Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Протестующие в Ливии вынудили сотрудников комплекса по добыче газа на западе страны прекратить поставки газа в Италию, сообщает в понедельник агентство Рейтер.

В прошлый четверг стало известно, что на территорию комплекса Меллитах (Mellitah) в окрестностях города Зуара (в 110 километрах от Триполи) ворвались около 50 вооруженных берберов. Комплекс является совместным предприятием ливийской Национальной нефтяной корпорации и итальянской компанией Eni SpA.

Боевики потребовали закрыть комплекс и прекратить экспорт газа в Италию. Руководство объекта вело переговоры с боевиками, однако в понедельник экспорт был приостановлен.

Как рассказал агентству представитель протестующих, приостановка экспорта газа связана с тем, что правительство страны не выполнило требования протестующих, которые добиваются увеличения представителей берберских племен в парламентском комитете, составляющем новую конституцию страны. Об угрозах в адрес сотрудников предприятия не сообщается.

Население Ливии состоит из большого числа различных этнических групп и племен, чья разрозненность и разобщенность серьезно затрудняет процесс восстановления страны после гражданской войны и свержения Муаммара Каддафи. Берберские племена составляют около шести миллионов или 20% населения Ливии.

Стокгольм относится к тем европейским городам, населению которых нравится там жить: 96 % жителей шведской столицы ответили, что они довольны тем, что живут именно в этом городе, пишет газета Дагенс нюхетер о результатах опроса, проведенного Еврокомиссией.

Вопросы задавались о том, что жители думают об общественном транспорте, здравоохранении, возможностях заниматься спортом, доступ к культуре, образованию, магазинам и другие.

На первое место в ЕС по отзывам жителей вышел датский город Ольборг/ Ålborg.

За ним следуют Гамбург (Германия), затем Groningen (Нидерланды), Копенгаген (Дания), Осло (Норвегия) и Цюрих (Швейцария).

Вслед за этой группой следует Стокгольм, где 96 % опрошенных довольны тем, что живут в этом городе.

Стокгольм вышел на одно из первых мест по состоянию дорог и зданий, а также количества магазинов, но и по этим параметрам столицу обошел город Мальме (Гетеборг не участвовал в опросе).

Нехватка жилья и проблемы с общественным транспортом в Стокгольме больше, чем в большинстве европейских больших городов.

Такие крупные европейские города, как Стамбул, Лондон и Париж находятся на местах намного ниже в списке, а на последнем месте - столица Греции Афины.

Решающую роль в ощущениях жителей больших городов сыграл финансовый кризис. Чем дальше на север или на запад, тем больше жители довольны своим городом проживания, если сравнивать с югом или странами восточной части Евросоюза.

В таких городах юга Европы, как Неаполь, Палермо в Италии, или Марсель во Франции, жители считают, что проблемы перевешивают. Результаты в этих городах, включая Рим, значительного ниже, чем они были в 2006, т.е. до кризиса.

Доминирующей проблемой южной и восточной Европе является безработица. В большинстве городов среди проблемных секторов называют здравоохранение, вне зависимости от экономического положения города в целом.

В октябре 2013 года количество запросов, связанных с арендой отпускной недвижимости в Испании, выросло на 7%. Это говорит о том, что, несмотря на кризис, этот вид съема жилья остается популярным. В основном запросы поступали из Великобритании, Италии и Испании.

Такие результаты показало исследование, проведенное порталом Homelidays. Об этом сообщает портал Noticia.ru.

Значительнее всего, по данным исследования, выросла популярность Тенерифе – число поисковых запросов, связанных с островом, увеличилось на 32% по сравнению с октябрем прошедшего года. За ним следуют Малага (27%), Майорка (19%) и Коста-Брава (7%).

Тем временем спрос на отдых в Мадриде, Севилье и Барселоне упал на 17%, 7% и 4% соответственно. Это снижение было обусловлено уменьшением интенсивности потока иностранных туристов.

В целом же увеличение популярности отпускной аренды в Испании объясняется в первую очередь интересом британских клиентов: число запросов выросло на 42% по сравнению с прошлым годом. Испанцы и итальянцы также внесли свой вклад в улучшение статистики – среди них число запросов выросло на 15% и 5% соответственно.

Лура Ривера-Касарес, коммерческий директор Homelidays в Испании, рассказывает: «Как иностранные, так и местные туристы по-прежнему считают, что Испания – идеальное отпускное направление». По ее словам, осенью существует спрос на «хороший климат, широкое предложение и доступные цены». С этой точки зрения Балеарские и Канарские острова, а также южное побережье Испании вызывают наибольший интерес со стороны туристов, так как отвечают всем этим запросам.

Отметим, что аренда жилья для отдыха в Испании в кризис подешевела на 30%.

Константин Кушнарев из компании "NaMoreDom Real Estate" отмечает, что наши соотечественники, выбирая жилье в аренду для отдыха, интересуются в основном регионами Коста-Брава и Коста-Дорада: "Что касается стоимости аренды апартаментов, то она зависит от сезона, от местоположения объекта и других факторов".

Правительство Японии рассматривает возможность смягчения визового режима для иностранцев, изучающих японскую кухню, сообщает телекомпания NHK.

По данным телекомпании, власти могут смягчить режим для тех, кто изучал приготовление блюд японской кухни и хочет пройти стажировку в ресторанах Японии. По закону, иностранцы, обучавшиеся приготовлению местных блюд, не имеют права работать в японских ресторанах в стране, если их стаж меньше десяти лет.

Рассматриваемые правительством меры предусматривают, что получившие образование по специальности "японская кухня" иностранцы смогут в течение двух лет работать и стажироваться в ресторанах страны.

Как ожидается, в декабре будет удовлетворено ходатайство японского правительства о включении японской кухни в мировое нематериальное наследие ЮНЕСКО, куда уже включены французская и средиземноморская (испанская, итальянская, греческая, марокканская) кухни, а также кухня Мексики. От Японии в нематериальное наследие мировой культуры включено искусство театров Кабуки и Но. Кроме того, 17 памятников национальной культуры и природы Японии были признаны мировым наследием ЮНЕСКО. Ксения Нака.

В период с 7 по 9 ноября 2013 г. в Марокко прошла 2-ая международная выставка предприятий пищевой промышленности “MAFEX-2013”.

В мероприятии приняли участие около 100 компаний из 12 стран. Представлены были продукты питания, упаковочные материалы и оборудование для их производства, профессиональная техника и оборудование для предприятий пищевой промышленности и общественного питания, оборудование для уборки производственных помещений и т.д.

Крупнейшие экспозиции представили Китай, Турция и Германия. Кроме того, в выставке приняли участие фирмы из Марокко, Италии, Испании, Великобритании, Португалии, Туниса и других стран.

Более подробная информация о мероприятии доступна на официальном сайте: www.mafex-morocco.com.

ОБАМА ЗАЯВИЛ О НЕАКТУАЛЬНОСТИ САНКЦИЙ ПРОТИВ КУБЫ

Эмбарго было введено более 50 лет назад

Президент США Барак Обама сказал, что готов пересмотреть санкции против Кубы, сообщает Reuters. Американский лидер считает, что странам нужно выйти на новый уровень общения.

По мнению главы Соединенных Штатов, эмбарго утратило актуальность. "Имейте в виду: когда Кастро пришел к власти, я только родился, и ошибочно считать, что та же политика, которую мы вели в 1961 году, возымеет аналогичный эффект сейчас, в эпоху Интернета, Google и мировой торговли", - отметил он.

Санкции были введены в 1960-х: таким образом Штаты рассчитывали свергнуть коммунистический строй в стране. В октябре 2013 года отменить торгово-экономическую блокаду попросили 188 стран, а прежде на этом настаивал и Папа Римский Бенедикт XVI. Также сообщалось, что ущерб от эмбарго составил 1,126 трлн долларов, причем оно распространялось на медикаменты и оборудование, которое поставлялось гаванскому детскому онкологическому центру.

Мировой рынок стали: 31 октября – 7 ноября 2013 г.

Обстановка на мировом рынке стали продолжает оставаться относительно стабильной. Меткомпаниям удалось остановить понижение котировок, а некоторые из них предпринимают определенные усилия для роста, но, как правило, эти попытки повышения не поддерживаются потребителями, которые все еще надеются на получение новых скидок от поставщиков во второй половине ноября. Увеличение стоимости сталепродукции наблюдается в последнее время только на рынке длинномерного проката, но там оно обусловлено, скорее, подорожанием сырья.

Полуфабрикаты

Подорожание металлолома в Турции помогло меткомпаниям из СНГ продолжить повышение экспортных котировок на полуфабрикаты. В начале ноября поставки заготовок осуществлялись не менее чем по $505/т FOB, причем, при заключении некоторых сделок с турецкими и египетскими потребителями стоимость этой продукции могла превышать отметку $510/т.

Наибольшую активность проявляли в последнее время турецкие компании. На их рынке заготовки подорожали до $530-545/т EXW, так что прокатчики охотно приобретали украинскую и российскую продукцию по $525-535/т CFR. Кроме того, сообщалось о поставках полуфабрикатов из СНГ в Саудовскую Аравию, страны Северной Африки и Леванта.

Отсутствует на рынке пока только Иран. В конце октября местные компании приобретали казахстанские заготовки по $530/т CFR, но в ноябре новых сделок на этом направлении не было. Правда, иранские компании в небольших количествах приобретали китайскую и индийскую продукцию, поступающую в порты юга страны по $550-560/т.

При заключении декабрьских контрактов металлурги из СНГ, очевидно, рассчитывают на увеличение стоимости заготовок до $510/т FOB и выше, но добиться нового подъема будет сложно. На турецком рынке металлолома падает покупательская активность, а региональный рынок длинномерного проката склонен к стагнации.

В Восточной Азии заготовки в последнее время тоже возросли в цене. Корейские и тайванские компании котируют продукцию в интервале $540-550/т CFR при поставках в страны Юго-Восточной Азии, прибавив до $10/тпо сравнению с концом октября. Аналогичным образом подорожал материал российского и вьетнамского производства, достигнувший $530-535/т.

Правда, реальных сделок по новым ценам пока практически нет. Этому препятствует демпинг со стороны китайских компаний, которые предлагают заготовки по $510-520/т с поставкой в декабре. При этом, китайцы, чтобы избежать уплаты 25%-ной экспортной пошлины, выдают полуфабрикаты за готовый сортовой прокат.

На рынке товарных слябов начало нового месяца не принесло каких-либо заметных изменений. Торговые обороты низкие из-за разрыва в ценах спроса и предложения. Особенно это свойственно Тайваню, где местные прокатчики отказываются приобретать слябы дороже $480/т CFR, а российские экспортеры не намерены снижать цены до менее $470-480/т FOB.

Конструкционная сталь

В начале ноября турецким производителям длинномерного проката, наконец, удалось повысить котировки, частично компенсировав резкое подорожание металлолома. Толчком для этого послужила активизация внутреннего рынка благодаря наметившейся в конце октября активизации строительной отрасли. Цены на арматуру в Турции за последнюю декаду прибавили до $10/т и сейчас находятся в интервале $590-610/т EXW.

При экспорте турецкие компании выставляют предложения по арматуре на уровне $590-605/т FOB, а некоторые компании пытаются добиться даже $610/т FOB и более. Трейдеры характеризуют спрос как достаточно высокий – особенно, со стороны Ирака, Ливана и Йемена. Тем не менее, они вынуждены признавать, что при заключении реальных сделок котировки, как правило, не превышают $600/т CFR, а чаще всего составляют $585-595/т FOB. Повышению сопротивляются, прежде всего, покупатели из Саудовской Аравии и ОАЭ, где длинномерный прокат недавно значительно подешевел. Кроме того, сказывается сокращение объема поставок в США, где продолжается антидемпинговое расследование против турецкой арматуры.

Производители из стран СНГ пока не в состоянии добиться повышения. Стоимость украинской арматуры при поставках в страны Ближнего Востока по-прежнему находится в пределах $570-575/т FOB, а катанка варьирует между $560 и $580/т. В начале ноября в регионе снова подешевел китайский длинномерный прокат, опустившийся до $535-545/т CFR, но эти цены, скорее всего, представляют собой крайнюю точку спада. В начале ноября китайцы повысили экспортные котировки на катанку и арматуру, в среднем, на $5/тпо сравнению с предыдущим месяцем.

В Европе в ноябре прибавил в цене металлолом, что непосредственно отразилось на стоимости длинномерного проката, подорожавшего, в среднем, на 5-10 евро за т. Арматура в Германии и восточноевропейских странах снова вышла на уровень 490-515 евро/тCPT. В то же время, реальный спрос остается низким и теперь уже вряд ли возрастет до весны.

Листовая сталь

Ноябрь начался для китайских производителей стали с первой значимой положительной коррекции за последние два с половиной месяца. Внутренний спрос на плоский прокат несколько оживился, и хотя проблема перепроизводства стали в стране остается исключительно актуальной, настроения участников рынка все-таки немного изменились к лучшему. Предполагается, что котировки на листовую сталь прошли через крайнюю точку спада и ниже уже не опустятся.

В то же время, экспортные цены на китайские г/к рулоны пока на прежнем уровне – $525-535/т FOB, однако толстолистовая сталь за последнюю неделю прибавила порядка $5 за т. Трейдеры отмечают и повышение интереса к закупкам китайской и индийской продукции со стороны покупателей в странах Юго-Восточной Азии, что также дает надежду на прекращение спада. Правда, поставщики из Японии, Кореи и Тайваня пока не усматривают изменений к лучшему. Спрос на их продукцию все еще минимальный, а цены не превышают $545-560/т FOB по декабрьским контрактам.

Не наблюдается роста активности и в странах Ближнего Востока. Местные дистрибуторы обладают достаточными запасами, а реальный спрос в последнее время наблюдается, в основном, со стороны трубопрокатной отрасли. Производители из СНГ пока вне рынка, готовя предложения на декабрь, хотя в конце октября сообщалось о продажах украинских ноябрьских г/к рулонов в страны Персидского залива по $555-565/т CFR.

В Турции цены стабилизировались на отметке $575/т EXW. По мнению местных аналитиков, рассчитывать на их повышение в обозримом будущем сложно. Поэтому и экспортерам из СНГ, скорее всего, не удастся поднять котировки по декабрьским контрактам. К тому же, в конце октября – начале ноября появились новые предложения для Турции со стороны итальянской Riva, готовой продавать г/к рулоны всего по $560-570/т CFR, т.е. менее чем по 400 евро/т FOB. При этом, продукция из Италии, в отличие украинской и российской, не облагается в Турции импортными пошлинами.

На европейском рынке плоского проката котировки в начале ноября не изменились по сравнению с концом прошлого месяца. Спад не завершился только на рынке толстолистовой стали, подешевевшей за последнюю неделю на 5-10 евро за т. Цены на материал коммерческого качества варьируют от менее 450 евро/т EXW в Италии до 490-520 евро/т EXW в Германии и странах Восточной Европы. Кроме того, сообщается о поставках индийского и китайского толстого листа по 430-440 евро/т CFR. Г/к рулоны европейского производства по-прежнему варьируют между 420 и 460-465 евро/т EXW.

Специальные сорта стали

По прогнозу британской консалтинговой компании MEPS, мировое производство в текущем году прибавит 2,9% и достигнет 36,4 млн. т, а в 2014 г. прибавит еще 4,1%, установив новый рекорд на отметке 37,9 млн. т. При этом, если практически весь рост 2013 г. обеспечит один Китай, то в будущем году ожидается небольшая прибавка в США и некоторых азиатских странах.

Тем временем, на мировом рынке нержавеющей стали не происходит значимых ценовых изменений. Все ведущие азиатские компании объявили о сохранении котировок на ноябрь. Точно так же и европейские металлурги не смогли компенсировать снижение доплаты за легирующие элементы в ноябре повышением базовых цен. Как признают поставщики, спрос на нержавеющую сталь в регионе вряд ли возрастет до января.

Металлолом

Цены на металлолом в Турции достигли пика. Местные сталелитейные компании к началу ноября, в основном, завершили процесс пополнения запасов и резко снизили активность. В то же время, поставщики не намерены отступать. Стоимость основных сортов лома прибавила в ноябре порядка 10-15 евро/т в Европе и до $25/т в США, так что экспортеры сохраняют прежний уровень котировок. К тому же, на рынке начинается зимний подъем, вызванный ограниченным объемом сборов в холодное время года.

Цены на американский материал HMS № 1&2 (80:20), как и в конце октября, достигают в Турции $395-400/т CFR, аналогичное сырье европейского происхождения котируется на уроне около $390/т. В конце октября турецкие компании также приобретали российский и румынский лом 3А по $380-385/т и украинский материал по $370/т. Эти предложения также сохраняют силу несмотря на ослабление спроса.

В Азии немного активизировались в последние дни корейские покупатели, заключившие несколько крупных сделок с поставщиками из Японии и России. При этом, цены на японский материал Н2, как правило, составляли не более $355/т FOB, хотя сейчас трейдеры запрашивают за него $360/т FOB и выше, а российский металлолом продавался в Корею по $380-385/т CFR.

Котировки на американский лом в регионе в ноябре стабилизировались, но японские компании все еще настроены на продолжение роста, поскольку внутренний рынок по-прежнему находится на подъеме.

Виктор Тарнавский

Весь мир > Металлургия, горнодобыча > ugmk.info, 8 ноября 2013 > № 976695 Виктор Тарнавский

Инновационные решения и автоматизация процессов деревообработки - в центре внимания экспертов Woodex

С 26 по 29 ноября 2013 года в Москве, в МВЦ "Крокус Экспо" состоится 13-я Международная выставка оборудования и технологий деревообрабатывающей промышленности Woodex. Организатор этого мероприятия - международная выставочная компания MVK в составе группы компаний ITE, лидера рынка выставочных услуг России.

Woodex по праву считается одной из самых престижных выставок деревообрабатывающей отрасли в России, на которой ведущие российские и зарубежные производители, дистрибьюторы и дилеры оборудования для лесопромышленного комплекса представляют свои новинки. Выставка проводится раз в двагода и собирает на своей площадке специалистов отрасли из разных регионов страны, ближнего и дальнего зарубежья. В 2013 году площадь выставочной экспозиции Woodex увеличилась на 15% по сравнению с показателями 2011 года и составляет 29000 кв. метров.

На выставке будутпредставлены шесть тематических разделов:

- Техника для лесозаготовки и транспортировки леса

- Машины, оборудование, инструмент и технические приборы

- Лесопродукция: пиломатериалы, плитные материалы, фанера,листы, щиты

- Химическая продукция: лаки, краски, клеи, смолы, полироли, средства пропитки

- Поверхности: панели композитные, шпон, кромочные материалы,плёнки, пластики

- Энергосбережение и экология

Участниками Woodex 2013 станут более 430 компаний из 27 стран мира, среди которых: Biesse, SCM Group, Griggio SpA, Ormamacchine S.p.A., Homag Gus GmbH, Altendorf Wilhelm Gmbh&Co. KG, Wintersteiger, Schelling Anlagen GmbH, Paul Ott GmbH, Felder KG, Akzo Nobel, "МДМ Техно", "Интервесп", Sky Duna, "Биржа технологий", ассоциация "КАМИ", "Дюкон НПФ" и другие. Свои национальные экспозиции представят шесть европейских государств - Испания, Италия, Германия, Франция, Дания, Чехия, а также Китай.

На стенде компании Ormamacchine S.p.A. посетители смогут ознакомиться соборудованием для прессования панелей из древесины: от классического массива, с использованием новейших достижений в области сборки, до его производных.

Итальянский производитель Pagnoni Impianti продемонстрирует оборудование, предназначенное для первичной обработки древесины и для мебельного производства.

Компания Akzo Nobel представит полный спектр лакокрасочных и клеевых систем, включая новую прозрачную антипиреновую систему итальянского завода ICLA, предназначенную для отделки мебели и интерьеров тех помещений, где предъявляются повышенные требования к огнезащите.

Немецкая компания Gre Con продемонстрируетинновационные разработки в области искрогашения и новинки измерительной аппаратуры. Новинки кромкооблицовочного оборудования можно будет посмотреть на стенде компании HOLZ-HER, лидера своего сектора.

Ежегодно ведущие специалисты отрасли встречаются на выставке, чтобы обсудить главные темы в сфередеревообработки в рамках деловой программы.

26 ноября состоится конференция "Топливные гранулы, брикеты и щепа: производство, сбыт, потребление". В центре внимания участников встречи - тенденции в области потребления биотоплива в России и за рубежом, перспективы экспорта биотоплива и ситуация на внутреннем рынке.

27 ноября - конференция "OSB в России: производство, сбыт, потребление". Специалисты отрасли обсудят основные тенденции на мировом рынке OSB, принципы организации сбыта OSB на внутреннем рынке в России и многое другое.

28 ноября в рамках конференция "Инновационные продукты из клееной древесины в строительстве" пройдет открытое заседание рабочей группы ЦНИИ строительных конструкций имени В.А. Кучеренко по разработке норм и стандартов в области деревянных конструкций, на котором будут обсуждаться первые редакции восьми межгосударственных стандартов.

Для бесплатного посещения выставки специалисты могут получить электронный билет на сайте www.woodexpo.ru.

Выставка Woodex проводится при поддержке Министерства промышленности и торговли Российской Федерации, Министерства природных ресурсов и экологии Российской Федерации (Федерального агентства лесного хозяйства России), Торгово-промышленной палаты Российской Федерации, департамента науки, промышленной политики и предпринимательства города Москвы, Европейской федерации производителей деревообрабатывающего оборудования EUMABOIS.

С 19 по 22 ноября в Тегеранском выставочном центре будет проводиться 12-ая международная выставка животноводства и птицеводства, в которой примут участие около 400 отечественных и зарубежных компаний.

На выставке будут представлены техника и оборудование для животноводческих и птицеводческих хозяйств, оборудование для предприятий перерабатывающей промышленности и молокозаводов, различная животноводческая и птицеводческая продукция, корма и кормовые добавки, ветеринарные препараты и вакцины и др.

Количество участников выставки выросло примерно на 35% по сравнению с прошлогодней выставкой, и в ней примут участие компании из таких стран, как Германия, Китай, Турция, Франция, Бельгия, Малайзия, Швейцария, Австрия, Южная Корея и Италия.

Выставку животноводства и птицеводства должны посетить четыре торговые делегации из стран Средней Азии и Персидского залива, члены которых в ходе осмотра выставочных павильонов проведут переговоры с иранскими предпринимателями и производителями.

В рамках выставки планируется провести ряд специализированных совещаний и учебных семинаров.

Верховная Рада Украины приняла законопроект № 0037 "О ратификации соглашения между Кабинетом министров Украины и правительством Итальянской Республики о торговом судоходстве". За соответствующее решение проголосовал 321 народный депутат.

Соглашение предусматривает, что каждая сторона договора предоставляет судам, которые эксплуатируются национальными судоходными компаниями другой стороны, в своих портах такое же отношение, как и к судам под национальным флагом. Это предполагает свободный доступ в порты; уплату пошлин и тарифов, а также оплату услуг порта; портовые сборы и налоги; использование портового оборудования для загрузки и разгрузки; использование портового оборудования и услуг для загрузки и разгрузки отходов; посадка и высадка пассажиров, членов экипажа и загрузка и разгрузка грузов.

Что касается сборов за якорную стоянку, использование маяков и морских сигналов и т.п., судами, которые несут флаг государств договаривающихся сторон, будет гарантироваться национальное отношение.

МЕКСИКАНСКОЙ АВИАКОМПАНИИ INTERJET ДОСТАВЛЕН ТРЕТИЙ SUKHOI SUPERJET 100

Самолет накануне приземлился в аэропорту мексиканского города Толука

Третий самолет Sukhoi Superjet 100 передан мексиканской авиакомпании Interjet. Об этом говорится в сообщении ЗАО "Гражданские самолеты Сухого". Самолет накануне приземлился в аэропорту мексиканского города Толука.

Сначала самолет выкатили из ангара компании SuperJet International в итальянской Венеции. Это было сделано после завершения кастомизации и подписания акта технической приемки. Затем самолет с бортовым номером XA-JLV вылетел перегоночным рейсом из аэропорта Венеции Марко Поло в Толуку. По пути лайнер выполнил технические посадки в Кефлавике (Исландия) и Бангоре (штат Мэн, США).

Первые два Sukhoi Superjet 100 в настоящее находятся в эксплуатации у авиакомпании Interjet. Они подтверждают эксплуатационную надежность более чем 99%, уточняет компания. Лайнеры демонстрируют среднесуточный налет 9 часов. Четвертый самолет для Interjet c номером производителя 95036 сейчас находится в стадии завершения кастомизации в ангаре SuperJet International в Италии.

Sukhoi Superjet 100 (SSJ100) - современный региональный самолет, разработанный и построенный компанией ЗАО "Гражданские самолеты Сухого" в партнерстве с итальянской фирмой Alenia Aermacchi. Самолет построен с использованием новейших западных технологий и систем в сочетании с высокими стандартами комфорта в сегменте на 100 мест. Interjet заказал 20 самолетов Sukhoi Superjet 100, а также 10 опционов с компоновкой на 93 пассажирских места.

Встреча с заведующими кафедрами конституционно-правовых дисциплин

Во встрече, состоявшейся в преддверии 20-летия Конституции России, приняли участие преподаватели и исследователи из более чем двух десятков вузов и академических институтов.

В.ПУТИН: Дорогие друзья, добрый день.Мы встречаемся с вами в преддверии 20-летия принятия Конституции Российской Федерации. Не буду вам, конституционалистам, правоведам, учёным, преподавателям права, рассказывать о том, насколько важен для общества, для любого государства Основной закон, насколько важна его стабильность, сбалансированность. Любой закон, в том числе и Основной закон любой страны, всегда является в определённой степени результатом компромисса, достигнутого в обществе. Но Основной закон отличает то, что он претендует на то, чтобы быть самым стабильным из всех принимаемых законов. Хотя, как мы с вами хорошо знаем, закон не только в момент его принятия, но и в момент разработки уже устаревает. Очень бы хотелось надеяться, что наш Основной закон, наша Конституция, будет актуальным не только на время принятия и не только через 20 лет, но и на более длительную перспективу.

Возникает вопрос, за счёт чего. За счёт работы Конституционного Суда, который в ходе своей практической работы даёт толкование отдельным положениям Конституции, придаёт ей так называемую живинку, связь с жизнью, приспосабливает её к конкретным правоотношениям.

В этой связи хотел бы обратить внимание не только здесь собравшихся, но и, поскольку нас увидят миллионы людей через средства массовой информации, на то, что именно ваша работа является весьма значительной с точки зрения выверенности тех решений, которые принимает Конституционный Суд. Я исхожу из того, что он опирается в том числе и на ваши идеи, на ваши разработки, на ваши исследования.

И конечно, очень хотелось бы, чтобы основные положения Конституции внедрялись в общественное сознание и воспринимались обществом как важнейший элемент стабильного развития нашего государства.

Символы государства, к которым в известной степени относится и Конституция, чрезвычайно важны. Кстати говоря, хочу вас проинформировать, я вчера подписал законопроект и внёс его в Государственную Думу – о более широком использовании таких символов, как государственный флаг, гимн. Исхожу из того, что более широкое его применение, во всяком случае в учебных заведениях, будет способствовать воспитанию патриотизма, особенно у молодого поколения, будет обращать наших граждан при прослушивании гимна, при поднятии государственного флага не только к самим символам, но и к патриотическим чувствам.

Это то, что мне хотелось бы сказать вначале. И я с удовольствием послушаю вас, ваше мнение о том, как у нас развивается конституционный процесс и что нам нужно сделать дополнительно, чтобы страна чувствовала себя более уверенно и стабильно на основе этого Основного закона.

У нас есть те, кто хотел бы высказаться. Фадеев Владимир Иванович, заведующий кафедрой конституционного и муниципального права Московской государственной юридической академии. Прошу Вас.В.ФАДЕЕВ: Уважаемый Владимир Владимирович!

Позвольте прежде всего выразить Вам нашу признательность, я думаю, мои коллеги поддержат меня в этом, за уникальную возможность встретиться с Вами и высказать наши мысли, наши суждения, наши предложения о конституционном развитии России, о Конституции, об обеспечении её стабильности и её развития.

Наша встреча проходит в преддверии большого события в жизни нашего государства – 20-летия, как Вы уже сказали, Конституции Российской Федерации. И очень знаменательно, что глава государства встречается с заведующими кафедрами конституционного права. Это действительно уникальное событие. История современной России и, я думаю, история нашей страны вообще не знает подобного случая. Поэтому огромное Вам спасибо.

На нашей встрече присутствуют конституционалисты, представляющие практически всю нашу страну, разные её регионы, специалисты по основным направлениям науки отечественного и зарубежного конституционного права. И мы в своей практической деятельности постоянно, ежедневно обращаемся по всему блоку конституционно-правовых вопросов. Поэтому каждый из нас, конечно же, готов, я думаю, поделиться своими суждениями, мыслями, предложениями о развитии нашей Конституции, о её реализации.

Хотел бы привлечь Ваше внимание к некоторым вопросам. Во-первых, это проблема реализации Конституции, проблема реализации её принципов и норм. Приведу два примера. Если мы обратимся к статье 132 Конституции, то она содержит положения, которые, по существу, до сих пор не реализованы.

Речь идёт о том, что органы местного самоуправления в соответствии с Конституцией, в соответствии с этой статьёй осуществляют самостоятельно (подчёркиваю, Конституция говорит) охрану общественного порядка, но в настоящее время охрану общественного порядка обеспечивает в основном полиция. Хотя в развитие Конституции законодательство о местном самоуправлении начиная с 1995 года предусматривает создание муниципальной милиции, но её нет, нет федерального закона о её статусе. В связи с тем, что усилилась ответственность местных властей за состояние законности, правопорядка на своей территории, я думаю, что вопрос о создании муниципальной милиции приобретает очень важное значение и мог бы быть предметом обсуждения, может быть, даже на заседании Государственного совета совместно с Советом по развитию местного самоуправления при Президенте Российской Федерации. Необходимо, видимо, что-то уже делать с этой проблемой, потому что в законе о местном самоуправлении институт муниципальной милиции предусмотрен, но он не функционирует, не создан. Поэтому либо надо её создавать, либо отказаться тогда от этой формы обеспечения охраны общественного порядка. Но тогда, может быть, придётся внести некоторую корректировку в статью 132 и уточнить, что органы местного самоуправления, скажем, участвуют в осуществлении охраны общественного порядка, и законодатель обеспечит формы такого участия.

Второй пример – это вопрос о конституционном регулировании Федерального Собрания Российской Федерации. Давно выдвигается предложение принять специальный федеральный конституционный закон о Федеральном Собрании. Мне кажется, что с таким предложением трудно согласиться. Дело в том, что, на мой взгляд, Конституция определяет конституционный статус Федерального Собрания. И поэтому не случайно в Конституции отсутствует указание на необходимость принятия федерального конституционного закона о Федеральном Собрании, тем более что сама Конституция говорит о том, что палаты самостоятельно определяют организацию своей работы, и гарантией этого являются регламенты, которые они принимают.

Дело также ещё состоит и в том, что это не забывчивость конституционного законодателя, – мне кажется, это его принципиальная позиция. Поэтому правовое регулирование Федерального Собрания Российской Федерации, на мой взгляд, должно осуществляться федеральными законами, которые регулируют отдельные стороны организации и деятельности, что мы с вами сегодня и имеем.

Вторая проблема, на которой я хотел бы остановиться, – это проблема качества законов, проблема стабильности и последовательности законодательства. К сожалению, законы, на мой взгляд, утрачивают во многом свою стратегическую направленность и стабильность.

Взять опять же закон о местном самоуправлении. Если мы сравним ныне действующую редакцию и первоначальную, то увидим следующее. Вначале за городскими, сельскими поселениями признавались 22 вопроса местного значения, то есть те вопросы, за которые они несут ответственность. Сейчас число этих вопросов возросло практически до 40. Ни о какой стабильности в решении вопросов местного значения, правового регулирования речи быть не может.

Порядок формирования Совета Федерации изменялся многократно. К сожалению, на сегодняшний день, наверное, оптимальный вариант так и не найден.

Законодательство должно устанавливать и стабильные основы политической жизни. Законодательная позиция в этой сфере не должна уподобляться, так сказать, маятнику, когда законодатель переходит из одной крайности в другую.

Приведу пример с политическими партиями, всем известный. Если в 90-е годы у нас были десятки политических партий, которые участвовали в выборах, потом путём законодательного регулирования они увеличились. Были выборы, когда участвовало всего семь политических партий, а сегодня снова созданы условия для создания множества заведомо слабых политических партий. И в связи с этим встаёт вопрос: должна же быть какая-то политическая стратегия развития нашей политической жизни. Необходимо ли искусственно форсировать развитие многопартийности, признавая за политическими партиями право выдвигать кандидатов, точнее списки кандидатов, на выборах, на всех практически выборах, которые у нас проходят? Может быть, пойти другим путём? Может быть, альтернативой является и создание, функционирование объединений типа Всероссийского народного фронта?

Для России партия в 500 человек, я думаю, не будет выглядеть в глазах общества реальной политической силой. В своё время убрали графу «Против всех». Сейчас предлагается вновь её вернуть. Она, конечно, важный индикатор доверия населения к власти, но вместе с тем, на мой взгляд, всё-таки основное предназначение выборов – это создание органов власти, а вот отношение к власти – для этого есть и социологические опросы. Мне кажется, что эта графа несёт в себе какой-то анархический элемент и даже разрушительный в какой-то степени элемент, нежели созидательный. И тем более шараханье, я бы сказал, из одной крайности в другую здесь тоже проявляется.

И в заключение я хотел бы обратить внимание на два вопроса. Проблема использования зарубежного опыта. У нас иногда либо чрезмерно увлекаются этим, либо резко отрицательно к этому относятся. Я думаю, что истина где-то посередине. Мне кажется, что сама Конституция показывает, что зарубежный конституционный опыт (Конституция впитала в себя многие принципы европейского конституционализма) может успешно применяться и у нас, тем более конституционные принципы пускают корни в нашу систему российского права. Вы уже упомянули Конституционный Суд, который играет важную роль в конституционализации всех отраслей права.

И последний вопрос – это вопрос о соотнесении решений международных судов с Конституцией России. Я лично согласен с той позицией, которая нашла обоснование у нас в литературе и согласно которой Россия имеет суверенное право выполнять решения международных судов таким образом, чтобы не были нарушены и буква, и дух Конституции.

Спасибо большое.

В.ПУТИН: Спасибо. Я чувствую, скучно нам не будет. Несмотря на такое большое количество людей, мы сразу попадаем в болевые точки.

Я позволю себе очень коротко прокомментировать некоторые вещи. Начнём с последнего. Соотношение решений иностранных судов с нашими законами, с Конституцией. Я полностью с Вами согласен. Всё-таки приоритет должен быть у нашей Конституции. И это не только наша с вами позиция, практически во всех странах мира это применяется. Недавние решения властей Великобритании как раз об этом и говорят: что бы там ни принималось, если эти решения не соответствуют конституции Великобритании, они не применяются на их территории. Вот и мы так должны поступать.

Конечно, мы должны исполнять свои международные обязательства. Это ясно, но всё-таки приоритет Конституции должен быть безусловным. Все остальные законы, если есть соответствующие международные соглашения, ратифицированные парламентом (мы знаем, что приоритет в данном случае отдаётся этим ратифицированным соглашениям), не должны подписываться, если они противоречат Конституции. Вот в чём всё дело. Это принципиальная вещь.

В.ФАДЕЕВ: Есть одна проблема.

В.ПУТИН: Я думаю, что проблем больше, но принцип должен быть вот такой.

Теперь по поводу Закона о муниципальной милиции. Конечно, Вы правы, статья 132 об этом как раз и говорит. Здесь две проблемы – их тоже больше, но две основные.

Первая – финансовая. У муниципалитетов просто недостаточно собственных источников финансирования. И с этим, кстати говоря, связана и определённая нестабильность в определении объёма полномочий муниципалитетов. Потому что часть полномочий, безусловно, эффективно может решаться только на муниципальном уровне, но у них недостаточно собственных источников финансирования для осуществления этих полномочий, поэтому и происходит вот такая постоянная работа, связанная с тем, чтобы совместить эти две составляющие, – собственно, источники и объём тех полномочий, которые не выполняют. Конечно, довести это до совершенства очень сложно, но, безусловно, будем к этому стремиться.

Что касается другой составляющей, второй и, на мой взгляд, весьма важной – вопросов безопасности. Совсем ещё недавно – мы очень быстро забываем всё нехорошее, но это нормально, человеческий мозг так устроен: он всё нехорошее старается выбросить и забыть, – мы помним, что совсем недавно происходило у нас на Кавказе. В этих условиях передать на уровень муниципалитетов функции защиты правопорядка с наделением соответствующих местных подразделений полномочиями и табельным оружием – это сложная штука. Хотя, безусловно, является правильным то, что только на местах люди могут навести соответствующий порядок, но для этого должны быть созданы определённые условия. Они сейчас в принципе создаются, а может быть, даже сказать можно поточнее, практически созданы. Значит, остаётся одна главная проблема – это финансирование. Но над этим, безусловно, надо думать. И я согласен с вами в том, что или нужно нам подумать о формулировках статьи 132, либо её исполнять, это правда, безусловно.

Ну и качество законов. Здесь тоже, конечно, не поспоришь, оно оставляет желать лучшего. Именно поэтому мы внедряем в практику работы нулевое чтение, выкладываем в интернете проекты законов. Но, безусловно, здесь хочу вернуться к тому, с чего начал, безусловно, позиция научного сообщества, ваша позиция, особенно по вопросам конституционного права, крайне важна и должна учитываться законодателем в практической работе применительно уже не к конституционным законам, а ко всему объёму законодательства. Любой принимаемый в России законодательный акт должен соответствовать Основному Закону – Конституции страны, это, безусловно, так.

Я не буду дальше растекаться мыслью по древу, так у нас время всё убежит. Спасибо большое.

Пожалуйста, Овсепян Жанна Иосифовна.

Ж.ОВСЕПЯН: Спасибо.

Уважаемый Владимир Владимирович!

Прежде всего, я хочу Вас проинформировать, что 11–12 октября этого года в Южном федеральном университете совместно с Общественной палатой Ростовской области и Правительством Ростовской области была проведена международная конференция, посвящённая юбилею Конституции. Она транслировалась по трём региональным каналам. И я, как председатель оргкомитета конференции, хочу Вас поблагодарить за приветственную телеграмму поддержки, которая была направлена в адрес международной конференции, и вот ксерокс одной публикации по этому поводу в одной из наших региональных газет.

Вы совершенно справедливо обратили внимание на то, что демократический потенциал Конституции очень велик, и нам предстоит ещё многое проделать для того, чтобы наиболее полно осуществить и реализовать эти демократические положения.

Хочу также обратить ваше внимание, и это понятно, что одной из ключевых проблем является проблема подготовки юридических кадров государствоведческого профиля. Мы знаем, что от того, каким образом, на основе каких процедур, какого качества кадры готовятся в государстве, зависит перспектива государства. Не случайно в своё время, ещё в советский период, позволю себе напомнить, в Конституциях того советского периода эта важная функция была возложена на Коммунистическую партию, руководящую и направляющую силу, то есть она руководила всей этой кадровой политикой. Сегодня в связи с тем, что есть принцип разделения властей, в контексте этого принципа на совершенно иных основах осуществляется кадровая политика – на основе демократических процедур.

Что касается вузовской системы, то наша задача заключается в том, чтобы готовить кадры на качественном уровне и в том объёме, в котором есть государственный заказ. Но вот качество подготовки юридических кадров государствоведческого профиля, конечно, во многом зависит от того, в какой степени мы привносим в учебный процесс научно-исследовательские подходы. То есть каждого студента мы должны постараться научить, прежде всего, методам научного познания. Почему? Не для того, чтобы он обязательно занимался наукой, а для того, чтобы он в своей практической деятельности использовал навыки аналитического подхода и достаточно глубоко проникал в суть тех или иных явлений.

В этой связи я хотела бы обратить ваше внимание на то, что очень актуальной является проблема вузовской, университетской науки и её развития. И, в частности, я ещё раз перечитала накануне встречи закон «Об образовании в Российской Федерации», новый закон, и обратила внимание на то, что в статье 47, где говорится о правах педагогических работников, сказано о том, что они имеют право на осуществление научной, научно-технической и другой творческой деятельности. И у меня возник такой вопрос: а правильно ли, чтобы в федеральном законе вот эта самая функция была сформулирована именно как право? Мне кажется, что это должна быть обязанность, это должен быть очень важный показатель соответствующего уровня педагога вузовской системы. Если он сам не владеет этим должным образом и не занимается этим, он не сможет обеспечить творческий с использованием всех методов и системного, и функционального анализа, и компаративистики учебный процесс, а следовательно, подготовку специалистов.

Второе положение. Я хотела бы, уважаемый Владимир Владимирович, обратить Ваше внимание на то, что на сегодняшний день в научных исследованиях, в большой науке возник некий перекос государственного внимания в направлении к отраслям частного права. Напомню, что в начале 90-х годов были изданы указы Президента относительно создания Исследовательского центра частного права при Президенте Российской Федерации. Но для того, чтобы всё-таки этот перекос устранить, а, мне кажется, это актуально, поскольку речь идёт о двух парных категориях: отрасли публичного и частного права, – актуальным является создание центра публичного права при Президенте Российской Федерации, который мог бы обеспечить повышение влияния конституционно-правовой науки, иных государствоведческих отраслей на государствоведческую практику и каким-то образом на образование. То есть спектр (его функций) здесь мог бы быть достаточно высоким, разнообразным.

Далее, третье положение, на которое я хотела бы обратить Ваше внимание, – это вопросы конституционной культуры. Вы совершенно справедливо обратили внимание на то, что необходимо формировать уважительное отношение к символам Российского государства. Это действительно очень важно, и это одна из первоочередных идей формирования конституционной культуры.

Конечно, конституционная культура – это знание Конституции, это повышение квалификации и юристов, и неюристов в части знаний по конституционному праву. В этой связи, мне кажется, было бы небесполезным для всех уровней власти, в том числе, может быть, и для нас тоже, постоянно повышать свою квалификацию по вопросам конституционного права. Уважаемые министры, и депутаты, и члены президентской Администрации, наверное, были бы заинтересованы в том, чтобы повышать свои знания по конституционному праву. Это должно быть одним из показателей их должностной квалификации.

На мой взгляд, вопросами организации работы по повышению квалификации в конституционном праве, по знанию Конституции могли бы заниматься такие учреждения, как Министерство юстиции, Ассоциация юристов, Министерство образования, общество «Знание», – для массового обучения Конституции, популяризации Конституции и знания Конституции. Почему? Потому что Конституция, как мы знаем, – это отрасль права, которая имеет межотраслевой охват, и первичное знание о праве даёт именно знание Конституции.

И в этом контексте я хотела бы обратить ваше внимание и на употребление иноязычных терминов. При всём уважении к нашим коллегам в зарубежных странах и учреждениях, тем не менее я хотела бы обратить внимание на то, что у нас довольно часто употребляются такие иноязычные термины, которые в конституционном тексте отсутствуют. Например, понятие «сенат», понятие «сенатор» или понятие «импичмент» и так далее. Причём речь идёт не о том, что иногда проскальзывает. Я замечаю, по телевидению (а ведь это очень широкая аудитория, которая всё воспринимает) многократно, раз восемь уважаемый ведущий, очень уважаемый, действительно высокий профессионал в своём деле, употребляет понятие «сенатор». Но понятие «сенатор» употребляется, допустим, в конституции Соединённых Штатов, в конституции Италии; понятие «сенат» – в конституциях США, Франции, Италии; понятие «импичмент» – в конституциях США, Индии и некоторых стран. В тексте российской Конституции этих понятий нет. А первый шаг к конституционной культуре заключается, мне кажется, в том, чтобы овладеть конституционной терминологией.

И буквально три проблемы, касающиеся собственно российской государственности. Прежде всего есть, конечно, резервы для совершенствования деятельности всех институтов власти, всех ветвей власти. Буквально отдельные тезисы.

Относительно совершенствования законодательного процесса. Мне кажется, актуальной является проблема совершенствования процедур осуществления законодательной инициативы субъектами Российской Федерации в сфере законотворчества по вопросам совместного ведения Российской Федерации и субъектов (статья 72 Конституции). Есть проблемы, можно было бы и конкретно говорить, образный пример, когда субъекты Российской Федерации выходили с законодательной инициативой относительного того, чтобы запретить сдачу лома цветных металлов, потому что на практике это приводит к тому, что все коммуникации и разного рода институции просто приходят в негодность из-за того, что граждане, желая пополнить свой бюджет, вторгаются в эти системы. Но тем не менее эта законодательная инициатива субъектов так и не состоялась, по моим данным.

Второй вопрос. Кстати, это и шаг на пути к тому, чтобы укрепить действие конституционного принципа федерализма – учёт мнения субъектов Российской Федерации во втором чтении по законопроекту в Государственной Думе. Насколько мне известно, поскольку я эксперт в парламенте, складывается такая ситуация, когда недостаточно учитываются заключения субъектов Федерации по законопроектам, которые приходят на обсуждение во втором чтении. Допустим, на нулевой стадии Совет Государственной Думы, направляя на первое чтение, параллельно за 30 дней направляет субъектам на просмотр и дачу заключения по этому законопроекту по вопросам совместного ведения. Затем в период между первым и вторым чтением тоже есть возможность у субъектов дать своё заключение по этим законопроектам. Но ведь в период между первым и вторым чтением вносится огромное количество поправок разного рода учреждениями, допустим Правительством или другими, депутатами, и их может быть огромное число, этих поправок. Как раз к завершению вот этого 30-дневного срока, когда возможно реагирование со стороны субъектов Федерации, субъектам, которые не к концу 30-дневного срока, а через 10 дней после направления им по итогам первого чтения этого законопроекта уже отреагировали, после того как они представили эти заключения, поступает, допустим, огромный пакет поправок, например, от Правительства. То есть субъекты Федерации, с одной стороны, отреагировали, но они отреагировали до огромного пакета поправок. Получается, что их мнение не учтено. Если, допустим, в законопроекте было первично 100 статей, а поправок 200, а поправки увеличивают в разы – допустим, в два-три раза – первичные объёмы, то получается, что вот эти 200 новых поправок не учтены в заключениях, поступивших от субъектов Федерации.

Мне кажется, что это недопустимо, потому что подчас меняется концепция закона в результате огромного числа поправок. В таких ситуациях, очевидно, более целесообразно было бы всё-таки возвращать из второго чтения в первое чтение для того, чтобы и субъекты Федерации, и все другие участники законопроекта смогли отреагировать на эти поправки.

Ну и последнее. Точнее, ещё одно пожелание, касающееся уже функционирования исполнительной власти. Мы знаем, что законы могут быть реализованы только в том случае, если они обеспечены подзаконными актами. В этой связи на исполнительную власть возлагается очень важная миссия – своевременно и оперативно отреагировать. Мы знаем известный закон о дачных амнистиях, закон о монетизации, которые не были своевременно обеспечены необходимыми подзаконными актами, и в результате очень многие граждане обращались с вопросами, как же, собственно, эти законы осуществить. Это проблема.

И последнее – это соотношение юридической силы решений Европейского Суда и Конституционного Суда. Одна из таких больных тем на сегодня – функционирование судебной власти. Я хочу обратить Ваше внимание в этой связи на Устав Организации Объединённых Наций, где многократно звучит тема о том, что международное сообщество уважает суверенитет каждого государства, уважает Конституцию и основные законы этого государства. Соответственно, исходя из этого, необходимо подходить к разрешению той ситуации, которая сложилась. Конечно, совершенно справедливо, я согласна с Вами, что необходимо исполнять решения Европейского Суда. Но относительно того, как именно должно быть осуществлено это исполнение для того, чтобы это не было вторжением в суверенитет государства, здесь действительно есть основание и науке подумать, ну и, конечно, институтам власти.

Спасибо.

В.ПУТИН: Здесь решение-то достаточно простое. При ратификации всегда возможны оговорки, вот и всё, защищающие именно то, о чём Вы сказали, – суверенитет. Об этом просто заранее нужно подумать. Это абсолютно нормальная практика, здесь нет ничего запредельного.

Что касается центра публичного права и Центра частного права, я бы попросил коллегу прокомментировать. У нас когда был создан Центр частного права?

Л.БРЫЧЁВА: Центр частного права у нас создан, если мне память не изменяет, где-то в 90-е годы.

РЕПЛИКА: В 1992 году.

Л.БРЫЧЁВА: В 1992-м, совершенно справедливо. Он существует до сего дня, находится в Администрации Президента, то есть в комплексе зданий на Старой площади, и занимается научной деятельностью. Кроме того, осуществляет обучение.

В.ПУТИН: Ну и наверняка это было связано с потребностями в широком смысле этого слова – потребностями рынка труда.

В.ПОЛЯНСКИЙ: Здесь вопрос в формировании мышления. Есть так называемое публично-правовое мышление и частно-правовое мышление. Вот тот крен, который в настоящее время действительно имеется в этой области, вредит именно формированию публично-правового мышления, и даже у судей. У нас большинство в советское время понимали так, что есть частные отношения. Ещё в начале 90-х годов, когда приходили представители власти в суд, то их спрашивали: вы как зарегистрированы? Это как раз вот рецидив частно-правового мышления.

А ведь Конституция – вот достаточно поменять всего одно слово, и полностью будет меняться и само мышление, но только не сейчас это нужно делать. Если не будет там понятия частной собственности, а будет личная собственность, – всё поменяется абсолютно. Но раз уж там это есть, то тогда мы должны обеспечить баланс воспитания публично-правового мышления. И вот создание такого центра может помочь этому.

В.ПУТИН: Я с Вами не спорю – больше того, я с Вами полностью согласен. Просто это не отменяет того, что я сказал. Потому что в начале 90-х годов, когда мы переходили, условно говоря, от хозяйственного права к истинно гражданско-правовым отношениям, тогда было очень востребовано вот это направление самой юридической мысли. Но, конечно, эти дисбалансы никому не нужны. Вы правы, нужно подумать над этим, это верно.

А что касается законодательного процесса, я думаю, он действительно нуждается в совершенствовании. И Жанна Иосифовна правильно сказала: когда поступают поправки из регионов, если закон требует мнения регионов Российской Федерации, а потом они убиваются, эти поправки, нормотворческой деятельностью Правительства, то тогда они не имеют смысла. Но надо подумать над самим ходом этого процесса.

Ну а что касается подзаконных актов, это само собой разумеется. Эта проблема характерна не только для нас, не только для России, не только для российского нормотворчества, но и для всех стран в большей или меньшей степени – у нас, может быть, в большей. Это существенные вещи. Ещё когда я работал в Правительстве, совсем недавно, мы о чём договорились тогда, и соответствующие решения были приняты: перед тем как принять закон, Правительство должно было разработать уже практически всю базу подзаконных актов, и, как только закон принимается, сразу эта база должна быть реализована в соответствующих постановлениях Правительства. Я надеюсь, что и сейчас эта практика будет продолжена. Конечно, она нуждается в совершенствовании.

Теперь по поводу злоупотребления иностранными терминами. Вы знаете, это мне отчасти напоминает злоупотребление рекламой на иностранном языке. Те, кто злоупотребляет иностранными терминами, полагают, видимо, что это автоматически причисляет их к некой более высокой и более цивилизованной касте, принадлежность к которой делает их более значимыми, а их идеи и суждения – более основательными. На самом деле это свидетельствует только об одном – об их неуверенности в себе и слабости как минимум профессиональной. Но это большая работа, требующая внимания и со стороны общественности, и со стороны научного сообщества, ну и, конечно, со стороны государственных органов.

Пожалуйста, Сурен Адибекович.

С.АВАКЬЯН: Спасибо большое.

Я – воспитанник Московского университета и большую часть жизни там обитаю, поэтому очень признателен за то, что Вы пригласили, скажем широко, преподавателей конституционного права.

В МГУ уже ходит такая рабочая информация, что Вы в начале декабря можете посетить юридический факультет МГУ. Мы были бы очень рады этой встрече.

Вы сказали, начиная нашу встречу, что мы представляем собой соответствующее сообщество. Вы знаете, это абсолютно правильно, мы действительно сообщество конституционалистов. Более того, мы даже юридически оформлены, у нас есть Ассоциация конституционалистов России. Могу сказать как председатель этой ассоциации, что мы далеко не востребованы. Здесь Вы тоже верно сказали. Мы не востребованы, нас не приглашают, с нами не советуются. Вернее, это делают, но не настолько часто, насколько мы могли бы быть полезны.

Я хотел бы также обратить ваше внимание на то, что в Государственной Думе есть Комитет по конституционному законодательству. Длиннее название, но главное, что есть эти слова. В Совете Федерации тоже есть Комитет по конституционному законодательству. При Вас есть три совета правового профиля, но нет совета по конституционному законодательству. Я бы хотел Вам высказать такое пожелание: может быть, помимо того, что здесь говорили о центре публичного права, создать совет по совершенствованию конституционных основ российского общества и государства – естественно, при Президенте Российской Федерации.

Вообще, я хотел бы высказать такое сетование, что в Администрации Президента нет соответствующего мозгового центра по вопросам конституционализма. Не могу не обратить Ваше внимание на то, что Первый заместитель Руководителя Администрации, присутствующий здесь коллега Володин является доктором юридических наук по конституционному праву, но как-то мы особо это не ощущаем. Может быть, этот намёк будет принят. Это первое.

Второе. Вы знаете, поскольку мы приглашены как преподаватели конституционно-правовых дисциплин, я хотел бы высказать обеспокоенность тем, что сейчас происходит с преподаванием конституционного права. Сокращается количество часов, какие-то появляются указания, которые больше превращают учебный процесс в процесс составления бумаг, программ, отчётов и так далее. Такие дисциплины, о которых здесь говорили, как «Конституционное право зарубежных стран», «Муниципальное право», либо переводятся на так называемый факультативный цикл, либо вообще выбрасываются из программ, в то время как без конституционного права – не потому, что это преувеличение, а потому, что это правда, – нельзя представить настоящего образованного юриста.

Кроме того, всё-таки давайте исходить из моментов конституционно формальных. Местное самоуправление обозначено в главе первой Конституции как, следовательно, один из принципов нашего конституционного строя, и с этим надо считаться. Мы заинтересованы в том, чтобы это были высококвалифицированные юристы. Мы сейчас стараемся давать им образование с элементами уже не только иностранного конституционного права, но и того, чтобы они это могли и слушать, и использовать в жизни на соответствующих иностранных языках. Поэтому это вызывает у нас очень большую озабоченность. Хотелось бы, чтобы к этому вопросу, к этой проблеме было бы привлечено наше всеобщее внимание.

Кстати, я хочу сказать одновременно, что мы в себе различаем учёных и педагогов. Как учёные, как научные работники мы позволяем себе достаточно большое количество критических высказываний, в том числе и в адрес Конституции и органов государственной власти, но как педагоги мы держим соответствующую меру и не превращаем преподавание в рассмотрение только лишь каких-то зацепок. Должно быть объективное, полноценное преподавание конституционного права и рассказ о достоинствах Конституции.

Теперь что касается Конституции, её стабильности, – Вы призвали нас об этом тоже говорить. Вы знаете, я бы предложил различать стабильность Конституции и стабильность конституционного строя. Нам необходимо думать о стабильности конституционного строя. Можно констатировать, что такая стабильность у нас уже существует. Следовательно, наши шаги на будущее должны быть связаны с тем, чтобы конституционный строй был ещё более прочным, чтобы он укреплялся.

Что касается самого, так сказать, конституционного текста, мне думается, что нельзя его рассматривать как нечто неприкосновенное. Я уже высказывал такие предложения и хочу ещё раз сказать, что какие-то конституционные реформы мы могли бы, это такое пожелание, наметить и провести в ближайшее время.

О каких конституционных реформах идёт речь? Во-первых, я думаю, что надо посмотреть на текст Конституции. Говоря о поправках к Конституции, сама Конституция ничего не говорит о том, можно ли включить в Конституцию новую главу. Если она не говорит – следовательно, и не запрещает. И можно было бы вполне включить в Конституцию новую главу (это одно из направлений реформы), посвящённую конституционным основам общества в России. И в этом плане дополнение Конституции главой 2.1 было бы хорошим шагом.

Кстати говоря, закон о поправках, у нас такой существует, нужно подкорректировать, в том числе и позволить поправки выразить в виде отдельных глав – дополнений к Конституции, исключить из этого закона положения о так называемых согласованных поправках, тогда это позволит нам более глобально подойти к процессу конституционного реформирования.

Если мы будем считать, что этого недостаточно, тогда нужно попросить Конституционный Суд, чтобы он дал толкование поправке. Я уверен, что Конституционный Суд укажет в своём толковании, что поправка может выражаться не только в трактовке того, что находится в главах третьей и восьмой Конституции, но и в каких-то дополнениях к Конституции, если в этом есть необходимость.

Итак, первое направление реформ – это всё-таки общество.

Второе направление реформ, по моему мнению, – это федеративное устройство Российской Федерации.

Я в одном субъекте Российской Федерации беседовал с заместителем председателя правительства: уже введён такой заместитель председателя, который курирует взаимоотношения с подразделениями федеральных органов, находящихся на территории данной республики, данного субъекта Российской Федерации.

Сколько таких подразделений? 48. То есть, понимаете, федеративное государство, где 48 подразделений центра находятся на данной территории. Отсюда, может быть – в силу своего консерватизма, может быть – в силу того, что не всё в прошлом было плохо, и забывать это не надо, я исхожу из того, что такие понятия, которые были раньше, как принцип двойного подчинения, как принцип демократического централизма – естественно, в новом виде – могут быть применены и сегодня. Эта централизация будет сочетаться с самостоятельностью мест, это можно сделать.

Далее. Мне кажется, что реформы заслуживают и те части Конституции, которые обращены к федеральным органам. Будет мне позволительно сказать, Владимир Владимирович, сидя справа от Вас, что совсем не помешало бы включение в Конституцию статьи о том, что Президент Российской Федерации несёт конституционно-правовую ответственность в соответствии с настоящей Конституцией и законами Российской Федерации. Это просто было бы элегантное конституционно-правовое регулирование. Увидели бы и учёные, и граждане нашей страны, что Президент находится в русле общих тенденций современного развития конституционно-правовой ответственности и конституционного права.

Такая реформа могла бы затронуть и Федеральное Собрание. Я не к тому говорю, что нам нужен закон отдельный о Федеральном Собрании, а к тому, что вообще надо подумать о путях обеспечения более согласованной совместной работы палат российского парламента.

Я также полагаю, что реформа федеральных органов могла бы затронуть несколько и Правительство Российской Федерации в плане его ответственности, в том числе ответственности как Правительства в целом, так и отдельных членов Правительства, поскольку сегодня Государственная Дума не имеет права выразить недоверие отдельному министру или отдельному члену Правительства. Это вполне можно было бы сделать.

И последнее, что мне хотелось бы сказать, высказать в качестве своего пожелания. Я очень осторожно отношусь к понятию, которое сегодня распространено, – это понятие «живая конституция». Живая конституция – это то, что может обесценить саму по себе нашу письменную Конституцию. Нам нужно думать о её ценности и поэтому посредством всяких таких живых мероприятий не допускать того, чтобы положения Конституции ставились под сомнение.

В 2012 году посредством реформирования федерального закона о публичных мероприятиях, о манифестациях в этот закон навключали такие положения, что реально право на манифестации ставится под сомнение, а оно отражено в Конституции.

То есть если в этом плане мы будем очень бережно относиться к Конституции, то достаточно того, как Вы справедливо сказали, чтобы единым центром её толкования был и оставался Конституционный Суд Российской Федерации, но не так, чтобы законодатель посредством корректирования подконституционных актов ставил нас перед реальностью – и мы будем думать, какая это реальность, нужна нам или нет подобная реальность, и потом приходится её опять же корректировать и вносить соответствующие изменения. Думается, что в этом плане какие-то конституционные реформы были бы желательны, и от этого наше общество, по моему мнению, выиграет.

Спасибо.

В.ПУТИН: Спасибо большое.

Безусловно, ни один закон, конституционный закон тем более, простой закон не должен противоречить ни букве, ни духу Конституции. Для этого, собственно, у нас существует Конституционный Суд, который должен принять решение по поводу того, противоречит это или не противоречит.

Я со многим, из того, что Вы здесь сказали, полностью согласен. Но всё-таки вопрос стабильности Конституции, о котором Вы сами только что сказали, на мой взгляд, напрямую связан и с её текстом. Иначе мне не очень понятно, как мы сможем обеспечить стабильность не только текста, но и стабильность, как Вы совершенно правильно сказали, конституционного строя. Это, может быть, мне непонятно, потому что я сижу слева от Вас, но, во всяком случае, сразу как-то с этим не могу согласиться. Во всяком случае мы с Вами на одном языке говорим и знаем, что там, где два юриста, там как минимум три, а то и четыре мнения, поэтому, может быть, сразу и трудно согласиться.

Тем не менее эта дискуссия полезна, она должна быть предметом обсуждения. И, если в конечном итоге это обсуждение приведёт к тому, что количество вот этих предложений перейдёт в соответствующее качество, ясно будет, что общество созрело для каких-то изменений серьёзных в текст, ну, наверное, можно и на это пойти.

Но, мне кажется, к этому нужно относиться очень осторожно. Потому что, как соотносится конституционный строй и сам текст, что такое будет тогда конституционная стабильность, как мы будем смотреть на стабильность конституционного строя, если будем менять сам текст, я с трудом это себе представляю. То есть это можно делать, но крайне аккуратно и не спеша, поправки можно вносить. Но, мне думается, то, что у нас есть этот стабильный текст, к которому мы подходим очень аккуратно, – чрезвычайно важная вещь.

И он, мы даже сами не осознаём этого, вселяет определённую уверенность в том, что у нас вот эта стабильность будет сохраняться.

Ж.ОВСЕПЯН: Американцы 200 лет уже не меняют свою Конституцию.

В.ПОЛЯНСКИЙ: Это не совсем так. Они уже 27 поправок имеют и очень существенных.

РЕПЛИКА: Ну за двести-то лет!

В.ПОЛЯНСКИЙ: За 200 лет, но они были настолько существенные, что, по сути-то, во многом изменяли механизм власти.

В.ПУТИН: Да-да. То, что мы сейчас говорим на эту тему, это очень хорошо, и мы должны поблагодарить нашего коллегу Сурена Адибековича за то, что он нам дал пищу, толчок для такой дискуссии. Но я хочу сразу, чтобы была ясна моя позиция. Думать над этим можно и нужно, шаги какие-то можно, наверное, предпринимать, но делать это нужно крайне аккуратно.

Пожалуйста.

В.НЕВИНСКИЙ: Владимир Владимирович, я доверенное Ваше лицо, когда Вы были кандидатом в Президенты России. Невинский Валерий Валентинович, Алтай.

У нас дискуссия о науке конституционного права по поводу той позиции, которую Сурен Адибекович занимает, ведётся очень давно. Пожалуй, с 1993 года она и ведётся.

У нас есть ещё другая категория ? преобразование Конституции. Сурен Адибекович категорически против, и Георг Еллинек для него, естественно, не пример в этом отношении. Но часть юристов считает, что преобразование Конституции ? это нормальный процесс, который не разрушает Конституцию.

Вопрос о живой конституции, к сожалению, мы его восприняли опять же из американской политологии и американского права, может быть, не очень удачно, но хотим мы этого либо не хотим, конституционная практика есть. Её и обычный, общий суд развивает, и наши арбитражные суды, которые сегодня ещё существуют, и, безусловно, страж Конституции ? Конституционный Суд Российской Федерации, и вся система органов государственной власти.

И здесь я бы сказал, наверное, так. В нашем сообществе три точки зрения на тот вопрос, который поднял Сурен Адибекович.

Одна точка зрения ? вообще не вносить изменения в Конституцию. Конституция внутри имеет три вида механизмов обеспечения её стабильности, и, главное, она позволяет саморазвиваться ей.

Вторая точка зрения ? разрушить всё то, что есть у нас, начиная с четвёртой… Понятно, четвёртая, пятая, шестая главы ? перекрутить. И ориентир, в общем-то, даже не на форму правления идёт, а на форму политического режима. В наших учебниках по конституционному праву России вы не найдёте главу «Форма политического режима в Российской Федерации». Возьмём учебник по конституционному праву зарубежных стран ? самостоятельная глава. Теория государства и права, чему мы студентов учим, специалистов в области права, то же самое, содержит такой раздел. Мы этот вопрос обходим стороной, потому что он прямо опять же выходит на вопрос о стабильности не только текста Конституции, но и, собственно, конституционного строя, о чём Сурен Адибекович говорил.

Ну и есть ещё такая половинчатая точка зрения, срединная, как Вы сейчас говорили: неспешно, постепенно, отдельные фрагменты. Вот что касается затронутого моим коллегой, моим другом хорошим, Суреном Адибековичем, о включении, как я Вас понимаю, главы 2.1 «Конституционные основы гражданского общества». Я хотел бы напомнить, первая половина 1993 года прошла в дискуссиях в нашем сообществе, ещё перед принятием Конституции. Конституционная комиссия предлагала такой вариант. Ну и что же там было в этих пяти главах, которые посвящены тому вопросу, как Вы говорите? Философия сплошная. Есть ведь пример, когда основы правового положения личности, сформулированные в тексте Конституции, они и есть одновременно система норм Конституции, которая фиксирует основы гражданского общества, то есть те же самые конституционные основы общественных отношений.

И я всё же, прошу прощения, хотел бы вопрос самоуправления затронуть. Он болезненный для нас, Владимир Владимирович. Самоуправление не идёт в России, не идёт ни в том варианте, который был у нас в 90?91-м годах, ни в том варианте, который появился в последующем, 95-м году. И по тем реформам или изменениям, которые сейчас готовятся двумя правительственными комиссиями во главе с Хлопониным и Козаком ? они где-то полтора года уже работают в этом направлении, ? пока что ясности, во всяком случае, через средства массовой информации не дают.

Я являюсь членом различных рабочих групп. Хочу сказать, наверное, и все мои коллеги на практике принимают участие, то есть мы не кабинетные черви, мы постоянно с Вами, с властью, с экономикой функционируем. И мы видим: либо нам вообще отказаться от местного самоуправления в том смысле, как в отдельных европейских странах, или, как не совсем понятно нами прочитано, в Европейской хартии о местном самоуправлении, и воспользоваться тем, что Сурен Адибекович предлагает, о двойном подчинении и так далее, и к демократическому централизму перейти; либо нам какой-то уровень оставить самоуправленческим тогда, поселенческий уровень, может быть, оставить.

В.ПУТИН: Таких муниципалитетов, как у нас, по-моему, нигде нет. Миллионники муниципалитеты.

В.НЕВИНСКИЙ: Совершенно верно.

Я в этом году, в начале февраля, был в итальянском парламенте, мы с ними беседовали по поводу того, как у них организовано. Я им объясняю, что у нас район ? так сложилось, может быть, уже два столетия так существует ? базовое производство, но управленческая единица. А у них поселение, и таких проблем они, конечно, не испытывают.

Я думаю, что, может быть, и третий вариант тогда использовать. Нам ничего не даст новое разграничение полномочий между этими тремя уровнями. Конечно, проблема в финансовых ресурсах. Но даже если дать сегодня муниципалитету много денег, перевернуть наоборот: 84 процента им дать, оставить 2 процента федералам, а 14 процентов ? региону, как сегодня, во всяком случае, по статистике, ситуация не изменится.

В.ПУТИН: Изменится. Армию содержать точно не сможем. Правда. Что вы смеётесь? Так и будет: это самые большие расходы. И образование, и армия, и многие другие сферы деятельности государства, за которые Федерация отвечает, они просто прекратят своё существование.

В.НЕВИНСКИЙ: У меня просьба большая. Конечно, ещё раз возвратиться к этой проблеме. Она не только муниципалов касается, она жизни человека касается, его семьи, на местах.

Спасибо.

В.ПУТИН: Я полностью с Вами согласен. Чувствуется, что Вы, конечно, занимаетесь практикой. Это сразу видно. Но всё-таки разграничить как-то надо, без этого не обойтись. Этот баланс должен быть найден.

Но я не очень понял, честно говоря, Сурена Адибековича по поводу демократического централизма, федеративного устройства и того, что уже 48 органов федеральной власти в регионах находятся. В чём предложение заключается? Или идея?

С.АВАКЬЯН: Когда Невинский слышит меня, ему всегда хочется мне возразить.

В.ПУТИН: Начинается!

С.АВАКЬЯН: Владимир Владимирович, я ведь взрослый человек и понимаю, что те предложения, которые я вношу, они непростые. Но речь идёт о том, что надо самим себе честно сказать: у нас общество может существовать на базе тех норм, которые сейчас есть в Конституции, или необходимы ещё дополнительные нормы? Я исхожу из того, что они не помешают, эти дополнительные нормы.

Есть два варианта. Когда я готовился к встрече, думал, есть ещё и такой вариант, чтобы по аналогии с той концепцией, которую Вы утвердили по государственной национальной политике, применить такую же практику и принять концепцию развития общества ? я, кстати, говорил, не «общества», а «общества и государства» ? в России. То есть мы вообще должны исходить из того, что в обществе сегодняшняя структура такова, когда к формированию органов власти, к решению всех проблем допускаются политические партии, а другие организации в этом не принимают участия. Вообще-то нужно подумать: почему так?

Фадеев правильно сказал, что вообще-то общественные движения, они должны быть такой же ведущей силой в обществе и тоже предлагать свои решения. Почему мы должны им отказывать в этом? Ведь достаточно для этого в законе о политических партиях исключить норму о том, что только партии участвуют в выдвижении кандидатов в органы государственной власти.

В.ПУТИН: Согласились. Но для этого не нужно вносить изменения в Конституцию.

С.АВАКЬЯН: Нет, но понимаете, я же сказал, что возможны разные варианты.

Теперь что касается Федерации. Федерация требует всё-таки какого-то определения, что делает центр, что делают субъекты. И дело не только в деньгах. Наверное, после того как будет это определено, и деньги как-то иначе будут распределяться. Естественно, что армию необходимо финансировать.

В.ПУТИН: Вы предлагаете зафиксировать это распределение прав и обязанностей прямо в Конституции?

С.АВАКЬЯН: Вы понимаете, конечно, этого не может быть в Конституции, но ничего не решает и закон 1999 года, где назвали 76, по-моему, позиций о том, какие полномочия относятся к ведению субъектов. На самом деле они были и остались, их просто перечислили и сказали, что эти полномочия они решают за счёт собственных средств. Это не выход из положения. Мы должны определиться: если федеральный орган создает свою структуру на территории субъекта, то этот орган должен вписаться в гамму власти субъекта. Есть один путь ? когда это будет федеральный орган, есть другой путь ? когда это будет орган субъекта, находящийся в двойном подчинении, то есть когда над ним есть ещё и федеральный орган. Так было в советский период, кстати говоря. От этого только улучшается качество работы, я это имел в виду.

В.ПУТИН: Вы знаете, по факту многие так и функционируют, имея в виду необходимые согласования назначения руководителей.

С.АВАКЬЯН: Да, Вы издали указ от 2 июля 2005 года, где предусмотрели такое согласование. Оно предусматривается не по всем кандидатурам, а по так называемым стратегическим. Но это всё-таки хорошее решение.

В.ПУТИН: Спасибо большое. Вопросы очень важные и требуют, конечно, глубокого осмысления. Спасибо, что Вы их затронули.

Пожалуйста, Цалиев Александр Михайлович.

А.ЦАЛИЕВ: Спасибо, Президент Российской Федерации.

В этот юбилейный для Конституции год Российская Федерация, все мы, естественно, более внимательно и чаще анализируем многие принципиальные положения Конституции. И чаще всего оцениваем значительную ценность важных принципиальных положений нашей Конституции. Конечно, идеальных документов вообще не бывает в природе. Я извиняюсь, Библию писали пророки и апостолы ? и то есть разные толкования Библии.

А что касается Конституции, её всё-таки писали обычные, земные люди, разработчики проекта Конституции, поэтому надо эти вещи понимать. Надо сказать, вообще идеального документа, существующего в истории человечества, не бывает. Это первое, что я хотел сказать.

Я считаю, что к числу фундаментальных норм, которые закреплены в действующей Конституции, относится характеристика России как федеративного государства, о чём сказано уже в статье 1. Принципы федеративного устройства предусмотрены и в статье 5, и в главе 3 «Федеративное устройство».

Федеративный характер Российской Федерации обуславливается историческими, национально-культурными, конфессиональными и иными особенностями проживающих в ней народов. Безусловно, Конституция в значительной мере способствует развитию федеративных отношений и их совершенствованию.

Вместе с тем российский федерализм, на мой взгляд, не означает аморфности государственных связей и её составных частей. Российская Федерация представляет собой единое государство в государственно-правовом и в международно-правовом отношениях, важнейшим принципом существования которого является суверенитет, территориальная целостность и неприкосновенность границ. Эти принципиальные конституционные положения не декларативные нормы, а реальность нашей политико-правовой жизни, хотя, как мы знаем, было немало попыток отодвинуть нас, одну из мировых держав, на задворки истории, а то и вообще стереть, уничтожить, присвоив себе место и роль европейского, даже мирового лидера.

В этой связи вспоминается достаточно красочно характеризующий исторический анекдот, когда в 1945 году на Потсдамской конференции Черчилль сказал Сталину, что ему приснился сон, что его назначили лидером всей Европы, Рузвельт сказал, что ему тоже приснился сон, что его назначили лидером всего мира. Сталин не растерялся и сказал, что ему тоже приснился сон, как будто он из них никого не назначал на эти должности.

Я так думаю, в связи со сказанным, уверен, что и Владимир Владимирович на эти должности пока никого не назначал. Я прав?

В.ПУТИН: Даже не знаю, как комментировать.

А.ЦАЛИЕВ: У Владимира Владимировича несколько другое видение, на мой взгляд, мироустройства, основанное на фундаментальных положениях действующей Конституции, а также на общепризнанных принципах и нормах международного права, международных договорах, являющихся частью нашей правовой системы. Они предполагают взаимное уважение суверенитета государств и их равноправие, равно как и народов, проживающих на земле.

Недаром Президенту Владимиру Владимировичу Путину пришлось после недавнего заявления Барака Обамы об исключительности американской нации публично напомнить о том, к каким последствиям и в политическом, и в человеческом измерении приводит возвеличивание отдельного народа или государства.

Уважаемые коллеги, как известно, суверенитет Российской Федерации распространяется на всю её территорию и является одним из важнейших условий территориальной целостности, единства Российского государства. Как юрист и представитель питерской юридической школы, позволю себе напомнить, что суверенитет, целостность и неприкосновенность территории Российской Федерации взаимосвязаны и взаимозависимы, и предполагают не только внешнеполитический, но и внутриполитический аспект. Внешнеполитический аспект суверенитета Российской Федерации в последнее время достаточно убедительно продемонстрировал Президент Российской Федерации, особенно в отношении Сирии, и в некоторых других акциях, о которых мы хорошо знаем.

Ярким подтверждением высокой оценки миролюбивой политики нашего Президента, проводимой в соответствии с конституционными нормами о статусе и полномочиях Президента России, стала инициатива в различных международных и европейских организациях выдвижения его в лауреаты Нобелевской премии. Недавно, как вы знаете, по версии одного из наиболее авторитетных, известных печатных изданий ? «Форбс», Путин был признан самым влиятельным человеком в мире.

Что же касается внутригосударственного суверенитета, то он означает, во-первых, невозможность уступки Российской Федерации, её органами и должностными лицами части территории России иностранным государствам. Во-вторых, запрет на создание и деятельность общественных объединений, цели и действия которых направлены на нарушение целостности России. И, в-третьих, налагает на органы государственной власти, прежде всего на Президента, обязанность по принятию необходимых и достаточных мер по охране суверенитета России, её независимости и государственной целостности, обороны страны и государственной безопасности. С учётом этих конституционно установленных норм, непосредственно обязывающих Президента к государственно-правовому и патриотическому поведению, удивление вызывают призывы некоторых безответственных политиков уступить часть территории России на западе, Дальнем Востоке, в Арктике иностранным государствам, которые из корыстных интересов поддерживают антиправительственные силы внутри нашей страны. Этим реформаторам, очевидно, неведомо, что территория наряду с такими составляющими, как государственная власть и народ, определяет основы существования государства и его место в мировом сообществе.

Уважаемые коллеги, я житель Северного Кавказа, поэтому меня не могут не беспокоить как указанные провокационные предложения, так и идеи отделения этого региона от Российской Федерации под предлогом решения политических, социально-политических и межнациональных проблем. В частности, председатель народно-демократического движения Широпаев недавно предложил идею заключить отдельные договоры со всеми субъектами Российской Федерации, кроме республик Северного Кавказа.

Я хочу сказать, что я, как представитель одной из этих республик, Северной Осетии, и как непосредственной участник разработки федеративного договора 92-го года, хорошо знаю, что ни одна из этих республик, ни народы этих республик никогда не ставили вопрос о расчленении России, о выходе из России. Можно сказать: а что ситуация с Чечнёй в прошлые времена? Извиняюсь, это не воля народа, а отдельные политики или политиканы, которые завербованы ? будем открытым текстом говорить ? соответствующими спецслужбами и работают на свои интересы. Это ещё не воля всего народа.

Как мы знаем, если уступим территорию Северного Кавказа, то, как говорят, свято место пусто не бывает ? нет гарантии того, что на этой территории не окажутся недружественные нам страны. И вместо того, чтобы сейчас, как говорят иногда, бегать в национальной религиозной одежде, не начнут бегать представители некоторых стран с ракетно-пусковыми установками. Так что выбор очень простой.

Наши мудрые предки, создавшие уникальную цивилизацию, объединяя нас для совместной мирной жизни, были абсолютно убеждены в том, за кем стоит историческая правда и перспектива. И именно эта вера давала им право и нравственную основу для сурового осуждения предателей своего Отечества. И в наше сложное, я бы сказал, судьбоносное время антигосударственные призывы к разделению России однозначно должны расцениваться как предательство её интересов и преследоваться по закону. Причём следует значительно ужесточить уголовную ответственность за публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности. Мы должны помнить, что Отечество ? это не только прошлое и настоящее, это и будущее наших потомков. И они рано или поздно поставят вопрос как об исторической роли своих предков, так и об их исторической ответственности.

Заканчивая, хочу сказать, что мы, россияне, получили в наследство великую державу, внесшую неоценимый вклад в мировую цивилизацию. Наш священный долг в конституционно установленных рамках бороться за её укрепление и процветание. Наша задача не только сохранить страну, но и приумножить её богатства и передать нашим поколениям такое государство, о котором бы они могли по праву сказать: «Мы гордимся своим Отечеством».

Спасибо за внимание.

В.ПУТИН: Спасибо.

Я позволю себе два слова сказать, и вот о чём. Вы сказали: «Российский федерализм не означает аморфности государственной власти» ? это абсолютно точно. На что хотел бы обратить Ваше внимание, что Вы, безусловно, и так знаете, все это знают, это как бы общее место, но об этом редко говорят. В мире много федераций, скажем, одна из классических ? Федеративная Республика Германии, она так и называется «Федеративная Республика». Штаты, по сути дела, ? это тоже федеративное государство с большими полномочиями у конкретных субъектов, федерации, у штата, собственно говоря. Отличительной особенностью, важнейшей особенностью нашей федерации является то, что у нас этносы, проживающие на территории, привязаны к конкретным, своим собственным территориям. Здесь есть и плюсы, есть и угрозы, и всем нам нужно постоянно думать о том, как наилучшим образом использовать эти преимущества, и как купировать те угрозы, о которых я упоминал. И это в значительной степени должно быть ? я к вам обращаюсь напрямую, даже жёстко, ? вашей обязанностью. Я прошу вас об этом думать постоянно и предлагать решения, это чрезвычайно важная вещь, может быть, одна из ключевых вообще, в укреплении, становлении, развитии нашей государственности. Чрезвычайно важная вещь. Как эти вещи сочетаются?

Мы помним историю Российского государства, как она развивалась, помним, как складывалась государственность, как в советские времена был сделан переход от национально-культурной автономии, по сути говоря, к территориальной. И это нововведения, которые были оформлены соответствующими решениями после 1917 года под хорошим, естественно, предлогом. И всё это так красиво звучит, всем нравится. Повторяю, здесь есть и большие плюсы, но есть и угрозы, и об этом нельзя забывать.

Естественно, всё, что касается любых попыток отторгнуть от нас какие-то территории, они антиконституционны, незаконны и должны преследоваться по действующему закону. Это безусловно. Должны быть только соответствующие правовые оценки, здесь не должно быть никакой практики «охоты на ведьм», разумеется, но оценки должны даваться, в том числе и правовые.

Ну и, конечно, идеи о том, что отделение какой бы то ни было территории должно или может привести к улучшению жизни на других, являются несостоятельными. Решение проблем, которых у нас достаточно, и миграционных, и всяких других, совершенно в другой плоскости находится. А в чём? В улучшении качества внутренней политики, экономической политики и социальной, в борьбе с коррупцией. Вот над чем нужно задуматься. А так это простые формулы: тех отделить, туда отдать ? ничего хорошего из этого не получится, только проблемы дополнительные создаст, причём такие, которые решить будет очень сложно и потребует больших усилий, а, может быть, и человеческих жертв.

В.ПОЛЯНСКИЙ: Я хотел бы высказаться относительно федерализма как идеи и как практики.

У нас и в теории, и на практике фетишизируются многие явления, в том числе из сферы политической жизни, а федерализм – это прежде всего политическое средство для решения определённых проблем.

Я вообще по природе своего мышления централист и считаю федерацию только лишь инструментальным средством решения проблем на определённом этапе. Нельзя фетишизировать федерацию, как у нас сейчас бывает, даже в некоторых официальных документах, что это лучшая форма. Она может быть лучшей на данном этапе, но она не является исключительной.

Более того, наша прежняя история доказала, что федерализм продуцирует национализм. И в современных условиях, как раз опираясь на благородные идеи в Конституции по федерализму, многие требуют того, что, собственно, и ведёт к неустойчивости нашего государства.

Поэтому на будущее, видимо, нужно и формировать ещё психологию такую, что федерализм не священная корова. Это просто тот инструмент, который на данном этапе может помочь решить многие проблемы.

Вы правильно сказали: главное, чтобы людям жилось хорошо. А всё остальное становится просто средством борьбы элит, если можно так сказать, – я против этого слова, нет у нас особых элит. Или тех, кто заинтересован в собственном благополучии и стремлении создать для себя что-то.

Поэтому вопрос этот нужно решать на уровне формирования правового сознания и политического мышления.

Кроме того, о суверенитете. Вообще, нужно исключить, с моей точки зрения, такую терминологию, как «ограниченный суверенитет». Мы, с одной стороны, говорим, что у нас суверенитет полный, а с другой стороны, применительно даже к международным отношениям где-то говорим: ну где-то ограниченный или ещё какой-то... А суверенитет ? качественное явление, не количественное. Мы должны в своей политической и правовой терминологии, видимо, использовать понятие «ограниченная компетенция», которую можем сегодня так сделать, завтра ? эдак, но оставляя у себя основное право вступать в международные договоры или другие соглашения и выходить, тем самым определять на суверенной основе перспективу отношений со всем миром, при этом сохраняя именно свой суверенитет как качественное, не ограниченное явление. Иначе все эти вестфальские идеи, которые были положены в основу понимания суверенитета, опять же работают не на Россию. Вы правильно в ряде своих выступлений и документов подчёркиваете, что Российское государство независимо во внешних вопросах. А это нужно подкреплять и терминологией. Правильно Жанна Иосифовна говорила, что мы должны адекватную терминологию использовать, нашу, российскую.

Спасибо.

В.ПУТИН: Не могу не согласиться с тем, что главная цель, смысл всей деятельности и организации государства заключается в том, чтобы обеспечить высокий уровень жизни людей, качество их жизни, причём вне зависимости от национальности, вероисповедания либо места проживания. В этой связи безусловным является то, что русский человек, скажем, по национальности, где бы он ни проживал: или в национальной республике, либо в традиционно русских территориях, – должен чувствовать себя везде комфортно, так же как и представитель национальной республики. Скажем, вторая титульная нация в нашей стране по численности ? татары, 5 миллионов человек проживает, но только около трёх, если не 2,5, только в самом Татарстане, а остальные татары проживают на всей территории Российской Федерации. И они должны себя чувствовать одинаково как в Татарстане, так и в другом месте. Это не такой простой процесс, а смыслом его всё-таки должно быть создание одинаковых условий для любого гражданина на всей территории страны. Это сложная вещь, но к этому надо стремиться.

В.ПОЛЯНСКИЙ: Национально-культурной автономии хватило бы для решения национальных проблем.

РЕПЛИКА: Это Ленин сказал.

В.ПУТИН: Когда-то большевики перешли к тому, наследниками чего мы сегодня являемся, исходя из того, что самым главным определяющим фактором любого человека является его классовая принадлежность, а не культура, не национальность, не этническая принадлежность. Вот из этого же исходили. И исходили из роли Коммунистической партии, из интернационализма, это было положено в основу и государственного устройства. Я думаю, что вы со мной согласитесь, в конечном итоге именно это было положено в основу государственного устройства нашей страны и в известной степени перекочевало к нам. А чтобы всё это красиво подать, перешли к такой форме, какую мы знаем и наследниками которой мы в значительной степени являемся.

Спасибо.

Александр Николаевич Костюков.

А.КОСТЮКОВ: Уважаемые коллеги!

Я хотел бы поддержать предложение Сурена Адибековича о создании при Президенте совета по развитию конституционного законодательства ещё и потому, что вы все хорошо знаете, что существует взаимная обусловленность конституционно-правового позитивного развития и развития экономики государства, точно так же, как существует обусловленность развития экономики и конституционно-правового развития государства. И эту обусловленность мы всё время должны учитывать при принятии важных государственных решений.

Я хотел бы сделать несколько иллюстраций. Давайте возьмём бюджетное законодательство: обычно люди не задумываются, почему бюджетный год в Российской Федерации начинается с 1 января, а ведь так не всегда было. Он стал начинаться с 1 января в 1934 году, когда Сталин провел свою бюджетную реформу, так же, как коллективизацию, индустриализацию и так далее. А до этого бюджетный год в Российской Федерации и в Советском Союзе начинался с 1 октября, и связано это было с экономическими циклами в течение года, потому что как раз к 1 октября сдавался урожай, в экономику вливались новые финансовые ресурсы, экономика шла на подъёме, именно с этого подъёма начинался новый бюджетный год. Кстати, он также начинается с 1 октября и в Соединённых Штатах Америки, и они никогда начало бюджетного года в этой части не меняли. А у нас он начинается в январе, когда все на каникулах, потом определённое количество времени выходят с этих каникул, реальное финансирование начинается во второй половине февраля, и вдруг в декабре выясняется, что ничего израсходовать не успели, и начинается бешеная гонка. Мне кажется, что здесь есть над чем подумать. Я вовсе не предлагаю тут же поменять бюджетный год и начать его с 1 октября, но подумать над этим следует, потому что здесь есть разумное зерно.

Второй момент, связанный с бюджетным законодательством. Трёхлетнее бюджетное планирование ? позитивная, безусловно, инициатива, связанная с тем, что позволяет предвидеть определённые расходы, в том числе капитального свойства, на какую-то серьёзную перспективу, планировать в том числе и серьёзные доходы. Но если мы посмотрим, как у нас функционирует трёхлетний бюджет, то мы увидим, что в него достаточно часто вносятся изменения за эти три года, причём количество изменений иногда запредельное. И трёхлетний бюджет в результате этого многочисленного количества изменений начинает терять главное свое качество ? качество нормативности. Так, может быть, нам подумать о том, чтобы всё-таки утверждать годовой бюджет, а трёхлетнее бюджетное планирование оставить в экономической плоскости? Я думаю, от этого страна точно ничего не потеряет, может быть, даже выиграет.

Теперь что касается развития налогового законодательства. Меня очень беспокоит то, что у нас страшно медленно происходит разграничение прав на землю между Российской Федерацией, субъектами Российской Федерации, муниципальными образованиями. Я тут посчитал, и по моим подсчётам получается, что для того, чтобы это разграничение осуществить, нам надо лет 150. Ощущение такое, что многовато. Мне кажется, надо подумать над теми механизмами, которые бы позволили всё-таки в качестве такого важнейшего ресурса, как земля, для развития хоть муниципалитета, хоть субъекта Федерации, хоть Российской Федерации в целом эти сроки, во-первых, сократить. Во-вторых, подумать, как сделать и другие аспекты работы с землёй более эффективными, для того чтобы земля давала отдачу. Потому что сегодня мы нормально не собираем земельный налог, а он зачисляется в доход муниципальных образований, мы сегодня слабо собираем два других поимущественных налога на юридических лиц и на физических лиц. И в этих условиях Министерство финансов инициирует налог на недвижимость. Замечательно. И что мы там соберём, когда мы нормально не научились сегодня собирать вот эти существующие на сегодняшний день имущественные налоги? Мне кажется, что, во-первых, с налогом на недвижимость точно надо подождать и сначала научиться собирать имущественные налоги и земельный налог. А во-вторых, подумать о том, как всё-таки землю запустить в реальный хозяйственный оборот, чтобы государство от этого только получало.

Ну и вопрос с регистрацией собственности. У нас ведь в государственном реестре очень много прав на собственность не зарегистрировано. А раз они не зарегистрированы, значит, мы с этой собственности не имеем никаких доходов. С этим тоже надо что-то сделать, потому что здесь есть ряд причин, почему так происходит, в том числе иногда усложнённые процедуры регистрации собственности. Это точно надо либерализовать, потому что от этого только все выигрывают.

Потом момент, связанный с налогом на доходы физических лиц. Вот у нас сегодня плоская шкала 13-процентная, знаете об этом. Где-то я прочитал, какой-то депутат в Государственной Думе внёс сейчас законопроект в качестве законодательной инициативы с прогрессивной шкалой. Я думаю, что нам не надо этого сейчас делать. Как минимум в среднесрочной перспективе нужно в части НДФЛ подержать шкалу плоской. Потому что, как только мы здесь вот этот устоявшийся на данный момент баланс нарушим, сразу же получим беготню от этого налога. Способов, как известно, достаточно много. Но прогрессивное налогообложение необходимо применять при дорогой недвижимости, при дорогих автомобилях.

Вот сейчас закон уже, по-моему, по налогообложению дорогих автомобилей принят. Правда, с моей точки зрения, депутаты слегка перестарались и там прогрессию сильно увеличили. Не надо резко делать движения, не надо сильно увеличивать прогрессию. Это можно делать постепенно, и мы получим те доходы, на которые, с одной стороны, рассчитывает государство, с другой стороны, мы получим необходимую социальную справедливость, потому что всё-таки люди богатые должны платить совершенно точно больше, чем люди, недостаточно богатые.

А теперь, Валерий Валентинович, реплика по поводу местного самоуправления. Вы уж извините, Вы с Авакьяном всё время спорите, я теперь с Вами начну спорить. Не надо раскачивать маятник, Валерий Валентинович, с местным самоуправлением. Правильно Владимир Владимирович сказал: Конституцию нужно трогать очень аккуратно. Вот в этой части её трогать точно не надо.

Потому что известна дискуссия, которая была, когда Козак руководил рабочей группой по 131-му закону, когда поспорили немецкие и русские эксперты о том, какую проблему сделать главной для регламентации в 131-м законе. Немцы сказали: территорию определить, где местное самоуправление осуществляется. Наши эксперты сказали: дать финансы местному самоуправлению. В этой дискуссии победили немцы. Территорию определили, вопросов как бы нет, всё правильно сделали, кстати. Но вопрос-то: уже сколько лет финансирования нет у местного самоуправления? Нормального финансирования нет.

Если мы посмотрим те вопросы местного значения – правильно Фадеев сказал, – сколько их есть сегодня, то даже на половину финансирования не наберётся. Всё-таки надо эту проблему решать.

Я вам честно могу сказать: возможностей масса. Просто на эту тему никто не думает. И статьи опубликованы. Вот в журнале «Местное право», последние номера возьмите за 2013 год, там достаточно большой спектр предложений указан, как это сделать, по целому ряду позиций, в том числе с точки зрения экологических, разных природоохранных платежей и так далее.

Смотрите, вот у нас до Налогового кодекса было 23 местных налоговых сбора, максимальный показатель был. На сегодняшний день Налоговый кодекс им оставил только два. Но что можно сделать за 2 местных налога: земельный и налог на имущество физических лиц? Профинансировать местное самоуправление? Это реально невозможно.

Поэтому надо смотреть. Увеличивать число налогов, конечно, не надо, но перераспределить какие-то платежи, которые самые большие у нас сегодня есть, в пользу в том числе и местного самоуправления, вполне можно. Надо эту возможность посмотреть, тем более что у нас тут бюджет на носу.

Спасибо большое.

В.ПУТИН: Спасибо большое.

Александр Николаевич, Вы, так я понимаю, против имущественного налога, который…

А.КОСТЮКОВ: Почему против? Ведь налог на землю, налог на имущество физических лиц и юридических лиц ? это те же имущественные налоги, только они сегодня отдельные. Я против совокупности на сегодняшний день. Потому что если мы эти не умеем собирать, чего мы соберём с общего налога? Я об этом.

В.ПУТИН: У Вас дача есть?

А.КОСТЮКОВ: Нет.

В.ПУТИН: А чего Вы волнуетесь?

А.КОСТЮКОВ: А я за себя вообще не волнуюсь. Я, как говорится, и на кочке проживу.

В.ПУТИН: Я шучу. На самом деле хочу вспомнить то, что сказал Александр Николаевич по поводу НДФЛ. Я с Вами согласен, тут очень аккуратненько нужно подходить. Я напомню, что, конечно, это выглядит как гораздо более справедливая форма налогообложения, когда человек, у которого бо?льшие доходы, бо?льшее имущество, больше доходов, он платит больше. Это выглядит справедливо. С точки зрения администрирования решается сложно.

И когда мы перешли к плоской шкале налогообложения, и довольно низкой, а боялись её вводить, я принимал эти решения, я помню, и мне было страшновато, потому что пугали, что резко упадут сборы в бюджет. Они резко выросли сразу, в разы, что было неожиданно даже для тех, кто настаивал на применении этой формы. Но, безусловно, мы когда-то должны будем подумать о переходе на дифференцированную шкалу. Но аккуратно здесь тоже нужно делать, я здесь не могу не согласиться с Александром Николаевичем, по отдельным направлениям мы уже фактически к этому переходим: вот дорогая машина, дорогая недвижимость и так далее. Так что будем думать над этим, но действовать аккуратно.

По поводу местного самоуправления, Александр Николаевич, не могу с Вами согласиться в том, что никто не думает над тем, как создать необходимую собственную финансовую базу местного самоуправления. Нужно идти по пути перераспределения этих финансовых возможностей, скажем, между субъектом Федерации и местным самоуправлением, только не будем забывать, что тогда нужно вместе с этими деньгами передать и полномочия. Потому что если мы «обесточим» финансовые возможности регионов, то они не смогут выполнять те большие полномочия, которые есть у них сегодня, или создавать дополнительные источники для местного самоуправления. Вы их назвали, один из источников ? это, допустим, дополнительные экологические сборы. Но как бы ни хотелось, это всё равно увеличение совокупной нагрузки, то есть по-другому это нельзя трактовать. Поэтому, соглашаясь с Вами в целом о том, что, безусловно, этому нужно уделить больше внимания и нужно более настойчиво искать разрешение этих проблем, по отдельным моментам хочу с Вами подискутировать.

Спасибо большое.

Пожалуйста, Сафина Светлана Борисовна.

С.САФИНА: Уважаемый Владимир Владимирович!

Вы в начале нашей встречи сказали о том, что Вами подписан законопроект о государственных символах, о более широком использовании нашего флага, гимна. Хочу сказать, что это очень правильное решение, очень своевременное, потому что, к сожалению, мы вынуждены признать, что есть у нас случаи в обществе неуважительного отношения к государственным символам. И я, наверное, не ошибусь, если скажу, что большая часть нашего населения не знает текста гимна, то есть мелодию, я надеюсь, конечно, все узнают, но если нужно будет спеть, здесь будут проблемы определённые. Поэтому принятие таких мер, я думаю, сейчас очень своевременно, я думаю, общество Вас очень поддержит, и это очень отрадно. Я думаю, будут позитивные результаты.

Вы также сказали, что Конституция ? в известной степени символ, своего рода символ, такой же государственный символ, и она также требует к себе уважения, знания её, обязанности соблюдать её.

Помимо этого Конституция вообще, как уже, конечно, все коллеги понимают, ? это основа для мировоззрения, это основа вообще для формирования образованного, просвещённого человека сегодня. Поэтому конституционное право как никакая другая дисциплина наделена именно такими функциями, как идеологические, воспитательные – в нашем Госстандарте даже это записано, – в силу такого её свойства формировать мировоззрение студентов.

Я хотела бы на нескольких нюансах коротко остановиться, потому что коллеги уже касались этих вопросов. По поводу преподавания конституционного права в наших вузах. И начну как раз не с юристов, то есть студентов, которые обучаются по неюридическим специальностям.

Как известно, большинство стандартов по таким специальностям не содержат дисциплины конституционное право, в лучшем случае это и есть дисциплина право, в котором конституционное право через запятую изучается наравне с другими отраслями. Я считаю, что это не совсем верно. Ведь мы получаем достаточно большой пласт молодёжи с высоким научно-техническим потенциалом, это, в общем-то, будущее наше, они являются хорошими специалистами в своей сфере, и при этом очень слабо, как показывает практика, ориентируются в основах нашего конституционного строя, плохо ориентируются в правовом статусе, государственное устройство не всегда понимают, и о системе, соответственно, органов государственной власти и местного самоуправления тоже имеют очень слабое представление.

Поэтому тут может быть такое предложение: либо как-то усилить составляющую конституционного права в имеющихся правовых дисциплинах, либо ввести отдельную дисциплину конституционное право. Надо подумать, как лучше. Но, безусловно, по студентам даже неюридических специальностей, я думаю, нужно обратить внимание на их как раз конституционное образование.

По поводу подготовки студентов-юристов тоже несколько слов хочу сказать, поддержать коллег, в частности, в усилении государственно-правового профиля. Сейчас, как известно, действующий стандарт не содержит перечня обязательных профилей, как это было раньше, когда мы готовили специалистов, и в стандарте сразу устанавливали: государственно-правовой, гражданско-правовой, уголовно-правовой и другие профили. Сейчас в стандарте профилей нет. Каждый вуз самостоятельно определяет, на своё усмотрение. На практике получается, что большинство вузов как раз почему-то обходят стороной государственно-правовой профиль. Это тоже не совсем верно, потому что это как раз пласт студентов-выпускников, которые будут востребованы на государственной и муниципальной службе, в сфере правоохранительной деятельности. А ведь как раз все эти лица будут определять политику, наши реформы, именно по ним население как раз судит вообще об эффективности государственной власти, как она вообще справляется со всеми проблемами. Поэтому упускать вот эту государственно-правовую составляющую на выпуске, я думаю, неправильно. Не хочу умалить заслуги цивилистов и других наших специалистов, но всё-таки хорошо разбирающийся в гражданском праве и в уголовном праве студент, безусловно, сначала должен знать Конституцию, смысл её, чтобы уметь эти конституционные принципы на практике применять, а потом уже, конечно, быть специалистом в своей какой-то сфере.

И совсем коротенько о поддержке конституционного права зарубежных стран. Эта дисциплина действительно изъята из перечня обязательных дисциплин. И, собственно, вуз может её включить в вариативную часть, а может и не включить, то есть это опять на усмотрение вуза ? где-то она включается, где-то не включается. Здесь тоже, в принципе, возможно два подхода, кому как приемлемо: можно за счёт конституционного права увеличить общее количество часов, включив туда изучение конституционного права зарубежных стран, либо отдельную дисциплину вернуть – конституционное право зарубежных стран. Она же раньше была в числе общих профессиональных обязательных дисциплин, очень хорошая дисциплина. То есть вот на это надо обратить внимание и как-то вернуть нам это сравнительное правоведение. Потому что понятно, что эффективно преподавать конституционное право России, не обращаясь к опыту других стран, просто немыслимо.

Хочу ещё такой нюанс отметить, вернее, привлечь внимание к проблеме повышения квалификации профессорско-преподавательского состава. Вот у нас по вновь вступившему закону в действие теперь не менее чем раз в три года преподаватель должен повышать свою квалификацию. Не знаю, ошибусь или нет, мне кажется, у нас системного подхода в этом вопросе нет. Каждый преподаватель, используя свои связи, мысли где-то, чего-то ищет, как это сделать, повысить квалификацию. Чего греха таить, часто это бывает очень формально. Мне хотелось бы, чтобы был разработан системный подход.

Конечно, это относится к преподавателям всей высшей школы, но мы сегодня говорим именно о нашей дисциплине, поэтому я, естественно, лоббирую повышение квалификации преподавателей конституционного права. Это нам очень нужно, тем более у нас есть ведущие вузы в России, и Конституционный Суд – сегодня все говорили ? прекрасная площадка для этого, можно определиться с какими-то базами и этот процесс отрегулировать.

Заканчивая, безусловно, не могу не выразить Вам благодарность за возможность говорить о наших профессиональных проблемах на таком высоком уровне вместе с Вами. Я считаю, что это такое проявление уважения к нашей профессии. Мы её все очень любим, но благодаря таким событиям ещё и понимаем, что она нужна и востребована. Это очень греет душу, вселяет оптимизм и импульс для работы.

И даже, наверное, ещё большее спасибо хочу Вам сказать просто как гражданин нашей страны, потому что понимаю, что встретить, увидеть Президента и иметь возможность с ним говорить для простого гражданина… Вы знаете, я просто как улыбку судьбы это воспринимаю. Большое Вам за это спасибо. Будет что рассказывать своим детям и внукам.

Большое Вам спасибо!

В.ПУТИН: Спасибо Вам большое.

По поводу преподавания конституционного права ? это всё, конечно, определяется, безусловно, министерствами и ведомствами, определяется в соответствии с потребностями рынка труда. Но я не могу с Вами не согласиться в том, что эти знания нужны каждому гражданину. Поэтому здесь коллега Шульженко, слева от меня, он так про себя, но вслух правильные вещи сказал по поводу того, что в школах нужно элементарные основы давать.

Изначально все мы должны знать, и наши дети должны знать, в какой стране мы живём, что она из себя представляет, каково её устройство. Элементарные понятия должны быть, которые должны идти с человеком по жизни.

Тем не менее сигнал Ваш я в Министерство науки и образования направлю. Коллеги подумают над этим.

Вы знаете, нам пора, к сожалению, заканчивать.

Я в завершение хотел бы Вас поблагодарить за беседу. Должен сказать, что не ожидал, что она будет такой содержательной и такой интересной, и полезной. И для меня полезной, надеюсь, что и для людей, которые послушают нашу с вами дискуссию.

И хотел бы Вас поблагодарить за ту включённость в профессию, которая является чрезвычайно важной для нашей страны.

В.КАБЫШЕВ: Владимир Владимирович, полминуты.

В.ПУТИН: Да.

В.КАБЫШЕВ: Я хотел сказать два слова. Во-первых, Вам преподнести книгу. Я здесь как дуайен, я 45 лет уже заведующий кафедрой, 45 лет я в науке. Я хотел бы сказать о верности Конституции. Для нас сегодня, для преподавателей, имеет колоссальное значение ? жить по Конституции, быть верным Конституции, особенно когда у преподавателя одна точка зрения, а у студента ? другая. И наша практика преподносит массу примеров несоблюдения Конституции.

Ну, например, студенты мне перед поездкой задали вопрос: почему наши высокие должностные лица говорят «сенатор», «вице-спикер», это же неконституционные термины. Или Правительство не выполняет уже несколько десятков решений Конституционного Суда.

И ещё… Я высказал в книжке и в других публикациях предложение обсудить создание памятника Конституции 1993 года, это Основной закон, и на нём…

В.ПУТИН: Она жива, а Вы уже памятник ей задумываете.

В.КАБЫШЕВ: А почему? В Вольске, у нас, в Саратовской области, стоит памятник Конституции РСФСР 1918 года. И вот на нём бы начертать «Свобода, равенство и справедливость».

В.ПУТИН: Хорошо, подумаем.

Вы знаете, что хотел бы сказать в завершение? Коллега Кабышев сказал о том, что трудно работать, когда у преподавателя одна точка зрения, а у студента ? другая. Это говорит о высоком качестве вашей работы. Почему? Потому что для того, чтобы дискутировать с преподавателем и отстаивать свою точку зрения, её надо иметь. Значит, вы этого добиваетесь.

Спасибо вам большое.

Россия > Образование, наука > kremlin.ru, 7 ноября 2013 > № 946926 Владимир Путин

Представители правительства Польши стали свидетелями испытаний ЗРК MEADS на полигоне Уайт-Сэндс (Нью-Мексико), в ходе которых были одновременно уничтожены две цели, сообщает Defense News 6 ноября.

ЗРК разработан совместными усилиями США, Италии и Германии, на его создание потрачено около 3,4 млрд долл США (доля США составила более 2 млрд долл). Этот комплекс рассматривается Польшей в качестве возможного приобретения для создании системы ПРО страны, на которую будет затрачено от 3 до 5 млрд долл.

Закупка Варшавой ЗРК MEADS придаст «значительный подъем польской промышленности», говорит директор по развитию бизнеса отделения систем ПРО компании Lockheed Martin Марти Койн (Marty Coyne) и добавил, что «мы будем работать вместе как равные». «Польская промышленность станет членом нашей команды, а не клиентом», сказал Койн. Контракт с Польшей может быть заключен к концу 2014 года.

Дилемма интеграции на постсоветском пространстве

Как не зайти в тупик после Вильнюса

Резкая и подчас презрительная риторика в адрес Украины усиливает антироссийские политические движения в этой стране. «Мягкая сила» Москвы еще больше пострадает, если после вильнюсского саммита начнется торговая война против одной или более стран «Восточного партнерства».

Оригинал статьи выходит на английском языке в журнале Survival, том 55, № 6, 2013 год.

Лидеры Азербайджана, Армении, Белоруссии, Грузии, Молдавии и Украины – государств, выбранных Европейским союзом для участия в программе «Восточное партнерство», – встретятся 28–29 ноября в Вильнюсе с главами государств и правительств стран ЕС. Грядущий саммит широко обсуждается в политических кругах и прессе как событие исторической важности. Многие наблюдатели полагают, что на ноябрьском саммите приглашенные страны должны будут сделать окончательный и бесповоротный выбор между Востоком и Западом, Россией и Евросоюзом, коррупцией и реформами или даже отсталостью и современностью.

Широко распространена точка зрения, в соответствии с которой Европейский союз предлагает странам «Восточного партнерства» свободную торговлю, либерализацию визового режима и европейское будущее, в то время как Россия активно препятствует этим планам и разрушает европейские устремления граждан стран-партнеров ЕС. Москва якобы стремится включить соседей в свою «сферу влияния» и восстановить доминирование над ними в советском стиле через интеграцию в рамках Евразийского экономического союза.

Подобные оценки точно отражают широко распространенное, но вместе с тем ложное восприятие ситуации. Оно не позволяет в полной мере увидеть источник проблемы. На самом деле мотивы России носят защитный и реактивный характер в гораздо большей степени, чем принято полагать. Если посмотреть на ситуацию более пристально и менее предвзято, то окажется, что между целями Москвы и Брюсселя нет непреодолимых противоречий, которые полностью исключали бы компромисс. Фундаментальная причина конкуренции интеграционных проектов на постсоветском пространстве заключается не в геополитическом или цивилизационном противоборстве, а в известном феномене дилеммы безопасности.

ИНТЕГРАЦИЯ КАК ДИЛЕММА

Классическое определение дилеммы безопасности дал американский ученый Роберт Джервис: она возникает потому, что «выигрыш в безопасности одного государства может восприниматься другими государствами как угроза их безопасности». Как поясняет Джервис, «меры, принимаемые государствами для укрепления своей безопасности, зачастую приводят к непреднамеренному и непредусмотренному результату: другие государства начинают чувствовать, что порог их безопасности снизился». Когда мотивы и планы действий какого-либо государства неопределенны, наращивание его оборонительных ресурсов может рассматриваться как угроза. В этом случае другое государство сталкивается с дилеммой: смириться со снижением уровня своей безопасности или тоже нарастить оборонительные возможности? Выбор в пользу второго варианта может вызвать озабоченность первого государства, и обе стороны встанут на путь невынужденной эскалации конфликта или гонки вооружений.

Джервис подчеркивает, что оборонительные действия одного государства могут восприниматься другим в качестве наступательных. Случайность и непредусмотренная реакция играют гораздо более значимую роль, чем хотелось бы думать. Поэтому результаты действий на международной арене иногда серьезно расходятся с ожиданиями. Развитие событий по схеме «действие – противодействие» часто приводит к нежелательному для обеих сторон исходу и затрудняет поиск взаимовыгодных решений. Как указывает Джервис, «при обострении дилеммы безопасности международная политика способна принять трагический оборот. Хотя обычно государства стремятся к мирному сосуществованию и во всяком случае не возражают против взаимной безопасности, их действия на практике могут приводить к обратному результату».

Экономические объединения и военно-политические союзы сталкиваются с одним из проявлений дилеммы безопасности. Мы предлагаем называть этот случай «дилеммой интеграции». Перед ней оказывается государство, воспринимающее в качестве угрозы своей безопасности или благополучию интеграцию соседей в недоступные для него самого экономические организации или военные блоки. Дилемма интеграции возникает в первую очередь вследствие закрытости этих объединений. Для государств, которые исключены из интеграционных инициатив, открытых соседям, интеграция превращается из взаимовыгодного процесса в игру с нулевой суммой. Как и в общем случае дилеммы безопасности, намерения соседей или сторонников их включения в объединения не обязательно враждебны по отношению к государству, сталкивающемуся с дилеммой интеграции.

Проявить умеренность при выборе ответа на действия других международных субъектов сложно, поскольку государства исходят из наихудших предположений относительно мотивов и целей этих субъектов. Подобные допущения часто становятся причиной эскалации конфликта, особенно когда возможности коммуникации между государствами ограниченны. В условиях дилеммы интеграции лидеры «соперничающих» блоков постоянно повышают ставки, чтобы завлечь или принудить некоторое государство к вступлению в «свое» объединение, и резко критикуют друг друга, подрывая взаимное доверие. Негативные последствия для всех участников возрастают на каждом новом витке конкуренции.ДИЛЕММЫ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ЭКОНОМИЧЕСКИЕ

В истории объединения европейских государств после холодной войны найдется немало примеров дилеммы интеграции. Некоторые исследователи полагают, что между 1989 и 1991 гг. существовала возможность пойти по пути расширения полномочий общеевропейских организаций, таких как Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе. Тем не менее Запад выбрал расширение уже существующих структур – в первую очередь НАТО и ЕС. Таким образом, Россия оказалась фактически исключена из процессов региональной интеграции. Несомненно, членство России как в Североатлантическом альянсе, так и в Европейском союзе потребовало бы кардинальной трансформации каждой из этих структур. Успех подобной инициативы, конечно, не был гарантирован, и, возможно, присоединение России не позволило бы НАТО и Евросоюзу содействовать демократическому и рыночному транзиту стран Центральной и Восточной Европы. Однако каковы бы ни были достижения западных институтов в этих странах, издержки, связанные с дилеммой интеграции на постсоветском пространстве, оказались значительными.

Впервые она обозначилась в связи с расширением НАТО. Планируя его в середине 1990-х гг., Североатлантический альянс официально не исключал возможности присоединения и России. Однако по целому ряду причин, включая взгляды и предпочтения самой Москвы, сопротивление многих членов блока, отсутствие взаимного доверия и оперативной совместимости между российскими и натовскими военными, предполагалось, что политика «открытых дверей» касается России лишь формально. Вступление России никогда не рассматривалось в качестве реалистичного варианта ни той, ни другой стороной.

В то же время членство остается возможным не только для государств Варшавского договора и прибалтийских республик, но и для шести стран-участниц «Восточного партнерства». Представители НАТО и крупнейших держав альянса, включая США, утверждают, что участие в блоке снимет обеспокоенность этих стран внешними угрозами, ускорит демократические и военные реформы, а Россия только выиграет от конструктивного настроя и внутренней стабильности соседних государств. В Брюсселе, Вашингтоне и других натовских столицах утверждают, что альянс выполняет исключительно оборонительные функции и никогда не предпримет наступательную операцию против России. Озабоченность Москвы последствиями расширения НАТО для российских интересов отвергается как безосновательная, не соответствующая духу времени или неискренняя.

Для того, кто знаком с концепцией дилеммы безопасности, нет ничего удивительного в том, что подобные аргументы никогда не убеждали Россию, а Североатлантический альянс отказывался принимать российские возражения. Как указывает Джервис, «неспособность понять, что собственные действия могут выглядеть угрожающими, а недружественные шаги другого государства воспринимаются исключительно как признаки агрессии, приводит к обострению конфликта до такого уровня, который невозможно объяснить объективными факторами». Кроме того, в Соединенных Штатах и странах-кандидатах на вступление в НАТО часто можно было услышать мнение о том, что расширение необходимо для защиты от возможной агрессии со стороны России. Тем самым подрывалась официальная натовская позиция, в соответствии с которой расширение направлено в первую очередь на поддержку демократических реформ в посткоммунистических государствах.

В такой ситуации Москва стала противодействовать включению в НАТО своих соседей. Так, Россия начала укреплять на постсоветском пространстве международные структуры безопасности, в которых она играла лидирующую роль – в первую очередь Организацию Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), а также двусторонние соглашения с Арменией, Белоруссией, Узбекистаном и Украиной. В свою очередь, НАТО не только по-прежнему отвергает российскую озабоченность расширением, но и рассматривает многосторонние организации с участием России в качестве «бумажных тигров», присоединение к которым происходит исключительно по принуждению. Такие институты, по мнению, сложившемуся в альянсе, не обладали легитимностью и потому были неустойчивыми. НАТО отказывается устанавливать связи с ОДКБ, видимо, ожидая скорого ослабления организации либо переориентации ее членов на НАТО, либо полагая, что прямое взаимодействие означало бы признание доминирующей роли России на постсоветском пространстве.

Достигнув пика во время «пятидневной войны» августа 2008 г., дилемма военно-политической интеграции в последние годы стала менее острой, особенно после избрания украинцами президента, который провел через парламент закон, исключающий членство Украины в НАТО. Скорее всего, передышка будет временной, поскольку она – следствие случайного стечения обстоятельств, а не взаимоприемлемой договоренности. Нельзя, например, забывать о том, что в итоговой декларации, принятой странами НАТО на Бухарестском саммите в 2008 г., было недвусмысленно заявлено: Украина и Грузия «станут членами альянса». Этим заявлением НАТО фактически институционализировала дилемму интеграции.

В данный момент, однако, наиболее остро дилемма интеграции на постсоветском пространстве проявляется в сфере экономики. В 2009 г. по настоянию министров иностранных дел Польши и Швеции Евросоюз дал старт программе «Восточное партнерство». И вновь Россия вне круга потенциальных участников. Критерии отбора шести государств не были четкими и прозрачными; ясно только то, что Россия не предполагалась в их числе. У членов «Восточного партнерства» мало общего. Например, в отличие от России, у трех государств Южного Кавказа – участников программы нет даже общей границы с Европейским союзом.

Главная выгода от присоединения к «Восточному партнерству» – перспектива подписания соглашения об ассоциации с Евросоюзом, предусматривающего создание глубокой и всеобъемлющей зоне свободной торговли (ГВЗСТ). Модель ГВЗСТ выходит за рамки обычных договоров о свободной торговле; она требует от стран-участниц принятия значительной части acquis communautaires (законов, правил и норм ЕС). Таким образом, происходит интеграция в экономическое и правовое пространство единой Европы, что влечет за собой ослабление торговых связей с другими партнерами, в том числе с Россией. Соглашения о ГВЗСТ также открывают рынки этих стран для товаров и услуг ЕС значительно больше, чем для них открыт российский рынок. Поскольку четыре из шести стран «Восточного партнерства» также участвуют в соглашении о свободной торговле в рамках СНГ, Москва озабочена возможностью вытеснения продукции этих четырех стран на российский рынок или незаконного реэкспорта товаров Евросоюза в Россию.

Неудивительно, что Москва рассматривает заключение соседями соглашений о ГВЗСТ как угрозу экономической безопасности, какими бы ни были реальные намерения единой Европы – особенно в случае с Украиной, учитывая тесные торговые связи двух стран. Кроме того, отношения между Европейским союзом и Россией, несмотря на регулярные саммиты, буксуют как минимум с 2008 г., когда начались переговоры по обновленному Соглашению о партнерстве и сотрудничестве (ныне действующий документ подписан в 1994 году). Договорившись строить четыре «общих пространства» и реализовывать «партнерство для модернизации», ЕС и Россия в последние годы предприняли в направлении интеграции лишь небольшие шаги технического характера. В недавнем докладе среди основных достижений 2012 г. упоминается гармонизация фитосанитарных норм в области остаточного содержания пестицидов. Совершенно ясно, что в отношениях с Россией Брюссель не стремится достичь уровня интеграции, предусматриваемого соглашениями о ГВЗСТ. Москва отвечает взаимностью.

Другими словами, хотя «Восточное партнерство» не было задумано как антироссийский проект, понятно, почему Москва увидела в нем лишь существенные издержки для себя без реальной возможности участия в программе. И отреагировала собственным предложением в форме Таможенного и Евразийского экономического союза.НУЛЕВАЯ СУММА И СНИЖЕНИЕ ПЛАНКИ

За неудачными интеграционными инициативами на постсоветском пространстве, а их было немало со времени распада СССР, летом 2009 г. последовала договоренность о создании Таможенного союза (ТС) России, Белоруссии и Казахстана. Соглашение вступило в силу в январе 2010 года. Изначально заявленные цели – устранение таможенных барьеров и других ограничений на торговлю товарами, а также единый таможенный тариф на внешних границах – были достигнуты за некоторыми исключениями достаточно быстро. Затем три страны двинулись дальше: они делегировали полномочия по выработке единой торговой политики наднациональному органу – Евразийской экономической комиссии, а также образовали Единое экономическое пространство – зону свободной торговли товарами и услугами, свободного движения капитала и рабочей силы, согласованной налоговой, монетарной и антимонопольной политики. Москва, Минск и Астана также договорились об учреждении с 1 января 2015 г. Евразийского экономического союза, в котором будут гармонизированы технические стандарты, трудовое и миграционное законодательство, а также намечен путь к единым нормам финансового регулирования. Кульминацией этого процесса должно стать введение общей валюты в перспективе 5–10 лет.

Помимо углубления интеграции в формате «тройки», Москва попыталась подключить к этому проекту другие страны «Восточного партнерства». Армения планировала парафировать в Вильнюсе соглашение об ассоциации с Евросоюзом – как казалось, с согласия Москвы. Однако Россия, по всей видимости, изменила подход в свете усиливающейся дилеммы интеграции. После встречи с Владимиром Путиным в Москве 3 сентября 2013 г. президент Армении Серж Саргсян объявил о решении присоединиться к ТС и участвовать в формировании Евразийского экономического союза.

На Киев Москва надавила посредством заявления о том, что ассоциация с ЕС не только закроет Украине путь в Таможенный союз, но и может оказаться несовместимым с участием в зоне свободной торговли стран СНГ. Кремль напомнил, что Россия имеет право инициировать пересмотр условий пребывания Украины в этом пространстве, если ГВЗСТ Украины с единой Европой приведет к существенному изменению украинских торговых потоков. Кроме того, в случае подписания Украиной соглашения о ГВЗСТ с Европейским союзом Москва может перейти к тщательной проверке страны происхождения товаров, ввозимых из Украины в Россию, чтобы не допустить реэкспорта из Евросоюза. Чтобы яснее донести свое послание до Киева, российские власти в течение нескольких дней в августе 2013 г. применяли к украинскому экспорту в Россию правила таможенного регулирования в полном соответствии с духом и буквой закона, из-за чего потоки были фактически остановлены. Москва также ограничила по техническим основаниям импорту молдавских вин. Приводя пример нежелательных для России последствий ассоциации Кишинева с ЕС, Владимир Путин высказал озабоченность тем, что это чревато вытеснением молдавских вин недорогими и качественными французскими и итальянскими винами с внутреннего рынка Молдавии на российский.

ЕС ответил недоумением и возмущением. Выступая перед Европейским парламентом в середине сентября, еврокомиссар по расширению и политике добрососедства Штефан Фюле осудил поведение России. Он подчеркнул несовместимость Таможенного союза с нормами ГВЗСТ и заявил, что решение Армении присоединиться к Таможенному союзу сделает невозможным парафирование соглашения об ассоциации в Вильнюсе. Подобно чиновникам НАТО в прежние времена, Фюле отметил, что ГВЗСТ с участием российских соседей будет благом для России, Москве лишь нужно самой это осознать: «Нам необходимо более эффективно убеждать российских партнеров в том, что “Восточное партнерство” не противоречит интересам России». Безрезультатность подобных усилий предрешена заранее.

Дилемма интеграции на постсоветском пространстве уже дорого обошлась всем – прежде всего самим странам «Восточного партнерства». Пытаясь вовлечь постсоветские государства во взаимоисключающие интеграционные проекты, Запад и Россия ставят эти страны – часто непреднамеренно – в условия игры с нулевой суммой. Она приводит к углублению социально-политических противоречий, замедлению реформ и демократических преобразований в стране-кандидате.

В то время как два интеграционных блока увлечены перетягиванием каната, все страны «Восточного партнерства» продолжают испытывать многочисленные проблемы: развал инфраструктуры, деградацию человеческого капитала, кризис системы здравоохранения, коррумпированность и неэффективность органов управления, отсутствие конкуренции в экономике, недееспособность политической системы (вследствие монополизации власти или борьбы кланов), массовое самоустранение граждан от общественной жизни, незащищенность прав человека и нетерпимость к меньшинствам. Вызывает сожаление, что крупные внешние державы, имеющие интересы в Восточной Европе и Закавказье, – в частности ЕС, США и Россия – вместо того чтобы общими усилиями помочь странам «Восточного партнерства» решать накопившиеся проблемы, либо усугубляют их, либо позволяют правительствам постсоветских государств игнорировать эти проблемы.

Дилемма интеграции также усиливает трения между Россией и Западом. В Вашингтоне, Брюсселе и других западных столицах «борьба» за присоединение стран «Восточного партнерства» к одному из конкурирующих торговых блоков все чаще рассматривается как возвращение к классическому соперничеству времен холодной войны. Под таким углом зрения Россия все чаще видится западным союзникам авторитарной, антизападной державой, которая усиливает нажим на соседей, недавно получивших независимость и стремящихся к демократии. В ответ на призывы ослабить влияние Москвы на страны Восточной Европы и Южного Кавказа российская Госдума обвиняет Запад в «неоимпериалистических амбициях», которые распространяются на государства, связанные с Россией «многовековой историей» и «общим гуманитарным пространством». В итоге «вызволение» стран «Восточного партнерства» из этого «пространства» становится делом принципа для некоторых западных политиков, невзирая на последствия. Такой механизм раскручивания конфликта – одна из главных особенностей дилеммы интеграции.

Кроме того, от противоборства двух интеграционных проектов страдают отношения России с соседями. Разговаривая с партнерами на языке предупреждений (по распространенному в этих странах мнению – угроз), Россия может полностью лишиться своей и без того сократившейся «мягкой» силы в регионе. Давление на украинского президента Виктора Януковича приводит к тому, что среднестатистические украинцы и правящая элита сплачиваются под флагом интеграции с Евросоюзом – хотя бы для того, чтобы создать противовес российскому влиянию. Резкая и подчас презрительная риторика в адрес Украины со стороны некоторых российских чиновников льет воду на мельницу антироссийских настроений в этой стране. «Мягкая» сила Москвы еще уменьшится, если после вильнюсского саммита начнется торговая война между Россией и странами «Восточного партнерства».

Для ЕС дилемма интеграции чревата размыванием принципов и снижением эффективности интеграционных процессов. Евросоюз уже смягчил требования к Киеву на пути к ассоциации. И хотя Украина приняла ряд необходимых законов, нынешнее руководство отдалило страну от соблюдения важнейших «копенгагенских критериев»: демократии, уважения к правам человека и верховенства закона. Брюссель сосредоточил усилия на борьбе с «избирательным правосудием» – в частности, политически мотивированным осуждением и тюремным заключением бывшего премьер-министра Юлии Тимошенко. В данном случае ЕС, вероятно, запишет себе в актив согласие президента Януковича на эмиграцию Тимошенко в Германию. Однако успешное решение отдельно взятой проблемы в принципе не поможет продвинуться к тому, чтобы системно исправить хронические недостатки украинской системы правосудия.

Несмотря на это, с точки зрения некоторых стран – членов Евросоюза ужесточение позиции означает риск потерять Украину. Чтобы обосновать необходимость снижения планки требований к участникам «Восточного партнерства», представители этих государств ссылаются на пример Белоруссии, якобы вынужденной оставаться в союзе с Россией ввиду изоляции от Запада. В последнее время подобная аргументация берет верх – отчасти из-за усиливающегося российского давления.

Компрометация критериев евроинтеграции может иметь гораздо более далеко идущие последствия для Евросоюза и стран «Восточного партнерства», чем приверженность принципам. Ведь дело не обстоит так, что альтернативой ассоциации с ЕС является обязательно доминирование России над этими странами. Ни в одной из них правящие элиты (или серьезные политические силы) не намерены этого допустить. К тому же, как показывает история постсоветского периода, способность России принуждать к чему бы то ни было соседние государства, включая ближайших союзников, весьма ограниченна.

В истории европейской интеграции применялись различные подходы к соблюдению критериев. Однако сейчас дискуссия по этой проблеме впервые проходит в контексте дилеммы интеграции. В обстановке острой конкуренции с Россией, когда, как полагают стороны, «победитель получает все», в переговорах создается ненужная спешка. Если жесткие, но прозрачные критерии, традиционно присущие европейской интеграции, уступят место политическому торгу, то пострадает весь Евросоюз. Авторитет евроинтеграции вскоре может попасть в зависимость от способности Украины выполнять условия соглашения об ассоциации. Если Киев не продемонстрирует явного прогресса (чего нельзя исключать, учитывая проблемы государственного управления на Украине), то ЕС рискует утратить значительную долю влияния на процесс внутриполитических реформ во всех постсоветских государствах, а жители этих стран – испытать разочарование в Европейском союзе.* * *

Дилемма экономической интеграции на постсоветском пространстве подпитывается уверенностью в том, что «пророссийский» и «проевропейский» векторы интеграции в принципе несовместимы и что выбор между ними представляет собой поворотный момент в истории стран «Восточного партнерства», а Европейский союз и Россия обречены конкурировать друг с другом за лояльность постсоветских государств. Подобный подход привлекает простотой и ясностью, а его сторонники получают возможность участвовать в драматичном процессе принятия судьбоносных решений. Однако такая оценка ситуации неверна по ряду причин.

Во-первых, ГВЗСТ и Таможенный союз не являются заведомо несовместимыми вариантами интеграции. Оба соглашения соответствуют нормам Всемирной торговой организации, поскольку страны ЕС и Россия участвуют в ВТО. По словам комиссара Фюле, единственное различие между двумя соглашениями заключается в уровне таможенных пошлин: «Членство в Таможенном союзе несовместимо с ГВЗСТ потому, что нельзя одновременно снижать таможенные пошлины в рамках ГВЗСТ и увеличивать их до уровня Таможенного союза». Хотя Фюле недооценивает масштаб проблемы, можно заметить, что нет таких законов природы, которые могли бы помешать политикам разрешить это противоречие. Другими словами, несовместимость двух интеграционных инициатив – результат действий конкретных чиновников; имея другие инструкции, те же чиновники вполне могут сделать эти две инициативы совместимыми.

Во-вторых, полное размежевание с соседней страной – важным торговым партнером – нецелесообразно для любого государства. Например, любая договоренность между ЕС и Украиной, наносящая урон торговле Украины с Россией, вряд ли будет устойчивой. Россия остается вторым после Евросоюза торговым партнером Украины; на ее долю приходится около 20% общего украинского торгового оборота. Более пятой части украинского экспорта направляется в Россию, поэтому любые ограничения нанесут ущерб деловым интересам обеих сторон и негативно отразятся на доходах миллионов украинцев.

Наконец, в условиях дилеммы интеграции скачки в развитии интеграционных процессов могут приводить лишь к неустойчивым и неокончательным результатам. Меры принуждения, которые принимает Москва для подключения новых стран к своим интеграционным инициативам, обречены на неудачу – если не в краткосрочной, то наверняка в среднесрочной и долгосрочной перспективе. Решения, навязанные страной, которую многие в регионе считают бывшей имперской метрополией, будут сразу оспорены оппозиционными политическими силами и могут подвергнуться пересмотру. Подобная судьба постигла, например, договоренности между Россией и Украиной по природному газу, заключенные в январе 2009 года. В момент подписания на них смотрели как на прорыв, однако менее чем через три года суд в Киеве назвал их уголовным преступлением.

Аналогичным образом ослабление Брюсселем стандартов в тот момент, когда ЕС имеет наибольшее влияние на страны «Восточного партнерства», сократит его способность настаивать на выполнении этих стандартов в будущем. Таким образом соглашения об ассоциации могут в конечном итоге не достичь заявленных целей. Другими словами, такие события как вильнюсский саммит не стоит считать поворотными моментами с точки зрения европейских реформ в странах «Восточного партнерства».

Вместо того чтобы продолжать двигаться по спирали эскалации, России и ЕС следует принять меры по разрешению дилеммы интеграции. Первым шагом могло бы стать смягчение риторики, к которой стороны прибегают в последнее время. Именно это недавно сделали некоторые российские официальные лица. Например, министр иностранных дел Сергей Лавров в выступлении на Генеральной ассамблее ООН в сентябре 2013 г. призвал к «гармонизации интеграционных процессов в различных регионах мира» и отказу от «попыток искусственно противопоставлять их друг другу, создавая новые разделительные линии». Даже если подобные заявления не в полной мере соответствуют действиям России, примирительная риторика – шаг в верном направлении. Сегодня официальные представители единой Европы гораздо чаще, чем их российские визави, говорят о неких непримиримых противоречиях.

Помимо отказа от резкой взаимной критики, России и ЕС следует начать серьезный диалог по поводу конкурирующих интеграционных инициатив. Сегодня он практически не ведется. Конечной целью должен стать поиск путей обеспечения долгосрочной совместимости двух интеграционных проектов. В краткосрочной перспективе разработчики торговой политики Еврокомиссии и их партнеры из Евразийской экономической комиссии могли бы провести совместную оценку реального влияния ГВЗСТ на торговлю между странами «Восточного партнерства» и Таможенным союзом. Подобная инициатива лишила бы Россию повода вводить торговые санкции в отношении соседей после Вильнюса и при этом обошлась бы Евросоюзу гораздо дешевле, чем покрытие потенциальных экономических убытков, которые понесут страны «Восточного партнерства» от возможных недружественных действий России.

Даже при отсутствии такого диалога ЕС следует подумать об адаптации своих инструментов с учетом различий между странами «Восточного партнерства» и другими частями Европы. Ассоциация с Евросоюзом ранее являлась этапом на пути присоединения стран Центральной и Восточной Европы, однако у государств «Восточного партнерства» отсутствуют ясные перспективы членства в Евросоюзе и последующего структурного финансирования реформ. При этом социально-политический, экономический и исторический ландшафт на постсоветском пространстве резко отличается от реалий ЦВЕ, так что для достижения успеха в этом регионе потребуется более гибкая дипломатия, больше терпения и напряженной работы, чем на предыдущих этапах расширения.

Успешное развитие стран постсоветского пространства зависит от преодоления дилеммы интеграции и успешного поиска развязки, выигрышной для всех. Только при таком подходе внешние игроки могли бы помочь странам региона справиться с многочисленными проблемами и реализовать потенциал развития вместо того, чтобы тратить время и ресурсы на соперничество друг с другом.

Михаил Троицкий, Самуэль Чарап

М.А. Троицкий – доцент МГИМО (У) МИД России.

Самуэль Чарап – директор российских и евразийских программ и старший научный сотрудник Международного института стратегических исследований (IISS).

Выбор и вызов евразийской интеграции

Как сделать ее равноправной и эффективной

При осуществлении евразийского проекта надо учитывать специфику стран постсоветского пространства, которые весьма чувствительны к передаче недавно обретенного суверенитета на наднациональный уровень. Углубление и расширение интеграционных процессов – не самоцель.

Статья основана на выводах ситуационного анализа, проведенногоСоветом по внешней и оборонной политике (СВОП) 20 мая 2013 года.

Евразийская интеграция – амбициозный проект, начавшийся в 2010 г. с учреждения Таможенного союза Белоруссии, Казахстана и России, – вступает в решающую фазу. Предстоит определить возможную глубину и желаемый охват объединительного движения. А также окончательно утвердить принципы, на которых стороны готовы взаимодействовать друг с другом и потенциальными участниками. Неудача на этом этапе будет воспринята внешним миром как окончательный провал интеграционных процессов на территории бывшего СССР.

Страны, расположенные здесь, объективно стоят перед выбором – куда и как двигаться дальше. Первоначальная повестка дня 1990–2000-х гг., связанная со строительством собственных суверенных государств, в целом выполнена – в каждом конкретном случае результаты различны, однако государственность состоялась. Встает вопрос о том, как обеспечить развитие и благосостояние наций в условиях мировой взаимозависимости, растущей нестабильности и неопределенности на глобальном уровне. Плюрализм, идущий на смену доминированию Запада, создает возможности, но и усложняет принятие решений. Конкуренция крупных держав и общностей за влияние обостряется, государствам, оказавшимся в ее центре, приходится зачастую отвечать на настоятельные «приглашения», отказ от которых чреват большими издержками, а согласие заведомо сужает пространство для маневра.

До конца нулевых годов «европейский выбор» – ориентация на нормативно-правовую модель Евросоюза с перспективой той или иной формы институциональной зависимости – был единственным четко сформулированным предложением для бывших советских республик. Ни одному из государств СНГ не обещали членства в ЕС даже в отдаленной перспективе, однако Брюссель проявлял недюжинную способность изобретать привлекательную упаковку для распространения своих норм и правил на страны периферии. Россия, конкурируя с Европейским союзом за влияние, в основном говорила об абстрактной интеграции, не предполагавшей жесткой институциональной конструкции.

Создание Таможенного союза (1 июля 2010 г.) и Единого экономического пространства (1 января 2012 г.) Белоруссии, Казахстана и России стали попыткой придать практическое и юридическое направление интеграционным устремлениям государств Евразии. Чем бы ни руководствовались элиты трех стран (а их мотивы не полностью совпадают), сделана заявка на общее будущее при сохранении и укреплении собственных суверенитетов. Первая стадия, когда определяющим был политический мотив, завершилась, теперь перед странами-участницами стоит задача построения дееспособных институтов интеграции.

Следующий шаг – учреждение Евразийского экономического союза, объединения равноправных суверенных государств, стремящихся к единству экономического, таможенного, социального, а в перспективе, возможно, и политического пространства. Такая структура по определению может быть создана только добровольно при полном понимании всеми участниками экономической и политической выгоды. Результатом успешного проекта должно стать укрепление национального суверенитета средствами наднациональной интеграции. У всех стран появляется возможность не только поддержать положительные тенденции внутреннего развития, но и совместно выступать на международной арене для отстаивания общих интересов региона и повышения его совокупной конкурентоспособности.

Достижения первого этапа интеграции – рост взаимной торговли и позитивное воздействие общего рынка на экономики, а также формирование общей институционально-правовой базы. Но они же бросают Астане, Минску и Москве новые вызовы. Речь идет о необходимости развития отраслевой интеграции, укрепления институционального баланса между наднациональными и межгосударственными органами сообщества, повышения вовлеченности граждан и их заинтересованности в становлении четырех свобод передвижения – товаров, людей, услуг и капиталов.ОТВЕТ – ИНСТИТУТЫ

Многие наблюдатели скептически воспринимают евразийскую интеграцию. Две причины упоминаются чаще всего. Во-первых, отсутствие общих ценностей как коренной изъян строящегося объединения. В пример приводят Евросоюз, где такие ценности декларированы. Во-вторых, говорят об отсутствии внутреннего баланса – Россия кратно превышает остальных партнеров по экономическому, демографическому, политическому потенциалу, что затрудняет достижение подлинного равноправия. А отсутствие его вызывает у менее крупных участников постоянные подозрения и желание тормозить процесс из страха потерять больше независимости, чем они готовы делегировать.

Что касается ценностной составляющей, то здесь можно сослаться как раз на опыт европейской интеграции, в которой этот компонент появился довольно поздно, фактически уже на этапе трансформации Сообщества в Союз. До этого, и уж точно на первоначальном этапе в 1950–1960-е гг., идеологические вопросы затрагивались в прикладном ключе – как выстроить взаимодействие, чтобы преодолеть предрассудки, столетиями накапливавшиеся европейскими нациями друг в отношении друга. Правда, европейский интеграционный проект начинался в гораздо более благоприятных политических условиях, чем те, что сегодня сложились на евразийском пространстве. Почти 10 лет существовал военный блок НАТО, куда входили все страны – учредители Сообществ. Мощным консолидирующим фактором выступала советская угроза. К 1957 г. американцам и их союзникам в Европе (в числе которых была одно время и итальянская мафия) удалось переломить хребет западноевропейского коммунистического движения. США обладали эффективными рычагами воздействия на Старый Свет, в западном мире наступила относительная политическая гармония.

Странам бывшего СССР сегодня до нее далеко, как до Луны. Не полностью завершено формирование политических систем. Все три государства-инициатора Таможенного союза находятся на переходном этапе, когда полноценные демократические механизмы еще не работают. Соответственно есть и сомнение в устойчивости проекта в долгосрочной перспективе. Иными словами, не подвергнутся ли в дальнейшем пересмотру уже принятые интеграционные решения?

Гарантий никто, конечно, дать не может. Есть только один способ минимизировать риски – создание эффективных институтов интеграции и явно выгодных для всех участников форм экономического сотрудничества, делающих издержки от возможного в будущем «развода» недопустимо большими.

С учетом специфики стран постсоветского пространства, чувствительных к передаче недавно обретенного суверенитета на наднациональный уровень, необходимо руководствоваться тем, что углубление и расширение интеграционных процессов – не самоцель. Целью должно служить создание эффективно действующего механизма, позволяющего максимально полно согласовывать национальные интересы с делегированием полномочий наднациональным органам при условии предварительного достижения многоуровневого межнационального консенсуса.

Относительно второго фактора, который порождает неверие в долговременность интеграции, ответ тем более может быть только институциональным. Именно институты призваны выравнивать права и возможности всех членов сообщества, обеспечивать подлинное осязаемое равноправие. Только сдержки и противовесы, встроенные в институциональный дизайн, способны гарантировать имеющимся и потенциальным участникам ощущение безопасности. И именно по этой причине в «самосдерживании» прежде всего заинтересована Россия – чтобы купировать опасения партнеров. Главный принцип евразийской экономической интеграции – получение относительной выгоды всеми странами объединения вне зависимости от их экономического потенциала, а также обеспечение равноправного доступа к преимуществам экономической интеграции для всех хозяйствующих субъектов на территории Единого экономического пространства.

Применение накопленного за последние десятилетия международного опыта интеграции означает создание системы институтов, которые смогли бы обеспечить долгосрочную стабильность процесса. Такая система, если она функционально эффективна, позволяет вовремя согласовывать национальные интересы на всех уровнях, вырабатывать пакетные соглашения между государствами и не допускать выхолащивания процесса интеграции, в том числе сдерживая завышенные темпы, задаваемые наднациональными институтами.

Европейский опыт здесь, безусловно, важен, хотя необходимо создать базу, воплощающую принципы экономической интеграции с учетом региональной специфики. Она заключается не в таких конъюнктурных факторах, как характер политических режимов, их принципиальная способность или готовность к интеграции. Она и в том, что и нынешние, и потенциальные члены объединения относительно недавно обрели национально-государственную независимость, и в очень высокой степени эгоизма элит, и в колоссальном внешнем противодействии с Востока и Запада.

Сегодня самая важная задача заключается в том, чтобы гармонично сочетать элементы межправительственного и наднационального характера. Ошибкой было бы ограничивать евразийскую интеграцию межправительственным взаимодействием по принципу консенсуса, так как это чревато кризисом проекта и его переходом в формальное качество при малейших изменениях политической конъюнктуры.

История Европейского союза показывает, что национальные государства в любой ситуации сохраняли контроль над всеми существенными решениями. Подлинная задача наднационального элемента – способствовать достижению межправительственных договоренностей на уровне не только руководителей стран, но и министров отраслевого взаимодействия, национальных должностных лиц среднего и низшего звена, экспертов, групп интересов, широкой общественности и т.д.

Дальнейшее углубление интеграции неразрывно связано с необходимостью соблюдения интересов всех ее участников. Хотя изначально инициаторами выступали руководители государств, сегодня именно национальный уровень становится главным сдерживающим фактором. Темп, который задают евразийские институты, не соответствует способности национальной бюрократии оценить, как тот или иной шаг повлияет на состояние суверенитета. Отсюда и довольно резкая критика, которая звучит в последнее время в адрес Евразийской экономической комиссии, особенно из Минска и Астаны.

Пока недостаточная развитость межгосударственных институтов ведет к тому, что процесс согласования национальных интересов возвращается на двусторонний уровень, а это угроза интеграции. Если удастся достичь баланса между наднациональными исполнительными органами и межгосударственными институтами, компромиссы между странами-участницами возможны по 75–80% законодательных инициатив. Это позволит снять и усугубляющуюся проблему двустороннего обсуждения важнейших вопросов.

Вызов расширения интеграции проявляется в отсутствии четкой процедуры присоединения новых участников, нет ясности относительно условий и перспектив их вовлеченности. Вступление новых государств будет неминуемо затрагивать интересы «ветеранов», и это потребует налаживания механизма переговоров с потенциальными членами объединения и снятия возможных противоречий между национальной и наднациональной позицией группировки.СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ ИНТЕГРАЦИИ

Существует проблема доминирования общего рынка объединения над отраслевой интеграцией. Формирование Единого экономического пространства предполагает равные возможности для всех субъектов хозяйствования, действующих внутри объединения, а также совместное представительство региональных экономических интересов на международной арене.

Во-первых, создание Единого экономического пространства – важное условие роста конкуренции внутри интеграционного блока, но оно не гарантирует повышения конкурентоспособности предприятий ТС и ЕЭП на мировом рынке. Напротив, при наличии возросшей внутренней конкуренции наиболее развитый субъект хозяйствования может получить единовременное преимущество, однако утратит мотивацию для повышения конкурентоспособности в будущем. Различия в экономических потенциалах стран-участниц требуют не только создания общего пространства четырех свобод, но и согласования политик в рамках Единого экономического пространства.

Во-вторых, необходимо обеспечить регулярное представительство евразийской интеграции на более высоком международном уровне. В частности, на встречах в формате «Большой восьмерки» и «Большой двадцатки», где евразийская тройка представлена пока лишь Россией. Российская делегация должна быть дополнена представителями евразийских институтов, что позволит координировать усилия и выработать позицию, с одной стороны, более эффективную для интеграции за счет учета мнений всех ее участников, а с другой – более весомую во время ее представления и обсуждения в многосторонних форматах. Нужно смелее выводить институты Евразийского союза «в свет». Включать главу и членов ЕЭК во все международные структуры, работа которых может повлиять на функционирование Таможенного союза. Тем самым Россия сможет, кроме всего прочего, сделать голос Белоруссии и Казахстана слышимым на самом авторитетном международном уровне. Повысить для них и будущих стран-участниц ценность всего проекта. Пора перестать стесняться себя и своих партнеров.

Вторая проблема – соотношение наднационального и межгосударственного уровней. Отсутствует четкое разграничение полномочий между ЕЭК и государствами-членами по вопросам о темпах, направлении и содержании интеграционных процессов. С одной стороны, это мешает полноценному осуществлению наднациональными органами предоставленных полномочий. С другой – порождает недопустимые для нормальной интеграции ситуации, когда вопросы между участниками Таможенного союза и Единого экономического пространства решаются в двустороннем формате, вне рамок межправительственного элемента евразийской интеграции.

Третья проблема заключается в отсутствии публичной составляющей интеграции и дефиците понимания сути и важности интеграционных процессов широкой общественностью. Нынешние достижения – это главным образом результат политического решения руководителей. Граждане, в том числе представители бизнес-сообщества, мало информированы об интеграционном строительстве.

Пока этот факт незначительно сказывается на популярности интеграции среди населения трех стран-членов ТС и ЕЭП. Согласно опросам Евразийского банка развития, создание Таможенного союза положительно оценивают в Казахстане 80% респондентов, в России – 72%, в Белоруссии – 60%. Аналогичные показатели по Единому экономическому пространству для Казахстана составили 76%, России – 70%, Белоруссии – 62%. Однако тревожные сигналы, прежде всего от предпринимательского сообщества, есть уже сейчас, по мере же развития и углубления интеграции т.н. «дефицит демократии» – отстраненность широкой общественности от процесса принятия решений – окажет негативный эффект. Так, заинтересованные в торможении интеграции группы уже используют неосведомленность общества для продвижения собственных интересов.

Что касается механизмов потенциального расширения Таможенного союза (а в перспективе – Евразийского экономического союза), неясно, необходимо ли единовременное пакетное соглашение или допустимо поэтапное сближение с частичным участием новых стран в интеграционном проекте. Кроме того, диалог о присоединении зачастую приобретает двусторонний формат, что негативно влияет на единство группировки.

Создание Таможенного союза и Единого экономического пространства подразумевает масштабный процесс унификации и гармонизации национальных норм с общим законодательством, создаваемым на наднациональном уровне. Необходимость передачи части суверенитета независимому регулирующему органу требует от национальных правительств комплексной оценки соотношения потенциальных выгод и издержек.

Таможенный союз и Единое экономическое пространство подразумевают формирование однородной экономической среды, которая позволит бизнесу и гражданам трех государств получить выгоду от развития единого рынка с большей покупательной способностью. Этот процесс среди прочего включает: свободное передвижение трудовых ресурсов и граждан; благоприятный климат для инвестиций и инноваций посредством стабильной и согласованной экономической, финансовой и денежно-кредитной политики в государствах объединения; открытие доступа к государственным заказам; укрепление евразийской финансовой интеграции, в частности, путем свободного движения капитала; создание условий, способствующих сотрудничеству между предприятиями, и т.д.

Повышению конкурентоспособности содействуют такие меры, как коррекция законов, искажающих конкуренцию на общем рынке, в частности путем применения единых правил конкуренции. Кроме того, для защиты принципов, изложенных в интеграционных договорах, необходима прозрачность в национализированных отраслях промышленности стран-участниц.

Результатом евразийской интеграции должно стать сближение уровня жизни населения. Этому способствуют сокращение структурных диспропорций между участниками интеграции, а также отраслевая кооперация, которая соответствовала бы интеграционным ориентирам и принципам.

Важная составляющая – принцип равноправия. Ориентиры интеграции должны формулироваться как результат многостороннего компромисса между странами-участницами с эффективным использованием ресурсов наднациональных и межгосударственных институтов сообщества. Институциональная система ТС и ЕЭП строится на принципе взаимовыгодного функционального сотрудничества в экономике, а не за счет подгонки под какую-то политическую задачу.

На международной арене евразийская интеграция руководствуется концепцией «открытого регионализма». Объединение заинтересовано в активном сотрудничестве с внешним миром по трем направлениям. Во-первых, структуры ТС и ЕЭП предполагают постепенное территориальное расширение за счет присоединения новых государств. Во-вторых, необходимо отстаивание общих интересов в отношениях с более отдаленными странами и региональными группировками, прежде всего – с Европейским союзом и азиатским регионом. В-третьих, региональная евразийская интеграция не препятствует коллективному представительству государств-членов в иных объединениях, в том числе экономических (ВТО).ЦЕЛЬ – РАВНОПРАВИЕ

В настоящий момент евразийская интеграция в рамках ТС и ЕЭП сочетает элементы национального и наднационального регулирования, что соответствует региональной специфике и текущим задачам. Концепция разделения властей по классическому принципу на законодательную, исполнительную и судебную ветви может быть реализована только в границах национального государства. Функциональная модель разделения властей по аналогии с Европейским союзом также не оптимальна для евразийского объединения. Непропорциональные различия в экономических потенциалах сторон ограничивают возможности создания независимого центра, обладающего хотя бы частично функциями самостоятельного актора в вопросах продвижения интеграции. Поэтому дополняющий характер наднациональных полномочий Коллегии ЕЭК в системе межправительственных ограничителей полностью оправдан региональной спецификой. Тем не менее можно говорить о ключевой проблеме, заключающейся в несбалансированности взаимодействия наднационального и межправительственного элементов на уровне текущего политического процесса.

Структура и процедурные правила ЕЭК направлены на сохранение преимущества наднационального регулирования при ограничении его самостоятельных функций в качестве мотора интеграции. Однако де-факто отсутствует эффективная система сдержек и противовесов в виде национальных ограничителей наднационального элемента.

Коллегия ЕЭК, которой принадлежит основная роль в регулятивном мониторинге и координации экспертной работы по подготовке межправительственных заседаний, стремится увеличить собственное влияние за счет имеющихся функциональных ресурсов. Это не связано с прогрессом интеграции как таковой, так как он возникает в результате объективной логики институционального развития. В частности, проблема искусственно ускоренных темпов, которые задает наднациональное звено, может вызвать ответную реакцию в виде отката интеграционных процессов. Это, в свою очередь, никак не соответствует долгосрочным интересам Коллегии ЕЭК.

Когда согласование интересов стран-членов происходит исключительно на уровне Высшего Евразийского экономического совета или заместителей глав правительств в составе Совета Евразийской экономической комиссии, высок риск переориентации межправительственного взаимодействия в двусторонний режим. Это означало бы утрату главного потенциального преимущества евразийской интеграции – многосторонних форматов взаимодействия государств-членов. На практике именно многостороннее согласование интересов, а не наднациональный элемент, облегчает поиск компромиссных вариантов. Поэтому нужно развивать средний и низовой уровень многостороннего согласования интересов параллельно структурам Евразийской экономической комиссии. Активно привлекать национальных должностных лиц и экспертов всех уровней.

Возможным решением могло бы стать создание в рамках евразийской интеграции отдельной структуры для многостороннего и многоуровневого межправительственного взаимодействия, направленной на согласование национальных интересов – в том числе на первичных стадиях выработки решений. Подобный орган собирался бы в формате Совета министров иностранных дел или профильных министров. Возможный вариант – учреждение института постоянных представителей стран-членов при предполагаемом Совете министров, который осуществлял бы предварительное многоступенчатое обсуждение интеграционных инициатив для выработки компромиссных решений.

С неизбежным расширением нормативно-правовой базы объединения Суд ЕврАзЭс, который, как предполагается, после 2015 г. станет частью структур современных ТС и ЕЭП, может сыграть важнейшую роль в вовлечении широких слоев населения в интеграционный процесс. До тех пор Суд, являясь неполитическим органом интеграции, сможет эффективно поддержать усилия ЕЭК по регулированию экономического пространства, не приводя к непропорциональному увеличению влияния наднационального элемента.

Указанные проблемы – доминирование общего рынка над отраслевой интеграцией, дисбаланс между наднациональным и межгосударственным уровнем, дефицит понимания сути и важности интеграционных процессов широкой общественностью, а также отсутствие институционального механизма расширения – не являются непреодолимыми. Напротив, они свидетельствуют о развитии, требующем взвешенных политических решений.

* * *

Препятствия, которые стоят на пути евразийской интеграции, серьезны. И дело не только в описанных институциональных недоработках и дисбалансах. Велик эгоизм элит, включая и российскую. Свежи воспоминания о временах СССР, которые одних заставляют апеллировать к «славному прошлому» (что все менее действенно по мере смены политических поколений), а других – к призраку «тюрьмы народов» (что активно эксплуатируется внешними оппонентами).

В России меняется общественное настроение, растет индифферентное, а иногда и негативное отношение к соседям, с которыми мы связаны общей исторической судьбой. Многие российские интеллектуалы и политики предпочитают отгородиться от стран бывшего Советского Союза, возвести визовые барьеры, особенно для находящихся в сложном экономическом и политическом положении государств Центральной Азии. Эти призывы часто звучат убедительно и политически своевременно. Хотя только посредством интеграционных механизмов можно сделать цивилизованным рынок рабочей силы, объединяющий Россию с Киргизией и Таджикистаном, и вырвать его из рук криминала. Те, кто призывает к введению визового режима, вероятно, не отдают себе отчета в том, что уже через несколько лет после этого нам придется просить у Пекина разрешения вести там бизнес.

Политикам, СМИ и рядовым гражданам трудно понять, что такое реальная интеграция и как она развивается. Это сложный и очень тонкий процесс. Критики интеграционного проекта хотят всего и сразу, не понимая (или делая вид, будто не понимают), что интеграция – не империя, не клуб избранных и не детский сад. Интеграция – это союз ради индивидуальной выгоды каждого. И бороться за свою выгоду страны-участницы должны «до последнего патрона», отсюда и неизбежные трудности роста и развития.

При этом ни один интеграционный проект в истории не встречал такого противодействия с Востока и Запада, интенсивность его, кстати, опровергает публично звучащий тезис об искусственности, несерьезности и даже обреченности проекта. Евросоюз прямо говорит, что сближение с Таможенным союзом закрывает любому государству «путь в Европу». Китай выражается более витиевато, но не устает «высказывать опасения» по поводу влияния евразийской интеграции на свободу торговли и инвестиций СНГ. Читай – на масштабы и глубину проникновения в бывшие советские республики китайского бизнеса. В общем, партнеры на Западе и на Востоке на самом деле вполне адекватно оценили потенциал зарождающегося объединения и принимают меры для того, чтобы этот потенциал уменьшить либо вовсе свести к нулю.

Успех евразийской интеграции отнюдь не гарантирован. Участникам приходится учиться на ходу, прежде всего России, у которой, по сути, происходит первый опыт равноправного взаимодействия со странами, которым она привыкла давать указания. Это крайне важный для Москвы полигон для отработки приемов политики XXI века, когда попытки лобового доминирования все чаще дают сбои и приводят к противоположным результатам.

В пользу интеграции говорит один весомый аргумент. Современный мир не оставляет государствам, в том числе и таким крупным, как Россия, шансов на сохранение реальной самостоятельности в случае углубленного сотрудничества с уже состоявшимися торгово-экономическими блоками. Поэтому вовне – будь то на Западе или на Востоке – шансов у стран бывшего СССР нет. Придется или терять реальный суверенитет, принимая правила, придуманные другими, или делать все самим.

Авторы статьи выражают особую благодарность главному редактору журнала «Россия в глобальной политике», председателю президиума СВОП Федору Лукьянову за творческое и неравнодушное отношение к редактуре текста. Также авторы искренне признательны участникам ситуационного анализа 20 мая 2013 г. Евгению Винокурову (директор Центра интеграционных исследований Евразийского банка развития), Андрею Грозину (заведующий отделом Казахстана и Центральной Азии Института стран СНГ), Дмитрию Ефременко (главный научный сотрудник ИНИОН РАН), Кириллу Коктышу (доцент кафедры политической теории МГИМО (У) МИД России), Виктору Мироненко (руководитель Центра украинских исследований Института Европы РАН), Александру Павлову (заместитель директора Национального института развития РАН), Дмитрию Полянскому (заместитель директора Первого департамента стран СНГ МИД России), Виктору Спасскому (директор Департамента развития интеграции Евразийской экономической комиссии), Кириллу Танаеву (директор Института современных медиа).

Т.В. Бордачёв – кандидат политических наук, директор Центра комплексных международных и европейских исследований НИУ ВШЭ, заместитель декана факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ.

Е.М. Островская – младший научный сотрудник Центра комплексных международных и европейских исследований НИУ ВШЭ.

А.С. Скриба – младший научный сотрудник Центра комплексных международных и европейских исследований НИУ ВШЭ.

СНГ. Россия. ЕАЭС > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 7 ноября 2013 > № 940446

Ревность и сомнения

Образ евразийской интеграции в европейском медийном пространстве

Отсутствие дискуссии по вопросам интеграционного строительства демонстрирует слабый интерес к нему в российском обществе. Привлечь к обсуждению политических и экономических акторов не только за пределами, но и внутри стран-членов представляется весьма актуальным.

Западное эспертное сообщество традиционно настроено скептически по поводу попыток преодоления атомизации постсоветского пространства. Однако о проекте Евразийского экономического союза, в соответствии с которым 1 января 2015 г. отраслевые интеграционные структуры ЕврАзЭС и Таможенный союз должны объединиться, заговорили как о наиболее амбициозном и масштабном за 20 лет начинании по активизации сотрудничества между республиками бывшего СССР. Акцент на прагматической мотивации, а также обилие терминологии, отсылающей к европейскому опыту институционального строительства, свидетельствуют о возникновении новой риторики, в большей степени обращенной к будущему, а не к мифологемам общего прошлого. Эта тенденция отмечается и в статье Владимира Путина («Известия», 4 октября 2011 г.), и в официальных документах Евразийской экономической комиссии.

Тем не менее анализ европейских источников показывает, что Евразийский союз занимает в первую очередь сотрудников научных центров и крайне редко освещается в массовой печати (так, в The Guardian упоминание о евразийской интеграции встречалось за последние два года всего четыре раза). Политическая журналистика, в отличие от экспертной аналитики, продолжает использовать сложившиеся стереотипы, суть которых сводится к неоимперским притязаниям России, продвигающей проект для восстановления влияния в регионе.

В настоящей статье предпринята попытка анализа основных представлений о характере, целях и перспективах евразийской интеграции, содержащихся в европейских источниках. Речь идет о материалах аналитических центров Великобритании, Франции, Бельгии, Германии, Италии, Польши и Финляндии, а также о публикациях в прессе.

ДВЕ ИНТЕГРАЦИИ: ЛИНИИ СОПОСТАВЛЕНИЯ

В большинстве исследований отмечается, что российская политическая элита, а также функционеры, представляющие интеграционные структуры, виртуозно освоили институциональную терминологию Евросоюза. Сама архитектура наднациональных органов (Совет, Комиссия и Суд) вызывает ассоциации с моделью построения Европейского экономического сообщества. Однако, несмотря на схожесть формы, осуществимость перехода от межгосударственных к наднациональным методам принятия решений, а также добровольность и осознанность делегирования суверенитета государствами-участниками подвергаются серьезным сомнениям.

Так, в докладе Центра европейских политических исследований (CEPS), вышедшем в декабре 2012 г., внимание уделено сравнению ранних этапов европейской интеграции с построением «евразийской» экономической кооперации. Авторы (Стивен Блокманс, Грант Костанян, Евгений Воробьев) оперируют неофункционалистской теорией Эрнста Хааса, основывающейся на эффекте «перетекания» экономической кооперации в политическую интеграцию. Однако в Европе указанные процессы проходили плавно в течение нескольких десятилетий. В случае же с евразийским проектом очевидно, что декларируемые темпы трансформации Таможенного союза в экономический не соответствуют реальному потенциалу объединения в силу недостаточной слаженности механизмов перераспределения компетенции, а также несоответствия друг другу национальных правовых норм.

Число жителей ЕС сопоставимо с населением стран, входящих в Таможенный союз, однако брюссельские эксперты прежде всего обращают внимание на расстояния между крупнейшими экономическими центрами (Москва–Астана – 2700 км, Москва–Минск – 717 км), что замедляет движение товаропотоков. Кроме того, евразийская интеграция характеризуется несбалансированностью экономических возможностей участников – российский рынок выглядит доминирующим и мощным на фоне остальных стран-членов, в то время как на начальных этапах европейской интеграции речь шла как минимум о двух равноценных центрах силы – Франции и Германии. Таким образом, предположения относительно поглощения казахстанского бизнеса российскими компаниями и переформатирования рынка в соответствии с их интересами выглядят убедительными. В то же время у России весьма низкий индекс открытости для мировой торговли, она занимает 114-е место в мире, в то время как Казахстан – 88-е.

Исходя из этого, заявление члена Коллегии по основным направлениям интеграции и макроэкономике Евразийской экономической комиссии Татьяны Валовой о том, что Таможенный союз уже достиг уровня Евросоюза образца 1993 г., кажется авторам доклада необоснованным. На процедуру, аналогичную ликвидации таможенных барьеров между Россией, Белорусссией и Казахстаном (запланирована на 2015 г.), Европе потребовалось более десяти лет, притом что эти вопросы были переданы в ведение наднациональных институтов. Двойственность и абстрактность многих формулировок в уставе Евразийской экономической комиссии делают перспективы делегирования суверенитета весьма туманными, а без этого, с точки зрения брюссельских экспертов, поставленная задача не может быть успешно решена. Кроме того, указанный орган, если сравнивать его с европейским аналогом, испытывает дефицит репрезентативных функций, в особенности в отношении третьих стран.

Некоторые притязания, заявленные в программных документах, слишком амбициозны на текущей стадии развития интеграции, в частности, регулирование деятельности государственных монополий. В отношении России данный механизм фактически не работает – из-за слабых возможностей воздействия наднационального уровня власти на деятельность российских государственных органов. Баланс сил между участниками таков, что России для реализации собственных интересов требуется согласие хотя бы одного из партнеров, что приводит в конечном счете к использованию не наднациональных, а двусторонних межгосударственных методов согласования. В качестве наиболее характерного примера эксперты Chatham House (Рилка Драгнева, Катарина Волчук) приводят договоренности по газовым тарифам между Москвой и Минском.

Примечательно, что едва ли не единственный орган, роль которого видится большинству европейских экспертов позитивной, – это Суд евразийского сообщества. Легитимация интеграционного проекта осуществляется благодаря прецедентным решениям, в результате реализуется стратегия нивелирования нетарифных барьеров. Тот факт, что несколько частных компаний, в том числе угольная компания «Южный Кузбасс», выигрывали иски у Евразийской экономической комиссии, свидетельствует о движении в сторону более сбалансированной экономической системы, отвечающей интересам широкого круга акторов. В то же время механизмы урегулирования споров между государствами-участниками остаются в существенной степени непроработанными. Еще одну проблему авторы доклада Chatham House усматривают в том, что частные лица не правомочны обращаться с исками в Суд.

Таким образом, обнаруживается, что заимствованная у ЕС интеграционная модель пока во многом лишена содержания. Как отмечает ведущий сотрудник Германского фонда Маршалла Констанца Штельценмюллер, «российские попытки имитировать западные институты сопровождаются непониманием значимости системы ценностей, а также культурного контекста, в рамках которых они были построены в Европе». Примечательно и то, что, несмотря на непродолжительную историю евразийской экономической интеграции, наднациональные структуры смело оперируют понятиями, предполагающими серьезную степень делегирования национального суверенитета, в то время как на первых этапах создания Европейского сообщества большое внимание уделялось сохранению ощущения независимости участников и с этой целью избегалось употребление квазигосударственной терминологии. ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ УЧАСТНИКАМИ ЕВРАЗИЙСКОГО ПРОЕКТА

Многие исследователи отмечают, что в течение 1990-х гг. Россия не обращала должного внимания на партнеров по СНГ, предпочитая выстраивать отношения с Западом. Между тем Нурсултан Назарбаев сумел зарекомендовать себя на международной арене как основной пассионарий реинтеграции постсоветского пространства, предложив евразийскую концепцию еще в марте 1994 года.

В контексте принятия ключевых политических решений, влияющих на дальнейшее развитие евразийской интеграции, выделяются три лидера, чьи методы управления принято характеризовать как авторитарные. Международный имидж Александра Лукашенко никогда не был позитивным, тем более после выборов 2010 г. отношения между ЕС и белорусским руководством резко ухудшились, несмотря на предшествовавшее этому относительное потепление. Что же касается Назарбаева, то, несмотря на уважительные высказывания западных аналитиков в его адрес, большой интерес вызывает не столько он сам, сколько его окружение. Однако исследования предпочтений выразителей интересов различных групп казахстанской элиты затруднены ограниченностью доступа к соответствующей информации.

Наконец, главным действующим лицом евразийской интеграции, несомненно, считается Владимир Путин. Вряд ли какая-либо другая персона может составить ему конкуренцию по количеству упоминаний в контексте объединения рассматриваемых государств. Тот факт, что в большинстве случаев проект Евразийского экономического союза ассоциируется исключительно с фигурой президента России, заставляет экспертов высказывать самые различные предположения относительно его мотивов. Нельзя не отметить также, что в европейском медийном пространстве существенное место занимает мотив инициирования Путиным восстановления Советского Союза. В этом смысле весьма примечательна статья Якуба Корейбы «Восстановит ли Путин СССР?» в журнале «Новая Восточная Европа», в которой автор акцентирует внимание на том, что российская политическая элита никогда не воспринимала своих ближайших соседей как полноправных и независимых партнеров. Очевидно, что проблематика потенциальной реконструкции империи волнует в первую очередь авторов из центрально- и восточноевропейских государств (Польша, Чехия, страны Балтии), что вполне объяснимо напряженными двусторонними отношениями с Россией, в то время как представители Западной Европы, как правило, отдают себе отчет в том, что Москва не захочет брать на себя столь серьезные обязательства.

В статье Владимира Путина в «Известиях» ставятся не только внешнеполитические задачи, сводящиеся, с точки зрения экспертов, к противодействию крупнейшим акторам международной политики на постсоветском пространстве (публикация вышла меньше чем через неделю после саммита глав государств ЕС и стран «Восточного партнерства» в Варшаве), но и внутриполитические цели. Так, по мнению старшего научного сотрудника Германского института международной политики и безопасности (SWP) Ханнеса Адомайта, указанный текст стал своего рода ключевым предвыборным манифестом политика, предложившего взамен концепции модернизации Дмитрия Медведева популистский проект восстановления влияния России в поясе соседства, а следовательно, и в мире.

Как бы то ни было, привлекательность и самостоятельная ценность евразийской интеграции как долгосрочного проекта для потенциальных, а также действительных участников не кажется комментаторам убедительной. Так, отношения между Белоруссией и Россией складывались специфически, учитывая глубокую зависимость республики от льготных тарифов на российские энергоресурсы. В силу осложнения отношений Минска с западными соседями объединение с Россией на ее условиях фактически стало единственной возможностью сохранения нынешнего режима, невзирая на то, что шероховатости во взаимоотношениях между двумя участниками Таможенного союза заметны и по сей день. Шумная история вокруг компании «Уралкалий» была воспринята как весьма эффективная антиреклама всего проекта.

Что касается Казахстана, то, с точки зрения члена консультативной группы «ЕС – Центральная Азия мониторинг» Наргис Кассеновой, представленной в докладе Французского института международных отношений (IFRI), Нурсултан Назарбаев в рамках евразийского проекта преследует сразу две цели. Во-первых, участие в интеграции позволяет Астане (как и Минску) сохранить определенную внутриполитическую стабильность, во-вторых, присоединение к Таможенному союзу было обусловлено желанием использовать данную платформу для ускоренного вступления в ВТО. В то же время многие политические силы в стране высказали недовольство утратой части государственного суверенитета. Для этого есть весомые основания: в результате интеграционных процессов цены на иностранную продукцию резко выросли, в то время как цены на товары, поставляемые российскими производителями, не стали ощутимо более низкими. Научный сотрудник Итальянского института исследований мировой политики (ISPI) Фабрицио Виельмини указывает на негативные последствия интеграции с Россией для казахстанского малого и среднего бизнеса, поскольку ведение таможенной документации не упростилось, а, напротив, стало еще более запутанным. Кроме того, согласование тарифов с Россией в рамках наднациональных структур несколько ухудшило условия вступления Казахстана в ВТО.

Положительным результатом деятельности в рамках Таможенного союза для Казахстана стал приток в страну иностранного капитала, однако для многих западных компаний это в первую очередь плацдарм для проникновения на территорию России. Увеличился и импорт в Казахстан белорусской продукции, хотя и не столь существенно. В то же время товарооборот между Казахстаном и Белоруссией можно охарактеризовать как рекордно низкий: импортируя 1,5% товаров, Астана ничего не экспортирует взамен.

Россия не сосредоточена на расширении экономических отношений с другими странами СНГ – потенциальными участниками евразийского интеграционного проекта. Лидирующие позиции в ее внешней торговле по-прежнему занимают крупнейшие мировые игроки – Евросоюз, Китай и США. Относительно перспектив присоединения Украины к Евразийскому союзу мнения западных аналитиков разнятся, однако большинство из них не рассматривают Молдавию, Грузию и Азербайджан как его потенциальных участников в 2015 году.

Что касается Армении, то несмотря на заявление Сержа Саргсяна о намерении присоединиться к Таможенному союзу, Ереван не отказывается от идеи подписать соглашение об ассоциации с ЕС. Как отмечает эксперт Польского института международных отношений Конрад Заштовт, Россия располагает мощными инструментами воздействия на политическое руководство Армении (в первую очередь в сфере безопасности), кроме того, в реализации положений Глубокого и всестороннего соглашения о свободной торговле с Европейским союзом не заинтересованы олигархические структуры страны. Однако отсутствие общей границы с Россией, сложности юридических и технических согласований (в частности, по вопросам устранения барьеров во взаимной торговле с государствами СНГ, не являющимися членами ТС), а также желание интенсифицировать сотрудничества с Евросоюзом, демонстрируемое многими политическими и экономическими акторами в Армении, свидетельствуют о том, что заявление Саргсяна само по себе не дает гарантий вступления в Евразийский союз.

Таким образом, если речь идет о потенциале расширения объединения, то возникает образ некоего центральноазиатского союза с небольшим европейским «вкраплением» в лице Белоруссии. При этом совместные усилия России и Казахстана по преодолению политической и экономической фрагментации Центральной Азии, с точки зрения старшего научного сотрудника Центра европейских политических исследований Майкла Эмерсона, на сегодняшний день также нельзя считать успешными.

ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ С ЕС: КООПЕРАЦИЯ ИЛИ СОПЕРНИЧЕСТВО?

Очевидно, что в результате политико-экономической фрагментации постсоветского пространства в 1990-е гг. Евросоюз стал своеобразным центром притяжения для многих государств СНГ. Разработаны конкретные меры по взаимодействию в области торговли, образования, науки, международной безопасности и юстиции в рамках Европейской политики соседства и затем «Восточного партнерства». Таким образом, интеграционная активизация России обусловлена в первую очередь нежеланием потерять сферу влияния в поясе соседства.

Две наиболее часто встречающиеся цитаты из Владимира Путина в статьях, посвященных анализу целей евразийского проекта, – это «распад СССР как величайшая геополитическая катастрофа XX века» и в то же время констатация невозможности его восстановления, с одной стороны, и «построение экономического региона от Владивостока до Лиссабона» – с другой. Вследствие этого перед европейскими экспертами неминуемо встает вопрос о совместимости двух интеграционных проектов, а также о конкурентных отношениях Брюсселя и Москвы в свете борьбы за потенциальных партнеров.

Внимание большинства западных политологов в контексте описанного противостояния приковано к Украине. Хотя в статье Владимира Путина в «Известиях» говорится об участии в евразийском проекте как возможности создания прочной платформы для интеграции в другие международные структуры, в том числе в Евросоюз, декларируемые лозунги воспринимаются как расходящиеся с истинными целями Москвы. Украина рассматривается как главное «поле боя» между Россией и ЕС, поскольку здесь впервые отмечается целенаправленное и небезуспешное применение российской «мягкой силы». Это выражается в первую очередь в широком распространении через украинские СМИ российских аналитических оценок, суть которых заключается в том, что расширение экономического сотрудничества с Европой в рамках программы «Восточное партнерство» и, в частности, подписание соглашения об ассоциации может обернуться для Киева негативными последствиями, в то время как присоединение к Евразийскому экономическому союзу позволит в первую очередь разрешить многолетние энергетические конфликты между соседями. Авторы доклада, представленного Chatham House, полагают, что в данном аспекте Евросоюз проигрывает информационную войну России.

Тем не менее приостановка импорта части украинской продукции, инициированная Россией в августе 2013 г., была воспринята существенной частью европейского политического и экспертного сообщества как попытка прямого принуждения к вступлению в Таможенный союз. Как отмечает голландский журналист Ник Оттенс, тактика, избранная российским руководством в отношении Украины, основывается скорее на методах силового давления и использовании слабости украинской экономики, чем на создании привлекательного образа объединения, построенного на принципе добровольного делегирования государственного суверенитета.

Приведенные аргументы относительно слабости экономических отношений между участниками евразийского проекта, а также крайне низкие показатели торгового оборота между Россией и его потенциальными участниками – странами СНГ приводят европейских экспертов к мысли о том, что, несмотря на акцентирование внимания на экономике в программных заявлениях, она играет второстепенную роль. В действиях России, направленных на крепление интеграционных связей, усматривается прежде всего обеспокоенность перспективами сближения стран бывшего СССР с ЕС и попытка противодействия реализации программы «Восточное партнерство».

При этом глубинных противоречий в двусторонних отношениях между Москвой и Брюсселем нет. Европейский союз – крупнейший экономический партнер России, и сотрудничество с ним обусловлено взаимной необходимостью. Однако эта кооперация никоим образом не распространяется на территорию постсоветского пространства, что выражается, в частности, в нежелании Москвы участвовать в совместном урегулировании «замороженных конфликтов» в Приднестровье и на Южном Кавказе.ТЕРРИТОРИЯ «БОЛЬШОГО ТРАНЗИТА»

Владимир Путин неоднократно подчеркивал, что Евразийский союз нельзя расценивать как попытку восстановления Советского Союза. Его видение данного проекта заключается в построении мощной наднациональной организации суверенных государств, способной стать твердой опорой современной международной архитектуры благодаря роли связующего звена между Европой и динамично развивающимся Азиатско-Тихоокеанским регионом.

Последовательно отстаиваемую в программных документах Таможенного союза и ЕврАзЭС идею о том, что различные интеграционные пространства совместимы, европейское политическое и экспертное сообщества не воспринимают всерьез. Тем не менее упомянутая идея подразумевает ряд насущных задач, в решении которых могут быть заинтересованы партнеры России как на Западе, так и на Востоке.

Речь идет в первую очередь об интеграции транспортных и энергетических систем. Так, проект «Стратегическое партнерство 1520», предложенный РЖД в 2006 г., вызывает особый интерес Евросоюза. Различия в ширине железнодорожной колеи негативно влияют на темпы поставок продукции между постсоветскими и европейскими странами. Кроме того, в некоторых государствах Центральной и Восточной Европы до сих пор существуют линии, рельсовая ширина которых составляет 1520 мм, – Финляндия, страны Балтии, Польша, Словакия и Венгрия.

Примечательно, что еще Хэлфорд Маккиндер в концепции «Хартленда», неожиданно обретшей популярность среди российских политических мыслителей в 1990-е гг., представлял Россию как центр мирового притяжения именно вследствие развития железнодорожных транспортных путей и предрекал ей большое будущее. Учитывая сегодняшние реалии, едва ли возможно говорить о том, что его прогнозы оказались верными, однако отметим, что в создании образа России как колоссального международного транспортного коридора, который неоднократно использовался как инструмент политического воздействия, огромную роль сыграли представления российского интеллектуально-политического истеблишмента.

Таким образом, как отмечает эксперт Финского института международных отношений Катри Пиннониеми, настоящим достижением евразийского проекта может стать не строительство наднациональных административных структур, чья деятельность воспринимается на сегодняшний день по большей мере как имитационная, а ориентация на решение экономических задач, связанных с вопросами международного транзита. Реализация «Стратегического партнерства 1520» способствует тем самым позиционированию России как части европейского и в то же время евразийского экономического пространства.

Огромные расстояния между основными экономическими центрами России, Белоруссии и Казахстана, представляющиеся фактором, тормозящим развитие интеграции, в рассматриваемом контексте оборачиваются преимуществом Евразийского союза при условии эффективного использования ресурсов для развития транспортной инфраструктуры. Основное препятствие европейские специалисты усматривают в многообразных проявлениях постсоветского кланово-олигархического капитализма, характеризующегося отсутствием прозрачности при распределении средств, а также взаимной зависимости политических и финансовых групп интересов.

В ПОИСКАХ СТРАТЕГИИ МЕЖДУНАРОДНОГО ПОЗИЦИОНИРОВАНИЯ

В риторике представителей наднациональных органов, координирующих деятельность участников евразийского проекта и работающих над формированием его позитивного международного имиджа, обнаруживаются противоречия, усложняющие понимание содержания, целей и вектора интеграционных процессов. Стремление продемонстрировать высокий уровень развития институциональной архитектуры и в то же время подчеркивание значимости суверенитета стран-членов не позволяет европейским экспертам получить представление о том, как будет происходить углубление интеграции, требующее делегирования не только экономических, но и политических полномочий как наверх – наднациональным структурам, так и вниз – региональным властям. Кроме того, сама концепция евразийства в ее современной редакции вызывает множество вопросов: обращена ли она в большей степени к образу общего прошлого народов, населяющих территорию бывшего СССР, обусловливающего их культурно-историческое единство, или же ее следует трактовать с точки зрения объективно назревшей необходимости сотрудничества?

На основании проведенного анализа можно сделать следующие предположения относительно действий, которые способствовали бы улучшению международного имиджа евразийской интеграции.

Первое. Отказ от громких заявлений (в частности о том, что Евразийский союз соответствует уровню развития ЕС на момент 1993 г.), вызывающих сомнения в их соответствии действительности, и сосредоточенность на выполнении практических задач (таких, например, как реализация «Стратегического партнерства 1520»). Если исходить из программных документов, то темпы интеграции постсоветских стран обоснованно оцениваются европейскими экспертами как весьма завышенные, что негативно сказывается на выводах относительно качества кооперационного взаимодействия.

Второе. Необходима большая четкость формулировок при описании механизмов распределения компетенции между национальным и наднациональными уровнями власти для понимания реальных возможностей последних. Позитивные отзывы о роли Суда – важное достижение институционального строительства, однако сомнения относительно самостоятельности Комиссии при принятии решений, а также скепсис в отношении проекта учреждения Евразийского парламента свидетельствуют о том, что успех построения сбалансированной системы наднациональных органов будет зависеть от степени прозрачности их функционирования, а также от того, насколько они смогут быть репрезентативными по отношению к интересам всех стран-участников и негосударственных акторов. Отсутствие представительств Евразийской экономической комиссии в третьих странах очевидно не способствует повышению ее международного статуса.

Третье. На восприятие процессов евразийской интеграции отрицательно влияет дефицит позитивного позиционирования Белоруссии и Казахстана. Кроме того, ассоциации исключительно с лидерами государств и отсутствие признаков общественно-политического консенсуса в рассматриваемых странах ставят под сомнение добровольность делегирования суверенитета. Ставшая уже традиционной привязка к фигуре президента России свидетельствует об определенной политической воле к преодолению фрагментации постсоветского пространства, но сужает угол зрения на процессы кооперации, в особенности когда речь идет о дальнем горизонте планирования. Отсутствие дискуссии по вопросам интеграционного строительства демонстрирует слабый интерес к указанной проблеме в российском обществе. Привлечь к обсуждению политических и экономических акторов не только за пределами, но и внутри стран-членов представляется весьма актуальным.

Четвертое. Нетривиальной задачей видится реанимация содержательной полемики о базовых ценностях в диалоге России и Евросоюза, которая в последние годы сводилась либо к прагматическому дискурсу, либо к взаимным обвинениям в следовании «двойным стандартам». В то же время понимание мировоззренческих основ во взаимодействии региональных подсистем – необходимое условие получения представлений о характере грядущих трансформаций мирового порядка. Отметим также, что выявление более четких контуров евразийского концепта с точки зрения его нормативного содержания способствовало бы большей ясности в контексте определения внешнеполитических приоритетов.

Пятое. Наконец, наиболее очевидным препятствием для создания позитивного образа евразийской интеграции остается ограниченность эмпирической базы, позволяющей получить ясное понимание того, что являет собой рассматриваемый проект. Помимо официальных документов и презентаций, выпускаемых Комиссией, необходимы релевантные аналитические исследования, способствующие формированию более четкой картины процессов объединения постсоветских стран.

М.Е. Симон – кандидат политических наук, научный сотрудник Института экономики РАН.

Что скрывается за делом Сноудена

Как странный беглец открыл новую международную эпоху

Происходит фактическая конвергенция разных стран перед лицом цифровой революции, которая грозит отнять у государства часть его суверенных прерогатив. Есть риск, что спецслужбы и авторитарных, и демократических стран представят наплыв цифровой информации как глобальную угрозу; после 11 сентября подобную роль играл «международный терроризм».

Несколько измененная версия этой статьи опубликована в журнале Revue des deux mondes (ноябрь-декабрь 2013 г.) под названием «С чем будет ассоциироваться имя Сноудена?»

Эдвард Сноуден приобрел известность после недавнего скандала. Но что мы знаем об этом человеке с юношеским лицом, родившемся в июне 1983 года? Каковы психологические и политические мотивы, подвигнувшие его на то, чтобы обнародовать секретную информацию о программеPRISM? Герой для одних, предатель для других, он олицетворяет сдвиги, которые произошли в нашей цивилизации благодаря развитию информационных и коммуникационных технологий. Дело Сноудена напомнило наивным людям, что шпионаж – одно из древнейших мировых явлений, и прогресс в области политической либерализации ни в коей мере не мешает государству заниматься скрытыми от посторонних глаз делами. Напротив, он только подстегивает деятельность такого рода. Важно отметить, что если шпионаж с древнейших времен является неотъемлемой частью государственной власти, создание и развитие служб разведки, вписанных в госаппарат, приходится на вторую половину XIX века. В последние годы звучат голоса, предостерегающие об опасной тенденции, характерной как для авторитарных, так и демократических режимов: использование электронных средств для слежки, наблюдения, иногда даже репрессивных действий.

Случай со Сноуденом показывает, что один человек способен дестабилизировать всю систему дипломатических отношений. Поэтому необходимо понять глубинные мотивы поступка, равно как и оценить реакцию, которую он вызвал. Эдвард Сноуден добивается обнародования данных и документов, свидетельствующих о вмешательстве государства в частную жизнь граждан и о тайных соглашениях американских властей с определенными неофициальными кругами. Понятно, что в такой деликатной сфере возможны любые манипуляции. Тем не менее дело Сноудена обозначило фундаментальное расхождение позиций гражданского общества и государства по поводу баланса между личной свободой и национальной безопасностью. Хотя это старый спор, сегодня он актуален для всего мира.

О ДЕЛЕ СНОУДЕНА ЛУЧШЕ ВСЕХ ГОВОРИТ ПУТИН

История Эдварда Сноудена – отнюдь не единичный случай. На самом деле он – представитель того многочисленного независимого сообщества, которое все решительнее заявляет о себе, отвергая «интересы государства» и закулисные игры истеблишмента. Даже самые активные члены этого сообщества хранят анонимность. Сноуден же за какие-то несколько дней стал всемирной знаменитостью. По иронии судьбы он нашел убежище в России, заставив вспомнить о диссидентах времен холодной войны, хотя и вывернул этот образ наизнанку. На некоторых моментах его жизни стоит остановиться.

Родившись в семье офицера береговой охраны и федеральной служащей, Сноуден рано обнаружил любовь к информационным технологиям. В 2004 г. он пытался вступить в специальные войска армии США – святая святых американской военной машины; попытка закончилась неудачно вследствие перелома ног во время тренировок. Только после этого он начал работать аналитиком в разведывательном сообществе.

Белый дом явно встревожен откровениями Эдварда Сноудена, и, конечно, скорее по политическим, нежели по практическим причинам. В самом деле, скандал ставит американские власти в очень двусмысленное положение: одним из главных элементов своей внешней политики они считают свободу выражения, особенно в сети интернет, и в то же время во имя священной войны с терроризмом осуществляют беспрецедентную программу слежения за гражданами своей страны и миллионами граждан иностранных государств. Вполне очевидно, что в области обороны президент Барак Обама, юрист по образованию и лауреат Нобелевской премии мира, не способен контролировать военный аппарат и разведку. Для справки: бюджет американского разведсообщества в 2011 г. достиг 75 млрд долл., увеличившись в 2,5 раза по сравнению с 2001 годом. На пресс-конференции Барака Обамы, состоявшейся 8 августа, американский президент оправдывал использование электронных форм слежения необходимостью найти «иголку в стоге сена мировых телекоммуникационных систем» и заявлял, что «не считает мистера Сноудена патриотом».

С точкой зрения американского президента не согласен его российский коллега, который умело использует случай со Сноуденом в своих публичных выступлениях. В ходе долгого интервью Первому каналу и агентству Associated Press 4 сентября 2013 г. Владимир Путин представил Сноудена диссидентом, бежавшим из Америки, чтобы защищать «права человека». Путин сослался на отсутствие соглашения об экстрадиции между Россией и Соединенными Штатами, мимоходом заметив, что Вашингтон отказывается выдавать бежавших в Америку российских граждан, чьи руки обагрены кровью, в то время как Сноуден не совершал преступлений. Потом он объявил, что беглец связывался с российским консульством в Гонконге, прося у России поддержки в его личной борьбе с администрацией Обамы. По утверждению Владимира Путина, это предложение было отклонено, потому что Россия – не какая-нибудь неправительственная организация, а страна, защищающая свои национальные интересы. Поэтому Москва согласилась предоставить убежище только на том условии, что гость не будет продолжать свою деятельность на российской территории и таким образом не испортит еще больше отношения с Америкой. В то же время президент заявил, что если бы в России появился свой Сноуден, он ответил бы по всей строгости российского закона.

Последнее демонстрирует фактическую конвергенцию разных стран перед лицом цифровой революции, которая грозит отнять у государства часть его суверенных прерогатив. Российский президент объясняет свое решение скорее заботой о традиционной системе межгосударственных отношений, чем интересом к судьбе диссидента. Говоря о личности беглеца, Путин высказывает искреннее недоумение: «Вы знаете, я иногда думаю о нем, это странный субъект». Тем более странно, по словам Путина, что он сам устроил себе столь непростую жизнь. Со временем, полагает президент России, Америка, быть может, сама поймет, что Сноуден – борец за свободу, имеющий собственные убеждения и вовсе не заслуживающий, чтобы его считали предателем или шпионом. Компромисс возможен, но Владимир Путин не спешит уточнить, каким он мог бы быть, и в завершение говорит, что Эдвард Сноуден видит себя поборником высоких идеалов, ради которых можно принести жертву. «Это его выбор!»СЕРЬЕЗНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ ДИПЛОМАТИИ

Непосредственные результаты откровений Сноудена ощутимее всего проявились в контексте российско-американских отношений: его дело приобрело для Москвы и Вашингтона символическое значение. После избрания Барака Обамы президентом в 2008 г. российско-американские отношения стали улучшаться: политика перезагрузки, провозглашенная новым лидером Соединенных Штатов, была направлена на восстановление связей с Москвой, сильно подорванных правлением Джорджа Буша. Цель заключалась в том, чтобы минимизировать вред, который непримиримая позиция России могла бы принести интересам Америки, и наметить конкретные области сотрудничества по определенным вопросам, в первую очередь – контртеррористическим операциям. Переизбрание Обамы президентом в 2012 г. совпало с возвращением в Кремль Владимира Путина, который твердо решил и дальше проводить жесткую линию во внешней политике, надеясь, что это принесет плоды. Раздражающие факторы в отношениях двух стран заметно умножились: Москва все меньше готова терпеть заносчивый и поучительный тон Вашингтона, стараясь максимально использовать царящий на Западе идейный разброд, чтобы подчеркнуть особый путь собственного развития и уникальность своей внешней политики.

Дело Сноудена еще больше осложнило отношения, омраченные множеством спорных вопросов – от дела Магнитского до системы ПРО. Со времени войны в Ливии российско-американская конфронтация наиболее ощутима в сирийском и, как следствие, в иранском вопросах. Москва упрекает Вашингтон, Париж и Лондон за весьма вольную трактовку новых инициатив ООН в области международного права: речь идет о концепции R2P (Responsibility to Protect). Дело Сноудена воспринимается как очередное моральное поражение США, в то время как Россия предстает в выгодном свете, чуть ли не эталоном гостеприимства и толерантности. Так же как и Гуантанамо, слово PRISMстало символом отхода от демократических ценностей в стране, которая не может найти баланс между своими конституционными принципами и борьбой с терроризмом. Сославшись на дело Сноудена, Путин, конечно, не преминул напомнить об этом противоречии, заявив, что именно оно стало причиной падения морального авторитета Америки.

С 2008 г. администрация Обамы с помощью «электронной дипломатии» пыталась наполнить реальным содержанием термин «умная сила», призванный вернуть привлекательность американскому образу после восьми лет пребывания у власти Буша. Речь шла о том, чтобы подвести теоретическую базу под «принцип коммуникабельности», согласно которому влияние субъекта напрямую зависит от его способности создавать связи и контакты и таким образом внушать другим свои идеи, завоевывая их доверие. Все это относилось скорее к «мягкой силе», в то время как разоблачения Эдварда Сноудена показывают, до какой степени владение информационными технологиями и контроль над ними важны для проведения Америкой политики «жесткой силы». По-видимому, на электронную дипломатию возлагалась мессианская задача, она должна была напрямую способствовать «демократизации» мира, поставив во главу угла свободу в интернете и свободу интернета. В мае 2009 г. Хиллари Клинтон представила программу «Искусство управления государством в XXI веке», предполагающую выход за рамки традиционных дипломатических межгосударственных отношений и вступление в новую эру, которая должна ознаменоваться прямыми контактами между государством и индивидом и внутри сообщества индивидов. В январе 2010 г. Клинтон произнесла речь, в которой ратовала за отмену каких бы то ни было «электронных» границ, чтобы избежать появления информационного железного занавеса.

В это же время Агентство национальной безопасности занималось сбором и использованием метаданных, ни перед кем не отчитываясь в своей деятельности. Значительную часть их удалось получить благодаря тесному сотрудничеству с крупнейшими американскими интернет-компаниями (владельцами поисковых систем, социальных сетей, производителями соединительных кабелей). Именно эти закулисные соглашения между АНБ и фирмами, деятельность которых предполагала эмансипацию личности и демократизацию, – соглашения, существующие по сей день, – и стали для широкой публики главным открытием Сноудена. Объединение возможностей государства с ресурсами частных предприятий напрямую служит интересам Соединенных Штатов: оно создает беспрецедентную концентрацию власти в глобальном масштабе, позволяющую Америке осуществлять политику «империализма взаимопроникновения».

Дело Сноудена, если говорить о косвенных его аспектах, поставило европейцев в крайне унизительное положение, о чем любезно напомнил Владимир Путин. Запретив пролет над своей территорией самолета Эво Моралеса из-за подозрений в том, что тот пытается доставить Сноудена из России в Боливию, Париж, Мадрид, Рим и Лиссабон «прогнулись» перед американской империалистической республикой. История со Сноуденом совпала с начавшимися переговорами между США и Евросоюзом по вопросу TTIP (Соглашение о трансатлантическом торговом и инвестиционном партнерстве), с помощью которого Вашингтон рассчитывает закрепить свое технологическое и экономическое превосходство над Европой, пребывающей в состоянии полного застоя. При этом игнорируются принципы работы ВТО и организационные инициативы стран – членов БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай и ЮАР). Красноречивое молчание европейцев выдает привычку, вернее безразличие, европейских лидеров к прямым или косвенным формам давления со стороны Соединенных Штатов.

В случае Парижа это молчание можно объяснить двумя причинами, затрагивающими природу его взаимоотношений с союзниками. Во-первых, сотрудничество с Вашингтоном, особенно в сфере борьбы с терроризмом, всегда было очень тесным. Для справки: с 2002 по 2009 гг. в Париже размещался антитеррористический центр Alliance base, который использовался для оперативного обмена разведданными между США, Великобританией, Германией, Канадой, Австралией и Францией. Кампании в Ливии и Мали, равно как и предполагаемые удары по Сирии, укрепили военно-политические связи между Парижем и Вашингтоном, несмотря на довольно сильные трения лет десять назад из-за Ирака. Во-вторых, безмолвие Парижа, возможно, объясняется тем, что он сам прибегает к подобным методам слежения. Отсутствие реакции со стороны европейцев можно также объяснить – и это будет основная причина – их неспособностью стать главным промышленным и политическим центром развития интернета. Есть мнение, что в плане информационных технологий Старый Свет постепенно деградирует. Именно в этом, по-видимому, и заключается истинное значение дела Сноудена: оно выявило слабость Европы.ОТСТАИВАНИЕ ПРИНЦИПОВ

Неорганизованная, но решительно настроенная масса активистов, борцов и просто граждан желает добиться «демократизации» интернета с помощью самого интернета, то есть путем бесконечного увеличения площадок для дискуссии, надеясь, что этот необратимый процесс повлечет за собой преобразование существующих институтов и пересмотр позиций. Информационные технологии представляют безграничные возможности для «согласованных действий», по выражению Ханны Арендт. Термин empowerment означает предоставление и получение власти индивидами или группами с тем, чтобы воздействовать на политико-экономические условия, в которых они живут. Изменению подлежит также вся социальная сфера, под угрозой оказываются самые неприступные твердыни и «запретные зоны», такие как внешняя политика, оборона и безопасность. Впрочем, формы участия в этой деятельности могут значительно разниться в зависимости от человека, который ее осуществляет: одни остаются в рамках закона, в то время как другие считают нужным выйти за эти границы.

Трудно, например, сравнивать проект «Викиликс» с сообществамиAnonymous и Telecomix. Важно понять политические мотивы, которыми руководствуются эти различные группы и инициативы. «Викиликс» отныне прочно ассоциируется с именами Джулиана Ассанжа, скрывающегося в посольстве Эквадора в Лондоне с июня 2012 г., и Брэдли Мэннинга, осужденного в августе 2013 г. на 35 лет лишения свободы за разглашение секретных материалов. «Викиликс» открыто ставит под сомнение принцип «интересов государства» и провозглашает себя «альтернативной» властью. Напротив, группа Anonymousобъединяет самые разные сообщества интернет-пользователей, которые называют себя поборниками права на свободу выражения в интернете и не только. Это разнородная масса людей, которых гораздо больше интересует поиск слабых мест в защитных системах крупных организаций, чем разработка какого бы то ни было проекта. «Викиликс» и Anonymous выразили поддержку Эдварду Сноудену, получившему временное убежище в России в июле 2013 г.; он прибыл в эту страну в сопровождении Сары Харрисон, юридического советника «Викиликс». Стоит отметить, что их откровения становятся известными благодаря кричащим заголовкам в мировой прессе. Группа Telecomix, которая меньше разрекламирована СМИ, проводит акции, направленные на восстановление коммуникационных средств после того, как их отключают по решению правительств, прибегающих к репрессиям для подавления движения протеста, – как это было, например, в Тунисе, Египте и Сирии.

«Интернет-культуру», зародившуюся во второй половине 1960-х гг., питали одновременно два источника, куда более близких, чем это кажется американским исследователям: военная наука, стоящая у истоковARPANET (компьютерная сеть, которую финансировал Пентагон, в 1990 г. прекратила существование. – Ред.), и протестное движение, выступавшее против войны во Вьетнаме. «Интернет-культура» близка контркультуре, она крайне многообразна и развивается усилиями убежденных либералов (в том смысле, который вкладывают в это слово в Америке), либертарианцев, левых радикалов, анархистов, компьютерных фанатов – проще говоря, людей, отстаивающих свободу выражения, объединения и организации. В этом смысле можно провести историческую параллель между делом Сноудена и публикацией «Пентагоновских документов», послужившей отправной точкой для размышлений Ханны Арендт о «процессе принятия правительственных решений» и о механизмах, при помощи которых руководство страны распространяет «обман».

В 1971 г. Дэниел Эллсберг, военный аналитик в корпорации RAND, передал газете The New York Times около 7 тыс. страниц секретных документов c описанием военных действий во Вьетнаме. Естественно, Эллсберг выражает поддержку Джулиану Ассанжу и Брэдли Мэннингу. В недавнем выступлении он отметил, что степень эффективности и возможность вторжения в частную жизнь, которыми обладают американские разведывательные службы, «на сегодняшний день несоизмеримо выше, чем в предыдущую доцифровую эпоху». По мнению Эллсберга, Эдвард Сноуден не побоялся «поставить на кон свою жизнь», чтобы сообщить информацию, касающуюся фундаментальных личных и общественных свобод; его поступок должен побудить «людей с тем же уровнем знаний, сознательности и патриотизма к совершению таких же актов гражданского мужества». В конце сентября 2013 г. американский Конгресс запустил проект реформы Агентства национальной безопасности, имеющий целью «ограничить определенными рамками» разведывательные программы, в то же время сохранив их «эффективность».

* * *

Таким образом, тридцатилетнему военному аналитику удалось вызвать настоящую бурю в дипломатии, а потом, спустя три месяца после разоблачений, спровоцировать парламентские дебаты в Соединенных Штатах об условиях электронной разведки. Не приходится сомневаться, что у него появятся подражатели, подавляющее большинство которых предпочтут анонимность открытым выступлениям, которые чреваты серьезными последствиями. Это может встретить враждебную реакцию. Есть риск, что спецслужбы и авторитарных, и демократических стран представят наплыв цифровой информации как глобальную угрозу; после 11 сентября подобную роль играл международный терроризм (читай: «Аль-Каида»). Возможно, дело Сноудена повлечет за собой смену парадигмы, которая произойдет незаметно, не став предметом широкого демократического обсуждения. Но может случиться и другое – оно заставит пересмотреть нынешнюю практику вмешательства спецслужб в частную жизнь, поскольку громче будет звучать требование усилить демократический контроль над ними. Главное – оно способно ускорить осознание, особенно европейцами, того факта, что «интернет-правительство» – политический субъект первостепенной важности в их отношениях не только с Соединенными Штатами, но и с такими странами, как Россия или Китай. Будем надеяться, что имя Сноудена будет ассоциироваться именно с этим возможным вектором развития.

Тома Гомар – руководитель отдела стратегического развития Французского института международных отношений (Ifri).

США. Франция. Весь мир. Россия > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 7 ноября 2013 > № 940443 Тома Гомар

Согласно рейтингам крупнейших в мире экспортеров яблок, российский рынок остается № 1 по объемам потребления данного вида фруктов.

Так за сезон 2012/2013 Россия импортировала 1,4 млн тонн яблок, причем порядка 750 тысяч тонн фруктов поступили из Польши.

На втором месте рейтинга крупнейших на планете импортеров яблок, по мнению отраслевых специалистов рынка, находится Германия с 500 тысячами тонн закупок, на третьем – Великобритания (487 тысяч тонн), а на четвертом – Нидерланды с 330 тысячами тонн импортированных яблок.

Рынки других стран в сезоне 2012/2013 также увеличили закупки данного вида фруктов. К примеру, возрос объем поставок из США в Мексику; в Египет из Италии, Сирии и Ливана; в Канаду из США; в Индию из США, Китая, Чили и Новой Зеландии; в Индонезию из Китая и США; в ОАЭ из США, Чили, Китая, ЮАР, Новой Зеландии, Италии и Франции; в Саудовскую Аравию из Чили, Китая, Италии, Франции и США и в Таиланд из Китая, Новой Зеландии и США.

 Рост въездного турпотока в Россию по итогам текущего года составит порядка 8%, сообщил глава Федерального агентства по туризму Александр Радьков.

По его словам, сообщает "Интерфакс", Россия оказалась особенно интересна туристам из Юго-Восточной Азии, Китая и Кореи. Глава ведомства считает, что росту азиатских гостей будет способствовать предстоящее введение безвизового режима между Россией и Южной Кореей, а также нового порядка, согласно которому иностранные туристы, прибывающие в Россию транзитом из 20 стран, получат право находиться в РФ в течение 72 часов без оформления визы.

По поводу затрат на продвижение России как туристического направления Радьков сказал следующее: «До принятия федеральной целевой программы на продвижение тратилось примерно 100 млн рублей в год, с принятием программы эта сумма удвоилась и пока остается такой».

Также глава Ростуризма отметил, что на продвижение туризма Россия тратит гораздо меньше, чем, к примеру, страны Европы. «Конечно, мы тратим не так много, по сравнению с тем, сколько на продвижение туризма тратят Испания, Италия, Франция и Германия - это десятки миллионов евро, которые не пропадают зря, а возвращаются в бюджет страны сторицей, потому что траты иностранного туриста в стране с лихвой окупают затраты государства на продвижение».

Британские чиновники получили указание не принимать электронные подарки, к примеру, флеш-карты, от представителей иностранных государств, заявили руководители спецслужб Великобритании.

"Ими получено распоряжение не принимать подарков, таких, как карты памяти, ни от одного из иностранных государств, в том числе США. Это объясняется риском стать объектом шпионажа", - заявили в четверг глава Управления правительственной связи (GCHQ) при МИД Великобритании Иен Лоббан и глава контрразведки MI5 Эндрю Паркер на выступлении в парламенте.

В конце октября итальянская газета Corriera della Sera ранее сообщила, что члены делегаций получили на недавнем саммите G20 в Петербурге в качестве подарков флешки и зарядные устройства к телефонам. По данным издания, председатель Европейского совета Херман ван Ромпей после возвращения с саммита G20 в Брюссель потребовал сотрудников службы безопасности проверить новую технику, однако шпионское оборудование обнаружено не было. Денис Ворошилов.

Текст Соглашения об общем авиационном пространстве (ОАП) со странами Евросоюза согласован. Продолжаются процедуры подготовки документа к подписанию, сказал Вице-премьер-министр Александр Вилкул.

Украина ожидает на существенные изменения на авиационном рынке, ведь опыт европейских стран, которые присоединились к этому процессу, говорит о возможном снижении тарифов и существенное расширение географии полетов.

"Государство заинтересовано в создании максимально комфортных и приемлемых условий для граждан во время пользования авиационным транспортом. Ведь когда направление используется одним перевозчиком, у него возникает соблазн сыграть на повышении тарифов, а когда на рынке существует здоровая конкуренция, перевозчик будет вынужден привлекать пассажира низкой ценой билета и качественным предоставлением услуг", - добавил Александр Вилкул.

Одним из главных аспектов Соглашения об ОАП является снятие ограничений, которые пока существуют между Украиной и европейскими странами, рассказал директор департамента авиационных перевозок и аэропортов Государственной авиационной службы Украины Сергей Коршук во время прямого эфира на радио "Голос Столицы".

"Подписание документа и присоединения Украины к свободному авиационному пространству фактически создаст дополнительные возможности по открытию рейсов по новым направлениям как для украинских, так и зарубежных авиакомпаний, и предоставит пассажирам возможность сделать выбор", - подчеркнул Вице-премьер-министр.

Сергей Коршук добавил, что снятие ограничений по доступу к рынку - это лишь один из важных аспектов, которые обсуждались в рамках Соглашения об ОАП. Именно из-за необходимости детально проработать все сферы взаимодействия: вопросы, связанные с экологией, безопасностью полетов, авиационной безопасностью, были проведены 8 раундов переговоров. В результате практически все сферы, где задействован авиационный транспорт, вошли в документ.

Системная работа проводится и в других направлениях, отметил Сергей Коршук. Так, в прошлом году Украина и Россия договорились о том, что между странами нет никаких ограничений относительно количества и частоты перевозок, а также относительно количества перевозчиков. Фактически сегодня авиаперевозчик в соответствии с условиями рынка самостоятельно определяет частоту и стоимость перелетов, самостоятельно оценивает собственные возможности, анализирует, какой продукт он может предложить пользователю, и уже после этого определяется, будет ли он осуществлять полеты по этому направлению или нет. По такой схеме Украина сотрудничает с Италией, Испанией, ОАЭ и Грузией. Близки к завершению договоренности с Израилем.

"В этом же русле происходят переговоры с европейской стороной. В Европе вопросы, связанные с осуществлением перелетов с одной территории на другую, полностью согласованы. Мы ожидаем, что все ограничения окончательно будут сняты в 2015 году. Еще раз повторю, все принципиальные вопросы полностью согласованы, и сейчас продолжается только процесс редактирования и сверки текста Соглашения, технические правки", - отметил Сергей Коршук.

По его словам, важную роль в ускорении процесса согласования текста Соглашения об ОАП со странами ЕС сыграл и перевод Украины в первую категорию безопасности полетов. Способствовало этому принятие нового Воздушного кодекса, который в полной мере отражает мировые стандарты и тенденции, которые существуют сегодня в сфере организации и надзора за безопасностью полетов. Именно после принятия Воздушного кодекса были проведены определенные административные действия и приглашены американские аудиторы, которые после проведения проверки вынесли соответствующий вердикт. То есть сейчас у Федерального авиационного агентства США нет к Украине претензий по вопросам надзора за безопасностью полетов.

Соответственно Украина получила возможность осуществлять дальнемагистральные рейсы, тем более что украинские перевозчики имеют соответствующую технику: авиакомпания WindRose эксплуатирует Airbus-330, а авиакомпании МАУ и Харьковские авиалинии имеют в своем арсенале два Boing-767. Сегодня украинские авиакомпании уже совершают полеты в Бангкок и выполняют дальнемагистральные чартеры. На очереди - возобновление полетов в Северную Америку.

"Авиакомпаниями сегодня проводятся все необходимые подготовительные работы для полетов в США и Канаду. Дело в том, что трансатлантические рейсы - весьма дорогостоящее дело, и к этому вопросу нужно подходить очень взвешенно. Однако компании настроены оптимистично, и я думаю, что в ближайшее время такие рейсы будут возобновлены. Очень важно, что после событий с компанией "Аэросвит" нам удалось в такой короткий срок восстановить рейсы и пассажиропотоки", - подытожил Сергей Коршук.

Самоустранение российских авиакомпаний дает шанс египетской AlMasria Universal Airlines начать регулярные перелеты по маршруту между российскими столицами и египетскими курортами, пишут Известия.

Российские авиакомпании заметно снизили активность на египетском направлении, а на их место уже устремились тамошние перевозчики. Египетская авиакомпания AlMasria начинает полеты между российскими столицами и курортами Шарм-эш-Шейх и Хургада, тогда как до сих пор регулярные перевозки по этому маршруту осуществляли только отечественные компании "Аэрофлот" и "Трансаэро".

Посольство Египта проинформировало российские власти, что египетский перевозчик AlMasria Universal Airlines собирается с ноября 2013 года начать регулярные полеты по маршрутам из Шарм-эш-Шейха и Хургады в Москву и Санкт-Петербург, сообщила Росавиация.

Сейчас на маршруте Москва-Шарм-эш-Шейх и Москва-Хургада два назначенных перевозчика с российской стороны: "Аэрофлот" и "Трансаэро". Из Санкт-Петербурга имеет право летать только авиакомпания "Россия" (входит в группу "Аэрофлот"). Также несколько авиакомпаний выполняют чартерные рейсы по этим популярным направлениям.

Однако турпоток в Египет резко упал за последние месяцы из-за беспорядков в стране. Летом после столкновений силовиков с исламистами там был введен режим чрезвычайного положения. В итоге число пассажиров в аэропортах Шарм-эш-Шейха и Хургады в сентябре упало в пять раз, сообщал оператор аэропортов.

Ростуризм еще в августе рекомендовал россиянам воздержаться от поездок в Египет, а турагентствам - приостановить продвижение и реализацию путевок в эту страну "до нормализации обстановки". Эти рекомендации все еще актуальны, сообщили "Известиям" в Ростуризме. Во время беспорядков в Египте в 2011 году, когда был свергнут президент страны Хосни Мубарак, еще и авиакомпаниям было рекомендовано приостановить полеты в Египет. И "Аэрофлот", и "Трансаэро" тогда закрыли регулярные рейсы в Хургаду и Шарм-эш-Шейх. Но сейчас, уточнил представитель Росавиации, никаких рекомендаций для авиакомпаний по Египту не действует.

Сейчас перевозчики снизили активность на регулярных маршрутах на курорты Египта. У самостоятельных путешественников они не пользуются популярностью, все кресла - это блоки агентств, объясняют в Aviasales.

Источник "Известий" в "Аэрофлоте" подтверждает, что авиакомпания сейчас осуществляет регулярные рейсы только в Каир и расширять сообщение с Египтом не планирует, так как "обстановка в стране нестабильна".

"Трансаэро" является назначенным регулярным перевозчиком на линиях Москва-Хургада, Москва-Шарм-эш-Шейх, а также на линиях, связывающих Хургаду с еще 10 городами России. Из Санкт-Петербурга "Трансаэро" выполняет в Хургаду и Шарм-эш-Шейх чартерные рейсы, сообщили в компании. Обычно "Трансаэро" выбирает свою квоту, предусмотренную межправительственным соглашением между Россией и Египтом.

- Исключение составляли периоды, когда по указанию российских государственных органов полеты в Египет не выполнялись. Это было в 2011 и 2013 годах, - рассказали в "Трансаэро".

В этой ситуации самоустранение российских перевозчиков дает шанс египетской авиакомпании. У AlMasria, начавшей полеты в 2009 году, сейчас в парке шесть судов: три Airbus A320, два A321 и один A330. В основном компания летает по Ближнему Востоку, регулярный рейс в Европу всего один - в Милан.

На российских направлениях AlMasria планирует эксплуатировать самолет A320. С какой частотой и в какой именно московский аэропорт она собирается летать, неизвестно (ни в одном из московских аэропортов "Известиям" не подтвердили факт переговоров с AlMasria). Связаться с самой египетской авиакомпанией не удалось.

Египет остается одним из самых популярных туристических направлений для россиян (на втором месте после Турции). По данным Ростуризма, в первом полугодии 2013 года Египет посетили 1,18 млн российских туристов.

- После того как появились рекомендации туроператорам не продавать путевки в Египет, произошло сокращение чартерных программ. Но вскоре туры снова стали продаваться. Сначала операторы покупали блоки мест у коллег, потом стали снова пускать свои самолеты. Сейчас из России еженедельно в Египет отправляется до 100 самолетов, - рассказывают в Ростуризме.

В долгосрочной перспективе есть тенденция к росту и регулярному сообщению между Россией и египетскими курортами, следует из ответа Ростуризма. Когда "Аэрофлот" в 2009 году запускал регулярные рейсы в Хургаду и Шарм-эш-Шейх, он мотивировал это тем, что в этих городах живет и трудится около 20 тыс. россиян, которым с запуском регулярных перевозок становится проще летать на родину.

В период с 19 по 27 октября 2013 года в г. Цуг, Швейцария, проводилась 42-я ежегодная международная выставка "ZUGER MESSE–2013", на которой были представлены последние достижения в сфере отдыха, туризма и развлечений. Основными тематическими разделами мероприятия являлись: отдых, туризм и гостиничный бизнес, культура, развлечения, мода. Помимо этого, в нынешнем году в "ZUGER MESSE" приняло участие Швейцарское агентство по захоронению ядерных отходов NAGRA, представившее посетителям и СМИ презентацию о своей деятельности по защите окружающей среды на территории Конфедерации.

Выставка была организована компанией "MESSE ZUG AG" (6300 Zug, Chamerstrasse 56, тлф.: +410414224545, факс: +410414224546, адрес в сети Интернет – www.zugermesse.ch, e-mail: org@zugermesse.ch, контактное лицо – Петер Бинггели).

Экспозиция была развёрнута на площади свыше 42 тыс. м2, состоящей из двух площадок, тематически разделенных на 17 секторов. В мероприятии приняли участие свыше 480 компаний из Австрии, Венгрии, Германии, Индии, Италии, Лихтенштейна и Швейцарии, что на 3% меньше, чем в прошлом году. В 2013 г. большую часть из представленных фирм составили швейцарские предприятия малого и среднего бизнеса, специализирующиеся на обслуживании туристической деятельности и всех сопутствующих ей областей (от производства продуктов питания, товаров народного потребления, бытового и медицинского оборудования до строительства современных отелей и гостиничного бизнеса в целом).

Всего за девять дней работы выставки её посетили свыше 80 тыс. человек, значительную часть из которых составили представители зарубежных инвесторов. Компании-экспоненты единодушно отметили неизменный рост эффективности работы на стендах компаний и расширение круга клиентуры по сравнению с предыдущим годом, прежде всего, с австрийскими, немецкими и итальянскими потребителями. Российские компании на "ZUGER MESSE-2013" представлены не были.

Среди главных партнеров выставки — Швейцарское агентство по содействию внешней торговле и инвестициям (SGE) и служба стимулирования экономического развития кантона Цуг. В отличие от прошлого года мероприятие значительно шире освещалось национальными средствами массовой информации, такими как газеты ZUGER PRESSE, NEUE ZUGER ZEITUNG, ZUGER WOCHE, радиостанции RADIO CENTRAL, RADIO EVIVA, RADIO SUNSHINE, а также телеканалом TELE 1.

В последние 40 лет "ZUGER MESSE" является одной из крупнейших выставок центральной Швейцарии. Этот успех базируется на длительном опыте её проведения, продуманной программе мероприятия и широком спектре представляемой на одной выставочной площадке продукции. Также значительную роль в проведении "ZUGER MESSE" играют многочисленные культурно-развлекательные мероприятия: показы мод, выступления известных артистов, фольклорных коллективов, которые позволяют привлекать ежегодно всё большее количество заинтересованных посетителей и увеличивать эффективность работы компаний-участников.

Торгпредство России в Швейцарии считает целесообразным рекомендовать российским компаниям, занятым в областях туризма, отдыха и развлечений, а также сельского хозяйства и пищевой промышленности, посещение в будущем году "ZUGER MESSE–2014" для ознакомления с порядком организации и проведения в Швейцарии крупных выставочных мероприятий и последующего внедрения зарубежного опыта на территории России, а также перспективного налаживания деловых контактов с иностранными партнёрами.

Проведение следующей выставки "ZUGER MESSE" намечено на период с 25 октября по 2 ноября 2014 года. Регистрация участников осуществляется на сайте организаторов выставки www.zugermesse.ch.

Заметки о традициях русского либерализма

К спорам об исторических судьбах России

Герман Андреев

I

В спорах, где участники обсуждают гуманитарные проблемы и оперируют терминами из обществоведческого вокабуляра, характерна ситуация, при которой каждый из спорящих ведет свою линию, игнорируя систему доводов оппонента. Причина тому не неумение слушать, но — что гораздо существеннее — кардинальное различие постулатов спорящих.

Человеческому сознанию свойственно выбирать из обилия фактов бытия те, которые удобно ложатся на сформированные понятия, представления, суждения, личный жизненный опыт. А действительность может подкинуть факты, подтверждающие любой тезис и любой контртезис.

Такие возможности предоставляет и многообразнейшая, сложнейшая и многоцветная история России. И вполне естественно, что историк или публицист делает вытяжку, выстраивает факты в соответствии со сложившимися у него впечатлениями о тенденциях русской истории.

Утверждение, что история России всегда определялась и определяется комплексом Ивана Грозного, может быть доказано столь же ловко, как и противоположное: манера управления страной, свойственная Ивану Грозному, — досадное недоразумение, не выразившее ни существа русской истории, ни характера русского человека. Можно черпать пригоршни фактов, чтобы «лить воду на мельницу» и той, и другой концепции. И в обоих случаях никак нельзя говорить о манипуляции фактами истории: история сама так собой манипулирует, что переплюнуть ее в этом отношении невозможно одному человеку. Историк, свободный или высвободившийся от веры в какую-либо единственно правильную историческую концепцию, не должен был бы впадать в истерику при знакомстве с неприемлемой для него картиной истории России, нарисованной коллегой. Следовало бы признать запрещенным прием, столь часто используемый носителями «единственно правильной научной теории»: обвинение оппонента в служении то ли шкурным целям, то ли враждебным разведкам. […]

Настаивание на истинности лишь своего знания и своего понимания вытекает обычно из веры в существование некоей объективной истины. Разумеется, такая истина существует, только знать ее не дано ни одному человеку в отдельности и ни одной группе людей. В сущности, объективная истина — это Бог, не дано нам знать Бога и не дано нам знать то, что знает Он. Объективное знание слагается из миллиардов правд. На уровне бытовых и сиюминутных — как правило, эмоционально взвинченных — споров каждый человек, естественно, верит, что он, только он прав, а все остальные или подлецы, или жулики, или дураки. В науке же (здесь имеется в виду так называемая гуманитарная наука) без признания множественности истин можно прийти лишь к вселенскому мордобою, но не к цели — движению в направлении объективной истины.

Автор не оговорился, кажется, употребив понятия «движение к цели» и «цель» как синонимы. В гуманитарной науке цель и есть безостановочное движение к ней в полном сознании того, что к самой истине ты не придешь, однако без твоего вклада в искания не будет и движения, так же как в том случае, если ты помешаешь кому-то другому раскрыть себя как носителя определенной, субъективной истины, ты становишься поперек пути, по которому человечество движется к познанию полной картины бытия. […] Исторические системы Гегеля, Маркса, Тойнби имеют такое же право на существование, как и системы, их опровергающие. Они не имеют лишь права на то, на что особенно претендуют: на абсолютность, единственность, универсальность.

В. О. Ключевский вообще утверждал, что «закономерность исторических явлений обратно пропорциональна их духовности». Вероятно, утверждая это, Ключевский не столько отрицал наличие самой исторической закономерности, сколько высказывал соображение о людях, духовно ограниченных горизонтами своих представлений, своих постулатов и настаивающих на единственности и абсолютности этих своих представлений. Не случайно Ключевский считал лучшими историками России ее писателей — Пушкина, Тургенева, Толстого: «Желал бы я видеть смельчака-историка... который решился бы обойтись без Тургенева, Достоевского и т. д. не в главе о литературе, а в отделе об общественных типах», — писал он в письме к А. Ф. Кони.

Читая художественные описания исторической эпохи, мы почему-то не обвиняем писателя в непонимании истории, если он изображает нечто расходящееся с нашими представлениями об этой эпохе, а говорим: он так видел, — и ценим его как раз за субъективность, естественно шарахаясь от партийной объективности писателя социалистического реализма. Следовало бы и к историку относиться так же, сознавая ценность его субъективных наблюдений, — разумеется, с презумпцией его честного обращения с фактами.

Когда в сегодняшней полемике об исторических судьбах России одна партия утверждает, что вся история России — история народа-богоносца, нашедшего органичные ему формы религии и государственности, а другая партия (которую первая называет русофобами) видит в истории России лишь рабство и жестокость, каждая из них правильно описывает одну или другую ногу слона, но не всего слона.

Естественно, что «русофобы» могут заподозрить «русофилов» в равнодушии к страданиям простого русского человека, прикрытом любовью к России вообще. Но так же естественно изобличить «русофобов» в большем или меньшем безразличии к России, которая и доброго-то слова не стоит.

Думается, от всех этих взаимных подозрений следует отказаться, согласившись с тем, что историк, рисуя свою историю России, не выдумывает ее, а выстраивает факты в соответствии с образом ее, накладываемым на его, историка, жизненный опыт, на его мировоззрение, на его восприятие сегодняшнего дня России.

II

Излагаемые в этой статье соображения о путях развития России ни в коем случае не претендуют на системность или тем более универсальность. Автор лишь настаивает на том, что он фактов не выдумывает, что он искренен и не намерен «лить воду на мельницу классового врага».

На территории бывшей России возникло тоталитарное государство — СССР. Но Россия — существует. Если бы она не существовала, вряд ли стоило бы огород городить и спорить о могильщиках, похоронивших дорогое существо. А огород городить стоит: как верно сказал Белинский, мы вопрошаем историю, чтобы выискать в ней пророчество будущего.

Если согласиться с тем, что в СССР установлена тоталитарная система и что тоталитаризм в любой его форме не может быть благом ни для нации вообще, ни для ее отдельного представителя, то естественно стремление понять, что такое тоталитаризм, каковы причины его возникновения и насколько неизбежно было его торжество в России.

Тотальные отношения существуют между человеком и каким-либо явлением или другим человеком не только в тоталитарном государстве. В сущности, каждый человек всегда или в каких-нибудь ситуациях ставит себя в отношение тотального подчинения чему-либо или кому-либо. Тотальное подчинение, согласно Фромму и В. Зубову, возникает из сознания малоценности своей личности в сравнении с великоценностью другой личности, группы личностей или какого-нибудь (часто мифологизированного) явления. Таким явлением может быть семья, искусство, наука, государство, партия, нация. Человек, придя к выводу, что его личность, с заложенной в ней потребностью свободы суждения и свободы действия, менее ценна, чем нечто иное, более ценное (более мудрое, более нравственное, более истинное, более сильное и т. п.), отдает себя на служение, а подчас и в жертву этому более ценному, назовем его тотальным объектом. Всю свою жизнь человек чему-то или кому-то служит. Даже если он служит своим похотям, он тем самым отдает им в жертву свою личность, свою свободу. Так что нет и не может быть абсолютной свободы. Отстаивание истинности лишь своего тотального объекта — источник человеческих конфликтов, трагедий.

Исходя из такого представления о свободе и зависимости, можно разделить типы государства на тоталитарные и нетоталитарные. Нетоталитарное государство основано на признании множественности тотальных объектов и задачу свою видит в смягчении остроты конфликтов между людьми, ориентированными на различные тотальные объекты, в установлении максимально возможной гармонии интересов. В нетоталитарном государстве человеку предоставлены широкие возможности выбора несвободы, оно гарантирует плюрализм отказа от свободы. Тоталитарное же государство в целях установления порядка и смягчения конфликтов из-за множественности тотальных объектов создает один-единственный легальный тотальный объект, объявляя все остальные подлежащими развенчанию, служителей их — уничтожению или «перевоспитанию». Тоталитарное государство разрешает поклонение лишь одному кумиру, в пользу которого человек должен отказаться от своей свободы. Этот кумир объявляется единственно великоценным, все остальные — малоценными. Таким образом, в тоталитарном государстве уничтожена свобода отказа от несвободы. Гражданин такого государства, согласившись с навязываемой ему абсолютностью одного из многих кумиров, перестает быть человеком в полном смысле этого слова и становится орудием в руках манипуляторов тоталитарными мифологизированными объектами, лишаясь права выбора несвободы для себя, выбора тотального объекта, которому он хочет служить и именно в такой форме и в такой степени.

Любая государственная форма несет в себе опасность искушения тоталитаризмом для руководителей страны. Всегда было два типа вождей — такие, которые считали, что тоталитарное государство легче в управлении, и такие, которые предпочитали нетоталитарную форму руководства. Сомнительно, чтобы государственная форма тут играла решающую роль. Тоталитарно и нетоталитарно могут править и наследственный монарх и избранный канцлер или президент. Сомнительно также, чтобы тоталитарные или нетоталитарные государства были органичны каким-нибудь народам: утверждение, что русские (или китайцы) любят рабство, столь же несообразно, как и вера в то, что англичане или французы гарантированы от тоталитаризма. Не так-то легко и доказать, что определенные экономические системы с неизбежностью вызывают тоталитаризм или, наоборот, полностью его исключают, хотя право распоряжаться всем богатством страны, сосредоточенное в руках или одного человека, или одной партии, или одной религии, почти стопроцентно ведет к тоталитаризму. И уже совсем неверным кажется учение об извечном прогрессе от несвободы к свободе, от тоталитарных форм к нетоталитарным.

Все эти соображения и определяют подход автора предлагаемых заметок к истории России. Он полагает, что критерий оценки истории страны в целом или отдельных ее периодов — это уровень свободы личности (ее права на выбор несвободы), а также уровень народного благосостояния (все же, помимо принуждения властей, существует принуждение бедности, когда человек начинает служить даже чуждому ему тотальному объекту просто для того, чтобы физически выжить). Весьма существенно также, какова цена человеческой жизни, ибо о какой гарантии свободы и благосостояния может идти речь в государстве, в котором лишение человека жизни или здоровья по приговору государственной власти узаконено или предполагается естественным!

И вот, под таким углом зрения раздумывая над страницами истории, приходишь к выводам, опровергающим, кажется, всякие крупноблочные исторические построения.

Киевский князь св. Владимир, приняв христианство, осуществлял в прямом смысле заповедь «не убий!»: он запретил казнить даже татей, разбойников, а Иван Грозный через шестьсот и Сталин через тысячу лет казнили вообще невинных людей, руководствуясь соображениями о благе государства. О каком прогрессе истории можно говорить, если князь, правивший в X веке, был гуманно развитее, чем владыки XVI и XX веков?

Дочь Петра I Елизавета отменила в России смертную казнь более двухсот лет тому назад, а французские парламентарии сегодня, во второй половине XX века дискутируют о том, следует ли отправить гильотину в музей, и многие из них склоняются к тому, что все же не следует. Можно ли говорить о врожденном варварстве русских и гуманности европейцев как чуть ли не о неопровержимом законе исторического развития?

История Европы свидетельствует, что борьба против притязаний государства и прочих общностей (национальных, религиозных) на права личности была характерна для всех стран этого континента и шла с переменным успехом: когда гуманизм, персонализм брал верх в сознании и юридических порядках одних стран, он терпел жестокие поражения в других. Иногда же цена человеческой личности одновременно падала на востоке и западе Европы. В ночь с 23 на 24 августа 1572 года в Париже было зарезано около тридцати тысяч его жителей, исповедовавших неугодную власти религию («Варфоломеевская ночь»). И сделала это не шайка разбойников, а французская армия по приказу Екатерины Медичи, правительницы страны. И западный мир не только не осудил это преступление, но и в лице своего духовного владыки папы Римского воздал хвалу убийцам. В это же время в «дикой Московии» полубезумный царь Иван Грозный нападает на русский город Новгород и вырезает его население: в течение 6 недель ежедневно, как сообщают исторические источники, гибло по нескольку сот человек. Но пастырь Русской православной церкви митрополит Филипп публично, перед всем народом, в Успенском соборе обличил преступника, за что и был задушен его клевретами.

Проходит три века, и 6 апреля 1857 года на парижской площади происходит «спектакль» публичной казни. Разодетая публика с детьми наслаждается захватывающим зрелищем, а в толпе зрителей — русский путешественник Лев Толстой. В тот же день он записывает у себя в дневнике: «...поехал смотреть экзекуцию. Толстая здоровая шея и грудь. Целовал Евангелие и потом — смерть, что за бессмыслица». Сравнение не в пользу западной части Европы: русское представление о человеке, его ценности, о Боге, о праве государства на убийство человека явно перегнало представление европейское: в России не только публичных, но и вообще никаких смертных казней в это время нет. […]

И как бы хотелось сделать вывод маслом по сердцу русских патриотов: вот-де какая Россия была гуманная страна в сравнении с варварским Западом. Но неутешительную картину дают факты русской истории, русской литературы. Толстой, Тургенев, Достоевский свидетельствуют об истязаниях крестьян и солдат, о затравленном по приказанию русского генерала ребенке. А голоса противников насилия, защитников достоинства и свободы человеческой личности слышны были и из Западной Европы.

Много еще фактов можно привести из истории, которые настойчиво толкают к мысли: не было истории варварской, тоталитарной России и свободной, гуманной, демократической Западной Европы, а была одна нераздельная история европейского континента, в странах которого на протяжении по крайней мере последней тысячи лет шла борьба двух тенденций — тоталитарной и либеральной. Первая определялась отношением к человеку как частице, элементу, «колесику и винтику» государственного, хозяйственного, национального, конфессионального механизма; вторая выдвигала человека на первое место, а всякие общности — на второе, как бы почтительно представители этой тенденции ни относились к некоторым из этих общностей. Государственники отдавали человека в жертву субботе, а либералы настаивали: «Суббота для человека, а не человек для субботы».

Сравнивая историю Западной Европы с историей России с точки зрения развития этих двух тенденций, трудно согласиться как с крайними западниками, так и с крайними славянофилами. И те, и другие отделяли Россию от Европы. Первые говорили: надо взять у Запада его формы жизни, ибо наши, русские, никуда не годятся. Славянофилы же говорили (и говорят): не нужны нам западные формы, у России «собственная стать». Хотя то, что «у России собственная стать», — бесспорно, но собственная стать есть и у Англии, и у Норвегии, и у Швейцарии (что, однако, не мешает нашим славянофилам валить в кучу все эти страны, называя их общим словом «Запад»). Россия имела своеобразную историю, отличавшуюся от истории, скажем, Англии, но и история Франции серьезнейшим образом отличалась от истории Германии и Швеции. Средневековое варварство в 30-40-е годы XX века торжествовало не только на востоке Европы, но в самом ее центре, в стране, которая может справедливо похвастаться Кантом и Швейцером. И произвести его из немецкого духа так же легко и так же трудно, как советское массовое уничтожение людей в тех же годах — из русского духа.

Большевизм — плод развития европейских идей на почве европейской страны России, и Бердяев так же принадлежит Европе, как Ясперс, а в персоналистических понятиях современного западноевропейского человека мы обнаруживаем элементы, которые развивались в русской общественной мысли, может быть, с самого X века. Марксистско-ленинское тоталитарное учение — в такой же степени европейское, как и изобретенные Нечаевым и Бакуниным, типично русскими людьми, и подхваченные Баадером и Майнхофом, типичными немцами, идеи уничтожения индивидуализма во имя общенародных задач; в то время как кантовский категорический императив и отказ героя русского романа войти в светлое царство гармонии за счет слезинки хотя бы одного ребенка тоже вышли из одного географического и культурно-религиозного источника — Европы. Такая общность западноевропейской и русской истории — явления не только последних двух веков, но всего тысячелетия со времен принятия Русью православия, хотя и пришедшего через Восточную Римскую империю, но имеющего тот же, общий с верой Западной Европы источник — учение Христа.

О соотношении России и Западной Европы следовало бы говорить, исходя именно из общности религии, а не из позитивистских соображений, столь сильно повлиявших, например, на концепцию Н. Я. Данилевского. Христианство с его утверждением свободы личности как величайшего дара Божия определяло развитие и русского, и европейского сознаний: борьба за примат личностного над государственным началом, вообще над социумом, шла между христианским мышлением, с одной стороны, и русской и европейской властью, с другой. Подчиняли себе личность христианские властители, не воспринявшие христианство как религию свободы, и европейские атеисты, для которых не Бог, а политизированный человек — последняя нравственная инстанция.

Христианская культура как в ее внешних формах, так и в сущностном содержании начиная с X века одинаково игнорировалась и одинаково проявлялась и в Западной Европе, и на Руси. Да и российская государственность имеет европейский источник — она создавалась норманнами, варягами, причем сразу же имела целью защиту Европы от Азии, от половцев и печенегов, а позже — от татаро-монголов. (Кстати, не нужно обижаться на норманнскую теорию происхождения русской государственности: норманнов, «варягов», звало к себе и население нынешней Англии — был приглашен на правление датский вождь Кнут Великий, — и король французов Лотар.)

Соловьев пишет, что с конца XIV века татар «пересиливает Европа в лице России». Ключевский называет Русь восточным берегом Европы, за которым простирается Азия. Русь была не просто, так сказать, военным бастионом Запада, она была и районом его культуры со всеми ее плюсами и минусами. Погодин говорит, что русское и европейское просвещение являются необходимыми частями одного целого. Уже двор св. Владимира, а затем и Киев во время правления Ярослава Мудрого были типично европейскими. При княжеском дворе Владимира говорили на западноевропейских языках, читали европейские книги. Посетивший в XV веке Новгород ректор Краковского университета, сравнивая Рим с Новгородом, отдает предпочтение последнему. Но дело не во внешнем блеске. Вероятно, Русь не отставала и от научного развития Западной Европы, если, например, в Болонье в 1460 году русский был избран ректором университета. Западноевропейские короли брали себе в жены русских княжон не только по политическим соображениям: русские женщины соответствовали западноевропейским представлениям об обаянии, образовании, интеллекте, — одна из дочерей Ярослава Елизавета была замужем за королем Норвегии Гарольдом Строгим, другая — Анна — за Генрихом I Французским, а внучка Ярослава Евпраксия была женой германского императора Генриха V. И, наоборот, когда Россией правила немка Екатерина, мало кому в голову приходило видеть в «матушке» что-то совсем чужеродное, и она вошла в историю России как типично русская правительница. Чем более одерживали в России верх общеевропейские представления, тем лучше жилось русским как в духовном, так и в материальном смысле. Еще В. В. Голицын звал Германию и Венецию к союзу, и он же первым из русских правителей выдвинул идею освобождения крестьян с землей за 200 лет до крестьянской реформы. При нем Россия процветала, и нет оснований смеяться над ним из-за его военных неудач: благо народа не в военных победах. Вообще в XVII веке в России мысли о благе личности высказывались весьма часто и репрезентативно. Крупнейший европейский дипломат А. Ордын-Нащокин выступал с призывом гуманно относиться к гражданам захватываемых территорий; боярин Ртищев выдвинул идеи помощи раненым, которые оформились лишь через два века в деятельности основателя Красного Креста Дюнана. Разумеется, в том же XVII веке можно найти в истории России множество примеров обскурантизма, жестокости, даже зверства, но таких примеров не меньше и в истории другой части Европы, ибо христианство, распространявшееся в качестве государственной религии по всей Европе, лежало лишь на поверхности сознания и никогда не определяло ни повседневного, ни политического ее быта.

Однако если обратиться к «русскому духу», выражаемому в произведениях русской литературы и искусства, то идеи гуманизма, человечности господствуют в них не в меньшей, а может быть, в большей степени, чем в произведениях западноевропейских. Русскому эпосу, например, и русской летописи менее, чем германскому и французскому, свойственно прославление культа силы. Летописец, описывавший бой Мстислава с касожским (азиатским) князем Редедей, исходит из европейских представлений о герое: русский боец прославляется не за голую силу, а за ум, веру, смекалку. А «Слово о полку Игореве» дает поразительный для европейской средневековой литературы тип мышления: автор осуждает государственников, заботившихся о престиже земли, но пренебрегших судьбами оратаев и простых женщин.

Множество исторических случайностей приводило к тому, что мышление на высоком литературно-художественном уровне не влияло на жизнь русских людей столь непосредственно, как на жизнь западноевропейского человека: между мыслью и жизненной, политической практикой примерно до середины XIX века в России была бóльшая пропасть, чем в Западной Европе. Однако русская персоналистическая идея была так сильна, что не только русский Белинский верил в то, что Россия в XX веке будет стоять во главе гуманистической Европы, но и немец Шеллинг, писавший в 1848 году В. Ф. Одоевскому: «Странна Ваша Россия. Невозможно определить ее предназначение и ее путь, но она определена для чего-то великого». […] К сожалению, Европа открыла Россию лишь одновременно с открытием Америки, но все же в XIX и XX веках многие западноевропейские умы могли присоединиться к мысли Франца Баадера (1841), что «из России можно ожидать развития всемирного христианства». Историческая реальность России не давала слишком богатого материала для столь лестных надежд, но русская мысль, воплощенная в русской религиозной, художественной и философской литературе, такие надежды подтверждала. Таким образом, возникает целая цепь фактов, вытянув которую, можно увидеть в России те начала европейского христианского гуманизма, которые никак не ложатся в схему «комплекса Ивана Грозного» или в схему «страна рабов, страна господ».

Вместе с тем, весьма даже возможно, выстраивая по своему усмотрению факты, изобразить некоторые страны Западной Европы примерами жестокости, варварства, фарисейства, подавления прав личности во имя государства.

И победи в Англии не либерализм, а тоталитаризм, твердо верящие в детерминизм истории публицисты вывели бы этот английский тоталитаризм хотя бы из комплекса Генриха VIII.

Генрих VIII правил Англией в те же приблизительно годы, что Иван Грозный на Руси (1509-1547). Англичане называют время его правления «царством крови». Кровь лилась по улицам, площадям и мостам Лондона столь же щедро, как в то же время по белокаменной Москве, а на мостах через Темзу король приказал выставлять на палках головы своих казненных врагов. Как при Генрихе VIII, так и при его преемниках Якове II и Карле II цена жизни англичанина была ничтожно низка: смертная казнь полагалась за кражу вещи дороже 13,5 пенсов. Инакомыслие и инаковерие преследовались варварскими методами. Пуритан (английских раскольников) сжигали на кострах; Грина и Лейтеса за памфлеты против короля приковали к позорному столбу и отрезали уши. Так что не только русских раскольников жгли и пытали на дыбе, не только у них отрезали уши и языки. Великий английский сатирик Дж. Свифт буквально был оплеван согражданами, верными морально-политическому единству. Положение английского крестьянина в то время было гораздо худшим, чем положение крестьянина русского. Разорившийся английский крестьянин не имел права даже просить милостыню: за противозаконное попрошайничество его забивали в колодки, секли бичами, клеймили железом, а если он и после этого упорно клянчил, его продавали в рабство. И точно так же, как в далекой Московии, эти художества оправдывались божественностью происхождения королевской власти, на котором особенно настаивал король Яков II (1603 – 1625) Стюарт. При этом Церковь не проявляла особенной самостоятельности: она была верной опорой трона, а не защитницей бедняков. Так что очень легко бы задним числом объяснить неизбежность торжества тоталитаризма в Англии. […]

Гораздо убедительнее были бы те англофилы, которые напомнили бы, что, наряду с Генрихом, Яковом, Кромвелем, были в Англии и Джерард Уинстэнли, и Вильям Шекспир с его концепцией свободной личности. В том-то и дело, что вся новая и новейшая история Англии так же, как и история другой европейской страны — России, определялась этой борьбой между господствующими тоталитарными тенденциями и свободолюбивой индивидуалистической мыслью. И не было роковой неизбежности поражения либерализма в России и победы его в той же Англии.

Здесь приведен пример Англии как страны будто бы исключительно либеральных традиций. А как быть с Германией? Что предопределяла история Германии, что с необходимостью вытекает из немецкого характера — нацистский тоталитаризм или одна из самых свободных и социально справедливых стран в мире — Федеративная Республика Германии?

Отношение к государству как к своей вотчине было весьма характерно для русских князей и многих русских царей. Однако «L'etat c'est moi!» сказал не русский царь, хотя, ежели бы они могли по-французски, то так бы и сказали и Иван IV и Петр I. […] Во Франции во времена правления Людовиков XIV и XV у местных властей хранились так называемые конверты, в которых лежали бланки смертных приговоров без указания имени осужденного — имя вписывали жандармы. Чем не предпосылка тоталитаризма?

Вот так можно описать историю европейских либеральных стран, ныне справедливо гордящихся своими законами, гарантирующими свободу личности, защищающими ее от тоталитарных покушений государственной власти.

А у той страны, которую ныне принято — и опять-таки справедливо — считать хрестоматийным образцом современного тоталитарного государства, в историческом прошлом были страницы, выгодно отличающие ее от других стран Европы.

Первый свод русских законов, «Русская правда», не знал не только смертной казни, но и телесных наказаний. То, за что, скажем, в Византии полагалось три удара плетью, на Руси наказывалось тремя гривнами. И всюду, где в западноевропейских законах телесные наказания, в «Русской правде» — вира, денежный штраф. Киевский князь Владимир Мономах поучал своих детей не убивать ни правого, ни виноватого. В «Законе судном» было указано, что, если хозяин изувечит раба или холопа, те автоматически становятся свободными. Вообще до Петра I русский крестьянин был свободнее западноевропейского. Соотношение это изменилось в пользу западноевропейского крестьянина лишь в XVIII веке. Однако уже в середине XIX века, после великих реформ, судопроизводство, один из важнейших показателей степени защищенности человека от государства, стало в России лучшим, наиболее надежно из всех европейских стран охраняющим права личности. Сравнение дела Дрейфуса во Франции и процесса Бейлиса в России говорит не в пользу французского судопроизводства: русский суд показал себя гораздо более независимым и справедливым.

В глубь истории уходит и русская политическая демократия: Новгород, Псков и Вятка были наиболее демократическими государствами Европы целых три века — с начала XII до конца XV.

Таким образом, в истории всех европейских стран, в том числе и России, были заложены зерна, из которых могли произрасти различные общественные системы и разные системы мышления. Никакого детерминизма в истории нет, всякие учения о закономерностях истории — это ухищрения ловких умов, выстраивающих свои концепции путем игнорирования одних фактов и манипуляции другими (как правило, непреднамеренно). Развитие истории, по мысли Льва Толстого, фатально, фатально в том смысле, что оно определяется Божественным замыслом, а людям лишь кажется, что они этот замысел разгадали. История народа необычайно пестра, она создается биллионами желаний, страстей, неисчислимым количеством случайностей, каждая из которых вызывает некалькулируемые последствия, а те, в свою очередь, — новые и новые, как понятные человеческому разуму, так и недоступные для него результаты.

И каждый историк видит в прошлом что-то свое.

Обращаясь к истории России, автор этих заметок полагает, что, при всем многообразии явлений, характеров, идей, настроений, можно в ней выделить (весьма грубо и приблизительно) две тенденции: тенденцию тоталитарную в ее двух выражениях — сверху со стороны власти и снизу со стороны тех, кто власть эту хотел уничтожить, — и тенденцию либеральную, стремившуюся к осуществлению двух задач — свободы личности и единства нации.

III

В Киевской Руси, а также в Пскове и Вятке до нашествия степных кочевников княжеская власть состояла на службе призвавшего ее населения. Оно выбирало князя, а он знал, что может быть изгнанным, если не угодит тем, кто его пригласил.

Первые зернышки тоталитарного отношения власти к подданным упали на русскую землю тогда, когда русские люди начали уходить из степного юго-запада в лесистый северо-восток. Князья приходили первыми на землю, объявляли ее своей, и теперь уже они приглашали на землю крестьян и служилых людей. «Моя земля», «мой порядок», «мой город» — стало слышаться в княжеских речах. Русский человек начинает терять чувство национального единства, ответственности за землю, передоверив ее князьям. Когда же пришли татаро-монголы и рязанцы попросили помощи у соседних русских княжеств, тогда и проявилась вся катастрофичность такой ситуации: один удельный князь не считал себя обязанным прийти на помощь другому уделу, и стали русские князья «холопами вольного царя», ордынского хана. Ордынские ханы стали назначать на русские княжества таких князей, которые выбивали из своих подданных с наибольшим успехом дань. Начался процесс отчуждения народа от власти, русский человек начал видеть в князе что-то чуждое, чему надо сопротивляться, с чем никак нельзя идентифицировать свои жизненные задачи. Ключевский пишет: «...удельный порядок был причиной упадка земского сознания и нравственного гражданского чувства в князьях, как и в обществе, гасил мысль о единстве и цельности Русской земли, об общем народном благе». Русский человек стал не хозяином своей земли, а подданным в уделе. Первый из персоналистов, чье слово дошло до нас, — автор «Слова о полку Игореве» — осознал эту беду: где интересы удела, княжества ставились выше интереса «ратая», там исчезало то, что теперь бы назвали мы солидарностью. На место истинной солидарности, суть которой в соединении отдельных людей для осуществления общего национального интереса, пришло мнимое единство, единство подданных, скрепленное властью одного хозяина, властью государства. Московское государство, возникшее в XIV-XV веках, было государством тягловым, в котором сословия отличались не правами своими, а повинностями в пользу государства: каждый должен был или защищать государство («бояре и слуги вольные»), или кормить тех, кто защищал это государство. И в сознании русского человека укреплялось убеждение, что он обязан всем государству, а государство ему не обязано ничем.

С уничтожением удельного правления при Иване III отношение к государству хозяина русской земли, именуемого теперь Государем Всея Руси, не изменилось. Он по-прежнему считает страну своей вотчиной, при этом лишив и без того весьма ущербных прав последнюю группу людей, имевших не только обязанности, но и права перед государством, — бояр. Отсюда в опричнине Ивана Грозного видится не изобретение изувера, а доведенное до кошмарных размеров представление о государстве как хозяйстве властителя. Опричнина, в противоположность мнению многих советских историков, в сущности, никаких государственных задач не выполняла, а выполняла задачи шкурные — защиту жизни и интересов хозяина. Задушив руками Малюты Скуратова митрополита Филиппа, Иван IV надолго запугал тех, кто хотел бы видеть в Государе если и не народного избранника, то хотя бы народного болельщика.

Смутное время стало расплатой, естественным следствием того, что творилось на Руси в предшествующие четыре века: оборвалась «законная династия» — распалось государство. Обнажилось безразличие русского человека к государству, которое он не научился считать своим. Русь в 1610 – 1612 годах — ничейная, безгосударственная земля: в Новгороде шведы, в Москве и Смоленске поляки, а сами русские убивают, грабят, берут все, что плохо лежит. Мерзость запустения — иначе не определишь того, что представляла собой Русь в те годы.

И вот тогда-то оказалось, что есть нечто неподвластное ходу политического развития, неподвластное намерениям хозяев страны, — это мистическое чувство национальной ответственности у великого народа: общий Собор «всех городов и всяких чинов людей всего Российского Царствия» избирает царя — Михаила Романова. Нация была спасена не волей одного властителя, а соборно выраженной волей народа.

Вот бы и начать новой династии править с учетом этого величайшего события в истории Руси, править как избранники народа, а не как «хозяева земли русской». Но традиции Новгородского веча, земского Собора 1613 года, к сожалению, не получили своего развития — продолжалась традиция вотчинного владения страной, и доразвивалась она до нового смутного времени — до «окаянных дней», как назвал И. Бунин эпоху, начавшуюся в 1917 году.

В XVII веке, особенно при царе Алексее Михайловиче, появились русские либеральные умы; Алексей Михайлович готовил реформы, не давя человека, стремясь как-то уравновесить интересы государства и интересы личности, но все это и без того нерешительное движение в направлении координации государственных и личностных целей было надолго остановлено Петром I, на котором лежит огромная ответственность за установление в России представления о человеке как «колесике и винтике» государственного механизма.

Славянофилы были безусловно правы в своем отрицательном отношении к личности Петра, хотя, как кажется, не видели его главного греха. Не в том вина Петра перед Россией, что он хотел ускорить развитие ее промышленности, ее культуры, что «прорубил окно в Европу» (ведь он открыл окно из дома, который и так-то находился в Европе, был ее составной частью, но по ряду исторических причин начал разваливаться и выглядеть хуже других европейских домов), а в том, что он начал отстраивать государственное здание, укреплять и украшать его, пренебрегая интересами жителей этого здания. «Петербург прекрасен, да жить-то в нем простому человеку невозможно», — таков вывод из пушкинского «Медного всадника», и в этом суть реформ Петра. Вряд ли верна точка зрения, что-де Петр I строил европейское государство русскими варварскими методами. Петр-то вывез из Западной Европы не только чертежи кораблей и технологию фортификации, он вывез из Западной Европы и ее государственность, именно ее представления о том, что «государство — это я», властитель, король, царь. Где это мог Петр, даже если бы он захотел (а он и не хотел), позаимствовать в Западной Европе примеры демократического, гуманистического правления? У Людовика XIV во Франции, который, отменив, например, Нантский эдикт, стал закрывать протестантские церкви, ставить на постой в гугенотские дворы солдат, запретив при этом гугенотам эмигрировать, ловя беглецов на границе и вешая? У Людовика XIV, который построил роскошнейший и дорогостоящий Версаль, обобрав для получения средств на это строительство и без того не богатого французского мужика? У английских королей, которые делали все возможное, чтобы предотвратить и habeas corpus и билль о правах? У Бранденбургского курфюрста Фридриха-Вильгельма, который создал свое блистательное государство, подавив минимальнейшую свободу мнений даже у своих чиновников?

Не варварскими средствами боролся Петр против варварства, а средствами западноевропейскими строил восточноевропейское государство. Был бы он русским «варваром», не совершил бы он преступления против русских традиций — не разогнал бы патриаршество, не превратил бы церковное управление в элемент бюрократической, чисто западной министерской системы, а вспомнил бы о русской церковно-государственной симфонии, вспомнил бы о соборах XVII века.

Петра, как и любого западного политика того времени (только ли того?), нравственные проблемы совершенно не беспокоили, они не включались в его систему государственного мышления. И на Западе он усваивал приемы создания государственных хозяйств, системы бюрократизации, а также способы тонких (и не очень тонких) ублажений плоти. Настроить заводы, города, завести школы, училища, газету — и приказать «в письменных делах на имя государя» заменить слово холоп на слово раб (указ от 10 марта 1702 года), — в этом сочетании и была попытка решить политическую квадратуру круга: соединить просвещение, научно-техническую революцию с рабством. Просвещение решалось Петром не как задача нравственная. Школа нужна была ему лишь как преддверие казармы или ступень к подготовке технического персонала империи, газета — как орган информации о государевых указах и развлечениях, на заводах производились орудия, способствующие еще большему укреплению государственной мощи и закрепощению людей. Да и сами заводы стали уже при Петре исправительными заведениями: на них, между прочим, ссылались «виновные бабы и девки». Для удобства использования холопов как рабов Петр ликвидировал существовавшее до него разделение холопов и земледельцев — все стали по его указу крепостными.

Именно Петр изобрел жупел военной опасности для усиления власти государства над человеком. Все, что возможно, драл он с населения страны, объясняя «военной необходимостью» политическую смерть одних, конфискацию имущества у других, кнут, каторгу, виселицу для третьих лишь за подачу прошения царю, за порубку корабельных лесов, за неявку на смотр, за торговлю русским платьем. То, что теперь кажется комичным: стрижка бород боярам, насильственное переодевание в европейские одежды, — было весьма ярким и печальным проявлением вмешательства государства в личную жизнь человека. Ни одно государственное учреждение при Петре не служило гражданам, все работали на казну. Армия одерживала победы не только над турками и шведами, но и над русским народом, ибо Петр именно на армию возложил сбор податей. То отчуждение русского человека от власти, которое началось в московский период, при Петре дошло до такой степени, что в народе его иначе, как антихристом, и не звали, и от его сборщиков мужики бежали куда глаза глядят, дворяне прятали свое имущество, а если представлялась возможность, не возвращались из-за границы, куда государь их отправлял учиться.

Весь XVIII век прошел под этим знаком забвения звездного часа русского либерализма — Собора 1613 года, создавшего возможность русского билля о правах. Реформаторский гений Петра, будь он соединен с идеями русской государственности, мог принести процветание именно народу, а не только отчужденному от народа государству.

Результатом было как раз весьма мрачное состояние государства Российского после смерти Петра. Хвалители Петра забывают, что он оставил Россию своим преемникам в состоянии разорения, финансового, экономического и, главное, морального краха: ни в ком, даже в своих «птенцах», не воспитал Петр чувства ответственности за страну. Они начали портить даже то положительное, что было им создано. Екатерина I, Анна, Елизавета, Петр III и их министры представляли собой различные варианты Марии Антуанетты: Россия была для них расширенным царским двором, весьма удобным для развлечений и пригодным для поставки средств для этих развлечений. Человеческое достоинство людей, не выполняющих этой «государственной» функции, унижалось, их разоряли, лишали званий, средств для существования, ссылали. При Анне Иоанновне на каторге в Сибири было 20 тысяч человек (при общей численности населения 5 миллионов человек). Часто люди просто исчезали; пала торговля, промышленность.

Наиболее позорным актом русской монархии XVIII века был указ о вольности дворянства, приведший прикрепление русских крестьян не только к земле, как было до этого, но и к владельцу. Именно тогда пошла торговля крестьянами, игра на них в карты. Отчуждение народа от государства усилилось в XVIII веке и вследствие приглашения для руководства Россией западноевропейских авантюристов типа Бирона и Левенвольде. Петр тоже мало интересовался нравственным уровнем специалистов, приглашаемых им из Европы, но, отбирая их, он все же прежде всего оценивал их возможности послужить промышленной и военной реформам в России. Иностранцы же при преемниках Петра не только не умели и не хотели ничего дать России, но рассматривали эту страну как источник обогащения, Россия была буквально отдана им «на поток и разграбление». […]

Тоталитарные тенденции усилились в конце века при Екатерине II и Павле I. Екатерина дарила своим клевретам целые деревни с крестьянами, закрепостила Украину, но все же надо заметить, что в царствование ее — и не без ее участия — возникли в России сильнейшие антитоталитарные настроения, приведшие к рождению как раз в эту эпоху русской либеральной интеллигенции.

Чуть ли не все свел насмарку ее сын Павел. Мало кто так, как он, в истории русского трона боялся либеральных веяний. Он установил дикую цензуру, запретил ввоз книг из-за границы и выезд русских людей в Европу для образования. И если бы не дворцовый переворот в ночь на 12 марта 1801 года, восстание типа декабристского могло бы произойти и раньше.

В течение XIX века с переменным успехом шла борьба между тоталитарными и либеральными тенденциями, и именно в этом веке начал обнаруживаться тот факт, что линия раздела не обязательно должна проходить между верхами и революционерами: тоталитарные претензии обнаруживаются среди различных революционных течений, а либеральные инициативы часто исходят от верхов. Во второй половине XIX века в нечаевщине и бакунинщине, а затем в ленинизме загорелось пламя, сожравшее в конце концов начала русского свободомыслия, русского либерализма, русского персонализма. И именно в XIX веке правили два царя, которые понимали, что Россия — это не только государство, но и населяющий ее народ и что невозможно процветание ее без учета интересов отдельного человека. Речь идет об Александре I и Александре II.

Ни тот, ни другой, конечно же, не совершили чуда: они оказались по целому ряду причин неспособными к либеральной революции, однако реформы 60-х годов были гигантским скачком по пути России к нетоталитарному правлению, именно в результате этих реформ тоталитарное мышление в дореволюционной России стало восприниматься как дикость. Трагедия, а в определенном смысле и преступление царских правительств послереформенного времени заключались в непонимании революционного нравственного переворота, совершившегося в обществе в результате реформ 60-х годов. Александр III, а затем Николай II более сочувствовали идеологам типа Константина Леонтьева и Победоносцева, чем, скажем, гуманистическим проповедям Льва Толстого и либеральным начинаниям политиков типа Витте или Столыпина. […]

И вот царь Александр III не внял письму Льва Толстого, взывавшего не казнить террористов, а вырвать у них почву из-под ног: «Чтобы бороться с ними, надо поставить против них идеал такой, который бы был выше их идеала» (Лев Толстой имел в виду идеал евангельской любви). И последний русский царь, взойдя на престол, называет либерализм, реформаторство «бессмысленными мечтаниями». А после того, как вновь, через сотни лет после веча и Соборов, был созван русский парламент — Дума и этот парламент в феврале 1917 года потребовал отчетности перед ним правительства, царь это требование отклоняет, делая еще один шаг к гибели и России, и своей собственной: остановить развитие русской свободы после 1861 года было уже невозможно, и попытка такого сопротивления неизбежно приводила к перерождению тоталитарных тенденций в тоталитарную систему.

В полувековой истории России после реформ 60-х годов видится некий политический маятник: раскачивание в сторону, резко правую, толкало его к отлету резко влево. И, наоборот, левые тоталитарные силы приводили к броску маятника резко вправо. (Нынешняя же система в СССР — это сочетание левого и правого тоталитаризма, сочетание такое уродливое, что дает основание правым считать эту систему левой, а левым — правой.) Либералы, знавшие или интуитивно чувствовавшие этот закон политического маятника, стремились успокоить его, приглушить. Они и были истинными русскими патриотами, ибо не хотели ни разрушать Россию, ни оставлять ее в опасном состоянии стагнации или, тем более, попятного движения.

Убийство Столыпина кажется символическим: он был убит революционером-террористом, состоявшим на службе в охранке и совершившим свой акт к полному удовлетворению как партии разрушения, так и партии «подмораживания» России.

Партия разрушения России паразитировала на действиях партии замораживания ее. А эта последняя в начале XX века боролась со всеми свежими веяниями с помощью полицейских окриков да военных экспедиций. Такие деятели, как И. Н. Дурново, В. К. Плеве, всеми своими действиями подыгрывали тем, кто скликал народ на разрушение России.

«Какими бы болезнями ни заболевало Российское государство:

— Полицию! Раскол.

Трудный вопрос.

Богословских споров дело.

— Полицию!

И полиция знала одно средство:

— Бросить кровь!

— Двумя персты крестишься? Драть!

Аграрные волнения.

— Полицию.

— Кровь бросить.

Социализм.

— Полицию!

— Кровь бросить.

Полиция лечила от всего.

От малоземелья, от сомнений в церковных догматах, от фанатизма и увлечения “западными утопиями”».

Так сравнивал отдельных деятелей царского правительства с коновалами не какой-нибудь социалист, революционер, а либеральный русский фельетонист Влас Дорошевич в 1906 году.

К чему это привело, известно: с ненавистью в сердцах и с большевистской теорией, доведенной до уголовного примитива («грабь награбленное»), в темном сознании, ведомая романтиками-авантюристами, масса разнесла старую Россию и дала возможность создать на ее обломках общественную систему тупикового, тоталитарного образца.

IV

Взаимопомощь реакционного и революционного утопизма легко прослеживается во всей истории России: революционеры срывали либеральные начинания власти, власть своими крутыми мерами бросала народ в объятия его «защитников» — революционных авантюристов.

Первые значительные крестьянские бунты были реакцией на эгоистическое отношение к Руси хозяев ее земель. Во времена крепостничества Россия жила по закону, лапидарно сформулированному Ключевским: «Государство пухло, народ хирел». Естественно, что как Разины и Пугачевы, так и революционеры-интеллектуалы, чья цель всегда была более разрушительная, чем созидательная, без особого труда использовали такое положение, и, изучая историю России, приходишь к выводу, что некоторые ее властители чуть ли не намеренно создавали ситуацию, при которой призыв к уничтожению всего и вся находил отзвук в людях, мало просвещенных христианской моралью и не перегруженных способностью суждения. Эти последние становились материальной силой всех русских бунтов и революций. А уж заботу о расширении этого разбойничьего слоя брало на себя государство, обезземеливая крестьян в период раннефеодальный, тормозя отмену крепостного права и не содействуя повышению производительности крестьянского труда в первой половине XIX века, не пытаясь бороться с безработицей в промышленности в период капиталистический.

Исследуя причины возникновения пугачевского бунта, Пушкин обращает внимание на то, что яицкие казаки, будучи притесняемы правительственными чиновниками, не имели намерения бунтовать. «Они покушались довести до сведения самой императрицы справедливые свои жалобы. Но тайно подосланные от них люди были, по повелению президента Военной коллегии графа Чернышева, схвачены в Петербурге, заключены в оковы и наказаны как бунтовщики». Такие действия русских властей провоцировали разрыв народа с государством, вообще с верой в возможность уладить свои проблемы через компромисс. И какой Чернышев приказал стрелять в рабочих на площади перед Зимним дворцом 9 января 1905 года?

Один из замечательных русских консервативных либералов П. А. Столыпин сказал о крайне правых и крайне левых: «Им нужны потрясения, нам нужна великая Россия». Конечно, правым (под «правыми» здесь разумеются силы, которые сопротивлялись реформам или даже пытались отменить либо ослабить действие уже осуществляемых реформ) нужны были не потрясения, а собственное благополучие, но инстинкт смерти и разрушения жил в них не в меньшей степени, чем в тех, кого Шафаревич окрестил общим понятием «социалисты». Только таким инстинктом смерти и разрушения можно объяснить упорное нежелание русских государей в XIX и XX веках прислушиваться к предостережениям либеральных советников. […]

Само понятие самодержца (по-гречески, автократа) русские цари склонны были истолковывать более в смысле самодурства, чем самодержавия: ведь Иван-то III, первый назвав себя автократом, имел в виду не безграничную внутреннюю власть, а свою независимость от власти внешней — от ордынских ханов. А Иван IV уже определял понятие «самодержец» в духе одного из героев А. Н. Островского: «Хочу так ем, а хочу — масло пахтаю». Сторонники известной триоремы настаивали (и настаивают), что само-державие — это и есть неограниченная власть монарха и что это чуть ли не истинно русская форма государственной власти, как будто новгородское вече, Соборы XVII века, государственные Думы XX века — выдумки иностранцев, а государи Александр I в начале своего царствования или Александр II, поставившие под сомнение принцип самодержавия в его трактовке Иваном IV и заботившиеся о благе населения, а не только о государстве, отошли от русских национальных основ. Все же Нил Сорский не меньше, чем Иосиф Волоцкий, выразил дух русского христианского гуманизма, и можно было бы сказать, что идея абсолютистской, или самодержавной, власти родственна именно западноевропейской государственности XVIII века. И как раз абсолютизм как на Западе, так и в России готовил почву для якобинцев всех национальностей. Потому-то ко многим русским правителям можно отнести слова Карамзина, сказанные об Иване Грозном: «Он был мятежником в собственном государстве».

И не только декабристы, но и сам... Александр I готовил переворот. У Александра был выбор. Или: «Зло, к которому мы привыкли, для нас чувствительно менее нового добра, а новому добру как-то не верится... требуем более мудрости хранительной, нежели мудрости творческой» (Карамзин), или предложения ранних декабристов, довольно точно переданные Пьером Безуховым: «...чтобы завтра Пугачев не пришел зарезать и моих и твоих детей и чтобы Аракчеев не послал меня в военные поселения — мы только для этого беремся рука с рукой, с одной целью общего блага и безопасности». Декабристы предлагали руку правительству. Молодой царь давал повод для веры в возможность такого союза власти с либеральной интеллигенцией. Молодые дворяне, стремившиеся к либерализации страны, имели право полагать, что царь с ними солидарен. Им было известно, что Александр трижды поручал составить Конституцию: Розенкампфу в 1804 году, Сперанскому в 1806 году и Новосильцову даже в 1817 году. Вероятно, не было скрыто от них, с каким гневом царь отверг «Записку» Карамзина.

Но все либеральные намерения Александра остались без осуществления: впечатления от послереволюционной Франции привели его более к страху перед революцией, чем перед судьбой Людовика XVI, который эту революцию спровоцировал. После 1815 года Александр как будто делает все, чтобы оттолкнуть от себя либералов и превратить их в революционеров-заговорщиков. Он удаляет Сперанского, приближает Аракчеева и Голицына, дает согласие последнему на создание военных поселений, а на протесты офицерства отвечает, что поселения «будут во что бы то ни стало, хотя бы пришлось уложить трупами дорогу от Петербурга до Чугуева». Университеты отдаются под контроль обскурантов Магницкого и Рунича, цензура доходит до обнаружения следов якобинства в «Отче наш».

Такой поворот Александра вправо вызвал радикализацию тайных обществ. Начав с желания укрепить Россию, они кончили бунтом. Пестель показал на следствии, как изменялись его настроения: «Начали во мне пробуждаться, почти совокупно, как конституционные, так и революционные мысли. Конституционные были совершенно монархические, а революционные были очень слабы и темны. Мало-помалу стали первые определеннее и яснее, а вторые сильнее». […]

Царь сделал все возможное, чтобы лучшие люди того времени превратились в подготовителей бакунизма и большевизма. Николай Бестужев писал из Петропавловской крепости новому царю, объясняя этот переход от либерализма к бунту: «Солдаты роптали на истому учениями, чисткою, караулами; офицеры на скудность жалования и непомерную строгость... Люди с дарованиями жаловались, что им заграждают дорогу по службе, требуя лишь безмолвной покорности; ученые на то, что не дают учить, молодежь на препятствия в учении. Словом, на всех углах виделись недовольные лица; на улицах пожимали плечами, везде шептались — все говорили, к чему это приведет».

И вот результат. Бывший либерал А. Бестужев-Марлинский заявляет: «Творить божественно, но и разрушать тоже божественно; разрушение — тук для новой жизни», воззрение, выраженное позже Бакуниным («страсть к разрушению есть творческая страсть»); представитель аристократического течения в декабризме Каховский, полагавший укрепить монархию с помощью усиления наследственной аристократии, стреляет в генерал-губернатора Петербурга Милорадовича. Политическая глухота Александра I привела к тому, что те, кто хотел укрепления государства, превратились в его разрушителей. Рылеевы, Муравьевы, Бестужевы, Пушкины... Чацкие кричали на всех углах о бедствиях России, а правительство отвечало подобно Фамусову: «Добро, заткнул я уши» — и умилялось скалозубовским остротам о фельдфебеле, долженствующем заменить Вольтера. В это-то время и рождались такие, как Якушкин, который «молча обнажал цареубийственный кинжал».

В свою очередь выступление декабристов породило николаевскую реакцию — маятник рванулся вправо.

Но не все общество пошло вправо. 30-40-е годы прошли под знаком не только подлости, но и под знаком развития, углубления русской мысли. Это время возникновения важнейших течений в русской философии — западников и славянофилов, — время взлета пушкинской мысли, время развития университетского либерализма, связанного с именами Грановского, Станкевича, Редкина, а главное — время подспудной подготовки к великим реформам, ставшим торжеством русского либерализма.

И теперь уже, в 60-70-е годы, революционеры-террористы срывают конституционное, либеральное развитие России, тоталитарные тенденции слева пугают правительство, и оно, вместо того чтобы и впредь твердо проводить политику реформ, направленных на благо личности, в страхе перед кучкой революционеров начинает притормаживать либеральное развитие страны. Своим выстрелом Каракозов убивает великие намерения Валуева и вел. кн. Константина Николаевича; использование подсудимыми гласного суда в качестве трибуны для пропаганды революции также пугает правительство, оно ищет способы ограничить независимость суда. Все же Лорис-Меликов еще пытается выработать твердую либеральную политику, однако это настораживает революционеров, в среде которых к тому времени возникает бесчеловечная и циничная теория «чем лучше, тем хуже» и которые справедливо считают, что либеральная политика для них опаснее реакционной. И вот бомба, брошенная в царя-освободителя в 2 часа 15 минут 1 марта, убила и царя, и — буквально — русскую Конституцию: ведь за два часа до этого взрыва государь одобрил конституцию Лорис-Меликова и решил представить ее на рассмотрение совета министров. […]

Новое правительство сдалось перед этими актами вандализма, царь Александр III призвал к трону не людей типа Милютина, Валуева, а Д. А. Толстого, И. Д. Делянова и К. П. Победоносцева. Так отрыгнулись прокламации вроде «Молодой России», с ее призывами не верить даже самым лучшим помыслам правительства, бессмысленные убийства Мезенцева, Кропоткина (харьковского губернатора), нечаевско-бакунинская пропаганда. На все это Александр III ответил таким усилением государственной власти, таким отступлением от либеральных идей отца, что, кажется, сознательно начал подготовку к новому, еще более страшному революционному взрыву.

В деревню направляются земские начальники, имеющие право суда над мужиками, узаконивается применение розог, увеличивается количество смертных приговоров за политические преступления, резко усиливаются гонения за веру. Русская литература становится все мрачнее и мрачнее. В обществе воцаряется безнадежный пессимизм, выразителем которого стал Н. Щедрин. Деревня нищает вследствие увеличения налогов во время русско-турецкой войны и из-за катастрофических недородов 79-го и 80-го годов, а также из-за низкой производительности общинного хозяйства (за которое, кстати, одинаково цеплялись и реакционеры, и революционеры). Все тяготы русской экономики несут на себе крестьяне, на что указывают и либеральный народник Энгельгардт, и писатель Г. Успенский. А дворянство и купечество, пользуясь безграничной поддержкой государства, благоденствует. […]

Начинается наступление и на интеллигенцию, сильнейший удар наносится по автономии университетов, этих «рассадников» революционной мысли (хотя революционное студенчество составляло ничтожный процент по отношению к общему числу студентов), усиливается цензура. Гонению подвергаются не только революционные «Отечественные записки» (чья революционность тоже весьма относительна) и «Дело», но и либеральные «Порядок» Стасюлевича и «Земство» Скалона и Кошелева.

Так подготовлялись революционные кадры в среде крестьянства и интеллигенции. Одновременно начался процесс усиленной русификации национальных окраин. На русский язык были переведены все канцелярии в Прибалтике (так возбуждалась ненависть к России будущих латышских стрелков), сужена полоса оседлости для евреев и введена для них процентная норма в гимназиях и университетах (так воспитывались будущие красные комиссары еврейского происхождения).

Эпоха правления Александра III и Николая II была роковой для России: определился раскол страны на власть и революционные партии. Власть стала таким хозяином русского дома, который и сам дом не чинит и другим мешает. А революционные партии начали создавать планы сожжения этого дома. Власть кричала «тащить и не пущать», а революционные партии, прежде всего радикально-марксистские, на основании абстрактных, имеющих весьма далекое отношение к реальности русской жизни математических выкладок собирали силы для проведения страшного эксперимента над Россией. Когда этот эксперимент начал осуществляться, Максим Горький писал: «Народные комиссары относятся к России, как к материалу для опыта, русский народ для них — та же лошадь, которой ученые-бактериологи прививают тиф для того, чтобы лошадь выработала в крови противосыпозную сыворотку. Вот именно такой жестокий и заранее обреченный на неудачу опыт производят народные комиссары над русским народом, не думая о том, что измученная полуголодная лошадь может издохнуть».

И все же либеральные идеи глубоко были укоренены в сознании русских людей. Как после Крымской, так и в результате русско-японской войны в обществе возникают новые реформаторские импульсы. В правительстве нашелся человек, который понял необходимость обращения к общественному мнению: это был кн. П. Д. Святополк-Мирский. Заговорила либеральная пресса. Она критиковала бюрократизм, выставляла конституционные требования, поддержанные в ноябре 1904 года совещанием земцев. Создаются профсоюзы, один из них — профсоюз лиц интеллигентных профессий — призывает к введению народного представительства.

В этот начальный период революции 1905 года революционно-разрушительные партии еще не имеют серьезного веса. Россия мечтает о реформах, о народном представительстве — Думе. 9 января рабочие идут к Зимнему дворцу, к своему царю, просить его улучшить условия их труда, предложить созвать Учредительное собрание. Как же отвечает власть на это движение? Безумным, непростительным кровавым воскресеньем. И опять, по уже надоевшему правилу русской истории, тоталитарные силы власти оказывают неоценимую услугу тоталитарным революционным партиям, толкают в сторону революции умеренные элементы этих партий, а также широкие народные массы. В городах возникают баррикады, в деревнях — аграрные беспорядки, сопровождаемые варварскими разрушениями дворянских усадеб, этих центров русской культуры, против государства бунтует флот, офицеры которого на броненосце «Потемкин» были воплощением отношения власти к матросам как к деталям военного механизма. В Петербурге создается Совет рабочих депутатов (в очень незначительной степени представляющий этих самых рабочих), профсоюзам удается провести всеобщую забастовку. Страна находится на грани хаоса. […]

Но на этот раз гибель России была предотвращена, и спасли страну либеральные силы страны. Они добились издания манифеста 17 октября, означавшего начало новой эры в истории России, эры плюралистической демократии. В Думе воплотились идеи парламентаризма, которые разрабатывались не только в Западной Европе, но всегда жили в русских людях как память о новгородском вече, о Соборах XVII века, о земствах 60-х годов. Идея народного представительства разрабатывалась и правительством Александра I, член которого Сперанский еще в 1809 году создавал закон о передаче законодательной власти Думе.

Ни один мало-мальски разумный либерал не считал парламент выходом из всех сложностей запутанной жизни. Но любой из них мог сказать то, что через много лет скажет Уинстон Черчилль: очень плоха система парламентской демократии, но лучше еще никому не удалось выработать.

Благодаря манифесту и изменившемуся вследствие его распределению власти в верхах, к руководству страной пришли такие крупные либеральные деятели, как С. Ю. Витте, П. А. Столыпин, возникла партия кадетов, представленная такими либералами, как П. Б. Струве, И. И. Петрункевич, Ф. И. Родичев, А. И. Шингарев, П. Н. Милюков, С. А. Муромцев. Это именно они поставили Россию на естественный для нее путь, на котором благо личности стало пониматься как необходимая предпосылка блага государства, это за период их руководства страной в течение почти десяти лет Россия находилась в таком расцвете народного благосостояния и культуры, которого она не знала за всю свою историю.

Кто же свернул Россию с этого пути?

Опять те же силы правой реакции, пользовавшиеся поддержкой царя, и левые экстремисты, возглавляемые большевиками.

Война против Германии показала силу власти и одновременно бездарность правых, которые, подчиняясь вот этому инстинкту смерти, повели Россию к гибели. И сама война, и то, как она велась, привели Россию к такому состоянию, когда левым экспериментаторам не нужно уже было никаких усилий, чтобы взять власть в стране, и уже не находится ни одной сколько-нибудь значительной группы населения, которая — в марте — поддержала бы рухнувшую монархию, и никого, кто бы защитил назначенное Думой Временное правительство в октябре.

Восторжествовала одна из многих тенденций русской истории — тенденция тоталитарная, этот плод сознательного и бессознательного сотрудничества тоталитарных элементов в системе власти и в рядах ее противников. […]

V

Здесь, кажется, пришло время определить понятие либерализма, столь часто употребляемое в этих заметках и содержащееся в их названии.

Либерализм понимается в этих заметках не как партийность, принадлежность к какому-либо определенному политическому движению. Либералы могут быть в любой партии, в любом политическом направлении. Либерализм понимается здесь как способ политического мышления, определяемый самим корнем слова: свобода. В сущности, любая партия, любое политическое учение объявляет себя теперь защитником свободы, свободу — своей целью.

Если обратиться к колесу идеологий, начерченному А. Амальриком, то такие суперидеологии, как национализм и марксизм, тоже стремятся к осуществлению свободы. Национализм исходит из необходимости свободы для нации, определяя эту свободу в терминах религии, культуры и государственности. Борясь, например, за свободу русской нации, русские националисты требуют религиозной, культурной и государственной идентификации России, таким образом, естественно, ограничивая свободу других наций, просто отдельных людей, не причисляющих себя к русским, но живущих в России. Даже русский человек как отдельная личность не получает гарантии свободы в ее националистической концепции, если живет не национальной, а какой-либо иной, например, социальной идеей. Для националиста личность — это сама нация, и поэтому, сравнивая хотя бы положение в дореволюционной России с теперешним, представители националистически трактованного понятия «свобода» редко акцентируют свое внимание на рабском положении и нищете отдельных русских, полагая, что национальная свобода (для русских), национальная определенность русской государственности и не ограниченное ни другими религиями, ни тем более атеизмом господство Православной церкви — не только необходимое, но и достаточное условие торжества свободы. Исторические же и политические деятели, которые покушались на устои русской государственности и русской религии, видя в них виновников нищеты и бесправия народа, причисляются представителями национализма вообще к нерусским или к изменникам национальной идеи.

Вторая суперидеология — социализм, исходя из идеи свободы трудящихся классов, естественно, ограничивает свободу лиц той же национальности, не подпадающих под (подчас произвольное) определение «трудящийся элемент». Целые общественные классы, необходимые для нормального функционирования политического, экономического, религиозного, культурного отделов национального организма (предприниматели, землевладельцы, духовенство, беспартийная интеллигенция), в процессе социалистической революции уничтожались, причем такая же участь ожидала (и ожидает) любого представителя трудящихся классов, которого идеологи и вожди социализма причисляют к опасным для трудящихся элементам общества.

Либералы — это люди, которые начинают отсчет проблемы свободы не с каких-либо общностей (национальных или социальных), а с отдельных личностей, составляющих эти общности. С националистами их роднит понимание невозможности свободы личности во вненациональном или инонациональном существовании, стремление к свободе нации, к ее культурному, государственному и религиозному самоопределению; с социалистами — понимание невозможности свободы личности в условиях материального и социального быта, не достойных человека, унижающих его и принуждающих поэтому служить чуждым тотальным объектам с целью просто физического выживания.

К тому же для либералов неприкосновенна идея права, формального законодательства, нейтрального по отношению к идеологиям, к социальным и национальным группам.

Таким образом, в этих заметках либерал понимается как идеолог или политический деятель, который предлагал, а подчас и сам разрабатывал способы укрепления национального русского государства путем расширения свободы и увеличения благосостояния возможно большего числа жителей России без ущемления прав каких-либо групп общества (исключая, разумеется, уголовный элемент). Метод либерала — не уничтожение одной из конфликтующих в стране групп, а достижение компромисса между ними, борьба за уравновешивание интересов. […]

Русским в той же степени, как и другим европейским народам, свойственно было всегда и тоталитарное и либеральное мышление. Стоит лишь обратиться к конкретным фактам истории русской мысли и политической жизни России за последнее тысячелетие, чтобы увидеть, что в России либерализм имел не меньшие шансы на успех, чем тоталитаризм.

Огромную роль в развитии русского либерализма сыграло крещение Руси. С того времени почти все русские либералы, отстаивая позицию индивидуализма, ссылались на моральные принципы христианства. Владимир Мономах наставляет своих детей, ссылаясь на заветы Христа: «Особенно бедных не забывайте, но по мере сил кормите их, и сироту одарите, и вдову защитите сами, и не позволяйте сильным губить человека». Помещик XVI века Матвей Башкин, проникнувшись христианской верой, открыл для себя: «Христос всех братий нарицает, а мы рабов у себя держим», — и порвал все кабальные записи, отпустив на волю своих холопов. Иван Пересветов в XVII веке писал: «Бог не велел друг друга порабощать. Бог сотворил человека самовластным (свободным) и повелел ему быть самому себе владыкой, а не рабом». Влияние таких христианских подвижников, как Нил Сорский в XV веке, митрополит Макарий в начале царствования Ивана IV, Серафим Саровский в начале XIX века, не может быть не учтенным, когда мы думаем о становлении и развитии русского либерализма. Это не исключает необходимости признать, что борьба тоталитарных и либеральных тенденций раздирала и русскую Церковь так же, как русское общество вообще. Достаточно вспомнить о многовековой трагедии русских раскольников.

Одна из ранних форм русской государственности — новгородское, псковское и вятское вече — сильнейший аргумент против теории о врожденной склонности русских к рабству и безликому коллективизму. Вече — этот Гайд-парк Древней Руси — представляло картину борьбы личностных интересов, борьбы, никем не подавляемой и не ограничиваемой. Более трех веков (XII – XV) существовала в Новгороде и Пскове гордая республика свободных людей. Они понимали необходимость разделения власти для сохранения свободы личности: вся система правления в этих республиках не допускала возможности узурпации власти князем. Князь имел строго регламентируемую исполнительную власть. Законодательная же власть находилась у вече (в этом его отличие от Гайд-парка). Страницы летописи, на которых рассказывается о Новгороде, пестрят сообщениями о том, как новгородцы «изгнаша», «выгнаша», «позваша» такого-то и такого-то князя.

Вече было прообразом буржуазно-демократической республики, этого европейского изобретения XIX-XX века. Нечто подобное возникало и в итальянских городах, но лишь в XIV и XV веках, да притом народное представительство в них было значительно более ограниченным в своих правах по сравнению с Новгородом и Псковом XII века: во Флоренции семейство Медичи разрешало участвовать в выборах городского совета только людям своей партии, Лоренцо Медичи был настолько безграничным правителем, что мог вмешиваться в личную жизнь граждан, устраивая и расстраивая браки (что было исключено в русских республиках); в Венеции дож избирался на всю жизнь, а посему в хрониках венецианских нельзя найти сообщений, что дожа кто-то «прогнаша» или «изгнаша». Места в Большом Совете города передавались по наследству, а суд Совет десяти чинил тайно, скоро и безжалостно, в то время как в Новгороде и Пскове суды были открытыми и милостивыми, а князь находился в полной зависимости от населения республики. Он целовал крест на верность ей. На что уж был уважаем кн. Александр Невский, а также не мог начинать войну без согласия вече. Да и того согласия было мало — важные решения должны были быть благословлены Святой Софией — Церковью.

В Новгороде было такое равенство классов, которого не знала Западная Европа в те времена: не было, например, такого закона, чтобы крестьянин не имел права стать тысяцким, все жители города: купцы, черные люди (ремесленники), бояре, смерды — имели право голоса (точнее, крика) на вече. Все классы были равны перед судом.

Разумеется, Новгород и Псков не представляли собой этакого царства абстрактной справедливости: при равенстве юридическом не было в этих буржуазных республиках равенства состояний, отсюда — богатые люди нередко решали вопрос в свою пользу, ущемляя права смердов и тех же черных людей. Что же касается иронических описаний новгородского веча с его ором и кулачными боями, то они лишь свидетельствуют о несовершенстве системы, но не о порочности ее по существу. (Надо сказать, что в Пскове вече проходило, в общем, без таких драк и такого крика, как в Новгороде.)

Простой новгородец и псковитянин как личности были намного привлекательнее, чем, скажем, люди николаевской поры; достаточно сравнить впечатления де Кюстина от русских людей начала XIX века с уважением к псковичам, которое сквозит из каждой строчки заметок путешественника Гербертштейна, посетившего Псковскую республику. Крепкие Новгородское и Псковское государства были замешаны на духе индивидуальной предприимчивости и сознании свободы «мужей вольных». И другой стала бы история России, если бы Новгород или Псков, а не Москва, получившая власть от татар, стали зернами, из которых выросла русская государственность.

Выше уже говорилось о причинах возникновения тоталитарных тенденций в княжествах на северо-востоке Руси. Позорное и унизительное татарское владычество, казалось бы, должно было убить всякое самоуважение в русском человеке, погубить в нем человеческую гордость, сделать его рабом по натуре. Московские князья и цари немало сделали для воспитания такого человеческого типа. Однако либеральные воззрения, поддерживаемые верой в Христа как Учителя свободы, никогда не умирали в русских.

Даже правление Ивана IV могло стать примером либерализма, если бы удалось утвердиться при троне первым советникам молодого царя дворянину Адашеву, священникам Макарию (автору «Четьих Миней») и Сильвестру, князю А. Курбскому. Они уже начали проводить реформу судопроизводства, собираясь вырвать суд из-под власти неконтролируемых бояр и передать его целовальникам, которые должны были бы целованием креста клясться на верность закону. Сам этот закон «Судебник» (1550) запрещал наместникам арестовывать кого-либо из местных людей, «не явя» их целовальникам, которым они должны были давать объяснение причин ареста. С помощью «избранной рады» царь Иван составил ряд уставных грамот, одна из которых, например, передавала местное управление посадскими людьми «головам», «которые были бы добры и прямы и всем крестьянам любы».

Но случайность — болезненный характер, психопатия царя Ивана — свела на нет все либеральные начинания. Именно в это время отчетливо выявилась вся опасность самодержавной монархии. […] Все же в XVI веке созывались на Руси земские Соборы. Правда, они имели черты поразительного сходства с нынешним Верховным Советом: на них съезжались с мест представители земель, назначенные туда царем, так что на Соборах XVI века правительство совещалось с самим собой.

Смертельная опасность, нависшая над русскими как нацией в период смутного времени, вызвала к жизни великий Собор 1613 года. Он показал, что московским царям не удалось задушить в русских людях чувство ответственности за страну, что они всегда где-то в глубине своего сознания относились к царям не как к хозяевам земли, а как к слугам ее: через два века после падения Новгорода вновь собрание русских людей «позваша» правителя, теперь — царя. При Михаиле Романове Соборы уже созывались более десяти раз, они стали органом, по значению не меньшим, чем боярская Дума. В Собор избирались лучшие люди, «добрые, умные и постоятельные» (то есть умевшие «постоять» за избирателей). Соборы XVII века были определенно плюралистические: каждый депутат защищал интересы пославшей его социальной группы или земли.

XVII век дал и целый ряд мыслителей либерального направления, таких, как боярин Ртищев, создатель русских филантропических организаций, утверждавший необходимость человеческого обращения с крестьянами («Они нам суть братья»), как Гр. Котошихин, выдвинувший либеральную идею свободы передвижения, как Ю. Крижанич, выступивший против «крутого владения» и «злого законоставия» и сформулировавший одну из основ либерализма: «где бо суть черняки многи и богаты, тамо и краль и властелин да боляры есуть богаты и сильны».

Время Петра I — время торжества государственной идеи и подавления всякого либерализма. И не Петра надо восхвалять, а тех русских деятелей, которые в угаре государственного и научно-технического энтузиазма сумели сохранить в себе свободу суждений, имели смелость думать не только о государстве, но и о человеке. При Петре это был автор «Книги о скудости и богатстве» крестьянин И. Посошков, который выступал за облегчение крестьянских повинностей, за уменьшение налогов, за обучение крестьянских детей, за создание равного для всех сословий суда. При преемниках Петра это «верховники», Анисим Маслов, начавший работать над проектом освобождения крестьян в период усиления крепостничества, и др. К ним должны были бы историки привлекать умиленное внимание русских патриотов, а не к Петру I, превращавшему Россию в прообраз тоталитарного государства и сделавшему один из самых опасных шагов в этом направлении, подчинив государству и Церковь, на что обращает внимание А. В. Карташев: «Идеология просвещенного абсолютизма, тоталитарно покоряющего своему контролю и Церковь, стала адекватной государственному правосознанию быстро перевоспитавшегося в европейском духе по имени православного правящего класса».

Екатерининская эпоха, со всеми ее противоречиями — все же важнейший этап в развитии русского либерализма.

Сама Екатерина II, написав «Наказ», дала импульс размышлениям о законности, о правах личности в самодержавном государстве. В статье 35 «Наказа» говорится: «Надлежит быть закону такову, чтобы один гражданин не мог бояться другого, а все боялись бы одних законов». И хотя «Наказ» писался под влиянием западных работ о праве («Духа законов» Монтескье и «Преступлений и наказаний» Боккариа), тот отклик, который «Наказ» получил у русского общества, свидетельствует об органичности для России либерализма. Выступления депутатов, приглашенных императрицей на обсуждение «Наказа» (а это были 28 членов комиссии по составлению нового Уложения, среди них горожане, крестьяне — не крепостные, казаки), говорят о зрелости либерального сознания мыслящих русских людей. […] Все депутаты приветствовали отмену пыток, провозглашаемую в «Наказе», а также призыв к веротерпимости. Любопытно, что французская цензура запретила во Франции печатать «Наказ» императрицы Екатерины II.

Именно в екатерининское время родилась русская интеллигенция, давшая в конце XVIII века таких деятелей либеральной мысли, как Никита Панин, Фонвизин, Пнин, Новиков, Радищев.

Век Екатерины не стал временем торжества идей либерализма. Царица была более занята игрой ума, чем действительной заботой о либерализации русской государственной системы. Работа над «Наказом» не помешала ей закрепостить Украину, варварски искоренять в Крыму татар, заточить в крепость слишком ревностных и искренних либералов вроде Новикова и Радищева. Но уже со времени Екатерины II никогда не прервутся в русском обществе мысли об освобождении крестьян, о свободе личности, и великие реформы 60-х годов, можно утверждать, начали подготовляться именно в екатерининское время.

Деятели новой эпохи развивали либеральные идеи предшествующего поколения. «Негласный комитет» при императоре Александре I приступил к реализации тех проектов, которые оставались при бабке молодого императора лишь предметом салонных бесед. Новосильцов в 1809 году составил «Уставную грамоту», нечто вроде русского хабеас корпус. Главная мысль этого устава — гарантия свободы личности. Декабристское движение как типично либеральное возникло как раз под влиянием начинаний «Негласного комитета», а в Конституции Никиты Муравьева можно встретить целые пассажи, заимствованные из «Уставной грамоты» Новосильцова.

Благодаря реформаторской деятельности М. П. Сперанского, составившего уже в царствование Николая I первый свод законов Российской империи, либеральные идеи, вырабатывавшиеся в екатерининское и александровское время, воплотились частично в формальное законодательство. Так, 47-я статья Основных законов гласила: «Империя Российская управляется на твердой основе положительных законов, учреждений и уставов, от самодержавной власти исходящих». В этой формулировке самодержавие в его прежнем истолковании переставало быть таковым, ибо права императора ограничивались здесь законом. Русская литература николаевского времени показала, как на практике исполнялись эти законы. Достаточно тут свидетельства Гоголя («Ревизор», «Мертвые души») и Герцена («Былое и думы»), но для нашей темы существенно подчеркнуть органичность идей законности для русского правового сознания.

Весь XIX век до 60-х годов определялся таким взлетом либерального сознания, таким углублением в проблему личности, что русская мысль через посредство великой русской литературы поднялась высоко над всей европейской мыслью.

И хотелось бы пересмотреть утвердившийся в историографии исключительно материалистический подход, согласно которому реформы 60-х годов были следствием, главным образом, экономических потребностей России, а не всего развития русского либерального сознания, не выражением торжества общественного мнения, глубоко укорененного в России со времен новгородского веча, Соборов XVII века, законодательных предложений екатерининской и александровской эпох.

Деятели великих реформ Д. Блудов, С. Зарудный, Н. Милютин, Кошелев, Ю. Самарин, Вел. Кн. Константин, Валуев, ободряемые императором Александром II, довершили дело, к которому двигалась несколько столетий русская либеральная мысль.

Реформы 60-х годов поразят непредубежденного историка тем сочетанием смелости и осмотрительности, решительности и осторожности, которое свойственно лишь мероприятиям опытных либеральных политиков. Существовавшее около трех веков крепостное право было отменено без всяких потрясений, без бессмысленного пролития крови, без уничтожения целых классов общества, без замены власти одних тиранов властью и произволом других, в общем, без побочных явлений, которыми сопровождалось крушение феодализма в странах Западной Европы. Русское общество, подготовленное гуманистической русской литературой, сразу признало естественным видеть в крестьянине гражданина, не менее достойного, чем другие подданные империи, а сам русский мужик, обретя юридическую свободу, не бросился грабить и убивать, а довольно быстро приспособился к новой системе отношений. Количество крестьянских бунтов после отмены крепостного права было не меньше и не больше, чем в дореволюционный период XIX века. Советский учебник истории меланхолически признает: «Всенародное восстание, за которое боролись революционеры-демократы, осуществить не удалось». […] Вопреки утверждениям советских историков, либералы не хуже революционеров понимали необходимость наделения освобождаемых крестьян землей, но — в отличие от авантюристических планов революционеров — такая передача земли крестьянам должна была быть осуществлена, по мысли либералов, без разоренья помещичьего земле­владения. Если юридическое освобождение крестьянина, его гражданскую идентификацию возможно было осуществить за один день, то нельзя было сразу, без ущерба для страны, ломать сложившиеся за века экономические отношения, а потому экономическое освобождение крестьян было реформами 60-х годов лишь начато, а завершено почти через 50 лет реформами Столыпина.

Деятели 60-х годов продемонстрировали, что не экономические ломки приводят к политическим свободам и справедливости, а как раз наоборот: только страна, делающая шаги в направлении освобождения личности, обеспечивает себе экономический подъем. После реформ 60-х годов в России без потрясений и человеческих жертв, которыми сопровождались, например, петровские преобразования и сталинская индустриализация, совершилась промышленная и техническая революция. Так, выплавка чугуна за 35 лет после реформ возросла более, чем в четыре раза, выплавка железа и стали — в пять раз, добыча каменного угля — более, чем в десять раз. Продукция хлопчатобумажной промышленности увеличилась почти в пять раз, протяженность железных дорог выросла с одной тысячи километров в 1856 году до 23 тысяч в 1880 году, и, что очень показательно, вывоз продукции из страны превысил ввоз более, чем на 20 миллионов рублей, что обычно свидетельствует о здоровье экономики. Все это стало возможным не благодаря насилию над народом, а как раз наоборот — благодаря резкому расширению сферы личных свобод.

Помимо самого существенного в реформах — освобождения крестьян, — необходимо упомянуть расширение прав местного самоуправления (земства, городские думы), резкое сокращение обязательной военной службы с 25-ти до 6-ти лет, значительное смягчение цензурных правил (большое количество книг было разрешено печатать вообще без цензуры), приобретение университетами элементов автономии. Была проведена важнейшая реформа суда. Впервые в России суд стал соревновательным и гласным. Русская судебная система после 60-х годов стала самой демократической в Европе, возможности защиты подсудимого в условиях гласности и независимости суда от государства были такими, что суд не раз оправдывал даже государственных преступников.

В результате реформ 60-х годов в России не воцарилось царство либеральности, не бросились в объятия друг другу богатые и бедные, обиженные и обидчики, не потекли молочные реки в кисельных берегах. Утопии оставались на страницах всяческих «Что делать?» — жизнь человеческая, жизнь общественная, жизнь государственная не подчиняются благим пожеланиям утопистов. Реформаторы 60-х годов были людьми мудрыми, они руководствовались убеждением, что одинаково опасны для страны и стагнация, и ускорение процесса, который должен развиваться естественно. Один из умнейших деятелей того времени Ю. Самарин сравнивал развитие общества с родами: «Беременная женщина стонет и мечется, но кто вздумает, из сострадания, ускорить роды, тот получит, вместо здорового ребенка, выкидыш». Создатели русского тоталитаризма старались или задушить ребенка в чреве матери-истории (тоталитаристы у трона), или ускорить роды «из сострадания» (тоталитаристы-революционеры).

Попыткой ускорить развитие русской свободы стала террористическая деятельность народовольцев. Процесс ужесточения русской жизни в 70-80 годах показывает, к чему вели Россию политики, которые хотели «устроиться без Христа» (Достоевский). Но работу русского либерального сознания уже невозможно было остановить.

Революция 1905 года, прошедшая, в основном, под знаком либерализма, завершилась Октябрьским манифестом, поставившим Россию в ряд с западноевропейскими демократиями. И опять русский народ показал себя вовсе не тем чудовищем крайностей, «бездн», как это иногда представляется. В первой Думе (март 1906 года) радикально-левые (социал-демократы) и радикально-правые («Русское собрание») получили вместе всего 45 мест, в то время как либеральная партия кадетов — 170. Противодействие реформам со стороны двора, его попытки ограничить права народного представительства привели по известной схеме к победе крайних элементов, и вот во второй Думе крайне левые и крайне правые получили более половины мест. Возник парадокс: Дума, созданная в результате Октябрьского манифеста, этот самый манифест подвергла атакам как справа, так и слева, а социал-демократическая (большевистская) фракция Думы вообще начала создавать «военные организации» для переворота, и сам вождь большевиков Ленин прямо заявляет, что задача социал-демократических депутатов не в том, чтобы конструктивно работать в Думе, а в том, чтобы работу эту разваливать. Какой же вывод делает царская власть? Да опять тот же, что всегда в подобных ситуациях: разгоняет Думу (переворот 3 июля), изменяет избирательный закон таким образом, чтобы посеять в народе недоверие к парламентской системе, а на национальных окраинах — вызвать взрыв сепаратистских настроений. Но даже в этих условиях в Думе не взяли верх крайние элементы — победил центр: октябристы и кадеты. Опираясь на этот центр, Столыпин и провел свои реформы: аграрную и народного образования.

Правда, Столыпин и поддерживающие его партии не проявили в отношении к национальным окраинам такой гибкости, как во внутрирусской политике. Столыпин осуществлял прежний имперский курс, чем внес печальный вклад в дело возбуждения ненависти к русским в Финляндии, Польше, на Кавказе, в Средней Азии. Не смог найти Столыпин и альтернативу террору слева, противопоставив ему правительственный террор.

Время Думской монархии (1907 – 1914) определилось поразительным улучшением благосостояния народа, укреплением русской экономики, расширением прав личности, взлетом духовной энергии («серебряный век» русской литературы и русского искусства). Долго после октябрьского переворота будут говаривать в России старики: «Хороша была жизнь перед войной» (1914 года). И есть даже то ли анекдот, то ли быль, как престарелая русская актриса уже в 40-м году на занятиях политкружка на вопрос, как она представляет себе жизнь при коммунизме, перечислила все возможные блага, о которых только может мечтать простой человек, а в заключение прибавила: «Ну, совсем как перед революцией».

Почувствовав огромную силу России (а сила эта была результатом деятельности либеральных политиков), правые круги решили ее использовать не для дальнейшего продвижения России в экономической, культурной, правовой сферах, а для наступления на Думу и для увеличения внешнеполитической активности, которая и привела Россию к катастрофической для нее войне. После солженицынского «Августа» нечего прибавить к картине того вреда, который монархия принесла русской армии в период русско-германской войны. Гибель миллионов русских людей, разорение сельского хозяйства, лишившегося работников и лошадей, начавшийся в городах голод, кризис в промышленности и, в связи со всем этим, рост эффективности большевистской пропаганды — таков итог войны к началу 1917 года.

И хотя Февральская революция, ставшая впервые после Собора 1613 года выражением почти общенациональных чаяний, привела к власти правительство, назначенное народными избранниками, это последнее уже не в состоянии было найти выход из кризиса.

А. И. Солженицын правильно говорит, что «Временное правительство существовало, математически выражаясь, минус два дня, то есть оно полностью лишилось власти за два дня до своего создания»; однако никак нельзя согласиться с нашим писателем и историком, что в поражении Временного правительства выразилось ничтожество и бездарность либерализма. Дело представляется иначе: слишком непропорциональны были силы разрушения, запущенные за три года до возникновения Временного правительства, и личностные возможности довольно заурядных людей, взявших на себя непосильное бремя спасения России. В условиях мирного развития между 1905 и 1914 годами руководимая либералами Россия и добилась тех успехов во всех областях жизни — экономической, культурной, правовой, — о которых сам же А. И. Солженицын неоднократно (и справедливо!) упоминает во многих своих публицистических и художественных вещах. […]

В политике есть и такое явление, как гангстеризм. Демократическое Временное правительство именно вследствие своей либеральной сущности не могло действовать гангстерскими приемами. В то время как оно искало оптимальных способов решения кризиса без нарушения законности и демократических принципов, правые и особенно левые гангстеры обещали измученным войной и ее последствиями массам сиюминутное царство Божье, только бы они согласились отвергнуть демократию то ли в пользу самодержавия, то ли в пользу коммунизма. Демократическое правительство, совершенно не имеющее того опыта лавирования, который имеют нынешние западные демократии, а главное — не имеющее историей отпущенного времени, растерялось, осталось в трагическом одиночестве и пало. Оно пало, по словам А. Ф. Керенского, сваленное «большевиками справа и слева». В этих словах мы найдем большую долю истины, если под большевиками справа понимать те элементы русского общества, которые со времен великих реформ делали все, чтобы оттолкнуть массы от либерализма в сторону левого экстремизма. Либеральные деятели, желая именно добра династии, предупреждали ее от опасности ограничения свобод. П. Б. Струве писал в открытом письме Николаю II, что «режим погубит себя, если будет настаивать на управлении страной бюрократическими методами». Если бы монархия вняла этому и подобным предупреждениям, если бы она согласилась сделать правительство ответственным перед Думой, которая ведь никак не ставила целью свергнуть царя (думцы еще в 1916 году встречали появление Николая II в зале заседаний криками «ура!»), то не было бы не только октябрьского переворота, но и февральской революции. А Временное правительство не оказалось бы в положении человека, который пытается остановить летящую с огромной скоростью глыбу.

* * *

Создание на территории России тоталитарного государства не было фатально предопределено. Русская персоналистическая, антитоталитарная мысль, выражавшая представления русского человека о свободе выбора несвободы от надперсональных структур, имеет глубочайшие исторические и психологические корни.

Как бы сильны ни были в дооктябрьской России тоталитарные тенденции, в ней на протяжении ее тысячелетней истории можно насчитать не более пятидесяти лет господства законченно тоталитарных режимов (Ивана IV, Петра I и Павла I). После же 1917 года впервые в истории русского народа возникла система, определяемая тоталитарной идеологией, с помощью дезинформации и насилия навязывающая народу определенный тотальный объект.

И потому-то борьба за права человека, развернувшаяся ныне в СССР, не просто один из видов оппозиционной деятельности, но выражение глубочайшей потребности человека — потребности индивидуальной свободы, не искоренимой в русском человеке.

1980, №№ 22 – 23

Опубликовано в журнале:

«Континент» 2013, №152

Политические выгоды нищеты

Игорь ЕФИМОВ-­МОСКОВИТ

1. «С каждым годом богаче»

Много лозунгов сменила за 60 лет советская пропаганда. Но лозунг «поднять уровень материального благосостояния трудящихся» оставался практически неизменным и не отменялся ни разу ни Сталиным, ни Хрущевым, ни Брежневым. Перед каждым праздником, после каждого партийного съезда или пленума только и было слышно:

Поднять!

Еще выше!

На небывалую высоту!

Партия торжественно клянется, что уже нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!

И хотя все знают, что за последние 20 лет никакого реального улучшения в жизни советских граждан не произошло, сам призыв обычно не ставится под сомнение. Ведь причины его невыполнения так очевидны: неизлечимые язвы и хвори плановой экономики, низкая квалификация хозяйственных руководителей, непомерные расходы на оборону, гигантское разрастание партийно-бюрократической машины. Поэтому принято считать, что хоть в этом лозунге пропаганда не лжет. Что власть и хотела бы поднять жизненный уровень, да просто не знает, как это сделать.

И действительно, если народ станет жить чуть побогаче, разве может это чем-то повредить всесильной партократии, им управляющей? Казалось бы, и управлять сытым народом станет легче, и трудоотдача его должна будет возрасти. Возрастет трудоотдача — увеличится объем производимой продукции, соответственно и главного вида ее — оружия, расширятся военные поставки всему миру, усилится международное влияние. Логически рассуждая, мы должны прийти к выводу, что именно властолюбие и стремление к мировой гегемонии должны толкать партократию на какие-то шаги по улучшению хозяйственно-экономической машины. И что если побочным результатом этого улучшения окажется рост благосостояния народа, никакого неудовольствия у кремлевских властей это вызвать не может.

Однако то, что представляется самоочевидным в критериях традиционного политического мышления, часто оказывается неверным в критериях коммунистического двоемыслия. Среди спасательных понтонов, подводившихся в 70-е годы под корабль советской экономики, выделим три основных и рассмотрим судьбу каждого из них.

2. Понтон первый — подрядный метод

Впервые он стал применяться в строительстве под названием «метод бригадира Злобина». Смысл его состоит в том, что бригаде рабочих разрешается взять подряд на возведение дома полностью — от закладки фундамента до внутренней отделки. И оговоренную плату бригада получит только после сдачи дома комиссии. Успеет сделать за полгода — прекрасно. За четыре месяца — тем лучше для нее. Таким образом, величина месячного оклада рабочего оказывалась в прямой зависимости от эффективности и качества его труда.

Поначалу метод стал давать поразительные результаты. Ничего нового в нем, конечно, не было — на Руси испокон века работали артелью. В артели все друг у друга на виду, ее не обманешь, как можно обмануть любого начальника. Так и в подрядной бригаде ленивым и неспособным просто невозможно было удержаться — их никто не стал бы терпеть там. Производительность труда в этих бригадах оказывалась всюду на 35 – 40% выше средней, и, что еще более важно, качество исполнения просто не шло ни в какое сравнение.

Новый почин стали усиленно пропагандировать, кампания быстро набирала силу. Партийное руководство требовало повсеместного распространения «подряда». Выпускались такие, например, постановления: «Руководители, которые не могут обеспечить перевод 30% бригад на хозрасчетный (то есть подрядный)метод, не соответствуют занимаемой должности». Из строительства подряд пытались перетаскивать и в другие отрасли промышленности. В сельском хозяйстве аналогичный метод давно существовал под названием «аккорда» и теперь тоже стал насаждаться повсеместно. Полеводческой бригаде выделялась техника, выделялась земля, семена, а окончательный расчет с ней производился осенью в зависимости от снятого урожая. И здесь тоже аккордные бригады ухитрялись снимать с гектара чуть не вдвое больше зерна, чем обычные бригады, работавшие на соседних полях по обычным условиям пооперационной оплаты: отдельно за пахоту, за сеяние, за боронование, за уборку.

Одна беда — ни подрядные, ни аккордные бригады никак почему-то не приживались. Было непонятно, кто мешал им превратиться из исключений в правило. Рабочим новый метод сулил большие заработки, начальство требовало его распространения, но люди упорно предпочитали работать по старинке, и число хозрасчетных бригад росло только на бумаге.

Наконец, в 1977 году в газетах начали прорываться признания, приоткрывшие реальную причину. Дело в том, что администрация предприятий оказывалась как бы между двух огней. С одной стороны, со всех них: с начальников строительных управлений, директоров заводов, председателей колхозов — требовали увеличения числа подрядных бригад. Но, с другой стороны, с них еще более строго требовали выполнения плана. Плановые же задания всегда задаются с запасом, не обеспечиваются в достаточной мере техникой, сырьем, рабочей силой, а контролируются, главным образом, не по реальным результатам, а по квартальным и годовым показателям.

В конце каждого квартала в кабинете промышленного руководителя звонит телефон и голос секретаря райкома кричит примерно следующее: «Ты что, опять план заваливаешь? По десяти объектам недовыполнение... Что значит «нет людей, нет техники»?.. Ты коммунист или размазня? Чтоб завтра же ликвидировать прорыв. Ответишь партбилетом!» И руководитель в лихорадочных поисках добавочных средств и трудовых ресурсов кидается в первую очередь туда, где они есть, где положение наилучшее, — на участки хозрасчетных бригад. Он отнимает у них бетон, кирпич, металлоконструкции, людей, перебрасывает все это на «горящие» объекты, обещая потом все компенсировать, но никогда не имея возможности исполнить свое обещание. Точно так же и в колхозах в пылу уборочной надо прежде всего отчитываться перед начальством количеством убранных гектаров. Поэтому председатели в решающие моменты отнимают комбайны у аккордных бригад, сокращают выдачу горючего, чтобы убрать поля отстающих, даже если урожай на них по весу равен посеянным семенам.

Таким образом и строительные рабочие, и сельские механизаторы, включавшиеся в пропагандируемый почин, очень скоро убеждаются, что их напряженный и часто сверхурочный труд не принесет им реального увеличения заработка, а пойдет на затыкание дыр в картине плановых показателей. Что, работая обычными методами, они всегда, по крайней мере, будут получать плату за вынужденные простои, а при подрядном методе, не выполнив по вине администрации условий договора, могут остаться вообще без копейки. И что весь этот «почин» оборачивается очередным трюком начальства, направленным на выжимание из них добавочного дарового труда. Поэтому-то загонять их в подрядные бригады становилось все труднее. Система оказалась неспособной принять артельную форму организации труда, и все грозные приказы и громкие призывы оказались бессильны.

3. Понтон второй — приусадебные участки

Перепись населения 1969 года показала, что до сих пор примерно половина граждан СССР живет в деревнях и поселках. Ни для кого не было секретом, что в рационе сельского жителя картофель занимает центральное место. Что им кормятся не только люди, но также их птица и скот. И что в магазинах его крестьяне никогда не покупают, а выращивают сами на своих приусадебных участках. А приусадебные участки не должны превышать 0,15 гектара на семью и, таким образом, составляют примерно 1,5% от всей обрабатываемой земли в стране.

Все это было известно, и, тем не менее, многие были изумлены, когда «Литературная газета» перепечатала данные справочника «Народное хозяйство СССР». Выяснилось, что на этих 1,5% земли ручным трудом выращивается не только 60% картофеля, но также 34% овощей, производится 40% яиц, содержится 18% общесоюзного стада овец, 18% свиней, 33% коров, 80% коз.

Публикация этих данных знаменовала открытие газетной кампании в поддержку приусадебных участков. Замелькали статьи, рассказывающие о том, что крестьянам негде купить семян и саженцев для своих огородов и садов, негде достать удобрений, что у них огромные трудности с добыванием и заготовкой кормов для скота, с материалами для тепличных хозяйств, для механической поливки, а уж о малой сельскохозяйственной технике никто и не мечтает. Писалось, что все эти недостатки надо исправлять и всемерно помогать людям, ухитряющимся производить на 1,5% земли треть сельскохозяйственной продукции. В некоторых статьях самые смелые авторы позволяли себе сказать, что те, кто торгует излишками своих продуктов на рынке, — вовсе не обязательно проклятые частники и спекулянты, а может быть, до некоторой степени полезные обществу люди.

Но вот именно эта последняя, рыночная проблема упоминалась реже всего, вскользь, а по большей части обходилась. Работники пропагандного аппарата многолетним инстинктом чуяли, что именно здесь скрыта опасность, камень преткновения новой кампании. Ибо одно дело, когда человек, работающий в колхозе, совхозе или в мастерских, в свободное время возится на своем участке и обеспечивает себя продовольствием на весь год, так что властям и заботы нет, как его прокормить. И совсем другое дело, когда тот же человек начнет открыто и свободно торговать излишками своих продуктов. В этот момент он вплотную приближается к черте, за которой начинается самое недопустимое — экономическая независимость от власти.

Рынки в центральной части страны существуют только в больших городах. Даже в районных центрах они приведены уже в такое жалкое состояние, что купить на них что-нибудь можно только в первые часы после открытия (открыты они 1 – 2 дня в неделю). Крестьянам чинятся всякие препятствия для вывоза продуктов на рынок: им не дают транспорта, каждый раз требуют специальную справку из сельсовета, обкладывают торгующих дополнительными налогами. Существуют кооперативные организации, которым вменяется в задачу скупать у крестьян излишки продукции. Но штаты их так малочисленны, что скупить они могут ничтожную часть и, конечно, по грабительским, монопольным ценам. Поэтому огромное количество фруктов, ягод, овощей и других скоропортящихся продуктов гибнет в деревнях, в то время как в городах их тщетно ждут миллионы покупателей.

Те крестьянские семьи, в которых на приусадебных участках могут работать только старики, с трудом обеспечивают продовольствием себя и о торговле не помышляют. Но во многих семьях здоровье и возраст позволяют людям трудиться в страду гораздо напряженнее, и они могли бы выращивать много больше, если б знали, что труд их не пропадет, что они смогут продать излишки. Когда же из года в год они видят, что огурцы остаются желтеть на грядках, потому что не хватает кадок для их засолки, что помидоры гниют на кустах и уходят обратно в землю розовым соком, что яблоки каждой осенью приходится скармливать свиньям, руки у них опускаются, и желание работать, естественно, пропадает.

И хотя кампания в поддержку приусадебных участков продолжается, она несет в себе то же неодолимое противоречие, что и борьба за хозрасчетные бригады, и поэтому так же обречена на провал. Люди не станут трудиться на своих полосках еще энергичнее не потому, что у них нет сил, а просто потому, что никаких зримых результатов этот избыточный труд им не принесет. Их связь с возможным потребителем насильственно перерезана, поэтому они, как и раньше, будут стремиться лишь к тому, чтобы обеспечить себя и свои семьи — не более того.

4. Понтон третий — реформа управления

[…] Оценка выполнения плана по суммарной стоимости выпущенной продукции неизбежно толкает администрацию к выпуску дорогих изделий в ущерб дешевым. Оценка по суммарному весу приводит к искусственному утяжелению машин и конструкций. Завод, пытающийся использовать дешевое сырье, немедленно попадает в отстающие, ибо цена его продукции падает. Завод, задумавший модернизировать оборудование, почти наверняка сорвет выполнение плана, ибо должен будет остановить какие-то линии и участки для перемонтажа. Централизованное планирование не поспевает реагировать на колебания спроса, и поэтому производство почти всех потребительских товаров обречено вечно прыгать из огня дефицита в полымя затоваривания.

Но что же можно предложить вместо существующей системы?

Тут начинается невразумительная разноголосица. И только изредка в газетной шумихе прорываются голоса скептиков, признающихся, что, какой бы показатель ни был объявлен главным, заводы быстро перестроятся на него и будут выпускать не те изделия, которые нужны потребителю, а те, которые хорошо влияют на показатель. Темпы роста? И все начнут расти любой ценой, наращивать производство пусть даже ненужных товаров. Фондоотдача? Начнут работать на оборудовании до предела, вообще перестанут обновлять технологию. Чистая прибыль? Станут добиваться в министерствах и комитетах, чтоб подняли отпускную цену на их продукцию. И те пойдут им навстречу, потому что плохие показатели предприятий — это плохая работа соответствующего министерства. А кому же хочется ходить в плохих, в отстающих?

5. Ненавистный рынок

Все перечисленные кампании, на первый взгляд, имеют различную направленность и разные причины неудач. Но если попытаться абстрагироваться от деталей, то мы увидим, что стена, в которую упираются любые попытки хозяйственных реформ, всюду одна и та же: рынок.

Но почему коммунисты, где бы они ни пришли к власти, так спешат покончить с рынком? Чем он так страшен им? Ведь нет никакого сомнения, что, сохраняя полную монополию политической, административной и судебной власти, выступая на внутреннем рынке в качестве самого мощного покупателя и регулировщика цен, партократия могла бы извлечь огромную выгоду из расширения сферы рыночных отношений в стране. Чудодейственный опыт нэпа, воскресившего разрушенную гражданской войной экономику за каких-нибудь три-четыре года, полностью подтверждает это. Так почему же партийное руководство парализует даже собственные реформы, как только видит, что осуществление их ведет к частичному возрождению рынка?

Ответ на этот вопрос невозможно найти, оставаясь в сфере чистой логики. Только особые свойства коммунистической власти могут объяснить парадокс иррациональной ненависти ее к рынку.

Коммунизм есть прежде всего теория и практика захвата и удержания власти. Сила его состоит в том, что он отказался от взгляда на власть как на средство обеспечения порядка и законности в обществе, а обожествил власть как таковую, превратил ее в самоцель. Процветание или обнищание государства не рассматриваются коммунистами как критерии, оценивающие достоинства власти. Для них критерий один: прочность, тотальность, нерушимость, а какой ценой это достигается — не так уж важно.

Именно в таком подходе кроется объяснение бессмысленных, на первый взгляд, вспышек террора, сотрясающих время от времени коммунистические государства. Массовые уничтожения мирных и лояльных жителей есть реализация инстинкта власти, демонстрация чуждости, противопоставленности партократии остальному обществу, направленная на то, чтобы привить обществу мистический ужас перед носителями власти. […]

Управление экономикой — главная возможность и повод для миллионов партийных чиновников наглядно и повседневно демонстрировать свою власть. Уступить какую-то долю управления рынку означало бы поступиться значительной долей власти, то есть пойти против своего главнейшего инстинкта, попросту — против своего естества.

Имея в руках не только власть, но и все средства массовой пропаганды, партократия стремится внушить обществу такое же отвращение к рынку, какое испытывает сама. Многолетняя травля, поношения, преследования привели к тому, что торговля на рынке стала считаться чем-то не только полузапрещенным, но и постыдным. Даже в больших городах, где рынки дают горожанам возможность приобретать первосортные продукты, очень часто приходится слышать открытую брань и проклятья в адрес «рыночных спекулянтов».

Причем — любопытный психологический феномен: бранятся так искренне, что сразу чувствуешь — не в одной пропаганде тут дело. И не только в высоких ценах, ошеломляющих покупателя, привыкшего к искусственно заниженным магазинным ценам на картошку, хлеб, мясо, масло, колбасу. И не только в том факте, что правовая незащищенность частной торговли отпугивает от занятия ею честных и законопослушных граждан и оставляет ее открытой для решительных и не очень щепетильных комбинаторов. Нет, вдобавок ко всему этому люди инстинктивно чувствуют в рядовом рыночном торговце какое-то выпадение из обычного строя их жизни, обособленность от привычного хода вещей, заключающуюся в том, что он единственный обрел нечто небывалое в условиях победившего социализма — независимость от власти. Пусть куцую, временную, ограниченную экономическими рамками, — но все же независимость. И, не в силах осознать природу смешанного чувства тревоги, подозрения, зависти к феномену независимости, покупатель, уносящий с рынка раннюю редиску, помидоры, клубнику, гранаты, которых никакой магазин ему предложить не может, цедит сквозь зубы привычное и все объясняющее: «У-у, спекулянты проклятые».

Теоретические споры о значении рынка в экономической жизни не умолкают, кажется, со времен Адама Смита. Теперь уже все согласны с тем, что полное господство рыночных отношений в обществе чревато неравномерным перераспределением капитала, монополизацией, кризисами, ростом безработицы, политической нестабильностью. Социальные потрясения, пережитые многими странами в XIX-XX веках, вызвали мощный рост социалистических идей и движений, искавших тех или иных путей обуздания рыночной стихии. В развитых государствах правительствам были предоставлены широкие полномочия для преодоления опасных, околокризисных ситуаций.

Однако для коммунистов опасности рыночной экономики — лишь предлог, пропагандный трюк. Всюду, где они приходят к власти, они вносят в хозяйство страны такой хаос и разруху, по сравнению с которыми любой капиталистический кризис покажется детской забавой. Нет, их ненависть и непримиримость вызваны только тем, что рынок — всегда гарантия независимости. Без свободного покупателя, встречающегося там со свободным продавцом, рынок просто немыслим. А свобода — это именно то, что не должно быть допущено ни под каким видом.

Волна национализации, прокатывающаяся сейчас по Европе под нажимом левых движений, хотя и снижает, конечно, эффективность производства, не означает еще полного падения в экономическую пропасть. В стране может быть национализировано 70-80% промышленных мощностей, но до тех пор, пока не отменена свободная купля-продажа, еще не все потеряно. Национализированные предприятия, которым открыт выход на внутренний и внешний рынок, продолжают заботиться о рентабельности, о конкурентоспособности своей продукции. Те, что начинают работать в убыток, при наличии свободной прессы сразу становятся известны общественному сознанию. Правительство может заменить их руководителей более способными и энергичными людьми, может изыскать средства для модернизации и перестройки, может даже денационализировать их.

Другое дело — приход к власти коммунистов. В идейном плане коммунизм есть течение, эксплуатирующее недовольство человека материальным неравенством, конкурентной борьбой и всеми тягостными аспектами ее. Поэтому, совершенно последовательно, он видит свою задачу в истреблении всех видов открытой конкуренции в обществе. При этом неважно, придут коммунисты к власти через вооруженный переворот или через победу на выборах. Начнут они непременно с подавления политической конкуренции, с уничтожения всех форм политической активности в стране, вплоть до местного самоуправления, а закончат уничтожением конкуренции в экономической сфере — отменой рынка.

6. Удобная бедность и опасное процветание

Конечно, и в коммунистическом мире существуют градации. Отвращение к рыночной экономике не всюду реализуется в полном уничтожении ее.

Попробуем представить себе, что и в Советском Союзе партократия созрела бы настолько, что смогла бы преодолеть свою иррациональную ненависть к экономической независимости граждан и расширила бы сферу действия рынка. К чему бы это привело?

Да, производительность труда во многих сферах народного хозяйства немедленно возросла бы. Стало бы легче с продуктами, одеждой, жильем, обслуживанием. Возрожденный нэп открыл бы огромные запасы трудовой, деловой и умственной энергии народа, не имеющей выхода при нынешних формах организации экономики. Но очень сомнительно, чтобы эти перемены привели к упрочению власти партократии.

Ведь человек устроен так, что он не может перестать желать улучшения своего положения. До тех пор, пока жизнь его заполнена стоянием в бесконечных очередях, беготней по магазинам, починками и ремонтом низкосортных товаров, поисками нескольких дополнительных метров жилплощади, он просто не имеет сил думать о чем-то другом. Но снимите с него эти повседневные мучительные заботы — и он захочет большего. Он начнет замечать свое социальное и политическое бесправие, начнет тяготиться своим положением государственного крепостного. А отсюда уже один шаг до созревания оппозиции, то есть до появления угрозы бесконтрольному господству КПСС.

Низкий уровень благосостояния позволяет легко манипулировать трудовыми ресурсами. Вводя дополнительную оплату для отдаленных районов, можно перебрасывать огромные армии рабочих на строительство ракетных баз, укреплений, нефте- и газодобывающих скважин, золотоносных приисков, гидроэлектростанций, стратегических железных дорог. Платя выпускнику военного училища в два раза больше, чем молодому инженеру, можно без труда комплектовать офицерские кадры 10-миллионной армии. Но попробуйте улучшить условия жизни людей, и они начнут больше дорожить покоем, здоровьем, комфортом. Их станет труднее срывать с насиженных мест и посылать в необжитую глухомань «на укрепление оборонной мощи государства».

Материальное неравенство, существующее в стране между партийной верхушкой и массой населения, тщательно и успешно скрывается. Неравенство, определяемое разницей снабжения различных городов и районов (первая, вторая, третья категории), тоже не режет людям глаз, пока им разрешается приезжать в крупные центры и охотиться там за товарами, которые в провинциальные магазины даже не завозят. Но в случае расширения рыночной сферы неравенство начнет проявляться в гораздо более резких и наглядных формах. Какие-то районы, предприятия, организации, отдельные производители начнут богатеть быстрее других, и это безусловно приведет к резкому обострению социальной и национальной розни, к открытым проявлениям ненависти и вражды, к вспышкам насилия. Удерживать порядок в обществе станет неизмеримо труднее, центробежные силы, раздирающие советскую империю, обретут в материальном неравенстве новый источник энергии. И снова монополия политической власти окажется под угрозой.

Наконец, всеобщая бедность предельно упрощает проблему обеспечения преданности самого партаппарата. При постоянной нехватке самых элементарных продуктов и услуг — любого партийного функционера можно осчастливить пропуском в закрытую столовую, отдельной квартирой, телефоном, спецполиклиникой, поездкой за границу. Уменьшение дефицита товаров и услуг приведет к огромному удорожанию партийно-бюрократической машины или к небывалому расцвету взяточничества и коррупции. Так было во времена нэпа, так происходит и сейчас в республиках Кавказа и Средней Азии, где рыночные отношения в своем искаженном, подпольном варианте распространены шире, чем в других частях государства. (В Азербайджане и Грузии в 60-е годы покупка постов и услуг чиновников зашли так далеко, что пришлось обновлять весь партаппарат, начиная с первых секретарей, заменять их чинами местного КГБ.)

Пожалуй, было бы психологическим упрощением считать, что Политбюро, объявляя очередную кампанию по повышению производительности труда и улучшению благосостояния народа, сознательно и коварно лицемерит. Нет, оно ведет себя при этом, как изголодавшаяся акула, которая сожрала всю рыбу в лагуне и решила подкормиться сухопутной дичью, но при первой же попытке выползти на берег почувствовала, что эта добыча — не для нее.

7. Экспорт нищеты

Иногда приходится слышать, что низкий уровень производства лишает, мол, коммунистические страны выгод внешней торговли. Что товары их из-за низкого качества не находят спроса на внешнем рынке и что поэтому доля их участия в мировом товарообороте невелика.

Думается, эта утешительная иллюзия живет лишь благодаря невозможности получения точных цифр. Объем торговли со странами Третьего мира учитывается весьма приближенно, а ведь именно туда идет главный товар, производимый «борцами за мир», — оружие.

В демократических государствах продажа крупных партий оружия должна долго готовиться, обсуждаться в парламенте, преодолевать сопротивление общественного мнения. В СССР Политбюро может откликнуться на просьбу о военных поставках почти мгновенно, за 24 часа организовать воздушный мост к любой географической точке мира и начать слать туда танки, пушки, взрывчатку, снаряды, ракеты. Вьетнам, Сирия, Эфиопия, Ангола — о них мы знаем потому, что там это оружие немедленно идет в дело. Но многие страны покупают советскую военную технику загодя, и эти покупки, как правило, не афишируются. Представить себе полный объем продаж советской военной техники Третьему миру практически невозможно.

Нефть, уголь, лес и некоторые другие виды сырья тоже являются традиционными предметами экспорта из СССР. Сюда же надо добавить экзотику — торговлю водкой, икрой, пушниной, изделиями кустарных промыслов, консервами рыб из ценных пород. Доходы от международного туризма тоже очень велики, ибо число советских граждан, выпускаемых за границу, ничтожно, и обменять на валюту им разрешают смехотворную сумму — 10-20 рублей. С иностранцев же, приезжающих в Союз, дерут так, что, например, поездка из Хельсинки в Ленинград стоит дороже, чем на такое же время — в Италию. Но, главное, следует помнить, что на каком бы товаре ни делали барыши коммунистические страны, продают они по сути всегда одно и то же — дешевый труд.

В журнале «Time» от 16.10.78 даются цифры почасовой оплаты рабочих текстильной промышленности: в Бельгии — 8,27 доллара, в Западной Германии — 7,32, в Италии — 5,15. И рядом: в Южной Корее — 0,45, в Гонконге — 0,35. Такая неравномерность оплаты привела к тому, что, скажем, уже в 1977 году 43% хлопчатобумажных изделий, купленных европейцами, были изготовлены фабриками Третьего мира. […]

Точно так же и Советский Союз со своими огромными трудовыми ресурсами нащупывает сейчас пути наступления на мировой рынок. Легче всего это осуществить, купив западную технологию, например, автомобильный завод фирмы «Фиат» и затем продавая на Запад продукцию, изготовленную с помощью этой технологии, но обходящуюся гораздо дешевле. Рабочий ВАЗа-Фиата получает в среднем 1 рубль в час, что по официальному курсу равно 1,3 доллара, а по реальному — 0,35. Машина «Жигули», сходящая с конвейера этого завода, стоит в Советском Союзе 7500 рублей, а в Европе продается под именем «Лада» за 5 тысяч долларов. По официальному курсу получается, что торгуют в убыток, а на самом деле — с огромной прибылью, ибо реальная себестоимость автомобиля очень низка.

Другой пример — морские перевозки. Все товары, доставляемые в советские порты и вывозимые из них, перевозятся судами под красным флагом. Эти же суда предлагают свои услуги по всему миру по ценам заметно ниже средних. Круизы в Балтийском, Черном, Средиземном, Карибском морях будут стоить жителю Запада примерно на 25 % меньше, если он выберет судно советской фирмы. Возможность такого подрезания цен обеспечивается все тем же: крайней дешевизной труда в СССР — труда нефтяников, добывающих топливо, труда портовых рабочих, труда моряков. Бывший капитан советского торгового флота В. Лысенко получает сейчас на шведской линии 933 доллара в месяц. Советское пароходство платило ему 160 рублей, то есть 213 долларов по официальному курсу или в 4 раза меньше — по реальному.

С особенной наглядностью грабительский подход государства обнаруживает себя в торговле трудом людей науки и искусства. Зарубежные гастроли советских музыкантов, танцоров, циркачей обеспечивают Министерству финансов СССР регулярный приток твердой валюты. Ученые, получающие зарубежные премии или работающие по контракту за рубежом, тоже обязаны сдавать всю получаемую валюту за жалкую компенсацию в рублях. В 1973 году СССР подписал Бернскую конвенцию об охране авторских прав, и с тех пор гонорар за любое литературное или музыкальное произведение, переведенное или исполненное на Западе, делится таким образом: 85% — государству, 15% — автору. Причем опять же не в валюте, а в рублях. (В лучшем случае заплатят чеками для спецмагазинов.)

Дешевый труд рабов в Древнем Риме разорял свободных крестьян, превращал их в неимущих батраков. Рабство в южных штатах Америки тяжело давило на свободных фермеров северных штатов. Так и теперь при активной мировой торговле страна, умеющая соединять дешевый труд с относительно развитой технологией, может наносить серьезные удары по жизненному уровню развитых стран.

Крайняя неэффективность плановой экономики, конечно, лишает коммунистический блок возможности захватить мировой рынок в такой степени, в какой это удалось за последние годы, например, Японии. Но принципиальная разница состоит в том, что в Японии разрешена забастовочная борьба и поэтому существует реальный рост заработной платы, а следовательно, она не может занижать цены на свои товары до бесконечности. В Советском же Союзе реальная заработная плата может быть оставлена замороженной еще на десятилетия. Поэтому стоит наладить качественное производство каких-нибудь изделий, и он сможет нанести огромный урон соответствующим отраслям западной промышленности, вынуждая фирмы к сокращению производства, а некоторые доводя и до банкротства.

8. Чтоб был народ ни жив, ни мертв

Спору нет, для зрелых коммунистических режимов промышленная разруха или голод в собственной стране уже не являются желательными явлениями. В такой ситуации социальная стабильность нарушается, начинаются волнения, голодные бунты, ослабевает военная мощь. Однако внимательный анализ показывает, что и рост благосостояния народа таит целый ряд угроз власти партократии. Идеальным вариантом для нее является положение, при котором народ похож на человека, бредущего в глубокой воде, так что только лицо его удерживается над поверхностью. Управлять таким человеком, сидя на его плечах, оказывается очень легко, ибо он не станет вступать в борьбу с оседлавшим его из страха захлебнуться. Если же дно под его ногами начнет подниматься и туловище высунется из воды хотя бы по грудь, положение «всадника» может оказаться весьма сомнительным и незавидным.

Вся история XX века доказывает, что понятия «эксплуататор», «эксплуататорский класс», будучи вырванными из контекста политической демагогии, лишаются всякого смысла. Что никакое развитое государство не может существовать без присвоения в свою пользу избыточной доли труда, которая пойдет на нужды управления, судопроизводства, обороны, соц­обеспечения, образования и т. п. Что в странах, хвастающих упразднением «эксплуатации», эта избыточная доля труда, выжимаемая из граждан, оказывается в 3-4 раза больше, чем в странах, сохранивших в ограниченном виде принцип частной собственности.

Да, рыночная экономика даже при развитой системе предохранительных мер таит в себе опасность выхода из-под контроля, опасность неуправляемости. Да, неравномерность распределения жизненных благ при рыночном регулировании хозяйства может весьма часто переходить границы разумного и справедливого. Но, если осознание этих опасностей и этой несправедливости толкнет современного итальянца, француза, испанца или португальца голосовать за партию, призывающую к упразднению рынка — за коммунистов, — он должен при этом ясно отдавать себе отчет, что голосует он не только за конец политического плюрализма и социальной свободы в своей стране, но также и за приход бедности.

Ибо весь новейший исторический опыт ясно свидетельствует об одном: коммунистическая власть, уничтожающая рыночную экономику как последнее прибежище свободы, насаждающая вместо нее централизованную бюрократию планирующих и контролирующих чиновников, не просто не может покончить с бедностью и нищетой. Она и не хочет, и по сути своей не должна хотеть покончить с ними. Ибо бедность и нищета — непременные условия прочности политической власти коммунистов.

1979, № 20

Опубликовано в журнале:

«Континент» 2013, №152

О некоторых тенденциях в эмигрантской публицистике

Валерий Чалидзе

О некоторых тенденциях

в эмигрантской публицистике[1]

Из истории... известно, что «идеологи» всегда были мягче идущих за ними политиков.

А. Сахаров

...Мы вступаем в эпоху великих подмен, соблазнов, замутнения совести и сознания.

Прот. А. Шмеман

Я считаю полезным обсудить некоторые удручающие меня тенденции в деятельности русской политической эмиграции. Тенденции эти, вообще говоря, не новы, но в последнее время некоторые из них обновились, причем во многом благодаря поддержке их А. Солженицыным, отчего и мое обсуждение будет связано с критикой некоторых его политических высказываний.

Я знаю, что критика политических взглядов Солженицына может раздражить многих его почитателей. В утешение им скажу, что литературные и гражданские заслуги его слишком велики, чтобы пострадать от критики. Сказавши это, уже не буду прерывать свое изложение поклонами и напоминанием о его заслугах.

Все годы моей общественной активности я занимался узко правозащитной тематикой, не вмешиваясь в политические споры ни в России, ни в эмиграции. Не вмешался бы и теперь, если бы не чувствовал, что ситуация может стать опасной. Я думаю, в конечном счете это мое выступление связано с идеей защиты прав, ибо разумно думать о правах человека и в будущем.

Легенда номер один

В первые годы после революции политически было естественно, что беженцы со дня на день ждали конца большевистского режима. Впоследствии, когда советская власть уже вполне контролировала страну, это эмигрантское ожидание не исчезло, но оно было естественно психологически.

Гибель советской власти предрекали и во время войны, хотя не все мечтали о поражении России от Гитлера: многие честные патриоты в эмиграции молились за победу русского оружия. На что-то надеялись, впрочем, и они: что-де русские солдаты, победив Гитлера, повернут свое оружие против Кремля. При всей политической необоснованности этих надежд, они не смешны. Хоть нынче и модно говорить, что эмиграция — это бегство от страданий своего народа, но ведь известно, что в эмиграции страданий тоже хватало, и даже для благополучных отсутствие Родины было страданием; в среднем эмигрантское житье не сравнимо с тем, что испытал народ в России, но это все равно были страдания, и не странно, что люди хватались за надежду на скорые перемены, пусть и необоснованную надежду.

Но одно дело соображения психотерапии, и другое — политическая публицистика: здесь лучше быть реалистичным, если не хочешь быть пусто­звоном. А ведь легенда эта не умерла даже после победоносной войны и послевоенного укрепления СССР.

Уже в 1957 году после явного морального укрепления власти в СССР после критики «культа личности» Сталина эмигрант И. Курганов заявил: «Брожение в России, как подземный гул революционного вулкана, слышится уже более явственно». Не знаю, может быть, издали слышнее. Мы в России никакого гула не слышали.

Нет его и теперь, даже через десять лет после начала правозащитного движения. Да, это движение росло, расширялось географически и социально, но это не революционный гул.

Между тем, предсказания о скором крахе коммунистов повторяются все время. Впрочем, благодаря очень важным разъяснениям А. Солженицына, теперь уже не ждут кровавой революции: он напомнил, что кровь не спасает. Но зато теперь ждут быстрых постепенных перемен. Да и Солженицын отдал дань этой легенде, но признал вскоре, что нравственная революция — процесс медленный. Предсказания о скором крахе коммунизма слышны из России, но не становятся от этого более убедительными, тем более, что из России же слышны были пророчества о скором конце мира. […]

Очень важно понять, что власть в СССР достаточно прочна и, возможно, переживет всех нас. Она не только прочна, она гибка, и это значит, что под давлением обстоятельств она меняется и может становиться человечнее, хотя и сопротивляется этому. Но по своей природе власть эта порочна в основе, и очень важно не забывать, что она может стать вполне бесчеловечной, как это уже было. Поэтому для тех, кто хочет помочь народам России, важно понимать, какого рода давление извне и изнутри может заставить эту власть изменяться в сторону большей человечности — медленно, увы, очень медленно, но все же изменяться. И важно понимать, какое давление сделает ее хуже. Кормить же друг друга и западных друзей России легендой о скорых переменах значит не просто обманывать себя и других, а попросту «выйти из игры», утратить ту небольшую возможность влиять на события, которая все-таки есть у эмиграции. […]

Есть ли ненависть народа к коммунистам?

Еще одна легенда. Нет этой ненависти.

Есть недовольство почти во всех слоях народа. И это недовольство высказывается людьми с большей или меньшей смелостью. И именно это — признак прочности власти. То, что люди недовольны правящей элитой, — нормально и не есть гул революционного вулкана. Глупа и слаба та власть, которая это боится допустить. Мы хотим большего — чтобы люди это недовольство могли выражать публично, в прессе, и добиваться удовлетворения [своих] претензий. Власти не хотят этого допустить, боятся ослабить себя, но та степень бытовой гласности недовольства, которую они терпят теперь, не ослабляет их и не свидетельствует о готовности народа скинуть их.

Во-первых, это обычно недовольство властью в ее конкретных проявлениях, а не принципиальное недовольство этой властью вообще. Иногда это недовольство примитивное, на уровне зависти к тому, что у начальства большая зарплата. Такое недовольство есть и в западных странах, и мы не говорим в этом случае о ненависти народа к власти.

Во-вторых, у подавляющего большинства народа нет представления о том, возможна ли другая власть, кроме той, которую они видят. Нам здесь говорят, что народ ненавидит именно коммунистов, — между тем, знакомство с тем, что слышишь в народе, показывает обратное: начальниками часто недовольны оттого, что они не настоящие коммунисты — зажрались, забыли идеалы, да и коммунизм строят как-то не так. Конечно, многие уже понимают, что обещание коммунизма — это блеф, но у них нет альтернативной идеи для принципиального, политически значимого недовольства.

Люди верят в то, что приятно: послушать эмигрантов, так достаточно дуновения, чтоб народ навсегда отвернулся от власти. Не последнюю роль в укреплении этой легенды играют показания некоторых вновь прибывших: то ли люди хотят придать бóльшую значимость своему свидетельству, то ли сами принимают желаемое за действительное, но часто в таких показаниях рисуется бумажный тигр вместо могущественной державы.

Нельзя так. Нельзя, скажем, поговорив со сбежавшим солдатом, объявлять, что советская армия гудит брожением. Это обман не только самого себя, это обман опасный для многих, и это тоже старый обычай в эмиграции. (Если верить источникам, генерал Власов в беседе с Гиммлером заявил, что, дойдя со своей армией до Москвы, он по телефону закончит войну, поговорив со своими товарищами в советском командовании!)

Пора, наконец, отряхнуться от иллюзий и стать реалистичнее. Эмиграция кормит мир сказками о скором конце коммунистов уже 60 лет. Не хватит ли?

Психологически не есть ли эти иллюзии признак духовной слабости, неспособности смело понять, что духовная поддержка, которую мы отсюда можем оказать народам России, должна быть рассчитана на многие годы и мы не должны ждать или обманывать других, что будем вознаграждены успехом. Уж не заразились ли наши эмигранты прагматизмом у западной публики: здесь ведь принято браться за дело, лишь если виден впереди успешный результат. Но это в их жизни. От нас требуется другое.

Мы в правозащитном движении прошли эту школу безнадежности. Мы действовали, не видя впереди успеха, зная, что если и можно чего-то ждать, то лишь очень медленных сдвигов.

«Еще не рухнувший Запад»

Это слова А. Солженицына. Активизацией антизападной пропаганды в эмигрантской прессе мы обязаны, пожалуй, именно ему. Его критика западной жизни и политики иногда воспринимается как способ выразить что-то неизвестное ранее из его политических верований, а иногда — кажется, что это ворчание неосведомленного человека. […] Описание западной демократии и свободы подменяется карикатурой, с детства знакомой по советским газетам. Что же скажут те, в России, кто не верил этому газетному бреду? Скажут: «Наверное, правда, вот и Солженицын говорит...»

Не к Западу обращены эти страстные речи. Солженицын — не наивный политик, чтоб думать, что без логики, без точного изучения фактов, одними страстями, он сможет изменить западный образ жизни и политики. Вся страсть его речей о Западе обращена к людям в России, и призыв в них один: не следуйте Западу, его демократии, его свободе, его разврату, не следуйте всему, что отвращает ваши души от чего-то расплывчатого, но истинного, высокого, русского.

Другая тенденция, также чтоб отвратить русских слушателей от Запада, — обвинение западных держав. Хорошо, что я уже оговорил, что поклонов в этой статье не будет: не поклон это, а признание моральной правоты Солженицына во многих его упреках Западу. Конечно, можно было бы эти обоснованные упреки выразить более связно и убедительно, но у него достаточно причин для страстности, страстности русского страдальца, помнящего, как на эту непомогшую Европу или Америку смотрели из России, из лагерей, и получали то, что воспринималось как предательство: и выдачу беженцев на удобрение ГУЛагу, и лицемерные похвалы зверскому режиму, и глухоту к честным свидетельствам о страданиях людей.

Но, во-первых, многие его упреки морально справедливы лишь с точки зрения россиянина: они ждали, им не помогли. Другой вопрос — могли ли, должны ли были. Ответ не тривиален. Не буду обсуждать прошлое. Главный упрек — в теперешнем отступлении перед напором коммунизма в мире, в том числе упрек в том, что не поддерживает Запад антикоммунистические силы в СССР.

Напор коммунистического влияния в мире беспокоит многих. Сам я тоже часто ворчу по поводу уступок США коммунистической экспансии. Но я понимаю, что многое здесь — следствие плюрализма западного сообщества государств, и меньше всего желаю Западу, чтоб он оказался Единым — это означало бы утрату многих ценностей западной цивилизации. […]

Суждение о ситуации, исходящее из примитивной схемы Запад — Восток — борьба за третий мир, чревато ущербностью в выводах. Как и человек, страна не преуспеет, если пойдет против самой себя, против своей психологии. В американском сознании глубоко укоренена идея изоляционизма. Хорошо это или плохо, опасно или нет, эту идею не разрушишь сразу.

И теперь, во времена межконтинентальных ракет, идея изоляционизма еще достаточно сильна в умах американцев, хотя уже нет на земле места, где можно было бы изолироваться. Вот улыбка Судьбы — именно ненавистные Солженицыну либеральные силы пытаются убедить американцев в запоздалости их изоляционизма, в необходимости большей политической активности в мире, в том числе в необходимости печься об обеспечении прав человека в других странах.

Хотя на права человека у Солженицына взгляд особый, но и он, и многие в России и эмиграции недовольны пассивностью американского интереса к нарушению прав в СССР. Для такого недовольства есть причины, но эта «пассивность» ни в коем случае не есть признак деградации и ослабления Запада, как это утверждается. Напротив, сам интерес к правам человека в мире — совершенно новое явление.

Классический принцип государственного суверенитета требовал полного безразличия к внутренним делам международных партнеров. Допускалась лишь дипломатическая забота о судьбе лиц своей нации и иногда своей религии, проживающих на территории другого государства. Этот принцип работал веками; человечеству понадобилось покопаться в золе немецких крематориев, чтобы понять, что в наш век обеспечение прав связано с международной безопасностью, и поэтому теперь оправдано отступление от классического принципа суверенитета в том, что касается обеспечения свобод. До этого просто не возникало всерьез такой мысли и информация о советских лагерях не могла серьезно влиять на политические отношения с СССР .

Бывали отдельные случаи, когда политики, то ли от душевной боли, то ли чтоб покрасоваться перед избирателями, делали заявления, например, о преследовании церкви в СССР или, еще раньше, о притеснении евреев в царской России. Но действительный международный интерес к обеспечению свобод в мире возник после Атлантической хартии и Всеобщей декларации прав человека. Потом — долгие годы теоретической работы по выработке Пактов о правах человека и конвенций. Но еще в конце 60-х годов практически никакого влияния на политику идея международной защиты прав человека не имела.

Выход этой идеи в политику я отношу за счет международного влияния советского, а затем и восточноевропейского, правозащитного движения. Именно мы с самого начала движения указывали на международные правозащитные соглашения как на инструмент международного давления. Именно наше движение в последние 10 лет породило международное движение в защиту прав человека в Восточной Европе с вытекающим отсюда давлением людей на свои правительства. Без влияния нашего движения на западные умы невозможно представить себе американского президента, объявляющего международную защиту прав человека частью политики правительства. […]

Процесс международной защиты прав человека только начался. Разумно содействовать его росту. Разумно также помнить, что есть силы, даже на Западе, которые не хотят его роста.

Поношение права и прав человека

Не странно ли, что писатель, столь громогласно разоблачивший нарушения прав человека в СССР за полвека, громогласно защищающий угнетенных и помогающий им, в то же время резко выступает против идеи права и идеи прав человека в том ее виде, как она сформулирована цивилизацией.

Что это, непонимание существа идеи права или опять пропаганда на Россию: не берите с них пример?

Не странно ли и то, что многие эмигрантские публицисты, озабоченные притеснениями в СССР, даже выступающие в защиту своих соотечественников, в то же время демонстрируют часто свое непонимание идеи прав человека и идеи права? Уже модным стало подчеркивать чрезмерность развития права на Западе, вновь модным стало говорить о том, что для будущей России право — вещь второстепенная, ибо общественные отношения в России должны строиться на основе какой-то особой нравственности русской души. Если это говорит публицист, я воспринимаю это как заблуждение, проистекающее от недостаточного знакомства с предметом. Если это говорит политик, — я чувствую в этом хитрый обман будущего поработителя.

Право — это комплекс наперед сформулированных и компетентно утвержденных правил о том, как строятся отношения людей в обществе. Отсутствие или недостаточное развитие этого комплекса правил влечет произвол, часто удобный тому политику, который к этому призывает.

Мы знаем, что в истории эпохе писанного права предшествовала жизнь общества по праву неписанному, так называемому обычному праву, где не было четкого разделения права и этики. Переход к писанному праву был неизбежен с усложнением общественных отношений. Право регулирует и отражает общественные отношения, и в нашу эпоху право не может не быть сложным, ибо сложны общественные отношения.

Я хочу подчеркнуть тезис: «Либо право, либо произвол» — иного не дано человеческому обществу ни природой, ни Богом. Я сам удивляюсь тому, что эти мои слова звучат столь абсолютистски, столь безапелляционно, — но это так. И полезно помнить, что если политик с любыми добрыми намерениями призывает к отходу от идеи права при построении человеческих отношений, значит, он хочет произвола и, естественно подозревать, хочет именно своего собственного произвола. Я также хочу подчеркнуть наднациональность идеи права и дилеммы право — произвол. При всех особенностях конкретных правовых норм в разных государствах существо идеи права одно везде, и везде наступает произвол, когда отходят от права.

Непонимание существа идеи права русскими эмигрантами возможно. Без специального изучения, живя в России, эту идею понять трудно. Право в СССР провозглашено инструментом политики правящего класса. Именно там с помощью смешения права с идеологией, с помощью хитроумной системы пробелов в праве и дозволенных властью отступлений от права оправдывают произвол. Именно там, оправдывая произвол, провозглашают неразрывность прав и обязанностей, тезис, который теперь повторяет Солженицын.

Солженицын, критикуя западную юридическую жизнь, полагает, что юридическая правота есть высший критерий правоты в западном обществе. Это просто не так. Юридические требования — это минимум требований, и очень важно, чтоб этот минимум был компетентно утвержден народом как закон и был известен всем. Юридические гарантии прав — это максимум, как далеко человек может заходить в своих проявлениях. Но есть еще сложившиеся веками и неписаные нормы поведения и деятельности — этика.

Есть этические нормы, общие для всех, — нарушив их, человек практически теряет уважение общества. Есть нормы специфичные для определенного социального строя, — нарушение их может поставить человека вне этого слоя. Этих этических норм масса, — они усваиваются людьми с детства, раньше чем они научаются понимать законы. Эти этические нормы необычайно сильны, иногда сильнее законов. Человек очень часто не позволит себе зайти так далеко, как разрешает закон, ибо чувствует, что это будет неэтично. И власти часто не могут преследовать человека за то, что наказуемо по закону (например, в США есть законы о наказании за гомосексуализм — власти штатов не могли бы теперь применить эти законы: неэтично!). Увидеть западное общество, живущее только по правилам юридическим, — значит, еще не увидеть его. И самоограничение, и ограничение общественное не менее свойственны людям на Западе, чем в обществах, не знающих столь сложной правовой структуры. И жертвенность, вопреки упреку Солженицына, тоже не редкость здесь, хотя нигде нельзя ждать ее от каждого.

Солженицына возмущает чрезмерная свобода личности на Западе: «Защита прав личности доведена до той крайности, что уже становится беззащитным само общество от иных личностей — и на Западе приспела пора отстаивать уже не столько права людей, сколько их обязанности».

Это неверно. Защита прав личности до крайности не доведена, — напротив, и в западном обществе эта область права развивается и будет развиваться. Что касается обязанностей, то отстаивать их нечего: коль скоро они предусмотрены законом, дело властей следить за их исполнением. Прелесть правовой идеи в том и состоит, что обязанность — это то и только то, что предписано делать по закону, а право человека — это все то, что законом не запрещено. Смешение прав и обязанностей логически бессмысленно.

Свой скептицизм относительно идеи прав человека Солженицын высказывал неоднократно — еще в сборнике «Из-под глыб». […] Немало досталось и прессе. В карикатурном изображении Солженицына пресса — главный враг рода человеческого, предтеча антихриста: засоряет коммерческим мусором, заморочивает мозги читателей, заполняет пустоты догадками, собирает слухи, раскрывает оборонные тайны страны, симулирует общественное мнение и прочее, и прочее. А главное: «Много выше утерянное право людей не знать, не забивать своей божественной души — сплетнями, суесловием, праздной чепухой».

Напрашивается сказать, что уж правом не знать Солженицын в данном случае воспользовался сполна, ибо вместо того, чтобы узнать, что такое американская пресса, которая двести лет охраняет свободу в обществе, он предпочел, не зная, карикатурно ее охаять. Но, может быть, не так уж плоха западная пресса, если Бог избрал инструментом ее спасения самого Солженицына?

Я не готов писать целую книгу, чтоб обсудить все сказки о западной жизни, которые успел рассказать Солженицын. Я считаю его по-своему ответственным человеком, и не думаю, что он стал бы рассказывать эти легкоопровержимые сказки в расчете на западных людей. И я повторяю, все это безответственное поношение Запада направлено на Россию: там не смогут опровергнуть, там поверят пророчьему призыву: ни в чем не следовать Западу.

«Вестник русского христианского движения» № 128 поместил обзор отзывов на Гарвардскую речь Солженицына. Сказано: «Речь всколыхнула всю страну...» Ну, «всколыхнула» — это дань растущему культу личности Солженицына, но, правда, речь поразила многих. И поразила потому, что американцы поспешили провозгласить Солженицына символом борьбы за свободу. Теперь же видно, что он годится лишь в символы борьбы за свободу от коммунизма, но никак не за свободу вообще.

Русская жестокость или марксистский яд

Неудивительно, что в нынешней политической пропаганде вопрос о причинах революции 1917 года — один из основных. Солженицын и его последователи доказывают, что виной всему исключительно марксистский яд, вспрыснутый в здоровое и прекрасное тело святой Руси. Другие утверждают, что зверство послереволюционного режима объясняется русским национальным характером, жестокостью традиций, отсутствием правосознания, — это иллюстрируется худшими страницами русской истории, и бывает, что ссылка на жестокость Иоанна Грозного оказывается доводом в защиту марксизма.

Обе эти крайние точки зрения слишком примитивны, чтобы их критиковать здесь. И та и другая — свидетельство непомерной политизации истории.

Теперь меня интересуют именно политические цели Солженицына и его последователей. Цели эти глубоко не скрыты. Надо, во-первых, показать ядовитость марксизма, то, что он всегда придет к концентрационным лагерям; во-вторых, напомнить, что марксизм — это западный яд: берегись развратного Запада; в-третьих, идеализировать царскую Россию.

При всей моей антипатии к марксизму, все же замечу, что дискуссия с теорией должна вестись также теоретически: одна ссылка на практику нынешнего коммунизма и его зверства не может опровергнуть теории Маркса. Одно важное обстоятельство о роли марксизма в истории часто забывают. Когда Маркс и Энгельс писали свой манифест, «призрак коммунизма» действительно бродил по Европе. Никому не было ясно, что это за призрак, в какие одежды он готов одеться. Отвлечемся от симпатий Маркса и Энгельса и признаем ценным то, что они этот призрак описали и показали одним, чего можно желать, другим — чего надо опасаться. Они не изобрели, не придумали этот призрак. Многие цивилизованные страны послушались этого предупреждения, оказались достаточно гибкими, чтобы допустить развитие защиты прав трудящихся, улучшение условий их жизни и труда, — и социального взрыва не было. Россия этого предупреждения не послушалась — улучшение положения трудящихся шло слишком медленно, закостенелая иерархическая структура общества была не способна к гибкости и обновлению. Взрыв мог бы произойти и без пропаганды марксизма.

Вообще революции 1917 года и в феврале и в октябре пытаются представить как какой-то случайный успех кучки чуждых России заговорщиков, а не как событие, назревавшее в обществе десятилетиями, событие, которому прямо или косвенно содействовали многие слои российского общества.

В журнале «Зарубежье» читаем: «Русская революция не соответствовала ничьим интересам. Объективно не нужная, ни для кого не желанная и вовсе не неизбежная — такова она в ее неповторимом своеобразии. Осуществленная ничтожнейшим меньшинством, она вызвала сопротивление огромного большинства.

Наконец, она несомненно запоздала...»

Быть может, это лишь утешение фантазией, но не связано ли это утешение с легендой номер один, нет ли здесь цели убедить людей, что и теперь революцию можно сделать с легкостью?

Идеализация царской России имеет целью не только пристыдить марксизм и большевиков. Солженицыну и его последователям нужно убедить людей в ценности авторитаризма — не обязательно в форме царского самодержавия, не обязательно даже прославлять последнего императора (он и ругнул Государя за отречение). И тут уже большевики на втором плане — они свалили Республику, но вина за это на Республике! Это либералы и социалисты перед большевиками отступили: «Либерально-социалистические тогдашние правители промотали Россию в полгода до полного упадка»,.. «так что не только не было никакой Октябрьской революции, — но даже не было и настоящего переворота. Февраль упал сам».

«...Я понял, что несчастный опыт февраля, вот, его осознание — это и есть самое нужное сейчас нашему народу».

Вот они, лозунги: все беды от Республики, от демократии; не стремитесь к ним, не поддавайтесь на обман отравленных Западом либералов. А кто либералы? — все те, кто говорит о праве и о правах!

И для подкрепления вывода — рассказ о том, как эти гнусные либералы здоровую Россию подтачивали и как ее защищал Марков 2-й, глава Союза русского народа, печально известного черносотенной идеологией и практикой. Чтоб знали люди, кто их настоящий друг.

«Демдвиж»

Ну, а что же делать с теми, кто и теперь, несмотря на уроки истории, готов проповедовать права человека, республику, демократию? Обругать? — Сразу всех неудобно: все-таки Сахаров, все-таки права человека. Ну, с идеей прав человека расправиться легко: показать, к какому разврату и оскудению душ привела эта идея на Западе, — это мы уже видели. А правозащитное движение? — прямо не сокрушишь — слишком оно благородно. И вот приходит на помощь художественный метод борьбы. Мастер слова, художник, употребил отвратительного звучания слово «демдвиж», чтоб выразить все свое презрение. Не думайте, что я придираюсь, он — не советский бюрократ, для которого любые сокращения привычны; художник случайно не употребит столь гнуснозвучного сокращения. Сокращения чего? Лишь немногие называли наше движение демократическим. Общая тенденция была и осталась — не связывать наше движение ни с какой политической доктриной, и называем мы его правозащитным.

Ну, художественный метод борьбы проблемы не решит. Нужны другие доводы. Эмигрантская пресса их находит.

Как удачно, что в движении встречаются инородцы. Тут я должен виновато потупить взор, хоть я и не еврей, но все-таки инородец. К тому же, у движения много друзей на Западе. «Наше дело — это реакция на деятельность тех евреев или полуевреев, которые воображают себя оракулами, говорят от имени взлелеянного заграницей с помощью иностранного капитала «демократического движения», существующего почти исключительно в еврейских кругах» . Ну, прямо из советской газеты, если только слово «еврей» заменить на вежливое «сионист». Вы думаете, автор этих слов антисемит? Ничуть не бывало. Вот он пишет о себе: «Я никогда не был юдофобом и всегда осуждал вульгарный антисемитизм».

Другой способ — похоронить движение раньше времени. Злорадная похоронная статья уже была в «Вестнике РСХД» семь лет назад. Тогда, в 1972 году, был трудный период, но хоронить было рано. Последующие семь лет движение было очень активно, расширялось географически и социально и получило невиданную поддержку на Западе. Теперь оно вновь потише — опять хоронят. […]

Еще довод против движения, тут уж и Сахарова можно затронуть: у него очень мало последователей среди народа. И не только мало последователей: защищаем мы немногих. А надо-де защищать весь народ, а не меньшинства. А особенно раздражает критиков, что мы защищали право на эмиграцию, — то есть и евреев. Говорят также, что нет у нас позитивной программы, что, анализируя советское право, мы поддакиваем советской пропаганде: дескать, какое уж там право, одно бесправье.

Должен ли я отвечать на все это? Скажу только, что мы защищали всегда права всего народа. Невозможно защищать права, не ссылаясь на достоверно известные случаи. Это всегда конкретные казусы, а не взгляд и нечто; они часто касаются социальных, религиозных, национальных групп, тех групп, которые сами о себе заговорили и потому дали нам информацию. А может быть, дело в том, что мы защищаем тех, кого не надо защищать?

Позитивная программа? Она есть: помогать людям, даже когда не можешь помочь.

Мне еще в Москве говорили: «Чего вы добиваетесь, вы же бессильны». Я отвечал: «Я не могу, видя людей в цепях, снять эти цепи. Но я могу помочь людям знать, что они в цепях, и идти с поднятой головой». Это моральное кредо. Это нравственное движение, у нас нет политических целей, но я понимаю, что наше существование раздражает тех, у кого есть авторитарные политические цели. Мы им мешаем больше, чем большевики.

Вот у Синявского разговор в лагере:

«Некто: ...Нехватало, чтобы русский народ прожидовел, заразившись либерализмом... Нет, Россию надо подморозить!

Синявский: ...Куда — эту нашу, — дальше подмораживать?..

Некто: А чтобы не сгнила... под влиянием евреев... В подмороженном виде, после чекистов, мы ее получим — невинной...»

С точки зрения «высших духовных целей» критикуют наше движение как бесперспективное, даже в случае успеха его требований. Солженицын говорит: «Нельзя всю философию, всю деятельность сводить: дайте нам права! То есть — отпустите защемленную руку! Ну, отпустят или вырвем. — А дальше?»

Ну, во-первых, мы никогда не просили «дайте нам права». Права у людей есть, надо, чтобы их не нарушали. Мы просто показывали людям, как пользоваться этими природными правами вопреки противоправным попыткам власти запретить это.

Во-вторых, — что же дальше? А дальше жить люди будут, жить нормальной жизнью, будут свободно выбирать, чему себя посвятить: возвышенным духовным ценностям, к которым манит Солженицын, или низменным интеллектуальным и эмоциональным интересам, к которым побуждает их животная природа; свободно будут выбирать, жить им при демократии или теократии, при республике или монархии. И это очень большая ценность — жить, свободно реализуя свои природные возможности, не будучи «подмораживаемыми» ни большевиками, ни знатоками великой национальной истины.

Православное возрождение

Нет такого возрождения. Между тем эмигрантская пресса полна сообщениями о громадном увеличении числа верующих православных, о притоке молодежи в церковь. Нет данных, чтобы утверждать это. Известно, что много молодых людей проявляют интерес к православию, но это идет параллельно с тем, что молодежь интересуется всеми духовными течениями, о которых нельзя узнать из официальных публикаций: неподцензурной философией, буддизмом, йогой, спиритизмом и т. п. Известны отдельные кружки и религиозные семинары, посвященные и православию, и другим религиям, известны случаи крещения молодых интеллигентов, увлечение религиозной тематикой у неофициальных художников, но — ничего подобного массовому возврату народа в православие нет.

Нынешнее усиление интереса к православию в России можно назвать православным возрождением не более обоснованно, чем правозащитное движение называть политическим возрождением народа.

У авторов статей в эмигрантских журналах нет никакой сравнительной статистики, чтобы сделать заключение о резком росте числа верующих. Приходится основываться на сообщениях приезжающих и на письмах из России. Обычно это общие впечатления, не позволяющие судить о росте числа верующих как о массовом явлении. В одном журнале , например, под заголовком «Возрождение православия в России» опубликовано письмо с жалобой на то, что цены на Библию на черном рынке очень высоки.

Но зато есть лозунг в эмигрантской публицистике: Даешь православное возрождение! — причем лозунг политический, ибо полагают, что обращение к православию — часть программы политического спасения: православие вместе с национализмом мыслится как духовная основа желанного авторитарного строя в России.

Я думаю, что православие еще в меньшей мере, чем другие христианские учения, может быть духовной основой какого бы то ни было политического строя: оно не политично по своей природе, в отличие, скажем, от мусульманства, изначально созданного как религиозно-политическая доктрина.

По многим признакам складывается впечатление, что в православии видят инструмент для вытеснения существующей политической системы и государственную идеологию будущего, — я сомневаюсь, что этого можно достичь, существенно не испортив дух и доктрину православия. Впрочем, Солженицын политизировал литературу, и все равно это хорошая, талантливая литература. Быть может, ему удастся политизировать христианство, так что это будет талантливо и притом останется христианством.

Я хочу, однако, подчеркнуть, что религиозное чувство, обращение к Богу — глубоко интимно и обычно не связано для людей с мирскими заботами и проблемами. Попытка использовать эти интимные чувства для достижения или пропаганды политических целей — это способ отвратить людей от веры, а учитывая положение Православной церкви в современной России это путь, чтобы вызвать отход верующих от их церкви. И я думаю, это безнравственно.

Я не специалист в этих вопросах, я лишь хочу предостеречь от использования религии как политического инструмента. Я также считаю порочным и опасным планировать навязывание людям любой государственной идеологии в будущем.

Национализм

Русские собственно-националистические претензии к коммунизму основываются на том, что народ действительно оказался оторванным от национальной истории; вместо национальной культуры его 60 лет кормили стандартной жвачкой политизированной культуры с претензией на интернационализм, даже само понятие «русский» утрачивает свой смысл и сливается с политическим понятием «советский».

Претензии весьма обоснованные, и можно только радоваться этому направлению культуры.

Но мы знаем, что с национализмом может быть связано много дурных проявлений, и нормально, что интеллигенция пристально следит за развитием националистической публицистики — это не оскорбление, а внимание. И мы замечаем, что в русской официальной и неофициальной публицистике, как и в эмигрантской, есть эти дурные проявления.

Сахаров обратил предостерегающее внимание на изоляционистские националистические тенденции «Письма вождям» Солженицына. Ответ Солженицына не внес уточнений: «За русскими не предполагается любить свой народ, не ненавидя других. Нам, русским, запрещено заикаться не только о национальном возрождении, но даже о “национальном самосознании”, даже оно объявляется опасной гидрой». Это не так. И Сахаров и другие русские интеллигенты такое возрождение готовы приветствовать, мало того, они сами — лучшая часть этого возрождения (почему-то забывают об этой подробности).

Речь, однако, о дурных проявлениях национализма. Вот некоторые из таких проявлений.

Кровяные аргументы — это когда ссылка на кровь, на национальное происхождение считается или подразумевается аргументом в споре или пропаганде. Я уже цитировал эмигрантские аргументы против правозащитного движения, что-де евреи. У самого Солженицына встречаются кровяные аргументы: у Ленина якобы четверть русской крови (читай — вот откуда все беды), злой его гений — еврей Парвус. При всей ненависти к большевикам Солженицын трогательно говорит о русском по крови рабочем Шляпникове, незаслуженно оттесненном от руководства большевистской партией.

ОГПУ, судя по описаниям Солженицына, было еврейской лавочкой — дескать, мы, русские, тут ни при чем. […]

Политизация патриотизма — это дурное проявление мы помним по сталинским временам. В эмигрантской публицистике такой политизации тоже достаточно: то обсуждается, что не каждый русский вправе считаться русским; то говорят, что русское возрождение может быть только религиозным; то говорят, что евреи-коммунисты утратили свое еврейство.

Духовный изоляционизм — другое дурное проявление национализма. Хотят доказать, что русский дух особый, что к чему-то великовозвышенному Богом предназначен, что-де быть нам третьим Римом и на этом основании надобно уберечь Россию от западного растлевающего влияния, — уже говорил я об этом.

Демократия не для русских — этот лозунг — следствие предыдущего дурного проявления национализма. Вот так! Что немцу здорово, то русскому — смерть. А почему не для русских — довод-то смешной: существовала демократия и республика несколько месяцев в 1917 году, да ничего не получилось. И еще довод: посмотрите, до чего демократия довела на Западе! А что такое демократия? — Право каждого участвовать в управлении своей страной — так выходит, русским этого права не давать? Не справятся? Ну вот, мы боялись национализма как утверждения о национальном превосходстве, а нам подают тезис о национальной неполноценности!.. Это не шутка. Именно это имеют в виду теоретики националистического авторитаризма: «...в приложении европейской парламентской системы к России ее (системы) недостатки будут удесятеряться такими факторами, как недостаточное (почти нулевое) правосознание русского народа, расхлябанность и безответственное отношение к делу, безудерж русской души»[2].

Недавно «Русская мысль» опубликовала статью, в которой ставится под сомнение приемлемость всеобщих политических выборов в будущей России на том основании, что народ развращен и пьяниц много. Не странно ли, что я, инородец, должен защищать русский народ в споре с русскими националистами? Да если бы русский народ состоял только из пьяниц — это все равно ваш народ, и Россия должна быть такой, как решит именно этот народ, а не фантастически переделанный!

Авторитаризм

Вот это якобы для русских — и душу божественную сохранишь, и порядок будет, и целей достигнешь — туманных, но Богом перед Россией поставленных. И на этой мякине опять хотят провести исстрадавшуюся страну!

И что интересно: авторитаризм и ни слова больше — тайной покрыто желаемое устройство общества. Кто принимает решения? Царь? Патриарх? Верховный писатель? Никаких разъяснений ни у Солженицына, ни у его последователей. Только и разговору, что будущая Россия должна быть православной, с высоким национальным духом и авторитарной. А что будут делать с теми, кто ни православия не захочет, ни высокого духа? С диссидентами? Неизвестно. И это настораживает.

В обсуждении националистического авторитаризма проскальзывают и напоминания о некоторых достоинствах немецкого национал-социализма. Например, Ю. Блинов весьма своевременно указывает на некоторые достоинства национал-социализма перед большевизмом: «Профашистское движение “немецких христиан”, объявившее фюрера богоизбранным вождем, пользовалось почти неограниченной свободой действий...» Это напоминает нам, что у политизированного христианства много преимуществ, но оно имеет один важный недостаток — перестает быть христианством.

Конечно, никто открыто нацизм в эмигрантской прессе не пропагандирует, но вот ген. Власов в последние годы вновь стал героем и образом патриотизма в некоторых эмигрантских кругах (действует двойной этический стандарт: Ленина проклинают за германские деньги, Власова славят за переход на сторону Германии и вооруженные действия против своего народа)[3].

Все это было бы не страшно, если б речь шла о недосказанных идеях. Но у меня есть сильное впечатление, что определенная часть эмиграции вдохновлена идеями вождя и ведет действительную политическую работу в направлении националистического авторитаризма. Я не знаю, осведомлен ли Солженицын об этом, но я чувствую, что работа ведется во имя его идей. Хотя и не будет успеха у этой затеи, но политическое влияние она возыметь может и влияние опасное.

Национал-коммунизм возможен

Не я первый пытаюсь предостеречь, это носится в воздухе. В компартии, в генералитете, в КГБ есть достаточно влиятельных лиц, которым близка идея национализма в сочетании с коммунизмом. Руководство КПСС прагматично, оно не дает хода этой идее, потому что теперь это не необходимо. Они пустят в ход этот казенный национализм, если обветшалой идеологии нужна будет подмога. Активизировав авторитарно-националистическую пропаганду, эмиграция усиливает те группы в советском руководстве, которые хотят национал-коммунизма, и облегчают для них пропагандистскую работу и в партии и в народе.

Некоторые считают, что национал-коммунизм невозможен в многонациональном государстве. Это не так. Сталину удалось близко подойти к реализации этого. Ему не понадобилось русских объявлять единственными «арийцами» — каждая из советских наций была «арийской». Как это отражалось на меньшинствах в республиках — мы знаем, страдали от этого не только евреи. Как это отражалось на интеллектуальных связях с цивилизованным миром — мы тоже помним, запрещались целые области науки со ссылкой на космополитизм. Запад был объявлен не только политическим, но и национальным врагом. Националистическое чванство нанесло огромный урон развитию культуры и в России, и в республиках.

Часто забывают, что в большинстве советских республик в очень слабой форме уже реализован национал-коммунизм, хотя и без активной поддержки Москвы. Мало заметна на Западе, но сильна дискриминация меньшинств в республиках, а в Средней Азии даже племенная дискриминация, сильно национальное чванство республиканского руководства и официальной культуры. Тем не менее, республики уживаются под гегемонией Москвы, несмотря на внутренний национализм. Торжество национализма на общесоюзном уровне не только не оскорбит, но окрылит национализм республик.

Ведь главная цель коммунизма в использовании националистических тенденций будет в том, чтоб отвратить людей от чуждых наций, от Запада, от идей свободы и демократии.

Что, вкратце, проповедуют эмигрантские авторитаристы?

— Духовную изоляцию от Запада.

— Охрану народа от идей свободы и народоправия.

— Национализм.

— Авторитаризм.

— Православие.

Все это, кроме православия, по душе национал-коммунистическим силам. Приняв четыре пункта, они, как Сталин, для показухи могут сделать вид, что допускают и пятый, — хотя государственной идеологией останется коммунизм, усиленный националистическими предрассудками худшего свойства.

Итак, мой вывод, мой призыв — быть осторожнее, помнить, что пропагандой отсюда мы можем не только постепенно улучшить эту систему, но и ухудшить — а ухудшение может быть страшным.

Понимают ли эмигрантские пропагандисты эту опасность? Некоторые понимают. «Если установится новая, неонацистская власть, то пустит ли она в стране глубокие корни? Мне лично кажется, что не пустит...» Вот это утешение! 60 лет твердили, что большевизм — это не надолго, не пустит корни. Теперь утешьтесь, нацизм тоже будет не надолго!

1980, № 23

[1] См. также статью В. Буковского «Почему русские ссорятся?» в настоящем томе.

[2] «Вестник РХД», 1976, № 119.

[3] О Власове сказано много противоречивого. Пусть не согласятся со мной его почитатели, но одно им следует понять: русский народ не пошел за Власовым во время войны, не пойдет он и теперь; попытка использовать фигуру Власова в нынешней антикоммунистической пропаганде — это нечто фантастически неразумное

Опубликовано в журнале:

«Континент» 2013, №152

Империализм и нацизм

Дьякон Женук

1. Оценка империализма

Прежде всего уточню, что я не придерживаюсь марксистского определения понятия «империализм». Империализм отнюдь не является «высшей стадией развития капитализма» и следствием «господства монополий и финансового капитала», которым, дескать, нужны были рынки для сбыта товаров и вывоза капитала (Ленин). Наоборот, капитализм является детищем империализма, а не его родителем. […]

И распадались древние и современные империи не из-за «внутренних противоречий» и, тем более, не из-за «политического возмужания пролетариата», а совсем по другим причинам. Рим погиб из-за чрезмерного гедонизма, охватившего и угнетателей и угнетенных. Китай — из-за изоляционизма. Оттоманскую империю разгромили другие, более могущественные империи (в основном, ради защиты единоверцев-христиан). Западноевропейские империи, превратившись в демократические государства, а не в коммунистические (как рассчитывал Ленин), сами «распустили» свои империи. Только Россия как будто «выполнила завет Ильича», шагнув в коммунизм. И этот единственный случай исполнения пророчеств Ленина оказался самым катастрофическим для всего населения империи и всего мира. […]

Обобщая различные западные толкования, можно сказать, что империализм — это концепция, имеющая целью образование империи, т. е. большого, объединенного под единым правительством государства (imperium — власть, господство). Империалисты стремились объединить несколько мелких, национально родственных государств, чтобы путем расширения территории и увеличения природных и человеческих ресурсов создать мощное государство, способное более успешно экономически развиваться и обороняться от своих соседей. Или — что греха таить — способное покорять и слабеньких соседей, и далекие заморские просторы. Но эта завоевательская тенденция появилась позже, когда исчерпались возможности расширять государство за счет родственных мелких государств. Аппетит пришел во время еды!

С наступлением феодального периода, когда право наследственности получили (в той или иной степени) все прямые наследники феодала, процветавший в древности империализм почти совсем сошел со сцены. Государства дробились, слабели и экономически беднели с каждым новым поколением. Чтобы получить от отца владеньице побольше, наследники нередко убивали своих братьев. Чтобы расширить свое владение (тоже имперская тенденция) за счет соседа, нужно было уничтожить его армию и убить его самого. В результате, во второй половине феодального периода Европа превратилась в банку с пауками.

Единственной объединяющей силой была власть Ватикана. Но она объединяла своих пасомых только для борьбы с иноверцами. Это и спасло Европу от посягательств могущественной Оттоманской империи и, отчасти, татарского нашествия. Разделу же государств между наследниками Ватикан не препятствовал. Их объединение угрожало бы могуществу «имперского» Ватикана.

На этом фоне возрождение древних имперских идей безусловно представляется положительным явлением. Объединение многочисленных княжеств под единые имперские короны было необходимым условием для зарождения и развития современной индустрии, финансовой системы, модернизации сельского хозяйства; для быстрого распространения образования и развития научно-исследовательских работ. Социальные условия жизни также претерпели изменения к лучшему. Вместо двух классов, всемогущих властителей и совершенно бесправных подданных, появился «средний класс» — промышленники, финансисты, коммерсанты, частные земледельцы.

Главнейшее же изменение произошло в «психологии» людей. Если при феодализме каждый житель маленького княжества (герцогства, графства) поневоле должен был считать врагами или, по крайней мере, потенциально опасными иностранцами жителей соседних княжеств, то теперь весь народ слился в единую нацию, хотя этнически зачастую и многонациональную. Тесно окружавшие враги отодвинулись теперь на сотни и даже тысячи верст. Жизнь «на осадном положении» кончилась. Мирные условия очень способствовали развитию частного хозяйства, а с ним и хозяйства государственного.

Все это, конечно, только очень упрощенная схема. Переход от феодальной россыпи к имперским монолитам не проходил гладко, а тем более — мирно. Говоря по совести, издержки переходного периода были велики. […]

Наиболее отрицательной чертой империализма надо считать его экспансивность. Англичане и испанцы были наиболее жестокими. Французы и итальянцы — более мягкими. Русские не смотрели на покоренные народы как на рабов, и в «колониях» зачастую жилось коренному населению лучше, чем крестьянам в «метрополии». Лермонтов написал часто бросаемое коммунистами и нацистами нам в упрек стихотворение «Прощай, немытая Россия...», уезжая не в демократическую Америку, а на Кавказ, в «российскую колонию», где жилось свободнее и лучше, где не было ни рабов, ни господ. И если ни одного индуса или эфиопа мы не видели на правительственных постах Англии, то в Российской империи там встречались и грузины, и татары, и украинцы, и белорусы. А среди интеллектуальной элиты уж и совсем не было различий между «эллинами и иудеями».

Спору нет, между объединенными в одно государство народностями и нациями происходили трения, и не всегда они пользовались одинаковыми правами. А разве не было трений в национально «единокровных» государствах? Да и распри эти были несравненно меньшим злом, чем вражда между представителями одних и тех же народностей, расчлененных на мелкие княжества. И до определенного предела (во времени) эти внутригосударственные распри постепенно смягчались, старые обиды забывались, неравенство в правах сглаживалось; браки между представителями разных народностей очень способствовали этому.

2. Национализм — нацизм

Поворот в противоположную сторону произошел с момента зарождения ницшеанско-нацистских идей, когда вместо центростремительных сил начали развиваться центробежные. Даже в самых малочисленных нациях и народностях появились глашатаи несравненного превосходства данного народа и ничтожества и зловредности всех прочих. Угольки межнационального антагонизма долго тлели, не причиняя вреда государствам. Но с конца прошлого столетия кое-где вспыхнули большие пожары. Особенно в Германии, которая после замены империи демократией впала в такую «неразбериху», вконец разорившую ее и деморализовавшую, что, спасаясь от коммунизма, кинулась искать спасения в национал-социализме. Последствия известны. Такими же были бы они, если бы Германия сдалась на волю коммунистов (в 30-х гг.).

И вот теперь, к концу XX века, некоторые политические деятели начинают все больше забывать о зле, учиненном миру интернационалистами-марксистами и национал-социалистами. Они обращают наше внимание не на них, а на зло, нанесенное империализмом и связанным с ним национализмом. Они призывают нас на борьбу не с существующим, тяжко гнетущим и быстро распространяющимся злом, а с давно отжившим — сменившимся на Западе демократией, а на Востоке советской тиранией — империализмом.

Здесь необходимо уточнить разницу между национализмом и нацизмом, между которыми нынче очень часто ставят знак равенства. Национализм, особенно христианский (а не безбожный, языческий), — явление интровертное. Он обращен внутрь своей нации и побуждает ее к единению, сплочению, внутреннему примирению и, главное, к внутренней национально-братской взаимопомощи. Короче говоря — к внутринациональной взаимной любви (следствие христианского вероучения). Этнически эти нации могут быть многонациональными (Россия, США и другие). В мирных условиях сплоченная здоровым национализмом нация готова жить дружно и с другими народами. По нынешней терминологии — сосуществовать, вести культурный обмен (и торговый, конечно), находиться в «детанте». Среди цивилизованных стран так оно и было. Бывали и войны, но с наступлением мира сразу же все становилось на свои места. Никаких железных или бамбуковых занавесов не появлялось.

Нацизм экстравертен. Он тоже ратует за сплочение своей нации («расово чистой»), но не позитивными побуждениями, а сугубо негативными — противопоставляя свою нацию всем другим как высшую и разжигая звериную ненависть к другим нациям, особенно к соседям.

К сожалению, очень многие последователи разделения России (после освобождения ее) на ряд мелких государств опираются не на здоровый национализм, а на неподдельный нацизм. Они представляют это разделение не как раздел дружной крестьянской семьи в прошлом, а как «освобождение из тюрьмы народов», с непременным в таком случае озлоблением на всех, от кого данная народность отделяется. Такой «метод отделения» имеет корни не только в современном нацизме, но и в давно ушедшем в нети феодализме, когда для приобретения себе лишнего клочка земли надо было убивать родного брата.

Чтобы убить брата, надо было и в себе и в своих подчиненных убить братские чувства и разжечь себя и их горячей ненавистью. Точно так же поступает и определенная часть наших «националистов» из «нацменьшинств». Вместо того, чтобы дать своему народу веские доказательства преимущества отдельной жизни (в области экономики, политики, культуры) перед совместной или «федеративной» жизнью, они предлагают только один тезис: русские — наши кровные, исконные враги, с которыми не только жить, но и дышать одним воздухом добрым людям нельзя. […]

Разжигание такой вражды никак не может пройти без соответствующих последствий. 30-е и 40-е года мы помним. Но предположим, что русские действительно заслужили (своим империализмом) жестокой кары. Предположим, что слезы Шевченки, кровь Шамиля и других национальных героев и негероев должны оплатиться русской кровью и русскими слезами. (Если забыть, что и русские за прошлое тысячелетие тоже пролили немало слез и крови, защищая и свои народы и чужие от многочисленных врагов.) Предположим, что так по нынешним цивилизованным правилам необходимо поступать.

Что же получится? Во-первых, в любой войне, даже вражде без войны, страдает отнюдь не одна только сторона, а обе. Гибнут не одни подвергающиеся отмщению, но и мстители. Значит, пострадают не только «виноватые» русские, но и отделившиеся народы. Во-вторых, какое бы переселение народов ни произвели «националисты», начисто рассортировать распыленные по всей стране нации и народы вряд ли удастся. Да и невозможно все народы выделить в самостоятельные государства. В результате, на оставшейся в распоряжении русских земле, как и на отделившихся территориях, непременно останутся не только не имеющие своих «исконных территорий» евреи, греки, немцы, цыгане или слишком мелкие народности — якуты, тувинцы, юкагиры, но и представители «великих наций», давно породнившиеся между собою — с русскими и представителями других народов. Словом, и остаток России, и отделившиеся государства опять же окажутся многонациональными, если, конечно, последние не решат национального вопроса так, как гитлеровцы разрешали «еврейский вопрос».

В таком случае, за что же будут нести кару оставшиеся в России «нацменьшинства»? Ту же кару, которую готовят русским слишком рьяные «националисты». Это уж будет настоящее братоубийство.

В-третьих, — мой самый слабый довод в пользу мирной и дружной жизни (общей, отдельной или федеральной), — это христианство. Все мы, за малым исключением, виним коммунистов в их воинственном безбожии и в проистекающей из этого их бесчеловечности. Но разве разжигание межнациональной вражды согласно с христианским учением? А ведь очень многие «националисты» считают себя христианами. Православными или католиками — неважно. Да и люди, исповедующие другие религии, тоже разжиганием ненависти грешат против своих моральных законов. Во всяком случае, я — верующий человек — совершенно уверен, что, буде народы нашей общей родины пойдут за проповедниками ненависти и тем, как в 1917 году, преступят Законы Божии, не будет и добрых человеческих законов. Из зла добро не вырастает. А жизнью во зле мы «наслаждаемся» уже две трети века. Не довольно ли с нас?

3. Здравый смысл

Понять все это и (потому) отвергать человеконенавистнические идеи может всякий здравомыслящий человек. Достаточно быть непредвзятым, объективно мыслящим человеком любой народности и религии, чтобы понять, какое зло эти идеи таят в себе. И не только для тех, против кого носители этих идей разжигают ненависть, но и для их же нации и, в конечном счете, для них же самих. Германский пример и тут применителен.

Предлагаемое вашему вниманию (ниже) письмо составлено и подписано представителями разных народностей, религий и даже атеистами, но оно является ярким примером такого вненационального здравого смысла и в оценке «русского империализма» и «нездорового национализма». В 1951 году государственный секретарь США Дин Ачесон заявил о «кровной связи русского и советского империализма». Его «теорию» горячо поддержала газета «Нью-Йорк Тайме». Р. Абрамович, тогдашний редактор «Социалистического Вестника» (орган РСДРП меньшевиков, основанный Л. Мартовым), написал ответ в эту почтенную газету. Кроме него подписали письмо: М. В. Вишняк, нынешний редактор «Нового журнала» Роман Гуль, В. М. Зензинов, Е. П. Иргизов, тогдашний редактор «Нового журнала» М. М. Карпович, А. Ф. Керенский, Б. А. Константиновский, И. А. Курганов, Б. И. Николаевский, Л. Б. Смирнов, Г. П. Федотов, В. М. Чернов и С. М. Шварц. Заподозрить этих старых революционеров, политиков и публицистов в приверженности «русскому великодержавному империализму» никак нельзя. И все же их здравый рассудок заставил их написать это письмо. Вот оно:

Политика кремля — не национальная политика России

Открытое письмо редактору (газеты) «Нью-Йорк Таймс»

Милостивый государь!

Ваша передовая статья от 28 июня «Реализм по отношению к России», в которой комментируется речь Государственного Секретаря г. Ачесона, произнесенная в Хаус Форейн Афферс Комити 26-го с. м., должна вызвать ряд серьезных возражений со стороны русских демократов, которые в свое время боролись за свободу против монархии, а теперь долгие годы борются за нее против большевизма.

Мысль, которая красной нитью проходит через речь г. Ачесона и, в еще более заостренной форме, через Вашу передовицу, сводится к тому, что, как Вы пишете, «советские властители следуют империалистическим русским традициям, с той только разницей, что к русской военной мощи они прибавили новые виды оружия: коммунистический заговор, революционную психологическую войну и косвенную агресию».

Г. Ачесон со своей стороны утверждает, что Сталин является только продолжателем той политики завоеваний и экспансии,- которую Российское Государство вело на протяжении последних 500 лет.

Мы считаем эти утверждения совершенно ошибочными с исторической точки зрения. Но они еще гораздо опасней с точки зрения политической и для демократии русской, и для демократии мировой. Говоря об истории, не следует упускать из виду того, что не одно Российское Государство из маленького княжества, путем захвата и консолидации, превратилось в мировую империю. История всех других больших государств, возникших за последние столетия в Европе, и не только в Европе, — развивалась путем колонизации и экспансии, войн и захватов. […] Русский народ не представляет в этом отношении исключения. Завоевательная политика русской монархии в основном закончилась в последнюю четверть XIX века. После революции 1905 г. и до 1914 г. русский народ и русская политика не были ни более воинственны, ни менее миролюбивы, чем политика других государств. И мы не слыхали еще до сих пор со стороны ответственных политиков и писателей в США упреков в том, что Россия несет большую долю ответственности, чем ее союзницы — Франция, Англия и США, за общую оборону против австро-германской агрессии 1914-18 гг.

Первые шаги победоносной демократической революции в феврале 1917 г. были ознаменованы актами Временного Правительства, которые свидетельствовали о полном отсутствии у него каких-либо экспансионистских или воинственных намерений. Временное Правительство активно отстаивало перед союзниками мир без аннексий и контрибуций, на основах самоопределения всех народов, и само подало пример, добровольно дав захваченной царизмом Польше полную независимость.

Все эти меры в тот момент были поддержаны огромным большинством русского народа, который доказал, что завоевательная внешняя политика и угнетение национальностей отнюдь не являлись традициями самого русского народа. […]

Даже большевистская диктатура заняла — под давлением «не-традиционных» настроений огромных масс русского народа — позицию радикального отрицания каких-либо завоевательных или националистических настроений.

Лишь в результате своей внутренней эволюции, своей идеологии и всего своего политического существа большевистская диктатура, оказавшаяся по ряду исторических обстоятельств способной удержаться у власти в течение трети века, — создала государство совершенно нового типа, в истории еще никогда небывалого, — государства-партии, государства, в котором всё: не только земля, недра, фабрики, дома, транспорт, но и самый народ является безраздельной собственностью диктаторской партии. Не Сталин — орудие в руках империалистического русского народа, а народ — орудие в руках партии Сталина. Эта партия, правящая методами неслыханного террора и насилия над народом, лишенным всякой свободы и всех возможностей сопротивления, ни по своим собственным воззрениям, ни объективно не является национальным правительством России. Она интернациональна по самой своей сути. Ее цели определяются не интересами страны и народа, которыми она правит, и даже не только заботой о своем самосохранении, а стремлением к безграничному расширению территории своего государства, в конечном счете, к господству над всем земным шаром. Но не в интересах российского государства или «великорусского племени», к которому, кстати, многие лидеры компартии вовсе и не принадлежат, — а в интересах международного коммунизма, для утверждения владычества возглавляемой ВКП мировой Компартии.

Именно непониманием этой основной истины, которую мы тщетно уже в течение многих лет старались внушить общественному мнению Запада, и объясняются очень многие роковые ошибки, совершенные союзниками до второй мировой войны, и во время ее, и после нее. Люди, сами стоявшие во главе своих стран и действовавшие в интересах своих народов, в первую очередь психологически не в состоянии понять душевного уклада людей из Кремля. Они их мерили своей меркой, приписывая им свои собственные мотивы и побуждения, и естественно, что их представления о вероятной политике Советской России неизменно оказывались ложными. Отсюда — Ялта, и Тегеран, и Потсдам, и политика по отношению к Китаю.

Ту же ошибку собираются теперь, по-видимому, повторить снова некоторые американские государственные деятели. Их в этом, к сожалению, поддерживает Ваш орган, пользующийся столь заслуженным вниманием во всем мире.

Объявляя Сталина, по существу, продолжателем «традиционной русской политики», Вы тем самым в известной степени отождествляете режим Сталина с русским народом, Вы возлагаете на русский народ, на его интеллигенцию, на его руководящие слои известную долю ответственности за политику Сталина. А это должно иметь свои политические и психологические последствия в самой России. Американские речи и статьи о тождестве сталинской агрессии с национальными традициями России будут подхвачены всей коммунистической пропагандой для построения своего антитезиса: «Значит, — скажут они, — борьба западных держав ведется не только против Сталина, как они до сих пор лицемерно утверждали, а против самого русского народа. Значит, Сталин в борьбе против Запада защищает не только себя, но и российское государство, но и русский народ».

Антинациональная и антинародная диктатура Сталина никогда не отказывалась прибегать к самой грубой пропаганде русского патриотизма, когда ей было это полезно. Так она поступила в самый критический период Второй мировой войны, когда она лицемерно отказалась от интернационализма, от пропаганды коммунизма и всю свою пропаганду сосредоточила на разжигании патриотических и национальных инстинктов.

Мы считаем нужным предостеречь ответственных руководителей западных держав, в которых угнетенный русский народ видит своих естественных союзников, от опасной попытки — во имя исторических обобщений, не соответствующих исторической истине, — создать видимость общности интересов между сталинской диктатурой и русским народом. В той титанической войне, которая надвигается на них по вине сталинской диктатуры и только ее одной, одним из главных шансов победы демократии над варварством и рабством является активное содействие или, по меньшей мере, пассивное сочувствие широких масс русского народа. Этот шанс может быть потерян, если США и другие союзники не заявят без оговорок и ограничений, что борьба с их стороны ведется только против господствующей над народами России и сателлитов коммунистической диктатуры, но не против России или народов России.

Мы говорим о «народах России». Ибо российская демократия, в лице своих наиболее авторитетных и связанных с жизнью России течений, проявила твердую решимость к справедливому и демократическому разрешению вопроса о «национальных меньшинствах». Считая наилучшей формой будущей свободной России федеративную республику всех народов на основе равенства, российские демократы признают в то же время право каждого народа на полное самоопределение путем свободного демократического голосования под наблюдением Объединенных Наций.

Мы считаем, что нарастившая за последнее время атмосфера взаимного понимания и сотрудничества американской демократии и российской, проявившаяся в нарождении групп граждан, считающих российский народ своим союзником, и в заявлениях государственных деятелей и (печатных) органов, потерпит тяжелый урон, если ноты, прозвучавшие в речи г. Ачесона и в Вашей передовой, стали бы политикой США.

Нью-Йорк, 28 июня 1951 г.

Подписи: Р. Абрамович и др.

Еще за год до того, отвечая оппонентам из нашей эмиграции, Р. Абрамович писал («Соц. Вестник», июнь 1950): «Неправда, что она (сов. диктатура) создала в России подлинно-национальное государство и преследует национально-русскую, нужную русскому народу, политику. Ее политика вовне и внутри идет вразрез с самыми насущными и жизненными интересами народных масс... Моя главная задача... состоит в том, чтобы убедить русский народ там, что в той мировой борьбе, которая разыграется между сталинской диктатурой и демократиями, он (народ) тоже должен выбрать свой лагерь — в лагере демократии. Он может это сделать пока не физически, а морально, психологически. Но даже чисто моральное занятие позиций может сыграть огромную роль.

Мы будем отстаивать перед общественным мнением мира, что война должна вестись не против русского народа, который, по нашему твердому убеждению, не отвечает за поступки своего правительства; и мы будем открыто спорить с теми, кто будет уверять, что Сталин имеет глубокую поддержку в народе и что его политика является поэтому политикой всего русского народа».

Имена сменились, но положение остается прежним. Хотя теперь последователи осуждаемой Абрамовичем политики и выделяют из среды всего русского народа только великороссов, приписывая им одним «ответственность за поступки своего правительства», суть дела не меняется. Да даже если бы это было и так, нам, выходцам из СССР и коренным жителям Запада, следовало бы приложить все усилия к тому, чтобы оторвать и эту часть народа от правительства, сделать ее своим «моральным, психологическим» союзником. А тем более не следует ее (великорусскую часть народа) толкать в объятия рабовладельцев-правителей; не делать многомиллионный народ действительной базой коммунистической деспотии.

4. Мировая проблема

«Нездоровый национализм» охватил не только многих активистов из народностей, входящих в состав СССР (или России). Это мировая проблема. Даже внутри получивших свободу мелких и не мелких (Канада, например) колоний и доминионов европейских государств (да и в самих метрополиях) центробежные силы набирают мощь и в ущерб своим, зачастую и без того слабеньким и беспомощным государствам рвут их на клочки. Страдают при этом, как правило, больше всего именно те племена и народности, которые, по замыслу их национальных вождей, должны во что бы то ни стало отделиться, стать самостоятельными государствами, возглавляемыми этими вождями.

Не избежали этой участи и США. «Националисты»-негры проповедью ненависти к белым портят жизнь и белым, и государству в целом, а тем более себе. […] Но рабство давно ушло в нети. По нынешним законам негры совершенно равноправны. Во многих социальных и экономических аспектах они даже пользуются значительными привилегиями. Но неравенство, как ни суди, все-таки есть: негров не с большой охотой принимают на работу, негритянские дети в школах учатся хуже белых ребят, арестам (пропорционально) черная молодежь подвергается чаще и т. д. В результате этого черные живут значительно беднее белых.

Но почему так получается? Исключительно потому, что разжигаемая «националистами» ненависть к белым делает негров «социально неуживчивыми» на работе. Они (конечно, далеко не все) нарушают рабочую дисциплину и вносят нестроения в рабочий коллектив, саботируют работу и т. д. Идущие в школу черные подростки (тоже не все) думают не о приобретении знаний, а лишь о мести ненавистным белым соклассникам, учителям и даже школам и школьному инвентарю. Эта же вдолбленная в их головы жажда мести подталкивает молодежь на преступления. Выходит, виноваты и не белые и не черные, а только те, кто сеет межрасовую ненависть и помогающие им умеренные «благожелатели».

Что же делать? Для выделения черных в особое государство у них нет своей территории. Да они выделения и не хотят: в своем государстве жить нужно будет исключительно за свой счет, а не на «проценты с рабовладельческого капитала». И знают активисты, что разожженная ими злоба в своем народе, не имея другой цели, обратится на самих же себя. Что в районах «черных гетто» и наблюдается.

Остается один выход: вычеркнуть прошлое! Черным забыть о рабстве, а белым о том, что черные «националисты» натворили за последние десятилетия. И, отбросив человеконенавистничество, отбросив «нездоровый национализм», постараться стать единой, здоровой, дружной нацией. Именно — нацией, объединенной общими интересами семьей.

В США это почти неразрешимая проблема. На нашей же родине, среди простого народа (преобладающего большинства) «нездоровый национализм» не пустил еще глубоких корней. Таких глубоких, как в США. Если при доброй воле всех народов, населяющих СССР, а особенно их национальных вождей, всю энергию, затрачиваемую на совершенно ненужные междоусобные распри, обратить на борьбу с общим врагом — коммунизмом, победа будет за народом.

Я верю, что только при условии всеобщего нашего примирения между собою мы можем освободить и себя от коммунистического гнета, и весь мир — от угрозы коммунизма. И тогда ни империализм, ни нацизм не будут страшны всем нам. Ни нам, ни всему миру.

И при этом больше всего выиграют не «великороссы», а именно те «угнетенные нации», о которых неумело пекутся экстравертные националисты.

Из трех наследников империализма — коммунизма, нацизма и демократии — я отдаю предпочтение последней. Хотя и она далеко не идеальна, но несравнимо лучше других. При ней могут существовать в мире и многонациональные государства и возможен прогресс в области государственного и социального устройства. Первые же два наследника — темная могила, в которой медленно умирают заживо погребенные и единонациональные государства, и многонациональные.

1981, № 28

Опубликовано в журнале:

«Континент» 2013, №152

 Зарубежная Россия

Книги, люди, журналы, идеи

Анджей Дравич

ОТ РЕДАКЦИИ–1980: Публикуя статью польского критика, исследователя русской литературы, мы предполагаем, конечно, что не каждый наш читатель (включая нас самих) согласится с каждым из его положений. Однако трудно не согласиться с тем, что такой полной и уравновешенной картины новейшей эмиграции сама эмиграция еще не создала. […]

«Зарубежная литература, как особая глава в истории русской литературы, идет к своему неизбежному концу». Этими меланхолическими словами заканчивал Глеб Струве свою «Русскую литературу в изгнании», написанную в середине 50-х годов. Меланхолия эта, горькое сознание заката и умирания — подлинная и всеобщая эмоциональная атмосфера, господствовавшая в зарубежной России того времени. Но оказалось, что и замечательный литературовед, и многие другие неожиданно ошиблись в свою пользу. Теперь видно, что то, о чем четверть века назад писал Струве, должно было стать лишь некоторой паузой, отсрочкой наследования, тем, что русские называют «безвременьем».

Биологический закат и жизненный тупик явно тяготел над судьбами первой эмиграции — массы людей, более или менее вынужденно покинувших Россию в результате большевистского переворота. Стало очевидно, что великим проектам и программам эмиграции не суждено исполниться, что попытки найти форму компромисса, перекинуть идейные мосты к стране не выгорели, — а было их множество, начиная со сменовеховцев и евразийцев, и всегда в них было заложено зерно капитуляции. Зато не стало очевидно — еще, ибо для этого нужна сегодняшняя перспектива, — что в сфере культуры (а нас интересует именно она) исторический проигрыш был, по меньшей мере, сомнителен, если этот проигрыш вообще существовал, ибо можно доказать, что обе России, отечественная и эмигрантская, культурно сосуществовали как тайно сообщающиеся сосуды с расщепленными и перепутанными соединениями. За рубежом отцеживались и хранились элементы, которых в стране как раз не хватало и которые в окончательном, уже общем итоге оказались или окажутся необходимыми.

Истинная национальная культура не спешит, она неотъемлемо наделена особым самоохранительным чувством бережливого накопления ценностей. Георгий Федотов попал в точку, предложив в 1936 году эмиграции поставить на отечественных «молчальников». И эта Россия будущего виделась ему достойной того, чтобы сделать на нее «ставку Паскаля, ставку веры, — ставку, без которой не для кого и незачем жить»[1]. Тем, кто не обладал федотовской зоркостью, оставалась взамен горькая очевидность дезинтеграции, впитывания в чужие культуры, разные области которых заполнялись пришельцами на -off, -eff, -sky; оставался тяжкий опыт хождения по мукам бесподданных XX века, столь отличный от положения политэмигрантов до 1917 года, — в частности, потому, что большей части заинтересованного большевизмом мира эмигранты представлялись отбросами с помойки истории.

После Второй мировой войны на Западе появилась вторая эмиграция, с самого начала, однако, отягощенная грузом навешенной на нее коллективной ответственности за преступления единиц, смакующая свои тройные обиды, нанесенные своими, немцами и союзниками, — а значит, изначально менее заметная, притаившаяся, не желавшая бросаться в глаза, нацеленная прежде всего на физическое выживание и взаимопомощь. Отдельные пришельцы из этого второго эшелона нашли свое место в науке и культуре первой эмиграции, создали также свои организмы, но все это не дало впечатления нового качества или открытия новых перспектив, а только, казалось, чуть оттягивало навороженный Глебом Струве неизбежный конец.

Сознание близкого упадка углубило десятилетиями укреплявшийся комплекс неполноценности по отношению к культуре, создаваемой на родине, до такой степени, что, не будь того же Струве, не было бы даже очерка истории эмигрантской литературы, ибо она явно не выглядела достаточно достойным внимания предметом исследования! Это убеждение было свойственно и нерусским русистам, за малыми исключениями игнорировавшими культуру зарубежной России. Лишь недавние годы принесли в этой области несомненные перемены. Итак, наступало заведомое примирение с мыслью, что, когда исчезнут последние эмигранты, тогда всему, что возникло в их кругу, одна судьба — рухнуть и быть забытым, оставив след лишь в упоминаниях или примечаниях позднейших историков в качестве третьестепенного фонда единственно значимых отечественных событий.

Но ситуация изменилась. Наступило явление третьей эмиграции.

Ее генеалогия — предмет споров. В одном из последних номеров парижского «Континента»[2] появилась статья, внушающая, что она создана кремлевскими стратегами и цель ее — «дезинформировать и дезориентировать Запад, укрепить позиции СССР во внешнем мире». Следует отметить, что в здравом уме сразу рождается недоверие к такой сатанинской, парализующей картине. Пожалуй, мы окажемся ближе к правде, предположив, что в клубке причин и следствий, действий и противодействий, а также разнообразных мотивировок явление новой эмигрантской волны уже вышло за рамки каких бы то ни было первоначальных замыслов, живет своей жизнью, которая не подчиняется управлению на расстоянии и чревата непредвиденными возможностями, решительно ускользая от концепции заговора. Возможно, у власти были определенные намерения, которые действительность переросла, а то и обратила в противоположность; но, кроме того, режиму пришлось кое-что совершать под давлением, и нет уверенности, всегда ли он хорошо знал, что делает. Еще в 1922 году когда из России выслали большую группу интеллигенции, эмиграция получила мощный приток духовных сил. Результат различных официальных начинаний в наше время (от уговоров и угроз с одновременным лишением возможности нормально существовать, через фиктивные «временные выезды» с позднейшим лишением возможности возвратиться, и вплоть до принудительной высылки) — приток еще более мощный, к тому же постоянно обновляемый, который радикально оживил биологически угасавший организм зарубежной России.

За границей сейчас находится большая группа писателей с достаточно весомыми именами: Солженицын, Некрасов, Максимов, Синявский, Бродский, Коржавин, Эткинд, Зиновьев, если назвать только важнейших. Скончались, правда, Анатолий Кузнецов и незабвенный Александр Галич, связывавший все эмигрантские группировки. Ожидается, в свою очередь, приезд Аксенова, Войновича и Копелева. Прибавим к этому большую группу писателей второго эшелона, многих хороших публицистов и эссеистов, в особенности из русско-еврейской диаспоры, и совсем молодых, но уже подающих серьезные надежды людей; наконец, университетских филологов и историков.

Вдобавок, издательские начинания этого круга в значительной степени используют приток литературы с родины, печатаемой с согласия авторов или без; некоторые из них, живя в России «отечественной», стали таким образом de facto жителями зарубежной России. Отечественный самиздат и вещи, о которых заведомо известно, что им не пройти цензуру, втягиваются в тамиздат, т. е. выходят в зарубежных издательствах, после чего, тайком провезенные в Россию, они начинают свой первый или второй кругооборот на родине. Рамки этого кругооборота не широки, ограничиваясь, в общем-то, частью — лучшей частью — литературных кругов. Но это лишь начало процесса, предвиденного Федотовым в те поры, когда он ставил на «молчальников» и рассчитывал, что в будущем они раскроют рот. Недостижимая мечта первой эмиграции, предмет ее постоянных попыток, обходных маневров, финтов, предложений, уступок (притом что большевиков, жаждавших безоговорочной капитуляции, все это не интересовало), — исполнилась, шаг за шагом, полностью вне этой власти: формируется единство русской культуры, сближаются два берега национального сознания, разорванного в течение шестидесяти лет. К этому подошло бы название, которым озаглавил свою книгу эмигрантский историк литературы Юрий Мальцев — «Вольная русская литература». Его история рассказывает, правда, прежде всего о сам­издате, но в последние годы, когда собственно самиздат утратил разбег, как раз и наступило стирание издательских границ.

Речь идет о единстве, наконец-то реализующемся, пусть даже только начатом. Но разве дела не обстоят так, как постоянно можно услышать в русской диаспоре, что ни о каком, мол, единстве нельзя говорить, поскольку эмиграцию раздирают неистовые свары?

Действительно, первое слуховое впечатление каждого, кто склонит ухо в эту сторону, — гам перекрикивающих друг друга голосов. Как правило, сильно нажаты эмоциональные педали, нет недостатка в пророческом пафосе, и легче столкнуться с инвективами ad personas, чем с обдуманными аргументами. […]

Не нужно доказывать, что само эмигрантское положение, с его — так или иначе, всегда присутствующим — привкусом проигрыша, настраивает драчливо, а разреженный чужестранный воздух облегчает резкие и не всегда координированные движения. Об этом знают все эмиграции мира. Согласимся же, что русские оказались в особой ситуации, способной многое объяснить. В стране, которую они покинули, на их (всех без исключения) памяти не существовало общественное мнение и его организмы. Всё, что личности, группы, круги, коллективы могли бы высказать по самым важным вопросам, закисало в стране, как в бочке, забитой затычкою официальной линии. Ничего странного, что оно вырвалось с шумом. Идет коллективное обучение политической речи, поиск себя самих, настраивание голосов. Эмиграция является продолжением разогнанного шестьдесят два года назад Учредительного Собрания и парадигмой будущей духовной жизни на родине. Ей приходится платить цену этого разрыва, причем, пожалуй, не чересчур высокую — даже тогда, когда борцы на ристалище дискуссий считают дозволенными любые приемы. Нормы и формы явятся со временем — имейте терпение. […]

Стоит сориентироваться, какова в области культуры, а особенно литературы расстановка русских сил за пределами страны.

Одна из ее форм — система журналов, литературных или уделяющих внимание литературе.

Здесь ситуация долгое время была стабильной. Основанный в 1942 году в Нью-Йорке «Новый Журнал» был и остается ежеквартальником старших поколений, хранящих традиционные вкусы. Он наследовал традиции главного органа довоенной эмиграции, парижских «Современных Записок», и всей исторической линии русских т. н. толстых журналов. Ориентация на реализм, постсимволизм, постакмеизм, нелюбовь к новаторским штучкам, но зато многообразие весьма ценных архивных публикаций, сокровищница сведений о культуре и истории в мемуарном разделе, живая публицистика с неоднородным, впрочем, уровнем аргументации.

Еще дольше, 55 лет, существует в Париже «Вестник Русского Христианского Движения». Наряду со статьями из области основной, богословской и религиозно-философской, проблематики, а также по вопросам религиозной жизни в России, здесь много литературных публикаций, в особенности ведущих происхождение от того же духовного течения. Журнал вел также оживленные дискуссии о возможностях и концепциях духовного возрождения России, но в последнее время они стали несколько уплощенными. Дело в том, что главный редактор, так сказать, принес журнал в дань, — правда, не кому-нибудь, а Солженицыну, и теперь «Вестник» с безоглядной преданностью пропагандирует взгляды великого вермонтского отшельника и его сторонников. Пыл этот заходит так далеко, что редакция немедленно отмежевывается от собственных публикаций, если они не нравятся Солженицыну, — как известно, неслыханно чувствительному в отношении всего, что припахивает опорочиванием доброго имени России, и, при всех своих огромных достоинствах, не самому терпимому человеку.

С 1947 года в Париже выходит главная еженедельная газета эмиграции, «Русская Мысль», воистину Ноев ковчег с представителями всех видов, где трогательные остатки угасающей старосветскости (некрологи, тематические уголки, советы, объявления, светская хроника, болтовня престарелых дам в стиле belle ероque) соседствуют с информацией и комментариями текущих событий, публикациями прежней и нынешней литературы, обзорами выходящих изданий. Газета старается всем потрафить и быть открытой трибуной, что делает ее пестрой, но живой. […]

Во Франкфурте-на-Майне с 1946 года выходит ежеквартальный журнал «Грани», связанный с издательством «Посев». Эти организмы второй эмиграции, созданные — в силу вышеупомянутой специфики этой последней — в некоторой изоляции, годами возбуждали в различных кругах подозрительность и сомнения в том, кому они в действительности служат; однако, глядя трезво, следует сказать, что нет никаких противопоказаний тому, чтобы принимать их такими, как они есть. До пришествия третьей эмиграции «Грани» были главным и очень богатым источником публикаций новой русской литературы, и заслуга их велика: они помещали основные тексты Войновича, Владимова, Максимова, Гроссмана, в них напечатан «Котлован» Платонова, публиковался Солженицын, и специальный номер был посвящен делу Синявского и Даниэля, — одним словом, в «Гранях» была масса значительных вещей. […]

Третья эмиграция вообще принесла с собой журнальный бум. Люди, которые на родине могли печататься лишь с большим усилием и потерями, обнаружили, что создать свой журнал на Западе нетрудно, а отмеченный выше взрыв самовыражения придал размах их начинаниям. Сразу зарябило в глазах от числа журналов. Впрочем, играли роль и более серьезные причины. Именно они, в первую очередь, были решающими в возникновении и облике «Континента».

«Континент» — это опять-таки попытка восстановить традиции и форму «толстого журнала», т. е. литературно-общественного издания, представляю­щего и различные литературные жанры, и различные типы размышления о литературе и жизни. Избранное название налагало добровольные обязательства: «...мы видим задачу нашего журнала,— говорилось в редакционном вступлении к первому номеру, — не только в политической полемике с тоталитаризмом, но прежде всего в том, чтобы противопоставить ему — этому воинствующему тоталитаризму — объединенную творческую силу художественной литературы и духовной мысли Восточной Европы, обогащенных горчайшим личным опытом и вытекающим из него видением новой исторической перспективы». Что бы ни думать об отдельных материалах двадцати с лишним номеров ежеквартального журнала, в котором иногда ощутима недостаточно жесткая хватка редакторской руки, — главное его устремление, несомненно, исполняется трудолюбиво и от души. «Континент» смотрит широко, мыслит открыто, дает место на страницах многообразным взглядам, ищет союзников на Западе и сотрудников среди восточных товарищей по несчастью. Польше он уделяет весьма почетное место. Регулярно выходят его издания на иностранных языках, из которых особенно интересно и довольно независимо немецкое.

Результатом раскола в «Континенте» стал выходящий менее регулярно, по замыслу ежеквартальный, журнал «Синтаксис», предприятие супругов Синявских. Это журнал весьма камерный, производимый домашним способом, посвященный критике, эссеистике и публицистике, направленности либерально-западнической. Редакторы заявили, что они высоко ставят интеллектуальную провокацию, остроту мысли, эффектную форму и что им отвратительна литературная серость «соцреализма наизнанку». Их специальностью стала полемика с различными формами и извращениями русской мысли неославянофильского типа. В этой роли журнал оказался нужным, будоражащим, задиристым.

Журналы «Эхо» и «Ковчег», за которыми из Варшавы удается следить лишь урывками, сформировались схоже: как предприятия более молодых эмигрантов, начинающих или менее известных писателей, заранее бунтующих против академизма существующих журналов. Оба дают ведущее место эксперименту, в особенности связанному с традицией Обэриу, — многими годами позже это влияние оказалось плодотворным. «Эхо» также заявило: «Понятие редактуры нам ненавистно», — предполагая, что будет печатать все, что ему понравится; в результате оба журнала скорее напоминают альманахи, где нет определенной линии, ибо в ней нет потребности. Эта юношеская развязность, подкрепленная богемным духом, хорошо вписывается в парижский пейзаж, и панорама эмиграции была бы без них безусловно беднее.

Есть еще журнал художников «Третья волна», уделяющий много места литературе, — он решился открыто заявить, что является альманахом. И здесь авторы разнообразнейшие, а важнейшие вопросы связаны с группировками. Эмиграция художников попала на Запад в трудный момент всеобщего пресыщения и убежденности, что все уже было; так что ей приходится с огромными усилиями бороться за признание своего экспериментаторства, которое на родине было смелым и шокирующим, а за ее пределами возбуждает, правда, и уважение, и умеренный интерес, но чаще всего не является открытием или неожиданностью. Нет недостатка и в спорах о том, кто лучше представляет русское искусство и кто кому мешает занять соответствующее положение. Но это уже не наша забота.

Еврейская эмиграция лишила Россию многих ясных умов и бойких перьев; поэтому нет ничего удивительного, что в Израиле возникло несколько журналов, в которых литература занимает значительное место. Среди них выделяется ежемесячник «Время и мы». Это, пожалуй, наиболее профессионально, lege artis, редактируемый журнал в эмиграции. Им руководит Виктор Перельман, бывший сотрудник «Литературной газеты», умело дозируя литературные тексты, воспоминания, документы, сенсационные и развлекательные материалы.

Так выглядит перечень только самых важных или самых заметных журналов.

Вторая форма расстановки сил — это писатели-эмигранты и их произведения.

Чувство угасания предыдущих эмиграций совпало с кончиной выдающихся писателей: умерли Бунин, Ремизов, Зайцев, Георгий Иванов, намного раньше покинула эмиграцию Цветаева и умер Ходасевич. Литературе недоставало крупных индивидуальностей, — к счастью, этот вакуум в известной степени компенсировался (если это вообще возможно) неутомимыми трудами критиков и литературоведов, обеспечившими непрерывность культурной традиции. Читатель получил важнейшие исследования и издания текстов, без которых работа русиста была бы вообще невозможной, если речь идет о современной литературе: историю русской литературы в стране и за рубежом Глеба Струве, книги Чижевского, Маркова, Ермолаева, эссеистику Владимира Вейдле, фундаментальные издания Пастернака, Ахматовой, Клюева, Мандельштама, Гумилева, Цветаевой, труды русских философов, четыре тома альманаха «Воздушные пути», антологии поэзии и прозы. Первостепенную роль сыграло воспитание нового поколения ученых, — здесь следует отметить плодотворное влияние Романа Якобсона. С благодарностью следует вспомнить издательства, в особенности слишком поспешно ликвидированное, а по прошествии лет восстановленное издательство имени Чехова в Нью-Йорке, — в его честь можно было бы написать пламенную оду.

Так что третья эмиграция не пришла на пустое место, тем более, что русисты-русские оказали сильное влияние на западную русистику и в значительной степени были попросту ее воспитателями.

В настоящее время Солженицын без устали трудится над своим гигантским историческим циклом, публикуя очередные т. н. узлы из эпохи заката царизма. Крепкий живописец социальных полотен, Максимов опубликовал после выезда автобиографическое «Прощание из ниоткуда» и повествующий об эпизоде послевоенного сталинизма «Ковчег для незваных». Некрасов использует формы более свободные, репортажные, с лирическими отступлениями и сведением счетов с прошлым. Два серьезных томика стихов опубликовал Бродский; поэзия его вне России стала, кажется, приобретать черты некоей особой невесомости, смысл которой станет ясен лишь со временем. Невероятно эффектно вторгся, предшествуемый своими «Зияющими высотами», Зиновьев; его первая книга доказывает, что во всех сферах советской жизни осуществляется принцип contraditio in adjecto, и жизнь эта оказывается нелогичной по своей сущности, рассуждения же логика превращаются в литературу, притом высокого класса. Прибыв на Запад, Зиновьев продолжает публиковать новые книги, но все они пока что остаются в ключе, уже блестяще реализованном в «Зияющих высотах». Синявский, пожалуй, наиболее выдающийся из живущих русских критиков, вернулся — и правильно сделал — к своей основной специальности, опубликовав «В тени Гоголя» и «Прогулки с Пушкиным»; эта последняя, написанная с дьявольски иконоборческим пылом, вызвала скандал в среде пушкинистов. Судя по напечатанному фрагменту, должен стать событием роман свежего эмигранта Юза Алешковского «Кенгуру», фантастически-гротескный, политический и плутовской, утопический и реалистический.

Кроме того, систематически пишут и издаются Гладилин, Владимир Рыбаков, Терновский, Марайзин, Кандель и многие другие прозаики, о которых уже можно говорить серьезно. Нет недостатка в поэтах. […] Увлекательные книги, соединяющие публицистику и расчеты с прошлым, издали выдающийся филолог Ефим Эткинд и прозаик Григорий Свирский; историк Александр Некрич опубликовал исследование о репрессивной национальной политике «Наказанные народы». Вообще политическая эссеистика и публицистика расцветает особенно бурно, и здесь нельзя не упомянуть имя известного историка и публициста второй эмиграции Абдурахмана Авторханова. В этой области блеснул подлинным талантом отважный Владимир Буковский: в книге «И возвращается ветер...» он произвел трезвый, мудрый и стилистически совершенный анализ своего опыта. В критике появились многообещающие имена Майи Каганской и Натальи Рубинштейн; нашли свое место в науке многие историки (например, Михаил Геллер) и филологи (с весьма любопытной русистикой Иерусалимского университета, в шутку определяемой как «структурализм с человеческим лицом»), занявшие университетские посты по всему миру. […]

Как во всякой живой литературной среде, в эмиграции возникают произведения менее ценные и сомнительные, иногда свидетельствующие всего лишь о малом таланте, иногда о спесивой мании величия, иногда о чрезмерной запальчивости. Особые обстоятельства эмиграции и ненормальность условий ее жизни часто способствуют расшатыванию критериев: на короткое время это может помочь комбинатору, приодевшемуся в перья диссидента, или вызвать применение льготного тарифа по отношению к человеку более отважному, чем талантливому, который полагает, что если он выстоял в тяжких испытаниях, то писать, философствовать или поучать других — роль, принадлежащая ему по праву. Есть и обычные составные элементы среды: зависть, обостренный дух конкуренции; к этому нередко присоединяются мессианские настроения и стремление к власти над умами; дает себя знать многолетняя изоляция от всемирного круга мысли и культуры. Однако все это существует в обычных пределах и на краешке существенных явлений и споров, не заслоняя их и не перевешивая. Это подтверждается при любой трезвой и объективной калькуляции несомненных и сомнительных эмигрантских ценностей.

Есть, наконец, и третий вариант расстановки сил в эмиграции, а именно позиции и взгляды, поддающиеся описанию также лишь в самых приблизительных очертаниях.

Спектр их широк. Если смотреть на эмиграцию как на наследницу прошлого и предтечу будущего Учредительного Собрания, то едва распускающийся русский парламентаризм продемонстрирует все цвета и оттенки. На крайне левом фланге (сохраняя традиционную терминологию) окажется в настоящее время Жорес Медведев, на расстоянии, из России, поддерживаемый братом Роем и сторонниками из круга самиздатского журнала «XX век». Их определяют как «неомарксистов»; они сами пишут о себе как о «диссидентах марксистского типа». Их характеризует вера в возможность возрождения ленинских традиций и «истинного социализма». Они критически относятся к большинству оппозиционных группировок и, в свою очередь, встречают всеобщую неприязнь и даже упреки в том, что они оказывают определенные услуги власти. Объективности ради следует все-таки напомнить, что Рой и Жорес вместе и по отдельности написали ряд ценных трудов: о репрессивной психиатрии, о почтовой цензуре, о Сталине, Солженицыне, авторстве «Тихого Дона» и т. д.; что оба в совершенстве владеют техникой публицистики: спокойной, умеренной, элегантной, точной в полемике, сравнительно наиболее близкой к средним европейским стандартам и, по крайней мере, не общераспространенной в диаспоре; наконец, что их концепции, по-видимому, подчинены прагматическому желанию достичь адресата, умонастроенность которого они учитывают, — партийного «аппаратчика» среднего и высшего уровня, не глухого к словам о реформизме (Жорес предполагает, что такая группа существует). Этому адресату они втолковывают, что Сталин для партии был нерентабелен, поскольку уничтожал ее, и что реформы, не нарушающие существа системы, гораздо выгоднее, нежели застой. В действенности таких уговоров можно сомневаться, перевес тактических комбинаций над существом дела можно в принципе поставить под вопрос, однако в рамках принятых посылок все это не бессмысленно и не обязательно вполне безрезультатно.

Двигаясь слева к центру, мы наталкиваемся на «левых либералов». Сюда относятся, в частности, Плющ, Янов, Левитин-Краснов, Белоцерковский, Андреев, близок к группе Эткинд, а в России — с оговорками — Сахаров. Программный сборник статей «СССР. Демократические альтернативы» позволяет сделать вывод, что группировка эта сильнее в полемике с противниками справа, чем в описании альтернатив: авторы довольно беззаботно, как из рукава, вытрясают концепции «децентрализации» и «демократизации», перечисляют черты, которыми должно обладать будущее российское общество, но ни между собой этого не согласовывают, ни более глубокими аргументами не подкрепляют. Так что все остается каталогом благих пожеланий и деклараций верности идеям опять-таки, разумеется, «истинного социализма». Союзников они ищут среди европейских «зеленых» и в Социалистическом Интернационале.

«Левых либералов», называющих себя также «демократическими социалистами», можно примерно приравнять к левым социал-демократам. За ними мы обнаруживаем нечто вроде зачатка либеральной партии, — это был бы круг «Синтаксиса», однако в большом приближении, ибо в целом «либералы» довольно распылены. По существу, современный русский западнический либерализм — всего лишь наиболее общая направленность, а также проявление усталости от идеологии.

Род беспартийного центра составляет круг «Континента». В номере первом позиция журнала была сформулирована в четырех пунктах: религиозный идеализм, антитоталитаризм, демократичность, беспартийность. С течением времени ударение на первом пункте как бы ослабло и журнал заботится о сохранении характера возможно более широкой платфоры. В плане отрицания «Континент» характеризуется последовательным и хорошо аргументированным антикоммунизмом и решительной неприязнью к марксофильским флиртам и заигрываниям, модным какое-то время среди западной интеллигенции. Выражение этой неприязни дал также главный редактор Владимир Максимов, человек резких суждений, в памфлете «Сага о носорогах»[3], и сделал это в согласии с законами жанра. Это рубка наотмашь, так что острие топора не всегда ложится со стопроцентной точностью и пресловутые щепки тоже, вероятно, летят, иногда же жертву глушат обухом. Однако кто знает, лучше ли тут сработали бы более тонкие инструменты и подмороженные эмоции: противник не выдуман, а выбор modus operandi — неотъемлемое право пишущего. Характерно, что текст Максимова вызвал невероятную бурю, в которой, однако, не нашлось места ни желанию понять авторские намерения, ни разговору по существу; многочисленные эмигрантские голоса вообще усомнились в праве Максимова писать памфлет, полагая, что мстительное чувство падет не только на автора, но и на всю эмиграцию (почему бы это?), и не отказали себе в удовольствии намекнуть, что виной всему — дурное советское воспитание и бродяжническое детство автора. Один Андрей Синявский в своем полемическом выступлении был глубже и сравнительно спокойней.

Правее «Континента» парламентарную картину завершает Солженицын и люди, близкие к нему в России и за рубежом; это можно назвать христианско-национальным направлением. Здесь находится очаг нынешних яростных споров о будущей России. Достаточно сказать, что бескомпромиссный пророк Солженицын пропагандирует вместе со своими союзниками образ религиозного возрождения, основанного на принципе покаяния и взаимного прощения грехов; затем — авторитарную, внеидеологическую модель правления как более подходящую для России, чем — в принципе оцениваемый отрицательно — опыт парламентарной демократии; право народов СССР на самоопределение — типа «да, но...», т. е. ограниченное общими интересами; наконец, страстную убежденность в уникальности опыта и призвания России и значения ее национальных традиций. С этого фланга берет свое начало всё возобновляемый и неслыханно антагонистический спор о том, является ли большевизм эманацией русского духа или же, наоборот, ракоподобным западным наростом на здоровом теле нации.

В сжатом изложении все это звучит достаточно упрощенно; к тому же, выступления этой группы, а в особенности ее программный сборник «Из-под глыб», вызвали резкое контрнаступление всех левых группировок. Довольно легко и, в общем, убедительно было доказано, какие опасности заключены в программе, условно говоря, группы Солженицына; она, в свою очередь, приняла спор, оставаясь на своих позициях. Откладывая вопрос до более широкого рассмотрения, стоит заметить, что, пожалуй, так же, как у главного антагониста этой группы, Медведева, программа, о которой идет речь, — не столько множество чистых идей, сколько производная размышлений о возможности эффективных действий в условиях неслыханно острого кризиса сегодняшней России. Медведев подчиняет принципы тактике; Солженицын, как кажется, — стратегии. Он, судя по всему, полагает, что ничто, кроме религии и, так сказать, национального самоутверждения, не способно стать цементом поразительно хрупкой структуры, какой стала бы Россия после смены власти. Это, парадоксальным образом, род прагматической утопии. Ясно одно: рассматривая всерьез, не следует преувеличенно пугаться этой программы, поскольку пока это набросок, первая примерка, выражение уже поминавшегося самообразования в области политической мысли. Здесь больше, чем где-нибудь, проявляется наследие изоляции (другое дело, что ее пока что объявляют добродетелью): группа Солженицына трудится, изобретая все заново и для исключительного употребления, словно никто никогда и нигде за пределами России не изобрел ничего, о чем стоило бы знать и чем стоило бы воспользоваться.

Во всяком случае, не нужно верить тем, кто внушает, что программа группы Солженицына отвечает ультранационалистическим и расистским позициям, проявляющимся в России как в аппарате власти, так и вне его. Эти последние заведомо предполагают, что цементом будущей России станет нынешняя официальная идеология, которую группа Солженицына полностью отвергает, — а отсюда вытекают иные, еще более принципиальные отличия.

* * *

Так-то вот «особая глава» не только не завершилась, но разрастается в новую книгу, и конца ей не видно. Эмиграция растет численно, ее литература — в своем значении. Это трудней увидеть изнутри, но достаточно изменить угол зрения, оказавшись снаружи, между Россией-страной и Россией-заграницей, чтобы убедиться, что отношение их потенциалов меняется на глазах.

Испытываешь чувство какого-то географического сюрреализма, к которому трудно психологически приспособиться, когда людей, являющихся фрагментами Москвы, Киева, Ленинграда: Максимова, Некрасова, Бродского, видишь на фоне Сиднея, Парижа, Венеции. Горько думать, что, если тебе удастся увидеть их страну, она будет неузнаваемой без них и без многих других. Но надо привыкать к мысли, — и да будет таков вывод из этих размышлений, — что Россия изменила свои границы и что их уже не обвести одним контуром.

Все это невесело и полно человеческих драм, а то и трагедий. Трудно найти себя в новой структуре, трудно сохранить равновесие. Нелегко складываются отношения и с родиной, и с Западом. Решение выехать иногда, ex post, как бы требует дополнительного оправдания в заявлениях о том, что в России уже ничего стоящего нет и быть не может. Такой нигилистический пессимизм присущ далеко не всем, но он и не редкость. Со своей стороны, на родине реагируют обостренной подозрительностью и язвительностью: пусть им там не кажется, что они одни хранят честь России и обладают монополией на правду и порядочность!

В XIX веке великая русская литература дала Западу образ человека, освобождаемого от всех внешних зависимостей. Это было великое открытие, проверенное Западом во всех отношениях. И как раз тогда, когда результаты этого, кажется, доходят до крайности, новые писатели современной России начинают хором говорить о своей — примитивной, конкретной, приземленной — несвободе. Естественно, им грозит остаться неуслышанными, ибо их новое, мило улыбающееся окружение думает: это же не про нас... И это даже в эпоху Солженицына, в которую мы, к счастью, живем, когда «Архипелаг» вызвал формирование нового духовного уровня. Будут ли пришельцы обладать достаточным упорством и талантом, чтобы вымученное и выстраданное свое «возвысить до всечеловеческого»?

Кому-кому, а нам не должно быть трудно понять новую ситуацию русских. В конце концов, к нам когда-то бежал предтеча политэмигрантов князь Андрей Курбский, чтобы написать Ивану Грозному: «...заключил ты Царство Русское, а значит, и свободную природу человеческую, как в опоке адской». Так что нам надлежит, по крайней мере, набраться терпения, доброй воли и сознания, что Россия теперь и рядом с нами, и далеко от нас, со всеми вытекающими последствиями.

Эта вторая, зарубежная Россия во всех своих программах будущего всегда видит с собою свободной — свободную Польшу. Это и очевидно, и оптимистично, однако это не означает, что нам не о чем говорить подробней. Солженицын призвал оба наши народа к полному взаимному покаянию за все прошлое зло. Удержимся от первого импульса, который заставляет воскликнуть о диспропорции, — вдумаемся и не забудем, что Солженицын честно исчислил нанесенные нам обиды. Наверно, и всему остальному придет время. А пока что самое время напомнить нашим русским друзьям, что, кроме их и нас, образ свободного будущего должен включать также и нерусские народы нынешнего Союза. Некоторые, особенно «Континент», учитывают это постоянно, но не все.

Что же будет дальше? У нас была наша Великая Эмиграция, в какую-то эпоху духовно перераставшая масштабы страны, хотя всегда обращенная к стране. Новая русская эмиграция постоянно увеличивается в размерах. Достигнет ли она величия, соответствующего ее величине?

Есть такая русская поговорка: спросите что-нибудь полегче.

1980, № 26

[1] Федотов Г. Тяжба о России. — «Современные Записки», т. 62, Париж, 1936.

[2] Хенкин К. Русские пришли. — «Континент», 1980, № 22.

[3] См. «Континент», № 19, а также настоящий том.

Опубликовано в журнале:

«Континент» 2013, №152

К вопросу о государственной независимости и взаимоотношениях между народами СССР

Два эссе

Густав Герлинг-Грудзинский

Егор и Иван Денисович[1]

В одиннадцатом томе польского собрания сочинений Чехова находим мы «Остров Сахалин» — в первом (неполном) переводе Ирены Байковской...

Чехов решил ознакомиться с островом каторги в конце 1880-х годов. Вполне вероятно, что именно на Сахалине он надеялся дойти до сути современной российской жизни и жизни человеческой вообще. […]

К путешествию он готовился с присущими ему добросовестностью и основательностью, слегка кокетничая «скромностью» своего писательского, врачебного и общественного положения: «Еду я совершенно уверенный, что моя поездка не даст ценного вклада ни в литературу, ни в науку: не хватит на это ни знаний, ни времени, ни претензий... Нужно пожалеть только, что туда еду я, а не кто-нибудь другой, более смыслящий в деле и более способный возбудить интерес в обществе». Однако он прекрасно понимал, зачем едет. В том же письме он добавлял, что «Сахалин — это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный или подневольный», и полагал «нас всех» ответственными за «каторжный остров». Следующее признание относится к тому же периоду подготовки к путешествию: «...Благодаря тем книжкам, которые прочел теперь по необходимости (а это были уголовные кодексы Российской империи, выписки из истории тюрем, документы о колонизации Сибири. — Г. Г.-Г.), я узнал многое такое, что следует знать всякому под страхом 40 плетей и чего я имел невежество не знать раньше».

10 июля 1890 года он причалил к берегам острова.

Провел он там три месяца. Почти невероятно, сколько успел он сделать за столь краткий срок. Осмотрел все тюрьмы и поселения, произвел перепись населения острова, записал десятки разговоров, самолично организовал карточную систему опроса, которую в наши дни практикуют группы социологов и специалистов анкетирования. Доступ ему закрыт был только к политическим ссыльным. «Я... видел всё, кроме смертной казни... По воспоминаниям, Сахалин представляется мне целым адом».

Он работал над книгой четыре года (с перерывами) и относился к ней как к исследованию, которым собирался «немножко заплатить» в счет своей задолженности перед медициной. Тем не менее «доктор» Чехов говорил, что перед отъездом «Крейцерова соната» Толстого была для него событием, а теперь смешит и кажется чем-то бессмысленным. «То ли я благодаря поездке возмужал, то ли разума лишился — чёрт его знает». И в самом деле, эта смесь научного отчета, инвентарной описи, ежегодника статистики, исследования на стыке психологии, социологии, медицины и права, которую представляет собой книга о Сахалине, могла ввести в заблуждение разве что цензора, но отнюдь не рядового читателя.

«В Корсаковском посту живет ссыльнокаторжный Алтухов, старик лет 60 или больше, который убегает таким образом: берет кусок хлеба, запирает свою избу и, отойдя от поста не больше как на полверсты, садится на гору и смотрит на тайгу, на море и на небо; посидев так дня три, он возвращается домой, берет провизию и опять идет на гору... Прежде его секли, теперь же над этими его побегами только смеются. Одни бегут в расчете погулять на свободе месяц, неделю, другим бывает достаточно и одного дня. Хоть день, да мой. Тоска по свободе овладевает некоторыми субъектами периодически и в этом отношении напоминает запой или падучую; рассказывают, будто она является в известное время года или месяца, так что благонадежные каторжные, чувствуя приближение припадка, всякий раз предупреждают о своем побеге начальство. Обыкновенно наказывают плетями или розгами всех бегунов без разбора, но уж одно то, что часто побеги от начала до конца поражают своею несообразностью, бессмыслицей, что часто благоразумные, скромные и семейные люди убегают без одежи, без хлеба, без цели, без плана, с уверенностью, что их непременно поймают, с риском потерять здоровье, доверие начальства, свою относительную свободу и иногда даже жалованье, с риском замерзнуть или быть застреленным, — уже одна эта несообразность должна бы подсказывать сахалинским врачам, от которых зависит наказать или не наказать, что во многих случаях они имеют дело не с преступлением, а с болезнью».

Однако «болезнь свободы» не распространяется на всех сахалинских ссыльнокаторжных. Только один раздел книги озаглавлен, и это означает, что автор хотел как-то подчеркнуть его важность. Называется раздел этот «Рассказ Егора».

Чехов встретил каторжника Егора в доме одного чиновника. Это был сорокалетний крестьянин «с простодушным, на первый взгляд глуповатым лицом». В дом чиновника он приходил не по обязанности, но «из уважения», чтобы помочь прислуге, старухе. Мастер на все руки, он постоянно был чем-то занят, постоянно искал себе дела и спал лишь по два-три часа в сутки. Только в праздники видели его стоящим где-нибудь на перекрестке, в пиджаке поверх красной рубахи, выпятившего живот и расставившего ноги. Это называлось у него «гулять».

Сослали его на Сахалин «за убийство». Из его простодушного и путаного рассказа явствует, что обвинили его без всяких на то оснований и засудили безвинно, за отсутствием свидетелей. На Сахалине он почти доволен своей участью. Когда его спрашивают, скучаешь ли по дому, он отвечает: «Нет. Одно вот только — детей жалко». О чем он думал, когда в Одессе его вели на каторжный пароход? «Бога молил». — «О чем?» — «Чтобы детям ума-разума послал». Почему не взял с собой на Сахалин жену и детей? «Потому что им и дома хорошо».

Наталья Модзелевская вполне справедливо пишет в послесловии: «Наитрагичнейший персонаж каторги мы встречаем в “Рассказе Егора”, записанном внешне бесстрастно. Егор — это в некотором роде собирательный образ этих нищих духом, которые не отличают уже справедливости от беззакония, которые утратили восприимчивость и к своим и к чужим страданиям и в ком не тлеет даже хотя бы искорка протеста. Они принимают свою участь с бесконечной покорностью; им даже удается быть довольными. Эта ужасающая сила инерции и покорности, как показывает Чехов, становится одной из опор, на которых держится каторга».

Для автора «Записок из мертвого дома» страдания осужденных на каторгу имели характер ничем не объяснимый, были как бы сгустком извечной человеческой доли; каторжники-поляки, как точно заметил Ежи Хостовец, раздражали Достоевского попытками рационального или мистического изъяснения этой доли. Для Чехова смиренное страдание Егора стало обвинением этому обществу; автор книги о Сахалине имел бы полное основание поместить на ее титульном листе восклицание Маркса: «Сколь же убого общество, которое для своей защиты вынуждено звать на помощь палача!»

* * *

Шестьдесят лет спустя мы наблюдаем на каторге внука или правнука Егора, Ивана Денисовича Шухова. Послал ли ему Бог «ума-разума»? Помогла ли ему революция разобраться в своей доле? Выбил ли новый строй в нем «хотя бы искорку протеста»? Вернула ли ему новая власть «восприимчивость к своим и чужим страданиям», наделила ли его способностью «отличить справедливость от беззакония»?

Читая повесть Александра Солженицына, во всем этом можно усомниться. И самое страшное не то, что неслыханное и бесчеловечное издевательство над заключенными откровенно вошло в обиход системы. Самое страшное — это короткие замечания, столь же бесстрастно записанные и мимоходом рассеянные в солженицынском тексте, как «Рассказ Егора» в книге Чехова. «Сколько раз Шухов замечал: дни в лагере катятся — не оглянешься. А срок сам — ничуть не идет, не убавляется его вовсе». […] «Эта полоса была раньше такая счастливая: всем под гребенку десять давали. А с сорок девятого такая полоса пошла — всем по двадцать пять, невзирая. Десять-то еще можно прожить, не околев, — а ну, двадцать пять проживи?!» А вот фраза, завершающая повесть: «Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый». Ничем не омраченный — это после 900 минут, из которых каждая полна муки и унижения! Почти счастливый! Разве не слышатся здесь отголоски речей Егора? Только в одном его внук или правнук научился наконец «отличать справедливость от беззакония»: «А разобраться — для кого эти все проценты? Для лагеря. Лагерь через то со строительства тысячи лишние выгребает да своим лейтенантам премии выписывает. Тому ж Волковому за его плетку. А тебе — хлеба двести грамм лишних в месяц. Двести грамм жизнью правят». Егор все же не принужден был отдавать жизнь за 200 грамм хлеба: в свободные минуты он стоял на перекрестке выставив живот...

Иван Денисович «уж сам... не знал, хотел он воли или нет. Поначалу-то очень хотел и каждый вечер считал, сколько дней от сроку прошло, сколько осталось. А потом надоело. А потом проясняться стало, что домой таких не пускают, гонят в ссылку. И где ему будет житуха лучше — тут ли, там — неведомо. Только б то и хотелось ему у Бога попросить, чтобы — домой. А домой не пустят...». «Отчего ты жену и детей не взял с собой на Сахалин?» — «Потому что им и дома хорошо». «Алеша, — говорит Иван Денисович молодому баптисту с соседней вагонки. — Я ж не против Бога, понимаешь. В Бога я охотно верю. Только вот не верю я в рай и в ад». Раздражал немного его этот Алеша, как раздражали Достоевского каторжники-поляки: «Вишь, Алешка... у тебя как-то складно получается: Христос тебе сидеть велел, за Христа ты и сел. А я за что сел?» […]

Сколь же несчастно общество, которое для своей защиты вынуждено звать на помощь палача!

* * *

Чтение книги Чехова о Сахалине приводит нас теперь к дополнительным размышлениям. Что за поразительные времена, когда знаменитому и недужному писателю охота была целых три месяца добираться к Богом и людьми забытому острову каторжников! «От Красноярска до Иркутска, — писал он с дороги, — страшнейшая жара и пыль. Ко всему этому прибавьте голодуху, пыль в носу, слипающиеся от бессонницы глаза, вечный страх, что у повозки (она у меня собственная) сломается что-нибудь, и скуку... Но тем не менее все-таки я доволен и благодарю Бога, что Он дал мне силу и возможность пуститься в это путешествие... Многое я видел и многое пережил, и все чрезвычайно интересно и ново для меня не как для литератора, а просто как для человека». Еще больше увидел и пережил он «как литератор и просто как человек» на Сахалине.

В наше время обладание знанием не требует подобных усилий; тем не менее, для современного «литератора и человека» оно не стало от этого делом более простым и легким. Десять лет тому назад в нашумевшей полемике с Камю на страницах «Тан модерн» Сартр писал: «И я считаю советские лагеря явлением недопустимым; но равно недопустимо, на мой взгляд, и то, как каждодневно использует их буржуазная пресса». Буквально то же самое сказал мне три года назад Владислав Броневский. На деле это означает, что «недопустимым» в равной мере является как существование лагерей, так и сведения о них, поскольку «небуржуазная» пресса, как правило, либо окружала их заговором молчания, либо считала вымыслом прислужников «холодной войны». Иван Денисович таким образом вынужден был дожидаться, когда его судьба предстанет перед трибуналом, заслуживающим большего доверия.

Благодаря повести Солженицына мы имеем сегодня такой трибунал — во главе с самим Хрущевым. Наконец-то «единственно-верная» пресса извлекает из лагерей «единственно-верную» пользу. Но хотя мы и с удовлетворением следим за заседаниями «единственно-верного трибунала» — это ничего, что задержался он на четверть века, — мы не в состоянии сбыть с глаз долой один давний фотоснимок 1935 года, который Борис Левицкий включил в свою прекрасную книгу «От красного террора к социалистическому благоденствию». Книга является обзором лагерей Беломорканала (в которых, по приблизительным подсчетам, погибло триста тысяч заключенных). На первом плане — пара мастеров своего дела: Ягода с Кагановичем. Чуть сбоку, в кепке набекрень и рубашке навыпуск, с простодушным и на первый взгляд глуповатым лицом, с заложенными за спину руками и выпяченным животом, — подмастерье: Никита Сергеевич. Тоже, может статься, внук или правнук Егора.

1963

Силоне на Востоке

«Я родился первого мая 1900 года». Силоне это часто повторял, с искоркой иронии и удовлетворения в своих глубоких прекрасных глазах. Кто склонен придавать символический смысл датам, мог бы добавить сегодня: «И умер в ночь с 21 на 22 августа 1978, почти точно в десятую годовщину оккупации Чехословакии». Обе эти даты, замыкающие жизнь, творчество и всё более и более отчужденную, полную разочарований и наконец заглохшую партийную деятельность одного из самых больших современных писателей, — обе эти даты отмечают также целую эпоху: от веры в идеальный социализм до окончательных и бесповоротных похорон социализма «реального».

Году в 36-м, в предпоследнем классе гимназии в Кольцах, я прочитал (разумеется, по-польски) сначала «Фонтамару», а потом «Хлеб и вино». Впечатление было огромное. Польские читатели любили Силоне, особенно те, кто был более или менее близок к идеям социализма. Даже коммунисты им горячо восхищались. Но те, кто пришел к власти после войны, разумеется, перечеркнули его существование: его книги не переиздавались, строго-настрого было запрещено упоминать его имя в печати. Лишь после «Октября» 1956 года, в итоге кратковременной «либеральной амнистии», была переиздана «Фонтамара». Однако — очевидно, под давлением Москвы — Силоне вскоре снова сделали жертвой цензуры. […]

Вспоминаю об одном эпизоде, рассказанном мне Силоне в пору нашей с ним дружбы. В Рим, в ответ на визит Сарагата в Польшу, с государственным визитом прибыл президент Польской народной республики, старый коммунист Охаб. Польское посольство устроило в большом римском оте­ле прием для «культурных кругов» столицы. Силоне, будучи приглашен, поначалу колебался, но, наконец, решил пойти. В тот момент, когда его представляли президенту ПНР, он увидел, как Охаб просиял. «Силоне? Какая радость, как я счастлив познакомиться с вами лично, ведь я буквально пожирал ваши книги в тюрьмах довоенной реакционной Польши!» На что Силоне: «Я чрезвычайно польщен, господин президент. Но если дела обстоят именно так, нельзя ли было бы переиздать мои книги в прогрессивной стране, которую вы возглавляете, — если не для тюремных читателей, то по крайней мере для тех, что на свободе?» Охаб побледнел и ничего не ответил. В этом весь Силоне: равнодушный к условностям, когда дело касается истины, резкий и удивительно человечный, решительный и спокойный. Тот же самый Силоне, который в 1927 году в Москве единственный не побоялся и не поколебался дать отпор Сталину на заседании Коминтерна, отказываясь «в темную» осудить никем не читанный документ «контрреволюционера» Троцкого.

Я познакомился с Силоне в Риме в конце 1955 года, тогда же, когда и с Никола Кьяромонте, которого я никогда не устану оплакивать. Они пригласили меня сотрудничать в только что основанном журнале «Темпо презенте». […] Для меня, обосновавшегося в Италии писателя-беженца из Восточной Европы, было большой удачей бросить якорь в этом родном порту. В Силоне и Кьяромонте я нашел понимание и почувствовал интерес к делам, которые меня волновали; оба они бесчисленное количество раз демонстрировали то сочувствие, ту человеческую солидарность, которая значит гораздо больше, чем простое любопытство. […]

В Советском Союзе Силоне был проклят тотчас после его разрыва с партией. Там Силоне еще менее известен, чем в Польше. Положение отчасти изменилось, когда несколько лет назад за границей вышла по-русски «Судьба одного бедного христианина». Я в этом убедился из беседы с Максимовым, когда он готовил к выпуску в свет первый номер «Континента». Он попросил меня уговорить Силоне войти в состав международной редколлегии журнала. И добавил: «Его очень высоко ценят Солженицын и Сахаров». Мои «уговоры» в римском доме Силоне продолжались ровно две минуты. Он с уважением и восхищением относился к свободным писателям и мыслителям России и Восточной Европы. В своем последнем интервью, за месяц до смерти, он сказал о Гарвардской речи Солженицына: «Я очень высокого мнения о Солженицыне, хотя и не во всем с ним согласен. Неверно, что духовная сила сегодня сохранилась только на Востоке».

В новой книге Зиновьева «Светлое будущее» есть повторяющийся мотив оборванной старушки, которая своими частыми и молчаливыми появлениями под окном московской квартиры рассказчика (крупного марксистского философа) волнует его и будоражит совершенно необъяснимым образом. Мне хочется думать, что и Зиновьев прочитал по-русски «Судьбу одного бедного христианина», что и он надолго призадумался над словами Целестина, обращенными к папе Бонифацию VIII: «Бог создал души, а не учреждения. Души бессмертны, а не учреждения, не царства, не нации, не церкви. Ваше Святейшество, если вы посмотрите вон в то окно, вы увидите на лестнице перед собором оборванную старушку, нищенку, существо, которое в жизни мира сего ничего не значит; она сидит там с утра до вечера. Но через миллион лет, через тысячу миллионов лет душа ее будет существовать, потому что Бог создал ее бессмертной. А Неаполитанское королевство, Франция, Англия, все другие государства с их армиями, судами, прочим — все они обратятся в ничто».

1978, № 18

[1] Это эссе было одним из первых иностранных откликов на выход «Одного дня Ивана Денисовича». — Прим. ред.-1978.

Опубликовано в журнале:

«Континент» 2013, №152

Интервью с Надеждой Яковлевной Мандельштам

От интервьюера

[…] Уже в 1972 году Надежда Яковлевна настаивала, что единственная надежда на будущее России — Церковь. Сохранила ли она эту надежду до самой смерти? Есть основания думать, что нет. Об этом можно судить по интервью, которое я записала на магнитофон в конце 1977 года. По моим сведениям, это единственное ее интервью, записанное на ленту. Я дала ей обещание не публиковать его при ее жизни.

Интервью должно было последовательно описывать ее жизнь с детства и до наших дней, и я тщательно подготовила все вопросы. Увы, интервью осталось незавершенным. Когда я вернулась в Москву в октябре 1977 года, Надежда Яковлевна была в таком физическом состоянии, что, когда она открыла мне дверь, я ее не узнала. Действительно, мое первое впечатление было, что я со своим замыслом уже опоздала. Все-таки, несмотря на страх и физическую слабость, она согласилась дать интервью. Ее голос зачастую сходил на нет, она задыхалась, делала долгие паузы. От некоторых вопросов, которые я хотела задать, пришлось отказаться, так как я боялась, что для нее все это слишком утомительно. Я была уверена, что ей осталось жить совсем немного. Я ошиблась — она прожила еще три года.

Ей хотелось смерти, но она не могла умереть. Ее манера мыслить была по-прежнему живой и острой, но представление о текущих событиях было затуманено. Ее непреклонная вера в загробную жизнь оставалась ее единственной нравственной опорой. […]

Надежда Мандельштам была женщиной сильной и выносливой, очень веселой, большого ума, остроумия и неожиданной нежности.

Я вспоминаю ее с непреходящей любовью.

Элизабет Де Мони

— Надежда Яковлевна, скажите, пожалуйста, где вы родились?

В Саратове, это город на Волге. […]

— Мало кто знает, что вы провели часть своего детства на Западе. Оказало ли время, проведенное там, большое влияние на вас?

Я не знаю, но я рада, что была, потому что у меня нет такого чувства отчуждения.

— Вы верующая?

Да. Хожу в церковь.

— И вы всю жизнь ходили в церковь?

Няня возила меня в церковь, русская няня.

— Ваша мать была еврейкой, но ваш отец был, кажется, баптист? Это верно?

Он был крещен. Потому что его отец, мой дед, был кантонист. Это были дети, которых забирали и, когда был период обрусения при Николае Первом, их крестили почти насильно.

— А мать?

Мама осталась еврейкой. Они женились где-то во Франции.

— Не скажете ли вы, как вы встретились с Мандельштамом?

Был такой клуб в Киеве, в 19-м году. Мне было как раз 19 лет. Это был клуб, который назывался «Хлам»: Художники, Литераторы, Артисты и Музыканты. Мы там собирались каждый вечер, и он пришел. И меня познакомила с ним одна... Все условились не знакомить меня, а какая-то проститутка познакомила.

— Когда вы с ним познакомились, он был уже известным поэтом?

Он был известен. И я знала, что он поэт.

— И вы уже думали тогда, что он гений?

Был ли он гением, я не знаю. Он был дурак.

— Он был... очень глупый молодой человек?

Вы облагораживаете. Он был — я резче говорю.

— Был ли он также веселым молодым человеком?

Очень веселый, всю жизнь веселый, даже в несчастьях.

— Сохранил ли он эту веселость и в тяжелые, трудные годы?

В тяжелые годы? В лагере — нет. В лагере он просто сошел с ума. Он боялся есть, думал, что его отравят.

— Был ли ваш муж добрым человеком?

Со мной — нет, а с людьми — да, особенно с детьми. Ну, он меня никуда не пускал.

— Некоторые мне говорили, что он был очень трудным человеком.

Он был трудным человеком для меня. И для сволочи. Кругом были сволочи одни.

— Но вы посвятили ему всю свою жизнь...

К сожалению.

— Можете ли вы сравнить его с каким-нибудь другим поэтом его поколения?

Конечно, Пастернак, а больше никого.

— И больше ни с кем?

Ну, женщины: Ахматова, Цветаева, но я думаю, что это дешевка по сравнению с Пастернаком и Мандельштамом.

— Но Ахматова была, пожалуй, его самым близким другом?

Была. Но по отношению ко мне она была не очень хороша. Она мне сказала через сорок лет, тридцать пять лет после смерти Оси: «Вот теперь видно, что вы были подходящей женой».

— Оказала ли она на него большое влияние?

Нет, никакого.

— Ваш муж был человеком абсолютно неподкупным, человеком абсолютной порядочности...

Нет.

— Я хочу спросить — что именно принес он людям: свою поэзию или свою абсолютную честность?

Не знаю. У меня нет никаких сведений о том, что он известен на Западе. В России — да. В России во всех домах интеллигентных есть списки его стихов. Он до сих пор список, а не человек. И потом эти анекдотические рассказы о нем, что он «раздражался». Он просто отбривал.

— В вашей книге, в первом томе, вы пишете, что, когда Мандельштам умер, вам очень помогли его слова: «Почему ты думаешь, что ты должна быть счастливой?»

Он мне всегда так говорил: «Почему ты думаешь, что ты должна быть счастливой?» Это его христианство.

— Его христианство?

Он был христианин. Он верил в Христа.

— Когда он крестился: в детстве или уже взрослым?

Взрослым. Ему было около двадцати двух лет. Всегда пишут: «для того, чтобы поступить в университет», но это чепуха, блата хватило бы. Он просто верил, и это, конечно, на меня тоже оказало влияние.

— Вы говорите, что ваш муж крестился, когда ему было двадцать два года. Он умер почти сорок лет назад. Вы по-прежнему чувствуете свою близость с ним?

Очень долгое время я чувствовала, а потом перестала, сейчас перестала. Он подслушал, как я на исповеди сказала, что я ему изменяла.

— На то, чтобы спасти произведения вашего мужа, ушло почти сорок лет вашей жизни. Ощущаете ли вы удовлетворение от того, что труд вашей жизни завершен?

И да, и нет. Я отдала жизнь на это. Это было очень трудно. И теперь я чувствую себя совершенно опустошенной.

— Что бы вы хотели еще сделать?

Я хотела б написать о своем отце, у меня был чудный отец, но у меня уже нет сил. Может, я попробую. Не от того нет сил, что мы сейчас разговариваем, — от жизни. Я бы очень хотела смерти. Еще хотела бы умереть здесь, а не в лагере. Такая возможность тоже есть: если уйдет Брежнев.

— Когда еще был жив Мандельштам, в 20-е и в начале 30-х годов, у вас был один покровитель — Бухарин. В вашей книге вы пишете, что всеми благами, которые были у него в жизни, Мандельштам был обязан Бухарину.

Он спасал нас просто, очень активно.

— Надеетесь ли вы, что Бухарина когда-нибудь реабилитируют ?

Для этого должно все перемениться. Не знаю, возможно ли это в мертвой стране.

— Есть в вашей книге очень важная строчка. Вы пишете, что смерть художника всегда бывает не случайностью, а последним творческим актом.

Это не мои слова, это слова Мандельштама. Это в статье о Скрябине он говорит.

— Ваш муж написал свое стихотворение о Сталине после того, как увидел последствия коллективизации на Украине и почувствовал, что не может больше молчать?

Это первое стихотворение? Да.

— Говорил ли он с вами, пока писал его, или сразу написал?

Конечно, говорил. Он мне каждую строку показывал. У меня, наверное, хороший слух на стихи.

— Когда он писал его, думаете ли вы, что он понимал, что оно приведет к его смерти?

Конечно! Он думал только, что его сразу расстреляют.

— Думаете ли вы, что он был прав?

Я думаю, да. Но это относится не только к Сталину, это относится ко всем. Брежнев — первый не кровопийца, не кровожадный. Солженицына, например, за границу выслал. Хрущев еще упражнялся. Он здесь расстрелял людей за то, что они продавали губную помаду самодельную, — я знаю это от Эренбурга. Он на Украине провел сталинскую политику — там кровь лилась страшная.

— Путешествия на Запад оказали на Мандельштама огромное влияние, и вы писали, что Средиземноморье было для него чем-то вроде Святой Земли. Думаете ли вы, что классическая культура Древнего мира — Греции и Рима — оказала наибольшее влияние на него как на поэта?

Греция — да, но он никогда не был в Греции. В Риме он был, но про Рим он говорил, что это камни, а Грецию он очень живо чувствовал. Потом, Грецию можно чувствовать и по стихам, и по литературе. Я тоже не была в Греции.

— Но, как вы уже говорили, он был до глубины души христианином. Среди всех страданий сталинских времен, его и ваших страданий, не терял ли он когда-нибудь надежду?

Нет, надежда всегда была. Меня зовут Надеждой. Но ясно было, что после смерти Сталина будут облегчения. Такого другого животного нельзя было найти. Ассириец. Я говорю, что он гений, потому что в сельскохозяйственной стране он уничтожил все крестьянство за два года.

— Вы говорите, что Мандельштам никогда не говорил о своем «творчестве». Он всегда говорил, что «строит» вещи. Полагаете ли вы, что свою поэзию он рассматривал как некий проводник Божьей благодати?

Я думаю, что да, но я никогда не спрашивала.

— В те годы, что вы жили с ним, посвящая ему всю свою жизнь, вы, наверное, много раз спасали его от отчаяния и, возможно, от смерти?

Я много думала о самоубийстве, потому что жить было совсем невозможно. Был голод, была бездомность, был ужас, которого нельзя себе представить, была страшная грязь. Абсолютная нищета.

— Была ли его дружба с Ахматовой источником силы для него?

Скорее для нее.

— Какая была она?

Ахматова? Красивая женщина, высокая. На старости она распсиховалась. У нее не было нормальной старости.

— Вы пишете, что Мандельштам подвергся одному очень сильному влиянию...

Иннокентий Анненский. Это был любимый поэт, единственный из символистов. Он повлиял на всех: на Пастернака, на Ахматову, на Мандельштама, на Гумилева. Это дивный поэт, его мало знают за границей, его не переводят. Это чудный поэт. Это религиозный философ, сейчас это окончательно выяснилось, потому что нашли новые письма — два, и там это совершенно ясно уже.

— Вы говорите, что сильное влияние на Мандельштама оказал Чаадаев. И что из-за этого влияния он не воспользовался в 1920 году возможностью уехать за границу.

Да, потому что Чаадаев... он хвалит Чаадаева за то, что он вернулся в небытие из страны, где была жизнь.

— Думаете ли вы, что Мандельштам таким образом намеренно отказался от Европы? Что он как бы повернулся спиной к Европе?

Он боялся, что заговорит за границей во весь голос и потом не сможет вернуться.

— Но он уже понял к тому времени, что оставаться в России опасно?

Он понимал, конечно. Что было делать? Мой отец сказал: «Я столько лет пользовался правами и законами этой страны, что я не могу покидать ее в несчастье». Приблизительно такое отношение было и у Оси.

— Как вы полагаете, он принял это решение как поэт или как человек?

Я думаю, что как поэт, потому что вне русского языка было бы...

— В вашей первой книге есть глава, которая называется «Возрождение», где вы говорите о возрождении духовных ценностей, утерянных в 20-30-е годы. Продолжаете ли вы верить в это возрождение?

В то, что они воскресли? Нет. Здесь ничего воскреснуть не может. Здесь просто все мертво. Здесь только очереди. «Дают продукты». Очень легко управлять голодной страной, а она голодная. Брежнев и не виноват в том, что она голодная, — шестьдесят лет разоряли хозяйство. Россия кормила всю Европу хлебом, а теперь покупает в Канаде. При крепостном праве крестьянам легче жилось, чем сейчас. Сейчас деревни стоят пустые. Старухи и пьяные старики. Только женщины, замуж не за кого выйти. Мужчины после армии женятся на любых городских, лишь бы не вернуться в деревню. Опустошенная страна. Работают студенты. Во сколько это обходится фунт хлеба, я не представляю себе! Профессура, хорошо оплачиваемая, сидит дома, а студенты работают. И они не умеют работать. Лет пятнадцать тому назад мне говорили женщины, что в деревнях уже никто не умеет сделать грядки.

— Вы много говорите в своей книге об утерянных духовных ценностях деревни. Надеетесь ли вы, что эти ценности возродятся?

Не знаю. Сейчас надежда уже теряется. Пока я ездила на метро, я только удивлялась, какие мертвые лица. Интеллигенции нет. Крестьянства нет. Все пьют. Единственное утешение — это водка.

— Но среди молодежи сегодня, возможно, больше интереса, чем раньше, к христианству и к Церкви?

Очень многие крестятся. Крестятся и пожилые люди. Но большей частью интеллигентные.

— Вы говорите, что Мандельштам повторял вам, что история — это опытное поле для борьбы добра и зла.

История? Да. Вот видно — на нашем примере.

— Но как христианка вы должны верить, что, в конце концов, добро вырастет даже из ужасных страданий вашей страны в этом веке.

В этом столетии — не знаю, но, может быть, когда-нибудь. Во всяком случае, как Чаадаев говорил, «свет с Востока» — не придет. Чаадаев надеялся, что свет придет с Востока, но я не вижу этого. Сейчас никаких признаков нет.

— Вы никогда не думали о переходе в католичество?

Я — нет! Ося хотел стать католиком. А я привыкла в Софию ходить. После заграницы, после двух лет в Швейцарии, я жила в Киеве. Мне девять лет было. И нянька меня водила в Софийский собор. Я до сих пор не могу забыть его — и ездила с ним прощаться. Дивный собор! Ведь была когда-то Россия великой страной...

— Но положение в вашей стране стало немного лучше. Не думаете ли вы, что, если бы у молодежи было больше мужества, положение улучшилось бы?

Я думаю, что, если молодежь придет, она будет сталинистами, потому что она по-прежнему поверит в террор и в Ленина. Она не знает, что это первыми на них отразится.

— После всего, что вы пережили, с вашим опытом, что бы вы сказали молодежи России?

Бесполезно им говорить, они над старухой посмеются. Их вполне водка устраивает. Думаю, что сейчас уж ничего не спасет. Слишком долго это держится — шестьдесят лет... […]

Послесловие редакции — 1982

Самое сильное впечатление от этого интервью — то, что к Надежде Яковлевне Мандельштам, быть может, еще больше подходят слова, отнесенные ею к Ахматовой: «У нее не было нормальной старости»...

Окружающие могли ждать для нее еще многих несчастий — и дождались: опечатанной квартиры, полуукраденных похорон. Но все-таки всем было ясно, что на восьмом десятке ее, вдову Мандельштама, знаменитую на весь мир своими книгами, не посадят. Ее постоянное возвращение к теме возможного ареста иногда воспринималось почти как игра, — а было оно реальностью, страшным страхом перед смертью в лагере, быть может, сумасшедшей, невменяемой смертью, подобной смерти Мандельштама.

На фоне этого смешно спорить с голосом из-за гроба, даже когда этот голос несправедливо зол или несправедливо наивен. Кто способен ощутить эту внутреннюю «опустошенность» женщины, полжизни отдавшей на то, чтобы воскресить Мандельштама — «не человека, а список»?

Будь она жива, можно было бы с ней поспорить. Она сама была спорщицей, но любила спорщиков, любила противоречить и любила, чтобы ей противоречили. Ее высказывания — зачастую провокация. Но ответить на эту провокацию мы уже не можем.

1982, № 31

Опубликовано в журнале:

«Континент» 2013, №152

Россия > СМИ, ИТ > magazines.gorky.media, 6 ноября 2013 > № 948620 Надежда Мандельштам

ИТАЛИЯ СТАЛА МИРОВЫМ ЛИДЕРОМ ПО ПРОИЗВОДСТВУ ВИНА

По итогам урожая осени этого года Италия вышла на первое место в мире по производству и экспорту вина, обогнав Францию

По итогам осеннего урожая 2013 года Италия вышла на первое место в мире по производству вина, оставив позади Францию, Испанию и США. По данным итальянской организации сельхозпроизводителей Coldiretti, осенью 2013 года итальянцы собрали 45 млн гектолитров винограда, на 2% улучшив свой результат осени 2012 года. Французы оказались на втором месте, отстав от лидеров на 1 млн гектолитров, пишет итальянское издание The Local.

Также в 2013 году экспорт итальянского вина впервые достиг отметки в €5 млрд, что позволило Италии стать мировым лидером в винодельческой нише.

Лидерами по импорту итальянского вина остаются США и Германия. За последние годы продажи итальянского вина в США выросли на 10%. Продажи итальянского вина в Германию по итогам 2012 года увеличились на 9% по сравнению с показателем годом ранее. Однако Coldiretti отмечает серьезное повышение интереса россиян к винам Италии: по сравнению с 2011 годом импорт итальянского вина Россией вырос на 23% в 2012 году. Также сельхозорганизация Италии отмечает рост экспорта итальянского вина в Китай - за последний отчетный год объем рынка итальянского вина в КНР увеличился на 6%.

«Возможно, лучшее пиво в мире», – очень самоуверенный, но, тем не менее, один из самых известных рекламных слоганов в мире. Пивоваренная компания Carlsberg Group всегда была активна в телевизионной рекламе, но поможет ли теперь эта активность ее продажам? Молодежная аудитория, на которую рассчитаны несколько брендов из портфеля компании, редко смотрит телевизор, ведь теперь есть планшеты и смартфоны. Многие топ-менеджеры в медиа говорят, что рекламодателям придется менять способы доставки рекламы, чтобы быть с этой аудиторией.

Есть и другие вопросы, которые нужно решать производителям пива. Уровень потребления этого напитка на традиционных рынках, к примеру, в той же Европе, уже не растет, как в прошлом. Что ищут датские пивовары в Китае, где купили несколько заводов? Как будут вести себя в Украине, где их, как и других производителей этого напитка, обвиняют в распространении «пивного алкоголизма», а правительство намерено повысить акцизы? Об этом – наша беседа с президентом и председателем правления Carlsberg Group Йоргеном Буль Расмуссеном.

– Carlsberg Group – один из крупнейших рекламодателей, как вы меняете свою маркетинговую политику с учетом технологического прогресса?

– Мы занимаемся развитием новых видов рекламы. В штаб-квартире нашей группы создан специальный отдел, который отвечает за направление digital. В нем работают 10 человек. Они заняты разработкой нашей новой рекламной стратегии, в том числе по продвижению брендов в социальных медиа.

Один из ярких примеров их работы – создание геолокационного приложения – That calls for a taxi – для планшетов и смартфонов, которое помогает найти ближайшую к вашему местонахождению стоянку такси. Это удобно, если человек выходит из бара слегка выпившим, ему не нужно будет тратить много времени на поиск такси. Причем, все это работает под нашим брендом – то есть именно Carlsberg помогает вам найти такси, этим мы повышаем лояльность к бренду.

– В одном из интервью вы говорили, что Азия – ваша главная надежда. Однако в Китае невысокий уровень потребления пива. На чем основаны ваши надежды?

– Рынок Китая – еще на очень раннем этапе развития. Уровень потребления пива в этой стране – 17-18 литров на душу населения в год, а в странах Индокитая – выше. Во Вьетнаме, например – 27-28 литров, но и это намного ниже, чем в среднем по странам ЕС – 69 литров. Но я уверен, что со временем потребление алкоголя в азиатских странах претерпит изменения, и люди перейдут с местных крепких напитков на более легкие – пиво и вино.

– На что вы рассчитываете в этой стране, если потребление пива – просто вне исторических традиций Китая?

– Вы в чем-то правы. Есть страны, где какой-то вид алкоголя исторически стал более популярен – вино в Испании, Италии и Латинской Америке, пиво в Германии, водка в России, Украине и ранее – в Финляндии. Но мы рассматриваем этот вопрос не только с точки зрения национальных и культурных особенностей, но и в перспективе наших исследований по разным странам.

Общая тенденция для развитых стран – постепенное движение к модели потребления, в которой пиво занимает 50%, вино – 35% и крепкий алкоголь 15% (в пересчете на абсолютный уровень потребления алкоголя). Этому способствует алкогольная политика государства, и как ее составная часть – политика в сфере акцизов. Людям больше рассказывают о вреде крепкого алкоголя, и они постепенно переходят на напитке полегче. За короткий период времени выпить большую дозу крепкого алкоголя – гораздо опаснее, чем выпить пару бокалов пива.

Такую картину – постепенного перехода с крепких напитков на легкие – мы наблюдали 20-30 лет назад и во многих других странах так называемого «северного» типа потребления. В первую очередь в Скандинавии. Такие же изменения происходят сейчас, к примеру, в Польше и странах Прибалтики.

– Многие производители пива выступают с резкой критикой идеи повышения акцизов. Но ее сторонники утверждают, что повышение цен на пиво снизит уровень пивного алкоголизма. Разве вы против этого?

– Вы упомянули о распространенном, прежде всего среди нескольких постсоветских стран, и искусственно культивируемом термине «пивной алкоголизм». Проконсультируйтесь у ученых-наркологов, и они подтвердят, что такой болезни не существует ни в одном официальном перечне заболеваний. Не может его быть и в Украине со средним потреблением пива на уровне 58 литров на человека в год.

Мы понимаем свою социальную ответственность. Carlsberg всячески поддерживает инициативы по информированию подростков и их родителей о недопустимости употребления любых алкогольных напитков несовершеннолетними. Насколько мне известно, отраслевой пилотный проект «Семейный разговор», который и направлен на решение этой задачи, после двух лет реализации показал хорошие результаты и рекомендован вашим Министерством образования для внедрения в программы украинских школ.

– Мне приходилось слышать такой простой аргумент: резкое повышение акцизов на пиво связывают с уменьшением уровня употребления алкогольных напитков в стране. Разве не так?

– В таком случае потребители, употребляющие алкоголь, откажутся от пива и перейдут на водку, возможно, даже нелегальную. Просто повышение цен на один из видов спиртного не решает проблемы. А сама идея о внедрении новых акцизов может очень плохо отразиться на рынке и даже привести пивоваренную отрасль к полному краху.

По нашим расчетам, снижение производства пива в Украине в случае трехкратного повышения акциза составит 27-28% за год. И если будет такое серьезное падение рынка, мы не сможем сохранить производство на нынешнем уровне. Уже в текущем году, по причине значительного падения потребления, наши три завода загружены в среднем на 66%. Дальнейшее падение спроса поставит перед нами сложную и непопулярную задачу закрытия отдельных производств. Это может быть площадка во Львове или в Запорожье, время покажет.

Пострадают поставщики, повысится уровень безработицы. В итоге люди, которые инициируют эту идею, не повысят поступления в бюджет в перспективе даже последующих двух лет, а наоборот, только сделают хуже экономике страны. Мы ведем бизнес в Украине прозрачно, ориентируясь на долгосрочную перспективу. И если мы не знаем, какие законодательные шаги предпримет парламент в следующем году, что будет в стране через три года, пять лет, то у нас, как у любого другого крупного инвестора, остается гораздо меньше желания инвестировать в страну.

А ведь Украина – очень перспективный рынок. На данный момент здесь уровень потребления пива составляет 55-56 литров, а в Дании – 80-85, Великобритании – 80-85, Германии – 110 литров, в Чехии – 125 литров. Я уверен, что потребление пива в Украине еще вырастет, если не до уровня Германии, то до уровня Дании, почему нет? Но если здесь постоянно меняются условия ведения бизнеса, то не лучше ли нам инвестировать в Азию, где рост будет большим, а диалог с властями наладить проще?

Я очень надеюсь, что заявленная властями позиция развивать инвестиционную привлекательность государства и улучшать условия ведения бизнеса – не лозунг. Вместе с подписанием соглашения об ассоциации Украина получит обоснованное желание зарубежных инвесторов развивать здесь бизнес. А вот насколько эти ожидания реализуются на практике – зависит прежде всего от вас.

Как сообщает информационное агентство ANSA, доказательства, собранные в ходе расследования по делу металлургического завода ILVA, свидетельствуют об умышленном многолетнем загрязнении подземных и морских вод.

Компания была приватизирована в 1995 году, а в 2012 руководство ILVA обвинили в незаконной утилизации отходов. С тех пор скандал вокруг итальянского производителя стали не стихает. По словам прокуроров, в течение последних 18 лет отходы попадали не только в местную систему водоснабжения, но также в почву и Средиземное море.

Выдвинутые обвинения очень серьезны и основываются, в частности, на документальных показаниях 50 свидетелей и представителей трех компаний.

Напомним, что завод ILVA находится в г. Таранто на юге Италии. Первые подозрения у властей возникли после необычайно высокой смертности населения на близлежащих территориях. В результате суд приостановил работу гиганта, потребовал провести экологическую модернизацию объекта и ликвидировать нанесенный ущерб. Однако стоимость подобных мероприятий исчисляется сотнями миллионов евро.

По данным ассоциации Coldiretti, объем промышленного производства консервированных томатов в Италии в текущем сезоне снизился на 15%.

Данная тенденция объясняется неурожайностью овощей, производство которых в этом году является самым низким за последние 10 лет. Урожай кампании 2013-го не превысил 400 тысяч тонн, что намного ниже среднего показателя десятилетия – 520 млн тонн.

Производители считают причиной уменьшения объема производства сразу несколько факторов – град, нашествие насекомых-вредителей, обильные дожди, а также уменьшение инвестиций в развитие отрасли и снижение площадей выращивания на 15%.

Восемьдесят пять километров от Львова до Польши станут первым участком, где за проезд будут брать деньги. Альтернативной (бесплатной) дороги не будет.

В следующем году Украине обещают начать мегастройку первой концессионной платной дороги, ведущей через Ровно и Львов до польской границы, сообщают Вести.

Укравтодор объявит конкурс среди инвесторов на строительство первых 85 км — от Львова до польской границы (КПП Краковец) — давно обещанного скоростного автобана.

Трасса станет продолжением важнейшей автоартерии, соединяющей Европу с Украиной и пролегающей через Берлин, Дрезден, Вроцлав до нашей с поляками границы.

На ней можно будет выжимать до 130 километров в час: из Киева до Берлина на машине домчимся за 12 часов (сейчас этот путь занимает почти сутки).

Самим построить супердорогу нам не хватит денег, поэтому подключатся иностранные инвесторы и Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР). Если ее начнут строить в 2014 году, то, по прогнозам экспертов, поехать по ней мы сможем через два-три года.

Разговоры об этой трассе ведутся уже больше 10 лет. Ее планировали построить к Евро-2012, но не сложилось. По ту стороны границы поляки почти завершили свою часть магистрали до Кракова и за следующий год обещают дотянуть оставшийся участок.

Поляки также планировали строить и украинскую часть автобана. Но сейчас Стройкой также заинтересовались итальянская, австрийская, немецкая и китайские компании. Концессионером станет корпорация, которая предложит лучшие условия на конкурсе.

Впрочем, по этому вопросу есть пару загвоздок. В ЕБРР говорят, что сотрудничать будут, но не видят пока что приемлемых проектов для финансирования.

Так, пока еще неизвестно, как технически с автомобилистов будут взымать плату за проезд (планируется, что это будет 30 коп/км для легковушки и 1 грн - для грузовика). Если в Европе через каждые 5 км стоят турникеты, то у нас на их установку нет денег.

Также у людей должна быть возможность свернуть на бесплатную, "медленную" дорогу. А в Украине хотят починить старые пути, лишая людей выбора, — платить придется всем.

Напомним, что в 2014 году Укравтодор планирует начать строительство 6 платных дорог за 71 млрд грн: Львов – Краковец, Львов – Броды, Броды – Ровно, Ульяновка – Симферополь (ч\з Николаев и Херсон), Одесса – Рени (с мостовым переходом через Днестровский лиман) и Днепропетровск – Симферополь" (ч\з Запорожье, Мелитополь и Джанкой).

Кроме того, хотят строить платную окружную дорогу вокруг Киева.

За Достоевского. О постановке «Бесов». Фрагменты беседы со зрителями. «Бесы» на сцене. Последнее интервью

Публикация и примечания Евгения Кушкина. Перевод Эллы Кушкиной

Альбер Камю

За Достоевского1*

Несколько месяцев тому назад я принимал одного симпатичного молодого человека из Советского Союза.2 Он очень удивил меня, когда пожаловался на то, что великие русские писатели недостаточно переведены на французский.

Я ответил, что из всех литератур как раз великая русская литература ХIХ века у нас переведена больше и лучше всего. И в свою очередь привел его в изумление, заявив, что без Достоевского французская литература ХХ века не была бы тем, чем она является. Дабы окончательно убедить его, я сказал: «Вы находитесь в рабочем кабинете французского писателя, весьма вовлеченного в идейную борьбу своего времени. Какие же два единственных портрета висят в его кабинете?»

Он обернулся, и его лицо засияло при виде портретов Толстого и Достоевского.

Просветлевшее лицо моего молодого друга, этот свет, который сам по себе заставляет забыть весь вздор и жестокость, накопившиеся сегодня и разделяющие людей, я отнес не на счет России или Франции, а на счет сияния творче­ского гения поверх границ — его чувствуешь едва ли не постоянно во всех произведениях Достоевского.

Я встретился с ними, когда мне было двадцать лет, и потрясение, пережитое мной при этой встрече, живо и сегодня, двадцать лет спустя. Я ставлю «Бесов» в один ряд с тремя или четырьмя творениями, которые венчают собой работу человеческого духа, такими как «Одиссея», «Война и мир», «Дон Кихот»и театр Шекспира. Сначала восхищало то, что Достоевский открывал мне в человеческой природе. Именно открывал, ибо он говорит нам только то, что мы знаем, но отказываемся признавать. Кроме того он удовлетворял одной моей слабости — вкусу к ясности ради нее самой. Но очень скоро, по мере того как я все более остро переживал драму нашей эпохи, я полюбил того Достоевского, который наиболее глубоко понял и отобразил нашу историческую судьбу. Для меня Достоевский прежде всего — писатель, задолго до Ницше распознавший современный нигилизм, определивший его, предсказавший его ужасные последствия и попытавшийся указать пути спасения. Eго главная тема определена им самим как «глубокий дух, дух отрицания и смерти»3; это тот дух, который под видом безграничной свободы требует «вседозволенности», приводит к разрушению всего или к рабству всех. Личная мука Достоевского состоит в том, что он одновременно и переживает и опровергает все это. Его трагедия неотделима от надежды — лечить унижение смирением, а нигилизм самоотречением.

Человек, который написал: «Вопросы Бога и бессмертия те же, что и вопросы социализма, но под другим углом», знал, что отныне наша цивилизация будет притязать на спасение всех или никого. Но он знал также, что, если забыть страдания одного, спасение не может распространиться на всех. Иначе говоря, он не хотел религии, которая не была бы социалистической в самом широком смысле этого слова, но он не принимал и социализма, который не был бы религиозным в самом широком смысле. Таким образом он спас будущее истинной религии и истинного социализма, хотя кажется, что сего­дняшний мир считает его неправым и в том и в другом. Однако величие Достоевского (как и величие Толстого, который говорил о том же, хотя и в другой манере) не перестанет возрастать, потому что наш мир или умрет, или признает его правоту. Умрет наш мир или возродится, Достоевский в обоих случаях будет оправдан. Вот почему, несмотря на все его противоречия, а может быть благодаря им, он возвышается над нашими литературами и нашей историей. И сегодня он помогает нам жить и надеяться.

1Текст написан для «Radio Europe» и включен в программу, посвященную жизни и творчеству Достоевского (1955); опубликован в журнале «Темуан» («Témoins»), декабрь 1957 — январь 1958, № 18—19.

2 Установить личность «молодого человека» из СССР, посетившего Камю, не удалось. Не исключено, что его и вовсе не существовало, так как хорошо известна склонность Камю

к воодушевленной импровизации при передаче различных эпизодов своей жизни.

3 У Достоевского в «Братьях Карамазовых» (гл. «Великий инквизитор»): «Страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия, <...> великий дух говорил с Тобой в пустыне, и нам передано в книгах, что он будто бы „искушал“ Тебя. Так ли это? И можно ли было сказать хоть что-нибудь истиннее того, что он возвестил Тебе в трех вопросах, и что Ты отверг, и что в книгах названо „искушениями“?»

О постановке «Бесов»1

— Как вы объясните возвращение к Достоевскому, которое наблюдается сейчас в театральной жизни Франции? Инсценируют «Скверный анекдот», «Преступление и наказание», «Идиота» и др. Не является ли это увлечение чем-то случайным?

— Долгое время считали, что Маркс — пророк ХХ века. Сегодня мы знаем, что его пророчество не сбылось. Мы открываем для себя, что подлинным пророком был Достоевский. Он предсказал царствие Великих Инквизиторов и торжество силы над справедливостью.

— По отношению к эссе «Человек бунтующий», где находится в векторе вашего творчества пьеса, которую вы извлекли из романа Достоевского?

— Одна из глав «Человека бунтующего» названа «Бесы».2 Благодаря этой постановке она приобрела сценическое выражение.

— Вы знаете, что Станиславский оправдывал свою попытку первым перенести Достоевского на сцену, заявляя, что делает это «во имя искусства». С другой стороны, вам известно, что в 1913 году Горький выступил с письмами против этой постановки. «Бесы» рассматривались как памфлет на революционеров, и сегодня по тем же соображениям роман все еще не переиздан в СССР.

— Станиславский был прав. Горький же прав лишь наполовину. «Бесы» —это прежде всего произведение искусства и лишь во вторую очередь — памфлет против нигилистической революции и только против таковой.

— Близко ли вы следуете тексту романа или, напротив, позволили себе свободно обращаться с произведением, которое вы перенесли на сцену?

— Сохранен весь роман, кроме эпизодов, где появляются губернатор и его супруга. Но он перестроен по архитектурным законам драматургии.

— Как вы, например, поступили с исповедью Ставрогина?

— Я вернул ее туда, где она была в романе перед тем, как ее изъяли по цензурным соображениям, то есть во вторую часть. Таким образом, эта исповедь представляет собой психологический узел действия. Кроме того, я использовал черновые тетради к «Бесам» (более пятисот страниц).

— Как вы выстраиваете пьесу?

— Три части. Пятьдесят картин с примерно двенадцатью декорациями. Около тридцати актеров.

— Как вы решили проблему времени?

— У Достоевского нет временного пространства, как, например, в «Войне и мире», у него накапливается яростное напряжение, приводящее к пароксизму. По-моему, это и есть истинно драматический темп. Мне оставалось лишь копировать.

1 Интервью театральному журналу «Спектакль» («Spectacles»), 1958, № 1.

2 В окончательной редакции глава была названа «Три беса», в ней речь идет о Писареве, Бакунине и Нечаеве.

Фрагменты беседы со зрителями1

<Вопрос о театральных дебютах Камю в 1935—1936 гг. в алжирском «Театре дю Травай» («Théâtre du Travail»).>

— Мы все делали сами по очень простой причине — у нас не было денег, и поэтому мы были вынуждены изобретать и рисовать декорации, строить и устанавливать их, шить костюмы; короче, от концепции до самого что ни на есть ручного труда все должны были делать сами.

— <…> вы сказали, что театр — это некая общность, единение «монахов». Хотелось бы узнать, какие у вас отношения с этим сообществом, как вы в него вписываетесь, как вы существуете рядом с актерами?

— О, это зависит от труппы, не так ли? То есть смотря какая пьеса. Но, в общем, да, я говорил, что театр — это союз «монахов», но распространяться на этот счет я не буду, чтобы не навлечь на себя неприятностей. Скажу только, что действительно театр представляется мне чем-то вроде вынужденной солидарности, то есть это общность рабочих сцены, актеров, драматургов и режиссеров, вынужденных быть солидарными; это, вероятно, единственный способ эту солидарность реализовать. Я думаю, что в совместной деятельности людей лучше рассчитывать на обязанности, необходимость и заинтересованность, чем просто на добрую волю, потому что, во-первых, она далеко не всем нам свойственна и, во-вторых, зависит в общем смысле от случая, от погоды или перепадов настроения. В театре мы вынуждены быть единомышленниками, потому что спектакль — это плод двухмесячной работы на сцене, результат труда, который мы пожинаем или не пожинаем все вместе (я потом скажу, что существует все-таки и единение чувств). Ведь провал пьесы отражается на всех, кто участвует в ней, так же как и успех ее разделяют все. Вот почему самый важный момент — и я думаю, что никто из здесь присутствующих моих товарищей не будет возражать, — самый важный, по нашему мнению, момент для пьесы — это время создания спектакля, венчающееся тем, что называют генеральной репетицией. Спешу добавить: существует также и единение чувств — в том смысле, что определенный театр делается всегда одними и теми же людьми. В Париже насчитывается, я думаю, тысяч шесть актеров, не скажу, что все они играют, но в Париже есть шесть тысяч профессиональных актеров. Из них заняты в спектаклях около пятисот. Из этих пятисот вы можете насчитать сотню всегда участвующих в пьесах одного и того же направления, вы их встретите во всех этих постановках, какими бы странными и безумными они ни были, к каковым, кстати, относится и наша постановка. Это говорит о том, что у них одинаковые вкусы, что они любят одно и то же, и, конечно же, нет солидарности более сильной, чем та, что начинается с любви и закрепляется необходимостью. <...>

<Вопрос по поводу инсценировки «Бесов».>

— Мне уже задавали этот вопрос. Так вот, я взялся за «Бесов», во-первых, потому, что это одна из четырех-пяти книг, которые я ценю более всего в связи с той ролью, которую она сыграла в моем формировании. И во-вторых, я всегда думал, что Достоевский особенно подходит для театра. Одна из других четырех книг, способствовавших моему развитию, — «Война и мир»Толстого, но мне никогда не приходила в голову мысль поставить «Войну и мир» в театре. Мне случилось побывать на одном ее театральном воплощении, и должен сказать, что я лишь утвердился в своем мнении. Мир романов Толстого (я не касаюсь здесь его пьес) невозможно перенести на сцену, потому что они не задуманы для нее. Они построены на том, что я назвал бы временным пространством романа, на таком течении времени, которое очень напоминает реку, у Толстого очень широкую реку, которая несет все те же воды, почти ровным потоком, иногда расширяется, иногда сужается, но непрерывно движется. Сценическое же время — это нечто другое. Оно отмечено взрывами, остановками, обвалами и разрывами. По-моему, именно таким предстает время у Достоевского. Вот почему, и, кстати, не я один так считаю, существует значительное число театральных переработок Достоевского и, насколько мне известно, редчайшее число адаптаций Толстого, если оставаться только в границах этого примера. Вот что меня подвигло к переносу Достоевского на сцену.

<Вопрос относительно Ставрогина.> 2

— Это важная фраза для психологической характеристики персонажа. Она также и двусмысленна, как многое у Ставрогина. Я не уверен — и это похвала в адрес Достоевского, — что персонаж был до конца понятен автору. Во всяком случае эта фраза, поскольку я извлек ее из романа и вставил в сценический текст, имеет для меня большое значение для характеристики Ставрогина. Ставрогин хочет этим сказать, что до сих пор он жил, не зная любви. Он был не способен примкнуть к чему-либо, верить во что-нибудь. Для него были равнозначны любые поступки. Ему было все равно — соблазнить Лизу или жениться на полоумной хромоножке. Ему было все равно — осквернить девочку или совершить акт самопожертвования. Все это мы находим в романе. В понимании Ставрогина — и его логика представляется мне безукоризненной и достойной уважения — убить себя — значит сделать выбор. Человек, не знающий, что такое любовь, и живущий по принципу равнозначности поступков именно потому, что не делает выбора, действует, как бы ведомый своими инстинктами. В романе Достоевского Ставрогин — интеллектуал слишком высокого полета, чтобы хотя бы на секунду забыть, что завершение жизни актом самоуничтожения придает жизни определенный смысл. Убить себя — это значит во что-то верить. Есть еще и другая сторона, более свойственная Достоевскому, так сказать, христианская, скорее христианско-еретическая. Будь я папой римским или православным патриархом, я не спустил бы ему этого, ибо он — еретик. Но

в словах Ставрогина есть и христианский смысл. Ставрогин считает, что с хри­стианской точки зрения он жил в таком грехе, в таком отказе от всех моральных ценностей, что он должен был сам себя покарать. Но, по-моему, это соображение вторично, первичным же является то, что я вам только что изложил.

— Вы говорили, что произведение искусства — это по сути своей творение абсурда. Какую роль вы отводите театру?

— Два вопроса в одном... По первому вопросу я написал целую книгу и мне трудно ответить на него за три минуты. Высказывание, которое вы цитируете, имеет смысл только в определенном контексте, и ему уже двадцать лет. Я требую для писателя права на эволюцию. Поверьте, оно не так уж часто ему предоставляется. Следовательно, мои объяснения по этому вопросу имеют ретроспективный характер. Вот что я хотел тогда сказать: внутри абсурдных условий существования — если продолжать употреблять это слово, которое мне даже не хочется произносить, которое я хотел бы никогда больше не произносить, — так вот, понятно, что в условиях абсурда самого удела человеческого произведение искусства не имеет большого смысла. Уж лучше, как говорится, лодыря гонять, не так ли? Создать «Бесов» или жениться где-нибудь в Афганистане — не все ли равно? Но если считать, что абсурд жизни является причиной, по которой жизнь стоит того, чтобы быть прожитой, и как можно полнее, тогда у произведения искусства появляется и другой смысл, а именно: если жизнь не имеет смысла, тогда художнику следует, вопреки самому абсурду удела человеческого, отчаянно пытаться внести своими произведениями смысл в эту жизнь. Вот ответ на первый вопрос. По поводу второго — роли театра — трудно сказать... Недавно мне задали схожий вопрос: какую область литературы я предпочитаю — роман, эссе или театр? Вопрос объединяет, что называется, три категории читателей. Одни говорят: вы пишете замечательные романы, но к чему вам заниматься театром! Другие говорят: ведь вы театральный деятель, зачем же вы пишете романы, причем такие плохие? И, наконец, третьи: прекрасный эссеист! Ну а все остальное у него... Так вот, я никогда не мог ответить на эти вопросы. Все три категории читателей совершенно правы. Ибо мне всегда казалось, что художник пытается постепенно, неловко и как бы вслепую приблизиться к некоему центру, вибрирующему в нем самом. И если такой центр, как ему кажется, в нем есть, если он самым честным образом посвящает свою жизнь продвижению к этому центру, не важно, какой из путей он выбирает. Что касается меня, то, строго говоря, я с одинаковой охотой берусь за написание как романа, так и пьесы или эссе. Просто мне хочется высказаться по поводу двух-трех вещей, часто одних и тех же, которые развиваются в более широком контексте, в контексте моего жизненного опыта. Случается, что эти вещи представляются мне под углом зрения романа. Вот почему я не очень верю в возможность переноса романа на сцену самим автором: если он написал это в форме романа, значит, у него была необходимость в романной форме. Подобным же образом бывает, что эти две-три вещи представляются мне в виде поразительных образов, освещенных самым ярким светом, тогда, конечно, это — театр. В другой раз образов нет, тогда я начинаю рассуждать. Возможно, у других авторов все происходит иначе, но для меня эти три момента являются основными… Так что на ваш вопрос я могу дать очень противоречивый ответ. С одной стороны, театр не играет роли в моей жизни как художника, то есть он не является каким-то особым средством выражения; но, с другой стороны, я считаю, что этот способ выражения является для меня особенно необходимым и незаменимым. (Аплодисменты.)

— <Вопрос почти не слышен> «…знать две-три вещи».

— Каковы эти «две-три вещи»? Я не могу сейчас вам их назвать, но, как всякий художник, надеюсь, что в конце жизни, подводя итог мною созданному, заметным станет хотя бы отдаленное отражение этих важных и необходимых для меня тем.

— Привлек ли вас особенно кто-либо из ваших персонажей... Ставрогин? (Смех в зале.)

— Естественно, я с самым большим уважением отношусь к детям. (Смех в зале, аплодисменты.) Вместе с тем ваш вопрос не лишен смысла, но, быть может, не в такой резкой форме. Разумеется, я сталкивался в своей жизни

с проблемами, поставленными таким персонажем, как Ставрогин, в чем не стыдно признаться, но прошу вас исключить меня из числа тех, кто... (Смех в зале.)

— Считаете ли вы Достоевского отцом современной литературы?

— Вы имеете в виду французскую литературу?

— Да.

— Во-первых, я считаю, что мы только начинаем узнавать Достоевского. Я хочу сказать, что когда-то (говорю в прошедшем времени из чисто хронологических соображений, но это относится и к настоящему), в те самые годы, когда я бесконечно восхищался Достоевским, я навел справки о тиражах его книг во Франции, и результат был удручающим — скажем, несколько тысяч. Но с недавних пор, особенно в послевоенное время, положение очень сильно изменилось, не только относительно оценки, литературной критики, но и читательского интереса. Может быть, вы видели в газетах результаты опросов, которые, впрочем, мало что значат, но все-таки если они постоянно приводят одни и те же данные, то по ним можно наконец составить определенное представление. Из таких опросов по поводу наиболее читаемых мировых авторов видно, что Достоевский очень часто занимает первое место, особенно в среде молодежи. Таким образом, отвечая на ваш вопрос, я могу сказать, что влияние Достоевского еще недостаточно проявилось. Но оно проявится и очень сильно. Во всяком случае в том, что называется современной французской литературой, не найдется ни одного писателя (а я думаю, что знаю моих собратьев по перу), кто не прочитал бы всего Достоевского и не был бы потрясен им, даже если он и не согласен с ним. В частности, я считаю, что проблемы, поставленные Достоевским, находят подлинный отклик именно в нашем сегодняшнем обществе, я хочу сказать — они важны для нас, французов, для Запада вообще

(о русских я, естественно, не говорю). Так вот, считаю возможным сказать, что проблема влияния требует всегда осторожного подхода, потому что не знаешь, где это влияние начинается и где оно заканчивается. Во всяком случае определенно можно сказать, продолжает ли автор жить или нет в коллективном сознании читателей, в их ментальности. Ну так вот, я утверждаю, что если творчество какого-либо писателя остается для нас живым и сегодня, то это творчество Достоевского.

— Не думаете ли вы, что в Ставрогина Достоевский вложил самого себя в большей степени, чем в других персонажей? Была ли у вас необходимость пожертвовать некоторыми из присущих ему черт?

— Отвечу по порядку. По первой части вопроса: только сам Достоевский может вам ответить, потому что подобный же феномен можно связать и с «Братьями Карамазовыми». Там, как вы знаете, есть два персонажа, скажем богохульника, или по крайней мере один — Иван Карамазов, а с другой стороны, есть несколько «положительных» персонажей (не будем придавать этому последнему определению уничижительного смысла). Так вот, сам Достоевский сказал, что «богохульства» он написал за несколько дней, тогда как ему понадобилось несколько месяцев, чтобы написать наконец «положительные» страницы. Впрочем, я считаю это совершенно нормальным. В литературе зло более выигрышно, чем добро, его легче выдвинуть на авансцену. Несомненно, что Достоевский — и в этом его актуальность, — который так глубоко чувствовал двойственность человеческой природы, ее двусмысленность, — сам завороженный персонажем, куда более склонен был изображать именно Ставрогина. Тут добавляется и некий биографический элемент. Когда Достоевский участвовал

в заговоре Петрашевского, за что, кстати, и был приговорен к смертной казни, он познакомился с человеком, в котором все свидетели тех лет видят прототип Ставрогина. Его звали Спешнев, он обладал, как говорили, байронической красотой, был очень обольстителен, у него были романтические приключения с польками. С другой стороны, он обладал недюжинным умом, теории его, скорее всего поверхностные, носили нигилистический характер. Итак, Достоевского привлек не только внутренний образ, который он составил о своем романтическом герое, но и память о человеке, столь сильно повлиявшем на него. И я думаю, что исходя из этих двух обстоятельств можно сказать, что Достоев­ский как человек помимо своей воли и вопреки ощущаемому при этом страданию чувствует себя ближе к Ставрогину, чем, скажем, к Тихону. Но его моральный выбор, то есть выбор, который обычно делается человеком вопреки его склонностям — ведь склонности не выбирают, стоит только позволить себе катиться по наклонной плоскости, — так вот, его моральный выбор — конечно же, Тихон, а не Ставрогин. И я думаю, что просто в своем романе он, как все писатели и вообще художники, проиллюстрировал борьбу между искушениями сердца иразумом.

Что же касается второй части вашего вопроса — некоторого упрощения образа Ставрогина, то да, несомненно, чтобы вывести на сцену такой сложный персонаж, приходится направлять на него очень сильный луч света, тогда как передача психологической сложности особенно нуждается в игре светотени. Как следствие, при переносе романа на сцену неизбежны некоторые утраты, потеря жизненной энергии и, в общем, тайны персонажа. Это неизбежно.

Я осознаю это и, разумеется, попытался свести потери к минимуму, однако должен сказать, что мне это не очень удалось, да и не могло удаться. Вместе с тем инсценировка может привнести в освещение персонажа и нечто большее, чем он в себе содержит. Я хочу сказать, что события, за которыми следуешь в романе — иногда очень медленно, поскольку роман огромный, — на сцене резко конденсируются, уплотняются во временном пространстве трех или двух с половиной часов. Зритель покидает театр, унося с собой образ персонажа таким, каким он предстал на сцене. Не скажу, что это представление адекватно Ставрогину из романа, но во всяком случае за три с половиной часа персонаж проникает в зрителя глубже, чем при чтении романа. Впрочем, существует прекрасное средство от неадекватного восприятия различных черт персонажа, которое я позволю себе вам посоветовать: прочесть роман Достоевского.

— Что отличает Ивана Карамазова от Ставрогина в том, что касается страдания и гибели детей?

Прежде всего я позволю себе небольшое уточнение. Если правда то, что лично для меня проблема страдания детей существовала и что я действительно касался ее, хочу все же сказать, что в этом я не был оригинален и что

я полностью унаследовал ее от Достоевского. Не скажу, что эта проблема не вставала для меня в молодости, еще до того, как я открыл для себя Достоевского. Она возникала, как для всякого нормального человека, который не терпит, когда у него на глазах бьют ребенка. Но при этом я не задумывался о ней глубоко, как это должен делать художник. Именно чтение Достоевского ввело меня в тему, запечатленную огненными литерами, тему, которая иначе осталась бы просто начертанной, если хотите, дегтем на серой стене. Так вот, в чем проблема Ивана: он бунтует, поскольку не может вынести, чтобы дети в созданном Богом мире были несчастны. То есть, если он принимает этот сотворенный мир, он должен принять и горе, и истязания детей. Поэтому он отказывается от подобного «подарка». Такова приблизительно позиция Ивана. Позиция Ставрогина та же, за исключением одной детали. Я сказал «одной детали»! За исключением одного страшного факта: он осквернил ребенка. Так что, по-моему, Иван Карамазов, если хотите, ставит проблему, как ее поставил бы сегодня французский интеллектуал, гуманист, конечно же, в резкой форме, но, в конце концов, его способ постановки проблемы не слишком отличен от нашего, то есть, по сути, различие не имеет большого значения. Ставрогин же ставит вопрос так, что ответ на него неизбежно дискредитирует его самого, его поступки. Трудность разрешения этой проблемы удесятеряется для Ставрогина ощущением банкротства — он не смог вынести того, что он считал, быть может, главным в себе, и это тоже подход глубокий, реальный. Такой мучительно пережитый опыт бесконечно более поучителен и впечатляющ, чем способ, которым ставит проблему Иван. Я не сказал бы, что моя симпатия отдана Ставрогину, по причинам, которые я только что объяснил, но я сказал бы, что в литературном смысле Ставрогин мне представляется куда более ярким персонажем, чем Иван Карамазов.

<Вопрос о противопоставлении Достоевского и Толстого.>

— Ваш вопрос — не скажу банальный, но очень распространенный, то есть я хочу сказать, что всегда существует два типа писателей — как в русской литературе, так и у нас: Расин и Корнель. То же самое с параллелью Достоевский и Толстой. Часто случается, что страстные поклонники Достоевского, aficionados, как говорят в Испании, терпеть не могут Толстого, и наоборот. Я знаю больших ценителей «Войны и мира», которые не могут читать, ну, в общем-то, читают, но не любят романы Достоевского. Должен сказать, что мне лично не составляет никакого труда любить их обоих, и думаю, что это из-за солнца. Конечно, я слегка упрощаю, но хочу сказать, что я вырос в стране, да и в среде, где из-за климатических, если хотите, крайностей (ведь палящее солнце — это как обжигающий холодом снег) природные условия определяют воздействие и меру восприятия того или иного явления. Этот факт позволил мне довольно легко проникнуть в мир Достоевского. В то же время, будучи французом, я принадлежу к французской культуре, и я тоже, как уверяют журналисты, картезианец, то есть мне не трудно любить произведение искусства, намного лучше скроенное, скажем, с намного лучшей «композицией», чем у Толстого. Ведь «Война и мир», следует признать, построен бог знает как, и вместе с тем для меня это вершина всех искусств по своей способности делать живыми персонажей. Если вы как раз художник, то, мне кажется, в этом случае легче быть более восприимчивым к такому писателю, как Толстой, который дает нам третье измерение, а именно глубину. Тогда как Достоевский подает персонажей как бы в двух измерениях, заменяя глубину стремительным развитием фабулы.

(Из зала слышен выкрик: «Четыре измерения у Достоевского».)

— Ну вот, видите, у Достоевского, оказывается, четыре измерения... (Смех в зале.)

— По вашему мнению, что наиболее важно у Достоевского <дальше неразборчиво>?

— Это не может быть стиль, поскольку он писал по-русски, а я не знаю русского, но те, кто читают по-русски, мне говорят, что он немного напоминает Бальзака. Тот ведь тоже не писал на изысканно чистом языке, что не мешает ему быть великим романистом. Мне кажется, что это не могут быть и идеи — само слово не вяжется с Достоевским, — но вот темы Достоевского, двусмы­сленность его персонажей, добро вперемешку со злом, проблема нигилизма

в цивилизации и другие проблемы того же рода — это актуальные проблемы. В чем и состоит секрет влияния Достоевского. Плюс та маленькая деталь, которую ничем не объяснить, ничем не заменить и которая сильнее всего убеждает и завоевывает человеческие сердца… Я имею в виду гений творца.

— Абсурд, о котором вы только что говорили <дальше неразборчиво>.

— Вы знаете, эволюция, которую я претерпел в плане ангажированности писателя, о ней было столько разговоров, что они мне в конце концов опротивели. Я читал стольких так называемых ангажированных писателей, которые, когда доходило до дела, сидели дома, и стольких неангажированных, которые, когда нависала угроза, оказывались на передней линии… И я думаю, что стоило бы внести некоторые нюансы в само понятие ангажированности писателя. (Аплодисменты.)

— Назовите четыре-пять произведений, кроме «Бесов» и «Войны и мира», которые повлияли на вас?

— Думаю, что следовало бы назвать «Дон Кихота», — видите, какой я эклектик; нужно было бы сюда отнести«Мысли» Паскаля и добавить те, что в обычном смысле не воздействуют, то есть те, которыми просто восхищаешься, поскольку они шедевр. Я имею в виду, в частности, «Мизантропа». Мольера, разумеется. (Смех в зале.)

— Среди современных писателей, кого вы <предпочитаете>?

— Мадемуазель, я разделяю мнение Поля Валери, который, достигнув преклонных лет, говорил: «В моем возрасте уже смиряешься с шедеврами других». (Смех, аплодисменты.)

— Какой персонаж из «Бесов» мог бы служить примером для молодежи?

— Вопрос, что называется, на засыпку. Ну хорошо, подумаем... Ну нет уж, кто-то мне подсказывает: Тихон! Не знаю, но вы и вправду думаете, что молодежи абсолютно необходимы какие-то примеры? В общем-то они сами должны выбрать для себя любимые образы. Однако что-то должно быть и в «Бесах». Ну так вот, очевидно... нет, не соображу... кто же этот хороший и добрый? Мари, Шатов? Конечно, Шатов! Как же я не подумал о нем! Конечно, это ведь жертва. Видите, какие советы я даю молодежи!

<Вопрос по поводу Шатова.>

— Шатов представляет, вероятно, в большой степени самого Достоевского. Я хочу сказать, что Достоевский сначала был нигилистом, как Петр Верховенский и как люди, окружавшие его в заговоре (вспомните сцену заговора);

и мало-помалу случилось <нрзб>, что именно Шатов от этого пострадал больше всех, как мне кажется. Ибо то, что он должен сказать, по сути относится к природе романа, а не драматургии, и было трудно оставить за ним язык, каким его наделил Достоевский, дать ему изложить свою теорию. Но если вы прочитаете роман, если вы его перечитаете — а я не сомневаюсь, что вы этим займетесь, как только выйдете из театра, — вы увидите, что Достоевский вкладывает в его уста некоторые истины-открытия. Шатов понял определенные вещи и произносит их даже на сцене. Парадокс и ирония в том, что к их пониманию его приводит Ставрогин, который решил однажды развлечься позитивными теориями. Но Шатов многое понял, и в частности что человеку невозможно обрести путь к другим, путь единения, морали и любви, если не верить, во-первых, в Бога (это точка зрения самого Достоевского) и, во-вторых, не верить в свой народ. И с этой точки зрения именно Шатов — не что иное, как рупор Достоевского. По этой причине он мог бы стать крайне скучным персонажем. А он оказался отнюдь не скучным, потому что Достоевский гениально превратил его в жертву, а жертвы, как вы знаете, всегда трогают. Вместе с тем идеи Шатова лежат в основе некоторых положений, которые при взгляде на творчество Достоевского в целом не вызывают особого энтузиазма. Его шовинизм: он не любил ничего, что не Россия; по-моему, это неправильная позиция: нельзя не любить все, что за границами твоей страны, ибо следом остается искать удовлетворения только в своей стране, а когда его и здесь не находишь, не остается больше ничего. Вот что я могу сказать о Шатове.

— Почему по поводу «верить в Бога» вы уточняете, что это слова Достоевского?

— Чтобы быть честным. Не могу же я выдать за свое то, что было сказано Достоевским. Это говорит он, и я совершенно честно оставляю ему возможность это сказать, но уточняю, что эти слова принадлежат ему. В этом смысле

я здесь — его временный рупор. И еще помимо сказанного дело в том, что я не решил эту проблему для самого себя, о чем забыл упомянуть. (Аплодисменты.)

<Вопрос о Степане Трофимовиче.>

— Я в точности следовал за эволюцией этого персонажа в романе. <...> Вначале Достоевский терпеть не может Степана Трофимовича, это очевидно. Ибо что его отвращает более всего? Не столько нигилизм, сколько некий туманный либерализм, создающий условия, при которых нигилизм, выражающий себя на этой арене, может развиваться. Следовательно, он не любил Степана Трофимовича, не любил, насколько можно не любить своего персонажа. Степана Трофимовича он не любил примерно так же, как Тургенева, а это немало. И все-таки — и в этом созидательная сила романного движения, действующая на автора, — если бы он довел до логического конца изначальную трактовку, то Степан Трофимович остался бы нелепым и вовсе не трогательным персонажем. А он ведь в конечном счете крайне трогателен. Он умирает, как Толстой. Толстой умер в 1910 году, Достоевский не мог этого предвидеть, но, в общем, можно испытывать к Степану Трофимовичу подобные чувства, а передать их на сцене было нельзя, потому что этот персонаж умирает в пути, в каком-то далеком деревенском трактире. Переживая боль, изгнанный женщиной, которую любил, потеряв все точки опоры, он остается наедине с одиночеством и народом, повстречавшимся ему на дорогах и окружавшим его в деревнях. И с этим самым что ни на есть простым, самым непосредственным опытом, в этой пустыне сердца его постигает вдруг озарение: он видит, что до сих пор ошибался, что «лгал, даже говоря правду». Я заметил, что в зале, при этих словах, вы смеялись, и так зрители смеются каждый вечер. Все правильно, ведь в творческом замысле Достоевского есть и сатира и юмор. Во всяком случае лично для меня эта фраза — и то, что следует за ней, — что-то вроде «труднее всего жить и не верить в собственную ложь» и т. д. Думаю, что это одно из самых потрясающих открытий, на какие способен человек в конце своей жизни. В итоге мой ответ может быть таким: вначале, выводя на сцену своего персонажа, Достоевский настроен против него, хочет сделать из него карикатуру, но потом он пользуется своим правом писателя, как творец пользуется правами на собственные творения. Он попросту прощает и некоторым образом воскрешает Степана Трофимовича внутри его собственного мира... (Аплодисменты.)

<Вопрос о возможных изменениях в пьесе.>

— Даже если бы были время, желание, много денег и необходимые льготы, я и не подумал бы что-либо в ней менять, я воссоздал бы пьесу в ее первоначальном виде. Но в первом варианте она длилась, кажется, четыре часа двадцать пять минут и было невозможно подвергнуть публику столь тяжкому испытанию... По правде говоря, упрек, который я бы сделал пьесе, которую вы только что посмотрели, следующий: многое из того, что нам представляется важным для персонажей и для самой фабулы, она оставляет в тени. Как и многое другое, что, может быть, не так важно для персонажей и для фабулы, но важно для того, что можно любить и в жизни, и в ее интеллектуальной сфере.

— Одинаково ли важны для вас театральная адаптация и пьеса, написанная вами?

— Кажется, я уже отвечал на этот вопрос. Скажу просто: во-первых, что бы там ни думали, во мне как писателе нет такого самомнения, чтобы считать театральную адаптацию чем-то менее важным, второстепенным, вызывающим сожаление по сравнению с пьесой, написанной мною. И, во-вторых, я обычно с чистой совестью принимаюсь за адаптацию, ибо помнится (себя я не сравниваю с этими образцами), что «Сид» — это, в общем, прекрасная адаптация; «Скупой»Мольера — переработка пьесы драматурга XVI века по имени Пьер Ларивей, который сам ее адаптировал из пьесы одного флорентийского автора XVI века, в свою очередь позаимствовавшего ее у Плавта. Вот так мы получили «Скупого» в нашем театральном репертуаре. Надеюсь, что и наши «Бесы» займут место, например, Ларивея и что потом явится Мольер. (Аплодисменты.)

— Для вас перенос произведения Достоевского на сцену — это ваш личный интерес или нечто программное, некий message?

— Уж точно это никакой не message, об этом я не думал, но, безусловно, присутствует личное удовольствие. То, что часто не учитывают в жизни писателя, — радость творить, удовольствие, получаемое от письма, от адаптации произведений других авторов. Вместе с тем, что бы ни казалось со стороны и что бы об этом ни говорили, как художник я всегда делал только то, что мне нравилось. Так вот, мне очень хотелось переработать для сцены именно «Бесов», мне хотелось увидеть их, так что, конечно, мое желание сыграло большую роль в создании спектакля, который вы только что видели. При этом мне кажется важным, не говоря ни о каком message, чтобы в 1959 году определенные вещи были все же сказаны на французской сцене исходя из двух соображений. Во-первых, пока говорят об одном, не говорят о другом. Во-вторых, то, что говорится, мне кажется важным в связи с проблемами, которые сейчас стоят перед нами, перед нашим обществом и которые окажутся особенно важными для нашего будущего.

1 Беседа со зрителями, преимущественно студентами, после представления «Бесов»в театре «Антуан» (март 1959 года). Запись расшифрована дочерью писателя Катрин Камю с магнитофонной ленты, на которой вопросы из зала не всегда полностью различимы. Текст подготовлен и издан Е. Кушкиным в полном собрании сочинений Камю: Albert Camus. Œuvres complètes. Т. IV. Paris, 2008. P. 540—552.

2 Этот вопрос, по-видимому, касается признаний Ставрогина Лизе («Я никогда ни к кому не испытывал любви» (OC, IV, 496) или Даше («Я никогда, ничего не мог ненавидеть. И я никогда не полюблю» (OC, IV, 511). См. примеч. 1 к статье Е. Кушкина «„Бесы“ на французской сцене» в настоящем номере «Звезды».

«Бесы» на сцене1

«Бесы» — одно из четырех-пяти произведений, которые я ценю выше всех других. Могу сказать, что во многом оно питало и сформировало меня. Во всяком случае, вот уже почти двадцать лет я вижу его героев на сцене. Они не только написаны с драматургическим размахом, сценично их поведение, их вспышки, их поступки — стремительные и повергающие в замешательство. У Достоевского в его романах налицо театральная техника: он продвигает действие диалогами, с указаниями места и движений персонажей. Театральный деятель, будь он актер, режиссер или автор, всегда найдет у него все необходимые ему сведения.

И вот сегодня «Бесы» на сцене. Чтобы поставить их, понадобились годы упорного труда. И все-таки я знаю и отдаю себе отчет в том, что отличает пьесу от этого удивительного романа. Я просто попытался следовать глубинному течению произведения и идти вслед за ним от сатирической комедии к драме и затем к трагедии. Это относится как к тексту пьесы, так и к самому спектаклю, который начинается в реалистическом ключе, чтобы завершиться трагической стилизацией. В остальном в этом огромном мире, стремительном и нелепом, полном неистовства и крайностей, мы пытались не потерять путеводную нить, сплетенную из страдания и нежности, из всего того, что делает мир Достоевского столь близким каждому из нас. Мы знаем теперь, что персонажи Достоевского — это не странные и абсурдные создания. Они похожи на нас, у нас такие же сердца. И если «Бесы» — книга пророческая, то не только потому, что она предвосхищает наш нигилизм, но и потому, что она высвечивает на сцене наши души, мертвые или мятущиеся, не способные любить и страдающие от этого, те души, что хотят и не могут верить, те самые, что сегодня заполняют собой наше общество и наш духовный мир. Сюжетом этого произведения является как убийство Шатова (подсказанное подлинным событием — убийством студента Иванова нигилистом Нечаевым), так и духовная история и смерть Ставрогина, вполне современного героя. Таким образом, это не только один из шедевров мировой литературы, перенесенный сегодня на сцену, но в первую очередь совершенно актуальное произведение.

1Текст напечатан в театральной программе. Апрель 1959.

Последнее интервью1

— Увлекает ли вас как писателя роль властителя дум вашего поколения?

— Простите, но такого рода рассуждения мне кажутся смешными: мне хватает забот в поисках собственного голоса. Я никого никуда не веду: я и сам не знаю или плохо знаю, куда иду. Я не сижу на треножнике подобно Пифии в храме Аполлона, наоборот, ежедневно, как все, я хожу по улицам своего времени.

Я задаю себе те же вопросы, что и мои современники, вот и все. Совершенно естественно, что они находят эти же вопросы в моих книгах, если они их читают. Но ведь зеркало отражает, а не поучает.

— Какие уроки морали вам преподал спорт? 2

— Честное соблюдение правил игры, определенных сообща и свободно принятых.

— Даже если вы и не любите об этом говорить, позвольте задать вопрос о моральных уроках Сопротивления.

— Жанр «воспоминания фронтовика» мне не по душе. Если бы я должен был использовать опыт тех лет, я бы сделал это в художественной форме.

— Чего, по вашему <…> французские критики не замечают в вашем творчестве?

— Не замечают темной стороны, того, что слепо присутствует во мне на уровне инстинктов. Французскую литературную критику интересуют прежде всего идеи. Но, при прочих равных условиях, можно ли изучать, например, Фолкнера, не учитывая роли Юга в его творчестве?

— Даже если вы являетесь противником отождествления автора с его персонажами, ваше алжирское происхождение и ваше собственное представление о человеческом страдании не ставят ли вас в положение «постороннего»?

— По натуре я, конечно, такой. Но усилием воли и мысли я попытался не отстраняться от своего времени.

— Считаете ли вы, что политическая ангажированность не важна для писателя?

— Странно, но я не чувствую себя изолированным от политики. По-моему, одиночки состоят сегодня в тоталитарных партиях. Но ведь можно не быть фанатиком, оставаясь активным членом общества.

— Говорят, что вы не романист, пишущий также и философские эссе, а философ, сочиняющий также и романы. Какая, по вашему мнению, связь между такими эссе как «Миф о Сизифе» или «Человек бунтующий» и вашими художественными произведениями?

— Я пишу в разных жанрах — как раз для того, чтобы избежать их смешения. Я сочинял пьесы, в основе которых язык действия, сочинял эссе, продиктованные разумом, романы о потемках души и тайнах сердца. Эти несхожие между собой книги говорят, по правде, об одном и том же. Ведь они принадлежат одному и тому же автору и вместе составляют как бы одно произведение. Оно часто разочаровывает меня. Так что совершенно искренне я отдаю его на суд критики.

— Вы писали, что «театр — это не игра...». Нельзя ли сказать то же самое о ваших художественных произведениях? Не ограничивает ли такая эстетиче­ская концепция возможности жанра, в котором вы хотите писать?

— Я не очень понимаю вопрос. В каждой из своих книг я следовал разным эстетическим принципам, использовал разные стили. Как художник я очень сильно ограничен своими способностями и своими недостатками, но никогда — эстетическими принципами. Стиль для меня — только средство для достижения единой цели, которую сам я едва понимаю.

— В эссе «Белый негр» (1956) Норман Мейлер пишет, что французскую мысль характеризует склонность к рассудочному постижению бессознательного. Эта отстраненность формулируется как «теология атеизма, <...> полагающая, что в абсурдном мире экзистенциальный абсурд наиболее логичен». Не по этой ли причине вы отдалились от философии экзистенциализма?

— Мейлер прав. Экзистенциализм у нас приводит к теологии без бога и к схо­­ластике, что в конечном счете неизбежно порождает режимы инквизиции.

— Несмотря на ваше несогласие с выводами экзистенциализма, согласны ли вы с его исходными посылками?

— Если они находятся, как я думаю, у Паскаля, Ницше и Кьеркегора или у Шестова, тогда я с ними согласен. Если же выводы эти принадлежат нашим экзистенциалистам, я с ними не согласен, поскольку они противоречат исходным посылкам.

— Что вы скажете по поводу замечания Уолдо Франка3: «Камю четко ставит проблему: человек нуждается в познании откровения, но современный человек больше не может его иметь»?

— Это так, если говорить о том, кого я называю «современным человеком». Но я не уверен, что являюсь таковым.

— Что можно сказать по поводу американского романа в связи с суждениями о нем в «Человеке бунтующем»?

— a) Мне кажется, что американский роман эволюционирует в направлении усложнения. Это понятно: невинность утомляет.

b) Всякий протест по-своему плодотворен. Но бесплодно сводить всего человека к его протесту.

c) Из живущих великим американским творцом остается для меня Фолкнер. Я только что прочел его роман «Притча». Со времен Мелвилла никто у нас не говорил о страдании так, как он.

— Два вопроса о неотвратимой смерти романа: о «новом романе» Натали Саррот, Клода Симона, Алена Роб-Грийе, и о связи их исканий с вашим «Падением».

— Вкус к историям, рассказу, умрет только с самим человеком. Это не мешает искать нестандартную манеру повествования, и романисты, о которых вы говорите, правы, прокладывая новые пути. Лично мне все техники письма интересны, но ни одна не интересует меня сама по себе. Если, к примеру, произведение, которое я хочу написать, того бы требовало, я бы не колеблясь использовал ту или иную технику выражения смысла, о которых вы говорите, а то и обе сразу. Заблуждение современного искусства в том, что оно почти всегда ставит средство над целью, форму над содержанием, технику над сюжетом. Мне очень интересны разные техники в искусстве и если я пытаюсь овладеть ими всеми, это значит лишь, что я хочу пользоваться ими свободно, свести их к инструментарию. Во всяком случае, я не думаю, что в «Падении» наличествуют поиски, о которых вы говорите. Все значительно проще. В этой книге я использовал театральную технику (драматический монолог и имплицитный диалог), с тем чтобы изобразить трагического комедианта. Я приспособил форму к сюжету, вот и все.

— Какое из ваших произведений приносит вам наибольшее удовлетворение?

— Я не перечитываю свои книги. Хочу сделать что-нибудь другое, хочу этого...

— Вы работаете в издательстве «Галлимар» из чувства товарищества или чтобы зарабатывать на жизнь? Эта традиция распространена во Франции, но практически не существует у нас в Америке.

— Я никогда не хотел, чтобы мое материальное положение зависело от моих книг – ради того, чтобы мои книги от него не зависели. Вот почему у меня всегда была вторая работа, и уже шестнадцать лет я состою в редакционном совете издательства и читаю рукописи на предмет их публикации. У «Галлимара» я, впрочем, пользуюсь всей необходимой мне свободой.

Декабрь 1959 г.

1 Derniére interview. OC, II, 1057. Последнее интервью А. Камю, данное в декабре 1959 г. Роберту Дональду Спектору. Robert Donald Spector — профессор университета Long Island (США), литературовед, автор монографии «Камю и Кафка» (1959) и ряда статей о творчестве Камю.

2 Всю свою жизнь Камю страстно любил футбол. В детстве и в юности (до того, как заболел туберкулезом) сам играл, был вратарем в алжирской молодежной команде «Расинг-Университер». «По-правде говоря, — признавался он, — тому немногому, что я знаю о морали, я научился на футбольном поле и на театральной сцене. Они — мои настоящие университеты».

3 Уолдо Франк (Waldo Frank; 1889—1967) — американский журналист и писатель, с которым Камю познакомился во время своего пребывания в Нью-Йорке в 1946 году. «Один из редких замечательных людей, с которыми я встретился здесь», — записал Камю в дневнике (OC, II, 1057).

Публикация и примечания Евгения Кушкина

Перевод Эллы Кушкиной

* Редакция сердечно благодарит Катрин Камю, дочь писателя, за предоставленную возможность осуществить настоящую публикацию..

Опубликовано в журнале:

«Звезда» 2013, №11

В текущем сезоне импорт каштанов в Италии значительно превысит урожайность внутри страны.

По данным фермерской организации Coldiretti, это первый случай в истории продовольственного рынка страны, когда объем иностранных поставок превысит внутреннее производство. Уровень последнего по самым оптимистичным прогнозам может достигнуть лишь 18 млн фунтов, что на 70% меньше, чем сезоном ранее.

Спад объемов производства вызван крайне неблагоприятными погодными условиями и нашествием насекомых-вредителей. Так в Италии продолжает распространяться паразит каштана, завезенный в страну из Китая.

По оценке специалистов Coldiretti, только за первые семь месяцев этого года импортные поставки возросли на 20%, что в два раза больше, чем в 2012-ом, и в три раза больше, чем в 2010 году.

В этом году основные поставки каштанов на итальянский рынок осуществляют импортеры из Испании, Португалии, Турции и Словении.

Россия упростит безвизовый режим для иностранных туристов, но c хитрым условием

Министерство культуры предлагает разрешить безвизовое пребывание на территории России в течение трех суток туристам из 20 стран. Это такие страны как Франция, Германия, Польша, Великобритания и Северная Ирландия, Нидерланды, Швеция, Италия, Испания, Швейцария, Австрия, Бельгия, Финляндия, Греция, Канада, Австралия, Япония, Южная Корея, США и Сингапур.

Но чтобы стать таким счастливчиком зарубежным туристам мало прибывать в один из 11 российских аэропортов. Среди этих аэропортов столичные «Шереметьево», «Домодедово» и «Внуково», а также петербургский «Пулково», аэропорты Калининграда, Хабаровска, Владивостока, Казани, Екатеринбурга, Новосибирска и Сочи.

Но одним из требований, для предоставления безвизового трехсуточного пребывания, является наличие у иностранного туриста авиабилета, причем исключительно российской авиакомпании. Кроме того требуется гостиничная бронь и полис медицинского страхования.

«Основанием для безвизового пребывания пассажира на территории Российской Федерации является наличие у него авиабилета российского перевозчика с подтверждённым временем отправления в пункт государства назначения не позднее 72 часов с момента въезда пассажира на территорию Российской Федерации», - говорится в документе ведомства.

Удивительно, что в документе не прописано законодательно еще то, в какие российские гостиницы требуется бронь, а также через какой именно аэропорт должны въезжать в Россию, желающие ее посетить. Например, через Сочи или Владивосток.

Сейчас данный документ находится на рассмотрении в Государственной думе. Вступить в силу он должен в следующем году.

Напомним, что касательно вопросов виз для приезжающих в Россию туристов из других стран, глава Ростуризма Александр Радькова в свое время отметил, что для развития туризма в Россию и из нее необходимо снижать визовые барьеры. «Виза не может быть мотивацией, это препятствие. И мы должны устранять препятствия», - заявил Радьков на встрече с журналистами в сентябре этого года. После чего он озвучил планы о введении 72-часового безвизового режима для транзитных авиапассажиров.

Армения предпринимает серьезные шаги для снижения риска техногенных и природных катастроф, заявил во вторник заместитель начальника Спасательной службы МЧС Николай Григорян.

«Армения известна своими программами в этой сфере. Наша страна первой в регионе разработала Национальную платформу по снижению рисков катастроф, что дало возможность объединить все силы и ресурсы для достижения поставленной цели»,-сказал Григорян журналистам в ходе рабочего совещания, прошедшего в рамках Первый семинар в рамках Программы действий по предотвращению, готовности и реагированию на техногенные и природные катастрофы в Восточном регионе Евросоюза (PPRD East).

По его словам, именно благодаря достижениям Армении в этой сфере было принято решение о проведении 3-5 ноября в Ереване субрегионального рабочего совещания по управлению рисками катастроф.

«В совещании принимают участие эксперты из Италии, стран ЕС, Белоруссии и Грузии»,- добавил он.

Программа PPRD East, стартовавшая в Армении в 2011 году, охватывает шесть стран - Армению, Грузию, Азербайджан, Украину, Молдову и Белоруссию и осуществляется при финансовой поддержке Евросоюза.

Целью программы является защита населения, окружающей среды, культурного наследия, региональных ресурсов и инфраструктур посредством повышения уровня готовности стран к техногенным и природным катастрофам.

Проект осуществляется по четырем основным направлениям: оценка риска, повышение уровня информированности населения, сотрудничество с целью предотвращения экологических ЧП, а также укрепление потенциала защиты населения государств-участников программы.

Ассоциация собственников недвижимости «Confabitare» предложила оригинальную инициативу в Болонье, городе на севере Италии, которая позволит обеспечить студентов жильем и одновременно противодействовать черному рынку аренды недвижимости.

Инициатива называется «Бабушки и дедушки усыновляют студентов». Ее суть состоит в том, что пенсионеры (одинокие или супружеская пара) бесплатно предоставляют комнату студенту в своем доме. Взамен они получают его компанию и некоторую помощь по хозяйству, походы в магазин за продуктами, в аптеку за лекарствами и выполнение других несложных поручений. Об этом сообщает портал Италия по-русски.

Бесплатное проживание является не редкостью в современном мире. Так, один из отелей в Швеции предложил недавно своим посетителям расплачиваться за ночи, проведенные в своих стенах...собственой картиной. А в Великобритании однажды появилась возможность бесплатно обрести настоящий дом за обещание проведения в нем капитального ремонта.

Представители всех правящих партий в обеих палатах парламента Италии во вторник вечером подтвердили доверие министру юстиции Анне Марии Канчеллиери, отставки которой добивалась оппозиция.

В поддержку главы Минюста высказались представители Демократической партии премьер-министра Энрико Летты, сторонники Сильвио Берлускони из "Народа свободы", а также центристы из "Гражданского выбора". Отставки Канчеллиери требовали представители оппозиционных "Движения 5 звезд" и "Лиги Севера".

Проект резолюции о недоверии Канчеллиери был внесен на обсуждение парламента оппозицией в связи со скандалом, который разразился на днях в местных СМИ после обнародования "прослушек" телефонных переговоров министра.

Стало известно, что Канчеллиери в течение многих лет поддерживала тесные дружеские отношения с семьей известного бизнесмена Сальваторе Лигрести, члены которой были арестованы в июле по делу о масштабных финансовых махинациях в принадлежащей им группе Fonsai. Из "прослушек" следовало, что министр звонила руководителям национальной пенитенциарной системы, обеспокоенная состоянием здоровья дочери Лигрести - Джулии.

Кроме того, она обещала своим друзьям, что сделает все возможное, чтобы облегчить судьбу женщины. В итоге дочь Лигрести была выпущена из тюрьмы под домашний арест, что, по мнению ряда СМИ, стало результатом давления со стороны министра.

Выступая во вторник в Сенате, а затем в Палате депутатов Канчеллиери категорически отвергла все обвинения в свой адрес.

Она заявила, что не использовала служебное положение для освобождения из тюрьмы Джулии Лигрести, и что решение о ее переводе под домашний арест было принято прокуратурой Турина автономно. Свое поведение министр объяснила соображениями исключительно "гуманитарного характера". При этом она подчеркнула, что готова уйти в отставку, если парламент откажет ей в доверии.

Объяснения Канчеллиери в целом удовлетворили парламентариев всех партий правящей коалиции, которые явно не намеревались ставить под вопрос судьбу правительства Летты из-за скандала, разразившегося вокруг главы Минюста. Сергей Старцев.

Столичные власти ввели в эксплуатацию два физкультурно-оздоровительных комплекса (ФОК) на востоке Москвы по адресам: ул. Ткацкая, вл. 26; Измайловский проезд, 75/17.

Как пояснили в Департаменте строительства Москвы, в сентябре был открыт ФОК с бассейном и залом для СДЮШОР № 42 в Южном административном округе (ЮАО) на Ереванской улице, вл. 18-20. Таким образом, все три спорткомплекса, планируемые к вводу в 2013 году, введены в строй.

ФОК на Ткацкой улице имеет три теннисных корта и тренажерный зал для Детско-юношеской спортивной школы Училища олимпийского резерва № 3. Площадь физкультурно-оздоровительного комплекса составляет 4,1 тыс. кв. метров. Объект построен по индивидуальному проекту из быстровозводимых «сэндвич-панелей» и с использованием теплосберегающих витражей. Представители Федерации тенниса России дали высокую оценку качеству выполненных работ, которое соответствует требованиям по строительству спортивных объектов.

ФОК на Измайловском бульваре с залом для бокса представляет собой одноэтажную пристройку к существующему зданию Московского среднего специального училища олимпийского резерва № 1. Площадь ФОКа составляет 940 кв. метров. В училище работают специалисты по 16 видам спорта, в их числе - бокс, дзюдо, футбол, легкая атлетика, греко-римская и вольная борьба, бадминтон, фехтование.

Площадь комплекса на Ереванской улице составляет 5,4 тыс. кв. метров. В здании размещаются: бассейн, два легкоатлетических зала и зал, оснащенный трибунами, где можно проводить соревнования по игровым видам спорта.

В настоящее время ведется строительство специализированного физкультурно-оздоровительного комплекса для людей с ограниченными возможностями, расположенного по адресу: Коломенский проезд, вл. 13 (ЮАО). Площадь двухэтажного объекта составит 5 тыс. кв. метров. Посетители смогут заниматься баскетболом, волейболом, гандболом, мини-футболом, большим и настольным теннисом, плаванием и водным поло. Ввести объект в эксплуатацию планируется в 2015 году.

Информационная служба портала

Канадское подразделение SCM Group объявило компанию Drolet Machinerie (г. Драммондвилл, пр. Квебек, Канада) эксклюзивным дистрибьютором продукции SCM на территории провинции Квебек, об этом пишет портал Woodworking Network.

Drolet Machinerie будет продвигать на местном рынке широкий спектр брендов SCM Group, в первую очередь — различное деревообрабатывающее и шлифовальное оборудование.

SCM Group была основана в 1952 г. в итальянском г. Римини. Компания разрабатывает и производит оборудование для переработки древесины, стекла, камня, пластика, металла и композитных материалов.

Город Иньчуань, столица Нинся-Хуэйского автономного региона, вскоре может приобрести всемирную славу как столица китайского игристого вина.

Наряду с растущим винным рынком Китая, Иньчуань привлек значительные инвестиции в свой винодельческий центр у подножия хребта Хэланьшань. Французский холдинг Moet Hennessy заявил, что будет поставлять в китайские супермаркеты превосходное местное вино уже в следующем году.

Здешний климат характеризуется обилием солнечных дней в году, малым количеством осадков и резкими перепадами температур в течение суток. Регион расположен на северо-востоке страны между уже существующими главными винодельческими хозяйствами Китая, включая Яньтай и Чанли. Виноградники Иньчуани произрастают на наносных почвах, состоящих из пород, вымытых таянием снегов с вершин гор в предгорья и долины. Плодородный слой состоит из песка, сланцев и мелкой гальки.

Через эти места протекает Хуанхэ, образуя множество запруд и озер, поэтому проблем с поливом и ирригацией у фермеров нет.

Ningxia Daylong Winery Co Ltd., дочерняя компания тайландской фирмы Daysun Group со штаб-квартирой в Бангкоке, увеличила размер инвестиций в регион в качестве стратегического шага по расширению своего присутствия на территории Китая.

Фирма уже имеет в собственности 6670 га, на которых растут привитые саженцы из Франции и Италии. Для обеспечения качества виноматериала посадки ограничены: по 3300 лоз на гектар, максимальная урожайность - 7500 кг с гектара.

С момента основания своего первого виноградника в Иньчуани тайская корпорация инвестировала 600 млн. юаней (98 млн. долларов США) в развитие бизнеса в регионе.

"Мы вложим 1 млрд. юаней в наши виноградники в ближайшие 6 лет", заявил Чень Деси, президент Daysun Group, китаец тайского происхождения. "Деньги пойдут на оснащение агролабораторий по улучшению семян, логистическую инфраструктуру, механизмы, защитные лесополосы, новые хозяйства и новый виноградник площадью 6600 га".

Винный погреб Daylong расположен под землей: 5 м высотой и площадью 5,2 км². Здесь хранится свыше 700 дубовых бочек, привезенных из Франции. Каждая бочка стоит от 9 до 20 тысяч юаней.

По технологии семи французских виноделов, виноград давят, ферментируют, разливают в бутылки и хранят вплоть до продажи оптовым покупателям. Для того, чтобы из вина ушла горечь, необходимо выдерживать бутылки в погребе от 10 месяцев до 1,5 лет.

Чень Деси (57 лет) говорит, что качество вина в большей степени зависит от качества самого винограда. Хребет Хэланьшань расположен на 38-ой параллели, как и французская провинция Бордо. Это климатическое преимущество увеличивает конкурентоспособность местной винной продукции.

В винодельческом хозяйстве заняты 860 работников, вино экспортируется в Польшу, Украину и Южную Корею.

Для дальнейшего развития винной промышленности власти Иньчуани планируют построить 10 благоустроенных винных погребов. В этом же году планируется определить место для большой экспериментальной сельскохозяйственной площадки, а также международного музея вина; готовятся соответствующие законодательные акты.

Виноградники занимают 34 тыс. га по всему региону. Всего в Иньчуани зарегистрировано 77 винодельческих компаний, общий объем продукции которых достигает 179 тыс. тонн. Большинство имеют развитые звенья производственной цепи поставок, включая сбраживание, хранение и розлив.

Дополнительные 4 тыс. га будут отведены под виноградники уже в этом году, согласно информации Управления лесного хозяйства Нинся.

Другим обнадеживающим показателем увеличения внутреннего потребления вина в КНР стали объемы продаж в супермаркетах провинциальных городов: впервые здесь продажи китайского вина превысили объемы реализации импортной продукции, как в объеме, так и в стоимостном выражении. Суммарный доход от продаж китайского вина достиг 129 млн. долларов США в городах второго и третьего уровня, согласно данным Ассоциации алкогольных напитков Китая в Пекине.

Юань Хон, управляющий в Yuma Winery Co Ltd, еще одном крупном винодельческом хозяйстве Иньчуани, которое специализируется на производстве каберне совиньон и мерло, говорит, что компания собирается открыть большой шато и гостевой центр в 2014 году, в качестве составной части рекламной кампании фирмы.

"Я начал производить вино в 2005 году. Многие винодельни Китая созданы по образу и подобию французских, однако я не стал слепо копировать чужой опыт. Китайским производителям стоит обратить большее внимание на развитие собственной культуры виноделия, в противном случае их вино всегда будет дешевле, чем импортное, даже если и не уступает по вкусовым качествам.

Чтобы улучшить качество виноматериала, Yuma Winery заключает договоры с местными фермерами на выращивание винограда по собственным технологиям.

"Местные крестьяне стараются продавать нам свой лучший виноград, поскольку цена во многом зависит от содержания сахара: чем слаще виноград, тем больше мы за него платим производителям. Наши закупочные цены выше, чем в среднем по рынку", рассказывает Юань Хон.

С ценами от 300 до 1200 юаней за бутылку, доходы компании от продажи вина достигли 82 млн. юаней в 2012 году, на 13% больше, чем годом ранее. Западные провинции КНР - их главный рынок сбыта.

Основные производители китайского вина, такие как Changyu Pioneer Wine Co Ltd, China Great Wall Wine Co Ltd и Dynasty Fine Wines Group Ltd - все имеют производственные мощности в Иньчуани, чтобы разнообразить ассортимент своей продукции. Четыре хозяйства в этом регионе либо иностранные предприятия, либо компании со смешанным капиталом.

Два месяца назад Moet Hennessy, производственное объединение, принадлежащее французскому холдингу LVMH, объявило об основании первого виноградника, где будет выращиваться виноматериал для изысканного игристого вина. Первая партия напитка поступит в продажу уже в 2014 году.

"Виноградник не только поспособствует укреплению нашей компании на китайском рынке в будущем, но и символизирует наши долгосрочные планы развития винного рынка в Китае", пояснил Кристоф Наварр, исполнительный директор Moet Hennessy.

Марк Бедингем, управляющий в Moet Hennessy в АТР считает, что местное игристое вино будет, в основном, поставляться на внутренний рынок, однако часть пойдет также и на экспорт.

"Винный рынок в КНР бурно развивается", говорит он, "новый виноградник стал важной вехой компании по дальнейшему развитию и укреплению позиций на китайском рынке. Новая линейка напитков ориентирована на аудиторию 25+, которая стремится к обеспеченной жизни".

Всего на мировом рынке игристые вина занимают 0,9-3% общего спроса на алкоголь. Однако 1% китайского рынка, который будет только увеличиваться, это просто огромное число потребителей.

Китай занял 7 место в мире по совокупному потреблению вина в 2013 году, в числе лидеров - США, Франция, Италия и Испания.

Ожидается, что объем потребления вина в Китае вырастет на 32% до 1,3 млрд. бутылок, говорится в отчете Vinexpo, организации, которая проводит алкогольные выставки и ярмарки во Франции.

Источник: China Daily

Александр Кашин

ГОНКУРОВСКУЮ ПРЕМИЮ ПОЛУЧИЛ ПЬЕР ЛЕМЕТР

Самая престижная литературная премия Франции присваивается раз в год за лучший роман на французском языке

Гонкуровскую премию получил Пьер Леметр, о решении Гонкуровской академии сообщила пресс-служба Гонкуровской академии.

Как всегда, жюри из десяти членов академии присудило премию голосованием во время ужина в парижском ресторане "Друан". Академики отметили символической наградой в 10 евро роман Леметра "До встречи наверху" о солдатах Первой мировой войны, вернувшихся с фронта. Несмотря на небольшой денежный приз, репутация премии гарантирует автору крупные тиражи.

Эта премия - самый престижный приз французской литературы. Название она получила по имени братьев Гонкуров, младший из которых завещал Французской литературной академии свое состояние, после чего организацию и присуждаемую ей награду стали называть именем братьев.

Стать лауреатом Гонкуровской премии можно один раз в жизни. Единственным на сегодняшний день исключением является Ромен Гари. Один раз он получил эту награду под своим именем и другой раз - под псевдонимом.

В 2012 году премия досталась Жерому Феррари за книгу "Проповедь о падении Рима". В 2011 ее присудили Алексису Жени за "Французское искусство войны". В 2010 году жюри отдало Гонкуровскую премию Мишелю Уэльбеку за роман "Карта и территория

В прошлом году Миграционное ведомство ввело новые правила облегчающие воссоединение с родственниками для беженцев в Швеции. Однако правила эти охватывают отнюдь не всех, формально, подпадающих под определение статьи по воссоединению. Например, пункт, по которому родственники должны были прожить вместе на родине, по меньшей мере два года, даже если у пары имеются общие дети, все чаще становится камнем преткновения.

Лена Росель/Lena Rösell отвечающая за миграционные вопросы в объединении Социальная миссия в Стокгольме/Sociala Missionen i Stockholm, помогающем иммигрантам в вопросах воссоединения, видит, что дел по этому пункту становится все больше: "Это довольно большая группа. Я сама встречалась с подобными. Есть такие, у которых один или два совместных ребёнка. Но абсолютный рекордсмен, мужчина, проживающий в Италии, он со своей женой в Швеции ждёт уже четвёртого. Проблема должна как-то разрешиться, продолжаться так не может" - говорила Лена Росель в интервью Международной редакции Шведского радио.

Начиная с 1990-х годов, Миграционное ведомство не признает паспорта или другие удостоверения личности из Сомали. Это приводило к тому, что многим родственникам отказывали в воссоединении из-за того, что они не могли подтвердить родственную связь. Для того чтобы разрешить эту ситуацию, было введено правило по которому можно сделать тест ДНК, для доказательства родства. Но и в этом случае, правило двух лет, о котором мы говорили выше, может сыграть негативную роль.

Амина Махмуд живёт с двумя детьми в Сёдертелье под Стокгольмом. Её муж в Эфиопии и, несмотря на доказанное родство с детьми он получает один отказ за другим. Дело в том, что Амина встретилась со своим мужем в Сомали, и, после того как они поженились, паре через семь месяцев пришлось бежать. Амина с детьми попала в Швецию, муж остался в Эфиопии. Здесь то и срабатывает правило двух лет, отношения не устойчивы, говорят чиновники: "Мы хотим, чтобы государство решило эту нашу проблему. Пожалуйста, сделайте так, чтобы наши родственники смогли приезжать, как это было прежде. Ведь нужно видеть действительность такой, какая она есть" - говорила Амина в интервью сомалийской редакции Международного канала шведского радио.

По мнению Лены Росель действующие правила о воссоединении работают для стран со стабильной ситуацией. А не работают для тех, где хаос и неразбериха, связанная с войнами или другими катаклизмами, где у ищущих убежища может не быть действующих документов или они не успевают организовать эти самые устойчивые, по формулировке закона, семейные отношения. По её мнению закон нуждается в дополнениях и исправлениях: "Жить со своей семьёй это право человека, и это неприемлемо, что например сомалийцев, лишают этого права".

Эксперт Миграционного ведомства Тереза Карлбьорн признает, что некоторые группы людей могут столкнуться с подобными проблемами. Но она отмечает, что в законе прописаны именно семейные отношения и он никак не затрагивает национальные особенности. Тем не менее, по её словам, недавно ещё несколько дел о воссоединении, когда пары не жили два года вместе, принял на рассмотрение апелляционный Миграционный суд. И она надеется, что суд изменит существующую практику. Так как сами Миграционные власти с этим ничего поделать не могут: "Существует два способа изменения ситуации: либо Миграционный суд выдаст новый приговор, отличающийся от предыдущих, который станет судебным прецедентом. Другая возможность, если законодатель внесёт поправки в законодательство".

В воскресенье, 3 ноября 2013 года, туристический сезон текущего года на Закинфе завершился последним авиарейсом из международного аэропорта Закинфа с иностранными туристами на борту.С последним вылетом по направлению в Лондон с английскими туристами на борту, отдыхавшими на острове, общее число иностранных туристов, прибывших на Закинф в ходе туристического сезона 2013 года воздушным путем, составило 483.000 человек.

С учетом тысяч других зарубежных туристов, прибывших на остров по морю - из Италии, Центральной Европы и с Балканского полуострова - можно с уверенностью сказать, что Закинф впервые превысил свою рекордную планку в 500.000 туристов.

Винодельческое предприятие Украины – ПАО "Коблево" – завершило глобальную модернизацию производственных мощностей, внедрены передовые технологии европейского и мирового уровня, передает Unipack.Ru

Так, в цехе первичного виноделия установлено самое современное оборудование: линии по переработке винограда Della Toffola, винификаторы Cadalpe Service LTD (Италия) и INOX LTD (Болгария), а также прессы Bucher XPERT 250 INERTIS.

Данные установки позволяют получить виноградное сусло высочайшего качества с максимальным уровнем природных соединений, содержащихся в винограде, сообщили в компании.

Модернизировано и открытое бродильное отделение завода, оснащенное холодильной установкой японской фирмы Daikin – новатора в области технологического охлаждения. Устройство гарантирует беспрерывный контроль температуры брожения вина, что крайне необходимо для формирования утонченного аромата и гармоничного вкуса напитка.

Кроме того, одна из первых в Украине линия холодного стерильного розлива, установленная на предприятии, оборудована установкой стерильной фильтрации Innotec – мирового лидера в области микрофильтрации. Прогрессивная технология холодного розлива обеспечивает сохранение биологической ценности и всех природных свойств вина: аромата, вкуса и цвета.

Транспортная группа FESCO (головная компания - ОАО "Дальневосточное морское пароходство") открыла регулярный контейнерный маршрут из портов восточного побережья США в Санкт-Петербург - FESCO St. Petersburg - North America. Аналитики полагают, что это позволит компании увеличить объем контейнерных перевозок как в экспортном, так и в импортном направлении.

Отправлять грузы планируется из Нью-Йорка, Норфолка и Чарльстона с перевалкой в порту Роттердама один раз в неделю, пишет КоммерсантЪ.. Первый рейс ушел из Нью-Йорка в конце октября.

Благодаря запуску нового маршрута компания планирует увеличить объемы фидерных перевозок европейской линии FESCO ESF (сервис компании, который связывает Санкт-Петербург и другие порты Европы, расположенные в Бельгии, Германии, Италии. - "Ъ") в дополнение к грузопотоку из стран Юго-Восточной Азии. Сервис позволит также диверсифицировать грузовую базу и клиентский портфель FESCO, сообщили в компании.

Из Северной Америки компания планирует перевозить автомобили и запчасти к ним, промышленное оборудование, сельскохозяйственное сырье, продукцию химической промышленности, металлы и металлические изделия. На начальном этапе грузопоток составит в неделю примерно 50 TEU (контейнер длиной 6,1 м, так называемый двадцатифутовый эквивалент).

В FESCO уточнили, что выгрузка в Петербурге, возможно будет происходить в Первом контейнерном терминале, в "Петролеспорте" и в порту Усть-Луга.

В Первом контейнерном терминале подтвердили, что FESCO намерена разгружаться у них. "Конечно, мы рассчитываем, что FESCO будут разгружаться у нас. Дополнительных мощностей для принятия груза не потребуется. Конкретных переговоров с нами не велось, поскольку обычно нас не уведомляют, из какой страны поступают грузы. К части перевалок из Западной Европы, скорее всего, добавится партия из Северной Америки", - сообщил представитель компании.

Транспортная группа FESCO - интермодальный оператор, объединяющий возможности морского, железнодорожного, автомобильного транспорта. Холдингу принадлежат портовые активы во Владивостоке: ОАО "Владивостокский морской торговый порт", ОАО "Владивостокский контейнерный терминал", железнодорожный оператор "Трансгарант", доля в ЗАО "Русская тройка" и часть акций "Трансконтейнера". В сентябре текущего года компания открыла регулярный контейнерный сервис FESCO BlackSeaServiceNorthAmerica из США в Новороссийск и Сочи, который в основном используется для перевозок олимпийских грузов.

Источник, близкий к группе "Сумма" Зиявудина Магомедова, которая вместе с партнерами выкупила контрольный пакет акций FESCO в декабре 2012 года, отметил, что среди российских компаний аналогичный сервис сегодня никто не предлагает. По его словам, грузы в контейнерах FESCO будут прибывать в европейские порты на судах международных перевозчиков, а уже из Европы собственными судами FESCO довозиться до Санкт-Петербурга. При этом на судах международных перевозчиков у FESCO будут долгосрочно гарантированные объемы погрузки.

"Очень перспективно, что компания вышла на данный маршрут, поскольку это позволит им увеличить объем перевозок контейнеров как в экспортном, так и в импортном направлении. Они давно уже перевозят грузы из Китая, в основном специализируются на перевозке грузов на Дальнем Востоке. Полагаю, что к открытию сервиса между США и Санкт-Петербургом компанию могла подтолкнуть жесткая конкуренция с европейскими перевозчиками. Фидерное плечо перевозки из портов Европы позволит компании не использовать услуги посредников: у компании большой контейнерный парк и достаточное количество судов", - говорит директор частной логистической компании на условиях анонимности.

Россияне смогут с легкостью поехать во Францию и Италию

Мы уже писали о том, что представители Италии, в виду Перекрестного Года Туризма Италия – Россия, выступают за упрощение визового режима между странам. Для туристов, собирающихся посетить крупные культурные мероприятия в Италии, визы вскоре вообще будут бесплатными. А французское представительство обещает упростить выдачу виз российским бизнесменам и студентам – об этом заявил Жан-Пьер Шевенман, спецпредставитель французского МИДа по экономическим связям с Россией "Российской газете".

«Лично я считаю, что нужно продвигаться вообще к отмене визового режима между нашими странами. В принципе такой позиции придерживается и наше правительство. Однако этот вопрос находится в компетенции Евросоюза, где есть страны, которые затягивают решение», – сказал Ж-П.Шевенман.

«Российская газета» также напоминает, что в конце ноября в Триесте состоится торжественное открытие Перекрестного Года туризма между Италией и Россией. В связи с этим будет упрощена и выдача виз для россиян в Италию.

«Самые преданные поклонники этой страны смогут получить многократные визы на несколько лет, а для туристов, которые отправятся в Италию, чтобы посетить крупные культурные мероприятия, выбранные оргкомитетом Года туризма, будут предусмотрены бесплатные визы», – поясняет газета.

Посол Италии в России Чезаре Мария Рагальини добавил, что бесплатные визы могут получить не только те, кто задействован в проектах Года туризма, но и туроператоры, журналисты и дети до 12 лет.

«Год туризма – это особенное мероприятие, которое предполагает организацию особых акций. Но поскольку отношения между Россией и Италией весьма особенные, мы что-нибудь обязательно придумаем и после Года туризма», – пообещал изданию Рагальини.