Всего новостей: 4272238, выбрано 37513 за 0.378 с.
Новости. Обзор СМИ Рубрикатор поиска + личные списки
Списков нет
По информации агентства ЧТК в Чехии за янв.-март с.г. реализовано 34 тыс. новых автомобилей, что на 0,2% больше, чем за аналог. период пред.г. Доля автомобилей «Шкода» в общем объеме реализации составляет 46,8%; за ними следуют автомашины французского концерна «Пежо» и итальянского «Фиат». Российских автомобилей «Лада» в ЧР продано 54, что на 17 меньше, чем за первые 3 мес. пред.г.
В Венгрии насчитывается 1289 термальных источников, температура воды в которых превышает 30С°. Вода 270 источников поступает в плавательные бассейны. 139 минеральных источников имеют официально подтвержденные лечебные свойства, на их базе работает 39 водолечебниц. Среднегодовой коэффициент их загруженности составляет 41%.Среди традиционных курортно-бальнеологических центров страны выделяется Будапешт, на территории которого построено 50 купален, в т.ч. более 10 водолечебниц. Бальнеологический курорт Хевиз, находящийся в 160 км. к юго-западу от Будапешта, работает на базе крупнейшего термального озера Европы. В последние годы здесь были построены отели – водолечебницы, где лечатся главным образом больные с заболеваниями суставов и опорно-двигательного аппарата. Термальные источники курортного центра Хайдусобосло (180 км. от Будапешта) дают положительные результаты при лечении больных с заболеванием опорно-двигательного аппарата и нервной системы.
За последние два года государство выделило на развитие курортного туризма 29,3 млрд.фор. (120 млн. евро). На основании тендеров, объявленных на строительство термалышх водолечебниц и оздоровительных центров, субсидии получили 48 фирм, которые, прибавив к субсидиям свои собственные средства в количестве 39,7 млрд. фор., вложили 89 млрд.фор. в строительство 11 новых отелей и модернизацию 13 гостиниц.
С помощью государства расширяется водолечебный комплекс в г.Шарвар (160 км. к западу от Будапешта), где лечатся в основном гинекологические заболевания. Продолжается реконструкция бальнеологического центра в г.Бюккфюрде, специализирующегося на лечении остеопороза. Были выделены средства для реконструкции водолечебницы в г.Тапольце, специализирующейся на заболеваниях нервной системы и лечения переутомления. Продолжается модернизация водолечебницы г. Дюла, где лечат гинеколопгческие заболевания. Реконструируется бальнеологический центр Орошхаза-Дьопарош, специализирующийся на лечении суставов. Ведется работа по расширению и реконструкции и в целом ряде менее крупных водолечебниц.
Развитие уникальных запасов термальных вод Венгрии важно как для отечественного здравоохранения, так и для развития лечебного туризма, После вступления Венгрии в ЕС доходы от лечебного и оздоровительного туризма должны существенно возрасти. Авторы концепции считают, что венгерские бальнеологические центры могли бы принимать больше туристов из Австрии, Германии и Италии за счет сотрудничества с зарубежными страховыми компаниями.
Водолечебница в Хевизе уже заключила соглашение с немецкой фирмой соцстрахования. Потенциальными клиентами являются граждане Франции и Швейцарии, где оздоровительный туризм пользуется растущей популярностью. Авторы концепции указывают, что, благодаря активному строительству новых автомагистралей, в лечебный туризм могут включиться и восточные области страны. Наибольшую конкуренцию венгерским бальнеологическим курортам могут оказать Россия и Польша.
Чешский национальный банк объявил о начале процедуры отзыва лицензии у «Унион банка», недавно прекратившего выплаты по вкладам. План «оздоровления» деятельности банка, представленный владельцем – итальянской компанией Investmart, не удовлетворил ЧНБ и минфин.Активы банка в 13,8 млрд. крон состоят главным образом из неоплаченных кредитов, возвратность которых, как сообщается, весьма сомнительна.
Ожидается, что после объявления официального банкротства банк будет выставлен по продажу через соответствующие торги. Возврат части средств по вкладам, согласно законодательству ЧР, будет осуществлен Фондом страхования вкладов до 21.05.2003г.
В чешском гостиничном секторе отмечается существенное снижение заинтересованности со стороны иностранных туристов. Крупнейшие отели в г.г.Прага и Карловы Вары фиксируют участившиеся отказы туристических фирм от предварительных заявок на размещение туристов из Германии, Саудовской Аравии, Японии, США, Италии и Испании. Традиционный для Чехии сезонный уровень спроса на гостиничные услуги для многих отелей снизился на 30%.В то же время, владельцы ряда отелей, например, карловарского отеля «Бристоль», возлагают надежды на повышение спроса от туристов из России, которые по причине военных действий в Ираке, как ожидается, переориентируются на Чехию вместо Турции и Египта.
19.03.2003г. на пост министра промышленности и торговли ЧР президентом по просьбе председателя правительства был назначен Милан Урбан (44г. Женат. Имеет троих детей. По образованию – горный инженер), до сих пор являвшийся лидером клуба социал-демократов в палате депутатов парламента ЧР. Ранее входил в парламентские комиссии по бюджету и банкам.Увольнение бывшего министра Иржи Руснока связано с разногласиями с частью экономической политики председателя правительства В.Шпидлы, а также с тем, что он в ходе президентских выборов поддержал оппозиционного социал-демократам кандидата В.Клауса. И.Руснок является депутатом парламента ЧР.
Правительство ЧР одобрило разработанную минпромторгом концепцию поддержки экспорта до 2006г. Предполагается увеличение бюджетного финансирования программ и мероприятий по поддержке экспорта (в 2003г. – 1,4 млрд. крон, в 2004г. – 2,6 млрд. крон), усиление содействия развитию малого и среднего предпринимательства (в т.ч. создание информационных служб, помощь предпринимателям по поиску потенциальных иностранных партнеров), предоставление долгосрочных кредитов для финансирования проектов фирм стоимостью до 50 млн.долл. (на эти цели в 2003г. выделено 0,5 млрд. крон; в 2005г. – 1,5 млрд.крон).Ключевым направлением внешнеэкономической политики ЧР остается Евросоюз. В то же время, в качестве приоритетных перспективных направлений для чешского экспорта определены Китай, США, Россия, Италия и Франция. Чехия намерена участвовать в потенциальных, прежде всего касающихся машиностроения, проектах в Индии и Бразилии, а также проявляет заинтересованность в программах оказания экономической помощи Вьетнаму и Югославии.
По данным ЧСУ дефицит внешнеторгового оборота ЧР в янв. с.г. составил 3,8 млрд. крон, что чешскими экспертами рассматривается как положительный фактор, свидетельствующий о сохранении достаточного уровня конкурентоспособности чешской продукции при учете пониженного спроса на западноевропейских рынках. Для сравнения напоминается, что дефицит товарооборота ЧР в дек. 2002г. составлял 18,8 млрд. крон.
По информации Чешской обувной ассоциации производство обуви в ЧР в 2002г. снизилось на 12% и составило 11 млн. пар. Наибольшие убытки понесла обувная фирма Cebo Zlin, ориентированная на американский «фермерский рынок» (на 1 млн. пар меньше), а также фирма Novesta Zlin, экспорт которой упал на 1,5 млн. пар.Согласно таможенной статистики в 2002г. чешский экспорт обуви составил 10,5 млн. пар, а импорт – 46,1 млн. пар, в т.ч. из Китая – 29,4; Италии – 2,9; Вьетнама – 2,5; Польши – 2,2; Словакии – 2,1;Турции – 1,2 млн. пар. Средняя экспортная цена 1 пары китайской обуви составляет 93,3 кроны, турецкой обуви – 31 кроны, а итальянской – 441,4 кроны.
Один из крупнейших в ЧР региональных банков «Унион Банк» г.Острава 21.02.2003г. объявил об ограничении своей деятельности, закрытии филиалов и приостановке выплат по вкладам. Уставный капитал банка составляет 2,444 млрд. крон. 70% акций принадлежат итальянской компании Inversmart.Владельцы банка обратились с просьбой к чешским властям о предоставлении финансовой помощи в 1,5 млрд. крон. Эксперты чешского финансового рынка склоняются к мнению, что, поскольку минфин ЧР уже отказал банку, ЧНБ вполне может отозвать лицензию после проведения соответствующего расследования. В этом случае клиенты банка, численность которых составляет 250 тыс. (при объеме вкладов – 20 млрд. крон), смогут рассчитывать на возврат максимально 792,5 тыс. крон (25 тыс. евро) по каждому вкладу. Согласно чешскому законодательству возврат части средств по вкладам банка-банкрота может начаться через 3 мес. после объявления ЧНБ решения об аннулировании лицензии. Возвратом этих средств занимается специальный Фонд страхования вкладов. Крупные предприятия Остравского края в наст.вр. не являются вкладчиками «Унион Банка».
Глобализация и неравенство: что – причина, что – следствие?
© "Россия в глобальной политике". № 1, Январь - Март 2003
В.Л. Иноземцев – д. э. н., научный руководитель Центра исследований постиндустриального общества, председатель научно-консультативного совета журнала «Россия в глобальной политике», заместитель главного редактора журнала «Свободная мысль–XXI».
Резюме Современное неравенство – результат не столько внешней экспансии западного мира, сколько его внутреннего прогресса. Впервые в истории оно порождается личными усилиями и успехами представителей одной части общества или цивилизации – потому «новое неравенство» нельзя признать несправедливым.
Рассуждения о глобализации стали приметой нашего времени. Этот не вполне четкий термин, появившийся в литературе в начале 1980-х годов, распространился по страницам научных работ и публицистических статей не менее стремительно, чем в свое время «постиндустриальное общество» или эпоха «модернити». Прошедшие двадцать лет дискуссий о глобализации резко поляризовали отношение исследователей к феномену, скрывающемуся за этим словом. Оказалось, что многие фундаментальные проблемы теории глобализации (если можно говорить о наличии таковой) остались нерешенными. Так, например, до сих пор остается вопросом, не представляет ли собой понятие «глобализация» лишь более «политкорректную» версию термина «вестернизация». Следует ли считать феномен глобализации новым явлением международной и социальной жизни? Ведь общественные науки доказывают, что сегодняшние процессы могут рассматриваться, по меньшей мере, как третья волна глобализации, что масштабы взаимодействия крупнейших национальных экономик в конце XIX столетия по большинству параметров были солиднее, чем в канун XXI века. Наконец, вопрос о связи глобализационных процессов и углубления неравенства в мире не только не имеет вразумительного ответа, но и, как я полагаю, даже не сформулирован пока адекватным образом.
Современная глобализация представляется мне процессом преобразования региональных социально-экономических систем, уже достигших высокой степени взаимозависимости, в единую всемирную систему, развивающуюся на базе относительно унифицированных закономерностей. Используя термины, введенные в научный оборот Фернаном Броделем, можно сказать, что глобализация представляет собой превращение ряда обособленных мирохозяйств (l’Economie-monde) в мировую экономику (l’Economie mondiale).
В то же время следует иметь в виду, что сами по себе различия между l’Economie-monde и l’Economie mondiale не слишком очевидны; любое l’Economie-monde потому и выступает в качестве такового, что границы самого мира (monde) представляются совсем не такими, какими они кажутся нам сегодня. Становление Римской империи, проникновение венецианской торговли на Восток и утверждение европейских позиций на американском континенте были для современников не менее «глобальными» процессами, чем опутывание земного шара сетями Интернета. Рассматривая динамику глобализации, необходимо не упускать из виду два важнейших обстоятельства.
Во-первых, каждый из ее этапов – начиная с развития средиземноморской торговли и до наших дней – был непосредственно обусловлен технологическими достижениями и поступательной сменой доминирующих социальных укладов. Каждое из великих технических новшеств – от косого паруса до паровой машины, от электричества до современных информационных технологий – открывало новую страницу в летописи глобализации. Не менее важно и то, что все эти новшества могли реально повлиять на динамику общемировых процессов лишь в том случае, если они оказывались востребованными обществом. Ни для кого не секрет, что вплоть до начала XIX века Китай оставался наиболее могущественной державой, чей хозяйственный потенциал превосходил суммарную экономическую мощь всех стран Европы [1] и где наука достигала невиданных успехов. Между тем специфика социальной структуры стран Востока, которую можно отчасти охарактеризовать как закоснелую, препятствовала их активной экспансии, как политической, так и культурной. Напротив, склонная к постоянной модернизации западная модель социального устройства способствовала беспредельному расширению границ monde, что в конечном счете и превратило европейское l’Economie-monde в l’Economie mondiale.
Во-вторых, процессы глобализации были четко направлены от «центра» – наиболее динамично развивающегося региона мира – к его «периферии». Тем, кто пытается, используя понятие глобализации, завуалировать «вестернизаторский» аспект нынешних социальных процессов, не следует забывать об этом очевидном обстоятельстве. Историческая правда не должна приноситься в жертву политической корректности; говоря словами Дайнеша Д’Сузы, полезно помнить, что «именно Колумб и его корабли пустились в опасный путь и достигли побережья Америки, а не американские индейцы высадились на берегах Европы» [2]. Выдающийся исследователь экономической истории Энгас Мэддисон имеет все основания называть страны, возникшие за пределами Европы и первоначально населенные европейскими колонистами, – США, Канаду, Австралию и Новую Зеландию – «боковыми ветвями Запада» (Western offshoots) [3]. Элементарные подсчеты свидетельствуют, что из 188 стран, в начале 2000 года входивших в ООН, 36 представляли европейский континент, а еще 125 – территории, в то или иное время находившиеся под управлением европейцев [4].
Таким образом, оценивая глобализацию в историческом контексте, можно без преувеличения рассматривать ее как продолжительный процесс установления европейского доминирования над миром. Даже соглашаясь с критикой сегодняшней ее стадии, проходящей «по сценарию Соединенных Штатов», нужно учитывать, что, хотя «сегодня много говорится об “американском мире”, словосочетание “европейский мир” более подходит для описания двух предшествующих mondialisations, поскольку именно Европа рассеяла по всем континентам свои капиталы, свою технику, свои языки и своих жителей» [5].
Рассматривая глобализацию в историческом контексте, нельзя не заметить, что одной из ее особенностей было формирование новой социальной и хозяйственной культуры в отдаленных регионах мира. Этот процесс способствовал, как правило, ускоренному развитию населявших эти регионы народов. Среди современных антиглобалистов распространено мнение, что отсталость большинства стран Третьего мира порождена в первую очередь разрушительными последствиями европейского колониального господства и варварской эксплуатацией европейцами материальных и людских ресурсов целых континентов. На мой взгляд, этот тезис в значительной степени ошибочен.
Колониализм и его последствия остаются сегодня одной из наиболее спорных проблем мировой истории. Что принесла европейская колонизация народам Африки, Латинской Америки и Азии? Безусловно, во многих своих проявлениях она обернулась позором для европейцев. В колониальных войнах гибли массы коренного населения; введенная колонизаторами в практику работорговля привела в XVI–XIX веках к сокращению населения африканского континента на 16 млн человек [6]. В Европу в гигантских объемах экспортировались золото и драгоценные камни, редкие породы дерева, полезные ископаемые и т. д. Но именно колонизаторы положили начало тем отраслям промышленности и сельского хозяйства, которые подчас и сегодня остаются важнейшими для экономики стран «периферии». Разработка алмазов в Африке, металлов в Латинской Америке, даже возделывание чая на Цейлоне и выращивание каучуковых деревьев в Малайзии – все это было бы невозможно без вмешательства европейцев. Накануне Первой мировой войны хозяйственным лидером планеты стали США, объединившие, как известно, бывшие британские, французские и испанские колониальные владения, а Аргентина, также бывшая испанская колония, заняла седьмую строку в списке крупнейших экономик.
История не знает сослагательного наклонения. Поэтому успехи и неудачи одних стран приходится сравнивать с успехами и неудачами других, а не с тем, какими могли бы быть их собственные успехи и неудачи при ином повороте событий. В таком свете современное положение Третьего мира выглядит удручающим. Но многие ужасы этого положения следует поставить «в заслугу» правительствам и народам самих этих стран. Людские потери в колониальных войнах были огромны, но лишь с 1988 по 2001 год в семи основных конфликтах в Африке было убито не менее 6,3 млн человек [7]. Начиная с 1973-го население континента растет быстрее валового национального продукта (ВНП) составляющих его стран; как следствие, уровень жизни и даже ее продолжительность, считавшаяся главным завоеванием постколониальной эпохи, начинают снижаться [8]. При этом потери природных ресурсов несопоставимы с любыми грабежами, на которые были способны колонизаторы.
Мы далеки от того, чтобы рассматривать европейскую колонизацию как благо для народов стран мировой «периферии», но остается фактом, что именно после того как распались европейские колониальные империи, разрыв в благосостоянии граждан «первого» и Третьего мира стал расти особенно быстрыми темпами. Если в начале XIX века средние доходы в расчете на душу населения в развитом мире превосходили показатели стран, ныне относящихся к развивающимся, в 1,5–3 раза, а в середине ХХ – в 7–9 раз, то существующий в наши дни разрыв составляет 50–75 раз [9]. В какой мере новый виток глобализации ускорил данный процесс? Вызвано ли нарастание разрыва обнищанием населения периферийных регионов? Отличается ли современная глобализация от ее предшествующих стадий?
Начавшийся в 60-е годы прошлого века новый этап развития глобализационных процессов не только не опроверг закономерности, обнаруживаемые на более ранних этапах, но и подтвердил их.
Во-первых, современная глобализация со всей очевидностью продемонстрировала, что экономическое развитие «периферии» в еще большей степени, нежели прежде, зависит от хозяйственных потребностей (и возможностей) великих держав. Нуждаясь в сокращении издержек производства и будучи заинтересованы в импорте дешевых качественных товаров, западные предприниматели обратили взоры к периферийным экономикам, способным освоить значительные инвестиции и обеспечить высокую эффективность производства. В результате выявились новые «точки роста», прежде всего в Юго-Восточной Азии, где, однако, темпы роста ВНП всегда оставались ниже темпов роста внешних инвестиций (которые увеличились в 1987–1992 годах в Малайзии в 9 раз, в Таиланде – в 12, а в Индонезии – в 16 раз [10]); большинство технологий импортировалось, а устойчивость экономического развития целиком определялась возможностями экспорта производимой продукции в развитые страны (так, в 1980-е экономический рост Южной Кореи и Тайваня соответственно на 42 % и 74 % был обусловлен закупками их продукции со стороны одних только США [11]; доля экспорта в ВНП составляла в Южной Корее 26,8 %, на Тайване – 42,5, в Малайзии – 78,8, а в Гонконге и Сингапуре – соответственно 117,3 и 132,9 % [12]). Напротив, в странах Африки, расположенных к югу от Сахары, где совокупные инвестиции в 90-е годы не превосходили объема безвозмездной помощи, предоставляемой по линии гуманитарных программ, хозяйственный рост практически остановился.
Во-вторых, как прежде, так и во второй половине ХХ века неучастие той или иной страны в процессе глобализации представляло собой серьезное препятствие для развития. Согласно данным Всемирного банка, 24 развивающиеся страны, в которых отношение объема экспорта к ВНП в 1960–90-х в среднем удвоилось, повысили темпы роста среднедушевого ВНП с 1 до 5 % в год. В то же время, согласно тем же данным, в 30 странах, наименее активно вовлеченных в международное разделение труда, показатель ВНП на душу населения снизился по сравнению с серединой 1970-х [13]. Последние десятилетия продемонстрировали, что даже мощные экономики не способны обеспечить устойчивое развитие, оставаясь обособленными от мирового хозяйства. Доказательством этого тезиса может служить банкротство советской хозяйственной модели, приведшее к тому, что в 1999–2000 годах Россия, занимая 11,47 % площади на карте мира, обладала лишь 1,63 % мирового ВНП и обеспечивала 1,37 % мирового экспорта, представленного в основном сырьевыми товарами. О негативных последствиях обособленности от мирового хозяйства свидетельствует и затяжной экономический кризис в Японии, долгое время отгороженной от остального мира высокими таможенными барьерами. В этой стране вот уже десять лет темпы роста производства балансируют около нулевой отметки, государственный долг приближается к 170 % ВНП, а дефицит бюджета достигает почти 40 % его доходной части.
В-третьих, как и на более ранних этапах, глобализация остается однонаправленным процессом: иллюзорное единение мира определяется усилиями развитых стран, в то время как активность Третьего мира проявляется лишь в том, что известный американский социолог Сейла Бенхабиб удачно назвала «обратной глобализацией» [14], – в банальной миграции населения «периферии» в страны «центра», принимающей угрожающие масштабы. Так, с 1846 по 1924 год из Великобритании, Италии, Австро-Венгрии (до 1918-го), Германии, Португалии, Испании и Швеции эмигрировали не менее 43 млн человек [15]. Ныне же Европа сама становится прибежищем иммигрантов (8–11 % населения Великобритании, Франции, Голландии, Бельгии и Австрии [16]). В США в середине 1990-х наибольшее число иммигрантов прибывало из 10 стран, среди которых не было ни одной европейской и ни одного государства с продолжительной демократической традицией. Интерес к культурным и социальным традициям стран «периферии» сегодня, как и прежде, носит в развитых странах подчеркнуто антропологический характер. Такие традиции не воспринимаются в качестве значимого источника общецивилизационного прогресса [17].
Итак, процессы, называемые глобализацией, на поверку оказываются естественным результатом освоения сначала европейцами, а затем и представителями Western offshoots все новых регионов планеты. По сути, единственной особенностью современного этапа глобализации является то, что границы «периферии», осваиваемой западным миром, простираются в наши дни на весь земной шар. Постоянно расширявшаяся в прошлом «зона интересов» западной цивилизации достигла естественного предела.
В то же время существенно изменились механизмы глобализации. Во-первых, с каждым новым столетием снижалась и продолжает снижаться роль военной силы в обеспечении позиций западных стран в периферийных регионах. Глобализация, носившая первоначально преимущественно политический характер, сейчас охватывает главным образом экономическую и финансовую сферы. Во-вторых, усилия стран Запада по поддержанию своих доминирующих позиций в мире постоянно сокращаются. Эффективность использования западными странами политического и экономического влияния на периферийные регионы сегодня намного выше, чем двести, сто или даже пятьдесят лет тому назад. Затрачивая минимальные усилия, Запад весьма уверенно контролирует ситуацию в масштабе всей планеты.
Однако установление контроля над остальным миром, достигаемое в ходе нынешнего этапа глобализации, не предполагает включения всей «периферии» в состав единой цивилизации, строящейся на западных принципах демократии и экономического либерализма. Как мы уже отмечали, собственно Western offshoots возникли там, где выходцы из Европы не просто серьезно видоизменили те или иные общества, а скорее создали их с нуля, составив абсолютное большинство населения. Ныне подобная перспектива не кажется сколько-нибудь реалистичной. Более того, любой этап глобализации предполагал наличие центра и провинций, метрополии и колоний, экономического ядра и периферии. Единый и унифицированный мир не был, не является и не может быть целью глобализационного процесса, хотя, как это ни парадоксально, именно против этой угрожающей унификации и направлены наиболее пафосные выступления противников глобализации.
Таким образом, глобализация вполне допускает неравенство и даже предполагает разделение мира на «центр» и «периферию». Однако является ли глобализация причиной неравенства? Основывается ли хозяйственное могущество «центра» на эксплуатации «периферии», или же оно обусловлено внутренними закономерностями развития экономик ведущих стран? Этот вопрос оказался своего рода центральной идеологической проблемой нашего времени, ибо тот или иной ответ на него определяет позиции ученого и политика даже более отчетливо, чем тот или иной ответ на пресловутый основной вопрос философии. Так чем же, если не глобализацией, обусловлено то неравенство, современные масштабы которого представляют собой главную угрозу стабильности существующего мирового порядка?
Глубокий анализ проблемы неравенства объективно затрудняется двумя особенностями субъективного восприятия этого феномена. Во-первых, абсолютное большинство исследователей, глубоко убежденных в несправедливости неравенства, как такового, обходят стороной вопрос о том, какое неравенство может считаться несправедливым и почему. Во-вторых, говоря о материальном неравенстве, обществоведы считают самым очевидным его проявлением бедность, и потому борьба с неравенством сплошь и рядом сводится к борьбе с бедностью.
Западная философская традиция считает неравенство чуть ли не противоестественным – идет ли речь о неравенстве моральном, политическом, экономическом или социальном. Само возникновение христианской религии стало в определенной мере реакцией на несовершенство общества, а идея равенства («человек создан Господом одним и единственным для того, чтобы показать, как приятно Ему единство среди множества» [18]) заняла в ней центральное место. Уже в эпоху Средневековья распространились представления о равенстве людей с точки зрения морали, в XVI–XVIII веках с формированием гражданского общества утвердились принципы политического равенства граждан, к концу XIX – началу ХХ столетия относятся первые радикальные шаги, направленные на преодоление экономического неравенства. В наши дни приверженцы идей мультикультурализма утверждают равную ценность различных существующих в современном мире культурных и мировоззренческих традиций.
Хотя на протяжении большей части ХХ века имущественное неравенство в пределах западного мира уверенно сокращалось (с начала 30-х до середины 70-х доля национального богатства, принадлежавшая одному проценту наиболее состоятельных семей, снизилась в США с 30 до 18 %, в Великобритании – с 60 до 29 %, во Франции – с 58 до 24 % и т. д. [19]), в последние 30 лет тенденция сменилась на противоположную во всех без исключения странах Запада. В 1989–1997 годах доходы одного процента граждан США, составляющего самую богатую часть общества, росли в среднем на 10 % ежегодно. В этот же период доходы наименее обеспеченных [20] процентов росли не более чем на 0,1 % в год 20. К 1981-му упомянутый один процент американского населения увеличил свою долю в национальном богатстве до 24 %, к 1984-му – до 30, а к середине 90-х годов – до 39 %, вернув ее к уровню начала ХХ века [21]. Исходя из представлений о ведущей роли Запада в глобализирующейся экономике, я полагаю, что именно эти тенденции нарастания неравенства в развитых странах и являются основной предпосылкой роста неравенства во всемирном масштабе.
Проблема неравномерности распределения богатства ставилась в социологической литературе крайне редко; вплоть до XIX столетия причину этой несправедливости усматривали в принуждении, основанном на силе. В XIX веке сначала Анри Сен-Симон, а затем Карл Маркс показали соответственно, что предприниматели, новый поднимающийся класс, имеют реальное право претендовать на значительную часть общественного продукта и что капиталистическое производство базируется на непривычном для предшествующих эпох принципе эквивалентного обмена. Таким образом, вот уже более ста лет признается, что имущественное неравенство основано на объективных законах общественного развития, а не порождено чьей-то злой волей.
Чем же обусловливается неравенство в ту или иную эпоху? На мой взгляд, ответ на этот вопрос достаточно прост, но выглядит весьма неожиданным.
Неравенство (и в этом сходятся все его исследователи) определяется тем, что одна социальная группа обретает в обществе особые позиции, позволяющие ей перераспределять в свою пользу непропорционально большую часть общественного богатства. Такую возможность открывает перед ней контроль над наиболее редким ресурсом того или иного общества, наиболее редким фактором производства. На ранних этапах социального прогресса важнейшим ресурсом служила военная сила, монополия на нее определяла доминирующий класс общества. Вся история Древнего мира свидетельствует, что контроль над армией обеспечивал все необходимые рычаги управления. В более поздний период, когда прямое принуждение было дополнено некоторыми элементами экономического, важнейшим ресурсом стали земля и другие условия сельскохозяйственного производства, а собственность на землю определяла принадлежность к доминирующему феодальному классу. По мере того как возникала возможность аккумулировать значительные богатства методами, отличными от эксплуатации крестьянства, роль земли как основного фактора производства снижалась – вплоть до того, что претензии ее собственников на государственную власть стали восприниматься как совершенно безосновательные. Буржуазный строй, при котором все элементы общественного богатства стали товаром, предопределил превращение капитала в решающий фактор производства, а владение им – в главную предпосылку социальной поляризации.
Чего же можно было ожидать дальше? Маркс и его последователи заявили, что новым доминирующим классом должны стать пролетарии, но этот вывод радикально противоречил всей логике предшествующего развития. Труд – то единственное, чем владели представители рабочего класса, – никогда не был редким ресурсом в отличие от военной силы, земли или капитала. А поскольку именно редкость ресурса определяла его ценность и ограничивала численность контролировавшей его социальной группы, труд не мог стать новым доминирующим фактором производства.
В то же время гипотеза Маркса была в целом правильна, так как предполагала, что новый основной фактор производства будет заключен в самих людях и в их способностях. Таковым стали знания – способность человека усваивать информацию и применять полученные навыки и умения в различных сферах своей деятельности.
Переход от индустриальной экономики к экономике знаний считается главной чертой той постиндустриальной трансформации, начало которой относится к 70-м годам ХХ века. Масштаб перемен, порожденных этим процессом, долгое время не представлялся достаточно отчетливо. В 70–80-е многие с восторгом говорили, что информационное общество станет самым свободным и демократическим, так как «информация есть наиболее демократичный источник власти» [22] и открывает возможность участия в общественном производстве без существенного накопления первоначального капитала. Однако вскоре стало ясно, что приобретение и потеря знаний, в отличие от иерархических статусов или денежных богатств, – процесс гораздо более длительный и сложный. Хотя информация и становится все более доступной, но она оказывается наименее демократичным фактором производства, ибо доступность отнюдь не то же самое, что обладание. Знания превращаются в одну из наиболее настоятельных потребностей современного общества (доля американцев, поступающих в колледж после окончания школы, выросла с 15 до 62 % только за последние 50 лет [23]), что определяется в том числе и открывающимися в результате их получения экономическими преимуществами. Так, начиная с середины 1980-х годов в США устойчивый рост доходов прослеживался только у высокообразованных групп населения; в 1998 году 96 % наиболее обеспеченных граждан имели высшее образование. Как отмечал Фрэнсис Фукуяма, «существующие в наше время в Соединенных Штатах классовые различия объясняются главным образом разницей в полученном образовании; социальное неравенство возникает в результате неравного доступа к образованию, а необразованность становится вечным спутником граждан второго сорта» [24].
Неравенство доходов, порождаемое в конечном счете неравенством интеллекта и знаний, гораздо труднее осуждать, нежели определяемое любыми иными факторами. По сравнению с прошлыми историческими эпохами углубление неравенства имеет в наши дни качественно иную природу, и едва ли возможно остановить этот процесс. Но если тенденции, прослеживающиеся в западных странах, определяют облик глобализирующегося мира, то логично предположить, что именно информационное неравенство, не имеющее к пресловутой глобализации прямого отношения, и определяет современный раскол мира на «золотой миллиард» и остальное человечество.
Информационная революция в странах Запада, с одной стороны, резко ослабила их заинтересованность в природных и трудовых ресурсах государств «периферии», а с другой – создала ресурс, практически бесплатное тиражирование которого позволяет западным корпорациям получать многомиллиардные прибыли. В последние десятилетия усиливается не «эксплуатация» «центром» «периферии», а его безразличие к ней. Это иллюстрируется тем, что в начале 90-х годов индустриально развитые государства направляли в страны того же уровня развития 76 % общего объема экспорта и импортировали из развивающихся стран товаров и услуг на сумму, не превышавшую 1,2 % своего суммарного ВНП [25]; суммарные инвестиции Соединенных Штатов, европейских стран и Японии друг в друга, а также в быстро развивающиеся индустриальные страны Азии составляли 94 % общемирового объема прямых иностранных инвестиций [26].
Ситуация в странах «периферии» становится все более катастрофической еще и потому, что выработка новых знаний, в отличие от накопления капиталов, не только не боится конкуренции и общения, но и предполагает их. Поэтому если собственники капитала объективно стремятся расширить сферу своего влияния, то носители знаний, напротив, тяготеют к концентрации и консолидации. Если потоки капиталов и сегодня остаются разнонаправленными, то потенциальные создатели знаний мигрируют исключительно из «периферии» к «центру». Процесс социальной поляризации во всемирном масштабе становится поэтому неконтролируемым и необратимым.
Таким образом, современное углубление мирового неравенства не вызывается изменением интенсивности и направленности финансовых и торговых потоков, которые обычно ассоциируются с инструментами глобализации, а сопровождается таковым. Оно представляется результатом не столько внешней экспансии западного мира, сколько его внутреннего прогресса. Впервые в истории неравенство порождается личными усилиями и успехами представителей одной части общества или одной части цивилизации, и потому в соответствии с традиционными представлениями о справедливости «новое неравенство» нельзя признать несправедливым. Возможно, что по мере осознания этого обстоятельства желание реформировать складывающийся мировой порядок будет угасать. В этом контексте мы хотим еще раз подчеркнуть, что глобализация не является причиной роста неравномерности мирового развития, – скорее она как раз не способна стать значимым фактором его преодоления.
Этим и объясняется изменение ориентиров, которые ставят перед собой современные политики и экономисты. Если в 70-е и в начале 80-х сторонники теорий «догоняющего» развития выступали с позиций необходимости сокращения экономического неравенства между «первым» и Третьим миром, то сегодня акцент ставится на искоренение бедности в странах «периферии». Между тем преодоление неравенства и борьба с бедностью – это далеко не одно и то же. Преодоление неравенства предполагает обеспечение условий для самостоятельного развития периферийных стран, сокращение масштабов бедности – увеличение размеров гуманитарной и иных видов помощи. За изменением акцента стоит важнейшая проблема: в современных условиях даже ускоренное развитие отсталых стран не способно обеспечить сокращение мирового неравенства.
Этот тезис нуждается в конкретизации. Речь идет прежде всего о том, что быстрый экономический рост в отдельных регионах, когда бы он ни инициировался, начинается, как правило, в условиях крайне низкого уровня ВНП (около 300 — 400 дол. на душу населения). Так, в Малайзии он составлял не более 300 дол. в начале 50-х годов, в разрушенной войной Корее – около 100 дол. в конце 50-х, на Тайване – 160 дол. в начале 60-х, в Китае, двинувшемся по пути преобразований в 1978 году, – 280 дол., а во Вьетнаме уровень в 220 дол. был достигнут лишь к середине 80-х [27]. Даже если исходить из того, что ВНП на душу населения в успешно развивающихся странах «периферии» достигает сегодня 3–4 тыс. дол., приходится признать, что для реального сокращения имущественного разрыва с гражданами ведущих западных стран, где этот показатель составляет 20–25 тыс. дол., новым индустриальным странам необходимо обеспечить его рост на 15–20 % в год при 2–3-процентном росте в развитых странах. Неудивительно, что итогом блестящих 80-х годов для Таиланда, Малайзии и Индонезии стало нарастание разрыва в показателе роста ВНП на душу населения по сравнению с показателем, рассчитанным для стран «большой семерки». Этот рост составлял соответственно 7, 23 и 34 % [28]. Таким образом, даже если в относительном выражении сокращение неравенства и может иметь место, разрыв в объеме потребляемых благ между гражданами «первого» и Третьего мира будет лишь увеличиваться.
Более того. Перенос акцента с проблемы неравенства на проблему бедности вызван также и тем, что 1990-е – один из наиболее успешных в ХХ веке периодов развития мировой экономики – ознаменовались дальнейшим ростом численности населения, живущего в условиях крайней бедности (менее чем на 1 дол. в день). Несмотря на то, что его доля в совокупном населении планеты снизилась в 1987–1998 годах с 28,3 до 24,0 %, абсолютная численность увеличилась с 1,18 до 1,2 млрд человек. При этом прирост численности населения, живущего за гранью бедности, составил за эти годы в Южной Азии 10,1 %, а в регионах Африки, прилегающих к Сахаре, – 33,9 % [29]. На протяжении второй половины 90-х среднегодовой объем помощи африканским странам, расположенным к югу от Сахары, составлял 18,36 млрд дол., в то время как суммарные иностранные инвестиции в экономику этих государств не превышали 2 млрд дол. в год [30]. Сегодня в США и странах Западной Европы действуют более 8 тысяч неправительственных организаций, деятельность которых целиком связана с реализацией программ содействия повышению уровня жизни в Третьем мире. При этом безвозмездные поставки обеспечивают до 18 % продовольствия и до 60 % лекарственных препаратов, потребляемых в 60 беднейших странах планеты [31]. Подобная практика становится самовоспроизводящейся, и, таким образом, период надежд на «развитие» завершился, а перспективы многих развивающихся стран связаны лишь с благотворительностью западного мира.
Международный аспект проблемы бедности до известной степени воспроизводит ситуацию, имевшую место в самих развитых странах. Возьмем пример самой богатой из них – Соединенных Штатов Америки. В 1959 году 23,2 % американцев находились за чертой бедности, а беспорядки и насилие достигали уровней, не виданных со времен Гражданской войны 1861–1865 годов [32]. Правительство вынуждено было принять беспрецедентную программу увеличения социальных расходов. Так, в период с 1960 по 1975 год суммы прямых денежных трансфертов и пособий малоимущим выросли более чем вдвое, ассигнования на социальное страхование – в 3,5 раза, средства, направляемые на выделение бесплатного питания и медицинских услуг, – в 4 раза [33]. Как следствие, в 1976-м, когда суммарный объем средств, направляемых на реализацию социальных программ, достиг 18,7 % ВНП, доля бедных американцев снизилась более чем вдвое – до 10,5 % населения [34]. Масштабы предпринятого перераспределения средств поражают воображение: только с 1992 по 1996 год доля расходов на субсидирование малоимущих увеличилась в США с 290 до 420 млрд долларов. Данные пособия довели суммарные доходы 20 % наименее обеспеченных американцев до 5,2 % национального дохода, в то время как без их учета соответствующий показатель не превышал бы 0,9 % [35]. При этом сегодня совершенно очевидно, что социальные программы не приводят к росту экономической самостоятельности и социальной активности наименее обеспеченных групп населения, а лишь консервируют сложившуюся ситуацию.
Подводя итоги, мы можем отметить, что, несмотря на очевидные экономические причины, наиболее существенной из которых оказывается развертывание технологической революции, неравенство, как и прежде, воспринимается как сугубо социальная, а чаще даже морально-этическая проблема. Однако (и это следует подчеркнуть) в начале XXI века, в отличие от предшествующих эпох, неравенство порождается принципиально новыми обстоятельствами, которые оказываются общими для всей цивилизации.
Основанием современных форм неравенства является неравное участие отдельных групп населения и отдельных стран в развертывании технологической революции. Нынешняя глобализация не порождает неравенства между «первым» и Третьим миром, а лишь распространяет на весь мир действие тех механизмов, которые вот уже несколько десятилетий обусловливают углубление неравенства в рамках самой западной цивилизации. При этом, если ведущие западные страны, как мы показали выше, имеют в своем распоряжении существенные ресурсы, позволяющие смягчить наиболее вопиющие последствия имущественной поляризации общества, в мировом масштабе соответствующие механизмы отсутствуют, и это приводит к резкому обострению проблемы.
Концепции глобализации, в рамках которых предпринимаются попытки осмыслить современный мир, в основных своих чертах сформировались во второй половине 80-х и в 90-е годы ХХ века. Характеризуя этот период, можно прибегнуть к аналогии с часто используемым историками приемом выделения так называемых «длинных столетий» (the long centuries) [36], границы которых определяются не формальным наступлением нового века, а событиями, отграничивающими его от предшествующего и последующего. При таком подходе началом «длинных 90-х годов» следует назвать вечер 9 ноября 1989-го, когда была разрушена Берлинская стена, а моментом завершения – утро 11 сентября 2001 года, когда рухнули небоскребы в Нью-Йорке. Между этими событиями заключен самый благополучный, а потому и самый наивный период истории ХХ века. Тогда казалось, что глобализация обусловлена экспансией общечеловеческих ценностей, что неравенство является проблемой нравственного прогресса цивилизации, что информационная революция приведет к распространению демократии, а экономическое развитие обретет бескризисный характер.
Сегодня «длинные 90-е» суть достояние истории. И поэтому становятся все более актуальными задача пересмотра многих социологических концепций, казавшихся фундаментальными, отказ от поверхностных объяснений реальности и попытка глубже понять, почему все более глобализирующийся мир был, есть и остается «расколотой цивилизацией».
1 Рассчитано по: Kennedy P. The Rise and Fall of Great Powers. Economic Change and Military Conflict from 1500 to 2000. London: Fontana Press, 1988, p. 190.
2 D’Souza D. What’s So Great About America. Washington (DC): Regnery Publishing Inc., 2002, p. 39.
3 См.: Maddison A. Monitoring the World Economy 1820-1992. Paris: OECD, 1995, pp. 19-21.
4 Abernethy D. B. The Dynamics of Global Dominance. European Overseas Empires, 1415-1980. New Haven (Ct.), London: Yale University Press, 2000, p. 12.
5 Revel J-F. L'obsession anti-amПricaine. Son fonctionnement, ses causes, ses incon-sПquences. Paris: Plon, 2002, р. 80.
6 См.: Braudel F. Civilisation matПrielle, Пconomie et capitalisme, XVe – XVIIIe siПcle, t. 3, рр. 377-378.
7 См.: SIPRI Yearbook 2002: Armaments, Disarmament and International Security. Oxford: Oxford University Press, 2002, pp. 24, 27, 33, 36, 64 и др.
8 См.: Lancaster C. Aid to Africa: So Much to Do, So Little Done. Chicago, London: University of Chicago Press, 1999, p. 19; Human Development Report 2001. New York: United Nations, 2001, p. 169.
9 См.: Сohen D. The Wealth of the World and the Poverty of Nations. Cambridge (Ma.): MIT Press, p. 17.
10 См.: McLeod R. H. and Garnaut R. East Asia in Crisis. From Being a Miracle to Needing One? London, New York: Routledge, 1998, p. 50.
11 См.: Thurow L. Head to Head. The Coming Economic Battle Among Japan, Europe, and America. New York: Warner Books, 1993, p. 62.
12 См.: Goldstein M. The Asian Financial Crisis: Causes, Cures and Systemic Implications. Washington (DC): Institute for International Economics, 1998, p. 27.
13 См.: Globalization, Growth and Poverty. Building an Inclusive World Economy. Washington (DC): The World Bank, 2002, рр. 4-5.
14 См.: Benhabib S. The Claims of Culture. Equality and Diversity in the Global Era. Princeton (NJ), Oxford: Princeton University Press, 2002, р. 182.
15 См.: Nugent W. Crossings. The Great Transatlantic Migrations, 1870-1914, table 8, p. 30; table 9, p. 43.
16 См.: Sassen S. Guests and Aliens. New York: New Press, 1999, table 1, p. 161.
17 См.: Wallerstein I. The End of the World as We Know It. Social Science for the Twenty-First Century. Minneapolis (Mn.), London: University of Minnesota Press, 1999, pр. 171-176.
18 St. Augustinus. De civitate Dei, XII, 21.
19 См.: Pakulski J. and Waters M. The Death of Class. London: Sage Publications, 1996, p. 78.
20 См.: Gephardt R. with Wessel M. An Even Better Place. America in the 21st Century. New York: Public Affairs, 1999, p. 33.
21 См.: Nelson J. I. Post-Industrial Capitalism. Exploring Economic Inequality in America. Thousand Oaks (Ca.), London: Sage Publications, 1995, pp. 8-9.
22 Toffler A. Powershift: Knowledge, Wealth and Violence at the Edge of the 21st Century. New York: Bantam Books, 1991, p. 12.
23 См.: Bell D. Sociological Journeys: Essays 1960-1980. New Brunswick (NJ), London: Transaction Books, 1982, p. 153; Mandel M. J. The High-Risk Society. Peril and Promise in the New Economy. New York: Random House, 1996, p. 43.
24 Fukuyama F. The End of History and the Last Man. London: Penguin, 1992, p. 116.
25 См.: Krugman P. Peddling Prosperity. Economic Sense and Nonsense in the Age of Diminishing Expectations. New York, London: W. W. Norton, 1994, p. 231; George Kenwood, and Alan Lougheed. The Growth of the International Economy 1820-1990. An Introductory Text. London, New York: Routledge, 1992, p. 288; Krugman P. ‘Does Third World Growth Hurt First World Prosperity?’ in Kenichi Ohmae (ed.). The Evolving Global Economy: Making Sense of the New World Order. Boston: Harvard Business School Press, 1995, p. 117.
26 См.: Heilbroner R. and Milberg W. The Making of Economic Society. 10th ed. Upper Saddle River (NJ): Prentice Hall, 1998, p. 159.
27 См.: Mahathir bin Mohammad. The Way Forward. London: Weidenfeld & Nicolson, 1998, p. 19; Yergin D. and Stanislaw J. The Commanding Heights. New York: Simon & Schuster, 1998, p. 169; Robinson R. and Goodman D. S. G. (eds.). The New Rich in Asia. London, New York: Routledge, 1996, p. 207; Murray G. Vietnam: Dawn of a New Market. New York: St. Martin's Press, 1997, p. 2.
28 См.: Рalat R. A. (ed.) Pacific-Asia and the Future of the World System. Westport (Ct.): Avon, 1993, pp. 77-78.
29 Рассчитано по: World Development Report 2000/2001. Attacking Poverty. Washington (DC): World Bank, 2001, table 1.1, р. 23.
30 Рассчитано по: Lancaster C. Aid to Africa. So Much to Do, So Little Done. Chicago, London: Univ. of Chicago Press, 1999, table 5, p. 70.
31 См.: Gardner G. ‘Food Aid Falls Sharply’ in Brown L. R., Renner M., Flavin Ch. (eds.). Vital Signs. The Environmental Trends that are Shaping Our Future 1997-1998. London: Earthscan Publications Ltd., 1997, p. 110.
32 См.: Lind M. The Next American Nation. The New Nationalism and the Fourth American Revolution. New York: Free Press, 1995, p. 111.
33 См.: Burtless G. ‘Public Spending on the Poor: Historical Trends and Economic Limits’ in Seldon Danziger. Sandefur G., and Weinberg D. (eds.). Confronting Poverty: Prescription for Change. Cambridge (Ma.): Harvard Univ. Press, 1994, pp. 57, 63-64.
34 См.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? The New Political Economy of Welfare. Cambridge: Polity Press, 1995, p. 128; Jencks Ch. ‘Is the American Underclass Growing?’ in Jencks Ch., Peterson P. E. (eds.) The Urban Underclass. Washington (DC): Brookings Institution, 1991, p. 34; Madrick J. The End of Affluence. The Causes and Consequences of America’s Economic Dilemma. New York: Random House, 1995, p. 152.
35 См.: Fischer C. S., Hout M., Jankowski M. S., Lucas S., Swidler A. and Voss K. Inequality by Design. Cracking the Bell Curve Myth. Princeton (NJ): Princeton Univ. Press, 1996, p. 132; Luttwak E. Turbo-Capitalism. Winners and Losers in the Global Economy. London: Weidenfeld & Nicolson, 1998, pp. 86-87.
36 См., напр.: Briggs A. and Snowman D. (eds.). Fins de SiПcle: How Centuries End 1400-2000. New Haven (Ct.), London: Yale Univ. Press, 1996; Arrighi G. The Long Twentieth Century. London: Verso, 1994, и др.
США. Евросоюз. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 19 февраля 2003 > № 2911858
Владислав Иноземцев
Международная безопасность в эпоху глобализации
© "Россия в глобальной политике". № 1, Январь - Март 2003
И.С. Иванов – министр иностранных дел Российской Федерации.
Резюме Надежды начала 1990-х годов на решительный рывок к новой, более безопасной системе мироустройства пока не оправдались. От того, какой путь обеспечения своей безопасности изберет международное сообщество в условиях глобализации, будет зависеть облик нашей планеты в грядущие десятилетия.
Уже более десятилетия прошло с тех пор, как человечество освободилось от пресса идеологической, политической и военной конфронтации времен холодной войны. Сообщество государств далеко отошло от смертельной пропасти ядерной войны, у края которой оно стояло сорок лет назад, в дни Карибского кризиса.
Вместе с тем приходится признать, что надежды на решительный рывок к новой, более безопасной системе мироустройства, столь большие в начале 1990-х годов, пока не оправдались. На смену угрозе тотального ядерного уничтожения цивилизации пришли новые опасности и вызовы. Это – терроризм и сепаратизм, национальный, религиозный и другие формы экстремизма, наркоторговля и организованная преступность, региональные конфликты и угроза распространения оружия массового уничтожения (ОМУ), финансово-экономические кризисы, экологические катастрофы и эпидемии. Все эти проблемы существовали и раньше, но в эпоху глобализации, когда мир стал намного более взаимосвязанным и взаимозависимым, они стали быстро приобретать универсальный характер, реально угрожая региональной, а нередко и международной безопасности и стабильности. Одновременно – и это следует подчеркнуть особо – они в гораздо большей степени затрагивают повседневную жизнь миллиардов людей. Доказательство тому – волна беспрецедентных по масштабам и жестокости террористических актов, прокатившаяся от Нью-Йорка до острова Бали и Москвы.
Почему же создание новой системы международной безопасности, жизненно важной не только для государств, но и для их граждан, идет столь медленно и трудно? Каковы главные факторы, определяющие динамику и существо новых опасностей и вызовов, с которыми сталкивается человечество в начале XXI века? А главное – что должно предпринять мировое сообщество для того, чтобы действительно надежно защитить себя от этой новой волны угроз?
Cвет и тени глобального мира
Все более влиятельным «архитектором» новой повестки дня международной безопасности становится глобализация. Она оказывает противоречивое воздействие на эволюцию отношений государств в этой ключевой сфере.
С одной стороны, глобализация содействует ускоренному развитию производительных сил, научно-техническому прогрессу, все более интенсивному общению государств и народов. Таким образом она объективно способствует созданию человечеством ресурсной базы и интеллектуального потенциала для обеспечения международной безопасности на качественно новом уровне. Рост взаимозависимости стран и народов во всех сферах бытия помогает и формированию новых политических подходов, нацеленных на создание демократических многосторонних механизмов управления международной системой, а значит, и надежного решения проблем безопасности.
И в то же время процессы глобализации, в основном развивающиеся стихийно, без коллективного направляющего воздействия мирового сообщества, усугубляют целый ряд застарелых проблем международной безопасности, порождают новые риски и вызовы.
Резко повышается роль внешних факторов в развитии государств. При этом из-за различий в финансово-экономической мощи взаимозависимость между странами приобретает все более асимметричный характер. Если узкая группа ведущих индустриальных государств играет в основном роль субъектов глобализации, то огромное большинство остальных превращается в ее объекты, «дрейфующие» на волнах финансово-экономической конъюнктуры. В результате усугубляется неравномерность социально-экономического развития мира. Очевидно расслоение мировой экономики на «зоны роста» и «зоны застоя». Так, в 1998 году на десять ведущих государств-получателей иностранных инвестиций приходилось 70 % их общего объема, а для стран с низким уровнем развития этот показатель составлял менее 7 %. Если в 1960 году доходы богатейших 20 % населения мира в 30 раз превышали доходы 20 % беднейших, то к 2002-му этот разрыв увеличился еще в три раза. В настоящее время доход половины населения Земли меньше двух долларов в день. Около миллиарда человек не имеет работы, а среди работающих почти 89 % лишены социальных гарантий.
Нарастающая неравномерность развития различных стран и регионов способствует усугублению неустойчивости мирового экономического роста, накоплению кризисного потенциала в международной финансовой и торгово-экономической системе. Как отмечают авторитетные западные специалисты, пока мировому сообществу не удалось решить коренные проблемы в этой сфере: создать надежные страховочные механизмы для предотвращения, локализации или тушения финансовых кризисов, преодолеть «раздробленность институциональной архитектуры международной экономической системы, которая, по сути, делает невозможным решение проблемы взаимозависимости эффективным и последовательным путем».
Замедление темпов мирового экономического роста в последние годы привело и к торможению темпов глобализационных процессов. Потоки инвестиций, товаров, ресурсов, научных инноваций «локализуются» в узком кругу наиболее развитых стран. Это уменьшает и без того скромные экономические выгоды, которые получала от глобализации большая часть человечества. В то же время социальные, культурные, морально-психологические последствия глобализации уже приобрели собственную инерцию и все глубже воздействуют на многие страны и общества. Происходит массированный «экспорт» негативных последствий глобализации в Третий мир. Так же, как эпидемия ударяет прежде всего по ослабленным людям, слабейшие члены мирового сообщества несут больший ущерб от роста негативных последствий глобализации, чем страны, защищенные своей финансово-экономической мощью. Таким образом, спад динамики глобализации ведет к тому, что разрывы в темпах и направленности социально-экономического развития целых регионов мира не только не сокращаются, но и увеличиваются.
Закономерным результатом такой «модели» глобализации является усугубление ее негативных социальных и политических последствий для большей части человечества. Рост ксенофобии на одном, относительно благополучном, «полюсе» человеческого общества сопровождается радикализацией требований более справедливого мироустройства на другом, бедствующем. Возрождается – уже на новой основе – тенденция к глубокой идеологизации международных отношений, казалось бы отошедшая в прошлое вместе с холодной войной.
Усиливая взаимозависимость государств в сфере безопасности и экономики, глобализация ведет к глубоким изменениям приоритетов их курса на мировой арене, заставляет по-новому взглянуть на арсенал внешнеполитических средств, способствует быстрым изменениям повестки дня мировой политики.
Меняется содержание понятия «мощь государства». При сохранении значительной роли военно-силового компонента на первый план все больше выдвигаются экономические, финансовые, интеллектуальные и информационные ресурсы влияния на партнеров и оппонентов.
Факторы, облегчающие или, напротив, затрудняющие доступ государств к благам глобализации, все активнее включаются в арсенал стратегий обеспечения национальной безопасности. Глобализация и манипулирование ее ходом все чаще используются в качестве орудия политического давления. На эту особенность нынешнего этапа развития международных отношений указывается в подготовленном в ООН докладе «Влияние глобализации на социальное развитие». В документе, в частности, отмечается, что «обеспокоенность по поводу глобализации отчасти объясняется тем, что на национальную политику того или иного государства все чаще сильное влияние оказывает политика, проводимая за его пределами». Инструменты такого воздействия многообразны. Это и «инвестиционно-кредитная дипломатия», использующая острую потребность большинства стран мира в зарубежных капиталовложениях и займах. И информационная дипломатия, нацеленная на доминирование в глобальном информационном пространстве. И «политическая инженерия» – комбинированное использование экономических, информационных и военно-политических рычагов для «конструирования» нужных «партнеров» – правительств, готовых принять навязываемые им извне условия решения международных и внутренних проблем.
В целом процесс формирования новой системы международных отношений после окончания холодной войны приобрел затяжной и во многом неуправляемый характер. Создалась ситуация, несущая в себе большой кризисный потенциал и одновременно мало приспособленная к предотвращению и урегулированию глобальных проблем безопасности на коллективной основе. Отсутствие эффективных механизмов координации действий и учета интересов широкого круга государств может быть использовано как повод или оправдание тезиса о том, что обзаведение оружием массового уничтожения, пусть даже в ограниченном количестве, становится чуть ли не единственным способом гарантировать свою безопасность в нестабильном и труднопредсказуемом мире. Опасность положения состоит в том, что, если не предпринять срочных мер, угрозы международному миру и безопасности могут разрастись до таких масштабов, когда мировое сообщество будет не в состоянии не только справиться с ними, но и удержать ситуацию под контролем.
Угрозы старые и новые
Каковы наиболее острые проблемы международной безопасности на нынешнем этапе развития глобализации? Насколько эффективны усилия мирового сообщества по их решению?
Международный терроризм вырастает в стратегическую угрозу безопасности человечества. Грозным симптомом этой болезни стали чудовищные по жестокости и количеству жертв теракты, прокатившиеся по миру в последние месяцы.
Террористы различных мастей непрерывно меняют методы, средства и тактику борьбы, отыскивают новые цели для своих действий. Население крупнейших мегаполисов планеты и стратегически важные морские перевозки энергоресурсов, компьютерные системы жизнеобеспечения современного государства, транспортная, туристическая, банковская инфраструктура мира – это далеко не полный перечень целей уже состоявшихся и возможных в будущем атак. Главное же – лидеры экстремистских группировок все активнее стремятся посеять рознь, играя на застарелых стереотипах насчет «плохих» и «хороших» террористов. Они дестабилизируют обстановку в отдельных странах через разжигание религиозной и национальной вражды и сепаратизма, ищут – и порой находят – слабые звенья в глобальной цепи – правительства, которые по причине внутренней слабости или из-за близоруких внешнеполитических расчетов склонны заигрывать с международным терроризмом.
Реагируя на брошенный террористами вызов, мировое сообщество смогло сплотиться, чтобы сообща противостоять этой новой глобальной угрозе. Впервые со времен Второй мировой войны создано столь широкое объединение государств – антитеррористическая коалиция, которая уже продемонстрировала свою эффективность в Афганистане, где был нанесен мощный удар по логову международного терроризма. Принципиально важно, что координирующую роль в этих усилиях играет Организация Объединенных Наций.
Набирают силу региональные механизмы антитеррористического взаимодействия, в том числе в рамках Содружества Независимых Государств и Шанхайской организации сотрудничества, призванные поставить серьезный заслон распространению терроризма в Центральной Азии. Важный потенциал противодействия террору заложен в новом качестве партнерства России со странами НАТО и Евросоюзом. Общая задача мирового сообщества – сохранить и развить обретенный опыт взаимодействия в рамках коалиции, избегая таких односторонних действий, которые могли бы ее подорвать.
Именно ООН призвана и дальше гарантировать, чтобы усилия в борьбе с новыми угрозами и вызовами опирались на прочную основу международного права.
Защита прав и свобод своих граждан – обязанность любого государства. Право на жизнь – главное из них. Но именно жизни простого человека угрожают террористы. Мировое сообщество обязано обеспечить гражданам право на надежную защиту от терроризма.
Решение данной задачи возможно, если под эгидой ООН удастся выработать действенный кодекс защиты прав человека от терроризма, направленный на:
– предупреждение и пресечение актов терроризма;
– противодействие финансированию терроризма;
– уголовное преследование лиц, совершивших акты терроризма или иным образом причастных к ним;
– обеспечение неотвратимой ответственности и наказания таких лиц;
– предоставление помощи лицам, пострадавшим от терроризма, в том числе путем финансового содействия, их социально-психологической реабилитации и реинтеграции в общество;
– эффективное международное сотрудничество для достижения перечисленных целей.
В условиях глобализации новое звучание приобретают многие «классические» проблемы международной безопасности.
Устойчивость и надежность формирующейся международной системы XXI века напрямую зависят от поддержания и укрепления стратегической стабильности. В условиях глобализации роль этого фактора не только не уменьшается, но и, напротив, по многим параметрам возрастает.
С одной стороны, поддержание стабильных партнерских отношений между ядерными державами, недопущение возрождения гонки стратегических вооружений приобретают особое значение для укрепления атмосферы взаимного доверия и предсказуемости на мировой арене – ключевых предпосылок развития широкого международного экономического сотрудничества, основы процесса глобализации. В то же время ускорение научно-технического развития, стимулируемое глобализационными процессами, объективно формирует предпосылки для создания все более мощных систем оружия. Реализация этих возможностей обернулась бы для человечества возобновлением гонки самых разрушительных видов оружия, отвлечением все более значительных средств на непроизводительные цели. Разрастание стратегических арсеналов, весьма вероятно, спровоцировало бы новый раунд распространения оружия массового уничтожения и средств его доставки. Излишне говорить, какие последствия будет иметь эта «цепная реакция» для обстановки во многих районах мира и для перспектив международной безопасности в целом.
В этой связи особое значение – причем не только с военной, но и с политической точки зрения – имел Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов, подписанный президентами России и США в ходе их встречи в Москве в мае 2002 года. Принципиально важно, что в данном документе подтверждена объективно существующая взаимосвязь между стратегическими наступательными и оборонительными вооружениями. Таким образом, этот договор призван существенно восполнить правовой вакуум в сфере стратегической стабильности, образовавшийся в результате одностороннего выхода США из Договора по ПРО. Московский договор, заключенный в пакете с другими документами по стратегическим вопросам отношений России и США, нацелен на закрепление новых взаимоотношений между обеими странами, радикально изменившихся со времен холодной войны. Он обеспечивает необходимый уровень контроля, транспарентности и предсказуемости в развитии крупнейших стратегических арсеналов планеты, что исключительно важно для поддержания атмосферы доверия на глобальном уровне.
В то же время в сфере стратегической стабильности остается немало нерешенных вопросов, часть из которых, увы, усложняется вследствие односторонних действий Вашингтона. Речь идет в первую очередь о планах создания национальной системы противоракетной обороны США. Они способны спровоцировать ответные шаги со стороны ряда ядерных держав, вызвать «региональную» гонку ракетных и противоракетных вооружений.
Гораздо большую, чем прежде, остроту приобретает в условиях глобализации проблема нераспространения оружия массового уничтожения. Сама опасность попадания ядерных, химических, биологических вооружений или их компонентов в руки террористических или экстремистских группировок многократно повышает разрушительный потенциал международного терроризма. Отсюда – особая важность наращивания усилий по укреплению режимов нераспространения оружия массового уничтожения и средств его доставки.
При этом создание новых режимов в области нераспространения ОМУ и контроля над вооружениями отнюдь не означает отказа от действующих режимов и соглашений. Они – общий защитный механизм всех государств мира, причем весьма надежный и проверенный временем. Неоправданное разрушение ключевых элементов международно-правовой структуры нераспространения способно усугубить военно-стратегическую ситуацию в мире, подорвать глобальную безопасность.
Напротив, первоочередная задача сейчас – добиться «универсализации» важнейших договоров о нераспространении ядерного оружия и о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний. В ракетной сфере необходимо развертывание устойчивого переговорного процесса, нацеленного на заключение международной договоренности о глобальном режиме нераспространения ракет и ракетных технологий.
Неотъемлемая часть процесса нераспространения – предотвращение вывода оружия в космическое пространство. Назрела необходимость разработки всеобъемлющей договоренности, цель которой – сохранить космос в качестве зоны, свободной от оружия любого рода.
Еще одна извечная угроза международному миру, по-новому раскрывающаяся в условиях глобализации, – региональные и глобальные конфликты. Болезненная реакция значительной части общества в развивающихся странах на перекосы глобализационных процессов сказывается на динамике многих конфликтов. Подъем политического и религиозного экстремизма во многих «горячих точках» многократно затрудняет поиск компромиссов, ожесточает всех участников конфронтации, способствует формированию своего рода пояса нестабильности от Косово до Индонезии.
Мировое сообщество смогло в последние годы добиться прогресса в восстановлении мира и согласия в отдельных регионах мира. В первую очередь следует указать на ощутимое продвижение, достигнутое при весомом участии ООН в постталибском обустройстве Афганистана, а также на принятие Советом Безопасности ООН важнейших практических решений в поддержку всеобъемлющего урегулирования на Ближнем Востоке, на преодоление кризисов в ряде стран Африки.
И все же до радикального снижения числа и интенсивности вооруженных конфликтов пока далеко. Прежде всего это относится к ситуациям на Ближнем Востоке и вокруг Ирака. Этот комплекс связанных между собой конфликтов все явственнее превращается в невралгический центр не только глобальной безопасности, но и глобальной экономики – и из-за дестабилизирующего воздействия на международный рынок энергоносителей, и из-за негативного влияния на мировую экономическую конъюнктуру в целом. Перевод обоих конфликтов из сферы силовой конфронтации в плоскость политических переговоров на основе международного права – насущная задача укрепления уже не только региональной, но и глобальной безопасности.
Во все времена и по всему миру терроризм и экстремизм пытались искать себе оправдание в сохраняющейся социально-экономической нестабильности и бедности. Признавая наличие этих серьезных проблем, следует самым решительным образом подчеркнуть, что терроризму нет и не будет никаких оправданий. Вместе с тем построение устойчивой и справедливой мировой финансово-экономической структуры, несомненно, помогло бы в борьбе со многими опасными вызовами человечеству. В ходе недавней серии крупных международных форумов – Международной конференции по финансированию развития в Монтеррее, Всемирного продовольственного саммита в Риме, Всемирного саммита по устойчивому развитию в Йоханнесбурге — были приняты решения, призванные подрубить корни наиболее угрожающим диспропорциям в мире. Дело теперь за реализацией достигнутых договоренностей.
Не менее масштабные задачи стоят перед мировым сообществом в области охраны окружающей среды. Стихийные бедствия, обрушившиеся летом 2002 года на многие регионы нашей планеты, еще раз наглядно подтвердили, что решение экологических проблем нельзя откладывать, иначе под угрозой окажется само выживание грядущих поколений. И в сфере экологии будущее за многосторонними шагами, исключающими эгоизм отдельных государств. Скоординировать международные усилия в этой области призвана инициатива президента России о проведении в Москве осенью 2003-го Всемирной конференции по изменению климата.
Подытоживая этот краткий анализ современных угроз и вызовов международной безопасности, можно сказать: человеческое общество заметно активизировало поиск новых, более эффективных ответов на проблемы, которые глобализация ставит перед ним в сфере безопасности. Однако усилия эти пока во многом разрозненны, не сведены в единый комплекс мер, не покрывают весь спектр угроз и рисков. Что следует предпринять в этих условиях?
Солидарный ответ на угрозы и вызовы
В принципиальном плане возможны два пути решения проблем безопасности в эпоху глобализации.
Первый – путь односторонних действий. Сторонники такого выбора отражают, как правило, мнения, бытующие в ведущих государствах Запада. Суть их рассуждений: масштаб проблем, рождаемых глобализацией, таков, что даже совокупных ресурсов развитых стран недостаточно для их решения. А раз так, то целесообразнее «выплывать в одиночку», создавая с помощью протекционистских мер и односторонних, часто силовых, решений некие «островки экономической и политической стабильности».
Как представляется, подобный вариант ответа на вызовы современности неприемлем ни по этическим, ни по чисто прагматическим соображениям. Соблазн односторонних действий для получения максимальных выгод от глобализации и для защиты от ее негативных последствий провоцирует рост соперничества, пренебрежение международным правом и многосторонними институтами. Такой путь может дать краткосрочную выгоду, но ущерб будет долгосрочным: возрастет опасность расшатывания основ международного правопорядка, падения управляемости развития мировой политики, «расползания» гонки вооружений.
Другой путь – коллективный поиск решения двух взаимосвязанных задач. Первая, неотложная – обезопасить себя от множащихся угроз и рисков политического, экономического, криминально-террористического характера. Вторая, на длительную перспективу – разработка стратегии управления глобализацией, с тем чтобы расширить ее позитивное воздействие на все народы, а не только на ограниченный круг «избранных».
Ключ к поиску эффективных решений проблем безопасности видится в создании Глобальной системы противодействия современным угрозам и вызовам. Такая система должна быть предназначена для решения реальных проблем в сфере безопасности, отвечать жизненным интересам каждого государства, обеспечивать международную стабильность и устойчивое развитие на длительную перспективу.
Для эффективного функционирования подобной системы необходим общепризнанный координирующий центр, способный сплотить вокруг себя мировое сообщество. Такой центр уже есть – Организация Объединенных Наций с ее уникальной легитимностью, универсальностью и опытом.
Сегодня можно констатировать, что процесс формирования Глобальной системы начался, и начался успешно. Ее прообразом и одновременно важной несущей конструкцией является международная антитеррористическая коалиция, сеть механизмов и соглашений, созданных ее участниками. Опыт создания и функционирования данной коалиции позволяет сформулировать ключевые параметры системы сотрудничества, которая призвана обезопасить человечество от гораздо более широкого спектра вызовов и рисков.
Совершенно очевидно, что создаваемая система должна быть:
– глобальной, так как современные вызовы представляют собой планетарную опасность, и ответы на них необходимо давать на общемировом уровне;
– всеобъемлющей по охвату, так как каждая из современных угроз несет в себе колоссальный разрушительный потенциал, поэтому все эти проблемы без исключений должны находиться в сфере деятельности системы;
– обеспечивающей принятие комплексных решений, так как между новыми угрозами и вызовами зачастую имеется прямая взаимосвязь;
– универсальной по составу участников, поскольку современные угрозы направлены против безопасности и благополучия всех членов мирового сообщества в целом и каждого в отдельности.
Наконец, создаваемая система должна стать эталоном международной законности, так как ее сила – в опоре на принципы и нормы международного права, прежде всего Устава ООН.
Опыт, накопленный при решении первой, неотложной задачи, даст возможность надежно решить вторую, перспективную: разработать международную стратегию управления глобализацией.
Президент России В.В. Путин определил суть российского подхода к проблеме создания такой стратегии в приветствии участникам международной конференции «Форум–2000», проходившей в сентябре 2000 года в Нью-Йорке. Российский лидер подчеркнул: «На рубеже веков человечество нуждается в серьезном осмыслении мощных глобальных тенденций, проявляющихся в экономике, в сфере культуры и информации. Будущее за теми, кто научится управлять этими процессами, заставит их работать на благо людей. Мы должны позаботиться о том, чтобы глобализация стала социально ориентированной, чтобы народы мира в равной мере могли пользоваться плодами научно-технического и интеллектуального прогресса».
Общей целью такой стратегии должно быть придание глобализации социально ответственного характера, обеспечение всем народам доступа к ее преимуществам. Человечеству вполне под силу создать или укрепить механизмы, способные поддерживать стратегическую стабильность, предотвращать крупные региональные конфликты, ограничивать перерастание обычных колебаний финансовой и экономической конъюнктуры в катастрофические кризисы, предсказывать возможные «шоки», быстро мобилизовывать ресурсы для ликвидации их последствий.
Принципиально важно заложить в основу такой стратегии морально-этические принципы, разделяемые всеми членами мирового сообщества, и в первую очередь идею социальной солидарности человечества. Сам процесс выработки такой стратегии должен носить широкопредставительный, коллективный характер, учитывать подходы и позиции как отдельных государств, так и ведущих региональных объединений при главенствующей роли Организации Объединенных Наций.
Без преувеличения можно сказать: от того, какой путь обеспечения своей безопасности изберет мировое сообщество в условиях глобализации, будет зависеть облик нашей планеты в грядущие десятилетия. Надеюсь, что императив солидарных действий перед лицом общих опасностей возобладает над рефлексом «спасения в одиночку» и человечество сделает выбор в пользу демократического многополюсного миропорядка, гарантирующего поступательное развитие и равную безопасность для всех государств.
Россия. ООН > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2003 > № 2911809
Игорь Иванов
Чешская фирма Montservis Praha стала победителем конкурса, проводимого НАТО и США, по установке газовой распределительной сети на итальянском военном аэродроме Авиан, а также по строительству коммуникационного канала для американского войскового подразделения. Стоимость контракта – 5,8 млн.долл. Подобный заказ от НАТО на работы вне границ ЧР впервые получила чешская фирма со времени членства в Североатлантическом альянсе. Единственной чешской фирмой, получившей контракт от НАТО еще до вступления в эту организацию, была ATS Telcom Praha, выигравшая тендер по аренде телекоммуникационных сетей (контракт на 30 млн.долл.).По мнению чешских обозревателей предоставление заказа НАТО чешской фирме должно способствовать активизации других, прежде всего, строительных фирм ЧР. Дополнительным положительным фактором является намерение НАТО инвестировать несколько млрд. крон в модернизацию военных аэродромов в г.г.Намести на Ославе и Часлав. Также на территории Чехии планируется размещение радарной станции и склада ГСМ для Североатлантического альянса.
Со ссылкой на руководителя государственного агентства по поддержке прямых иностранных инвестиций «ЧехИнвест» Мартина Яна сообщается, что в ближайшее время функции агентства будут существенно расширены. Минпромторгом Чехии рассматривается возможность присоединения к «ЧехИнвесту» Агентства по развитию предпринимательства, с 1992г. занимающегося господдержкой малых и средних предприятий. Также одной из новых функций «ЧехИнвеста» станет подготовка и реализация проектов, финансируемых по линии структурных фондов ЕС. В числе главных новых задач агентства – повышение конкурентоспособности Чехии в целом и ее предпринимательских структур.Среди ближайших целей «ЧехИнвеста» – привлечение инвестиций, а также продолжение традиционной направленности по поиску инвесторов в автомобильной и электротехнической промышленности. Основное внимание планируется уделять не только на Германии и Австрии, но и на Франции и Италии, где сосредоточено наибольшее количество развитых малых и средних фирм и предприятий.
За 10-летний период деятельности с участием «ЧехИнвеста» было реализовано 219 проектов и привлечено 6,8 млрд.долл. прямых иностранных инвестиций. На разной степени разработки находятся 63.367 проектов. В 2001г. агентством привлечено 2,2 млрд.долл., в 2002г. – 1,041 млрд. долл. (по 64 проектам создано 12.525 новых рабочих мест).
Штат агентства состоит из 63 сотрудников. Бюджет в 2002г. составлял 165 млн. крон. Агентство создано и финансируется минпромторгом Чехии.
По информации агентства «ЧехИнвест» итальянская компания IVG Colbachini начала строительство нового предприятия по производству промышленных резиновых шлангов в промзоне Крнов-Червены Двур. Объем инвестиций составит 300 млн. крон (10 млн.долл.). Количество создаваемых новых рабочих мест составит 200 в течение 2 лет. Объем госдотаций для развития инфраструктуры вышеуказанной промзоны составит 18 млн. крон.Итальянский инвестор рассчитывает, что после пуска предприятия в эксплуатацию ему будут предоставлены налоговые льготы в 150 млн. крон. Стоимость 1 кв.м. земли в промзоне для инвестора составляет 180 крон (менее 6 долл.).
Нашли ошибку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter