Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Костин: депозиты — самый надежный инструмент, который циклические колебания рынка не затронут

Банкир также прокомментировал недавний бунт Wildberries против Visa и Mastercard и сказал, что ВТБ остается банком, не претендуя на звание цифровой компании

Президент — председатель правления ВТБ Андрей Костин дал интервью Business FM на полях Восточного экономического форума. С ним беседовал Михаил Сафонов.

Давайте начнем непосредственно с форума. В этом году в два раза меньше участников, меньше компаний, сделок, вообще всего меньше. Тем не менее: какая повестка у ВТБ в этот раз на ВЭФ?

Андрей Костин: У нас достаточно большой интерес к Дальнему Востоку. Мы любим этот регион, стараемся развивать здесь проекты. И в этом году мы подписываем целый ряд важных соглашений здесь на базе проектного финансирования по финансированию целого ряда здесь новых проектов. У нас развивается дальневосточная ипотека. Мы в ближайшее время огласим, что фактически предоставляем дальневосточную ипотеку под 0%. То есть мы не имеем по закону ноль, это будет 0,1% и плюс дотация, которая от государства. То есть люди, которые берут здесь ипотеку, могут фактически не платить проценты и брать ипотеку без процентных платежей. Надо поднимать Дальний Восток, и государство много сейчас делает для этого, в частности, президент. Мы здесь для того, чтобы принимать активное участие в этой работе.

Кстати, прозвучала накануне форума идея о том, чтобы сделать из Владивостока город-миллионник, мол, давайте присоединим Артем, назовем все это Спутник. Как вам? Опрошенные нами жители в ответ посмеялись.

Андрей Костин: Я думаю, что Владивосток обязательно будет миллионником, не знаю, за счет органического роста либо за счет чего-то еще. Это, конечно, наши ворота восточные в нашу страну, и огромный потенциал здесь есть, мне кажется. Безумные красоты. Но это не только Владивосток, это Камчатка, где руководитель местного заповедника, которому мы оказываем большое содействие, оказываем спонсорскую помощь, написал, что в этом году много рыбы, поэтому медведи сытые, они ведут себя очень хорошо и очень много играют, поэтому хорошо было бы на них посмотреть, но я, к сожалению, не долечу туда в этот раз. Это абсолютно уникальный регион и по своей природе, и по своим людям, и по своему потенциалу, возможности, конечно, взаимоотношения с внешним миром, с азиатскими странами — Япония, Китай, Корея. Я думаю, что здесь большие перспективы с учетом того, что мы тоже в значительной степени сегодня смотрим на развитие отношений с нашими азиатскими партнерами, это большие проекты, планы. И строить, конечно, тоже надо, большое строительство развивать: квартиры, дома, люди должны жить достойно здесь, все возможности для этого есть.

Кажется, что за два года появилось побольше домов.

Андрей Костин: Да, денежный спрос есть, и строят сегодня и местные компании, и уже московские компании, тот же ПИК на Дальнем Востоке начинает активно работать. Мы сами участвуем в строительстве социальной инфраструктуры, в рамках государственно-частного партнерства планируем строительство пяти больниц в Магаданской области, так что процессы идут, я думаю, и будут идти дальше.

И медведи сытые. Давайте вернемся к форуму. Я проглядел программу и заметил, что, может быть, не половина, но очень значительная доля посвящена экологии. С одной стороны, сейчас стали все очень много говорить и, понятно, предчувствуют, что скоро Европа введет углеродный налог и надо к этому готовиться. А с другой стороны — есть мнение, что традиционные энергоносители еще очень долго не уйдут из нашей жизни, десятилетиями они еще как минимум будут присутствовать, даже если все будет «зеленое». У нас теперь все «зеленеет». Вы на чьей стороне?

Андрей Костин: Я думаю, что мы, конечно, должны участвовать и в международных усилиях по нашей экологии, по сохранению климата и многих других вещей. И я знаю, что настрой президента и правительства очень серьезный на этот счет. Мы все столкнулись сейчас с пандемией и поняли, насколько опасны в мировом масштабе такого рода вещи. Поэтому даже экологическая трагедия в одной стране обязательно отразится на всех, тут и парниковые выбросы, конечно, тоже важны, но все-таки нам нужно учитывать и специфику нашей экономики, интересы нашей экономики и двигаться по тем направлениям, которые нам наиболее важны на сегодня. И, конечно, наша экономика, имеющая значительный углеводородный потенциал, должна трансформироваться прежде всего внутри углеводородов. Понятно, что газ является наиболее экологически чистым по сравнению с углем и так далее — это первое. Во-вторых, конечно, мы [если мы даже возьмем] угольную промышленность — что, сегодня оставить безработными сотни тысяч?

Весь Кузбасс?

Андрей Костин: Кузбасс мы, конечно, не можем [оставить], да и нет такой необходимости на самом деле. Другое дело, что надо внедрять новые методы, более экологически чистое производство, вкладываться в защиту окружающей среды — все это понятно. Поэтому я бы сказал так: да, экология выходит сегодня на первый план и в мире. Но все-таки в Европе другая ситуация, Европа — это высокоразвитая часть нашей планеты с очень большим количеством населения, плотностью населения и с развитой экономикой. Безусловно, для них эта проблема, может быть, более актуальна, чем для России с ее огромными пространствами, вот даже здесь. Мы сами знаем, на Дальнем Востоке уникальная природа, ее надо сохранять, но с точки зрения тех же самых парниковых выбросов я не думаю, что эта проблема, допустим, для Дальнего Востока столь актуальна, сколько проблема утилизации мусора или проблема каких-то выбросов, которые могут танкеры иметь или так далее, все это тоже присутствует. Поэтому, да, экологией надо заниматься, да, есть государственная [программа] на этот счет, но нам нужно исходить из собственных интересов, прежде всего нацеленных на те сферы, которые для нас важны [в первую очередь]. И второе — мы должны поэтапно трансформировать наш энергетический сектор и так далее к новым условиям. Понятно, что мировой спрос на энергетический уголь будет падать, все равно никуда мы от этого не денемся. Но у нас есть и чистая [энергия], Россия сегодня лидер в производстве гидроэнергетики либо атомной энергетики.

Надо доказать еще, что она чистая, ведь в Европе не все в это верят.

Андрей Костин: Ну да, для этого нужен диалог. А знаете, как он идет? «А какие леса сколько [CO2] поглощают?» Тоже нужно отстаивать свои интересы, потому что у России огромное лесное пространство, и надо его правильно учитывать с точки зрения влияния на парниковые выбросы. Поэтому я все-таки считаю, что каждая компания сегодня должна уделять этому большое внимание, хотя понятно, что банки — более экологически чистые компании, мы тоже говорим об углеродной составляющей и так далее. Что касается каких-то специальных инструментов, я думаю, что мы [выстроим] диалог с правительством. Безусловно, если мы хотим, чтобы экологические какие-то производства или трансформация осуществлялась по более дешевым кредитным средствам, тут нужна и государственная субсидия. Сами по себе финансовые институты не станут сбрасывать ставку в два раза. Мы до конца года примем собственную программу по деятельности банка о том, как добиться нейтральности, и в целом у нас есть планы инвестиций и финансирования ряда производств, таких как электромобили, электросуда. У нас есть предприятие в Петербурге, которое производит речные суда по очень высоким стандартам. Мы знаем, что московское правительство будет закупать их, чтобы заместить речной флот. Все это можно приветствовать. Хотя в России есть и свои проблемы. У нас проблема утилизации мусора очень острая, она, мне кажется, не менее для нас острая, чем, может быть, даже парниковая или любая другая.

Недаром ни о чем не могут договориться по поводу мусорной реформы.

Андрей Костин: Да, но вот мы организовали сейчас совместное предприятие с «Интер РАО», с Санкт-Петербургом и Ленинградской областью, чтобы стать оператором в этой области. Не совсем наша тема, но город и область просили помочь. Мы готовы давать инвестиции, потому что не хотим жить в замусоренном мире, нам нужно каким-то образом очищать планету. Мы активно работаем в Арктике, там тоже свои экологические проблемы, поэтому я думаю, что поворот какой-то произошел в умах, но важно не допускать здесь недобросовестной конкуренции и политиканства. Здесь тоже [могут] под предлогом экологии закрыть конкурентов своих, ограничить их в доступе и заработать. Мы смотрели, если мы сегодня внедрим все тарифные требования и прочие требования Евросоюза, у нас вся электроэнергетика по существу станет убыточной, предприятия должны будут закрыться, такое тоже невозможно.

Давайте перейдем к еще более глобальным вещам. Обсудим ситуацию с ФРС. Пандемия показала: когда начинают вливать дешевые деньги на рынки — триллионы, десятки триллионов, — все начинает безумно дорожать. Это потом транслируется на наши в том числе магазины и на наши кошельки. Вам как кажется, пришло время сдуваться этим пузырям, по крайней мере, чтобы больше не дорожало?

Андрей Костин: Я думаю, что этот процесс не будет резким. Можно сначала ожидать сокращения выкупа активов ФРС, а только потом уже — повышения ставки. Думаю, что это будет происходить постепенно. Тоже большие дебаты идут, потому что, мне кажется, со времени кризиса 2007-2008 годов западная экономика базировалась на очень серьезных мерах именно поддержки и мягкой кредитно-денежной политике, которая обеспечивала дешевые деньги. Я считаю, что это во многом негативно даже для финансового сектора. В Европе большой кризис в банковской сфере до сих пор не преодолен, мне кажется, потому что ставки отрицательные и это плохо сказывается на менталитете — для инвестора, для человека, который деньги хранит. Ты должен принести в банк и доплатить, чтобы эти деньги лежали. Это тоже уже искаженная картина. Поэтому я думаю, что ситуация будет потихоньку меняться. Безусловно, произойдет коррекция рынка в определенной степени. Я думаю, что могут пострадать в том числе и сегодня, на мой взгляд, явно переоцененные цифровые компании, потому что они очень быстро росли на базе пандемии.

1000%.

Андрей Костин: Да, они не очень отражают [ситуацию] для инвестора. Если входите в какую-то инвестицию, вы ожидаете возврата ваших денег, но эти деньги при таких мультипликаторах по существу вернутся очень нескоро, вряд ли даже жизни хватит иногда. Но расчет на дальнейший рост, спекулятивный, завтра они будут стоить еще дороже, причем вот торгуют биткоином, почему он должен стоить дороже, никто не понимает, но кто-то попал в тренд, кто-то наоборот. В акциях сегодня не так, но во многих компаниях мы видим, конечно, огромный рост цены без того, чтобы он был подтвержден. Вы правы, там, может быть, прибыль вырастает на 30%, а стоимость в 30 раз, такое, конечно, не вполне нормальное положение. Рано или поздно этот пузырь начнет корректироваться, особенно если начнется ужесточение денежно-кредитной политики, прежде всего Соединенных Штатов. Я думаю, все-таки процесс этот понимают, поэтому он будет достаточно плавный.

А с другой стороны, если вдруг начнется новая волна, то снова начнут гасить пожары, заливать их этими деньгами, и мы снова придем к тому, на чем мы, собственно, сейчас и стоим.

Андрей Костин: Это да, но все-таки, смотрите, экономики стали открываться, притом что передвижение людей, некоторые отрасли, такие как авиационное сообщение, туризм, сильно страдают, но даже здесь какие-то подвижки есть, и вы видите, ряд стран на лето стали открывать и русским туристам сейчас, но пока очень-очень медленно, неполноценно, но неслучайно был отскок в этом году, экономический рост и в России, и в других странах, и в Китае, и в США. Китай вообще закрытый для движения людей, даже сами китайцы не могут никуда выехать, потому что там драконовские методы по карантину. Но экономика растет, и товарооборот и так далее возвращается. Поэтому такого же сильного удара по экономике, как он был, не будет, если, конечно, что-то не случится, какой-то новый вирус или какая-то модификация его грохнет так, что придется опять уходить, хотя до сих пор многие страны имеют локдауны, но производства начинают восстанавливаться.

Следующий вопрос — нынешние ставки. Центробанк после того, как у нас была исторически самая низкая ставка, начал ужесточать свою политику, выросли ставки по депозитам. На ваш взгляд, каковы дальнейшие действия нашего ЦБ, есть ли шанс, что мы снова вернемся к такой низкой ставке, какой она еще совсем была недавно?

Андрей Костин: Не раньше 2023 года. Мы ожидаем даже возможного повышения до конца года. Наши аналитики считают, что, возможно, до 7% в дальнейшем стабилизация на уровне 6-7%, потом, возможно, с 2023 года начнется снижение. Конечно, это будет зависеть от того, какая будет картина с инфляцией. Безусловно, Центральный банк вынужден корректировать то, что произошло не в силу нашей собственной экономики. А то, что вы говорили, дешевые мировые деньги, они привели к серьезному росту цен на мировые товары, в том числе российского экспорта. И сейчас правительство принимает меры достаточно жесткого характера по введению специальных тарифов, фактически барьеров на экспорт, чтобы эти цены дальше не росли. Но тем не менее Центральный банк, именно отвечая на эти угрозы и рост цен, и рост инфляции прежде всего, вынужден был пойти на эту меру, которая, конечно же, негативно скажется на темпах роста кредитования, а в конечном итоге и на темпах роста экономики. Но здесь ничего не поделаешь, этот инструмент понятен, он используется во многих странах. Хотя на сегодня инфляция в 6% копеечная для тех, кто например, помнит 1992 год. Поэтому я думаю, что в пределах 5-7% все-таки это не наносит такой серьезный ущерб экономике, но, конечно, надо ее поддержать и потенциально снизить.

Ну да, людям главное, чтобы продукты не дорожали дальше. Тем более, увы, инфляция у каждого личная.

Андрей Костин: Это правда. Хотя есть и сторонники другой теории, она тоже имеет право на жизнь: если дорожают товары первой необходимости, то, может быть, есть смысл прежде всего посмотреть на адресную помощь людям с низкими доходами, потому что для них это большую роль играет, чем для людей с доходами более высокими, для которых даже подорожание хлеба или «борщевого набора» не столь существенно. Это тоже надо учитывать, потому что, вводя экспортные пошлины, мы подрубаем возможности наших экспортеров завоевывать рынки, все-таки рынки международные тоже дорого стоят, и надо это учитывать. Но пока я думаю, ситуация не критичная, доходы и прибыли российских компаний-экспортеров — металлы и прочее — выросли существенно в этом году. Пока меры адекватные, разумные, я не думаю, что мы какую-то такую создали ситуацию, при которой бы создали проблему для наших экспортеров.

Насчет упомянутых депозитов: вы заметили, люди начали возвращаться к ним? Потому что был же тренд на фондовый рынок.

Андрей Костин: Я думаю, что, по крайней мере, [есть] отток. Последнюю статистику еще не видел, но действительно люди стали меньше снимать депозитов в пользу брокерских услуг. В целом сегодня картина хорошая, депозиты растут. Во-первых, у нас серьезное доверие к банковскому сектору, за последние годы многое было сделано для того, чтобы государственная поддержка была, в том числе по проблемным банкам. Поэтому я думаю, что депозит при таких уровнях ставок будет востребован. И я вообще рекомендовал бы людям, которые не очень хорошо разбираются в финансовых инструментах, либо пользоваться консультантами, либо вкладывать в депозиты, все-таки это самый спокойный, надежный инструмент, который уже никакие циклические колебания не затронут.

Я думаю, что та масса, не вся, конечно, которая пошла на фондовый рынок, все-таки доверилась профессиональным брокерам.

Андрей Костин: Безусловно, но даже любой профессиональный брокер, если качнется экономическая спираль в другую сторону, ничего не сделает. Поэтому сейчас, да, пока заработки хорошие, и российский фондовый рынок рос хорошо сейчас, и рубль у нас сегодня достаточно стабильный и даже подрос относительно максимальных значений. Поэтому вложения в рублях даже в том числе сегодня являются достаточно привлекательными. Поэтому я думаю, что перспективы неплохие, даже невзирая на то, что были введены налоги, все равно все это достаточно привлекательные инструменты.

Мы сейчас о классическом банковском финансовом бизнесе говорили, а еще есть экосистемы. Я помню, президент не так уж давно дал банкирам сигнал, что экосистема — хорошо, но банк должен все-таки оставаться банком. А не так давно ЦБ предложил меры по регулированию экосистем, и банкиры выступили, в общем-то, против. Ваше мнение по поводу действий ЦБ? Понятно, что надо, наверное, регулировать.

Андрей Костин: Я абсолютно согласен с президентом в каком плане? Мы всегда заявляли, что остаемся банком, не претендуем на звание цифровой компании ни в коей мере, хотя это выгодно сейчас. Но мы свою нишу ищем именно в том, что мы будем финансовыми партнерами в рамках экосистемы. Но экосистемы — это естественный процесс, он все равно, я думаю, пойдет. Мы пытаемся выстроить его на базе наших партнерств с крупнейшими лидерами тех или иных отраслей, мы не считаем, что нужно все только в свою копилку делать. Нам кажется, во-первых, это сложно — обеспечить лидерство во многих областях, ну и, во-вторых, незачем. Нас только что смущает, когда мы говорим о развитии конкуренции, о борьбе с недобросовестными [игроками] и, кстати, о защите российских экосистем от внешних, потому что мы имеем дело с очень мощными западными конкурентами в этой сфере, а этот рынок становится международным очень легко, потому что цифровые системы не надо везти откуда-то, добывать что-то. Но в той форме, в которой это появилось, оно, во-первых, ограничивает любые инвестиции. В том числе, допустим, банк, когда мы делаем проектное финансирование, часто либо кредитует какие-то не связанные с экосистемами отрасли, нередко для укрепления своих позиций может стать акционером на какую-то долю той или иной компании. У нас таких примеров много, мы строим и дороги, и мосты, и сейчас становимся акционерами Первого канала даже. Мы считаем, это хорошо. Они ведь тоже попадут, к сожалению, под эту категорию, хотя мы не планировали строить там экосистем никаких, поэтому ЦБ говорит: а как понимать разницу? Я думаю, что мы здесь должны поискать какой-то компромисс, что относится к экосистеме, что не относится. Если мы вычленим эти инвестиции, я уверен, что у подавляющего большинства банков вложения в экосистемы не столь значительные, да и сегодня доходы, как правило, это затратные операции, но они составляют какие-то там небольшие доли от всех инвестиций банка, они не могут серьезно повлиять на профиль риска на сегодня. Просто ограничить любые активы, которые не относятся напрямую, это не совсем правильно, особенно в наших условиях. У нас все-таки финансовый рынок при отсутствии крупных инвестиционных фондов, Private Equity. Знаете, поэт в России — больше, чем поэт, и банк в России, получается, даже, может быть, больше, чем банк, он еще и инвестор, и так далее. Вот эта тема нас волнует. Для нас сегодня, мы посчитали, чуть ли не 500 млрд рублей надо дополнительного капитала, чтобы выполнить все требования Центрального банка, это, конечно, за пределами наших возможностей. Поэтому мы подписали совместное письмо со Сбербанком, другие банки присоединились, мы будем вести диалог с Центральным банком, какие-то компромиссы будем находить.

Если я правильно понял, для начала надо разделить четко и понять, что есть инвестиционный бизнес, а что есть строительство экосистемы?

Андрей Костин: Конечно, и насколько вот этот объем вложений опасен для деятельности банка. Думаю, что пока мы к этой части даже не подошли — это первое, а вторая тема — все-таки почему мы настороженно относимся. Ведь есть и другая тенденция, есть тенденция технологических компаний и создания экосистем, в том числе и финансовых, большие примеры — китайские. Ведь чего китайцы сделали? Фактически запретили технологическим компаниям заниматься именно финансами и создавать экосистемы довольно жестко. А у нас пока, в общем-то, нет, мы говорим: тогда вообще нужен метод государственного регулирования не только банков, давайте тогда вообще экосистемы регулировать. Как они будут регулироваться, кем? Я думаю, что вот этот подход был бы более правильным с точки зрения равного отношения к участникам рынка экосистем.

Но вряд ли ЦБ будет регулировать «Яндекс».

Андрей Костин: Ну, значит, не ЦБ, значит, надо создать какой-то специальный орган регулирования, либо ЦБ. Он и так у нас регулирует все что можно, значит, можно было бы и тоже добавить. Надо поискать, вы понимаете, нельзя регулировать ВТБ и Сбербанк, не регулируя тот же «Яндекс» или Google. Поэтому я думаю, что здесь есть темы, которые требуют серьезного осмысления, может быть, даже за рамками чисто банковского сектора.

Кстати о технологических компаниях, об одной из них хотел бы с вами тоже еще поговорить. Это Wildberries и ее недавний бунт против Visa и Mastercard, которые этот бунт назвали «ограничением конкуренции», ну а Wildberries хочет продвинуть российскую платежную систему, ну как можно по крайней мере понять, вводя двухпроцентный дисконт. Как вы считаете, вот раньше бунтовали, конечно, компании против иностранных платежных систем, говорили, что из-за этого мы вынуждены поднимать цены и так далее и неплохо было бы их немножко прижать, как это сделали в Европе. Не пора ли действительно это сделать?

Андрей Костин: Мировая тенденция сегодня такова, что за платежи [отдают денег] все меньше и меньше. И очень много сегодня тенденций к тому, чтобы бесплатно проводить платежные обязательства, такая тема тоже есть. Но, во-первых, мы не являемся банком-эквайером для Wildberries. Нас этот вопрос, конечно, напрямую не затрагивает, но в целом мы хотели бы, чтобы эта тема [разрешилась] мирно, не хотелось бы допускать войн. Я не думаю, что это, как кто-нибудь может сказать, «задание Кремля Wildberries — выбить западные системы», да нет. Вы правильно обозначили вопрос, вопрос цены, и она в разы превышает стоимость российских систем, и в разы превышает даже стоимость тех комиссий, которые иностранные компании берут в других странах, в том числе и в Европе. Поэтому здесь, полагаю, вопрос чисто экономический, рыночный, и я думаю, у Wildberries есть аргумент, почему они это делают. Каждая из сторон ищет в законодательстве доказательства своей правоты. И в законодательстве, наверное, действительно есть такие ниши, которые могут подтвердить правоту и тех и других. Процесс интересный. Я думаю, что как-то договорятся, а процесс снижения услуг, конечно, будет все равно идти в конкурентных рамках. Когда не было конкуренции, было проще, когда появилась реальная конкуренция со стороны российских систем и других, поэтому это абсолютно нормальный процесс.

Оказалось, достаточно ввести санкции, и мы тут же построили себе свою платежную систему.

Андрей Костин: Это хорошо, но надо все-таки не обольщаться. Иногда мы начинаем говорить, что сейчас построим какой-то свой SWIFT, хотя я не знаю, зачем его строить, он работает, и никто на него пока не нападает. Но все-таки в условиях санкций мы можем создавать только платежные системы внутри своей страны либо каких-то наших стран-союзников, ограниченное количество, а все-таки мировая система требует использования мировых систем. Тут мы часть мировой экономической системы, и мы не можем от нее оторваться. К сожалению, картой «Мир» нельзя платить за все и везде. Поэтому нам придется развивать и то и другое. Но то, что в России, конечно, мы развиваем собственное, абсолютно правильно, и это нужно делать. Мы в 2013 году были первыми, кто полностью разместил акции на российской фондовой бирже. Нам говорили, это невозможно, это не получится, западники не пойдут. Пошли, поменяли деньги, купили акции за рубли на самом деле. Мы вообще считаем, что размещаться даже сегодня где-нибудь в Америке небезопасно, причем это может быть такое глобальное решение. Что сейчас американцы сделали — они взяли и целому ряду китайских компаний запретили размещаться на американской фондовой бирже. Вот это может произойти и с российскими компаниями при любом повороте геополитической ситуации. Многие компании, которые попали под санкции, оказались парализованы, потому что, будучи размещенными на Западе, они ни дивиденды не могли платить, ни заседания совета директоров проводить. У нас создана инфраструктура российского финансового рынка, и надо ею активнее пользоваться, это защитит наши интересы в случае таких негативных явлений.

Раз уж вы упомянули Китай — китайские власти теперь против, чтобы и китайские компании туда уходили.

Андрей Костин: Да, это объективно. Они же понимают это.

Михаил Сафонов

Россия. ДФО > Финансы, банки > bfm.ru, 2 сентября 2021 > № 3825965 Андрей Костин

Тайвань ввел антидемпинговые пошлины в отношении китайской алюминиевой фольги

Согласно уведомлению тайваньской таможенной администрации и Министерства финансов Тайваня, вводятся антидемпинговые пошлины на определенные виды алюминиевой фольги импортированной из Китая или китайского происхождения со ставкой 19,42%-31,36% – на 5 лет – до 21 февраля 2026 г.

Ввозные пошлины для Shenhuo Aluminum Foil Co., Ltd определена на уровне 28,2%, для Xiamen Xiashun Aluminium Foil Co., Ltd – 19,42%, для Kunshan Aluminium Co. Ltd – 31,36%, для Jiangsu Dare Aluminium Industry Co., Ltd и Danyang Jingyi Aluminum Industry Co., Ltd – 27,23%. Остальным китайским производителям и экспортерам фольги назначена пошлина 31,36%.

Расследование по антидемпинговому кейсу было начато по заявке C.S. Aluminium Corporation (CSAC) в августе 2020 г., где утверждалось, что Китай осуществлял демпинг алюминиевой фольги на тайваньский рынок, что оказало негативное воздействие на промышленность острова.

Баимское месторождение будут осваивать на китайские деньги?

Банк развития Китая может предоставить финансирование на реализацию проекта освоения Баимского медно-золотого месторождения на Чукотке, принадлежащего казахстанской KAZ Minerals.

"Одним из важных для нас проектов является крупнейший проект по разработке Баимского месторождения на Чукотке стоимостью почти 600 млрд рублей, который в настоящий момент работает с китайскими партнерами по привлечению финансирования со стороны Китайского банка развития", - сказал глава Минвостокразвития Алексей Чекунков, выступая на ВЭФ-2021.

"Мы активно поддерживаем этот проект на уровне правительства РФ", - добавил он.

В настоящее время KAZ Minerals разрабатывает ТЭО проекта. Ожидается, что производство на Баимской площади начнется до конца 2027 года. Предполагаемый капитальный бюджет - около $8 млрд. Ресурсы месторождения Песчанка, расположенного в пределах Баимской, оцениваются по JORC в 9,9 млн тонн меди и 16,6 млн унций золота.

Импорт ж/д колёс украинского производства сдержит российские цены?Некоторые российские железнодорожные операторы выступают за временное снятие запрета на импорт ж/дцельнокатанныхколёс (ЦКК) украинского производства, чтопоможет решить проблему с ростом цен.

Об этом заявилисполнительный директор Союза операторов железнодорожного транспорта (СОЖТ) Алексей Дружинин. В СОЖТ не исключают, что обратятся в Правительство с просьбой о временном исключении ЦКК украинского происхождения из санкционного перечня продукции запрещённой к ввозу из Украины.

Запрет на импорт цельнокатаных колёс и крупного вагонного литья с территории Украины былвведёндополнением в постановление Правительства РФ в феврале 2021 года. Владелец компании Виктор Пинчук находится под российскими санкциями с 2018 года. В течение нескольких лет до полного запрета «Интерпайп» поставляла свою продукцию на рынки стран Таможенного союза при заградительной пошлине 34,22%, введённой Евразийской экономической комиссией. В 2020 году украинский производитель поставил на российский рынок 220 тыс. колёс.

Железнодорожные операторы начали массово выводить вагоны из ремонта на фоне роста грузоперевозок, что может привести к локальному дефициту ЦКК — главного затратного элемента. Кроме того, отечественные производители ЦКК —Выксунский завод(Объединённая металлургическая компания) и«Евраз НТМК»(группа Evraz) — планируют остановку своих мощностей на профилактику. О чём, по заявлениям производителей, было объявлено заранее.

«Наличие альтернативного производителя, будь то Украина или Китай, позволило бы сгладить эти ценовые колебания», — считает Алексей Дружинин.

Однако многие не ждут возвращения украинских колёс и предпочитают вкладываться в собственные производства.

В январе 2021 года ЕВРАЗ и промышленная группа«Рэйл Сервис»(сервис и ремонт вагонов) начали строительство нового завода «Аллегро» по производству колёс в особой экономической зоне «Титановая долина» (город Верхняя Салда в Свердловской области). Планируемая мощность производства — 200 тысяч колёс в год, с возможностью увеличения до 300 тысяч.

Старт производства анонсирован на I квартал 2023 года. Этим же путём пошли и в «Новотрансе». Компания и администрация Липецкой области заключили соглашение о строительстве производства ЦКК в особой экономической хоне «Липецк», мощностью 400 тыс. колёс в год.

MEPS повышает прогноз по мировому производству нержавейки за 2021 год до 11%

Британское аналитическое агентство MEPS International Ltd. повысило свой прогноз мирового производства нержавеющей стали до 56,5 млн тонн на 2021 год. Это на 11% больше, чем в предыдущем году. Более высокий, чем ожидалось, объем производства в Индонезии в первом квартале и устойчивый рост в Китае поддерживают прогнозируемый рост предложения.

Производство нержавеющей стали в Индонезии в первом квартале этого года достигло 1,03 млн. тонн, что является рекордным показателем для страны. В этот период производители увеличили поставки в Европу. Антидемпинговые пошлины применяются к индонезийским рулонам холоднокатаного проката, прибывающим в европейские порты, с мая 2021 года.

Прогнозируется, что в 2021 году индийские заводы выплавят 3,9 млн тонн нержавеющей стали. Устойчивое промышленное потребление в Европе способствовало росту экспортных продаж в первом квартале. Положение Индии как второго по величине производителя нержавеющей стали находится под угрозой. Индонезийские производители вкладывают большие средства в новые мощности. Согласно прогнозам, объем производства на этих предприятиях в этом году будет соответствовать показателям индийских сталелитейных предприятий.

Прогнозируется, что годовое производство в Китае вырастет до 31,9 млн тонн. Попытки ограничить выплавку стали в первом полугодии оказались неэффективными. Ожидается, что правительственные меры, направленные на ограничение объемов экспорта, снизят объемы производства в оставшиеся месяцы 2021 года.

Производственные показатели в Южной Корее, Японии и Тайване превысят показатели 2020 года. Однако остается неопределенность в отношении всех последствий промышленного пожара на заводе Yieh Corp. в Гаосюн на Тайване. В этом году объем производства в стране вряд ли достигнет своего допандемического тоннажа.

В Европейском Союзе поставки нержавеющей стали, по прогнозам, вырастут в процентном выражении, выражающемся двузначными числами, и увеличатся до 6,95 млн тонн в 2021 году. Ожидается, что объемы поставок в третьем квартале снизятся из-за недавних плохих погодных условий. Наводнения в Северной Европе нанесли ущерб предприятиям по переработке стали и нарушили логистические операции. В четвертом квартале ожидается умеренное восстановление.

Сталелитейные заводы США должны зафиксировать рост производства почти на 15% до 2,46 млн. тонн, в 2021 году. Несмотря на то, что коэффициент загрузки производственных мощностей с конца мая превысил 80%, сталелитейные заводы не могут удовлетворить здоровый внутренний спрос.

Несмотря на рост объемов производства во всем мире, на большинстве рынков отмечается нехватка нержавеющей стали. Мировое потребление конечными пользователями является здоровым благодаря пакетам экономических стимулов и позитивным прогнозам после пандемии.

Низкий уровень запасов усугубляет значительный дефицит предложения. Следовательно, в среднесрочной перспективе цены, вероятно, столкнутся с продолжающимся повышательным давлением.

Цена на железную руду упала более чем на 8% из-за невысоких перспектив спроса

Как сообщает агентство Reuters,фьючерсы на китайскую железную руду в среду 1 сентября упали более чем на 8% из-за вялого спотового рынка, в то время как ограничения на производство стали по всей стране разрушили перспективы пополнения запасов.

«Сентябрьские поставки (железной руды) остаются значительными», - пишут аналитики SinoSteel Futures в отчете, отмечая, что цена готового продукта Super Special Fine была недавно снижена до 723 юаней ($111,88) за тонну.

Сентябрьский контракт на железную руду торговался на уровне 880 юаней за тонну на утренней сессии.

В то время как Китай еще не ослабил ограничения на производство стали, заводы не получают поддержки для увеличения запасов в краткосрочной перспективе, и это может повлиять на рост цен по контракту на дальний месяц, добавили в SinoSteel Futures.

Эталонные фьючерсы на железную руду на Далянской товарной бирже с поставкой в январе упали на 8,1% до 763 юаня ($118,07) за тонну по состоянию на 05.05 по Гринвичу, что является самым большим процентным убытком с 30 июля.

Сентябрьские контракты на добычу железной руды в Сингапуре также упали на 6,1% до $143 за тонну.

Цены на сталь на Шанхайской фьючерсной бирже также были подорваны падением цен на сырье и слабыми экономическими данными.

Производственная деятельность в Китае снизилась в августе впервые почти за 1-1 / 2 года, поскольку меры по сдерживанию COVID-19, узкие места в поставках и высокие цены на сырье оказали давление на объемы производства, нанеся удар по экономике.

Baosteel прогнозирует снижение стальных цен во втором полугодии

Как сообщает агентство Reuters, китайская компания Baosteel заявила, что внутренние цены на сталь могут упасть во второй половине года на фоне неопределенности в отношении пандемии коронавируса и планов Китая по сокращению стали, хотя спрос на сталь может в краткосрочной перспективе восстановиться в четвертом квартале.

Сталелитейный сектор Китая был одним из лучших в этом году на фоне стремительного роста цен на сырьевые товары, поддерживаемого глобальными экономическими стимулами и озабоченностями в отношении предложения, поскольку страна обещает ограничить годовое производство сырой стали для сокращения выбросов углерода.

Цены на стальную арматуру, используемую в строительстве, и на горячекатаный прокат для производства продукции достигли рекордных значений в середине мая и в этом году выросли на 18% и 26% соответственно.

Хабы поездов "Китай - Европа" свяжут с перспективным коридором "море - суша"

Госкмиссия КНР по развитию и реформам презентовала план строительства транспортного коридора море — суша. Коридор является дальнейшим развитием концепции «Пояса и пути», но подразумевает более тесную связь между железными дорогами на западе КНР и морскими портами.

Район Большого залива (Шэньчжэнь, Гуанчжоу, Гонконг) и экономический пояс, расположенный вдоль реки Янцзы, будут завязаны на города Чунцин и Чэнду. Кроме этого предлагается связать с Чунцином и район залива Бэйбу (к нему ведёт красная стрелка на схеме). Как передаёт издание «Пэнпай синьвнь», предстваитель ГКР КНР Чжоу Сяоци анонсировал развитие промышленных кластеров вдоль коридора, со специализацией, основанной на ресурсах и преимуществах каждого региона.

Сухопутные перевозки также должны разгрузить речной транспорт на Янцзы. Кроме того Чжоу Сяоци назвал в числе приоритетов коридора «море — суша» усиление интеграции с линиями и расписаниями грузовых поездов, отправляющихся из Китая в Европу.

Посол КНР пообещал поддержку компаниям, готовым инвестировать в Дальний Восток

Китай готов поощрять любые предприятия, которые могут инвестировать в Дальний Восток, а также расширять двустороннее сотрудничество с Россией в различных сферах, таких как совместная добыча ресурсов, производство химикатов, развитие инфраструктуры, сельское и лесное хозяйство, транспортная и таможенная логистика.

Как передаёт ТАСС, посол КНР в России Чжан Ханьхуэй, выступая на сессии Восточного экономического форума, указал на "значительную перспективу" сотрудничества Москвы и Пекина на Дальнем Востоке и по ряду других направлений. "На протяжении последних лет механизм развития Дальнего Востока постоянно оптимизируется. Политика льгот и поощрения инвестиций также становится более полновекторной, в частности [посредством] создания свободного порта Владивосток и создания свободной экономической зоны... Состояние социально-экономических сред в регионе улучшается, а торгово-инвестиционное сотрудничество между компаниями наших двух стран углубляется", - рассказал Чжан Ханьхуэй.

МЕЖДУНАРОДНЫЙ ФЕСТИВАЛЬ КАРАВАНИНГА И АВТОТУРИЗМА F.I.C.C. RALLY-2022

Федеральное агентство по туризму и Фонд Росконгресс намерены совместно развивать проекты в сфере внутреннего туризма, оказывать содействие совершенствованию туристической инфраструктуры в субъектах Российской Федерации.

Соглашение было подписано в рамках Восточного экономического форума, который проходит во Владивостоке 2–4 сентября. Документ подписали руководитель Ростуризма Зарина Догузова и директор Фонда Росконгресс Александр Стуглев.

Соглашение предполагает информационное сотрудничество, обмен информацией, проведение совместных мероприятий, посвященных автомобильному туризму на территории Российской Федерации. В планах – совместное проведение Международного фестиваля караванинга и автотуризма F.I.C.C. RALLY-2022 и Российского туристического форума «Путешествуй!».

Россия впервые получила первенство в проведении Международного фестиваля караванинга и автотуризма F.I.C.C. RALLY-2022, который пройдет в Москве с 29 июля по 7 августа 2022 года. Решение провести в нашей стране самое престижное мероприятие по автотуризму было принято путем открытого голосования в рамках Генеральной Ассамблеи Международной Федерации кемпингов, караванинга и автокараванинга.

Основной целью мероприятия станет популяризация автомобильного туризма, что позволит раскрыть туристический потенциал Российской Федерации для нескольких миллионов автопутешественников из Англии, Бельгии, Франции, Италии, Польши, Словакии, Турции, Китая и других стран, а также будет способствовать повышению спроса на внутренний туризм у российских граждан и увеличению туристического потока.

«Внутренний туризм в России – важное направление работы Федерального агентства по туризму. Благодаря сотрудничеству Ростуризма и Фонда Росконгресс мы рассчитываем представить возможности путешествий по стране, помочь региональным проектам, направить усилия на развитие инфраструктуры для туристов. Системная совместная работа внесет вклад в экономику регионов, продемонстрирует условия, площадки, маршруты и сервисы, которые сегодня предлагает российский туризм. Подписание соглашения на Восточном экономическом форуме, одном из крупнейших деловых мероприятий России, – свидетельство того, что развитие внутреннего туризма – одно из приоритетных направлений», – отметил советник Президента РФ Антон Кобяков.

«Автомобильные путешествия - это индивидуальный подход и мобильность, возможность спланировать свой маршрут самостоятельно и увидеть множество интересных городов, красивых деревень и пейзажей, задержаться у любой понравившейся достопримечательности. Это безусловно современный тренд, особенно в сложившейся ситуации ограничений и социальных дистанций, которые мы переживаем сегодня. И конечно этот тренд необходимо развивать комплексно в каждом регионе – и речь не только о качестве дорог, но и удобной навигации на маршруте, обустроенных стоянках, точках питания - в части территориального планирования эти задачи также должны быть включены. Но у нас уже есть сложившиеся, удобные и уникальные по культурной программе автомобильные маршруты – например, знаменитое "Золотое кольцо", дорога между двумя столицами Москвой и Петербургом, "Ладожское кольцо". Уверена, что проведение Международного фестиваля караванинга и автотуризма F.I.C.C. RALLY-2022 станет новый импульсом к развитию автомобильных путешествий по России, позволит открыть новые автомаршруты не только для российских, но иностранных туристов, привлечёт большее внимание инвесторов к этому виду туризма»,– заявила руководитель Ростуризма Зарина Догузова.

«Мы усилили взаимодействие с Ростуризмом и подписали соглашение о сотрудничестве непосредственно на Восточном экономическом форуме. Готовы рассказывать, куда поехать и где отдохнуть, готовы открывать Россию с новой стороны!» – отметил председатель правления, директор Фонда Росконгресс Александр Стуглев.

VI Восточный экономический форум проходит в гибридном формате с соблюдением всех мер санитарно-эпидемиологической безопасности. Мероприятие станет вторым после ПМЭФ крупным международным событием 2021 года.

Фонд Росконгресс – социально ориентированный нефинансовый институт развития, крупнейший организатор международных, конгрессных, выставочных, деловых, общественных, спортивных мероприятий и событий в области культуры, созданный в соответствии с решением Президента Российской Федерации.

Фонд учрежден в 2007 году с целью содействия развитию экономического потенциала, продвижения национальных интересов и укрепления имиджа России. Фонд всесторонне изучает, анализирует, формирует и освещает вопросы российской и глобальной экономической повестки. Обеспечивает администрирование и содействует продвижению бизнес-проектов и привлечению инвестиций, способствует развитию социального предпринимательства и благотворительных проектов.

Мероприятия Фонда собирают участников из 208 стран и территорий, более 15 тысяч представителей СМИ ежегодно работают на площадках Росконгресса, в аналитическую и экспертную работу вовлечены более 5000 экспертов в России и за рубежом. Установлено взаимодействие со 155 внешнеэкономическими партнерами, объединениями промышленников и предпринимателей, финансовыми, торговыми и бизнес-ассоциациями в 75 странах мира.

Официальные телеграм-каналы Фонда Росконгресс: на русском языке – t.me/Roscongress, на английском языке – t.me/RoscongressDirect, на испанском языке – t.me/RoscongressEsp.

Официальный сайт и Информационно-аналитическая система Фонда Росконгресс: roscongress.org.

СМИ: в Китае началось производство российско-китайского самолета

Производство первого экземпляра российско-китайского широкофюзеляжного дальнемагистрального самолета CR929 началось в Китае, сообщает в четверг издание "Цзефан Жибао".

Издание пишет, что все подготовительные работы по российско-китайскому широкофюзеляжному дальнемагистральному самолету уже завершены, стартовало производство первого экземпляра CR929.

Ранее главный инженер по перспективным исследованиям Китайской корпорации гражданского авиастроения (COMAC) Ян Чжиган сообщал, что сборка первого самолета начнется в этом году. По его словам, начало сборки первого самолета означает, что все работы по проектированию завершены, и стороны согласовали основные параметры будущего самолета, включая форму фюзеляжа, размеры и основные конструкционные материалы, а также определились с поставщиками.

Как ранее сообщал глава корпорации "Иркут" Равиль Хакимов, поставки российско-китайского самолета CR929 могут начаться в 2028-2029 годах.

Россия и Китай намерены реализовать планы по созданию CR929 к 2025-2027 годам. По замыслу сторон, создаваемый лайнер вместимостью 250-300 пассажиров составит конкуренцию самолетам других ведущих мировых авиапроизводителей — европейского Airbus и американского Boeing — и займет существенную долю рынка не только в России и Китае, но и в других странах. Стоимость программы на данный момент оценивается в диапазоне 13-20 миллиардов долларов.

Финансирование проекта с российской стороны — порядка 600 миллиардов рублей, это больше, чем все другие авиастроительные программы, вместе взятые. Потребность китайского рынка в широкофюзеляжных самолетах в ближайшие 20 лет оценивается примерно в 1200 штук, российского — от 50 до 120. Всего по программе CR929 планируется выпустить в течение 20 лет около 800 лайнеров.

Минобороны отметило рекордное участие девушек в АрМИ-2021

Армейские международные игры в 2021 году стали рекордными по количеству участниц женского пола, в них соревнуются 140 девушек-военнослужащих, сообщили в Минобороны России.

"Численность девушек – участниц АрМИ-2021 стала рекордной за всю историю игр. В этом году девушки-военнослужащие проявили небывалый интерес к армейским международным играм: 140 представительниц прекрасного пола из 23 стран мира приняли участие в семи конкурсах АрМИ", - говорится в сообщении.

Отмечается, что если ранее девушки состязались вне конкурсной программы, то теперь они соревнуются наравне с мужчинами.

Девушек-участниц игр из России в этом году более 20. Как отметила замминистра обороны Российской Федерации Татьяна Шевцова, слова которой приводятся в сообщении, они показывают высокие результаты, а иногда и опережают мужчин.

Женщины-военнослужащие принимают участие в конкурсах "Армия культуры", "Военно-медицинская эстафета", "Воин мира", "Уверенный прием" и "Верный друг", "Полевая кухня", а также "Снайперский рубеж".

Уточняется, что из 21 мирового рекорда, установленных на АрМИ, три из них принадлежат представительницам прекрасного пола. Их установили две девушки из Узбекистана и одна из Китая в стрельбе из стрелкового оружия.

Минтранс России запустит тестирование беспилотных грузовиков с 2022 года

Министерство транспорта совместно с ассоциацией «Цифровой транспорт и логистика» (ЦТЛ) формируют заявку для создания беспилотных логистических коридоров в рамках экспериментальных правовых режимов. Реализация проекта, одобренного ранее Правительством России, в формате «цифровых песочниц» позволит уже со следующего года начать тестовые заезды беспилотных грузовиков на участках трассы М-11 «Нева». Это станет первым шагом к их масштабному коммерческому использованию на магистрали между Москвой и Петербургом с 2024 года и запуску автономных перевозок между Азией и Европой к 2030 году. Об этом сегодня на Восточном экономическом форуме заявил заместитель министра транспорта России, председатель набсовета ЦТЛ Кирилл Богданов.

Программа экспериментального правового режима будет направлена в Минэкономразвития в установленном порядке. «Инициатива подготовлена с участием более 20 компаний, представляющих всех участников цепочки – разработчиков цифровых систем и сервисов, дорожной инфраструктуры, автопроизводителей и грузоперевозчиков. Наша цель – до конца этого года внести на рассмотрение Правительства проект постановления о включении беспилотных магистральных грузоперевозок в режим «цифровых песочниц». Этот инструмент открывает реальную возможность начать тестирование грузовиков в беспилотном режиме, одновременно отрабатывая новые нормы правового и технического регулирования, инновационные организационно-технические решения и логистические бизнес-модели», – пояснил замминистра.

На полях ВЭФ Кирилл Богданов подписал соглашение с новыми участниками проекта «Беспилотные логистические коридоры» – компаниями Volvo, «Почта России», «Государственная транспортная лизинговая компания» (ГТЛК) и «ВТБ Инфраструктурный Холдинг». Они дополнили формируемый проектный консорциум, в который в рамках ПМЭФ-2021 вошли ассоциация ЦТЛ, КАМАЗ, «Национальные Телематические Системы» (НТС), СберАвтоТех, Деловые линии, Globaltruck, «Первая экспедиционная компания» (ПЭК) и X5 Group.

Цифровая инфраструктура логистических коридоров будет обеспечивать проезд беспилотных грузовиков всех мировых разработчиков. Первым иностранным производителем в проекте стала Volvo. Минтранс России прорабатывает включение в проект европейских и азиатских автоконцернов.

«Для нас вхождение в столь значимый проект предоставляет возможность как применить в России уже наработанные компетенции в области беспилотного вождения, так и дать важный импульс для совершенствования наших технологий автономных транспортных средств в партнерстве с другими его участниками, – отметил генеральный директор Volvo Group Россия Сергей Яворский. – Мы имеем успешный опыт эксплуатации полуавтономных и автономных грузовых автомобилей Volvo на закрытых территориях в Швеции: в шахтах, карьерах, портово-логистических терминалах. Испытания на участках скоростной магистрали М-11 в России могли бы стать следующим этапом в развитии подключенных беспилотных грузовиков Volvo».

До 2030 года около 20 тыс. км федеральных дорог станут основой беспилотных логистических коридоров. На первом этапе – М-11 «Нева», далее – участки международного транспортного маршрута «Европа–Западный Китай», автодороги М-1 «Беларусь», М-4 «Дон», ЦКАД и М-12. Для снижения рисков при движении автономных фур и исключения их заезда в городской трафик планируется создание специальных хабов и государственного центра управления трафиком беспилотников.

ГТЛК как крупнейшая лизинговая компания России готова предложить эффективные финансовые инструменты для реализации проекта в части обеспечения поставок цифрового оборудования для создания инфраструктуры функционирования беспилотного и подключенного транспорта, а также поставок автономной техники. «Проект на трассе М-11 «Нева» станет важной частью масштабного направления по формированию беспилотных логистических коридоров. В кооперации с Минтрансом России, ЦТЛ и крупнейшими компаниями России мы сможем приблизиться к созданию единого бесшовного коридора автономных перевозок, который соединит Азию и Европу», – подчеркнул генеральный директор компании Евгений Дитрих.

Использование автономных грузовиков на М-11 увеличит на четверть коммерческую скорость доставки грузов. При дальнейшем развитии сети дорог для беспилотников этот показатель вырастет на 150% для поездок более одного дня за счет движения в ночное время. При этом проект позволит в 10 раз увеличить долю России в перевозках на маршруте Китай – Европа.

«Мы уверены, что применение беспилотных технологий сможет кардинально изменить логистику. За счет использования беспилотного транспорта значительно снизится, а в перспективе совсем исчезнет «человеческий фактор» во всех его проявлениях. Это значит, что на дорогах будет меньше ДТП, не будет отклонений от маршрутов, посылки и письма мы сможем доставлять быстрее, безопаснее и качественнее», – рассказал заместитель генерального директора по логистике «Почты России» Сергей Сергушев.

Реализация проекта позволит на 15% снизить себестоимость перевозки для логистических компаний и достичь ежегодной экономии на стороне перевозчиков в размере 1,3 млрд руб. Формирование беспилотных логистических коридоров обеспечит к 2030 году дополнительный доход бюджета страны в размере 0,7 млрд рублей и рост ВВП на 2,4 млрд руб. ежегодно.

«Развитие беспилотного транспорта, несомненно, является одним из шагов в инновационную экономику с высокой эффективностью, безопасностью, экологичностью. Это полностью отвечает нашим приоритетам и гарантирует нашу всестороннюю заинтересованность в работе над проектом «Беспилотные логистические коридоры, – отметил генеральный директор «ВТБ Инфраструктурный Холдинг» Олег Панкратов. – Мы всегда находимся в авангарде инфраструктурного развития страны, обеспечивая финансирование и управление строительством и эксплуатацией в таких знаковых проектах, как сверхсовременные скоростные автомагистрали, новейшие аэропорты, логистические центры, отвечающие текущим и даже будущим потребностям государства, бизнеса и граждан».

Для обсуждения с бизнес-сообществом и отработки проектов нормативных правовых актов, организационных и технических решений для беспилотных логистических коридоров на площадке ассоциации ЦТЛ сформирован управляющий комитет. Подготовленные предложения в рамках этой работы Минтранс России выносит на специальную рабочую группу при президиуме Правительственной комиссии по модернизации экономики и инновационному развитию.

Проект «Беспилотные логистические коридоры», первым этапом которого станет запуск автономных грузоперевозок на М-11, является частью стратегических инициатив Минтранса России. Они разработаны в рамках исполнения поручений Президента России и Правительства РФ по подготовке Стратегии цифровой трансформации транспортной отрасли.

РусГидро установит зарядные станции для электромобилей на АЗС Роснефти

В рамках Восточного экономического форума компании РусГидро и Роснефть заключили соглашение о сотрудничестве в области развития зарядной инфраструктуры для электромобилей.

Документ подписали член правления, первый заместитель генерального директора РусГидро Роман Бердников и вице-президент по розничному бизнесу Роснефти Аврил Конрой.

Стороны договорились развивать инфраструктуру для электромобилей, устанавливая новые зарядные станции РусГидро на автозаправочных комплексах Роснефти. На текущий момент в ДФО уже установлено шесть быстрых зарядных станций РусГидро на АЗС «Роснефть». Ежегодно планируется устанавливать до 20 быстрых зарядных станций.

Новые ЭЗС, в том числе, будут располагаться на трассе «Москва-Владивосток». Это станет важнейшим этапом реализации масштабного проекта РусГидро «Шелковый путь», в рамках которого зарядная сеть энергохолдинга соединит столицу России со столицей Приморья. Проект предполагает установку на всей протяженности трассы 80 зарядных станций с максимальным расстоянием между ними не более 150 км. При этом «Шелковый путь» РусГидро пройдет через 18 субъектов Российской Федерации. Одним из основных партнеров РусГидро в реализации этого проекта является Роснефть, поскольку нефтяная компания имеет широко развитую сетью автозаправочных комплексов на территории Сибири и Европейской части страны.

Также в рамках подписанного соглашения РусГидро и Роснефть договорились о совместной разработке адресной программы мест размещения зарядных станций РусГидро на АЗС Роснефти в последующий период – с 2023 года.

На сегодняшний момент электрозарядная сеть РусГидро насчитывает 48 станций быстрой зарядки для электромобилей в семи субъектах ДФО: Приморский край, Хабаровский край, Камчатский край, Магаданский край, Амурская область, Еврейская автономная область и Сахалинская область. В планах РусГидро на 2021 год расширить сеть до 60 станций. В 2022 году их количество планируется довести до 150, соединив ключевые города Дальнего Востока.

Нефтетанкеры скапливаются у берегов Китая из-за ограничений импорта для частных НПЗ

Из-за самых низких с 2015 года квот на импорт нефти, выданных частным НПЗ в Китае, у портов КНР, а также Малайзии и Сингапура выстроились десятки танкеров, которые не знают, куда девать сырье. Правительство Поднебесной снижает квоты на покупки сырой нефти напрямую для т. н. «самоваров», чтобы предотвратить налоговые утечки и снизить загрязнение окружающей среды. Однако сейчас около четверти нефтепереработки Китая приходится на частные НПЗ, и ограничения вызвали серьезные проблемы в цепочке поставок нефти в регионе, пишет издание OilPrice.

Десятки танкеров с нефтью скопились у крупных портов Китая, Сингапура и Малайзии, по данным издания, на прошлой неделе на них находилось около 62 млн баррелей нефти. Некоторые из них перевозят нефть из Ирана и Венесуэлы и попросту не смогут найти другого покупателя на свой товар.

Еще больше усугубляет ситуацию введенный в КНР в июне налог на потребление: он распространяется на битумные смеси, а именно это наименование товара традиционно служит прикрытием для поставок сырой нефти из Ирана и Венесуэлы, находящейся под санкциями США. Впрочем, на импорт непосредственно битума налог также повлиял, снизив объемы ввезенного стройматериала на 80% по сравнению с рекордными поставками в мае 2021 г.

Ограничения для китайских «самоваров» официально призваны введены для усиления надзора: они помогают снизить количество случаев уклонения от уплаты налогов, контрабанды и нарушения экологического законодательства. Однако, отмечает OilPrice, неофициально они призваны взять под контроль сектор независимой переработки, игроки которого в глазах Пекина стали слишком самостоятельными и влиятельными.

Афганистан: 30 лет без газа, но с надеждами

Транзитные проекты, нефть, газ и даже литий — в Афганистане много ресурсов, но сумеет ли новое правительство гарантировать безопасность их разработки?

Афганистан уже больше 20 лет является «черной дырой» для любых энергетических проектов — как транзитных, так и добычных. Хотя в 70-х годах прошлого века эта страна даже экспортировала газ в СССР! Уход американских военных и смена власти вселили надежду на возрождение афганской нефтегазовой отрасли. Однако ранее геологоразведкой и добычей в Афганистане занимались советские специалисты, но за три десятилетия им на смену так никто и не пришел.

В новой политической реальности, которая образовалась после ухода США из Афганистана, напомнил о себе старый проект транснационального газопровода ТАПИ (Туркменистан — Афганистан — Пакистан — Индия). Представитель афганской власти, пришедшей на смену проамериканскому режиму, Сухейль Шахин поспешил сообщить, что новое руководство надеется участвовать в этом проекте. Поддерживают его и в Исламабаде. Глава пакистанского МИДа Шах Махмуд Курейши подчеркнул пользу ТАПИ для Пакистана, заметив при этом, что от газопровода Афганистан получит $1 млрд в качестве транзитного сбора и роялти, а проект поспособствует созданию двух тысяч рабочих мест.

Но, пожалуй, самую активную позицию по дальнейшему продвижению ТАПИ продемонстрировал Туркменистан.

Президент страны Гурбангулы Бердымухамедов поспешил сообщить, что с газопроводом можно будет проложить линии электропередачи и оптико-волоконной связи, а также железные дороги между Туркменистаном и Афганистаном. Ресурсной базой ТАПИ должно стать крупнейшее туркменское месторождение газа Галкыныш. Однако будет не лишним отметить, что разработкой данного месторождения занимается китайская компания CNPC Chuanqing Drilling Engineering Company Limited на условиях поставок природного газа в КНР в течение трех лет. Поэтому верится с трудом, что газ Галкыныша сможет пойти куда-либо, кроме Китая.

Доцент Института общественных наук РАНХиГС при Президенте РФ Сергей Демиденко и вовсе уверен, что реализация проекта ТАПИ вообще никак не связана с внутриполитической ситуацией в Афганистане: «Все компании, которые проводили независимый аудит газовых запасов Туркменистана, говорили о том, что газа в этой стране хватит только для удовлетворения собственных потребностей и экспорта в Китай. То есть запасы газа в этой стране не такие обширные, как хочется представить туркменскому руководству. Дальше уже начинаются спекуляции туркменского руководства. ТАПИ — пустой проект, это более политика и пропаганда, чем энергетика. Изначально его инициировали США, чтобы противостоять обсуждаемому тогда проекту экспорта иранского газа в Индию. Дальше эта история просто излилась в мировое информационное пространство», — рассказал эксперт.

Впрочем, не газопроводом единым. Помимо транзитных возможностей у Афганистана богатые недра. В стране есть собственные месторождения нефти, газа, угля, редкоземельных металлов. Кстати, геологоразведкой там занимались еще советские экспедиции в середине прошлого века. В 60-х годах в Афганистане был построен газопровод для экспорта газа в СССР. Но с выводом советских войск газовая промышленность Афганистана перестала существовать.

В последние годы оценку афганским недрам делали уже американцы, вооружившись советскими геологическими данными. В частности, они подсчитали, что доказанные запасы нефти и газа в стране составляют 200 млн тонн и 137 млрд кубометров соответственно, а прогнозные ресурсы углеводородов в провинции Сари-Пуль оцениваются в 1,8 млрд баррелей нефтяного эквивалента, на Афгано-Таджикском месторождении — в 1,6 млрд баррелей. Прогнозные запасы каменного угля достигают 100 млн тонн. Помимо этого афганские земли богаты железной рудой, кобальтом, золотом, серебром, молибденом и алюминием.

Однако за все 20 лет присутствия в стране вооруженных сил США ни один западный промышленный концерн так и не взялся за разработку афганских богатств. Этим хотели заняться китайские компании, которые, видимо, были готовы захеджировать собственные риски. Так, в 2007 году Jiangxi Copper и госкорпорация China Metallurgical Group собирались вложить порядка $3 млрд в разработку медного месторождения Айнак. После этого CNPC получил лицензию на разведку нефтегазовых месторождений в стране. Тем не менее и они не стали добывать полезные ископаемые в Афганистане, так как, видимо, не могли преодолеть проблемы, связанные с отсутствием инфраструктуры и обеспечением безопасности.

Не так давно зарубежные компании обратили внимание на то, что в Афганистане сосредоточены большие запасы модного лития (используется для производства микросхем для мобильных телефонов, видеоприставок и прочих гаджетов).

В провинции Газни были обнаружены запасы этого металла, превосходящие запасы Боливии, которая в настоящее время считается лидером по запасам лития в мире.

Афганистан даже стали сравнивать с литиевой Саудовской Аравией. По прогнозам МЭА, к 2040 году мировой спрос на литий наряду с редкоземельными элементами вырастет в 40 раз. Ради этого многие компании захотят рискнуть.

Кроме того, Пекин не отказывается от реализации своего проекта «Один пояс — один путь». Он включает в себя постройку железной дороги из Китая через Кыргызстан, Таджикистан, Афганистан на Иран и Ирак. По информации Financial Times, китайские официальные лица провели переговоры по этому проекту с лидерами талибов еще в начале июля. Поэтому в КНР уже были готовы к смене власти в Афганистане и вполне возможно, что именно сейчас китайцы ведут активные переговоры по разработке месторождений полезных ископаемых уже с новыми властями страны.

Российские экономисты и политологи не верят в афганское экономическое чудо даже с ТАПИ, литием и другими полезными ископаемыми. Член наблюдательного совета Гильдии финансовых аналитиков и риск-менеджеров, экономист Александр Разуваев считает, что экономика «Талибана» (запрещенной в РФ организации) — это военный коммунизм плюс шариат: «Риски там запредельные, никто работать в страну не поедет, и никакой Саудовской Аравии из Афганистана не получится. Экономическим благополучием Эр-Рияд обязан тем, что в королевстве активно работали иностранные сотрудники, там поддерживали рыночную форму экономики. Кроме того, США был нужен надежный поставщик нефти. Афганистан по большому счету никому не нужен, да и талибы — это не саудовская монархия, а исламские последователи Троцкого», — пояснил аналитик. Он напомнил, что есть прекрасные примеры модернизации в мусульманских странах — это прежде всего Турция, Азербайджан, Узбекистан.

Директор Института региональных проблем Дмитрий Журавлев отметил, что разработка месторождений нефти, газа и еще в большей степени лития требует значительных финансовых и производственных ресурсов, которые могут появиться только в условиях длительного сохранения порядка и безопасности:

«Вопрос заключается в том, смогут ли талибы гарантировать порядок и безопасность. Сейчас даже внутри движения нет единства, в каждом ущелье свои командир.

То есть вертикаль талибов — это не совсем то, что видится из Европы. Хотя руководители движения немножко повзрослели и стали понимать, что молитвой и автоматом страну держать нельзя, нужна экономика», — рассказал эксперт. Он напомнил, что сейчас произойдут изменения в финансировании самого «Талибана»: «Как говорится, дневная и ночная власть совпали, поэтому непонятно, как быть с рэкетом. Внешнее финансирование талибов — это треть от их доходов. Вторая треть — это налоги с любого бизнеса, в том числе и наркобизнеса. Талибы жестко выступают против наркотиков, но десятину брали. Налоги с экспорта и импорта, а также налоги с американских проектов развития. Они обложили налогом даже распределительные электросети. За электричество горожане платили талибам», — заметил Журавлев.

Он напомнил, что при Соединенных Штатах афганские энергопроекты также не могли быть реализованы: «США очень хотели стабилизировать Афганистан через вливание денег, но это не получалось. Афганское правительство при американцах контролировало только Кабул, сами военные США способны были контролировать только свои военные базы. Активную деятельность на территории страны осуществляли ЧВК (частные военные компании — ред.), которые не взяли на себя ответственность за охрану энергопроектов», — пояснил Журавлев.

В то же время, как передал телеканал Al-Jazeera, талибы призвали международное сообщество помочь Афганистану в экономике, образовании и здравоохранении. В частности, представитель движения Забихулла Муджахид заявил: «Нам нужно восстановить экономику Афганистана и для этого нам нужны профессионалы и эксперты. Им надо собраться и разработать дорожную карту экономического возрождения страны. И необходимо создать атмосферу для привлечения иностранных инвестиций». Возможно, студенты (талиб в переводе с арабского — ученик, студент) повзрослели?

Екатерина Вадимова

J.P. Morgan: «Восток Ойл» призван обеспечить «Роснефти» самый большой рост в отрасли

«Роснефть» благодаря флагманскому проекту «Восток Ойл» обладает наибольшим потенциалом роста в российском ТЭК. Драйвером для роста стоимости акций НК может стать вхождение в проект стратегических инвесторов из Индии или Китая, говорится в обзоре американского инвестиционного банка J.P. Morgan, эксперты которого повысили целевую стоимость бумаг компании на 14%, до $10 за GDR (глобальные депозитарные расписки) и сохранили рекомендацию на уровне «покупать».

Потенциал роста котировок акций «Роснефти» от текущих уровней составляет около 39%, что является лучшим показателем в российском нефтегазовом секторе, говорится в отчете банка. По мнению аналитиков, большая часть потенциала обусловлена проектом «Восток Ойл», реализация которого еще не до конца отражена в оценке компании рынком. Продажа долей в проекте новым партнерам — из Индии или Китая — будет способствовать росту капитализации «Роснефти»

По оценке J.P. Morgan, вклад в потенциал роста акций «Роснефти» вносит также высокая дивидендная доходность. По итогам 2021 и 2022 гг. она ожидается на уровне 9-12%. В августе совет директоров компании рекомендовал выплатить промежуточные дивиденды в размере 18,03 рубля на акцию, или суммарно 191 млрд рублей. Этот уровень промежуточных дивидендов является рекордным для «Роснефти», отмечает газета «Ведомости».

С начала года акции «Роснефти» подорожали почти на 25% до 540 рублей за ценную бумагу. В начале июля стоимость ценных бумаг компании достигала рекордного с момента проведения IPO в 2006 году уровня — 586,95 рублей за ценную бумагу.

В июле американский инвестбанк Morgan Stanley повысил прогноз по цене акций «Роснефти» на 14% — с $9,2 до $10,5 за бумагу. До него Bank of America Merrill Lynch в рамках пересмотра целевых цен нефтегазового сектора также повысил целевую цену бумаг «Роснефти» на 10% до $9,9.

В мае Райффайзенбанк повысил целевую стоимость акций «Роснефти» на 62% — с 500 до 810 рублей. за бумагу. В начале апреля Газпромбанк повысил прогноз по котировкам на 30% — с $7,8 до $10,1 за бумагу. Банк указывал, что акции «Роснефти» обладают существенным потенциалом роста за счет реализации проекта «Восток Ойл».

Долгожданный Удокан

Разработка крупнейшего медного месторождения в Забайкалье поможет развитию отдаленных территорий

Текст: Евгения Мамонова

В этом году в рамках ВЭФ традиционно будут обсуждаться крупные инвестпроекты на Дальнем Востоке.

Приход новых инвесторов помогает развивать этот регион: создавать рабочие места, привлекать квалифицированных специалистов, создавать необходимую энергетическую и транспортную инфраструктуру, улучшать социально-экономические условия отдаленных городов. Именно в части обеспечения крупных проектов ресурсоемкой инфраструктурой бизнесу чаще всего необходима поддержка государства.

Один из таких проектов - освоение Удоканского месторождения меди на севере Забайкальского края. Здесь строительство горно-металлургического комбината и инфраструктуры для него в 2019 году было начато фактически одновременно. Это значительно сократило сроки реализации проекта и позволило запланировать завершение строительства первой очереди уже на 2022 год.

Уже готовы корпуса комбината, а на карьере идут вскрышные работы. Возведены и заполняются оборудованием уже практически все звенья технологической цепочки.

Вечномерзлые грунты и суровые климатические условия, необходимость учитывать высокую сейсмичность местности - все это усложняет строительство, требует больше материалов и ресурсов. Восемь месяцев в году здесь царят холода, а столбик термометра зимой опускается до -60С. Но сомнений в том, что совсем скоро тут заработает большое производство, нет. Объем переработки первой очереди комбината составит до 15 миллионов тонн руды в год с учетом потенциала технологического оборудования, а после уже запланированного увеличения мощности - не менее 36 миллионов тонн. На Удокане будут производить востребованные на мировом рынке катодную медь и сульфидный медный концентрат: всего 125 тысяч тонн меди в год. Проект реализуется в рамках ТОР "Забайкалье", его вклад в ВРП составит около 10 процентов.

Проект по добычи меди на Удокане можно назвать долгожданным. Месторождение было открыто в 1949 году советскими геологами, однако приступить к его освоению удалось только в наши дни.

Ресурсы Удокана - 26,7 миллиона тонн меди. Это самое крупное неразработанное месторождение в России и третье по величине в мире. Вокруг него - горы и тайга, до крупных городов - два дня на поезде. Инфраструктуры, необходимой для работы крупного горнодобывающего предприятия, тут никогда не было, что объясняется суровыми условиями. Именно поэтому удоканская руда оказалась не по зубам ученым и технологам ХХ века.

Более 70 лет месторождение оставалось неосвоенным. Но развитие технологий позволило наконец-то приступить к его разработке. В 2008 году для этого была создана "Байкальская горная компания", теперь - "Удоканская медь". Сегодня к площадке будущего ГМК, как артерии к сердцу, тянутся дороги и ЛЭП. Без них масштабная стройка в такой местности была бы невозможна.

Одним из первых инфраструктурных проектов, реализованных "Удоканской медью", стало строительство подъездной дороги от ближайшего поселка Новая Чара. Автодорога протяженностью почти 20 километров рассчитана на проезд крупной строительной и грузовой техники: ее ширина 6 метров. Годовой грузооборот составит примерно 700 тысяч тонн. Потребовалось построить и мост через реку Нирунгнакан, и теперь автомобильное сообщение стало бесперебойным. Новый мост способен выдерживать нагрузку до 60 тонн. Строительство длилось почти год и оказалось непростым - потребовалось расчистить русло, а затем возвести сложную опорную конструкцию на буровых сваях, каждая - диаметром 1,2 метра.

Новая дорога и мост необходимы для доставки грузов на ГМК и готовой продукции к Байкало-Амурской магистрали. Для перевалки грузов "Удоканская медь" строит рядом с магистральной линией прирельсовую базу с приемоотправочными путями. Она рассчитана в том числе на дальнейшее расширение производства.

Строящемуся комбинату также необходима электроэнергия. После запуска производства на основе гидрометаллургической технологии ее потребуется еще больше. С 2022 года общий объем электропотребления ГМК "Удокан" составит 166 МВт, а с 2025 года увеличится до 195 МВт. Строительство энергетической инфраструктуры началось с прокладки ЛЭП от действующей подстанции "Чара" к площадке комбината. Тянущаяся на 25 километров линия и опоры, возведенные среди гор и тайги, чем-то напоминают великую китайскую стену - они словно игнорируют сложный рельеф местности. Причем опоры имеют усиленные фундаменты - с учетом высокой сейсмичности территории. На производственной площадке были построены еще две подстанции - "Удоканский ГМК" (на 50 МВт) и "Блуждающий" (на 146 МВт). Их суммарной мощности достаточно для строительства и последующей эксплуатации комбината.

На предприятии в рамках первой очереди будет создано более трех тысяч рабочих мест и еще около 20 000 - в смежных отраслях. Поэтому "Удоканская медь" создает инфраструктуру для комфортного проживания будущих сотрудников. На предприятии будут работать в основном вахтовым методом. В конце 2020 года началось строительство целого вахтового комплекса. В распоряжении вахтовиков, помимо удобных гостиничных боксов, будут ФОК, столовая, гостиница, медицинский комплекс и ряд других объектов для комфортного пребывания.

Для ближайшего поселка Новая Чара, где находится офис компании и где будет жить часть сотрудников, "Удоканская медь" подготовила проект комплексного развития территории. В перспективе в поселке появятся культурно-досуговый, физкультурно-оздоровительный и медицинский центры, новый квартал, который станет фактически первым новым жильем, построенным здесь с советских времен. При этом значительные изменения в жизни региона присутствия происходят уже сегодня. В центре поселка начато строительство крытого хоккейного катка и нового сквера с амфитеатром, сухим фонтаном, зоной воркаута и спортивными площадками для детей и взрослых. Одновременно в нескольких дворах поселка устанавливают детские площадки, и теперь у детей и родителей появятся пространства, где можно проводить время с пользой для здоровья и безопасно. Благоустройство ведется за счет средств федерального бюджета в рамках программы Центров экономического роста и при непосредственной поддержке "Удоканской меди". Компания берет на себя проектные и строительные работы, а также выделяет средства на обновление и ремонт социальной инфраструктуры Новой Чары и других поселков Каларского округа.

Цель этих инициатив - создать комфортную среду для будущих сотрудников, их семей и местных жителей, в особенности молодежи, которая захотела бы остаться здесь жить и работать. По всей концепции развития Новой Чары компания консультировалась с местными жителями, чтобы определить, какие социальные объекты поселку нужны в первую очередь.

"Срок разработки Удоканского месторождения - более 70 лет, - поясняют в компании. - На предприятие нужно привлечь много сотрудников рабочих специальностей и ИТР. Это будет в основном вахтовый персонал с графиком работы 45/45. Но и в течение 45 дней человеку необходимо не только жить в вахтовом поселке с доступом к современным благам цивилизации, но и иметь возможность куда-то выйти вечером, посмотреть кино, заняться спортом. Часть сотрудников компании будут жить в Новой Чаре. Там им также необходимо обеспечить необходимый уровень социальных услуг. А для этого нужно дополнительно привлечь на работу в поселок врачей, учителей, воспитателей детских садов и т.д. Это будет трудно сделать, если не вкладывать усилия и средства в развитие городской среды".

Еще один важный проект - реконструкция аэропорта Чара. Он обеспечивает транспортную доступность севера Забайкалья. С введением в эксплуатацию такого крупного предприятия, как ГМК "Удокан", пассажиропоток в Чару вырастет в разы. Однако аэропорт был построен еще в советское время и сильно устарел. Поэтому "Удоканская медь" разработала проект его реконструкции. Саму реконструкцию в течение 1,5 лет планирует провести Забайкальский край. Будет увеличена взлетно-посадочная полоса, так что аэропорт сможет принимать современные самолеты. Также будет построено новое здание аэропорта, рассчитанное на 80 пассажиров в час. Там расположатся медкабинет, комната матери и ребенка, фуд-корт. Проектом предусмотрено благоустройство территории, создание привокзальной площади. Аэродром будет оснащен светосигнальным оборудованием для круглосуточной работы. Там появятся дополнительные технические объекты: аварийно-спасательная станция, гараж, склад ГСМ и т.д.

По словам председателя Совета директоров компании Валерия Казикаева, Удоканский комбинат строится, исходя из современных экологических требований. Проектные решения соответствуют наилучшим доступным технологиям (то есть, фактически, применяются наиболее современные мировые технологии и оборудование. - ред). При этом компания начала работать и над снижением углеродного следа. В 2021 году, еще на этапе строительства, она приступила к разработке климатической программы, направленной на управление углеродным следом будущей продукции.

Комментарий

Юрий Трутнев, заместитель председателя Правительства РФ - полномочный представитель Президента РФ в ДФО:

Создается крупнейший горно-металлургический комбинат. Предприятие строится в достаточно сложных климатических условиях, люди работают практически без выходных. Всего здесь будет трудиться более 2,5 тысячи человек. Для них нужно построить жилье. Сделать так, чтобы сотрудники предприятия не просто заезжали вахтовым методом, а стали дальневосточниками, жили и работали здесь, в Забайкалье. Важно, чтобы те проекты, которые реализуются с государственной поддержкой, помогали создать комфортные условия для жизни людей на Дальнем Востоке.

Связала химия

Россия и Китай реализуют уникальный проект

Текст: Михаил Нестеров

С учетом важности проекта Амурского газохимического комплекса для двусторонних отношений России и Китая старт строительству комплекса в прошлом году дал лично премьер-министр России Михаил Мишустин. И сейчас государственные органы обеих стран ведут работу по заключению межправсоглашения по его реализации.

Предприятие совместно создают две крупнейшие нефтехимические компании в мире: российский СИБУР (доля 60 процентов) и китайский Sinopec (40 процентов). Завершить строительство и пусконаладочные работы на производстве, базирующемся на ТОР "Свободный" в Амурской области, планируется в 2024-2025 годах.

"Правительства и лидеры наших стран придают большое значение этому проекту как важному вектору сотрудничества между Китаем и Россией, - заявил "РГ" глава представительства Синопек в России и Средней Азии господин Ван Цзюнь. - Для нашей корпорации участие в этом проекте также крайне важно. Думаю, что включение в межправительственное соглашение поспособствует реализации проекта АГХК. Пандемия нарушила ранее намеченные планы, но благодаря поддержке и помощи правительств и усилиям обоих акционеров все трудности можно преодолеть".

Сделка между "СИБУР Холдинг" и Sinopec и по созданию совместного предприятия на базе Амурского газохимического ГХК была закрыта в декабре 2020 года. По словам Ван Цзюня, мощности крупнейшего в будущем комплекса по производству базовых полимеров составят 2,7 миллиона тонн в год: 2,3 миллиона тонн полиэтилена и 400 тысяч тонн полипропилена. Строительство комплекса увязано с постепенным выходом на проектную мощность соседнего Амурского ГПЗ компании "Газпром", поставки с которого обеспечат АГХК сырьем для дальнейшей переработки.

Глубокая переработка этана, который станет одним из основных видов сырья для Амурского ГХК, увеличивает добавленную стоимость создаваемой из него продукции в четыре раза. В перспективе до 2040 года реализация проекта, по подсчетам экспертов, позволит увеличить объем несырьевого экспорта России на 4,6 триллиона рублей.

Китай как крупнейший в мире потребитель полимеров заинтересован участвовать в проекте АГКХ. По данным российско-китайской межправительственной комиссии по инвестиционному сотрудничеству, общий объем инвестиций в проект оценивается примерно в 10 миллиардов долларов.

СП на базе Амурского ГХК - не первый опыт сотрудничества Sinopec и СИБУРа. В августе 2013 года компании основали совместное предприятие на базе Красноярского завода синтетического каучука. "Это не только первый нефтехимический проект Sinopec в России, но и наш первый зарубежный нефтехимический проект, - отметил Ван Цзюнь. - Мы получили замечательные результаты, только за 7 лет с момента основания СП выпустило более 290 тысяч тонн бутадиен-нитрильного каучука. Но результаты кроются не только в экономических показателях. Самый важный момент, что благодаря красноярскому проекту, Синопек и СИБУР узнали друг о друге, и появилось взаимное доверие. И с обеих сторон возникло намерение продолжать дальнейшее сотрудничество. Поэтому в 2015 году мы приобрели 10 процентов акций СИБУРа".

В планах китайской компании - продолжать участвовать в нефтегазовых и нефтехимических проектах в России. "Дружественные отношения между Китаем и Россией создают хорошую основу для сотрудничества между двумя сторонами. Поэтому мы надеемся на плодотворное сотрудничество с большим количеством российских партнеров, включая СИБУР, которое внесет огромный вклад в экономическое развитие обеих стран и регионов, где реализуются наши совместные проекты", - резюмировал Ван Цзюнь.

Справка

Sinopec в основном занимается разведкой и разработкой месторождений нефти и газа, нефтепереработкой и нефтехимией, а также продажей нефтепродуктов и продуктов нефтехимии. Один из основных игроков на мировом нефтехимическом рынке. Компания является крупнейшим поставщиком нефтепродуктов и продуктов нефтехимии в Китай, вторым по величине производителем нефти и газа, крупнейшей нефтеперерабатывающей компанией в мире и второй по величине нефтехимической компанией. По общему количеству АЗС занимает второе место в мире и пятое место среди предприятий Fortune Global 500 в 2021 году.

Сматывать удочки пока рановато

Малому и среднему бизнесу еще предстоит реализовать свой потенциал

Самочувствие российского малого и среднего бизнеса во время пандемии, перспективы его развития - это одна из важных тем для обсуждения на Восточном экономическом форуме.

О том, с чем пришлось столкнуться предпринимателям за прошедший год, насколько оказалась эффективной государственная поддержка отрасли, каковы региональные особенности жизни МСБ, - об "РГ" рассказал президент Торгово-промышленной палаты РФ Сергей Катырин.

Сергей Николаевич, каково значение МСБ для экономики страны, в какой степени он реализует свой потенциал? И что показывает зарубежная практика?

Сергей Катырин: Значительное число активных малых и средних предприятий - признак развитой экономики. МСП обеспечивает значительный вклад в ВВП и налоговые доходы государства, создает рабочие места и способствует внедрению инноваций, росту производительности труда.

В развитых странах в этой сфере занято в среднем более 60 процентов трудоспособного населения, отрасль создает около 80 процентов новых рабочих мест. Доля населения, работающего в сегменте МСП, в Японии достигает 80 процентов, в странах ЕС и Канаде - 75, в США - 65 процентов. В российском сегменте МСП заняты около 5,6 миллиона человек. В большинстве своем предприниматели живут сегодняшним днем, не имеют финансовой подушки безопасности и не могут планировать развитие на долгосрочную перспективу. Коронакризис обострил основные проблемы. И сейчас идет сокращение и количества субъектов МСП, и численности занятых.

По нашему мнению, российский МСБ недостаточно реализует свой потенциал. Он мог быть более развитым, если бы удалось выстроить эффективную систему поддержки. Важный фактор - доступ к "длинным дешевым деньгам", о нехватке которых бизнес всегда говорит. При наличии такого ресурса можно было сделать акцент на модернизации, развитии производства, внедрении инноваций. Но пока все усилия малого бизнеса направлены на выживание.

Какие меры господдержки вы считаете наиболее эффективными и актуальными? Как они помогли предпринимателям в пандемию?

Сергей Катырин: Позиция ТПП России известна: поддержка малого и среднего бизнеса в период пандемии не должна носить дискриминационный характер, быть доступна только для определенного круга предприятий (системообразующих или из перечня пострадавших отраслей).

Когда государство стало помогать пострадавшим отраслям, основываясь на кодах ОКВЭД, более половины пострадавших субъектов оказались "за бортом" - не смогли претендовать на поддержку. Считаю, что необходимо было применить единый четкий и прозрачный критерий, например, падение уровня доходов по основному направлению деятельности более чем на 50 процентов по сравнению с предыдущим периодом деятельности. Впоследствии, конечно, антикризисные меры были расширены на большее количество предпринимателей. Многие стали отмечать, что предоставленные льготные кредиты помогли определенное время продержаться и сохранить персонал.

Сейчас правительство приняло решение о предоставлении МСП и НКО грантов на выплату заработной платы сотрудникам. Это крайне долгожданная и востребованная мера поддержки. Также очень важно сейчас поддержать производственный малый и средний бизнес. Это можно сделать с помощью прямых субсидий и грантов предприятиям на технологическое перевооружение, повышение производительности и конкурентоспособности.

Кроме того, из-за падения потребительского спроса нужны меры поддержки сбыта продукции и услуг, произведенных в секторе МСП, и одним из направлений поддержки является система закупок.

Кстати, о системе закупок: надо ли было увеличивать для МСП квоту в госзакупках? И что важнее: дать предпринимателю рыбу или удочку?

Сергей Катырин: Конечно, удочку. Первого июля Владимир Путин подписал закон об увеличении доли госзакупок у субъектов малого предпринимательства и социально ориентированных некоммерческих организаций (СМП и СОНКО) с 15 до 25 процентов с 1 января 2022 года. Конечно, необходимо дальше расширять участие МСП в государственных и корпоративных закупках. Крупнейшие заказчики подтверждают, что установленная на сегодня минимальная доля закупок у МСП для госкомпаний в 20 процентов в целом выполняется и даже перевыполняется.

Прошлый год показал, что за счет закупок ряд отраслей пошли в рост, например, производство компьютерного оборудования, IT-услуги, металлообработка, производство средств защиты и лекарственных средств. По данным Корпорации МСП, за 2020 год номенклатура закупок у субъектов малого и среднего бизнеса расширилась по сравнению с 2019 годом на 11 процентов. Это подтверждает рост интереса предпринимателей к госзаказу. Несмотря на сложное законодательство, регулирующее контрактную систему, рынок закупок остается востребованным и перспективным для любого бизнеса.

Государству необходимо и дальше двигаться в направлении расширения доступа субъектов МСП к государственным и корпоративным закупкам. Не только увеличивать минимальную долю, но и развивать инфраструктуру закупок: расширять каталог товаров, работ и услуг, ввести единые требования к предмету закупки, то есть стимулировать интерес предпринимателей к госзаказу.

Как, на ваш взгляд, в современных условиях чувствует себя МСБ Дальнего Востока? Какова количественная и качественная динамика в этом сегменте: рост, снижение?

Сергей Катырин: Самочувствие МСБ на Дальнем Востоке трудно назвать отличным. Доля малого и среднего бизнеса в валовом региональном продукте составляет всего 21 процент. К сожалению, это значительно ниже, чем у соседей в Китае. В ДФО небольшая доля населения вовлечена в предпринимательство: насчитывается около 115 тысяч предприятий и 180,5 тысячи индивидуальных предпринимателей. Причем динамика этих показателей за последние годы в целом по ДФО отрицательная.

С одной стороны, Дальний Восток - это мощная ресурсная кладовая страны, здесь сосредоточено около 40 процентов природных ресурсов РФ. У региона большой туристический потенциал, имеются перспективы по развитию IT-индустрии, прежде всего на базе ДВО РАН и ДВФУ. Но с другой стороны, ДФО отдален от центральной части страны, существуют проблемы с коммуникацией, следовательно, и с конкурентоспособностью местных товаров. На Дальнем Востоке проживает немногим более 8 миллионов человек, то есть внутренний потребительский рынок ограничен. К тому же нужно учитывать структуру ВРП региона. В нем около 25 процентов приходится на логистику, около 20 процентов - на торговлю. Производство и сельское хозяйство не являются локомотивом экономики региона.

Иными словами, МСБ ДФО вынуждено приспосабливаться к экономическим реалиям, а еще учитывать близость Азиатско-Тихоокеанского региона. Росстат проводит ежемесячные опросы бизнеса, чтобы определить факторы, в наибольшей степени тормозящие деловую активность. В последние месяцы предприниматели на Дальнем Востоке отметили такие проблемы, как недостаточный внутренний спрос, высокую налоговую нагрузку, неопределенность экономической ситуации, недостаток финансовых ресурсов, в том числе долгосрочных для развития новых направлений своей деятельности.

ДФО граничит с КНР. Какие меры по поддержке бизнеса, действующие в Китае, разумно взять властям региона на заметку?

Сергей Катырин: У наших китайских коллег богатый опыт, но и нам есть чем поделиться. Восточный экономический форум как раз ставит задачу привлечения инвестиций в нашу страну, получения обратной связи от бизнеса. А вообще стратегия поддержки МСП в Китае во многом схожа с мерами поддержки в России, но есть ряд моментов, на которые хотелось бы обратить внимание. Важные меры - снижение налоговой нагрузки на малый и средний бизнес, упрощение бюрократических процедур, пролонгация сроков погашения кредитов, предоставление отсрочки по выплатам процентов, снижение процентных ставок по действующим кредитам для малых и микроорганизаций, выдача новых ссуд предприятиям, которые имеют перспективы развития. Некоторым отраслям, в основном связанным с производством медицинских товаров и оборудования, оказывается дополнительная поддержка, в частности происходит ускоренный возврат НДС, снижаются транспортные тарифы.

Текст: Ирина Фурсова

Россия. ДФО > Приватизация, инвестиции > rg.ru, 2 сентября 2021 > № 3821541 Сергей Катырин

Как сказку сделать былью

Владивостокский морской торговый порт - первый в России по перевалке контейнерных грузов

Текст: Ирина Дробышева

Владивостокский морской торговый порт (ВМТП), став лидером среди российских гаваней по объемам обработанных контейнерных грузов в 2020 году, сохраняет первенство и в этом. Впереди новые достижения: ВМТП выбран базовым для Северного морского пути. Как будет развиваться крупнейший универсальный порт Дальнего Востока, рассказал его новый генеральный директор Владимир Корчанов.

Российская газета: Владимир Никодимович, вы недавно вступили в должность генерального директора ВМТП. При этом опыт в морской и портовской сферах у вас более 30 лет. Уже сформировали стратегию дальнейшего развития порта?

Владимир Корчанов: В Дальневосточном морском пароходстве я работаю с 1987 года. Прошел путь от помощника капитана до вице-президента по морскому дивизиону. Удалось поработать и в порту: в 2011-2013 годы генеральным директором ВМТП. Уже тогда мы понимали, что наиболее перспективный грузопоток - контейнерный; наращивали производственные мощности и закупали специализированную технику. В результате ВМТП стал лидером по обработке контейнерных грузов на Дальнем Востоке.

С того времени продолжалась постепенная модернизация кранового оборудования и перестройка технологических процессов, увеличивался грузооборот. В 2020 году ВМТП вышел на первое место по перевалке контейнерных грузов уже не по региону, а по всей стране. В дальнейших планах - развитие этого направления. В этом году мы начинаем амбициозную программу расширения производственных площадей: за счет сноса устаревших складов общая площадь мест под хранение контейнеров увеличится на 20 процентов. В будущем продолжим делать ставку на контейнеризацию, хотим сохранить и упрочить первенство в стране по этому показателю.

РГ: Динамика роста контейнерных перевозок через порты Дальнего Востока впечатляет. На какие объемы перевалки вы рассчитываете в будущем? Что для этого предстоит сделать?

ВК: Последние десять лет средние темпы роста перевалки контейнеров в порту составляли пять-восемь процентов в год, что само по себе неплохой показатель, но уже в прошлом году ВМТП столкнулся с ошеломительным ростом: после снижения объемов перевалки в первой половине 2020-го (из-за ковидных ограничений. - Прим.ред.) рост во втором полугодии составил 30 процентов. И еще 20 - в первом полугодии 2021 года. Поэтому мы продолжим усиленно развивать инфраструктуру: дополнительно покупать вагоны, технику, строить новые причалы… Сейчас пропускная способность ВМТП по контейнерам - 700-750 тысяч TEU, в планах на ближайшие годы - удвоить мощности.

РГ: Стратегия развития транспорта России на период до 2035 года нацеливает на рост перевозок по Севморпути. В этом проекте ВМТП отведена роль порта-хаба на Дальнем Востоке. Как изменится работа порта и что предстоит сделать?

ВК: Сегодня основные грузопотоки между Европой и Азией идут через Суэцкий канал. Блокировка канала контейнеровозом Evergreen заставила многих перевозчиков обратить внимание на альтернативные маршруты. Сегодня у России есть уникальный шанс реализовать работу транспортного коридора, который не только короче, но и очень выгоден для нашей страны.

Увеличение мощностей для обработки контейнерных грузов - неотъемлемая часть концепции развития Севморпути. Мы действительно должны через пять лет стать портом-хабом, в котором будут концентрироваться грузы из Китая, Кореи, Японии и других стран для дальнейшей транспортировки на контейнеровозах в сопровождении ледоколов до Мурманска. Оттуда они будут перераспределяться в страны Европы. Инвестиционную программу развития ВМТП акционеры утвердили в полном объеме, включая модернизацию площадей, техники, энергоснабжения. Речь идет о миллиардах рублей. Уверен, что стройка такого масштаба станет локомотивом развития не только нашего порта, но и всего Приморского края.

При этом мы очень хорошо понимаем, что находимся в центре Владивостока. Он всегда был городом-портом, и ВМТП применяет самые экологичные технологии, чтобы жителям было комфортно. В этом мы ориентируемся на лучшие зарубежные практики: крупнейший в Европе порт Роттердама также находится в центре города, и такое соседство идет горожанам только на пользу - создает рабочие места, дает налоговые отчисления. Наша идея - превратить ВМТП в зеленый порт, который придаст ускорение развитию благосостояния жителей. Только вдумайтесь: у нас работает 2500 человек, а если посчитать еще судоходство, железнодорожные перевозки, таможенные процедуры - это огромный комплекс услуг, в который вовлечены десятки тысяч человек и члены их семей.

РГ: Эффективная работа сегодня невозможна без цифровизации. Что сделано в ВМТП для обеспечения оптимальных схем транспортировки, безопасности грузов и прочих составляющих экономического успеха?

ВК: В порту оцифрованы практически все услуги. В прошлом году внедрена обновленная информационная система на контейнерном терминале, в этом планируем расширить ее действие на универсальный. Теперь наши тальманы, стивидоры, докеры бумажную часть работы ведут в планшетах и на компьютерах.

В июле состоялся релиз нового веб-приложения "Порт в кармане", теперь большинство вопросов клиент может решить удаленно. Даже оформлять бумажные пропуска не требуется - в той же системе предоставляется пин-код для предъявления на КПП. Эффект от цифровизации очевиден: три года назад в ВМТП обрабатывали 500 заявок в сутки, теперь вдвое больше.

В ближайшее время у клиентов ВМТП также отпадет необходимость предоставлять результаты таможенного досмотра груза, так как эта информация будет поступать в порт в рамках электронного документооборота с таможней. Наши клиенты считают нас лидером по внедрению цифровизации - и не зря. Без "цифры" интеграция в мировую транспортно-логистическую систему невозможна.

Наращивать экспорт

АО "Восточный Порт" - одно из самых эффективных и высокоэкологичных российских предприятий по перевалке угля

Текст: Вадим Иванский

Развитие восточного экспортного направления поставлено в России в ранг государственной задачи. Одна из целей - занять лидирующие позиции на угольных рынках Азиатско-Тихоокеанского региона. Необходимый объем перевалки с избытком обеспечивается сибирским углем, и на первый план выходит организация технологического процесса, развитие железнодорожной инфраструктуры и специализированных портовых мощностей. В такой парадигме работает крупнейший дальневосточный стивидор АО "Восточный Порт", принимающий продукцию от десятков грузоотправителей из Кузбасса, Якутии и Хакасии.

В прошлом году в АТР было поставлено 122 миллиона тонн российского угля, но у потребителей есть дополнительная потребность в продукте, которую тоже могли бы закрыть российские компании.

Для этого нужно развивать Восточный полигон российских железных дорог, подготовить конечные пункты приемки угля - порты Приморья. Идеальная схема должна выглядеть так: железная дорога увеличивает перевозку, партнеры-портовики - объемы перевалки. В реальности этот простой алгоритм работает четко далеко не всегда, хотя ведущие игроки, среди которых АО "Восточный Порт", показывают примеры подобного эффективного стратегического взаимодействия.

В 2012 году стивидор приступил к реализации Третьей очереди специализированного комплекса, делая это с прицелом на будущее, чтобы без простоев и потерь удовлетворять растущий "угольный аппетит" стран АТР. Осенью 2019 года крупнейший частный инвестиционный проект стоимостью более 40 миллиардов рублей был завершен. Третья очередь позволяет порту увеличить объем перевалки до 55 миллионов тонн в год.

Следующим шагом стала синхронизация действий с ОАО "РЖД". В 2017 году стивидор принял решение о модернизации конечной точки Транссиба - станции Находка-Восточная (ДВЖД), куда стекается поток грузов, идущих по Дальневосточной магистрали. По инициативе "Восточного Порта" было заключено соглашение с РЖД: портовики брались самостоятельно достроить инфраструктуру станции по техническим условиям железнодорожников.

- Всего за три года "Восточный Порт" сдал в эксплуатацию два полностью электрифицированных железнодорожных парка с управляемой с помощью цифровых технологий инфраструктурой. В 2019 году был открыт парк общего пользования "Б" для стивидорных компаний, работающих в бухте Врангеля. В его строительство порт инвестировал 2,7 миллиарда рублей, - говорит управляющий директор АО "Восточный Порт" Вадим Байбак.

К действующим путям добавились пять новых общей вместимостью 355 вагонов. После ввода в эксплуатацию он был безвозмездно передан на баланс РЖД. В 2020-м портовики сдали "под ключ" парк необщего пользования "Новый" с объемом инвестиций 2,8 миллиарда рублей. Он предназначен для приема поездов, прибывающих к терминалу "Восточного Порта". Построено 12 железнодорожных путей протяженностью 19 километров, каждый из которых может принимать составы длиной в 71 вагон.

При строительстве Третьей очереди специализированного терминала и железнодорожных парков использовались самые современные решения, минимизирующие воздействие на окружающую среду. Компания в целом вкладывает огромные средства в модернизацию производства и внедрение в процесс технологий "зеленой экономики".

- Так, в порту действует многоступенчатая магнитная очистка угля, вагоны с углем подаются в закрытое здание автоматизированной выгрузки. Работает всесезонная система пылеподавления "сухой туман" с одновременной аспирацией и последующей многоступенчатой фильтрацией осаженной пыли. Уголь по подземным галереям и каскаду закрытых конвейерных линий поступает на склад, оснащенный системой орошения в летней период и снеговыми пушками в зимний, - подчеркивает Вадим Байбак.

АО "Восточный Порт" имеет лучший среди угольных портов России уровень промышленной экологии, что дает стивидору дополнительные конкурентные преимущества.

Производственные объекты предприятия окружает уникальная система ветрозащиты - металлические экраны высотой до 23 метров, обеспечивающие пылеподавление более чем на 90 процентов.

Для устройства их фундаментов, чтобы сделать сооружение максимально устойчивым, через каждые шесть метров на глубину 12-18 метров вмонтированы сваи. В сентябре прошлого года сооружение прошло "боевое крещение", выдержав порывы ветра до 40 метров в секунду во время тайфуна "Майсак".

До конца года портовики закончат возведение ветрозащитных сооружений с других сторон периметра комплекса, после чего проект станет самым масштабным из подобных ему на Дальнем Востоке.

Эта работа входит в комплексную экологическую программу компании, стартовавшую в 2018 году. Ее стоимость - около шести миллиардов рублей.

Современные технологии, основанные на принципах "зеленой экономики", безупречная ответственность инвестора, его инициативы по модернизации Восточного полигона дают компании уникальные конкурентные преимущества по экспорту угля, помогают полнее открывать экономический потенциал Приморья, решая задачу экономического разворота России на Восток.

Кстати

АО "Восточный Порт" экспортирует уголь в Японию, Корею, Китай, Тайвань, другие страны АТР и Рес­публику Индия. Объем перевалки экспортной угольной продукции в 2020 году составил 26,85 миллиона тонн, или 25 процентов от общего объема среди стивидорных портов Дальнего Востока.

В Челябинской области откроют производство беспилотников

Текст: Евгений Китаев (Челябинская область)

Приборостроительный завод из Катав-Ивановска заключил договор на разработку и производство трех типов беспилотных летательных аппаратов. В министерстве промышленности региона отмечают, что продукция не имеет аналогов в России - такие дроны выпускают только в Чехии, Китае и США.

Презентация новых изделий для силовых ведомств и коммерческих организаций состоялась на аэродроме Колачево в Челябинске. Разработчики продемонстрировали возможности своих летательных аппаратов, которые могут применяться при поиске и спасении людей, предупреждении и ликвидации чрезвычайных ситуаций, оказывать помощь при выполнении разных задач в промышленной сфере, сельском и лесном хозяйстве, строительстве, картографии.

Гости увидели в работе новинку, предназначенную для мониторинга удаленных объектов и созданную для условий Севера (длительность полета составляет около 20 часов). Изделие, по замечаниям специалистов, представляет собой модульную конструкцию из композитного материала: моноплан с двигателем сзади, универсальным фюзеляжем, к которому присоединяются прямые крылья. Представители силовых ведомств также попробовали самостоятельно запустить один из представленных образцов, имеющий небольшие габариты и обладающий высокой маневренностью для полетов в горной местности и над водоемами.

- Создание беспилотников сейчас на пике популярности и, думаю, будет актуально еще много лет, - объяснил заинтересованность "крылатым" проектом гендиректор приборостроительного предприятия Динар Сагдетдинов.

По его словам, коллектив завода планирует запустить в производство модели классической схемы, обратной стреловидности и коптерного типа для грузоперевозок. После получения заказа предприятие готово через 3-4 месяца выпустить первую промышленную партию.

Министр промышленности Челябинской области Павел Рыжий в свою очередь подчеркивает, что региональные власти поддержали инициативу, поскольку она поможет расширить линейку выпускаемой на Южном Урале высокотехнологичной продукции и выйти на новые рынки сбыта, а также будет способствовать развитию внутренней кооперации.

Как решать проблему обмеления Иртыша в границах Омска

Текст: Светлана Сибина (Омск)

Уровень воды в Иртыше упал до критической отметки. По мнению экспертов, главная причина - растущий водозабор в Казахстане и Китае, расположенных вверх по течению. В этом году из-за засухи потребность в речной воде многократно увеличилась, и уровень Иртыша в границах Омска снизился до критических показателей. Из колодцев ушла вода, обезвожены прибрежные озера и протоки, местные рыбаки остались без улова.

Во всем мире такие проблемы решают с помощью гидросооружений. В советское время на Иртыше построили сразу три водохранилища: Бухтарминское, Усть-Каменогорское и Шульбинское. Однако после распада СССР все они оказались на территории Казахстана.

В 2011 году в Омской области начали сооружать собственную Красногорскую плотину, но по ряду причин строительство было остановлено. Однако власти неоднократно поднимали вопрос о возобновлении реализации проекта.

Специалисты уверены, что строительство Красногорского гидроузла позволит повысить уровень Иртыша и судоходность реки, гарантированно обеспечить водой населенные пункты в Омской области.

На прошлой неделе вице-премьер России Виктория Абрамченко, курирующая вопросы экологии в Сибирском федеральном округе, побывала на строительной площадке Красногорского гидроузла под Омском.

- Однозначно нужно завершать эту стройку. В нее вложено уже очень много средств и труда. Климат меняется, жители нашей страны в нынешнем году остро это почувствовали. Сопредельные государства - Китай, Казахстан - тоже с этим сталкиваются. Периоды, когда уровень воды становится все меньше, будут расти. Поэтому проблему омского гидроузла нужно решать, причем быстро, - отметила Виктория Абрамченко.

По словам вице-премьера, проект затрагивает две важные темы - водоснабжение Омска и судоходство по Иртышу. Поэтому существенную часть затрат должны взять на себя федеральные власти.

По данным регионального минстроя, на данный момент объект готов на пятьдесят процентов. Освоено 5,5 миллиарда рублей, в том числе 3,9 миллиарда - средства федеральной казны. На достройку гидроузла в нынешних ценах потребуется не менее десяти миллиардов рублей.

Вопрос финансирования региональные власти поднимали в 2019 году на XVI Форуме межрегионального сотрудничества России и Казахстана. А нынешней весной губернатор Омской области Александр Бурков обсуждал проблему с главой Федерального агентства водных ресурсов Дмитрием Кирилловым.

- Сразу скажу, мы не сможем достроить гидроузел за счет своих средств, так как область является дотационным регионом, - подчеркнул губернатор. - Но и в законсервированном состоянии он требует постоянного внимания и расходов. Мы тратим порядка пятидесяти миллионов рублей ежегодно для поддержания объекта в безопасном и безаварийном состоянии.

Стороны предварительно договорились о том, что на первом этапе возобновленного строительства в 2022-2024 годах должны быть завершены все основные и второстепенные сооружения на левом берегу Иртыша, судоходный шлюз, инженерные сети. Возведение русловой низконапорной плотины и создание водохранилища войдут во второй этап реализации проекта.

Региональные власти уже провели аукцион на выполнение подготовительных работ. За семнадцать миллионов рублей подрядчик в течение года с помощью 32 мощных насосов будет круглосуточно откачивать воду из строительных котлованов и судоходного шлюза.

По мнению экспертов, потребление речной воды в Казахстане и Китае будет расти. Однако у российской стороны нет информации о том, какие объемы воды будут сбрасываться на водохранилищах на Иртыше в Казахстане и каким будет уровень воды в реке в границах Омской области. Эту проблему планируют поднять на предстоящем в нынешнем году заседании совместной российско-казахстанской комиссии. Кроме того, предложено включить представителей России в состав казахстанской межведомственной комиссии по использованию водных ресурсов Иртышского каскада водохранилищ. Это позволит прогнозировать ситуацию на реке в границах Омской области.

Прямая речь

Сергей Щербаков, капитан яхты "Сибирь", вице-президент Всероссийской федерации парусного спорта "Сибирские экспедиции":

- Гидроузлы отлично справляются с проблемами обмеления. По личному опыту знаю - там, где есть такие сооружения, реки гарантированно полноводны. В частности, на Беломоро-Балтийском канале, на Дону установлено несколько шлюзов, и там нет никаких ограничений для перспективного развития судоходства даже в периоды самой жестокой засухи.

Почему строители в Сибири поднимают цены на жилье

Текст: Наталья Решетникова (Новосибирск)

Будут ли в срок построены многофункциональная ледовая арена в Новосибирске, обещанные детские сады? Не свернут ли строительные компании и подрядные организации другие крупные проекты? Подорожают ли еще квартиры? На фоне новостей об увеличении стоимости строительных материалов эти вопросы отнюдь не праздные.

"Обычный героизм"

На официальном сайте минстроя Новосибирской области опубликовано опровержение главы ведомства Ивана Шмидта в связи с появившейся информацией о срыве сроков сдачи ледовой арены к Молодежному чемпионату мира по хоккею - 2023. По словам министра, согласно контракту с генподрядчиком, первоначальный график работ был продуман с большим запасом. "Предполагалось все заблаговременно и спокойно сделать, а теперь придется проявить обычный строительный героизм", - утверждает Иван Шмидт, заверяя, что в любом случае работы будут выполнены в срок с соблюдением всех норм и требований качества.

- Правительством Новосибирской области предприняты все возможные меры для того, чтобы наверстать отставание. В частности, увеличено число рабочих на стройплощадке, достигнуты дополнительные договоренности со строительными организациями, которые работают на объекте, привлечены все допресурсы - трудовые и финансовые, - подчеркнул министр.

Объект запланировано сдать в конце сентября 2022-го. По данным пресс-службы областного правительства, из средств федерального бюджета уже выделено около 4,5 миллиарда рублей на софинансирование строительства ледовой арены, общая стоимость которой в ценах 2019 года составляет 10,2 миллиарда рублей.

Одновременно идет строительство станции метро "Спортивная", автомобильных дорог, развязки на площади имени Лыщинского, подземно-надземного пешеходного перехода через дамбу Октябрьского моста и другой инфраструктуры, благодаря которой до ледовой арены будет проще добираться. Мэр Новосибирска Анатолий Локоть заверяет, что строительство подъездных путей и окончательная отделка станции метро "Спортивная" будут завершены в следующем году. А в 2021-м планируется пустить станцию в тестовом режиме для проверки электрооборудования и инженерных систем.

При этом в профильных ведомствах не отрицают, что есть отставание от графиков строительства арены и сопутствующих объектов. Причиной тому - последствия пандемии, в том числе дефицит иностранной рабочей силы, удорожание строительных материалов. Для решения этих проблем создан координационный штаб по достройке ледовой арены.

На прошлой неделе во время своего рабочего визита в Новосибирск на строительной площадке побывал заместитель председателя российского правительства Дмитрий Чернышенко. Вице-премьеру доложили, что уровень технической готовности объекта составляет 56 процентов.

Дмитрий Чернышенко, в свою очередь, напомнил, что в этом году возникла проблема с оплатой выполненных работ из-за отсутствия скорректированной проектной документации, которая требуется в связи с изменениями конструктивных решений при строительстве. Вице-премьер поручил главе региона Андрею Травникову взять на личный контроль подготовку документов и выполнение графика строительных работ.

Связаны контрактами

Между тем первый вице-спикер Госдумы РФ Александр Жуков, тоже посетивший Новосибирск для участия в расширенном заседании ассоциации "Региональный деловой клуб строителей" (РДКС) утверждает, что в целом строительная отрасль региона чувствует себя неплохо.

Так, объем вводимого жилья по итогам семи месяцев этого года вырос на 12,7 процента по сравнению с аналогичным периодом 2020-го, сдано в эксплуатацию более 840 тысяч квадратных метров нового жилья, или 12 310 квартир. Высокие показатели позволили Новосибирской области сохранить первое месте в СФО по объемам жилищного строительства.

По данным областного минстроя, в нынешнем году в регионе по различным программам и нацпроектам, помимо возведения арены, реализуется еще несколько крупных инфраструктурных проектов, запланировано сдать в эксплуатацию новые здания школ и детских садов. Всего - свыше пятидесяти социально значимых объектов.

Однако еще до летних каникул на заседании комитета по строительству, жилищно-коммунальному комплексу и тарифам областного законодательного собрания депутаты выразили обеспокоенность, будут ли объекты сданы в срок, учитывая то, что из-за сложной финансовой ситуации некоторые подрядные организации отказываются от обязательств.

Заместитель председателя комитета Илья Поляков объяснил это тем, что за год стоимость работ и материалов выросла, а указанные в договорах с подрядчиками суммы не меняются.

21 июля 2021 года вышел приказ N500 Министерства строительства РФ, направленный на смягчение сложившейся ситуации. Однако в региональном минстрое отмечают, что положения документа не в полной мере позволяют компенсировать добросовестным подрядчикам дополнительные затраты, понесенные из-за роста цен на строительные материалы. Так как к перерасчету принимаются только госконтракты, заключенные на период более одного года.

- В регионе большая доля краткосрочных контрактов. Речь идет о строительстве малоэтажных зданий для детей-сирот, фельдшерско-акушерских пунктов, о капремонте и реконструкции объектов социального значения, - поясняет Иван Шмидт.

Между молотом и наковальней

- С декабря 2020 года строительная отрасль столкнулась со значительном ростом цен на все группы строительных материалов. В среднем он составил сорок процентов. Такое удорожание грозило срывом сроков выполнения государственных контрактов и остановки объектов, - сообщил Иван Шмидт на заседании ассоциации РДКС.

Такая ситуация, по мнению министра, возникла из-за того, что некоторые организации не смогли преодолеть кризис, вызванный пандемией. Особенно это коснулось небольших компаний и организаций, ориентированных на иностранную рабочую силу.

- Подорожало все, включая местные материалы - щебень, песок. Годом ранее машина песка стоила пять тысяч, сейчас - восемь тысяч рублей. Однако металл показывает самые удивительные показатели роста стоимости - за полтора года практически в два раза. Специалисты связывают это с двумя факторами: ростом потребления стали в Китае на фоне "пятилетки экологии" и сокращением ее производства в Европе и США - по разным оценкам, на двенадцать-семнадцать процентов, - комментирует ситуацию руководитель компании "МЕТР" Эдуард Ляхов. - Кроме того, прожитый в самоизоляции 2020 год невероятным образом подстегнул рынок частного домостроения. Из-за повышенного спроса на строительство индивидуальных домов отмечается дефицит древесины и ее подорожание на сорок-пятьдесят процентов.

Еще один важный материал для строительной отрасли - бетон. Эксперт отмечает, что производители этого материала также вынуждены поднимать цены. Так, стоимость цемента, инертных материалов, электроэнергии и рабочей силы выросла на десять-сорок процентов. Как следствие, вместо привычных пяти-шести процентов традиционный сезонный рост цен составил двенадцать-пятнадцать процентов, и это на фоне увеличения объемов его производства.

В минпромторге РФ, ФАС России и Национальной ассоциации "Союз производителей бетона" (СПБ) указывают на подорожание услуг перевозки железнодорожным и автомобильным транспортом строительных материалов, в первую очередь песка и щебня. "Это вызывает серьезную озабоченность у производителей товарного бетона, так как существенно влияет на себестоимость выпускаемой продукции", - отмечено на сайте СПБ.

Директор по маркетингу группы компаний "Дом-Строй" Татьяна Ващенко также отмечает роль транспортной составляющей: с начала этого года цены выросли не только на стройматериалы, но и на ряд транспортных услуг - в частности, на международные перевозки.

- Когда цены растут, у застройщика есть два пути. Первый - в погоне за сохранением стоимости квадратного метра переориентироваться на материалы более низкой ценовой категории, второй - сохранить обещанное качество, - подчеркивает Татьяна Ващенко.

Застройщики на фоне таких трендов оказались между молотом и наковальней.

- Мы фиксируем рост себестоимости строительства жилья по объективным причинам. С другой стороны, наблюдается сокращение реальных доходов населения и ужесточение правил на ипотечном рынке, которое ведет к сокращению спроса. Поэтому девелоперы сейчас попадают в зону существенного риска. Все новые жилые проекты сейчас реализуются при участии банков на условиях проектного финансирования. Возможно, мы будем свидетелями того, когда партнерство между застройщиками и банкирами пройдет первое испытание на устойчивость в масштабах всей страны, - полагает Эдуард Ляхов.

По оценке эксперта, в ближайшие полтора года рост цен на новое жилье замедлится, но незначительно. На вторичном рынке квартиры подорожают теми же темпами, что и новостройки в прошлом году.

- Что существенно снизится, так это количество сделок купли-продажи. Как следствие - и объем работ на новых площадках. При этом значимого снижения цен мы не увидим. А на качественные новостройки с продуманной концепцией и в хороших местах цены продолжат расти как минимум на семь-десять процентов в год, - уверен Эдуард Ляхов.

Тем временем

Губернатор Новосибирской области Андрей Травников поручил минэкономразвития региона рассмотреть возможность оказания господдержки предприятию "Промышленное партнерство "Сибирь-Профиль", которое планирует организовать собственное производство деревянного бруска для каркасов. Компания также намерена приобрести специальные котлы, которые будут работать на отходах производства и отапливать цеха, и перейти на отечественные комплектующие. Все это позволит снизить себестоимость выпускаемой продукции и сохранить конкурентоспособность.

Что тормозит крупные проекты в химпроме Алтайского края

Текст: Татьяна Кузнецова (Барнаул)

В Алтайском крае начинается реализация нескольких крупных проектов в химической промышленности. Новосибирские инвесторы приступили к строительству завода кальцинированной соды. При финансовой поддержке федеральных властей в регионе планируют открыть центр развития шинного производства. Кроме того, предприятия отрасли активно осваивают выпуск новых видов продукции. Что тормозит реализацию этих проектов и почему крупный химзавод в Яровом испытывает трудности, разбиралась корреспондент "РГ".

Несмотря на пандемию, промышленность региона сохранила стабильную динамику развития. Объемы промышленного производства по итогам первого полугодия 2021-го выросли в среднем на 3,2 процента.

- Специфика экономики Алтайского края в том, что она не монопрофильная, а диверсифицированная, - прокомментировал ситуацию краевой министр промышленности и энергетики Владислав Химочка. - В регионе нет одной ведущей отрасли. У нас развиты разные секторы экономики, поэтому край проходит все кризисы достаточно стабильно. Стратегическими направлениями, кроме сельского хозяйства, являются химическая промышленность и машиностроение. Химическая отрасль - одна из основных в обрабатывающей промышленности края, на которую в структуре экономики приходится около десяти процентов. В период пандемии в 2020 году химпредприятия быстро увеличили выпуск антисептиков, а сейчас расширяют производство медицинского кислорода.

Но не только антисептики и кислород стимулируют развитие отрасли. Сегодня в химической отрасли инвесторы реализуют сразу несколько крупных проектов. Так, "Сибирская содовая компания" из Новосибирска приступает к строительству завода по производству кальцинированной соды в Михайловском районе Алтайского края. По словам руководителя компании Сергея Лукьянцева, завод возобновит добычу природной соды на Михайловском месторождении, расположенном в системе озер Танатар.

- В Сибири, к сожалению, не осталось предприятий, выпускающих листовое стекло, но есть пять заводов по производству стеклянной тары, поэтому содовое сырье будет востребовано, - отметил он. - Проект обойдется в 1,4 миллиарда рублей. Основная доля инвестиций пойдет на приобретение дорогостоящего технологического оборудования. На это мы планируем привлечь льготный заем Фонда развития промышленности. Совместно с учеными Томского инжинирингового химико-технологического центра уже разработали технологию производства соды, провели испытания на предприятии "Сибирское стекло" в Новосибирске и получили патент.

Освоение месторождения позволит удерживать цены на стеклянную тару в регионе, что отразится и на стоимости продукции в этой таре. Правда, пока у инвесторов возникли сложности с оформлением земельного участка под будущий завод.

- Региональные и муниципальные власти помогают нам решить вопрос с землей, надеюсь, до конца года все оформим. Трудности будут и с логистикой - месторождение находится в отдаленном районе на границе с Казахстаном. К тому же эта часть Алтайского края не газифицирована, что создает проблемы с подачей тепловой энергии. Придется топить углем, - подчеркнул Сергей Лукьянцев.

Непросто продвигается и другой масштабных проект - по расширению производства авиационных шин в Барнауле на единственном предприятии в стране, выпускающем такую продукцию. Как писала "РГ" ("Экономика Сибири", № 188 от 19.08.21), сейчас компания "ЯШЗ-Авиа" обеспечивает шинами почти всю военную авиацию. Чтобы наладить выпуск покрышек для российских гражданских самолетов, необходим стенд стоимостью свыше 700 миллионов рублей для проведения испытаний на динамические и статические нагрузки. Открытие центра развития шинного производства при Алтайском техническом госуниверситете позволило бы привлечь федеральные бюджетные инвестиции на покупку такого стенда и расширить линейку отечественных импортозамещающих шин не только для авиации, но и для сухопутной военной и гражданской техники. Правда, вопрос создания центра пока не решен.

При этом многие химические предприятия края уже пользуются господдержкой при реализации своих проектов. Так, фармацевтическое предприятие "Алтайвитамины" в прошлом году благодаря льготному займу Фонда развития промышленности (ФРП) увеличило выпуск антисептиков.

Завод резинотехнических изделий по нацпроекту повышения производительности труда получил из ФРП 120 миллионов рублей на создание производства обрезиненных тканей. А завод автоформованных термостойких изделий уже не один проект финансирует с помощью кредитов фонда.

Региональное минпромэнерго призывает предприятия более активно использовать льготные займы для развития производства. Но инвесторы утверждают, что кредитные средства на льготных условиях не решают всех проблем. Нужна более масштабная и разносторонняя государственная поддержка отрасли.

- Мы не пользуемся льготными кредитами, у нас есть инвестиции для развития, - сообщил управляющий партнер завода "Алтайский химпром" Владислав Зырянов. - Нам нужен здоровый протекционизм для отечественных производителей на внутреннем рынке. Ведь так называемой "свободы торговли" на самом деле нет. Мы все знаем, как субсидируют строительство новых производств и экспорт в Китае, поэтому никаких равных условий на международном рынке не существует. Не менее важна и поддержка фундаментальных научных разработок. Мы сегодня покупаем оборудование и технологии за рубежом, хотя у нас в стране есть хорошие наработки. Для реальной поддержки необходимо также снизить налоговую нагрузку на фонд оплаты труда, которая достигает 46 процентов. И, конечно, сдерживать рост энергетических тарифов - ежегодное повышение не позволяет промышленности развиваться.

В качестве примера Владислав Зырянов привел опыт работы завода "Алтайский химпром" в Яровом. Предприятие - единственное в мире, освоившее этиловую технологию производства силиконов (полиэтилсилоксановых жидкостей), которые используют для выпуска масел, различных смазок и эмульсий для дорожного строительства. Этиловые силиконы более эффективны и экологичны по сравнению с метиловыми аналогами, но почему-то не востребованы в России.

Одну из модификаций полиэтилсилоксановой жидкости уже используют в гидравлике военных самолетов, но в гражданской авиации применяют импортные аналоги, хотя у отечественной характеристики намного лучше. Кроме того, совместно с петербургскими учеными технологи алтайского хипрома разработали комплексную добавку для теплых асфальтов, которая делает дорожное покрытие намного долговечнее. В Санкт-Петербурге ее испытали при строительстве дорог, но до внедрения дело так и не дошло.

- Вместо протекционизма и поддержки мы получаем исковое заявление от электросетей об увеличении тарифа задним числом и о перерасчете платы за электроэнергию за последние четыре года, - сетует Владислав Зырянов. - В первой инстанции нам удалось доказать, что такое повышение незаконно, но сети планируют судиться дальше. Кроме того, муниципальная управляющая компания ТЭЦ Ярового подняла тарифы на теплоэнергию на тридцать процентов. Мы на это согласились, но они настолько же подняли и тариф на сбросной пар. Кроме нашего завода пар никто не использует - его просто сбрасывают в воздух, почему же нужно задирать на него цены? Мы сейчас изучаем вопрос о переносе производства из Ярового в Московскую область, потому что сырья на Алтае нет, газа тоже, энерготарифы высокие.

Тем временем

В минпромэнерго региона заверили, что оказывают содействие "Алтайскому химпрому" в решении возникших проблем. "Мы заинтересованы в эффективной работе завода и со своей стороны предпринимаем меры, чтобы предприятие развивалось, выходило на новые рынки сбыта и создавало новые рабочие места", - подчеркнул министр Владислав Химочка.

В Питере восстановили комнаты семьи Николая II

Текст: Мария Голубкова (Санкт-Петербург)

В царском Селе открыты для посещения жилые покои последней императорской четы - Николая II и Александры Федоровны в Александровском дворце. Время закольцевалось: в августе 1917 года отсюда царская семья отправилась в ссылку в Тобольск, но век спустя комнаты выглядят так, словно их обитатели ненадолго вышли.

Работы по восстановлению тринадцати залов жилого крыла заняли 10 лет - от разработки концепции до возвращения на свои места картин, ковров, фотографий, безделушек. Александровский дворец был музеем с 1918 года до 1941-го. В годы войны здание поделили между собой немецкий штаб и гестапо, в подвалах находилась тюрьма. После Победы во дворце хранились коллекции Института русской литературы Академии наук СССР, планировались реставрационные работы. Затем здесь размещался НИИ ВМФ. А с 2009 года началось поэтапное восстановление музейного здания.

В год 300-летия Царского Села были открыты три парадных зала в центральной части дворца. Спустя пять лет он закрылся на реставрацию. Планировали завершить ее к 2018 году, но сложный комплекс работ и пандемия скорректировали сроки. И вот, наконец, можно увидеть, как был организован повседневный быт венценосных супругов. У них, к примеру, не было столовой - стол для обеда или чаепития накрывали в Сиреневом кабинете - любимой комнате Александры Федоровны, где были многочисленные семейные фото на стенах, покрытых сиреневым шелком.

На половине императрицы восстановлена спальня с альковом, заполненным иконами. Стены обиты чинцем с рисунком из розовых букетиков на белом фоне из английского вощеного хлопка, из такой же ткани сделаны портьеры. Текстильное убранство восстанавливали по акварелям, автохромам, документальным свидетельствам и сохранившимся образцам. Поразительнее всего Кленовая гостиная, оформленная в стиле ар-нуво. Здесь восстановлены антресоль и круглый диван с угловой витриной, выполненные из серого клена.

В Палисандровой гостиной музейщики установили новую традицию. После отъезда царской семьи историк архитектуры Георгий Лукомский провел фотофиксацию интерьеров. На снимках видны даже цветы в вазах. И среди них гортензия в сосуде. Может, ее поставила в воду сама Александра Федоровна? Теперь на этом месте стоит живой цветок из царскосельских музейных оранжерей.

Из Кленовой гостиной можно попасть на антресоль парадного кабинета Николая Второго. Во время Первой мировой он был превращен в штаб, и на бильярдном столе раскладывали карты военных действий. У императора был еще рабочий кабинет - его интерьеры еще не закончены. "Мы разыскиваем все, что разлетелось по стране после войны. Большая часть попала в Нижний Новгород и Павловск, - рассказала директор ГМЗ "Царское Село" Ольга Таратынова, - но есть наши вещи в Новосибирске, во Владимиро-Суздальском заповеднике, даже в Пекине. Предпринимаем все усилия для их возвращения.

Интерьеры правого крыла сегодня доступны для посетителей, но билет лучше приобретать через интернет - в кассу дворца поступает только то, что не было раскуплено заранее. А полностью обновленным Александровский дворец должен предстать через два года.

Вместо Китая главным покупателем российской еды стала Турция

Текст: Татьяна Карабут

Китай сдает позиции главного импортера российского продовольствия - он отказывается от российской рыбы и снижает закупки российской птицы. К концу августа в лидеры по объему поставок российских продуктов вышла Турция, которая увеличила закупки нашего зерна и подсолнечного масла.

На 29 августа Россия поставила в Турцию продовольствия почти на 2,5 млрд долларов. Страна - покупатель номер один нашего зерна (более 1,3 млрд долларов) и масложировой продукции (859 млн долларов).

Вторую строчку занимает Евросоюз, куда поставлено российских продуктов на 2,36 млрд долларов. В основном это рыба, шрот и жмыхи (идут на корма животным) и те же масложировая продукция и зерно.

Китай опустился на третью позицию с объемом импорта российского продовольствия 2,3 млрд долларов. Первые два импортера существенно увеличили ввоз в денежном выражении: на 30% и 31% соответственно. А Китай приобрел на 7% российской продукции АПК меньше, чем на ту же дату 2020 года, следует из данных федерального центра "Агроэкспорт" при минсельхозе.

При этом по итогам прошлого года именно Китай закупил больше всего нашей продукции АПК (более чем на 4 млрд долларов), серьезно опередив страны Евросоюза (3,34 млрд долларов) и Турцию (3,14 млрд долларов). Китай сохранял лидерство и по итогам первого полугодия 2021 года. Но уже тогда снижение экспорта было очевидно - минус 1,9 млрд долларов (или 1,4%) к тому же периоду прошлого года. И отставание только нарастает.

Такое изменение ТОП-3 экспортеров российского продовольствия логично, считает директор международного центра агробизнеса и продовольственной безопасности Высшей школы корпоративного управления РАНХиГС Анатолий Тихонов. Турция - стратегический партнер России не только по поставкам продовольствия, но и по поставкам газа как в саму Турцию, так и в страны Южной Европы. И несмотря на возникающие периодически политические и экономические противоречия, эксперты прогнозируют рост объемов экспорта в Турцию.

По оценке "Агроэкспорта", потенциал увеличения поставок продукции АПК из России в Турцию к 2030 году составляет более чем 4 млрд долларов. Ключевыми продуктами могут стать зерновые культуры, зернобобовые овощи, а также продукция глубокой переработки, в частности, детское питание, которое востребовано на рынке Турции, но пока почти не поставляется из России.

С ЕС ситуация другая. В 2014 году страны Евросоюза ввели санкции в отношении России. Мы ответили контрсанкциями, запретив поставки целого списка продовольствия. И несмотря на это, Россия по итогам первого полугодия 2021 года является третьим поставщиком продовольствия для ЕС, для нас Европа - покупатель продуктов номер два. "Когда есть нечего, санкции на бутерброд не намажешь. А в этом году в Европе ожидается слабый урожай. И все это усугубляется жесткими локдаунами из-за коронавируса", - поясняет Тихонов.

Сокращение поставок нашего продовольствия в Китай, по всей вероятности, связано с закрытием границ для российской рыбы. Еще в 2020 году в Китай вывозилось больше половины улова. Но в конце прошлого года на российской продукции выявляли COVID-19, случаи коронавируса были зафиксированы у персонала. С тех пор поставки не восстановились. К концу августа 2021 года мороженой рыбы поставлено на внешние рынки на 400 млн долларов меньше, чем в 2020 году. При этом Южная Корея, ставшая альтернативным покупателем российской рыбы, к концу августа стала четвертым импортером российского продовольствия, увеличив закупки более чем в полтора раза (на 53% до почти 1,5 млрд долларов).

Впрочем, есть и другое мнение. Китай может оказывать давление на Россию, чтобы получить разрешение на вылов минтая в российских водах, говорится в докладе Pollockonomics британского некоммерческого финансового аналитического центра Planet Tracker. Похожую точку зрения высказывал в интервью "Российской газете" в марте 2021 года и глава Россельхознадзора Сергей Данкверт. "Документы наших китайских коллег уже не просто регламентируют ситуацию с коронавирусом. Думаю, это уже элемент долгосрочной программы, которая даст им возможность регулировать импорт любой продукции", - отмечал он.

Китай остается перспективным рынком для поставок российского продовольствия, уверен Тихонов. Наращивали закупки российской продукции в Китае тогда, когда была торговая война с США. Теперь она сошла на нет. Привычные взаимоотношения, складывавшиеся десятки лет, восстановились. А Россия, которая по-серьезному начала развивать экспорт продовольствия в Китай только с 2014 года, пока новичок в масштабной торговле с Поднебесной. Нам еще предстоит пройти большой путь проб и ошибок, прежде чем понять эту страну и стать незаменимым торговым партнером для нее, говорит эксперт.

Посещение Дальневосточного морского тренажёрного центра МГУ имени адмирала Г.И.Невельского

Владимир Путин посетил Дальневосточный морской тренажёрный центр Морского государственного университета имени адмирала Г.И.Невельского.

Президент ознакомился с тренировочным процессом, передовыми научно-техническими разработками МГУ имени адмирала Г.И.Невельского, а также пообщался с курсантами.

Тренажёрный центр – уникальный комплекс по подготовке членов экипажей многофункциональных судов, повышению квалификации морских специалистов. Центр введён в эксплуатацию в июле 2021 года.

По поручению Президента в Морском государственном университете действует «Школа под парусами», целью которой является знакомство молодёжи с историей Дальнего Востока, планирование и осуществление морских походов на парусниках по местам боевой славы России.

* * *

Беседа с курсантами Морского государственного университета имени адмирала Г.И.Невельского

В.Путин: Здравствуйте! Построились, как в военном училище!

Как вам нравится обучение?

Реплика: Всё отлично. Всё очень нравится.

В.Путин: Вы каким будете специалистом?

Реплика: Я буду инженером-радистом морского судна.

Здесь же у вас есть тренажёры и для судоводителей, и для связи.

Д.Буров: Да, и для судоводителей, и для связи.

В.Путин: Вы здесь сейчас занимаетесь?

Д.Буров: Они пока не успели. Начнут с нового учебного курса.

В.Путин: Ребята, а вы какой курс?

Реплика: Третий, четвёртый, пятый.

В.Путин: Вы все дальневосточники или из разных регионов?

Реплика: Дальневосточники.

Реплика: Но есть и те, кто приехал.

В.Путин: Откуда?

Реплика: Из Забайкальского края, например.

В.Путин: Восточная Сибирь. Здорово.

Четыре года у вас обучение?

Реплика: Пять с половиной.

В.Путин: Классическая программа. И университет старый. Он где-то конца XIX века?

Д.Буров: 130 лет исполнилось недавно.

В.Путин: Имя носит достойное. Невельского. Только рано умер человек. 63 года было всего. Достойный был мореплаватель. Город основал. Но вы это все, наверное, знаете. Много сделал для страны. Но и вы тоже сделаете немало.

Какие-то вопросы есть у вас?

В.Матвеев: Так точно.

В.Путин: Пожалуйста.

В.Матвеев: Курсант пятого курса судоводительского факультета Матвеев Владислав Игоревич.

Для нас наш университет – это в первую очередь Тихий океан и Северный морской путь. Нам бы очень хотелось, окончив вуз, работать именно в северных широтах. Сейчас мы видим, какие усилия Вы прилагаете по развитию Северного морского пути. Видим, что конкуренция между странами возрастает.

В.Путин: Все хотят сюда. В том числе так называемые внерегиональные державы.

В.Матвеев: Да.

Как Вы оцениваете перспективы развития в Северном морском пути конкретно Российской Федерации?

В.Путин: Если бы не было перспектив, мы бы этим не занимались.

Вы знаете, климат меняется, во-первых, увеличивается продолжительность навигации. Совсем недавно она ограничивалась полутора месяцами. Сейчас уже 3–4 месяца, уже про полгода говорят. А некоторые судоводители говорят, вот я встречался с вашими более старшими коллегами, один капитан мне сказал, он и вообще круглый год работать готов. Не знаю, насколько это возможно.

Но в связи со строительством ледокольного флота… Он у нас самый мощный в мире, в этом году, в прошлом, ещё два сдали: атомный, «Сибирь», и дизельный, «Виктор Черномырдин». «Арктику» сдали. Всего у нас таких, как «Арктика», должно быть пять: «Арктика», «Урал», «Сибирь», «Чукотка» и «Якутия». В прошлом году, в 2020-м, мы заложили здесь у вас недалеко, на «Звезде», абсолютно новый, самый мощный, таких в мире пока не было, «Лидер». Он 150 мегаватт. Круглый год может проводить суда. Даже сегодня, если б такое было, то проводил бы круглый год.

Поэтому это очень перспективно. Не случайно сюда многие государства хотят прийти, работать здесь, использовать этот маршрут. Вы уже специалист. Пятый курс, да?

В.Матвеев: Так точно.

В.Путин: Ну вот. Наверняка Вы всё знаете, читаете. Перемещение грузов по Северному морскому пути существенным образом снижает цену товара для конечного потребителя. В этом вся фишка.

А у нас 18 процентов территории России – это арктическая зона. 18 процентов. Поэтому для нас самих чрезвычайно важно развитие этого региона, развитие портовой инфраструктуры, военной, спасательной. МЧС здесь будет развиваться активно. Мы дали сейчас дополнительные деньги, несколько миллиардов рублей, именно под МЧС, для того чтобы на всём протяжении Северного морского пути соответствующие службы спасения, в том числе спасения на море, могли эффективно работать.

Объём грузов – большой. Сейчас не помню, в 1986-м, что ли, году Советский Союз осуществил самый большой объём перевозок по Северному морскому пути. Это было то ли 6,3, то ли 7,3 миллиона тонн. А в прошлом году знаете сколько? 33. А в 2024 году планируется 80 миллионов тонн. А это же какой объём работ, колоссальный объём работ.

Кроме всего, мы исходим из того, что будем работать со всеми очень корректно, в рамках международного права, а это Конвенция 1982 года, и ещё есть один документ.

Дело в чём? Дело в том, что значительная часть благоприятного с точки зрения моря маршрута проходит по нашим внутренним водам. Можно идти, как ваши коллеги говорят, мористее, но там ледовая обстановка совсем другая, там сложнее. А если идти благоприятным курсом, то значительная часть маршрута проходит по нашим внутренним водам, по территориальному морю. И это, конечно, создаёт для нас колоссальные конкурентные преимущества. Но это не значит, что мы собираемся кого-то ограничивать. Нет. Мы осуществляем эти проводки, и лоцманские проводки, и будем работать со всеми, кто хочет, потому что мы в этом заинтересованы сами.

Обратили, наверное, внимание (к морю не имеет прямого отношения, но тем не менее), в Швейцарии встречался с американскими коллегами, мы тоже об этом говорили. И они хотят этим заниматься, хотят участвовать в этой работе. И страны азиатского региона, Индия, Китай и поюжнее, – для всех интересно. Будем работать. Так что работы вам точно хватит. Особенно с развитием ледокольного флота.

Ещё вопрос?

А.Мелихов: Так точно. Курсант четвёртого курса судоводительского факультета Мелихов Александр Григорьевич.

Уважаемый Владимир Владимирович! Мы видим, как активно строится и создаётся новый российский флот. Это вселяет большую уверенность в нашем будущем, показывает, что мы не зря выбрали профессию моряков. Как вы оцениваете эти перспективы?

В.Путин: Ну как? Мы сейчас вот только говорили про один из маршрутов очень важных. Но у нас за последние пять лет заказано 600 крупных судов, по-моему, 300 уже построено. Россия – крупная морская держава. Океаны, моря. Объём грузоперевозок по морю растёт.

Мы сейчас только с Министром разговаривали, вот только что сидели, отошли в стороночку, и он мне рассказывал о том, как растут перевозки по морю. Будем этим заниматься в дальнейшем.

А вообще тем, кто любит море, связал свою судьбу с морем, много направлений работы: грузоперевозки, пассажироперевозки, научные исследования, рыболовный флот. Очень много направлений работы, и каждое из этих направлений будет развиваться. Будет интересно, и работы хватит. Морская стихия интересна. Если вы здесь, то, наверное, вы это знаете лучше, чем я.

Желаю вам всего доброго!

Малому бизнесу предлагают инструменты для выживания

Меры поддержки малого бизнеса Дальнего Востока обсудили участники панельной сессии на Восточном экономическом форуме. Среди рабочих инструментов — программы развития инфраструктуры городов, субсидии на внедрение отечественных цифровых решений, биржевые механизмы авансового финансирования и расширения рынка сбыта.

На сегодняшний день доля малого бизнеса в валовом продукте Дальневосточного федерального округа составляет 19,8%. Как отметил модератор сессии на ВЭФ-2021 — президент Общероссийской общественной организации малого и среднего предпринимательства «Опора России» Александр Калинин, по субъектам этот показатель колеблется в зависимости от промышленной ориентированности и роли крупного бизнеса в экономике региона.

Так, в Приморье вклад субъектов малого и среднего предпринимательства (МСП) наиболее ощутим — 32,4%. В Хабаровском крае (24,9%), Магаданской (22,8%) и Амурской областях (22,2%), а также в Камчатском крае (21,3%) этот показатель близок к общероссийским 22,5%. В Республике Саха (Якутия), Сахалинской области и Чукотском АО из-за влияния добывающих отраслей он составляет 12,9%, 10,3% и 7,8% соответственно.

«Ситуация по регионам очень разная. Но при этом занятость населения в малом и среднем бизнесе везде примерно 30% и более. Таким образом социальная значимость малого бизнеса огромна», — констатировал Александр Калинин.

Удобство в городе

Как отметили участники сессии, на региональном уровне при разработке мер поддержки представителей МСП особое внимание удаляется созданию комфортной среды для предпринимателей. Как в плане инфраструктуры, так и в вопросах налогообложения и доступа к кредитным ресурсам.

К примеру, во Владивостоке реализуются проекты обустройства исторического центра города, создаются новые торговые места для сельхозпроизводителей, решаются вопросы с размещением нестационарных торговых объектов. По словам главы города Константина Шестакова, эта работа рассчитана не на один год. В целом на то, «чтобы бизнесу было комфортно» в дальневосточной столице, планируется потратить около 15 млрд рублей.

О том, как подобная работа ведется в Китае, участникам форума рассказал председатель Ассоциации местных предпринимателей провинции Хэйлунцзян Сюэ Сюйлоу. По его словам, комплексное развитие малых городов с учетом их особенностей и роли в экономике региона (а в настоящее время в проекте участвует пять населенных пунктов) помогает создать максимально комфортную среду для малого предпринимательства. Своим опытом в этой области провинция готова делиться с российскими коллегами, сообщает корреспондент Fishnews.

Рабочая аналитика

«Будет комфортно бизнесу – будет комфортно и населению», — согласна с общественной значимостью малого предпринимательства главный управляющий директор по направлениям МСП и закупкам ВЭБ.РФ Марина Романова. По ее словам, сегодня государственная корпорация развития занята созданием информационной системы, которая объединит аналитику (начиная с 2000 г.) по 100 городам России и сможет спрогнозировать их развитие до 2030 г. Этот инструмент должен помочь при выборе наиболее эффективных инвестиционных проектов: программа рассчитает, какие бизнес-инициативы смогут внести наибольший вклад в развитие того или иного города.

Но насколько объективную картину позволяет рисовать аналитика, которая основывается на статистике различных госструктур? Тем более что у каждого ведомства на выходе зачастую получаются свои цифры.

«Вопрос в том, кто и как работает с этими данными. Бизнесу нужна такая аналитика, чтобы понимать, как государство смотрит на него, какие выводы делаются о его работе», — отметил член совета директоров – председатель правления АО «Корпорация «МСП» Александр Исаевич. Кроме того, по его словам, анализ текущего состояния бизнеса необходим и для отладки межрегиональной коммуникации. Например, для понимания того, как ограничительные решения, которые принимаются в одном регионе, отражаются на работе участников рынка в другом субъекте.

Сегодня, по словам Александра Исаевича, корпорация «МСП» ведет работу и по повышению доступности кредитных средств для бизнеса. Одно из направлений — разработка коробочных решений по отраслям, с учетом их специфики в плане регуляторики, окупаемости и т.д.

Биржевые механизмы для МСП

В целом, как отметили участники сессии, несмотря на резко возросший спрос со стороны бизнеса на услуги банков, пока кредиты для малых и средних предприятий остаются роскошью. Альтернативным механизмом авансового финансирования для товаропроизводителей, который к тому же обеспечивает гарантированный сбыт продукции и расширение рынка, является электронная биржа.

«Заключение биржевых сделок на условиях форвардных контрактов позволяет еще до начала путины или сельхозработ получать авансовые платежи, которые идут на пополнение тех самых оборотных средств, так не хватающих малому бизнесу. И никаких процентов — это все ваши деньги», — подчеркнул генеральный директор АО «Дальневосточный аукционный рыбный дом» Сергей Лелюхин. Среди других плюсов биржевых торгов он отметил прозрачность сделок, стабильность и предсказуемость цен, сокращение числа посредников при продаже и приобретении продукции или сырья для переработки.

Руководитель ДАРД перечислил и ряд предложений по развитию этого направления. Среди них — формирование ведущей биржевой площадки для малого и среднего бизнеса и соответствующей инфраструктуры на территориях федеральных округов. Ускорить этот процесс, по его словам, позволит создание межведомственной рабочей группы, а также комиссии по организованной торговле сырьевыми товарами в структуре «Опоры России».

Доступная цифровизация

Дополнительные преимущества малому и среднему бизнесу способно дать внедрение цифровых решений по организации рабочего процесса, повышению эффективности производств и т.д. Об этом заявил заместитель министра цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Максим Паршин. На Восточном экономическом форуме он анонсировал новую программу по субсидированию 50% стоимости внедрения отечественных продуктов — цифровых решений — для малого бизнеса, которой представители МСП смогут воспользоваться уже в этом году.

По словам замминистра, механизм будет реализовываться через соглашения с поставщиками облачных сервисов. «Мы подготовили список из порядка 160 продуктов: это отечественные цифровые решения для гостиниц, ресторанов, автосервисов и других сфер. В текущем году на данные цели в бюджете предусмотрен 1 млрд рублей, в 2022 году — вдвое больше», — сообщил он.

Вместе с тем представители самого бизнеса обратили внимание, что барьеры, которые тормозят работу предприятий, сегодня куда более осязаемые, нежели цифровые технологии. Например, до сих пор не решены вопросы с повышением пропускной способности пограничных переходов и общей инфраструктурой транспортных коридоров «Приморье-1» и «Приморье-2», концепция развития которых была принята еще в 2016 г. Участники сессии обратились к представителям властей с просьбой больше внимания уделять контролю выполнения тех задач, которые ставятся в рамках государственных программ.

Fishnews

«Корпорация «Рыба.РФ» презентовала масштабные проекты на ВЭФ

«Корпорация «Рыба.РФ» поможет отраслевому бизнесу выстроить единую логистическую цепочку и противостоять ковидным вызовам рынка, рассказал на Восточном экономическом форуме председатель наблюдательного совета корпорации Александр Крутиков.

Презентация перспективных проектов в различных сферах экономики Дальнего Востока прошла в рамках панельной сессии на ВЭФ, организованной при поддержке ВЭБ.РФ. О масштабных планах развития, связанных с одним из ключевых дальневосточных ресурсов — рыбой, — заявили сами рыбопромышленники.

Ковид привел к глобальным изменениям на мировом рынке, в том числе рыбном. Китай, который прежде принимал на переработку до 70% российского минтая, ограничил импорт и вынудил рыбаков в срочном порядке искать новые маршруты и решения существующих логистических проблем. В августе этого года ведущие игроки российской отрасли — группа компаний «Антей» и Северо-Западный рыбопромышленный консорциум — объявили о решении создать совместную инвестиционную группу «Корпорация «Рыба.РФ».

Как рассказал председатель наблюдательного совета корпорации Александр Крутиков, сегодня в полном объеме перерабатывать и импортировать всю ту рыбу, которой закрыли путь в Китай, российская отрасль не в состоянии: недостаточно инфраструктуры по перевалке, хранению и переработке. «Корпорация «Рыба.РФ» создана крупнейшими компаниями отрасли для того, чтобы преодолеть этот вызов и собрать единую логистическую цепочку в рыбной отрасли, которая позволит поставлять собственную продукцию в центральную часть страны и напрямую в Европу», — заявил он.

Участники корпорации намерены сосредоточиться на двух проектах, сообщает корреспондент Fishnews. Первый — это создание сети связанных друг с другом современных рыбных портов в Петропавловске-Камчатском, Корсакове (Сахалин), на полуострове Назимова (Приморье) и в Мурманске.

«Такая конфигурация позволит максимально эффективно использовать и железнодорожную инфраструктуру, и в недалеком будущем Северный морской путь. В каждой из этих точек появятся современные холодильные мощности, инфраструктура для перевалки рефрижераторных контейнеров и передержки живых водных биоресурсов. Совокупная мощность портов составит 4,6 млн тонн», — рассказал представитель «Корпорации «Рыба.РФ».

Второй проект — создание рыбной биржи. «Как мы видим, этот проект будет реализован на территории Владивостока, на мысе Назимова, и позволит значительно диверсифицировать рынки для поставки рыбной продукции», — заявил Александр Крутиков.

По его словам, проект планируется реализовать в ближайшие три года: к 2024 г. будут запущены первые объекты. Предполагается, что объем инвестиций составит более 50 млрд рублей. Корпорация рассчитывает реализовывать проект при участии ВЭБ.РФ, а также других представителей рыбной отрасли. «Мы не собираемся ограничиваться по числу участников проекта: к нашей корпорации, которая создана в форме инвестиционного товарищества, может присоединиться любой участник отрасли и приступить к реализации проекта», — отметил Александр Крутиков.

«Мы планируем активно пользоваться мерами господдержки, предусмотренными для Дальнего Востока и Арктической зоны. Но помимо инфраструктуры важно создание и конкурентоспособного сервиса, а этого невозможно сделать без повышения качества работы таможенных и пограничных органов. Как раз в рамках биржи будет важно создать новую регуляторику, которая позволит предложить рыбакам качественный, конкурентоспособный сервис с точки зрения экспорта рыбы в любую точку мира», — добавил представитель корпорации.

Fishnews

Оскорбление фашизмом, или Ещё раз об актуальности теории

СЕРГЕЙ СОЛОВЬЁВ

Кандидат философских наук, ведущий научный сотрудник факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова, главный специалист РГАСПИ.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Соловьев С.М. Оскорбление фашизмом, или Еще раз об актуальности теории // Россия в глобальной политике. 2021. Т. 19. No. 5. С. 230-241. doi: 10.31278/1810-6439-2021-19-5-230-241.

Статья Марлен Ларюэль «Сам фашист!»[1] посвящена актуальным дискуссиям о месте России в современной мировой политической системе. Однако интереснее спорить не о том, можно ли называть современную Россию «фашистской» и насколько вообще такой спор может иметь место (он, конечно, может, поскольку уже идёт: соответствующие инвективы звучат как за пределами Российской Федерации, так и в её границах), а о том, что является теоретическим – или псевдотеоретическим – основанием для такого спора.

Применение прилагательного «фашистский» к политическому режиму в современной России участилось после присоединения Крыма в 2014 г., а также после «закручивания гаек» в отношении непарламентской оппозиции, особенно после дела Навального в конце 2020 – начале 2021 года. Любому непредвзятому наблюдателю, не говоря уже об учёных, совершенно очевиден идеологический характер применения определения «фашистский» к политическому режиму в современной России, на что справедливо указывает в своей статье Ларюэль. Любопытно понять, на что явно или неявно опираются публицисты, пропагандисты или историки, по удачному выражению профессора Модеста Колерова, занимающие «политиканский край историографии»[2], когда выстраивают свой предельно ангажированный нарратив.

С моей точки зрения, основа такого рода спекуляций – зияющая пустота на месте теории диктатур ХХ века, которую заменяет теория тоталитаризма. А последняя никогда не являлась собственно теорией. Есть и связанная проблема – крайняя слабость и расплывчатость теорий фашизма в историографии и социальной мысли. И сам факт такой расплывчатости и невнятности создаёт замечательные возможности для спекуляций и политического применения слова «фашизм» как ругательства и клейма.

Нижеследующие размышления не претендуют на развёрнутый анализ, а являются скорее набросками, призванными заострить серьёзную, на взгляд автора, проблему в современных исследованиях истории ХХ века.

Статья Ларюэль поднимает проблему злоупотребления термином «фашизм». Как ругательство его используют давно – немногим позже, чем возникло само понятие. Термин «социал-фашизм», обращённый на шестом конгрессе Коминтерна в 1926 г. против социал-демократов, – яркий пример подобного использования. Но в рамках того же Коминтерна шло серьёзное осмысление феномена фашизма, на работы теоретиков того времени вынуждены ссылаться и современные исследователи[3]. Антонио Грамши, Карл Радек, Евгений Пашуканис, Евгений Варга, Николай Бухарин и многие другие марксистские публицисты и теоретики писали о фашизме до Второй мировой войны, причём они рассматривали нацизм именно как одну из форм фашизма. И как бы ни относиться к официально принятому определению болгарского революционера Георгия Димитрова, данному на XIII пленуме Исполкома Коминтерна в 1934 г., оно выглядит вполне серьёзно и имеет теоретическую базу. Как справедливо заметил французский социолог Никос Пуланзас, это определение Димитрова фактически повторяло слова австромарксиста Отто Бауэра: «Если при буржуазной демократии у власти находится весь буржуазный класс, хотя и под руководством и господством крупного капитала, то при фашизме большой капитал и крупные землевладельцы правят в одиночку»[4]. На схожей позиции стоял и Грамши ещё в 1925 г., так что формула Димитрова повторила давно существовавшую марксистскую позицию, просто она оказалась пропагандистски заточенной и освящённой именем героя Лейпцигского процесса. Теоретических оснований у приведённой формулы куда больше, чем в трудах американского профессора Тимоти Снайдера и его сторонников, хотя она очевидным образом устарела.

Обвинения современного российского режима в «фашизме» – из той же коллекции политических ярлыков, что и «социал-фашизм» образца 1928 года. Но основываются они на вполне конкретной идеологической традиции времён холодной войны – теории тоталитаризма, причём в версии Збигнева Бжезинского и Карла Фридриха[5], а не Ханны Арендт[6] и тем более не левых антисталинистов конца 1920-х – начала 1930-х гг. вроде Виктора Сержа[7]. У Сержа и его сторонников слово «тоталитаризм» использовалось прежде всего как метафора, чтобы подчеркнуть антидемократический и контрреволюционный характер сталинской диктатуры. Джордж Оруэлл, имевший, как и Серж, опыт личного взаимодействия со сталинистскими политическими практиками во время Гражданской войны в Испании, использовал в публицистике этот термин в качестве метафоры, а затем гениально превратил его в художественный образ в своих антиутопиях. Но это была не теория.

Арендт, написавшая свою работу сразу после Второй мировой войны, была неплохо знакома с немецким опытом диктатуры, но смутно представляла себе советский. Как и многие другие её теоретические размышления, «Истоки тоталитаризма» представляют собой не столько теоретический трактат, сколько огромное по размерам эссе с вкраплениями исторических экскурсов (особенно ярким представляется история антисемитизма в её кратком изложении). А Бжезинский и Фридрих из публицистических и художественных метафор, теоретических набросков и исторических очерков разной степени корректности создали стройную идеологическую (но не научную!) концепцию, которая, однако, не выдерживает столкновения с историческими фактами. И чем больше появлялось конкретных исторических исследований систем власти, политических и репрессивных аппаратов, повседневности в нацистской Германии и в СССР, тем очевиднее становилось, что слово «тоталитаризм» остаётся лишь политически нагруженной метафорой, которую серьёзные исследователи ритуально приводят в предисловиях и послесловиях, или – как ревизионисты в американской советологии, которых сегодня ярче всего представляет Шейла Фицпатрик, – категорически отказываются от этого слова, которое так и не стало термином.

Тем не менее прав был французский политолог Пьер Аснер, назвав тоталитаризм «неуловимым, но незаменимым понятием»[8]. Это видно даже на примере школьных учебников. В 1990-е – 2000-е гг. во многих из них использовалась теория тоталитаризма, чтобы объяснить сходства и логику возникновения советского режима и правых диктатур в Европе в первой половине ХХ века. После принятия «историко-культурного стандарта» во многих учебниках слово «тоталитаризм» перестали применять по отношению к СССР, но сохранили по отношению к режимам Германии и Италии. Для того, чтобы понять, откуда берётся эта странная незаменимость дискредитировавшего себя термина, стоит вспомнить о теории фашизма.

Важно подчеркнуть, что теория тоталитаризма и теория фашизма после Второй мировой войны конфликтовали друг с другом.

Развитие теории фашизма воспринималось как «левое» движение в теории, а теория тоталитаризма – как правая критика не только СССР, но и левых идеологий в целом (несущих в себе «зерно тоталитарной идеологии»). И неудивительно: теория тоталитаризма настаивала на отсутствии принципиальных различий между «левыми» и «правыми» не только диктатурами, но и движениями[9].

Новая волна политизации в условиях современного (и сильно облегчённого) издания холодной войны отличается своеобразным примирением теории тоталитаризма с употреблением термина «фашизм», но именно в качестве политического ярлыка. Просто теперь это слово используется по отношению к «тоталитарной» или «унаследовавшей тоталитаризм» России. В том же ряду распространённые попытки объявить нацизм именно левым течением[10], игнорируя массу фактов, хотя бы тот, что коммунисты и социалисты с самого начала были объявлены главными врагами партий дуче и фюрера.

Вокруг определений фашизма после возрождения дискуссий о нём в последнюю четверть века существует огромная разноголосица. Причём, прямо как в античности, многие авторы не пытаются опровергнуть друг друга, а просто выдвигают собственные определения либо отказываются от использования чётких дефиниций (как выдающийся исследователь фашизма Вольганг Випперман[11]).

Отказавшись от «устаревшей» классовой теории, многие современные исследователи феномена фашизма предпочитают расписывать идеологические и протоидеологические характеристики разных фашизмов, утопая в самоидентефикациях участников фашистских движений, переплетениях их путанных теорий, тщетно пытаясь деконструировать (тут это слово уместно) фашистские мифы. Однако на то и мифы, что их не рассказывают – ими и в них живут. Фашистский миф, как и любой другой, иррационален и не подразумевает возможности выхода за пределы его собственных границ. Философ Наталья Автономова отмечает «синкретический характер мифа: это нерасчлененное целое, в котором представлены моменты эстетического (образность), этического (моральная рецептурность – предписывание определённого способа поведения в тех или иных условиях), собственно познавательного (вычленение тех или иных повторяющихся черт действительности)»; а также «а-историзм: вневременной, или, иначе, “естественный”, самоподразумеваемый характер мифа»[12]. Поэтому провозглашаемый социологом Майклом Манном принцип, согласно которому надо судить фашизм исходя из его собственных критериев[13], категорически неверен. И не случайно определение фашизма, данное Манном: «Фашизм – это стремление к трансцендентному и очищающему национальному этатизму через парамилитаризм»[14], – звучит крайне странно, требуя массы уточняющих вопросов и пояснений, и не подтверждается его собственным тщательным сравнительно-историческим анализом. Манн следует точке зрения «методологической эмпатии», на которой основывается, пожалуй, один из известнейших современных исследователей фашизма Роджер Гриффин, предпочитающий определять это явление через идеологию как «революционную форму национализма»[15].

Конечно, нам нужно понять, как мыслят фашисты, но мы не должны принимать их логику, их самоидентификацию за истину.

Может человек неверно оценивать своё положение в социальной структуре? Безусловно! Особенно в ситуации, когда с рациональной точки зрения, с точки зрения всего предшествующего опыта, культурной традиции и здравого смысла такая самооценка оказывается травматичной. В этой связи куда более прав Умберто Эко, утверждая, что «одной из характерных черт исторических фашистских движений было обращение к разочарованному среднему классу, обеспокоенному экономическим кризисом или политическим унижением и напуганному социальным давлением снизу»[16]. Примечательно, что ряд глубоких замечаний о сути фашизма сделан именно философом и писателем, причём не чурающимся использовать понятие «тоталитаризм», но с отсылкой к классовому анализу, а не к изучению идеологий.

Столь модные сейчас в теории фашизма попытки определить его главным образом через идеологию не работают потому, что идеология в большинстве фашистских движений и во всех фашистских режимах играет прежде всего манипулятивную роль.

Мы должны искать признаки фашизма исходя не из мышления самих фашистов, не из «методологической эмпатии», а из исторической конкретики: социального состава, политических функций, экономических и политических практик и, наконец, целей фашистских движений и режимов.

Это осложняется тем, что в отличие от других идеологий, возникших до фашизма, последний с самого начала был неоднороден и внутренне противоречив. И либерализм, и консерватизм, и социал-­демократия, включая своё самое радикальное коммунистическое ответвление, стремились к цельности анализа действительности. В фашизме этого нет. Он с самого начала являлся идеологией, в которой сосуществовали элементы социального конструирования, попросту говоря социального обмана, манипуляции, и низовые «революционные» тенденции, которые играли серьёзную политическую роль и давали шанс прийти к власти только при условии инструментального использования. Соединение этих двух составляющих – в разных пропорциях, в зависимости от типа фашистского режима – и дают такой феномен. Фанатики-легионеры Кодряну, «левое крыло» НСДАП братьев Штрассеров, фалангисты Примо де Риверы – все они оказались только инструментом для более циничных лидеров и так и не смогли стать самостоятельной политической силой на более или менее продолжительный срок. В этом трудно не усмотреть особенность мелкобуржуазных политических движений. Эко писал об итальянском фашизме: «Это была не монолитная идеология, а скорее коллаж различных политических и философских идей, клубок противоречий. Можно ли представить себе тоталитарное движение, которому удастся примирить монархию и революцию, королевскую армию и частное ополчение Муссолини, привилегии, данные церковью, и государственную систему образования, превозносящую насилие, тотальный контроль (конечно же, совсем не «тотальный», Эко увлёкся. – С.С.), и свободный рынок?»[17]. В нацизме он усматривает большую цельность, но на самом деле и нацизм, и все другие фашистские идеологии были столь же эклектичны и противоречивы.

Традиционная марксистская схема в варианте Димитрова делала акцент на искусственности и манипулятивности фашистских режимов и на их теснейшей связи с капитализмом. Она оказалась явно недостаточной для анализа происхождения фашизма, его идеологии и политической практики. Так, она не может дать ответа на вопрос, почему фашистские режимы восторжествовали прежде всего в странах, которые играли в капиталистическом мире второстепенную или даже третьестепенную роль, она также не объясняет причин массовости фашистских движений, когда огромное количество людей обеспечивает, следуя Димитрову, «диктатуру наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала», которые делегируют власть собственно фашистской партийной бюрократической верхушке. Большинство же современных теоретиков, напротив, всячески пытается отодвинуть фашизм как можно дальше от капитализма, преуменьшая его связи с крупным бизнесом. Однако представляется очевидным, что в анализе феномена фашизма необходимо сочетать и социально-классовую, и идеологическую составляющие.

Возвращаясь к трактовкам Снайдера и других героев статьи Ларюэль, можно заметить, что они жонглируют произвольным набором признаков, автор статьи это и показывает. Даже с точки зрения классической версии теории тоталитаризма Россия на такое звание никак не тянет, что справедливо отмечает Ларюэль: «Россия не соответствует никаким признакам тоталитарного государства: нет ни системы террора, ни обязательной индоктринации для подчинения масс, ни механизмов мобилизации. Поэтому для описания российской политической системы даже понятие авторитаризма подходит лишь с определёнными оговорками. Очевидно, что за последнее десятилетие публичные свободы были урезаны, президент может остаться у власти практически пожизненно, “системные” политические партии представляют далеко не полный список политических предпочтений избирателей, свобода мнений ограничена, СМИ контролируются всё плотнее» [18].

Следует также заметить, что многочисленные диктатуры, которые до сих пор поддерживаются США и их союзниками по принципу «это наш сукин сын» подходят под классические признаки тоталитаризма ничуть не меньше, чем пресловутые Иран или Северная Корея.

Например, Саудовская Аравия, Судан, Эритрея или даже Китай не подвергаются в американском официозе такой критике, как Россия или Белоруссия, по совершенно очевидным политическим причинам.

Теория тоталитаризма даёт возможность для упомянутого жонглирования. В своей классической версии эта «теория» представляет собой произвольный набор признаков, выбранных по причине внешней яркости и удобства в плане идеологического использования. Но сама возможность жонглирования создаётся потому, что история и социальная философия (или историческая социология как её часть) крайне медленно развиваются в деле сущностного анализа феномена фашизма.

* * *

Ларюэль также справедливо обращается и к другой стороне проблемы. В современной России фашизм стал синонимом абсолютного зла, история Великой Отечественной войны оказывается точкой сборки национального самосознания, а победа над фашизмом подкрепляет претензии России на значимое место в системе международных отношений.

Это, в свою очередь, порождает обратную реакцию у части интеллектуалов. Утверждать, что фашизм и нацизм – это совершенно разные вещи, становится в некоторых интеллектуальных кругах в России чем-то вроде дистанцирования от официоза. Хотя для уже упоминавшихся теоретиков фашизма Гриффина, Манна, Виппермана и многих других этой проблемы нет. И тут проявляется не только неприятие советской модели – устоявшегося словосочетания «немецко-фашистский» по отношению к истории Великой Отечественной войны. С теоретической точки зрения у этого словосочетания как раз есть все основания.

Но при этом в России и в идеологических заявлениях, и в учебниках, и в научных дискуссиях феномен фашизма анализируется с теоретической точки зрения крайне слабо. Можно даже сказать, что российские авторы склонны вообще отказаться от анализа и фашизма, и нацизма, разве только цитируя иностранных авторов. И в этом проявляется одна очень важная черта современной исторической политики в России, которая также совершенно не вписывается в «тоталитарную» модель.

Ларюэль констатирует: «До сих пор Кремлю удавалось консолидировать пассивную патриотическую поддержку режима и маргинализировать те силы, которые оспаривали бы его власть»[19]. Эта позиция «пассивного патриотизма» подразумевает возникновение в официальной идеологии заметного противоречия. С одной стороны, пытаясь настаивать на преемственности в истории России, официальная историческая политика старается минимально акцентировать внимание на травматических моментах прошлого: революциях (очевидное стремление замолчать столетия революции 1917 г. и 150-летнего юбилея Владимира Ленина тому ярчайшее подтверждение), репрессиях сталинского периода, а также спорных моментах истории Второй мировой. С другой стороны, защищать официальную позицию, основанную на отсылках к Великой Отечественной войне без разбора спорных и травматических моментов невозможно: проблемы пакта Молотова – Риббентропа, трагедии плена, истории коллаборационизма и так далее регулярно всплывают, и эти вопросы российская историческая политика начинает поднимать всё чаще – в «войнах памяти» приходится отвечать на выпады противника.

Но проблема заключается именно в том, что в российской официальной исторической политике сам фашизм остаётся символической фигурой умолчания, злом per se, которое как будто бы и не требует специальных пояснений. Причём не только пояснений, но даже визуализации: в школьных учебниках и книгах до недавнего времени нельзя было изображать свастику, а в июне 2021 г. Госдума приняла закон о запрете тиражирования изображений нацистских лидеров (кроме как в образовательных и научных целях, но практика показывает, что и чиновники, и книгоиздатели будут многократно перестраховываться – и научные книги о нацизме уже стали исчезать с магазинных полок). Удивительно, но факт: в России до сих пор нет научно-популярных работ о фашизме, а если надо назвать документальный фильм, то прежде всего вспоминают «Обыкновенный фашизм» Михаила Ромма, созданный ещё в 1965 году. Эту ситуацию пытаются исправить: так, в 2020 г. журналист Андрей Медведев снял фильм «Великая неизвестная война»[20], в котором вина за Вторую мировую войну перекладывается на западные демократии, якобы непосредственно вскормившие фашизм. Историческая ценность этого произведения невелика, но в нём отражаются современные идеологические тенденции «новой холодной войны». (Автор статьи также принял участие в этом фильме, не имея, однако, представления об общей концепции и сожалеет об этом факте). Зло фашизма оказывается какой-то ритуальной фигурой умолчания.

Эта пустота умолчания неслучайна. При серьёзном теоретическом анализе феномена фашизма сравнения со сталинизмом будут неизбежны. В современной России часто звучат призывы запретить сравнивать (не отождествлять, а именно сравнивать!) советскую систему с нацизмом. Сравнивать, как мы понимаем, можно всё что угодно, а сравнительный метод в истории является обязательным к использованию, и лучшие современные исследования фашизма это демонстрируют. Самое главное, что неидеологизированные сравнения этих двух режимов необходимы именно для того, чтобы осмыслить диктатуры ХХ века, причём на основе того огромного фактического материала, который продолжает осваиваться историками и который совершенно не вписывается в примитивные схемы теории тоталитаризма.

Таким образом, статья Ларюэль провоцирует очень важную дискуссию, которая касается не столько политологии, сколько связи истории, социальной философии и актуальной политики. В начале статьи она процитировала Оруэлла: «Ещё в 1946 г. Джордж Оруэлл в эссе “Политика и английский язык” отметил, что “слово ‘фашизм’ потеряло конкретный смысл и означает только ‘нечто нежелательное’”»[21]. Изменение этой ситуации необходимо и в науке, и в политике. Для социальных наук в современном мире, в котором, как указывают столь разные мыслители, как Эко[22] и Манн[23], есть место для возрождения фашизма, пусть и под другим названием, такой теоретический рывок был бы весьма важен.

Противоположностью рационального анализа сложнейших исторических феноменов истории ХХ века является процесс, который можно назвать истеризацией истории.

Тимоти Снайдер – яркий тому пример; но и в современной России также немало сторонников «истерического» подхода к истории. К этому явлению относятся многие квазиисторические программы различных телеканалов, цветущая пышным цветом конспирология, поддерживаемая на официальном уровне[24], «народный сталинизм», также тесно связанный с конспирологией. Войны памяти, какими бы они ни были неприятными для учёных, стимулируют псевдонаучную активность в жанре истерии. Но этот жанр не обречён на победу, и учёные, работающие в области гуманитарных наук, как ни пафосно это звучит, вынуждены противостоять ему при исследовании самых травматических и идеологически нагруженных событий и явлений минувшего столетия.

--

СНОСКИ

[1] См.: Laruelle M. Accusing Russia of Fascism // Russia in Global Affairs. 2020. Vol. 18. No. 4. P. 100-123. doi: 10.31278/1810-6374-2020-18-4-100-123. На русском языке статья опубликована в текущем номере. – Прим. ред.

[2] Колеров М.А. Тоталитаризм. Русская программа для западной доктрины. М.: Циолковский, 2018. С. 29.

[3] Gandesha S. (ed.). Spectres of Fascism. Historical, Theoretical and International Perspectives. London: Pluto Press, 2020. 288 p.

[4] Poulanzas Т. Fascism and Dictatorship. The Third International and the Problem of Fascism. London: Verso, 1974. P. 97.

[5] Збигнев Бжезинский (1928–2017) – американский политолог, социолог и государственный деятель, советник по национальной безопасности 39-го президента США Джимми Картера. Карл Йоахим Фридрих (1901–1984) – немецко-американский политолог, один из основоположников теории тоталитаризма. – Прим ред.

[6] Ханна Арендт (1906–1975) – немецко-американский философ, политический теоретик и историк, основоположница теории тоталитаризма. – Прим ред.

[7] Serge V. Memoirs of a Revolutionary. New York Review Books Classics, 2012. 576 p.

[8] Аснер П. Насилие и мир. От атомной бомбы до этнической чистки / Пер. с фр. Е. Баевской, Л. Цывьяна. СПб.: Всемирное слово, 1999. С. 226-234.

[9] Geyer М., Fitzpatrick S. Beyond Totalitarianism. Stalinism and Nazism Compared. Cambridge University Press, 2009. P. 4-5.

[10] Белоус Т. Почему Гитлер не был левым: политический спектр и научный подход // Скепсис. 2019. URL: https://scepsis.net/library/id_3910.html (дата обращения: 18.03.2021).

[11] Випперман В. Европейский фашизм в сравнении: 1922-1982 гг. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2000. С. 23.

[12] Автономова Н.С. Рассудок. Разум. Рациональность. М.: Наука, 1988. С. 180-181.

[13] Mann M. Fascists. Cambridge University Press, 2004. P. 12-13.

[14] Ibid. P. 13.

[15] Griffin R. Section II: The Search for the Fascist Minimum: Presentation. In: International fascism: Theories, Causes and the New Сonsensus. Bloomsbury Academic, 1998. P. 52-53.

[16] Eco U. Five moral pieces. New York, San Diego, London: Нarcourt, 2001. P. 99.

[17] Ibid. P. 91.

[18] Laruelle М. Accusing Russia of Fascism. Polemics around Russia’s Belonging to Europe // Russia in Global Affairs. 2020. Vol. 18. No. 4. P. 105. DOI: 10.31278/1810-6374-2020-18-4-100-123.

[19] Ibid. P. 107.

[20] Великая неизвестная война. Фильм Андрея Медведева, 2020 // YouTube. 8.05.2020. URL: www.youtube.com/watch?v=jrI-wKDXE9k (дата обращения 12.08.2021).

[21] Laruelle М. Op. cit. P. 102.

[22] Eco U. Op. cit. P. 78, 85.

[23] Mann M. Op. cit. P. 372-375.

[24] Волчков М. «Исторический парк» как идеологическое оружие // Скепсис. 2019. URL: https://scepsis.net/library/id_3879.html (дата обращения: 18.03.2021).

Россия. Весь мир. ЦФО > Внешэкономсвязи, политика. Образование, наука > globalaffairs.ru, 1 сентября 2021 > № 4046546 Сергей Соловьев

Сам фашист!

МАРЛЕН ЛАРЮЭЛЬ

Доктор философии, директор и профессор-исследователь Института европейских, российских и евразийских исследований (IERES) Школы международных отношений им. Эллиотта Университета Джорджа Вашингтона, содиректор Программы новых подходов к изучению безопасности в Евразии (PONARS).

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Laruelle M. Accusing Russia of Fascism // Russia in Global Affairs. 2020. Vol. 18. No. 4. P. 100-123. doi: 10.31278/1810-6374-2020-18-4-100-123.

ОБВИНЕНИЕ В АДРЕС РОССИИ И ПОЛЕМИКА ВОКРУГ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ РОССИИ К ЕВРОПЕ

Между странами Центральной и Восточной Европы и Россией продолжают бушевать войны памяти, которые подпитываются интерпретациями истории Второй мировой (Великой Отечественной) войны. Заложниками конфликтных нарративов становятся европейские институты, а обмен резкими репликами между президентом Польши Анджеем Дудой, президентом Украины Владимиром Зеленским и президентом России Владимиром Путиным в связи с 75-й годовщиной освобождения Освенцима свидетельствует, что память о Второй мировой войне превратилась в валюту на международной арене.

На кону – вопрос о том, даёт ли победа Советского Союза законное право голоса России в европейских делах или же её необходимо исключить за нежелание раскаиваться в оккупации и разделе Европы. Победила ли Москва в 1945 г. и стоила ли эта победа огромных человеческих жертв? Или же, напротив, СССР способствовал началу войны, подписав в 1939 г. пакт Молотова – Риббентропа, который позволил оккупировать части Польши и Финляндии, а затем аннексировать Балтийские страны? Главное содержание войн памяти – спор о том, кого считать фашистом и кто вступил в сговор с нацизмом: Советский Союз в 1939–1941 гг. или коллаборационисты в Центральной и Восточной Европе? Следовательно, кого считать новыми фашистами, продвигающими ревизионистскую интерпретацию Второй мировой войны: путинскую Россию или страны Центральной и Восточной Европы?

С середины 2000-х гг. обвинение России в фашизме стало стержневым нарративом в Центральной и Восточной Европе, а также среди некоторых западных политических деятелей. В их ряду – бывший советник США по национальной безопасности Збигнев Бжезинский[1], бывший директор ЦРУ Джеймс Вулси[2], бывший госсекретарь США Хиллари Клинтон[3] и другие. Обвинение прижилось и в академическом мире. С ним солидарны такие его представители, как Тимоти Снайдер, Александр Мотыль, Владислав Иноземцев и другие, а также некоторые российские политические оппоненты власти – Гарри Каспаров, покойный Евгений Ихлов, Лев Шлосберг. Речь идёт не только об академических дебатах, ведь навешивание ярлыков имеет прямые политические последствия: обвинение России в фашизме подразумевает, что страна больше не принадлежит к международному сообществу и не может считаться легитимным партнёром. Если, как провозглашают некоторые, «Путин – это Гитлер», кто захочет вести с ним переговоры и пытаться наладить конструктивный диалог с Россией?

Таким образом, два нарратива прямо противоречат друг другу. Один утверждает, что Россия – фашистская страна, а её лидеры – фашисты, другой определяет Россию как страну, победившую фашизм. К сожалению, для тех, кто не воспринимает мир исключительно чёрно-белым, исторические реалии много сложнее. Советский Союз может и нести ответственность за соглашение с Гитлером в 1939 г., и быть победителем нацистской Германии в 1945 году.

Действующие лица этой запутанной драмы обвиняют друг друга в одном и том же, а оскорбительные ярлыки и академическая терминология сплетаются с умышленными семантическими искажениями. Ключ к разгадке я нахожу в семиотике, рассматривающей слова как коммуникативные инструменты или знаки, интегрированные в систему повседневных смыслов и одновременно формирующие её[4]. Как и любое другое слово, «фашизм» – коммуникативный инструмент, обусловленный и «нагруженный» общим имплицитным культурным багажом, который позволяет аудитории интерпретировать этот термин; это понятие-«конструкт», выражающее отношение к объекту. Ещё в 1946 г. Джордж Оруэлл в эссе «Политика и английский язык» отметил, что «слово “фашизм” потеряло конкретный смысл и означает только “нечто нежелательное”»[5].

В России понятие «фашизм» стало элементом стратегического нарратива, причём оперируют им двояко. Внутри страны оно используется для формирования культурного консенсуса вокруг памяти о Великой Отечественной войне, поддерживающего стабильность системы. На международной арене – для развития или, по крайней мере, укрепления статуса страны как державы, имеющей благодаря победе над нацизмом законное право голоса в вопросах европейской безопасности. Называя противников «фашистами», российская власть описывает собственное понимание международной системы, предлагает сюжетную линию, которая строится вокруг российского народа, его ценностей и целей. Другой стратегический нарратив, идеологически обратный, но выполняющий в точности ту же функцию, транслируется теми, кто называет Россию фашистской. Это обвинение сводит роль России к амплуа «чужого», олицетворяющего собой всё, что для Запада недопустимо.

Изучение России в западном мире давно подчинено устаревшим бинарным стереотипам – демократия/авторитаризм, Запад/не-Запад, Европа/Азия и так далее. И новая антагонистическая пара – мнимый российский фашизм против мнимого западного либерализма – лишь добавляет к этому перечню ещё один чёрно-белый бином, эвристическая ценность которого минимальна.

Здесь я развенчиваю обвинения в фашизме, приписываемые путинскому режиму, и предлагаю взглянуть на ярлык фашизма как на элемент «отзеркаливания» в политической игре Запада и России вокруг вопросов о том, какой должна быть Европа и должна ли она включать или исключать Россию[6].

Деконструкция исторических аналогий

Профессор Йельского университета Тимоти Снайдер – один из самых громких прозелитистов тезиса о фашизме в России. Он проповедует эту идею в серии колонок в The New York Times и The New York Review of Books, в книге «Дорога к несвободе: Россия, Европа, Америка» (“Road to Unfreedom: Russia, Europe, America”). Снайдер злоупотребляет историческими параллелизмами, допускает упрощенчество, развешивает ярлыки, сводит объяснения к редукционизму.

Так, он утверждает, что российский режим реабилитировал пакт Молотова – Риббентропа. Но это поверхностный вывод. Официальный российский нарратив о пакте, вмещающий и статью Путина “The Real Lessons of the 75th Anniversary of World War II”[7], опубликованную в The National Interest в июне 2020 г.[8], традиционно приравнивает пакт к Мюнхенскому соглашению. Цель России состоит в том, чтобы напомнить об общей ответственности за предвоенные события: Мюнхенским соглашением Западная Европа бросила Центральную Европу на произвол судьбы, и пакт следует воспринимать именно в этом амбивалентном контексте.

Кроме того, Снайдер полагает, что поддержка Кремлём ультраправых в Европе является продолжением альянса Сталина с Гитлером, целью которого было уничтожение европейского миропорядка. Эта попытка исторического параллелизма несостоятельна по нескольким причинам. Представлять нынешних ультраправых непосредственными наследниками нацизма – упрощение, которое опровергается всеми специалистами, изучающими подъём «новых правых»[9]. Более того, волны антилиберализма в Венгрии и Польше – странах, для населения которых неприятие России характерно исторически, показывают, что не Москву надо винить в растущем скепсисе европейского общественного мнения: это глубоко укоренившийся феномен, гораздо более сложный, чем примитивное клише «завезённой из России заразы».

Третий набор аргументов Снайдера связан с предполагаемым вкладом в путинскую идеологию реакционного бело­эмигрантского мыслителя Ивана Ильина. Действительно, поклонники Белого движения в России (например, Никита Михалков) вдохновляются образом и мыслями Ильина, но неверно утверждать, что эти идеи стали главной доктринальной опорой[10]. Российский президент не проявил какого-то особенного почтения, навестив в 2009 г. место погребения Ильина – он также посещал и могилу нобелевского лауреата Александра Солженицына. Путин пять раз цитировал Ильина, но ещё чаще – шесть раз – он цитировал евразийца Льва Гумилёва и регулярно обращается ко многим другим российским мыслителям и историкам от Карамзина до Бердяева. Более того, все эти цитаты воспроизводят привычные образы России, её культуру и роль государства; ни одна из них не связана с наиболее противоречивыми антисемитскими высказываниями Ильина в поддержку нацистской Германии или фашистской Италии. Таким образом, работы Ильина в кремлёвском «цитатнике» – лишь подтверждение самых расхожих представлений о России. С подобными трюизмами могли бы выступить многие российские мыслители. Кроме того, Снайдер обходит многочисленные случаи, когда позиции Ильина фундаментально противоречат путинским: полная реабилитация его наследия заставила бы Кремль принять слишком много неприемлемых идеологических составляющих.

Наконец, Снайдер обвиняет Путина в том, что тот оправдывает аннексию Крыма, ссылаясь на доктрину Германии об «изменении границ», а это подразумевает, что Путин открыто сравнивает свои действия с действиями нацистской Германии[11]. Это грубое и ложное обвинение. В речи Путина чётко говорится о воссоединении Германии в 1990 г., а не об аншлюсе Австрии или аннексии Судетской области[12]. Это, конечно, не оправдывает аннексию Крыма, но свидетельствует о том, что Путин говорил о воссоединении Германии в 1990 г., а не о действиях нацистской Германии. Кремлёвский стандарт «нормальности» – холодная война, а не эпоха Молотова – Риббентропа. Кремль живёт не в идеологизированном мире нацистской Германии, а в мире, в котором годы перестройки, распад ялтинского миропорядка и Советского Союза до сих пор являются главными историческими референциями и травмами.

Произвольно и избирательно конструируя смысл и значение исторических аналогий, связывая каждое решение, принятое путинской Россией, с нацистской Германией, Снайдер только сбивает читателей с толку, превращая «полезное прошлое» в инструмент демонизации России и дискредитации прочих аналитических подходов. Не менее бессмысленными и безосновательными были попытки Снайдера найти у Ильина идеологическое обоснование вмешательства Кремля в президентские выборы в США в 2016 г.[13] и обнаружить следы его прямого влияния на победу Трампа[14].

Мнимый неототалитаризм

Другой аспект дискуссии касается концепции тоталитаризма. Она используется, чтобы обосновать идею, которая на самом деле является ложным логическим треугольником: если нацизм и коммунизм одинаково тоталитарны и если путинский режим является неосталинизмом, значит – через свой модернизированный сталинизм он эквивалентен нацизму. Но если нацизму и сталинизму свойственны схожие аппараты и практики государственного насилия, то по многим другим аспектам они резко различны. Коммунизм не сводится к сталинскому периоду, а восприятие путинского режима как неосталинского – даже больше чем редукционизм. Эту концепцию не принимает подавляющее большинство политологов, изучающих сегодняшнюю Россию[15].

Вопреки утверждениям американского политолога Александра Мотыля[16] Россия не соответствует никаким признакам тоталитарного государства: нет ни системы террора, ни обязательной индоктринации для подчинения масс, ни механизмов мобилизации.

Поэтому для описания российской политической системы даже понятие авторитаризма подходит лишь с определёнными оговорками.

Очевидно, что за последнее десятилетие публичные свободы были урезаны, президент может остаться у власти практически пожизненно, «системные» политические партии представляют далеко не полный список политических предпочтений избирателей, свобода мнений ограничена, СМИ контролируются всё плотнее. Однако идеологическое разнообразие доступно тем, кто его ищет: либеральные протесты регулярно сотрясают Москву и большие города страны, а городской активизм и муниципальная политика становятся новым пространством для самовыражения гражданского общества[17]. По данным правозащитного центра «Мемориал»[18], только около 54 человек в России считаются политическими заключёнными. Даже если добавить к ним 254 заключённых за «религиозный экстремизм» (что является сомнительной категорией), это число меркнет по сравнению с количеством заключённых в странах с диктаторскими режимами (Китай) или авторитарными (Турция).

Лишён российский режим и ещё одного ключевого элемента фашизма: системы массовой индоктринации и мобилизации. Несмотря на это (или, возможно, из-за этого), с начала 2000-х гг. западные наблюдатели ведут поиск гипотетического идеологического гуру Путина. Эта роль традиционно отводится идеологу современного евразийства Александру Дугину, которого западные эксперты окрестили аж «мозгом Путина»[19] из-за его вклада в популяризацию евразийской терминологии. Однако Дугин не обрёл какого-либо институционального статуса в государственных структурах, а его теории слишком заумны, чтобы конкурировать с более практичной и менее радикальной идеологией[20]. Вторым номером на роль идеологического «наставника» Путина номинировали Ивана Ильина – сначала Антон Барбашин и Ханна Тобурн[21], а затем и Тимоти Снайдер. Но их аргументы основаны на очень избирательной и тенденциозной интерпретации идеологических основ режима и ошибочном прочтении творчества мыслителей-одиночек.

Российский режим не только не проповедует никакой последовательной официальной доктрины, но и не имеет утопического проекта трансформации, реализуемого путём мобилизации масс вокруг пропаганды насилия. Большинство учёных сходятся на том, что такой проект является обязательным атрибутом фашизма, своего рода его «наименьшим общим знаменателем»[22]. Фактически стержневыми элементами, отличающими фашизм от других реакционных идеологий, основанных на отрицании и противостоянии идеям Просвещения, являются миф о возрождении и культ насилия. Фашизм стремится не сохранить или восстановить прошлое, но создать радикально новое общество. Однако Россия не демонстрирует стремления ни к утопии, требующей тотальной трансформации существующего миропорядка, ни к созданию Нового Человека. Напротив, с середины 2000-х гг., а особенно с третьего президентского срока Владимира Путина Кремль поёт дифирамбы консерватизму, что подтверждает страх перед всем, что так или иначе ассоциируется с революционными изменениями[23]. Он призывает к сохранению существующего порядка, надеясь добиться принятия мира таким, какой он есть.

Нет в современной России и организационных элементов, которые можно было бы связать с фашистской утопией. «Единая Россия» никогда не формировалась как структура, способная вовлекать и индоктринировать массы. Напротив, она остаётся партией бюрократов и тех, кто ищет надёжной карьеры, что делает её похожей больше на КПСС, чем на НСДАП (Национал-социалистскую немецкую рабочую партию) или итальянскую Национальную фашистскую партию.

Только дважды за два десятилетия Кремль пытался осуществить в стране мобилизационные проекты. Первый – создание в 2005–2008 гг. молодёжного движения «Наши»[24] в надежде упредить «цветную революцию» и структурировать авангард, который вдохновил бы остальное общество на активную защиту ценностей режима. Второй проект случился на пике украинского кризиса весной 2014 г., когда поощряемая Кремлём националистическая мобилизация стимулировала атмосферу экзальтации с призывами к бойцам-добровольцам присоединиться к донбасским повстанцам. Но как только некоторые из этих радикальных группировок начали призывать к «русской весне», чтобы захватить не только Киев, но и сам Кремль, власть немедленно ощутила опасность революции у себя дома и взяла под контроль повстанцев и добровольцев[25].

До сих пор Кремлю удавалось консолидировать пассивную патриотическую поддержку режима и маргинализировать силы, которые оспаривали бы его власть. Это наблюдение свидетельствует о том, что в сегодняшней России отсутствует типичная для фашистских режимов мобилизация и индоктринация.

Отсутствие этнонационалистической доктрины

Ещё одной ключевой особенностью любого фашистского режима является ультранационализм. В этом контексте Россию нельзя приравнивать к нацизму, постулировавшему уничтожение рас, которые считались неполноценными – на этом даже нет необходимости останавливаться отдельно. Кремль никогда не оправдывал расовое уничтожение или геноцид. Не выдвигает российское государство и доктрину русского этнического превосходства[26]. Напряжённость может возникать вокруг попыток ограничить права языковых меньшинств, особенно в Татарстане[27], но эта тенденция в большей степени связана с институциональной и законодательной рецентрализацией системы управления, нежели с этнонационалистическим репертуаром, который был бы направлен на русификацию Федерации. Политические и экономические элиты России по-прежнему полиэтничны. Мусульманские республики, их элиты и общественное мнение являются одними из основных сторонников современной системы – они поддерживают её куда больше, чем этнически русский городской средний класс.

Путин, как и ключевые фигуры в правительстве, настаивает на многонациональном и многоконфессиональном характере России. Он неоднократно называл национализм опасным: ставить одну национальность выше другой – рецепт, по которому «действовали те, кто привёл к распаду Советский Союз»[28]. Тогда как «сила России – в свободном развитии всех народов, в многообразии, гармонии и культур, и языков, и традиций»[29].

Президент России проводит политику открытых границ с государствами – членами Евразийского экономического союза, идя вразрез с общественным мнением, гораздо более ксенофобским по отношению к трудовым мигрантам.

Единственный раз Путин позитивно отозвался о национализме на заседании клуба «Валдай» в 2014 г., когда назвал себя «самым большим националистом в России»[30], а в 2018 г. повторил практически тот же пассаж («самый правильный националист»)[31]. В том же предложении он упомянул и интересы русского народа, но из общего контекста этого и других выступлений Путина следует, что для него «националист» – синоним поборника суверенитета и антиглобалиста. Называя себя так, он подчёркивал важность противопоставления патриотизма западному либеральному порядку, способствующему вмешательству во внутренние дела[32].

Россия, бряцающая оружием?

Наряду с ультранационализмом ещё одним ключевым компонентом фашистского режима, для которого насилие является естественным восстановительным механизмом, является разжигание вражды. Ни один пункт официальной позиции России в области стратегической политики и ядерного сдерживания нельзя истолковать как поощрение войны для возрождения государства. Масштабные инвестиции государства в армию, военно-промышленный комплекс и механизмы ядерного сдерживания сигнализируют о провале «перезагрузки» или «разрядки» после окончания холодной войны, результатом чего стало возвращение к международному порядку, основанному на сдерживании и балансе сил. Враждебные отношения с Западом, особенно с Соединёнными Штатами, не свидетельствуют о стремлении к конфликту[33]. И война 2008 г. с Грузией, и события 2014 г. на Украине были реакцией Москвы на поведение Запада, которое она интерпретирует как готовность изменить постсоветский порядок путём включения Грузии или Украины в трансатлантические структуры[34].

Описание нидерландским политологом Марселем ван Херпеном сфер влияния России как «скрытого жизненного пространства» (Lebens­raum)[35] проводит ещё одну сомнительную параллель с нацизмом, цель которого – демографическое завоевание и уничтожение населения, проживающего на целевых территориях, – была определена однозначно. Российское понимание сфер влияния не подразумевает ни искоренения местного населения, ни отправки этнических русских на колонизацию этих территорий. Россия делает акцент на контроле стратегической ориентации соседей, чтобы избежать их вовлечения в западные институты – НАТО или Евросоюз. Более того, с самого начала государственной политики в отношении соотечественников в 2006 г.[36] Москва больше заинтересована в возвращении русских из ближнего зарубежья в качестве полезной рабочей силы, нежели в консолидации их демографического присутствия за рубежом, что сразу разрушает аналогию с Lebensraum.

Более того, российское государство демонстрирует крайне осторожное отношение к ирредентизму: идея «русского мира» культивирует размытость в правовых отношениях между русскими за пределами России и самим российским государством. Этот нарратив скорее лежит в области «мягкой силы» или публичной дипломатии, сосредоточенной на продвижении русской культуры и истории за рубежом, а не на систематической правовой защите[37]. Официальная государственная политика России обходится без обращений к ирредентистским чаяниям русских меньшинств на Украине, в Латвии, Эстонии или Казахстане и не поддерживает идеи изменения границ в связи с присутствием этнических меньшинств[38].

За почти тридцать лет независимости России Крым – единственный и уникальный пример конкретного ирредентизма, который можно объяснить реакцией Кремля на утрату влияния на Украину и страхом потерять доступ к Севастополю, своим главным воротам в Чёрное море. И в этом случае действия Москвы были реактивными: Кремль вмешался, как только понял, что не может остановить Евромайдан и последующую геополитическую переориентацию Украины. Не случись Евромайдана, Крым оставался бы частью Украины.

Таким образом, нынешняя напряжённость между Россией и Западом в основном связана с неудачным управлением ситуацией после холодной войны в европейских и средиземноморских районах. Эти особенности геополитики не имеют ничего общего с фашизмом.

Российские госструктуры и ультраправые

Другим признаком «фашизации» России называют наличие ультраправых групп[39]. Но маргиналы, исповедующие крайне правые идеи со ссылками (или без них) на исторический фашизм как таковой, не являются уникальной особенностью России. Эти группировки не могут войти в легальный политический процесс, да и социальную базу их определить очень сложно. И если, например, в США они опираются на глубоко укоренившиеся традиции рабства, сегрегации и на серьёзные электоральные группы, поддерживающие такое мировоззрение, в России дело обстоит иначе.

Российские власти демонстрировали разнообразие подходов к низовым праворадикальным движениям. В зависимости от широты политического контекста их репрессировали, маргинализировали, игнорировали или кооптировали. Однако на деле взаимодействие сложнее, поскольку российское государство состоит из множества акторов и «пространств». Можно выделить около десятка политических деятелей высокого уровня, претендующих на роль влиятельных игроков и пытающихся продвигать, поддерживать, защищать или связывать радикально настроенных правых с государственной властью. Тем не менее этот список представляет незначительную часть российской политической элиты. Единичные исключения свободного (и безнаказанного) самовыражения ультраконсервативных и ультраправых фигур вроде Дугина подтверждают правило. Фашистское «дерево» составляет мизерную часть идеологического леса России, а чрезмерное внимание к маргинальным явлениям скрывает другие части широкого идейного спектра. Между тем они вполне доступны и выявляют уникальность России куда более традиционными способами, обращаясь к национальной истории и культуре, православию или какой-либо форме ностальгии по Советскому Союзу.

Классический фашизм в виде отсылок к историческому европейскому опыту или превосходству белой расы по-прежнему вызывает в российском общественном мнении презрение и отторжение, а власти подавляют и репрессируют фашистскую идеологию. Гораздо меньшему давлению подвергается то, что я называю парафашизмом, то есть доктрины, отрефлексированные через русскую культуру: черносотенство, евразийство, национал-большевизм, мистический сталинизм. Им присущи некоторые концептуальные черты – вера в метаидеологию и просвещённую элиту, призыв к массовой индоктринации и государственному насилию, утопия возрождения нации через войну, которые имеют нечто общее с фашизмом. Но им в России предоставлено право на существование в качестве радикальных вариаций более широкого спектра приемлемых доктрин, которые входят в фонд идей классического русского национализма или консерватизма. Черносотенство считается пиковой формой идей, направленных на реабилитацию царизма, евразийство – крайним проявлением веры в Россию как стержень Евразии, мистический сталинизм и национал-большевизм – экстремальным видом ностальгии по советскому величию.

Эти доктрины, которым позволяют существовать благодаря заступничеству некоторых могущественных покровителей, остаются, однако, далеко за рамками идей, которыми руководствуются власти на повседневном уровне государственного управления. Российский идеологический мейнстрим опирается на гораздо более традиционную и консенсусную базу, сочетающую советскую ностальгию по брежневскому времени, критику 1990-х гг. и призывы к новому мировому порядку, который бросил бы вызов предполагаемому западному лицемерию и моральному декадансу. В то же время Европа вполне официально считается колыбелью цивилизации, олицетворяющей высшую культуру и качество жизни[40], а модерность/модернизация/глобализация принимаются в качестве «нормальности» для любой страны в XXI веке. Культивируя доктринальное многообразие, размытость и неявность, кремлёвский мейнстрим воспринимает идеологии в рамках рыночной логики: для каждой микроцелевой аудитории создаются свои (порой противоречивые) идеологические продукты, чтобы обеспечить максимально возможный консенсус вокруг режима.

Если у Кремля и существует всеохватывающая идеологическая тенденция, то это антилиберализм: утверждение о том, что либеральная идея «себя изжила», как выразился Путин в 2019 г.[41], а также возврат к идеологии суверенитета – национального, экономического и культурно-нравственного. Подобный антилиберализм не следует смешивать с классическим фашизмом или парафашизмом. Это не реакционная идеология, призывающая к возврату в прошлое, а скорее постмодернистская (и постлиберальная) концепция, отражающая и эксплуатирующая нынешние повсеместные сомнения в глобализации. Это также не идеология революционной утопии, призывающая создать новое человечество с чистого листа (ключевой компонент фашизма). Напротив, она утверждает необходимость более традиционного национального государства (nation state), предоставляющего социальные услуги, и коллективной национальной идентичности, которая была бы не столь космополитичной и ограниченно ориентированной на индивидуальные права и права меньшинств. Более того, путинский режим придерживается довольно ортодоксальной либеральной экономической политики и (как правило) терпимо относится к либеральным личным (если не политическим) свободам.

То же самое можно сказать и о поддержке российским государством европейских ультраправых. Эта часть российско-европейских связей является одновременно и «браком по расчёту», и отражением более глубоких долгосрочных идеологических союзов[42]. «Браками по расчёту» их можно считать потому, что Кремль не заинтересован в связях с группами, которые слишком радикальны в своей идеологии или слишком маргинализированы в собственном обществе, разумно предпочитая ориентироваться на мейнстримные партии, которые когда-нибудь смогут прийти во власть. Тем не менее подобные отношения достаточно фундаментальны, чтобы быть чисто тактическими. Они опираются на глубокие, общие идеологические основы. Их враги чётко определены: мировой либеральный порядок, «рыхлый консенсус» парламентской демократии, наднациональное строительство ЕС, а также то, что они называют культурным марксизмом, то есть индивидуализм, продвижение феминизма и прав меньшинств. Таким образом, за несколько лет Москве удалось оформить русофилию и евроскептицизм как две стороны одной медали, позиционируя Россию как противоположность Брюсселю и Вашингтону – поставщика честного анализа слабостей и внутренних противоречий Запада.

На фоне медийной шумихи вокруг влияния России на американский и европейский внутренний ландшафт стоит заметить: подъём ультраправых и антилиберальных нарративов и партий в Европе и США бесспорен, но причины глубоко эндогенны и заложены в фундаменте общества этих стран.

Россия играет внешнюю роль: она пользуется новыми голосами, флиртует с ними и пытается их усилить, но не она породила эту динамику и реального влияния она на неё не оказывает.

Россия выступает не как инициатор социальной трансформации, а как эхо-камера собственных сомнений и трансформаций европейского и американского обществ.

Где искать «фашизм» в России?

Из множества ключевых признаков фашизма российский режим демонстрирует только один: устоявшуюся военизированную культуру, которую прямо поддерживают государственные институты. Социология этой военизированной субкультуры ещё не написана. Её носители – несколько сотен тысяч активистов, она далека от маргинальной. В рядах Росгвардии числится около 250 тысяч человек; частная охранная индустрия представлена почти 23 тысячами зарегистрированных фирм, в которых занято около 700 тысяч человек[43]. Казачьи войска, действующие под эгидой государства, представляют около 100 тысяч человек. Около 400 тысяч молодых людей так или иначе участвовали в Юнармии[44], а несколько сотен тысяч являются членами более широкой сети патриотических военизированных тренировочных и экстремальных спортивных клубов. К этому следует добавить и более малочисленные движения: православное «Сорок сороков», политизированные байкерские клубы вроде «Ночных волков», а также широкую сеть ассоциаций ветеранов войны, активно работающих в гуманитарной и полувоенной сферах.

Рост служб безопасности и возрождение молодёжной военной подготовки подпитывают традиционные формы мужественности, которая формируется под воздействием физической подготовки, мужского товарищества, чувства самопожертвования ради нации, способности переносить боль, а в некоторых случаях и идеи возрождения через насилие. В этой среде игра с оружием становится эрзацем фаллических ритуалов. На такой благоприятной почве могут процветать группировки, чей идеологический язык непринуждённо сочетается с фашистским образным рядом и эстетикой языка тела. Этот военизированный мир сочетает в себе отсылки как к военным традициям и нормам спецслужб, так и к субкультуре криминального мира. Бандистская субкультура, вышедшая из зон (из лагерей ГУЛАГа и обычных тюрем), пропитала культуру позднего советского и постсоветского периода, что особенно проявилось в кинематографе: криминальный сленг стал новым lingua franca, насилие рассматривается как путь к успеху, а ощущение братства и «понятия» очень ценятся. Проникнув в правоохранительные органы и службы безопасности[45], эта бандитская субкультура стала частью общего культурного мейнстрима.

Личный образ Владимира Путина также способствовал широкому распространению маскулинных гендерных клише и утверждению роли мужчины-защитника (при этом общество трактуется как расширенная семья). Развитие российских и восточных боевых искусств было одним из самых долгосрочных «домашних» проектов Путина. Особенности утверждения мужественности в постсоветском контексте, таким образом, представляют собой недостаточно изученную область (то же можно сказать и о проблеме мобилизации ультраправых «самооборонцев-вигилантов» в ответ на общественный прессинг, под который попало понятие мужественности в США). Однако её необходимо исследовать, чтобы понимать пристрастие к некоторым аспектам фашистской идеологии и телесной эстетики в современной России.

Заключение. Фашизм как индикатор

Желание стран Центральной и Восточной Европы укрепить своё чувство принадлежности к Европе и добиться большего уважения к их памяти о второй половине ХХ века более чем законно. Сочинение новой историографии для нации – всегда непростое дело, особенно когда приходится сочетать противоречивые сегменты прошлого: как можно давать слово тем соотечественникам, кто сотрудничал с нацистской Германией, а также тем, кто защищал советский режим? Как построить нацию, в исторической памяти которой найдётся место и для «коллаборационистов», и для коммунистических «попутчиков», и для антифашистских движений? Как адекватно отразить все оттенки прошлого в общем представлении о нём?

Образ России как абсолютного «чужого», угрожающего онтологической идентичности Европы, не является решением.

Риски политизации прошлого не исчерпываются историографическими или мемориальными проблемами. Умаление и тривиализация холокоста с целью выставить Россию равнозначным злом – опасно политически и нравственно. Антитоталитарная философия при таком подходе становится инструментом продвижения геополитических (расширение НАТО), а также политических и экономических (неолиберализм) целей. Не то чтобы они были нелегитимными, но эти идеи должны завоёвывать сердца и умы открыто и конкурировать с другими легитимными представлениями о мировом порядке (например, более левого толка), не прячась под маской борьбы с химерами, воплощёнными путинской Россией. Надо отметить, что среди тех, кто активно изображает Россию тоталитарным врагом Запада, видное место занимают власти Польши и Прибалтики, которые гораздо более этнонационалистичны, чем путинский режим. Кроме того, США поддерживают действительно авторитарные режимы – Саудовскую Аравию или Египет времен Сиси, не выставляя их «традиционалистскими» врагами прогрессивного Запада.

С другой стороны, уклонение России от истинного покаяния за сталинские преступления (пусть пакт Молотова – Риббентропа и можно стратегически оправдать в предвоенном контексте) создаёт проблему как внутри страны (власти не склонны, например, приносить извинения за насилие со стороны государства), так и на международной арене (Россия не признаёт злодеяния, совершённые на оккупированных территориях во время войны). Стратегия властей заключалась в том, чтобы снизить напряжённость вокруг интерпретации этого ключевого момента советской истории и «нормализовать» её. Как метко заметила политолог Мария Липман, Кремль правде предпочёл примирение[46]. Для внешнего наблюдателя или историка это может показаться неверным выбором, но для главы государства, пришедшего к власти после десятилетия глубоких разногласий, похоже, расчёт оказался верным. Тем не менее это не способствует укреплению авторитета Москвы на международной арене.

Подведём итоги. Ярлык фашизма стал центральным элементом сложного диалога между Россией и странами Центральной и Восточной Европы. Конфликт вокруг исторической памяти постепенно расширился, охватывая европейские институты, и распространился в некоторых академических и околонаучных кругах. Восприятие России в качестве «чужого» по-прежнему опирается в основном на осуждение страны как авторитарной, коррумпированной и клептократической. В свою очередь, Россия в основном обвиняет Запад в нормативном империализме и фальшивом идеализме. И каждая из сторон находит возможность обвинить другую в фашизме. Это обвинение остаётся латентным дискурсивным инструментом, который в будущем может быть использован для продвижения геополитических идей и лозунгов, что способно сделать и без того опасный конфликт ещё более нестабильным и трудноразрешимым.

Я трактую эти противоречивые позиции как свидетельство разрыва в ситуативных идентичностях. Для России экспансия ЕС и НАТО на постсоветское пространство, как и созидание нового европейского порядка являются следствием нарушения прежнего согласованного политического устройства Европы. В этой битве Москва позиционирует себя как консервативная держава, она защищает дискурсивный статус-кво, фиксирующий смысл и значение последствий Второй мировой войны и ялтинского миропорядка в противостоянии с набравшими силу после холодной войны ревизионистами. Для Запада Россия несёт ответственность за нарушение европейского порядка, аннексируя Крым и провоцируя войну с Украиной в Донбассе, а в глобальном масштабе отказываясь от соглашений, принятых по умолчанию в 1990-е гг., и удерживая бывшие советские республики в сфере своего влияния.

Запад и Россия глухи к аргументам друг друга, ибо они привязаны к разным историческим периодам.

Для России «нормальность» – десятилетия холодной войны, когда страна обрела статус великой державы, обладающей голосом во всех ключевых международных вопросах, серьёзно влияющей на европейскую политику и считающейся победоносным союзником США в борьбе с фашизмом. Для Запада «нормальность» относится к началу 1990-х гг., когда Россия соглашалась с реализацией основных геополитических интересов Запада, не выступала против экспансии Евросоюза, критически относилась к своему советскому прошлому и хотела идти по европейскому пути[47].

Такая неспособность сослаться на общую «нормальность» объясняет амбивалентность диалога вокруг понятий консерватизма и фашизма. В российском видении сегодняшние фашисты – те, кто хочет уничтожить традиционную Европу, отрицая ялтинский порядок сравнением коммунизма с нацизмом; бросая вызов классической западной цивилизации с позиций таких постмодернистских теорий, как космополитизм (отрицание национальной идентичности), права меньшинств (отрицание традиционных ценностей) и право на гуманитарную интервенцию (отрицание государственного суверенитета). Консерваторы – те, кто хочет спасти «настоящую» Европу: пропагандирует христианские ценности, защищает классическую западную цивилизацию (и наследие античности, и вестфальское толкование государственного суверенитета), поддерживает ялтинский порядок и устоявшееся прочтение победы СССР во Второй мировой войне. В таком видении мира европейские ультраправые, с которыми заигрывает Россия, находятся в консервативном, а не в фашистском лагере, поэтому с ними возможен стратегический союз: именно это подразумевают российские СМИ, представляя, например, Марин Ле Пен наследницей мировоззрения де Голля, а не лидером европейских ультраправых.

Таким образом, тот, кто оперирует ярлыком «фашист», получает возможность решать, какой должна быть идеальная Европа. Если Россия – фашистская страна, если путинский режим можно типизировать как фашистский или если советское прошлое, которое Кремль не хочет осуждать, эквивалентно нацизму, – Россия должна быть исключена из Европы и изображена как её антитеза, воплощённый «чужой» для всех ценностей, заложенных в понятии «Европа»: либерализм, демократия, многосторонний подход, трансатлантическая солидарность. Если же, напротив, как заявляет Москва, «фашистской» вновь становится Европа, если идеологический статус-кво победы 1945 г. ставится под сомнение, а так называемые традиционные ценности Европы оказываются под угрозой – тогда Россия укажет путь к восстановлению «настоящей» Европы: христианской, консервативной, геополитически континентальной и опирающейся на национальные государства. Таким образом, нынешняя борьба за определение того, кто фашист, является борьбой за будущее Европы. Это ключевой вопрос, который определяет, насколько европейской страной будет Россия и будет ли она европейской вообще.

Статья основана на книге автора “Is Russia Fascist? Unraveling Propaganda East West” (Cornell University Press, 2021) // «Фашистская Россия? Как разобраться в пропаганде по линии Восток – Запад» (Издательство Корнеллского университета, 2021).

--

СНОСКИ

[1] Brzezinski Z. Moscow’s Mussolini // The Wall Street Journal. 20.09.2004. URL: www.wsj.com/articles/SB109563224382121790 (дата обращения: 12.08.2021).

[2] World: James Woolsey, Former CIA Director, Speaks to RFE/RL at Forum 2000 // Radio Free Europe/Radio Liberty (RFE/RL). 10.10.2005. URL: www.rferl.org/content/article/1062001.html (дата обращения: 12.08.2021).

[3] Rucker P. Hillary Clinton Says Putin’s Actions Are Like ‘What Hitler Did Back in the 30s // The Washington Post. 5.03.2014. URL: www.washingtonpost.com/news/post-politics/wp/2014/03/05/hillary-clinton-says-putins-action-are-like-what-hitler-did-back-in-the-30s/ (дата обращения: 12.08.2021).

[4] Wodak R., de Cillia R., Reisigl M., Liebhart K. The Discursive Construction of National Identity. Edinburgh: Edinburgh University Press, 1999. 288 p.

[5] Orwell G. Politics and the English Language, 1946. 29.12.2019. URL: www.orwell.ru/library/essays/politics/english/e_polit (дата обращения: 12.08.2021).

[6] Laruelle M. Is Russia Fascist? Unraveling Propaganda East West. Cornell university Press, 2021. 264 p.

[7] На русском языке статья Владимира Путина опубликована под заголовком: «75 лет Великой Победы: общая ответственность перед историей и будущим». См.: Путин В. 75 лет Великой Победы: общая ответственность перед историей и будущим // Kremlin.ru. 19.07.2020. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/63527 (дата обращения: 12.08.2021) – прим. ред.

[8] Vladimir Putin: The Real Lessons of the 75th Anniversary of World War II // The National Interest. 18.07.2020. URL: https://nationalinterest.org/feature/vladimir-putin-real-lessons-75th-anniversary-world-war-ii-162982 (дата обращения: 12.08.2021).

[9] Mudde C. The Far Right Today. Polity, 2019. 160 p.; Camus J., Lebourg N. Far Right Politics in Europe. Cambridge, MA: The Belknap Press of Harvard University Press, 2017. 320 p.

[10] Laruelle M., Karnysheva M. Memory Politics and the Russian Civil War: Reds Versus Whites. Bloomsbury, 2020. 168 p.

[11] Snyder T. Putin’s New Nostalgia // The New York Review. 10.11.2014. URL: www.nybooks.com/daily/2014/11/10/putin-nostalgia-stalin-hitler/ (дата обращения: 12.08.2021).

[12] Путин В. Обращение Президента Российской Федерации // Kremlin.ru. 18.03.2014. URL: kremlin.ru/events/president/news/20603 (дата обращения: 12.08.2021).

[13] Snyder T. How a Russian Fascist is Meddling in America’s Election // The New York Times. 20.09.2016. URL: www.nytimes.com/2016/09/21/opinion/how-a-russian-fascist-is-meddling-in-americas-election.html?mcubz=0 (дата обращения: 12.08.2021).

[14] Pinkham S. Zombie History: Timothy Snyder’s Bleak Vision of the Present and Past // The Nation. 3.05.2018. URL: www.thenation.com/article/timothy-snyder-zombie-history/ (дата обращения: 12.08.2021).

[15] См., например: Sherlock T. Russian politics and the soviet past: Reassessing Stalin and Stalinism under Vladimir Putin // Communist and Post-Communist Studies. 2016. Vol. 49. No. 1. P. 45-59.

[16] Motyl A.J. Putin’s Russia as a Fascist Political System // Communist and Post-Communist Studies. 2016. Vol. 49. No. 1. P. 25–36. doi.org/10.1016/j.postcomstud.2016.01.002.

[17] Semenov A. Team Navalny and the Dynamics of Coercion: The Kremlin’s Reaction to Aleksei Navalny’s 2018 Presidential Campaign // PONARS Eurasia Policy Memo. 2020. No. 655 (June). URL: www.ponarseurasia.org/memo/team-navalny-and-dynamics-coercion-kremlin-reaction-alexei-navalny-2018-presidentia (дата обращения: 12.08.2021); Semenov A., Bederson V. Organizational Resilience: Russian Civil Society in the Times of COVID-19 // PONARS Eurasia Policy Memo. 2020. No. 663 (July). URL: www.ponarseurasia.org/memo/organizational-resilience-russian-civil-society-times-covid-19 (дата обращения: 12.08.2021).

[18] Список политзаключённых (без преследуемых за религию) // Правозащитный центр «Мемориал». URL: https://memohrc.org/ru/pzk-list (дата обращения 12.08.2021); Список политзаключенных, преследуемых за религию // Правозащитный центр «Мемориал». URL: https://memohrc.org/ru/aktualnyy-spisok-presleduemyh-v-svyazi-s-realizaciey-prava-na-svobodu-veroispovedaniya (дата обращения: 12.08.2021).

[19] Barbashin A., Thoburn H. Putin’s Brain: Aleksandr Dugin and the Philosophy Behind Putin’s Invasion of Crimea // Foreign Affairs. 31.03.2014. URL: www.foreignaffairs.com/articles/russia-fsu/2014–03–31/putins-brain (дата обращения: 12.08.2021).

[20] Laruelle M. Russian Nationalism. Imaginaries, Doctrines and Political Battlefieldsю London: Routledge, 2018. 256 p.

[21] Barbashin A., Thoburn H. Putin’s Philosopher: Ivan Ilyin and the Ideology of Moscow’s Rule // Foreign Affairs. 20.09.2015. URL: www.foreignaffairs.com/articles/russian-federation/2015-09-20/putins-philosopher (дата обращения: 12.08.2021).

[22] Griffin R. The Nature of Fascism. Routledge, 1993. 264 p.

[23] Robinson P. Russian Conservatism. DeKalb: Northern Illinois University Press, 2019. 300 p.; Robinson P. Russia’s Emergence as an International Conservative Power // Russia in Global Affairs. 2020. Vol. 18. No. 1. P. 10-37; Suslov M., Uzlaner D. (eds). Contemporary Russian Conservatism: Problems, Paradoxes, and Perspectives. Brill: Eurasian Studies Library, 2019. 384 p.

[24] Lassila J. The Quest for an Ideal Youth in Putin’s Russia II, The Search for Distinctive Conformism in the Political Communication of Nashi, 2005–2009. Stuttgart: Ibidem-Verlag, 2014. 230 p.

[25] Hosaka S. Welcome to Surkov’s Theater: Russian Political Technology in the Donbas War // Nationalities Papers. 2019. Vol. 47. No. 5. P. 750–773. doi.org/10.1017/nps.2019.70; Laruelle M. The ‘Russian World’: Russia’s soft power and geopolitical imagination. Washington, DC: Center on Global Interests, 2015. 29 p.

[26] Подробнее о дискуссии вокруг использования термина «русский» см.: Kolstø, P. The Ethnification of Russian Nationalism / P. Kolstø, H. Blakkisrud (eds). The New Russian Nationalism. Edinburgh University Press, 2016. P. 18–45; Laruelle M. Misinterpreting Nationalism: Why Russkii is Not a Sign of Ethnonationalism // PONARS Eurasia Policy Memo. 2016. No. 416 (January). URL: www.ponarseurasia.org/memo/misinterpreting-nationalism-russkii-ethnonationalism (дата обращения: 12.08.2021).

[27] Yusupova G. Why Ethnic Politics in Russia Will Return // PONARS Eurasia Policy Memo. 2019. No. 584 (March). URL: www.ponarseurasia.org/memo/why-ethnic-politics-russia-will-return (дата обращения: 12.08.2021).

[28] Путин В. Россия: национальный вопрос // Независимая газета. 23.01.2012. URL: www.ng.ru/politics/2012-01-23/1_national.html (дата обращения: 12.08.2021).

[29] Путин В. Послание Президента Федеральному Собранию // Kremlin.ru. 3.01.2015. URL: kremlin.ru/events/president/news/50864 (дата обращения: 12.08.2021).

[30] Путин назвал себя «самым большим националистом в России» // Interfax.ru. 24.10.2014. URL: www.interfax.ru/russia/403768 (дата обращения: 12.08.2021).

[31] Путин назвал себя самым эффективным националистом // RBC.ru. 18.10.2018. URL: www.rbc.ru/politics/18/10/2018/5bc887819a79471a48978647 (дата обращения: 12.08.2021).

[32] Путин В. Заседание дискуссионного клуба «Валдай» // Kremlin.ru. 18.10. 2019. URL: http://kremlin.ru/events/president/news/61719 (дата обращения: 12.08.2021).

[33] Darden K. Keeping the ‘New Cold War’ Cold: Nuclear Deterrence with U.S. and Russian Nuclear Force Modernization // PONARS Eurasia Policy Memo. 2018. No. 530 (May). URL: www.ponarseurasia.org/memo/keeping-new-cold-war-cold-nuclear-deterrence-us-and-russian-force-modernization (дата обращения: 12.08.2021).

[34] Toal G. Near Abroad: Putin the West, and the Contest Over Ukraine and the Caucasus. Oxford: Oxford University Press, 2019. 410 p.

[35] van Herpen M. Putinism: The Slow Rise of a Radical Right Regime in Russia. New York: Palgrave Macmillan, 2013. 278 p.

[36] Shevel O. The Politics of Citizenship Policy in Post-Soviet Russia // Post-Soviet Affairs. 2012. Vol. 28. No. 1. P. 111–147. doi.org/10.2747/1060-586X.28.1.111.

[37] Suslov M. ‘Russian World’ Concept: Post-Soviet Geopolitical Ideology and the Logic of ‘Spheres of Influence // Geopolitics. 2018. Vol. 23. No. 2. P. 330–353. doi.org/10.1080/14650045.2017.1407921; Laruelle M. The Three Colors of Novorossiya, or the Russian Nationalist Mythmaking of the Ukrainian Crisis // Post-Soviet Affairs. 2015. Vol. 32. No. 1. P. 55–74. doi.org/10.1080/1060586X.2015.1023004.

[38] Knott E. Quasi-Citizenship as a Category of Practice: Analyzing Engagement with Russia’s Compatriot Policy in Crimea // Citizenship Studies. 2017. Vol. 21. No. 1. P. 116–135. doi.org/10.1080/13621025.2016.1252714; Laruelle M. Russia as a ‘Divided Nation, from Compatriots to Crimea: A Contribution to the Discussion on Nationalism and Foreign Policy // Problems of Post-Communism. 2015. Vol. 62. No. 2. P. 88–97. doi.org/10.1080/10758216.2015.1010902/.

[39] Shenfield S.D. Russian Fascism: Traditions, Tendencies and Movements. New York and London: M.E. Sharpe, 2001. 324 p.; Laqueur W. Black Hundred: The Rise of the Extreme Right in Russia. HarperCollins, 1993. 317 p.; Лихачев В. Нацизм в России. М: Панорама, 2002. 176 c.; Reznik S. The Nazification of Russia: Antisemitism in the Post-Soviet Era. Washington, D.C.: Challenge Publications, 1996. 275 p.

[40] Engström M. Re-Imagining Antiquity: The Conservative Discourse of ‘Russia as the True Europe’ and Kremlin’s New Cultural Policy. In: K. J. Mjør, S. Turoma. Russia as Civilization: Ideological Discourses in Politics, Media, and Academia. Routledge, 2020. P. 142–163.

[41] Barber L., Foy H., Barker A. Vladimir Putin says liberalism has become obsolete // Financial Times. 27.07.2019. URL: www.ft.com/content/670039ec-98f3–11e9–9573–ee5cbb98ed36 (дата обращения: 12.08.2021).

[42] Shekhovtsov A. Russia and the Western Far Right: Tango Noir. London: Routledge, 2017. 294 p.

[43] Концепция развития вневедомственной охраны на период 2018–2021 годов и далее до 2025 года // Росгвардия. 2017. URL: https://rosguard.gov.ru/ru/page/index/koncepciya-razvitiya-vnevedomstvennoj-oxrany (дата обращения: 12.08.2021).

[44] Gershkovich E. Russia’s Fast-Growing ‘Youth Army’ Aims to Breed Loyalty to the Fatherland // The Moscow Times. 17.04.2019. URL: www.themoscowtimes.com/2019/04/17/russias-fast-growing-youth-army-aimst-to-breed-loyalty-to-the-fatherland-a65256 (дата обращения: 12.08.2021).

[45] Galeotti M. The Vory: Russia’s Super Mafia. New Haven: Yale University Press, 2018. 344 p.; Stephenson S. Gangs of Russia: From the Streets to the Corridors of Power. Ithaca: Cornell University Press, 2015. 288 p.; Stephenson S. It Takes Two to Tango: The State and Organized Crime in Russia // Current Sociology. 2017. Vol. 65. No. 3. P. 411–426. doi.org/10.1177/0011392116681384.

[46] Lipman M. Putin’s Nation-Building Project Offers Reconciliation Without Truth // Open Democracy. 12.04.2017. URL: www.opendemocracy.net/od-russia/maria-lipman/putins-nation-building-project-reconciliation-without-truth (дата обращения: 12.08.2021).

[47] Sakwa R. Russia Against the Rest: The Post-Cold War Crisis of World Order. Cambridge: Cambridge University Press, 2017. 370 p. Krickovic A., Weber Y. Commitment Issues: The Syrian and Ukraine Crises as Bargaining Failures of the Post–Cold War International Order // Problems of Post-Communism. 2018. Vol. 65. No. 6. P. 373-384.

Россия. Евросоюз. США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 сентября 2021 > № 4046544 Марлен Ларюэль

Право на безумие

АЛЕКСАНДР ЛУКИН

Доктор исторических наук, профессор, руководитель департамента международных отношений и заведующий Международной лабораторией исследований мирового порядка и нового регионализма Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», директор Центра исследований Восточной Азии и ШОС ИМИ МГИМО МИД России.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Лукин А.В. Право на безумие // Россия в глобальной политике. 2021. Т. 19. No. 5. С. 172-192. doi: 10.31278/1810-6439-2021-19-5-172-192.

НОВАЯ ИДЕОЛОГИЯ «ПРОСНУВШИХСЯ» ЗАПАДНЫХ ЭЛИТ И ЕЁ ПОСЛЕДСТВИЯ

Редакция приглашает к дискуссии представителей любых точек зрения на тему, поднятую автором, и готова опубликовать разные взгляды на представленный сюжет.

Среди элит США и Европы возникли новые идеологические тенденции, которые постепенно распространяются и на остальной мир. Они различны, но уже можно говорить о появлении идеологической системы, отличной от той, что господствовала в этих странах ещё недавно. Она присутствует как в форме новых этических концепций и правил, так и в виде псевдонаучных теорий, и получает выражение во всех сторонах жизни – от научных исследований до массовой культуры.

В этической части эта сумма новых идей и правил получила в России название «новая этика»[1]. Она предусматривает правила общения между мужчинами и женщинами, представителями различных народов, рас и социальных групп. В сфере псевдонауки это целые направления типа неофеминистических, гендерных, постколониальных, ЛГБТ-исследований, критической расовой теории и прочие.

Идеология

В отличие от структурированных идеологических систем типа советского научного коммунизма или социализма с китайской спецификой рассматриваемая идеология пока не имеет учебников и программных документов (хотя они есть у некоторых её компонентов). Рассмотрим основные составные концепции в порядке их появления. Но начнём с определения идеологии и её отличий от обыденного знания, с одной стороны, и знания научного, с другой.

В западной политологии идеологией обычно называют совокупность политических программ или общую направленность близких политических движений, выражающих стремления части общества, например, либерализм, консерватизм, социализм, фашизм и тому подобное. В марксистской традиции идеологией считается вся культурная надстройка общества в целом, которая характеризуется общими чертами и легитимирует систему власти.

Нам ближе определение идеологии как современного мифа, выросшее из марксистской традиции и развитое в ХХ веке в рамках семиотических и структуралистских подходов. В этом понимании миф – символическая система, позволяющая человеку комплексно объяснить мир при помощи образов и представлений. Он отличается от разрозненных обыденных представлений именно системностью, стремлением дать понимание жизни и космоса в целом, а не их отдельных частей и явлений. От традиционных мифов идеологии отличаются претензией на научность. Они современны, так как возникли в западном мире после Просвещения с его культом научного прогресса и черпают обоснования для своих проектов в достижениях научного знания.

Однако они принципиально отличны от последнего в двух аспектах.

Во-первых, идеологии стремятся абсолютизировать ограниченный набор из множества факторов жизни, установленных той или иной областью науки, и придать ему всеобщий и вечный характер. В этом отношении идеологией является марксизм, который превратил в абсолют классовую борьбу, вытекающую из социального неравенства, фрейдизм, фиксирующийся на отдельных психологических комплексах, или фашизм, отправной точкой которого стало утверждение о биологическом неравенстве рас. Но выделение одного фактора в качестве основного ещё не делает систему идеологией, само по себе оно может характеризовать и упрощённую, одностороннюю псевдонаучную теорию.

Во-вторых, идеологии присущ утопизм, то есть направленность на действие, призыв к изменению мира посредством устранения выделенного основного фактора противоречий или решения главной проблемы человечества, благодаря чему оно достигнет идеального состояния. Для марксизма это ликвидация эксплуатации для построения бесклассового общества, для фрейдизма – освобождение от проблем личного и общественного подсознания, для фашизма – уничтожение или подчинение низших рас высшими. И дело здесь не в ошибочности идеологии: научная гипотеза тоже может оказаться неверной, да и само понятие «истинности» в науке (соответствие того или иного знания некоей объективной реальности) дискуссионно. Об этом писал Макс Вебер, говоря, что общественные науки должны говорить о «сущем», а не о «долженствующем быть сущем»[2]. С призывами «изменить мир» на основе некоторых научных выводов выступают идеологи и публицисты. Кстати, довольно часто учёным и идеологом выступает один и тот же человек, наглядный пример – Карл Маркс.

Стремление многих изменить мир к лучшему – естественно, просто оно не имеет отношения к науке. Опасность возникает, когда для достижения идеологических целей элита начинает реализовывать меры, нарушающие права отдельных людей или групп населения, призывать к игнорированию законов природы. В этом плане ортодоксальный марксизм-ленинизм, колониальный расизм и фашизм – крайне опасны и по заслугам были отброшены человечеством. Нам представляется, что нынешняя новая идеология уже приобрела черты именно такой опасной для человечества системы.

Истоки и составные части: некоторые определения

Опираясь на данное определение, разберём некоторые концепции новой западной идеологии.

Феминизм. Современный феминизм, как и все идеологии, возник из необходимости решить реальную проблему – общественное неравноправие женщин, но довёл её до крайности. В развитых странах равноправие в основном достигнуто во всех сферах жизни и деятельности. Но, начав с обеспечения необходимого равенства перед законом и гарантий полноценных возможностей и безопасности женщинам, феминизм на каком-то этапе стал превращаться в идеологию насилия и беззакония, ведущую к абсурдному и биологически недостижимому общественному идеалу.

Феминистские движения добились того, что законы и корпоративные правила об изнасиловании и домогательствах составляются так, что во многих случаях для обвинения мужчины не требуется ни свидетелей, ни доказательств, только заявление пострадавшей. Это уничтожает такую основу западного права, как презумпция невиновности. В десяти европейских странах приняты «законы о согласии», которые вводят понятие «изнасилование по неосторожности» – изнасилованием считается любой половой акт, перед которым женщина не высказала явного согласия или же мужчина неверно интерпретировал её сигналы, которые могут быть поданы или изменены в любой момент акта. Эта практика превращает всю сложность отношений мужчины и женщины в банальный юридический контракт, а с точки зрения правосудия для мужчины действует презумпция виновности. На практике такие дела легко использовать для преследования неугодных. Неслучайно в Швеции подобный закон был применён против журналиста Джулиана Ассанжа, который опубликовал материалы, компрометирующие разведывательные органы США.

Движение “MeToo” уничтожило ещё один принцип права – «закон обратной силы не имеет». В результате при появлении первых обвинений в социальных сетях (зачастую они касаются событий, имевших место десятилетия назад) люди теряют работу и даже получают тюремные сроки, которые невозможно обжаловать в суде, так как судьи склоняются в пользу общественного мнения.

В области общественного управления для женщин вводятся квоты на участие в государственных и общественных органах. Это противоречит как идее равенства (женщины получают больше прав, чем мужчины), так и принципу меритократии, отбор производится не по способностям. В научной области радикальные феминисты выдвинули теорию укоренённости неравноправия и угнетения женщин в социальных нормах и даже языке. В самой теории нет ничего страшного, во многом она может быть обоснованной. Проблема в выводах, которые из неё делаются: выдвигаются абсурдные требования изменения социальных норм общения, например, запрет пропускать женщин вперёд при входе в помещение, уступать им места в транспорте и прочее на том основании, что это якобы их обижает, указывая на слабость[3].

Неосуществимость феминистской утопии, основанной на постулате исключительно социальной обоснованности половых различий в области психологии, мышления и, в наиболее радикальном виде, даже в области физической силы, показывает реальный опыт стран, где все или большинство социальных препятствий для женщин давно устранены. Так, исследования доказывают, что после снятия социальных преград при условии сохранения свободы выбора женщины чаще, чем ранее, выбирают традиционно «женские» профессии, связанные с общением с другими людьми и их обслуживанием, например, становясь учителями или медсёстрами. А учиться естественным наукам, технологиям, инженерному делу и математике в странах с большим гендерным равенством (в Финляндии, Норвегии и Швеции) хотят меньше девушек, чем в Албании и Алжире[4].

Радикальный феминизм не признаёт подобные исследования, считает их выражением мизогинизма и оправдывается объяснениями наподобие того, что в Швеции государство всеобщего благоденствия в действительности не увеличивает, а уменьшает свободу женского выбора[5]. В этих условиях предлагается ограничить такую свободу и принудительно навязывать женщинам непопулярные роли, а также «перевоспитывать» их с раннего детства, меняя язык и взгляды, по методу китайской «культурной революции». Таким образом, реализация единственно верного принципа ставится выше прав и интересов конкретных людей, которыми считается возможным пожертвовать. Это превращает радикальный феминизм в тоталитарную идеологию.

ЛГБТизм. Вопросы ЛГБТ следует разделить на две части, так как проблематика гомосексуализма значительно отличается от той, что связана с «трасгендерами». Борьба за права гомосексуалистов имеет реальную основу: долгое время они преследовались и были поражены в правах. Однако, как и в случае с феминизмом, современная борьба за равноправие в Европе и США дошла до дискриминации других категорий населения и противоречия законам природы.

Современная идеология борцов за права гомосексуалистов основана на положении о том, что гомосексуализм является нормой. Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) исключила гомосексуализм как психическую болезнь из Международной классификации болезней в 1990 году. Иными словами, сексуальное влечение к партнёру одного пола не является психической болезнью (как, например, влечение к трупам или эксгибиционизм). Но из этого не следует, что гомосексуализм – биологическая норма. В биологии и медицине норма (например, для того или иного органа или организма) обычно определяется на основе исполнения природной функции, как «то, что функционирует в соответствии с предназначением»[6]. Но кроме биологического, существует ещё как минимум два других подхода к нормальности: статистический (нормально то, что характерно для большинства) и ценностный (нормально то, что считается нормальным в данном обществе)[7]. В биологии и медицине они применяться не могут: нельзя лечить человека на основании статистики или ценностей, так как всё это может меняться, а функции органов у данного вида остаются неизменными (происходящие крайне медленно эволюционные изменения мы в расчёт не берём). Признание гомосексуализма нормой фактически представляют собой подмену биологической нормальности ценностной.

Разумеется, недопустимо законодательное преследование гомосексуалистов просто за сам факт однополых отношений, если они не нарушают ничьих прав. Но общество вправе ограничивать распространение практик, если они ведут к негативным для него последствиям, и вполне может ограничивать пропаганду гомосексуализма, не признавать гомосексуальные семьи и лишать гомосексуалистов права усыновления, если считает, что это разрушает традиционную семью, ведёт к демографическим и моральным проблемам.

Пропаганда гомосексуализма, как и навязывание феминистами женщинам не принимаемых ими самими социальных ролей, является типичным вторжением в сферу законов природы, попытки изменения которых всегда приводили к катастрофическим последствиям.

Что касается концепции о нормальности изменения пола, то она является крупнейшим мошенничеством и преступлением XXI века. Сама идея – не что иное, как идеологический обман, поскольку всякому биологу известно, что различие между полами не фенотипическое и даже не гормональное, оно определяется на хромосомном уровне. Поэтому никакая операция по изменению тела и даже терапия гормонами не превратят женщину в полноценного мужчину и наоборот. Конечно, есть особые случаи, когда люди рождаются с необычными половыми хромосомами, гонадами или гениталиями, но таких, по статистике, менее одного процента. В исключительных случаях, когда возникают психологические проблемы (а так бывает далеко не всегда), возможно медицинское вмешательство.

Нынешняя пропаганда трансгендеризма не имеет ничего общего с медицинскими соображениями. Она распространяет антинаучные теории о существовании у индивидов гендерной идентичности, отличной от биологической. Истоки теории – в идеологизированной психологии, а именно во фрейдизме. Зигмунд Фрейд выдвинул идею о некоей догенитальной стадии развития младенца, на которой он получает либидинальное удовлетворение от оральных и анальных зон, не различая полов и являясь бисексуальным. Как можно установить, получает ли младенец удовлетворение и от чего именно, великий психолог не поведал, но это его «открытие», как и все прочие, получили большую популярность. Затем в результате «репрессии» (вытеснения) бисексуальности возникает гетеросексуальность, что приводит к эдипову комплексу и прочим психологическим мучениям, с которыми Фрейд предлагал бороться путём снятия психологических и социальных ограничений[8].

В 1960-е гг. американский психоаналитик Роберт Столлер выдвинул новую теорию: психические проблемы, возникающие у младенца, связаны с тем, что в подсознании каждого человека имеется гендерная идентичность, которая может не совпадать с биологическим полом[9]. Лечить это нужно не приведением представлений человека о своём поле в соответствие с биологической реальностью, а изменением биологического пола. Таким образом, если учение Фрейда можно назвать антикультурным и антицивилизационным (всякая культура подразумевает наличие запретов), то теория Столлера – антибиологична, она призывает приводить биологическую реальность в соответствие с чьим-то видением идеала, так же, как её призывали менять популярные у нацистов сторонники евгеники.

Эта теория сегодня стала доминирующей и в ВОЗ[10]. На таком основании тысячам людей делают операции по смене пола. В случае же возникновения ещё больших психологических проблем вернуться в прежнее качество чаще всего практически невозможно. Для обоснования подобного идеологического безумия используется новая терминология. Например, биологический пол теперь называется «закреплённым» или «приписанным» (assigned), чтобы подчеркнуть, что он не существует объективно, а его навязали врачи, власти или родители, возможно, вразрез с истинной реальностью «гендерной идентичности».

Выдумываются несуществующие дополнительные полы: небинарный (non-binary), межполовой (intersex), гендерно-странный (genderqueer); гендерно-экспансивный (gender-expansive); агендерный (agender); гендерно-пустой (gender-void). В некоторых случаях их насчитывают более двадцати. Родителям, врачам и психологам настоятельно советуют не навязывать детям «стереотипы», с раннего возраста (один-два года) обращать пристальное внимание на то, в какие игрушки играет ребенок, какую одежду предпочитает. Если выяснится, что девочка, скажем, любит играть в машинки или носить штанишки, а не юбку, ей ставится диагноз «гендерная дисфория», то есть дистресс, вызываемый несовпадением «гендерной идентичности» с «приписанным полом», а сама она считается потенциальным трансгендером[11]. Родителям рекомендуется попробовать позволить их ребенку почувствовать себя в гендерной роли мальчика: сменить прическу, одежду, имя и форму обращения к себе. В словаре новой идеологии это называется «социальный переход» (в отличие от медицинского) – “social transition”[12]. А уж затем, если ребёнку понравится, надо вести дело к операции по изменению пола.

Ясно, что ребёнок вполне может принять всё это за весёлую игру. Некоторые врачи высказывают опасения: «Дети недостаточно знают о себе, чтобы доверить им принятие правильных, необратимых решений, им в целом не хватает развитости, чтобы с этим справиться. Сейчас больше детей стали сомневаться в своём поле потому, что это популярно в обществе или чаще обсуждается в прессе и социальных сетях. Мы не можем допустить, чтобы они наносили себе потенциально постоянный вред, находясь в потенциально временном состоянии». Однако врачи-идеологи борются с подобными естественными опасениями[13], а описанная мифология становится частью школьных программ полового воспитания.

В серьёзных исследованиях отмечается, что пропаганда трансгендеризма ведёт к подозрительно взрывному росту числа подростков с диагнозом «гендерная дисфория» и стремящихся сменить пол (в особенности девочек)[14]. Почему именно девочек? Это легко объяснить другой теорией гендера как социального конструкта, необусловленного биологией. Так, на сайте ВОЗ сказано, что «гендер обозначает социально конструируемые характеристики женщин, мужчин, девочек и мальчиков… Гендер иерархичен и производит неравенство, которое пересекается с другими видами социального и экономического неравенства… Гендерное неравенство и дискриминация, направленные против женщин и девочек, угрожает их здоровью и благосостоянию»[15]. Естественно, что, если именно женщин подвергают дискриминации, а пол – лишь социальная конструкция, гораздо большему числу людей захочется не оставаться женщинами и изменить свою идентификацию, а затем и биологический пол[16]. Между прочим, кто-то заработает хорошие деньги на этих операциях. В большинстве стран мира изменение пола рекомендуется проводить с восемнадцати лет, но в некоторых можно и раньше, и активисты в союзе с заинтересованными врачами ведут компании за снижение возрастного порога[17]. Хотя в мире растёт число людей, пытающихся вернуться в свой изначальный пол[18].

Трансгендеризм – не просто курьёз, а идеологическое прикрытие преступной практики. Тысячам детей и подростков в разных странах наносятся психологические, а часто и физические увечья. Под абсурдным лозунгом обеспечения свободы выбора пола нарушаются коренные права людей на жизнь в том виде, в каком их создала природа.

Постколониальные исследования. Методология, основанная на «постколониальной теории», призывает не к объективному исследованию постколониальных обществ, как можно заключить из названия. Это «критическая» теория в современном, а не традиционном, кантовском понимании. Критике подвергается не собственная методология, а объект исследования, то есть общество, которое необходимо изменить к лучшему. Согласно одному из определений, «постколониальная теория представляет собой базовое утверждение о том, что мир, в котором мы живём, невозможно понять кроме как в его связи с историей империализма и колониального правления… Последние тридцать лет он оставался одновременно привязан к факту колониального правления в первой половине ХХ века и привержен политическим взглядам, направленным на достижение справедливости в настоящий момент»[19]. Это классическое определение не науки, а идеологии, абсолютизирующей ограниченный набор коренных противоречий мирового развития и пытающейся изменить мир путём устранения этих противоречий.

Постколониальная теория утверждает, что основным таким диссонансом мира является колониализм, и пытается повсюду выявить его катастрофические последствия для общества и сознания, чтобы искоренить в политической и общественной структуре, искусстве, литературе, мышлении и так далее. Несогласные объявляются сторонниками колониализма и должны быть подвергнуты перевоспитанию. Вопрос о том, как постколониальная теория выросла из активизма борьбы с колониализмом, хорошо изучен[20]. Отец-основатель теоретизации постколониального мышления Эдвард Саид был палестинским активистом и борцом с сионизмом. В своём наиболее известном труде «Ориентализм» он, выдвинув вполне разумную, но довольно банальную мысль о том, что само понятие Востока привнесено в незападный мир западными теоретиками, сразу же предложил теорию глобального подавления Востока Западом путём навязывания ему западных интеллектуальных и культурных форм, якобы обосновывающих эксплуатацию[21]. Другой столп постколониализма Франц Фанон стал главным идеологом Фронта национального освобождения Алжира, выступал за всемирное антиколониальное восстание и освобождение от колониальной ментальности.

Хотя в рамках постколониальных исследований встречаются интересные работы о культуре, искусстве и мировоззрении в незападных обществах, значительное большинство современных постколониалистов политически крайне ангажированы и агрессивны в навязывании своих проектов по переустройству несправедливого общества.

Критическая расовая теория (КРТ) – новейшая из всех рассматриваемых. Её существование было провозглашено на первом ежегодном семинаре по КРТ в Университете Висконсин-Мэдисон (США) в 1989 г., но интеллектуальные корни уходят в «критические правовые исследования» – направление, основанное на марксистских трактовках права и провозглашавшее, что правовые системы закрепляют угнетённое положение отдельных групп населения в интересах правящей элиты[22]. Сторонники КРТ выделили основную угнетённую группу – цветных в Америке (а затем и в мире в целом), перенеся марксистскую теорию классовых противоречий на расы. Однако так же, как и идеологи трансгендеризма, они попытались отойти от биологического понимания расы, провозгласив расы не группами людей, различающихся некоторыми биологическими признаками (например, строением тела или цветом кожи), а навязываемой обществом социальной конструкцией, используемой для угнетения и эксплуатации меньшинства. Согласно их построениям, правовые системы Соединённых Штатов и других развитых стран являются имманентно расистскими и созданы для поддержания системы социального, экономического и политического неравенства между белыми и небелыми.

Среди основных понятий, выдвинутых КРТ, – «системный расизм», якобы существующий на всех уровнях государства и общества, «белые привилегии», которыми якобы пользуется белое население, причём часто «бессознательно» (радикальный феминизм тоже считает, что многие мужчины являются источниками «бессознательного сексизма»), и вытекающая из всего этого необходимость «борьбы с белизной» в законодательстве, государственном управлении и сознании. В этом отношении КРТ противостоит либеральному пониманию борьбы с расизмом, призывающему к равенству перед законом, независимо от расовой принадлежности, которое сторонники КРТ окрестили «цветной слепотой» (colour blindness). Вместо этого КРТ призывает распространять на цветное население привилегии, которые должны компенсировать его угнетение в прошлом (вплоть до репараций за рабство).

Цель КРТ – построить идеальное общество путём ликвидации «системного расизма». Спору нет, на личном и психологическом уровне расисты всех мастей существуют и в Соединённых Штатах, и в других странах. Но понятие «системный расизм» подразумевает что-то иное, что трудно сформулировать. Если говорить об институциональном расизме в США, то активный процесс по его устранению начался ещё в 60-е гг. ХХ века реформами администрации Джона Кеннеди. К настоящему времени имеются многочисленные привилегии (например, квоты) как раз для цветных, в том числе при приёме на работу, поступлении в вузы и тому подобное. Такие же преимущества созданы для женщин, представителей ЛГБТ и других. Аналогично нет институционально укоренённого белого расизма и в других странах. Последним его остатком был режим апартеида в ЮАР, павший в начале 1990-х годов.

О том, что принадлежность к ранее угнетаемым меньшинствам теперь даёт реальные преимущества, говорит курьёзное явление – приписывание себе небелого расового происхождения.

В прессе США появляются всё новые имена политиков (в том числе сенаторов), профессоров и общественных активистов, сделавших карьеру на выдуманном небелом происхождении, но разоблачённых бдительными блюстителями чистоты новой идеологии. Некоторые из них получали престижные места, гранты, контракты или премии, предназначавшиеся только представителям меньшинств[23]. Такое наблюдалось, например, в СССР, где стремились изменить социальное происхождение на рабочее или крестьянское, или в фашистской Германии, где представители всех национальностей пытались записаться немцами.

КРТ долго оставалась маргинальным направлением, но её время пришло в 2020 г., когда на волне выступлений против полицейской жестокости одной из ведущих политических сил Америки стало ранее малоизвестное движение “Black Lives Matter” (BLM). Тогда же антибелыми настроениями в борьбе со сторонниками Дональда Трампа воспользовались лидеры Демократической партии. Термин «системный расизм» прочно вошёл в дискурс американских лидеров, включая президента Джозефа Байдена[24], в администрацию которого на волне подъёма BLM было принято несколько приверженцев КРТ[25]. В результате эта теория стала чуть ли не официальной идеологией: открываются обязательные курсы (иногда только для белых), на которых учат выдавливать из себя «белизну», фактически нормальными и законными стали призывы к принятию на работу преимущественно цветных и других «угнетённых», а недавно в ведущем мировом журнале “Nature” появилось объявление о приглашении на должность стажёра именно чёрного кандидата[26]. Группа медицинских компаний в Англии распространила информацию о поиске только чёрных стажёров под названием «Чёрные исследователи медицинских данных» (Black health data scientists) в рамках общей британской программы «Десять тысяч чёрных стажёров»[27]. А ведь во всех странах Запада расовая дискриминация запрещена законом.

Укоренение идеологии КРТ ведёт не к равенству, а к распространению другой формы расизма, на этот раз антибелого, под лозунгами установления окончательной справедливости и всеобщего равенства.

Истоки и принципы

Что даёт право объединить эти отдельные теории и подходы в единую идеологию?

Во-первых, их объединяют сами сторонники, которых, в США, например, называют «прогрессистами» (progressives), а в Европе – «левыми либералами» (the liberal left) и из которых состоит большая часть элиты: политики, руководители и сотрудники СМИ, университетская профессура, школьные учителя и работники других интеллектуальных профессий. Например, программа движения «Прогрессисты за Байдена» во время президентских выборов, помимо обычных левых требований о создании новой экономики и доступных для всех систем образования и здравоохранения, включала укрепление расовой справедливости, равенство женщин и представителей ЛГБТК+, а также входящую в новую идеологию, но требующую отдельного анализа экологическую справедливость[28].

Во-вторых, все рассмотренные системы взглядов имеют общие истоки и принципы, то есть они являются составными частями одного направления мысли. Их интеллектуальные корни – в марксизме и частично – во фрейдизме. Оба направления мысли объединяло убеждение, что культурно-идеологическая надстройка общества существует не сама по себе, а является инструментом и выражением неких реальных процессов: для Маркса – общественных, для Фрейда – психологических. Оба они хотели исправить реальность путём приведения её в соответствие собственному умозрительно-абстрактному идеалу.

Из марксистской традиции особо важна теория идеологии как «ложного сознания», навязываемого правящим классом индивидам через культурно-образовательную систему для поддержания привилегированного положения, она была развита в ХХ веке философами Дьёрдем Лукачем, Теодором Адорно, Гербертом Маркузе, Луи Альтюссером и другими. Однако в современном мире их построения приняли крайне упрощённый характер. Если Карл Маркс считал, что истинное, объективное сознание установится на определённом этапе экономического и социального развития, а Зигмунд Фрейд – что для этого нужна психологическая терапия, то сегодняшние сторонники критических теорий полагают возможным просто поменять мышление человека на то, которое считают правильным, путём законодательных изменений, запрета несправедливых и распространения справедливых мнений либо с помощью хирургического вмешательства. Таким образом, навязывание неверных, репрессивных представлений должно смениться навязыванием свободных и истинных. Если это и марксизм, то скорее левацкий в трактовке Мао Цзэдуна с его «культурной революцией» и школами перевоспитания интеллигенции, а не учение Карла Маркса или Франкфуртской школы.

Новая идеологическая тенденция стремится поставить под контроль не только власть, но и персональное сознание. Отсюда и параллели с советским социализмом – подчинение индивида общественным интересам, а формального закона – справедливости. В этом плане на современные критические теории большое влияние оказали идеи французского философа Жака Деррида о «деконструкции» права в соответствии со справедливостью, которую он считал импульсом или стремлением человека к невозможному[29]. В идее противопоставления формального права идеальной справедливости нет ничего уникального: она была характерна для всех утопистов, от Платона до Ленина. Но попытка воплотить идеальную справедливость в жизнь неизменно приводила к созданию репрессивной системы, потому что невозможно заставить всех членов общества следовать умозрительной идее без насилия.

Верховенство абстрактной справедливости и подчинение ей законодательства противоположно традиционной либеральной идее верховенства закона и равенства всех перед ним, независимо от принадлежности к той или иной социальной группе.

Термин, олицетворяющий эту идею в современном американском новоязе, – “equity”, который можно перевести как «справедливость, выраженная в равенстве конечного результата», в отличие от справедливости формального права, выраженной в равенстве возможностей (equality).

Другим теоретическим истоком новой идеологии можно назвать ещё одно направление теоретического левачества ХХ века, а именно – поздний экзистенциализм Жана-Поля Сартра, перенёсшего идею личного индивидуального выбора из трансцендентальной области сознания на посюстороннее бытиe[30]. В результате сам он сделал выбор в пользу левацкой революционности, поддержав студенческое движение 1960-х гг. в Европе и даже «культурную революцию» в Китае. От обязательности политического выбора в пользу социалистического прогресса – один шаг до новоидеологического лозунга «молчание – значит насилие» (silence is violence), согласно которому отсутствие верного выбора или бездействие означает соглашательство.

Для обозначения новых целей создана целая терминология с понятиями, имеющими, как и в советской идеологии, двойное дно. Например, «разнообразие» (diversity) в обычном языке означает участие в чём-либо представителей разных сил и групп, а в новой идеологии оправдывает введение привилегий и квот для некоторых из них. «Инклюзивность» (скажем, в образовании) в реальности имеет то же значение. «Интерсекциональность» – не просто исследование особенностей личного опыта и представлений людей смешанного происхождения (например, соединивших в себе культуры нескольких стран), но пересечение «“независимых феноменов” угнетения по признаку расы, гендера, класса, сексуальности, инвалидности, национальности и других социальных категорий», то есть выявление связи различных видов эксплуатации для более эффективной борьбы с ними[31].

Есть и термины, обозначающие меры по обеспечению господства новой идеологии, например: «культура отмены» (cancel culture), означающий бойкот несогласного в соцсетях, СМИ и в обществе, «отказ в платформе» (deplatforming или no-platforming) – запрет для них на публичные выступления (часто путём их срыва). Под лозунгом вычищения «белых привилегий» и «мизогинизма» в школах запрещают произведения классической литературы. А перевоспитавшихся и послушных называют «проснувшимися» (woke).

К широкому распространению этих ранее маргинальных подходов, превращению их в предмет всеобщего насильственного распространения привело два социальных фактора – приход в западную университетскую и научную элиту повзрослевших леваков 1960-х гг. и представителей интеллигенции бывших колоний, принёсших с собой постколониальную мифологию, основанную на обвинении бывших колонизаторов в политической и экономической несостоятельности бывших колоний. Если люди типа Эдварда Саида – характерный пример второй тенденции, то знаменитая в СССР Анжела Дэвис, ученица Маркузе и Адорно, бывший участник движения «Чёрные пантеры» и член компартии США, которой инкриминировали соучастие в захвате заложников и убийстве – отличная иллюстрация первой. Теперь она уважаемый профессор Калифорнийского университета в Санта-Крузе, гуру сторонников BLM и в многочисленных интервью рассказывает о том, что всегда выступала за ныне побеждающие принципы новой идеологии[32].

Перспективы новой идеологии и Россия

Новая идеология захватывает западный мир и оттуда, как и все модные культурные тренды, распространяется на другие части света. Исторически западное общество направляло усилия на борьбу с попытками государства ограничивать гражданские свободы и научилось хорошо защищаться от диктата государства. Дав полную свободу общественному мнению, оно пришло к тому, от чего предостерегали, например, отцы-основатели США в знаменитых «Записках федералиста» – диктатуре необразованного и ничем не ограниченного большинства, точнее – активистского общественного меньшинства в условиях пассивности молчаливого большинства. В новой атмосфере можно сколько угодно ругать правительство, но за одно неосторожное слово против господствующей общественной идеологии запросто стать изгоем.

Интересный пример из последних – дело британки Майи Форстейтер, уволенной из международной исследовательской организации за твиты, в которых говорилось, что пол является неизменным, у человека может быть два пола и сменить их невозможно. В 2019 г. она проиграла первое слушание в трибунале по трудовым спорам, но затем выиграла апелляцию. Однако это решение (ещё неокончательное) нельзя считать поражением новой идеологии. Скорее, речь идёт о столкновении между двумя её частями: феминизмом и трансгендеризмом[33]. Ведь Форстейтер – феминистка, для которой признание эфемерности женского пола ставит под вопрос само существование женщин. Неслучайно её поддержала другая знаменитая феминистка – автор книг о Гарри Поттере Джоан Роулинг, за что подверглась попытке быть «отменённой» сторонниками трансгендеризма.

С новой идеологией и её приверженцами начали активно взаимодействовать политические элиты, пытающиеся оседлать новое движение и с помощью его сторонников добить лагерь традиционалистов-консерваторов. Однако заигрывание с тоталитарной идеологией – опасная вещь. Логика развития тоталитарного движения всегда выводит на поверхность наиболее радикальную часть, которая, расправившись с врагами внешними, начинает уничтожать бывших союзников и попутчиков. Исторический опыт говорит, что западные политики, пытающиеся использовать шумиху вокруг борьбы с «системным расизмом», чтобы отвлечь внимание от необходимости решения реальных проблем общества (бедности, социального расслоения, миграции, кризиса образования и тому подобных), а также интернет-олигархи, помогающие «проснувшимся» установить жёсткую цензуру, сами роют себе могилу.

Для внешнего мира это означает, что скоро мы увидим более тесное сращивание новой идеологии с государством и напористую политику её навязывания другим обществам и странам.

Принятое ещё в 2011 г. решение администрации Барака Обамы о защите прав гомосексуалистов за рубежом и учёте ситуации с правами секс-меньшинств в той или иной стране при принятии решений о выделении финансовой помощи или предоставлении политического убежища, вывешивание радужного флага на посольстве США в Москве демонстрирует начало этой тенденции. Запад, как всегда, наступает, навязывая всему миру идеологию «проснувшихся».

Странам, где уже господствует новая идеология, противостоят государства с разными видами традиционных, в основном авторитарных режимов. Население в них, как правило, не принимает новые веяния, но правительства и элиты пассивны, так как не имеют глобальных амбиций. Россия и другие постсоветские и посткоммунистические государства в этих условиях могли бы сыграть роль зачинателей дискуссии об опасностях новой идеологии. Это обусловлено тем, что они давно, ещё в 20-е годы ХХ века, пусть и в несколько ином виде, уже пережили подобный период, и разрушительный характер новой идеологии, её неприемлемость здесь понимают гораздо лучше. Тогда наши предки прошли опыт отмены семьи, радикального феминизма (вспомним знаменитую Александру Коллонтай), запреты на детские сказки и другую литературу, поддержанные самой Надежды Крупской, новые методы обучения в школе (читай «Республику ШКИД»), а главное – попытку построения общества на основе идеала равенства конечного результата с уничтожением во имя революционной целесообразности принципа равенства перед законом. Поэтому именно мы, жители этих стран, должны напомнить миру о том, к чему это привело. Вне же западного мира многие не спешат критиковать новую идеологию, боясь показаться «непрогрессивными», подвергнуться остракизму в «развитых странах». Между тем критическая дискуссия о новой идеологии крайне необходима, её явно заждалось молчаливое большинство людей в самых разных концах света, и, если российские ученые выступят её зачинателями, это может способствовать росту их интеллектуальных позиций в мире.

Конечно, было бы здорово, чтобы исследователи, инициирующие подобные дискуссии, представляли страны, имеющие моральный авторитет и высокий уровень свободы. К сожалению, это не всегда так. Однако традиционный авторитаризм в какой-то мере менее опасен, чем «проснувшееся» западное общество. Проблемы авторитаризма известны и хорошо описаны. Он, как правило, не имеет амбиций навязывать свои порядки другим (советский режим был не авторитарным, а тоталитарным, идеологическим) и деструктивен в основном для собственного населения. Риск же пути под знаменем новой идеологии плохо понятен тем, кто им следует. Они считают, что движутся вперёд, а мы понимаем – что назад, к нашему трагическому прошлому.

Нам же надо стремиться к тому, от чего отказывается Запад, – большей свободе, основанной на верховенстве права и господстве формальных институтов над принципами и идеалами.

А на западное общество сегодняшнего образца мы можем смотреть так же, как оно на большевистскую Россию столетие назад: странная орда дикарей, которые под лозунгом всеобщей справедливости зачем-то разгромили свою страну и на её остатках установили жестокую идеологическую диктатуру.

Статья подготовлена при грантовой поддержке Факультета мировой экономики и мировой политики Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» в 2021 году.

--

СНОСКИ

[1] Чебыкина А. Что такое «новая этика» и как она влияет на прессу // Общественная палата по жалобам на прессу. 14.03.2021. URL: https://presscouncil.ru/novosti/novosti-iz-mira-mediaetiki/6305-chto-takoe-novaya-etika-i-kak-ona-vliyaet-na-media (дата обращения: 23.08.2021).

[2] Макс Вебер: Объективность» социально-научного и социально-политического познания // Центр гуманитарных технологий. 02.12.2006. URL: https://gtmarket.ru/library/articles/4919 (дата обращения: 23.08.2021).

[3] См., например, Daniels A. Men Should Not Give Up Their Seats To Women: Why? // Medium.com. 6.06.2013. URL: https://medium.com/@aleksy.contact.info/men-should-not-give-up-their-seats-to-women-why-fd9b2fe19ebf (дата обращения: 23.08.2021).

[4] Halpin H. ‘A gender equality paradox’: Countries with more gender equality have fewer female STEM grads // TheJournal.ie. 18.02.2018. URL: https://www.thejournal.ie/gender-equality-countries-stem-girls-3848156-Feb2018/ (дата обращения: 23.08.2021).

[5] Sanandaji N. What Jordan Peterson gets wrong about the Nordic gender paradox // CAPX. 20.11.2018. URL: https://capx.co/what-jordan-peterson-gets-wrong-about-the-nordic-gender-paradox/ (дата обращения: 23.08.2021).

[6] King C.D. The Meaning of Normal // The Yale Journal of Biology and Medicine. 1945. Vol. 4. No. 17. P. 494.

[7] Wachbroit R. Normality as a Biological Concept // Philosophy of Science. 1994. No. 61. P. 579-581.

[8] Фрейд З. Три очерка по истории сексуальности. СПб.: ВЭИП, 2017. 224 c.

[9] Stoller R. Sex and Gender: On the Development of Masculinity and Femininity. New York: Science House, 1968. 383 p.

[10] Gender and health // World Health Organization. URL: https://www.who.int/health-topics/gender#tab=tab_1 (дата обращения: 23.08.2021).

[11] Garcia M. Most Gender Dysphoria Established by Age 7, Study Finds // Cedars-Sinai. 16.17.2020. URL: https://www.cedars-sinai.org/newsroom/most-gender-dysphoria-established-by-age-7-study-finds/ (дата обращения: 23.08.2021).

[12] Santora T. What Age Do Transgender Kids Know They’re Trans? // Fatherly. 27.05.2021. URL: https://www.fatherly.com/health-science/what-age-do-transgender-kids-know-trans/ (дата обращения: 23.08.2021).

[13] Should There Be a Minimum Age for Gender Transition? // Psychiatry Advisor. 04.02.2020. URL: https://www.psychiatryadvisor.com/home/topics/gender-dysphoria/medical-guidelines-at-odds-with-public-policy-should-there-be-a-minimum-age-for-gender-transition/2/ (дата обращения: 23.08.2021).

[14] Marchiano L. Outbreak: On Transgender Teens and Psychic Epidemics, Psychological Perspectives // A Quarterly Journal of Jungian Thought. 2017. Vol. 60. No. 3. P. 345-366. URL: https://www.tandfonline.com/doi/full/10.1080/00332925.2017.1350804 (дата обращения: 23.08.2021).

[15] Gender and health // World Health Organization. URL: https://www.who.int/health-topics/gender#tab=tab_1 (дата обращения: 23.08.2021).

[16] Abigail Sh. Irreversible Damage: The Transgender Craze Seducing Our Daughters. Washington, D.C.: Regnery Publishing, 2020. 276 p.

[17] Ansari A. Transgender rights: These countries are ahead of the US // CNN. 23.02.2017. URL: https://edition.cnn.com/2017/02/23/health/transgender-laws-around-the-world/index.html (дата обращения: 23.08.2021); McGreevy R. New legislation to make it easier for teenagers to change gender // The Irish Times. 30.11.2019. URL: https://www.irishtimes.com/news/ireland/irish-news/new-legislation-to-make-it-easier-for-teenagers-to-change-gender-1.4099892 (дата обращения: 23.08.2021).

[18] Robertson S. Hundreds of trans people regret changing their gender, says trans activist // News-Medical.Net. 07.10.2019. URL: https://www.news-medical.net/news/20191007/Hundreds-of-trans-people-regret-changing-their-gender-says-trans-activist.aspx (дата обращения: 23.08.2021).

[19] Elam J.D. Postcolonial Theory // Oxford Bibliographies. 15.01.2019. URL: https://www.oxfordbibliographies.com/view/document/obo-9780190221911/obo-9780190221911-0069.xml (дата обращения: 23.08.2021).

[20] Young Robert J. C. Postcolonialism: An Historical Introduction. London: Blackwell, 2001. 512 p.

[21] Саид Э. Ориентализм. Западные концепции Востока. М.: Русский мир, 2006. 640 с.

[22] Critical Legal Theory // Legal Information Institute. Cornell Law School. URL: https://www.law.cornell.edu/wex/critical_legal_theory (дата обращения: 23.08.2021).

[23] Nagle R. How ‘pretendians’ undermine the rights of Indigenous people // High Country News. 2.04.2019. URL: https://www.hcn.org/articles/tribal-affairs-how-pretendians-undermine-the-rights-of-indigenous-people (дата обращения: 23.08.2021); Lewis H. The Identity Hoaxers // The Atlantic. 16.03.2021. URL: https://www.theatlantic.com/international/archive/2021/03/krug-carrillo-dolezal-social-munchausen-syndrome/618289/ (дата обращения: 23.08.2021).

[24] Remarks by President Biden on the Verdict in the Derek Chauvin Trial for the Death of George Floyd // The White House. 20.04.2021. URL: https://www.whitehouse.gov/briefing-room/speeches-remarks/2021/04/20/remarks-by-president-biden-on-the-verdict-in-the-derek-chauvin-trial-for-the-death-of-george-floyd/ (дата обращения: 23.08.2021).

[25] Rosenberg D. Biden nominates Black supremacist who endorsed anti-Semitic lecturer // Arutz Sheva. 12.01.2021. URL: https://www.israelnationalnews.com/News/News.aspx/294766 (дата обращения: 23.08.2021).

[26] Clark C. Nature Magazine Requires Summer Interns To Be Black // The Daily Wire. 28.05.2021. URL: https://www.dailywire.com/news/nature-magazine-requires-summer-interns-to-be-black (дата обращения: 23.08.2021).

[27] Health Data Research UK Announces Black Internship Programme Starting Summer 2021 // Health Data Research UK. 1.12.2021. URL: https://www.hdruk.ac.uk/news/10000-black-interns-programme-launched/ (дата обращения: 23.08.2021).

[28] Progressives for Biden. URL: https://joebiden.com/progressive/ (дата обращения: 23.08.2021).

[29] Derrida J. Force of law: the Metaphysical Foundation of Authority. In: D. Cornell, M. Rosenfeld, D. G. Carlson, eds. Deconstruction and the Possibility of Justice. (1st ed.). New York: Routledge, 1992. P. 3-67.

[30] Сартр Ж.-П. Экзистенциализм – это гуманизм // Скепсис. URL: https://scepsis.net/library/id_545.html (дата обращения: 23.08.2021).

[31] Runyan A.S. What Is Intersectionality and Why Is It Important? // American Association of University Professors. 2018. URL: https://www.aaup.org/article/what-intersectionality-and-why-it-important#.YNzIxBMzbrQ (дата обращения: 23.08.2021).

[32] George N. Angela Davis Still Believes America Can Change // The New York Times. 19.10.2020. URL: https://www.nytimes.com/interactive/2020/10/19/t-magazine/angela-davis.html (дата обращения: 23.08.2021).

[33] Faulkner D. Maya Forstater: Woman wins tribunal appeal over transgender tweets // BBC News. 10.06.2021. URL: https://www.bbc.com/news/uk-57426579 (дата обращения: 23.08.2021).

США. Россия. Весь мир. ЦФО > Внешэкономсвязи, политика. Образование, наука > globalaffairs.ru, 1 сентября 2021 > № 4046543 Александр Лукин

Разрыв времени, реванш пространства

ДМИТРИЙ ЕВСТАФЬЕВ, Кандидат политических наук, профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

ЛЮБОВЬ ЦЫГАНОВА, Кандидат исторических наук, доцент Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Евстафьев Д.Г., Цыганова Л.А. Разрыв времени, реванш пространства // Россия в глобальной политике. 2021. Т. 19. No. 5. С. 138-153. doi: 10.31278/1810-6439-2021-19-5-138-153.

ГЛОБАЛЬНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ СОЦИОКУЛЬТУРНОГО ПЕРЕХОДА

2021 год, второй год Pax Epidemica, по меткому выражению Барри Позена[1], стал временем, когда хаотически меняющаяся реальность начала если не упорядочиваться, то обретать определённые контуры. Не политические или экономические, а прежде всего социокультурные. Это важно для всех, но, возможно, для России – в наибольшей степени.

Часто звучит вопрос, на каких принципах будет вестись новая холодная война, появится ли в ней идеологический компонент. Обычно ответ отрицательный – противостояние теперь другое, битвы идеологий нет, ибо все действуют в парадигме капиталистической рыночной экономики.

Это верно. Но, во-первых, будущее этой самой парадигмы под вопросом, появились сомнения в её неизменности. А, во-вторых, не забудем, что интеграция России в западоцентричный мир по-настоящему споткнулась не на геополитической или экономической, а именно на социокультурной теме – необходимости принять концепцию сверхтолерантности, предполагавшую отказ от целого ряда культурных и социальных традиций и ценностей. Неготовность к подобному пересмотру заставила российскую элиту – во всяком случае, её часть – ещё в середине нулевых задуматься, туда ли двигается страна. И только потом прозвучало политическое предостережение «Мюнхенской речи» президента Владимира Путина (на фоне того, что мы наблюдаем в последние пару лет, оно выглядит удивительно миролюбиво).

Да, политическая полемика последних лет, сопровождаемая военными демонстрациями, отодвинула вопросы социокультурных нестыковок России и Запада на второй план. Но они не исчезли, напротив, превратились в чётко осознаваемую по обе стороны формулу «мы – не они». Эта коллизия глубже политических разногласий и существеннее бряцания оружием.

Проблема в том, что на Западе стремятся не мытьём, так катаньем добиться того, чтобы в России признали свою социокультурную ущербность и задекларировали политически стремление «стать такими, как все». В России же всё ещё тщатся доказать, что она «почти такая, как все». Но «почти» – не считается.

Мы имеем дело с осознанным, хотя не принятым внутренне цивилизационным разделением в момент, когда на фоне ожидания потрясений вопросы социальности и культуры вдруг оказались для человечества определяющими. Тем более что глобальную экономику явно ждёт переформатирование, связанное с переходом лидерства в корпоративном мире от условных «финансистов» к «цифровикам». А это вряд ли будет сопряжено с меньшими издержками, нежели случившаяся на рубеже XX–XXI веков решительная победа «финансистов» над «сырьевиками».

Настоящее, прошлое и будущее современного мира

2020 год привнёс в картину глобального мира много новых визуальных образов. И год 2021-й стал временем, когда проявившийся «видеоряд» пытаются привести в систему, превратив форс-мажор в социальную норму. Свои усилия к этому приложили и Клаус Шваб в соавторстве с Тьерри Мальере[2], и Славой Жижек, закольцевавший серию книг о кризисе современной модели глобализации[3], и крупнейший, вероятно, самый глубокий социолог современной Европы Жерар Деланти[4]. Каждый увидел своё, но все вместе – новый мир. И это мир не столько политики (здесь правит бал её величество пропаганда) или экономики (куда безжалостно проникает архаика если не XIX, то уж точно начала XX века), сколько новой социальной культуры.

Что такое вообще культура в мире нарастающей цифровизации и грозящих стать постоянными ограничений на общение? Культура – продукт взаимодействия: человека с человеком, различных по происхождению и социальному статусу сообществ, а также разных цивилизаций. Но это взаимодействие уходит в цифровую среду. Способна ли она стать «питательным бульоном» для формирования будущих культурных норм и традиций? Или на выходе – только коллекция артефактов, не обладающих долгосрочной ценностью?

За тридцать лет мы прошли путь от фукуямовского «конца истории» и фридмановского «плоского мира» к кризису, если не глобализации как таковой, то неограниченного глобального универсализма. Наш мир вновь становится «пространственным». Иными словами, глобальные процессы не просто имеют локализованные проявления, но и определяются в каждом случае историей, традициями, национально-религиозными и социокультурными особенностями конкретного пространства. Универсализм ценностей уже не столь очевиден, как ещё пять-семь, тем более десять лет назад.

Путь этот пролегал через ожидание почти не случившегося столкновения цивилизаций, через эпоху подъёма «политики идентичностей», а потом борьбы с ней (оказалось, что она – чуть ли не главное препятствие для глобализации, ибо порождает мощный национал-изоляционистский ответ). Что характерно, идейно эту борьбу возглавил всё тот же Фукуяма[5].

Поздняя глобализация породила примечательные социально-исторические и социокультурные явления.

Многовекторность прошлого. Казалось бы, это самое невинное из того, что произошло в последние годы (особенно с точки зрения человека советской закалки). Но выяснилось, что оно и есть наиболее деструктивное. Формирование конкурирующих «образов прошлого», которое мы наблюдали в 2018–2021 гг. (от активной ревизии отношения ко Второй мировой войне до полномасштабного распространения антиколониального пафоса на собственную историю метрополий), показало, что многие общества, в принципе, готовы разрушать целостную ткань истории – вплоть до исключения, запрета целых периодов. Но это означает отказ от идеи преемственности культурного развития, от признания доминирующего вектора развития цивилизации. И такое, кажется, происходит впервые со времён крушения Рима. Даже христианство, социально отрицая язычество, культурно вобрало в себя античное наследие.

Начав провозглашать часть собственной истории «тёмными веками», очень трудно остановиться.

В результате «светлым» оказывается только постоянно меняющееся «настоящее», что превращает социальное развитие в вопрос веры.

Унификация настоящего. Потребительская унификация была естественным процессом, отражавшим упрощение и обеднение духовной среды, оттеснение любых социокультурных идентификаторов во второй ряд даже для узкого слоя «просвещённой публики». Отказываясь от сложных систем цивилизационной идентификации и самоидентификации, сторонники неограниченной глобализации ожидали получить демонтаж идентичностей и основанных на них социальных связей в пользу неких институтов. Вместо этого случилось максимальное упрощение социальных систем (эта мысль лежала в основе горьких констатаций Ивана Крастева и Стивена Холмса о вырождении демократии в имитацию[6]). Упрощённые же системы, зачастую построенные вокруг мифологизированных визуальных символов, – чистого вида архаика, и не поведенческая, а уже социальная.

Обнуление ценности будущего. Будущее стало растворяться в повседневности. Оно перестало быть мечтой, превратившись в артефакт текущего потребительского мира, особенно благодаря бытовым технологическим возможностям, которые доступны уже сегодня. В мире глобализации условное «настоящее» – не просто главное, а единственное для «глобального человека». Такое положение подчёркивает тупиковость нынешней модели социального и социально-экономического развития – будущее уже наступило, иными словами – впереди его нет. Снижение значимости будущего девальвировало и главное свойство капитализма: его безальтернативность и неограниченную протяжённость во времени.

Мир глобализации совершил странный кульбит, отменяя будущее, упрощая настоящее, но усложняя прошлое. В итоге именно через прошлое, через обличение былых грехов в сегодняшний мир врывается политика идентичности, подрывающая ценности глобализации. Глобальное развитие переживает стагнацию: вслед за торможением развития технологий в большинстве сфер деятельности человека (пожалуй, за исключением «цифры»), за фиктивным ростом экономики (обеспечивается во многом опережающим кредитованием) последовала реинкарнация исторических обид. Вопрос идентичностей и социокультурного развития теперь негативно окрашен – он переносит историческую ответственность на тех, кто не должен её нести.

«Человек действующий» как могильщик постпространственного мира

Глобальный симулякр культуры был порождён тем, что социальность человека подменили возможностью потреблять. Он мог существовать в условиях относительно эволюционного и обязательно поступательного развития глобального мира. Симулякр отражал особенности глобальной экономики и формировал в обществах развитых государств «ментальность индикаторов». Соответственно, успех определялся набором механистически формируемых критериев, а суть процессов и их влияние на общество игнорировались. Например, «культ экономического роста» любой ценой, в том числе через кредитные пузыри. Но этот рост всё меньше влиял на качество жизни и улучшение социального самочувствия даже в наиболее успешных странах, не говоря уже о развивающихся, находившихся на фазе догоняющей социальной модернизации. Такой подход, впрочем, позволял через нехитрые информационные технологии обеспечивать нужные общественные настроения. Другая проблема глобализации заключалась в «пакетном» принципе принятия ключевых идей и концепций на каждом этапе развития системы, когда при вскрытии «пакета» утрачивался его структурирующий смысл[7]. Комплексность глобализации служила интегрирующим моментом, но она же обусловила отсутствие гибкости и уязвимость при глубоких трансформациях.

Социокультурные аспекты глобализации старательно подчёркивали «преемственность цивилизации», стремясь обойти то, о чём говорил Гамлет, – «распалась связь времён»[8]. Но на каждом витке понятие «цивилизация» трактовалось всё более странно и, наконец, дошло до утверждения, что полноценная «цивилизация» – это модели, возникшие после 1991 года. Хотя и они не считались венцом. В своё время Энтони Гидденс в книге «Ускользающий мир» предложил потрясающую по глубине ревизию социальности западного мира. Он провозгласил «демократизацию демократий»[9]. По сути, под ней подразумевался отказ не только от иерархии госуправления, но и от национального суверенитета, переход к глобальной сетевизации на базе корпоративных систем управления и глобализированных социально-политических структур, а главное – к управлению на основе принципов наднационального и надпространственного мультикультурализма.

За два десятилетия восходящей глобализации возник феномен, который можно назвать цивилизационной флюидностью. Он позволял выходить за рамки социального поведения, традиционного для того или иного пространства, постоянно формируя некую новую «норму» вне связи с прежними критериями, будь то нравственные или религиозные. Более того – на базе их отрицания. Так возник постиндустриальный постмодерн, объединивший новые форматы экономической деятельности и новые модели социального поведения. В его основе лежало признание социальной атомизации благом. Если разобраться, веселящая многих формула «это другое» – естественное порождение непрерывного возникновения новых социальных, культурных и нравственных стандартов, которые немедленно внедряются в социальную коммуникацию при поддержке всей мощи медиа.

Цивилизационная флюидность породила множественность возможных самоидентификаций, пресловутые десятки гендеров[10], экзотические религиозные ассоциации и коалиции, на фоне которых «Церковь макаронного монстра» утратила вызывающую эксцентричность. Информационное общество, построенное на базе цифровых интегрированных коммуникаций, подталкивало пользователя к многоликости, делало идентичность из обязывающей реальности, определявшей характер социального поведения, элементом игры, иногда острой и болезненной, но почти всегда факультативной, временной.

Квалифицированный потребитель, во всяком случае – наиболее активная социальная часть этого слоя, который мыслился как источник стабильности (нет ничего более стабильного, чем постоянно повышающееся благосостояние человека – в этом были уверены ещё пропагандисты брежневских времён), постепенно превращался в «человека действующего»[11]. Того, кто способен менять мир вокруг себя, создавать новые формы для реализации своего потребительского потенциала. Увы, в основном не понимая и не зная законов развития мира, он подстраивал мир под себя, разрушая своё прошлое.

Что логично, потому что потребитель привык выбрасывать ненужное и по большому счёту ему всё равно, что выкинуть – вышедшие из моды джинсы или религиозную традицию, ставшую слишком обременительной. От этого он не становился менее «действующим».

Триумф потребительской глобализации отодвинул (но не отменил) «столкновение цивилизаций» американского социолога Сэмюэля Хантингтона, сконцентрировав конкуренцию социальных парадигм в области объёмов потребления. Но как любое действие рождает противодействие, так и множественность идентичностей, их флюидность провоцирует ответ в виде возрождения первичного этнического или религиозного самосознания. Последнее сейчас исключительно просто: через коммуникационную актуализацию традиции и истории. В системе интегрированных коммуникаций нельзя ничего забыть или потерять. Просто некоторые – глобалисты по духу и месту работы – питают иллюзию, что подобными процессами могут управлять только они, а сами процессы развиваются лишь в одном направлении. Вспомним, как радикальные исламисты успешно освоили мир цифровых коммуникаций и использовали его и для пропаганды, и для решения организационных задач. Универсализм как модель развития, кстати, провозглашают теперь не только «продвинутые» сообщества, но и сторонники возвращения в архаику, будь то религиозные фундаменталисты или радикальные экологисты.

«Человек действующий», освоив мир коммуникаций, перерос статус просто пользователя. Главной чертой «человека действующего» французский учёный Ален Турен считал его субъектность, способность к широкому социальному взаимодействию. Но субъектность проявляется в формировании пространства вокруг себя – информационного (отсюда и нарастающая анклавизация вроде бы единого информационного поля), социального, географического. Главная коллизия эпохи поздней глобализации – конфликт между субъектностями универсальных институтов и социально активной части человечества. Поведение последней становится всё более не-, а в чём-то антиуниверсальным.

«Столкновение цивилизаций» должно было происходить в различных плоскостях, но это была бы в любом формате пространственная конкуренция. А скрытым элементом глобализации всегда являлась попытка перейти к постпространственному миру, где значение географии, прежде всего – политической и культурной, а также связанных с географией элементов системы международных политических отношений если и не сведено к нулю, то минимизировано. Зачем «пространство» как базовая категория бытия, если нет суверенитета национальных государств? Только для логистики или извлечения ресурсов. В итоге «столкновение цивилизаций», не случившееся как глобальный «чёрный передел», перешло в странный и очень неустойчивый формат «сосуществования идентичностей» и их размывания в попытке сделать мир максимально непротиворечивым. Но возможно ли развитие мира без внутренних противоречий? Или это химера, смысл которой в имитации?

Крайние варианты социального аутизма, предлагавшиеся глобализацией, вряд ли реализуются, а обывательский потребительский эскапизм – не только свойство глобального мира. Способность индивида выйти за пределы мира коммуникаций становится элементом социального структурирования, а то и сегрегации. Если раньше признаком выпадения из высших страт считалось отсутствие доступа к интегрированным коммуникациям (поскольку отсекало от информации, которая была главным активом), то сейчас индикатором социального статуса становится наличие доступа к доинтегрированным социальным артефактам – от музеев «живьём» до классического образования. Характерная эволюция социального стандарта, к тому же произошла она за какие-то семь-десять лет, в течение которых случился только один и, в общем, не самый катастрофический мировой кризис – пандемия.

Но «человек действующий», выходящий за пределы информационного общества, остаётся продуктом постмодерна, сочетающим несочетаемое. В нём размываются навыки познания, они заменяются способностью к извлечению и потреблению информации. Но культура – это познание. И что может «потребить» такой человек, искренне считая, что постигает культуру?

Культура и эстетика как оболочка для идеологии

За культурой и эстетикой всегда скрывается идеология, хотя бы и в зачаточном виде. А запрос на новую идеологию явно присутствует в развитых странах, особенно на фоне усталости от идеи развития через неограниченное потребление. Только за последние три года в социально-политическом пространстве появилось несколько протоидеологий.

Радикальный экологизм, причём сразу в двух трактовках – европейской (Грета Тунберг) с переходом в экологический луддизм и американской (Алесандрия Окасио-Кортес). Информационно агрессивнее выглядит первый вариант, а социально – второй, «новый зелёный курс», реально способный стать доминирующей левоцентристской идеологией.

Социально-ориентированный глобализм на основе левой и даже леворадикальной «повестки» (иногда это явление называют «неотроцкизмом», что верно лишь отчасти) часто связывают с американской политикой. Между тем не надо забывать о брожениях и в Европе, беременной «новыми левыми». В конечном счёте глобалисты – пока единственные, кто способен оформить «левый разворот», только у них в руках глобальные средства пропаганды и агитации.

Неотолерантность, основанная на «культуре отмены», почти превратилась в официальную идеологию администрации Байдена – Харрис (мешает только понимание внешнеполитических последствий). В действительности как раз это течение выглядит сейчас привычной, а значит, и почти безопасной для человечества причудой.

Неосалафизм 2.0. Классический неосалафизм, разгромленный в Сирии и в Ираке военно-политическими средствами, был побеждён и идеологически. Его место осталось незамещённым. В нынешних политических условиях точкой кристаллизации агрессии могут стать культурные артефакты и формирование новой модели социального поведения (не политического, которое опасно в плане реакции на него). И здесь особенно важно следить за тем, какие социокультурные традиции радикальный ислам начинает вбирать в себя в Восточной и Юго-Восточной Азии.

Неофеминизм (радикал-феминизм). Самый загадочный идеологический конструкт, возможно, возникший на потребу политической ситуации в США и Европе. Очень активно продвигается в последнее время идея женской социальности, отличной от общечеловеческой, а на этой базе – необходимость возврата к идее «женской власти» как воплощения подлинной демократии[12]. Впрочем, в национальных культурах ряда стран, которые сейчас относят к «развитым», исторически существовали «женские языки», элементы специфически гендерной социальной коммуникации, создающие основу для возникновения гендерных псевдоидентичностей.

Коммуникационный эскапизм стал самой политически безопасной протоидеологией. Но в долгосрочном плане, он, напротив, несёт максимальную социальную опасность. Он предполагает не управление социальностью человека и общества, а её целенаправленный демонтаж. А социальная энтропия всегда заканчивается биологической.

У каждой из протоидеологий своя эстетика, они предусматривают трансформацию социального поведения обывателей. Все эти течения (а не только неотолерантность и неофеминизм) черпают вдохновение в политической невнятности последних пяти-семи лет глобализации и социокультурных изысках глобалистов. А по степени агрессивности перечисленных идеологических конструктов европейские «новые правые» и американские «трамписты» в сравнении с ними – довольно либеральный кружок.

Окончательное оформление этих идеологий сдерживается возобновляющимися карантинами, и первые проявления заметны именно в эстетике и культуре, поскольку там «правила пользования» формулировались в наиболее мягкой форме. Но культура декаданса глобализации мало того, что пластична и всеядна – она тесно связана с шоу-бизнесом, адаптирована к миру коммуникаций, что воплощает заветы одного из отцов теории массовых коммуникаций Герберта Маршалла Маклюэна.

Логично предположить, что сфера культуры и связанные с ней вопросы социальной модели и станут тем плацдармом, на котором проявятся различные аспекты новой глобальности. Тем более что современный политический мир таит в себе опасное противоречие. Современный человек, даже «человек действующий», совершенно не склонен воспринимать комплексные идеологии, каковыми были и коммунизм, и либерализм в его изначальном изводе, и национализм. Однако современная система политического управления через коммуникационные нарративы, что давно является мейнстримом на Западе[13], сформировала у человека постиндустриального и индустриального общества восприимчивость к идеологическим конструктам чисто коммуникационного характера. Сочетание простых постулатов, отражающих не только то, с чем потребитель сталкивается в реальной жизни, но и его «мечты», проекцию «образа будущего» на реальность, существенно эту реальность искажающую. Широкое использование визуализации позволяет создавать «дополненную реальность», которая, конечно, не может считаться полностью фантазийной, но постепенно приближается к этому статусу. И это – реализация лишь имеющегося потенциала сетевизированных интегрированных коммуникаций, а они стоят на пороге качественного рывка внедрения технологий искусственного интеллекта и окончательной алгоритмизацией систем формирования информационного потока.

Идеологии станут проще, доступнее, цветастее, социально понятнее, но и убедительнее.

И формироваться они будут на основе кастомизации представлений основной массы социально-вовлечённых жителей об «образе будущего». Так создают персонажей компьютерных игр или виртуальных певиц, основываясь на ожиданиях и вожделениях потребителей, готовых платить за голограмму. Но в совокупности суррогатные идеологии окажутся, вероятно, ещё более социально деструктивными, ибо в них – просто логикой политического маркетинга – будет максимально усилен элемент отрицания.

Пять вопросов о перспективных социокультурных процессах

Восстановит ли культура (и связанные с ней общественные отношения) статус главного цивилизационного идентификатора, как это было в цивилизационных парадигмах XIX – первой половины XX века? Или она будет окончательно вытеснена догоняющим потреблением? Это зависит от того, как будут развиваться следующие тенденции.

Первое. Остаётся ли в социокультурном пространстве потенциал для формирования значимых и относительно консолидированных групп общественных интересов? Или же социальное, а с ним и социокультурное пространство постглобального мира продолжит двигаться к неограниченной атомизации? В последнем случае (особенно если экономическая стагнация примет затяжной характер) предстоит долгий период хаоса, предсказанного Рене Геноном[14], а эстетическая и социокультурная пустота заполнится всё более экстравагантными проявлениями (фрикизмом), перерастающими в поведенческий радикализм. В долгосрочной перспективе устойчивые общественные группы вновь появятся только в результате целенаправленного насильственного социального конструирования, подобного тому, которое осуществлял Советский Союз в период индустриализации.

Второе. Насколько взаимодействие социокультурных парадигм в мировом масштабе будет воспроизводить классическую модель «метрополия – культурная периферия» с соответствующим усугублением психологического отчуждения[15] и конкуренцией за статус социокультурной метрополии?

Третье. Возможна ли в современном мире авангардная контркультура, способная конкурировать с архаизацией, которая заметна даже в странах модерна и постмодерна? Или же мы обречены наблюдать противоборство между угасающей культурой постмодерна и архаикой, когда в информационном пространстве будут побеждать одни силы, а в реальном – другие? Иными словами, неясно, станет ли контркультура питательной средой для формирования новых идеологических конструктов либо стимулом архаизации, а при определённых условиях – и биологизации поведения человека[16].

Четвёртое. Превратится ли виртуализированное взаимодействие человека с культурной средой в норму или сохранятся значимые сегменты очного взаимодействия? Это разделение можно рассматривать как следствие естественных поколенческих различий, то есть сохранение рудиментов доцифровой эпохи, но нельзя исключать, что оно обозначит расслоение постглобальных обществ, закрепляя уже социально-классовое неравенство. В том самом Pax Epidemica, возможно, придётся признать социокультурную, а затем и социальную сегрегацию по критерию пользования офлайновыми атрибутами и доступа к невиртуальным социокультурным артефактам.

Пятое. Сохранится ли социальный резервуар для восстановления идеологии либеральной глобальности? Например, пресловутый «яппи-интернационал». Он выстраивался вокруг транснациональных компаний и создавал видимость полноценной социальной среды и специфической культуры. К середине 2010-х гг. они почти достигли глобального доминирования, но затем были вынуждены отступить под давлением национальных государств, усиливавших влияние через возврат к пространственному миру. В этом контексте интересны перспективы анклавов культурной транснационализации (показателен пример Гонконга и, в меньшей степени, Бейрута).

Россия в эпоху «разрыва времён»

Россия – страна «устойчивой двойственности», да простят авторам этот каламбур. С одной стороны, русская классическая культура и сформированные в России модели развития (тот же советский социализм) являются частью глобальных процессов и переживают новую волну востребованности. С другой, за последние тридцать лет наша страна не смогла представить миру ничего оригинального с точки зрения моделей и социально-экономического, и социокультурного развития, запутавшись в попытках интерпретаций западных идей, как правило, устаревших. С одной стороны, Россия обречена на то, чтобы развиваться через укрепление пространственного суверенитета и вытекающей из него иерархичности управления. С другой, концепция «Русского мира», а до неё Коминтерн и «социалистическая ориентация» – классические социально-политические и социокультурные сетевые модели распространения влияния (во многом постпространственные – вспомним хотя бы знаменитое: «без Россий, без Латвий»[17]), которые несли серьёзные организационно-политические издержки для России как государства. Набор элементов «устойчивой», если хотите – органической, двойственности, выходящей за рамки устаревшего определения «ни Европа, ни Азия», можно продолжать долго. Её стоит признать как естественную форму существования нашей страны. Но эта двойственность должна быть адекватно отражена в схемах управления и политикой, и экономикой, и расширением социокультурного влияния.

Пока преждевременно говорить, что сфера культуры становится ключевой для межгосударственной конкуренции. Но всё больше игроков – и государств, и представителей наднациональных структур, и даже корпораций, конкурирующих с государствами, – начинают говорить о «ценностях» в контексте межгосударственных отношений. А «ценности», если разобраться, – публичное выражение наиболее комфортного для того или иного общества или сообщества социального образца, модели поведения.

Мы вновь сталкиваемся с эффектом двойственности, который пока, вероятно, до конца не осознан.

Дальнейшее укрепление влияния России в мире невозможно без того, чтобы не конкурировать во внешнем информационном и социокультурном пространствах, которые тесно связаны.

Но риски социокультурной архаики, перерастающей в разрушение, появление новых деструктивных идеологических систем всё актуальнее и для России. Как минимум в форме их импорта из стран постсоветского пространства, где налицо процессы общественной архаизации, распада остатков советской социальной инфраструктуры и замещения их религиозным и социально-политическим радикализмом и национализмом. Понимание этого заметно в обновлённой версии Стратегии национальной безопасности. Теперь дело за осмыслением не только рисков социокультурного развития, но и наших ответов на них.

--

СНОСКИ

[1] Позен Б. Пандемии сохраняют мир // Россия в глобальной политике. 2020. Т. 18. № 3. C. 95-100.

[2] Schwab K., Malleret Th. COVID-19: The Great Reset // World Economic Forum. 14.07.2020. URL: https://www.weforum.org/agenda/2020/07/covid-19-the-great-reset/ (дата обращения: 10.08.2021).

[3] Эволюция настроений Славоя Жижека, знакового для современной западной социальной философии человека, от впервые изданной в 2014 г. книги «Неприятности в раю: от конца истории к концу капитализма» до недавней, посвящённой пандемии (Žižek S. Pandemic!: COVID-19 Shakes the World. New York and London: OR Books, 2020. 140 p.), в действительности, – больше, чем попытка выйти из социального пессимизма, связанного с разрушением в течение крайне короткого времени (2017–2020 гг.) всех внешне красивых «консенсусов развития», предлагавшихся глобальными элитами запыхавшемуся от темпа глобализации миру.

[4] См., например, Delanty G. Imagining the future: Social struggles, the post-national domain and major contemporary social transformations // Journal of Sociology. 2021. Vol. 1. No. 57. P. 27-46. URL: http://sro.sussex.ac.uk/id/eprint/96395 (дата обращение: 09.08.2021).

[5] Фукуяма Ф. Идентичность: Стремление к признанию и политика неприятия / Пер. с англ. М.: Альпина Паблишер, 2019. 256 с.

[6] Фукуяма Ф. Идентичность: Стремление к признанию и политика неприятия / Пер. с англ. М.: Альпина Паблишер, 2019. 256 с.

[7] Бергер П. Введение. Культурная динамика глобализации. В кн.: П. Бергер, С. Хантингтон. Многоликая глобализация. Культурное разнообразие в современном мире / Пер. с англ. М.: Аспект-пресс, 2004. С. 19.

[8] Ассман А. Распалась связь времён? Взлёт и падение темпорального режима Модерна / Пер. с немецкого. М.: Новое литературное обозрение, 2017. 272 с.

[9] Giddens А. Runaway World: How Globalization is Reshaping our Lives. NY: Routledge, 2003. 104 p.

[10] Mayer L.S., McHugh P.R. Gender Identity // The New Atlantis. № 50. Fall 2016. URL: https://www.thenewatlantis.com/publications/part-three-gender-identity-sexuality-and-gender (дата обращения: 09.08.2021).

[11] Турен А. Возвращение человека действующего. Очерк социологии // Пер. с франц. М.: Научный мир, 1998. 204 с.

[12] Гиллиган К., Снайдер Н. Почему патриархат еще существует? // Пер. с англ. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2020. 176 с.

[13] Кастельс М. Власть коммуникации. Учебное пособие / Пер. с англ. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2016. 564 с.

[14] Генон Р. Кризис современного мира / Пер. с франц. М.: Академический проект, 2018. С. 159.

[15] Саид Э. Культура и империализм / Пер. с англ. Санкт-Петербург: Издательство «Владимир Даль», 2012. 734 с.

[16] Сергей Сельянов: Не давать человеку снова скатиться в биологию – это тяжёлая задача // Россия в глобальной политике. 16.04.2020. URL: https://globalaffairs.ru/articles/selyanov-ne-davat-cheloveku-skatitsya/ (дата обращения: 09.08.2021).

[17] См.: Маяковский В. Товарищу Нетте, пароходу и человеку, 1926 г. – прим. ред.

Россия. США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 сентября 2021 > № 4046541 Дмитрий Евстафьев, Любовь Цыганова

Контроль гибридной эпохи

КОНСТАНТИН БОГДАНОВ

Кандидат технических наук, научный сотрудник сектора военно-политического анализа и исследовательских проектов ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Богданов К.В. Контроль гибридной эпохи // Россия в глобальной политике. 2021. Т. 19. No. 5. С. 122-136. doi: 10.31278/1810-6439-2021-19-5-122-136.

Утверждение о кризисе контроля над вооружениями стало общим местом в работах, посвящённых современному состоянию системы международных отношений. И если взгляды исследователей на причины и предпосылки кризиса более или менее совместимы (хотя и различаются трактовками и акцентами), то вопрос о перспективах вызывает существенные разногласия. Общее, пожалуй, одно: так, как действовали прежде, дальше не получится.

В зарубежных и отечественных исследованиях представлен обширный спектр мнений о современной системе контроля над вооружениями. Звучат разные призывы. Сохранить и укрепить систему, сделав процесс двигателем нормализации отношений ядерных держав. Подчеркнуть её обязывающий характер, призванный снизить вероятность начала ядерной войны. Ищутся пути сохранения архитектуры контроля над вооружениями и рассматриваются варианты развития, в том числе в сторону многосторонних форм. Исследуются объективные проблемы, препятствующие дальнейшему продвижению по привычной с 1970-х гг. колее.

Активно высказываются и скептики, видящие в контроле над вооружениями устаревающие ограничения времён холодной войны, которые негативно влияют на стратегическую стабильность. Критики усматривают опасность даже в деле предотвращения большой войны; предлагают повышать, а не сокращать роль ядерных потенциалов в интересах устойчивости ядерного сдерживания. В иных выступлениях осуждается и сама концепция жёсткого двухстороннего контроля над вооружениями, ставится под сомнение её релевантность в новых военно-политических условиях. Звучит систематическое отрицание пользы от контроля, говорится о его вреде в текущем виде. Причём высказывания сторонников жёсткой линии в США и России на удивление симметрично аргументированы «сдачей позиций» в пользу агрессивного оппонента на фоне обвального ухудшения двухсторонних отношений.

Представляется правильным попытаться найти точки соприкосновения столь различных позиций – через исследование исходных причин, мотивов, озабоченностей с переходом к проверке гипотезы о совместимости предлагаемых решений. Возможен ли вообще контроль над вооружениями, учитывая институциональное «разрыхление» системы международных отношений? Это особенно важно понять сейчас, когда неопределённость возрастает, образы будущего множатся, а нынешнюю нестабильность легко объяснить через критику положений, ещё не так давно считавшихся краеугольным камнем международной безопасности.

Контроль – это решение

История контроля над вооружениями уходит в глубь веков: можно вспомнить и запрет на «греческий огонь», и попытки ограничить использование арбалетов, и ранние определения законов войны перед и сразу после Первой мировой. Однако по-настоящему важную роль в системе приоритетов международной безопасности контроль над вооружениями начал играть только после распространения ядерного оружия и его средств доставки большой дальности – уникального явления, потенциально способного «перевернуть шахматную доску».

Классическая трактовка контроля над вооружениями и его отличий от более узко понимаемого разоружения была дана в 1961 г. Томасом Шеллингом и Мортоном Гальпериным: это «все формы военного взаимодействия между потенциальными противниками в интересах снижения вероятности начала войны (а если та случится – то её размаха и жестокости) и политических и экономических издержек на приготовление к ней»[1].

Определение широкое, но непосредственно связанное с особенностями сложившейся системы международной безопасности. Допустимо предположить, что развитая и сложная система контроля над вооружениями более свойственна устоявшемуся и структурированному миропорядку, каким, например, были последние два десятилетия холодной войны. Создание и сохранение подобной системы в период трансформации миропорядка – задача существенно более сложная.

К базовым особенностям биполярного мироустройства второй половины XX века, которые повлияли на облик классического контроля над вооружениями, следует отнести:

формирование жёсткой мировой системы из двух лагерей, находящихся в состоянии идеологического противоборства (подразумевающего полностью или в значительной степени взаимоисключающие образы будущего), а также «третьих стран», вынужденных и в рамках идей неприсоединения выстраивать свою политику в контрастном контексте конфронтации СССР и США;

симметричное восприятие «привычного другого»: каждый из блоков воспринимал оппонента как главного противника и систему координат для оценки собственных действий. Анализу подвергались долгосрочные перспективы конкуренции в военно-стратегической, политической, экономической, научно-технической и культурной сферах, изучалась стратегическая культура противоположной стороны, поддерживался узкий, но перманентный диалог в сфере безопасности, невзирая на конъюнктурные серии «оттепелей» и «заморозков» в двухсторонних отношениях;

концентрация ядерных потенциалов в руках двух противостоящих блоков (более того – двух сверхдержав): центральное сдерживание СССР – США было несущим элементом системы международной безопасности, который воплощал принцип стратегической стабильности, основанный на взаимном гарантированном уничтожении;

избыточное количество развёрнутого ядерного оружия и соответствующее доктринальное оформление, обуславливающее неизбежность его массированного применения в случае большой войны двух блоков, – это создавало изрядный «запас страха» в умах тех, кто принимал решения;

прогнозируемый сторонами ход боевых действий, предусматривавший быстрое перерастание конфликта в интенсивную крупномасштабную межблоковую войну (главным образом, в Европе), которая сопровождалась бы активным применением нестратегического ядерного, а также химического оружия.

В этих условиях режимы контроля над вооружениями эволюционировали. Ограничив количественную гонку стратегических носителей и увязав логику стратегической стабильности с жёсткими ограничениями на создание ПРО в начале 1970-х гг., советско-американский процесс забуксовал, столкнувшись с многократным ростом ядерных арсеналов из-за размещения на ракетах разделяющихся головных частей индивидуального наведения (РГЧ ИН) и рассогласований в стратегических культурах, что способствовало формированию значительных контрсиловых потенциалов. Стороны обрели возможности для уничтожения защищенных целей и рассматривали соответствующие им сценарии массированных избирательных ядерных атак. C конца 1970-х и до 1990-х гг. основной задачей контроля над стратегическими вооружениями становится разрядка дестабилизирующей ситуации.

В самом конце холодной войны запуск крупномасштабного ядерного разоружения привёл к параллельному продвижению и по прочим трекам. На фоне решения насущных проблем ядерного разоружения СССР и США (Договор РСМД, 1987 г.; Договор СНВ-1, 1991 г.) и заметного потепления их отношений, многолетние дискуссии о запрете химического оружия и обсуждение ограничений на развёртывание обычных вооружений, а также мер доверия в отношении военной активности друг друга привели к заключению важных многосторонних юридически обязывающих соглашений: Договора об обычных вооружённых силах в Европе (1990), Договора об открытом небе (1992) и Конвенции о запрещении химического оружия (1993).

Мироустройство, сложившееся сразу после завершения холодной войны, представляет собой транзитную фазу, временное трансформационное явление, и пока оно не получило устойчивого обозначения в политической науке. Пресловутый «однополярный момент», как его понимал американский журналист Чарльз Краутхаммер, или более сложная «плюралистическая однополярность» политолога Алексея Богатурова завершились к середине 2000-х гг. и не вполне отразились в интересующей нас проблематике контроля над вооружениями. Принятые же в российских школах мысли определения «многополярного» (или «полицентрического») мира, как и принцип «сообщества единой судьбы человечества», продвигаемый Китаем, относятся скорее к желательному конечному результату этого транзита, нежели к его наполнению.

Тем не менее и в «постбиполярном» мироустройстве выделяются особенности, важные с точки зрения динамики контроля над вооружениями:

в отличие от холодной войны нарастающее противоборство великих держав не носит идеологизированного характера «борьбы систем», а является производной от конкуренции за ресурсы глобального мира и право определять нормы регулирования (пресловутые «правила») в рамках одной системы, более или менее единым образом понимаемой и принимаемой всеми сторонами (том самом «порядке», который на этих правилах должен быть основан);

сама система усложнилась: вместо двух чётко определённых лагерей возникли взаимозависимые аморфные группы неравномерно развитых и оснащённых заметными военно-стратегическими потенциалами держав, при этом удельное влияние прежних лидеров неуклонно падает, а целый ряд бурно развивающихся государств, в прошлом прочно относимых к «третьему миру», получает всё новые и новые возможности влиять на международную безопасность (в том числе и посредством ядерного фактора);

транзитный характер миропорядка и обострение конкуренции за ресурсы внутри единой глобальной системы подтачивают жизнеспособность долгосрочных военно-политических союзов, основанных на общем видении будущего и ценностей, и провоцируют создание ситуативных гибких коалиций. Последние, конъюнктурно разрешая частные проблемы, в долгосрочном плане негативно влияют на институциональное закрепление миропорядка (холодная война всех против всех);

структура, численность и боевые возможности развёрнутых группировок наступательных вооружений по-прежнему задают логику центрального сдерживания на оси Россия – США, однако горизонтальное распространение ядерного оружия, начавшееся ещё во второй половине холодной войны, перешло из количества в качество. Возникли системы регионального ядерного сдерживания, совершенно не учитываемые классическими уравнениями стратегической стабильности;

снижение почти до нуля вероятности начала большой мировой войны и глубокое сокращение ядерного оружия вдохнули новую жизнь в концепции ограниченного его применения – либо в форме стратегии контрраспространения, либо в виде идеи сигнальных ударов и демонстрационных действий в интересах завершения конфликта на благоприятных условиях;

трансформация облика вероятных военных конфликтов привела, с одной стороны, к снижению роли ядерного оружия на поле боя (за счёт бурного развития высокоточных средств поражения в обычном оснащении в сочетании с ростом возможностей разведки, целеуказания и ситуационной осведомлённости), а с другой – к предельному усложнению картины ведения боевых действий за счёт переплетения ядерных и неядерных компонентов военной машины (ударных и информационно-управляющих); многосферных доктринальных принципов, способствующих быстрой эскалации локальных конфликтов, в частности через космический домен и кибердомен; и появления принципиально новых вооружений и военных технологий, не учитываемых существующими соглашениями.

«Постбиполярный» мир носит гибридный характер: в нём по-прежнему сочетаются как отдельные элементы прежнего миропорядка, так и принципиально новые действующие факторы и взаимосвязи. Поэтому необходим комплексный и в то же время гибридный характер подхода к контролю над вооружениями.

От ядра до края

Логика военно-технического развития асимметрична. Отдельные исторические эпохи могут наступать в том числе в связи с освоением определённого пакета технологий (как это было с «империями пороха» на Востоке или с колониальной активностью европейских держав в самом конце XIX века). При этом смена эпох сама по себе не способна аннулировать действующие военно-технические факторы.

Ядерное оружие – особый феномен, полностью подчинивший себе после 1945 г. и международные отношения, и взгляды на ведение войны. И оно не избегло упомянутой логики.

Основные уравнения стратегической стабильности холодной войны – принципы примерного паритета наступательных потенциалов во всех трёх формах их боевого применения (упреждающий, ответно-встречный и ответный удары), устойчивость сил ответного удара к нападению противника, устранение воронки «запускай-или-потеряешь» в кризисах, дестабилизирующее влияние массового развёртывания оборонительных вооружений – сейчас нередко считаются самоочевидной данностью. Но были времена, когда и эти «краеугольные камни» вызывали ожесточённые споры и протесты.

Холодная война закончилась, но, несмотря на глубокие сокращения, остались унаследованные от неё ядерные силы, связанные этими уравнениями. Военно-стратегические потенциалы более устойчивы и живучи, чем породившая их эпоха, создавшие их политические режимы и даже владевшие ими государства. Та же логика применима и к механизмам контроля над ними.

Ни один из новых деструктивных факторов, подтачивающих стабильность ядерного сдерживания между Россией и Соединёнными Штатами, не отменяет того, что это сдерживание необходимо оформить соответствующим способом, который снижал бы риски возвращения на арену старых факторов.

В текущих условиях (при минимуме политического доверия между Москвой и Вашингтоном) отказ от имеющихся режимов вернёт стороны к задачам, которые они уже решали на переговорах с конца 1960-х гг., подтолкнёт гонку вооружений и, что ещё важнее, повысит вероятность непреднамеренной эскалации в кризисе. Однополярная же асимметричность мирового порядка после холодной войны, которую приводят в пример как причину отсутствия у Запада мотивации развивать контроль над вооружениями, в значительной степени потускнела в 2010-х гг. на фоне возвращения к логике «противостояния великих держав».

Дефицит доверия усложняет достижение обязывающих соглашений с верификацией и одновременно повышает их ценность в сравнении с более либеральными форматами (по формуле Рональда Рейгана – «доверяй, но проверяй»). Это мотивирует сохранить «классическое» ядро контроля над вооружениями, сконцентрированного на снижении ядерных рисков и предотвращении гонки вооружений на центральном сдерживании. Идеологической базой такого ядра является ДНЯО. Практической же базой, в условиях распада прежней системы соглашений, должен служить в первую очередь прямой наследник Договора СНВ-3, касающийся стратегических наступательных потенциалов, а также, возможно, группа перспективных параллельных соглашений по конкретным ключевым проблемам стратегической стабильности.

Вопрос компоновки таких соглашений выходит за рамки настоящей статьи. Отметим лишь, что дальнейшее сокращение объёмов оперативно развёрнутых стратегических ядерных боезарядов уже не столь актуально в сравнении со взаимным интересом сторон к значительному расширению сферы охвата. США хотели бы поставить под контроль все виды ядерных боезарядов (включая нестратегические и неразвёрнутые) и новые виды стратегических вооружений России, в то время как Россия более заинтересована в ограничении высокоточных вооружений большой дальности во всех типах оснащения и в уступках Соединённых Штатов по ПРО. Скорее всего стороны будут пытаться сблизить формат расширенного соглашения о стратегических вооружениях с расширенным соглашением о ядерных вооружениях.

На таком сложном материале крайне трудно формировать жизнеспособные договорённости. Чрезмерная сфера охвата превратит переговорный процесс в драму устроителей Вавилонской башни, говорящих на разных языках и не понимающих друг друга, с неясными перспективами, а радикальность архитектуры такого одного-единственного соглашения вызовет проблемы с парламентской ратификацией (пусть даже только в США). Возможный выход состоит в делении переговорного процесса по корзинам – например, в форме достижения отдельного соглашения по ПРО, не связанного напрямую с тематикой СНВ, но влияющего на общее улучшение обстановки. Такое соглашение могло бы включать дополнительную транспарентность в виде обмена данными по планам развития программ ПРО, в том числе демонстрацию противоположной стороне испытаний перехватчиков, а также запрет тестирования и развёртывания определённых перспективных систем – например, перехватчиков космического базирования – на определённый срок (10–15 лет) с возможностью продления.

При попытке придать таким соглашениям многосторонний характер ситуация осложняется. Особенно явственно это проявляется там, где стороны не имеют ни соответствующего опыта подобных договорённостей в прошлом, ни развитой практики обмена мнениями по чувствительным вопросам безопасности. Без накопления подобного опыта невозможно продвижение вперёд как на многосторонних треках (например, в треугольнике «Россия – США – КНР» или в составе «ядерной пятёрки» ДНЯО), так и на треках за пределами центрального сдерживания («Индия – Пакистан», «Индия – КНР»). Однако высокая неопределённость перспектив и опасения за собственную безопасность порождают обострённое восприятие рисков и угроз (нередко они преувеличиваются, но это неочевидно внутри процесса, а понятно только постфактум).

Поэтому одну из важных инфраструктурных функций контроля над вооружениями в транзитный период можно назвать «принципом монастыря».

В эпоху раннего Средневековья монастыри, помимо прочего, выполняли миссию сохранения, осмысления и передачи письменных знаний, которые пригождались на следующих этапах подъёма европейской цивилизации. В нашем случае речь идёт прежде всего о спасении культуры перманентного стратегического диалога как одного из важнейших завоеваний советско-американского контроля над вооружениями – желания и умения слышать озабоченности контрагента (необязательно – следовать им), смотреть на ситуацию его глазами и анализировать то, как он воспринимает угрозы своей безопасности[2]. Это снижает вероятность просчётов в планировании из-за неверных трактовок намерений и действий контрагента и способствует поискам жизнеспособного компромисса. Мы видим, что эта культура и без того понесла серьёзные утраты в 2010-е гг., когда стороны практически перестали вести полномасштабные переговоры по существу вопроса, ограничиваясь политико-пропагандистскими заявлениями для прессы и социальных сетей.

Подобный институт тем более важен для подготовки к расширению числа участников переговоров с их особыми, сильно различающимися стратегическими культурами. Даже узкий советско-американский опыт показывает: прежде чем стороны научатся слышать друг друга, могут пройти годы непрерывного «чтения лекций» за столом переговоров. Без этой взаимной подстройки языка общения интрузивные юридически обязывающие соглашения возникнуть не могут. Тем более они не появятся одним рывком в многосторонней форме без поэтапной подготовки.

Вполне вероятно, что длительное время придётся кропотливо выстраивать весьма либеральные по нормам, но при этом широкие многосторонние форматы, позволяя им существовать за счёт «опорных конструкций» ядра, обеспеченных двухсторонними юридически обязательными соглашениями. Например, задачу непроверяемого декларирования или даже «замораживания» общего числа ядерных боезарядов можно попытаться решать с помощью политических деклараций в составе «ядерной пятёрки» (с возможным последующим расширением за счёт неофициальных ядерных держав). При этом более сложные и взаимосвязанные вопросы стратегической стабильности имело бы смысл обсуждать в узком составе треугольника «США – Китай – Россия».

Некоторые многосторонние юридически обязывающие соглашения достались нам по наследству от эпохи прошлой глобальной «оттепели»; далеко не все из них в хорошей форме. Было бы преждевременно требовать их сохранения и эффективного функционирования в прежнем виде, без учёта изменения обстановки – хотя, конечно, и хотелось бы. В таких случаях стоит говорить о политическом перезакреплении намерений сторон в новых условиях – возможно, с отказом от части прежних обязательств и процедур, если они очевидно препятствуют конструктивной практической работе по снижению опасности.

Этот путь перспективен и логичен, но сложен в управлении и отягощён рисками. Подобные предложения в последние годы, например, делались в отношении трансформации режима Конвенции 1972 г. о запрещении биологического и токсинного оружия в сторону более либеральной трактовки её норм по принятию решений консенсусом в интересах интенсификации практической работы заинтересованных сторон. Однако мы видим и то, что подобные действия далеко не всегда приводят к позитивным результатам – примером может служить нарастающий паралич Конвенции 1993 г. о запрещении химического оружия, продолжающаяся политизация Организации по запрещению химического оружия и её использование в качестве арены и инструмента борьбы великих держав в вопросе об атрибуции нападений с применением отравляющих веществ. Результатом их работы может быть (а в определённой степени так и есть) откат и ослабление режимов. Таким образом происходит снижение эффективности процедур их реализации. Однако если выбор стоит не между более или менее жёсткими режимами контроля, а между наличием хоть каких-то согласованных ограничений и полным их отсутствием, ситуация видится совершенно иной.

Возьмём, скажем, гибель договора ДОВСЕ. Уже к моменту ратификации он нёс в себе мину замедленного действия в виде презумпции продолжения существования двух военных блоков в Европе. На данный момент договор, по большей части по-прежнему исполняемый сторонами де-факто, «эффективно мёртв» как система юридических мер, и говорить о возможности его скорого и безболезненного восстановления в прежней форме не приходится. Однако сам процесс контроля над обычными вооружениями и обеспечения предсказуемости военной активности в европейской зоне от Атлантики до Урала (КОВЕ) насущно необходим. Поэтому, как бы ни хотелось решить проблему методом «всё или ничего», реалистичным способом выглядит более гибкая и свободная схема работы через восстановление доверия на практике и постепенное создание условий для заключения нового регионального соглашения, адекватного изменениям военно-политической обстановки.

Логичным отправным пунктом такого движения могло бы стать политическое подтверждение положения Основополагающего акта Россия – НАТО 1997 г. о неразмещении «существенных боевых сил» с той или иной формой конкретизации зон размещения и количественных потолков «существенности», а также усилия по линии деконфликтинга в зонах соприкосновения, особенно в Балтийском и Причерноморском регионах. Важную роль сыграли бы и меры доверия в отношении новых высокоточных неядерных потенциалов большой дальности (бурное развитие которых уже после заключения ДОВСЕ серьёзно изменило военно-стратегический баланс на континенте) и связанной с этими потенциалами военной активности. Последнее, в свою очередь, может потребовать и серьёзной модернизации Венского документа 2011 года.

Другим характерным примером служит судьба Договора РСМД. Он регулярно критиковался обеими заключавшими его сторонами за «реликтовый» характер, не учитывающий горизонтальное распространение ракетно-ядерных технологий. Но каков результат? Роспуск режима и формирование серой зоны наступательных вооружений, которая и ранее влияла на стратегическую стабильность, а теперь будет влиять в ещё большей степени – из-за бурного развития высокоточного оружия большой дальности и гиперзвуковых систем как в ядерном, так и в обычном оснащении.

В качестве возможного решения проблемы предлагается создание на первом этапе более свободных и гибких региональных режимов. Важную роль отправной точки способен сыграть практически реализуемый отказ (в том числе в форме политических деклараций или обязательств) от размещения в Европейском регионе средств средней дальности того или иного класса. На этот сценарий играют и последние официальные предложения России о моратории на развёртывание средств средней дальности в Европе в сочетании с мерами доверия по отношению к спорным объектам и системам вооружений (крылатым ракетам 9М729 и пусковым установкам системы ПРО Aegis Ashore).

Одной из важнейших задач контроля над вооружениями является поддержание кризисной стабильности за счёт ограничения создания и развёртывания вооружений, негативно влияющих на потенциал эскалации в ситуации военного кризиса. В условиях умножения новых военно-технических факторов кризисную стабильность, по сути, следует не столько укреплять, сколько собирать заново. Это особенно важно в недавно возникших предметных областях, совершенно не затронутых не только каким-либо контролем, но даже и мерами транспарентности и доверия (например, в сфере кибервойны).

В определённой степени это означает, что фазы переговоров и подготовки договорённостей, которые СССР и США уже успешно прошли с конца 1960-х гг. в области наступательных вооружений, теперь нужно повторять – в отношении более широкого состава участников, более обширных сфер охвата (кибервооружений, космических вооружений, нестратегических ядерных вооружений, высокоточного оружия большой дальности), а также на руинах частично либо полностью утраченных соглашений.

Идеалистические попытки выстроить с нуля наполненные сложными увязками универсальные, а тем более многосторонние соглашения в этих областях в нынешних условиях, скорее всего, обречены на провал. Крах завышенных ожиданий вызовет глубокое разочарование самим процессом и подогреет настроения на откат в сторону отказа от какой-либо содержательной работы.

(Такие настроения без того сильны, достаточно посмотреть полемику 2019–2020 гг. вокруг ДРСМД и продления Договора СНВ-3.) При этом «диалог без обязательств» хоть и способен предоставить интеллектуальный задел для заключения соглашений, но не сможет их заменить – как диалог по стратегической стабильности на «втором треке» не мог заменить соглашений ОСВ/СНВ.

Поэтому перспективным выглядит процесс развития стратегического диалога, принятия и поэтапной трансформации политических обязательств в «неосвоенных» либо «заброшенных» областях с целью подготовить фундамент для заключения более жёстких интрузивных соглашений. Одновременно это позволило бы не раздувать чрезмерно сферу охвата переговоров по заключению следующего договора о СНВ, сфокусировав его на критически важных вопросах.

* * *

В качестве метафоры, описывающей контроль над вооружениями современной эпохи, больше всего подошла бы матрёшка. Жёстко выстроенное ядро юридически обязывающих соглашений, идеологически связанное с обязательствами официальных ядерных держав по 6-й статье ДНЯО (Договор СНВ-3 и его наследники, а также все иные, которые удастся заключить в юридически обязывающей форме). Необходимо, чтобы привычная за долгие годы стратегическая стабильность центрального сдерживания и дальше оставалась естественным атрибутом международных отношений. Замена устойчивого, чётко определённого состояния на аморфный процесс проблемного диалога не создаст новых благ в обозримом будущем, зато лишит мир значительной части благ имеющихся, которые за последние тридцать лет начали восприниматься как некая естественно присущая ему устойчивость, не вызывая воспоминаний о военных тревогах и уровне ядерных рисков конца 1970-х – начала 1980-х гг., а также о том, какие потребовались усилия, чтобы снизить этот уровень до современных значений.

А вот параллельное развитие такого диалога на периферийных зонах «матрёшки», наоборот, могло бы оказать благотворное влияние на всю систему контроля над вооружениями – как при вертикальном расширении (по сфере охвата), так и при горизонтальном (по составу участников). Здесь с очевидностью возникает пространство для творческого комбинирования всех возможных подходов, схем, форматов и площадок. Этот процесс инфраструктурно связан с укреплением доверия (при регулярном обмене мнениями о приоритетах и озабоченностях) и с поддержанием в де-факто рабочем состоянии распадающихся или погибших режимов (например, ДРСМД и ДОВСЕ). Из этого процесса в ядро могут выноситься рабочие схемы для заключения соглашений по отдельным вопросам международной безопасности – в случае, когда развязки органически сформируются в ходе стратегического диалога.

Таким образом, гибридный подход к контролю над вооружениями подчёркивает значимость горизонтального и вертикального развития периферийных зон, но как средства обеспечения дополнительной стабильности базовых соглашений ядра в условиях усложняющейся военно-политической и военно-технической обстановки. Сами периферийные зоны с их аморфными форматами и отсутствием проверяемых обязательств не смогут взять на себя роль несущих конструкций, которые потребуется сохранять и модернизировать отдельно, однако способны внести значительный вклад в эту модернизацию, поддерживая стратегический диалог и поставляя созревшие решения для юридической фиксации в ядре.

Шансы на то, что ситуация выправится и вернётся к привычному образу действия в виде универсального и юридически обязательного процесса разоружения, есть. Но определяться они будут тем, насколько система международных отношений способна преодолеть турбулентность и вернуться в упорядоченное состояние. Трудно сказать, как долго может продлиться «безвременье» – аварийное решение может сохраниться на десятилетия. Но в конце концов, нет ничего более постоянного, чем временное.

--

СНОСКИ

[1] Schelling T., Halperin. M. Strategy and Arms Control. New York: The Twentieth Century Fund, 1961. P. 2.

[2] Широко распространённая шутка времён поздней холодной войны гласила, что опытные советские и американские переговорщики настолько хорошо знали позиции и аргументы друг друга, что могли поменяться местами и продолжить «играть» переговоры за противоположную сторону.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 сентября 2021 > № 4046540 Константин Богданов

«Заложить основу будущего»

ДМИТРИЙ СУСЛОВ

Заместитель директора Центра комплексных европейских и международных исследований Национального исследовательского университета Высшая школа экономики.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Суслов Д.В. «Заложить основу будущего» // Россия в глобальной политике. 2021. Т. 19. No. 5. С. 114-121. DOI: 10.31278/1810-6439-2021-19-5-114-121.

ДИАЛОГ РОССИИ И США ПО СТРАТЕГИЧЕСКОЙ СТАБИЛЬНОСТИ: О ЧЁМ НАДО ГОВОРИТЬ, А О ЧЁМ – НЕТ

Одним из главных позитивных результатов российско-американского саммита в Женеве стало решение запустить комплексный диалог по стратегической стабильности – ситуации, характеризующей угрозу ядерной войны.

Его цель, как указано в совместном заявлении президентов России и США (само принятие которого позволило результатам саммита превзойти ожидания большинства наблюдателей), – «заложить основу будущего контроля над вооружениями и мер по снижению рисков». Стороны договорились о формировании нескольких тематических групп в рамках этого диалога, работа которых покажет, что Москва и Вашингтон способны, а что не способны разрешить в рамках будущего режима контроля над вооружениями.

За последние годы ситуация в области стратегической стабильности стала критической: риски непреднамеренного военного столкновения, которое может перерасти в ядерную войну, и новой масштабной гонки вооружений существенно возросли. В основе этого роста – целый комплекс факторов.

Во-первых, конфронтация Соединённых Штатов одновременно с Россией и Китаем, преодолеть которую в обозримой перспективе не удастся.

Во-вторых, усугубление феномена «стратегической фривольности». Неверие правительств западных стран в возможность разрушительных для их собственных государств войн провоцирует готовность идти на рискованные провокации будучи убеждёнными, что войны не будет по определению.

В-третьих, стремительное развитие технологий (кибер, искусственный интеллект, высокоточные вооружения, беспилотники и так далее). Они не только меняют облик войны, но и стирают грани – между состоянием войны и мира (особенно характерно для киберопераций), между ядерными и неядерными вооружениями (последние приобретают способность решать боевые задачи, которые традиционно могли решать только ядерными вооружениями).

В-четвёртых, усложнение военно-стратегического ландшафта: Россия и США в ядерной политике ориентируются уже не только друг на друга, но всё больше и на третьи ядерные государства.

В-пятых, практически полный развал прежней системы контроля над вооружениями. С денонсацией Договора по открытому небу (ДОН) юридически обязывающих соглашений по контролю над обычными вооружениями не осталось вовсе. В области ядерных вооружений единственным юридически обязывающим инструментом, уменьшающим угрозу гонки и повышающим предсказуемость, остаётся Договор СНВ-3, продлённый в начале этого года и истекающий в 2026 году.

Красноречивым подтверждением того, насколько легко и быстро может развернуться военный конфликт между ядерными державами, и ярким проявлением «стратегической фривольности» стал произошедший в конце июня инцидент с британским эсминцем Defender. Он умышленно вторгся в территориальные воды России у берегов Крыма, чтобы лишний раз подчеркнуть непризнание Лондоном принадлежности полуострова к РФ. С точки зрения угрозы ядерной войны, это гораздо опаснее, чем керченский инцидент 2016 г.: Великобритания – член НАТО и ядерное государство.

Предпосылки для начала комплексного российско-американского диалога по стратегической стабильности неплохие: саммит в Женеве показал, что обе стороны (каждая по своим причинам) заинтересованы в стабилизации конфронтации и ни одна не желает ни масштабной гонки вооружений, ни тем более эскалации военных конфликтов. Но чтобы диалог действительно помог выработать меры, снижающие риски военного конфликта с дальнейшей эскалацией на ядерный уровень и укрепляющие стратегическую стабильность, необходимо ставить задачи, адекватные угрозам сегодняшнего и завтрашнего дня и нынешнему состоянию отношений. Неверно сформулированные задачи и повестка дня могут привести к провалу диалога и дальнейшей деградации стратегической стабильности.

Администрация Байдена положительно и серьёзно относится к самой идее контроля над вооружениями. Она сразу приняла решение продлить ДСНВ-3 на пять лет и согласилась подтвердить в совместном заявлении по стратегической стабильности принцип, согласно которому «в ядерной войне не может быть победителей и она никогда не должна быть развязана» (от администрации Трампа этого не удалось добиться за все четыре года).

Однако нельзя питать иллюзии насчёт того, что российско-американский диалог по стратегической стабильности и контролю над вооружениями может вернуться к старым добрым мерам по их укреплению.

Прежде всего – к переговорам по ограничению и сокращению ядерных вооружений на паритетной основе.

Главные причины почти полного развала прежней системы контроля над вооружениями заключаются не только и не столько в особенностях подхода администрации Трампа (кстати, эти особенности характерны для республиканского военно-политического мейнстрима вообще, и при следующей республиканской администрации в Вашингтоне такой подход наверняка вернётся). Международный военно-стратегический ландшафт кардинально изменился. Качественно, а не количественно понимаемая ядерная многополярность и особенно стирание грани между ядерными и стратегическими неядерными вооружениями по мере развития военных технологий (высокоточные, космические вооружения, кибератаки против стратегических объектов, системы ПРО и так далее) исключают возврат к прежней системе контроля над вооружениями. В её основе лежали паритетные сокращения и ограничения похожих стратегических ядерных средств двух сверхдержав.

Показательно, что в принятом по итогам саммита в Женеве совместном заявлении президентов говорится о стремлении «заложить основу будущего контроля над вооружениями», а не воссоздать прежний. Кстати, стереотип о приверженности администрации Байдена классическому подходу к контролю над вооружениями преувеличен: её позиция по ДОН и ДРСМД мало отличается от подхода администрации Трампа.

Поэтому если Москва и Вашингтон попытаются начать полноценные переговоры по выработке нового «классического» договора о ещё более глубоком по сравнению с ДСНВ-3 сокращении ядерных вооружений или тем более запустить трёхсторонние переговоры с участием Китая с выходом на трехстороннее же соглашение об ограничении и/или сокращении ядерных вооружений, результат будет печальным: потеря имеющегося Договора СНВ-3 и ещё более глубокая деградация российско-американских отношений. В случае же трёхсторонних переговоров под ударом окажутся и отношения Россия – Китай.

Успешная выработка нового двустороннего российско-американского договора о дальнейшем сокращении ядерных вооружений (условно – ДСНВ-4) маловероятна ввиду практически полной противоположности позиций сторон, что и как этот договор должен покрывать.

Соединённые Штаты настаивают на том, чтобы любое следующее соглашение касалось нестратегического ядерного оружия, где у России значительный количественный перевес, особенно в Европе. Действительно, без включения ТЯО никакой документ по ядерным вооружениям не имеет ни малейшего шанса на ратификацию в Сенате. Цель США – ограничить, а ещё лучше – резко сократить российский арсенал тактического ядерного оружия, который, опасаются в Вашингтоне, может быть использован в реализации приписываемой Москве доктрины «ядерной эскалации ради деэскалации» военного конфликта в Европе. Вероятность того, что Россия пойдёт на ограничение или сокращение своего арсенала ТЯО без существенного сокращения военного неядерного потенциала НАТО и восстановления тем самым неядерного военного баланса в Европе (что само по себе невозможно) близка к нулю. Смысл тактического ядерного оружия – сдерживать и предотвращать неядерное нападение, а общий военный дисбаланс в пользу НАТО в неядерной сфере сегодня колоссален.

Россия, в свою очередь, настаивает, чтобы любое соглашение в стратегической сфере «учитывало все факторы, влияющие на стратегическую стабильность». Дальнейшие сокращения стратегических ядерных вооружений возможны только при условии чётких ограничений в таких областях, как противоракетная оборона, высокоточные неядерные и космические вооружения. Вероятность того, что Соединённые Штаты, обладающие там превосходством, согласятся на подобные ограничения, тоже равна нулю.

Состояние российско-американских отношений и тотальное недоверие между сторонами резко ограничивают готовность идти на какие-либо серьёзные компромиссы по важным вопросам. Примечательно, что повестка дня, которую Москва и Вашингтон наметили в Женеве, предполагает сотрудничество по совпадающим интересам без существенных компромиссов и изменения внешней политики какой-либо из сторон в целом. Собственно, развитие событий в летние месяцы после встречи это убедительно подтвердило – например, возвращение послов к месту службы никак не изменило к лучшему атмосферу отношений.

С трёхсторонними переговорами Россия – США – Китай, идею которых продвигают американцы, ещё сложнее. В экспертной среде периодически возникают идеи о том, как считать ядерные арсеналы трёх стран, чтобы получить сопоставимые цифры, несмотря на колоссальную разницу между стратегическими ядерными силами России и Соединённых Штатов, с одной стороны, и Китая, с другой, и обрести таким образом основу для трёхстороннего режима ограничения и сокращения ядерных вооружений. Например, предлагается перестать разделять стратегические и тактические ядерные арсеналы, установить единый потолок для всех ядерных боезарядов и носителей, включая ракеты средней и меньшей дальности. Подобные предложения, одним выстрелом решающие две важные задачи американской (но не российской) политики – присоединить Китай к российско-американскому контролю над вооружениями и ограничить российский и китайский арсеналы нестратегического ядерного оружия, представляются не только искусственными, но и вредными для интересов России.

Во-первых, сваливать стратегические и нестратегические ядерные вооружения в одну кучу некорректно: первые нацелены на сдерживание (предотвращение) ядерного, а вторые – прежде всего неядерного нападения. Поэтому ограничение СЯС в отрыве от ограничения неядерных вооружений, особенно стратегического свойства, и устранение здесь превосходства США в корне неправильно.

Во-вторых, Россия и Китай не рассматривают друг друга в качестве потенциальных противников, их отношения не основываются на взаимном стратегическом сдерживании – в отличие от российско-американских и американо-китайских отношений. Россия, например, осознанно укрепляет стратегический сдерживающий потенциал Китая (помогает ему создавать современную систему предупреждения о ракетном нападении) и считает, что его усиление относительно американского соответствует российским интересам.

Поэтому нельзя распространять на отношения России и Китая в ядерной сфере те же логику и практику, что действуют между Москвой и Вашингтоном.

Более того, это распространение оказало бы на российско-китайские отношения негативное воздействие, породив взаимное недоверие в военной сфере. Ведь цель контроля над вооружениями – управление недоверием между противниками. В Москве не без оснований полагают, что стремление Соединённых Штатов подключить КНР к российско-американским переговорам по стратегической стабильности и выстроить трёхсторонний режим по контролю над ядерными вооружениями, вместо того чтобы создавать отдельный двусторонний режим между США и Китаем, призвано ослабить российско-китайское партнёрство и посеять подозрительность между Пекином и Москвой.

На что же в таком случае должны быть нацелены консультации по стратегической стабильности и каким может быть фундамент будущего контроля над вооружениями?

Прежде всего, угроза ядерной войны связана сейчас не с неожиданным первым или упреждающим полномасштабным ядерным ударом одной ядерной державы по другой, как было в период холодной войны. Главный риск сейчас – эскалация непреднамеренного военного конфликта в неядерной сфере. Например, вследствие провокации по типу той, что произошла у мыса Фиолент (и, судя по официальным заявлениям Лондона, будут происходить в будущем), неверной трактовки военных учений, особенно в условиях тотального недоверия и конфронтации, разогреву военного конфликта, в который в том или ином виде вовлечены обе стороны, или же кибероперации против стратегических целей, которую могут принять за начало военной агрессии. Смысл стратегической стабильности заключается уже не только и не столько в снижении стимулов для первого ядерного удара, сколько в предотвращении любого неядерного военного столкновения, в том числе непреднамеренного и проистекающего из киберсферы. Судя по тому, что упомянутое совместное заявление по вопросам стратегической стабильности упор делает именно на снижении рисков, руководители двух стран это понимают.

Для устранения вероятности обычного и ядерного конфликта необходимо, во-первых, разрабатывать и/или укреплять правила поведения в военной сфере, – особенно там, где риск непреднамеренного столкновения наиболее высок. Это кибероперации, военные учения, опасные сближения военно-воздушных и военно-морских судов, разного рода провокации, в том числе нарушения государственных границ. Особенно важным представляется выработка правил военного поведения в киберсфере, отсутствующие сегодня напрочь, притом, что данная сфера уже давно рассматривается как театр военных действий, а киберсредства – как оружие массового поражения.

Во-вторых, для снижения риска ядерной войны необходимы режимы, ограничивающие размещение высокоточных вооружений в неядерном оснащении, стратегических носителей с ядерными боезарядами малой мощности, а также ракет средней и меньшей дальности вблизи границ России и США и особенно в досягаемости от стратегических объектов друг друга. Хотя на состоявшемся в июне – прямо перед российско-американской встречей в Женеве – саммите НАТО альянс снова высказал скептическое отношение к российскому предложению о моратории на размещение ракет средней и меньшей дальности в Европе, решение проблемы необходимо. В случае размещения соответствующих ракет в Польше или Прибалтике России придётся обратиться к доктрине упреждающих ударов, и угроза ядерной войны поднимется до критического уровня.

В-третьих, нужен эффективный механизм деконфликтинга на всей линии соприкосновения России и НАТО – от Баренцева до Чёрного моря. За образец можно взять тот, что с 2015 г. существует между российскими и американскими военными в Сирии. Он позволил предотвратить военное столкновение, несмотря на противоположность политических задач и откровенное стремление нанести друг другу политическое поражение. Также необходим механизм деэскалации конфликта на случай, если он всё же произойдёт, и предотвращения его перехода на ядерный уровень.

В-четвёртых, стоит договориться о мерах, повышающих предсказуемость в ядерной и неядерной областях, – информировании друг друга о состоянии ядерных сил, проведении инспекций, консультаций по ядерным доктринам, о том, как стороны понимают угрозы ядерной войны, и так далее.

Подобные консультации имеют смысл на двустороннем и многостороннем уровнях. Многосторонний формат даже более предпочтителен, оптимальной представляется пятёрка официальных ядерных стран – постоянных членов Совета Безопасности ООН. Запуск многосторонних консультаций по вопросам стратегической стабильности с упором на предотвращение риска непреднамеренного военного столкновения мог бы стать главным результатом предлагаемого Россией саммита стран «Большой пятёрки».

Вопросы ограничения стратегических ядерных вооружений должны оставаться строго в рамках двусторонних переговоров. Многосторонние консультации по укреплению стратегической стабильности ни в коем случае не отменяют и не заменяют двусторонние консультации между США и Россией, США и Китаем, Китаем и Индией и так далее. Они вполне могут сосуществовать. России и Соединённым Штатам можно было бы договориться о продлении ДСНВ-3 или хотя бы содержащихся в нём мер транспарентности и предсказуемости на период после 2026 г., не добавляя ни тактические ядерные вооружения, ни третьи страны, но распространяя его действие на гиперзвуковые ракеты, которые подпадают под определение межконтинентальных баллистических ракет и стратегических ядерных сил в целом. США и Китаю же стоит создать собственный двусторонний режим контроля над вооружениями, не вовлекая в него Россию. Трёхстороннего гибрида, который выгоден только тем, кто стремится ослабить партнёрство России и Китая, стоит избегать.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 сентября 2021 > № 4046539 Дмитрий Суслов

Неуловимая концепция в процессе становления

ХАНС-ЙОАХИМ ШПАНГЕР

Руководитель исследовательских программ Гессенского фонда исследований мира и конфликтов, профессор-исследователь Научно-исследовательского университета «Высшая школа экономики».

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Шпангер Х.-Й. Неуловимая концепция в процессе становления // Россия в глобальной политике. 2021. Т. 19. No. 5. С. 107-112. doi: 10.31278/1810-6439-2021-19-5-107-112.

ЕВРОПЕЙСКИЙ СОЮЗ И «СТРАТЕГИЧЕСКАЯ АВТОНОМИЯ»

Администрация президента США Джо Байдена дала новый импульс дебатам в Европейском союзе о суверенитете по отношению к Соединённым Штатам и не только. Но развиваются они в разных направлениях. Кто-то мечтает о возвращении к привычным трансатлантическим связям, кто-то вообще не видит принципиальных перемен. Эти различия не случайны и отражают основные проблемы, связанные с попытками Брюсселя играть независимую роль в мировой политике с тех пор, как начались серьёзные споры о «стратегической автономии» ЕС.

«Стратегическая автономия», «стратегический суверенитет» или «устойчивость» – сейчас наиболее популярные термины, которые при всей размытости и разнонаправленности имеют одну общую составляющую: стремление обеспечить самоутверждение Европейского союза и его государств-членов на международной арене, которая воспринимается как среда всё более неудобная и требовательная.

«Самоутверждение» следует понимать всесторонне – данное понятие включает вопросы экономики, общества, а также внутренней и внешней безопасности. В этом контексте «стратегическая автономия» означает способность ЕС самостоятельно принимать решения и реализовывать их совместно с партнёрами или независимо, а также подразумевает наличие соответствующих институциональных и материальных инструментов. Необходимо снизить внешнюю зависимость, ослабляющую такую способность, и в то же время повысить своё влияние на становление международных норм и процедур в рамках пресловутого «международного порядка, основанного на правилах». Относительного этого в Евросоюзе имеется консенсус (который, правда, быстро улетучивается, когда дело доходит до деталей). Нет разногласий и насчёт того, что ЕС не должен становиться игрушкой других великих держав (со времён президентства Дональда Трампа – в том числе и США), но подобная опасность оказывается всё более реальной в условиях глобальных сдвигов в распределении влияния и силы. Стратегическое соперничество между Соединёнными Штатами и КНР, в результате которого на горизонте замаячила новая биполярность, делает насущной необходимостью для остальных способность к автономным действиям. Никто не хочет, чтобы его заставляли принимать чью-либо сторону.

Дискуссия о «стратегической автономии» набрала обороты с середины прошлого десятилетия – термин семь раз встречается уже в Глобальной стратегии 2016 г., представленной тогдашним Верховным представителем ЕС по иностранным делам Федерикой Могерини. Но сегодня среди государств-членов нет единого понимания ни того, что на деле означает «стратегическая автономия», ни того, каких целей она должна достичь. Более того, наблюдатели жалуются на «токсичные дискурсы» и «битву нарративов», которые вносят раскол между предполагаемыми «европеистами» и «трансатлантистами», теми, кто стремится к европейскому федеративному устройству, и кто в лучшем случае готов смириться с европейской конфедерацией.

До сих пор дебаты о «стратегической автономии» в основном были сосредоточены на политике безопасности и обороны, то есть на «жёстких» инструментах власти.

Это неудивительно, поскольку в данной сфере изъяны Евросоюза и его государств-членов больше всего бросаются в глаза. С другой стороны, ЕС обладает наиболее мощными ресурсами в невоенной сфере, торговле и технологиях, на внутреннем рынке и рынке евро, который уступает только доллару по степени влияния на международные платежи. Именно здесь имеются наиболее зрелые институциональные предпосылки для согласованной политики.

Тем не менее автономные действия серьёзно ограничены даже и в этой области (хотя её в Европе не принято рассматривать в разрезе «стратегической автономии»). Например, ЕС уступает только Соединённым Штатам в применении «мягкого» инструмента санкций. Но сам он неоднократно становился жертвой экстерриториальных санкций со стороны США, которым пока не в силах противостоять. Один из примеров – выход Вашингтона из ядерного соглашения (СВПД) с Ираном, что привело к краху торговли Евросоюза с этой страной. Контрмеры Брюсселя оказались совершенно неэффективными, будь то возобновлённый Блокирующий статут 1996 г., когда-то применявшийся для нейтрализации санкций США в отношении Кубы и защиты европейских компаний, или INSTEX, инструмент поддержки торговых обменов с Ираном через собственную платёжную систему. Похожая ситуация была и с газопроводом «Северный поток – 2». Проект не вызывал особого сочувствия в Брюсселе и среди многих членов Европейского союза, включая Францию, ибо предполагает чрезмерную зависимость от российских энергоносителей, тем не менее санкции Вашингтона были отвергнуты единогласно. Однако это почти ничего не дало, и проблема решилась лишь путём дорогостоящего двустороннего германо-американского политического компромисса в июле 2021 года. В любом случае угроза ввести контрсанкции против американских компаний не сыграла никакой роли, хотя была бы адекватным ответом с точки зрения автономного балансирования – пусть даже и без консенсуса внутри ЕС.

Это указывает на ахиллесову пяту, которая до сих пор препятствовала значительному прогрессу в «автономной» внешней политике, политике безопасности и обороны. В отличие от торговой и денежно-кредитной политики, внешняя политика, политика безопасности и обороны Евросоюза полностью организованы на основе межправительственного консенсуса и потому обычно сводятся к наименьшему общему знаменателю. При этом – к знаменателю очень разных государств, которые принципиально (вплоть до полной несовместимости) различаются по своему отношению с союзниками, военному потенциалу, восприятию угроз и стратегической культуре. В результате общие военные расходы непропорциональны и неэффективны. Совокупный оборонный бюджет 27 членов в 2020 г. составлял более 200 млрд долларов и из него финансировались вооружённые силы. Но они слишком малы, чтобы обеспечить достаточный спектр военных возможностей, имеют низкую оперативную совместимость и, по причине в основном национальных закупок, испытывают затруднения из-за чрезвычайно высокой стоимости оборудования в сочетании с дорогим дублированием и количеством систем вооружений, примерно в шесть раз большим, чем у Соединённых Штатов. Кроме того, ввиду стремительно растущей стоимости современных вооружений, наблюдается прогрессирующая потеря эффективности и конкуренции в оборонной промышленности, которая строго придерживается национальных прерогатив, хотя и сосредоточена только в нескольких крупных государствах-членах.

Все согласны с тем, что изменения срочно необходимы, но нет единого мнения о том, как их осуществить. В результате получается постоянно затягиваемый процесс, скорости которого могла бы позавидовать разве что улитка.

По крайней мере с лета 2016 г. существует институциональная структура, призванная создать условия для более последовательной оборонной политики. Она включает в себя Постоянное структурированное сотрудничество (PESCO), что предусмотрено в Лиссабонском договоре (статья 42), Европейский фонд обороны (EDF), Скоординированный ежегодный обзор по обороне (CARD) для расширения совместного планирования обороны, Европейский фонд мира (EPF) и – впервые – План развития потенциала ЕС, согласованный с НАТО.

Эти шаги носят весьма умеренный характер – например, фонд обороны, который должен обеспечить совместную разработку и закупку вооружений, предусматривает только 7 млрд евро до 2027 г. (для сравнения, немецкий «Цифровой пакт» по оснащению школ компьютерами подразумевает расходы в 5 млрд евро в период с 2020 по 2024 г.). Но, с точки зрения США, и так всё зашло слишком далеко. Хотя разные американские администрации брали на себя обязательства добиваться расширения возможностей европейской обороны, они делали оговорку, что это не должно происходить автономно. Поэтому Вашингтон открыто критиковал PESCO и оборонный фонд, используя смесь геостратегических доводов и аргументов, связанных с производством оружия. И такая критика получила одобрение ряда членов ЕС, в частности на востоке. Однако без эмансипации от Соединённых Штатов автономия лишается своей сути. Ответ на вопрос, ведёт ли такая автономия к ослаблению приверженности США европейской безопасности и, соответственно, к ослаблению НАТО, зависит не столько от ЕС, сколько от упорства, с которым Вашингтон отстаивает своё доминирование. Однако Brexit наглядно продемонстрировал, что любые подобные процессы эмансипации и разделения могут вызвать серьёзные трения.

Подобное противоречие до сих пор препятствует значительному прогрессу, поскольку влияет и на франко-германский тандем, а он шагает совсем не в ногу, хотя по таким фундаментальным вопросам, как важность трансатлантических отношений, позиция едина.

Франция – и в особенности Эммануэль Макрон – локомотив в достижении европейской оборонной автономии. В знаменитой речи в Сорбонне (сентябрь 2017 г.) Макрон призвал Европейский союз создать общие силы обороны, оборонный бюджет и военную доктрину к концу 2020-х гг., предложив в качестве первого шага учредить «Европейскую инициативу вмешательства». Её цель – сформировать единую стратегическую культуру посредством совместных операций в рамках не ЕС, а узкого круга тщательно отобранных участников. Она была основана в июне 2018 г. девятью государствами, включая Великобританию и Германию (присоединившуюся после длительных переговоров).

С другой стороны, в центре внимания Германии остаётся PESCO, всеобъемлющая структура сотрудничества, где в декабре 2017 г. согласились участвовать почти все члены Европейского союза (за исключением Дании, Мальты и в то время входившей в ЕС Британии). Но операционная отдача от неё выглядит, мягко говоря, скромно. «Стратегический компас», который Германия запустила во время своего председательства в Евросоюзе в 2020 г. для гармонизации стратегических культур к 2022 г., направлен примерно на то же самое – но дискурсивно, а не оперативно, как предпочитает Париж. В отличие от Франции, которая настаивает на отборе участников и прагматической эффективности, Германия продолжает придерживаться традиционного инклюзивного подхода, основанного на широком участии, но в ущерб эффективности. Здесь классическая интеграционная дилемма ЕС предстаёт в новой форме, потому что эффективность и инклюзивность противоречат друг другу и должны быть приведены в равновесие, зачастую весьма шаткое. Что касается стратегической автономии, интегративный подход также открывает двери для вето со стороны внешней державы – США.

Министр обороны Германии Аннегрет Крамп-Карренбауэр дала понять, что это также может быть в интересах значительной части политического класса в Германии. За день до американских выборов она заявила, явно ориентируясь на новую администрацию США: «Иллюзии о европейской стратегической автономии должен прийти конец: европейцы не смогут заменить Америку в ключевой роли поставщика безопасности». Макрон немедленно отверг это как «неверное истолкование истории» и указал, что, по его впечатлению, немецкий канцлер придерживается иной точки зрения. Действительно, немного позже министр обороны отступила, заявив, что «мы должны стать более европейскими, чтобы оставаться трансатлантическими», и уточнила, что «идея европейской стратегической автономии заходит слишком далеко, если она укрепляет иллюзию возможности обеспечить безопасность, стабильность и процветание в Европе без НАТО и без США».

Какофония вполне типична для Европейского союза. Хотя логика стратегической автономии ЕС основана на его утверждении в качестве независимого полюса в многополярном мире, конкретные шаги остаются скромными и зачастую хаотичными, а концепции расплывчатыми, оставляя место для различных догадок.

Однако как цель стратегическая автономия постепенно становится эталоном для индивидуальных мер политики и набирает вес.

На уровне дискурса она создаёт собственную реальность, вопрос о воплощении которой в конкретные формы политики безопасности и обороны пока открыт. Тем не менее ни партнёры, ни противники не должны воспринимать эти усилия как пустую болтовню. Ибо дипломатия в собственном смысле, как хорошо известно, характеризуется готовностью иметь дело с любыми обстоятельствами – в отличие от публичной дипломатии, которая лишь служит основным побуждениям.

Этот текст был заказан Международным дискуссионным клубом «Валдай» и впервые опубликован на его сайте в разделе «Аналитика». Другие материалы автора можно прочитать по адресу https://ru.valdaiclub.com/about/experts/3792/.

Евросоюз. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 сентября 2021 > № 4046538 Ханс-Йоахим Шпангер

Мера, близкая к войне

ДЖИЛЛ КАСТНЕР, Независимый исследователь, работает в Лондоне.

УИЛЬЯМ УОЛФОРТ, Профессор государственного управления в Дартмутском колледже.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Кастнер Дж., Уолфорт У. Мера, близкая к войне // Россия в глобальной политике. 2021. Т. 19. No. 5. С. 91-106. doi: 10.31278/1810-6439-2021-19-5-91-106.

ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ ВЕРНУЛИСЬ К ПОДРЫВНЫМ ДЕЙСТВИЯМ

На финальном этапе президентских выборов в США в 2016 г. иностранная держава смогла оказать беспрецедентное влияние на священные ритуалы американской демократии.

В соцсетях легион проплаченных русских троллей сеял смуту, распространяя фейки о кандидате от демократов Хиллари Клинтон и стремясь повысить поддержку республиканца Дональда Трампа. Влиятельные россияне, близкие к Кремлю, связывались с Трампом и его окружением, обещая передать компрометирующую информацию о Клинтон. Спонсируемые государством сторонники взломали и обнародовали частную переписку её помощников в ходе кампании, а затем атаковали системы голосования во всех пятидесяти штатах и даже проникли в базы данных избирателей.

Вмешательство вызвало тревогу. «Нас атакуют, мы ведём вой­ну», – сурово объявил актёр Морган Фримен на видео, обнародованном в 2017 г. группой под названием «Комитет по расследованию России». Этот вердикт поддержало разведывательное сообщество, в том числе экс-глава национальной разведки Джеймс Клеппер и бывший исполняющий обязанности директора ЦРУ Майкл Морелл. Заголовок The New York Times гласил, что Россия своей «кибермощью напала на» Соединённые Штаты. Эксперты предрекали волну подрывных действий в цифровой сфере – в первую очередь авторитарные государства будут атаковать своих демократических конкурентов. «Цифровая экосистема создаёт возможности для манипуляций, которые превосходят способность демократических стран реагировать, а иногда даже осознать масштаб вызова. Все демократии являются потенциальными целями сейчас или в будущем», – отметила Алина Полякова из Института Брукингса, выступая в комитете Конгресса в 2019 году.

Американское руководство пыталось реагировать. В последние месяцы у власти администрация Барака Обамы выслала 35 российских дипломатов, взяла под контроль дипломатическую собственность РФ и пообещала ответные действия в нужное время и в нужном месте. В 2018 г. Конгресс создал абсолютно новое ведомство – Агентство по кибербезопасности и инфраструктурной безопасности (CISA) при Министерстве внутренней безопасности, которое призвано предотвращать подобные вторжения в будущем.

Выборы 2016 г. можно считать тревожным звоночком, но удивляться не стоит. Российская операция – лишь один из недавних примеров схемы, которая достаточно широко распространена. Подрывная деятельность, то есть вмешательство во внутренние дела другого государства с целью манипулирования, всегда была частью политики великих держав.

Аномалией можно считать лишь краткий период доминирования США, начавшийся после распада СССР, когда Америка казалась неуязвимой для злонамеренного вмешательства соперников просто потому, что таковых не было. Сейчас это доминирование сходит на нет.

Соперничество великих держав возобновилось, а вместе с ним – и подрывные действия.

Искусство пропаганды

В международных отношениях подрывная деятельность понимается как попытка получить преимущество, напрямую воздействуя на внутреннюю политику другого государства. Манипулируя событиями в другой стране, государство-диверсант надеется изменить курс существующего режима или сам режим. Подрывная деятельность сочетает в себе агрессивность войны и скрытность шпионажа, но не относится ни к той, ни к другой категории. Ей не хватает открытости боевых действий и военных угроз, пассивности шпионажа и сбора разведданных, дипломатического политеса и сдерживания. Это секретная, активная, трансгрессивная деятельность.

Подрывную деятельность можно классифицировать по трём уровням интенсивности. Первый уровень подразумевает пропаганду – тактику, старую как мир. В 1570 г. папа Пий V выпустил буллу, объявлявшую королеву Елизавету I еретичкой, и призвал добропорядочных английских католиков свергнуть её с трона. Иными словами, он занимался подрывной пропагандой. То же самое происходило в годы холодной войны, когда «Радио “Свобода”» вело антикоммунистическое вещание на СССР. Подрывная деятельность первого уровня также предполагает открытую поддержку оппозиционных кандидатов или партий на выборах в другой стране. Так, Сталин публично поддержал Генри Уоллеса, кандидата от третьей партии, боровшегося с Гарри Трумэном на выборах 1948 года.

Также возможны действия против находящегося у власти политического лидера. В XIX веке канцлер Германии Отто фон Бисмарк настолько серьёзно разошёлся во мнениях о европейских делах с британским премьером Уильямом Гладстоном, что предпринял попытку разрушить его репутацию – велась активная пропаганда лично против главы кабинета. Как отмечал сын Бисмарка Герберт в письме в 1884 г., надо «прижать Гладстона к стене, чтобы он не мог пошевелиться» и потерял репутацию даже среди «глупого английского электората».

Далее следует подрывная деятельность второго уровня. Эта форма всегда скрытая и включает дезинформацию – более мощную версию пропаганды. Например, в 1980-е гг. КГБ совместно со Штази[1] распространил слухи, что ВИЧ разработан американцами как биологическое оружие. В 1983 г. статью об этом опубликовала индийская газета, потом тему подхватили другие мировые СМИ. За два года история распространилась по всей Африке и в других регионах, некоторые до сих пор в это верят. Фальсификация – обычная практика для подрывной деятельности второго уровня. После того, как вооружённый преступник попытался убить папу Иоанна Павла II в 1981 г., КГБ обнародовал фальшивые документы, якобы из посольства США в Риме, которые позволяли предположить, что за покушением стоит Вашингтон. Создание фейковых личностей, в последнее время в основном онлайн, – ещё одна тактика, и она не изобретена Россией в 2016 году. С 2011 г. США занимались этим в рамках борьбы с терроризмом, разрабатывая программное обеспечение для создания липовых аккаунтов на иностранных языках, чтобы противодействовать экстремизму в интернете.

Подрывная деятельность второго уровня также предполагает скрытые предложения денег или материальной поддержки оппозиционным силам и группам интересов. Государство-диверсант рассчитывает, что с иностранной помощью эти группы смогут изменить внешнюю политику и посеять смуту в стране-объекте. Фукидид в «Истории» описывает, как в V веке до н. э. Афины обещали финансовую помощь из Персии заговорщикам на острове Самос, чтобы свергнуть там демократию. Афиняне призывали самых влиятельных людей Самоса сотрудничать с ними и попытаться создать там олигархию, хотя остров только что пережил восстание против олигархии. В 1929 г. Советы секретно передали денежные средства британской Лейбористской партии, которая в коалиции с Либеральной партией получила достаточно голосов на парламентских выборах, чтобы сформировать правительство.

В период холодной войны Советский Союз старался помочь кандидатам в президенты США, которые, как считалось, были настроены более дружественно к Москве. В 1960 г. поддержка была предложена Эдлаю Стивенсону[2], а в 1968 г. Хьюберту Хамфри, которому не хватало средств на предвыборную кампанию. (Оба вежливо отказались.) Москва также пыталась играть против кандидатов, которых считала враждебными. В 1984 г. КГБ вёл масштабную кампанию, задействовав агентов влияния и дезинформацию, чтобы убедить американцев, что переизбрание Рональда Рейгана будет означать войну. Кроме того, КГБ пытался радикализировать движения за гражданские права, чтобы спровоцировать внутриполитическую нестабильность. В частности, предпринимались усилия по дискредитации Мартина Лютера Кинга – младшего – публиковалась компрометирующая информация, продвигались более радикальные лидеры гражданского общества. В это же время ЦРУ, со своей стороны, поддерживало диссидентов в Советском Союзе, перевозило запрещённые материалы, давало деньги, обеспечивало раскрутку и издательские возможности для русских, украинских и прибалтийских националистов, а также коммунистов, ориентированных на реформы.

Подрывная деятельность третьего уровня предполагает насилие: вооружение и финансирование боевиков, саботаж инфраструктуры, уничтожение оппонентов. Когда в 1570-х гг. протестанты в Нидерландах восстали против испанского правления, королева Елизавета I тайно помогла заплатить за тысячи шведских и других солдат, которые воевали на стороне протестантов. Во время конфликта в Северной Ирландии Советский Союз давал деньги и оружие Ирландской республиканской армии, несмотря на попытки Лондона блокировать эти потоки. В начале холодной войны США обеспечивали логистическую и материальную помощь отрядам националистов в Прибалтике и на Украине. Аналогичная тактика использовалась против коммунистического Китая – американцы поддерживали Тайбэй.

На всех трёх уровнях цели подрывной деятельности разнятся. Она может использоваться, чтобы ослабить страну-объект, сея там смуту и отвлекая внимание от интересов на другом направлении. Так действовала Елизавета I, помогая восставшим голландским протестантам, – она надеялась, что Испания сосредоточится на восстании и откажется от планов восстановления католицизма в Англии и свержения королевы. То же самое сегодня пытается делать Россия, поддерживая популистские националистические движения в западных демократиях. Государство также может ставить целью изменение внешней политики страны-объекта посредством поддержки одной из сторон во внутриполитических дебатах. В период холодной войны Москва оказывала логистическое, организационное и финансовое содействие движениям в поддержку мира на Западе. В последнее время она могла вмешиваться в Brexit, подталкивая британцев к выходу из ЕС.

Иногда подрывная деятельность имеет целью смену самого режима. В 1875 г. Бисмарк использовал страх войны – он распространил слухи о том, что Германия готова нанести превентивный удар по Франции. Его цель заключалась в том, чтобы запугать французских избирателей и не допустить победы консервативных монархистов, которая способствовала бы появлению мощного конкурента на другом берегу Рейна. Гамбит удался. Французская пресса стала называть Бисмарка «главным избирателем Франции».

Привлекательный инструмент

Почему страны так часто прибегали к подрывной деятельности на протяжении всей истории понятно: это менее затратно и рискованно, чем традиционная государственная политика. Подрывные действия для ослабления противника – дешёвая альтернатива балансированию или войне. Подрывные действия с целью изменить политику противника – дешёвая альтернатива сдерживанию, принуждению и дипломатии. Зачем поднимать армию и нападать, если можно использовать пропаганду, подкупать политиков и задействовать интернет-троллей, чтобы добиться менее заметного, но всё же ощутимого эффекта? Зачем вступать в рискованные альянсы или тратить огромные средства на сдерживание, если можно просто объединиться с внутренней силой, которая готова принять вашу помощь и направить фокус внимания страны в нужную сторону?

Даже если достигнутые результаты не столь впечатляющи, как при традиционной политике, подрывная деятельность всё равно выглядит привлекательно. В конкурентной среде, в условиях соперничества великих держав у каждого государства есть причины стремиться к ослаблению соседа.

А поскольку великие державы доминируют во внешней политике, даже незначительное продвижение к главной цели стоит затраченных усилий.

Подрывная деятельность также обещает гибкость: можно оказывать давление на противника, чтобы изменить его поведение, но для этого не придётся применять артиллерию, предлагать мощные стимулы или идти на существенные уступки. Если ситуация станет напряжённой, подрывную деятельность можно свернуть или отрицать – в любом случае у государства-диверсанта остаётся пространство для манёвра. Только глупый генерал начнёт войну, чтобы просто узнать, как далеко он может продвинуться, а в случае с подрывной деятельностью это реально.

Подрывная деятельность выступает в качестве предохранительного клапана – можно выплеснуть страхи и недовольство, которые часто толкают государства к войне. Это привлекательная мера, близкая к войне: если издержки конфликта непозволительно высоки, подрывная деятельность становится альтернативным методом укрепления своей позиции.

Иными словами, подрывная деятельность – гиена международных отношений. Она скрывается на грани легитимного мира и ждёт возможности, чтобы получить преимущества от слабости конкурента, но боится атаковать в открытую. И если в природе гиена занимает ключевую позицию в пищевой цепочке, то подрывная деятельность играет важную роль в международных отношениях. Во многих случаях она позволяет государствам избегать выбора между войной и миром и соперничать друг с другом менее опасными способами.

Подрывная деятельность сдерживает и ответные действия жертвы. Великие державы, подвергшиеся подобным атакам, могут дать симметричный ответ, потому что и сами считают эти методы полезными и не хотят от них отказываться. С сегодняшней точки зрения реакция администрации Рейгана на действия КГБ в 1980-е гг. кажется слишком мягкой: была лишь создана межведомственная группа по оповещению о советской дезинформации. Но причиной сдержанности было то, что Вашингтон применял аналогичные методы против Советского Союза. В рассекреченных документах 1987 г. говорится о программе ЦРУ, которая призвана «использовать советскую политику гласности и революцию электронных коммуникаций – два феномена, открывающих беспрецедентные возможности для наших скрытых действий по воздействию на советскую аудиторию». В другом рассекреченном документе, на этот раз о встрече в Белом доме в 1987 г., говорится о том, что Соединённые Штаты печатали памфлеты, приписываемые комсомольской организации. «Шесть тысяч экземпляров было отправлено в СССР, в них говорилось о поддержке программы Горбачёва, но также содержалось требование демократических реформ, которые режим бы не выдержал», сообщается в документе. Неудивительно, что администрация Рейгана не хотела наказывать Москву за аналогичные действия.

Это плюсы подрывной деятельности, но есть и минусы. Самый очевидный – ответные действия: чем крупнее цель, тем мощнее ответные шаги. Эскалация, как случайная, так и намеренная, становится реальной угрозой, особенно при подрывной деятельности третьего уровня, когда пересечены «красные линии» страны-объекта или задействованные агенты вышли за рамки поставленной задачи.

Менее очевидным, но более значимым является потенциальное разрушение доверия, которое критически необходимо в международных отношениях. Минимальное доверие даёт даже непримиримым противникам возможность для сотрудничества и деэскалации. Подрывная деятельность может доверие разрушить – и гораздо быстрее, чем такие традиционные действия, как наращивание военной мощи или создание новых альянсов, которые обещают негативные последствия, только если страна-объект сделает шаг в неверном направлении.

Подрывная деятельность – также плохой вариант, чтобы дать сигнал о своих намерениях. Безопаснее и проще пытаться изменить поведение другого государства, укрепляя собственную мощь или используя традиционный метод кнута и пряника. Действуя таким образом, государство даёт понять, что не испытывает непреодолимой враждебности к противнику, но готово заставить заплатить, если он предпримет какие-то дальнейшие шаги. Подрывной деятельностью послать такой сигнал сложно. Страна-диверсант не может утверждать, что не испытывает враждебности к объекту и не стремится изменить чьё-либо поведение, избежав при этом наказания. Тот факт, что виновник обычно отрицает подрывную деятельность, только усложняет ситуацию. Государству трудно притворяться, что оно чем-то не занимается, и одновременно перестать это делать.

Ещё один минус менее ощутим, но вызывает больше споров. Правительствам, прибегающим к подрывной деятельности, грозит посрамление за нарушение одной из главных норм международных отношений – суверенитета. Эта норма, которую часто относят к Вестфальскому миру 1648 г., гласит, что государства обладают верховной властью на своей территории, и поэтому другие страны не имеют права вмешиваться. Многие теоретики международных отношений считают аксиомой, что последствия нарушения этой нормы должны удерживать от подрывной деятельности. Но реалисты отмечают: значение имеет способность государства обеспечивать свой суверенитет, а не норма сама по себе. Государства препятствовали враждебным действиям противников на своей территории задолго до установления правил против такого поведения. С тех пор было достаточно актов подрывной деятельности, в том числе совершённых государствами, которые чтят суверенитет. Нормы – слишком гибкий сдерживающий фактор.

Выбор подрывной деятельности

Конечно, в какой-то момент издержки подрывной деятельности перевешивают преимущества, и государство от неё отказывается. Главное для потенциальных диверсантов – правильно рассчитать эти издержки, особенно возможный ущерб от ответных действий. В конце концов то, что для одного государства – небольшое раздражение, для другого может стать недопустимой «красной линией».

Когда великая держава сталкивается с более слабой, расчёт издержек и преимуществ обычно складывается в её пользу, поэтому более сильное государство прибегает к подрывной деятельности только в случае серьёзных разногласий. Существует множество примеров подрывных действий в условиях дисбаланса сил – СССР в Афганистане, США в Иране и Китае. Политологи Александр Даунс и Линдси О’Рурк насчитали более ста случаев с 1816 г., когда одна страна пыталась навязать смену режима в другой. В мирное время между великими державами такого ни разу не происходило. Смена режима – серьёзное дело.

Если великая держава инициирует действия по смене режима в равной по силе стране, значит, эти государства по определению ведут войну или скоро её начнут.

Однако в военное время расчёты меняются, потому что издержки не имеют значения. Ответные действия и эскалация не так важны, если война уже началась. Никого уже не беспокоит, что испорченная из-за подрывной деятельности репутация помешает сотрудничеству. Поэтому в пылу сражений великие державы яростно атакуют друг друга. В период наполеоновских войн Франция и Великобритания активно искали сочувствующие политические силы на территории врага. В годы Первой мировой войны Германия реализовывала масштабную программу подрывной деятельности против России, кульминацией стала отправка Владимира Ленина в специальном вагоне на Финляндский вокзал Петрограда. В итоге в России произошла революция, и страна вышла из войны. Во Второй мировой войне Германия использовала «пятую колонну» – иностранных граждан, лояльных врагам своего правительства, – во Франции и Советском Союзе.

Однако если великие державы-соперницы не ведут войну, подрывная деятельность сводится к минимуму – это полезный универсальный инструмент, но кардинально ситуацию он не меняет. В XIX веке Австрийская, Германская и Российская империи опасались, что Франция или Великобритания будут угрожать их территориальной целостности, поддерживая независимость Польши. Но их страхи не материализовались, ибо в Париже и Лондоне понимали: империи начнут войну, чтобы не допустить создания независимого польского государства. В тот же период Великобритания опасалась, что Россия ослабит позиции Лондона в Индии с целью присоединить её к своей империи, но Россия не стала этого делать. Во всех перечисленных случаях у государств была возможность нанести удар своим соперникам – великим державам в самое уязвимое место, но они решили не дразнить льва. В мирное время издержки были бы слишком велики: разрушение доверия плюс реальная опасность ответного удара и эскалации. Великие державы – это сложные цели.

Такова схема, но возможны варианты. Великая держава нанесёт удар, если противник ослаблен. В 464 году до н. э., когда разрушительное землетрясение привело к восстанию, Спарта попросила другие греческие города о помощи, но отказалась от контингента из четырёх тысяч афинян, опасаясь, что они объединятся с восставшими. (Фукидид отмечал, что «предприимчивость и революционный характер» афинян представляли особую угрозу.) В 1875 г. Франция была неустойчива после поражения во франко-прусской войне и оккупации, когда Бисмарк решил манипулировать её внутренней политикой. Коммунистический Китай ещё восстанавливался после революции и войны в 1950-е гг., когда ЦРУ вооружало и направляло советников в националистическую армию Бирмы, совершавшую нападения в провинции Юньнань.

Ещё один вариант: можно подорвать страну-объект с помощью сочувствующих агентов, имеющих легитимность и политическое влияние. В период холодной войны международная сеть коммунистических партий внушала надежду Москве и вызывала страх в западных столицах. Французская компартия, например, пользовалась популярностью и поддерживала интересы СССР. Партия была готова действовать по приказу Сталина, в частности, организовывая массовые забастовки против плана Маршалла. Франция, утратившая мощь после Второй мировой, не могла сдерживать влияние Москвы на партию, поэтому ей приходилось защищаться от внутренней угрозы, а это часто означало репрессии против коммунистов. Но вскоре подрывная деятельность прекратилась. При Шарле де Голле французское правительство совершало более грамотные дипломатические шаги в отношении Кремля, коммунисты не могли дать отпор и в итоге отошли на второй план.

Подрывная деятельность возрастает и снижается в зависимости от состояния отношений между двумя великими державами. Чем интенсивнее соперничество, тем меньше потенциальный диверсант боится испортить свою репутацию – сотрудничество маловероятно. Именно так американский дипломат Джордж Кеннан воспринимал соперничество США и Советского Союза в начале холодной войны. Он считал, что подрывная деятельность имеет мало недостатков, она явно дешевле и менее рискованна, чем превентивная война или постоянные европейские альянсы, поэтому предлагал сделать её основой американской стратегии. В секретной записке президенту в 1948 г. он советовал Вашингтону распространять среди русских настроения, которые помогут изменить нынешнее советское поведение и позволят возродить жизнь национальных групп, обладающих способностью и решимостью достичь и поддерживать национальную независимость. Иными словами, он призывал подпитывать национализм и сепаратизм в СССР в попытке заставить Москву отступить в холодной войне.

Однако Советский Союз при Сталине оказался слишком сложной целью, а угрозу эскалации в ответ невозможно было игнорировать. Кеннан переоценил популярность оппонентов Сталина и недооценил способность диктатора их уничтожить. Со временем американские дипломаты пришли к выводу, что подрывная деятельность третьего уровня не позволит вести необходимую дипломатическую работу с Москвой. Поэтому в период холодной войны Вашингтон сосредоточился на действиях первого и второго уровней. (Например, США не пытались заслать вооружённых диверсантов на советскую территорию. Заигрывание с Пакистаном с целью перебросить при поддержке ЦРУ афганских моджахедов в Таджикистан быстро прекратилось по тем же причинам.) Китай, напротив, оказался более привлекательной целью. Он был гораздо слабее СССР, и дипломатического взаимодействия, о котором стоило беспокоиться, было меньше. Поэтому ЦРУ помогало тибетским националистам в 1950–1960-е годы. Помощь прекратилась только при Ричарде Никсоне, который в 1972 г. предложил дипломатические инициативы Пекину.

Использование подрывной деятельности также зависит от сравнительных преимуществ: государства определяют привлекательность подрывных действий в сравнении с другими инструментами в их арсенале. Если влияние можно приобрести открыто и дёшево, подрывная деятельность теряет смысл. В начале холодной войны США ощущали недостаток вариантов влияния на Советский Союз, поэтому подрывная деятельность казалась привлекательной. Позже, с расширением дипломатической и торговой повестки, у Вашингтона появилось больше инструментов давления на Москву.

А в период однополярности, когда демократия была на марше, Соединённые Штаты вообще не видели смысла в подрывной деятельности.

Политики полагали, что финансировать неправительственные организации для распространения демократии лучше, чем отдавать эту задачу в ведение ЦРУ. Как признавал сооснователь Национального фонда в поддержку демократии Аллен Вайнштейн в 1991 г., «многое из того, что мы делаем сегодня, 25 лет назад тайно делалось ЦРУ».

Наконец, появление новых технологий может временно нарушить расчёты издержек и преимуществ, открыв новые возможности для подрывной деятельности. Изобретение печатного станка Иоганном Гутенбергом в середине XV века спровоцировало революцию в массовом распространении информации и идей, включая событие, которое подорвало авторитет Католической церкви и дало старт протестантской Реформации: Мартин Лютер прибил «95 тезисов» к дверям церкви в Виттенберге в 1517 году. Несколько десятилетий спустя изобретение чёрного пороха и фитильного пистолета предоставило наёмным убийцам смертоносное оружие, что привело к смерти Вильгельма I Оранского в 1584 г. и заставило Елизавету I запретить механическое оружие в пределах пятисот ярдов от королевского дворца.

Со временем изначально легкодоступные инструменты стали более серьёзными. Печатные памфлеты породили цензуру и контрпропаганду, пистолет – броню и телохранителей. Этот цикл повторялся в истории неоднократно. Когда-то американские политики считали радио мощным инструментов подрыва советской власти. Потом появился ксерокс и персональные компьютеры. Но каждый раз Москве удавалось ответить – глушить радио, контролировать доступ к копировальной технике и другим технологиям. Действие всегда рождает противодействие.

Новое – это хорошо забытое старое

Если рассматривать события 2016 г. в историческом контексте, они не кажутся аномалией. Соединённые Штаты, успокоенные своим доминированием после холодной войны, проигнорировали предупреждения о необходимости защитить ключевую инфраструктуру перед выборами. Интернет как новая технология создал временный дисбаланс, предложив дешёвое и мощное оружие для подрывной деятельности, которое и опробовала другая великая держава. Страна-объект теперь пытается усилить защиту и разработать ответные меры, которые увеличат издержки подрывной деятельности. Как показывает история, одна из великих держав должна серьёзно ослабеть, чтобы стать действительно уязвимой для подрывной деятельности. Если исключить войну, революцию или распад государства, ни одна великая держава – будь то США, Россия или Китай – не станет такой же слабой, как, скажем, Франция после войны с Пруссией, когда Бисмарк смог так эффективно вмешаться в выборы. Великие державы должны стать чрезвычайно слабыми, чтобы подрывная деятельность против них кардинально изменила ситуацию.

Тем не менее, в отличие от последней четверти века, влияние и вмешательство будут превалировать в будущем – просто потому, что мир вернулся к нормальности. Можно сказать, что после периода экстраординарного доминирования Америки подрывная деятельность возвратила себе место в арсенале инструментов государственной политики. Но этому способствовали и другие тренды. В первую очередь идеологическая окраска, которую приобретают нынешние соперничества великих держав – на кону стоят не только национальные интересы, но и сама система государственного устройства. Как в период религиозных войн XVI века или холодной войны XX столетия, когда противники считали друг друга нелегитимными, они с готовностью пойдут на подрывные действия. Ещё один тренд – это подъём центробежных сил в Соединённых Штатах. Обострение противоречий по поводу политического и экономического равенства приведёт к увеличению групп недовольных и появлению новых точек уязвимости.

Пока в американском обществе не произойдёт примирение и не затянутся раны трамповского периода, у противников США будет возможность для подрывных действий.

Но опять же – в этом нет ничего нового. Государства всегда страдают от внутренних уязвимостей, которыми могут воспользоваться внешние акторы. Президент Владимир Путин может быть доволен, что «Национальное объединение» Марин Ле Пен, хотя это по-настоящему французское движение, разделяет заинтересованность России в ослаблении европейского проекта. В 1980-е гг. Советский Союз считал разумной поддержку западных активистов, которые выступали против размещения ракет в Европе и предлагали заморозку ядерных арсеналов. Точно так же США, не колеблясь, использовали совпадение интересов с бескомпромиссными либеральными реформаторами в СССР при Михаиле Горбачёве. Единый настрой после холодной войны – идея о том, что история находится на стороне демократии и американской власти, – по-видимому, должен уступить место честной оценке реальности соперничества.

История подрывной деятельности даёт основания не беспокоиться по поводу новых технологий. Когда-нибудь государство-диверсант вновь использует новую технологию, что вызовет тревогу. От печатного станка до радио, от мимеографа до интернета – технологические изменения неизбежно открывают новые пути для манипулирования и подрывных действий, вызывая панику и зубовный скрежет. В последние годы дипфейки – фальшивые видео, которые выглядят как настоящие, – заставили задуматься о пугающей перспективе очень убедительной дезинформации. Но государства найдут способ защититься, возможно, задействовав тот же искусственный интеллект, который создаёт дипфейки, как инструмент для их уничтожения.

Тем, кого тревожит подрывная деятельность, не стоит забывать, что государства в состоянии держать её под контролем. Подрывная деятельность – продолжение соперничества великих держав другими средствами, а природа соперничества между США и Китаем, США и Россией доказывает необходимость сотрудничества. Великим державам придётся взаимодействовать по климату, контролю над вооружениями, ядерному нераспространению. Чтобы добиться того, к чему Китай и Россия стремятся на международной арене, потребуются переговоры с американцами и их союзниками. Пекин и Москва, безусловно, понимают: если они будут полагаться на подрывную деятельность до такой степени, что это уничтожит доверие к ним, возможность прийти к соглашению исчезнет. Старые правила расчёта издержек и преимуществ по-прежнему препятствуют безудержному использованию подрывных действий.

Более того, как авторитарные государства Китай и Россия имеют уникальные уязвимости с точки зрения подрывной деятельности. Открытость демократических обществ делает их более лёгкими целями, но репрессивные режимы менее устойчивы.

Вспомните отчаянные попытки Пекина и Москвы ограничить интернет-свободу. Или их болезненную реакцию на попытки Запада поддержать права человека, продвигать демократию и бороться с коррупцией в мире. Большинство демократий считают эти усилия достаточно умеренными, а Пекин и Москва воспринимают их как подрывные действия, представляющие угрозу. Этого и следовало ожидать, потому что авторитарные режимы всегда испытывают проблемы с легитимностью. Они понимают, что глубинная оппозиция их системе государственного устройства превалирует над оппозицией демократии.

История лишь помогает интерпретировать прошлое и объяснить настоящее, она не может предсказать будущее. Но если говорить о будущем подрывной деятельности, очевидно одно: она останется с нами. Определённая степень вмешательства всегда сопровождает соперничество, потому что государства, признают они это или нет, считают такой инструмент полезным. Как и в случае со шпионажем, государства не захотят отказываться от столь ценного инструмента, что бы ни говорили о нормах и приличиях. Мир не вступил в новую эпоху подрывной деятельности – он никогда не покидал старую.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs № 4 за 2021 год. © Council on foreign relations, Inc.

--

СНОСКИ

[1] Министерство государственной безопасности ГДР (нем. Ministerium für Staatssicherheit, неофициально сокр. Штáзи от нем. Stasi) – прим. ред.

[2] Эдлай Стивенсон был кандидатом в президенты от Демократической партии в 1952 и 1956 гг., в 1960 г. добивался номинации на партийном съезде, но уступил Джону Кеннеди – прим. ред.

США. Россия. Китай. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 сентября 2021 > № 4046537 Джилл Кастнер, Уильям Уолфорт

Западная культурная революция и мировая политика

РИЧАРД САКВА

Профессор российской и европейской политики в Кентском университете в Кентербери.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Саква Р. Западная культурная революция и мировая политика // Россия в глобальной политике. 2021. Т. 19. No. 5. С. 86-90. doi: 10.31278/1810-6439-2021-19-5-86-90.

РАЗНЫЕ ПОРЯДКИ И НЕОДИНАКОВЫЕ ПРАВИЛА

В 1945 г. Соединённые Штаты согласились пожертвовать своей неограниченной свободой действий в международных делах, полагая, что взаимодействие с союзниками и противниками через многосторонние институты позволит избежать ловушек межвоенного периода, сделает мощь США более легитимной и, следовательно, более эффективной. Этот компромисс между силой и легитимностью оказался чрезвычайно действенным и помог политическому Западу выжить и одержать победу в холодной войне. Однако напряжение между автономией международной ялтинско-потсдамской системы и институтами либеральной гегемонии было очевидным, хотя и маскировалось в период холодной войны.

По мере ослабления СССР (с 1970-х гг.) возникала более напористая либеральная гегемония, сначала размывшая внутреннюю кейнсианскую сделку в ведущих западных государствах, а затем (с конца 1970-х – начала 1980-х гг.) поставившая под сомнение легитимность Советского Союза. Именно на этот подрыв легитимности, которому способствовали катастрофические ошибки Кремля, в частности вторжение в Афганистан в декабре 1979 г., указывал взлёт «Солидарности» в Польше в 1980 году. Распад Советского Союза снял всякие ограничения с международного либерализма, и его радикализация в форме экспансивных амбиций либеральной гегемонии легла в основу международной политики после 1989 года. Радикализация либеральной гегемонии в однополярный период представляла собой полномасштабную культурную революцию. Однако в итоге это вызвало и внутреннее, и внешнее сопротивление.

Либеральный мировой порядок, возглавляемый США, базируется на сочетании идеализма Вильсона и реализма Рузвельта. Он сформировался в середине XX века и укоренён в атлантической системе универсальных ценностей. В его основе – универсальные правила, рыночная экономика и демократические сообщества, опирающиеся на набор норм, правил и институтов, отражающих либеральные принципы. Главным гарантом выступают Соединённые Штаты. Эта «либеральная подсистема» сформировалась на Западе в послевоенные годы. По мнению американского политолога Джона Айкенберри, она состоит из пяти основных элементов: совместных обязательств по обеспечению безопасности, переплетённой взаимной гегемонии, интеграции полусуверенных и взаимодополняющих держав, экономической открытости и гражданской идентичности. Либеральный международный порядок объединяет ряд направлений – военный, экономический и политический (нормативный) сегменты. Каждый из них функционирует в соответствии с собственной динамикой, но вместе они образуют многоликую и подвижную конструкцию.

Либеральная гегемония стала самым сильным международным порядком послевоенной эпохи и преобразила большую часть мира по своему образу и подобию. После холодной войны её черты были перенесены на глобальный уровень и приняли более радикальную форму. Без равного конкурента экспансивный либеральный порядок, возглавляемый Соединёнными Штатами, перенял характеристики либеральной гегемонии – в частности, идею, что США должны неограниченно долго поддерживать первенство, гарантируя, что ни один из конкурентов не сможет бросить вызов их власти и идеям. Разграничение между либеральным и нелиберальным миром стиралось.

Предполагалось, что либеральный интернационализм и внутреннее социальное устройство, с которым он связан, неизбежно распространятся по всему миру – естественным образом или насильственными методами.

После холодной войны обширные амбиции либерализма определили стремление преобразовать Китай, сделав его «ответственным участником» системы, в то время как Россию поощряли переходить к рыночной экономике и либеральной демократии в рамках расширенного атлантического сообщества. Устранение внешних сил путём их превращения в часть внутренней структуры сделало бы либеральный порядок неотличимым от международной системы, в которую он был встроен. Однако демократический интернационализм ожидаемо столкнулся с сопротивлением, и кризис вернулся, чтобы поставить под сомнение чрезмерно самонадеянную повестку внешней политики и её влияние на занятость и благосостояние. Популистские движения назвали либеральный интернационализм корнем всех проблем. Внешние силы бросили вызов новой самоидентификации, что является одной из непосредственных причин второй холодной войны.

До 2014 г. посткоммунистическая эпоха характеризовалась безграничными возможностями, которые открывала однополярность. Либеральный институционализм уступал место либеральной гегемонии. В США это поддержали и демократы, и республиканцы. Они стремились расширить и углубить либеральный мировой порядок, основанный на свободных рынках, демократии, правах человека и сильных международных институтах под благожелательным американским руководством. Отсутствие внешних ограничений позволило Соединённым Штатам не сдерживать амбиции. Американский специалист по международным отношениям Стивен Уолт утверждает, что это привело к ревизионистской внешней политике, включая расширение обязательств США по обеспечению безопасности в Европе, Азии и на Ближнем Востоке, свержение диктатур и использование военной силы и мер экономического принуждения, чтобы заставить других соответствовать ценностям и предпочтениям Вашингтона.

После 1989 г. либеральный интернационализм приобрёл характер либеральной гегемонии. В отсутствие серьёзной внешней конкуренции началась радикализация. Экономический либерализм теперь представлен в формате глобализации – термин, который раньше почти не использовался, а теперь вызвал литературный бум по данной теме. Военная составляющая раньше была сосредоточена на сдерживании, но претензии выросли и приняли форму целого ряда так называемых гуманитарных интервенций. Либеральный интервенционизм в целом стремился изменить мир по западной модели. Тем временем атлантическая система продвигалась на восток, где ей виделся вакуум безопасности, и такое продвижение порождало колоссальную дилемму в сфере безопасности для России.

По мере расширения либерального мирового порядка он посягал на прерогативы международной системы, создавая конкуренцию между «порядком, основанным на правилах», и международным правом.

Относительно скромный послевоенный либеральный многосторонний подход сменился после 1989 г. «постнациональным либерализмом» – внедрением либеральных социальных целей за пределами национального государства. «Встроенный либерализм» более ранней эпохи превратился в неолиберализм, отошедший от социал-демократических идеалов и сопровождаемый настойчивым акцентом на права человека, демократию, верховенство закона и свободное передвижение людей.

Либеральный международный порядок радикализировался как минимум по пяти направлениям: гегельянскому, связанному с дискурсом «конца истории»; кантианскому, с упором на права человека; гоббсовскому, с многочисленными необдуманными военными вмешательствами, направленными в том числе и на продвижение демократии в мире; хайековскому, олицетворявшему торжество неолиберального мышления и отделение рынка от социальных отношений; и наконец маркузеанскому, с культурной победой социального либерализма, сопровождаемой общественной фрагментацией на основе политики идентичности.

Отчасти радикализация явилась естественным результатом отсутствия жизнеспособного конкурента, которое позволило беспрепятственно развиваться внутренним тенденциям либерального мирового порядка. При этом она была связана с высокомерием, порождавшим зловещее ощущение исключительности и нетерпимость к другим социальным порядкам и укладам.

Как единственная сохранившаяся система с подлинно универсальными устремлениями, либеральный порядок расширил притязания и перешёл к радикальной версии глобализации, продвижению демократии и смене режимов. Американский политолог Грэм Эллисон отмечает, что во время холодной войны США «никогда не продвигали либерализм за границей, если считали, что это создаст серьёзную угрозу для жизненно важных интересов внутри страны». В однополярную эпоху возобладала телеология «конца истории». Как пишет Эллисон, «странный союз неоконсервативных крестоносцев справа и либеральных интервенционистов слева» убедил нескольких американских президентов подряд «пытаться распространять капитализм и либеральную демократию с помощью пистолета».

Запрет на применение силы без санкции ООН был ослаблен, а доктрина «обязанности защищать» привела к отходу от суверенного интернационализма в сторону гуманитарного интервенционизма. Язык международного права уступил место идее «порядка, основанного на правилах». Москва поспешила указать на наличие двойных стандартов, открытость правил для толкования и выборочного их применения. Ортодоксальный ревизионизм нигде не проявлялся так наглядно, как в пренебрежении суверенной государственностью во имя высших ценностей, прежде всего во имя прав человека и демократизации.

Это также влекло за собой пренебрежение общественным мнением, например, когда оно не демонстрировало желаемого уровня воинственности при свержении режимов в Ираке или Ливии или даже при введении санкций против России.

Радикальный либеральный мировой порядок оказался не только нетерпим к государствам с другой культурной основой, но и более агрессивным в отношении альтернативных центров силы.

Особенно если они сопротивлялись изменениям в сторону социального либерализма и неолиберального капитализма, происходящим в рамках либерального порядка. Если послевоенный либерализм был основан на согласии государств, то версия после холодной войны утверждала универсальную повестку, готовую преодолевать государственный суверенитет и игнорировать культурную специфику.

Демократический интернационализм, продвигаемый либеральным интернационализмом после холодной войны, основан на экспансионистской логике. Она, по сути, утверждает, что есть готовые решения проблем мира, управления, развития и человеческого сообщества. Это означает беспрецедентную культурную революцию, которая сегодня определяет развитие международной политики.

Этот текст был заказан Международным дискуссионным клубом «Валдай» и впервые опубликован на его сайте в разделе «Аналитика». Другие материалы автора можно прочитать по адресу https://ru.valdaiclub.com/about/experts/3796/.

США. Евросоюз. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 сентября 2021 > № 4046536 Ричард Саква

Американская дипломатия и хаотические колебания мировых порядков

ЧЕЗ ФРИМАН

Посол в отставке, старший научный сотрудник Института международной и публичной политики Уотсона, Университет Брауна.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Фриман Ч. Американская дипломатия и хаотические колебания мировых порядков // Россия в глобальной политике. 2021. Т. 19. No. 5. С. 80-85. doi: 10.31278/1810-6439-2021-19-5-80-85.

В последнее десятилетие XX века Советский Союз прекратил попытки стать гегемоном и распался на входившие в его состав республики. Так закончилась холодная война и двухполярный мировой порядок. СССР и советского блока больше не существовало. Последствия великой стратегии «сдерживания» Джорджа Кеннана оказались как немедленными, так и долгосрочными. Начала формироваться новая, незнакомая международная реальность.

Те, кто вырос в период холодной войны, считали созданную ею международную систему нормой, но с исторической точки зрения она была уникальной. Холодная война сменила Вторую мировую и колониальную эру мировым порядком, который:

разделил мир на два противоборствующих блока государств, возглавляемых лидерами с мессианской идеологией и историей территориальной экспансии;

заменил дифференцированное политическое, экономическое, культурное и военное соперничество конфронтацией между блоками по всем направлениям;

опирался на страх обмена массированными ядерными ударами, которые уничтожат человечество как вид – этот страх обеспечивал мир;

сделал готовность к обмену ядерными ударами главным мерилом международной безопасности для обеих сверхдержав;

ограничил вооружённые конфликты между противоборствующими сверхдержавами опосредованными войнами и секретными операциями в третьих странах, которые всегда удерживались у определённого порога, чтобы не допустить эскалации и прямого конфликта;

вынудил практически все страны присоединиться к тому или иному блоку;

отдал расходам на военную мощь и боеготовность приоритет над дипломатией и инвестициями в человека и физическую инфраструктуру.

В результате политика национальной безопасности обеих сверхдержав фокусировалась на следующем:

противодействие попыткам вторжения оппонента в свою сферу влияния;

препятствование выходу участников блока из него;

замораживание конфликтов, чтобы не допустить их развития в горячую войну;

сдерживание военных действий государств-клиентов.

В начале холодной войны (1950 г.) Ким Ир Сен должен был заручиться поддержкой Советского Союза, чтобы вторгнуться в Южную Корею. С завершением двухполярного порядка холодной войны исчезла защита, которую СССР давал своим сателлитам, и фактор сдерживания военных авантюр, обусловленный зависимостью от Москвы.

Последствия прекращения соперничества сверхдержав

Ираку не требовалось разрешение Москвы, чтобы атаковать Кувейт, а сделав это, он спокойно игнорировал попытки Кремля убедить его уйти во избежание военного ответа США. Ирак раньше других понял, что прекращение соперничества сверхдержав освободило государства и негосударственных акторов от сдержек, обусловленных стремлением их патронов избегать чрезмерных рисков, которые только усложнят ситуацию. Лишившись сателлитов, Москва оказалась свободна от риска, что ей придётся нести ответственность за атаки на Америку других противников Соединённых Штатов. Не нужно было стараться предотвратить подобные атаки, которые уже не могли спровоцировать войну между Россией и США.

Конец двухполярного порядка облегчил ведение боевых действий негосударственными акторами. Так, «Аль-Каида»[1] отомстила Вашингтону за политику на Ближнем Востоке терактами 11 сентября 2001 г., и для этого ей не потребовалась поддержка другой великой державы.

В период холодной войны дипломатия между двумя блоками напоминала позиционную войну, когда каждая сверхдержава стремилась не уступить оппоненту. Но сдерживание проблемы не ведёт к её решению. Приверженность военному сдерживанию мешала дипломатам урегулировать отложенные конфликты. В итоге конфликты не замечали или обходили, что позволяло им продолжать тлеть. В некоторых случаях антагонизм ослабевал или даже исчезал, в других он становился опаснее, потому что баланс сил менялся и шансы договориться на выгодных условиях уменьшались.

Глобальная сфера влияния США

Внутри блоков сверхдержавы холодной войны полагались в основном не на дипломатическое убеждение, а на предоставление расположения или лишение его, что характерно для имперского управления. Эти привычки сохранились в американской дипломатии и в период так называемого «однополярного момента», когда исчезло соперничество между сверхдержавами. Отсутствие противодействующей силы позволило Соединённым Штатам получить глобальную сферу влияния, в которую входило всё, за исключением территорий в пределах национальных границ Китая и Российской Федерации (включая Тайвань и многие бывшие советские республики). Вашингтон мог свободно осуществлять одностороннюю, принуждающую внешнюю политику, часто обусловленную внутренними интересами.

США не только прекратили давние усилия по обеспечению верховенства закона в международных отношениях, они стали последовательно отказываться от основных элементов международного права, которые когда-то сами помогали вводить в действие. Можно перечислить целый ряд жертв, хотя список ими не ограничивается.

Вестфальские принципы суверенитета, лежащие в основе Устава ООН, были проигнорированы, когда Соединённые Штаты начали серию войн и так называемых гуманитарных интервенций для свержения режимов.

Внутренние конституционные процедуры в США и процессы санкционирования войн в рамках ООН были аннулированы, когда американские президенты предписали себе право начинать войну.

Прежние возражения Вашингтона, касавшиеся вспомогательных торговых и финансовых санкций против третьих стран, были забыты, они стали широко использоваться в одностороннем порядке, чтобы навязывать американскую политику союзникам, партнёрам, друзьям и противникам.

Женевские конвенции 1949 г. и протоколы к ним выхолощены «инновационной» правовой практикой, как в Гуантанамо, и избирательной приостановкой действия норм международной права, как в случае с поддержкой американцами оккупации и захвата территорий Израилем; принципы, сформированные после Второй мировой войны, оказались отброшены.

Гражданские права и права человека нарушены такими бюрократическими ярлыками, как «враги государства», и использованием таких практик, как «чрезвычайная передача» (официальное похищение) и «допрос с пристрастием» (пытки).

Американский «однополярный момент» неожиданно способствовал кардинальному отступлению от послевоенного мирового порядка и его замене глобальным отчуждением и социопатией в такой степени, какую мир не видел с XVIII века. Традиционное стремление американцев к повышению стандартов морали сменилось циничным одобрением жестокости и беззакония для достижения желаемого результата. Американцы уверовали, что во внешней политике мощь решает всё, а цель оправдывает средства. Претензии США на исключительность звучали всё более фальшиво.

Создатели американской республики вдохновлялись нормами эпохи Просвещения. Односторонний отказ от этих ценностей помешал им вместе с Европой защищать стандарты, которые обеспечивали её пятисотлетнее доминирование. Исламский мир и государства с иными цивилизационными традициями – Китай, Индия и Россия – выходят на позиции глобального влияния.

«Однополярный момент» истёк, и человечество вступает в новый мировой порядок, где нормы, продвигаемые Западом, не разделяются большинством и не получают автоматической поддержки.

По иронии судьбы, сегодня главные защитники международного права и ООН – их противники в прошлом: Китай и Россия. Они поддерживают их, потому что тот, кто уязвим в военном плане, всегда стремится к правовой защите от хищника. Закон – это ограничение сильных, делающих всё, что они могут, и слабых, вынужденных принимать всё, что должны.

Поддержка Вашингтоном «порядка, основанного на правилах»

Вместо Устава ООН и других международных документов Вашингтон предлагает сегодня так называемый «международный порядок, основанный на правилах». Формулировка не очень привлекательна. Для многих это звучит как желание Соединённых Штатов восстановить базовые элементы завершившегося «однополярного момента» – провозгласить правила, навязать их, а потом решать, как применять их к себе и своим сателлитам и применять ли вообще. Ссылки на порядок, основанный на правилах, воспринимаются как часть усилий Америки по изоляции и ослаблению Китая, России и их экономик, а также по принуждению других сделать выбор между этими странами и США, чего те всячески стараются избежать.

В этой неопределённой ситуации произошёл возврат к дифференцированным международным объединениям прошлых эпох, когда политические, экономические, технологические, культурные и военные отношения между обществами часто непоследовательны и противоречивы. Экономическая взаимозависимость не подразумевает политической близости, а общность идеологий не означает солидарности. Технологические стандарты одновременно объединяют и разделяют. Военные, независимо от структуры существующих альянсов, всегда стремятся обеспечить способность своих государств действовать самостоятельно в продвижении уникальных, а не только совпадающих национальных интересов. Непоследовательность и игра с интересами ради получения преимущества опровергают принцип, что вы либо с какой-то страной, либо против неё. В одних вопросах государства действуют вместе, а в других – друг против друга. Коалиции возникают и распадаются. В мире вновь стало много порядков вместо одного.

В отличие от двухполярного мира времён холодной войны это динамичная, а не статичная ситуация. Вместо непоколебимой защиты стабильных разделительных линий требуется гибкая дипломатия для геополитических манёвров. Соединённые Штаты к этому не готовы.

Америка охвачена внутриполитическими галлюцинациями. Но патология не только внутренняя. Неверная оценка ситуации снижает качество внешней политики.

Кроме того, США теряют рычаги влияния на другие страны. Далёкая от реальности внешняя политика не поможет решить никакие проблемы.

Мировой порядок, в который мы вступаем, – это разные зоны соперничества. Сила на одной площадке не трансформируется в мощь на другой, а баланс сил между соперниками постоянного меняется. Такая многомерная динамическая система позволяет одной державе доминировать в определённых конкурентных областях, но исключает всеобъемлющую гегемонию. Со времён Каслри[2], Меттерниха[3] и Талейрана[4] мир не видел такой сложной международной системы. Сегодня государственным деятелем требуется не меньшее политическое мастерство.

Данный материал был опубликован в American Diplomacy Journal в августе 2021 года.

--

СНОСКИ

[1] Запрещено в России.

[2] Роберт Стюарт Каслри (1769–1822) – консервативный британский политик, на протяжении десяти лет занимавший пост министра иностранных дел. После падения Наполеона один из самых влиятельных людей Европы, представлял Великобританию на Венском конгрессе.

[3] Клеменс фон Меттерних (1773–1859) – австрийский дипломат, министр иностранных дел в 1809–1848 гг., главный организатор Венского конгресса 1815 года. Руководил политическим переустройством Европы после Наполеоновских войн.

[4] Шарль Морис де Талейран-Перигор (1754–1838) – князь Беневентский, французский политик и дипломат, занимавший пост министра иностранных дел при трёх режимах, начиная с Директории и кончая правительством Луи-Филиппа.

США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 сентября 2021 > № 4046535 Чез Фриман

Опасные иллюзии

ДМИТРИЙ САЙМС

Президент Центра национального интереса, издатель и генеральный директор журнала The National Interest.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Саймс Д. Опасные иллюзии // Россия в глобальной политике. 2021. Т. 19. No. 5. С. 72-79. doi: 10.31278/1810-6439-2021-19-5-72-79.

После более чем полугода в Белом доме администрация Джозефа Байдена, похоже, склонна принять утопический взгляд на продвижение демократии в мире в качестве руководящего принципа глобальной стратегии США. Согласно этой доктрине, или, если хотите, убеждению, Америке следует, насколько это возможно, «нагнуть» мир в соответствии с предпочтениями Соединённых Штатов и их преимущественно европейских союзников. К счастью, президент Байден – опытный и прагматичный человек.

Какими бы ни были его импульсивные порывы, до сих пор он старался не сжигать мосты, а, напротив, предпринимал шаги для улучшения отношений с ключевыми европейскими союзниками, возобновления диалога с Россией и снижения градуса конфронтации с Китаем.

Такая тактическая гибкость, однако, не меняет фундаментального направления внешней политики США, порой почти оруэлловской в смысле склонности перенимать идеи у бывшего Советского Союза. Ключевая доктрина Владимира Ленина и Льва Троцкого сводилась к тому, что СССР, ради своей безопасности, не может мириться с существованием так называемого «капиталистического окружения». Они исходили из того, что капиталисты никогда не согласятся на мирное сосуществование с новым коммунистическим государством, и поэтому отвергали статус-кво как нереалистичный вариант. Сегодня, наряду с Европейским союзом, Соединённые Штаты полагают, что их миссия заключается в продвижении демократии во всём мире. Лидеры Вашингтона регулярно заявляют, что, если они не возьмут на себя эту миссию, авторитарные правительства воспользуются американской сдержанностью и объединят усилия – чтобы не только подорвать мощь Америки, но и уничтожить саму демократию, лишив американцев их заветных свобод.

Примечательно, что эта концепция стала ключевым постулатом американской внешней политики без каких-либо серьёзных дебатов в Конгрессе, СМИ или во внешнеполитическом сообществе. В основе такого подхода лежит допущение, что демократия по своей сути превосходит другие формы правления или государственного устройства как в моральных аспектах, так и в плане способности обеспечивать процветание и безопасность. Предполагается, что продвижение демократии есть неотъемлемая часть внешнеполитической традиции США, а не радикальный отход от неё. Администрация Байдена говорит так, как будто весь мир – за исключением злобных и порочных тиранов – будет приветствовать её усилия по продвижению демократии и соглашаться с само собой разумеющейся праведностью Америки и Евросоюза, а не оказывать мощное сопротивление, которое повредит американским интересам в сфере безопасности, а также плохо отразится на американских свободах и образе жизни.

Однако на протяжении всей истории демократия не могла похвастаться выдающимися достижениями. Лучшее, что можно сказать о ней, как однажды заметил Уинстон Черчилль, это то, что при прочих равных, она превосходит все другие проверенные формы государственного управления. Но чтобы это было на самом деле так, демократия должна быть по-настоящему либеральной, опирающейся на законы и включающей реальную и надёжную защиту прав меньшинств. Однако зачастую подобные меры не предпринимаются. С момента своего зарождения демократия была скомпрометирована первородным грехом рабства. Древние Афины, самая ранняя из известных демократий, не только терпимо относились к рабству, но и фактически опирались на этот институт. Граждане и рабы составляли две стороны афинского политического устройства. Как пишет историк Полин Исмар, «рабство было той ценой, которую пришлось заплатить за прямую демократию». Рабы позволяли свободным гражданам отрываться от работы и непосредственно участвовать в управлении, посещая законодательные собрания и занимая государственные должности.

В Соединённых Штатах отцы-основатели так же терпимо относились к рабству, что привело к его неявному включению в Конституцию США. Конституционная концепция отношений между штатами предполагала существование рабства, и для его отмены потребовалась гражданская война. Только в 1863 г. Аврааму Линкольну удалось добиться освобождения рабов. Российская империя удивительным образом, безо всякого кровопролития, полностью отменила крепостное право в 1861 г. – в отличие от тех же Соединённых Штатов, где рабство из соображений политической целесообразности было разрешено в некоторых штатах до окончания Гражданской войны. Даже после этого американская демократия ещё несколько десятилетий продолжала лишать женщин и афроамериканцев права голоса.

Далеко не очевидно, что демократия, признающая политические права лишь за белыми мужчинами, составляющими меньшинство, намного превосходит по своей сути «доброжелательное» авторитарное государство, обладающее элементарным правопорядком и берущее на вооружение принцип равной защиты всех своих подданных.

В качестве наглядных примеров из новой истории можно привести Россию при Александре II, чьи правовые реформы впервые в России ввели понятие равенства перед законом, или Германию при Отто фон Бисмарке, который создал первое современное государство всеобщего благосостояния, предложив рабочему классу медицинское страхование и социальное обеспечение. Ближе к нашему времени просвещённый авторитаризм Ли Куан Ю позволил миллионам людей вырваться из нищеты и поддерживать общественное согласие в многонациональном Сингапуре.

До окончания холодной войны продвижение демократии не было составной частью американской внешнеполитической традиции – определения «демократия» нет даже в Конституции США. Соединённые Штаты не вели войны для распространения демократии в своей сфере влияния, то есть на двух американских континентах. Альянс НАТО после появления в 1949 г. был направлен конкретно против советской геополитической угрозы и охотно принимал в свои ряды авторитарные государства, например, Португалию при Антониу де Оливейра Салазаре, которого многие считали фашистом. Среди других американских союзников в начале холодной войны были Южная Корея и Тайвань, хотя ни та, ни другая страна в то время не были демократиями. Почему Соединённые Штаты обеспечивали защиту этих недемократических стран? Это было сделано для того, чтобы не допустить их захвата противниками США. Такая политика давала американским союзникам свободу выбора демократического или иного пути. После Второй мировой войны Америка позиционировала себя как истинный лидер свободного мира, позволяя странам с разными интересами, государственным устройством и традициями самим определять свою судьбу.

Принцип продвижения демократии по сути своей совершенно иной. Он выходит далеко за рамки защиты международного статус-кво и поддерживает неприкрыто ревизионистскую политику, призванную не просто сдерживать ведущие недемократические страны, но и менять там государственное устройство. Когда речь идёт о крупных державах, глубокие преобразования обычно происходят через внутренние перемены или явное военное поражение; одно лишь экономическое и дипломатическое давление не даёт таких результатов – если, конечно, как в случае с Японией перед Пёрл-Харбором, оно не становится спусковым крючком для начала войны, в которой есть явные победители и побеждённые. Администрация Байдена не говорит о смене режима, но её слова и действия способствуют возникновению в Пекине и Москве подозрений, что она как раз и будет следствием уступки американскому давлению. Сейчас, когда общество в США глубоко поляризовано – не только в отношении внешнеполитических приоритетов, но и в отношении фундаментальных ценностей – проведение такой амбициозной внешней политики, чреватой неудачами и отступлениями, при одновременном осуществлении трансформационной внутренней повестки можно считать безрассудством.

Самое главное, что в продвижении демократии нет необходимости (по крайней мере, из геополитических соображений), поскольку ничто не указывает на то, что Китай и Россия, предоставленные самим себе, будут стремиться к созданию глобального авторитарного альянса.

Ни одна из этих держав не склонна рассматривать геополитику или геоэкономику через призму мнимого водораздела на демократический и автократический стан. Китай, кажется, вполне готов налаживать тесные экономические связи с Евросоюзом и, если уж на то пошло, даже с Соединёнными Штатами. Китайские цели выглядят вполне традиционными – приобретать влияние, друзей и вассалов. При этом Пекин не особо волнуют стандарты свободы в этих странах. В отличие от Советского Союза 1920-х и 1930-х гг. Китай не выступает за создание Коминтерна, объединяющего страны, строящие коммунизм. Когда дело доходит до запугивания соседей, особенно в Южно-Китайском море и за его пределами, Пекин не делает особого различия между относительно демократическими странами (Филиппины) и автократическими (Вьетнам). Несмотря на общий вызов, брошенный Соединёнными Штатами, Пекин и Москва по-прежнему не готовы формально вступать в политический или военный союз. Их военное сотрудничество не выходит за рамки чисто символических манёвров и ограниченного обмена информацией. Обе страны подчёркивают, что они объединяют усилия для противодействия США и в какой-то мере Евросоюзу, но не создают никакого значимого альянса. Китай, например, не признал российскую аннексию Крыма и даже стал торговым партнёром номер один Украины – противника России на постсоветском пространстве. Россия редко отказывается продавать передовую военную технику сопернику Китая – Индии. Поэтому американские интересы по-прежнему заключаются в том, чтобы самим не накликать беды и не подтолкнуть Китай и Россию к более решительному сближению.

Даже в относительно стабильной политической системе Соединённых Штатов, где институциональные сдержки и противовесы обычно срабатывали в самых сложных обстоятельствах, от Уотергейта до перехода власти от Трампа к Байдену, распространён широкий консенсус о неприемлемости иностранного вмешательства. Почему же тогда американские чиновники и политики ожидают, что Китай и Россия, не обладающие аналогичной демократической легитимностью и не имеющие правовых механизмов для защиты своих элит, в случае поражения готовы будут принять иностранное вмешательство в своё принципиальное внутриполитическое устройство и общественный консенсус? Китай и Россия вряд ли являются естественными союзниками, но этот факт не означает, что создание напористого «альянса демократий» не подтолкнёт неохотно идущих навстречу друг другу Си и Путина к более активным действиям. Восприятие надвигающейся общей угрозы может заставить обоих лидеров прийти к выводу, что, какими бы ни были их различия в тактике, политической культуре и долгосрочных интересах, по крайней мере, в краткосрочной перспективе, они должны работать вместе, чтобы противостоять опасности демократической гегемонии. Если Си Цзиньпин и Владимир Путин придут к такому выводу, им будет всё труднее говорить с США разными голосами – даже по тем вопросам, где это было бы совершенно логично с точки зрения их фундаментальных интересов.

Сегодня Соединённые Штаты вполне справедливо считают Китай и Россию противниками, но у них нет особого желания изучать корни разногласий с ними. Если отбросить неприязнь США к китайской и российской авторитарной практике, то в сфере внешней политики демократия вряд ли является ключевым вопросом. На самом деле, со времён распада СССР Москва никогда не применяла военную силу против какой-либо страны для подавления в ней демократии. В 2008 г. Россия вторглась в Грузию, но только после того, как грузинские войска напали на Южную Осетию, находившуюся под защитой российских миротворцев. В 2014 г. Россия применила силу для аннексии Крыма и поддержки сепаратистов в Донбассе, однако к этим действиям её подтолкнуло прозападное восстание в Киеве, отстранившее от власти коррумпированного, но законно избранного президента Виктора Януковича. В каждом случае – и президент Михаил Саакашвили в Грузии, и новое украинское правительство – Россия сталкивалась с враждебными силами, стремящимися к вступлению в НАТО, чтобы использовать членство в качестве щита против Москвы. Противоборство возникало из-за территориальных споров и недовольства советским наследством. Сама демократия играла в лучшем случае второстепенную роль – за исключением одного очень важного момента. Как предупреждал Джордж Кеннан в 1997 г., экспансия НАТО в бывшие советские республики грозит «разжечь националистические, антизападные и милитаристские настроения в российском социуме» и «плохо повлиять на развитие российской демократии». Россия должна сама нести ответственность за отход от демократии и движение в направлении автократии. Но то, как НАТО и Европейский союз обращались с Россией в 1990-е гг., в значительной степени способствовало разочарованию россиян в демократии.

Нетрудно было понять, что углубление конфронтации с Россией не сделает её более толерантной или плюралистичной, а, наоборот, дискредитирует прозападные силы и предоставит больше полномочий силовикам и органам безопасности.

Политика широких санкций Запада дала Путину патриотическое оправдание для укрепления политического контроля и привлечения в свой лагерь многих образованных, успешных людей, которые в противном случае стремились бы к большей политической и экономической свободе.

Что касается Китая, тут так же трудно найти хотя бы один случай, когда Пекин нападал на соседнюю страну для свержения демократии. Гонконг, который Великобритания вернула под управление Китая в 1997 г., – примечательное исключение из общего правила. Но и здесь серьёзные репрессии случились лишь как реакция на продолжительные беспорядки. Конечно, Китай довольно жёстко обращался со многими соседями, но такие действия никогда не были связаны с подавлением демократии. Они возникали из-за споров о территориальной принадлежности островов, правах на полезные ископаемые и энергоресурсы, а также из желания искоренить американское доминирование в регионе. Как и в случае с Россией, в период после Мао военные интервенции были редкими – единственным исключением стала война с коммунистическим Вьетнамом в 1979 г., когда тот вторгся в коммунистическую Камбоджу. Таким образом, история подрывает представление о том, будто Китай и Россия сегодня бросают авторитарный вызов всему миру. Скорее Соединённые Штаты и ЕС стремятся сделать мир «безопасным для демократии» до такой степени, что даже великим державам, таким как Китай и Россия, необходимо, по их мнению, отказаться от выбранного ими политического устройства.

Разумная сдержанность не равнозначна умиротворению или капитуляции; напротив, она должна стать центральным элементом глобальной стратегии США, если Америка надеется и дальше играть ведущую роль в мире. Ведущая роль не требует гегемонии или навязывания своего «магистрального пути развития», что оскорбляет достоинство других стран, даже стран с идеальной демократией. Вместо этого лидерство Соединённых Штатов требует поддержания военного превосходства, укрепления альянсов и избегания ненужных споров с союзниками. При этом нужно постоянно помнить о том, что союзы – это скорее инструмент внешней политики, но не самоцель. Иными словами, укрепление и развитие альянсов не должно стать первостепенной целью внешней политики, наносящей ущерб более важным стратегическим интересам США, среди которых предотвращение китайско-российского общежития. Никакая поддержка Украины или Грузии не сможет компенсировать то, что произойдёт, если Америка столкнётся с новым, самым опасным альянсом, доминирующим в Евразии. И Китаю, и России следует твёрдо напомнить об обязательствах Америки перед своими союзниками, особенно перед членами НАТО, защищёнными пятой статьей, и перед Тайванем. Что касается торговли, то совершенно законно решительно защищать американские интересы и при необходимости давать отпор. Китайцы, кстати, понимают, что это – нормальная практика ведения глобального бизнеса. В отличие от вопросов продвижения демократии, здесь они готовы идти на сделки. Пекин и Москва, конечно, предпочли бы что-то получше, чем холодный мир с Вашингтоном, но с учётом демократического устройства Америки вполне уместно напоминать им, что Соединённые Штаты не могут дружить со странами, которые жёстко подавляют свободы своих граждан. В большинстве случаев такой рычаг может оказаться более действенным, чем санкции.

Стремясь к демократической гегемонии, американцы склонны забывать, что многие правительства по всему миру имеют собственные претензии к Вашингтону и необязательно примут сторону США в их конфронтации с Китаем или Россией.

Подводя как-то итоги провального продвижения демократии на Ближнем Востоке, Брент Скоукрофт как нельзя лучше охарактеризовал фиаско: «Я так и не получил неопровержимых доказательств того, что внутри каждого человека живёт первозданная тяга к демократии». Вопреки американскому демократическому триумфализму, в истории не существует железного закона, согласно которому демократии всегда побеждают своих автократических оппонентов. Афины времён Перикла узнали это на собственном горьком опыте, когда развязали войну против Спарты и её союзников и в результате потеряли региональное господство и собственное демократическое правление. Погоня за ненужным, пусть и привлекательным, триумфом ценой отказа от фундаментальных интересов нации неизбежно приведёт её к поражению.

Данная статья вышла в августовском номере журнала The National Interest и публикуется с любезного разрешения автора.

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 сентября 2021 > № 4046534 Дмитрий Саймс

«Мир с честью» или «пристойный интервал»?

АНДРЕЙ ИСЭРОВ

Кандидат исторических наук, доцент Школы исторических наук факультета гуманитарных наук Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», старший научный сотрудник Центра Североамериканских исследований Института всеобщей истории РАН.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Исэров А.А. «Мир с честью» или «пристойный интервал»? // Россия в глобальной политике. 2021. Т. 19. No. 5. С. 46-59. doi: 10.31278/1810-6439-2021-19-5-46-59.

ВСПОМИНАЯ ВОЙНУ ВО ВЬЕТНАМЕ И ВЫВОД ВОЙСК США

Ввязаться в войну чертовски легко. Но, раз ты в неё влез, жутко тяжело из неё вылезти.

Президент США Линдон Бейнс Джонсон – советнику по национальной безопасности Макджорджу Банди (телефонный разговор, 27 мая 1964 г., 11:24 утра)[1]

Драматические события в Афганистане летом 2021 г. почти все сравнивают с финальной стадией Вьетнамской войны. И итоги самой кампании (точнее – их отсутствие), и острая ситуация с выводом войск и местных жителей, работавших с американцами, такую параллель оправдывают. Исторические аналогии – вещь рискованная и, как правило, сильно упрощённая. Тем не менее есть смысл вспомнить ту войну, наложившую яркий отпечаток на американскую политику.

Увязание

Путь США к Вьетнамской войне, как и выход из неё, были долгими. Во Второй мировой войне французский Индокитай (современные Вьетнам, Лаос, Камбоджа) оккупировали японцы, и после их капитуляции власть во Вьетнаме – Тонкине, Аннаме и Кохинхине – стала переходить к коалиции Вьетминь[2] во главе с коммунистом Хо Ши Мином. 2 сентября 1945 г. после победы Вьетминя на выборах в Национальное собрание было провозглашено создание Демократической республики Вьетнам (ДРВ). По иронии истории, Декларация независимости ДРВ, написанная Хо Ши Мином и продекламированная им на ханойской площади, начинается со знаменитой цитаты из Декларации независимости США от 4 июля 1776 г. о неотъемлемом праве человека на «жизнь, свободу и стремление к счастью»[3].

19 декабря 1946 г. Франция, стремясь вернуть колонии, развязала Первую индокитайскую войну, получив военную и финансовую поддержку США, которые надеялись так справиться с коммунистами Юго-Восточной Азии. 7 апреля 1954 г., в разгар решающей битвы при Дьенбьенфу, президент Дуайт Эйзенхауэр употребил сравнение, ставшее основой одной из внешнеполитических стратегий Соединённых Штатов: если дать коммунистам победить в какой-то стране, за ней, как костяшки домино, посыплются соседние[4]. В итоге США потратили на помощь Франции около миллиарда долларов – 80 процентов всех расходов на войну[5].

После поражения при Дьенбьенфу надежда, что коммунистов победят французы, рухнула. Согласно Женевским соглашениям от 21 июля 1954 г., войска ДРВ должны были быть отведены к северу от временной демаркационной линии по 17-й параллели. Остававшиеся на юге французские войска планировалось вывести к 1956 г., времени проведения всеобщих выборов в Национальное собрание. К 18 мая 1955 г. границы оставались открытыми, и американцы развернули обширную кампанию помощи тем, кто хотел переселиться на юг. План эвакуации разработали ещё к 1952 г., и он был успешно претворён в жизнь: на юг перебрались около 800 тысяч человек – помимо французских военных, их союзников и французских граждан, среди переселенцев были около 45 тысяч китайцев и примерно 450 тысяч собственно вьетнамцев, в основном католиков. На последних была направлена устроенная американцами мощная пропагандистская кампания, говорившая о коммунистических гонениях на веру («Дева Мария идёт на Юг»!). В профранцузском Государстве Вьетнам правительство возглавлял католик Нго Динь Зьем. Около 52 тысяч мирных вьетнамцев и 90 тысяч военных Вьетминя эвакуировали на север, в основном на советских, польских и французских кораблях[6].

Всеобщие выборы не проводились. При поддержке США 26 октября 1955 г. Нго Динь Зьем провозгласил создание Республики Вьетнам (РВ) со столицей в Сайгоне, а себя – её президентом, и страна, подобно Корее, оказалась разделена по 17-й параллели. На юге постепенно развернулась партизанская борьба, которой руководили остававшиеся 5–10 тысяч вьетминевцев. С декабря 1960 г. партизаны объединились в Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама (Вьетконг). Южновьетнамские крестьяне – а традиционным сельским хозяйством были заняты до трёх четвертей населения и на юге, и на севере – видели в коммунистах единственную силу, готовую бороться за справедливость, в первую очередь в земельном вопросе, и за национальное развитие. На этом – втором – этапе войны Соединённые Штаты оказывали растущую помощь РВ, надеясь теперь, что с коммунистами, перед которыми спасовали французы, справится Сайгон.

Со временем в Вашингтоне поняли, что непопулярная, слабая и коррумпированная власть в Сайгоне не может противостоять крепнущей силе Вьетконга и ДРВ. В январе 1961 г. в РВ находилось менее 700 военных советников, к концу 1961 г. – уже более 2 тысяч, к концу 1962 г. – 11 тысяч и к ноябрю 1963 г. – более 16 тысяч. После двух инцидентов 2 и 4 августа в Тонкинском заливе Конгресс США принял так называемую Тонкинскую резолюцию, которая предоставляла президенту полномочия вести боевые действия во Вьетнаме без формального объявления войны. В феврале 1965 г. начались бомбардировки ДРВ (операция «Раскаты грома», “Rolling Thunder”), в марте 1965 г. во Вьетнам были направлены первые боевые части – около 3500 морских пехотинцев. К концу 1965 г. во Вьетнаме сражались уже 190 тысяч бойцов, а к концу 1966 г. – почти 400 тысяч. По сложным расчётам министра обороны в 1961–1968 гг., образованного экономиста-технократа Роберта Макнамары, для победы во Вьетнам нужно было отправить полмиллиона солдат. Рекордным стал конец апреля 1969 г. – 543 500 человек. Военный бюджет увеличился почти в 1,5 раза, с 54,2 до 81,2 млрд долларов в 1964 и 1969 финансовых годах соответственно.

Население Соединённых Штатов в ту пору достигло 200 млн человек, население же всего Вьетнама составляло около 36 миллионов. По оценкам ЦРУ, на начало 1968 г. в ДРВ проживало около 18,7 млн человек, в РВ – 17 млн, из которых на землях под контролем Вьетконга находились 5–6 миллионов. По тем же оценкам, на начало 1968 г. армия ДРВ составляла 480 тысяч бойцов (3 процента населения) и ещё около 400 тысяч были вооружёнными ополченцами. К концу 1968 г. армию и полицию РВ довели до численности примерно в 740 тысяч человек (6 процентов населения!), однако ежегодно из неё дезертировали по сто тысяч[7].

При тех потерях, которые несли бойцы Вьетконга и ДРВ (а они многократно превосходили потери Армии США), война, как думал Макнамара, должна была скоро закончиться.

Осознание бесперспективности

Американцы недооценили решимость вьетнамцев, не поняли в полной мере саму природу партизанской войны в сельской стране[8]. Масштабное Тетское наступление января-августа 1968 г., которое коммунисты приурочили к предвыборной кампании в США, пусть и окончилось неудачей, показало необходимость менять военную стратегию. Ко времени выборов американские политические и армейские круги были едины в стремлении скорее закончить войну, но, если «ястребы» считали, что путь к этому лежит через увеличение военного присутствия во имя победы, то «голуби» – через постепенный вывод войск. По опросам, 69 процентов американцев поддерживали вывод войск, а 58 процентов считали вьетнамскую политику президента Джонсона ошибочной[9]. 31 марта 1968 г. Линдон Бэйнс Джонсон пообещал прекратить бомбардировки, и 13 мая 1968 г. в Париже начались мирные переговоры. Но время Джонсона уже ушло, и существенный вклад в его поражение на выборах 5 ноября 1968 г. внесла как раз Вьетнамская война.

8 августа 1968 г., принимая номинацию Республиканской партии на пост президента, Ричард Никсон обещал «достойно окончить Вьетнамскую войну»[10]. В воспоминаниях он напишет, что стремился завершить её «настолько быстро, насколько было возможно с честью»[11].

Скоро закончить войну не удалось, и, как мы сейчас увидим, единой стратегии выхода из неё у Никсона и его команды не было. Из 58 281 погибших во Вьетнаме американских солдат и офицеров, не меньше 21 189 погибли именно во время президентства Никсона, правда, из этого числа 11 780 жертв пришлись на его первый год правления.

В администрации Никсона столкнулись те же два взгляда, что существовали в американских верхах в целом: либо скорее выводить войска, либо, напротив, усилить давление, чтобы добиться, по крайней мере, лучших условий для переговоров. 13 марта 1969 г. министр обороны, в недавнем прошлом – опытный конгрессмен, чувствовавший настроения избирателей, Мелвин Лэйрд впервые сказал Никсону о «деамериканизации» войны: нужно вести боевые действия руками вьетнамцев, сократив прямое участие Армии США. Потом Лэйрд предложил более удачное слово для этого курса – «вьетнамизация». 25 июля 1969 г., готовя разрядку, президент выдвинул так называемую доктрину Никсона (Гуамскую доктрину): Соединённые Штаты обещают своим союзникам ядерный щит, военную и экономическую помощь, но ждут, что те будут готовы защищать себя самостоятельно. 4 сентября 1969 г. Лэйрд передал Никсону предложение Комитета начальников штабов: через 42 месяца оставить во Вьетнаме 267 500 солдат; государственный секретарь Уильям Роджерс предлагал для этого срок в 18 месяцев, сам Лэйрд – 24 месяца[12].

На деле вывод войск пошёл быстрее: в 1970 г. американский контингент составлял 250 900 человек, к концу 1971 г. – уже 156 800 человек, к концу 1972 г. – 24 200 человек. Одновременно США усиливали армию РВ, которая в январе 1969 г. насчитывала около 850 тысяч бойцов, а в 1970 г. – уже 1 миллион. Одних только новейших автоматических винтовок М16 южновьетнамцам отправили более миллиона штук, а военные школы предусматривали обучение свыше 100 тысяч человек в год[13]. Другой составляющей «вьетнамизации» стали поначалу секретные массированные бомбардировки баз ДРВ в Камбодже и Лаосе, целью которых было разорвать цепи снабжения ДРВ и Вьетконга, выгадав время для укрепления позиций РВ[14]. 7 апреля 1971 г. Никсон объявил по телевидению об успехе Лаосской операции армии РВ, хотя в личных беседах признавал, что успеха никакого не было[15].

В то же время советник по национальной безопасности Генри Киссинджер продумывал резкую эскалацию войны вплоть до ядерного шантажа («стратегия сумасшедшего»), чтобы принудить Ханой к переговорам и не дать ему увериться в готовности американцев к постоянным уступкам. В меморандуме Никсону от 10 сентября 1969 г., накануне крупнейших антивоенных демонстраций, Киссинджер указал на опасность вывода войск, сравнив такие действия с «солёным арахисом»: чем больше войск выведешь, тем больше захотят избиратели; кроме того, чем меньше солдат остаётся на фронте, тем тяжелее им воевать и тем значительнее ослабление войск с каждым новым сокращением[16].

4 августа 1969 г. в Париже во время первой тайной встречи Киссинджера с представителями ДРВ он заявил, что если к 1 ноября переговоры заметно не продвинутся, то Вашингтону придётся принять «меры, чреватые колоссальными последствиями». Однако коммунисты давлению не поддавались[17].

21 февраля 1970 г. состоялась первая тайная встреча Киссинджера с членом Политбюро ЦК КПВ Ле Дык Тхо, который не согласился на взаимный вывод войск, к примеру, через 16 месяцев (предложения от 6 марта и 4 апреля). После вторжения в Камбоджу переговоры приостановились вплоть до весны 1971 года. В мае 1971 г. Киссинджер делает новое предложение: освободить военнопленных и вывести войска за полгода. Ханой в ответ потребовал тем или иным образом, лучше – через свободные выборы, отстранить от власти президента РВ Нгуена Ван Тхьеу[18].

Из рассекреченных в середине 2000-х гг. бумаг становится ясно, что Никсон, прекрасно понимая внутреннюю слабость ДРВ, хотел подойти к выборам 1972 г., «сохранив лицо», то есть не сдав правительство в Сайгоне.

Во время своего первого, секретного визита в Пекин в июле 1971 г. Киссинджер записал тезис для переговоров: «Нам нужен пристойный интервал», и убеждал китайцев пойти на полуторагодичное прекращение огня[19].

Если вьетнамским коммунистам удалось умело привлечь поддержку и Китая, и – чем дальше, тем всё больше – СССР, то Соединённые Штаты не смогли заручиться действенной помощью даже членов НАТО. Но разрядка как раз могла стать тяжёлым испытанием для Северного Вьетнама, если бы он не оказался к ней хорошо подготовлен: стремясь во имя разрядки с США закончить войну во Вьетнаме, Китай и Советский Союз увеличивали поддержку ДРВ, стремясь превзойти друг друга в соперничестве за лидерство в социалистическом мире. К 1970–1972 гг. вьетнамские коммунисты уже освоили современное советское оружие.

Переговоры с применением силы

Лучших условий прекращения войны Никсон с Киссинджером не добились, но с «вьетнамизацией» число жертв среди американцев резко сократилось, соответственно, спала и волна антивоенного движения; гибнуть продолжали только вьетнамцы. Защитники политики «пристойного интервала» говорят, что медленный вывод войск дал то время, за которое Соединённые Штаты, успешно проводя курс разрядки в отношениях с СССР и Китаем, изменили международное положение, сделав мир безопаснее и сократив возможный ущерб от поражения[20].

Тем временем в конце марта 1972 г., прямо перед тщательно готовившимися визитами Никсона в Китай и СССР и заключительным этапом американской кампании по выборам президента, ДРВ предпринимает Пасхальное наступление, которое удалось остановить только широкомасштабными американскими бомбардировками. Они продолжались с 9 мая по 23 октября (операция “Linebacker”[21]) параллельно с морской блокадой и минированием северовьетнамских портов. Несмотря на опасения, эти бомбардировки не повлияли на налаживание отношений с СССР и Китаем, хотя хорошо известно, как эмоционально Брежнев говорил Никсону о трагедии вьетнамского народа, закончив словами: «У вас руки в крови».

Президентские выборы должны были состояться 7 ноября 1972 г., и подписание мирного договора наметили на 30/31 октября. Ключевой вопрос состоял в сохранении коммунистического правительства на юге. Чтобы уговорить Нгуена Ван Тхьеу, американцы обеспечили РВ новыми колоссальными военными поставками, в частности создав в стране четвёртый в мире (!) военно-­воздушный флот[22]. Но Ле Дык Тхо оставался не удовлетворён уступками. 14 декабря Вашингтон выдвинул ультиматум Ханою, обещая тяжёлые последствия, если тот за 72 часа не вернётся за стол переговоров. С 18 по 29 декабря развернулась операция “Linebacker II”, вошедшая в историю под мрачным названием «Рождественские бомбардировки». Её небывалый масштаб (741 авианалёт, более 36 тысяч тонн бомб) сравним только с событиями Второй мировой войны. Число погибших мирных граждан оценивается в 2368 человек[23].

Переговоры возобновились 8 января. Нгуену Ван Тхьеу пообещали «ответить в полную силу», если атаки ДРВ возобновятся[24]. Наконец, 27 января 1973 г. Парижские соглашения были подписаны: Соединённые Штаты обязались за шестьдесят дней вывести войска из Вьетнама, разминировать территориальные воды, признавали на юге два правительства – РВ и созданное в 1969 г. Временное революционное правительство Республики Южный Вьетнам. Объявлялось прекращение огня. После свободных выборов планировалось воссоединение страны. На следующий день после подписания соглашений Киссинджер признался советнику по внутренним делам Джону Эрлихману: «Думаю, им [РВ] повезёт, если они продержатся полтора года», – и ошибся всего на полтора месяца![25]

Уход и отстранение

К концу марта американские войска были выведены из Вьетнама, хотя флот и авиация оставались в нейтральных водах Тонкинского залива, а также в Таиланде и на Гуаме. В РВ продолжали работать около девяти тысяч американцев, формально гражданских советников. Был возвращён 591 американский военнопленный. В остальном соглашения сразу же были нарушены и ДРВ, и РВ, что, кстати, стало для США поводом не выплачивать Ханою обещанные средства на восстановление страны. В условиях экономического кризиса, больно ударившего и по самим Соединённым Штатам, Уотергейтского скандала и, главное, – широкого разочарования в активной внешней политике, которое вскоре назовут «вьетнамским синдромом», Конгресс, готовый преодолеть даже президентские вето, останавливал запросы Никсона и пришедшего ему на смену Джеральда Форда. Когда 24 октября 1974 г., а затем уже 25 марта 1975 г. Форд заверял Нгуена Ван Тхьеу, что «администрация приложит любые усилия, чтобы обеспечить необходимую вам помощь», за его словами уже не могло стоять реальных действий.

РВ потеряла 400 млн долларов ежегодной гражданской помощи, а военную поддержку сократили с 2,3 млрд долларов в 1973 г. до 1 млрд в 1974 г., что, в совокупности с разразившимся мировым экономическим кризисом, больно ударило по народному хозяйству и финансам страны. В сентябре 1974 г. Конгресс одобрил помощь только в 700 миллионов. Огромный авиафлот РВ не имел ни нужного числа специалистов, ни топлива. В 1974 г. из армии РВ дезертировали рекордные 240 тысяч человек[26]. В конце 1973 г. Нгуен Ван Тхьеу объявил Третью индокитайскую войну против коммунистов, чьи части в Южном Вьетнаме и соседних Камбодже и Лаосе насчитывали после подписания Парижских соглашений около 270 тысяч человек[27]. В июле 1974 г. в Ханое приняли решение ускорить главное наступление и воссоединить страну уже в 1975–1976 гг., а не в 1976–1977 гг., как думали раньше.

Решающая операция началась 13 декабря 1974 года. Последнее наступление заняло меньше двух месяцев. С победой в битве при Буонметхуот 3–18 марта 1975 г. успех коммунистов был предрешён, и только в битве при Сюан Локе 9–21 апреля части РВ оказали настоящее сопротивление. 10 апреля 1975 г. Форд тщетно просил в Конгрессе 722 млн долларов на военную помощь. 30 апреля 1975 г. над 2,5-миллионным Сайгоном – с 1976 г. Хошимином – взвился флаг социалистического Вьетнама[28].

Когда стало ясно, что столица неминуемо падёт, американцы обратились за помощью к Советскому Союзу. 19 апреля Киссинджер через посла Анатолия Добрынина передал «весьма срочное обращение» президента Форда к Брежневу с просьбой обеспечить временную приостановку боевых действий, что «позволило бы спасти жизни и осуществить непрерывную эвакуацию американцев и тех южновьетнамцев, перед которыми Соединённые Штаты несут особую ответственность».

24 апреля Брежнев ответил Форду, что вьетнамские власти заверили его, что не будут препятствовать эвакуации американских граждан и «наносить ущерб престижу США».

Впрочем, обстрел аэропорта и зданий вокруг американского посольства, с точки зрения Вашингтона, показал, что уходят они под «прямым нажимом». Канал связи между Вашингтоном и Ханоем через Москву сохранился вплоть до начала июня[29].

В самом же Сайгоне посол Грэм Мартин (1912–1990) задерживал эвакуацию до самого конца, веря в возможность сопротивления армии РВ и боясь подать знак к панике. Символом борьбы, на деле уже бесполезной, стал для дипломата красивый раскидистый тамаринд во внутреннем дворе посольства: если его срубить, чтобы тем самым сделать возможной посадку вертолёта для эвакуации, – значит, игра проиграна. По устному свидетельству, уже в 2015 г. сотрудники посольства США в Багдаде перечитывали сайгонские телеграммы 1975 года[30].

Наконец, 29 апреля в половине одиннадцатого по американскому радио прозвучал первый сигнал к эвакуации: «Температура в Сайгоне – 105 градусов [40,6°С], и продолжает расти», а затем – песня военных лет Бинга Кросби «Белое Рождество». Только тогда срубили тамаринд, сожгли секретные документы – и даже остававшиеся в посольстве купюры на пять миллиона долларов. В посольство ринулись толпы вьетнамцев – их насчитали примерно 2800 человек.

29–30 апреля за 19 часов в ходе операции «Порывистый ветер» (“Frequent Wind”) вертолётами из Сайгона на корабли Седьмого флота США было эвакуировано 1737 граждан Соединённых Штатов и 5595 граждан других государств, в основном вьетнамцев. 3–26 апреля операцией “Babylift” из города эвакуировали 2 547 сирот и беспризорных, 1945 из которых остались в США, а 602 – распределены в другие страны западного мира. 4 апреля одному из самолётов пришлось совершить экстренную посадку – из 314 пассажиров и членов экипажа погибли 138. В списках посольства состояло 17 тысяч вьетнамцев, которым, как считалось, угрожает опасность при приходе к власти коммунистов. Принимая средний размер семьи в семь человек, вывезти предстояло не меньше 119 тысяч человек. Всего до конца года Соединённые Штаты вывезли на кораблях 138 тысяч вьетнамских беженцев, чей путь на другой континент проходил через палаточный городок на военно-морской базе в Гуаме (операция «Новая жизнь»). Принятый 23 мая 1975 г. закон выделил на эти нужды 405 млн долларов[31]. 3900 человек, не только этнические китайцы, бежали в Гонконг, который вскоре, с ухудшением вьетнамско-китайских отношений, станет главным прибежищем китайского меньшинства[32].

Форд назвал падение Южного Вьетнама «самым печальным часом за время в Белом доме»[33]. Нерешённым оставался вопрос о 2646 пропавших без вести или находившихся в плену американских военных, для розыска которых было создано особое правительственное агентство. На сегодняшний день неизвестна судьба 1587 человек. В ответ на нежелание ДРВ идти навстречу США в поиске пропавших президент Форд объявил государству экономический бойкот. Дипломатические отношения между США и Вьетнамом были восстановлены только в 1995 году.

Не пригодившаяся «доктрина Пауэлла»

Все аспекты Вьетнамской войны подверглись глубокому и всестороннему разбору американскими военными, историками, экономистами, международниками, политологами. Большинство историков осуждали вовлечение в войну, считая его либо ошибочным применением политики сдерживания, успешной только в Европе, либо говоря о «трясине», в которую постепенно, не желая того, позволило затянуть себя американское руководство, или цугцванге, преступно затянувшем войну. Марксисты шли за ленинским анализом империализма. Ревизионистское меньшинство, всё более заметное в XXI веке, доказывает правильность и справедливость участия США в войне и видит трагедию в упущенной либо в начале, либо в конце войны победе[34].

Исторический опыт не даёт простых уроков. Это не учебник с готовыми инструкциями, а принятие решений по исторической аналогии – опасный инструмент, о чём американские стратеги прекрасно знают[35]. Само же желание преодолеть гнёт истории может быть как полезным, так и вредным. Но тут напрашивается показательный пример. 28 ноября 1984 г. министр обороны Каспар Уайнбергер, разбирая вьетнамский опыт, предложил принципы участия США в войнах: применение военной силы не исключено, но ограничено строгими рамками. Ученик Уайнбергера, кадровый штабной офицер Колин Пауэлл, идя за мыслями наставника, выдвинул свою доктрину: военный удар по недружественному государству возможен, но только после исчерпания экономических и дипломатических методов давления, при наличии ясных политических и военных целей, общественной и международной поддержки, подавляющего военного превосходства и чёткой стратегии выхода из войны после выполнения поставленных задач[36]. Вышло так, что пик карьеры Пауэлла, назначенного государственным секретарём в администрации Джорджа Буша – младшего, означал отказ от высказанных им же самим принципов, причём не только теоретический (Стратегия национальной безопасности от 17 сентября 2002 г.), но и воплощённый на практике в разрушительных войнах в Афганистане и в Ираке.

--

СНОСКИ

[1] Foreign Relations of the United States, 1964–1968, Volume XXVII, Mainland Southeast Asia; Regional Affairs // U.S. Department of State. Office of the Historian. URL: https://history.state.gov/historicaldocuments/frus1964-68v27/d53 (дата обращения: 27.08.2021).

[2] Vi?t Nam Ð?c L?p Ð?ng Minh H?i, рус. Лига независимости Вьетнама – прим. ред.

[3] Declaration of Independence // Viet Nam Government Portal. URL: http://www.chinhphu.vn/portal/page/portal/English/TheSocialistRepublicOfVietnam/AboutVietnam/AboutVietnamDetail?categoryId=10000103&articleId=10002648 (дата обращения: 25.08.2021).

[4] The Pentagon Papers: The Defense Department History of United States Decision Making on Vietnam. The Senator Gravel Edition. Boston: Beacon Press. 1971. Vol. 1. P. 597.

[5] Bradley M. Ph. Setting the stage: Vietnamese Revolutionary Nationalism and the First Vietnam War. In: D.L. Anderson. The Columbia History of the Vietnam War. New York: Columbia University Press, 2011. P. 110.

[6] Prados J. The Numbers Game: How Many Vietnamese Fled South In 1954? // The VVA Veteran. January/February 2005. URL: http://archive.vva.org/archive/TheVeteran/2005_01/feature_numbersGame.htm (дата обращения: 24.08.2021); Frankum R. Operation Passage to Freedom: The United States Navy in Vietnam, 1954–1955. Texas Tech University Press, 2007. 288 p.

[7] Intelligence Memorandum: The Manpower Situation in North Vietnam // CIA. Directorate of Intelligence. January 1968. Declass. 11.07.2018. URL: https://www.intelligence.gov/assets/documents/tet-documents/cia/THE MANPOWER SITUATION IN_15472910_.pdf (дата обращения: 24.08.2021).

[8] См.: Mack A. Why Big Nations Lose Small Wars: The Politics of Asymmetric Conflict // World Politics. 1975. Vol. 27. No. 2. P. 175–200; Gilbert, M. (Ed.). Why the North Won the Vietnam War. Palgrave Macmillan US, 2002. 254 p.

[9] McMahon R.J. The Politics, and Geopolitics, of American Troop Withdrawals from Vietnam, 1968–1972 // Diplomatic History. June, 2010. Vol. 34. No. 3. P. 471.

[10] Address Accepting the Presidential Nomination at the Republican National Convention in Miami Beach, Florida // The American Presidency Project. 08.08.1968. URL: https://www.presidency.ucsb.edu/documents/address-accepting-the-presidential-nomination-the-republican-national-convention-miami (дата обращения: 25.08.2021).

[11] Nixon R. RN: The Memoirs of Richard Nixon. New York: Grosset & Dunlap, 1978. Vol. I. P. 349.

[12] McMahon R.J. Op. cit. P. 479–482.

[13] Herring G.C. America’s Longest War: The United States and Vietnam, 1950–1975. McGraw-Hill Humanities/Social Sciences/Languages, 1979. P. 226.

[14] Ibid. P. 235–236.

[15] Rach Ch. “Our Worst Enemy Seems to Be the Press”: TV News, the Nixon Administration, and U.S. Troop Withdrawal from Vietnam, 1969–1973 // Diplomatic History. June 2010. Vol. 34. № 3. P. 560.

[16] Foreign Relations of the United States, 1969–1976. Vol. VI: Vietnam, January 1969 – July 1970. Washington., D.C., 2006. P. 370–374. URL: https://history.state.gov/historicaldocuments/frus1969-76v06 (дата обращения: 25.08.2021).

[17] McMahon R.J. Op. cit. P. 478; Burr W., Kimball J.P. Nixon’s Nuclear Specter: The Secret Alert of 1969, Madman Diplomacy, and the Vietnam War. University Press of Kansas, 2015. 448 p.

[18] McMahon R.J. Op. cit. P.480–483; Herring G.C. Op. cit. P. 236–238.

[19] Hughes K. Fatal Politics: Nixon’s Political Timetable for Withdrawing from Vietnam // Diplomatic History. June 2010. Vol. 34. № 3. P. 502–503.

[20] Jervis R. The Politics of Troop Withdrawal: Salted Peanuts, the Commitment Trap, and Buying Time // Diplomatic History. June 2010. Vol. 34. № 3. P. 507–516, P. 514–515.

[21] Linebacker (лайнбэкер) – полузащитник в американском футболе – прим. ред.

[22] Herring G.C. Op. cit. P. 247.

[23] Sorley L. A Better War: The Unexamined Victories and Final Tragedy of America’s Last Years in Vietnam. Orlando (Fla.), 1999. P. 453.

[24] Herring G.C. Op. cit. P. 249.

[25] Цит. по: Gardner L. Richard Nixon and the End of the Vietnam War, 1969–1975. In: M.B. Young, R. Buzzanco. A Companion to the Vietnam War. Wiley-Blackwell, 2008. P. 254.

[26] Herring G.C. Op. cit. P. 254–260.

[27] Nguyen Duy Hinh. Vietnamization and the Cease-Fire. Washington, D.C., 1980. P. 153.

[28] Ang Cheng Guan. Ending the Vietnam War: The Vietnamese Communists’ Perspective. London, 2004. P. 150–165.

[29] Добрынин А.Ф. Сугубо доверительно. Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962–1986 гг.). М., 1996. С. 330–331.

[30] Packer G. Afghanistan’s Theorist-in-Chief // The New Yorker. 27.07.2016. URL: https://www.newyorker.com/magazine/2016/07/04/ashraf-ghani-afghanistans-theorist-in-chief (дата обращения: 27.08.2021).

[31] Willbanks J.H. Abandoning Vietnam: How America Left and South Vietnam Lost Its War. Lexington (Ky.), 2004. P.223–276; Schulzinger R.D. The Legacy of the Vietnam War. In: The Columbia History of the Vietnam War. Columbia University Press, 2017. P. 385–386; Thompson L.C. Refugee Workers in the Indochina Exodus, 1975–1982. Jefferson (N.C.), 2010. 275 p. Критические по отношению к вьетнамским коммунистам очерки журналистов см.: Dawson A. 55 Days: The Fall of South Vietnam. Prentice Hall, 1978. 366 p.; Todd O. Cruel April. The Fall of Saigon. W W Norton & Co Inc, 1990. 470 p.; Engelmann L. Tears before the Rain: An Oral History of the Fall of South Vietnam. Oxford University Press, 1990. 408 p.

[32] Yuk Wah Chah. (Ed.). The Chinese/Vietnamese Diaspora: Revisiting the Boat People. Routledge, 2011. P. 6.

[33] Zelizer J.E. Congress and the Politics of Troop Withdrawal // Diplomatic History. June 2010. Vol. 34. No. 3. P. 538.

[34] Anderson D.L. The Vietnam War and Its Enduring Historical Relevance // The Columbia History of the Vietnam War. P. 2-6; Toner S. Interminable: The Historiography of the Vietnam War, 1945–1975. In: C.R.W. Dietrich. A Companion to U.S. Foreign Relations Colonial Era to the Present. Wiley-Blackwell, 2020. P. 855–887.

[35] May E.R. ‘Lessons’ of the Past: The Use and Misuse of History in American Foreign Policy. Oxford University Press, 1975. 240 p.; Neustadt R.E., May E.E. Thinking in Time: The Use of History for Decision Makers. Free Press, 1988. 352 p.; Hemmer Ch. Which Lessons Matter? American Foreign Policy Decision Making, 1979–1987. Albany, NY: SUNY Press, 2000. 217 p.; Record J. Making War, Thinking History: Munich, Vietnam, and Presidential Uses of Force from Korea to Kosovo. Naval Institute Press, 2014. 216 p.

[36] Powell C. U.S. Forces: Challenges Ahead // Foreign Affairs. Winter 1992. Vol. 71. No. 5. P. 32–45; LaFeber W. The Rise and Fall of Colin Powell and the Powell Doctrine // Political Science Quarterly. Spring 2009. Vol. 124. No. 1. P. 71–93.

Афганистан. США. Вьетнам > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 1 сентября 2021 > № 4046532 Андрей Исэров

Осторожность и коалиции

ВАСИЛИЙ КАШИН

Кандидат политических наук, директор Центра комплексных европейских и международных исследований Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Кашин В.Б. Осторожность и коалиции // Россия в глобальной политике. 2021. Т. 19. No. 5. С. 38-45. doi: 10.31278/1810-6439-2021-19-5-38-45.

КИТАЙСКАЯ ПОЛИТИКА В ОТНОШЕНИИ «НОВОГО» АФГАНИСТАНА

Уход США из Афганистана поставил вопрос о заполнении образовавшегося вакуума прочими державами. Одно из важных направлений дискуссии – роль Китая, вплоть до распространения пророчеств о том, что КНР станет очередной империей, которая найдёт своё «кладбище» в Афганистане. Разумеется, предположения об односторонней китайской военной интервенции относятся к сфере фантастики. Но даже появившиеся в профессиональной среде ожидания будущей «лидирующей» роли Пекина в этой стране представляются завышенными.

Предыстория

КНР имеет собственную и весьма длительную историю отношений с Афганистаном. Королевство Афганистан признало Китайскую Народную Республику в 1955 году. В 1960 г. Китай и Афганистан подписали договор о дружбе и взаимном ненападении, который, что показательно, неофициально также называли договором о «Новом Шёлковом пути». Уже на раннем этапе существования КНР Афганистан рассматривался с точки зрения безопасности западных районов страны. Тогда обеспокоенность китайцев вызывали угрозы использования Соединёнными Штатами афганской территории для разведывательной и подрывной деятельности против Пекина. Отношения королевства с КНР были конструктивными, но о тесном сближении речь не шла. Этому мешали нейтралитет Афганистана в холодной войне, нежелание Кабула портить отношения с Москвой, а затем – быстрый рост китайско-пакистанского сотрудничества.

Советская интервенция в Афганистан 1979 г., когда Китай уже находился на стороне США в баталиях холодной войны, привела к резкому росту китайской вовлечённости в афганские дела. Китай стал одним из важных источников военно-технической помощи для афганских моджахедов. Сотрудничество завязалось весьма тесное. Помимо поставок оружия оно предусматривало обучение боевиков, а также специфические «услуги» – например, получение Китаем трофейных образцов современного советского оружия от афганского сопротивления (так, в середине 1980-х гг. китайцам удалось завладеть практически целым вертолётом Ми-24). Китайские спецслужбы установили собственные контакты с рядом лидеров антисоветского джихада в Афганистане, и некоторые из этих связей сохраняются по сей день.

Хаос, охвативший Афганистан в 1990-е гг., и резкий взлёт движения «Талибан»[1], несомненно, воспринимались КНР в качестве угрозы. Китай в тот период уже столкнулся с быстрым ростом террористической активности в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР). Но реагировал Пекин более осторожно, чем Москва. С одной стороны, с начала 1990-х гг. Китай активизирует сотрудничество с Россией и центральноазиатскими странами СНГ по части противостояния международному терроризму. С другой – Китай продолжает использовать своё уникальное преимущество в виде тесных и доверительных отношений с армией и спецслужбами Пакистана. С талибами были установлены контакты, заключались ситуационные соглашения, но ни о каком доверии и взаимной поддержке речи не было.

Погружение США в «войну с террором» после терактов 11 сентября 2001 г., вылившееся в длительные кампании на территории Ирака и Афганистана, для китайского правительства имело позитивные следствия. На долгое время отодвинулась угроза конфронтации с Соединёнными Штатами. Одновременно КНР использовала новую международную ситуацию для активизации собственной борьбы с сепаратизмом и политическим исламом в СУАР.

Безопасность, а не экономика

С новым правительством Афганистана Китай сразу установил дружественные отношения – в январе 2002 г. глава переходной администрации Хамид Карзай посетил Пекин. В дальнейшем на посту президента Карзай продолжал активное взаимодействие с китайцами. В 2006 и 2010 гг. состоялись его государственные визиты в КНР, лидеры двух стран регулярно встречались на полях международных форумов. В 2006 г. стороны подписали Договор о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве. Дружественный настрой, который Карзай демонстрировал в отношении китайцев, в начале 2010-х гг. вызвал всплески спекуляций о том, что Пекин станет «новым патроном Афганистана». Однако в реальности, как отмечал видный китайский специалист по региону Чжао Хуашэн, из всех великих держав Китай держался в Афганистане наиболее незаметно[2]. Пекин проявлял готовность ограниченно поддерживать кабульские власти, пытался осуществлять в Афганистане инвестиционные проекты. Крупнейшим (предполагаемый объём инвестиций в 2,9 млрд долларов) должен был стать проект разработки медного месторождения Айнак, соглашение о котором подписано в 2008 году.

Однако давление местных властей и центральных правительственных структур, рассматривавших проект с КНР как дойную корову, наряду с инфраструктурными проблемами привели к тому, что его реализация застопорилась на ранних этапах. Идея окончательно угасла в 2017 г., уже во время президентства Ашрафа Гани, вместе с ним сошли на нет и ожидания китайской инвестиционной экспансии. Тотальная коррупция, война, полное отсутствие инфраструктуры и подготовленных кадров делали невозможным реализацию подобных проектов даже при политической воле Пекина.

Товарная торговля двух стран незначительна на фоне масштабов китайской экономики, хотя КНР и являлась для Афганистана важным источником импорта (около 600 млн долларов в 2019 г.). Афганский экспорт в Китай составлял несущественную величину – 29 млн долларов, крупнейший компонент – орехи.

В этих условиях китайские интересы в Афганистане в значительной степени сводились к вопросам безопасности.

Китай оказывал поддержку афганскому правительству и силам безопасности в виде ограниченных поставок вооружения и военной техники, обучения персонала, финансирования капитального строительства в интересах вооружённых сил. В 2016 г. начальник Объединённого штаба Центрального военного совета КНР Фан Фэнхуэй подписал в Урумчи соглашение с начальниками генштабов Таджикистана, Пакистана, Афганистана о сотрудничестве в борьбе с терроризмом. Документ подразумевал не только обмен информацией и координацию, но и возможность захода китайских вооружённых сил (с согласия принимающей стороны) на сопредельные территории при преследовании террористов. В конце 2016 г. китайские военные патрули дежурили в Ваханском коридоре (район Афганистана, примыкающий к КНР).

Китай в тот период интересовала не столько защита незначительной по протяжённости границы с Афганистаном, сколько угроза просачивания боевиков с афганской территории через сопредельные страны, чем и обусловлен многосторонний характер соглашения. Китайцев в особенности беспокоила слабость таджикского государства, поэтому было принято решение увеличить китайскую поддержку вооружённым силам этой страны.

В Афганистане же китайцы не складывали яйца в одну корзину. Сотрудничая с официальным Кабулом, Пекин активизировал (вероятно, при посредничестве Пакистана) и связи с вооружённой оппозицией. В конце 2020 г. афганская контрразведка заявила о раскрытии и задержании в Кабуле группы из десяти китайских разведчиков, проводивших операции против находившихся в Афганистане структур Исламского движения Восточного Туркестана (ИДВТ). Указывалось, что свою работу китайские оперативники вели, установив связь с представителями антиправительственной «Сети Хаккани».

Худший сценарий

Крайне пессимистические оценки перспектив американской военной кампании в Афганистане преобладали в Китае ещё в конце 2000-х – начале 2010-х годов. Финал, случившийся летом 2021 г., считался в Пекине наиболее вероятным исходом более десятилетия назад. Неуклонное ухудшение ситуации сопровождалось постепенным наращиванием масштабов китайских подготовительных мероприятий. Важнейшим их направлением стало расширение взаимодействия с партнёрами по ШОС (прежде всего с Россией) по линии как Региональной антитеррористической структуры, так и вооружённых сил. Нарастали масштабы и усложнялась программа учений Шанхайской организации сотрудничества «Мирная миссия». Сценарии некоторых из них прямо указывали на подготовку к возможному прорыву групп религиозных радикалов из Афганистана.

С середины 2010-х гг. произошло и видимое расширение двусторонних военных связей КНР со странами Центральной Азии. К настоящему времени Китай стал значимым партнёром в сфере военно-технического сотрудничества для каждой из них. Со второй половины 2010-х гг. Пекин превратился в поставщика таких систем оружия, как зенитные ракетные комплексы средней и большой дальности, военно-транспортные самолёты, комплексы ударных беспилотников и другие вооружения. Расширялось сотрудничество в сфере подготовки военных кадров. Наименее развитые страны Центральной Азии, Киргизия и Таджикистан, получают значительную китайскую помощь, главным образом в виде снаряжения и транспортных средств.

Двустороннее военное сотрудничество с Россией развивалось ещё более интенсивно, выходя далеко за рамки антитеррористической или региональной тематики. Начало в 2018 г. практики регулярных совместных стратегических командно-штабных учений (в 2021 г. совместные учения впервые прошли на территории КНР) позволило России и Китаю добиться значительного углубления военного взаимодействия, повысив способность совместного проведения крупных операций.

Наконец, на фоне резкого ухудшения ситуации в Афганистане в последние годы появились признаки ускоренного укрепления группировки сухопутных войск НОАК в Синьцзянском и Южно-Синьцзянском военных округах (входят в состав Западной боевой зоны). Китайские войска здесь имеют уникальную организационно-штатную структуру – сохранены дивизионное и полковое звенья (на остальной территории страны – армейские группы, состоящие из бригад). В ходе реформы старые моторизованные дивизии преобразованы в «общевойсковые дивизии», объединяющие формирования различных родов войск. Техническое оснащение войск в Синьцзяне, долгие годы самое отсталое в китайской армии, стало быстро обновляться. В войска поступают современные артиллерийские системы, бронетанковая техника, средства разведки. Для ускорения освоения новой техники туда командируются специалисты из внутренних районов. Проводятся регулярные учения с переброской войск в высокогорные районы Синьцзяна для отработки эксплуатации боевой техники и быстрой адаптации личного состава к горным условиям.

Таким образом, в военной сфере Китай явно готовится к худшему из возможных сценариев – фрагментации Афганистана, превращению его в убежище для террористов и сепаратистов и в источник военных и террористических угроз. КНР учится парировать такие угрозы силовым путём.

Вместе с тем любые китайские акции, выходящие за рамки обороны границ, едва ли будут односторонними. Об этом свидетельствует внимание, которое Пекин уделяет военному взаимодействию в рамках ШОС, а также вся его предыдущая внешнеполитическая практика. Китай тщательно избегает односторонних резких действий на международной арене. Он будет стремиться, прежде всего, обеспечить оборону собственной территории и территорий сопредельных стран от террористических угроз, исходящих из Афганистана, действуя в рамках коалиции, видимо, под эгидой ШОС.

Если перенос военных действий в Афганистан станет неизбежным, китайцы также предпочтут действовать в рамках широкой коалиции, тщательно дозируя собственное участие и минимизируя риски, связанные с человеческими потерями. Для Народно-освободительной армии Китая, не имевшей в последние тридцать лет существенного опыта боевых действий, такая ситуация предоставит шанс резко повысить авторитет. И хотя у КНР нет частных военных компаний в полном смысле этого слова, в последние годы происходит рост китайских структур, специализирующихся на обеспечении безопасности за рубежом. Эти весьма многочисленные компании, укомплектованные вооружённым персоналом из числа бывших военнослужащих и полицейских, также способны сыграть роль в китайском ответе на рост напряжённости.

Силовой сценарий – наиболее негативный, и целью Пекина является не допустить его реализации, устранив угрозы дипломатическим путём. Китайская дипломатия на афганском направлении в целом движется в одном русле с российской и, вероятно, находится с ней в довольно тесной координации, хотя и проявляет меньшую активность. Позиция Пекина предполагает установление отношений с талибами без спешки в деле их признания, а также демонстрацию готовности к инвестициям и помощи Афганистану в случае предсказуемого и конструктивного поведения Кабула. 28 июля 2021 г. министр иностранных дел КНР Ван И встретился в Тяньцзине с главой политического офиса Движения талибов в Катаре муллой Абдулом Гани Барадаром. Ван И настаивал на том, что «Талибан» обязан обеспечить безопасность и стабильность в Афганистане и не допускать деятельности ИДВТ на контролируемой ими территории. В ходе переговоров, состоявшихся менее чем за три недели до падения Кабула, китайцы получили от талибов заверения, что Афганистан не будет использован для каких-либо действий против КНР[3].

Однако стремительный коллапс структур афганского правительства стал, судя по всему, неприятным сюрпризом для Пекина. Китай был заинтересован в уходе США, но, как отмечалось в заявлении Ван И в мае 2021 г., надеялся, что это произойдёт в «ответственной и упорядоченной манере, чтобы предотвратить поспешные действия»[4]. Несмотря на определённые преимущества, которые КНР имеет благодаря доверительным отношениям с пакистанской армией и разведкой, цена договорённостей с талибами, вероятно, так же неясна для китайцев, как и для всех остальных. Отсутствие в движении талибов жёсткой иерархии и выраженной цепочки командования ставит под вопрос саму возможность прогнозирования ситуации на данном этапе.

Только не в одиночку

Благоприятным для КНР сценарием является установление в Афганистане любой стабильной власти, которая сосредоточится на внутреннем развитии, откажется от внешней экспансии и будет сотрудничать с Пекином в борьбе с сепаратистскими и террористическими организациями. В этом случае Китай будет готов прибегнуть к своему традиционному инструментарию экономической дипломатии, чтобы закрепить отношения с Кабулом.

Но рассуждения о перспективах «контроля Китая над триллионными богатствами афганских недр» совершенно спекулятивны.

Факторы, которые привели к провалу китайских экономических проектов 2000-х гг., теперь лишь усугубились. Создание минимальных условий для рассмотрения подобных проектов потребует времени.

Что касается дипломатического признания талибов (при благоприятном развитии событий), Китай, вероятно, будет избегать односторонних шагов, тесно координируя действия с традиционными партнёрами, включая Россию, Пакистан, Иран. КНР стремится обеспечить себе максимальную свободу действий на будущее, учитывая вероятность непредсказуемого изменения внутриафганской ситуации.

В целом пока китайские политические цели в Афганистане представляются ограниченными. Как и ранее, они сводятся к обеспечению безопасности. Реализация крупных инфраструктурных и ресурсных проектов теоретически могла бы принести эффект. Но стать важным аспектом китайской политики в Афганистане экономика сможет лишь при достижении минимально приемлемых условий в плане безопасности и законности. Это само по себе довольно далёкая перспектива. Значимые шаги политического и военного характера в отношении Афганистана Китай будет предпринимать в составе широких коалиций, не стремясь играть в них лидирующую роль. Китайская дипломатия на афганском направлении менее активна и наступательна, чем российская, и это вряд ли изменится до тех пор, пока Афганистан остаётся источником потенциальных проблем, а не возможностей.

--

СНОСКИ

[1] Запрещено в России.

[2] Zhao H., Kuchins A. China and Afghanistan: China’s Interests, stances, and perspectives. Washington, DC: Center for Strategic and International Studies (CSIS), 2012. 32 p.

[3] Wang Yi Meets with Head of the Afghan Taliban Political Commission Mullah Abdul Ghani Baradar // Ministry of Foreign Affairs of the People’s Republic of China. 28.07.2021. URL: https://www.fmprc.gov.cn/mfa_eng/zxxx_662805/t1895950.shtml (дата обращения: 26.08.2021).

[4] Wang Yi Elaborates China’s Position on Current Situation in Afghanistan // Embassy of the People’s Republic of China in the Republic of Liberia. URL: http://lr.china-embassy.org/eng/zgyw/t1875243.htm (дата обращения: 26.08.2021).

Афганистан. Китай > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 сентября 2021 > № 4046531 Василий Кашин

Казус «Талибана» и особенности полицентричного мира

ИВАН САФРАНЧУК, Директор и ведущий научный сотрудник Центра евроазиатских исследований МГИМО МИД России.

ВЕРА ЖОРНИСТ, Аналитик Центра евроазиатских исследований ИМИ МГИМО.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Сафранчук И.А., Жорнист В.М. Казус «Талибана» и особенности полицентричного мира // Россия в глобальной политике. 2021. Т. 19. No. 5. С. 24-37. doi: 10.31278/1810-6439-2021-19-5-24-37.

О ПОЛЬЗЕ САМОСТОЯТЕЛЬНОСТИ

События в Афганистане разворачиваются настолько стремительно и драматично, что основное внимание приковано к страновому измерению афганского вопроса – смене власти, судьбе беженцев, зачаткам политического и гуманитарного кризисов и возможности гражданской войны. Однако нельзя забывать, что афганская ситуация имеет более широкое региональное и глобальное значение.

Сохранится ли в каком-то, возможно, изменённом виде внешний проект в отношении Афганистана под эгидой международных организаций? Разворачивается ли там классическое соперничество великих держав, в рамках которого Пакистан, Китай и Россия попросту вывели страну из американской зоны влияния? Будут ли США и их союзники бороться за влияние на Кабул или попытаются «отравить» радость соперников, вновь превращая талибский Афганистан в изгоя? Станет ли он партнёром для транснациональных транспортных проектов или соседи, наоборот, после колебаний предпочтут отгородиться?

Вероятнее всего, эти и подобные вопросы станут в ближайшее время основными, а внутриафганский сюжет вторичным: либо ему просто перестанут уделять пристальное внимание, либо он превратится в производное от международных тем, которые и определят особенности отношения к развитию событий в самом Афганистане.

Широко распространено мнение, что ключевую роль в афганском вопросе играют внешние игроки. Настоящая статья исходит из того, что талибы не просто будут в обозримой перспективе основным субъектом государства, но и являются наиболее самостоятельными из всех действующих лиц. Последнее может стать решающим для того, каким станет международный аспект событий в Афганистане. Кроме того, происходящее добавляет новые штрихи в дискуссию о самих основах современных международных отношений, особенно в части взаимодействия крупных держав с малыми и средними.

Талибы как наиболее самостоятельная сила

Долгое время специалисты рассматривали талибов[1] как силу преимущественно несамостоятельную. В журналистских расследованиях и экспертных оценках указывалось на связи талибов с Пакистаном[2]. В результате за ними закрепилась репутация «орудия» Исламабада. Впрочем, неоднократно происходило то, что не укладывалось в эту концепцию.

Например, во второй половине сентября 2001 г. талибы отказали всем посредникам, которые с одобрения США пытались договориться с ними о выдаче или уничтожении Усамы бен Ладена и его ближайшего окружения, а также о демонтаже соответствующей военной инфраструктуры[3]. Тогда это не выглядело как проявление самостоятельности. Казалось, что либо посредники ведут не вполне честную игру, либо талибы настолько повязаны «Аль-Каидой»[4], что неспособны на собственные рациональные решения. Потом возникли пакистанские талибы, они принялись всерьёз воевать с властями Пакистана[5], при этом последние продолжали сотрудничать с афганскими талибами и их союзниками из «Аль-Каиды», а афганский «Талибан» не прерывал связей с пакистанским. После открытия в 2013 г. офиса в Дохе талибы осуществляли контакты с разными иностранцами так, что совсем не выглядели марионетками в чужих руках. В конечном счёте Соединённые Штаты вступили с ними в прямые переговоры и подписали соглашение[6], фактически подтвердив высокий уровень субъектности «Талибана».

История того, как талибы из инструмента в руках других стали самостоятельной силой, ещё ждёт своих исследователей. Сейчас надо учитывать, что у талибов накоплен багаж отношений, в том числе и непубличных, с разными региональными и глобальными игроками.

Есть те, к кому талибы прислушиваются, чьё мнение не игнорируют, а учитывают. Но при этом они никому не служат.

Нахождение в сети формальных и неформальных контактов, которые в той или иной степени влияют на поведение, не является чем-то необычным. Это реальность для большинства международных игроков. Абсолютной автономии и независимости действий нет ни у кого, как и абсолютной прозрачности договорённостей и обязательств. В сравнительных же категориях талибов можно сейчас считать более независимыми в своих действиях, чем правительства очень многих малых и средних стран Европы и Азии.

В афганском контексте даже с учётом упомянутого выше багажа связей талибы гораздо более самостоятельны, чем остальные местные игроки. Технократы павшего центрального правительства и джихадисты-интернационалисты – типичные примеры несамостоятельности, а вот с непуштунскими этнополитическими элементами ситуация более сложная.

«Технократическая» часть центрального правительства в Кабуле состояла из людей, получивших образование на Западе. Их мысли подчинялись стройному порядку. Они считали, что построение «нового Афганистана» находится на ранней стадии, когда он не может обойтись без внешней поддержки, прежде всего американской. Соответственно, главная задача в том, чтобы как можно глубже втянуть западников и вообще международное сообщество в Афганистан. На таких афганцев делалась ставка в масштабных проектах «нациестроительства» при международной поддержке, а по сути – переустройства общества по внешним рецептам[7]. Афганские технократы сопротивлялись попыткам трёх американских президентов вывести войска, до последнего надеялись, что такого решения не примет и четвёртый – Джозеф Байден; американские базы были нужны как залог вовлечённости США в афганские дела. Они намеревались соорудить региональную державу и понимали, что это невозможно без американских штыков и плотного геополитического сотрудничества. Кабульский официоз руководствовался необходимостью стать для Вашингтона примерно тем, чем были для него Турция или Пакистан во второй половине ХХ века, обменяв соответствующие геополитические обязательства на поддержку Соединёнными Штатами позиций их партнёров внутри Афганистана. Эти люди мечтали о значимой региональной державе, которая в будущем достаточно окрепнет, чтобы, как и другие крупные региональные партнёры Америки, начать «свою игру». Но до этого правительство, контролируемое такими людьми, не могло быть никаким другим, кроме как марионеточным.

Заметную силу в Афганистане представляют джихадисты-интернационалисты. Им страна нужна как база для региональной и глобальной деятельности. Они пребывают в состоянии постоянной борьбы, которая завязана на международных идеологов и спонсоров: чтобы воевать – нужно получать поощрение идеологов и денежные пожертвования, а чтобы их получать – нужно воевать. Джихадисты неотделимы от внешних покровителей, их деятельность тем успешнее, чем в большей степени им удаётся интернационализировать локальный или региональный конфликт, в который они вмешались сознательно или оказались вовлечены волей обстоятельств. И в этом смысле джихадисты-интернационалисты при всей своей отчаянности и готовности к кровавой битве несамостоятельны. Сейчас главной джихадистской силой в Афганистане является ИГИЛ[8], бойцы под этим флагом стали заметны после 2014–2015 годов. Представлена и «Аль-Каида», но это не основной отряд подобного направления. Нельзя исключать, что, потерпев неудачу в Сирии, джихадисты-интернационалисты попробуют сделать Афганистан новым главным фронтом глобальной «священной войны», затягивая туда всё больше внешних интересов и единомышленников.

Значимость непуштунских этнополитических групп, главные из которых таджики, узбеки и хазарейцы, постоянно повышалась на протяжении почти полувека[9]. Непуштунские отряды составляли важную часть повстанческого движения против просоветского режима в 1980-е годы. Вожаки их становились военно-политическими лидерами, которые способствовали дальнейшей этнополитической консолидации, а главным инструментом её, как нередко случается в традиционных обществах, оказывались патронажно-клиентельные схемы. В начале 1990-х гг., после падения режима Наджибулы, непуштунские группы на короткое время получили ключевые позиции в кабульском центральном правительстве. Потом стали одной из многих сторон в гражданской войне. А во второй половине 1990-х гг. – главной силой сопротивления талибам. Осенью 2001 г. непуштунские военные отряды вступили в союз с американцами при свержении власти талибов. В награду лидеры этих движений получили значимые позиции в Кабуле, сохранение которых и оставалось их главной задачей последние двадцать лет.

Практически всё это время непуштунские группы активно взаимодействовали с внешними игроками. В 1980-е гг. они получали помощь от Пакистана и западных стран на «джихад» против СССР и просоветского режима, а во второй половине 1990-х гг. – от России, Ирана, Индии и стран Центральной Азии на сопротивление талибам. Длительное вовлечение иностранцев способствовало формированию у афганских акторов своеобразного взгляда на мировые дела, в соответствии с которым Афганистан расположен в центре буквально всех мировых интриг. Причём у непуштунских этнополитических лидеров такой аспект мировосприятия развит особенно сильно. Они привыкли к соперничеству крупных игроков в Афганистане и умело сочетали свои интересы с интересами спонсоров, не теряя базовую самостоятельность в воззрениях и целеполагании.

Однако после того, как в результате американской военной интервенции в Афганистане было сформировано централизованное правительство, с непуштунскими военно-политическими лидерами произошла следующая метаморфоза. Их отряды разоружили и распустили (независимая сила признавалась деструктивной[10]), и согласие на это стало условием вхождения в новую систему власти. Этнополитические фракции хотели оставаться важной частью общеафганской системы, но быть таковой они могли, только имея собственную «самость», а последняя строится на этнополитической базе. Получалось, что им одновременно была необходима и региональная автономия (некоторые политики из непуштунской среды даже говорят о федерализации Афганистана, что крайне болезненно воспринимается пуштунами), и сильное представительство в центральном правительстве. И если раньше право на «самость» они отстаивали с опорой на собственные военные силы, то после разоружения им потребовался внешний гарант для поддержания влияния в политической системе. Им – естественным образом – стали Соединённые Штаты, сотрудничество с которыми ещё и щедро вознаграждалось финансово. Таким образом непуштунские этнополитические лидеры включились в борьбу за внимание и поощрение со стороны Вашингтона. С одной стороны, они работали на сохранение вовлечённости иностранцев в афганские дела, с другой – доказывали свою значимость и полезность для иностранцев.

За примерно пятнадцать лет непуштунские лидеры во многом утратили базовую самостоятельность. Это стало окончательно ясно весной и летом 2021 года. Талибы двинулись на север и запад, а команда Гани в центральном правительстве заняла странную позицию, сочетая воинственные заявления с одёргиванием региональных лидеров: им не давали самостоятельности в военных действиях по причине того, что у правительства якобы имелся стратегический план обороны крупных городов, и оно не хотело распылять усилий. В результате талибы захватывали обширные территории, осаждали города, а непуштунские военно-политические лидеры не решались порвать с центральным правительством, за которым стояли США. Летом 2021 г. некогда бесстрашные вожди непуштунских этнополитических групп застыли в нерешительности, не будучи в состоянии сделать однозначный выбор между интересами внешних сил и собственных сообществ. Оказалось, что процесс утраты базовой самостоятельности зашёл слишком далеко.

Буфер или соединительное звено?

Традиционное соперничество великих держав означает, что множество малых и средних стран попадают в орбиту влияния больших. Стремясь нарастить мощь по сравнению с соперниками, великие державы формировали военно-политические союзы. Подвижность международной среды оставляла малым и средним державам свободу манёвра. Великие державы могли проиграть войну или столкнуться с внутренними проблемами, союзы рушились и переустраивались. Поэтому для малых и средних существовало пространство действий. Кроме стратегии присоединения к «большим» им была доступна модель балансирования. А в некоторые исторические периоды на передний план выходила концепция внешнеполитического нейтралитета, которая могла быть частью и упомянутой стратегии балансирования, и другой функции – буферной.

Афганистан хорошо известен всем специалистам-международникам именно как буфер. Исторически возникновение этой страны было следствием желания России и Британии избежать непосредственного соприкосновения зон влияния в районе Памира. Афганистан исправно исполнял соответствующую роль буфера вплоть до конца 1970-х гг., когда он сам превратился в территорию соперничества великих держав. Следствием стало привнесение на афганскую почву не только советско-американских, но и других противоречий. СССР и США привлекли региональных союзников к соперничеству на афганской территории, и те «обогатили» конфликт великих держав своими региональными противоречиями. Внутренний афганский контекст оказался одновременно замкнут и на вопросы глобальной политики, и на региональные противоречия – южноазиатские и ближневосточные[11]. Когда в начале 1990-х гг. об Афганистане «забыли» великие державы, соперничество продолжили региональные.

Приход к власти самостоятельного субъекта, если, конечно, он будет последователен в этом качестве, должен вести к снижению влияния иностранцев – и региональных, и глобальных игроков – на принятие стратегических решений по афганской внешней и внутренней политике. В современных политических терминах это можно назвать движением в сторону международного нейтралитета, а в исторических – возрождением буферной роли.

Впрочем, буфер сегодня не такой, как раньше. Есть вероятность, что мы будем наблюдать элементы сдерживания России от слишком глубокого проникновения на юг и сдерживания Пакистана от чрезмерного присутствия в Центральной Азии.

Но главное – России самой придётся сдерживать (возможно, силовым способом) афганский режим от распространения на постсоветское пространство своих представлений о внутреннем устройстве мусульманских обществ.

Экспансионистские устремления талибов могут оказаться успешными только при внешней помощи и поощрении, поэтому гарантией от такой политики является для Москвы самостоятельность афганского режима, его концентрация исключительно на национальных задачах. Исламабаду ещё в большей степени важно сдерживать афганских талибов от того, чтобы они всерьёз занялись «пуштунским вопросом» внутри Пакистана, а это чревато для страны экзистенциональным кризисом. Таким образом, Пакистану следует отвлечь талибов от пакистано-пуштунского вопроса, а России – от центральноазиатского. Афганистан должен стать зоной, где талибы заняты своей внутренней повесткой.

Функция буферной территории – развести зоны влияния/ответственности сильных игроков и минимизировать тем самым риск их столкновения. Разделительный характер буфера вступает в противоречие с ключевым элементом международного нарратива, устоявшегося за пятнадцать-двадцать лет, – Афганистан важен, поскольку через его территорию можно соединить разнообразной инфраструктурой Центральную и Южную Азию[12]. Возможно, найдутся варианты совмещения функций экономического соединения и геополитического размежевания. Впрочем, даже если последнее будет преобладать, буферная зона не может быть абсолютно «стерильной», изолированной от соседей. Потому и в этом случае сохранится возможность осуществлять региональные транспортные проекты на территории Афганистана (хотя, вероятно, и ограниченного масштаба).

Сукины дети без родителей

Практическая полицентричность современного мира – это не только отсутствие мирового гегемона и баланс сил между крупнейшими игроками, но и сложная система взаимодействия крупных игроков с малыми и средними.

С конца 1970-х, а в ещё большей степени в 1980-е гг. исследователи обращают внимание на то, что создаются благоприятные условия для роста значимости в мировых делах средних и малых стран. Тогда неолибералы обосновали феномен комплексной взаимозависимости. Государства и негосударственные игроки испытывают на себе последствия событий в других государствах или в международной системе в целом, и уязвимость к внешним эффектам крупных игроков признавалась более высокой. Из этого следовало, что крупные державы слабеют, то есть утрачивают власть над мировыми делами[13]. На базе таких умозаключений получила развитие «теория средних держав», которая предполагала: те, кто раньше был в тени «больших», получают расширенную свободу действий и возможность проявить себя[14].

После холодной войны сосуществовали две тенденции. С одной стороны, шло формирование международной институциональной структуры, основы для постгегемонистского мирового порядка. С другой, вновь стала возможной гегемония. Многим казалось, что она является долгосрочной реальностью, а сам её масштаб генерирует некое новое качество и устойчивость[15]. Однако последовательные реалисты в неё не верили[16], как и последовательные либералы. Последние считали необходимым использовать период американской гегемонии для запуска либерального мирового порядка и его поддержания на ранних этапах. В дальнейшем же они ожидали постепенного отступления США с гегемонистских позиций и передачи власти международным институтам[17]. В любом случае после холодной войны средние и малые страны получили дополнительные возможности. На них работали достаточно длительные периоды исторически высоких цен на полезные ископаемые, расширение доступа на внешние рынки в рамках набиравшей силу глобализации. Далеко не все смогли воспользоваться этими условиями: появилась проблема несостоятельных государств[18], многие оспаривали положительные эффекты глобализации для отсталых обществ[19]. Но целый ряд развивающихся стран сделали рывок в развитии и стали играть заметную роль в мировых делах[20].

Однако на фоне кризиса и либерального мирового порядка, и американской гегемонии с одновременным нарастанием конфронтационности, похожей на традиционное соперничество великих держав, перспективы малых и средних стран стали выглядеть менее радужно. Можно было ожидать, что великие державы вновь возьмутся укреплять военно-политические альянсы, что станет сужать пространство для независимой политики малых и средних. Элементы этого, действительно, наблюдались.

Но одновременно обнаружились случаи, когда великие державы оказывались заинтересованы не столько в том, чтобы включать средние страны в свою орбиту, а в том, чтобы они не попали в чужую. Такую модель можно описать, перефразировав известную формулировку – «он сукин сын, но ничей» (что лучше, чем чей-то).

Она вполне уместна в условиях, когда конкуренция носит несимметричный характер и не укладывается в категории традиционной «игры с нулевой суммы»[21]. Стремление к наращиванию собственных альянсов, как правило затратных, может быть не вполне оправдано с учётом того, что в современном мире зачастую легче лишить соперника победы за счёт повышения цены его действий до неприемлемого уровня, и так, собственно, победить. В этих условиях великим державам не мешает наличие самостоятельных стран среднего и малого масштаба.

Полицентричный мир, как он складывается сейчас, отличается и от концептуальных представлений, излагаемых на официальном уровне в России, и от теоретических построений западных реалистов. Россия представляет концепцию полицентричности (многополярность) не только как естественное состояние международной структуры, но и как гармоничную систему международных отношений, где действует примат международного права, кооперативные начала преобладают над конфронтационными, принимается многообразие человеческой цивилизации и так далее. Западные реалисты видят полицентричность не столь идеалистически. Для них это прежде всего состояние международной структуры: отсутствие мирового гегемона, глобального по своим материальным возможностям и стремящегося сделать свои нормативные установки универсальными, и наличие нескольких крупных игроков, конкурирующих друг с другом, что предполагает решающее значение силы. Практическая полицентричность современного мира не столь идеальна, как в официальной российской концепции, и не столь сконцентрирована на крупных игроках и их прямом соперничестве, как у западных реалистов.

В современном полицентричном мире имеет место консолидация военно-политических альянсов под нужны великих. Но в некоторых случаях ценностью для «больших» становится способность средней или малой страны к самостоятельности. Возможно, это временное явление.Например, на период, пока у великих держав не хватает сил поделить мир на зоны влияния/ответственности. Или пока маховик соперничества только раскручивается: «большие» стараются контролировать темпы и масштабы эскалации, они не заинтересованы в том, чтобы малые и средние страны играли на их противоречиях, поэтому «нейтральный» игрок среднего уровня лучше, чем тот, кто провоцирует конфронтацию. Но, возможно, что для стран среднего масштаба появляется и более постоянная ниша – функция самостоятельности и редуцирования влияния великих держав на свою внешнюю и внутреннюю политику.

В теории «средних держав» предполагается, что некоторые страны приобретают большую самостоятельность в силу структурных реалий (относительного ослабления «больших») и собственного возвышения. Впрочем, на практике некоторые страны, которые считаются классическими средними державами, например Канада или Австралия, подтверждают свой статус активным участием в международных делах, но пребывают в системе военно-политических союзов с более сильной державой и не могут считаться в полной мере стратегически самостоятельными. В современных условиях способность средней или малой державы проводить самостоятельную политику определяется не столько параметрами страны, сколько готовностью больших держав предоставить ей для этого возможность за счёт выделения соответствующей ниши в том или ином региональном раскладе. Это означает, что самостоятельными могут быть и достаточно слабые государства.

* * *

Вопрос, который витал в воздухе в последние годы, а летом 2021 г. стал чуть ли не главным в среде политологов и журналистов: почему Россия так сблизилась с «Талибаном»? Многие склонялись к простому объяснению: основой является антиамериканизм. Одни полагают, что Россия почти ослеплена идеей противостояния с Америкой и недооценивает риски, связанные с талибами. Другие уверены, что Россия сделала осознанный и решительный выбор в пользу антиамериканского альянса с «плохими парнями» всех мастей. Рискнём предположить, что последняя версия станет скоро основной. Она укладывается в общую концептуальную рамку администрации Байдена, что в мире разворачивается историческое противостояние между демократиями и автократиями. К последним уже отнесли Россию и Китай. Видимо, в эту категорию попадёт и Пакистан. А дальше рабочей версией станет картина, что демократии защищают малые прогрессивные страны, а автократии прикрывают не только кровожадных диктаторов, но и фундаменталистов – в общем, разнообразных носителей антипрогресса.

В реальности в Афганистане Россия, по сути, поддержала (хотя используются более мягкие дипломатические формулировки) силу, которая в местном контексте является самой самостоятельной.

И это вполне последовательный шаг в рамках стремления к построению полицентричного и разнообразного мира. Остаётся много неопределённостей относительно внутреннего развития обстановки в Афганистане, но в международном контексте страна может стать как примером традиционного соперничества великих держав, когда все будут ориентироваться на формулировку «сукин сын, но наш», так и примером принципиально другого характера взаимодействия – «сукин сын, но ничей». В последнем случае Афганистан станет ещё одной гранью полицентричного мира и ярким свидетельством плавного изменения российской политики, которое затрагивает не только данный регион, но и общие установки отечественной дипломатии на новом этапе мирового развития.

В структурно полицентричном мире, где выделится группа достаточно самостоятельных в своём поведении стран среднего масштаба, одним из элементов конкурентного преимущества «больших» станет умение иметь дело с такими «средними». Базовые элементы – принятие «средних» со всей их специфичностью, не навязывание им привычных для «больших» шаблонов внутренней и внешней политики. При этом самостоятельные (а в некоторых случаях, наверное, и самобытные) «средние» усложнят динамику международного взаимодействия. И тогда сравнительные преимущества получат те из «больших», кто проявит умение не переламывать ситуацию в свою пользу давлением и силой, а лавировать и тонко использовать сложную международную динамику, полагаясь на весь спектр искусства дипломатии (впрочем, использование силовых возможностей тоже часть этого искусства).

--

СНОСКИ

[1] Запрещено в России.

[2] Rashid A. Taliban: Militant Islam, Oil and Fundamentalism in Central Asia. New Haven: Yale University Press, 2001. 288 p.

[3] В части Пакистана некоторые документы на этот счёт были рассекречены администрацией Барака Обамы к десятой годовщине терактов 9/11. Пакистан пытался убедить США не свергать режим талибов, но при этом полностью соглашался с тем, что США должны предпринять решительные действия против «Аль-Каиды». Начальник пакистанской разведки Ахмед Махмуд совершил несколько поездок в Кандагар во второй половине сентября 2001 г., пытаясь договориться с талибами о приемлемом для всех выходе из сложившейся ситуации, что подразумевало выдачу Усамы бен Ладена. См. записи бесед американского посла в Исламабаде Уэнди Чэмберлин с Первезом Мушаррафом и Ахмедом Махмудом 14-го (Musharraf Accepts the Seven Points // United States Department of State. 14.09.2001. URL: https://nsarchive2.gwu.edu/NSAEBB/NSAEBB358a/doc08.pdf (дата обращения: 27.08.2021)), 23-го (Mahmud Plans 2nd Mission to Afghanistan // United States Department of State. 24.09.2001. URL: https://nsarchive2.gwu.edu/NSAEBB/NSAEBB358a/doc11.pdf (дата обращения: 27.08.2021)) и 28-го сентября (Mahmud on Failed Kandahar Trip // United States Department of State. 29.09.2001. URL: https://nsarchive2.gwu.edu/NSAEBB/NSAEBB358a/ doc12.pdf (дата обращения: 27.08.2021)) 2001 г.

[4] Запрещено в России.

[5] Behuria A. K. Fighting the Taliban: Pakistan at war with itself // Australian Journal of International Affairs. 2007. Vol. 61. No. 4. P. 529-543.

[6] Мачитидзе Г.Г. США-Талибан: сравнительный анализ этапов переговоров // Сравнительная политика. 2020. № 1. С. 65–74.

[7] Dobbins J., McGinn J.G., Crane K., Jones S.G., Lal R., Rathmell A., Swanger R.M., Timilsina A.R. America’s Role in Nation-Building: From Germany to Iraq. Santa Monica, California: RAND Corporation, 2003. 280 p.; Khalilzad Z. Lessons from Afghanistan and Iraq // Journal of Democracy. 2010. Vol. 21. No. 3. P. 41–49.

[8] Запрещено в России.

[9] Saikal A. Afghanistan’s ethnic conflict // Survival. 1998. Vol. 40. No. 2. P. 114–126.

[10] Rashid A., Rubin B. S.O.S. From Afghanistan // The Wall Street Journal. 29.05.2003. URL: https://www.wsj.com/articles/SB1054168123746800 (дата обращения: 26.08.2021); Marten K. Warlordism in Comparative Perspective // International Security. Winter 2006/2007. Vol. 31. No. 3. P. 41–73.

[11] Harpviken K.B., Tadjbakhsh S.A. Rock Between Hard Places. Afghanistan as an Arena of Regional Insecurity. London: C. Hurst & Co., 2016. 256 p.

[12] Starr S.F., Kuchins A.C. The Key to Success in Afghanistan. A Modern Silk Road Strategy // Silk Road Paper. 2010. 48 p. URL: https://www.silkroadstudies.org/resources/pdf/SilkRoadPapers/2010_05_SRP_StarrKuchins_Success-Afghanistan.pdf (дата обращения: 26.08.2021).

[13] Keohane R.O. After Hegemony: Cooperation and Discord in the World Political Economy. Princeton: Princeton University Press, 1984. 290 p.

[14] Holbraad C. Middle Powers in International Politics. London: Springer, 1984. 244 p.; Higgott R.A., Cooper A.F. Middle Power Leadership and Coalition-Building in the Global Political Economy: A Case Study of the Cairns Group and the Uruguay Round // International Organization. 1990. Vol. 44. No. 4. P. 589-632.

[15] D’Souza D. What’s So Great About America. Regnery Pub, 2002. 218 p.; Sardar Z., Davies M.W. Why Do People Hate America? New York: The Disinformation Company Ltd., 2002. 240 p.

[16] Kennedy P.M. The Rise and Fall of the Great Powers: Economic Change and Military Conflict from 1500 to 2000. New York: Vintage, 1989. 704 p.; Mearsheimer J.J. Great Delusion: Liberal Dreams and International Realities. New Haven: Yale University Press, 2018. 328 p.

[17] Soros G. The Bubble of American Supremacy. New York: Public Affairs, 2004. 224 p.; Nye J. The Paradox of American Power: Why the World’s Only Superpower Can’t Go It Alone. New York: Oxford University Press, 2002. 240 p.

[18] Harvey R. Global Disorder: America and the Threat of World Conflict. London: Constable, 2003. 352 p.

[19] De Rivero O. The Myth of Development: The Non-Viable Economies of the 21st Century. London: Zed Books, 2001. 224 p.

[20] Denisov I., Kazantsev A., Lukyanov F., Safranchuk I. Shifting Strategic Focus of BRICS and Great Power Competition // Strategic Analysis. 2019. Vol. 43. No. 6. P. 487-498.

[21] Сафранчук И.А., Лукьянов Ф.А. Современный мировой порядок: структурные реалии и соперничество великих держав // Полис. Политические исследования. 2021. № 3. С. 57-76; Сафранчук И.А., Лукьянов Ф.А. Современный мировой порядок: адаптация акторов к структурным реалиям // Полис. Политические исследования. 2021. № 4. С. 14-25.

Афганистан. США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 1 сентября 2021 > № 4046530 Иван Сафранчук, Вера Жорнист

Заметки лаовая о жизни в китайской деревне под Уханем до пандемии

Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2021

Воропаева Анна Владимировна — китаист. Родилась во Владивостоке в 1983 году, окончила факультет востоковедения ДВГТУ по специальности переводчик китайского языка и магистратуру Университета иностранных языков в китайском городе Далянь. Более 10 лет прожила в Китае. В настоящее время живет во Владивостоке, работает переводчиком и преподавателем китайского языка, занимается научной работой в соавторстве с Ян Сянем.

Заметки лаовая[1] о жизни в китайской деревне под Уханем до пандемии

Слово «Китай» часто звучит в нашей повседневной жизни. В новостях говорят об экономической мощи КНР; русские туристы из Приморья не прочь съездить в приграничные города Хуньчунь или Суньку[2] отдохнуть на выходные; все больше молодежи едет в Китай за высшим образованием, стремятся получить гранты на бесплатное обучение в аспирантуре; любителей же храмов и красивых пейзажей Китай привлекает пагодами, секретами Шаолиня[3] , горами Аватара[4] и много чем еще. Но по сей день существуют у нас и граждане, которые полагают, что китайцы — это «капитана» и «куня»[5], которые отлавливают кошек по зимним подворотням русских городов в качестве любимого деликатеса.

Каков же Китай на самом деле? Для всех он разный. Я хочу поделиться с вами своим Китаем.

Мой молодой человек — китаец. По-русски его зовут Сеня (по-китайски Ян Сянь). Он предоставил мне уникальный шанс побывать в самой что ни на есть обычной китайской деревне под городом Ухань провинции Хубэй, где живут простые крестьяне и рабочие, основная движущая сила Китая.

Видение мира местных жителей очень отличается от нашего, оно определяется своей особой китайской логикой, не такой, как у нас, но кто сказал, что так нельзя?

День первый: пять утра пора вставать!

Около часу ночи мы наконец погрузились в истому сна. Разбудил нас звонок, на улице было еще темно. Оказалось, уже утро и звонил телефон Сени. Это была его сестра, они с мамой решили, что мой первый день в деревне неплох для выезда в город, и разбудили нас в 6, назначив выезд на 6.30.

Для китайских женщин в деревне подъем в пять часов считается нормой, в шесть — уже, можно сказать, лентяйка. Поэтому ложатся китайцы в деревнях часов в 7—8 вечера, как стемнеет. Неплохой режим, экономит электричество, да и холод собачий вечером, отопления в домах на юге нет, поэтому даже 0 градусов на улице довольно ощутим в доме. Самое то, чтобы в семь часов залезть под одеяло, укутаться, высунув только нос, и окунуться в царство Морфея.

Так вот, сестра сообщила, что муж едет на работу в город и она с удовольствием отвезет нас на рынок купить одежду на китайский Новый год.

Китаянке в деревне не понять, что полчаса для русской женщины с утра — это ничто, тем более после перелета, бессонной ночи в аэропорту в ожидании начала работы общественного транспорта, скитаний по пекинскому метро, пятичасового переезда на скоростном поезде до Уханя, часа езды в уханьском метро в жуткой толкучке и потом еще часа — на машине до деревни, с кучей чемоданов и сумок. В общем, полностью разбитый человек. А как же волосы, макияж? У азиатов есть такая привычка: они особо не заморачиваются, могут спокойно выйти на улицу не умывшись и, придя на пару в университет, чистить зубы прямо в аудитории перед звонком. В общем, в планах мы не сошлись, поэтому пришлось сестре ехать в город одной.

Позже я осведомилась у Сени, почему у его сестры такая навязчивая идея накупить мне одежды? Мне бы и в голову не пришло покупать одежду малознакомым людям, ведь у каждого свой вкус. На что Сеня ответил: потому что сестра решила, что твоя одежда некрасивая. Я с удивлением посмотрела на Сеню и переспросила: «То есть моя одежда известных брендов, стоящая, кстати, недешево, не отвечает утонченному деревенскому вкусу китайцев?» Сеня, выразив полное согласие со мной, ответил: «Пусть дарит, скажи «спасибо» и убери в шкаф».

Немного о китайской моде: те, кто был в Китае, меня поймут. Я не говорю о крупных городах вроде Шанхая или Гонконга, где имеют представление о моде, хотя и там, как везде, встречаются фэшн-провалы. Я говорю о китайцах, принадлежащих к среднему классу, которые никогда не выезжали за пределы родной страны. Китайская мода это: стразы, Микки Маусы, странное сочетание цветов, бантики и бабочки, — и все это никакого отношения не имеет к детской одежде. Можно увидеть женщину сорок плюс, которая одета в футболку с Микки Маусом на груди и кепку с ушками котика; или мужчину с приличным пивным животиком в обтягивающей розовой футболке с изображением Скуби-Ду.

На вопрос, почему взрослые люди носят такие странные вещи, Сеня сказал, что таким образом они пытаются выглядеть молодо! Один из примеров сестринской заботы о брате: когда полгода назад Сеня собирался вместе со мной в Россию знакомиться с моими родителями, сестра прислала ему по почте одежду: обтягивающие розовые бриджи и белую футболку, на которой красовался золотой Король Лев.

Думаю, вы поняли мою глубокую обиду на комментарий сестры по поводу моего гардероба. Но, поразмыслив, я решила отнестись к нему философски и поблагодарить за подарок, сделанный от всего сердца. В конце концов, кто сказал, что мода должна быть такой, как решили Версаче и Донна Каран? Поэтому я на время сдалась китайским родственникам, дабы не сетовали на строптивую невестку.

* * *

После отъезда сестры мы, полежав полчаса, встали. Я сразу же осведомилась, где здесь «дамская комната». Ею оказался обычный деревенский туалет, как и у нас в деревнях: дырка в полу, и запах ничем не отличается.

Очень хотелось умыться и выпить утренний кофе, но не тут-то было: с улицы раздались громкие звуки барабана. Оказалось, что у кого-то свадьба, понаехало много машин с красными бантиками и ленточками; пять девушек, одетых в красные национальные костюмы, с барабанами, беспрепятственно вошли на территорию нашего дома и спросили, где здесь туалет.

Только к вечеру, гуляя по окрестностям, я поняла, что в китайских деревнях все устроено не совсем так, как у нас. У них нет заборов вокруг участка земли, на котором стоит дом, все разбросано и разрознено: трехэтажный дом снаружи выглядит довольно внушительно; низенькая старенькая кухонька — обычно пристройка к дому; вниз по дорожке — туалет, три этих строения соединяют тропинки, они общедоступны, и соседи могут свободно ходить по ним. И огород какой-то странный: тут кусочек, потом чей-то еще огород, потом опять твой, а где-то через пару километров еще кусок твоей земли.

На мою робкую просьбу «умыться бы» Сеня ответил, что успеется, и повел меня на экскурсию по дому. Опухшая спросонок, я подумала: «Это Китай, детка, расслабься», — и последовала за ним.

Сеня потащил меня на второй этаж, откуда с балкона открывался вид на деревню. На солнышке, ожидая своего «новогоднего банкетного часа», сушились вяленые тушки курицы.

На первом этаже живут мама с отцом (который обычно на заработках и бывает дома очень редко) и внучкой, напротив них расположились мы. Комнаты большие, светлые, но, на мой взгляд, очень неуютные. Белые голые стены, бетонный серый пол, старенькая мебель.

На втором этаже планировка оказалась та же: одна комната, принадлежавшая старшему брату Сени с женой, была заставлена всякими коробками, на стене — большой свадебный портрет. Китайцы очень любят вешать огромные свадебные фотографии.

В комнате давно никто не живет, брат зарабатывает деньги в городе, они снимают там квартиру, как большинство молодежи в Китае. Так же, как и старшая сестра с мужем. А сын сестры и дочь брата остаются на попечении бабушек в деревне. Считается, что забота о детях дочери берет на себя семья мужа, а о детях сына — семья сына. То есть, дети принадлежат семье мужа.

Огромный пласт китайского общества — это выходцы из деревень. Молодежь всеми правдами и неправдами пытается вырваться в город, получить образование, найти хоть какую-нибудь работу, лишь бы не возвращаться. В общем-то, как и в России. В деревнях остаются в основном старики и дети. Но что отличает наше общество от китайского, так это то, что у нас есть выходные. Китайские трудящиеся работают семь дней в неделю без отпусков, еще и сверхурочно. Все для того, чтобы выжить в городе и прокормить и выучить детей.

Получается замкнутый круг: надо найти работу, выйти замуж, родить ребенка. Соглашусь, неплохой план жизни, но у родителей нет возможности самим заботиться о детях и воспитывать их, и детей отправляют на попечение дедушек и бабушек в деревню. В результате некоторые родители видят своих чад только на китайский Новый год, во время всеобщих официальных каникул, которые длятся целых десять дней. Спрашивается, зачем же рожать детей, если ты их видишь раз в год на праздники?

Впрочем, это не про нашу семью, здесь все более или менее хорошо. Мама с папой работают, но деревня всего в часе езды от города, поэтому есть возможность видеть детей чаще.

«Побольше ешь!», или Китайский завтрак

Те из лаоваев, кому приходилось завтракать в китайских семьях, меня поймут. Китайский завтрак разительно отличается от русского. На столе нет ни колбасы, ни бутербродов, ни обезжиренных йогуртов с овсянкой, яичницу тоже редко встретите. Кофе и сыр в китайской кулинарной практике вообще отсутствуют. Сыр, как сказал Сеня, похож на соленый ластик. С тех пор каждый раз, жуя сыр, я вспоминаю школьные годы и ластик. А кофе, по мнению Сениного малолетнего племянника, — это горькая вода. Мальчик в силу возраста открыт изучению нового и, так как первый раз видит иностранца, пытается подражать: он все-таки допил «горькую воду», изображая знатока-джентльмена и смачно причмокивая после каждого глотка.

Понятие «здоровое питание» в Китае так же сильно отличается от русского. На столе появились разнообразные блюда: рыба, мясо, диковинные овощи, неведомые русскому, и, конечно же, рис. Было вкусно, но китайцам свойственно все жарить на быстром огне в море масла, поэтому не могу сказать, что «здорово». Впрочем, мясо и рыба на столе в деревне появляются крайне редко, только по особым случаям, когда приезжают гости. В остальное время сельчане обычно обходятся зеленью, овощами и рисом.

Китайцы едят очень много. Одна худенькая китаянка может умять две огромные чашки риса, закусывая овощами, тофу и разнообразной зеленью, а под конец еще и «залить» все рисовой кашей. Куда это все девается — тайна китайских женщин. Мне же каждый раз говорят, что я ем мало и что «так долго не протянешь». Русский человек, если будет есть столько, сколько едят китайцы, недели через две в дверь не пройдет.

Еще одна странная особенность: китайцы в деревне практически никогда не едят вместе, за одним столом. Разве что на китайский Новый год. Обычно каждый хватает по чашке риса, накладывает сверху овощей — и кто куда: кто ест стоя, кто сидя на корточках или низкой табуретке, кто беспрепятственно разгуливает с тарелкой по деревне — по тем самым общедоступным дорожкам, заходя к соседям посплетничать. Поели — и каждый по своим делам. И да, все кости и объедки бросают на пол. Мне посоветовали делать так же, но у меня не поднялась рука. После еды все это подметается с бетонного пола — и вроде чисто.

Память о предках

Гуляя по деревне, обнаружила интересное и, я бы сказала, отражающее суть жизни простых китайцев явление. «Пошли погуляем, я тебе покажу деревню», — предложил мне Сеня, и я с радостью согласилась.

Китайская деревня — это двух-трехэтажные здания, построенные из подручного материала, то бишь из глины и камня, если повезет, — облицованные белым кафелем, если нет, то и так сойдет. Любой клочок земли занят под огороды.

Каждый сезон китайцы выращивают соответствующие овощи. Зимой — это в основном лоба[6], капуста и очень интересный овощ цхай тхай: ботва похожа на нашу свеклу, но только она и съедобна. Стебель сладкий, бордового цвета. Когда его жарят, он приобретает изумрудный оттенок. Вкусная штука, но для непривычного человека может поначалу показаться странной.

Есть в деревне своя лечебница и даже спортивная площадка со всякими снарядами, — можно покачать пресс или подтянуться. Повсюду бегают куры, но это, пожалуй, и вся живность. Шли мы шли, Сеня рассказывал про поля, что где выращивают, и тут я наблюдаю картину: участок земли под капустой, а посередине — самое натуральное надгробие. Сеня останавливается и говорит: это еще один наш огородный участок, тут похоронены мои бабушка и дедушка…

Оказывается, правительство выделило место под кладбище, но оно очень сырое, глинистое, все чавкает, в порядок привести невозможно. Поэтому люди приноровились использовать под захоронения свои участки земли. После смерти человека кремируют и хоронят на семейном огороде в бетонном ящике с надгробием.

У кого денег побольше, стеной огораживают участок и устраивают семейное кладбище. У кого поменьше, не заморачиваются. Как говорит Сеня, у многих нет денег о живых позаботиться, не то что об ушедших в мир иной.

На надгробиях бабушки с дедушкой нет ни фотографий, ни имен. Всё по памяти передается из поколения в поколение.

Стоя перед надгробиями, я подумала: «Вот она, жизнь китайского селянина. Родился в деревне, всю жизнь выращивал овощи, и похоронен тоже в огороде». Кому-то это может показаться странным или кощунственным. А почему бы и нет? Китайцы — народ практичный. Ведь родственники кремированы и замурованы в бетонный ящик, зато можно прийти, когда захочется, практически каждый день, и денег за место на кладбище платить не нужно.

Трансильвания под Уханем

Несколько дней выдались особо пасмурными. Серые здания и хмурое дождливое небо навевали хандру. В феврале здесь особенно много ворон. Черные тучи их кружили над желтыми пожухлыми рисовыми полями, посреди которых кое-где возвышались бетонные надгробия. Согласитесь, не самое приятное зрелище.

Наговорившись с Сеней о том, верят ли китайцы в жизнь после смерти, мы потихоньку возвращались домой. Точнее, это Сеня плелся потихоньку, рассуждая «есть ли жизнь после жизни», я же пыталась прибавить ходу. Смеркалось. Деревня погружалась в зловещую тишину: неосвещенные улицы, темные окна пустующих домов, оставленных хозяевами, которые уехали на заработки в город, и какая-то тень (я уверяла себя, что это кошка), возившаяся в мусорном баке, — вызывали во мне желание быстрее добежать до дома и закрыть за собой дверь.

Мы легли в кровать, и я потушила свет. Уже несколько ночей подряд мне чудились странные звуки, от которых я просыпалась, но тут же все затихало. Я даже задумалась: а могут ли сниться звуки?

Внезапно на балконе раздался неприятный слуху скрежет по стеклу. Испугавшись, я глубже залезла под одеяло.

На мой писк: «Что это?» — Сеня спокойно ответил: «Летучая мышь».

Оказывается, летучие мыши здесь не редкость, иногда даже залетают в дома. И ни в какую Трансильванию не нужно ехать. Надгробия есть, летучие мыши тоже имеются! Страшно?

А вот ни капельки! На самом деле в китайском фольклоре, в отличие от многих других культур, летучая мышь — положительный персонаж. Дело в том, что летучая мышь (беньфу) по-китайски созвучна со словом (фу) — «счастье», «благополучие», поэтому и олицетворяет счастье, благополучие, достаток. Ее изображение можно встретить как в живописи, так и на чайных сервизах, тарелках, всевозможных брелоках и безделушках. Часто летучая мышь изображается вместе с персиками. Персик в Китае — символ долголетия. Так что, если вам встретится летучая мышь, не пугайтесь. Это не Дракула, это счастье и благополучие летят вам навстречу!

Оказалось, что прямо у нас в комнате в лампе под потолком поселилось аж четыре летучие мышки. Зимой они обычно спят, а когда потеплело, стали потихоньку просыпаться. Виновники леденящих душу ночных звуков были вызволены и, аккуратно укутанные в теплые одеяла, помещены в темное место на чердаке. Никто при процедуре не пострадал: ни мыши, ни люди.

Мода по-деревенски

Сестра вернулась из города с большущей сумкой и живой перепелкой под мышкой. Привезла одежду всем: сыну — пуховик, Сене — весьма пристойные штаны и кроссовки. А мне досталась… теплая пижама, которую китайцы носят и дома, и на улице. Соглашусь, при такой погоде она очень согревает. Но она розовая! С обезьянкой! Очень плотная, наверное, сантиметров по пять со всех сторон прибавляет. И я, без того по китайским меркам дама крупная, в этой пижаме — как хрюшка! Но это никого не смутило, все твердили в один голос «хаокань», то бишь — «красиво»: то ли льстили, то ли понятие красоты в Китае действительно другое. И вот, в розовой пижаме, в валенках, с немытыми волосами и обветренной кожей (результат поездки на мотоцикле) я готова встречать родственников. Ощущение ужасное, ведь у нас девушки привыкли быть во всеоружии при встрече с родней будущего мужа: подобающее платье, прическа, неяркий макияж. Но, в конце концов, кроме будущих китайских родственников, меня никто не увидит, а раз они считают это красивым, придется на этот месяц забыть о своих русских привычках.

Что до перепелки, то оказалось, что Сенина сестра поймала ее по дороге, и птице суждена была казнь. А пока ее привязали к старенькой табуретке, под которой, забившись в угол, она смиренно ждала своей участи.

«Дуйлень», или Парные надписи

В Сениной деревне климат сырой. На улице зимой хоть и плюс десять, в помещении холод пробирает до костей. Единственный способ согреться — движение.

Перед Новым годом китайцы приводят свои дома в порядок. Сенина мама попросила нас отмыть входные двери от прошлогодних новогодних парных надписей.

Что такое парные надписи?

В Китае существует традиция на Новый год клеить на входных дверях с обеих сторон записки с пожеланиями счастья и удачи в наступающем году. Такие надписи на бумажных ленточках продаются на рынках в огромном количестве и разнообразии — на любой вкус. Обычно они красного цвета, но бывают исключения. Так случилось в прошлом году с Сениной семьей: ушла из жизни его бабушка, семья соблюдала траур, и поэтому парные надписи на дверях были желтыми. В нынешнем, согласно обычаю, наклеят зеленые. И только в следующем году семья сможет опять использовать красные.

Вооружившись ведром и тряпками, мы приступили к работе. Сенин брат надзирал за нами, заняв позицию неподалеку.

Брат Сени очень сильно отличается от самого Сени. Этакий пижон и щёголь. Работает он на рынке, торгует одеждой, так что всегда в курсе последней китайской моды. Приехав домой, брат спит часов до девяти утра, что по меркам здешних жителей уже почти обед, проснувшись, первым делом греет воду и моет волосы, после чего тщательно укладывает их феном и фиксирует новомодную прическу большим количеством лака. Одевается во все черное, выходит на улицу и, медленно прогуливаясь туда-сюда вдоль дома, лузгает семечки и раздумывает, чем бы себя занять.

«Скучно! — вздохнул он, глядя, как я отскребаю остатки бумаги. — Да не три ты, и так сойдет». Установка «чха бу до» (и так сойдет) весьма укоренена в китайском менталитете. Но это уже совсем другая история.

Чуть позже, бродя по деревне, я обнаружила, что красных надписей на дверях не так уж и много. В основном желтые и зеленые…

Китайский Новый год на деревенский лад

Вся семья с утра готовила новогодний обед. Далее происходило нечто странное для лаовая. В каждом деревенском доме на первом этаже есть что-то вроде алтаря со статуэткой Будды. Перед застольем в алтаре зажигают свечи, буддийские благовония, ставят сладкие яства, яблоки, в одноразовые стаканчики наливают воду.

Затем на обеденный стол, установленный перед алтарем, ставят поднос, на котором обязательно должны быть: рыба, кусок свинины, рис, тофу, яйцо, огромный нож и палочки для еды. Через какой-то время поднос убирают и только потом накрывают праздничный стол.

На вопрос, почему ставят поднос и что олицетворяет каждый из предметов, мне никто толком не смог обьяснить, просто сказали: таков обычай, и мы с Сеней сошлись во мнении, что этот обряд — прошение о том, чтобы год выдался урожайный и в доме всегда была еда. Сеня добавил, что в старину вместо куска свинины на поднос клали свиную голову.

Итак, праздничный стол накрыт, разложены палочки для еды, расставлены маленькие фарфоровые стопки с водкой. «Сначала стол накрывается для наших предков», — объяснил Сеня.

Папа Сени достал «набор для поминок» — желтая бумага с красными надписями и бумажные деньги («деньги загробного мира», объяснил Сеня). Папа зажег свечи и благовония, а сыновья начали жечь бумагу и «деньги», воскуряя фимиам предкам и приглашая их отведать новогодний обед. Потом папа, а за ним и сыновья несколько раз поклонились Будде. Стол оставили накрытым для предков минут на пять, после чего стопки были убраны, и уже поколение ныне живущих заняло места за праздничным столом.

Немного мистики на Новый год

В сером небе тучей кружило воронье. Это жуткое зрелище напомнило мне хичкоковский фильм ужасов «Птицы».

Мы проходили мимо одного из немногочисленных домов в деревне, на дверях которого красовались красные парные надписи. «Знаешь, для чего эти тонкие красные полоски возле окон? — спросил у меня Сеня. Только тут я обратила внимание, что на дверях помимо парных надписей наклеены еще и два китайских божества с огромными секирами, а возле окон и на столбе возле дома висят длинные красные ленты с иероглифами. — Эти надписи защищают от духов. В следующем году мы тоже сможем такие наклеить!»

Оказывается, два божества на дверях являются стражами ворот (мэньшэнь). Зовут их Цинь Шубао и Вэй Чигун. Их работа заключается в том, чтобы не впускать в дом духов.

— А почему их не клеят рядом с зелеными и желтыми надписями?

— Китайцы верят, что дух умершего гуляет по земле год или два и может возвращаться в родной дом. Стражи ворот не различают, хороший это дух или плохой, свой или чужой, они не пускают никого. Поэтому дух родственника не смог бы войти. Тонкие же полоски по бокам окон — это помощь стражам. Они отгоняют злых духов, нечисть или просто негативную энергию Ци. Лента на столбе — это пожелания удачи и успеха выходящим из дома (живым).

— У нас на дверях в этом году нет стражей, значит, духи, и хорошие, и плохие, могут зайти в наш дом? — спросила я.

Сеня улыбнулся.

— Нет, не могут. Этот год нас охраняют наши предки.

В каждом доме возле алтаря есть небольшой ящик. Я думала, там хранятся ритуальные свечи или благовония, а оказалось, — именные таблички всех предков Сениной семьи. Такое вот «семейное древо»: кто, откуда, как звали… Они-то и защищают дом от злых духов. Кто же еще, если не предки?

Верите или нет, а спать мне стало спокойнее… Почти… Надеюсь, что заморская невеста придется предкам по душе.

Опыт лаовая, пережившего новогоднюю ночь в китайской деревне

Но самое главное — новогодние фейерверки! У нас тоже есть традиция после двенадцати ночи взрывать петарды, но отличие в том, что китайцы, начав палить, не останавливаются три дня, причем в любое время суток: и в пять утра, и в три часа ночи, ну а днем уж сам бог велел.

Часов в восемь вечера, когда я мыла голову в тазике, не догрев воду для полоскания, внезапно вырубился свет. Вся деревня погрузилась в кромешную тьму. Делать народу стало нечего, и праздничная пальба началась раньше времени. Длинные ленты петард пулеметными очередями строчили со всех сторон. Все взрывалось, бабахало и свистело часов до четырех утра.

То проваливаясь в тревожный сон, то просыпаясь от взрывов, я кое-как дотянула до пары блаженных часов, на которые деревня затихла. А уже в шесть кто-то решил разбудить мирно спящую семью Сени праздничным взрывом под самым нашим окном, причем взрывом такой силы, что задрожали и без того шаткие стекла.

Я поинтересовалась, зачем китайцы взрывают фейерверки днем, их же не видно. Сеня объяснил, что китайцы любят, чтобы было громко, красота — дело второе. Каждый старается «перегреметь» соседа: слышишь, мол, как у меня во дворе громко грохочет и свистит? Дорогой набор петард!

Вечером в канун Нового года китайцы взрывают петарды, чтобы проводить пришедших в гости предков в мир иной. А с утра — уже по другой причине.

Знакомство с предками

В первый день Нового года мы должны были посетить могилу предков, дабы почтить их память. Сеня оделся, как в театр: парадные брюки и рубашка, начищенные до блеска кожаные ботинки. Даже волосы прилизал, расчесав их на косой пробор. То же проделали и брат с папой. Я поняла, что мероприятие важное, поэтому надела самое лучшее, что прихватила с собой и что соответствовало погодным условиям.

Поехали мы отдать дань уважения Сениным бабушке с дедушкой (по отцовской линии). Для начала папа взорвал одну петарду, прогремел мощный «бум». Это для того, чтобы разбудить предков, предупредить: мы пришли.

Затем он быстро развел костер перед надгробиями своих родителей, опять достал «поминальный набор», раздал его содержимое сыновьям и мне, зажег благовония, и все мы начали медленно кидать в костер желтые бумажки и «деньги» загробного мира. Считается, что эти «деньги», сгорая, отправляются прямо к предкам, и те могут пользоваться ими там, у себя.

Еще одна сторона практичности китайцев. Мы несем на кладбище цветы, что-нибудь съестное и немного выпить. Китайцы приносят загробные «деньги» (бумажки, разрисованные под денежные купюры). Пока все это горело, папа разговаривал с усопшими, потом представил им меня как нового члена семьи. Под конец церемонии все троекратно поклонились предкам.

И последнее: разложив длинную ленту петард вокруг надгробий, папа поджег фитилек. Взрывы петард в честь прощания с предками завершили ритуал.

На второй день Нового года деревню окутывает едкий дым взрывающихся петард — в память о предках!

Китайцы могут верить или не верить в бога, но поклоняться предкам и помнить свои корни — это основа культуры китайского народа… За что я их очень уважаю!

Предновогодний супермаркет, или Жэнь шань жэнь хай

Перед Новым годом мы решили поехать в ближайший город развеяться. Предложение внес брат Сени, которому жутко наскучило болтаться вокруг дома, лузгая семечки. Он решил, что ему нужно в супермаркет — купить что-нибудь вкусненькое.

Я очень обрадовалась, потому как у меня закончился запас кофе, который только и спасал меня по утрам от полученного культурного шока с истошными криками детей и обсуждениями всей деревней прибывшей лаовайки.

Кофе — чрезвычайно редкий напиток в Китае. В деревне такой роскоши не встретишь. Поэтому супермаркет — единственная возможность найти его, хотя бы растворимый.

Дата была выбрана опрометчиво — вспомните, что творится в России в магазинах накануне Нового года, — но мысль о кофе заставила меня убедить Сеню, что это самый подходящий день для гуляния по супермаркетам. И мы покатили!

Сенин брат ехал впереди нас на мотоцикле, без шлема и шапки при температуре около плюс трех градусов по Цельсию. Его расстегнутый черный длинный пуховик развевался на ветру, как крылья ворона в небе, а челка, до того тщательно уложенная, искрилась в лучах солнца. Мы же с Сеней, одетые потеплей, следовали за ним на втором мотоцикле.

Уже наученная опытом, я запаслась маской, перчатками и шапкой.

* * *

Китайские супермаркеты огромны! В них есть все, что китайская душа пожелает: от бытовой техники и одежды до овощей, фруктов и всяких кулинарных изысков. Есть тут и любимый отдел лаоваев — так называемый «отдел импортных товаров». Он небольшой, и есть там не все, чего жаждет иностранная душа, но это единственное место, где можно найти сыр, итальянские спагетти, соленые огурцы и… кофе!

Как только я ступила на порог супермаркета, в моей голове всплыла фраза «Жэнь шань жэнь хай», что в дословном переводе означает «горы и моря людей» или попросту — давка! Толпа подхватила и понесла нас.

Брат Сени уже был где-то впереди, изредка выныривая над толпой, чтобы дотянуться до нужной вкусняшки. Мы же с Сеней, сцепив руки, начали пробираться к заветному отделу импортных товаров. Плавали мы долго. Иногда нам попадались служащие супермаркета, которые, услышав вопрос «где здесь кофе?», таращились на нас и задавали Сене встречные вопросы: «Она иностранка? Это твоя девушка?» — совсем забыв о том, чего мы от них хотели.

С горем пополам мы все же встали на верный курс, и вот он, долгожданный момент: я вижу его — мой кофе! Думаю, при виде вожделенной стеклянной баночки я выглядела так же, как белка из мультика «Ледниковый период», которая нашла свой «драгоценный орех». У кассы мы встретились с братом Сени, который набрал полную корзину сладостей, куриных лап, китайских солений и тому подобного и посчитал своим долгом заплатить за мой кофе, хотя я очень настаивала, что платить буду сама, так как в отличие от Сениного брата знала цену этого кофе.

Когда кассирша огласила ему стоимость всей покупки, он очень удивился, но денег моих так и не взял — как же уронить свое китайское достоинство.

А может быть, ворона?

Гуляя по деревне, мы наткнулись в поле на что-то черное. Сеня с братом и племянником кинулись на проверку. Оказалось — ворона!

Не знаю, как у вас, а у меня жуткая неприязнь ко всему, что «уже испустило дух и неряшливо возлегает на обочине». Но это не про китайцев из деревни провинции Хубэй. На мои уговоры бросить неизвестно каким образом испустившую дух птицу последовал категорический отказ. Схватив ворону за крылья, брат радостно воскликнул: «Еще тепленькая!»

Фраза меня насторожила, и не зря. Племянник схватил птицу за горло и триумфально потащил ее к мотоциклу. Наивно поинтересовавшись, для чего он это делает, я получила удивленный ответ: как для чего? Мама ощиплет, пожарим. Всю дорогу я гадала, как отреагирует мама на такое «подношение»? У нас тоже встречаются ситуации, когда мальчишки, бегая по гаражам, что-нибудь подберут и притащат домой, но это не значит, что интерес сына будет поддержан мамой. Однако Сенина мама отреагировала иначе. Когда мы добрели до дому, ворона была ощипана, выпотрошена и готова к обжарке.

Что ж… В ловле кошек китайцы провинции Хубэй замечены не были. Несколько диких котов спокойно гуляют по деревне и промышляют воровством съестного. Но ворона на ужин, как оказалось, — очень даже в порядке вещей.

Позже, анализируя ситуацию, я подумала: а что здесь такого, французы же едят голубей… Почему бы и не ворона? Мы с Сеней деликатно отказались от деликатеса и оказались правы: по словам брата и мамы, ворона оказалась жестковата…

Здравствуйте, я ваша тётя, или Чай по-деревенски

Время близилось к восьми вечера. Мы уже напарили ноги, помылись, и я лелеяла мечту залезть в постель, укрыться тепленьким одеялом и уснуть. То ли потому, что воздух свежий и нет отопления, то ли потому, что устаешь от новых впечатлений и делать вечером здесь нечего, спать в деревне начинает хотеться рано. Хотя Сенина мама предлагала мне пойти поплясать с бабульками на «центральной площади».

И тут раздался телефонный звонок. Кто говорит? Младшая сестра Сениного папы жаждет посмотреть на меня. Пришлось отложить мечты о сладком сне и опять приводить себя в порядок.

Родственники пришли гурьбой. Сестра папы, называемая здесь «гума», ее две дочери с мужьями и детьми в количестве трех. Все они, конечно, говорили на здешнем наречии, очень громко и для меня непонятно. Мама Сени достала одноразовые стаканы и велела ему налить гостям чаю.

При словах «китайский чай» русскому человеку представляется зеленый чай с Юньнаньского нагорья, собранный вручную китайскими красавицами в широкополых соломенных шляпах. На самом деле народ в китайской деревне на юге страны не пьет ни зеленого, ни черного чая. «Чай» в здешнем понимании — это обычный кипяток.

Китайцы пьют горячую воду от всех невзгод. То, что ученые только недавно признали полезным для здоровья, китайцы употребляли столетиями. Простудился? Отравился? Плохой цвет лица? У китайцев один ответ: «До хэ и день жэ шуй» — «Пей больше горячей воды». Кипяток хранится в термосах. Их в доме штук десять.

Родственники смотрели на меня со смешанными чувствами на лицах. Дочери с интересом, их мужья — с «другим интересом», сама же тетка созерцала меня со снисходительным превосходством. После нескольких вступительных вопросов и замечаний («У вас в России холодно? А что вы там едите? Какая белая кожа! А в жизни ты выглядишь моложе, чем на фото!») родственники углубились в обсуждение всех и вся в деревне, а я благополучно удалилась в нашу с Сеней комнату, выбрав наименьшее из зол — китайских детей.

Два самых важных радостных события в жизни китайцев. Хун сиши

У китайцев есть два очень важных события «хун сиши» и «бай сиши» — оба события считаются радостными.

«Хун сиши» переводится как «красное радостное событие» и означает свадьбу. Невеста по традиции одета в красное платье, машина украшена красными ленточками и цветами, девушки-барабанщицы тоже облачены в красные костюмы и даже подарочные пакеты, которые семья невесты преподносит соседям, — красного цвета.

Что же касается «Бай сиши», то это событие переводится как «белое радостное событие» и означает не что иное, как похороны. Мне удалось лицезреть оба, причем с разницей в один день.

Часов в семь утра мы с Сеней умывались на улице у колонки. Интересное свойство этой колонки: зимой вода в ней теплая, а летом — ледяная. Издалека я услышала барабаны. Шум все приближался и приближался, и вот появилась процессия. В голове колонны гордо вышагивал жених. Он был одет в черный костюм и в руках нес алый букет невесты. За ним тремя стройными колоннами следовали девушки в красных костюмах, бойко бившие в барабаны. Я стала снимать на телефон издалека, с площадки за домом: так как мы только встали и я была не причесана и одета в ту самую домашнюю пижаму, выйти в парадные двери не решилась. «Ты чего за домом мнешься, иди вперед, оттуда лучше можно сфотать», — подпихнул меня Сенин брат. Ну, раз добро от родственников получено, можно и в пижаме. Мне повезло, невеста оказалась из соседнего дома, поэтому можно было хорошо рассмотреть всё вблизи. Барабанщицы остановились перед закрытой дверью, где уже собралось немало народу, и устроили небольшое представление, перестраиваясь то в косые, то в прямые колонны. На шум из дома выбежала заспанная сестра Сени, на ходу запахивая наспех наброшенный пуховик. Глянув на меня, спросила, нет ли расчески, и тут же скрылась, не дождавшись ответа. Через минуту она уже наблюдала за сватаньем вместе со всеми, расчесывая запутанные волосы.

Жених простоял перед дверью минут десять, барабанщицы всё били в барабаны, а родственники и просто зеваки застыли в предвкушении. Наконец шум прекратился, и двери отворились. Перед женихом появились родители невесты, которые затребовали выкуп. Выкуп зависит от достатка семьи и масштаба празднования. Жених гордо передал тестю с тёщей красный конверт, и тогда наконец появилась невеста в красном наряде с фатой. Молодые быстро сели в украшенную алыми цветами машину и укатили. На этом часть «жених + невеста» была завершена, но для собравшихся вокруг еще не всё было окончено.

Родители невесты по случаю торжества установили в своем дворе большой синий навес, под который поместили штук десять больших круглых столов и приготовились угощать гостей. Нас тоже пригласили. Я собрала волю в кулак, и мы, включая Сеню и брата, направились в массы.

Нам быстро нашли место за столом, где уже сидели пять старушек и мужчина в летах. Пока сидели в ожидании угощения, взоры всего стола устремились на меня! Две пожилые женщины неодобрительно перешептывались. А вот дяденька не растерялся и спросил, говорю ли я «по-ихнему». Я сказала, что диалекта, к сожалению, не понимаю, а вот путунхуа (общепринятый китайский язык) — без проблем. Мужчина уточнил: «Ты из Синцзяна?» Я ответила, что русская, на что он с удивлением заметил: а это разве не одно и то же? Простим провинциалу географическую неосведомленность, у нас в китайском университете профессора позволяют себе вопросы похлеще: «Ты из Франции? Вы же там, в Европе, на одном языке говорите? У вас же одна история и страны почти одинаковые?» А один преподаватель, обращаясь к студентам, поинтересовался: «Какие там еще у вас в России “станы” есть?» (В группе были студенты из Казахстана, Узбекистана и Кыргызстана.)

В общем, чтобы растопить лед, я заявила, что я «су лень жэнь», то бишь — из бывшего Советского Союза, потом добавила слова «Ленин», «Сталин», «Путин». Волшебные слова «Советский Союз» сделали свое дело: старики расплылись в улыбках, и разговор потек в дружелюбном русле. Китайцы до сих пор помнят и с уважением относятся к временам, когда Китай был «младшим братом» Советского Союза. Очень много стариков из городов северного Китая в детстве учили в школах русский язык. Когда узнают, что я русская, пытаются вспомнить коротенькие фразы приветствия на русском. Звучит очень мило.

Кстати, самые осведомленные в политике люди — таксисты. Если хотите узнать политический настрой общества и их отношение к вашему государству, поймайте такси, и водитель вам все поведает по дороге. Китайцы очень уважают Путина как правителя. Даже, скажу по секрету, больше, чем своего нынешнего, правда, говорят об этом шепотом.

Гости пили, ели и расспрашивали о русских пристрастиях в еде. Одна добродушная старушка все время подначивала Сеню положить мне что-нибудь еще, а то и сама подкладывала. Лицо у нее было светлое, улыбчивое. Дяденька, сидевший рядом, посчитал своим долгом рассказать о местных кулинарных изысках. В Китае в каждой провинции своя кухня, и каждая провинция, конечно, хвалит свою. Мой сосед по столу с твердой уверенностью повторил мне несколько раз, что здешняя кухня — самая вкусная во всем Китае. Я бы сказала, что кухня каждой провинции имеет свою изюминку, но с пожилым человеком спорить не стала, а радушно улыбнулась и кивнула в знак полного с ним согласия. Ведь и правда вкусно!

Съев и выпив все, что предлагалось хозяевами, китайцы потихоньку начали разбредаться по домам, некоторые, в том числе Сеня, сложили в бумажные тарелки то, что не успели съесть, и доедали на ходу. Так закончилась свадьба. На мой вопрос, почему жених с невестой уехали в загс без родителей, он объяснил, что они расписались уже два дня назад, сегодня только устроили формальную церемонию, и жених уже увез невесту к себе в деревню.

Китайцы, в отличие от русских, делают все наперед. Сначала они устраивают фотосессию с привлечением целой группы профессионалов: визажистов, парикмахеров, костюмеров, потом из фотографий собирают альбом, печатают огромные портреты будущих супругов и во время самой церемонии уже показывают «свадебную презентацию» гостям. Кстати, китайцы мастера фотошопа. Все, что требуется от пары, это прийти на съемку, надеть взятый напрокат наряд, иногда даже не отличающийся особой чистотой, — остальное сделают за вас. У дамы пышные формы? Превратим в фотомодель. Прыщики на лице? Не проблема, лицо станет гладким, как у младенца. Вам даже макияж нанесут компьютерный, можно не утруждать себя. Грудь маловата? На свадебном фото будете — сама Памела Андерсон. В общем, все ради удовольствия клиента! Интересно наблюдать за женихами, которые смиренно ходят за будущими женами, таская их букеты, и спокойно позируют в сто двадцатый раз на фоне моря.

Кстати, китаянки особо не заморачиваются по поводу обуви — кроссовки в самый раз, а передвигаться можно, задрав подол платья, под которым нередко обнаруживаются джинсы. Наблюдая подобную картину впервые, я просто опешила. Как же так?! Джинсы и кроссовки под платьем?! А потом оказалось: если мы фотографируемся в день свадьбы, то китайские пары продуманно делают это заранее, чтобы в торжественный день не тратить ни времени, ни нервов. И приглашения гостям рассылают с уже готовыми свадебными фотографиями.

Китайские городские свадьбы вообще ужасно скучные зрелища. Обычно арендуется ресторан в хорошем отеле, куда приглашаются гости на обед, часам к одиннадцати. Гости приносят так называемые «хунбао» (красные конверты, в которые вложены деньги), молодожены ходят от стола к столу, получают поздравления, угощают всех праздничной стопкой водки и конфетами, на которых написано пожелание счастья. Гости едят, играет музыка. Примерно к часу дня, после фейерверка, все свободны. Куда интереснее празднование «бай сиши» — похорон.

Бай сиши, или Культурный шок лаовая

Похороны в китайской деревне, как уже сказано, принято считать радостным событием, исходя из того, что смерть настигает уже старого больного человека. Здешние китайцы полагают, что жизнь — это естественный процесс: есть рождение (например, рождение новой семьи — свадьба) и есть конец процесса — смерть. Ничего страшного в этом нет, просто человек прожил отведенный ему срок.

В этот раз похороны устроили шикарные. Я от таких похорон была в шоке. Если бы Сеня меня не просветил, я бы подумала, что у китайцев какой-то праздник. С самого утра в деревне играла красивая музыка — довольно популярные песни, в перерывах били барабаны, и мужской голос что-то неразборчиво напевал в микрофон.

К вечеру мама Сени спросила меня: ты пойдешь смотреть представление? Оказалось, что весь день и до самого вечера возле дома усопшего гости пили, ели, смотрели представление и взрывали петарды. Конечно, мне стало интересно.

Около семи часов вечера, когда деревня уже погрузилась во тьму, мама Сени, я, Сеня и его четырехлетняя племянница пошли смотреть «похоронное представление». Почти все дома были темными, я спросила: «Где все? Почему в домах не горит свет?» Сеня ответил, что все на представлении.

По дороге мы встретили женщину с дочкой, которая на вопрос «почему так рано домой?» просто ответила: «Да как-то невесело в этот раз». Я немного опешила.

Достигнув места назначения, мы увидели синие надувные ворота с натянутым между ними белым баннером, который извещал о мероприятии. За ними, казалось, тусовалась вся деревня. Между домов была сооружена небольшая сцена, на которой лихо пела пухленькая китаянка в короткой кожаной юбке. Между песнями она успевала вставлять фразочки типа: «Вам весело? Давайте вместе!»

Добрая половина присутствующих была уже изрядно навеселе. Родственники, как объяснил мне Сеня, должны быть в белом. В данном случае это были белые полупрозрачные балахоны, надетые поверх обычной одежды. Плачущих я не заметила.

Из толпы появился мой старый приятель — сосед по свадебному столу. Прилично подвыпивший, он был очень рад меня видеть и разговаривал как со старой знакомой, на зависть глазевшим на меня зевакам. На местном диалекте, немного заплетающимся языком он попытался объяснять мне здешние традиции, выходило у него не очень, но я улыбнулась и сделала вид, что всё поняла. А где, собственно, «виновник торжества»? — робко поинтересовалась я у Сени. Он сказал: дома, обычно китайцы кладут тело в саркофаг-холодильник, а на следующий день везут на кремацию.

Наутро мы вышли на улицу погреться, и я обратила внимание, что вдоль всей дороги расставлены красные ящики с фейерверками и разложены длинные ленты петард. Оказалось, сегодня — прощание усопшего с деревней, его пронесут по всем улицам.

Церемонию слышно издалека. Как только процессия подходила к очередному дому, соседи взрывали розданные им петарды. Мы забрались на верхний этаж, откуда лучше видно. Грохот становился все оглушительней, и наконец показалась процессия. Впереди шло несколько мужчин, разбрасывавших белые пакеты с подарками соседям (сигареты и небольшое полотенце), следующие трое, в белом, несли поминальную табличку, а следующие восемь — гроб-холодильник на бамбуковых шестах. Далее — девушки в синих «гусарских» костюмах и длинная вереница родственников всё в тех же белых балахонах, каждый держал букет искусственных цветов. Когда процессия достигла нашего дома, Сенин папа зажег ленту петард, то же проделали соседи. Грохот стоял невообразимый. Как только процессия миновала наш дом, были запущены фейерверки из тех самых красных ящиков, все погрузилось в едкий дым. Замыкали процессию парни, тащившие за собой длинные ленты петард. Подождав, когда шествие отойдет немного дальше, они поджигали расстеленные на несколько метров петарды и бежали, волоча за собой громыхающий и сверкающий хвост. Возле здания администрации ждали автобус и несколько машин, украшенных белыми цветами, чтобы доставить родственников на церемонию кремации.

Сеня сказал, что семья усопшего очень богатая, поэтому похороны выглядели так шикарно. Обычно все проходит более скромно, хотя музыка, песни и скромный фейерверк полагаются каждому.

[1] Иностранец (кит.).

[2] Так по-свойски называют наши соотечественники китайский город Суйфэньхэ.

[3] Знаменитый буддийский монастырь в Центральном Китае.

[4] Чжанцзяцзе — национальный лесной парк в провинции Хунань, признанный ЮНЕСКО объектом Всемирного наследия. Парк примечателен большим количеством пиков-столбов из песчаника и кварца, самый живописный из них, Колонна Южное Небо высотой 1080 метров, в 2010 году официально был переименован в Гору Аватар-Аллилуйя в честь известного фильма «Аватар». Создатели фильма заявили, что на создание летающих скал их вдохновили горы, находящиеся в парке Чжанцзяцзе.

[5] Форма вежливого обращения китайца в дальневосточной России к женщине. Вероятно, искаженное китайское «гунян» (девушка, барышня).

[6] Разновидность редьки.

Китай. ДФО > Миграция, виза, туризм. СМИ, ИТ > magazines.gorky.media, 1 сентября 2021 > № 4029619 Анна Воропаева

Об истории слов Холодной войне

Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 56, 2021

Василий Гатов — российско-американский медиаэксперт, приглашенный научный сотрудник Анненбергской школы коммуникаций и журналистики Университета Южной Калифорнии. С середины 1980-х как журналист, освещал многие важнейшие события советской и российской истории, от Чернобыльской катастрофы до войны в Чечне. В 2000-2013 годах работал в качестве руководителя и стратегического директора в различных российских СМИ, возглавлял Медиа Лабораторию РИА Новости (2010-2013). С 2014 года живет и работает в Бостоне, США, занимается историей медиа, Холодной Войны и пропаганды.

75 лет назад, весной 1946 года, началась Холодная Война. Тогда никто не знал — она первая, последняя, уникальная или навсегда. Три четверти века спустя мир снова погружается в некое состояние, до сведенных скул похожее на Холодную Войну. Похожее — но не одинаковое; в истории не бывает одинаковых ситуаций, повторяющихся через десятилетия — просто потому, что всё в мире течет и изменяется.

Холодная Война 1946-1986 годов началась, во частности, из-за слов — их произнесения, их непонимания, недоверия к ним, уверенности в лживых посылах. Не-частности, которые предопределили этот период, были, конечно же, действиями — опасными, зачастую агрессивными, действиями, которые приводили в движение самые большие экономики в мире, затрагивали жизни более чем миллиарда человек.

Существует консенсус советско-российских исследователей относительно ключевого значения Фултоновской речи Уинстона Черчилля (к тому моменту уже бывшего премьер-министра Британской Империи), произнесенной в присутствии президента США Гарри Трумэна 5 марта 1946 года в Вестминстерском колледже, Индиана — это было, по сути, «объявление» Холодной Войны как инструмента сдерживания амбиций советского режима. При всём значении Черчилля и его речи «Основы мира», отставной премьер-министр в этот момент не был никак и никем уполномочен объявлять войну. Вторым западным триггером Холодной Войны считается «Длинная телеграмма», написанная временным поверенным в делах США в России Джорджем Кеннаном 22 февраля 1946 года (и, видимо, попавшая в руки советских разведчиков довольно быстро) — текст, в котором, в отличие от речи Черчилля, политика сдерживания описана подробно и в мрачных (с точки зрения Москвы) деталях.

Важно понимать: решение ключевых держав Запада задействовать «сдерживание» Советского Союза, вчерашнего союзника во Второй Мировой войне, не было и не могло быть следствием идеологических инвектив Черчилля или скрупулезного анализа Кеннана. Причиной сдерживания стала фактическая политика СССР по всей линии соприкосновения двух систем: от Восточной Германии до Средиземноморья, от северного Китая до западного Ирана. Скорее, слова Черчилля и Кеннана стали для советских идеологов (точнее, лично для Сталина) отличной точкой опоры в той политике, которую СССР собирался проводить после войны: политики максимального расширения зоны безопасности и контроля вокруг границ СССР, которая удовлетворяла параноидальные страхи вождя. Стремление Сталина отодвинуть военную угрозу как можно дальше от границ СССР прекрасно совмещалось с его желанием установить максимальный контроль над народами Восточной Европы.

Когда историки разбирают военные конфликты, они тщательно собирают все возможные обстоятельства, предшествовавшие событию: дело не только в том, что они хотят определить ответственность той или иной стороны за развязывание войны, но и в том, что изучение прошлого позволяет избежать ошибок в настоящем и будущем. Если считать Холодную войну законченным конфликтом, то понимание её источников, причин и хода событий являются если не полноценным ключом к анализу сегодняшней ситуации, то позволяют точнее оценить риски, дать рекомендации в части потенциальных ошибок как в оценке собственных сил, так и в оценке противника.

Ответственность за развязывание той, старой Холодной войны, безусловно, лежит прежде всего на Сталине: в 1945-1953 годах его внешняя политика была, без сомнений, агрессивной, и, что важно, «необъявленной» (в том смысле, что идеологическая трескотня про миролюбие была, но действия — что в Восточной Европе, что в Азии — никаким пацифизмом не отличались). Политика США и Великобритании, ведущих держав Запада, хотя и включала военные и военно-политические элементы, была прежде всего открытой и «объявленной» — президенту и премьер-министрам нужно было защищать те или иные действия (и слова) в парламентах, объяснять европейским союзникам, удерживать хрупкий баланс в свежесозданной Организации Объединенных наций. Естественно, и в западной политике сохранялись элементы засекреченные, спрятанные не только от посторонних, но даже и от своих внутренних глаз — деятельность ЦРУ и британских спецслужб, в том числе, по противостоянию СССР в Европе, включая, например, совсем не комильфо сотрудничество с бывшими нацистами в Германии и фашистами в Италии. Однако, операция Gladio (даже если она существовала на самом деле, что до сих пор не признано официально) была всего лишь приготовлениями к возможному коммунистическому мятежу и вторжению Советской Армии; в то же время СССР вооружал и поддерживал советниками греческих коммунистических повстанцев, создал и готовился защищать просоветские «республики» в Западном Иране, проводил массовые депортации граждан восточно-европейских стран в советский ГУЛАГ.

Специально подчеркну, что речь выше идет всего о двух годах, прошедших с Потсдамской конференции, на которой был юридически оформлен раздел Европы между двумя политическими полюсами — атлантическим (американо-британским) и советским. Сталин-союзник стремительно вернулся, для западных лидеров, в тот образ, который за ним закрепился до войны — безжалостного, тоталитарного лидера идеологического режима, желающего физического уничтожения капитализма и либеральной демократии. Ответы на действия Сталина, сформулированные в текстах Черчилля и Джорджа Кеннана, в свою очередь, опирались на политическую идеологию Вудро Вильсона, 28-го Президента США, который сформулировал её как основу мирных переговоров в конце Первой мировой войны. Это и есть тот самый «мировой порядок», против которого боролись и Ленин со Сталиным, и настоящие и мнимые революционеры в третьем мире — мир по лекалам Америки, ради лидерства Америки и под американским «зонтиком безопасности».

Как верно подметил исследователь из Йельского Университета Дэвид Энгерман, «Холодная война была войной в том смысле, что в ней схлестнулись две достаточно жесткие и давно противостоявшие друг другу идеологии [считавшие себя] универсальными, мессианскими и детерминистскими. Каждая из них считала «свой мир» венцом цивилизационного творения, каждая верила в неизбежность прогресса, каждая полагала целью покорение мира, включая носителя противоположной идеологии. Но что делало её Холодной? Прежде всего, то, что стороны не были сконцентрированы на прямом конфликте между собой, поскольку не предполагали ни возможность покорения, ни даже трансформации друг друга»1.

Прохладная Войнушка 2010-х началась, в целом, похоже. Оказавшись, по результатам первой Холодной Войны, фактическим вильсонианским «лидером мира», Соединенные Штаты — в полном соответствии со стратегическим видением — стали вести политику «конструирования» новых государств и режимов, образовавшихся на огромном постсоветском геополитическом пространстве. Где-то это получалось чуть лучше, где-то не получалось совсем. Где-то было достаточно политического и экономического давления, где-то требовалась вся мощь американской военной машины (как в Ираке, например).

Для России фактическое поражение в Холодной Войне было частично «смазано» острейшим политическим и экономическим кризисом, который разразился в конце существования СССР. Потребовалось более десятилетия, чтобы проигравшая сверхдержава задумалась — в лице своего руководства — над тем, как далеко зашла трансформация Pax Americana, и что потеряно со времен СССР. Естественно, это не была мгновенно пришедшая в голову мысль — о несправедливости, с российской точки зрения, окончания главного противостояния ХХ века писали консервативные и патриотические публицисты прямо с дней Горбачева, — однако до середины 2000-х США и Запад в целом не «заглублялся» столь сильно и глубоко в российский периметр безопасности. Включение в НАТО стран Балтии, продвижение инфраструктуры альянса на Восток вопреки возражениям России, — всё это, как и действия Сталина в первые годы после Великой войны, вызывало у российского политического и военного руководства серьезные опасения. То есть ситуация, скорее, перевернулась относительно времен Длинной Телеграммы и Фултоновской речи — о политике сдерживания (оправданной или нет — другой вопрос) задумались русские, а не Запад.

Принципиальная разница, между тем, была (и остается) в том, что идеологический компонент Холодной Войны — наличие двух, остро конфликтующих в своих основах и практике, идеологий — отсутствует. Российские (и лично путинские) возражения против однополярного мира носят не доктринальный характер, а, скорее, этический (нас не уважают) и ситуативный (вот тут, тут и тут вы с нами не посчитались) характер со времен Мюнхенской речи 2007 года. Кроме того, если в мире 1946 года действительно было только две могущественные страны (и эта ситуация охватывала все начальные стадии, до разрядки), то теперь таких стран не две, а как минимум, пять (плюс Китай, плюс Индия, плюс Европейский Союз).

Если полагать «фултоновской речью» выступление Путина в Мюнхене, на конференции по безопасности, в 2007 году, то — в модельной периодизации той, первой Холодной Войны, мы уже где-то в 1958-м, в реестре «догнать и перегнать Америку» (с советской стороны) и всемогущества ЦРУ в тайных операциях против советских интересов. Однако в предложенном выше «перевертыше» что-то не сходится — Россия продолжает оставаться догоняющим (с большими проблемами), спецоперации и вмешательство во внутренние дела остаются фирменными блюдами из советского ассортимента, равно как и создание и поддержание «замороженных конфликтов». В отличие от 1950-х, бессмысленно сравнивать экономические ресурсы «блоков» — преимущество на стороне Запада, причем с явным перевесом.

Когда контуры нового «холодного конфликта» стали проясняться, примерно в 2012-2013 годах, один умудренный опытом предыдущей Холодной Войны дипломат сказал мне, что «В России пришли к власти люди, до сих пор уверенные, что в финале их обманули. Проблема же состоит в том, что они обманывали сами себя слишком долго, чтобы признать поражение».

Возвращение к истории, риторике и образам Холодной Войны — с Железным Занавесом, рыцарями плаща, кинжала, дезинформации и regime change — это довольно мрачная мелодия, которую нам предстоит слушать еще достаточно долго. Как минимум, столько, сколько проживет один человек, которому сейчас 69 лет. Почти столько, сколько прошло со смерти Сталина, обозначившей окончание первого — самого тревожного — периода той Холодной Войны.

Увы.

Примечание

1 Engerman, D. (2010). Ideology and the origins of the Cold War, 1917–1962. In M. Leffler & O. Westad (Eds.), The Cambridge History of the Cold War (The Cambridge History of the Cold War, pp. 20-43). Cambridge: Cambridge University Press. doi:10.1017/CHOL9780521837194.003

© Текст: Василий Гатов

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > magazines.gorky.media, 1 сентября 2021 > № 4022355 Василий Гатов

75 лет Холодной войны

Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 56, 2021

Иван Курилла — доктор исторических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, изучает историю российско-американских отношений и использование прошлого в современной политике. Автор нескольких книг, в том числе «История, или Прошлое в настоящем» (серия «Азбука понятий» издательства ЕУСПб, 2017) и «Заклятые друзья. История мнений, фантазий, контактов, взаимо(не)понимания России и США» (НЛО, 2018).

Мир устроен так, что для объяснения сегодняшних проблем мы все время используем слова, придуманные, чтобы разобраться во вчерашних. К тому времени, как будут придуманы новые объяснительные схемы, более адекватные современности, сам сегодняшний день превратится во вчера. Именно так обострение отношений между Россией и США в последние годы часто называют «холодной войной», опираясь на последний хорошо описанный период международного конфликта, несмотря на то что сегодняшние реалии напоминают биполярное противостояние второй половины прошлого века разве что риторикой политиков, доходящей до взаимных оскорблений.

Но все же — почему «система координат», словарь «холодной войны» до сих пор живет, ведь с начала «холодной войны» прошло уже 75 лет? Это большой срок; через 75 лет после Венского конгресса наступил уже 1890 год: на дворе стояла эпоха броненосцев и пулеметов, а на первые роли в европейской политике претендовала Германская империя, которой просто не существовало во времена наполеоновских войн. Через 75 лет после Версальского мира наступил 1994 год, когда Первая мировая казалось едва ли не средневековым событием. А вот слова, сказанные в 1946 году, до сих пор звучат из уст журналистов и политиков — и резонируют в общественном сознании.

И кстати, давайте вспомним, что Холодную войну чаще всего принято отсчитывать именно от нескольких слов, написанных и сказанных в необязательных текстах, а не от крупных политических или военных событий (которых тоже в те послевоенные месяцы было предостаточно), — и не от договоров и соглашений, подписанных победителями в Ялте или Потсдаме в 1945 году.

22 февраля 1946 года американский дипломат Джордж Кеннан, исполнявший в тот момент должность поверенного в делах США в СССР, отправил в Вашингтон документ, ставший известным как «длинная телеграмма». В ней излагались соображения Кеннана о факторах и движущих силах советской внешней политики, а также — ввиду очевидной необходимости реагировать на продвижение коммунизма в Европе и Азии, — предлагалась политика «сдерживания», то есть не война с Советским Союзом, но и не односторонние уступки со стороны западных держав. Помимо предложения стратегии сдерживания, Кеннан в своей телеграмме довольно метко описал способы думать о внешней политике, принятые в Кремле, указал на чувство уязвимости, диктующее советским лидерам политику, которую на западе было принято считать агрессивной.

Через две недели после того, как депеша Кеннана была прочитана в Вашингтоне, 5 марта 1946 года бывший британский премьер Уинстон Черчилль в присутствии президента Гарри Трумэна прочел речь в небольшом Вестминстерском колледже в городе Фултон, штат Миссури. В этой речи Черчилль призвал американцев к укреплению особых уз дружбы, скрепляющих две англосаксонские державы, а также сообщил, что на Европу «от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике, опустился железный занавес». За этим занавесом осталась половина континента, но свободный мир больше не может повлиять на судьбы народов Восточной Европы. Обнаруженный Черчиллем «железный занавес» появился вдоль той самой «ялтинской» линии разграничения сфер влияния, к созданию которой он сам был причастен.

В чем значение этих двух событий-текстов, которые вошли в учебники как начало холодной войны? Джордж Кеннан в момент написания телеграммы еще не был даже послом. Черчилль произнес свою речь во время поездки по США не будучи премьер-министром. То есть оба человека не занимались в тот момент формированием или управлением внешней политикой своих стран. И все же они дали новому состоянию международных отношений ключевые метафоры: «сдерживание» и «железный занавес».

Неожиданно оказалось, что именно этого не хватало политикам в Вашингтоне и Лондоне: не было языка, на котором можно было описать это новое состояние мира. В самом деле, окончание мировой войны создало в мировой политике новую ситуацию, в которой не работали старые «системы координат». Вместо концерта нескольких европейских держав, ведомых в своей внешней политике растущим национализмом, как это было в предыдущее столетие, на первые роли вдруг выдвинулись страны, не принадлежавшие к старой Европе, но зато практикующие идеологизированный взгляд на международные отношения, — Соединенные Штаты, поддерживавшие либерально-демократический мировой порядок, и Советский Союз, строивший коммунистическую утопию на базе пролетарского интернационализма.

Для американских государственных деятелей само мировое лидерство оказалось новым испытанием: несмотря на экономическую мощь, вплоть до Второй мировой войны США оставались в мире державой второго ряда (прорыв, совершенный Вудро Вильсоном, серьезно повлиявшим на способы урегулирования после Первой мировой войны, ушел в песок, когда американский сенат провалил все заключенные им в Версале договоры). Теперь же Соединенным Штатам, которым остро не хватало людей, разбирающихся в хитросплетениях мировой политики, — как не хватало и наработанных идей и концепций активной внешней политики, — пришлось подхватывать выпавшее из рук Британской империи (которая сама уже начала распадаться) лидерство и примерять на себя роль «мирового полицейского». Этот острый дефицит идей в Вашингтоне и был тем контекстом, в котором появились метафоры «сдерживания» и «железного занавеса».

Кеннан уже скоро станет критиком идеи «сдерживания» и всей внешней политики США по отношению к России, вплоть до расширения НАТО в 1990-е, но метафора будет жить без его участия. Если рассматривать тексты заслуженного дипломата о России в порядке их написания, то можно прийти к выводу, что лучше всего он понимал русскую историю и политику в том возрасте, когда к нему уже не прислушивались в Вашингтоне. В этом состоит один из парадоксов экспертного знания: оно оказывается востребованным, когда резонирует с политическим запросом, а не в тот момент, когда эксперт лучше понимает предмет.

Часто можно встретить суждения, будто Кеннан объяснил американцам, «что Сталин собирается делать», и рекомендовал контрмеры для противостояния советской политике. Современный анализ показывает, что в самом Советском Союзе видение будущего в тот момент не было четким и ясным, оно все время переформулировалось. Ставшие известными в Москве оценки Кеннана и Черчилля сами стали факторами формулирования советской внешней политики; можно утверждать, что «сдерживание» было не только ответом на «советское поведение», но и частично определило его на ближайшие десятилетия.

Актуален ли язык, созданный Кеннаном и Черчиллем, сегодня? Могло показаться, что его списали в архив в тот момент, когда лидеры СССР и США объявили об окончании Холодной войны, когда рухнула берлинская стена или в тот момент, когда над Кремлем спустили советский флаг. Однако уже спустя десятилетие стало понятно, что никакого другого языка для мировой системы так и не придумано. «Сдерживание» и «железный занавес» легко вернулись в обиход и, главное, в мышление политиков по обе его стороны, и это доказательство силы этих метафор.

Дело, конечно, в том, что новая перегруппировка в мировой политике, произошедшая после распада Советского Союза и «мировой социалистической системы», не сопровождалась адекватным обновлением политического языка. Ни в России, ни в США или Великобритании не знают, как описывать новый мировой порядок (или «мировой беспорядок», как стало модно писать), не используя концепты и термины Холодной войны. И метафоры, пережившие свой век, продолжают «размечать» сегодняшние силовые линии международных отношений.

Правда, вместо слова «сдерживание» (containment), означавшего у Кеннана политическое и идеологическое сдерживание коммунизма и распространения в мире популярности советской системы, в обиход вошел его более угрожающий синоним «deterrence» (с коннотациями «отпугивания»), применяемый в узком смысле ядерного или военного сдерживания возможного военного противника.

Вместо «железного занавеса» возникли другие линии разделения; границы «свободного мира» теперь вплотную приблизились к России, оставшейся за рамками большинства европейских и североатлантических интеграционных и военно-политических структур. Мир упустил возможность совсем устранить этот раскол в начале 1990-х, и теперь уже трудно представить себе, что такое было возможно.

Конечно, позиции России в новом расколе заметно слабее, чем ресурсы, которыми располагал Советский Союз три четверти века назад. В 1946 году СССР был популярен в мире как главный победитель нацизма, а коммунизм казался привлекательным многим людям и в Европе, и в ее африканских и азиатских колониях, боровшихся за свою независимость. В 2021 году Россия претендует на роль лидера антизападного консервативного интернационала, — но у этой идеи гораздо меньший потенциал, а главное — антизападные силы не очень нуждаются в глобальном руководстве. Собственно, и мир уже давно не биполярный, — сегодня в нем нельзя не прислушиваться к мнению Китая или к европейским озабоченностям, а завтра в числе «великих держав» может оказаться Индия, Бразилия или кто-то еще.

Однако стоит вспомнить, что автор концепции «мягкой силы» Джозеф Най иллюстрировал ее с помощью кеннановской идеи сдерживания. «Сдерживание привело к успеху в холодной войне, — писал Най, — не в результате военного запугивания, а потому что, как это и планировал Джордж Кеннан, наша мягкая сила помогла трансформировать советский блок изнутри»1. Сегодняшняя проблема состоит, в частности, в том, что коллективный Запад утратил уверенность в своей мягкой силе. Внутренние конфликты, раздирающие Соединенные Штаты в последние годы, многими наблюдателями оцениваются как бьющие по привлекательности американского образца, а пропагандистами в России, конечно же, используются для дискредитации западных ценностей.

Долгая жизнь «длинной телеграммы» Кеннана и фултонской речи Черчилля напоминают нам и о культурной гегемонии англо-американского мира. В самом деле, мы используем метафоры мировой политики, придуманные англичанами и американцами, — тогда как срок жизни рожденных в России терминов оказывается обычно коротким. «Новое мышление» вдвое моложе «сдерживания» и «железного занавеса», — но кто будет использовать его для описания современных международных отношений? Однако в 1980-е была хотя бы сделана попытка выйти из-под власти метафор холодной войны.

Мы живем в мире, который еще ждет своего описания, своих формул, определяющих политику. Откуда они придут и как надолго переформатируют мир, пока неясно. Но это значит, что у многих политиков, философов и теоретиков есть шанс.

Примечание

1 Joseph S. Nye, Jr., “Soft Power and American Foreign Policy,” Political Science Quarterly 119, no. 2 (Summer 2004): 268–269.

© Текст: Иван Курилла

Россия. США. СЗФО > Внешэкономсвязи, политика. Образование, наука > magazines.gorky.media, 1 сентября 2021 > № 4022354 Иван Курилла

Немыслимый альянс

Опыт сотрудничества СССР с западными державами во Второй мировой войне: уроки для сегодняшнего дня

Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 56, 2021

Краткие выводы

История сотрудничества СССР, США и Великобритании в ходе Второй мировой войны — пример кооперации в исключительных обстоятельствах при наличии общего врага. Собственно, и понимание того, что враг общий и от борьбы с ним зависит само выживание наций, пришло далеко не сразу. Еще в 1940-м году Великобритания рассматривала планы бомбежек Баку, а в 1941-м, уже после начала Великой Отечественной войны в британском правительстве предполагали, что Сталин заключит мир с Гитлером. По мере приближения Победы, по замечанию Рузвельта, сделанному им незадолго до смерти, противоречия между западными союзниками и сталинским СССР неизбежно усугублялись. Об этом же говорили и Черчилль, и Сталин.

В сотрудничестве стран антигитлеровской коалиции, помимо объективных обстоятельств, способствовавших сближению США, Великобритании, СССР и их лидеров, большую роль играл фактор персональных контактов. Например, посла СССР в Великобритании Ивана Майского с Уинстоном Черчиллем и Энтони Иденом; особую роль сыграли переговорные таланты Гарри Хопкинса, снимавшего конфликтные вопросы в непосредственном контакте со Сталиным. (Важность и эффективность такого рода контактов в налаживании отношений были подтверждены почти четверть века спустя, когда начал работать back-channel Киссинджер-Добрынин.) Значение имела, в частности, готовность Рузвельта идти на уступки Сталину при понимании американским президентом решающей роли СССР в Победе и необходимости иметь союзника в войне с Японией.

Ухудшению отношений способствовали не только такие факторы, как окончание войны; раздел сфер влияния (особое значение, например, польского вопроса, особенно конфликта вокруг формирования правительства новой Польши); конкуренция в попытках влиять на развитие событий в разных регионах (например, соперничество в Китае, входившем в Антигитлеровскую коалицию); принципиальные политические и идеологические расхождения; недоверие, обусловленное опытом взаимоотношений (например, позднее открытие второго фронта), но и личные свойства лидеров, прежде всего, их взаимная подозрительность (плюс смена лидеров в США и Великобритании в 1945 году). Скорость деградации отношений в 1945 году была впечатляющей и уже в 1946-м, по сути, уже все было кончено («длинная телеграмма» Кеннана, Фултонская речь, реакция на нее Сталина), хотя инерция доброжелательности и попыток объясниться еще существовала (характерный пример: знаменитая поездка Симонова и Эренбурга в США в 1946 году).

Опыт взаимоотношений союзников говорит о важности прагматического подхода к сотрудничеству, так же, как и о конструктивном потенциале личных контактов лидеров и членов их команд (при наличии понятной и четко сформулированной повестки). Не только опыт Второй мировой войны, но и истории контактов Хрущева-Кеннеди, Брежнева-Никсона (Форда), даже Медведева (Путина)-Обамы, свидетельствуют о хрупкости и непродолжительности периодов плодотворной кооперации и рисках обвального ухудшения отношений, которые потом восстанавливаются долго и болезненно. Как ни банально это звучит, такой фактор, как good faith имеет принципиальное значение, но для его практического использования необходимы хотя бы среднесрочные механизмы взаимодействия команд и лидеров, а также снижение уровня враждебности пропагандистской риторики и формирование благоприятного по отношению к партнеру общественного мнения (что отчасти происходило во Вторую мировую; на рубеже 1960-х; в эпоху разрядки; в 1990-е и в период перезагрузки). Опыт и уроки Второй мировой в этом контексте крайне важны, но они, скорее, ведут к пессимистическим оценкам перспектив взаимоотношений в отсутствие фактора good faith и постоянных усилий в поддержании контактов и готовности идти на компромиссы.

Флешбэк: 9 мая 1945 года

К Потсдамской конференции в июле 1945 года Краснознаменный ансамбль красноармейской песни и пляски под управлением А.В. Александрова подготовил исполнение двух союзнических песен. Одна — британская, знаменитая It’s a Long Way to Tipperary («Путь далекий до Типперери»), вторая — американская «There is Tavern in the Town» (в русской версии — «Кабачок»). Впоследствии песни были записаны на грампластинку и пользовались бешеной популярностью наряду с другими, например, с исполнявшейся с 1944 года Леонидом и Эдит Утесовыми «Песней бомбардировщиков» («Coming in on a Wing and a Prayer») — считалось, что ее завезли пилоты тяжелых бомбардировщиков, дислоцированных на короткое время летом 1944 года на трех советских аэродромах в рамках операции «Неистовый» («Frantic»). Сама операция считается не очень удачной — отчасти из-за подозрительности советских властей и рассогласованности действий с ними ее пришлось быстро свернуть. Но песня осталась.

«Кабачок» и «Типперери» я помню наизусть с детства. Потому что, когда мои родители — поколение школьников войны — собирались с друзьями, они пели песни, популярные в 1940-х, причем не только военные, многие из которых — импортированные из союзнических стран. Популярна была, например, «И в беде, и в бою», исполнявшаяся еще до войны джаз-оркестром Варламова. Она оказалась русской версией американского слоу-фокса 1934 года «Roll along Covered Wagon».

Не только массовая музыкальная культура Британии и США, но и сами союзники были страшно популярны ближе к окончанию великой войны. Утром 9 мая, после того как в третьем часу ночи диктор Юрий Левитан объявил о подписании акта о капитуляции Германии, огромные восторженные толпы высыпали на улицы Москвы. Мой отец, которому тогда едва исполнилось 17 лет, был разбужен одноклассником в четыре утра, и они устремились в сторону Красной площади, где уже было полным-полно ликующего народа. В течение всего дня была запружена людьми и Моховая площадь, где располагалось американское посольство. Фотографии Якова Халипа и Анатолия Гаранина запечатлели площадь 9 мая. Сотрудники посольства свешивались из окон и балконов, приветствуя москвичей. «Мы были, естественно, тронуты и польщены таким публичным выражением чувств, — вспоминал Джордж Кеннан, в то время советник посольства, еще не прославившийся своей «длинной телеграммой», — но не знали, как ответить на них». Проблема еще состояла в том, что восторженные горожане подхватывали на руки и качали не только любых людей в военной форме, но готовы были то же самое проделать и с сотрудниками посольства дружественной державы. Тем не менее, несколько смущенный Кеннан, владевший русским языком, рискнул взобраться на парапет у входа в американское представительство, и выкрикнул: «Поздравляем с Днем Победы! Слава советским союзникам!» Это все, что он, будучи несколько смущенным, смог произнести.1

Во всепоглощающем восторге того дня подземные толчки холодной войны, все более ощутимые, и уж во всяком случае зафискированные чувствительным аналитическим «радаром» того же Кеннана, не были замечены торжествующими советскими людьми. Гитлер был повержен «Большой тройкой», Большим Альянсом, члены которого к тому времени, по замечанию историка Джона Гэддиса, уже находились в состоянии войны — как минимум идеологически и геополитически.2

Невозможный союз

Разумеется, альянс сталинского СССР, Британии и Соединенных Штатов был вынужденным и представлял собой прежде всего военный союз, внешне претендовавший на то, чтобы совместными усилиями построить новый миропорядок, основанный на коллективной безопасности, а не на разделе сфер влияния и балансе сил. Что, впрочем, было, скорее идеей и устремлением Франклина Рузвельта, а не его партнеров по альянсу: романтические вильсонианские принципы построения свободных объединенных наций он пытался внедрить в реальную политику, первоначально зафиксировав их в Атлантической хартии, подписанной им и Уинстоном Черчиллем в августе 1941 года. Частью его стратегии было строительство персональных дружеских отношений с Черчиллем и Сталиным с неистовой убежденностью в том, что на основе абсолютного доверия и уступок можно сохранить мир после войны.3

До нападения Германии на СССР антигитлеровский союз едва ли мог стать реальностью. Хотя еще весной 1939-го продолжались вялые переговоры советской стороны с британской и французской о «коллективной безопасности». Правда, в мае этого года Молотову пришлось успокаивать партнеров в связи с отставкой наркома иностранных дел Максима Литвинова. Устранение наркома-еврея легко можно было расшифровать как «жест доброй воли» с советской стороны в отношении Германии.

Началась своего рода «гонка пактов» — Сталин и Молотов выбирали из того, что им было выгоднее. Для Германии альянс с СССР был важен и экономически — военная машина нуждалась в сырье — от нефти до марганца, которое мог дать Советский Союз,4 и геополитически. По замечанию Генри Киссинджера, пакт со Сталиным помогал Гитлеру разгромить Британию «тогда, когда тыл Германии будет полностью обеспечен».5

В середине августа 1939 года британские и французские военачальники появились в Москве с целью зондажа возможности англо-франко-советского альянса. Фон переговоров был не слишком благоприятным — за месяц до них экс-премьер Соединенного королевства Дэвид Ллойд Джордж сказал послу СССР Майскому, что премьер-министр Невилл Чемберлен «до сих пор не может примириться с идеей пакта с СССР против Германии».6 Уровень делегации соответствовал настроениям:7 британский адмирал Дракс и французский генерал Думенк провели переговоры с маршалом Климентом Ворошиловым, но не смогли дать гарантий советской стороне относительно того, даст ли в случае военных действий Польша коридор для прохода советских войск. Переговоры естественным образом зашли в тупик.8 Геостратегически то, что могла предложить Германия, было для Сталина гораздо привлекательнее. После всего этого заключение Пакта Молотова-Риббентропа естественным образом было оценено Британией как событие, которое неизбежно повлечет за собой начало войны.9

Вторжение сталинского СССР в Финляндию и начало советско-финской «зимней» войны в конце 1939 года превратили Великобританию и Францию во врагов Сталина. Даже Черчилль, который поначалу считал притязания Сталина естественными, в январе 1940 года говорил: «Только Финляндия — великолепная, нет, величественная… демонстрирует, на что способны свободные люди».10 Британия и Франция задумались о помощи Финляндии — несмотря на то, что им самим нужны были ресурсы для противостояния Германии. Маршал Маннергейм от помощи не отказывался, но, как отмечает финский историк Киммо Рентола, опасался ситуации, в которой «Финляндия и Швеция оказались бы союзниками Запада и противниками как Германии, так и СССР, когда враги рядом, друзья — далеко».11 Именно поэтому маршал был готов принять франко-британскую помощь, но, чтобы не провоцировать Германию, не в виде регулярных сил на территории Финляндии. Великобритания обсуждала операции против СССР на севере и на юге, с использованием территории Турции. Правда, советская сторона не всегда доверяла донесениям разведки о планах относительно советского юга, и иной раз справедливо, поскольку зачастую дезинформация распространялась британцами для устрашения Советов. Тем не менее, уже в начале 1940 года советское командование начало перебрасывать на Кавказ дополнительные силы Красной армии в ожидании возможных ударов по Баку, Батуми и Туапсе. В феврале была усилена противовоздушная оборона Баку. Советская сторона планировала превратить оборону в наступление — в частности, обсуждались планы бомбежек нефтяных месторождений в Мосуле и Киркуке, находившихся под контролем британцев.12

Все эти обстоятельства и множество проблем на финском фронте подталкивали СССР к заключению мира с Финляндией — ресурсы и силы на эту затянувшуюся войну исчерпывались. Да и Великобритании и Франции уже было не до Советского Союза: в мае 1940 года Франция была оккупирована Германией. По замечанию Рентолы, «планы зимы 1940 года были началом конца глобальной империалистической стратегии Лондона и Парижа».13 А ведь еще в марте и апреле 1940-го британская разведывательная служба дважды занималась фоторазведкой над Баку в рамках планировавшейся операции «Pike».

Сталин готовился к войне с Германией, но и не думал о союзе с Британией (и уж тем более с США). Больше того, с 1939 года он рассчитывал «повернуть» Гитлера в сторону Англии. Вождь исходил из того, что война с Гитлером может начаться не раньше середины 1942 года — после того, как Германия расправится с Англией. Двойная выгода: поражение империалистической державы и выигрыш времени в подготовке к войне с Германией14 По воспоминаниям Анастаса Микояна, Сталин был уверен в успехе: «А к тому времени мы успешно выполним третью пятилетку, и пусть Гитлер попробует тогда сунуть нос».15

Будущий генералиссимус не делал принципиальных различий между Германией, Англией, Францией. В его теории они были двумя группами капиталистических стран, борющихся между собой за рынки и передел мира. Согласно записям Георгия Димитрова, Сталин в сентябре 1939 года, то есть на пике «дружбы» с Германией, высказывался на этот счет так: «…мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга… Деление капиталистических государств на фашистские и демократические потеряло прежний смысл».16 В этой логике советский тиран получал еще один сопутствующий бонус — порабощение Польши: «Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше».17 Иными словами, Сталин полагал, что обведет вокруг пальца все империалистические державы и останется «третьим смеющимся», наблюдающим за тем, как капиталисты уничтожают друг друга, расчищая ему дорогу для продвижения мировой революции.

Этой теории Сталин придерживался всегда, и потом она сыграет свою роль в стремительном развале союза Британии, США и СССР сразу после войны. Но об этом пойдет речь позже.

Логику Сталина в большей или меньшей степени понимало население СССР. Если считать средним гражданином страны, лояльно настроенным к властям тогда еще совсем молодого писателя Константина Симонова, то массам понятен был и стратегический замысел Сталина. Одной из эмоций в сентябре 1939-го была жалость к полякам, вступавшая в некоторое противоречие с тем, что СССР сам вошел в Польшу. Но, вспоминал Симонов свои тогдашние впечатления, «какой-то червяк грыз и сосал душу… И я… знал, что это чувствуют другие».18

Нападение Германии на СССР изменило все, притом, что еще долго многие в Великобритании полагали, что Сталин сможет договориться о мире с Гитлером, уступив ему некоторые территории. Четкостью же союзнической позиции Британия была обязана своему новому премьер-министру Уинстону Черчиллю, который сомневался в военной мощи СССР, но не выражал сомнений в том, что новые обстоятельства превращают коммунистическую империю в союзника. Вечером 22 июня он произнес исторические слова: «Любой человек и любая страна, воюющие с нацизмом, получат нашу помощь. Любой человек и любая страна, марширующие вместе с Гитлером, — наш враг… Следовательно, мы должны оказать любую доступную нам помощь России и русским людям».19 Черчиллю же приписывается высказывание, согласно которому «если бы Гитлер вторгся в ад, то он [Черчилль] постарался бы по меньшей мере отнестись самым благоприятным образом к Дьяволу».20

Чуть позже, выступая в парламенте, министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден сформулировал причины установления союза следующим образом: «Мы всегда ненавидели доктрину коммунизма. Но не в этом вопрос. Россия подверглась предательскому вторжению без каких бы то ни было на то оснований. Русские сегодня сражаются за свою землю. Они борются против человека, стремящегося установить свое господство над миром. Это и наша единственная задача».21

12 июля 1941 года посол Британии в Москве Стаффорд Криппс, человек, многократно предупреждавший советские власти о планах нападения Германии на СССР и называвший даже дату начала войны, и министр иностранных дел Вячеслав Молотов подписали пакт о военной взаимопомощи.

Неизбежный союз

Благодаря появлению общего врага невозможный союз превратился в неизбежный. Военный союз, если говорить о «большой тройке» и четвертом «полицейском» — Китае (по плану Рузвельта, который он сформулировал в конце войны), но и союз ценностей — в случае Великобритании и США.

Соединенные Штаты медленно и осторожно вовлекались в войну. По свидетельству Джеймса Бирнса (с 1945 года госсекретаря США), только «катастрофа Дюнкерка (эвакуация потерпевших поражение британских войск из Европы в начале июня 1940 года. — А.К.), наконец-то, пробудила наших людей». Тем не менее, даже тогда республиканская партия заявила, что она жестко выступает против «вовлечения нации в иностранную войну».22

6 января 1941 года Рузвельт должен был выступить с обращением к нации, постепенно подготавливая Америку к мысли о неизбежности войны. Именно тогда, работая со своими спичрайтерами, в число которых наряду с Сэмюэлом Розенмэном и будущим обладателем «Оскара» за сценарий фильма «Лучшие годы нашей жизни» Робертом Шервудом входил ближайший советник президента Гарри Хопкинс, Рузвельт обозначил ключевые ценности западного мира. Четыре свободы, за которые стоит бороться: свобода слова и выражения мнений, свобода вероисповедания, свобода от нужды, свобода от страха. Каждая из них должна была распространяться на весь мир. «Не слишком ли большую территорию они покрывают, — усомнился Хопкинс, — Не уверен, что американцам интересно, что происходит с людьми на острове Ява». «Боюсь, что однажды это произойдет, Гарри, — проницательно и пророчески заметил Рузвельт, — Мир становится таким маленьким, что даже жители Явы оказываются сейчас нашими соседями».23

Отношения двух будущих англо-саксонских союзников поначалу были осторожными и настороженными. В январе 1941 года Гарри Хопкинс в качестве полномочного представителя президента Рузвельта был направлен в Лондон для разговора с Черчиллем как потенциальным союзником в войне.24 Миссия оказалась успешной. Свою роль в установлении союзнических отношений лидеров США и Британии и в убеждении американцев в том, что помощь Америки нужна англичанам, сыграли посол Соединенных Штатов в Лондоне Джон Вайнант, ответственный за американский ленд-лиз Аверелл Харриман (впоследствии посол США в СССР) и глава CBS News в Европе Эдвард Марроу.25

Впрочем, Рузвельту понадобилось еще много времени для того, чтобы преодолеть изоляционистские настроения в Соединенных Штатах — например, летом 1941-го всеобщая воинская обязанность была восстановлена палатой представителей перевесом всего в один голос.26

В конце лета США начали помогать Британии в обороне от немецких субмарин — передавали британскому флоту данные о местонахождении фашистских подводных лодок. После того, как в сентябре американский эсминец «Грир» был торпедирован немцами, Рузвельт отдал распоряжение топить германские субмарины.

В конце июля того же 1941-го Хопкинс взял на себя миссию зондажа и в отношении Советского Союза как потенциального союзника: побывав в очередной раз в Лондоне и пообщавшись с Черчиллем, послом США Джоном Вайнантом и послом СССР Иваном Майским, он принял решение отправиться в Москву для встречи с советским руководителем, потому что «важно было бы познакомить и сблизить друг с другом Рузвельта и Сталина».27 30 и 31 июля состоялись две встречи Хопкинса и Сталина. Причем советский вождь был очарован Хопкинсом — и простотой в общении, и готовностью помочь. К тому же советскому лидеру было известно, что Хопкинс — это «продолжение» Рузвельта, его ближайший советник, а значит, разговаривая с гостем, Сталин как бы беседовал с самим президентом США. Впоследствии Сталин говорил американском послу Чарльзу Болену, что Хопкинс был первым встреченным им американцем, с которым можно было «поговорить по душам». Советский автократ тоже произвел положительное впечатление на посланника Рузвельта, и, вернувшись в США, Хопкинс сказал своему президенту, что помощь Советскому Союзу перевесит риски поражения СССР или заключения Советским Союзом мира с Германией. (Такая позиция была тем более важна, что в то время Черчилль по-прежнему не верил в саму возможность военных успехов СССР.)28

Пример миссии Хопкинса, который, отправляясь в СССР, не посчитался даже со своей серьезной болезнью и отвратительным самочувствием, показывает, насколько важным и эффективным может оказаться личный фактор в выстраивании политических отношений.

В начале августа 1941-го в бухте Пласеншия на военной базе Арджентия на острове Ньюфаундленд Черчилль и Рузвельт подписали Атлантическую хартию — восемь принципов, которые не просто заложили основы военного союза Британии и США, а также контуры возможного постгитлеровского мирового порядка, но и сформировали ценностный каркас того, что мы сегодня привыкли называть «Западом». Среди этих принципов были: право наций на выбор своей формы правления, восстановление «суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путём»; свободный доступ всех стран, великих или малых, к мировой торговле и сырьевым ресурсам, необходимым для экономического процветания государств; глобальное экономическое сотрудничество и повышение благосостояния. По замечанию английского исследователя Кристофера Коукера, «Запад был в равной мере идеей и союзом».29 Впрочем, «без Второй мировой войны названный союз был бы невозможен».30 К хартии присоединился и СССР, но отнюдь не из-за того, что разделял идею формирования коллективного Запада.

Тем не менее, чтобы Америка вступила в войну, понадобилось нападение японцев на Пирл-Харбор в декабре 1941 года. Для Черчилля это означало, что «Англия будет жить; Британия будет жить; Содружество и империя будут жить… Нас не уничтожат… Судьба Гитлера предрешена… Что касается японцев, то их сотрут в порошок».31 Генри Киссинджер писал: «Вступление Америки в войну явилось кульминацией исключительных дипломатических усилий великого и смелого лидера. Менее чем за три года Рузвельт сумел вовлечь свой сугубо изоляционистский народ в глобальную войну».32

По оценке Джона Гэддиса, в то время как Черчилль решал одну задачу — выживание Британии любой ценой, у Рузвельта их было четыре: без союзников, включая СССР и националистический Китай, невозможно было достичь победы; без сохранения сотрудничества союзников невозможно было, с точки зрения американского президента, установить продолжительный и устойчивый послевоенный мир; необходимо было создать всемирную организацию по поддержанию коллективной безопасности; наконец, все это должно было быть поддержано американским народом, то есть война и мир должны были быть «продаваемыми» («sellable»).33

Общая угроза и общие ценности объединили Британию и США. Общая угроза объединила их со сталинским Советским Союзом. Как и еще один фактор: вера в личные доверительные отношения лидеров, в добрую волю Сталина, в то, что он «отличный парень» (вера, в большей степени присущая Рузвельту, гораздо более уступчивому партнеру советского тирана, чем Черчилль).34

Сложный союз

Ключевым вопросом для СССР стало открытие второго фронта. Переговоры и разговоры на этот счет начались во время и сразу после заключения договора Советского Союза и Британии в июле 1941 года. Черчилль был против, и для такой позиции было несколько оснований. Ресурсов Британии не хватало на то, чтобы открывать Второй фронт во Франции. Еще свежа была память о катастрофе Дюнкерка. (Притом, что для Англии и США рубеж 1941-1942 годов был «зимой катастроф» — весьма болезненных поражений от японцев на Тихом океане и в Азии.) Черчилль предпочитал отвлекать силы Германии операциями английских войск на Средиземном море и в Северной Африке.

Существенным фактором было и недоверие к новому союзнику и неверие в его военную мощь. В разговоре с Иваном Майским в сентябре 1941 года английский премьер раздраженно заметил: «Не забывайте, что каких-нибудь четыре месяца назад мы были один на один с Германией и не знали, с кем будете вы».35 Эту же фразу премьер-министр был вынужден повторить Сталину и в не менее раздраженном тоне. В августе 1942 года Черчилль побывал в Москве — само по себе путешествие было актом доброй воли, притом, что среди прочего премьер-министру как раз и предстояло объяснить Сталину, почему второй фронт пока невозможно открыть. Переговоры проходили не просто конфликтно — Черчилль считал себя оскорбленным некоторыми фразами советского руководителя. Но Сталину на пике войны все-таки не нужна была ссора с союзником. И когда британский лидер уже собирался покидать в Москву с мыслью о разрыве союза, он пошел по пути налаживания личных отношений: в ночь с 15-го на 16-е августа Черчилль и Сталин общались неформально в кремлевской квартире советского вождя.36 Английский премьер отдал должное «превосходным винам». Молотов проводил его на аэродром.37

Этой истории предшествовали другие переговоры, тоже напряженные и конфликтные. В декабре 1941-го министр иностранных дел Британии Энтони Иден отправился на переговоры в Москву. Практически в день отбытия стало известно о катастрофе Пирл-Харбора. Сложилось своего рода союзническое равновесие: Иден двигался в сторону Москвы, Черчилль собрался с визитом в Вашингтон.38

В ходе переговоров с Иденом Сталин сразу же — и несколько неожиданно для периода начала войны — поставил вопрос о послевоенной перекройке Европы. В этом вопросе уже содержались пункты дальнейших — на годы вперед — разногласий и политико-дипломатических переговоров: и передача Польше Восточной Пруссии, и — главное — признание границ СССР 1941 года. Второй пункт представлял особую сложность для Идена, который не мог принимать самостоятельных решений без консультаций с США. Переговоры шли тяжело, их результатом стало лишь общее коммюнике, полноценный договор о союзе Великобритании и СССР был подписан лишь в мае 1942 года и не содержал пункта о признании советских границ. А тогда, в 1941-м, чтобы разрядить напряженную атмосферу переговоров, Сталин угостил Идена балетом (как в свое время Риббентропа39) и перцовкой.40

Тем временем Черчилль, обосновавшись в вашингтонском Белом доме на две недели, лично катал инвалидное кресло Рузвельта, отметив впоследствии, что он «самым тщательным образом» культивировал «свои личные отношения» с американским президентом.41 Прагматическую логику союза атлантических держав Черчилль изложил в телеграмме Идену из Вашингтона 8 января 1942 года: «Никто не может предвидеть, какое будет соотношение сил и где окажутся армии-победительницы к концу войны. Однако представляется вероятным, что Соединенные Штаты и Британская империя не будут истощены и представят собой наиболее мощный по своей экономике и вооружению блок, какой когда-либо видел мир, и что Советский Союз будет нуждаться в нашей помощи для восстановления страны в гораздо большей степени, чем мы будем тогда нуждаться в его помощи».42

Новый союз постепенно обретал переговорную и договорную форму: Британия и США обещали Советскому Союзу помощь в виде военного снабжения. В сентябре 1941-го была достигнута договоренность о помощи СССР со стороны и Британии, и США в порядке ленд-лиза (так называемая «Миссия Бивербрука-Гарримана», названная по фамилиям послов Британии и США). 1 января 1942-го была подписана Вашингтонская декларация о создании антигитлеровской коалиции 26 стран, включая «большую четверку» — Великобританию, США, СССР и Китай. Май 1942-го — это уже упоминавшийся договор о советско-английском союзе, июнь — договор СССР и США о принципах взаимной помощи в ведении войны. Последние два пункта — результат вояжа в Лондон и Вашингтон нарокма иностранных дел.

Переговоры Молотова шли непросто: в мае 1942-го в Лондоне британская сторона по-прежнему отказывалась обсуждать признание границ СССР образца 1941 года. Тем не менее, Сталин, не придававший особого значения букве правовых документов, дал Молотову директиву не обсуждать пока этот сюжет и подписывать договор с Великобританией: когда понадобится — вопрос границ будет решен силой.43 Договор заключался на 20 лет, стороны обязывались не участвовать в коалициях, направленных против одной из них, а также не стремиться к территориальным приобретениям для самих себя и не вмешиваться в дела других государств. В практическом смысле этому документу была уготовлена короткая жизнь.

При всех невидимых миру противоречиях союзников взаимные симпатии народов стали расти. Во всяком случае в Англии, по свидетельству Майского, «трудящиеся» были полны энтузиазма по поводу успехов Красной Армии44, симпатии американцев еще задолго до вступления в войну США тоже были на стороне СССР.45 Союзники старались не обижать друг друга. Например, книга Льва Троцкого о Сталине, над рукописью которой он работал в тот момент, когда Рамон Меркадер ударил его альпенштоком по голове, была подготовлена к печати в 1941 году. Однако издатели ее «придержали», и она увидела свет только тогда, когда отношения Запада и СССР стали заметным образом портиться.46 В книге указан копирайт издательства Harpers & Brothers за 1941 год, фактически же она издана в 1946-м.47 Похожая история произошла со «Скотным двором» Оруэлла. Книга была окончена в феврале 1944 года, но была опубликована только в августе 1945, когда общий враг союзников был повержен. Глава русского отдела министерства информации Великобритании Питер Смолетт (как выяснилось впоследствии, советский агент, завербованный Кимом Филби) выражал опасения по поводу того, что книга может повредить англо-советским отношениям.48

Советский Союз не слишком активно вовлекался в проблемы противостояния Соединенных Штатов, Британии и Китая с Японией, но поддерживал гоминьдановское правительство Чан-Кай Ши, при этом аккуратно выстраивая отношения с Мао Цзе-Дуном. В мае 1942-го в Особый район Китая (Яньань), контролировавшийся китайскими коммунистами, в качестве связного Коминтерна при руководстве ЦК КПК был направлен журналист и дипломат Павел Владимиров. Его дневники — ценный источник для понимания азиатского ракурса политики союзников. В начале июня 1942 года Владимиров констатировал: «Англия связана борьбой на Средиземном море и борьбой собственно за снабжение Британских островов. У нее нет ресурсов для защиты дальневосточных колоний… СССР — союзник США и Британии. Японские правящие круги заинтересованы в разгроме Красной Армии, рассчитывая получить в награду Сибирь.

Какое-либо значительное поражение Красной Армии на германском фронте может подтолкнуть Японию на агрессию против СССР».49

В феврале 1943-го Владимиров объяснял коммунистическим товарищам, почему СССР снабжает оружием врагов коммунистов — гоминьдановцев, и это было весьма емким определением смысла антигитлеровского союза с прагматических позиций Советского Союза: «В мире единый фронт против фашизма. Главный враг коммунистов всех стран — фашизм. В Китае разбойничает фашистская Япония. Основные сражающиеся с Японией силы — армии Гоминьдана». В свою очередь зависимость Гоминьдана от поставок советского вооружения сдерживает Чан Кай-Ши в его соперничестве с китайскими коммунистами, подчеркивал Владимиров.50

Между тем, переговоры о втором фронте продолжались, и эта тема стала пунктом разногласий и в отношениях США и Британии. Американцы в большей степени склонялись к варианту высадки в Нормандии, для англичан был по-прежнему в большей степени важен средиземноморский и африканский векторы. Соединенные Штаты планировали открытие второго фронта в Северной Франции на весну 1943 года.51 Рузвельт поддержал высадку союзников в Северной Африке в ноябре 1942 года, хотя генералы Джордж Маршалл и Дуайт Эйзенхауэр возражали против этого плана. Британские и американские солдаты высадились на Сицилии в июле 1943-го в соответствии с планом Черчилля, хотя в январе того же года на конференции лидеров Британии и Соединенных Штатов в Касабланке делегация США настаивала на вторжении в Нормандию.52

Разногласия этим не ограничивались: Черчилль был человеком империи, Рузвельт — антиколониалистом, который, к тому же, отказывался думать о мировом порядке в терминах сфер влияния; британский премьер не мог понять и того, почему президент США придает очень большое значение Китаю. По-разному они относились и к Сталину: Рузвельт полагал, что может управлять им за счет теплых личных отношений, Черчилль не поддерживал такую точку зрения, был гораздо более неуступчив.53 Хотя в результате, скорее, Сталин манипулировал своими англо-саксонскими союзниками, что стало очевидно во время исторических встреч «большой тройки» в Тегеране в 1943 и в Ялте в 1945-м.

Союз уступок

В начале войны Рузвельт предлагал Сталину встретиться в районе Берингова пролива. Это были пустые хлопоты — советский диктатор даже ради встречи с американским президентом так далеко не поехал бы. Догадываясь о психологических особенностях Сталина (царь может принимать просителей только у себя), Черчилль не поленился посетить вождя в Москве. Отказался Сталин и от встречи в Касабланке в январе 1943-го. Оба заседания «большой тройки» в Тегеране и Ялте логистически в гораздо большей степени устраивали Сталина, чем его партнеров. «И в том, и в другом случае, — писал Генри Киссинджер, — Сталин лез вон из кожи, чтобы показать Черчиллю и Рузвельту, что им встреча нужна гораздо больше, чем ему; даже места встреч были выбраны так, чтобы разубедить англичан и американцев в возможности заставить его пойти на уступки».54

…В Тегеране советское представительство находилось напротив английского. В преддверии встречи «Большой тройки» в конце ноября 1943 года сикхи с tommy-guns из охраны Черчилля своим экзотическим обликом могли соперничать с двенадцатью охранниками Сталина, которыми руководил профессиональный убийца Шалва Церетели, подчиненный Лаврентия Берия.55 Резиденция Рузвельта находилась далеко, поэтому Сталин любезно предложил американскому президенту расположиться на советской территории. Рузвельт не счел возможным отказаться — ему нужно было установить со Сталиным личный контакт. Это, безусловно, сыграло свою роль: на сопротивлявшегося Черчилля было оказано давление, и стороны договорились об открытии второго фронта в 1944 году, хотя тема снова оказалась чрезвычайно конфликтной: Сталин с Молотовым и Ворошиловым едва не покинули переговоры. Как едва не покинул их Черчилль, когда Сталин «пошутил» по поводу того, что следовало бы расстрелять 50 ли 100 тысяч немецких офицеров. Ситуация была тем более деликатной, что от польского правительства в изгнании Черчилль, а возможно, и Рузвельт (от британского лидера) могли уже знать о катынском преступлении и ответственности за него советской стороны. Тем не менее, этот вопрос в принципе не мог быть поднят, поскольку сам этот сюжет сильно испортил бы союзнические отношения, если не разрушил бы их.

Несмотря на эти неприятные ситуации, союзники были готовы идти на уступки Сталину. В частности, Черчилль согласился с тем, что Финляндии «придется нести территориальные потери из-за ее отвратительного поведения», а Сталину необходимо доминировать в Балтике.56

Как отмечал Генри Киссинджер, именно в Тегеране западным лидерам имело смысл обсуждать детали послевоенного устройства мира, в Ялте в 1945-м уже было поздно. Хотя и «к моменту Тегеранской конференции битва под Сталинградом была уже выиграна, и победа обеспечена».57 Это означало, что Сталин чувствовал себя все более уверенно, тем более, что он получил заверения в открытии второго фронта и мог со спокойным сердцем слушать рассуждения Рузвельта о четырех мировых «полицейских» — США, Британии, СССР и Китае и о прообразе Организации объединенных наций.

Тем не менее, Черчилль надеялся, что он не опоздал к разделу мира, когда отправился с визитом к «дядюшке Джо» в октябре 1944 года (так называемая Четвертая московская конференция с кодовым титулом «Толстой»): войска союзников делали успехи, но Красная армия еще быстрее продвигалась на Запад. Пора было поговорить о сферах влияния, причем без Рузвельта, который был противником такого подхода к отношениям союзников-победителей. Черчилль понимал, что Сталин был готов выполнить свое обещание, данное Молотову в 1942 году — «силой» вернуть границы 1941 года и передвинуть сферу влияния СССР далеко на Запад.

В центре дискуссий была Польша. Черчилль соглашался и с передачей восточной Польши Советскому Союзу, и с компенсационным сдвигом границы Польши на запад за счет Германии. В обмен на что Британия могла потенциально рассчитывать на формирование демократического режима в Польше. Во всяком случае в переговорах декабря 1944 года участвовал премьер правительства Польши в изгнании Станислав Миколайчик. Сталину это было в принципе не интересно, он уже за несколько месяцев до декабрьской встречи сделал ставку на «Люблинскую группу» (Польский комитет национального освобождения) и Болеслава Берута, главу Крайовой рады народовой, противопоставленной Сталиным правительству Миколайчика.58 Не говоря уже о том, что еще в апреле 1943 года были разорваны дипломатические отношения между СССР и польским правительством в изгнании — как раз на почве Катыни. Переговоры «Люблинской группы» и кабинета Миколайчика тоже велись в Москве, но, естественно, оказались безрезультатными.59

Московская конференция 1944 года была отмечена знаменитым эпизодом, когда Черчилль, предположив, что такой циничный шаг не одобрил бы Рузвельт, предложил Сталину раздел ряда балканских и центральноевропейских стран в процентах. Сталин легко согласился, прекрасно понимая, что никакие условные расчеты не помешают ему довести, например, предлагавшиеся в Румынии 90% или в Болгарии 75% до 100%. Кроме того, советский вождь уже получил заверения Рузвельта в том, что СССР сможет проводить абсолютно самостоятельную политику в Румынии, Болгарии, Буковине, восточной Польше, Литве, Эстонии, Латвии, Финляндии. Еще до Тегерана президент США согласился сам с собой в том, что Польшу придется отдать Сталину.60 «В британской политике, — отмечал Киссинджер, — просматривалась доля дерзкого отчаяния. Никогда еще сферы влияния не определялись в процентах. Не существовало никаких критериев или средств контроля за соблюдением принципа долевого дележа. Влияние всегда определялось присутствием соперничающих армий».61

Отношения союзников деградировали до торга, но внешне все выглядело как никогда блестяще. Сталин единственный раз в жизни появился в британском посольстве на Софийской набережной, а Черчилля, как это было принято у Сталина, угостили посещением Большого театра, символа имперского величия и блеска, которым вождь практически лично руководил, определяя в том числе репертуарную политику.

Когда-то, в 1939 году, учитывая особые отношения с нацистской Германией, Сталину было важно проявить лояльность партнеру, дав команду поставить на сцене Большого «Валькирию» Вагнера, любимого композитора Гитлера. При этом в постановке не должны были участвовать евреи. Режиссером был назначен Сергей Эйзенштейн (отец которого считался потомком обрусевших немцев).62

Черчилля Сталин встречал точно выверенным коктейлем из фирменного блюда — балета «Жизель» в первом отделении и Краснознаменного ансамбля песни и пляски Красной армии во втором отделении. Появление союзников в ложе театра было обставлено как нельзя более эмоционально. Переводчик Сталина Валентин Бережков вспоминал: «Зал украшали британские и советские флаги. Оркестр исполнил английский гимн. Когда Черчилль появился в центральной «царской» ложе, зрители обрушили на него шквал аплодисментов и приветственных возгласов. И на этот раз Сталин нарушил свои правила и тоже приехал в театр, правда, минут на пять позже британского премьера. Он подошел к Черчиллю из глубины ложи, и публика, несомненно, заранее подобранная, увидев двух лидеров, разразилась бурным восторгом. Через несколько мгновений Сталин отошел в тень, чтобы все аплодисменты достались одному премьеру. Овации продолжались. Черчилль, заметив этот учтивый жест, повернулся и стал манить Сталина к себе. Тот снова приблизился к барьеру ложи, что вызвало новый взрыв аплодисментов».63

Сталин, уверенный в том, что он полностью управляет ситуацией и скоро уже не будет нуждаться в союзниках, мог позволить себе такое представление. Чем пафоснее становилось постановочное единство членов альянса, тем больше реальных противоречий обнаруживалось между ними.

Следующим — и последним — географическим пунктом для «большой тройки» в классическом составе стала Ялта в феврале 1945 года. Идея принадлежала Хопкинсу, который понимал, что Сталин не отправится ни на какую Мальту и ни в какие Александрию или Афины.64 Хопкинс, выбирая теплый Крым, угождал Сталину, но и заботился о здоровье Рузвельта, хотя медицинская помощь требовалась ему самому — в Ливадийском дворце во время конференции он был вынужден существенную часть времени находиться в постели.65 Советская сторона подготовилась к конференции с размахом: в Крым было доставлено свыше 1500 вагонов оборудования, строительных материалов, мебели; вдоль дороги из аэропорта Саки на протяжении всех 80 километров стояла живая цепь солдат, среди них Джеймсу Бирнсу запомнились «девушки с автоматами».66

Черчилль назвал конференцию «эксклюзивным клубом с входной платой как минимум в пять миллионов солдат или в эквиваленте». Одним из ключевых вопросов была проблема германских репараций Советскому Союзу, и предложенные цифры активно поддерживал Рузвельт (Сталин, к примеру, настаивал на том, что 80% немецкой промышленности должно быть вывезено в СССР). Позиция Черчилля по отношению к Германии была гораздо более щадящая: чтобы лошадь ехала, ей надо задавать корм, говорил он.67 Советская сторона подозревала британского лидера в лукавстве: премьер-министр опасался чрезмерного ослабления Германии, поскольку рассматривал ее «как будущий противовес возросшему могуществу СССР».68 Тем не менее, в результате «большая тройка» подписала протокол о репарациях, эквивалентных 10 миллиардам долларов.

Характерной была формулировка Ивана Майского: в мемуарах он отметил «британскую оппозицию советско-американской линии». Советско-американская линия — это понятие кажется сейчас абсурдным, но Рузвельт действительно часто поддерживал Сталина. Он рассчитывал на то, что в обмен на мягкую позицию англосаксов по отношению к требованиям Советского Союза Сталин вступит в войну с Японией. Уступал Рузвельт и вопросе установления советско-польских границ, например, после короткой дискуссии согласившись с тем, что Львов станет частью советской Украины, а не останется в Польше. Стороны согласовали и переселение немцев, что, впрочем, казалось Черчиллю неоправданным и жестоким. Лидеры пришли к единому мнению в том, что территориальные потери Польши на востоке следует компенсировать расширением ее территории на западе.

Серьезные споры возникли вокруг формирования польского правительства. Советский вождь настаивал на том, что Польша — вопрос безопасности для СССР, поскольку эта страна на протяжении всей европейской истории становилась коридором для внешних вторжений в Россию. И потому ему нужна была Польша как надежное буферное государство, способное «закрыть дверь» перед захватчиками. Сталин совершенно не собирался уступать в своих практических действиях, но формально согласился с идеей Рузвельта и Черчилля о создании «временного правительства национального единства», которое включало бы в себя представителей польского правительства в изгнании.69

Станислав Миколайчик действительно вошел во временное правительство, а его Крестьянская партия получила несколько портфелей, о чем состоялись договоренности в ходе переговоров с «люблинскими поляками» в Москве в июне 1945 года. Одновременно в столице СССР состоялся «процесс шестнадцати» — суд над представителями польского движения сопротивления, в том числе генералом Армии Крайовой Леопольдом Окулицким. Они были обманом приглашены на переговоры, арестованны НКВД 27 марта 1945 года, и отправленны в Москву на Лубянку. Операцией по аресту руководил Иван Серов, в то время замнаркома внутренних дел.70

В июне Миколайчик триумфально вернулся в Варшаву, но его практически сразу стали травить и выдавливать из политики. Что означало нарушение ялтинских договоренностей, впрочем, абсолютно предсказуемое. В 1946 году при участии Министерства госбезопасности СССР были подделаны результаты референдума, по которому можно было измерить уровень доверия коммунистам (причем по формально малозначащему вопросу о сохранении или несохранении довоенного института Сената).71 Выборы в парламент в январе 1947 года были открыто и цинично фальсифицированы. Энн Эпплбаум приводит строки из мемуаров Миколайчика: «Стоя в очереди к избирательным урнам, люди должны были держать над головой заполненные бюллетени с отмеченным в них номером 3 [номер коммунистического блока], чтобы проверяющие могли это видеть».72

«Большая тройка» обсуждала и принципы голосования в совете безопасности будущей ООН, что вынудило лидеров рассуждать на более масштабные темы — как сделать так, чтобы коллективная безопасность распространялась на годы вперед и не держалась исключительно на личных отношениях руководителей государств, которые, как заметил Черчилль, «через десять лет исчезнут». Знал бы он, что уже спустя несколько месяцев сам окажется не у дел, а Рузвельт скончается вскоре после Ялтинской конференции… Сталин же говорил об опасности в будущем конфликтов между союзниками. Предсказать их было не сложно. Но пока союзники пошли на уступки и в том, что СССР, по сути, получил еще два голоса в ООН за счет Белоруссии и Украины как отдельных членов организации.

Еще одна ялтинская договоренность отметила дружбу СССР и США высшей формой доверия — «секретным протоколом», который обсуждался только членами «большой тройки» и не за официальным столом конференции. Он был подписан 11 февраля: в обмен на вступление в войну с Японией Советскому Союзу «передавались» Курильские острова.73

На заключительном банкете, проведенном в фирменной сталинской стилистике — он длился четыре часа и был отмечен 45 тостами — Сталин заметил: легко сохранять союз во время войны, поскольку есть общий враг, труднее будет сохранить его после войны, когда у союзников обнаружатся разные интересы.

Союзнические отношения достигли высшей точки, которая одновременно обозначила начало конца «большой тройки».

Развалившийся союз

«Уступкой Сталина союзникам, — писал Киссинджер, — явилась совместная «Декларация об освобожденной Европе», где давалось обещание о проведении в Восточной Европе свободных выборов и установлении там демократических правительств. Сталин явно полагал, что дает обещание в отношении советской версии свободных выборов, поскольку Красная армия уже оккупировала данные страны».74 Скорее, Сталин прекрасно понимал разницу между свободными выборами и их советской имитацией, но совершенно не собирался на тех территориях, которые считал своими, учитывать положения каких-то там деклараций.

Помимо уже открытого конфликта вокруг Польши, проблемная ситуация возникла в Румынии, где советский эмиссар Андрей Вышинский без оглядки на союзников и практически насильственно сформировал коммунистическое правительство.

5 марта журнал «Тайм» предсказал начало конфронтации со «сталинской Россией».75 В конце марта Черчилль выразил свою обеспокоенность Рузвельту, заметив, что ялтинские договоренности не соблюдаются.76 С этим соглашался и американский президент.77 Появился и еще один сюжет, подрывавший доверие между членами «большой тройки»: советская сторона была недовольна тем, что союзники обсуждают условия капитуляции немецкой армии в Италии без участия советских представителей (так называемый «Бернский инцидент»). Состоялась переписка Рузвельта и Сталина, конфликт был практически исчерпан, однако на некоторое время возникла неопределенность в связи с внезапной кончиной Рузвельта от инсульта 12 апреля.

Польский и румынский кейсы, «Бернский инцидент» обнаружили глубокие противоречия между членами антигитлеровской коалиции. Впрочем, новый президент США Гарри Трумэн пытался в первое время продолжать линию Рузвельта. И не сразу понял, что это невозможно не только по личным, но и объективным причинам: даже глубокое уважение Сталина к Рузвельту не спасло бы отношения союзников от деградации. Июньская поездка смертельно больного Хопкинса к Сталину в Москву была его последней миссией, которая к тому же оказалась бесплодной. Если не считать договоренности о последней большой конференции союзников на территории побежденной Германии в июле 1945 года.

На Потсдамской конференции союзники приняли решение о разделе Германии и Берлина на зоны. Это было признанием несовпадающих интересов и, строго говоря, единственно возможной для Запада политикой — зафиксировать хотя бы фактические территориальные зоны влияния, раз уж все равно придется учитывать непримиримость Сталина, никому не дававшему вмешиваться в управление «его» странами в Восточной Европе. Джордж Кеннан летом 1945-го выступал за раскол Европы и расчленение Германии как за единственную реалистическую стратегию.78 И хотя это была всего лишь позиция советника посольства США в Москве, в результате именно она объективно и стала «дорожной картой» для Запада.

Практически все обсуждавшиеся вопросы — от снова возникшей проблемы репараций и чрезмерных масштабов переселений немцев до расширения участия Франции, которую, как и Шарля де Голля, Сталин не любил, в послевоенном обустройстве Европы — стали предметами для споров. Именно в Потсдаме Черчилль, потерявший по ходу конференции пост премьер-министра, использовал словосочетание не «железный занавес», а «железный забор» (iron fence), имея в виду изоляцию просоветскими властям британской миссии в Бухаресте.79 Конкретное решение конкретных проблем было передано так называемому Совету министров иностранных дел держав-победителей, и все конфликты переместились в рабочие рамки конференций этой структуры. Из «большой тройки» действующим лидером остался только Сталин. Распались и личные связи, отчасти поддерживавшие единство союзников.

В Потсдаме Трумэн сообщил Сталину, что Америка отныне располагает атомной бомбой. Генералиссимус сделал вид, что это новость его совсем не впечатлила. Но, разумеется, и сам факт обладания США супероружием, и практическое его использование в Хиросиме в том же месяце, когда завершилась Потсдамская конференция, лишь усугубили недоверие Сталина к партнерам. Он увидел во всем происходящем «ядерный шантаж» по отношению к СССР.80

Тем не менее, в массовом сознании советских людей «большой альянс» все еще существовал. И это не только вопрос естественной неинформированности о деталях переговоров. Существовала и инерция надежд на лучшую и, что важно, более свободную в политическом отношении жизнь после Победы. По замечанию Бориса Пастернака в «Докторе Живаго», «хотя просветление и освобождение, которых ждали после войны, не наступили вместе с победою, как думали, но все равно, предвестие свободы носилось в воздухе все послевоенные годы, составляя их единственное историческое содержание».81 Война стала длящимся эпизодом не только единства целей союзников, но и единством цели советской власти и народа. О чем, собственно, Сталин и говорил несколько извиняющимся тоном в своем знаменитом тосте за русский народ на кремлевском приеме 24 мая 1945 года: «У нашего правительства было немало ошибок… Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство… Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии».82 Эти надежды на «просветление и освобождение» после войны как «поры свободы»83 не сразу, но рухнули вместе с фактическим распадом «большого альянса».

Инерционно союз с западными державами еще рассматривался как нечто важное. Во всяком случае даже после фултонской речи Черчилля 5 марта 1946 года, от которой традиционно отсчитывается начало холодной войны, продолжались и официальные контакты, и формально неофициальные.

Советское руководство считало, например, чрезвычайно важной с точки зрения пропагандистских (или контрпропагандистских) целей поездку в США писателей и журналистов Константина Симонова, Ильи Эренбурга и Михаила Галактионова, представлявших соответственно «Красную звезду», «Известия» и «Правду». Это был ответный визит после поездки в 1945 году в СССР трех американских журналистов. Как вспоминал Эренбург, «американцы вели переговоры с советским правительством об увеличении тиража журнала «Америка», выходившего на русском языке, об облегчении работы американских корреспондентов в Москве, и государственный секретарь Бирнс решил показать свою добрую волю».84

Тираж «Америки» действительно ненадолго вырос, но в 1948 году распространение журнала было запрещено, и решение о возобновлении издания было принято только в период хрущевской оттепели в 1956 году.85 На цензурные послабления для работы иностранных журналистов надеяться уже было бесполезно. Еще осенью 1945 года Молотову досталось от Сталина за то, что он на приеме в Наркомате иностранных дел в честь годовщины Октябрьской революции дал разрешение на снятие цензурных ограничений на корреспонденции иностранных журналистов. 10 ноября 1945 года Сталин, оправившийся от инсульта, случившегося в октябре, направил Молотову, Маленкову, Берии и Микояну телеграмму, выражая неудовольствие опубликованием речи Черчилля «с восхвалениями России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР… У нас имеется немало ответственных работников (намек на Молотова. — А.К.), которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов… С угодничеством перед иностранцами нужно вести жестокую борьбу».86

Шансов на продолжение союзнических отношений не было. Тем не менее, Политбюро выделило писательской бригаде серьезные средства — «10 тысяч долларов (по курсу 1946 года. — А.К.), не считая расходов по переезду».87 И сами путешественники верили в то, что «вчерашние союзники договорятся», несмотря на то что уже в течение более чем двухмесячной поездки замечали — отношения продолжают ухудшаться: «…настроение рядовых американцев менялось на глазах».88 Основная миссия бригады становилась невыполнимой. «Мы им там доказывали, как умели, — писал Симонов, — доказывали и рассказывали, и это была истинная правда, — не хотят русские войны».89

Фултонская речь Черчилля не противоречила тезису Симонова. Бывший премьер, а теперь лидер оппозиции проницательно замечал: «Я не верю в то, что Советская Россия жаждет войны. То, чего они хотят, — это плодов войны и безграничного распространения свой власти и своих доктрин».90 Что со всем этим делать, американский истеблишмент уже в принципе знал — из «длинной телеграммы» (22 февраля 1946 года) сотрудника посольства США в Москве Джорджа Кеннана, который тоже, что прямо следовало из его последующей лекции в октябре 1946-го в Стэнфорде, не верил в возможность войны США и СССР.91

Советским «Фултоном» стало выступление Сталина в Большом театре на предвыборном собрании Сталинского избирательного округа города Москвы 9 февраля 1946 года (тогда проходили выборы в Верховный совет СССР).92 В этой речи вождь в очередной раз вернулся к своему тезису о неизбежности войн между империалистическими державами, а победа во Второй мировой была приписана преимуществам советского общественного и государственного строя. Строй менять не надо, индустриализация и коллективизация были оправданы. Союзники были упомянуты лишь единожды, да и то вскользь. Никаких надежд на политические изменения в стране не оставалось. Элбридж Дерброу, глава восточноевропейского отдела Госдепартамента, охарактеризовал основной пафос речи Сталина: «К черту весь остальной мир!» (“To the hell with the rest of the world”).93

В некотором смысле на «длинную телеграмму» Кеннана вдохновила эта речь Сталина. Хотя поначалу советник американского посольства счел ее вполне проходной, к тому же он находился в разобранном состоянии — простудился и мучился зубами. Но Госдепарамент очень ждал анализа речи от лучшего знатока России в дипломатическом корпусе. И Кеннан на одном дыхании продиктовал своем секретарю Дороти Хессман «длинную телеграмму» о сути советской политики. Отправляя ее, он извинился за перегрузку телеграфного канала — текст состоял из более чем 5 тысяч слов.94

Кеннан объяснял американским дипломатам, что это не они недоработали в переговорах с Советами, а сама природа сталинской власти, чьи свойства во многом исторически обусловлены, предполагает конфронтацию: «…они находят оправдание инстинктивному страху перед внешним миром, диктатуре, без которой не знают, как управлять, жестокостям, от которых не осмеливаются воздержаться, жертвам, которые вынуждены требовать <…> В основе невротического восприятия Кремлем мировых событий лежит традиционное и инстинктивное русское чувство неуверенности в собственной безопасности <…> На это <…> стал накладываться страх перед более компетентными, более могущественными, более высокоорганизованными сообществами <…> они всегда боялись иностранного проникновения, опасались прямого контакта западного мира с их собственным <…> они привыкли искать безопасность не в союзе или взаимных компромиссах с соперничающей державой, а в терпеливой, но смертельной борьбе на полное ее уничтожение».95

Один из ключевых выводов Кеннана состоял в том, что советский режим всегда нуждался во внешних врагах, чтобы оправдать характер своего внутреннего правления. Этот же вывод он обосновал в своей знаменитой статье в «Форин аффейрз» «Истоки советского поведения».96 Любопытно, что, покинув пост посла США в России в 2014 году, Майкл Макфол пришел к схожим выводам и призвал расстаться с иллюзиями по поводу самой возможности присоединения путинской России к мировому порядку: «В дополнение к усилению автократии Путин в целях большей легитимации стал нуждаться во враге — Соединенных Штатах».97

В советской историографии Кеннана всегда называли идеологом холодной войны, хотя он — автор доктрины сдерживания, основанной на том, что самоедский автократический режим рано или поздно умрет сам, и надо только жестко, но не переводя дело в стадию горячей войны, сдерживать его (в долгосрочной перспективе с Советским Союзом так и случилось).98

Своего рода ответом «длинной телеграмме» стала депеша, отправленная в Москву 27 сентября 1946 года послом СССР в США Николаем Новиковым. Сделано это было по личному указанию Сталина, а основным автором телеграммы был Молотов:99 «…подготовка США к будущей войне проводится с расчетом на войну против Советского Союза, который является в глазах американских империалистов главным препятствием на пути США к мировому господству».100

А вот Черчиллю отвечал — почти сразу после Фултонской речи — сам Сталин в форме ответов на вопросы интервьюеров. И в этих ответах содержались примерно те же тезисы, что в будущей «телеграмме Новикова». Ответы газете «Правда» 14 марта 1946 года были весьма эмоциональными: Сталин обвинял союзников в том, что они хотят «заменить господство гитлеров господством черчиллей».101 Именно так — со строчной буквы — обозначался теперь союзник, которого еще год назад триумфально встречала аудитория Большого театра.

12 марта 1947 года, мотивируя американскую экономическую помощь Греции и Турции, Трумэн заговорил с позиций ценностей. Эта его речь в конгрессе вошла в историю как «доктрина Трумэна»: «Я верю в то, что мы должны помогать свободным людям формировать свою собственную судьбу так, как им самим хотелось бы. Я верю, что наша помощь должна быть в первую очередь экономической и финансовой».102 Неделей раньше в Бэйлорском университете Трумэн говорил о первостепенной важности свободы вероисповедания, свободы слова и свободы предпринимательства. Разумеется, эта речь была всегда оценивалась в СССР как доктринально оформленная готовность США вмешиваться в дела других стран.103

Столкнувшись с такого рода решительными шагами США, Сталин во время своей встречи с Маршаллом в апреле 1947 года говорил о возможности компромиссов. Но лишь убедил нового государственного секретаря США в том, что они более невозможны. «Сталин зарвался, отстаивая свою позицию, — писал Киссинджер, — ибо никогда не понимал психологии демократических стран, особенно Америки. Результатом стал «план Маршалла», Атлантический пакт и наращивание Западом военных потенциалов».104

План помощи Европе, объявленный Джорджем Маршаллом 5 июня 1947 года, был оценен как шаг в направлении организации «западного блока против Советского Союза»105 и покушение на зону влияния Сталина — странам-сателлитам СССР было запрещено становиться реципиентами «Плана Маршалла». Академик Евгений Варга, которому был поручен анализ «Плана», написал о других его неприемлемых для СССР свойствах — отмене «железного занавеса», возможностях свободного передвижения товаров, экономической и политической информации.106

Год оставался до прямого противостояния СССР и западного мира — блокады Западного Берлина в 1948 году. Берлинский кризис, как и грубая коммунизация власти в Чехословакии в том же 1948 году вынудили Запад задуматься о коллективной военной обороне — так возникла идея НАТО.107

Заключение

Мое поколение выросло на лучших образцах советской и просоветской политической карикатуры. В 1960-1970-е годы в СССР был невероятно популярен датский карикатурист-коммунист Херлуф Бидструп, о существовании которого в сегодняшней Дании уже почти никто не помнит. Сборники его рисунков издавались огромными тиражами, по сюжетам карикатур снимались мультфильмы, по нему учились рисованию. Своими первыми представлениями о холодной войне я обязан его карикатурам — например, на Трумэна, размахивающего атомной бомбой. Тощий и длинноногий дядюшка Сэм с козлиной бородой отъедал куски европейского пирога, услужливо преподнесенного ему лидерами стран Европы, и реанимировал гитлеровского солдата в более приличном виде солдата американского. Точнее, офицера, поскольку американский солдат мало что понимал и изображался в виде веселого недотепы, способного, впрочем, случайно насолить своему командиру.

Об опыте союзничества школьники и студенты позднего советского времени знали очень мало или почти ничего. А из самого популярного сериала о советском разведчике, внедренном в Главное управление имперской безопасности, «Семнадцать мгновений весны», мы вынесли знание о секретных переговорах американца Даллеса с гитлеровцами. Хотя в это самое время секретные переговоры с Брежневым во время охоты на кабанов в Завидово вел Киссинджер — назревала разрядка.

Лишь для 4% респондентов «Левада-Центра» победа в войне — это успех именно антигитлеровской коалиции, более 50%, тем не менее, помнят, что союзниками СССР были США и Великобритания.108 Главные клише о США как мировом жандарме, который навязывает другим народам свою волю и противостоит СССР/России («Мир живет под диктовку США»)109, перекочевали из советской эпохи в постсоветскую, правда, их реанимации способствовала массированная антизападная пропаганда последних лет.

Опыт военной коалиции уникален и едва ли повторим. Скорее, в большей степени поучительными могли бы стать прецеденты 1960-х-1970-х — при всей их обусловленности конкретными историческими обстоятельствами, но и личными отношениями лидеров и даже «химией» между ними. История нюансирована. Сама по себе она ничему не учит — только лидеры, их советники, общественное мнение на свой лад вольны извлекать из нее уроки. И по крайней мере в этом смысле опыт Второй мировой войны дает действительно богатый материал.

Примечания

1 John Lewis Gaddis. George F. Kennan. An American Life. New York, Penguin Press, 2011, p.194

2 John Lewis Gaddis. The Cold War. A New History, Penguin Books, 2005, p.6

3 Henry Kissinger. World Order. New York, Penguin Press, 2014, p.p.269-271

4 Stephen Kotkin. Stalin. Waiting for Hitler, 1929-1941. Penguin Press, New York, 2017, p.632

5 Генри Киссинджер. Дипломатия. М., «Ладомир», 1997, с.308

6 Лев Безыменский. Гитлер и Сталин перед схваткой. М., «Вече», 2000, с.227

7 И.М. Майский. Воспоминания советского дипломата. 1925-1945 гг. М., «Наука», 1971, с.387-388. Посол СССР в Великобритании Иван Майский писал: «…отсутствие у адмирала Дрэкса письменных полномочий явилось последней каплей, переполнившей чашу многомесячного терпения Советского правительства. Оно окончательно убедилось, что Чемберлен неисправим и что надежда на заключение пакта превратилось в бесконечно малую величину».

8 Роджер Мурхаус. Дьявольский союз. Пакт Гитлера-Сталина. М., Издательство АСТ, CORPUS, 2020, сс. 67-69

9 В.Г. Трухановский. Антони Иден. М., «Международные отношения», 1983, с.192, Томас Рикс. Черчилль и Оруэлл. Битва за свободу. М., Альпина нон-фикшн, 2019, с.107

10 Киммо Рентола. Сталин и судьба Финляндии. М., «Весь мир», 2020, с. 48

11 Там же, с.36

12 Там же, с.41, 50-51

13 Там же, с.59

14 Лев Безыменский, Указ.соч., с.277

15 Там же, с.206

16 Там же, с.290

17 Там же, с.291

18 Константин Симонов. Истории тяжелая вода. М., «Вагриус», 2005, с.334

19 Томас Рикс. Указ.соч., с.183

20 Генри Киссинджер. Указ.соч., с.368

21 В.Г. Трухановский. Указ.соч., с.220

22 James F. Byrnes. Speaking Frankly. New York, London, Harper & Brother, 1947, p.10

23 Robert Schlesinger. White House Ghosts. Presidents and Their Speechwriters. New York, Simon & Schuster, 2008, p.26

24 Томас Рикс. Указ.соч., с.156

25 Lynne Olson. Citizens of London. The Americans Who Stood with Britain in Its Darkest, Finest Hour. New York, Random House, 2010

26 Генри Киссинджер. Указ.соч., с. 349

27 И.М. Майский. Указ.соч., с.541

28 David L. Roll. The Hopkin’s Touch. Harry Hopkins and the Forging of an Alliance to Defeat Hitler. Oxford University Press, 2013, p.135-136

29 Кристофер Коукер. Сумерки Запада. М., МШПИ, 2009, с.52

30 Там же, с.72

31 Цитата по: Томас Рикс. Указ.соч., с.190

32 Генри Киссинджер. Указ.соч., с. 352

33 John Gaddis. The Cold War, p.17

34 Henry Kissinger. World Order, pp. 270, 274, 283

35 И.М. Майский, Указ.соч., с.549

36 Simon Sebag Montefiore. Stalin. The Court of the Red Tsar. New York, Vintage Books, 2005, pp. 421-423

37 Там же, с.637

38 В.Г. Трухановский, Указ.соч., с 226

39 https://newtimes.ru/articles/detail/184150/

40 И.М. Майский, Указ.соч., с. 578, 582

41 Томас Рикс, Указ.соч., с.193-194

42 В.Г. Трухановский, Указ.соч., с. 229

43 Simon Sebag Montefiore. Op.cit., p.409

44 И.М. Майский, Указ.соч., с.598

45 Эрик Хобсбаум. Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914-1991). М., АСТ CORPUS, с.169

46 Г. Черняховский. Лев Троцкий. М., «Молодая гвардия», 2010, с.621

47 L. Trotsky. Stalin. An Appraisal of the Man and His Influence. New York, Harper & Brothers, 1941

48 Томас Рикс. Указ.соч., с.231

49 П.П. Владимиров. Особый район Китая. 1942-1945. М., АПН, 1973, с.35

50 Там же, с.128-129

51 И.М. Майский. Указ.соч., с.616

52 Томас Рикс. Указ.соч., с.211

53 Там же, с.202

54 Генри Киссинджер. Указ.соч., с.369

55 Montefiore. Op.cit., p.464

56 Киммо Рентола. Указ.соч., с.70

57 Генри Киссинджер. Указ. соч., с 369

58 Monefiore. Ibid., p.475, Киссинджер. Там же, с.371

59 https://www.kommersant.ru/doc/4380946#id1911486

60 Киммо Рентола. Там же, с.71-72

61 Киссинджер, Там же, с.371-372

62 Соломон Волков. Большой театр. Культура и политика. Новая история. М., АСТ, 2018, с.360-362

63 Бережков Валентин Михайлович. Как я стал переводчиком Сталина. — http://militera.lib.ru/memo/russian/berezhkov_vm/06.html

64 Майский. Указ. соч., с.690-691

65 James F. Byrnes. Op.cit., p.23

66 Майский. Указ.соч, с. 692; Byrnes. Ibid., p.24

67 Byrnes. Op.cit., p.27

68 Майский. Там же., с.702

69 Byrnes, Op.cit., p.31-32

70 Иван Серов. Записки из чемодана. Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти. М., «Просвещение», 2017, с. 244-249; Магдалена Семчишин. День Победы. Почему Польша не празднует 9 мая. — «Новая Польша», 2020, Варшава, с.56.

71 Иван Серов. Там же, с.253; Энн Эпплбаум. Железный занавес. Подавление Восточной Европы (1944-1956). М., Московская школа гражданского просвещения, 2015, сс. 292-295

72 Энн Эпплбаум. Там же, с. 297

73 Byrnes. Op.cit., p.42-43

74 Киссинджер. Указ.соч., с.373

75 Time. Golden Anniversary Issue. Europe. 50 Remarkable Years. Winter 1996, p.4

76 Byrnes. Op.cit., p.54-55

77 John Gaddis. The Cold War, p.22

78 Ю.М. Мельников. От Потсдама к Гуаму. Очерки американской дипломатии. М., Политиздат, 1974, с.49

79 Byrnes, Ibid., p.74

80 John Gaddis. The Cold War, p.26

81 Борис Пастернак. Собрание сочинений в пяти томах. Том третий. М., «Художественная литература», 1990, с.499

82 Владимир Невежин. Застолья Иосифа Сталина. Книга первая. Больше кремлевские приемы 1930-х-1940-х годов. М., АИРО-XXI, 2019, с.346

83 По замечанию Юрия Буртина, многие воспринимали войну как «пору свободы». В поэме Александра Твардовского «Василий Теркин» нет ни одного упоминания Сталина и партии, притом, что произведение получило Сталинскую премию первой степени в январе 1946 года. — Юрий Буртин. Исповедь шестидесятника. М., Прогресс-Традиция, 2003, с.231

84 Илья Эренбург. Люди, годы, жизнь. Книги шестая, седьмая. М., «Текст», 2005, с.58

85 Сергей Чупринин. Оттепель. События. Март 1953 — август 1968 года. М., НЛО, 2020, сс. 168, 288

86 Рудольф Пихоя. Москва. Кремль. Власть. Сорок лет после войны 1945 — 1985, М., АСТ, 2007, с.169

87 https://www.kommersant.ru/doc/664970

88 Илья Эренбург. Указ.соч., с.73

89 Константин Симонов. Указ.соч., с.366

90 Генри Киссинджер. Указ.соч., с.397

91 Рудольф Пихоя. Указ.соч., с.145

92 https://www.marxists.org/russkij/stalin/t16/t16_01.htm

93 John Gaddis. George F. Kennan. An American Life, p.217

94 Ibid., p.219

95 Ibid., p.220

96 Ibid., p.228; https://www.foreignaffairs.com/articles/russian-federation/1947-07-01/sources-soviet-conduct

97 Michael McFaul, Confronting Putin’s Russia? The New York Times, March 23, 2014.

98 Понятие «сдерживание» (containment) в своей статье 2014 года использовал и Макфол, говоря об «избирательном сдерживании и вовлечении»: «режим должен быть изолирован» с помощью санкций, а вовлечение должно иметь чисто технический переговорный характер, без подталкивания Путина к восприятию западного порядка и ценностей. Ибо это бессмысленно.

99 John Gaddis. The Cold War, p.30

100 Пихоя. Указ.соч., с.145

101 Там же, с.140

102 Robert Schlesinger. Op.cit., p.47

103 Ю.М. Мельников. Указ.соч., с.87

104 Киссинджер. Указ.соч., с.399

105 Там же, с.153

106 Там же, с.152

107 John Gaddis. The Cold War, p.34

108 https://www.levada.ru/2015/05/29/den-pobedy-i-aktsiya-bessmertnyj-polk/

109 https://carnegie.ru/2016/03/21/ru-pub-63077

© Текст: Андрей Колесников

Германия. США. Великобритания. Россия > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > magazines.gorky.media, 1 сентября 2021 > № 4022353 Андрей Колесников

Дружба панды и верблюда

китайско-арабское Экспо

Константин Батанов

На северо-западе Китая, в городе Иньчуань Нинся-Хуэйского автономного района с 19 по 22 августа проходило 5-ое Китайско-арабское Экспо.

Председатель КНР Си Цзиньпин направил на выставку поздравительное письмо, в котором подчеркнул, что Китай готов сотрудничать с арабскими странами во имя достижения взаимной выгоды и совместного строительства «Одного пояса, одного пути», а также продвижения китайско-арабского стратегического партнёрства на более высокий уровень.

Несмотря на то, что в названии этого Экспо присутствует слово «арабское», в нём могут принимать участие любые другие страны, в которых исповедуется ислам. Например, в этот раз одним из главных гостей стал первый заместитель премьер-министра Республики Казахстан А. Смаилов. Таким образом, было бы логичнее обозначить его как «Китайско-мусульманское Экспо».

В предыдущих четырёх китайско-арабских выставках приняли участие в общей сложности 112 стран и регионов, 21 государственный лидер уровня от вице-премьера и выше, 283 китайских и иностранных чиновников уровня министра, более 5 тыс. китайских и зарубежных предприятий, было подписано 936 соглашений по торгово-экономическому сотрудничеству.

Особенностью нынешнего Экспо стало сочетание форматов «онлайн» и «оффлайн», то есть дистанционного и очного. Были организованы тематические павильоны, посвящённые торговле и инвестициям, современному сельскому хозяйству, туризму, водным ресурсам, цифровой экономике, электронной торговле, медицине, энергетике, научно-техническому сотрудничеству, а также национальные и региональные Экспозиции, на которых были представлены инвестпроекты и внешнеэкономический потенциал отдельных провинций Китая и стран Ближнего Востока. За выставкой можно было наблюдать в режиме реального времени, были доступны панорамные виды с обзором в 360 градусов.

Количество предприятий, представивших свои товары в онлайн-режиме, превысило тысячу. Общее число интернет-посещений составило около 10 млн, в том числе более 120 тыс. подключений было из других стран. Более 30% предложенных товаров относятся к высокотехнологичным: телемедицина 5G, компоненты из монокристаллического кремния, различные интеллектуальные продукты, трёхмерные платформы для онлайн- и офлайн-корпоративных услуг.

По состоянию на 21 августа в Интернете опубликованы 36185 материалов о 5-м Китайско-арабском Экспо, общее число просмотров составило 1,82 млрд.

В мероприятиях Экспо приняли участие 38 корпораций мирового уровня (в основном китайские). Было подписано 277 контрактов в области торговли и инвестиций на общую сумму 24 млрд долл., а также ряд межгосударственных соглашений и меморандумов.

Примечательная особенность выставки состоит в том, что часть соглашений подписана между китайскими структурами — между правительством Нинся-Хуэйского автономного района (или его подразделениями), с одной стороны, и правительствами других провинций Китая, а также крупными китайскими корпорациями, с другой стороны. Суть таких соглашений состоит в том, что правительство Нинся помогает им налаживать сотрудничество с зарубежными партнёрами: предоставляет свои возможности в виде наработанных контактов с руководителями арабских стран и компаний, делится полезной информацией, при необходимости даёт рекомендательные письма, помогает найти нужных специалистов и переводчиков и т.п. Польза для Нинся-Хуэйского АР в том, что там действуют различные специальные экономические зоны с режимом благоприятствования именно для проектов, ориентированных на работу с Ближним Востоком, поэтому предприятия из других провинций, решившие работать с арабами, открывают там филиалы и налаживают производства, обеспечивая таким образом создание рабочих мест и приток внутренних инвестиций в Нинся. Местные предприятия и компании из других провинций при поддержке властей объединяют свои преимущества и успешно работают на рынках арабских стран.

В настоящее время Нинся-Хуэйский автономный район сотрудничает со 187 странами и регионами, в 35 из них созданы 156 предприятий с участием компаний из Нинся. При этом многие проекты имеют даже не межрегиональный, а межгосударственный уровень. Например, Иньчуаньская зона экономического развития (СЭЗ, расположенная в столице Нинся-Хуэйского автономного района — городе Иньчуань) в сотрудничестве с зоной экономического развития города Гуанчжоу (столица самой развитой китайской провинции — Гуандун) строит индустриальный парк «Китай — Саудовская Аравия» в аравийском городе Джизан. Другой пример — строительство силами предприятий из Нинся крупного морского транспортного терминала в Мавритании.

Значение и масштабы китайско-арабского Экспо растут в соответствии с общими тенденциями развития отношений между Китаем и странами Ближнего Востока и Северной Африки. Китай подписал документы о сотрудничестве в рамках программы «Один пояс, один путь» с 19 арабскими странами, а также с Лигой арабских государств. С 17 арабскими странами созданы 46 механизмов многостороннего и двустороннего сотрудничества в различных областях.

В первой половине этого года товарооборот между Китаем и арабскими государствами достиг 144,27 млрд долл. КНР уже несколько лет подряд остаётся для арабов крупнейшим торговым партнёром. В прошлом году объём китайско-арабской торговли составил 239,8 млрд долл., соотношение экспорта и импорта примерно одинаково, но товарная структура серьёзно отличается — 67,4 % китайского экспорта приходится на товары с высокой добавленной стоимостью (высокотехнологичные товары, механические и электротехнические изделия), основу арабского экспорта составляет нефть. Главным поставщиком выступает Саудовская Аравия, в 2019 году она обогнала Россию по поставкам нефти в Китай. В 2020-м доля арабской нефти в общем объёме импорта сырой нефти в Китай была равна 51,3%.

В 2020 году объём прямых инвестиций Китая в арабские страны составил 20,1 млрд долл., а арабские инвестиции — 3,8 млрд долл. 22 февраля 2019 года Saudi Aramco подписала соглашение с China North Industries Corporation и Liaoning Panjin Xincheng Group о создании совместного нефтехимического предприятия Huajin Aramco в городе Паньцзинь (там находится одно из самых больших месторождений нефти в Китае) с объёмом инвестиций в 10 млрд долл. Завод планируется ввести в эксплуатацию в 2024 году, он сможет перерабатывать 15 млн тонн нефти в год и производить 1,5 млн тонн этилена. 70% сырья обеспечит Saudi Aramco, остальное — китайская сторона. В настоящее время это крупнейшее совместное предприятие в Китае.

Важной особенностью китайско-арабского энергетического сотрудничества является то, что арабские страны стараются с помощью китайской стороны диверсифицировать свою энергетику и снизить зависимость своей экономики от нефти. Китайские энергетические предприятия активно участвуют в строительстве гибридных электростанций с фотоэлектрическими модулями (то есть с дополнительной выработкой солнечной энергии), реализуют проекты по мирному использованию ядерной энергии: разведке урановых рудников, поставкам ядерного топлива и эксплуатации атомных электростанций. На побережье Красного моря в Саудовской Аравии реализуется комплексный проект «Умная энергетика», обеспечивающий выработку и хранение энергии из альтернативных источников вне зависимости от погодных условий. Новыми направлениями сотрудничества стали водородная и низкоуглеродистая энергетики.

Создан китайско-арабский центр трансфера технологий с филиалами в 8 странах. Под эгидой этого центра сформирована сеть сотрудничества в области передачи технологий, объединяющая почти 5000 китайских и арабских участников.

Китай занимает прочные позиции на рынке оружия арабских стран, поставляя самые разные виды вооружений. С самым близким союзником США — Саудовской Аравией — активное сотрудничество ведётся ещё с 1987 года. Китай поставляет туда баллистические ракеты средней дальности «Дунфэн-3», самоходные артиллерийские установки PLZ-45, беспилотники и т.д.

Пандемия не могла не отразиться на китайско-арабском сотрудничестве — Китай поставил арабским странам 72 млн доз вакцины. Китайские предприятия создали линии по производству вакцин в ОАЭ (мощность — 200 млн доз в год), Египте (80 млн доз в год). В настоящее время ведутся переговоры с Алжиром. Китай направлял группы медицинских экспертов в Ирак, Саудовскую Аравию, Кувейт, Алжир, Судан и Палестину для борьбы с пандемией (были построены соответствующие мобильные лаборатории, предоставлено оборудование, расходные материалы для анализов и т.д.), а также оказывал помощь Египту, Ливану, Сирии и другим странам.

Всё вышеперечисленное приводит к росту авторитета Китая на «арабском пространстве». Ближневосточные эксперты по международным отношениям отмечают, что наблюдается рост конкуренции между традиционными «лидерами мнений» в регионе (например, Францией и США), с одной стороны, и Китаем, с другой стороны. При этом китайцы одерживают верх. В частности, тунисский эксперт Бечир Джуни выразил мнение, что «если Запад попросит об экономической блокаде Китая, то вряд ли арабские страны пойдут ему навстречу».

Китайские власти продолжают бороться за «арабские сердца». Информационное агентство Синьхуа создало региональный офис в Каире с 18 филиалами, Международное радио Китая (CRI) вещает на арабском языке 22 часа в сутки, с 2004 года в Египте выходит арабская версия журнала China Today. Центральное телевидение Китая открыло арабский канал в 2009 году, вещающий на весь регион Ближнего Востока 24 часа в сутки. Китайские книги и сериалы регулярно переводятся на арабский и начинают пользоваться стабильным спросом у арабской аудитории.

Осенью 2020 года в 13 арабских странах был проведён социологический опрос, в ходе которого 28 тыс. респондентов из разных стран оценивали внешнюю политику Китая и США. Более половины из них заявили, что положительно относятся к внешней политике Китая. 58% опрошенных негативно относятся к внешней политике США, более 70% не одобряют политику США в отношении Палестины, Сирии, Ирака, Ливии и Йемена, а 81% респондентов считают, что Соединённые Штаты представляют серьёзную угрозу безопасности арабского мира.

Последние годы США и их союзники ведут информационную войну против Китая, в частности, интенсивно муссируют тему нарушения прав уйгуров в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая, якобы китайцы создали там подобие концлагерей, куда отправляют мусульман на «перевоспитание», заставляя отрекаться от своей культуры и религии, а также принуждая их к рабскому труду.

19 октября 2020 года большая делегация посольств арабских стран в Китае посетила Синьцзян, после чего было сделано заявление, что права китайских мусульман не нарушаются.

Наследный принц Саудовской Аравии Мухаммед ибн Салман заявил, что Саудовская Аравия твёрдо поддерживает позицию Китая по вопросам, связанным с Синьцзяном и Гонконгом, выступает против вмешательства во внутренние дела Китая под любым предлогом, а также против отдельных сил, провоцирующих отношения Китая с исламским миром.

Из всего вышесказанного можно сделать несколько выводов.

Во-первых, Китай весьма эффективно использует методы экономической и культурной дипломатии для укрепления своих позиций на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Методы его работы, в том числе опыт организации Китайско-арабского Экспо, достойны досконального изучения и применения. Характерной особенностью является то, что даже если между арабскими странами возникают трения и противоречия, китайцы остаются в хороших отношениях с обеими конфликтующими сторонами, продолжая наращивать экономическое взаимодействие с каждой из них.

Возможно, имеет смысл организовать мероприятие, подобное Китайско-арабскому Экспо, в одном из северокавказских регионов или в Татарстане. При этом оно должно носить не региональный, а общероссийский характер, например, как Санкт-Петербургский или Восточный экономический форум. Целесообразно использовать культурно-цивилизационную общность российских мусульман с арабами для наращивания экономического сотрудничества России с арабским миром.

Во-вторых, примечательно, что богатые нефтью арабские страны стремятся «слезть с нефтяной иглы» и инвестируют в «зелёную энергетику» и мирный атом. Эти факты свидетельствуют о том, что они стремятся сделать свои экономики более современными и разносторонними.

В-третьих, структуру российско-китайской торговли также необходимо улучшать и диверсифицировать, потому что зависимость Китая от российской нефти и оружия вовсе не так высока, как любят считать некоторые российские эксперты. Это означает, что на нынешнем историческом этапе, пока политические интересы наших стран совпадают, Китай является союзником России, однако при изменениях архитектоники международных связей (например, в случае резкого ослабления США на фоне усиления Китая или существенного улучшения китайско-американских отношений) при отсутствии прочной экономической базы интерес к России со стороны Китая может быть существенно снижен.

Китай. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > zavtra.ru, 1 сентября 2021 > № 3846514 Константин Батанов