизации и политизации международных отношений на первое место выходит не то, хороши или плохи лидеры сами по себе. Принципиален вопрос о том, как их поведение на международной арене соотносится с социальными ожиданиями других государств.

Так, от России и Китая никто в мире не ждет благотворительности, равно как и активного участия в решении различных проблем. Во всяком случае, они никогда в новейшее время не давали повода для подобных ожиданий. Их социальная роль и социальная сила, в чем-то осознаваемые, в чем-то интуитивно ощущаемые, заключаются в том, чтобы воспрепятствовать посягательствам стран Запада – своего рода мировых олигархов – на суверенитет остальных и на то, чтобы диктовать правила поведения внутри и вовне. Даже если ради этого приходится поддерживать сирийский режим Башара Асада и настраивать против себя нефтяные монархии Персидского залива, да и вообще немалую часть арабского мира. И то, что России недостает экономических, культурных, политических или правовых дипломатических инструментов (за исключением ядерного оружия), не играет существенной роли. Способность или неспособность государства самостоятельно продуцировать те или иные внешнеполитические инструменты вообще перестает иметь решающее значение.

В чем сила, брат?

Выступая в январе 2009 г. в сенате США, только назначенный государственный секретарь Хиллари Клинтон перечислила ресурсы (весьма, впрочем, традиционные для дипломатии с момента ее возникновения), которые государство должно уметь использовать для достижения эффективности внешней политики в XXI веке. В число таковых вошли дипломатические, экономические, военные, политические, правовые и культурные инструменты. Наиболее фундаментальной попыткой суммировать их и вывести на этой основе формулу успешной внешней политики для Соединенных Штатов стала книга, принадлежащая перу выдающегося американского ученого-международника Джозефа Ная, «Будущее силы», вышедшая в 2011 году.

Спору нет, умение правильно применять один или комбинацию из перечисленных в книге Ная ресурсов лежит в основе достижения успеха на уровне межгосударственных отношений. Однако, чтобы снискать лавры на уровне всего общества государств, наиболее важно иметь те компоненты силы, которые являются производными не «личных» качеств, а самой международной системы.

В современных условиях суть вопроса заключается не в наличии у государства того или иного набора составляющих военной, экономической или идеологической мощи. Индивидуальные достоинства и недостатки вообще начинают терять значение. Физические или субъективные компоненты силы вообще все менее применимы в теории и на практике. В первую очередь потому, что последовательно сокращается возможность эмпирически проверить наши представления о соотношении сил государств на глобальном уровне.

Начнем с того, что тот или иной силовой ресурс (составляющая силы) имеет значение не сам по себе, а применительно к обстоятельствам, в которых он может быть использован, или специфической форме отношений между государствами. И та составляющая силы, которая играет ключевую роль в конкретных отношениях, рассматривается в качестве главного показателя. На его основании может быть «нарисован» новый баланс.

Пока отсутствует даже теоретическое (не говоря уже о политическом, прикладном) понимание того, какие отношения, кроме прямого конфликта, могут лежать в основе определения соотношения сил между державами. Попытки сконструировать и применить карту «экономического баланса» сталкиваются по меньшей мере с двумя препятствиями. Во-первых, обратным примером служит международно-политическое ничтожество такого экономического гиганта, как Европейский союз. Во-вторых, малая степень суверенного контроля над рынками, очевидно недостаточная даже после всех мер по «поддержке национальных экономик» в период кризиса 2008–2009 годов.

Что же касается конфликта, то, исходя из традиционных представлений о логике международных отношений, самым естественным развитием глобальной ситуации стало бы движение к возникновению классического военно-стратегического противостояния между Америкой и Китаем при балансирующей роли других ведущих держав мира, в первую очередь России. Ожидание подобного сценария скрашивает неприятное ощущение глобальной неопределенности, и отражением этого подспудного стремления к ясности стала научная дискуссия середины 2000-х гг. о грядущем столкновении демократической и авторитарной моделей развития.

Наиболее примечательным в этой дискуссии стало то, что она совместила в себе обращение к классическим проблемам международных отношений – силе и соотношению сил, оставаясь в рамках линейной логики, присущей либеральному стилю мышления. Методологически такой подход, по большому счету, не мог претендовать на нечто большее, нежели попытку вернуть к жизни систему координат времен противостояния СССР и США. Возможно, именно поэтому представители российской внешнеполитической науки с тревогой заговорили тогда о тенденциях к возникновению «новой холодной войны». С этим связан и сознательный уход идеологов борьбы между демократическим и авторитарным капитализмами от рассмотрения отношений между государствами как основными единицами, с этим связаны и попытки вернуть логику противостояния систем. Хотя в своем практическом применении, т.е. путем воплощения в концепции «оси зла», представленной миру администрацией Джорджа Буша-младшего, речь шла уже о нескольких государствах с совершенно разными политико-экономическими моделями.

Однако в новых международных условиях применение военной силы, как выяснилось, намного менее рационально с политической точки зрения, чем раньше, в то же время растет масштаб экономической взаимозависимости. В первом случае решающую роль сыграло появление в середине прошлого века ядерного оружия, и затем – обретение СССР (Россией) и США возможности сдерживания посредством гарантированного взаимного уничтожения. (После конца холодной войны принцип ядерного сдерживания распространился и на страны с небольшим потенциалом, им достаточно не гарантированного уничтожения, а способности нанести неприемлемый ущерб агрессору.) Именно тогда, по меткому выражению Генри Киссинджера, «была разрушена взаимосвязь между политическими и военными целями», что и доказало мирное завершение холодной войны.

Сохранение ядерных потенциалов способствует продолжению политической неопределенности в отношениях России и Соединенных Штатов, а также, в некоторой мере, США и Китая. Более того, принципиальная невозможность глобального конфликта в сочетании с распространением ядерного оружия последовательно уменьшает значение обычных вооруженных сил. Невозможность применения военной мощи для решения стратегических вопросов девальвирует ее значимость до уровня тактических задач, решение которых не ведет к трансформации международной системы в интересах государства, силу применяющего.

Во втором случае – увеличение экономической взаимозависимости – мы имеем дело уже не только и не столько с двусторонними торгово-экономическими отношениями. Объем последних и их важность для выживания государства могут быть снижены. Либо вообще не препятствовать возникновению конфликта, как показывает опыт Великобритании и Германии, между которыми объем торговли в 1913 г. был, как известно, наиболее значимым. В современных условиях речь идет о феномене рождения некой «мировой экономики», которая создает принципиально новые рамочные условия для использования странами своих экономических ресурсов. Экономика приобретает все более внешний характер, что существенно ограничивает возможность положить ее на весы при измерении силы отдельного государства.

Снижение значения военной мощи в глобальном масштабе уже стало серьезным интеллектуальным вызовом для политического и научного сообщества. Концепции «мягкой» или уже теперь «умной» силы представляли собой не что иное, как попытки найти современный ответ на новую ситуацию. Их задачей являлось нахождение новых уникальных ресурсов, обладание которыми обеспечивает преимущество в условиях описанных выше ограничителей. И хотя военная мощь сохраняет первостепенное место у всех авторов, перечень составляющих силы пока неуклонно расширяется и дробится.

Учитывая растущий объем взаимосвязей между национальными политико-экономическими системами, а также увеличение числа факторов силы, важных или кажущихся важными в текущем контексте, мельчить можно до бесконечности. Но насколько адекватно нами воспринимается значение того или иного компонента в совокупной мощи государства, невозможно проверить опытным путем, т.е. сравнить их в ходе конфликта. Поэтому продолжение инвентаризации необходимых компонентов материальной силы имеет исключительно теоретическое значение.

***

Подводя итог этим (ни в коей мере не претендующим на завершенный характер) рассуждениям, можно утверждать следующее. В уникальном обществе, где невозможно достижение власти, требования привязаны не к качествам игрока (избирать его на роль лидера все равно никто не собирается), а к состоянию системы как таковой. Решающее значение начинает играть способность государства вести себя в соответствии с ожиданиями этой системы. И здесь Россия, начисто лишенная идеологии и прошедшая в первое десятилетие своего самостоятельного развития весьма трудную школу Realpolitik, оказалась способна к международно-политическому перерождению и возвращению в круг мировых лидеров. Сочетая дипломатический опыт и навыки «старого» лидера, с одной стороны, и адекватность международному общественному запросу на уровне «новых» лидеров, например, Китая – с другой. При этом Пекину аналогичный по масштабам объем социальной силы стоил колоссальных усилий по развитию у себя силы физической.

Из всего вышесказанного следуют по меньшей мере два практических вывода. Во-первых, при осуществлении внешней политики в крайне хаотичном мире решающее значение приобретает не только анализ физических возможностей партнеров и конкурентов, хотя и он должен оставаться в центре внимания. Существенно важнее прогноз развития предпочтений мирового общества в целом и выработка в этих целях аналитического инструментария.

Во-вторых, как и в любой политической системе, тем более такой уникальной и изначально не предполагающей возможности установления абсолютной власти, как международная, предпочтения общества могут меняться. И в этом контексте государство, весьма успешное сегодня, может оказаться менее востребованным завтра. Поэтому совсем забывать о развитии у себя индивидуальных, независимых от социального запроса системы, качеств современному государству было бы крайне неосмотрительно. А вот здесь России, успешной в реализации проекта «власти через престиж», есть еще много над чем поработать.

Т.В. Бордачёв – кандидат политических наук, директор Центра комплексных международных и европейских исследований НИУ ВШЭ.

Время атаковать Иран

Почему военная операция – наименьшее из всех зол

Резюме: Вашингтону следует провести хирургически точную и выверенную операцию, уничтожив иранские ядерные объекты, выдержать неизбежные ответные действия Ирана, а затем попытаться быстро снизить градус противостояния. Все остальные варианты решения иранского вопроса хуже.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 1, 2012 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

В начале октября американские официальные лица обвинили иранские секретные службы в подготовке убийства посла Саудовской Аравии в США. Иран отверг подозрения, но инцидент привел к усилению напряженности в отношениях между Вашингтоном и Тегераном. Хотя администрация Обамы публично не угрожала ответить военным ударом, подобные обвинения высветили реальную и растущую угрозу войны между Соединенными Штатами и Ираном, особенно с учетом развивающейся ядерной программы последнего.

За несколько лет до этого эпизода американские стратеги и специалисты начали обсуждать возможность нападения на Иран с целью уничтожения его ядерных объектов. Сторонники удара утверждают, что риск появления Ирана, вооруженного атомной бомбой, перекрывает риски, связанные с военными действиями против него. Между тем критики предупреждают, что подобная акция, скорее всего, обречена на неудачу, и даже в случае успеха способна вызвать полномасштабную войну и спровоцировать мировой экономический кризис. Они призывают Америку полагаться на невоенные способы, такие как дипломатия, санкции и тайные операции, чтобы не допустить появления у Тегерана атомной бомбы. Указывая на неприемлемо высокую цену бомбежки Ирана, большинство критиков считает, что США следует просто научиться сосуществовать с ядерным Ираном, если другие меры не помешают этой стране достигнуть цели.

Однако скептики недооценивают угрозу, которую Иран, оснащенный ядерным оружием, будет представлять для интересов Соединенных Штатов на Ближнем Востоке и за его пределами. В своих мрачных прогнозах они исходят из того, что лекарство может быть хуже болезни. Но это ошибочная предпосылка. Истина заключается в том, что тщательно спланированный военный удар, призванный уничтожить иранскую ядерную программу, спас бы ближневосточный регион и весь мир от реальной опасности и существенно укрепил бы национальную безопасность Соединенных Штатов в долгосрочной перспективе.

Опасности сдерживания

Годы международного давления не заставили Иран отказаться от ядерной программы. Компьютерный вирус Stuxnet, атаковавший системы управления на иранских ядерных объектах, приостановил программу обогащения урана. Однако из отчета Международного агентства по атомной энергии, опубликованного в мае прошлого года, стало понятно, что предприятия, против которых была направлена атака, полностью восстановились. А в последнем докладе МАГАТЭ, выпущенном в ноябре, содержатся еще более убедительные доказательства того, что Исламская Республика выдержала санкции и саботаж и, похоже, уже испытывает ядерные детонаторы и перепроектирует свои ракеты с тем, чтобы они могли нести ядерные заряды. По оценке Института науки и международной безопасности, некоммерческой исследовательской организации, Иран, если пожелает, может произвести первый образец ядерного вооружения уже через полгода. Планы Тегерана разместить в течение следующего года наиболее стратегически важные и засекреченные ядерные исследования в более безопасных местах еще больше снизят вероятность успешной военной операции. Если Иран выгонит инспекторов МАГАТЭ, начнет обогащать запасы имеющегося урана до оружейного уровня в 90% или установит усовершенствованные центрифуги на объекте по обогащению урана в Куме, США должны немедленно нанести удар, в противном случае они упустят последнюю возможность помешать Тегерану вступить в клуб ядерных держав.

Некоторые государства региона сомневаются, что Вашингтон решится остановить ядерную программу Ирана, и склоняются к союзу с ним. Другие уже обсуждают возможность начать собственные ядерные разработки для противодействия иранскому ядерному оружию. С точки зрения этих стран и самих Соединенных Штатов угроза будет лишь возрастать по мере приближения Тегерана к намеченной цели. Ядерный Иран сразу же ограничит свободу действий американцев на Ближнем Востоке. Имея атомный потенциал, иранцы способны угрожать ядерной войной политическим или военным инициативам США на Ближнем Востоке, вынуждая Вашингтон тщательнее обдумывать каждый шаг. Региональные соперники Ирана, такие как Саудовская Аравия, вероятно, решат обзавестись собственным арсеналом, а это даст старт гонке вооружений. Для сдерживания геополитических соперников Тегеран может принять решение о передаче ядерных технологий своим союзникам – как другим государствам, так и террористическим группировкам.

Имея в своем распоряжении атомную бомбу, Иран будет располагать более надежным прикрытием для традиционной агрессии и силовой дипломатии. Это чревато, например, эскалацией противостояния проиранских террористических группировок с Израилем. У Ирана и Израиля почти нет средств защиты, которые помогали Соединенным Штатам и Советскому Союзу избегать обмена ядерными ударами в период холодной войны: нет гарантированной возможности ответного удара, четких каналов связи, длительного времени подлета баллистических ракет и опыта управления ядерными арсеналами. Конечно, Иран, обладающий ядерным оружием, умышленно не будет развязывать самоубийственную атомную войну. Но неустойчивое равновесие между Ираном и Израилем может легко выйти из-под контроля во время кризиса, что приведет к обмену ядерными ударами. Не исключено, что в эту ядерную потасовку втянутся и США.

Эти угрозы безопасности потребуют от Вашингтона сдерживать Тегеран, но сдерживание обойдется дорого. Чтобы отвести иранскую угрозу, Соединенным Штатам придется разместить военно-морские и наземные соединения и, быть может, даже ядерное оружие на Ближнем Востоке и при этом держать в регионе значительные силы в течение грядущих десятилетий. Помимо регулярных войск, американцы будут вынуждены развернуть здесь значительные разведывательные мощности для мониторинга любых попыток Ирана передать ядерную технологию. И им, вероятно, потребуется выделить миллиарды долларов для того, чтобы повысить потенциал самозащиты союзников. Возможно, возникнет необходимость помочь Израилю в создании подводных лодок, несущих баллистические ракеты, а также построить шахты наземного базирования для баллистических ракет на территории Израиля – все ради того, чтобы гарантировать возможность ответного удара. Прежде всего, чтобы сдерживание всем внушало доверие, Соединенным Штатам нужно будет раскинуть ядерный зонтик над своими партнерами в регионе и пообещать им вооруженную защиту в случае нападения Ирана.

Другими словами, сдерживание ядерного Тегерана потребует от США осуществления серьезных политических и военных инвестиций на Ближнем Востоке в условиях экономического кризиса и притом в то время, когда они стремятся вывести свои войска из региона. Сдерживание будет означать колоссальные экономические и геополитические издержки для Соединенных Штатов, и этим придется заниматься до тех пор, пока Иран будет враждебно настроен к интересам Америки, то есть несколько десятилетий или дольше. С учетом общей нестабильности успех этих усилий не гарантирован. В результате может разразиться куда более дорогостоящая и разрушительная война, чем та, которую надеются предотвратить те, кто критикует превентивный удар по Ирану.

Реальная цель

Ядерный Иран стал бы тяжким бременем для США. Но это вовсе не означает, что Вашингтону следует прибегнуть к военным средствам. При принятии решения нужно прежде всего ответить на вопрос, будет ли атака на ядерную программу Ирана действенной. Скептики указывают на то, что Соединенные Штаты могут не знать точного местоположения главных ядерных объектов Ирана. Учитывая предыдущие попытки Тегерана скрыть строительство подобных станций, прежде всего установок по обогащению урана в Натанзе и Куме, можно предположить, что у иранского режима имеются ядерные активы, которые могут быть не учтены при бомбардировке. Таким образом, иранская ядерная программа понесет урон, но не будет полностью уничтожена.

Такой сценарий возможен, но маловероятен; подобные опасения, пожалуй, излишне гипертрофированы. Американская разведка, МАГАТЭ и оппозиционные группы внутри Ирана в прошлом своевременно предупреждали о деятельности Тегерана в области ядерной энергетики. Например, секретное строительство в Натанзе и Куме было раскрыто еще до того, как эти объекты ввели в эксплуатацию. Таким образом, хотя Тегеран может снова попытаться создать тайные мощности, у Вашингтона есть неплохие шансы узнать об этом до их ввода в строй. Учитывая, сколько времени требуется для строительства и начала работы ядерного центра, скудные финансовые возможности Ирана и неудачную попытку скрыть объекты в Натанзе и Куме, маловероятно, что у Тегерана имеются функционирующие ядерные объекты, о которых западной разведке ничего неизвестно.

Но даже если США удастся обнаружить все иранские ядерные предприятия, их уничтожение может оказаться чрезвычайно трудным делом. Критики вооруженного нападения утверждают, что ядерные объекты рассредоточены по всей территории страны, находятся глубоко под землей в специально защищенных от атаки бункерах. Кроме того, они со всех сторон окружены средствами ПВО, что крайне затруднит налет и сделает его опасным. К тому же Иран умышленно размещает некоторые ядерные установки в непосредственной близости от населенных пунктов. Таким образом, гражданское население почти наверняка пострадает от американских ВВС, при этом жертвы будут исчисляться если не тысячами, то многими сотнями.

Однако эти препятствия вряд ли помешают Соединенным Штатам вывести из строя или уничтожить известные ядерные объекты. В ходе профилактической операции главными мишенями должны стать предприятие по обогащению урана в Исфахане, тяжеловодный ядерный реактор в Араке и различные центрифуги для обогащения урана возле Натанза и Тегерана. Все они расположены на поверхности земли и крайне уязвимы для ударов с воздуха. Подземный объект в Натанзе также будет поражен – он хоть и находится в подземном бетонном бункере и окружен со всех сторон средствами ПВО, вряд ли уцелеет в случае попадания в него новой американской бомбы – 14-тонного массивного снаряда заглубляющегося типа, способного пробивать армированный бетон на глубину 60 м. Предприятие в Куме встроено в гору и, следовательно, представляет собой более трудную мишень. Но этот объект пока еще не введен в эксплуатацию, и там немного ядерного оборудования. Если США будут действовать быстро, им не придется его уничтожать.

Вашингтон также смог бы ограничить потери среди мирного населения при любой операции. Самые важные атомные предприятия, такие как объект в Натанзе, построены вдали от густонаселенных территорий. Что касается менее существенных объектов, расположенных вблизи населенных пунктов, как, например, центрифуги по обогащению урана, то высокоточные управляемые ракеты могли бы поразить конкретные здания и при этом оставить нетронутыми соседние строения. Побочный ущерб возможно еще уменьшить, если наносить удар ночью или просто отказаться от бомбардировки менее важных предприятий, что не поставит под сомнение общий успех миссии. Хотя сразу после военных действий Иран будет трубить о человеческих жертвах, большинство их будет из числа военных, инженеров, ученых и технического персонала, задействованных на ядерных объектах.

Правильно прочертить красные линии

Тот факт, что Соединенные Штаты в состоянии с большой долей вероятности отбросить назад или уничтожить ядерную программу Ирана, необязательно означает, что они должны это сделать. Подобное нападение могло бы иметь разрушительные последствия для международной безопасности, мировой экономики и иранской внутренней политики, и со всеми этими факторами необходимо считаться. Как отмечают критики, военные действия США способны разжечь полномасштабную войну на Ближнем Востоке.

Иран может ответить на вторжение американских или союзнических войск и нанести ракетный удар по военным объектам или гражданскому населению в странах Персидского залива или даже Европы. Возможно, иранское руководство станет действовать через своих доверенных лиц за рубежом, провоцируя столкновения между суннитами и шиитами в Ираке, подрывая завоевания «арабской весны», а также заказывая и финансируя теракты против Израиля и Соединенных Штатов. Израиль или другие государства окажутся втянуты в вооруженное противостояние, что побудит США к эскалации конфликта в качестве ответной меры. Могущественные союзники Ирана, включая Китай и Россию, способны попытаться изолировать Америку экономически и дипломатически. Вполне вероятно, что в условиях спиралевидного роста насилия стороны не увидят пути выхода из боевых действий, что приведет к длительной, кровопролитной и опустошительной войне, которая пошатнет позиции США в мусульманском мире.

Опасающиеся удара также указывают, что в качестве возмездия Иран предпримет попытку перекрыть Ормузский пролив, через который проходит более 20% нефти, поставляемой в разные страны мира. Даже если Тегеран не будет угрожать подобной мерой, спекулянты, боясь возможных перебоев с поставками, поднимут цены на нефть, что вызовет более разрушительный по своим последствиям экономический кризис в тот момент, когда весь мир изо всех сил старается преодолеть рецессию в экономике.

Однако ни один из этих исходов не предрешен. В действительности Вашингтон в состоянии многое сделать для смягчения негативных последствий. Тегеран, конечно, сочтет своим долгом ответить на атаку США, чтобы восстановить сдерживание и сохранить лицо перед согражданами. Но, скорее всего, он будет соизмерять свои действия, чтобы избежать разрушительного конфликта, чреватого уничтожением иранской армии или сменой режима. По всей вероятности, иранское руководство прибегнет к крайним видам возмездия, таким как перекрытие Ормузского пролива или ракетный удар по Южной Европе, только если почувствует смертельную опасность. Точечная операция не обязательно будет представлять собой фундаментальную угрозу для Тегерана, угрозу существующему режиму.

Чтобы успокоить Тегеран, Соединенные Штаты могли бы для начала разъяснить, что заинтересованы только в уничтожении ядерной программы, но не в свержении правительства. Вашингтону стоит обозначить, какие виды ответных действий будут беспощадно подавлены огневой мощью. Речь идет прежде всего о попытке перекрыть Ормузский пролив, о нападении на страны Персидского залива, а также американские войска и корабли, или о проведении терактов на территории США. Затем следует четко довести до сведения Ирана, где проходят «красные линии» во время и после удара по ядерным объектам, чтобы в пылу сражения эта информация не была утрачена. И нужно всячески избегать эскалации конфликта, даже если Иран в ходе ответных действий перейдет какую-либо «красную линию». С этим придется смириться.

Нужно быть готовым к символическим ответным ударам по американским базам и кораблям в регионе – нескольким залпам в течение нескольких дней, которые быстро пойдут на убыль – или нападениям на корабли торгового флота и ВМС США. Во избежание ненужных потерь, которые могли бы вынудить Белый дом прибегнуть к наращиванию боевых действий, нужно эвакуировать незадействованный персонал с американских военных баз, находящихся в зоне поражения иранскими ракетами, и надежно укрыть войска в бункерах, чтобы сделать их неуязвимыми для ответных действий. Возможно, Вашингтону придется допустить оказание Тегераном поддержки проиранским террористическим группировкам в Ираке и Афганистане и смириться с ракетно-террористическими ударами по Израилю. Если Америке удастся донести до руководства Ирана свои приоритеты, вполне возможно, что тот последует примеру Ирака и Сирии, которые воздержались от боевых действий после того, как Израиль разбомбил их ядерные реакторы, соответственно, в 1981 и 2007 годах.

Даже если Тегеран перейдет «красные линии», Вашингтон вполне может удерживать конфронтацию в определенных рамках. В начале силовой акции мишенью должны стать иранские вооружения, которые представляют наибольшую опасность. Это не позволит Ирану развернуть их. Чтобы быстро разрядить обстановку и не допустить эскалации военных действий, Соединенные Штаты могли бы также договориться со своими союзниками, чтобы те не отвечали на иранские ракетные удары. Это позволило бы другим армиям и, в частности, Силам обороны Израиля, не ввязываться в конфликт. Израиль должен быть готов принять подобное соглашение в обмен на обещание США уничтожить иранскую ядерную угрозу. Аналогичная договоренность существовала между Вашингтоном и Израилем во время войны в Персидском заливе, когда Израиль воздержался от ответа на бомбардировку его территории ракетами Scud, которую осуществлял Саддам Хусейн.

Наконец, американскому правительству следовало бы смягчить экономические последствия удара. Например, оно могло бы не допустить срыва поставок нефти, вскрыв свой стратегический нефтяной резерв, и негласно договориться со странами Персидского залива об увеличении нефтедобычи накануне авиационного удара. Поскольку многие нефтедобывающие страны региона, особенно Саудовская Аравия, призывают Соединенные Штаты атаковать Иран, скорее всего, они будут сотрудничать с американцами.

Вашингтон также в состоянии уменьшить негативные политические последствия, заранее заручившись всемирной поддержкой. Многие страны могут по-прежнему критиковать США за применение силы, но некоторые – в частности, арабские государства – конфиденциально поблагодарят Вашингтон за устранение иранской угрозы. Добившись подобного единодушия перед нанесением удара и предприняв описанные выше шаги для смягчения последствий после начала боевых действий, Соединенные Штаты могли бы избежать международного кризиса и ограничить масштабы конфликта.

Любое время будет удачным

У критиков есть еще одно возражение: даже если Соединенным Штатам удастся ликвидировать ядерные установки Ирана и смягчить последствия удара, нет гарантий того, что по прошествии какого-то времени Тегеран не попытается заново отстроить объекты. Желание Ирана приобрести собственные ядерные технологии может даже усилиться, потому что руководство Исламской Республики захочет иметь оружие возмездия или просто надежную защиту на будущее. США может не хватить средств или политического капитала для осуществления еще одной аналогичной операции. В результате им придется полагаться на неэффективные средства, которые сегодня используются для сдерживания ядерных амбиций Ирана. При таком сценарии американская военная акция лишь отсрочит неизбежное.

Вместе с тем, согласно докладу МАГАТЭ, Иран, похоже, решительно настроен на разработку ядерного оружия и не нуждается в дополнительной мотивации со стороны американцев. Но после того как вся его ядерная инфраструктура превратится в руины, вряд ли Ирану удастся возобновить развитие ядерной программы. На самом деле подобный опустошительный удар может вынудить Тегеран прекратить ядерную игру, как это сделал Ирак после того, как его ядерный арсенал был уничтожен во время войны в Персидском заливе, и как это сделала Сирия после удара Израиля в 2007 году. Даже если бы Иран попытался изменить направленность ядерных разработок, он был бы вынужден жить под постоянным давлением международного сообщества, испытывая все большие трудности с получением необходимых ядерных материалов на мировом рынке и готовясь к возможным бомбардировкам. Таким образом, военная акция заморозит иранскую ядерную программу на несколько лет или десятилетие, а, быть может, на неопределенно длительное время.

Скептики все равно могут говорить, что удар позволит лишь выиграть время. Однако время очень ценно. Государства часто стремятся как можно дальше отодвинуть развитие событий по худшему сценарию в надежде, что со временем угроза сама собой рассосется. Те страны, ядерные предприятия которых были разбомблены – в последнее время это Ирак и Сирия – оказались не готовы или не способны к возобновлению ядерных программ. Таким образом, то, что может отбросить Иран назад в его ядерном развитии, с высокой степенью вероятности изменит правила игры в будущем.

Еще один довод состоит в том, что военная операция усилит позиции ястребов в правительстве Ирана, поможет им сплотить население вокруг нынешнего режима и избавиться от сторонников реформ. В этом аргументе не учитывается тот факт, что в Иране сторонники жесткой линии уже крепко держат власть в своих руках. Правящий режим зашел так далеко, что отстранил от руководства даже тех лидеров, которые считались правыми, таких как бывший президент Али-Акбар Хашеми Рафсанджани – якобы за их мягкость. Между тем Рафсанджани или бывший кандидат в президенты Мир Хоссейн Мусави в случае прихода к власти, скорее всего, продолжили бы ядерную программу. Воздушный удар создал бы больше возможностей для диссидентов в долгосрочной перспективе (после временного объединения Ирана вокруг аятоллы Али Хаменеи), поскольку у них появятся основания для критики правительства, допустившего катастрофу. Даже если удар усилит позиции сторонников жесткой линии, исход внутриполитической борьбы в Иране должен быть для США менее значимым, чем жизненно важные интересы обеспечения собственной национальной безопасности и предотвращение появления у Ирана ядерного оружия.

Нанести удар сейчас или пострадать позже

Атака на Иран – малопривлекательная перспектива. Но Соединенные Штаты способны предвидеть и уменьшить отрицательные последствия авиаудара, которых они больше всего опасаются. В случае успешного проведения операции у других стран региона пропадет желание начинать собственные атомные программы. В более широком смысле эта операция укрепит режим нераспространения ядерного оружия, поскольку Америка убедительно продемонстрирует, что будет и впредь применять военную силу для недопущения расползания. Она также сможет предотвратить израильскую операцию против Ирана, которая могла бы привести к более разрушительным последствиям, если учесть ограниченные возможности Израиля по смягчению накала боевых действий и нанесению существенного и продолжительного ущерба иранской ядерной инфраструктуре. Вне всякого сомнения, израильский удар по ядерным объектам Ирана будет менее эффективным, чем американские бомбардировки.

Наконец, тщательно спланированная операция окажется менее рискованным предприятием, чем перспектива сдерживания Исламской Республики, оснащенной ядерным оружием, что может стать чрезвычайно дорогостоящим проектом, растянутым на несколько десятилетий и при этом с высокими рисками для национальной безопасности США. В действительности попытка управлять поведением Ирана, обладающего ядерным оружием, – это не просто ужасный, но и самый худший выбор.

В условиях сворачивания войн в Афганистане и Ираке и экономических трудностей внутри Соединенных Штатов американцы не склонны одобрять агрессивные действия своего правительства. Однако быстрое ядерное развитие Ирана в конечном итоге вынудит США делать выбор между вооруженным конфликтом с применением традиционных вооружений и ядерной войной. В условиях ограниченного выбора Вашингтону следует провести хирургически точную и выверенную операцию, уничтожив иранские ядерные объекты, выдержать неизбежные ответные действия Ирана, а затем попытаться быстро снизить градус противостояния. Если Соединенные Штаты решатся ликвидировать нависшую над ними угрозу сегодня, это позволит им избежать более опасной ситуации в будущем.

Мэтью Крёниг – научный сотрудник по ядерной безопасности в Совете по международным отношениям. Автор книги «Бомба на экспорт: передача технологий и распространение ядерного оружия». С июля 2010 по июль 2011 г. был специальным советником министра обороны США, ответственным за разработку оборонной стратегии и политики в отношении Ирана.

США. Иран > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2012 > № 735592

Лабиринт, которого нет

Зачем и кому нужна война с Ираном

Резюме: Соскальзывание ситуации к войне или к эскалации напряженности вокруг Ирана не отвечает интересам России. Поэтому Москве важно не самоустраняться, но продолжать предотвращать силовой сценарий, насколько это в ее силах, играя ответственно и – главное – не по чужим нотам.

«Ядерное оружие – отнюдь не источник достоинства и силы. Обладание ядерным оружием отвратительно, аморально, позорно». Так говорил… нет, не какой-нибудь европейский пацифист. Так говорил действующий иранский президент Махмуд Ахмадинежад. Причем произнес он эти слова не тихо за чаем в Тегеране, а в Нью-Йорке, с трибуны Обзорной конференции по Договору о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), обращаясь к делегатам, представляющим более чем 180 стран – участниц Договора. Он был единственным главой государства на этой конференции, и поэтому – ирония протокола – первым получил слово.

Делегаты, впрочем, слушали его вполуха. А многие и вовсе покинули зал. Ирану верят все меньше и меньше – даже те, кто относится к нему без предубеждения. И по всему миру крепнет убеждение, что иранское руководство сделало ставку как раз на то, что оно клеймит позором с высоких трибун, – на обладание ядерным оружием, причем уже в ближайшей перспективе.

А раз так, то – Тегеран надо остановить. Любой ценой. И чем раньше, тем лучше. Потому что Иран с ядерным оружием (говорят) неприемлем с точки зрения ключевых игроков международных отношений.

Соскальзывая к войне

Последнее время я провел в дороге, чтобы разобраться: а что, действительно мир так напуган Ираном? Действительно верит в его чудодейственную ядерную способность? И готовится к войне?

Если не считать Кубы с Венесуэлой и примкнувшей к ним Никарагуа, явных сторонников у Тегерана негусто. В сухом остатке «блестящая иранская дипломатия» слабо сыграла в государствах Движения неприсоединения, едва-едва наскребывая считанные очки в свою пользу. А Латинская Америка все-таки далековато будет от зоны предполагаемых боевых действий.

Наиболее впечатлили меня соседи Ирана по Персидскому заливу. Там – прежде всего в Саудовской Аравии – антииранский настрой оказался даже сильнее, чем об этом можно было судить из Москвы. «Ату его!» – таков лейтмотив разговоров и с дипломатами, и с военными, и с политологами. И хотя некоторые авторитетные эксперты, в первую очередь принц Турки аль-Фейсал, утверждают, что «военные удары по Ирану будут совершенно контрпродуктивными», все же складывается впечатление, что большинство его соотечественников были бы только рады подобному развитию событий. К тому же исход войны в Ливии и происходящее в Сирии укрепляют их настрой на то, что Иран – как его ядерная инфраструктура, так и его политический режим – должен и может быть разрушен.

С другой стороны, в регионе войны с Ираном боятся. Она не выгодна Объединенным Арабским Эмиратам, которые, хотя и имеют нерешенный территориальный спор с Ираном, но выигрывают от торговли с ним, даже и в санкционные времена. Она не выгодна Оману, имеющему свой «контрольный пакет» в Ормузском проливе и проводящему самостоятельную внешнюю политику. Она страшит Бахрейн, чья правящая семья, держась на саудовских и американских штыках против воли шиитского большинства, может стать первой жертвой иранских «асимметричных действий». Она заставляет нервничать даже Катар, обычно нагло-самоуверенный, благодаря умелой конвертации сверхбогатства в политические инвестиции: не вполне комфортно будет прикрывать строительство объектов для чемпионата мира по футболу силами ПВО. Но против иранского блицкрига, да еще чужими руками, в Дохе, думаю, сегодня бы не возражали.

Если кто и посочувствует Тегерану, так это Европа. «Присоединятся ли европейские государства к войне против Ирана? – задавал вопрос на проходившей в начале февраля конференции в Брюсселе бывший генеральный директор МАГАТЭ швед Ханс Бликс. – К войне против Ирака несколько европейских правительств присоединились, чтобы ликвидировать оружие массового уничтожения, которого не было. Готовы ли европейцы сейчас присоединиться к пресечению иранских ядерно-оружейных намерений, которые, возможно, существуют, а возможно, и не существуют? Иран не осуществлял нападения против кого бы то ни было, и не похоже, что собирается на кого бы то ни было нападать, так что решения со стороны Совбеза ООН о применении силы против Ирана ожидать не следует». Европейская аудитория встречает слова Бликса аплодисментами. Но ответ на его вопрос: с кем ты, Европа? – повисает в воздухе. Другой европейский эксперт, венгерка Эржебет Роза, иранист по образованию, представляет блестящий анализ контрпродуктивности санкций ЕС против Ирана. Тоже аплодисменты. Между тем, санкции уже одобрены Евросоюзом.

Погрязшая в экономических проблемах Европа, не признаваясь в этом, изображая деятельную суету, по сути самоустраняется от решения иранского вопроса. Кивает на «мудрых» Бразилию с Турцией. Но Бразилия с уходом президента Лулы к иранской теме интерес теряет. Турция – да, вот она играет свою игру, и играет соло.

Вашингтон. Здесь я рассчитывал как минимум узнать о совместной кропотливой работе, которую в ближайшие месяцы могут проделать Россия и США, о пунктирной линии, намеченной «планом Лаврова»… Но вместо этого пришлось выслушать, что Россия опять недостаточно сотрудничает с Соединенными Штатами по Ирану. Что она «зациклилась» на отказе от новых санкций. Что время истекает. Что в предвыборный год администрация Обамы не сможет остановить «израильских друзей»… Будто бы на дворе были девяностые, и Москву учили вытаскивать каштаны из костра для Вашингтона, под разговор о борьбе с «общей угрозой». При этом никто из моих собеседников в Вашингтоне не хотел войны… или, может быть, втайне хотел, но, работая на нынешнюю администрацию, отчетливо понимал, что позволить себе войну с Ираном Обама не может.

Но в целом – фантасмагорическое впечатление. Израилю с его десятками (если не сотнями) ядерных боеголовок, с ракетами, пересекающими Европу, – ему все позволено. Развязывать кибервойну. Угрожать ударами. Выкрадывать, убивать ученых и инженеров. Потому что он – важный и неприкосновенный фактор в год выборов. Иран – враг. А если враг не сдается…

Наконец, иранские собеседники. Я спрашивал, зачем Иран провоцирует своих соседей и мировое сообщество. Хочет нарваться на военный конфликт? Но слышал в ответ, что Тегерану военный конфликт не выгоден, потому что он к нему не готов и чувствует себя увереннее, проецируя влияние невоенными средствами.

Я вернулся в Москву с ощущением, что мало кто в мире хочет войны против Ирана, – а если вынести за скобки Эр-Рияд, то, может быть, и никто не хочет. Даже в Израиле воинственно-голливудский Нетаньяху остается в меньшинстве. Никто не готов к войне, одни по причинам экономическим, другие – внутриполитическим, но нарастание турбулентности вокруг Ирана скоро достигнет той точки, когда мир соскользнет к войне.

В чем причина? В климате тотального недоверия. Если даже мы в России недоверчиво усмехаемся на высказывания иранского президента об «аморальности» обладания ядерным оружием, чего же тогда ожидать от американцев, на десятилетия ошпаренных захватом заложников в их посольстве в Тегеране? Иранцы не имеют ни малейших оснований доверять саудовцам, готовым втихаря «сдать» их израильтянам. Саудовцам, в свою очередь, мерещится наступление воинственных персов-шиитов на зону их традиционного влияния. Разрушено хрупкое доверие, которое существовало между иранцами и немцами; французы пестуют иранскую оппозицию, в ответ иранцы переходят на личности, включая личность жены французского президента. Апогей взаимного недоверия – отношения между Израилем и Ираном. Тегеран ставит под сомнение право Израиля на существование, в то же время Израиль фактически развязал тайную войну против Ирана, включая кибератаки, взрывы на ракетных шахтах, убийства ученых-ядерщиков.

Климат тотального недоверия заставит инстинктивно спустить курок, когда тот, кто напротив, всего-то полез в карман… А ведь у него могло и не быть там никакого ствола.

В этой ситуации нам, в Москве, надо бы ответить на три вопроса. Первый: чего хочет Иран? Второй: есть ли решение у иранского ядерного вопроса? Третий: как вести себя России?

Чего хочет Иран

У нынешнего руководства Ирана имеется четыре круга ключевых и связанных между собой стратегических задач, которые оно последовательно решает или пытается решать.

Первый круг связан с внутриполитической устойчивостью. До последнего времени Иран оставался одним из наиболее демократических государств Ближнего Востока. Парламентские и президентские выборы в сочетании со сложной многоуровневой системой принятия решений делают систему потенциально уязвимой. Иранское руководство уже прошло первый тест на уязвимость, когда малочисленная, но шумная оппозиция пыталась перехватить инициативу. Сегодня возможности оппозиции минимизированы. Но иранский режим крайне болезненно реагирует на подкармливание оппозиции извне. В этой связи у иранского руководства нет никаких причин начинать широкий диалог с Соединенными Штатами, поскольку те своей конечной целью (по крайней мере, как это видится в Тегеране) ставят демонтаж правящего режима, а раскручивание «ядерного вопроса» – это лишь метод для смены власти. Это не «паранойя мулл». У Ирана есть реальные основания для опасений. Этому их учит история: от свержения Мосаддыка до поддержки шаха. Такая ли уж разница для Ирана, кто сейчас правит в Белом доме? Как хорошо заметил (в New York Times) Билл Келлер, позицию в отношении Ирана в Вашингтоне как определял, так и будет определять коллективный «Обамни» (собирательный образ Обамы и его наиболее вероятного оппонента-республиканца Митта Ромни. – Ред.). Есть нюансы, но по большому счету курс на смену режима в Тегеране остается.

Второй круг связан с технологическим прогрессом и самодостаточностью. Иран хочет играть первую скрипку в мировых делах XXI века, а для этого считает принципиально важным обладать собственными передовыми технологиями, так как только они обеспечат независимость, самодостаточность и свободу рук (еще один исторический урок, который иранцы хорошо усвоили). Иран трудно входит в мир передовых ядерных, ракетно-космических и биотехнологий. При всех консолидирующих нацию технологических прорывах «самостоятельная работа» дается Ирану куда более тяжело, чем его руководители готовы признать. Скачок в ядерной области (достигнутый отчасти благодаря плохим пакистанским технологиям) сменяется мучениями и стагнацией. Отчасти ограничителем становится «вынужденная самодостаточность» в результате санкций. Иранцам уже не хватает собственных знаний. В отличие от Кубы, которая когда-то, будучи зажата в блокаде, подняла на мировой уровень свои биотехнологии и медицину, впитывая помощь Советского Союза, пока не обогнала его, Ирану не удается положиться здесь ни на кого. Бушерская АЭС – одно из считанных исключений, да и ту, по правде говоря, вряд ли можно назвать вершиной инженерной мысли. Скорее уж вершиной русской инженерной смекалки, когда отечественную конструкцию пришлось скрещивать с полуразбомбленным немецким «каркасом».

Третий круг связан с обеспечением внешней безопасности и минимизацией риска вооруженных конфликтов по периметру границ и извне. Это третий исторический урок, который выучил Тегеран, испытав на своей шкуре, что значит, когда врагу-соседу (саддамовскому Ираку) помогали все, а ему, Ирану, никто. Именно тогда, в середине 1980-х гг., когда Ирак безнаказанно применял оружие массового уничтожения (химическое) против Ирана, в глубинах иранского военно-политического руководства и возникла мысль о разработке собственного ядерного оружия.

Проблему с Ираком Иран парадоксальным образом решил благодаря американцам. Теперь их отношения вполне добрососедские, и ОМУ-аргументов не требуют. Но иранская дипломатия не смогла наладить столь же добрососедские отношения со всеми странами Персидского залива (возможно, за исключением Омана и Дубая из ОАЭ). Впрочем, по мнению иранцев, их главный сосед сегодня – Соединенные Штаты, представленный Пятым флотом и военными базами, не говоря уже о войсках в Афганистане и беспилотниках в Пакистане. То есть для Тегерана решение вопросов внешней безопасности жестко завязано на отношения с Вашингтоном.

Наконец, четвертый круг задач связан с экспансией влияния в регионе, утверждением в качестве региональной сверхдержавы и магнита притяжения для всех мусульман Ближнего Востока, вне зависимости от того, сунниты они или шииты. Так как весь регион находится в брожении, рано делать заключения, проиграл ли Иран в результате так называемой арабской весны или выиграл. Пока иранский «выигрыш», о котором любят многозначительно поговорить в Тегеране, представляется эфемерным. «Каирская улица», еще недавно, при Мубараке, завистливо глядевшая в сторону Тегерана и ему внимавшая, несмотря на религиозные различия, сегодня увлечена собственным национальным строительством. Влияние Ирана на арабские государства Ближнего Востока присутствует, но оно гораздо скромнее турецкого. И проецирование будущего влияния Тегерану удается куда хуже, чем Турции. «Выпадение» асадовской Сирии из зоны иранского влияния внешнеполитической катастрофой для Тегерана не будет, но болезненным ударом, конечно, станет. Иранское руководство предпочитает делать хорошую мину при скверной игре.

Не следует мешать Ирану решать первые три задачи. Как раз наоборот, нужно способствовать тому, чтобы он спокойно их решил. Это стабилизирует обстановку в регионе, сделает ее более предсказуемой. Что касается четвертой задачи, то иранские региональные амбиции должны быть вписаны в реальный (а не сочиненный Тегераном) ближневосточный контекст, и поощрять их не следует, так как это приведет к еще большему раскачиванию региональной лодки.

Решение иранского ядерного вопроса

Подозреваю, что многие читатели споткнулись, когда я только что говорил об иранской стратегической задаче по развитию технологического прогресса и самодостаточности. «А как же ядерное оружие? Ведь даже МАГАТЭ намекает, что Иран втайне работает над ним».

Попытаемся посмотреть на ситуацию, чтобы «суп – отдельно, а мухи – отдельно».

На сегодняшний день у Ирана отсутствует не только ядерное оружие (это знают все), но и политическое решение о его создании (такой гипотезы придерживается большинство международных экспертов, занимающихся ядерным нераспространением; хотя это и не аксиома). Иран не занимается тайно разработкой ядерного оружия (таково мое мнение, но с ним многие эксперты, особенно израильские и американские, будут спорить). Сегодня для обеспечения своих стратегических задач иранскому руководству ядерное оружие не нужно. Потому что среди этих задач нет задачи нападения на США, на Израиль и, главное, нет задачи самоубийства режима.

Действительно, на протяжении более двух десятилетий Иран рассматривал различные научно-прикладные аспекты, связанные с ядерным оружием (хотя началось все еще раньше, при шахе и под присмотром американцев). Не могу исключать, что лет 25 тому назад иранское руководство рассматривало вопрос о целесообразности тайного создания собственного ядерного арсенала. Возможно, определенные круги автономно возвращались к этому проекту и позже. При этом аргументы, предположу, могли быть различны и могли меняться в зависимости от региональной динамики. Например, соперничество с Саддамом Хусейном, который имел химическое и биологическое оружие и работал над ядерным оружием. А потом, когда Саддам пал: «Чем мы, персы, хуже Пакистана?». А в какой-то момент: «Ну неужели же мы, персы, глупее северных корейцев?».

Как бы то ни было, дело далеко не продвинулось.

Действительно, за Ираном тянутся «хвосты» лукавства, а то и прямой лжи во взаимоотношениях с МАГАТЭ. Сколько бы ни ворчал Тегеран на МАГАТЭ, на гендиректора Юкия Амано (даже если на то есть веские причины), он должен продолжить сотрудничество с агентством, чтобы все сомнения прояснить, а где-то и честно покаяться в прошлых прегрешениях (как бы это ни ущемляло гипертрофированное у иранцев чувство собственного достоинства).

Но, с другой стороны, – кто без греха? Подобное «лукавство» в разные годы было замечено и за некоторыми другими членами международного сообщества – например, за Южной Кореей. Но Сеул грамотно отчитался о «работе над ошибками», и теперь этот случай помнят разве что узкие специалисты. Бразилия упорно отказывается ввести у себя Дополнительный протокол к соглашению о гарантиях с МАГАТЭ, что по меньшей мере странно; но в регионе царит совершенно иной климат, и недоверия в отношении намерений Бразилии (справедливо) не возникает.

Итак, первым шагом к решению иранского ядерного вопроса должно быть широкое, без пререканий сотрудничество Ирана с МАГАТЭ. Иран время от времени делает полушаги (в августе прошлого года, в январе нынешнего). Это шаги в правильном направлении, но их недостаточно для того, чтобы все мировое сообщество, включая Россию, смогло убедиться, что все иранские прегрешения остались в прошлом. Иран должен ратифицировать Дополнительный протокол, а до этого добровольно пойти на исполнение его положений, как если бы он был ратифицирован. Частично и выборочно иранцы, кстати, так и действуют, теперь надо уйти от выборочности.

Иранские коллеги и публично, и особенно в частных разговорах сетуют на то, что МАГАТЭ «раздевает» их перед американской и британской разведкой и что в конечном итоге все данные сливаются Израилю. Это Тегеран унижает. Но, помимо эмоционального негатива, речь ведь идет еще и о том, что в условиях, когда Израиль прямо заявляет о вероятности ударов по иранским ядерным объектам, иранцам просто опасно вот так «раздеваться».

Многие упрекают Иран в том, что он сначала строит ядерные объекты, а лишь потом сообщает о них в МАГАТЭ. Но, мне кажется, можно понять, почему Иран так делает.

Можно ли выйти из этого противоречия? Да. И Россия может сыграть здесь ведущую роль. Ниже я вернусь к этому.

Вторым шагом должно стать снятие требований к Ирану отказаться от обогащения урана. Это нереалистично, да и не нужно. Если Тегеран не нарушает своих обязательств по ДНЯО (а в этом остаются сомнения, как минимум в «исторической» части), то не следует добиваться от него того, что не является и не будет в обозримой перспективе международной нормой. Экономически Иран может действовать не вполне разумно, но политически его стремление к самодостаточности не уважить нельзя. На это мне указывают многие коллеги из развивающихся государств, прежде всего из Египта. Самоограничения в части отказа от уранового обогащения были бы, с моей точки зрения, правильным и важным шагом, но они могут быть только добровольными.

Третьим шагом должна стать резолюция Совета Безопасности ООН о недопустимости применения силы или угрозы применения силы (включая и кибератаки) против любых атомных объектов Ближнего Востока, находящихся под гарантиями МАГАТЭ либо продемонстрированных инспекторам МАГАТЭ по их запросу, как построенных, так и находящихся в процессе строительства, а также против персонала этих объектов. Эта резолюция должна быть принята до начала работы международной Конференции по вопросам зоны, свободной от ОМУ (ЗСОМУ) на Ближнем Востоке, которая запланирована на конец текущего года в Хельсинки. Иначе участие Ирана в этой важной конференции окажется под вопросом: в самом деле, нормальна ли ситуация, когда твоя ядерная промышленность, твои ученые находятся под постоянным прицелом и угрозой атаки, а тебя как ни в чем не бывало приглашают за стол переговоров?

Четвертым шагом должно быть добровольное решение Ирана о временном замораживании уровня обогащения урана, а также замораживании на нынешнем уровне количества центрифуг, отказ от введения в каскады новых центрифуг, создания новых каскадов, запуска вращающихся (но пока без газа) центрифуг. О важности подобного шага говорил, в частности, заместитель министра иностранных дел России Сергей Рябков, когда встречался с членами Международного клуба «Триалог» под эгидой ПИР-Центра. Такой шаг станет мерой укрепления доверия, но не юридически обязывающей нормой.

Пятым шагом должно быть решение Совета Безопасности ООН о временном приостановлении действия санкций в отношении Ирана, при условии удовлетворительного сотрудничества между Ираном и МАГАТЭ (такой подход предлагают сейчас некоторые европейские эксперты); а при закрытии вопросов «иранского файла» МАГАТЭ – и полная отмена санкций.

Шестым шагом должно быть формирование климата доверия в регионе в вопросах ядерной безопасности. Коллеги из Кувейта, других государств Персидского залива высказывали мне опасения по поводу надежности и безопасности Бушерской АЭС, построенной при участии России. Они предлагают провести стресс-тесты станции с участием наблюдателей из заинтересованных сопредельных государств. Ирану и России следует ответить на такие запросы позитивно и доброжелательно.

Наконец, седьмым шагом должно стать начало регионального ближневосточного диалога по всему комплексу ядерных вопросов: от формирования зоны, свободной от ядерного и других видов ОМУ на Ближнем Востоке (с участием всех арабских государств, Ирана и Израиля) до формирования «ближневосточного МАГАТЭ» по примеру Евратома. «Увертюрой» этого процесса имеет шанс стать конференция по ЗСОМУ в Хельсинки – конечно, если ее рассматривать не как единоразовое собрание, но как начало долгого процесса восстановления доверия, открытости и диалога.

Не надо мешать Ирану развивать ядерную энергетику. Тегеран все равно замкнет ядерный топливный цикл (ЯТЦ), даже после израильских бомбардировок и парочки уничтоженных ядерных объектов. Только после бомбардировок он наверняка проведет корректировку своей стратегической калькуляции. Как точно заметил уже цитировавшийся мной Билл Келлер, отвечая на статью Мэтью Крёнига в Foreign Affairs, «бомбить Иран – это лучший способ обеспечить именно то, что мы пытаемся предотвратить».

Надо учесть и попытаться научиться уважать стратегические задачи Ирана: три из четырех не создают проблем ни для региона, ни для международного сообщества в целом.

Если стратегические задачи Ирана хотя бы отчасти будут учтены и уважены, у Тегерана не будет мотивации переключать свой ЯТЦ на военные рельсы. А жить с иранским ЯТЦ всем его соседям – включая и Россию – нужно будет просто привыкнуть; ведь живем же мы по соседству с японским ЯТЦ, при этом некоторые – даже не имея мирного договора. И ведь если и боимся, так новой Фукусимы, а не ядерных бомб.

Как вести себя России

Начну с «наивного» вопроса: а чем для России плох Иран с ядерным оружием? На этот вопрос важно ответить сразу, чтобы мои последующие выводы и идеи были понятны.

С одной стороны, может показаться, что Иран, создай он ядерное оружие, интересам России действительно не угрожает. Да, иранские ракеты не долетят до Парижа, зато долетят до Сочи. Но не на Сочи же они будут нацелены. Далее, на Ближнем Востоке установится система регионального сдерживания по линии Израиль–Иран. Сдерживание работало в самые худшие дни холодной войны в отношениях между СССР и США; работает между Индией и Пакистаном; будет работать и на Ближнем Востоке, может быть, даже облегчит путь Израилю и Ирану к взаимным договоренностям по контролю над вооружениями (что сегодня немыслимо). Наконец, последние пять лет Россия живет бок о бок с ядерной КНДР – сначала было как-то некомфортно (особенно Приморью, где пришлось вспомнить про учения гражданской обороны), но теперь уже привычно. А ведь уровень ответственности Тегерана будет, безусловно, выше, чем северокорейского режима, и никаким другим игрокам (в отличие от безответственного, нестабильного Пакистана) Иран свои ядерные знания и технологии продавать не будет.

Так-то оно так. Но я придерживаюсь иного взгляда. Появление у Ирана ядерного оружия взорвет ДНЯО, который, по моему глубокому убеждению, продолжает оставаться краеугольным камнем международной безопасности. Благодаря ДНЯО Москва имеет исключительное положение в качестве члена «ядерной пятерки».

Я не разделяю мнения тех экспертов, которые предвидят, будто в случае появления в Иране ядерного оружия его вскоре создадут Саудовская Аравия или Турция. Проблема будет хуже: сам ДНЯО обесценится и перестанет существовать. И дело не в том, что за Ираном непременно последует Саудовская Аравия, но в том, что в ядерных вопросах по всему миру воцарится хаос. А вот это – против жизненных интересов России.

России трудно с Ираном. Ни российские политики, ни крупный российский бизнес не стремятся плотно работать с Ираном: разговоры о «близких отношениях» двух стран – во многом миф. При выборе системы координат «свой»–«чужой» и российский дипломат, и российский бизнесмен интуитивно присвоят Ирану код «чужой». В лучшем случае: «не-свой».

Иран не раз обманывал Россию, умалчивая о своих ядерных объектах и исследованиях двойного характера: так можно лукавить с врагом или конкурентом, но не с тем, кого ты называешь партнером и другом. Иранцы презрительно скривились, когда Россия пригласила их сотрудничать по обогащению урана в международном центре в Ангарске. Иранцы сначала согласились, а потом отказались от предложения по топливу для Тегеранского исследовательского реактора, изначально выработанного при активном вовлечении России.

Россия не раз подводила Иран: затягивала строительство Бушерской АЭС, не продала современные противоракетные системы. Не встретила Тегеран с распростертыми объятиями, когда он запросился в ШОС. Да что уж там: Россия голосовала за все четыре санкционные резолюции Совета Безопасности ООН по Ирану.

России далеко не всегда понятно, как и кем принимаются решения в Тегеране (даже после многочисленных стараний разобраться). Ирану мерещится, что Москва «сливает» часть полученной от него конфиденциальной информации в Вашингтон и Тель-Авив.

В последнее время Москва и Тегеран неоднократно обменивались колкостями. Но это не помешало России сохранить хладнокровие, выступить с «планом Лаврова» по Ирану, основанном на «поэтапности и взаимности». Наверное, иранцам было трудно в полной мере оценить усилия России, так как вскоре – в ноябре прошлого года – последовал доклад МАГАТЭ, принятие которого, как рассчитывали в Тегеране, Москва просто обязана была заблокировать.

Трудно. Но России все же следует, наступив на горло предубеждениям, посмотреть на сегодняшний Иран как на своего серьезного и долгосрочного партнера в регионе – не на декларативном уровне, а на уровне действий. Такие попытки периодически происходят, но то и дело прерываются из-за, по-моему, ложной боязни обидеть американцев. По-моему, Россия уже и так максимально плотно и конструктивно сотрудничает с Соединенными Штатами по Ирану и его ядерной программе. Сворачивать это сотрудничество не надо; наоборот, пришла пора усилить его созданием двусторонней рабочей группы «креативщиков» с обеих сторон по поиску сценариев выхода из лабиринта (или того, что выглядит как лабиринт).

Но когда разговор от важного обсуждения ядерных объектов типа Фордо как-то сам собой сбивается на требования отхлестать Иран за «поддержку терроризма», а затем и вовсе скатывается к пожеланиям видеть в Тегеране «другой режим», – думаю, в таких обсуждениях Москве с Вашингтоном не по пути.

Когда западные партнеры России по переговорному процессу с Ираном (пока еще не публично) радуются гибели иранских ученых-ядерщиков, с гордостью говорят о качестве (мы доподлинно не знаем, кем осуществленных) кибератак против иранских ядерных объектов, и тогда России с ними, думаю, не по пути.

Когда, с одной стороны, приглашают Иран к диалогу «без предварительных условий», а другой, советуют Москве подумать насчет новой резолюции Совета Безопасности, где фигурировали бы меры против Ирана по Главе 7 Устава ООН, – думаю, тут России следует и вовсе решительно отойти в сторону. В условиях нагнетания турбулентности, имеющего целью психологическое давление на Тегеран, России стоило бы подумать не только о том, что все возможные санкции по пресечению доступа Тегерана к ядерным и ракетным технологиям уже приняты и действуют, но и о том, на пользу ли все эти санкции в нынешних конкретных условиях. Ни США, ни Евросоюз не вняли настоятельным пожеланиям России не вводить санкции вне Совета Безопасности ООН. Их право. Право России – пересмотреть свой подход к ныне действующим санкциям Совета Безопасности ООН, и если окажется, что часть из них исчерпала себя, действовать в Совете Безопасности ООН соответственно.

К слову, в свое время в Нью-Йорке санкции прописывались таким образом, что не затрагивали права России на поставки Ирану оборонительных комплексов, в частности, С-300 или С-400. Президент Медведев своим указом решил, что Россия должна воздержаться от таких поставок, что и было сделано. В условиях, когда Ирану прямо угрожают ракетными ударами, не пришло ли время такие поставки осуществить, да и вообще помочь Тегерану укрепить обороноспособность (при условии, что эти поставки не будут передаваться третьей стороне)?

В свое время Россия уклонилась от заявки Ирана на вступление в ШОС; причем было принято решение, не позволяющее принимать в эту организацию государства, находящиеся под санкциями Совета Безопасности ООН. Эту временную норму можно было бы пересмотреть. У России, как и у других действующих членов ШОС, есть много общих тем с Ираном: это и энергетическая безопасность, и борьба с наркотрафиком, и стабилизация ситуации в Афганистане после ухода оттуда НАТО. Конечно, прежде чем инициировать этот процесс, России следовало бы понять настроение Ирана по ряду нерешенных двусторонних экономических вопросов, в частности, по Каспию.

Наконец, российским экспертам, как неправительственным, так и правительственным, стоило бы собраться вместе, чтобы – пока неформально – обсудить вопрос, а не устарел ли механизм «шестерки», в рамках которого сейчас в основном обсуждается иранская ядерная программа, да и другие вопросы по Ирану. Ведь даже от американских партнеров часто приходится слышать: «Давайте решать этот вопрос (по Ирану) без участия европейцев, от них проку мало, и они ни на что не влияют». Так что с американцами Россия могла бы продолжать обмены по двусторонней линии, как это сейчас успешно и делается.

Многосторонний подход к решению иранского ядерного вопроса важен. Сейчас он более важен, чем когда-либо. Просто в мире есть ведь и другие силы, у которых много конструктивных идей и которые могут быть лучше услышаны в Тегеране.

К примеру, в переговорах с Ираном вместо «шестерки» можно было бы использовать уже имеющийся формат БРИКС. Здесь, помимо России, присутствуют представленный, как и она, в «шестерке» Китай, ранее участвовавшая в диалоге с Ираном Бразилия (если Дилма Русеф не окончательно утратила интерес к этой теме), и поддерживающая плотный диалог с Ираном Южная Африка. Индия в последнее время является оппонентом Ирана, но в этом качестве она и может быть полезна – особенно учитывая ее близкие связи с США в сочетании с традиционно взвешенной линией в международных делах.

Москве следует плотнее, чем сейчас, вести двусторонний диалог с Пекином по иранской проблематике. При этом надо помнить прописную истину, что у КНР – собственные интересы, которые могут и не совпадать с российскими. Так, Пекин успешно диверсифицирует источники импорта углеводородов, и его энергетические потребности в Иране скоро могут быть замещены поставками из Саудовской Аравии. Для КНР главное направление на ближайшее десятилетие – никакой не Ближний Восток, а продвижение в Южно-Китайское море и в Юго-Восточную Азию, а может, и на Тайвань. Тут везде мешают США – при нынешней администрации больше, чем когда-либо. Что делать? Затянуть Соединенные Штаты в длительную сухопутную военную операцию, из которой выбраться сложнее, чем из Ирака или Афганистана. Так что поддержка Китаем Ирана, столь очевидная сегодня, не является константой. С другой стороны, диалог России и КНР по Ирану, не исключено, помог бы скорректировать такую точку зрения в Пекине или как минимум удостовериться в том, что она не является доминирующей, как не являются доминирующими в Москве взгляды тех, для кого «война в Иране» – приятный синоним роста цен на нефть.

Не исключаю, что более продуктивной, чем БРИКС, могла бы стать группа по диалогу с Ираном, которую создали бы Россия и Турция. В нее могли бы войти те же Бразилия, Южная Африка, а также такие авторитетные (в мире и в Иране) игроки в вопросах ядерного нераспространения, как Казахстан, Индонезия, а также (но здесь большой знак вопроса) Египет.

Конечно, надо быть реалистами и отдавать себе отчет в том, что такая группа не принесет Ирану «на блюдечке» главное, что нужно сейчас Тегерану: гарантии безопасности со стороны Вашингтона (включая отказ от применения силы и вмешательства во внутренние дела). Однако при активном участии России она могла бы предоставить как минимум эффективное обеспечение первого, самого срочного шага по решению иранского ядерного вопроса. А именно – прозрачности ядерной программы, уверенности, что в сегодняшнем виде она не направлена на оружейные цели, и при этом уважительного отношения к той информации, которая будет получена от Ирана в рамках такого «прозрачного» подхода. Каждая из названных стран имеет авторитетных технических экспертов, которые могли бы получить беспрецедентный доступ к объектам ядерной инфраструктуры Ирана – даже тем, прежде всего строящимся, которые Иран никому показывать не обязан. Ни в коей мере не замена МАГАТЭ, но подспорье для МАГАТЭ на тот переходный период, пока доверие полностью не восстановлено, – так я вижу работу группы экспертов.

Недавно за ужином в Эр-Рияде иранская оппозиционерка, проживающая в Лос-Анджелесе, бросила мне: «России должно быть стыдно, что она поддерживает прогнивший режим в моей стране». Сидевшие рядом саудовцы и кувейтяне оживленно закивали. Я не выдержал: «России не должно быть стыдно. Хотя бы потому, что она столько сделала и делает, чтобы бомбы не падали на головы ваших соотечественников».

Цинично говоря, Россию могла бы устраивать нынешняя ситуация вокруг Ирана – «ни мира, ни войны». Но это только если знать, что у всех игроков стальные нервы, и никто не сорвется. Сегодня есть противоположное ощущение. Один удар по Араку или пррименение новых типов глубоко проникающего высокоточного оружия в районе Кума – и следующим шагом Иран… нет, не обязательно бьет по Тель-Авиву или высаживается на Бахрейне. И даже не перекрывает Ормузский пролив. Он выходит из ДНЯО. Из договора, который его не защитил. Ответственность за этот сценарий будет лежать и на России, одном из трех депозитариев – хранителей ДНЯО.

Соскальзывание ситуации к войне ли, к эскалации напряженности вокруг Ирана не отвечает интересам России. Поэтому России важно не самоустраняться, но продолжать предотвращать силовой сценарий, насколько это в ее силах, играя ответственно и – главное – не по чужим нотам.

В.А. Орлов – президент ПИР-Центра (Центра политических исследований России), член Международной академии по ядерной энергии, член Общественного совета при Министерстве обороны РФ.

Иран. Россия. США > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 19 февраля 2012 > № 735590 Владимир Орлов

Кавказский дом по тбилисскому проекту

Каковы цели политики Грузии на Северном Кавказе

Резюме: По мнению ряда грузинских и российских экспертов, стабильный Северный Кавказ – чуть ли не единственный общий интерес Грузии и России, на котором можно «здесь и сейчас» строить процесс примирения. Известно, однако, что строить сложнее, чем ломать.

До 2008 г. нельзя было утверждать, что Грузия проводила продуманную и последовательную государственную политику в отношении Северного Кавказа. Первый президент страны Звиад Гамсахурдиа, правда, когда-то выдвинул идею «общего кавказского дома», но дальше заявления дело не пошло. Во-первых, сам Гамсахурдиа слишком недолго продержался во власти, чтобы воплотить в жизнь свои замыслы (весьма противоречивые, а зачастую – опасные или даже вредные для грузинской государственности), а во-вторых – потому, что никто так и не понял, на каком фундаменте должен строиться и как может выглядеть т.н. общий кавказский дом. К тому же этой экстравагантной идее Москва противопоставила Конфедерацию горских народов Кавказа со штаб-квартирой в Сухуми (КГНК – создана в 1989 г., впоследствии слово «горских» из названия убрали).

По замыслу архитектора «кавказского дома», ведущая роль в нем отводилась Грузии, а вот КГНК на деле явилась антигрузинским проектом (хотя Гамсахурдиа и посылал своих представителей на ее съезды), ибо оставила после себя лишь один заметный след – активное участие в грузино-абхазском конфликте 1992–1993 гг. на стороне абхазов. Если не считать того, что после своего свержения Гамсахурдиа нашел пристанище в Грозном, можно констатировать, что начало 90-х гг. прошлого века – на фоне конфликтов в Абхазии и Южной Осетии – стало периодом резкого ухудшения отношений грузин с северокавказцами (хотя разных народов региона это касается в разной степени).

Второй президент Грузии – Эдуард Шеварднадзе – северокавказской проблематикой занимался лишь тогда, когда просто не мог игнорировать ее, то есть когда процессы там непосредственно влияли на Грузию. В основном все свелось к ситуации вокруг Панкисского ущелья, принесшей Тбилиси серьезную головную боль. Перекрывать путь в Грузию чеченцам, бежавшим от «наведения конституционного порядка» федеральными войсками, было невозможно с моральной точки зрения, и недальновидно – политически. Да и собственных сил для возведения барьеров и отфильтровывания боевиков от мирных граждан у Тбилиси долгое время не было. Из-за Панкисского ущелья Грузия оказалась под постоянным давлением России, которая позволяла себе даже бомбардировку территории сопредельного государства под предлогом нанесения превентивных ударов по базам боевиков. В конечном счете Шеварднадзе все же «разрулил» ситуацию – не без помощи американцев: программа «Обучи и оснасти» (Train and Equip) позволила создать предпосылки для решения проблемы чеченских боевиков в Панкисском ущелье без нанесения ущерба основной массе беженцев. Грузия смогла сохранить лицо и перед Западом, и перед северокавказцами (чеченцами – в частности). Но дальше этого дело опять не пошло. А приобрести доверие Москвы не удалось все равно, поскольку она и не собиралась менять отношение к соседней стране.

Северокавказскому направлению не уделялось достойного внимания и в грузинской политической и экспертной мысли. Были лишь разрозненные попытки осмыслить фактор Северного Кавказа вообще и в контексте грузино-российских отношений. В частности, автор данного материала писал в 1999 г., что Северный Кавказ превращается в «зону устойчивой нестабильности», требующей наличия у Грузии соответствующей концепции. Но таковой не появилось.

Третий президент Грузии – Михаил Саакашвили – начал свою внешнеполитическую деятельность с визита в Москву (11 февраля 2004 г.), но период оттепели во взаимоотношениях двух стран, который возвестил грузинский лидер, продолжался недолго. На смену ему пришел режим открытого личностного противостояния (Путин – Саакашвили) с обвинениями друг друга во всех мыслимых и немыслимых грехах, что «увенчалось» августовской войной 2008 г. и окончательными «заморозками» в период президентства Дмитрия Медведева. И если до войны Северный Кавказ фактически пребывал вне поля зрения грузинской политики, то после августа 2008 г. ситуация изменилась.

После войны: атака «мягкой силы»

В послевоенный период руководство Грузии предприняло ряд действий, свидетельствующих о намерении проводить активную политику на северокавказском направлении. Уже осуществленные мероприятия можно условно (ибо они – взаимодополняющие) объединить в три основных группы, заслуживающие рассмотрения на предмет политико-правовой сути и целей.

1. Меры организационного характера, создающие институциональную основу для северокавказской политики:

а) Учреждение в парламенте Грузии в декабре 2009 г. группы дружбы с парламентами Северного Кавказа. Подобные решения обычно выглядят конструктивными. Резолюция 1773 (2010) ПАСЕ, например, поощряет «создание в национальных парламентах групп дружбы и аналогичных групп с целью расширения практики обмена эффективными методами работы, в частности – в парламентской и политической сфере». Однако в рассматриваемом случае наблюдается очевидная асимметрия, ибо парламент суверенного государства – члена ООН заявляет о намерении дружить не с законодательным органом другого (соседнего) государства – члена ООН, а с парламентами субъектов федерации этого государства. Подобная асимметрия не соответствует международной практике. Быть может, она не бросилась бы так в глаза, будь отношения Грузии и России добрососедскими, а шаг – заранее согласованным. Однако, как известно, после августовской войны 2008 г. Грузия разорвала дипломатические отношения с Российской Федерацией, и демонстративное предложение дружбы на официальном уровне отдельным субъектам этой страны вызывает вопросы.

Конечно, Россия пошла намного дальше Грузии, переступив черту, когда признала независимость Абхазии и Южной Осетии, установила с ними дипломатические отношения и открыла посольства в Сухуми и Цхинвали. Но эти решения не просто не поддержаны подавляющим большинством государств, но и прямо осуждены многими из них, равно как и международными организациями. Получается, что в поисках адекватного ответа на противоправные действия Российской Федерации в отношении Грузии (именно так они характеризуются в докладе «Комиссии Тальявини») Тбилиси сам отходит от международной практики, оказываясь в двусмысленном положении. Наконец, официального отклика от парламентов республик Северного Кавказа не последовало, ибо лояльность Москве является неизбежным условием получения жизненно необходимых финансовых дотаций.

Два других шага грузинского руководства из той же категории.

б) Трансформация в декабре 2010 г. парламентского Комитета по связям с соотечественниками, проживающими за рубежом, в Комитет по делам диаспоры и Кавказа; в) принятие в феврале 2011 г. решения о создании специальной комиссии по делам Кавказа при аппарате государственного министра по делам диаспоры. Оба призваны, как представляется, высветить два обстоятельства:

Закрепление в обиходе понятия «грузинская диаспора» (пост государственного министра по делам диаспоры был учрежден в феврале 2008 г.), не имевшего ранее широкого распространения в грузинском дискурсе;

Подчеркивание особого значения Кавказа (не только Южного, но и Северного) для грузинской политики.

Последнее обстоятельство не вызывает сомнений, но найти следы деятельности упомянутой Специальной комиссии (которой поручили изучение политических и социальных процессов в северокавказских республиках) за минувшее время не удалось. Можно разве что упомянуть объявление конкурса на создание мемориала памяти жертв геноцида черкесского (адыгского) народа (на основе постановления парламента Грузии от 1 июля 2011 г.), но для этого вряд ли требовалась специальная комиссия. Победителем конкурса, кстати, в декабре 2011 г. был объявлен скульптор из Кабардино-Балкарии.

2. Меры идеологического и пропагандистского характера, подводящие соответствующую базу под северокавказскую политику и призванные обеспечить «влияние на умы», как то:

а) Выступление Михаила Саакашвили на сессии Генеральной Ассамблеи ООН 23 сентября 2010 г., где он представил свое видение «свободного, стабильного и единого Кавказа». Президент упомянул общую историю и интересы народов Кавказа, призвал к установлению прямых контактов между людьми и разработке проектов в области энергетики, просвещения, культуры. В докладе речь шла о политико-экономическом взаимодействии, создании общего рынка, самодостаточности региона, не нуждающегося в помощи извне. «Нет Северного и Южного Кавказа – есть один Кавказ, который принадлежит мировой цивилизации», – заявил Саакашвили и уточнил, что Кавказ – не просто часть европейской цивилизации, но и одна из колыбелей оной. Среди других идей следует отметить: «Наше объединение не будет направлено против кого-либо, и мы не собираемся менять никакие границы»; «Пора прекратить борьбу друг с другом и ослаблять друг друга. Наша сила – в нашем единстве. Без единства мы не будем по-настоящему свободными». Впрочем, дальнейшей детализации инициатива с тех пор не получила. Принимая в Тбилиси президента Армении Сержа Саргсяна в ноябре 2011 г., Саакашвили повторил основные тезисы годичной давности. Поэтому многие воспринимают предложения лишь как перепев основательно подзабытой гамсахурдиевской концепции «общего кавказского дома» – сколь туманной, столь и иллюзорной. В сухом остатке можно разглядеть претензии на лидерство в кавказском регионе (хотя о регионе в политическом смысле тут говорить не приходится), что вряд ли вызвало понимание и одобрение соседей (азербайджанская пресса, например, едко отреагировала на саакашвилевские «вариации на тему кавказского единства» в ходе его переговоров с армянским визави). Да и едва ли подобные амбиции соответствуют возможностям обремененной многочисленными внутренними и внешними проблемами страны.

б) Выход в эфир в январе 2010 г. Первого кавказского телеканала – информационное обеспечение конкретного политического проекта. Российские власти приняли это в штыки – замминистра внутренних дел Аркадий Еделев заявил, что «детище грузинской пропагандистской машины» требует самого пристального внимания, ибо «будет пропагандировать антироссийские антигосударственные настроения, а также идеологию экстремизма». Неудивительно, что вскоре возникли проблемы у владельцев спутника, посредством которого осуществлялось вещание канала на обширную территорию, что и возымело действие: вещание было прекращено (естественно, «по техническим причинам»). Однако затем появились новые возможности, и канал вновь вышел в эфир, на этот раз – под названием ПИК (Первый информационный кавказский).

Формальная задача – нейтрализация антигрузинской пропаганды российского официоза, предоставление аудитории объективной информации о происходящих в Грузии и кавказском регионе событиях. Впрочем, скорее откровенно пропагандистская, нежели контрпропагандистская суть канала не составляет секрета, ибо подоплека практически любой общественно-политической программы заключается не только в стремлении представить Грузию в максимально благоприятном свете, но и выставить Россию в максимально неблагоприятном. Пропаганда направлена за пределы Грузии (здешний телеэфир и без того перенасыщен проправительственным контентом), и на Северный Кавказ – в первую очередь, хотя собственно северокавказская тематика и не занимает много эфирного времени. Насколько достигает своей цели вещание ПИК на Северном Кавказе (и в других местах) – судить пока трудно, хотя особое беспокойство у официальных кругов России он, видимо, вызывать перестал. Более того, 5 августа 2011 г. ПИК оказался среди трех интервьюеров президента Российский Федерации Дмитрия Медведева (вместе с телеканалом Russia Today и радиостанцией «Эхо Москвы»). Таким образом, первое лицо России способствовало легализации этого канала в своей стране, и автор признается в своем бессилии постичь глубину данной политической игры.

в) Проведение в марте и ноябре 2010 г. в Тбилиси двух международных конференций «Неизвестные народы. Непрекращающееся преступление: черкесы и кавказские народы между прошлым и будущим». Их организатором явился Тбилисский государственный университет Ильи в сотрудничестве с Jamestown Foundation (США). Именно эта исследовательская организация вместе с Черкесским культурным фондом Соединенных Штатов организовала в Вашингтоне дискуссию на тему «Черкесы: прошлое, настоящее и будущее» (21 мая 2007 г.), где затронули вопрос о геноциде черкесского народа в Российской империи в XIX веке. Это позволяет полагать, что «черкесская тема» в послевоенном арсенале официального Тбилиси возникла не стихийно, и развитие она получила в силу благоприятных для инициаторов обстоятельств (для Грузии – крайне неблагоприятных, ибо итоги войны 2008 г. назвать благоприятными невозможно никоим образом). Первая тбилисская конференция приняла обращение к парламенту Грузии с призывом о признании геноцида черкесов; вторая – призвала к бойкоту Олимпийских игр в Сочи.

Последние два из мероприятий этой группы – г) Открытие в Тбилиси в октябре 2011 г. Центра черкесской культуры и д) Объявление конкурса на создание мемориала памяти жертв геноцида черкесского народа – значительно уступают по масштабу первым трем. Открытие культурного центра вообще можно было бы однозначно приветствовать, если бы не отягощенное политической нагрузкой заявление по этому поводу представителя «Черкесского конгресса» в Грузии, прозвучавшее в унисон с выступлением Саакашвили на Генеральной Ассамблее ООН (что неудивительно), и служащее косвенным подтверждением тех амбиций, о которых уже говорилось. В контексте многовекторной пропаганды можно рассматривать и намерение воздвигнуть мемориал жертвам геноцида черкесского народа в новостроящемся курорте Анаклиа – в непосредственной близости от Абхазии.

3. Собственно политические действия на сегодняшний день сводятся к двум основным.

а) Решение правительства Грузии о предоставлении права въезда и пребывания на территории страны в течение 90 дней без визы жителям северокавказских субъектов Российской Федерации, вступившее в силу 13 октября 2010 года. Президент Саакашвили заявил, что данный шаг следует рассматривать как часть политики «единого Кавказа». В свою очередь, министр иностранных дел России Сергей Лавров заметил, что «в рамках отношений, которые приняты между цивилизованными партнерами, это принято обсуждать на взаимной основе», а то, как это произошло, напоминает ему очередной пропагандистский жест. Вне зависимости от политической подоплеки следует признать, что шаг грузинского правительства облегчил жизнь тем жителям Северного Кавказа, кто поддерживает постоянные контакты с Грузией.

«Грузины много делают, чтобы использовать “мягкую силу” во взаимодействии с Северным Кавказом – например, введение безвизового въезда для жителей этих республик», – заявил президент Jamestown Foundation Глен Ховард на форуме «Кризис на Северном Кавказе: есть ли выход?» (организован в феврале 2011 г. Центральноазиатским и Кавказским институтом Университета Джонса Хопкинса). Он считает, что это способствует экономическому развитию региона, а то, что в Тбилиси учатся студенты с Северного Кавказа, помогает новому поколению жителей региона взаимодействовать с Западом.

В любом случае следует отметить, что в вопросе передвижения между двумя странами Грузия предстает в несравнимо более выгодном свете, чем Россия. Грузинскую визу граждане Российской Федерации (не жители республик Северного Кавказа) могут приобрести по прибытии в морские и воздушные порты Грузии, а со второй половины 2011 г. – и на КПП Верхний Ларс на Военно-Грузинской дороге. Тем самым Грузия завершила процесс установления безвизового режима со всеми непосредственными соседями (с Российским Северным Кавказом – в одностороннем порядке), и даже с Ираном, с которым у Грузии нет общей границы.

б) Принятие 20 мая 2011 г. парламентом Грузии постановления о признании геноцида черкесского (адыгского) народа в период русско-кавказской войны стало, несомненно, самым резонансным событием, привлекшим внимание далеко за пределами Кавказа. В постановлении, в частности, сказано:

Признать массовое истребление черкесов (адыгов) и их изгнание с исторической родины в период русско-кавказской войны актом геноцида согласно Гаагской IV конвенции «О законах и обычаях сухопутной войны» от 18 октября 1907 г. и Конвенции ООН «О предупреждении преступления геноцида и наказании за него» от 9 декабря 1948 года.

Признать черкесов, депортированных в период Русско-Кавказской войны и впоследствии, беженцами согласно Конвенции ООН от 28 июля 1951 г. «О статусе беженцев».

Признание геноцида – главное оружие

Грузия стала первым суверенным государством, признавшим геноцид черкесов, но признание произошло не на пустом месте; определенные шаги в 1990-х гг. предприняли парламенты тех северокавказских республик, между которыми советская власть «поделила» уцелевших после трагических событий черкесов. Верховный совет Кабардино-Балкарии принял 7 февраля 1992 г. постановление «Об осуждении геноцида адыгов (черкесов) в годы русско-кавказской войны» и предложил Верховному совету Российской Федерации рассмотреть вопрос о признании геноцида и предоставлении их зарубежным соотечественникам двойного гражданства. Президент Российской Федерации Борис Ельцин признал 18 мая 1994 г. в обращении к народам Кавказа, что кавказская война привела к большим человеческим жертвам и материальным потерям и «появляется возможность объективной трактовки событий кавказской войны как мужественной борьбы народов Кавказа не только за выживание на своей родной земле, но и за сохранение самобытной культуры, лучших черт национального характера». Никаких правовых последствий, впрочем, данное заявление не возымело.

В апреле 1996 г. президент и Государственный совет Республики Адыгея направили Государственной думе РФ обращение, аналогичное кабардино-балкарскому. В октябре 2006 г. 20 адыгских общественных организаций из разных стран обратились в Европарламент с просьбой о признании геноцида. Спустя месяц общественные объединения Адыгеи, Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии обратились к президенту Владимиру Путину с такой же просьбой. И снова ни одно из этих постановлений и обращений не повлекло за собой правовых последствий; лишь обращение к Грузии в 2010 г. увенчалось официальным признанием.

За данным шагом грузинского руководства можно усмотреть несколько намерений.

Во-первых, укрепить собственные позиции на Кавказе в качестве радетеля о правах и интересах северокавказских народов, а также приобрести поддержку черкесской диаспоры за рубежом. Многими черкесами, где бы они ни проживали, решение Тбилиси встречено с одобрением, переходящим порой в восторг.

Во-вторых, досадить России, нанеся удар по самой больной для нее точке – Северному Кавказу, где продолжают аккумулироваться трудноразрешимые проблемы. Одна из них – восстановление в правах разделенного черкесского народа. Москва, во всяком случае, склонна рассматривать данное решение официального Тбилиси именно как месть за войну 2008 г. и признание Абхазии и Южной Осетии.

В-третьих, посеять семена недоверия между абхазами и северокавказцами (адыгами – в частности), ибо морально-политическая поддержка пришла последним не от родственных им абхазов, а от грузин, против которых они воевали в ходе грузино-абхазской войны 1992–1993 годов.

Третий пункт заслуживает отдельного комментария. Дело в том, что в октябре 1997 г. парламент Абхазии принял постановление, первый пункт которого гласит: «Признать массовое истребление и изгнание абхазов (абаза) в XIX веке в Османскую империю геноцидом – тягчайшим преступлением против человечества». Однако официальный Сухуми так и не решился квалифицировать подобным же образом черкесскую трагедию, хотя соответствующие ожидания среди черкесов, безусловно, присутствовали.

«Самим актом признания геноцида Тбилиси уже добился некоторых результатов. Определенная степень охлаждения отношений между абхазами и черкесскими народами так или иначе наметилась. Абхазам непонятен восторг адыгов действиями грузин, так как для Абхазии Грузия – главный враг. Черкесам же, напротив, не совсем ясно, почему Тбилиси признал геноцид, а братская Абхазия по этому поводу молчит и никак не реагирует», – считает абхазский аналитик Инал Хашиг. Понятно, что Сухуми не желает навлекать на себя недовольство России – главного (по сути – единственного) спонсора и гаранта своей сецессии от Грузии. И как в подобной ситуации сбалансировать отношения с черкесами с одной стороны, и Россией – с другой, неясно.

Неблагоприятное для абхазов смещение акцентов в среде их непосредственных соседей отражено в позиции председателя организации «Хасэ», влиятельного черкесского активиста и героя Абхазии Ибрагима Яганова. По его мнению, абхазам пора пересмотреть свое отношение к Грузии, ибо существующее положение дел «не дает нам интегрироваться в европейское пространство». А надежды на Абхазию как на окно в свободный мир (недаром ведь штаб-квартиру КГНК в свое время разместили в Сухуми) не только не оправдались, но Абхазия «перекрывает нам и другое окно – через Грузию». Заявление героя Абхазии вызвало бурю эмоций в Сухуми, но обвинение в том, что он подыгрывает Грузии, которая преследует собственные интересы, Яганов парировал спокойно: «Вполне возможно, что у Грузии есть определенная цель – использовать черкесский вопрос. Но это нормально. Такие интересы есть у любого государства. Есть интересы и у черкесов».

Таким образом, можно констатировать, что каждая из целей, которые поставил перед собой официальный Тбилиси признанием геноцида черкесов, достигнута в большей или меньшей степени. Косвенный политический результат данного акта можно усмотреть также в том, что он отчуждает черкесов от идеи Имарата Кавказ (в которой они, впрочем, не играют ведущей роли), ибо актуализирует для них иные цели и задачи. Однако вряд ли они будут в гармонии с целями карачаевцев и балкарцев, совместно с которыми черкесы проживают в двух северокавказских республиках.

Наконец, имеется еще один аспект признания, затрагивающий зимние Олимпийские игры в Сочи в 2014 г., когда отмечается 150-летие трагической для черкесов даты. Полномочный представитель президента РФ в Северокавказском федеральном округе Александр Хлопонин, например, прокомментировал признание Грузией геноцида черкесов как попытку «разыграть черкесскую карту под Олимпийские игры». Ведь олимпийские объекты расположены именно в тех местах, где истреблялись и откуда выселялись черкесы. Характерно, что в июне 2010 г. все тот же фонд Jamestown провел круглый стол на тему «Сочи 2014: можно ли проводить Олимпийские игры там, откуда 150 лет тому назад изгнали черкесов?».

Официальный Тбилиси был бы рад подпортить олимпийский праздник Кремлю, тем более что Владимир Путин не только был главным лоббистом Сочи на проведение Олимпийских игр, но и готовится пожинать лавры в качестве президента страны-организатора. Ложка дегтя в путинскую бочку меда в виде хотя бы частичного бойкота Олимпиады послужила бы Саакашвили бальзамом на рану, хотя никто пока не заявлял официально о намерении бойкотировать соревнования. Сам же грузинский президент так ответил в октябре 2011 г. на вопрос чешского телеканала СT24, будет ли Грузия бойкотировать игры в Сочи: «Это зависит не от меня, а от Олимпийского комитета Грузии. Но дело не только в этом. Это этнически вычищенная территория. И это место, где был геноцид черкесов. У Сочи действительно сложная история. К тому же там есть проблемы с безопасностью. Северный Кавказ – непростая территория. 2014 год приближается быстро, но решение этих проблем требует времени. И я не могу сказать, что произойдет до 2014 года».

Думается, что президент Грузии несколько кривит душой, когда говорит, будто не руководитель страны, а Национальный олимпийский комитет будет принимать политическое решение, каковым, безусловно, является бойкот Олимпиады. Глава государства также запамятовал, что в 2013 г. истекает его последний президентский срок, и принятие соответствующего решения не будет (не должно) зависеть от него и по этой простой причине. Но основной вопрос, судя по всему, остается открытым; сторонники бойкота игр могут найтись не только среди черкесов. Что касается безопасности Олимпийских игр (а Россия по привычке и тут указывает в сторону Грузии), то, как заявил Саакашвили, «создание физической угрозы играм 2014 г. в Сочи не только не в наших планах, но и не в наших возможностях тоже».

Риски для Грузии

Понятно и естественно, что замораживание положения в «новых военно-политических реалиях» (т.е. тех, что возникли в результате войны), к которым официально апеллирует Россия, рассматривается Грузией как процесс отторжения части своей территории. И на этот процесс естественным же образом последовала реакция на самом проблемном для России – северокавказском направлении. Михаил Саакашвили, однако, играет в опасные игры. Еще до признания Грузией геноцида черкесов директор Национальной службы разведки США Джеймс Клапер отметил, что наряду с присутствием российских войск в Абхазии и Южной Осетии напряженности в регионе способствуют и последние шаги Грузии в отношении северокавказских республик России. В декабре 2011 г. то же самое отметила эксперт Института Брукингса Фиона Хилл в ходе слушаний по вопросу конфликтов на Кавказе в Хельсинкской комиссии Соединенных Штатов (Комиссии по безопасности и сотрудничеству в Европе).

«Раскачивание» ситуации на Северном Кавказе таит для Грузии не меньше опасностей, чем для России, и не сулит прямых выгод. Инфантильными выглядят надежды на то, что под грузом неразрешимых проблем Россия уйдет с Северного Кавказа (или будет вынуждена оттуда уйти; с Курилами, например, Москва явно не спешит расставаться). Программная статья по национальной политике бывшего и будущего президента России однозначно свидетельствует о незыблемости подхода Кремля к вопросу. Грузино-абхазский и грузино-осетинский конфликты не решатся сами собой даже в условиях полного невмешательства со стороны России (и выглядящего сегодня нереальным отзыва признания независимости Абхазии и Южной Осетии). Северокавказские народы отнюдь не поспешат единым строем под экономическое и иного рода покровительство Грузии, на что у последней просто нет ресурсов.

Более того, в случае успешного продвижения «черкесского проекта» (от признания геноцида – через воссоединение – к независимости), появится еще один претендент на Абхазию в лице крепнущих адыгов. Включение в их проект родственных абхазов может произойти даже не вполне добровольно со стороны последних, а многочисленная черкесская диаспора с определенным политическим влиянием в разных странах послужит значительным фактором. Сергей Маркедонов, выступая в Университете Джорджа Вашингтона еще до признания Грузией геноцида черкесов (в ноябре 2010 г.), отметил, что «после признания независимости Абхазии Москва столкнулась с растущим черкесским национализмом, поскольку Абхазия считается частью черкесского мира в Адыгее, Карачаево-Черкесии и в Кабардино-Балкарии». Понятно, что признание геноцида черкесов со стороны Тбилиси лишь подогрело эти настроения.

Следует также учитывать, что способность Грузии проводить активную политику («политику мягкой силы») в отношении Северного Кавказа во многом зависит от геополитической конъюнктуры: нарастающий кризис вокруг Ирана и анонсирование Россией беспрецедентных по масштабам и вовлеченности маневров «Кавказ-2012» могут изменить таковую, равно как и исход выборов в Грузии и США.

Наконец, неясно, чем и как Тбилиси будет отвечать на просьбу о признании геноцида со стороны других соискателей, живущих в непосредственной близости. Есть ведь и практически идентичная проблема геноцида абхазов в Российский империи, хотя сами абхазы пока и не просили никого о признании их геноцида.

Прямого ответа со стороны Российской Федерации (в свойственном ей силовом духе) на признание геноцида черкесов и некоторые другие шаги Грузии на северокавказском направлении пока не последовало. Оно и понятно – практически все аналитики сходятся во мнении, что до завершения зимней Олимпиады в Сочи Россия не пойдет ни на какие меры, способные еще более дестабилизировать ситуацию в регионе, и тем самым поставить под угрозу проведение Олимпийских игр и собственный престиж. Но игры завершатся в середине марта 2014 года… В арсенале же грузинской политики остается еще признание геноцида вайнахов (эта тема, кстати, прозвучала в марте 2010 г. на конференции в Тбилиси, а группа ингушей, проживающих в Европе, обратилась к грузинским властям с просьбой об инициировании процесса признания в Европарламенте), хотя гадать о том, что на уме у лидеров в Москве и Тбилиси – дело неблагодарное.

* * *

Остается надеяться, что до марта 2014 г. политические элиты не будут заняты тем, чтобы придумать, как еще побольнее досадить друг другу (а фактически – населению своих стран). Вместо этого стоило бы поискать пути отхода от принципа игры с нулевой суммой (достигли же согласия по ВТО с сохранением лица), которого упрямо придерживаются до сих пор все без исключения официальные стороны всех без исключения конфликтов на Кавказе, и который контрпродуктивен для всех вместе и каждого в отдельности. По мнению ряда грузинских и российских экспертов, стабильный Северный Кавказ – чуть ли не единственный общий интерес Грузии и России, на котором можно «здесь и сейчас» строить процесс примирения. Известно, однако, что строить сложнее, чем ломать.

Ивлиан Хаиндрава – директор программы южнокавказских исследований Республиканского института (г. Тбилиси).

Грузия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2012 > № 735588 Ивлиан Хаиндрава

ББВ

Большая Ближневосточная Весна. Или Война?

Резюме: Внутренние и внешние факторы, питающие социальные протесты «арабской весны», оказываются в виртуальном пространстве спаянными в такую сложную амальгаму, что нередко трудно разобраться, где кончаются одни и начинаются другие.

Массовые волнения, беспрецедентные по масштабам гражданской активности и ожесточенности, уже год сотрясают Ближний Восток. Вихри революций смели режимы в Египте, Тунисе и Йемене. Для свержения Каддафи в Ливии потребовалась помощь авиации НАТО, но в целом события там развивались по тому же сценарию. На очереди, похоже, Сирия, да, в сущности, любая арабская страна, чье руководство окажется неспособным своевременно осуществить демократические реформы, с которыми подавляющее большинство населения связывает надежды на улучшение жизни. В общем, налицо все признаки системного кризиса в регионе. Пора, наверное, попытаться внимательнее присмотреться к природе и непростой механике феномена «сетевых революций», соотнести его с реалиями миропорядка, приходящего на смену холодной войне, и оценить перспективы дальнейшего развития событий.

Демократия: изнутри или извне?

Вполне очевидно, что в основе революционных процессов в арабском мире лежат объективные причины, в первую очередь социально-экономические. По существу, участники массовых выступлений, коллективным организатором которых стали социальные сети, вынесли вотум недоверия авторитарным режимам («пожизненным президентствам»). Последние оказались неспособны решить проблемы нищеты, безработицы, а в более широком смысле – модернизации своих стран, встраивания их в глобализирующийся мир растущей взаимозависимости.

Но не менее очевидно и другое. Стихийные на первых порах выступления оппозиции получили мощную поддержку со стороны Запада. Причем не только в форме выявившегося в ходе «сетевых революций» феномена трансграничной солидарности, когда люди, вышедшие на каирскую площадь Тахрир, ощущали поддержку «демократического интернационала», действующего в виртуальном пространстве интернета. Важным, а во многом и решающим фактором успеха революций, по крайней мере в Египте и Ливии, стало внешнее политическое, информационное и экономическое (а в ливийском случае даже военное) давление на правящие режимы. Не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что «картинка» событий (как правило, односторонне ориентированная на оценки оппозиции) формировалась почти исключительно западными электронными и печатными СМИ и через интернет.

Конечно, речь не идет об «империалистическом заговоре» в традиционном смысле. Было бы опасным упрощением рассматривать «арабскую весну» в качестве экспортного продукта. Вызвавшие ее процессы зрели давно. Для специалистов, видевших нараставшую остроту проблем в арабском мире, взрыв народного негодования стал своего рода «ожидаемой неожиданностью». Причем не столько по времени и месту (начавшись в сравнительно благополучном Тунисе), сколько по силе и ожесточенности выплеснувшегося недовольства.

В чем тут дело? Возможно, в особом, «вирусном» механизме распространения «сетевых революций», вектор развития которых действует по сложному, малоизученному пока алгоритму. А возможно, и в том, что социальные сети по своей природе наднациональны. Внутренние и внешние факторы, питающие социальный протест, оказываются в виртуальном пространстве спаянными в такую сложную амальгаму, что нередко трудно разобраться, где кончаются одни и начинаются другие.

Тем не менее уже на нынешнем, похоже, начальном этапе «арабской весны» имеются достаточные основания для вывода о том, что события в регионе не только отражают свободный выбор народов арабских стран в пользу демократии, но и являются своего рода побочным продуктом линии наших западных партнеров на то, чтобы сформировать инструментарий глобальной демократической трансформации.

Это существенно меняет подтекст происходящих событий, поскольку подобный подход рано или поздно начинает восприниматься как ориентированный на обеспечение и собственных односторонних интересов. Весьма уязвимы в этом смысле практикуемые в последнее время попытки устанавливать критерии демократичности того или иного государства на национальном уровне (прежде всего в США) и придавать им универсальный характер. Неизбежны двойные стандарты, компрометирующие сами принципы демократии. За примерами далеко ходить не надо, стоит лишь сравнить оценки ситуации с правами человека, скажем, в нефтяных монархиях Персидского залива и в той же Сирии, с которыми ежегодно выступает Госдепартамент США.

Хотели бы оговориться сразу: мы не пытаемся оправдать или тем более взять под защиту авторитарные арабские режимы вроде сирийского или ливийского (при Муаммаре Каддафи). Необходимость прекращения кровопролития, срочного осуществления реформ в Сирии, а до этого в Ливии понятна всем, в т.ч., разумеется, и Лиге арабских государств, последовательно и настойчиво работающей с Башаром Асадом. Но где та грань, которая отделяет право законно избранного президента на защиту конституционного строя в условиях вооруженного мятежа от преступного подавления оппозиционных выступлений, которое требует вмешательства международного сообщества? Число жертв среди гражданского населения? Но не слишком ли много их было в ходе операции НАТО в Ливии, а до этого в Афганистане и Ираке?

Слов нет, тенденция к распространению демократии как наиболее эффективной на сегодняшний день формы государственной и политической самоорганизации общества закономерно приобретает всеобщий характер. Оправдан и мониторинг таких базовых элементов демократии, как соблюдение прав человека и выборы, со стороны международных организаций и региональных объединений государств. И даже санкционное реагирование, когда оно остается в правовом поле, а не становится предметом расширительного толкования, как «бесполетная» резолюция СБ ООН по Ливии. В противном случае, как показали события последних месяцев, под удар ставится единство мирового сообщества, причем в тот момент, когда последнее, быть может, нуждается в нем как никогда.

В целом складывается впечатление, что в действиях Запада в связи с «арабской весной» начинает просматриваться стремление если не поставить демократию выше безопасности, то уж увязать эти понятия, отдав демократии приоритет в строительстве нового, более безопасного мира. Стратегически это выглядит достаточно привлекательно. Но в конкретных условиях сегодняшнего дня это рискованная тенденция, способная еще больше деформировать систему поддержания глобальной безопасности, которая и без того замедленно адаптируется к новым вызовам и угрозам. И никакой словесной эквилибристикой («демократия как предпосылка стабильности») дела не поправишь. Невозможно предположить, что на Западе с его мощным политологическим потенциалом не понимают столь очевидных вещей. И все же парадигма обеспечения глобальной стабильности через «экспорт демократии» все более утверждается в его действиях.

Запад и его стратегия

В чем причина этого? Попробуем посмотреть на поведение Запада под более широким углом его базовых геополитических, политических и экономических интересов.

В геополитическом смысле политика западного сообщества формируется в рамках объективно возникшей в международной повестке дня после окончания холодной войны и распада Советского Союза задачи надежного обеспечения безопасности в стратегически и энергетически важном регионе Большого Ближнего Востока (ББВ). Причем сугубая значимость этой задачи диктуется не столько сохраняющейся неурегулированностью арабо-израильского конфликта или, скажем, предстоящим выводом американских войск из Афганистана и уже свершившимся из Ирака, сколько тем обстоятельством, что на восточной периферии ББВ (Иран, Афганистан, Пакистан) сосредоточены серьезные, в т.ч. ядерные риски для международного мира и безопасности. ББВ стал, перефразируя Черчилля, своего рода «мягким подбрюшьем» евроатлантической безопасности – как Балканы в период между двумя мировыми войнами.

В политическом плане речь идет, условно выражаясь, о придании контролируемого характера процессу демонтажа «постсоветского наследия» – государственных и политических структур, возникших на волне арабского национализма в период блоковой конфронтации. Смысловая нагрузка процесса заключается в том, чтобы с точки зрения интересов Запада (по той же логике, что и события конца 1980-х – начала 1990-х гг. в Восточной Европе и на Балканах, «цветные революции» на постсоветском пространстве) расчистить дорогу новым элитам, готовым к восприятию демократических ценностей.

Экономическое измерение ближневосточной стратегии Запада (с учетом его очевидной заинтересованности в сохранении контроля над природными ресурсами) связано с достижением принципиального понимания о разделе сфер интересов в контексте меняющейся региональной и глобальной политической географии. Одновременно в условиях надвигающегося глобального кризиса критически важно сбалансировать интересы транснациональных нефтяных и газовых кампаний и финансовых кругов, обеспечив, в частности, выполнение договоренностей 1973 г. с нефтедобывающими арабскими странами о сохранении связанного характера нефтедолларов, циркулирующих в американской экономике. В разряд приоритетных выходит и задача противодействия проникновению в регион Китая, усилившего финансово-экономическую экспансию в страны Арабского Востока и Африки.

Разумеется, говорить о консолидированной стратегии Запада на каждом из перечисленных направлений (кроме, возможно, ее политического аспекта) не приходится. Помимо естественной конкурентности экономических интересов и вытекающих из нее нюансов политики дело в том, что масштабная трансформация региона требует и соответствующих финансовых вложений, сопряженных с очевидными рисками. Отсюда, похоже, растущее дистанцирование НАТО от действий американцев в Ираке или отстраненность США от активной фазы военной операции в Ливии, передоверенной европейским союзникам. В целом, поскольку в условиях возросшей региональной турбулентности нефтедобывающие арабские страны вынуждены сосредоточиться на многомиллиардных социальных программах, остается открытым вопрос о том, насколько ресурсно обеспечена региональная стратегия Запада.

Базовые подходы Запада к «арабской весне» развиваются в целом в русле тех же идей, которые вызвали в свое время к жизни проект Большого Ближнего Востока. А он, напомним, был изначально ориентирован на профилактику угрозы исламского терроризма, резко возросшей после теракта 11 сентября 2001 г., борьба с которым уже вовсю шла в Афганистане и Ираке. Решать острые социально-экономические проблемы региона, действительно представляющего собой благоприятную питательную среду для экстремизма, планировалось с опорой на массированную помощь со стороны международного сообщества. Однако после того, как соответствующий проект, представленный в 2004 г. американцами на саммите «Большой восьмерки» в Лондоне, не получил поддержки (не в последнюю очередь из-за негативного отношения к нему ведущих стран региона, включая Египет и Сирию), неоконсерваторы, определявшие тогда политику в республиканской администрации США, сменили тактику.

В июне 2006 г. госсекретарь Кондолиза Райс в ходе регионального турне впервые употребила термин «Новый Ближний Восток», упомянув в этой связи о необходимости «переустройства» (reshaping) региона на демократической основе. Встык с этим заявлением в американской, а затем в региональной прессе была опубликована «карта Ральфа Петерса», отражавшая, как полагают, настроения близкого к неоконсерваторам крыла американского экспертного сообщества. В ней (явно в целях зондирования, если не провокации) предлагалась кардинальная перекройка карты ББВ в соответствии с ареалами традиционного этнического и конфессионального расселения. Предусматривалось, в частности, создание курдского государства за счет Ирака, Сирии, Турции и Ирана, Большой Армении – с присоединением части Турции, «разукрупнение» Саудовской Аравии, на территории которой должны были возникнуть три государства, и т.п. Публикация, несмотря на ее неофициальный характер, вызвала предсказуемо острую негативную реакцию в регионе, особенно в Турции, где усмотрели прямые параллели между ней и планами расчленения Османской империи после Первой мировой войны, в противодействии которым и родилось современное турецкое государство.

Демократической администрации Соединенных Штатов, пришедшей в Белый дом в 2008 г., пришлось иметь дело с тяжким грузом ближневосточных просчетов республиканцев. Нерационально высокие финансовые затраты на проведение военных операций в Афганистане и Ираке (по грубым подсчетам, около 1,5 трлн долларов) при весьма неубедительных результатах не только стали непосильной нагрузкой для США, но и начали сказываться на состоянии мировых финансов.

В своей программной речи в Каире в июне 2009 г. Барак Обама сменил акценты в ближневосточной политике, выделив в качестве приоритетных две основные задачи: продвижение демократических реформ в исламском мире и форсированное (до истечения президентского срока) урегулирование арабо-израильского конфликта. Не будет большим преувеличением сказать, что изложенная им концепция демократического переустройства мира в увязке с продвижением политико-дипломатических подходов к решению широкого круга региональных проблем стала серьезным стимулом для процессов, приведших спустя полтора года к «арабской весне».

Тем более что к моменту «смены караула» в Белом доме у американцев был готов «несиловой» (и менее затратный) инструментарий реализации идей, заложенных в проекте ББВ. В соответствии с разработанной еще при Райс концепцией «трансформационной дипломатии» была перестроена работа Госдепартамента и других профильных ведомств, ориентированная на приоритетность содействия демократическим реформам за рубежом (в т.ч. через социальные сети интернет) с опорой на неправительственные организации и прямые контакты с внесистемной оппозицией поверх голов правительств.

Однако практическая реализация «каирского сценария» вновь выявила слабые места ближневосточной стратегии Соединенных Штатов, связанные с недостаточно глубокой проработкой региональных реалий. В первую очередь это относится к оценке роли исламистов в арабских странах. То обстоятельство, что в ряде случаев массовые манифестации в них проходили под антиамериканскими лозунгами, только подкрепило ощущение, появившееся по итогам операций в Афганистане и Ираке, что социальная инженерия Вашингтона на Ближнем Востоке не срабатывает. Причем именно в связи с поверхностными оценками сложившихся межконфессиональных балансов и исламского фактора.

Исламский фактор: поверх моделей

А между тем промежуточные итоги «арабской весны», прежде всего результаты выборов в Тунисе и Марокко и особенно в Египте, свидетельствуют о том, что настроения «арабской улицы» формируются и, судя по всему, продолжат формироваться под преимущественным влиянием исламских партий и организаций. Причем усматривать расхождения в политических позициях (но, разумеется, не в методах действий) умеренных и радикалов, суннитов и шиитов в том, что касается таких вопросов, как неприятие внешнего вмешательства или отношение к Израилю, наверное, можно. Но строить на этом политику было бы по меньшей мере наивно. Сегодняшние исламисты – в значительной мере наследники политической повестки дня арабских националистов прошлого. Об этом еще раз напомнил захват посольства Израиля накануне второй волны народных выступлений в Каире.

Принципиальные расхождения между умеренными и радикально настроенными исламистами касаются главным образом их отношения к государству – светскому или теократическому, основанному на нормах шариата. Возможность «третьего пути», способного обеспечить плавную демократическую трансформацию традиционного общества, обычно связывается с турецким опытом построения светского государства, сочетающего идеалы демократии, успешно развивающуюся рыночную экономику и традиции ислама.

Конечно, развитие демократии в арабском мире в соответствии с турецкой моделью было бы предпочтительным со всех точек зрения. Однако эта модель родилась в иных исторических условиях противоборства между армией, основой кемалистской системы сдерживания, и сначала коммунистами, а затем исламистами. Такая система не работает уже и в самой Турции. Не стоит удивляться, что и в Египте, не имеющем, кстати, законодательно закрепленной роли армии как гаранта конституции, военные, как выяснилось, пока не в силах противостоять напору исламистской улицы.

Более того, в условиях сдвигов, начавшихся в регионе, не столько арабский мир дрейфует в сторону Турции, сколько Турция в сторону арабского мира. Показателен в этом смысле продолжающийся вот уже более полутора лет кризис в отношениях между Анкарой и Тель-Авивом в связи с активным участием турецких НПО в попытке «флотилии свободы» прорвать израильскую блокаду сектора Газы. Жесткость, демонстрируемая при этом турками, явно рассчитана на то, чтобы показать, что демократия и натовская солидарность – это одно, а приоритетность палестинской проблемы в региональной повестке дня – совсем другое.

И такая линия поведения характерна не только для Турции. Вряд ли обоснованы ожидания политиков и экспертов, которые полагают, что «арабская весна» надолго отодвинет на второй план проблематику арабо-израильского конфликта. Солидарное осуждение ЛАГ преследований оппозиции в Ливии и Сирии, как и аналогичная позиция Турции в отношении Дамаска, не означают, что они так же солидарно прекратят настаивать на создании палестинского государства (уже ставшего, кстати, при поддержке арабов полноправным членом ЮНЕСКО). Скорее наоборот. Сближение с Западом по вопросам демократии на Ближнем Востоке связывается с ожиданием встречных шагов со стороны Израиля и США. Однако именно на направлении ближневосточного урегулирования двуединая каирская стратегия Обамы приносит пока наиболее разочаровывающие результаты.

Конечно, правое правительство Беньямина Нетаньяху, мягко выражаясь, – непростой партнер по переговорам. Именно на нем лежит основная ответственность за срыв миссии Джорджа Митчелла и последующих усилий американцев и «квартета», что, собственно, и загнало израильско-палестинский диалог в угол. Причем, пытаясь понять причины последовательного ужесточения кабинетом Нетаньяху подходов к вопросам «окончательного статуса», мы не стали бы исключать, что израильтяне, обычно прекрасно просчитывающие варианты развития региональной ситуации, не исходили из неизбежности близких революционных потрясений в арабском мире.

Однако Израиль, как и другие, проявил неготовность к масштабам и накалу развернувшихся событий. Оказавшись в эпицентре регионального цунами с неясным исходом, израильтяне обнаружили, что вирус «сетевой демократии» поражает не основные для них цели (Тегеран), а разрушает с таким трудом наработанную ткань его отношений с предсказуемыми, хотя и недостаточно демократичными соседями. В Тель-Авиве, обеспокоенном судьбой своих мирных договоров с Египтом и Иорданией, критически оценивают «сдачу» Вашингтоном вполне прозападно настроенного Хосни Мубарака, не говоря уж о контактах американцев с «Братьями-мусульманами». В ситуации с Сирией ослабление связки Дамаска с Ираном, «Хезболлой» и ХАМАС в принципе было бы для Израиля предпочтительнее смены режима Асада.

Тем не менее Израиль вынужден солидаризироваться с усилиями американцев по демократическому переустройству региона. Что в общем-то естественно для государства, много лет эксплуатировавшего свой статус единственной демократии на Ближнем Востоке. Но, похоже, конкретной, просчитанной схемы действий в принципиально новой региональной обстановке у него, как и у других региональных, да и внерегиональных игроков, нет. А это существенно повышает риски выхода конфликтов в неконтролируемую фазу.

Иранский узел

И здесь мы подходим к, наверное, главному аспекту нынешней региональной ситуации – иранскому. Узел противоречий, туго завязавшийся вокруг иранской ядерной программы (ИЯП) и политики Тегерана в целом, затрагивает такие глубинные вопросы мировой политики, что попытка разрубить его может реально, причем уже в обозримой перспективе, взорвать мир. И не только на Большом Ближнем Востоке.

Иран – «пороговое» ядерное государство. От того, получит ли он атомную бомбу, зависит судьба выстраивающейся новой системы глобальной безопасности. И дело не только в перспективе расползания ядерного оружия по взрывоопасному региону Ближнего Востока. И даже не в том, что на Тегеран во многом замыкается вопрос о поставке и безопасной транспортировке энергоносителей из Персидского залива.

Существеннее то, что Иран расположен в треугольнике (Пакистан, Афганистан, Ирак) потенциальной глобальной опасности, на перекрестье геополитических интересов основных «полюсов силы» в современном мире – Европы, США, России и Китая. Один из «углов» этого треугольника – Пакистан – уже обладает ядерным оружием. В другом – Афганистане – проходит очередную проверку формула «безопасность через демократию», и обстановка там (как и в близлежащем Ираке) пока не располагает к оптимистическому прогнозу.

Не будет большим преувеличением сказать, что появление «треугольника нестабильности» стало косвенным результатом разрушения в ходе иракской войны исторически сложившегося «треугольника стабильности» в составе Ирана, Ирака и Саудовской Аравии, в котором Багдад и Тегеран взаимно сдерживали друг друга, а Эр-Рияд маневрировал между своими воинственными соседями. Такая схема, в частности, практически исключала появление ядерной бомбы у каждого из членов этого «треугольника», внимательно наблюдавших друг за другом.

Но в Вашингтоне во времена президента Джорджа Буша-младшего возобладала логика глобального доминирования (разумеется, демократии) – и «треугольник нестабильности» оказался включенным в проект ББВ наряду с арабскими странами, и без того отягощенными грузом собственных проблем. В результате этой серьезной стратегической ошибки в регионе создалась критическая масса угроз, далеко превосходящих локальные рамки.

Острее других это ощущают в Израиле. Рассматривая перспективу появления у Ирана ядерного оружия в качестве угрозы для существования еврейского государства, израильские руководители не раз, особенно в последнее время, заявляли о готовности нанести удар по иранским ядерным объектам. Консенсуса по этому вопросу в израильском политическом истеблишменте пока нет, судя по публичным заявлениям об опасности силового сценария в отношении Ирана, с которыми выступили все ушедшие в начале этого года в отставку руководители силовых ведомств Израиля. Но мотивация, причем очень глубокая, на уровне экзистенциональной, присутствует. Ахмединеджада в Тель-Авиве сравнивают с Гитлером, а его заявления в адрес Израиля – с Холокостом.

Израильтяне, надо думать, пока понимают, что без политического зонтика Вашингтона и его гласной или негласной логистической поддержки вступать в прямую конфронтацию с Тегераном опасно. Но на волне «арабской весны», сопровождающейся крушением радикально-националистических режимов, появляется соблазн использовать региональную конъюнктуру для широкой перегруппировки сил. Скажем, поиграть на противоречиях между шиитами в Иране и суннитским большинством в Саудовской Аравии и странах Персидского залива. Конечно, у иранско-саудовского соперничества в зоне Персидского залива давняя история, к тому же обвинения Ирана в экспансионизме имеют под собой объективную основу. Но по природе своей нефтяные монархии Залива склонны занимать сторону потенциального победителя. А в случае, если дело дойдет до конфликта, может получиться и так, что победителя не будет.

Резонен вопрос: возможно ли остановить сползание ситуации вокруг Ирана в иррациональную плоскость? Разумеется, возможно. При условии, если все мы постараемся понять, что после Афганистана, Ирака, а теперь и Ливии угроза очередной «демократической интервенции» с санкционным прологом будет только усиливать комплекс избыточной самозащиты, причем не только у Ирана. Найдутся и другие страны и лидеры, уверенные в том, что отстоять свою идентичность, свой образ жизни в мире, где каждый сам за себя, можно только, имея в своем арсенале ядерную бомбу.

ИЯП должна оставаться нераспространенческой проблемой, которую можно и следует решать исключительно политико-дипломатическими методами, удерживая Иран в сфере контроля МАГАТЭ. Формат «пять плюс один» вполне способен привести к приемлемому для международного сообщества результату в переговорах с Ираном. Созданию соответствующей конструктивной обстановки на переговорах способствовали бы сигналы Тегерану о том, что ему не грозит принудительная демократизация по иракскому образцу или «разукрупнение» по рецептам проекта ББВ. Кроме того, реакция иранцев на такие сигналы могла бы стать своего рода тестом истинных намерений Ирана – с соответствующей проекцией на дальнейшие переговорные позиции всех вовлеченных сторон.

Ситуация вокруг ИЯП, вплотную подошедшая к критическим параметрам, требует быстрых и согласованных действий со стороны международного сообщества. В противном случае Большая Ближневосточная Весна может обернуться Большой Ближневосточной Войной.

П.В. Стегний – доктор исторических наук, чрезвычайный и полномочный посол, член Российского совета по международным делам.

Иран > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 19 февраля 2012 > № 735587 Петр Стегний

Несчастливы по-своему

Постсоветские пути Азербайджана, Армении и Грузии

Резюме: Нынешний закрытый характер политических режимов трех закавказских стран объясняется тем, что государству в малой степени приходится обращаться к обществу за ресурсами, необходимыми для сохранения и укрепления государственности.

Статья написана по материалам исследования «Внутриполитические трансформации государств Закавказья», проведенного некоммерческим партнерством «Кавказское сотрудничество» (www.georgiamonitor.org).

Страны Южного Кавказа разделили общую судьбу. Обретя независимость, Грузия, Армения и Азербайджан пострадали от войн, этнических конфликтов, разрыва прежних коммуникаций и распада государственных структур. Но нельзя сказать, что одинаковый жребий выпал и на долю политических режимов – равные стартовые позиции и схожие внешнеполитические условия обернулись различными итогами.

Азербайджан после нескольких лет метаний практически вернулся к сложившейся еще в рамках Советского Союза системе патрон-клиентских сетей как основе политического режима. Приток нефтедолларов позволяет не замечать порождаемых этой системой издержек и гасить потенциальные конфликты внутри элиты – делимый пирог постоянно (хотя и все более медленно) растет. Экономика Армении относительно диверсифицирована, страной правят различные группы, представляющие своеобразный конгломерат интересов и выторговывающие у государства те или иные преференции. В Грузии после многих лет распада установилась власть жестких либералов-западников, построивших дисциплинированный государственный аппарат – главную опору и источник силы политического режима, бюрократия поставлена на службу личной власти.

Примечательно, что различия между этими тремя странами будто бы не зависят от степени их демократичности. Публичная критика в адрес властей в Азербайджане чревата большими издержками для критикующего, чем в Армении или Грузии. Но ни одна из стран так и не приобрела опыта легитимной смены власти в результате выборов, поэтому значимых «маркеров демократии» здесь не существует. Более весомым может оказаться показатель качества государственного управления. Однако симптоматично, что грузинские реформы, которые многими и в регионе, и в мире оцениваются как образцовые, так пока и не привели к отрыву Грузии от соседней Армении по подушевому ВВП.

Траекторию внутриполитических трансформаций в Азербайджане, Армении и Грузии можно описать и сравнить, если рассматривать ее в качестве результирующей четырех факторов. Это

место страны в мировом и региональном разделении труда;исход противоборства за контроль над государственными институтами между различными группировками внутри элиты;роль «вооруженных людей» в политической системе;степень зависимости государства от изымаемых им у населения ресурсов.

Три закавказские республики не относились к самой развитой части Советского Союза, хотя и не были самой бедной. В Азербайджане и Армении произошла индустриализация, ко времени распада СССР в структуре их ВВП преобладала промышленность. Оценки данного показателя по Грузии разнятся, однако в целом страна не слишком отставала от соседей. В индустрии республик Закавказья довольно заметная доля приходилась на высокие технологии – авиационную промышленность в Грузии, электронную в Армении. По данным Российского института стратегических исследований, на излете советской эпохи азербайджанское машиностроение обеспечивало до 80% всех потребностей в оборудовании нефтедобывающей промышленности страны.

Итогом деградации Советского Союза и сопровождавших этот процесс войн, разрыва традиционных транспортных коммуникаций, экономического кризиса стала деиндустриализация всех трех стран. К середине 1990-х гг. доля промышленности в структуре ВВП Азербайджана сократилась вдвое (с 60 до 30%). В Армении многие отрасли промышленности упали в несколько раз. В Грузии, по данным Иосифа Арчвадзе, в течение 1990-х гг. работу потеряли 400 тыс. человек, занятых в промышленности (численность населения страны по переписи 1989 г. составила около 5 млн человек). Уместно добавить, что крах советской системы торговых ограничений привел также и к резкому снижению экспортного потенциала закавказского сельского хозяйства – его продукция утратила исключительное положение на рынках России и других постсоветских стран. Таким образом, «рукотворные» экономические преимущества в значительной мере исчезли, остались преимущества естественные. Внутриполитическое развитие трех государств зависело от того, какими именно преимуществами они обладали (если обладали) и как политические элиты ими распорядились.

Нефть – это решение?

Для Азербайджана единственным способом добиться быстрых темпов экономического роста и наполнить государственный бюджет стало расширение добычи и экспорта нефти и газа. В определенный момент экспорт энергоносителей на мировые рынки по новым маршрутам в сотрудничестве с крупнейшими западными компаниями стал рассматриваться как панацея, одновременно обеспечивающая Азербайджану экономический подъем, укрепление государственного суверенитета (благодаря уходу из-под влияния России) и внешнеполитические преимущества в конфликте с Арменией.

Рост мировых цен на нефть, увеличение добычи углеводородов (по данным Международного статистического комитета стран СНГ, в 2000–2010 гг. добыча нефти в Азербайджане выросла с 14 до 50,4 млн т) и расширение возможностей для их экспорта через нефтепроводы на Супсу и Джейхан и газопровод на Эрзерум обеспечили стране экономический бум. По оценкам Всемирного банка, в 2006 г. рост ВВП в Азербайджане составил 34,5%, в 2007 г. – 25%. В дальнейшем его темпы снизились, однако по сравнению с соседями по региону, да и большинством стран мира, Азербайджан легче перенес глобальный экономический кризис. В 2008–2010 гг. средние темпы ежегодного роста его ВВП составили 8,4% при среднемировых 1,2%.

Однако экономический успех, который принесла нефть, обернулся закреплением статуса моноотраслевой структуры экономики. В 2005 г. добыча углеводородов давала около 40% ВВП Азербайджана, в 2008 г. этот показатель увеличился до 60%. Темпы роста «ненефтяной» промышленности в последние годы значительно ниже темпов роста экономики в целом.

Приток нефтедолларов позволяет поддерживать внешние атрибуты процветания вроде строящихся в столице небоскребов и запредельных по сравнению с соседями оборонных расходов. Однако Азербайджан все еще остается сравнительно бедной страной. Подушевой ВВП по ППС составляет 10,2 тыс. долларов (данные МВФ, сентябрь 2011 г.), что почти вдвое выше, чем у соседних Армении и Грузии (приблизительно по 5,4 тыс. долларов), однако ниже, чем у Казахстана (13,0) и России (16,7).

Показательно субъективное восприятие экономического бума населением. По данным опроса социологической службы Puls-R (Баку), с 2006 по 2010 гг. доля респондентов, которые оценивают положение своей семьи с помощью фразы: «С трудом сводим концы с концами», сократилась с 50,8% опрошенных в 2006 г. до 49% в 2010 году. «Острую нужду» испытывали, соответственно, 10,1 и 9,1% на фоне обширных государственных программ по борьбе с бедностью. А доля тех, кто, по их собственному признанию, не сталкивается с материальными трудностями (организаторы опроса отождествляют их со средним классом), выросла с 28,0 до 32,5%. Иными словами, взрывной рост экономики практически не привел к сдвигам в социальной структуре населения.

Последнее обстоятельство во многом объясняет незыблемость политических порядков в Азербайджане. Те социальные группы, которые были двигателем перемен в конце советской эпохи, исчезли вместе с породившим их экономическим укладом. Углеводородный рост коснулся лишь элит и зависимой от них прослойки среднего класса. В основном общество осталось таким, как оно сложилось в 1990-е гг. – состоящим из бедных масс, узкого слоя богатой элиты и обслуживающего ее интересы небольшого среднего класса. В обществе нет массовых групп, чьи интересы нуждались бы в выражении и согласовании, и это сужает социальные условия для политической конкуренции.

Углеводородный бум влечет за собой еще одно следствие. Добыча и экспорт нефти и газа доминируют в национальной экономике за отсутствием других сопоставимых по масштабу отраслей. За пределами углеводородного сектора экономический рост сосредоточивается в строительстве и на рынке недвижимости, причем последний, по всей видимости, носит спекулятивный характер (подобно докризисному московскому рынку недвижимости, когда квартиры в российской столице воспринимались как инвестиционный инструмент). В Азербайджане относительно мало собственных производств, причем высокий курс национальной валюты объективно способствует росту импорта.

Политический режим Баку накладывает ограничения на активную политику в сфере диверсификации экономики. При всей своей жесткости он страдает вследствие ряда «родовых травм» постсоветской государственности – влияние автономных центров власти в виде различных номенклатурных групп, слабость институтов, коррупция.

Длительная устойчивость кадрового состава высших эшелонов власти Азербайджана говорит о том, что процесс передачи полномочий от отца к сыну в 2003 г. происходил в обстановке сохранения пребывающих у власти бюрократических кланов. Некоторые из них – те, кто бросал прямой вызов президенту Ильхаму Алиеву, – были подавлены. Однако сами принципы осуществления власти остались без изменений.

Хотя в глазах внешнего наблюдателя политическая реальность страны может ассоциироваться с ближневосточными нефтяными монархиями, делать выводы об авторитарности Баку неверно. Политика строится не столько на диктате из единого центра, сколько на сложном полицентричном балансировании интересов. Этому отвечает такая особенность азербайджанского политического режима, как фактически раздробленный силовой ресурс. В Азербайджане, кроме армии, не менее семи ведомств имеют в своем составе вооруженные формирования – МВД, Пограничная служба, Министерство национальной безопасности, Министерство юстиции, Государственная особая служба охраны, Министерство по чрезвычайным ситуациям. Отчасти эти силовые структуры входят в сферу интересов тех или иных влиятельных бюрократических группировок, по сути поддерживая баланс сил внутри элиты.

Будущее политического режима Баку, вероятно, зависит от того, каким образом правящие группы будут реагировать на замедление, а затем и остановку углеводородного роста. Ответ предстоит искать в короткий по историческим меркам отрезок времени. В последние годы власти, по всей видимости, сознательно сдерживали добычу нефти на уровне, не превышающем 50–55 млн т в год. Смысл этой политики заключается в том, чтобы «растянуть» пик добычи на более продолжительное время. Согласно некоторым прогнозам пятилетней давности, пик (71 млн т) должен был прийтись на 2010 г., после чего начнется спад, который к 2020 г. приведет к уровню добычи в 20 млн т (приблизительно столько добывается на территории Татарстана). Политика «смягчения пика», как полагают в Баку, позволит сохранить нынешний уровень добычи до 2020 года. По другим оценкам, снижение начнется после 2015 года. В дальнейшем экономические преобразования уже нельзя будет подкрепить финансовыми ресурсами, сопоставимыми с нынешними. Кроме того, их придется проводить в более жесткой социально-политической ситуации.

Стратегии диверсификации, которые обсуждаются в Азербайджане, не отличаются убедительностью. Речь, во-первых, идет о том, чтобы превратить государственную нефтяную компанию SOCAR в транснационального игрока, обладающего производственной, в том числе ресурсной базой за рубежом, и продающего не столько физическую нефть, сколько компетенции по ее добыче. Однако у SOCAR может не хватить ресурсов для проведения такой стратегии. Приобретение производственной базы за рубежом потребует либо больших инвестиций, которые будут практически уведены из страны, либо слияния с крупным зарубежным игроком нефтяного рынка, что несет в себе угрозу утраты контроля азербайджанской стороны над объединенной компанией. Что же касается компетенций по добыче нефти, то SOCAR, несмотря на вековой опыт азербайджанских нефтяников, едва ли сможет на равных конкурировать с мировыми лидерами.

Во-вторых, в контексте диверсификации экономики обсуждается «джентльменский набор» слаборазвитых стран и регионов – туризм и сельское хозяйство. В мире нет прецедентов, когда странам удавалось преодолеть бедность опираясь на эти отрасли. Яркое тому свидетельство – глубокий экономический и социально-политический кризис в Греции, которая некогда объявила: «Туризм – наша индустрия». Кроме того, по этим направлениям Азербайджану предстоит конкурировать с Турцией, что крайне невыгодно. Наконец, естественным рынком для азербайджанских туристических услуг является Иран, но Азербайджан плохо приспособлен к тому, чтобы развивать дешевый туризм (слишком высокий уровень цен, избыточно дорогие гостиницы, причем в гостиничном бизнесе основной акцент делается на строительство отелей премиального сегмента). Еще одним направлением диверсификации может стать нефтепереработка – за последние годы властям удалось добиться значительного роста в этой отрасли.

Однако проведение более жесткой и целенаправленной экономической политики, направленной на борьбу с коррупцией, развитие собственных производств и импортозамещение, более эффективное обеспечение прав инвесторов чревато риском вызвать «аппаратную» оппозицию со стороны ущемленных групп бюрократии, что подорвет внутриэлитный консенсус.

Теоретически президент может преодолеть положение «первого среди равных» двумя путями. Первый – формирование широкой общественно-политической коалиции, ставящей перед собой цель смещения старых элит, осуществление своего рода «революции роз сверху». Этот путь крайне рискован: либерализация режима способна дестабилизировать страну раньше, чем возникнет такая коалиция; ее возникновению также будет препятствовать слабость политических институтов. Кроме того, такой метод предполагает наращивание популистских элементов в политике президента, а ресурс популизма в Азербайджане, похоже, близок к исчерпанию. Второй путь – значимый внешнеполитический успех, который сделает президента безусловным лидером в азербайджанской элите. Можно предположить, что именно стремлением к такому успеху объясняется жесткая позиция Алиева по Карабаху.

Исламизация Азербайджана в настоящий момент маловероятна: страна в значительной степени остается светской. По данным Puls-R, доля людей, которые считают себя глубоко верующими и выполняют все религиозные предписания, остается относительно небольшой и снижается. Если в 2006 г. к таковым принадлежало 15,8% опрошенных, то в 2010 г. – всего 9,5%. Также малочисленны и имеют тенденцию к снижению сторонники доминирования в стране исламских ценностей – 14,5% в 2007 г. и 10,7% в 2010 году. По всей видимости, властям удалось остановить ощущавшийся в середине 2000-х гг. тренд на исламизацию. В этом их успехе есть три составляющих. Во-первых, на исламских радикалов оказывалось жесткое силовое давление, причем, в отличие от аналогичной ситуации на российском Северном Кавказе, оно практически не балансировалось деятельностью правозащитных организаций. Во-вторых, резкий экономический рост в последние четыре года привел к снижению числа недовольных и, соответственно, падению востребованности радикальной идеологии. В-третьих, власти пошли на определенные уступки «системным» или умереннным исламским лидерам (шейх-уль-ислам Аллахшукюр Пашазаде), которые стремятся играть более активную роль в политической и общественной жизни.

В то же время ряд азербайджанских экспертов признают, что в случае ослабления правящей группы реальным сценарием станет не демократизация страны, а ее исламизация. Несмотря на относительно небольшое число убежденных приверженцев политического ислама, они отличаются высокой мобилизованностью и сплоченностью, чем не могут похвастаться прочие политические силы. Один из бакинских экспертов полагает, что при доле исламистов в составе населения в 10% на свободных выборах они могут получить до 30% поддержки. Пока неиспользованным потенциальным ресурсом исламистов могут стать низовые протестные стихийные социальные движения, возникающие на почве локально зафиксированных попыток ущемить экономические интересы граждан.

В отсутствие естественной монополии

В Армении нет естественной монополии, подобной той, что сложилась в Азербайджане. Ей пока не удалось восстановить прежний промышленный потенциал, поскольку многие виды продукции стали нерентабельными из-за высоких транспортных издержек, связанных с блокадой прежних маршрутов доставки на зарубежные рынки. Выживали лишь те производства, в которых расходы на транспортировку и энергоемкость были умеренными. В разные периоды в зависимости от внешней конъюнктуры сюда относились ювелирная продукция или электроника. В последние докризисные годы бурно росло строительство, которое, впрочем, столь же быстро сдало позиции после 2008 года.

Слабая промышленность, близкое к натуральному сельское хозяйство, значительный объем переводов из-за рубежа создали ситуацию, когда весьма выгодным видом экономической деятельности стал импорт. В докризисном 2007 г. стоимость армянского импорта составила 39% ВВП. По оценкам наблюдателей, для большинства потребительских рынков страны характерен высокий уровень монополизации. Сравнительно высокий курс национальной валюты (драма) в совокупности с монополизацией рынков обеспечивает импортерам высокие прибыли. Однако, несмотря на значительную монополизацию отдельных рынков, в Армении не существует экономических игроков, чье доминирование было бы абсолютным. А крупные промышленные предприятия, которые могли бы стать экономической опорой для государства или «точкой кристаллизации» устойчивых интересов тех или иных сильных бизнес-групп, находятся под иностранным контролем. Так, российским компаниям принадлежит крупнейшее предприятие по производству алюминия, газораспределительные сети Армении, до 80% генерирующих мощностей в электроэнергетике, а также значительная часть банковской сферы и телекоммуникаций.

Ввиду сказанного Ереван не располагает такими универсальными инструментами контроля над экономикой и страной, какие существуют у «потенциального противника». В результате создается определенное пространство для политической конкуренции. Однако пример Армении служит доказательством того, что сама по себе конкуренция не порождает демократию: борьба за доступ к ресурсам, обеспечиваемым политической властью, идет между различными бизнес-группами и кланами, а не между программами и организованными объединениями граждан.

Моноэтничная Армения не сталкивалась с таким явлением, как сепаратизм, хорошо знакомым Грузии и Азербайджану. Для ее правящих групп не была столь критичной проблема силового контроля над собственной (или признаваемой как собственная) территорией. Война в Карабахе, в которую Армения была вовлечена к моменту получения независимости, оставляла широкие возможности в плане выдавливания за пределы страны вооруженных группировок, которые могли претендовать на власть. Их роспуск стал одним из первых распоряжений президента Левона Тер-Петросяна. Благодаря этому – при всех понятных в постсоветских условиях оговорках – власти смогли удержать монополию на насилие в руках государства.

Расклад изменила победа в Карабахе. Победители вернулись домой. Те, с кем ассоциировалась победа, стали наиболее популярными политиками. Они опирались на сложившиеся в военное время сети поддержки среди офицеров и ветеранов. Они могли потребовать – и получили – долю экономического пирога. «Гражданские» политики опирались на свой ресурс популярности и связей в элите, тогда как их силовой ресурс был ограничен. Особенно после того, как Тер-Петросян стал привлекать в руководство силовых структур выходцев из Карабаха, среди которых самыми заметными стали Роберт Кочарян и Серж Саргсян.

Приток кадров из Карабаха создал ситуацию, при которой в Армении не произошло возвращения к власти прежней советской номенклатуры, как это было в Азербайджане (Гейдар Алиев) и Грузии (Эдуард Шеварднадзе). Новый приход в политику в конце 1990-х бывшего первого секретаря республиканской компартии Карена Демирчяна в определенный момент обозначил такую перспективу – пусть и в ограниченной степени – для Армении. Но гибель Демирчяна от рук террористов в октябре 1999 г. закрыла путь к власти той элитной группе, которую он представлял. Вместе с Демирчяном погиб и Вазген Саркисян, министр обороны Армении, пришедший в политику на перестроечной волне. По сути «карабахцы» остались в одиночестве.

Тем не менее монополизации политического пространства не произошло. По-видимому, причины сохранения относительного плюрализма в Армении заключались в следующем. Во-первых, у государства не было ресурсов для того, чтобы обеспечить полный контроль над экономикой и обществом. Как и ее соседи по региону, Армения традиционно сталкивалась с трудностями при сборе налогов. Азербайджан компенсировал этот недостаток доходами от экспорта нефти, Грузия сумела построить эффективный и дисциплинированный государственный аппарат, но в распоряжении правящей группы в Ереване таких инструментов не было. Доля государственных доходов в ВВП Армении до сих пор значительно уступает соответствующему показателю в Грузии и в Азербайджане. Во-вторых, государству так и не удалось полностью сосредоточить в своих руках силовой ресурс. Сохраняются более или менее институционализированные сети ветеранов карабахской войны. Сурен Золян пишет о «хмбапетах» («атаманах») – людях, контролирующих силовые и экономические ресурсы на местах и фактически находящихся вне подчинения государственной власти. В-третьих, экономический рост в Армении в предкризисные годы в критической степени зависел от притока иностранных инвестиций, а также от внешних заимствований. В силу этого власти были вынуждены прислушиваться к рекомендациям европейских организаций касательно внутриполитической проблематики.

Главным вызовом для политической системы Армении в ближайшие годы станет, на наш взгляд, необходимость укрепления государства как легитимного института вообще и повышение качества государственного аппарата в частности. Вероятно, это будет затруднительно, если доля государственных доходов в ВВП не повысится. Основная сложность в том, что принятие соответствующего решения по сути равносильно самообложению налогами политической элиты страны.

Либерализм с кулаками

Естественным преимуществом Грузии после краха ее туристической отрасли и сельского хозяйства стало географическое положение. Транспортное сообщение между Арменией и Азербайджаном, Арменией и Турцией было прекращено из-за карабахского конфликта. Грузия стала для Армении основным окном во внешний мир, а для Азербайджана – звеном, связывающим его с дружественной Турцией. Транзитный статус стал также геополитическим ресурсом для Грузии. Заинтересованность США и западноевропейских стран в формировании транспортных коридоров, обеспечивающих связь каспийского и центральноазиатского регионов с Европой в обход российской территории, вызвало к жизни проект ТРАСЕКА, в котором ключевая роль отводится Грузии. Хотя «Великий шелковый путь» так и не состоялся в качестве альтернативы прочим маршрутам, связывающим Европу с Восточной Азией, за 20 лет Грузия сумела привлечь на свою территорию новые транспортные потоки из стран каспийского бассейна.

В соответствии с логикой транзитного развития также задумывались и реализовывались проекты трубопроводов Баку–Тбилиси–Супса, Баку–Тбилиси–Джейхан и Баку–Тбилиси–Эрзерум, а также железнодорожная магистраль Баку–Тбилиси–Карс. Доходы Грузии непосредственно от транзита нефти и газа сравнительно невелики. Однако она может зарабатывать на транзите или реэкспорте других товаров и, в частности, на фактически монопольном обслуживании сухопутных грузовых потоков между Арменией и остальным миром.

Так, в последние годы Грузия стала главным в Закавказье перевалочным пунктом для подержанных автомобилей. По данным Eurasia.net, за первые пять месяцев 2011 г. за рубеж было поставлено данного товара на сумму 197 млн долларов. Такой бизнес не создает большого числа рабочих мест, но в условиях высокой безработицы (16,3% в конце 2010 г., считая только зарегистрированных безработных), для многих людей он является источником заработка, снимая социальную напряженность. В данной сфере оправдывает себя низкий уровень государственного вмешательства и легкость оформления сделок благодаря либеральной экономической политике грузинских властей. Доля «услуг транспорта и хранения» в структуре ВВП составила в 2009 г. 12%, что свидетельствует о значимости транзита для грузинской экономики.

До прихода к власти в Грузии Михаила Саакашвили хронической болезнью государства была неспособность собирать налоги и таможенные платежи. По данным Бюджетного офиса парламента Грузии, легализация поставок бензина и топлива в страну могла бы троекратно увеличить приток средств в казну по сравнению с их фактическим объемом от поставок всех нефтепродуктов. По данным экономиста Вадима Тепермана, в 1999 г. половина потребностей Грузии в пшенице удовлетворялась за счет контрабанды, а потребление импортных сигарет в четыре раза превосходило их зарегистрированный ввоз. Контрабанда поступала через Абхазию и Южную Осетию, через Аджарию и крупнейший в регионе оптовый рынок в Садахло, на пересечении границ Грузии с Арменией и Азербайджаном.

Первые шаги Михаила Саакашвили после прихода к власти были направлены на то, чтобы вернуть государственные границы или по крайней мере трансграничные товарные потоки под контроль центральных властей. С этой целью была проведена рискованная акция по смене власти в Аджарии и изгнанию Аслана Абашидзе, а затем был закрыт рынок в Эргнети, грузинском селе, граничащем с Цхинвали (эта мера и послужила прологом к вооруженному противостоянию в Южной Осетии летом 2004 г.). Грузинская экономика отреагировала предсказуемым ростом потребительских цен, однако центральные власти впервые с момента обретения независимости стали хозяевами в собственной стране.

Масштабная приватизация наряду с резким сокращением регулирующих функций государства способствовала, с одной стороны, переходу ключевых активов в руки лояльных властям лиц, а с другой – устранению потенциальных «точек кристаллизации» новых бюрократических кланов. Возможности самостоятельного, без санкции сверху, вмешательства в экономическую жизнь со стороны того или иного чиновника минимальны, так как в Грузии отсутствуют характерные для большинства постсоветских стран механизмы такого вмешательства в виде избыточных государственных функций. Тем самым создана основа успешного преодоления низовой коррупции в стране и построения дисциплинированного государственного аппарата.

Радикальные экономические реформы пока не привели к значительному росту производства в Грузии. Так, хотя 40% трудоспособного населения Грузии занято в сельском хозяйстве, вклад этой отрасли в ВВП составляет лишь 8%, причем более 80% продовольствия Грузия завозит из-за рубежа. В 2009 г. отрицательное сальдо торгового баланса составило 3,2 млрд долларов. Контроль над импортом в таких условиях равносилен контролю над всей экономикой. Нодар Джавахишвили, в прошлом – глава Национального банка Грузии, обратил внимание на любопытную закономерность: значительное кризисное снижение цен на основные товары грузинского импорта на мировом рынке сопровождалось небольшим ростом цен на эти же товары на внутреннем рынке. Как минимум это свидетельствует о монополизации импорта по отдельным группам товаров. Кстати, поступления от налога на прибыль в период кризиса сократились, то есть импортеры не доплатили бюджету с полученной высокой маржи.

Грузия отличается от своих соседей по региону высокой долей расходов на госуправление в структуре ВВП – около 25%. Фактически государство является крупнейшим экономическим игроком. В период кризиса, когда власти поддерживали экономику за счет масштабного инфраструктурного строительства, эта роль увеличилась. Государство выступает в качестве крупнейшего и наиболее надежного работодателя. За исключением сравнительно небольшой прослойки, занятой в успешных частных компаниях, в том числе в филиалах зарубежных компаний, работающих в Грузии, грузинский избиратель либо беден, либо его благосостояние зависит непосредственно от бюджета. Это не лучшая почва для рождения демократической конкурентной политики. Тот, под чьим контролем в Грузии находится государственный аппарат, контролирует страну. Поэтому реформы Саакашвили были продиктованы политическим прагматизмом в той же мере, в какой и либеральными убеждениями. Причем достичь этих результатов действующим властям Грузии позволил именно «революционный натиск», они были избавлены от необходимости согласовывать свои действия со старой элитой.

В отличие от большинства либеральных реформаторов на постсоветском пространстве, грузинской правящей группе присуще весьма глубокое понимание значимости инструментов насилия и в политической борьбе, и в государственном строительстве. Сразу после прихода к власти они приложили все усилия к тому, чтобы ликвидировать автономные от государства вооруженные группы на подконтрольной им территории. Элементом этой политики стало и уничтожение преступных авторитетов «как класса». Численность заключенных в Грузии за время правления Саакашвили выросла кратно, однако можно с уверенностью судить о том, что в стране не осталось сфер, свободных от контроля президента и его команды.

Бескомпромиссность, недоговороспособность Саакашвили, дорого стоившая ему во внешнеполитических делах, во внутренней политике оказалась выигрышной. Между конфликтом и переговорами правящая группа неизменно выбирает конфликт, и вследствие этого избавлена от необходимости согласовывать свои действия с кем-либо внутри страны. Круг людей, допущенных к принятию политических решений, очень узок – все они поместятся за одним столом. Даже правящая партия – Единое национальное движение – не является сколько-нибудь самостоятельным политическим институтом, оставаясь лишь инструментом контроля над парламентом.

Основные вызовы сложившемуся политическому режиму лежат в экономической области. Грузия страдает от значительного дефицита торгового баланса. Экономические реформы пока не обеспечили роста национального производства. Надежда на приток иностранных инвестиций в посткризисном мире довольно слаба.

Тем не менее инерция такова, что режим может быть устойчивым в течение длительного времени, тем более что после внесения поправок в конституцию Михаил Саакашвили обеспечил себе возможность оставаться главой государства и по истечении двух президентских сроков. Грузии не угрожает долговой кризис – очень вероятно, что в критической ситуации ее долги будут реструктурированы по политическим мотивам. Возможности вмешательства внешних игроков ограничены. Рекомендации европейских структур по изменению институциональных рамок политической системы могут быть проигнорированы или удовлетворены лишь формально, будучи при этом извращены в правоприменительной практике. Что же до более вещественного вмешательства в виде прямой поддержки тех или иных сил во внутренней политике, то Соединенные Штаты, которые одни только и могут вмешиваться на этом уровне в грузинские дела, будут исходить не из ценностных оснований, а из геополитической прагматики. И при этом взвесят риски наступления в Грузии хаоса в случае падения режима Саакашвили, так как неочевидно, что дисциплинированная полиция сохранится при более плюралистичной политической системе.

Конфликты как стимул

Георгий Дерлугьян в книге «Адепт Бурдьё на Кавказе» посвятил немало драматичных строк тому, что можно было бы назвать провалом в третий мир стран постсоветского пространства. Слабость экономики, коррумпированность и неэффективность властей, отсутствие демократии – это действительно печальная реальность, в которой последние 20 лет пребывает большинство бывших советских республик. В логике миросистемного анализа основной интерес прикован к воспроизводству на каждом новом этапе истории мирового капитализма деления мира на центр и периферию. Это довольно безнадежная логика – «все будет так, исхода нет».

Дерлугьян замечает, что современные государства третьего мира, в общем, даже не стоят перед необходимостью сохранять свой суверенитет (попросту не нуждаются в том, чтобы быть сильными). Сам международный порядок практически исключает их завоевание более сильным соседом, но делает сопротивление совершенно бессмысленным, если против той или иной страны войну ведет единственная сверхдержава или объединенный Запад. Стимулы к развитию, создавшие европейские государства нового времени, в нашей эпохе отсутствуют.

Если принять данную точку зрения, три закавказские государства оказываются в противоречивом положении. Армения и Азербайджан вовлечены в конфликт из-за Карабаха. Грузия не отказывается от планов вернуть свои бывшие автономии Абхазию и Южную Осетию, хотя стоящая за ними Россия – слишком сильный соперник для того, чтобы считать реалистичным силовой сценарий восстановления территории бывшей Грузинской ССР. Но как бы то ни было, у политических элит и политических режимов трех стран имеются определенные стимулы наращивать свою силу.

Дальнейшие сценарии внутриполитической трансформации в Азербайджане, Армении и Грузии – при прочих равных в мировой политике – будут зависеть от того, какие они изберут пути для наращивания силы. Можно сказать, что прежние источники силы либо исчерпаны, либо близки к исчерпанию. Азербайджанский нефтяной рост постепенно замедляется. Армения, кажется, не сможет восстановить докризисные темпы развития, не создав более качественные государственные институты, между тем ее экономический проигрыш Азербайджану критичен для политического режима. Грузия с ее гипертрофированным государственным аппаратом нуждается уже не столько в реформировании, сколько в укреплении национальной экономики, хотя такой переоценке ценностей может помешать либеральный догматизм ее правящей группы. Другими словами, речь идет не об экстенсивном, с опорой на естественные преимущества и международный расклад сил, а об интенсивном развитии. Сравнительное ослабление мировых центров силы сделает эту повестку тем более актуальной, что каждая страна Южного Кавказа в новом мире рискует остаться один на один с соседями.

Интенсивное – в предельно широком смысле слова – развитие предполагает другой уровень связности между государством и обществом. Нынешний закрытый характер всех трех политических режимов не в последнюю очередь объясняется тем, что государству в малой степени приходится обращаться к обществу за ресурсами, необходимыми для сохранения и укрепления государственности. С этой точки зрения больше шансов на перемены у Грузии и Армении, не имеющих больших запасов природных ресурсов, способных принести сверхприбыли. Причем двигаться им предстоит, преодолевая противоположные ситуации: слишком сильный государственный аппарат в Грузии и слишком слабый – в Армении.

Н.Ю. Силаев – к. и. н., старший научный сотрудник Центра кавказских исследований МГИМО (У) МИД России, заведующий отделом политики журнала «Эксперт».

Грузия. Азербайджан > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2012 > № 735585 Николай Силаев