Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Председатель совета директоров, гендиректор свободной торгово-промышленной экономической зоны (СЭЗ) «Чабахар» Саид Рахими заявил, что с началом строительства железной дороги в районе порта Чабахар представители иранских и зарубежных деловых кругов начали предпринимать более активные шаги по инвестированию проектов, связанных с транзитом грузов, сообщает агентство «Арйа».

По словам Саида Рахими, желание предпринимателей участвовать в названных проектах свидетельствует о том, что они с пониманием относятся к идее иранского правительства активно использовать порт Чабахар для транзитных поставок грузов в соседние страны, в т.ч. в Афганистан и страны Средней Азии.

В последние месяцы предприниматели из соседних с Ираном стран со всей наглядностью продемонстрировали серьезность своих намерений и готовность участвовать в транзитных поставках.

Саид Рахими подчеркнул, что администрация СЭЗ «Чабахар» поставила перед собой задачу создать все условия для осуществления транзитных перевозок через порт Чабахар.

Гендиректор Иранской компании по управлению водными ресурсами Али Реза Алмасванди заявил, что количество водосборных плотин в Иране выросло с 13 плотин в дореволюционный период до 120 плотин, находящихся в эксплуатации в наст.вр., сообщает агентство «ИРИБ ньюз».

По словам А.Р.Алмасванди, на сегодня 124 плотины находятся на стадии строительства, и еще 158 плотины – на стадии проектирования.

А.Р.Алмасванди подчеркнул, что в области проектирования и строительства гидротехнических сооружений в стране достигнуты большие успехи и в наст.вр. Иран в данной области занимает первое место на Ближнем и Среднем Востоке.

За послереволюционный период производственная мощность иранских гидроэлектростанций выросла с 1,8 тыс. мвт. до 8 тыс. мвт., и в водное хозяйство страны было инвестировано 650 трлн. риалов (65 млрд.долл.).

Гендиректор нефтяной компании «Хазар» Али Осули заявил, что в компании подготовлены несколько проектов по проведению сейсмической разведки в провинции Голестан и в приграничных с Туркменистаном районах и на данный момент ожидается их утверждение в Иранской национальной нефтяной компании, сообщает агентство ИРНА.

По словам Али Осули, на данный момент в приграничных районах на совместных с Туркменистаном месторождениях определяются места для бурения разведочных скважин.

По поводу объема запасов нефти в районе Каспийского моря Али Осули сообщил, что по данным компании «Бритиш петролиум» и Управления энергетической информации США, общие запасы нефти в прикаспийском регионе (включая месторождения на суше и море) на 2007г. оценивались примерно в 231,8 млрд.бар., при этом 47,8 млрд.бар. составляют доказанные запасы и остальные – вероятные запасы. Указанные доказанные запасы составляют 4% от всех мировых запасов нефти.

Али Осули отметил, что к числу преимуществ, которыми располагает компания «Хазар», относятся геополитическое месторасположение Ирана, выгодное с точки зрения осуществления транзитных и своповых (по схеме замещения) поставок продукции нефтегазовой промышленности, наличие больших, еще не разрабатываемых запасов углеводородов в иранским секторе Каспийского моря, культурная и историческая общность Ирана с соседними прикаспийскими странами и тесное сотрудничество с ними, способствующее экономическому росту и технологическому развитию в регионе.

Слабыми местами по-прежнему считаются большие расходы и высокие риски при проведении разведки и освоении месторождений в глубоководных районах Каспийского моря, закрытость Каспия и отсутствие выхода к международным водам, трудности, связанные с транспортировкой необходимого оборудования в пределах региона, отсутствие развитой инфраструктуры в иранских северных портах, в частности в порту Нека, ряд ограничений, с которыми сталкивается Организация портов и мореходства Ирана.

Гендиректор компании «Хазар» отметил, что перед компанией стоит задача проводить разведку и осуществлять разработку месторождений, вести добычу сырой нефти и газа и перерабатывать их, обеспечивать доставку сырой нефти, газа и нефтепродуктов в хранилища и порты и осуществлять их транспортировку в географических границах Каспийского моря и трех прибрежных иранских провинций, Гилян, Голестан и Мазендеран.

Министр связи и информационных технологий Реза Тагипур в интервью агентству ИРНА сообщил, что подготовка к началу работы третьего оператора мобильной связи завершена. Необходимое оборудование установлено, и все готово к пробной эксплуатации сети.

В течение нескольких месяцев сеть третьего оператора мобильной связи будет работать в тестовом режиме. Затем начнется эксплуатация сети в полном объеме, и сим-карты третьего оператора поступят в продажу. Предполагается, что это произойдет в начале будущего 1390г. (после 21.03.11).

Третий оператор мобильной связи будет оказывать услуги третьего поколения. Он имеет в своем распоряжении самое современное оборудование и сможет предоставлять своим клиентом на самом высоком качественном уровне такие услуги, как передача изображений, предоставление услуг электронного правительства, осуществление электронных продаж и другие услуги связи.

В ходе состоявшейся в Тегеране встречи между министром животноводства, сельского хозяйства и рыболовства Уругвая Табарэ Агирре и замминистра с/х джихада Ирана по вопросам животноводства Саадатоллой Аббаси была подтверждена заинтересованность обеих стран в расширении сотрудничества в области животноводства, сообщает агентство ИРНА.

Саадатолла Аббаси заявил, что Иран с учетом больших объемов производства протеиносодержащей продукции готов к обмену специалистами с Уругваем, а также к рассмотрению вопроса о приобретении в этой стране такой продукции, как кукуруза, соя и ячмень.

Саадатолла Аббаси отметил также, что необходимо создать специальную двустороннюю комиссию с целью обмена технологиями, селекционным материалом и обсуждения вопросов, представляющих интерес для обеих сторон.

Табарэ Агирре в свою очередь заявил о готовности Уругвая к расширению сотрудничества и реализации совместных проектов в области животноводства, ветеринарии и пчеловодства и отметил: «Наша страна с трехмиллионным населением располагает многочисленным поголовьем коров и овец».

По словам уругвайского министра, наличие удобных и больших по площадям пастбищ позволяет Уругваю производить в достаточном количестве животноводческую продукцию и экспортировать за границу овечью шерсть.

Министр энергетики Маджид Намджу, говоря о ситуации на Бушерской АЭС в связи с ее предстоящем вводом в эксплуатацию и началом производства электроэнергии, заявил, что благодаря усилиям специалистов министерства энергетики строительство подстанций и других вспомогательных инфраструктурных объектов завершено, сообщает агентство «ИРИБ ньюз».

По поводу сроков начала эксплуатации Бушерской АЭС министр сказал, что пуск электростанции состоится сразу же после того, как завершат свои работы специалисты Организации по атомной энергии.

Маджид Намджу подчеркнул, что пуск Бушерской АЭС сыграет огромную роль в деле обеспечения страны электроэнергией, в особенности в период пикового потребления электроэнергии в летние месяцы.

В Международном научно-исследовательском центре осетровых в Реште, административном центре провинции Гилян, положено начало производству икры сибирского осетра, сообщает агентство «ИРИБ ньюз».

Реализация проекта по разведению сибирских осетров в упомянутом научно-исследовательском центре была начата три года назад, и по достижению осетрами зрелости в его рамках получена первая практическая отдача.

Сибирский осетр относится к тем видам осетровых, которые отличаются большим количеством икры, и по этой причине в последние годы именно этот вид разводится в таких странах, как Франция, Россия, Италия, Китай, Венгрия и Иран.

Разведение сибирского осетра представляется весьма важным шагом в деле производства черной икры и развития рыбоводческой отрасли страны.

Ереван и Тегеран достигли договоренности о поставках нефтепродуктов в Армению. Об этом заявил замминистра нефти Ирана Алиреза Зейгами.

Как сообщает 1news.az со ссылкой на ArmToday, по его словам, после строительства трубопровода в Армению будут экспортированы 750 тыс.л. бензина и 750 тыс. дизельного топлива ежедневно.

Замминистра нефти Алиреза Зейгами с трехдневным официальным визитом находился в Армении в середине янв. На встрече с министром энергетики и природных ресурсов Армении Арменом Мовсисяном, иранский замминистра сказал, что в течение встреч стороны обсудили детали газовой сделки, имеющей перспективу на 25 лет вперед.

К 2014г. из Тебриза в Ереван будет построен 365 км. трубопровод для импорта в Армению нефтепродуктов.

Стороны также обсудили строительство новой, третьей высоковольтной линии электропередачи (ЛЭП) между Ираном и Арменией, которое завершится летом 2012г.

Гендиректор автопромышленной группы «Иран ходроу» Джавад Наджмэддин на конференции по вопросам занятости и инвестиционных возможностей в шахрестане Шахрияр провинции Тегеран заявил, что сегодня Иран стал одним из основных разработчиков и производителей автомобильной техники, сообщает агентство ИРНА.

По словам Дж.Наджмэддина, до исламской революции в Иране осуществлялась лишь сборка автомобилей, а после победы исламской революции автомобилестроение получило значительное развитие. Сегодня помимо основных автозаводов в стране действуют многочисленные предприятия по производству деталей и агрегатов для автомобилей, и налажено побочное производство.

В наст.вр. Иран экспортирует продукцию автомобилестроения в 20 зарубежных стран, и, кроме того, в 4странах построены иранские автозаводы.

Дж.Наджмэддин сообщил, что к 2025г. в Иране будет производиться до 3 млн. автомобилей в год.

Президент Греции выступил за развитие сотрудничества с Ираном во всех сферах, особенно культурной и туристической.

В понедельник на встрече в Афинах с вице-президентом Ирана и главой Организации культурного наследия, туризма и кустарного производства Хамидом Багаи, президент Греции Каролос Папульяс назвал Иран страной, обладающей богатой цивилизацией. Отметив давние дружественные связи между Ираном и Греций, Каролос Папульяс сказал, что обе страны могут расширить свое сотрудничество в интересах двух народов: иранского и греческого.

По сведениям ИРНА, Хамид Багаи в свою очередь, указав на давние и дружественные отношения Ирана и Греции, выступил за развитие сотрудничества двух стран во всех сферах, особенно в сфере культуры и туризма.

Багаи сделал также акцент на сотрудничестве двух стран в деле взаимного возвращения похищенных памятников истории и культуры их владельцам.

Между тем, Неделя Иран стартовала в Афинах в понедельник, сообщает Press TV. В ходе различных мероприятий и выставок жители Греции познакомятся с персидской культурой, искусством и туристическими возможностями страны.

Неделя Ирана в Греции продлиться до 19 фев.

Эфиопские производители завоевывают все новые и новые рынки. Согласно информации, предоставленной Институтом развития мясной и молочной промышленности при министерстве сельского хозяйства Эфиопии, Иран недавно подписал соглашение о закупке 10 000 т. говядины, баранины и мяса коз в Эфиопии. До этого Иран никогда не импортировал эфиопскую продукцию.

Глава Института, г-н Гедей Гебре Медхин, сообщил, что объем экспортного контракта с Ираном превышает показатели общего экспортного объема за весь пред.г.

Стремительно развивающаяся мясная промышленность Эфиопии привлекает все большее внимание мировых рынков и международных инвесторов. Новым рынком сбыта мяса для Эфиопии в ближайшем будущем обещает стать Ливан, делегация из которого прибудет на днях в Эфиопию для подписания экспортного контракта. Как ожидается, Ливан будет закупать эфиопское мясо не только для внутреннего пользования, но и для дальнейшего реэкспорта в Ирак, Иорданию и Сирию.

Как только Эфиопия начнет экспорт мяса в эти страны, она займет место среди крупнейших мировых поставщиков мяса, таких, как Пакистан, Австралия, страны латинской Америки.

Турция также планирует начать закупки мяса в Эфиопии. На данный момент турецкие импортеры ведут переговоры с эфиопскими партнерами о финальных условиях сделки.

Основной причиной такого повышенного спроса на продукцию мясной промышленности Эфиопии является улучшение и повышение стандартов качества и гигиенических и ветеринарных стандартов на выпускаемую продукцию.

В основном, Эфиопия экспортирует мясо коз и баранину в Саудовскую Аравию, ОАЭ, Катар, а также на рынки Йемена и Бахрейна. За I пол. бюджетного года объем экспорта мяса из Эфиопии составил 8 100 т. мяса. Страна активно разрабатывает программу повышения эффективности производства мяса, стремясь стать поставщиком 80% экспорта мяса на мировые рынки.

В связи с резким продвижением Эфиопии в роли экспортера, страна с каждым днем становится все более привлекательной для зарубежных инвестиций.

Институт развития мясной и молочной промышленности, созданный при министерстве сельского хозяйства Эфиопии несколько лет назад, направляет свою деятельность на разработку программ повышения эффективности мясного и молочного производства и развитие экспорта. Институт сотрудничает со скотобойнями, отслеживая качество производимой продукции и ее соответствия всем ветеринарным и санитарным нормам. Помимо этого, Институт занимается разработкой программы, направленной на завоевание европейских экспортных рынков. Институт также проводит маркетинговые исследования для потенциальных международных инвесторов. В планах Института – создание пилотных мясоперерабатывающих и молочных предприятий международного уровня с целью улучшения качества производства и обучения кадров.

Правительство Эфиопии планирует организовать фрахтовые перевозки замороженного мяса, что гораздо выгоднее для экспорта мяса, чем авиаперевозки. Замороженное мясо может храниться до 18 месяцев и является идеальным продуктом для экспорта.

Сегодня цена за кг. мяса, произведенного в Эфиопии, в среднем составляет 4 долл. США. Это гораздо ниже цен, предлагаемых другими крупными экспортерами. Эфиопское стадо является самым крупным на всем Африканском континенте.

Источник – «Meatinfo»

Секретарь совместного ирано-турецкого торгового совета Реза Ками в специальной информационной программе 2 канала иранского телевидения заявил, что 80% иранского экспорта в Турцию составляют газ и другие энергоносители.

По словам Резы Ками, объем товарооборота между Ираном и Турцией вырос с 300 млн.долл. в 2002г. до 10 млрд.долл. в 2010г., и при этом имеются все возможности для дальнейшего увеличения товарооборота.

К числу проблем, которые препятствуют дальнейшему росту товарообмена между двумя странами, относятся вопросы страхования, транспортные проблемы, таможенные тарифы и во многом устаревшая законодательная база, касающаяся экспортных и импортных поставок.

Реза Ками подчеркнул, что Иран и Турция в области транзитных перевозок грузов должны перейти от конкуренции к тесному взаимодействию.

Иран и Турция могут реализовать совместные проекты в области развития авиационного транспорта и использования турецких и иранских морских портов для перевозки грузов

В шахрестане Сердешт, провинция Западный Азербайджан, разведано новое месторождение золотосодержащей руды, сообщает агентство «ИРИБ ньюз».

Заместитель директора Организации промышленности и рудников провинции Западный Азербайджан Тахери заявил, что доказанные запасы золотосодержащей руды на названном месторождении составляют 764 тыс.т. с содержанием золота в 1,8 грамм и серебра более 101 грамма на 1 т. руды.

Тахери отметил, что разведка месторождения была осуществлена частным сектором, которым инвестировано в данный проект 5 млрд. риалов (500 тыс.долл.). С учетом производственных мощностей на приисках Заршуран и Такаб добыча руды и производство драгоценного металла может осуществляться в самой провинции Западный Азербайджан.

В наст.вр. названная провинция располагает запасами золотосодержащей руды, которые оцениваются в 12,5 млн.т., и занимает первое место в стране по количеству запасов этой руды и добываемого золота.

Несмотря на экономические санкции против Ирана, Россия и Азербайджан не намерены сворачивать реализацию совместных с этой страной проектов. В частности, это касается строительства железной дороги в рамках международного транспортного коридора «Север-Юг».

Этот проект является одним из приоритетных направлений развития железных дорог России, Азербайджана и Ирана и призван обеспечить транзитные перевозки грузов из скандинавских стран до берегов Индийского океана.

Переговоры между Россией, Азербайджаном и Ираном, предварительно договорившихся совместными усилиями привести в надлежащий вид дорогу на территориях этих стран, ведутся 10 лет. Очередная трехсторонняя встреча состоялась недавно в Тегеране. По ее итогам были подписаны три документа, которые, бесспорно, послужат толчком в ускорении процесса реализации проекта. В частности, стороны договорились совместными усилиями построить ж/д линию Решт (Иран) – Астара (Иран) – Астара (Азербайджан). С этой целью планируется создать общество с ограниченной ответственностью для проектирования, строительства и эксплуатации железной дороги. Уставный капитал совместного предприятия составит 3 млн.долл. Ожидается, что Россия, Азербайджан и Иран внесут в него равные доли.

По словам главы ЗАО «Азербайджанские железные дороги» Арифа Аскерова, этот проект с экономической точки зрения очень выгоден. Не случайно о желании участвовать в нем заявили уже 17 стран.

Суть проекта заключается в продлении панъевропейского коридора Хельсинки-Петербург-Москва для мультимодальных (в ж/д вагонах, цистернах, контейнерах, автотрейлерах) перевозок через Азербайджан в Иран, Индию и страны Персидского залива.

По мнению экспертов, реализация проекта «Север-Юг» сулит очевидные преимущества не только участвующим в нем странам, но и другим государствам. Во-первых, сухопутный путь из Европы до Индийского океана сократится на 800 км., что позволит на первоначальном этапе увеличить объемы грузоперевозок в этом направлении до 5 млн.т. в год, а в перспективе – до 20 млн.т.

Во-вторых, отправка грузов по этой железной дороге обойдется на 10-15% дешевле и даст преимущество во времени на 20 дней по сравнению с Суэцким каналом.

И наконец, «Север-Юг» фактически станет новой картой транспортных потоков, которая повлияет на расклады геополитические и геоэкономические. По этой причине задействованные в этом проекте страны намерены ускорить процесс его реализации.

Основной объем строительных работ будет проведен на территории Ирана. Что же касается азербайджанской стороны, то она должна модернизировать ж/д участок от станции Ялама на границе с Россией до Астары (на границе с Ираном) протяженностью более 500 км., построить четыре станционных пути (каждый по 1050 м.), таможенные и пропускные мосты, пункт по смене колесных пар, а также мост длиной в 101 метр. Реализация всего проекта оценивалась в 400 млн.долл. Однако с учетом повсеместно наблюдающегося роста цен, очевидно, эта цифра также претерпит изменение.

Сохбет Мамедов, Баку

Поддержка свободы интернета по всему миру останется приоритетом для США, заявила госсекретарь Хиллари Клинтон. «Доступ к интернету – неотъемлемое право человека. Он должен быть свободным и открытым, люди должны сами решать, какую информацию оттуда черпать и какой информацией обмениваться. Свободу собраний, высказываний и свободу пользоваться онлайн-сетями я бы в совокупности охарактеризовала как свободу общения. США поддерживают и будут продвигать эту свободу везде, а также призывают все страны последовать нашему примеру», – сказала госсекретарь, выступая в Вашингтон с ежегодной речью о свободе интернета.

По ее словам, интернет сыграл существенную роль в событиях в Египте, где президент Хосни Мубурак под давлением протестовавших несколько недель людей ушел в отставку.

«Как только там был восстановлен доступ к интернету, весь Египет сразу же вышел онлайн. Люди согласовывали действия через электронную почту, важную роль сыграли социальные сети – Facebook и Twitter», – сказала госсекретарь, подчеркнув, что без интернета люди не смогли бы так быстро добиться смены власти.

Клинтон привела и другой пример, который, по ее мнению, также демонстрирует пользу от развития интернета. «Минувшим летом в России были значительные лесные пожары. Люди благодаря интернету могли координировать действия и бороться с огнем. Они договаривались через те же Facebook и Twitter и боролись с пожарами», – сказала она.

Вместе с тем, в ряде стран, которые США традиционно критикуют за нарушение прав человека, – Китае, Иране и Кубе – интернет не в достаточной степени доступен простым гражданам, добавила Клинтон.

«Мы понимаем, что даже у американского правительства пока нет всех ответов на вопросы, связанные с безопасностью интернета, мы обсуждаем и решаем эти проблемы, но. мы хотим послать ясный сигнал всем, кто ограничивает интернет-свободу», – сказала госсекретарь.

Говоря о вопросах безопасности в интернете и комментируя публикацию служебных документов госдепа и Пентагона на сайте WikiLeaks, Клинтон заявила, что эта проблема не имеет отношения к свободе интернета. По ее мнению, к публикации документов привела их кража – уголовно наказуемое деяние.

«И сам инцидент с WikiLeaks не должен влиять на нашу приверженность обеспечению свободы в интернете и продвижению ее в мире», – заключила госсекретарь.

В этом году США намерены активнее защищать интернет-активистов и блоггеров, подвергающихся давлению со стороны властей. На эти цели в 2011г. планируется потратить 25 млн.долл. Госсекретарь не уточнила, как именно будут тратиться эти деньги, отметив лишь, что они помогут «обойти ограничения, установленные подобно Великой китайской стене, в Иране, Сирии, Вьетнаме и Мьянме, точно так же как недавно в Египте».

«На следующей неделе госдеп запускает твиттер-каналы на арабском и персидском языках для того, чтобы поддерживать постоянную связь с арабскими странами и Ираном и расширить присутствие ресурсов, рассказывающих о правах и свободах человека. Также мы откроем аккаунты для Китая, Индии и России на родных языках граждан этих стран», – сказала Клинтон.

Она подчеркнула, что те лидеры, которые возводят искусственные барьеры на пути развития интернета и интернет-свобод рискуют оказаться в самоизоляции и, в конечном итоге, все равно окажутся перед выбором: углублять эту самоизоляцию и платить за нее все возрастающую цену, либо ослабить контроль за интернет-пространством.

Нынешнее выступление Клинтон по вопросам свободы в интернете стало вторым. В пред.г. госсекретарь выступила с аналогичной речью, впервые официально провозгласив интернет новым инструментом по экспорту демократии. Денис Ворошилов

В Иране разыгрывается египетский сценарий. Несанкционированная демонстрация оппозиции в Иране обернулась столкновениями с полицией и беспорядками, погибшим и ранеными. Акция в поддержку народов Туниса и Египта проходила под антиправительственными лозунгами

Несанкционированная демонстрация оппозиции в Иране обернулась столкновениями с полицией и беспорядками, в результате которых один человек погиб и десятки были ранены. Многие демонстранты задержаны, некоторые лидеры оппозиции помещены под домашний арест. Акция в поддержку народов Туниса и Египта проходила под антиправительственными лозунгами. Собравшиеся на площади Азади в Тегеране скандировали лозунги «Смерть диктаторам», сообщает BBC.

Несмотря на запреты властей, массовые выступления прокатились также в других крупных г.г. Ирана – в Исхафане, Машхаде и Ширазе. Акции протеста в понедельник стали первыми серьезными демонстрациями оппозиции с дек. 2009г., когда во время шиитского дня поминовения Ашура были убиты восемь человек, сообщает BBC.

В понедельник, 14 фев., для разгона протестующих полицейские пустили в ход слезоточивый газ и дубинки. Информагентства со ссылкой на очевидцев сообщают о трех пострадавших с пулевыми ранениями и десятках госпитализированных в результате побоев. Оппозиционные иранские сайты пишут о сотнях арестованных, но официального подтверждения этой информации нет.

Ранее в понедельник полиция поместила под домашний арест лидера оппозиции Мира Хоссейна Мусави (Mir Hossein Mousavi) и заблокировала доступ к его дому, чтобы, как сообщается на сайте Мусави, помешать ему участвовать в акции. Под домашним арестом находится, по имеющейся информации, и другой иранский лидер, бывший спикер парламента Мехди Карруби.

Оба оппозиционера выступали против переизбрания Махмуда Ахмадинежада в июне 2009г., когда итоги выборов спровоцировали самые массовые протесты в Иране со времен Исламской революции 1979г. Власти тогда применили меры жесткого подавления.

Масштабы устроенной в понедельник акции оценить трудно. По данным очевидцев и сообщениям СМИ, на улицы иранских городов вышли от 20 до 30 тысяч человек.

Недавнюю волну протестов в арабском мире духовный лидер Ирана аятолла Сайед Али Хосейни Хаменеи и иранский истеблишмент пропагандировали как долгожданное эхо Исламской революции 1979г., пишет The New York Times. Несмотря на то, что исламистские партии в восстаниях в Египте и Тунисе играли не очень заметную роль, свержение светских правителей в этих странах власти Ирана пытались преподнести как триумф народной поддержки ислама в арабском мире.

Вчерашние выступления стали пощечиной иранским лидерам. Демонстранты в Иране, очевидно, восприняли триумф арабских восстаний по-другому, пишет The New York Times. «Мубарак, Бен Али, теперь настал черед Сайед Али!» – скандируют протестующие на размещенных в интернете видеозаписях из Тегерана, выступая против Хаменеи. Иранская оппозиция повернула арабские восстания как отзвук антиправительственных выступлений в Иране в дек. 2009г., когда после переизбрания президента Махмуда Ахмадинежада протестующие отстаивали базовые права человека, такие как свобода слова и собраний, пишет The New York Times.

Тактика иранских властей в свете последних событий, начиная с отказа выдать санкцию на проведение демонстрации, свидетельствует о готовности к подавлению протестов, комментирует The New York Times. По имеющимся сообщениям (несмотря на попытки властей запретить фотосъемку и репортажи с места событий), силы безопасности пытались помешать акции, перекрывая участникам выступлений дороги к центральным площадям крупных городов и доступ к вокзалам в Тегеране. В Иране, как и в других ближневосточных странах, выступления подавляли с применением силы. Так, в Бахрейне для разгона демонстрантов полиция использовала баллончики со слезоточивым газом и резиновые пули, в результате чего 14 чел. получили ранения, передает Итар-ТАСС. Столкновения продолжались и в Йемене.

Хотя некоторые официальные иранские СМИ сообщали о волнениях в Йемене и Бахрейне, как и о 18-дневном восстании в Египте, упоминаний о столкновениях в Тегеране и других иранских городах, например, на местном англоязычном телеканале Press TV, не было, пишет The New York Times. Информация о событиях в стране стекалась на страницу в Facebook, в ленты Twitter, а также поступала через оппозиционные интернет-сайты и телефонные сообщения.

В районах главных площадей сотовая связь в стране была отключена, интернет работал очень медленно, было прервано вещание спутниковых каналов новостей, сообщают СМИ со ссылкой на активистов. В столице Ирана были ужесточены меры безопасности.

Госсекретарь США Хиллари Клинтон осудила насилие в Иране и заявила, что американская администрация «прямо» поддерживает протестующих. «То, что происходит сегодня в Иране, является свидетельством смелости иранского народа и обвинительным вердиктом лицемерию иранского режима – режима, который в последние три недели постоянно приветствовал события в Египте», – передает BBC заявление Клинтон.

«Мы против насилия и мы призываем к ответу иранское правительство, которое вновь использует службы безопасности и прибегает к насилию, чтобы не позволить народу свободно выражать свои идеи», – цитирует BBC заявление Клинтон.

Клинтон также высказалась за открытую политическую систему, заявив, что власти Ирана должны проявить готовность услышать голос оппозиции и гражданского общества. Наталья Бокарева

Восстание арабов

А.Г. Аксенёнок – кандидат юридических наук, Чрезвычайный и Полномочный Посол, опытный дипломат, арабист, долго работавший во многих арабских странах, в том числе в качестве посла России в Алжире, а также спецпредставителем на Балканах и послом Российской Федерации в Словакии.

Резюме На протяжении всей современной истории Египет был и остается лидером арабского мира, центром, из которого расходятся круги политических перемен. От того, каким путем будет преодолен кризис власти в Каире, зависит геополитический расклад на всем мусульманском Востоке и в более широком глобальном масштабе.

«Жасминовая революция» в Тунисе, начавшаяся самосожжением 20-летнего юноши, быстро перекинулась на запад (Алжир, Мавритания), юг (Судан) и восток (Египет, Иордания, Йемен) арабского мира. И хотя масштаб внутренних потрясений в этих странах различен и в каждой из них своя специфика, ясно одно. Социальная почва для народных выступлений созрела, и созрела давно. Свержение режима Зин эль-Абидина Бен Али в Тунисе сыграло лишь роль неожиданного катализатора.

Социально-политические причины взрыва

Уличные демонстрации, митинги и другие проявления массового протеста сотрясали Арабский Восток и раньше, особенно часто в 50–70-е гг. прошлого столетия. Тогда, на этапе становления национальных государств, гнев «арабской улицы» был направлен против внешних сил – Израиля и империализма США. Отдельные протестные выступления последнего десятилетия носили в основном экономический характер. Теперь же, после того, как впервые в современной истории смена режимов в двух арабских странах произошла не в результате военного переворота, внешнего или внутреннего «дворцового заговора», а под давлением снизу, на повестку дня встал вопрос о кардинальных политических переменах, возможно, на всем Ближнем Востоке, включая смену «несменяемых» арабских правителей.

Как быстро, в каких формах и насколько радикально перемены будут происходить в каждой отдельно взятой арабской стране, пока трудно спрогнозировать. В то же время глубинные процессы внутреннего развития, которые подготовили эту «социальную бомбу», уже давно были предметом экспертных обсуждений. В этом смысле при всех различиях в затронутых волнениями арабских государствах имеется много общего.

Прежде всего это часть арабского мира с более низким уровнем жизни большинства населения, особенно Египет и Йемен. Если в Алжире и Ливии – странах – экспортерах нефти – правительствам удалось на время нейтрализовать народное возмущение ростом цен, а граждане Кувейта даже получили по 3,5 тыс. долларов США разовых денежных дотаций и дополнительные добавки к социальному пакету, то, к примеру, в Египте финансовые лимиты на популистские меры оказались исчерпанными.

Социальную базу протестных движений составила молодежь, отчаявшаяся улучшить свое материальное положение, и зарождающийся средний класс, недовольный коррупцией в верхах, непотизмом и авторитарными методами правления.

Как отмечалось на Давосском форуме по Ближнему Востоку (Мертвое море, 18–20 мая 2007 г.), занятость среди молодежи в этом регионе катастрофически низка (не более 30%) даже по сравнению с такими неблагополучными в этом отношении регионами, как Центральная и Восточная Европа и республики бывшего Советского Союза. При этом уже сегодня очевиден дисбаланс спроса и предложения на рынке труда, а в перспективе прогнозируется только усугубление этой проблемы. Дефицит требуемой рабочей силы на Арабском Востоке в ближайшие два десятилетия должен, по подсчетам экономистов, составить от 80 до 90 млн рабочих мест. Как заполнить этот дефицит – самый большой вызов социально-экономическому развитию всего региона, где общая численность молодых людей в возрасте до 30 лет приближается к 70% населения, и большинство из них, по проведенным опросам, мечтает о выезде за границу.

Другим серьезным раздражителем на уровне субъективного восприятия политической реальности в массах стала несменяемость власти и всего правящего класса. Бен Али оставался президентом Туниса более 23 лет, а Мубарак возглавлял Египет неполные 30 лет. Нынешние главы двух других арабских государств, Ливии и Йемена, пришли к власти в результате военных переворотов еще раньше – соответственно в 1969 и 1978 годах.

Кроме того, во всех этих четырех странах были широко известны планы передачи власти по наследству. В Тунисе ходили слухи о властных амбициях жены президента и ее клана, установившего свой контроль практически над всеми жизненно важными сферами национальной экономики. Сценарий передачи власти от отца к сыну получил одиозную огласку и в Египте. Банкир Гамаль Мубарак, сын президента, вошедший в руководство правящей Национально-демократической партии (НДП), символизировал срастание финансовых интересов бизнеса и официального политического класса.

За последние годы имущественная поляризация в Египте шла настолько быстро, что образовавшаяся пропасть между богатством верхов и бедностью большинства населения выглядит сегодня особенно разительной. В окрестностях Каира по соседству с трущобами, называемыми «народными кварталами», выросли коттеджные поселки новой бизнес-элиты из числа бывших военных и партийных функционеров. И это в стране, где 40% населения живет за чертой бедности и 30% продолжает оставаться неграмотными. Стабильность поддерживалась репрессивными методами традиционно разветвленных в стране спецслужб и путем дотирования продуктов питания. В результате бюджетный дефицит достиг 8%, а государственный долг вырос до 72% ВВП.

Широкое недовольство в Египте вызвали результаты состоявшихся в ноябре 2010 г. парламентских выборов. В отличие от предыдущих выборов 2005 г., когда «Братья-мусульмане», выступавшие как «независимые» кандидаты, получили 20% мест, на этот раз НДП практически полностью монополизировала законодательный орган власти (97% мест). Оппозиция объявила итоги сфальсифицированными. Накануне президентского голосования, намеченного на сентябрь 2011 г., было изменено конституционное законодательство, что сделало участие в выборах независимых кандидатов практически невозможным. Все это наряду с социальными факторами также повлияло на рост антирежимных настроений, предопределив перерастание чисто экономических требований в радикально политические.

Говоря о побудительных мотивах народных волнений, особенно в Тунисе и Египте, следует отдельно отметить рост современных коммуникационных технологий. У многих экспертов и наблюдателей возник вопрос: как поддерживалась организованность народных выступлений в условиях разобщенности оппозиции и давления репрессивного аппарата? К тому же до сих пор не вполне понятно, какие политические силы стояли за этим, или поначалу больше сработали элементы стихийности и подверженности эмоциональному взрыву. По свидетельству очевидцев, для координации действий использовался Интернет, особенно такие социальные сети, как Facebook, мобильная связь. Разумеется, подобные средства коммуникации на Арабском Востоке распространены не столь широко, как в Западной Европе, но даже 8–10% в Египте (в Тунисе этот процент выше) оказалось вполне достаточно для общения среди активистов. Не случайно власти не раз прибегали к блокированию Интернета и мобильной связи.

Маневры армии

Если в Тунисе после бегства Бен Али из страны контуры переходного периода в основном согласованы, что позволило временному правительству сбить волну народных выступлений и заручиться сотрудничеством оппозиции в подготовке новых парламентских и президентских выборов, то в Египте ситуация, вероятно, долго останется неопределенной.

Под давлением протестов и западной реакции президент сделал ряд шагов навстречу требованиям народа. Впервые за время его правления был назначен вице-президент (этот пост оставался вакантным с момента, когда в 1981 г. его покинул сам Хосни Мубарак), которому предполагалось передать часть президентских полномочий. Произведена замена правительства, начался переговорный процесс с оппозиционными партиями и новыми молодежными движениями о политических и конституционных реформах. К числу приоритетов нового правительства отнесено удовлетворение жизненных потребностей народа, то есть главных экономических требований протестующих.

Вместе с тем президент Египта сначала решительно отказался немедленно покидать свой пост, ограничившись обещанием не выдвигаться на предстоящих в конце этого года президентских выборах.

Тактика президента и военно-политического истеблишмента в разгар кризиса заключалась в следующем:

ослабить накал народных выступлений, опираясь на массовое присутствие армии на улицах в качестве стабилизирующей силы;

не допустить падения режима, обеспечив условия для его упорядоченной мирной эволюции с «сохранением лица»;

в диалоге с оппозицией договориться об условиях «достойного» ухода президента в течение «переходного периода», возможно, до новых президентских и парламентских выборов.

Однако эти расчетам не суждено было оправдаться. Количество манифестантов достигло критической массы, а требования отставки президента стали распространяться по всей стране, поставив государство на грань коллапса. Экономические потери катастрофически нарастали (150 млн долл. США в день, 1 миллиард от оттока туристов). Беспрецедентной силы достигло внешнее давление со стороны главного союзника Египта Соединенных Штатов и примкнувшей к ним Западной Европы. В этих условиях президент Египта по договоренности с армейским командованием, а, возможно, и под его нажимом вынужден был покинуть свой пост 11 февраля 2011 года и передать верховную власть Высшему военному Совету. Первым шагом этого коллективного органа было объявление о приостановке действия конституции и роспуске парламента.

Важная особенность ситуации в Египте заключается в той роли, которую играет там институт армии. Она традиционно является не только военной организацией, но и политической корпорацией, источником верховной власти, пользуется авторитетом в народе как гарант национального суверенитета. Многие генералы в отставке возглавляют государственные и частные компании, правительственные агентства, местные органы власти, образуя своего рода «внутренний круг», который гораздо шире, чем непосредственное окружение президента. От того, как поведет себя армия, во многом зависит дальнейшее развитие событий, особенно теперь, когда они вышли за конституционные рамки.

С другой стороны, и оппозиции не удалось быстро заполнить политический вакуум. Она также оказалась застигнутой врасплох силой и размахом народного гнева. Опасения в Израиле и на Западе насчет вероятности прихода к власти организации «Братья-мусульмане» вполне понятны, хотя и представляются несколько преувеличенными. С самого начала исламские лозунги на улице полностью отсутствовали, а сама организация египетских исламистов переживает период раскола на почве разногласий в отношении тактики поведения после парламентских выборов в ноябре 2010 года.

В этих условиях руководство «Братьев-мусульман» предпочло действовать совместно со светскими партиями, присоединившись к образованной ими коалиции оппозиционных сил. Шансы этого объединения выступить единым фронтом на переговорах с официальными властями представляются малозначительными, особенно когда энергия народного гнева начнет сходить на нет. Другое дело, что исламисты со временем обязательно попытаются оседлать волну антирежимных настроений, используя опыт организационной работы в массах и спекулируя на антиамериканских чувствах, широко распространенных в Египте (по последним опросам, рейтинг доверия к США не превышает 30%).Но и в этом случае «Братья-мусульмане», по прогнозам египетских политологов, могут рассчитывать только на 20% голосов избирателей.

Оппозиция разрозненна и многоцветна. Политический спектр простирается от старейшей правой египетской партии «Вафд» до радикалов из находящейся вне закона организации «Братья-мусульмане». В состав этой широкой коалиции входит и образованная манифестантами аморфная демократическая ассоциация «За перемены», выдвинувшая своим лидером нобелевского лауреата, бывшего генерального директора МАГАТЭ Мохаммеда эль-Барадеи. Разумеется, оппозиционерам будет нелегко договориться даже между собой о формировании переходного «правительства народного единства» для внесения поправок в конституцию, обеспечивающих проведение «свободных выборов».

Нынешний этап политического развития Египта является по-настоящему переломным. Центр внутренних борений сосредоточен вокруг того, кто будет контролировать переходный период. Останется ли контроль в руках армии или же под давлением толпы стихийно перейдет к старым и новым политическим силам, в том числе родившимся на волне массовых выступлений. В первом случае шансы на мирный переход к демократическим переменам значительно выше. Во втором – внутренний хаос может затянуться надолго.

11 февраля Египет совершил «прыжок в неизвестность».Как бы ни развивались события дальше, драматический уход президента (а верховная власть в Египте со времен Гамаля Абдель Насера освящена ореолом если не божественности, как при фараонах, то во всяком случае непререкаемости) знаменует собой начало качественно новой эпохи. Переход к демократии, как показывает мировой опыт революционных потрясений, отнюдь не гарантирован ни при диктатуре армии, ни при диктатуре народа.

Турецкая модель?

Если свержение Бен Али в Тунисе дало импульс народным выступлениям египтян (барьер страха был преодолен), то от того, каким путем и как быстро будет преодолен кризис власти в самом Египте, во многом зависит геополитический расклад на всем мусульманском Востоке и в более широком глобальном масштабе. На протяжении всей современной истории Египет был и остается лидером арабского мира, центром, из которого расходятся круги политических перемен. На Египте, этой первой арабской стране, заключившей мирный договор с Израилем, покоится вся, пока еще шаткая, система региональной безопасности. Также велика его роль в сдерживании исламского экстремизма и великодержавных амбиций Ирана.

Если демократические реформы в Египте примут обвальный характер, то такой оборот событий повысит градус напряжения в арабских странах – экспортерах нефти и газа с непредсказуемыми последствиями для мировой экономики и финансов. В любом случае обширный регион Ближнего Востока и Северной Африки ожидает время болезненных перемен. По прогнозам Генерального секретаря Лиги арабских государств, этот волатильный период продлится от двух до пяти лет. Арабские правители, получившие столь тревожный сигнал снизу, уже вряд ли смогут управлять прежними методами. Другое дело, какой характер примут внутриполитические преобразования, насильственный или мирный, как они отразятся на перспективах урегулирования арабо-израильского конфликта и архитектуре международной безопасности в целом.

С точки зрения внутреннего расклада сил, модели дальнейшей трансформации в каждой из арабских стран, не затронутых модернизационными процессами по децентрализации власти и внедрению политического плюрализма, могут быть различными. Выработка работоспособных механизмов представительной демократии с учетом специфики мусульманского Востока и будет составлять содержание переходного периода.

По мнению многих комментаторов, для Египта и Алжира с сильными светскими традициями и стабилизирующей ролью армии более приемлема была бы турецкая модель. Насер, как и Кемаль Ататюрк, заложил традиции обновления сверху при сохранении консолидирующей роли армии, но ни при нем, ни при Анваре Садате и далее Мубараке не возникло гибкой политической системы, в которой институционально сочетались бы интересы широкого спектра сил, порожденных современным развитием. Насеровский Арабский социалистический союз и Национально-демократическая партия Садата и Мубарака не выдержали испытания временем как правящие партии, представляющие интересы коррумпированной государственной бюрократии и крупного капитала.

В Йемене армия, приведшая к власти Али Абдаллу Салеха, также может сыграть роль страховочного инструмента от сильных потрясений в условиях политического вакуума. Чисто местная особенность выражается здесь в сохраняющейся племенной структуре общества. Президент Салех поспешил объявить о том, что он отказывается выдвигаться на очередной срок. До сих пор ему удавалось лавировать между запросами племен в попытках, не всегда успешных, удовлетворить интересы поглощенной им южной части Йемена и северян, завязанных больше на Саудовскую Аравию, а также поддерживать внешние атрибуты современной государственности. Со временем делать это будет гораздо труднее.

Монархические режимы в Иордании и Марокко имеют свои глубоко укоренившиеся династические традиции, восходящие к пророку Мухаммеду. Эти страны в отличие от большинства монархий Аравийского полуострова далеко продвинулись по пути политической модернизации. Поэтому можно полагать, что устои этих режимов менее уязвимы, хотя сами верховные руководители, судя по всему, восприняли происходящее в высшей степени серьезно.

Иранская модель «теократической демократии» – это скорее шиитский феномен, она вряд ли способна стать притягательным примером для арабских государств с преобладанием ислама более мягкого суннитского толка. Вместе с тем противопоставление современного развития национальным и религиозным традициям – гарантия неудачи. Политические реформы в большинстве мусульманских стран не будут успешными, если они осуществляются как альтернатива исламу и, следовательно, воспринимаются мусульманским сообществом в качестве угрозы религиозным ценностям. Линия на искусственную демократизацию и переориентацию традиционного мусульманского общества с целью внедрения либеральных ценностей несет опасность дестабилизации и играет на руку исламским экстремистам.

Международному сообществу, реакция которого на события в Тунисе и особенно в Египте была непоследовательна и противоречива, предстоит еще пройти между Сциллой и Харибдой, чтобы найти разумные балансы между требованиями сохранения стабильности и демократизации. Заявления ряда руководителей западноевропейских государств на конференции по безопасности в Мюнхене в феврале 2011 г. о том, что не все критерии западной демократии применимы к Арабскому Востоку, внушают некоторый оптимизм. В то же время мировые державы демонстрируют очевидную растерянность перед лицом мощной волны социально-политического пробуждения, которая поднимается на Ближнем Востоке.

Египет. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 14 февраля 2011 > № 2913961 Александр Аксененок

Революция и демократия в исламском мире

Резюме: Падающее воздействие великих держав создает политический вакуум на Ближнем и Среднем Востоке. Часть его заполнит Индия (в Афганистане), но в основном – на всей территории – усилится Китай. С учетом роста влияния Турции и Ирана состав игроков этого огромного региона и распределение сил будет в XXI веке больше напоминать XVII, чем ХХ столетие.

События в Тунисе и Египте продемонстрировали удивительный парадокс. Революции, вызвавшие эффект домино и поставившие на грань существования всю систему сдержек и противовесов в арабском мире, приветствовали не только Иран и «Аль-Каида», но и ряд западных политиков, первыми из которых должны быть названы президент и госсекретарь Соединенных Штатов. Отказ Николя Саркози предоставить убежище бежавшему из Туниса президенту Зин эль-Абидину Бен Али, который на протяжении десятилетий был оплотом интересов Парижа в Магрибе, еще можно было списать на растерянность или неизвестные широкой публике «старые счеты». Но призывы Барака Обамы и Хиллари Клинтон, которые в разгар охвативших Египет бунтов, погромов и антиправительственных выступлений требовали от египетского президента Хосни Мубарака немедленно включить Интернет, обеспечить бесперебойную работу иностранных СМИ, вступить в диалог с оппозицией и начать передачу ей власти, вышли за пределы не только разумного, но и допустимого. Вашингтон в очередной раз продемонстрировал, что в регионе у него нет не только союзников, но даже сколь бы то ни было ясно понимаемых интересов.

Непоправимые ошибки Америки

Откровенное до бесхитростности предательство главного партнера США в арабском мире, каким до недавнего времени полагал себя Мубарак, никак не может быть оправдано с практической точки зрения. «Либеральная оппозиция» во главе с экстренно прибывшим в Египет «брать власть» Мохаммедом эль-Барадеи, влияние которого в стране равно нулю, не имеет никаких шансов. Если, конечно, не считать таковыми возможное использование экс-главы МАГАТЭ в качестве ширмы, ликвидируемой немедленно после того, как в ней отпадет надобность. Заявления «Братьев-мусульман» о том, что, придя во власть, они первым делом пересмотрят Кэмп-Дэвидский договор, и сама их история не дают оснований для оптимизма. Амбиции еще одного потенциального претендента на египетское президентство, Генерального секретаря Лиги арабских государств Амра Мусы, несопоставимы с возможностями генерала Омара Сулеймана, которого Мубарак назначил вице-президентом. А переход власти к высшему военному командованию хотя бы оставляет надежду на управляемый процесс.

Ближний Восток: история проблемы

Георгий Мирский. Шииты в современном мире

Евгений Сатановский. Новый Ближний Восток

Усмотреть смысл в «выстреле в собственную ногу», произведенном американским руководством, очень трудно. Разве что начать всерьез воспринимать теорию заговора, в рамках которого Соединенные Штаты стремятся установить в мире «управляемый хаос», для чего готовы поддерживать любые протестные движения и организовывать какие угодно «цветные» революции, не важно, за или против кого они направлены. Альтернатива – полагать, что руководство США и ряда стран Европы охватила эпидемия кратковременного помешательства (кратковременного – потому что через несколько дней риторика все-таки стала меняться). Такое впечатление, что в критических ситуациях лидеры Запада следуют не голосу рассудка, государственным или личным обязательствам, но некоему инстинкту. Тому, который заставляет их во вред себе, своим странам и миропорядку в целом приветствовать любое неустроение под лозунгом «стремления к свободе и демократии», где бы оно ни происходило и кого бы из союзников ни касалось.

Какие выводы сделаны из этого всеми без исключения лидерами стран региона от Марокко до Пакистана – не стоит и говорить. Во всяком случае, израильтяне, которые до сих пор полагали, что в основе предвзятого отношения администрации Обамы к правительству Биньямина Нетаньяху лежат столкновение популистских американских теорий с торпедировавшей их ближневосточной реальностью, антиизраильское лоббирование и личная неприязнь, внезапно начали осознавать: дело гораздо хуже, это работает система.

В рамках этой системы исторически непоправимых ошибок, последовательно совершаемых президентами Соединенных Штатов, Джимми Картер в 1979 г. заставил шаха Ирана Мохаммеда Резу Пехлеви отказаться от противостояния с аятоллой Хомейни. Исламская революция в Иране, не встретив сопротивления, победила со всеми вытекающими для этой страны, региона и мира последствиями, одним из которых было введение советских войск в Афганистан.

Сменивший Картера Рональд Рейган поддержал не только фанатиков-моджахедов, но и создание «Аль-Каиды» во главе с Усамой бен Ладеном. Можно только вспоминать генерала ХАД (аналог КГБ в Демократической республике Афганистан) Наджибуллу, который при поддержке Запада мог стать в Афганистане не худшим руководителем, чем генералы КГБ и МВД СССР Алиев и Шеварднадзе в Азербайджане и Грузии. Вместо этого шиитский политический ислам в Иране получил достойного соседа и конкурента в лице террористического суннитского «зеленого Интернационала». Джордж Буш-старший в связи с краткосрочностью пребывания на президентском посту свой вклад в дело укрепления радикального политического ислама не внес. Он лишь провел «Войну в Заливе», ослабив режим Саддама Хусейна, но не уничтожив его в тот непродолжительный исторический момент, когда это могло быть поддержано всеми региональными игроками с минимальной выгодой для экстремистских организаций.

Зато Билл Клинтон, смотревший сквозь пальцы на появление ядерного оружия у Пакистана и проворонивший «черный ядерный рынок», организованный отцом пакистанской бомбы Абдулом Кадыр Ханом, поддержал авантюру израильских левых, приведшую Ясира Арафата на палестинские территории, и операцию пакистанских спецслужб по внедрению движения «Талибан» в качестве ведущей военно-политической силы Афганистана. Именно ближневосточный курс Клинтона привел к «интифаде Аль-Акса» в Израиле и мегатеракту 11 сентября 2001 г. в Соединенных Штатах.

Президент Джордж Буш-младший, пытаясь привести в порядок тяжелое ближневосточное наследство Клинтона, расчистил в Ираке плацдарм для деятельности не только «Аль-Каиды» и других суннитских радикалов, но и таких шиитских радикальных групп, как поддерживаемая Ираном Армия Махди. Иран, лишившийся в лице свергнутого и повешенного Саддама Хусейна опасного соседа, получил свободу рук для реализации имперских амбиций, в том числе ядерных, стремительно превращаясь в региональную сверхдержаву. Попытка иранского президента-либерала Мохаммеда Хатами наладить отношения с Вашингтоном после взятия американской армией Багдада была отвергнута, что открыло дорогу к власти иранским «неоконам» во главе с президентом Махмудом Ахмадинежадом. В Афганистане не были разгромлены ни талибы, ни «Аль-Каида», их лидеры мулла Омар и Усама бен Ладен остались на свободе, зато администрация, ведомая госсекретарем Кондолизой Райс, всерьез занялась демократизацией региона.

В итоге ХАМАС стал ведущей военно-политической силой в Палестине и, развязав гражданскую войну, захватил сектор Газа. Проиранская «Хезболла» укрепила позиции в Ливане, «Братья-мусульмане» заняли около 20% мест в парламенте Египта, а успешно боровшийся с исламистами пакистанский президент Первез Мушарраф и возглавляемая им армия уступили власть коррумпированным кланам Бхутто-Зардари и Наваза Шарифа. Страна, арсеналы которой насчитывают десятки ядерных зарядов, сегодня управляется людьми, стоявшими у истоков движения «Талибан» и заговора Абдула Кадыр Хана.

Наконец, Барак Обама, «исправляя» политику своего предшественника, принял политически резонное, но стратегически провальное решение о выводе войск из Ирака и Афганистана и смирился с иранской ядерной бомбой, которая, несомненно, обрушит режим нераспространения. Попытки жесткого давления на Израиль, переходящие все «красные линии» в отношениях этой страны с Соединенными Штатами, убедили Иерусалим в том, что в лице действующей администрации он имеет «друга», который опаснее большинства его врагов. Несмотря на беспрецедентное охлаждение отношений с Израилем, заигрывания с исламским миром, стартовавшие с «исторической речи» Обамы в Каире, не принесли ожидаемых дивидендов. Ситуацию с популярностью США под руководством Барака Обамы среди мусульман лучше всего характеризует реакция египетских СМИ на эту речь: «Белая собака, черная собака – все равно собака».

Поддержка американским президентом египетской демократии в варианте, включающем в систему власти исламских радикалов, помимо прочего откроет двери для дехристианизации Египта. Копты, составляющие 10% его населения и без того во многом ограничиваемые властями, несмотря на демонстрацию лояльности к ним, являются легитимной мишенью террористов. Их будущее в новом «демократическом» Египте обещает быть не лучшим, чем у их соседей – христиан Палестины, потерявшей за годы правления Арафата и его преемника большую часть некогда многочисленного христианского населения.

Упорная поддержка коррумпированных и нелегитимных режимов Хамида Карзая в Афганистане и Асифа Али Зардари в Пакистане, неспособность повлиять на правительственные кризисы в Ираке и Ливане, утечки сотен тысяч единиц секретной информации через портал «Викиликс», несогласованность действий Госдепартамента, Пентагона и разведывательных служб, череда отставок высокопоставленных военных и беспрецедентная публичная критика, с которой они обрушились на гражданские власти… Все это заставляет говорить о системном кризисе не только в ближневосточной политике, но и в американской управленческой машине в целом.

Инициативы Обамы по созданию «безъядерной зоны на Ближнем Востоке» и продвижению к «глобальному ядерному нулю», настойчиво поддерживаемые Саудовской Аравией, направлены в равной мере против Ирана, нарушившего Договор о нераспространении (ДНЯО), и Израиля, не являющегося его участником. Проблема не только в том, что эти инициативы не имеют шансов на реализацию, но в том, что они полностью игнорируют Пакистан, хотя опасность передачи части пакистанского ядерного арсенала в распоряжение Саудовской Аравии, а возможно, и не только ее, не менее реальна, чем перспективы появления иранской ядерной бомбы. Активная позиция в поддержку ядерных инициатив Барака Обамы, занятая в конце января с.г. в Давосе принцем Турки аль-Фейсалом, наводит на размышления. Создатель саудовских спецслужб известен не только как архитектор «Аль-Каиды», его подозревают в причастности к организации терактов 11 сентября в США и «Норд-Ост» в России. На этом фоне поспешные непродуманные заявления в адрес Хосни Мубарака только подчеркнули: Америка на Ближнем и Среднем Востоке (БСВ) действует исходя из теории, а не из практики, и, не считаясь с реальностью, строит фантомную «демократию» (как когда-то СССР – фантомный «социализм»), безжалостно и бессмысленно сдавая союзников в угоду теоретическому догматизму.

Демократия с ближневосточной спецификой

Принято считать, что демократия – наилучшая и самая современная форма правления. Соответствующая цитата из Уинстона Черчилля затерта до дыр. Право народа на восстание против тирании, которое легло в основу западного политического обустройства последних веков – это святыня, покушения на которую воспринимаются в Вашингтоне и Брюсселе как ересь, сравнимая с попытками усомниться в непогрешимости папы римского. При этом расхождения между теоретической демократией и ее практическим воплощением в большей части стран современного мира не только не анализируются, но даже не осознаются «мировым сообществом», точнее политиками, политологами, политтехнологами, экспертами и журналистами, которые принадлежат к узкому кругу, не только называющему, но и полагающему себя этим сообществом.

Констатируем несколько аксиом ближневосточной политики. Знаменующий окончательную и бесповоротную победу либеральной демократии «конец истории» Фрэнсиса Фукуямы не состоялся, в отличие от «войны цивилизаций» Самьюэла Хантингтона. Во всяком случае, на Ближнем и Среднем Востоке демократий западного типа нет, и в ближайшие десятилетия не предвидится. В регионе правят монархи, авторитарные диктаторы или военные хунты. Все они апеллируют к традиционным ценностям и исламу до той поры, пока это ислам, не подвергающий сомнению легитимность верховной власти. Республиканские режимы БСВ могут до мелочей копировать западные органы власти, но эта имитация европейского парламентаризма не выдерживает проверки толерантностью. Права этно-конфессиональных меньшинств существуют до той поры, пока верховный лидер или правящая группировка намерены их использовать в собственных целях и в той мере, в которой это позволено «сверху», а права меньшинств сексуальных не существуют даже в теории. В отличие от западного сообщества, права большинства не подразумевают защиту меньшинств, но в отсутствие властного произвола дают большинству возможность притеснять и физически уничтожать их. Политический неосалафизм приветствует это, а ссылки теоретиков на терпимость ислама в корне противоречат практике, в том числе современной.

Любая демократизация и укрепление парламентаризма в регионе, откуда бы они ни инициировались и кем бы ни возглавлялись на начальном этапе, в итоге приводят исключительно к усилению политического ислама. Националистические и либеральные светские партии и движения могут использоваться исламистами только как временные попутчики. Исламизация политической жизни может быть постепенной, с использованием парламентских методов, как в Турции Реджепа Тайипа Эрдогана, или революционной, как в Иране рахбара Хомейни, но она неизбежна.

Период светских государств, основатели которых воспринимали ислам как историческое обоснование своих претензий на отделение от метрополий, а не как повседневную практику, обязательную для всего населения, завершается на наших глазах. Все это сопровождается большой или малой кровью. Различные группы исламистов апеллируют к ценностям разных эпох, от крайнего варварства до сравнительно умеренных периодов. Некоторые из них готовы поддерживать отношения с Западом – в той мере, в какой они им полезны, другие изначально настроены на разрыв этих отношений. В одних странах исламизация общественной и политической жизни сопровождается сохранением государственных институтов, в других – их ликвидацией. Каждая страна отличается по уровню воздействия на ситуацию племенного фактора или влияния религиозных братств и орденов. Но для всех без исключения движения, которые, взяв власть или присоединившись к ней, будут обустраивать режимы, возникающие в перспективе на Ближнем и Среднем Востоке, характерны общие черты.

Движения эти жестко противостоят укоренению на контролируемой ими территории «западных ценностей» и борются с вестернизацией, распространяя на Западе «ценности исламского мира», в том числе в замкнутых этно-конфессиональных анклавах, растущих в странах Евросоюза, США, Канаде и т.д., под лозунгами теории и практики «мультикультурализма». Наиболее известными итогами сложившейся ситуации являются «парижская интифада», датский «карикатурный скандал», борьба с рождественской символикой в британских муниципалитетах, покушения на «антиисламских» политиков и общественных деятелей и убийства некоторых из них в Голландии, общеевропейская «война минаретов», попытка построить мечеть на месте трагедии 11 сентября в Нью-Йорке. Несмотря на заявления таких политиков, как Ангела Меркель и Дэвид Кэмерон о том, что мультикультурализм исчерпал себя, распространение радикального исламизма на Западе зашло далеко и инерция этого процесса еще не исчерпана. Усиление в среде местного населения Швейцарии, Австрии, Бельгии и других стран Европы консервативных антииммигрантских политических движений – реакция естественная, но запоздавшая. При этом антиглобалистские движения, правозащитные структуры и международные организации, включая ООН, с успехом используются исламистами для реализации их стратегических целей.

Консолидация против Израиля

Одной из главных мишеней современного политического ислама всех толков и направлений является Израиль. Борьба с сионизмом – не только единственный вопрос, объединяющий исламский мир, но и главное достижение этого мира на международной арене. Как следствие – гипертрофированное внимание мирового сообщества, включая политический истеблишмент и СМИ, к проблеме отношений израильтян и палестинцев. Утверждение в умах жителей не только исламского мира, но и Запада идеи исключительности палестинской проблемы – на деле едва ли не наименее острой в череде раздирающих регион конфликтов. Во имя создания палестинского государства многие готовы идти против экономической, политической и демографической реальности, да и просто против здравого смысла, о чем свидетельствует «парад признания» рядом латиноамериканских и европейских государств несуществующего палестинского государства в границах 1967 года.

Израиль пока выжидает и готовится к войне, дистанцируясь от происходящих в регионе событий, чтобы не провоцировать конфликт. Руководство страны осознает, что ситуация с безопасностью в случае ослабления режимов в Каире и Аммане, поддерживающих с Иерусалимом дипломатические отношения, вернется к временам, которые предшествовали Шестидневной войне. Любая эволюция власти в Египте и Иордании возможна только за счет охлаждения отношений с Израилем, поскольку на протяжении десятилетий главным требованием арабской улицы в этих странах был разрыв дипломатических и экономических отношений с еврейским государством. Этот лозунг используют все организованные оппозиционные группы, от «Братьев-мусульман» до профсоюзов и светских либералов.

Не только Амр Муса и эль-Барадеи, известные антиизраильскими настроениями, но и Омар Сулейман, тесно контактировавший на протяжении длительного времени с израильскими политиками и военными, либо другой представитель высшего генералитета будет вынужден (сразу или постепенно) пересмотреть наследие Мубарака в отношениях с Израилем. Как следствие, неизбежно ослабление или прекращение борьбы с антиизраильским террором на Синайском полуострове, поддерживаемым не только суннитскими экстремистскими группами, но и Ираном. Завершение египетской блокады Газы означает возможность доставки туда ракет среднего радиуса действия типа «Зильзаль», способных поразить не только ядерный реактор в Димоне и американский радар в Негеве, контролирующий воздушное пространство Ирана, но и Тель-Авив с Иерусалимом. Поддержка ХАМАС со стороны Сирии и Ирана усилится, а Палестинская национальная администрация (ПНА) на Западном берегу ослабеет. Все это резко повышает вероятность терактов против Израиля и военных действий последнего не только в отношении Ирана, к чему Иерусалим готовился на протяжении ряда лет, но и по всей линии границ, включая Газу и Западный берег.

Военные действия против Ливана и Сирии возможны в случае активизации на северной границе «Хезболлы». Война с Египтом вероятна, лишь если исламисты придут к власти и разорвут мирный договор с Израилем. В зависимости от того, прекратят ли США поставки вооружения и запчастей Египту, возможны любые сценарии боевых действий, включая, в случае катастрофичного для Израиля развития событий, удар по Асуанской плотине. При этом ситуация в Египте резко обострится через 3–5 лет, когда правительство Южного Судана, независимость которого обеспечил проведенный в январе 2011 г. референдум, перекроет верховья Нила, построив гидроузлы. Ввод их в действие снизит сток в Северный Судан и Египет, поставив последний на грань экологической катастрофы, усиленной катастрофой демографической. Физическое выживание населения Египта не гарантировано при превышении предельно допустимой численности жителей, составляющей 86 миллионов человек (в настоящий момент в Египте живет 80,5 миллионов).

Конфликт Израиля с арабским миром может быть спровоцирован кризисом в ПНА. Палестинское государство не состоялось. Улучшения в экономике Западного берега связаны с деятельностью премьер-министра Саляма Файяда, находящегося в глубоком конфликте с президентом Абу Мазеном. Попытка свержения президента бывшим главным силовиком ФАТХа в Газе Мухаммедом Дахланом привела к высылке последнего в Иорданию. Главный переговорщик ПНА Саиб Эрикат обвинен в коррупции. Абу Мазен полностью изолирован в палестинской элите. Агрессивные антиизраильские действия руководства ПНА на международной арене контрастируют с его полной зависимостью от Израиля в экономике и в сфере безопасности. Население Западного берега зависит от возможности получения работы в Израиле или в израильских поселениях Иудеи и Самарии. Без поддержки со стороны израильских силовых ведомств падение режима в Рамалле – вопрос нескольких месяцев.

Иран и другие

Последствия этого для Иордании могут быть самыми тяжелыми. Пока король Абдалла II сдерживает палестинских подданных, опираясь на черкесов, чеченцев и бедуинов. Смена премьер-министра и ряд других мер политического и экономического характера позволяют ему избежать сценария, реализованного его отцом в «черном сентябре» 1970 года (подавление палестинского восстания). Ситуацию в Иордании дополнительно отягощает фактор иракских беженцев (до 700 тысяч человек), а также финансовые и земельные аферы, в которых обвиняются палестинские родственники королевы Рании. В отличие от времен короля Хусейна, Иордании не грозит опасность со стороны Сирии и Саудовской Аравии, однако страна остается мишенью для радикальных суннитских исламистов. Следует отметить сдвиг в отношениях между Иорданией и Ираном.

Последний, наряду с Турцией, является ведущим военно-политическим игроком современного исламского мира, успешно соперничающим за влияние с такими его традиционными лидерами, как Египет, Саудовская Аравия и Марокко. Несмотря на экономические санкции, Иран развивает свою ядерную программу и хотя, по оценке экс-директора «Моссад» Меира Дагана, не сможет изготовить ядерную бомбу до 2015 г., накопил объем расщепляющих материалов, которого хватает для производства пяти зарядов, а к 2020 г., возможно, будет готов к ограниченной ядерной войне. При этом непосредственную опасность Исламская Республика Иран (ИРИ) представляет исключительно для своих соседей по Персидскому заливу и Израиля, который официальный Тегеран последовательно обещает уничтожить.

Предположения о возможности нанесения Ираном удара по Европейскому союзу или Соединенным Штатам представляются несостоятельными. Нанесение ракетно-бомбового удара по ядерным объектам ИРИ со стороны Израиля и США маловероятно. Америка может уничтожить промышленный потенциал Ирана, но не имеет людских ресурсов для проведения сухопутной операции, обязательной, чтобы ликвидировать иранскую ядерную программу. Израиль не обладает необходимым военным потенциалом, хотя поразивший иранские ядерные объекты компьютерный вирус не без основания связывают с противостоянием этих двух стран.

Борьба за власть в Иране завершается в пользу генералов Корпуса стражей исламской революции, оттесняющих на периферию аятолл. «Зеленое движение», объединившее ортодоксов и либералов, потерпело поражение. Сохраняя лозунги исламской революции, ИРИ трансформируется в государство, основой идеологии которого во все возрастающей степени становится великодержавный персидский национализм. Тегеран успешно развивает отношения с КНР, странами Африки, Латинской Америки и Восточной Европы, Индией, Пакистаном и Турцией, фактически поделив с последней сферы влияния в Ираке, правительство которого координирует свои действия не только с США, но и с ИРИ. На территории БСВ интересы Ирана простираются от афганского Герата до мавританского Нуакшота (усиление позиций Тегерана в Мавритании спровоцировало разрыв Марокко дипломатических отношений с ним). Было бы наивным полагать, что закрепление ИРИ на мавританском правобережье реки Сенегал вызвано исключительно желанием вытеснить оттуда Израиль, дипломатические отношения с которым правительство Мавритании прекратило, сближаясь с Тегераном. Скорее захолустную Мавританию можно полагать идеальным транзитным пунктом для переброски оружия, а возможно и чего-либо, связанного с иранской ядерной программой, наиболее близким к латиноамериканским партнерам Ирана – Венесуэле и Бразилии.

Тегеран избегает прямых конфликтов с противниками, предпочитая «войны по доверенности», которые ведут его сателлиты. Ирано-израильскими были Вторая ливанская война, операция «Литой свинец» в Газе, да и за конфликтом йеменских хауситских племен с Саудовской Аравией, по мнению ряда аналитиков, стоял Иран. Агрессивная позиция ИРИ в отношении малых монархий Персидского залива подкрепляется наличием в таких странах, как Бахрейн, Катар, в меньшей степени Объединенные Арабские Эмираты (ОАЭ) и Кувейт шиитских общин. Единственным союзником Ирана в арабском мире по-прежнему является Сирия, которая при поддержке «Хезболлы» постепенно возвращает контроль над ситуацией в Ливане и продолжает курировать ХАМАС, политическое руководство которого дислоцировано в Дамаске. С учетом наложенных на Иран санкций, перспективы его газового экспорта в Евросоюз зависят от кооперации с Турцией, которая будет использовать эту ситуацию в своих интересах, пока они не войдут в противоречие с интересами ИРИ (что в перспективе, несомненно, произойдет).

Турецкое руководство, взяв курс на построение «новой Османской империи», опередило события, приступив к постепенной исламизации политической и общественной жизни в стране. Оттесняя армию от власти под лозунгами демократии и борьбы с коррупцией, правящая партия провела необходимые конституционные изменения парламентским путем, подавив в зародыше очередной военный путч. Экономические успехи Турции позволяют ей действовать без оглядки на Европейский союз и Соединенные Штаты. А участие в НАТО в качестве второй по мощи армии этого блока дает свободу маневра, в том числе в иракском Курдистане и в отношениях с Израилем, значительно охладившихся после инцидента с «Флотилией свободы». При этом страна расколота по национальному признаку (курдский вопрос по-прежнему актуален), светская оппозиция правящей Партии справедливости и развития сильна, а в руководстве армии продолжается брожение. Однако, какие бы факторы (или их сочетание) ни спровоцировали антиправительственные волнения, триумвират премьера, президента и министра иностранных дел сохраняет достаточный ресурс для реализации планов экономической и дипломатической экспансии в Африке, исламском мире и Восточной Европе. Турция с большим основанием, чем Иран, претендует на статус региональной сверхдержавы, имея для этого необходимый потенциал, не отягощенный, в отличие от ИРИ, внешними конфликтами.

Сирийская стабильность опирается на сотрудничество с Турцией и Ираном, при улучшении отношений с США и странами ЕС. Правящая алавитская военная элита во главе с Башаром Асадом балансирует между арабами-суннитами и арабами-христианами, подавляя курдов и используя деловую активность армян. Однако в случае резкого усиления египетских «Братьев-мусульман» в Сирии не исключены волнения, наподобие подавленных большой кровью Хафезом Асадом в 1982 г., которые способны ослабить или обрушить режим. Последний усилил свои позиции в Ливане, но обстановку в самой Сирии осложняет присутствие там иракских (до 1 млн) и в меньшей мере палестинских (до 400 тыс.) беженцев.

Ливан после падения правительства Саада Харири переживает собственный кризис, вызванный противостоянием сирийского и саудовского лобби (последнее, поставив на конфронтацию с Дамаском, проиграло). Не исключено постепенное сползание в гражданскую войну, в качестве ведущей силы в которой будет выступать «Хезболла» шейха Насраллы. Роль детонатора конфликта могут, как и в 1975–1978 гг., сыграть заключенные в лагеря палестинские беженцы (более 400 тыс.).

На Аравийском полуострове катастрофическая ситуация сложилась в Йемене, почти неизбежный распад которого после отстранения от власти президента Али Абдаллы Салеха, правящего в Сане с 1978 г. и контролирующего Южный Йемен с 1990 г., может спровоцировать необратимые процессы в Саудовской Аравии. На территории Йемена столкнулись интересы Ирана и США, Катара и Саудовской Аравии. Эта страна – не только родина многих бойцов «всемирного джихада» (корни Усамы бен Ладена – в Йемене), но настоящий «котел с неприятностями». Конфликт между президентом и племенами, категорически отвергшими попытку передать власть по наследству, напоминает схожую проблему в Египте. Однако противостояние южан-шафиитов и северян-зейдитов, усиленное недовольством отстраненной от власти и обделенной благами бывшей военной элиты юга – местная специфика.

Йемен – первая страна БСВ, которая способна развязать с соседней Саудовской Аравией «водную войну». В ближайшее время Сана рискует стать первой столицей мира с нулевым водным балансом, тем более что ряд исторических йеменских провинций был аннексирован саудовцами в начале ХХ века. Дополнительным фактором риска является нищета поголовно вооруженного населения, которое находится под постоянным воздействием местного наркотика «кат». Не стоит гадать, смогут ли 25,7 млн саудовцев, большая часть которых в жизни не брала в руки оружия, противостоять 23,5 млн йеменцев, большинство которых на протяжении всей жизни оружия из рук не выпускало. Способность саудовской элиты, правящая верхушка которой по возрасту напоминает советское Политбюро 1980-х гг., контролировать ситуацию иначе, чем через подкуп воинственных племен на южных границах и радикалов из «заблудшей секты» внутри страны, сомнительна. С учетом значения пролива Баб-эль-Мандеб воздействие потенциального конфликта между Йеменом и Королевством Саудовская Аравия или гражданской войны в Йемене на мировой рынок энергоносителей сравнимо с перекрытием Суэцкого канала. В отсутствие на президентском посту человека, способного сменить генерала Салеха, а такого человека в Йемене, в отличие от Египта, нет, страна рискует стать такой же пиратской территорией, как Сомали, тем более что сотни тысяч сомалийских беженцев и так уже живут на его территории.

Какие последствия обрушение правящего режима в Йемене вызовет в ибадитском Омане, где правящий страной с 1970 г. султан Кабус бен Саид не имеет наследников, и малых монархиях Персидского залива, предсказать трудно. Балансируя между Соединенными Штатами (военные базы в Кувейте, Катаре и на Бахрейне), Великобританией (присутствие в Омане) и Францией (анонсировавшей строительство военной базы в ОАЭ), с одной стороны, Ираном (конфликт с ОАЭ и Бахрейном), с другой, и Саудовской Аравией – с третьей, все эти страны на случай возможной войны наладили неофициальные отношения с Израилем. Израильские опреснительные установки, агрокомплексы и системы обеспечения безопасности стратегических объектов, без указания страны-производителя или с указанием зарубежных филиалов израильских фирм – столь же обычное явление на южном берегу залива, как иранские суда в местных портах, иранские счета в банках и иранцы в деловых центрах. Оман пребывает в самоизоляции, усиленной раскрытием исламистского заговора, в организации которого Маскат обвинил ОАЭ.

Кувейт не оправился от последствий иракской оккупации 1990–1991 годов. Влияние Бахрейна ограничено нелояльностью шиитского большинства населения суннитской династии. Экономический кризис ослабил ОАЭ, особенно Дубай, обрушив «пирамиду недвижимости», на которой в последние годы было основано его благополучие. Свое политическое влияние укрепляет лишь умеренно ваххабитский Катар, обладатель третьего в мире газового запаса. В качестве медиатора региональных конфликтов он успешно соперничает с такими гигантами арабского мира, как Египет и Саудовская Аравия. Главное оружие катарского эмира в борьбе за доминирование на межарабской политической арене – «Аль-Джазира», эффективность которой доказывает ее запрет в Египте, где телеканал в немалой мере способствовал «раскачиванию лодки». Но этот инструмент может оказаться бесполезным в случае перенесения беспорядков на территорию самого Катара. При этом главным фактором нестабильности в монархиях Персидского залива, включая Саудовскую Аравию, могут стать иностранные рабочие, в ряде стран многократно превосходящие их граждан по численности.

Еще одним дестабилизирующим фактором для полуострова является его близость к Африканскому Рогу, на побережье которого сосредоточены самые бедные, охваченные междоусобицей и полные беженцев страны: Эритрея, Джибути и пиратское Сомали, распавшееся на анклавы, крупнейшими из которых являются Пунталенд и Сомалиленд. Исламисты из движения «Аш-Шабаб» и других радикальных группировок – единственная сила, способная объединить эту страну, подчинив или уничтожив полевых командиров, подобно тому как талибы в свое время проделали это в Афганистане. Пугающая перспектива, особенно на фоне полнейшего банкротства мирового сообщества в борьбе с пиратами, бесчинствующими на все более широкой акватории Индийского океана. Не стоит забывать и о проблеме границ, обширный передел которых неизбежен после бескровного распада Судана. Север Судана в ближайшей исторической перспективе может объединиться с Египтом, особенно в случае исламизации последнего. Не случайно лидер суданских исламистов Хасан ат-Тураби опять арестован властями.

Волнения в Тунисе и Египте грозят самым прискорбным образом сказаться на ситуации в Алжире, вялотекущая гражданская война в котором идет с 1992 года. Президент Абдулазиз Бутефлика стар, конфликт арабов с берберами так же актуален, как и десятилетия назад, а исламисты никуда не делись. Под угрозой стабильность в Марокко, на территории которого еврейские и христианские святыни являются для «Аль-Каиды» Магриба столь же легитимными объектами атаки, как и иностранные туристы. Мавритания, где число рабов, по некоторым оценкам, достигает 800 тыс., находится в полосе военных путчей и восприимчива к любым революционным призывам.

Не стоит забывать и о том, что экспрессивный Муамар Каддафи в Ливии правит с 1969 г. и легко может стать жертвой «египетского синдрома». Тем более что собственных сыновей в руководство страны он продвигает не менее настойчиво, чем Мубарак и Салех, а поддержкой на Западе и в арабском мире пользуется куда меньшей.

Единственным, хотя и слабым утешением в сложившейся ситуации может служить то, что региональное потрясение основ ничем не угрожает Ираку, Афганистану или Пакистану. Первые два давно уже не столько государства, сколько территории. Последнему же, с исламистами в Северо-Западной провинции и Пенджабе, пуштунскими талибами в зоне племен, сепаратистами Белуджистана и Синда и противостоянием правительства, армии и судебной власти, для развала достаточно и одного Афганистана. После чего его внушительные ядерные арсеналы пойдут на «свободный рынок», а мировое сообщество получит куда более значимый повод для беспокойства, чем судьба палестинского государства или правителя отдельно взятой арабской страны, даже если эта страна – Египет.

Констатируем напоследок, что падающее влияние на БСВ великих держав создает вакуум, часть которого в Афганистане заполнит Дели. На всей прочей территории, включая и Афганистан, усилится влияние Пекина. Как следствие, состав игроков и распределение сил на Ближнем и Среднем Востоке в XXI веке будет более напоминать XVII, чем ХХ столетие. Что соответствует теории циклического развития истории, хотя и несколько обидно, если рассматривать это через призму интересов Парижа, Лондона, Брюсселя или Вашингтона.

Е.Я. Сатановский – президент Института Ближнего Востока.

Азия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 14 февраля 2011 > № 739764 Евгений Сатановский

Почему Москва говорит "нет"

Вопрос российских интересов, а не психологии

Резюме: Вместо того чтобы стремиться вылечить Россию, Вашингтону нужно научиться иметь с ней дело – так же, как с Китаем, Индией и многими другими странами. Хорошая новость состоит в том, что по вопросам, которые действительно представляют взаимный интерес, Россия готова к сотрудничеству.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 1 за 2011 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

В последние 10 лет поведение России на международной арене озадачивает многих американских наблюдателей. С точки зрения Вашингтона, главные вызовы современности – терроризм, ядерное распространение, изменение климата – носят глобальный характер и угрожают всем странам. Соединенные Штаты пытаются найти на них международный ответ. Однако Кремль оказался в этом отнюдь не помощником. На протяжении многих лет российские переговорщики блокировали попытки заставить Иран и КНДР отказаться от ядерных программ. В то же время Москва использовала экономическое и дипломатическое давление, чтобы помешать вступлению соседних стран в НАТО, она также препятствовала использованию американских баз для борьбы с талибами в Афганистане. А в августе 2008 г. Россия вторглась в Грузию и успешно отделила два горных анклава от ее территории.

Недавно появились некоторые намеки на потепление российско-американских отношений. В июне президент США Барак Обама и президент России Дмитрий Медведев беседовали в Вашингтоне, закусывая гамбургерами, и объявили о перезагрузке. Москва подписала новое соглашение взамен Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-1), срок действия которого истек, и поддержала резолюцию ООН об ужесточении санкций против Ирана.

Но в других вопросах Кремль по-прежнему разочаровывает. Россия согласилась лишь на те санкции, которые позволяют ей достроить АЭС Тегерану и, вероятно, разрабатывать его нефтегазовую отрасль. Россия провела военные учения, моделирующие вторжение в Польшу, и разместила противовоздушные ракеты в Абхазии.

Суперэго России

Объяснение такого поведения американские официальные лица и обозреватели обычно ищут в области психологии. Русские, говорят они, действуют так из-за оскорбленного самолюбия. Импульсивные, эмоционально неустойчивые и часто страдающие паранойей, они набрасываются на соседей, стремясь залечить раны недавнего прошлого и возродить утраченное чувство величия.

Все вашингтонские психологи связывают поведение России с комплексами ее лидеров, однако ставят разные диагнозы. Одни рассматривают сопротивление России политике США как детское бунтарство. Когда в 1990-е гг. российские официальные лица яростно возражали против расширения Североатлантического альянса и протестовали против бомбардировок Сербии, некоторые в Вашингтоне усматривали в этом симптомы истерии. В 1994 г. президент Борис Ельцин напомнил президенту Биллу Клинтону, что «НАТО была создана во времена холодной войны», и предупредил, что включение в альянс стран Центральной Европы «посеет зерна недоверия». Позже один из сотрудников Белого дома писал, что это заявление «подорвало уверенность [Клинтона] в эмоциональной, психической и политической устойчивости Ельцина». На протяжении 10 лет американские официальные лица пытались успокоить российских коллег и убедить их в том, что политика Соединенных Штатов на самом деле выгодна России. Между собой это называли «лечить нервы шпинатом».

Другие объясняли несговорчивость Москвы уязвленным эго. Как выразился в 2006 г. Ричард Бёрт, бывший представитель США на переговорах по контролю над вооружениями, политические реформы в России вряд ли будут успешными из-за чувства унижения и поражения, возникшего после окончания холодной войны. Конфликт в Грузии в августе 2008 г., казалось, подтвердил эти подозрения: обозреватель Time назвал причиной вторжения России «зреющий в руководстве страны гнев из-за утраченного величия», а Newsweek писал, что российские лидеры одержимы идеей «добиться уважения».

Еще один частый диагноз – это паранойя. Приверженцы такой точки зрения считают, что у России нет достаточных оснований опасаться продвижения Североатлантического альянса к ее границам, размещения противоракетных комплексов в Восточной Европе или враждебности некоторых своих соседей. Негативно реагируя на «цветные революции» в Грузии и на Украине, российское руководство скорее подчинилось «параноидальному, агрессивному импульсу», как сказала тогдашний госсекретарь Кондолиза Райс. Или, как писал весной 2008 г., за несколько месяцев до конфликта с Грузией, болгарский политолог Иван Крастев: «Чтобы понять, почему Кремль действует таким образом, нужно осознать, насколько он не уверен в себе и страдает паранойей».

Наконец, прохладное отношение российского руководства к американским проектам воспринимают как результат «ментальности холодной войны» или неспособности отбросить устаревший способ мышления. Перед саммитом 2009 г. в Москве Обама жаловался, что российский премьер-министр Владимир Путин по-прежнему «одной ногой опирается на старые методы ведения дел».

Каждый из этих диагнозов подразумевает особое лечение. Если проблемы России связаны с подростковым комплексом или смятением, американские официальные лица должны терпеливо, но твердо и как можно чаще говорить о позиции США, объясняя при этом, почему она выгодна Москве. Эмоциональная неустойчивость лечится психотерапией: Клинтон призывал помощников помочь Ельцину «усвоить» или «принять» расширение НАТО как неизбежную реальность, «к которой ему нужно просто привыкнуть и научиться жить с ней». Для уязвленного эго одни предлагали метод показного проявления уважения, в то время как другие советовали пригрозить лишить Кремль статусных символов, которыми предположительно дорожат российские власти. Если руководство России страдает паранойей и проявляет агрессию, Вашингтону нужно вооружать потенциальных жертв Кремля. Наконец, если кремлевские деятели являются приверженцами антагонистического мышления времен холодной войны, Соединенным Штатам нужно делать ставку на более молодое поколение – отсюда разговоры о том, что Вашингтон поддерживает более современного Медведева, а не Путина.

За 20 лет США неоднократно пытались применить различные варианты психологического подхода к России. Однако нет свидетельств того, что Вашингтон преуспел в этом. Напротив, это раздражало и вызывало противодействие, а поведение российских лидеров не изменялось так, чтобы больше соответствовать целям Соединенных Штатов. Этот подход основан на глубоком заблуждении по поводу мотивации России. Разумеется, лидеры страны хотели бы, чтобы к ним относились с уважением. Верно и то, что многие россияне чувствуют себя униженными из-за падения национального статуса, а риторика Кремля часто обусловлена этим ощущением разочарования. Но реальная причина, по которой США считают Россию таким неконструктивным партнером, лежит не в области психологии, она связана с объективной оценкой национального интереса.

Что важно для Москвы

Сегодня у России и Соединенных Штатов мало общих интересов и еще меньше общих приоритетов. Там, где они совпадают, российские лидеры часто сомневаются в эффективности американской стратегии. Более того, существует определенный дисбаланс: США, будучи мировой сверхдержавой, заинтересованы в поддержке России по многим вопросам, в то время как Россия нуждается в Соединенных Штатах в меньшей степени. Требования России исключительно негативны: Вашингтон должен остановить расширение НАТО и прекратить поощрять антироссийские правительства и неправительственные организации в соседних государствах.

Внешняя политика России при Путине и Медведеве была обусловлена тремя целями: укрепление экономического роста, поддержка дружественных режимов в бывших советских республиках и предотвращение терроризма в стране. С точки зрения российского руководства, успех в каждой из этих сфер жизненно необходим для сохранения власти и поддержки населения.

Экономический рост стоит на первом месте. Кремль понимает, что власть в современном мире основана на экономической мощи. Как Путин заметил в феврале 2000 г., «не может быть супердержавы там, где царит слабость и бедность». Российские лидеры знают, что их популярность в стране объяснятся впечатляющим возрождением экономики. ВВП на душу населения с учетом паритета покупательной способности увеличился с менее чем 7 тыс. долларов в 1999 г. до почти 16 тыс. долларов в 2008 г. (и сопоставим с показателями Ирландии в 1987 г. или Португалии в 1989 году.)

Основную роль в этом буме играют нефть и газ. Сегодня они обеспечивают треть российского бюджета. Хотя и Путин, и Медведев говорят о модернизации и диверсификации экономики, они понимают, что по крайней мере в ближайшие 10 лет процветание страны будет зависеть от сохранения стабильных рынков и относительно высоких цен на углеводороды. Принимая во внимание события недавнего прошлого, они должны осознавать, что, если эти условия изменятся, под угрозой окажется не только процветание страны, но и их собственное политическое будущее. Хотя обвал цен на нефть в начале 1980-х гг. стал не единственной причиной краха СССР несколько лет спустя, это был важный фактор. Позже, когда цены на нефть упали до девяти долларов за баррель, Россия объявила дефолт по своим долгам, поставивший крест на репутации ельцинских реформаторов.

Поэтому неудивительно, что мировоззрение российских лидеров формирует зависимость от экспорта топлива. Большая часть экспорта нефти и газа идет в Европу. В целом импорт из России составлял около 18% всего энергопотребления в ЕС в 2007 г. (когда полностью обновлялись данные). Но некоторые страны зависимы в значительно большей степени. В то время как в 2007 г. Франция и Германия получали, соответственно, 14% и 36% газа из России, показатели в странах Восточной Европы были гораздо выше: 48% в Польше, 92% в Болгарии и 100% в трех прибалтийских государствах. Некоторые считают, что такая ситуация подвергает эти государства риску политического давления со стороны Кремля. В 2008 г. тогдашний британский премьер Гордон Браун предупреждал, что Европа может оказаться в «энергетических тисках» у таких стран, как Россия.

Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что именно Россия зависима от европейского рынка, а не наоборот, – и это самое удивительное. Европа, включая прибалтийские государства, является пунктом назначения почти для 67% российского экспорта газа (другие бывшие советские республики покупают остальные 33%). Точно так же, по данным 2007 г., 69% российского экспорта нефти шло в Европу. С учетом того, насколько доходы и бюджет России зависят от этой торговли, потеря европейских клиентов стала бы катастрофой.

Вполне понятно, что Кремль без энтузиазма относится к строительству альтернативных трубопроводов для доставки в Европу газа из Центральной Азии. Газопровод «Набукко», проект которого поддерживают Евросоюз и Соединенные Штаты, предназначен для поставок азербайджанского (а, возможно, когда-нибудь и иранского) газа через Турцию и Восточную Европу в Австрию. Москва рассматривает это как серьезную угрозу своему процветанию. Российский государственный гигант «Газпром» предпринимает шаги, чтобы препятствовать строительству «Набукко», скупая газ, который предполагалось транспортировать, и проектируя конкурирующий трубопровод «Южный поток», который в основном пройдет через те же страны.

Энергетика также сказывается на сложных отношениях России с Китаем и странами Центральной Азии. Экономический рост в КНР сулит обширный рынок для российского экспорта полезных ископаемых. Тем не менее, пока Китай предпочитает Москве центральноазиатских производителей ресурсов, используя конкуренцию, чтобы заключать наиболее выгодные сделки. Хотя Россия недовольна тем, что ее обходят южные соседи, она предпочитает, чтобы они торговали с Азией, а не соперничали с «Газпромом» за европейский рынок. Тем не менее, с падением потребности Европы в российской энергии в ближайшие годы китайские заказы станут особенно важными для обеспечения замены. Понимая это, Медведев встречался с главой КНР Ху Цзиньтао не менее пяти раз за год и подписал пакет новых соглашений в сентябре 2010 года.

В российской энергетической политике национальные приоритеты переплетаются с узкими интересами высокопоставленных руководителей, которые входят в советы директоров крупных корпораций и хотели бы, чтобы эти компании доминировали на рынках и приобретали зарубежные активы, не говоря уже о материальной выгоде для их друзей в менеджменте. Коррупция кажется одной из основных проблем российского энергетического сектора. По словам Бориса Немцова и Владимира Милова, либеральных критиков Путина, стоимость строительства трубопроводов «Газпрома» настолько высока (3 млн долларов за километр по сравнению со средним мировым уровнем 1–1,5 млн долларов), что это нельзя объяснить только некомпетентностью управления.

Разумеется, интересы хозяев Кремля и обычных россиян не всегда совпадают. Но это не означает, что энергетическая политика Москвы является только результатом коррупции. Зависимость России от экспорта топлива в Европу была бы такой же значительной, даже если бы в Кремле находилась команда истинных демократов и честных госслужащих. Российские демократы тоже предпочли бы, чтобы Болгария покупала газ у «Газпрома», а не у его конкурентов; а Белоруссия и Эстония платили бы такую же высокую цену за газ, как Германия и Италия.

Российская газовая индустрия столкнулась с новыми тревожными тенденциями. Мировое производство сжиженного природного газа (СПГ) возросло, что увеличило предложение, в то время как финансовый кризис сократил спрос. Одновременно новые перспективы добычи сланцевого газа повысили вероятность того, что скоро Европа сама сможет производить необходимый ей газ. Центральная опора российской политэкономии неожиданно зашаталась.

Второй основной интерес России – дружественность правительств в соседних странах. Это особенно чувствительный вопрос из-за 16 млн этнических русских, которые остаются в постсоветском «ближнем зарубежье». В случаях очевидной дискриминации – например, когда Эстония ввела экзамен по эстонскому языку в начале 1990-х гг., затруднив получение гражданства для местных русских, – давление общества вынуждает Кремль высказываться (но не предпринимать военные действия). В более широком масштабе Москва выступает резко против дальнейшего расширения НАТО на восток. И это неудивительно: ни одно государство не будет приветствовать приближение исторически враждебного военного союза к своим границам вне зависимости от того, как часто этот альянс заявлял о своих мирных намерениях.

Тем не менее, многие видят более зловещую цель во внешней политике Москвы – восстановление российского доминирования над бывшими советскими республиками и, возможно, даже над большей частью Восточной Европы посредством экономического и военного давления. Не имея возможности читать мысли Путина, полностью исключить такую вероятность невозможно. Однако доказательств существования такого экспансионистского плана мало.

Двадцать лет Россия в основном отступала в геополитическом плане. Вместо того чтобы расширять присутствие за границей, она демилитаризировалась и выводила войска на свою территорию. В 1990-х гг. российская армия покинула Восточную Европу и страны Балтии, а общая численность войск под командованием Москвы снизилась с 3,4 млн солдат почти до 1 миллиона. С тех пор Россия ушла со своих баз на Кубе и во Вьетнаме и сократила численность войск в бывших советских республиках. За несколько лет до конфликта 2008 г. Путин закрыл в Грузии три военные базы, а численность российских солдат в этой стране сократилась, по оценкам Международного института стратегических исследований, с 5 тыс. до тысячи.

Режим, вынашивающий экспансионистские планы, вел бы себя совершенно иначе. Можно было бы взбудоражить русских националистов в приграничных районах стран Балтии, Восточной Украины или в Крыму, и затем направить российские войска им на помощь. В Грузии ревизионистская Россия аннексировала бы Абхазию и Южную Осетию уже давно, еще до того как грузинский президент Михаил Саакашвили начал наращивать военную мощь после прихода к власти в 2004 году. Для многих на Западе российское вторжение в Грузию в 2008 г. явилось доказательством территориальных претензий Москвы. Но если бы кремлевские руководители склонялись к идее экспансии, они бы двинули войска на Тбилиси, чтобы свергнуть Саакашвили и поставить на его место более дружественное правительство. По крайней мере российские войска взяли бы под контроль нефте- и газопроводы, которые проходят по территории Грузии. На самом же деле они не тронули трубопроводы и быстро вернулись в горы.

Попытки Москвы оказать влияние на соседей были не очень успешными. Содружество независимых государств, региональный координационный орган, который якобы является инструментом российского доминирования, распадается – только шесть из 11 президентов приняли участие в последней встрече, продолжавшейся всего 30 минут. Даже Александр Лукашенко, белорусский диктатор, предположительно зависимый от Москвы, не согласился признать независимость Абхазии и Южной Осетии. В Киргизии президент Курманбек Бакиев нарушил данное Москве обещание закрыть американскую авиабазу. (В Москве недолго горевали, когда несколько месяцев спустя в результате народных протестов Бакиев был свергнут, но, к раздражению Кремля, Лукашенко немедленно пригласил его в Минск.)

Стала ли зависимость от российского газа политическим рычагом влияния Москвы на Запад? Признаки этого не очень заметны. Можно было ожидать, что наиболее зависимые государства будут проявлять наибольшее уважение. В действительности именно эти страны – Чехия, Эстония и Польша – упорно старались «щелкнуть медведя по носу». Всего за несколько лет государства, в значительной степени зависящие от российских поставок нефти и газа, вступили в НАТО, разрешили разместить на своей территории элементы американской ПРО и подвергали критике политику России. В то же время менее зависимые западноевропейские страны – Германия и Италия – демонстрировали большую симпатию к Кремлю, например, не высказывая особого энтузиазма по поводу быстрого присоединения Грузии и Украины к НАТО.

Некоторые воспринимают периодические попытки «Газпрома» повысить цены на газ для Белоруссии, Грузии, Украины и других государств как политический шантаж. Хотя в некоторых подобных конфликтах существовал политический подтекст, факт остается фактом: на протяжении многих лет Россия продавала газ странам, которые считала недружественными, за гораздо меньшую цену, чем платили страны Западной Европы. В 2005 г. Россия поставляла газ украинским «оранжевым революционерам» по 52 доллара за тысячу кубометров, в то время как Германия платила 197 долларов. Разницу частично можно объяснить расходами на транспортировку, но Россия долго продолжала поставлять газ в прибалтийские государства по значительно меньшей цене (90–95 долларов за тысячу кубометров), чем в соседнюю Финляндию (148 долларов).

Почему Россия продавала газ по такой низкой цене странам Восточной Европы и бывшего СССР – не совсем ясно. Мотивы «Газпрома» могли включать рациональную ценовую дискриминацию: умный монополист оценивает платежеспособность разных клиентов. В начале 1990-х гг. «Газпром» резко повысил цены для прибалтийских государств, затем снизил их после падения спроса на две трети. Отчасти «Газпром» надеялся получить в обмен на низкие цены долю в системах трубопроводов и распределения энергоресурсов, чтобы в будущем закрепить спрос. Российские лидеры, возможно, полагали, что дешевый газ поможет улучшить отношения с государствами, которым оказывается предпочтение, или по крайней мере позволит избежать открытых конфликтов. Учитывая то, как мало Россия получила за свои ценовые уступки, пересмотр Кремлем этой политики не должен никого удивлять.

В действительности уроки недавних газовых войн кардинально отличаются от выводов, сделанных большинством обозревателей. Вместо того чтобы продемонстрировать возможности политического давления, газовый конфликт между Москвой и Киевом показал, насколько малым влиянием реально обладает Кремль. Нарушение поставок газа западноевропейским потребителям, платящим высокую цену, могло быть только актом отчаяния – в конечном итоге, продолжение продажи российского газа в Европу, рынок, в котором Москва очень нуждается, зависит от уверенности европейцев в способности России обеспечить бесперебойные поставки. То, что Кремлю пришлось поставить под удар собственную репутацию, чтобы привлечь внимание Киева, демонстрирует пределы подобной политики шантажа.

Третьей важной целью России является предотвращение терроризма. Нет смысла обсуждать непростую историю военных действий России в Чечне, достаточно сказать, что сегодня Москва столкнулась с серьезной террористической угрозой со стороны исламских фундаменталистов, базирующихся на Северном Кавказе. Кремль решительно настроен ограничить поддержку этих группировок извне, что влияет на его политику в Афганистане, Иране и Центральной Азии.

Целенаправленность политики России не означает, что она всегда грамотно прорабатывается и реализуется. В экономике правительство вкладывает миллиарды долларов в проекты, которые кажутся обреченными на провал – как, например, попытка повысить котировки акций с помощью государственных приобретений или спасение отсталого автопроизводителя АвтоВАЗ. Инвестиции Москвы в высокие технологии могут принести какие-то плоды, но, скорее всего, расходы превысят прибыль. Пока Кремль уклоняется от введения мер, которые, вероятно, реально могли бы обеспечить быстрый рост, – от реформ правоохранительной и судебной системы и борьбы с коррупцией.

В отношениях с Западом российские представители иногда, кажется, готовы подлить масла в огонь русофобии. Если, как полагают многие, Александр Литвиненко, критиковавший Путина, был отравлен в 2006 г. по приказу Кремля, трудно понять, какую выгоду Москва могла бы извлечь из этого убийства, ухудшившего имидж России в мире и осложнившего отношения с Великобританией.

В России, как и везде, политику делают личности. Путин поражает наблюдателей как чрезвычайно конкурентный политик, но иногда он вызывает разочарование – например, когда в 2009 г. заявил, что Россия вступит во Всемирную торговую организацию (ВТО) только вместе с Белоруссией и Казахстаном (позже он пересмотрел свою позицию). Но такие случаи – исключение. В основном политика России является целенаправленной, осторожной и – даже в случае заблуждений – достаточно последовательной. Вопрос в том, допускают ли цели, стоящие за этой политикой, практическое сотрудничество с США.

Общие цели

Соединенные Штаты понимают свою роль как одной из лидирующих мировых держав, а вызовы, с точки зрения Вашингтона, являются пугающими. В Афганистане, Ираке и Пакистане исламские боевики угрожают захватить власть и предоставляют базы для террористов. Проблема предотвращения ядерного распространения никогда ранее не стояла так остро – Иран приблизился к созданию бомбы, а КНДР отказывается разоружаться (если говорить о более широкой задаче, то Обама, как известно, призвал к безъядерному миру). Другие приоритеты США включают борьбу с изменением климата, обеспечение безопасности энергетических поставок и поддержание стабильного восстановления мировой экономики.

Благодаря своему географическому положению, статусу ядерной державы, историческим отношениям с ключевыми странами, праву вето в Совете Безопасности ООН, роли крупного экспортера энергоресурсов и крупнейшей армии в Европе Россия может либо содействовать, либо осложнить осуществление американских целей.

До недавнего времени для борьбы с «Талибаном» войска НАТО были вынуждены доставлять большую часть грузов на север из Пакистана через Хайберский проход. Но этот маршрут с трудом справляется с огромным объемом грузов, кроме того, конвои часто попадают в засаду. Согласие России в 2008 г. разрешить альянсу транспортировать грузы на юг по железной дороге или через российское воздушное пространство обеспечило необходимую альтернативу.

Москва могла бы также играть позитивную роль в усилиях, направленных на обуздание ядерных амбиций Ирана. На протяжении многих лет российские ученые-ядерщики развивали тесные связи со своими иранскими коллегами, эти отношения могли бы помочь в достижении компромисса на переговорах. Еще важнее, что поддержка России в Совете Безопасности ООН необходима для ведения новых санкций или легитимного применения каких-либо других способов давления. (В июне Россия согласилась на новый набор санкций, но только на те, которые, по-видимому, не затрагивали ее коммерческие интересы в Иране.)

Голосование Москвы в СБ ООН также имеет ключевое значение для любых скоординированных действий по сдерживанию ядерной программы КНДР. В более широком смысле дальнейшие соглашения по ядерному разоружению невозможны без участия России. Ни один план по борьбе с изменением климата не может игнорировать загрязнение, связанное с работой российских предприятий. Наконец, хотя это не столь значительно, российские долларовые резервы и объем долгосрочных казначейских облигаций США дает Москве по крайней мере небольшой потенциал для воздействия на стоимость доллара.

Но нужна ли России помощь Вашингтона, чтобы достичь своих целей? Краткий ответ – нет. Как потребитель российской энергии Соединенные Штаты отнюдь не самый крупный клиент – в последние пять лет они закупали 2–4% от российского нефтяного экспорта, и почти не приобретали газ. На самом деле энергетические интересы США и России в основном противоречат друг другу. Добыча газа из сланцевых залежей в Соединенных Штатах сделала возможной поставку СПГ в Европу, что привело к снижению цен. Вашингтон, стремясь избавить своих европейских партнеров от зависимости от России, поддерживает строительство альтернативных трубопроводов, таких как «Набукко». А в долгосрочной перспективе усилия США по уменьшению внутреннего спроса на ископаемые виды топлива приведет к снижению мировых цен на нефть, от которых зависит Москва.

В целом у России и Соединенных Штатов мало общих экономических интересов. В 1995 г. 6% российского экспорта шло в США; к 2009 г. эта цифра составляла 3% – меньше, чем Россия экспортирует в Польшу. В то же время доля Соединенных Штатов составляет всего 5% от российского импорта. Доля США в потоке капитала в Россию тоже незначительная. В 1995 г. 28% от общего объема иностранных инвестиций в Россию шло из Соединенных Штатов; к 2010 г. эта цифра сократилась до 2,5%. К этому времени доля российских инвестиций в американскую экономику превышала инвестиции США в Россию.

Отдаление российской экономики от Соединенных Штатов совпало с укреплением связей Москвы с Европой и Китаем. В 2009 г. доля Европы составляла 52% российского экспорта и 45% российского импорта; еще 14% импорта шло из Китая – по сравнению с 2% в 1995 году. Хотя российский экспорт в КНР сейчас составляет менее 6% от общего объема, эта цифра будет увеличиваться с ростом потребности Китая в сырье. Доля Европы в иностранных инвестициях в Россию возросла с 41% в 1995 г. до 71% в 2010 г., хотя в основном это российские деньги, которые возвращаются в страну с Кипра, из Люксембурга и Швейцарии.

В рамках намеченной модернизации Москва, безусловно, будет рада увеличению американских частных инвестиций. В ходе визита в 2010 г. Медведев посетил Массачусетский технологический институт и Силиконовую долину. Партнерство с американскими фирмами, разумеется, необходимо, но на данном этапе высокотехнологичные совместные предприятия с Западной Европой будут иметь большее значение. В 2009 г. 61% российских коммерческих соглашений об импорте высокотехнологичного оборудования и услуг был заключен с партнерами из ЕС (11% – с американскими компаниями). В ближайшем будущем рост России будет в большей степени зависеть от копирования и применения американских инноваций, а не от сотрудничества с американскими учеными в создании новинок.

В сферах, где Вашингтон может помочь России, – например, поддержав ее вступление в ВТО – российские интересы являются смешанными. Членство в ВТО имело бы благоприятные последствия для некоторых отраслей, таких, как цветная металлургия, но пагубно сказалось бы на других – например, на автомобилестроении. Поэтому, хотя в целом Россия получила бы больше преимуществ, некоторые в Москве по-прежнему занимают двойственную позицию.

В достижении второй из основных целей России – содействие дружественным режимам в соседних государствах – Кремль не ожидает помощи от США. Ему бы просто хотелось, чтобы Соединенные Штаты перестали вмешиваться, используя методы, которые Россия называет неконструктивными. Однако Вашингтон считает попытки Москвы влиять на внешнюю и внутреннюю политику своих соседей нарушением их суверенитета. США финансово поддержали цветные революции, в результате которых настроенные против России лидеры пришли к власти на Украине и в Киргизии, а также настаивали на скорейшем присоединении Грузии и Украины к НАТО. Хотя при Обаме такие усилия сократились, Вашингтон сохраняет приверженность идее членства Тбилиси и Киева в Североатлантическом альянсе, а американские военные продолжают проводить совместные учения с режимами, которые Москва считает враждебными, например, в Грузии. Таким образом, в вопросе о российском «ближнем зарубежье» Вашингтон и Москва придерживаются диаметрально противоположных точек зрения, и сотрудничество вряд ли возможно.

Наконец, недоверие и разница в подходах ограничивают сотрудничество в сфере борьбы России с исламскими террористами. Хотя ни Вашингтон, ни Москва не хотят усиления боевиков на Северном Кавказе, их взгляды на проблему настолько различны, что обсуждение вызывает только раздражение. Там, где многие в Вашингтоне усматривают сопротивление, вызванное грубыми нарушениями прав человека со стороны местных властей, Москва видит «войну против террора». Путин не понимает, почему Великобритания и Соединенные Штаты предоставили политическое убежище Ахмеду Закаеву и Ильясу Ахмадову, чеченским лидерам, которых он считает эмиссарами террористического движения.

За редким исключением, Россия не нуждается или не хочет помощи от Вашингтона в достижении своих главных целей. Но она оценила бы, если бы США перестали вмешиваться, вооружая приграничные государства и пытаясь подорвать позиции России на энергетическом рынке.

Рациональная двойственность

Тем не менее Россия может по-прежнему надеяться, что Соединенные Штаты преуспеют в своих глобальных устремлениях. Например, Кремль не хотел бы видеть Афганистан под контролем «Талибана». Победа там исламистов может привести к выступлениям радикалов в Центральной Азии и усилить террористические сети Северного Кавказа. Но российское руководство не уверено в том, что НАТО победит «Талибан» или по крайней мере обеспечит стабильность. Представляя себе ситуацию после ухода американских войск, Кремль не хочет сейчас предпринимать шаги, которые сделают невозможными отношения с будущими правителями Кабула. Москва также знает, что некоторый уровень напряженности держит в узде ее южных соседей. Если центральноазиатские лидеры почувствуют угрозу со стороны «Талибана», они скорее будут готовы к сотрудничеству в рамках возглавляемой Москвой Организации договора коллективной безопасности и к российскому военному присутствию в регионе. В то же время Россия озабочена потоками героина, хлынувшими через ее границы; производство наркотиков удвоилось после вторжения НАТО. И опросы показывают, что российское общество гораздо менее позитивно, чем Путин и Медведев, относится к идее помощи НАТО в Афганистане.

Иран также находится в центре сложных расчетов. Москва предпочла бы, чтобы Тегеран не разрабатывал ядерное оружие. Тем не менее многие российские официальные лица сомневаются, что даже самые жесткие экономические санкции, полностью поддержанные Россией, могут предотвратить такой исход. В то же время у России есть экономические интересы в Иране, ставить которые под угрозу было бы слишком дорого. Российский экспорт в эту страну вырос с 250 млн долларов в 1995 г. до 3,3 млрд в 2008 году. Москва надеется получить контракты на строительство новых АЭС, разработку нефтяных и газовых месторождений и поставку в Иран современного вооружения. Россия в то же время не склонна искать какие-либо оправдания для иранских радикалов, раскачивающих ситуацию на Северном Кавказе.

Разрешение конфликта между Тегераном и Вашингтоном поставило бы под угрозу коммерческие и стратегические интересы России. Западные инвестиции, вероятно, пришли бы в нефтегазовую отрасль Ирана, конкурируя с российскими многонациональными проектами. Отмена санкций и ослабление напряженности привели бы к снижению цен на нефть; началось бы строительство новых трубопроводов для поставки иранского газа в Европу. Во многом нынешняя тупиковая ситуация отвечает целям Кремля. Россия также хотела бы ядерного разоружения КНДР, но при этом сомневается, что даже ее мощная поддержка санкций поможет добиться результата. Одновременно Россия опасается, что в случае военной эскалации конфликта или падения режима в Пхеньяне потоки беженцев устремятся на Дальний Восток.

Новый договор по СНВ закрепляет сокращение ядерного арсенала России, которое и так происходит естественным образом из-за старения вооружения. Дальнейшее сокращение не столь очевидно отвечает интересам России, поскольку противоракетные системы становятся более точными и мощными. Москве необходимо сохранить достаточно ракет и боеголовок, чтобы оставаться уверенной в возможности ответного удара. В сфере изменений климата Кремль признает, что глобальное потепление связано с огромными расходами из-за затоплений и разрушения инфраструктуры. Однако вопрос о том, как затраты на сокращение загрязнений должны быть распределены между промышленно развитыми и развивающимися государствами, остается спорным. Как и в других странах, в России имеются влиятельные группы, выступающие против ограничения выбросов.

Ограниченно, но конструктивно

Вашингтону не следует ожидать особой помощи от Москвы, но не из-за оскорбленного самолюбия или паранойи российских официальных лиц, а потому, что приоритеты Соединенных Штатов не являются их приоритетами – и вообще не соответствуют их интересам.

Параллель с отношениями между США и Китаем может оказаться полезной. Выстраивая связи с Пекином, американские политики воспринимают конфликты интересов такими, как они есть. Они не ощущают необходимости опекать китайских коллег или проводить с ними сеансы психоанализа. Трудно представить, чтобы накануне пекинского саммита американский президент упрекал председателя Ху Цзиньтао за его устаревшие маоистские взгляды и обещал в качестве противовеса поддержать премьера Вэнь Цзябао.

Если противоположные интересы делают тесные отношения между Москвой и Вашингтоном маловероятными в ближайшие годы, то в долгосрочной перспективе имеется больше оснований для оптимизма. В то время как взаимодействие с Соединенными Штатами сокращалось, происходило постепенное сближение России с Европой и в экономическом, и в культурном плане. Поскольку эти изменения происходят медленно и не очень резко, они оставались незаметными. В дальнейшем Россия станет еще более европейской, не утратив при этом своих отличительных черт. В 2008 г. россияне совершили в 39 раз больше поездок в Западную Европу и в 19 раз больше поездок в Китай, чем в Соединенные Штаты. Из 41 тыс. российских студентов, обучавшихся за границей в 2008 г., 20 тыс. проходили курс в университетах Европы и только 5 тыс. – в США. В 2009 г. россияне предпочитали покупать недвижимость в Болгарии, Черногории, Германии, Испании и Чехии, а не в Соединенных Штатах.

Хотя пока не все россияне считают себя европейцами, их отношение меняется. В апреле 2010 г., отвечая на вопрос о том, с какими государствами Россия должна более интенсивно сотрудничать во внешней политике, 50% опрошенных назвали страны Западной Европы – таких оказалось даже больше, чем назвавших Белоруссию, Украину и другие страны СНГ (20% назвали США). Большинство – 53% – заявили в 2009 г., что поддержали бы вступление России в ЕС, если бы была такая возможность.

Вероятно, эти тенденции сохранятся. Даже если средние темпы роста в России замедлятся до чуть более 4%, как прогнозирует Всемирный банк, через 10 лет она догонит бедные страны Западной Европы по уровню доходов. С развитием страны ее средний класс продолжит расширяться и интегрироваться в Европу. В какой-то момент – хотя невозможно предсказать, когда именно – произойдут политические перемены, либерализация органов власти и серьезная попытка взять под контроль коррупцию. Даже при росте торговли с Китаем культурная идентичность России будет еще прочнее связываться с Западом. В конечном итоге, хотя и не скоро, идея присоединения России к Евросоюзу может стать серьезной.

Однако сотрудничество с Европой – особенно с Восточной Европой – будет сопровождаться и конфликтами. Сближение Москвы с Европой станет причиной обоюдной уязвимости и вызовет борьбу за преимущества и выгоду в торговле. Самый очевидный пример – энергетический рынок. Возможно, столкновения экономических интересов приведут к политическому кризису, который затруднит европеизацию России. Но, скорее всего, подобные конфликты будут успешно разрешены.

Даже если в ближайшие 10 лет Россия и США не достигнут тесного партнерства, их отношения все равно могут быть конструктивными. Ограниченные связи необязательно должны быть плохими, и риторика России на протяжении прошлого года позволяет предположить, что Путин и Медведев хотели бы улучшить атмосферу. Парадоксально, но главным условием потепления является признание обеими сторонами пределов их общих интересов. Если в Вашингтоне будут ожидать слишком многого, не оправдавшиеся надежды вновь приведут к подозрениям, новым сеансам психоанализа и контрпродуктивным реакциям.

За исключением периодических вспышек покровительственной риторики, администрация Обамы подходила к России прагматично. И это принесло ограниченный, но полезный результат: новый договор по СНВ, соглашение о транспортировке грузов НАТО в Афганистан через российскую территорию и голосование России в Совете Безопасности ООН за санкции против Ирана.

Такой прагматизм означает признание того, что Соединенные Штаты мало что могут сделать для дальнейшей демократизации России. Продолжение роста и сближение с Европой хотя и не дает гарантий, но является наилучшей надеждой на политические реформы. Чем больше российская элита связана с Европой – через туризм, образование, деловое партнерство и социальные контакты, – тем больше она заинтересована в поддержании теплых отношений. Ослабление визовых требований Евросоюза для россиян ускорит процесс. Прагматизм также означает, что Вашингтону придется предоставить Европе право самостоятельно строить отношения с Россией.

Признание этих фактов не должно задевать такую перенапряженную супердержаву, как США. Вместо того чтобы стремиться вылечить Россию, Вашингтону нужно научиться иметь с ней дело – так же, как с Китаем, Индией и многими другими странами. Хорошая новость состоит в том, что по вопросам, которые действительно представляют взаимный интерес, Россия готова к сотрудничеству.

Дэниел Трейсман – профессор политологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и приглашенный научный сотрудник Института гуманитарных наук в Вене. Он является автором книги «Возвращение: Путь России от Горбачёва до Медведева».

Андрей Шлейфер – профессор экономики Гарвардского университета

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 14 февраля 2011 > № 739762

За тремя зайцами?

О несостоявшемся походе России в НАТО

Резюме: Дискуссия о перспективе членства России в НАТО, хоть и не получила развития, в очередной раз прощупала позиции, зафиксировала определенные изменения в сознании все большего числа политиков, прежде всего в Европе, и побудила обозначить эту тему с предметной точки зрения. Если нет – то почему?

Последние год-полтора были отмечены интересной дискуссией, начавшейся с подачи некоторых западных политиков и ученых. Ее участники спорили о возможности (целесообразности, реальности, желательности и т. п.) присоединения России к Североатлантическому альянсу. На сегодняшний день эту тему можно считать если не закрытой, то уж точно не стоящей на повестке дня. Впрочем, обсуждение изначально носило умозрительный характер. Оно не предполагало практических выводов и не ставило целью выработать «дорожную карту», хотя иногда тональность высказываний и создавала впечатление, будто бы Москва уже подала заявку в НАТО и смиренно ждет своей участи.

И все же просто так в политике не происходит ничего. Иногда какой-то вопрос поднимают только ради того, чтобы он вообще прозвучал, как-то закрепился в умах. Как не вспомнить известное изречение Эрнста Резерфорда о трех стадиях признания научной истины: «первая – “это абсурд”, вторая – “в этом что-то есть”, третья – “это общеизвестно”».

Зачем спорят о членстве в НАТО?

С чем же связан всплеск интереса к этой, казалось бы, непрактичной теме? Резонно предположить, что ее активизация во внутринатовских дискуссиях связана с поиском альянсом собственного места в мире, который формируется сегодня. Для НАТО вопрос об отношениях с Россией – это вопрос самоопределения не в меньшей степени, чем для Москвы, ведь прием России – это не добавление «еще одного» участника, это выбор будущего.

На рубеже столетий западная цивилизация столкнулась с экзистенциальным вызовом – угрозой утраты глобального лидерства на фоне усиления других регионов и наций. В этом контексте Россия, богатая ресурсами, обладающая огромной территорией и одним из двух крупнейших ядерных потенциалов, могла бы очень даже пригодиться. Но тогда нужно прекратить демонизировать Россию во имя сохранения единства собственных рядов и поглощения остальных государств СНГ, и включить ее в собственное геополитическое и цивилизационное пространство. Это значит, помимо прочего, сделать Россию наравне с Западом бенефициаром преимуществ, которыми тот пользуется благодаря своему привилегированному положению контролера мировых ресурсных потоков. Тогда россиянам (причем не только элитам) будет «что терять», встань вопрос о выборе – вместе с Западом или без (тем более против) него.

Для кого-то из евронеофитов наша страна, конечно, по-прежнему является «точкой отсчета», от которой обязательно нужно уйти – иначе ради чего все затевалось? Но для стратегически мыслящих европейцев развитая демократическая Россия – потенциально мощнейший общецивилизационный ресурс будущего, а вовсе не неизбежный конкурент в случае ее дальнейшего усиления.

Однако в Европе считают (и не без оснований), что огромные возможности России не используются в полной мере, прежде всего по сугубо внутренним причинам – ввиду несовершенства экономической и государственной систем. Разумеется, это перекликается с выводами, которое делает и само российское руководство – именно об этом, в частности, говорилось в программной статье Дмитрия Медведева «Россия, вперед!». Разница лишь в том, что в России европейский и демократический выбор считают делом, по сути, решенным, а создание модернизационных альянсов с ведущими западными державами – необходимым рычагом для экономического и социального прорыва. В то время как на самом Западе в этом, по-видимому, пока не очень уверены и хотели бы получить более убедительные доказательства интеграционных намерений Москвы. Иначе до альянсов дело не дойдет. Максимум – отдельные прорывы в отношениях с дружески настроенными европейскими державами, но лишь постольку, поскольку это не наносит ущерба их евро-атлантическим обязательствам и связям.

Однако преждевременно говорить и о презумпции безусловного желания России полноценно интегрироваться в западный мир. То, что еще лет 20 назад для многих было естественным и само собой разумеющимся, как и, скажем, для всех восточноевропейцев, сегодня не столь очевидно. Речь не о принадлежности России к европейской цивилизации – выбор в пользу Европы по-прежнему актуален, хотя глобальное усиление Азии и открывающиеся в связи с этим возможности делают разумным отказ от безоглядной ориентации на Запад. Но России пришлось бы «вступать в Запад» – если бы вопрос встал в практическом смысле – на его нисходящей фазе. Вполне возможны конфликты западных стран с остальным миром, причем исход не гарантирован. Насколько цивилизационные резоны (принадлежность к общей евро-атлантической культуре) перевешивают для России риски возможных столкновений с другими мировыми силами, от отношений с которыми благополучие и спокойствие в нашей стране зависят не меньше (Китай, исламский мир)?

Мы должны трезво оценивать ситуацию как в глобальном масштабе (тенденции в развитии самого Запада), так и в плане собственных перспектив: подразумевает ли культурная и цивилизационная самоидентификация российского народа обязательное институциональное оформление в виде членства в существующих западных структурах? Если россиян тестируют на «европригодность» и «еврозрелость», то и они, в свою очередь, хотят понять вектор эволюции евро-атлантических институтов. В том виде, как они существуют сегодня, России там точно делать нечего, поскольку тень НАТО по-прежнему возникает везде, где зреет какой-то конфликт с Москвой (Косово, Грузия, Украина, Молдавия, энергопоставки в Европу, Арктика и т. п.). Природу этих конфликтных ситуаций в самой НАТО предпочитают видеть в реликтовых антизападных настроениях Москвы, однако невозможно отрицать и собственную, отнюдь не спровоцированную Кремлем активность натовцев.

Возможно, для кого-то инициатива с приглашением России в Североатлантический блок – отвлекающий маневр, который должен сковать активность Москвы по поводу новой архитектуры безопасности и расширения альянса. России делают предложение, отказ от которого подтвердит ее репутацию неинтегрируемой и «вообще подозрительной» (и тем самым дающей основания для дальнейшего существования, расширения и укрепления НАТО). Принципиальное же согласие открывало бы бесконечную перспективу выставления Москве условий и контроля их исполнения. Разумеется, всегда будет к чему придраться.

Как бы то ни было, самым важным является то обстоятельство, что вопрос вообще поднимался столь громко и основательно. Это случилось не впервые, но, пожалуй, в первый раз настолько серьезно, что дело дошло до обсуждения реальности-нереальности, практических последствий и оценки существующих препятствий.

В Европе есть политики, которые не видят особых проблем в том, чтобы существовать в одном военном союзе с Россией. Но немало и тех, для кого это категорически неприемлемо: само вступление в НАТО было для них частью – и глубоко символичной – геополитического ухода от восточного соседа. Дело даже не в том, что России боятся (в рамках единой военной организации, по идее, страхи должны отпадать быстрее, чем в случае продолжения «холодного» конфликта). Суть, скорее, именно в символах: НАТО как пространство «подлинного Запада», куда бывшей метрополии «восточного блока» путь заказан по определению.

Настроения в пользу открытой дискуссии имеются и в России, несмотря на широко распространенное недоверие к альянсу. Часть экспертов и комментаторов искренне видят больше рисков в существовании вне НАТО, нежели внутри организации. Есть и те, кто готов рассматривать более тесные отношения с альянсом сквозь призму следующего вопроса: «Можно ли защититься от НАТО, вступив в нее?».

Как бы то ни было, сегодня мы имеем некую еще не пограничную, но уже не совсем неподвижную ситуацию, когда в исходной диспозиции («вступление России невозможно») возникла некоторая динамика. Процесс направлен пока не столько на поиск конкретных путей сближения, сколько на осмысление самой диспозиции в меняющихся условиях нового века. «Да, невозможно, но почему?».

Раньше ответ на это обусловливался теми или иными качествами визави. Россия представляется на Западе недостаточно демократической и мало интегрированной (либо вовсе неинтегрируемой) в западное сообщество. У нас НАТО во многом по-прежнему воспринимается как блок, «заточенный» исключительно на противостояние с Россией, не распустившийся с окончанием холодной войны и поддерживающий практически «все, что шевелится», если оно «шевелится» против Москвы.

Аргументы в чем-то обоснованные, но имеющие одну слабость: они построены, что называется, от противного. Дескать, пока другая сторона не исправится, вопрос не актуален. Однако чтобы понять, объективные или субъективные причины препятствуют практической интеграции России в Евро-Атлантику (или, напротив, делают ее неизбежной на каком-то этапе?), нужно представлять себе ситуацию во всей полноте. Ибо, как уже говорилось, речь идет о выборе, который определил бы судьбы России и Европы на десятилетия, а то и столетия. И значит, дело не в одном лишь наборе критериев, которым нужно соответствовать.

Источники и составные части отношений

У проблемы отношений России и НАТО есть несколько аспектов.

Во-первых, собственно военно-технический, и его значение нельзя ни недооценивать, ни преувеличивать. Проблема несовместимости есть, но она не станет фатальной при наличии обоюдной воли к сближению.

Во-вторых, ценностный аспект, упор на который обычно делают в странах НАТО. Несогласие, например, Москвы с планами расширения альянса на Украину, Грузию или с навязыванием определенных политических форм Молдавии представляются именно как нестыковка на идеологическом уровне («неприятие Россией ценностей Запада»), хотя очевидно, что речь идет о сугубо геополитических противоречиях.

На самом же деле ценности, исповедуемые Западом, не разделяют нас. Разногласия касаются способов и методов продвижения этих ценностей, которые почему-то на поверку нередко оказываются продвижением военной инфраструктуры НАТО или лояльных Западу политических сил, которые – по странному совпадению – часто весьма отрицательно настроены к России и к сотрудничеству с ней. «Самоопределение» Украины и Грузии (как ранее Балтии, а в перспективе Белоруссии) в виде присоединения к евро-атлантическим структурам предполагается только как эмансипация от Москвы, а значит, тема «ценностного конфликта» и «авторитарной России» будет жить.

Кремль для многих его оппонентов – «комфортный враг», поскольку на деле он никаким врагом быть не собирается и всячески стремится это доказать. Такого «оппонента поневоле» можно заставлять доказывать невраждебность до бесконечности, и все равно находить поводы для подозрений и новые аргументы в пользу различных шагов в сфере вооружений, расширения НАТО, поддержки тех или иных сил в странах СНГ и т. п.

В-третьих, самый существенный – геополитический аспект. С учетом сохраняющихся трений по линии «Восток – Запад» он пока еще активно препятствует реальной интеграции участников главного противостояния «первого» и «второго» миров ХХ века. Но по мере нарастания противоречий Запада с прочими глобальными силами (Азией, мусульманским миром) геополитика может оказаться столь же существенным аргументом уже в пользу сближения с Россией.

Вопрос в том, будет ли по-прежнему приоритетной для Запада линия на «вовлечение через окружение», через создание ситуации геополитического одиночества России, которое должно вынудить ее не столько интегрироваться, сколько капитулировать. Либо, не дожидаясь этого желанного триумфа, начать договариваться (естественно, на иных условиях) уже сейчас, когда Москва имеет влияние на другие страны Евразии.

Не будем забывать, что НАТО – инструмент не столько коллективный, сколько ориентированный на одну ведущую державу (модель ХХ века). Россия не является потребителем услуг Соединенных Штатов в сфере безопасности, зато имеет с Америкой равноправные договоры (что еще раз продемонстрировало заключение нового ДСНВ). Но почему бы тогда России не обсуждать вопросы безопасности с теми, для кого они действительно важны, – с США, а в перспективе и с Китаем, в том числе в трехстороннем формате? С европейцами же говорить на иные темы, имеющие большее отношение не к Евро-Атлантике, а к Европе («четыре пространства» и т. п.)?

В-четвертых, актуально-политический (тактический) аспект отношений с НАТО. С одной стороны, он отягощен проблемами новейшей истории – расширение вопреки договоренностям с последним советским руководством, действия против Югославии вплоть до военных атак и отделения Косово, «перетягивание» Украины, кавказский конфликт августа 2008 г. и проблема «непризнания признания» новых республик. С другой стороны, появился ряд тем, где Россия и НАТО начинают успешно взаимодействовать и дорожат этим позитивным опытом (достаточно вспомнить совместную разработку систем дистанционного обнаружения взрывчатки под одеждой террористов). Потенциал для сближения открывается весьма значительный, однако он постоянно будет упираться в «негативное досье» существующих разногласий. Но можно рассматривать ситуацию как тупик или шлагбаум, а можно – как пока неизбежные тактические разногласия, которые, скорее, родом из прошлого, чем из будущего.

Наконец, не менее важен аспект перспективный (стратегический) – куда дрейфует альянс, сохранит ли он свою однородность, региональную атлантическую привязку? Как он предполагает строить отношения с другими державами – Китаем, Ираном, развивающимися странами? Сведется ли его миссия в будущем преимущественно к защите привычного для западного человека уровня потребления и выгодного Западу глобального распределения ресурсов (хоть и под демократическими лозунгами), что неминуемо приведет к возникновению ситуации «НАТО против остального мира»? Останется ли сам Запад единым в среднесрочной перспективе – во что выльется активное взаимодействие Соединенных Штатов с КНР, устоит ли Евросоюз перед волнами кризисов, не попадут ли азиатские союзники НАТО в геополитическую «воронку» китайской мощи?

Возможны, разумеется, и другие нюансы при рассмотрении всего комплекса взаимоотношений России с альянсом и Западом в целом (экономический, психологический и проч.). Но, как представляется, именно вышеперечисленные вопросы требуют внимательного осмысления, ибо они существенно повлияют на позиции России относительно НАТО настоящего и будущего.

В диалоге с европейцами Москва зачастую исходит из того, что для них темы безопасности (к тому же в их российском понимании) столь же приоритетны, как и для нас. Имеется в виду безопасность европейских государств как самостоятельных субъектов международной политики, которые не хотят выглядеть исключительно потребителями чужих (читай – американских) военных услуг и программ. Поэтому стремление к диалогу с Россией по Договору о европейской безопасности (ДЕБ) или любым иным моделям, по идее, у них должно возникнуть неизбежно.

Но на самом деле нынешняя модель (США тратятся, союзники – демонстрируют лояльность в обмен на экономию военных расходов) ее участников устраивает. Да, в последнее время под нажимом Вашингтона европейцам приходится активнее участвовать в зарубежных операциях, но это лишь минимальная плата за глобальный «зонтик безопасности», который Соединенные Штаты создают, по сути, в одиночку. Тревоги России (как и многих других незападных государств) по поводу того, что одна держава получит опасное превосходство над всеми остальными, для союзников по НАТО актуальны лишь постольку, поскольку они заставляют нервничать и принимать меры остальных внешних партнеров, ту же Москву. Но их самих эта ситуация нисколько не тревожит. Поэтому будь то вопросы национальной ПРО США или космического оружия – проблема здесь для европейцев (или японцев) не в этих планах как таковых, а в возможной реакции на них остального мира, он же видится непредсказуемым, неуправляемым и готовым в любой момент бросить вызов, для ответов на который нет альтернативы НАТО.

Члены организации сознательно поступились своим суверенитетом в пользу альянса (а фактически в пользу главного игрока в нем), по сути, закрыв для себя тему обеспечения собственной безопасности. Для России понятия «суверенитет» и «безопасность» традиционно (и не без причин) находятся в равно приоритетной плоскости, и другой подход европейских стран не всегда понятен и привычен. России трудно принять, что безусловные для нее «священные коровы» – суверенитет и безопасность – для кого-то вторичны по сравнению с некими другими вопросами: экономическими, ценностными, социальными и т. п., и решаются они постольку, поскольку решены именно те самые другие вопросы.

Где-то в соотношении этих величин: «суверенитет», «национальная безопасность», «европейская безопасность», «НАТО», «интересы России» и находится решение для Европы и всей Евро-Атлантики. А оно необходимо, поскольку пока одни считают существующее положение вещей вполне комфортным и не требующим корректировки, а другие – неприемлемым и не решающим проблемы безопасности, сохраняется питательная среда для тех, кому нужны конфликты.

Если не в НАТО, то – как?

Однако если говорить о России и ее интересах, то основное затруднение состоит в том, что, к сожалению, констатацией «Россия в НАТО не идет» проблемы ее безопасности не решаются. Конечно, с точки зрения формальной логики самым простым и быстрым решением было бы вступить в альянс и снять, наконец, самые фундаментальные озабоченности нашего государства в сфере безопасности, которые во многом стали катализатором крупнейшей геополитической катастрофы – крушения СССР, не выдержавшего гонки вооружений.

Но если в силу вышеизложенного этот простой путь для нас закрыт, остаются решения более сложные, которые, что особенно важно подчеркнуть, нужны именно нам, поскольку, как уже говорилось, других существующая ситуация устраивает. Если Россия не может войти в НАТО, значит и альянс, и Россию нужно интегрировать – без обоюдных потерь в эффективности и безопасности – в нечто общее и работающее, что сняло бы существующие противоречия между сторонами.

Мы верим, что само участие в единых надежных механизмах постепенно устранит наши разногласия и приведет к гармоничному решению актуальных проблем, затрагивающих и Россию, и НАТО. Другой взгляд заключается в том, что сначала сторонам нужно перестать конфликтовать, и только тогда можно будет говорить о какой-то интеграции. Иначе перенесение конфликтного потенциала в некие единые структуры сделает сами эти институты либо изначально невозможными, либо формальными и неэффективными, какой на определенном этапе стала ОБСЕ.

Любые международные проблемы, которые Россия решает сегодня, имеют два измерения. Тактическое, которое пока сводится к реагированию на то, что делают Соединенные Штаты, НАТО, Евросоюз: они расширяются, строят ПРО – Москва пытается противодействовать. Но – и это существенный прогресс – теперь она не просто говорит «нет», а предлагает практические и даже смелые выходы. Так, недавние предложения России по созданию ЕвроПРО многим в НАТО показались намного масштабнее ожиданий альянса по этому вопросу. Второе измерение – стратегическое, которое должно предполагать некую цель на горизонте, придающую общий смысл нашим действиям.

Российская инициатива о ДЕБ – одна из очевидных попыток проявить стратегический подход. Мы стараемся убедить наших визави на Западе, что их, как и нас, не должна устраивать сложившаяся ситуация, потому что нынешние системы не работают (вспомним Косово, газово-транзитные конфликты и, разумеется, события на Кавказе в августе 2008 года). Однако нам трудно достучаться, потому что механизмы не работают только вне НАТО и ЕС, зато работают внутри. Разменивать то, что работает, на то, что пока неизвестно, партнеры не спешат. Подспудно сохраняется убеждение, что когда альянс объединит всех, кого можно (за единичными, пусть и значимыми исключениями), то проблемы безопасности решатся именно по причине силы организации: с ней просто никто не рискнет спорить и тем более воевать, и все остающиеся вопросы и конфликтные темы отпадут сами по себе.

Мы не решим проблем безопасности и не продвинем инициативу по ДЕБ, не добившись от членов НАТО понимания того, что их комфортное существование в рамках мощного блока также может оказаться под угрозой, причем не по субъективным («злонамеренность» России), а именно по объективным (неработающие механизмы предотвращения конфликтов) причинам.

За тремя зайцами

Суверенность довоенных держав – Германии и Советского Союза, Великобритании, Франции и Польши в отсутствие коллективных систем безопасности стала одним из факторов, которые привели ко Второй мировой войне. Сфера безопасности в послевоенной Европе была и остается областью коллективных решений. Первые 50 лет прошли под флагом оформления коллективов на основе осознания угроз и интересов. Изначально у каждой страны, идущей в коллективную систему, был выбор.

Подчинить свой суверенитет коллективным интересам: Германия – пример реципиента, «пользователя» выгодами коллективной системы, решения задач национального характера через коллективный механизм (для ФРГ – воссоединение с ГДР, то же видит для себя сегодня и Грузия, для стран Центральной и Восточной Европы и Украины – эмансипация от России, а для кого-то даже реванш за «оккупацию» и иные обиды прошлого).

Сохранить суверенитет с иным «качественным» вкладом в «копилку». Например, Швейцария, которая выбрала роль этой самой «копилки» в прямом смысле этого слова, сохранив свой нейтральный статус, или Финляндия, имевшая свои выгоды от особых отношений с «восточным соседом».

Обрести особый статус, как США – они не растворились в системе, но стали ее неотъемлемой частью и опорой, выступив в роли донора безопасности. Соединенные Штаты спонсируют Европу экономически (во всяком случае, на протяжении долгого времени это было так), идеологически, культурно и в военном отношении. Взамен американцы отстояли право на привилегии в сфере безопасности (использование общей инфраструктуры для достижения собственных целей) и в гуманитарной сфере (смертная казнь, пытки террористов) без ущерба для партнерства с европейцами, а главное – они выступают на мировой арене от имени самой преуспевающей и развитой части человечества, укрепляя тем самым свой статус.

«Постсоветский» этап насчитывает уже два десятилетия, но остается переходным. Как уже говорилось, европейские страны чувствуют себя вполне комфортно в старых конструкциях, настаивают (хотя и все менее убедительно) на том, что они вполне пригодны для ответов на новые вызовы, короче говоря, Европа совершенно не мотивирована к реформам. Россия, которой, в отличие от Германии, США, Швейцарии или Китая, некомфортно в нынешней ситуации, ставит задачу переформатировать коллективную систему безопасности.

Если смотреть в предложенной системе координат «суверенитет/вклад», вероятны три сценария:

Нынешний формат «Россия vs остальная Европа». Он основан на отношениях принципиального равенства и мало чем отличается от формата Китай – Европа (те же механизмы сотрудничества с ЕС и то же неучастие в программах – на грани отрицания – НАТО; членство в ОБСЕ мало что привносит на практике). Условно такой вариант можно назвать «китайским».

Роль реципиента, вхождение в европейскую систему без претензий на особый статус («германский» или «украинский» вариант).

Роль донора («американский» вариант) – размен партнерства на некую добавленную стоимость с нашей стороны.

Все три варианта: стать равновеликим партнером, одним из многих равных участников или интегрированным донором – в принципе приемлемы и имеют свои преимущества. Это, еще раз, вопрос нашего политического выбора. То есть того, на что есть смысл направить свои политические усилия в первую очередь, не пытаясь бежать «за тремя зайцами» одновременно.

Главным недостатком статус-кво является системная и генетическая конфронтационность, запрограммированность на восприятие друг друга как минимум в качестве соперников, как максимум – в качестве угрозы. У нас принято говорить, что конфронтационная составляющая заложена в основу НАТО как реликта холодной войны. Но воспроизводство противостояния – это «совместное предприятие». Неинтегрируемость России в Североатлантический альянс (или убежденность в этом Москвы) сама по себе является конфликтообразующим фактором. «Она не может быть в НАТО, значит – вполне может быть против НАТО»: это подозрение сохранится в умах западного политика или обывателя до тех пор, пока мы все вместе не окажемся в каком-нибудь общем «лагере».

«Равное» участие предполагает, что мы будем приняты без изъятий в «евроатлантический клуб» и станем реально влиять на принимаемые решения. Взамен, естественно, придется повысить прозрачность своего военного планирования, отказаться от угрозы применения силы в любом ее варианте в отношениях с партнерами, войти не на словах, а на деле в общую систему демократических ценностей и решений.

«Донорство» означает, что мы добьемся согласия Европы на «особый путь» (также как США обладают стратегической независимостью), но будем (опять же, как и Соединенные Штаты) вносить определяющий вклад в решение проблем, актуальных для «коллективной» Европы.

Эти проблемы сводятся на нынешнем этапе к следующему:

внешние военные угрозы,

внутренние военные угрозы, т. е. та же угроза применения силы в своем регионе (постъюгославские и постсоветские конфликты),

международный терроризм,

религиозный экстремизм, внутренние этно- и религиозные конфликты;

внутриполитический авторитаризм и его распространение; в качестве факторов и источников риска рассматриваются Белоруссия, Центральная Азия,

энергетическая нестабильность,

экономическая нестабильность, торговые войны,

экология, изменение климата.

Россия имеет «донорский» потенциал по каждому из этих направлений. Правда, нам предстоит модифицировать подходы по некоторым щепетильным для нас темам – Ирану, Северной Корее, Белоруссии (и это уже происходит), отказаться от концепции защиты соотечественников за рубежом с помощью военной силы, выйти на качественно новые основы сотрудничества в энергетике и в торговле. В ответ мы будем иметь полное право требовать уважения собственных интересов в соседних странах, нужд российского бизнеса, географически и климатически обусловленных реалий России. Т. е. наши партнеры должны, к примеру, ясно видеть, что в России никто не собирается оторвать от Украины Крым, но забота о статусе русского языка там или в странах Балтии имеет естественно-национальные, как и у любого государства Запада, а не имперские основания.

Одна из трудностей продвижения инициативы России по ДЕБ – мы предлагаем выстроить новую «коллективную» модель безопасности только в военной сфере и только применительно к Европе, где НАТО и так решает существующие проблемы и где европейцы специфичных угроз и так не ощущают. При этом мы хотели бы сохранить «особые» условия и изъятия для России в других областях, беспокоящих европейские страны (см. выше весь перечень проблем).

Наша задача – решить, какой вариант для нас предпочтительнее – «германский», «китайский» или «американский». Ибо пока мы пытаемся двигаться сразу тремя путями одновременно, желаемого результата не удастся достичь ни на одном. То есть нас не берут в «клуб» (в «свои»), как Германию, не делают исключений, как для США, и даже не уважают, как Китай. Как долго удастся идти по собственному четвертому пути (то есть по всем трем сразу) – вопрос и объективных (обострение конфликтов), и субъективных обстоятельств – нашей воли и готовности Запада идти ей навстречу, отказавшись от сценария «добить».

Чтобы сделать экзистенциальный стратегический выбор, необходимо самим составить реестр угроз и целей в сфере безопасности и обозначить стратегические акценты в зависимости от расстановки приоритетов. Например: закрыть тему противостояния с Западом вообще или достигнуть/поддерживать с ним паритет с возможностью избежать диктата; любой ценой строить собственные структуры и удерживать в них соседей, или видеть решение проблем (непризнанные республики и проч.) в общих структурах и т.п.

Последнее слово еще не сказано. Дискуссия о перспективе членства России в НАТО, хоть и не получила развития, в очередной раз дала возможность прощупать позиции, зафиксировать определенные изменения в сознании все большего числа политиков, прежде всего в Европе, и побудила обозначить эту тему с предметной точки зрения. Если нет – то почему? Наличие различных ответов на этот вопрос внушает оптимизм – не столько по поводу натовских перспектив России, тут торопиться некуда, сколько относительно возможностей найти общий язык с нашими визави на Западе. Россия в НАТО – тема действительно умозрительная, но вот конфликты пока возникают вполне реальные. И решать их без достижения рабочего согласия между Москвой и Брюсселем невозможно. Как невозможно без этого реализовать существенные инициативы в области безопасности, которые сегодня предлагает Евро-Атлантике Россия. Перезагрузка отношений Россия – НАТО еще впереди.

К.И. Косачев – руководитель Федерального агентства по делам СНГ, соотечественников, проживающих за рубежом, и по международному гуманитарному сотрудничеству (Россотрудничество), специальный представитель президента Российской Федерации по связям с государствами – участниками СНГ. Член редакционного совета журнала «Россия в глобальной политике».

Россия. Евросоюз > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 14 февраля 2011 > № 739761 Константин Косачев

По заветам Меттерниха

Резюме: Если сосуществование различных школ мысли и баланс между разными державами и центрами силы смог почти на сто лет сохранить мир в Европе XIX века, то почему мы не сможем добиться этого в наши дни в глобальном масштабе?

В последние тридцать лет Китай является крупнейшей развивающейся страной и самой быстрорастущей экономикой мира. Россия, которой нет равных по запасам природных ресурсов, переживает самую глубокую трансформацию со времени окончания холодной войны. Соединенные Штаты, несмотря на трудности, с которыми они сталкиваются, остаются непревзойденной мировой сверхдержавой.

В эпоху холодной войны аналитики пристально изучали трехсторонние отношения между КНР, США и СССР. Ни до, ни после связи каких-либо трех держав не влияли на исторический процесс столь сильно и глубоко. И сегодня контакты между Китаем, Соединенными Штатами и Россией остаются важным, а, возможно, и решающим элементом формирования мировой архитектуры.

Россияне о трехсторонних связях

Российские ученые в целом позитивно настроены по поводу будущего отношений Китая, США и России. Большинство исследователей считает, что Пекину и Москве следует углублять сотрудничество, учитывая схожий исторический опыт, взаимную экономическую и геополитическую дополняемость, а также общность позиции по многим мировым вопросам. Взаимодействие с КНР позволит России успешно справляться с вызовами и давлением, которое она испытывает на других направлениях. Ряд специалистов полагает, что нужно укреплять отношения преимущественно с западными странами. Наконец, третья точка зрения заключается в том, что России необходимо развивать кооперацию вплоть до заключения стратегического альянса с Западом, сохраняя при этом тесные связи с Китаем.

Евгений Бажанов, известный российский китаист, напоминает о том, что предпринимавшиеся ранее попытки строить треугольники по схеме «двое против одного» заканчивались неудачами. В качестве примера можно привести альянс Китая с Россией против США в годы холодной войны, а также стремление Запада после развала Советского Союза привлечь Москву к сдерживанию Пекина. Сейчас некоторые американские ученые вновь полагают, что Москве и Вашингтону требуется тесное сотрудничество для противодействия экономическому и политическому усилению КНР. Однако Россия не желает изолировать себя от Китая и тем более быть его противником, поскольку ее главная цель – модернизация экономики и решение многочисленных внутриполитических проблем. Это означает, что не может быть и речи о долгосрочном американо-российском союзе против Китая или долгосрочном китайско-российском союзе против Соединенных Штатов. В длительной перспективе треугольник Китай–США–Россия будет неизбежно представлять собой три обособленных центра силы.

Игорь Зевелёв и Михаил Троицкий, авторы статьи «Россия и Китай в зеркале политики США», опубликованной в 2007 г. в журнале «Россия в глобальной политике», полагают, что Москве следует делать ставку на сотрудничество с Западом, тем более что для этого существует множество разнообразных институтов. Вообще изначально условия для совместной работы с Западом у России были более благоприятными, чем у Китая, правда, в настоящее время у КНР это получается лучше. Выбором для России, если следовать данной логике, должно быть балансирование между китайской моделью взаимодействия с Соединенными Штатами и позицией «младшего партнера» Америки, зависящего от нее в области безопасности.

Эдуард Лозанский в книге «Россия между Америкой и Китаем» (2007) обосновывает необходимость построения ровных отношений с обеими сторонами. Поддерживая дружественные связи с КНР, России следует сохранять тесные связи с другой авторитетной страной для уравновешивания влияния Пекина. Правда, эта страна, не менее весомая в мировой политике, чем Китай (понятно, что в такой роли могут выступать только Соединенные Штаты), будет ожидать от Москвы полной независимости в отношении Китая. Однако если случится конфликт между Китаем и Соединенными Штатами, и Москве придется делать выбор, она окажется в очень трудном положении. Следовательно, будущее стратегического партнерства между Россией и Китаем зависит от характера новых отношений во всем треугольнике Китай–Россия–Америка и от того, сумеют ли три державы мирно разрешать возникающие между ними противоречия.

Примечателен доклад «Россия–Китай–США: трехсторонние отношения в Азиатско-Тихоокеанском регионе», подготовленный в 2009 г. под руководством Василия Михеева. Авторы приходят к выводу, что отношения между каждыми двумя сторонами этого треугольника самостоятельны и не нуждаются в третьем участнике, в этих связях нет ни полного доверия, ни стремления к конфронтации, поскольку она не отвечает ничьим интересам. По мнению исследователей, главное – не использовать третью сторону для оказания давления на другого участника треугольника или принуждения его к компромиссу. Это особенно важно для реализации совместных интересов, таких, как антитеррористическая деятельность и северокорейский вопрос. Но еще более прогрессивный подход может заключаться в выработке общей позиции для понимания интересов каждой страны в условиях глобализации, которая позволит гарантировать мир в будущем.

Несмотря на разницу подходов, все они свидетельствуют об одном: вопрос взаимодействия трех держав представляет для академического сообщества очень большой интерес. Чрезвычайно важна и твердая позиция российских лидеров, нацеленных на установление более тесных отношений с Пекином, а также призывы широкой общественности к развитию контактов с Китаем. Эти факторы способствуют более доброжелательному освещению КНР в средствах массовой информации и влияют на принятие решений, касающихся отношений с Пекином. Естественно, между Китаем и Россией возникают и трения, но они не меняют общей направленности российской политики на стабильное и долговременное сотрудничество с Пекином. На самом деле это неплохие новости для Соединенных Штатов как третьей стороны.

Взгляд Запада и Китая

Некоторые западные политологи, особенно относящиеся к неоконсервативному лагерю, негативно воспринимают возможность сближения Китая и России. Наиболее яркий пример – работы Роберта Кейгана. Он бездоказательно заявляет, что и КНР, и Россия «враждебно настроены в отношении Америки», проявлениями чего он, в частности, считает неприятие Пекином и Москвой американской гегемонии и создание ШОС. Заявляя о возобновлении идейной борьбы, о конкуренции между либерализмом и автократией и о новом идеологическом разделении мира, автор сам ставит свои рассуждения на идеологический фундамент. Описывая отношения между Пекином, Вашингтоном и Москвой по окончании холодной войны, Роберт Кейган, тем не менее, размышляет исключительно в логике этого конфликта, повсюду находя приметы антагонизма. Так, когда Россия начала контрнаступление на грузинские войска в Южной Осетии 8 августа 2008 г. – в день открытия Олимпийских игр в Пекине, – Роберт Кейган утверждал, что это совместная акция мировой авторитарной системы.

Более популярная в Соединенных Штатах точка зрения заключается в том, что ухудшение отношений между Белым домом и Кремлем прокладывает путь к сближению Пекина и Москвы. Наиболее ярким ее выразителем является Кристофер Марш, директор азиатских исследований в Бэйлорском университете. В своей статье «Россия разыгрывает китайскую карту», написанной для журнала National Interest, он напоминает, что фундаментальное расхождение интересов США и России в Восточной Европе и Центральной Азии прервало короткий медовый месяц двух стран после завершения холодной войны. В то же время напряженность в китайско-американских отношениях сохранялась по причине всемирной военной экспансии Соединенных Штатов и вопроса о статусе Тайваня. На этом фоне происходит беспрецедентное сближение Китая и России. Однако, с точки зрения Марша, две страны не намерены создавать антиамериканский альянс, хотя КНР выгодно иметь под боком более сильную и дипломатически независимую Россию, которая проводит прагматичную политику и дистанцируется от Вашингтона. Многие в России обеспокоены усилением Китая и тем, что Пекин, возможно, займет место Москвы на международной арене, и все же Россия более решительно, чем другие крупные державы, настроена на сотрудничество с Китаем.

Марш усматривает сходство между нынешними китайско-российскими отношениями и американо-британскими отношениями после окончания Второй мировой войны. Россия надеется доказать свою значимость в мировой политике, участвуя в разрешении таких конфликтов, как кризис в Косово и корейская ядерная проблема, и в этом она подобна Великобритании, которая переживала закат могущества после Второй мировой войны. Китай, в свою очередь, больше напоминает усиливающуюся в то время Америку, и, перестав несколько десятилетий тому назад называть Россию «старшим братом», не считает старшим братом и себя, надеясь строить отношения с северным соседом на основе равенства.

Марш предупреждает, что США должны проводить более дружественную политику в отношении этих двух государств, потому что в противном случае Вашингтон может подтолкнуть Москву и Пекин к созданию союза, а это чревато более серьезными последствиями, чем однобокая политика Китая после 1949 года.

Еще одна точка зрения западных исследователей – молодых и практически настроенных экспертов – отличается прагматизмом; приверженцы этой школы предсказывают разнонаправленное будущее трехсторонних отношений. Так, Эндрю Качинс, в прошлом – глава Московского Центра Карнеги, считает, что, хотя китайско-российские связи переживают небывалый подъем, с экономической и стратегической точки зрения каждая из сторон сосредоточена на решении собственных проблем, а потому их отношения оказывают ограниченное воздействие на региональную и мировую политику. Но в перспективе сотрудничество Москвы и Пекина будет напрямую влиять на Соединенные Штаты.

Качинс считает, что сотрудничество между Россией и Китаем призвано решать проблемы каждой страны, и не представляет серьезной угрозы для Соединенных Штатов. По мнению автора, с точки зрения истории, культуры, географии и экономики Россия ближе к Западу, чем к Китаю. Лишь в случае чрезвычайно значимых событий Россия может отклониться от проводимого ею после окончания холодной войны курса на взаимодействие с Западом.

Трехсторонние отношения подробно анализирует в своей книге «Ось по расчету: Москва, Пекин и новая геополитика» Бобо Ло. «Треугольник» – не то, к чему Россия стремилась сразу после холодной войны. В то время Москва тешила себя иллюзиями относительно возможности управлять миром вместе с Соединенными Штатами. Но Вашингтон отверг подобные притязания, поскольку у России, на его взгляд, не было на это оснований. С приходом на пост главы российского МИДа в 1996 г. Евгения Примакова возобладала точка зрения, что развитие отношений с Китаем могло бы помочь России увеличить стратегическую гибкость, снизить зависимость от Запада, закрепить за ней роль моста между Западом и Востоком. Бобо Ло, однако, полагает, что в 1990-е гг. Москва не добилась своих целей – она не обрела новых рычагов влияния и не сумела компенсировать утрату своих возможностей на Западе наращиванием их в Азиатско-Тихоокеанском регионе. В результате Россия оказалась вытесненной на обочину политики и на Востоке, и на Западе.

При этом Бобо Ло считает, что сегодня США, Россия и Китай могут претендовать на равный статус, что уже само по себе беспрецедентно. Беды и трудности Америки почти совпали с возрождением России. Рост цен на энергоносители вкупе с подъемом российской экономики позволили стране убедительно выступить на мировой арене, не обращая внимания на критику со стороны Запада. Еще более важный фактор перемен – усиление Китая. Хотя перед Пекином стоят самые разные проблемы, начиная с поиска ресурсов, поставок энергоносителей и защиты окружающей среды, государство, похоже, неуклонно движется к тому, чтобы стать сверхдержавой в первой половине XXI века.

Бобо Ло замечает, что главным фоном отношений Китая, США и России становится геополитическая анархия. В условиях относительного ослабления Соединенных Штатов Пекину предстоит сыграть ключевую роль в деле достижения стабильности и экономического процветания. В этом смысле китайско-российская «ось по расчету» лишь отражает дух времени.

Хотя неоконсерватизм по-прежнему оказывает воздействие на американское общественное мнение, более влиятельны голоса, призывающие к поддержанию мирового порядка посредством конструктивного взаимодействия трех держав, которое может к тому же сулить немалые выгоды.

В Китае после трагедии 11 сентября 2001 г. также состоялась интересная дискуссия о будущем трехсторонних связей. Профессор Су Гэ выдвинул теорию о том, что после окончания холодной войны отношения между Китаем, США и Россией претерпели изменения, и традиционный треугольник более неактуален. Следует «двигаться вместе со временем», прилагая усилия к тому, чтобы параллельно развивать китайско-американские и китайско-российские отношения во имя мира во всем мире. Однако некоторые политологи высказываются осторожнее. Например, Ши Сяохуй считает, что Россия возвращается к сотрудничеству с Западом и интеграции в западное сообщество после более чем десятилетних испытаний и метаний, поэтому отношения Вашингтона и Москвы переходят на новый уровень. С учетом глубочайших изменений в мировом сообществе после окончания холодной войны следует уделять большое внимание тому, будет ли улучшение отношений между Соединенными Штатами и Россией оказывать негативное влияние на китайско-российские и китайско-американские отношения.

Го Чжэньюань и ряд его коллег полагают, что, хотя события 11 сентября 2001 г. привели к переменам в трехсторонних отношениях, они лишь незначительно повлияли на развитие этих связей. Сочетание сотрудничества и конкуренции и без того становилось все более очевидным, и позиция Китая в трехсторонних отношениях укрепилась.

Как отметил Ян Цземянь в статье «Трехсторонние отношения между Китаем, США и Россией и их особенности», финансовый кризис открыл новые возможности. Все три стороны стремятся к дальнейшему развитию многосторонних отношений путем активной кооперации на мировом, региональном и субрегиональном уровнях. Хотя любые из двусторонних отношений в рамках треугольника имеют свою специфику и трудности, а механизм координации трехсторонних связей далек от совершенства, они будут, без сомнения, развиваться и дальше. Китайские ученые в полной мере отдают себе отчет в том, что трехсторонние отношения – это важная область международных связей, поскольку в долгосрочной перспективе они могут повлиять и на общую международную конфигурацию и внешнюю политику Китая.

Особенности трехсторонних отношений

После окончания холодной войны важность трехсторонних отношений становится все более очевидной. Пришло понимание того, что от их стабильного развития зависит устойчивость глобального мира, поэтому они важнее традиционных идеологических различий.

Хотя прогнозировать будущее очень сложно (международное сообщество вступило в переходный период в смысле формирования новых силовых конфигураций и интерпретации истории), США остаются ведущей мировой силой. В то же время сотрудничество между быстрорастущими экономиками и координация усилий обеспечивают относительную стабильность и равновесие мирового сообщества, и решительный поворот вспять в ближайшей перспективе маловероятен. Соединенные Штаты уже не могут претендовать на роль единственной сверхдержавы. Войны в Ираке и Афганистане поставили Вашингтон в затруднительное положение, а в ходе экономического кризиса США пережили институциональную, нравственную и экономическую драму. Пекин и Москва также столкнулись с серьезными трудностями, но усиливающийся Китай и постепенно выходящая из кризиса Россия способствуют ускорению сдвига в структуре международных отношений. Однако меняющееся соотношение сил пока не нашло полного отражения в архитектуре международных институтов.

Сближение России и Китая, происходящее с середины 1990-х гг., – следствие глубоких геополитических перемен. Во многом оно стало результатом давления Запада, которое поставило Россию и КНР перед одинаковыми вызовами. С одной стороны, расширение НАТО и Евросоюза, «цветные» революции, планы размещения системы противоракетной обороны в странах Центральной и Восточной Европы вызывают озабоченность России. С другой – Вашингтон укрепил традиционные союзнические отношения с некоторыми странами Азиатско-Тихоокеанского региона в качестве противовеса и меры сдерживания Китая. Хотя китайские принципы выстраивания отношений с Соединенными Штатами и их союзниками представляются более гибкими, чем конфронтационная конкуренция между Россией и Западом (по крайней мере, до последнего витка сближения), по сути, Москва и Пекин испытывают одинаковый по силе геополитический прессинг. Противоречие между экономическим сотрудничеством и давлением геополитических разногласий вообще характерно для современных международных отношений.

При этом внутриполитическое устройство Китая и России весьма сходно. То, что неоконсерваторы клеймят как «авторитарный капитализм», в действительности есть стремление двух стран выстроить рыночную экономику и централизованно демократизировать общество с опорой на мощный административный ресурс и с учетом внутренних обстоятельств. Долгосрочной целью и китайских, и российских реформаторов всегда было укрепление демократии и углубление рыночных реформ.

Наконец, трехсторонние отношения представляют собой сравнительно асимметричный и динамичный процесс. Так, в области экономики китайско-американские отношения, в которых многие видят локомотив мирового экономического развития, значительно интенсивнее российско-американских. В энергетической сфере Россия и Америка попытались выстроить взаимодополняющие отношения в начале 2000-х гг., но пока они еще не получили серьезного развития. А вот китайско-российское энергетическое взаимодействие характеризуется хорошей динамикой. Можно смело утверждать, что, развивая связи с обеими державами, Китай оказывается наиболее активным на экономическом поле.

В стратегической области связи России и Америки крепче, чем Китая и США. Вполне естественно, что две страны, обладающие самыми большими ядерными арсеналами в мире, уделяют большое внимание стратегическому сотрудничеству. Перезагрузка между Москвой и Вашингтоном, включавшая, в частности, подписание нового договора о сокращении стратегических наступательных вооружений, говорит о готовности сторон к улучшению отношений, но нужно время, чтобы понять, что может происходить дальше.

В большинстве международных организаций Америка по-прежнему играет незаменимую роль, которая, однако, постепенно все больше оспаривается. В то же время расширяется и углубляется кооперация Китая и России в ООН, «Большой двадцатке» и Совете стран БРИК. Различный вес Китая, США и России в международных структурах не означает, что эти державы не могут сотрудничать друг с другом, и это еще один примечательный аспект трехсторонних отношений. Доказательством может служить резолюция СБ ООН по Ирану, принятая весной 2010 года.

Показательно, что, несмотря на доминирующее влияние России в Центральной Азии, а также стратегическую и экономическую интервенцию Соединенных Штатов в этом регионе, после событий в Киргизии Москва и Вашингтон проявили осмотрительность и сдержанность. И это осознание ограниченности возможностей лишний раз доказывает, что только развитие многосторонних отношений может стать гарантией стабильности.

Сравнивая Китай и Россию, мы сталкиваемся еще с одним проявлением асимметрии. Россия является членом «Большой восьмерки» и установила рабочие институциональные отношения с НАТО – единственной на сегодняшний день организацией в области безопасности и коллективной обороны, но Москва до сих пор находится за бортом ВТО. Китай же не выстроил официальных связей с НАТО и не входит в «Большую восьмерку», однако несколько лет тому назад присоединился к ВТО, пройдя очень сложную процедуру.

В культурном отношении, хотя Россия и США являются частью христианского мира, разница между восточным православием и западным христианством приводит к нестыковкам в разных областях – от культурных традиций до идеологии. Зато Китай может похвастаться долгой историей культурного обмена с обеими странами и понимает их не хуже, а в некоторых отношениях даже лучше, чем они понимают Китай. Таким образом, у Пекина есть свои преимущества в трехстороннем культурном обмене.

Признавая асимметрию отношений, Бобо Ло предлагает для их выстраивания позитивный метод, при котором главное внимание уделяется «терпимому отношению к различиям», а не просто стратегическому равновесию. По сравнению с обычным подходом достижения стратегического баланса, при котором главное внимание уделяется победе одного над другим, подход, подчеркивающий необходимость понимания различий и важность взаимной терпимости, а также взаимодействие идей и интересов, может привести к окончательному завершению холодной войны.

Трехсторонние отношения и устойчивость мира во всем мире

Изменения в глобальной расстановке сил – это результат политических игр, сравнительно независимый от воли народов. В противном случае две катастрофические мировые войны не разразились бы после того, как люди уже долго страдали от опустошительных войн. Вместе с тем, история человечества знавала периоды длительного мира и стабильности, такие как «столетний мир» при Венской системе XIX века, так называемый «век Меттерниха». Внимательный анализ этой исторической эпохи приводит нас как минимум к двум важным мыслям.

Во-первых, после установления Венской системы Европа вступила в период сосуществования и переплетения классического либерализма, социализма (не того, который впоследствии строили в СССР, а того, что заложил основу европейской социал-демократии) и национализма. По сути именно подобная модель, в рамках которой совмещались бы различные системы взглядов, и нужна сегодня для успешного выстраивания трехсторонних отношений. Несмотря на нескончаемые идеологические нападки Запада на Китай и Россию, эти державы, как и Соединенные Штаты, имеют свои планы развития современной рыночной экономики и демократической правовой системы, которые соответствуют их собственным условиям. Установки и политика трех держав сегодня больше напоминают эпоху Вестфальского мира, в основе которой лежит суверенитет национальных государств, нежели современную Европу. Следовательно, вполне разумно искать точки соприкосновения между тремя странами с целью поощрения сосуществования и взаимной терпимости, какие бы концептуальные разногласия их ни разделяли.

Во-вторых, столь же важной предпосылкой устойчивого «столетнего мира» в Европе XIX века, как сосуществование трех школ мысли, было геополитическое равновесие конкурирующих игроков. Если сосуществование различных школ мысли и баланс между разными державами и центрами силы смог почти на сто лет сохранить мир в Европе XIX века, то почему мы не сможем добиться его в наши дни в глобальном масштабе?

Европа позапрошлого столетия, конечно, отличается от современного глобального устройства. Тогда поддержание мира и баланса сил на континенте было возможно благодаря тому, что соперничество между европейскими державами разыгрывалось вдали от Старого Света и заключалось в борьбе за заморские колонии. Однако углубляющийся процесс глобализации дает возможность разным странам и регионам осуществлять взаимовыгодный обмен товарами и идеями. Перспективы мирного сосуществования разных государств и цивилизаций – не такая уж недостижимая мечта. Нет нужды говорить о том, что, имея более богатый опыт в этом отношении, Китай, США и Россия должны брать на себя больше ответственности и вносить более существенный вклад в построение нового международного порядка.

Фэн Шаолэй – декан Школы международных и региональных исследований, директор Центра исследований России Педагогического университета Восточного Китая, член Китайско-российского комитета дружбы, мира и развития, главный редактор журнала «Российские исследования».

Китай. США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 14 февраля 2011 > № 739760 Фэн Шаолей

Фактор, меняющий правила игры

Лицом к лицу с внешнеполитической революцией Китая

Резюме: США преуспеют только в том случае, если четко сформулируют собственные экономические и политические приоритеты, а затем определят, каким образом Китай может наилучшим образом содействовать осуществлению этих целей и задач.

Статья опубликована в журнале Foreign Affairs, № 6 за 2010 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

В свое время Дэн Сяопин провозгласил эпохальный завет: «Скрывайте талант, цените безвестность». Спустя десятилетия китайские лидеры осознали: невозможно поддерживать высокие темпы экономического роста и внутренней политической стабильности, если и дальше «прятать голову в песок». Гораздо выгоднее проявлять активность во внешней политике. Пекин начал кампанию по «выходу вовне», призванную изменить общепринятые нормы и международные организации. Преобразуя себя, Китай преобразует мир. Вне зависимости от того, какой смысл Пекин вкладывает в понятие ответственности участника мирового процесса, он стал революционной державой.

В новейшей истории китайские лидеры неоднократно заявляли о том, что не заинтересованы во влиянии на мировую политику. Их красноречие было сосредоточено на поддержании статус-кво. Помогая себе, Китай помогает миру; Китай совершает мирное восхождение и проводит беспроигрышную политику – это лишь несколько примеров. Пекин неохотно принимал у себя шестисторонние переговоры по Северной Корее, пытался избежать обсуждения перспектив превращения Ирана в ядерную державу и в целом не слишком беспокоится по поводу военно-политических конфликтов на планете.

Китайское влияние на остальной мир во многих отношениях оказывалось непреднамеренным следствием революций, происходивших внутри страны, иными словами – это производная от того, как меняется образ жизни китайского народа и стиль управления экономикой. Наиболее мощное воздействие Китая на глобальное изменение климата также не является неким злым умыслом, а лишь следствием беспрецедентного экономического роста и потребления 1,3-миллиардным населением ископаемых видов топлива.

Но это положение вскоре изменится. Когда-то китайские лидеры пытались изолировать себя от внешнего мира, но теперь они приходят к пониманию, что внутренние потребности невозможно удовлетворить без более активной глобальной стратегии. Теперь уже не обойтись одной лишь примирительной риторикой о «благоприятной международной обстановке». Такая линия позволяет комфортно развивать свою экономику, пользуясь плодами тяжелой и кропотливой дипломатической работы, выполняемой другими. Для обеспечения себя природными ресурсами требуется не только четкая программа развития и организации внешней торговли, но и экспансионистская военная стратегия. Китайцы больше не удовлетворяются тем, чтобы пассивно получать информацию из внешнего мира, они намерены формировать информационное поле для внутреннего и внешнего потребления. И по мере расширения своей экономической мощи Китай хочет не только иметь больший вес в международных организациях, но и менять правила игры.

Лидеры КНР понимают, что страна находится на распутье, и пытаются четко сформулировать свой новый курс. В интервью Службе новостей Китая бывший посол У Цзяньминь, весьма искушенный в политике, попытался примирить старую риторику с новой реальностью. «Нет сомнений, что к тому времени, когда нынешний финансовый кризис полностью исчерпает себя, Китай будет играть более весомую роль в мире, – заявил он. – То, чего мы достигли, лишь начало. Идея Дэн Сяопина о том, что “нужно пытаться что-то сделать, оставаясь при этом в тени”, будет актуальна еще как минимум 100 лет». Это несколько двусмысленное высказывание сигнализирует о том, что Китай намерен изменить правила игры.

Что касается остального мира, то новые планы китайских руководителей потребуют от международного сообщества гораздо более пристального внимания к внутренней динамике развития страны и намного более активных и скоординированных усилий в области внешней политики. Нужно позаботиться о том, чтобы, стремясь удовлетворить собственные потребности, Китай считался и с интересами других стран. И если Соединенные Штаты хотят сохранять лидирующие позиции или по крайней мере ведущую роль в определении норм и ценностей, по которым мир будет жить в XXI веке, их китайская политика не может быть просто реакцией на инициативы Пекина. Она должна быть элементом более широкой долгосрочной глобальной стратегии, которая начинается с четкого утверждения внутренних приоритетов США. Пока Китай ищет способы «продвинуть» свою революцию по всему миру, в качестве первого шага международному сообществу необходимо как можно быстрее добиться понимания сути этой революции и возможного ее влияния.

Революция изнутри

В конце 1970-х гг. китайский лидер Дэн Сяопин начал процесс «реформ и открытости», в рамках которого произошел целый ряд преобразований, повлекших за собой спустя три десятилетия поистине революционные изменения. Трансформации подверглись китайские экономические институты, формы общественного взаимодействия и социальной мобильности, общепринятые ценности и даже сама Компартия. Практически по любым меркам революция Дэна стала также катализатором одной из величайших историй экономического успеха в XX веке.

В настоящее время КНР является второй экономикой и страной-экспортером в мире. Благодаря экспортному буму, непрерывному притоку иностранного капитала и управляемому валютному курсу Центральный банк Китая и государственные инвестиционные компании сегодня являются держателями самых больших резервов иностранной валюты в мире. Всего за несколько десятилетий сотни миллионов китайцев смогли избавиться от унизительной бедности.

Вместе с тем, нынешним китайским лидерам приходится расхлебывать последствия революции, начатой Дэном. Они столкнулись с оборотной стороной ничем не сдерживаемого 30-летнего экономического роста. Это беспрецедентные темпы загрязнения и деградации окружающей среды, свирепствующая коррупция, быстрорастущая безработица (по разным оценкам, от 9,4 до 20%), полный развал системы социального обеспечения и углубляющееся неравенство в доходах. Эти социальные недуги приводят к тому, что по стране ежегодно происходят более 100 тысяч протестных выступлений. Реагируя на эту ситуацию, лидеры КНР твердо намерены начать не менее революционную серию реформ, которые снова преобразуют страну и ее место в мире. Если все пойдет по плану, то через 20 лет или даже раньше Китай изменится до неузнаваемости и трансформируется в урбанистическое инновационное, «зеленое» и равноправное общество, объединенное компьютерными сетями.

Ядром этой новой революции является план Пекина урбанизировать 400 млн китайцев к 2030 году. В 1990 г. городское население составляло всего 25%, сегодня это уже 45%, а к 2030 г. оно вырастет до 70%. Урбанизация Китая позволит более действенно распределять социальные льготы и уменьшить неравенство в доходах. В урбанистическом Китае будет создано информационное общество, построенное на знаниях. Более не довольствуясь ролью мирового «производственного цеха», китайские лидеры начали активно преобразовывать свою страну в ведущий инновационный центр. Пекин поддерживает научные исследования и разработки, стимулирует ученых китайского происхождения, учившихся за рубежом, возвращаться на родину, чтобы возглавить лаборатории и научно-исследовательские центры и тщательно изучать инновационные модели, которые оказались успешными на Западе.

Новые китайские города подлежат озеленению. Пекин вкладывает сотни миллиардов долларов в чистую энергетику и субсидирует предпринимателей, чтобы воодушевить их на использование экологически благоприятных технологий. Китай уже входит в число ведущих мировых производителей ветряных двигателей и фотоэлектрических панелей и твердо намерен захватить немалую долю мирового рынка транспортных средств, основанных на источниках «зеленой» энергии, включая высокоскоростной рельсовый транспорт и электромобили. Наконец, городское население Китая будет объединено сетью Интернет. Информационная революция сейчас в самом разгаре. Свыше 30% китайцев пользуются Интернетом, и большинство из них живет в городах. Согласно опросу Гэллапа, проведенному в 2009 г., 42% горожан заявило о том, что имеют дома постоянный доступ к Интернету. По сравнению с 2008 г. рост составил 14%. В абсолютном выражении пользователей сети в КНР больше, чем в любой другой стране мира.

Но, несмотря на прогресс в осуществлении своих смелых планов по преобразованию экономики и общества, Китай неизбежно столкнется с новыми проблемами и вызовами. Быстрая урбанизация потребует существенных энергетических затрат. Половина мирового объема новостроек приходится на КНР и, согласно некоторым оценкам, в предстоящие десятилетия в стране будет возведено от 20 до 50 тыс. (!) небоскребов. Вокруг Шанхая, который уже сегодня является самым густонаселенным китайским мегаполисом, вскоре появятся десять городов-спутников, в каждом из них будет проживать от полумиллиона и более жителей. Чтобы связать между собой все эти и другие новые города, стране потребуется более 80 тыс. км новых шоссейных дорог. По завершении строительства городов и подключения коммуникаций продолжит расти и спрос на ресурсы: потребности горожан значительно выше, чем у жителей сельских районов (в городах потребляется примерно в 3,5 раза больше электроэнергии и в 2,5 раза больше воды). Это значит, что и без того скудные ресурсы будут практически полностью истощены. К 2050 г. городские жители Китая, скорее всего, будут потреблять около 20% всей электроэнергии, вырабатываемой в мире.

По сравнению с сельскими жителями городское население КНР более организовано и в политическом отношении – в частности в том, что касается требований более чистой и приемлемой для жизни окружающей среды, широкого культурного самовыражения и прозрачного управления. Китайское гражданское общество процветает именно в городах, где создаются ассоциации домовладельцев, художников, активистов экологического движения и защитников общественного здравоохранения. Эти объединения все чаще и настойчивее заявляют о своих правах и требуют перемен. Если средний класс Китая увеличится до 400 млн человек, это будет означать еще более сильное политическое давление на китайских лидеров.

Расширение доступа к Интернету повысит риски для китайского руководства, поскольку значительно возрастет вероятность того, что политическое недовольство выльется в организованный вызов правлению компартии. Премьер Вэнь Цзябао признался, что ежедневно «зависает в Сети», чтобы понять настроения людей и что их волнует; однако президент Ху Цзиньтао выразил некоторую озабоченность по поводу того, что Интернет может означать для Китая: «От того, насколько успешно мы сможем справляться с Интернетом, будет зависеть развитие социалистической культуры, безопасность информации и стабильность государства». Комментарий Ху показывает, что китайские лидеры осознают, какой вызов Интернет может в будущем бросить их правлению.

Интернет уже превращается в некую виртуальную политическую систему. Китайцы черпают из него информацию, организуют общественные сети и выражают протест в режиме реального времени. В июле 2010 г. блогеры первыми выложили в Сети сообщение об экологической катастрофе в провинции Цзилинь, которое противоречило официальной информации. Тысячи жителей проигнорировали слова государственных чиновников, гневно обвинив их в сокрытии фактов, и бросились покупать питьевую воду в бутылках. Как и повсюду, китайцы также проводят онлайновое «голосование». Однажды журналист, которого полиция разыскивала по сфабрикованному обвинению в клевете и дезинформации, рассказал о своем несчастье пользователям Интернета. Из 33 тыс. опрошенных 86% заявили, что не считают его виновным. После этого китайский финансовый еженедельник «Экономическое обозрение» выпустил крупноформатную вкладку о полиции, осудив политику запугивания «профессионалов средств массовой информации», и обвинения против журналиста были сняты.

Активисты также используют Интернет для организации успешных кампаний, некоторые из которых проводятся в поддержку протестующих, например, против строительства плотин и заводов, загрязняющих окружающую среду, или против запрета телевещания на кантонском диалекте в провинции Гуандун. По-видимому, самым впечатляющим событием явилось использование Интернета некоторыми знаковыми деятелями культуры в политических целях.

Например, известный художник Ай Вэйвэй добивается справедливости для семей, в которых дети погибли при землетрясении в провинции Сычуань, и даже выложил на YouTube свои столкновения с твердолобыми чиновниками. Пилот гоночных машин, писатель и блогер Хань Хань привычно призывает к большей свободе средств массовой информации и культуры. Со времени запуска в 2006 г. его блог получил больше 410 млн отзывов. Наверно, не менее важно и то, что запрещенный в Китае Twitter стал самым востребованным подпольным форумом для политических дебатов, недоступных цензуре, включая новаторский диалог между китайскими «жителями» Интернета и далай-ламой в мае 2010 года.

Главные приоритеты современных китайских лидеров не изменились со времен Дэна: экономический рост и политическая стабильность. Вместе с тем, внутриполитическая обстановка, в которой им приходится действовать, и их понимание пути к успеху радикально изменились. Теперь уже нельзя ограничиваться лишь внутренним фронтом – китайские лидеры хотят формировать международные условия, благоприятствующие их деловым интересам.

Китайская революция становится глобальной

В 1990-е гг. бывший китайский президент Цзян Цзэминь впервые начал проводить политику экономических «вылазок вовне», поощряя государственные компании отправляться за рубеж на поиски природных ресурсов. Инициатива Цзяна привела к тому, что торговля Китая с богатыми ресурсами странами Юго-Восточной Азии, Латинской Америки и Африки в период с 2001 по 2007 гг. развивалась лавинообразно. Ее рост за эти годы составил 600%. В настоящее время 10 тыс. китайских компаний работают в разных странах развивающегося мира, зачастую оживляя прежде агонизировавшие экономики своими инвестициями.

Лидеры развивающихся стран – от Демократической Республики Конго до Венесуэлы и Камбоджи – приветствовали китайские инвестиции и создаваемую инфраструктуру как образец практической помощи, в которой их страны так нуждались. Во многих случаях китайские государственные предприятия проявляют желание и готовность при поддержке государства браться за такие проекты, которые любая другая многонациональная компания сочла бы невыгодными с финансовой точки зрения. Медные рудники в Замбии бездействовали уже более 10 лет, когда в город пришли китайцы. Экономическая экспансия поддерживается беспрецедентными дипломатическими усилиями. Китай предлагает странам, богатым природными ресурсами, колоссальный выбор сделок в области торговли, государственную помощь, поддержку в реализации инфраструктурных проектов, а также возможности технического образования и обучения местного персонала.

Китайских инвесторов, как правило, радушно встречают за их инстинктивное стремление делиться с принимающей страной формулой экономического процветания и секретом успеха «китайской модели». Готовность правительства и государственных предприятий Китая делать бизнес всюду, в любое время и при любых издержках уже стала притчей во языцех. Сар Джонни, посол Сьерра-Леоне в Пекине, так комментирует строительные проекты, осуществляемые Китаем на его родине: «Если бы какая-то страна из “Большой восьмерки” захотела построить у нас стадион, нам пришлось бы долгое время провести за столом переговоров. Китайцы же просто приходят и делают это. Они не начинают бесконечные совещания о возможном воздействии проекта на окружающую среду, не придираются к положению с правами человека в нашей стране, ничего не говорят о плохом и хорошем управлении».

Однако не все так благожелательно настроены по отношению к китайскому бизнесу. В некоторых странах, включая Папуа – Новую Гвинею, Перу и Замбию, китайские компании встретили отпор. Пренебрежительное отношение к окружающей среде и безопасности, а также политика на рынке труда, когда предпочтение откровенно оказывалось китайским рабочим, привели к конфликтам с жителями вышеупомянутых стран. Во Вьетнаме китайский проект по добыче бокситовых руд, предполагавший приезд более 2 тыс. китайских рабочих, вызвал раздражение у вьетнамских трудящихся, религиозных лидеров и даже военных и государственных чиновников. Видный вьетнамский юрист зашел так далеко, что подал в суд на премьер-министра, обвинив его в нарушении законов при одобрении этого одиозного проекта.

Стремление Китая к урбанизации подхлестнет страну к еще более интенсивному поиску поставок природных ресурсов из-за рубежа. Больше городов, больше дорог и больше инфраструктуры – это больше стали, больше меди и больше бокситов. На КНР приходится примерно четверть мирового потребления цинка, железа и стали, свинца, меди и алюминия. В середине 2010 г. Китай, по данным Международного энергетического агентства, опередил США в качестве крупнейшего потребителя энергии в мире. В стране объем воды на одного жителя составляет примерно четверть от среднего показателя на планете. В абсолютном выражении КНР располагает достаточно внушительными запасами пресной воды, но, если учесть численность населения, уровень загрязнения и местонахождение водных ресурсов, то можно сказать, что в большинстве провинций пресная вода на вес золота. Китайские лидеры опасаются серьезной нехватки воды в будущем в силу быстрорастущего спроса со стороны промышленности и домохозяйств. Вот почему власти, хотя и без лишнего шума, но достаточно активно перекрывают плотинами водоемы и обращают вспять течения рек в районе Цинхай-Тибетского плато, чем наносят колоссальный ущерб миллионам людей, живущих за пределами Китая. Инициативы Пекина по изменению русла рек вызывают серьезную озабоченность в Бангладеш, Индии и Казахстане, не считая многие другие страны, и прокладывают путь к региональным конфликтам в будущем. Экономика и средства к существованию миллионов людей, живущих по другую сторону китайских границ, зависят от доступа к этим водным ресурсам.

Однако следующая волна зарубежных «вылазок» КНР заведомо не ограничится инвестициями в природные ресурсы. Поскольку Китай становится инновационной экономикой, основанной на знаниях, его лидеры поощряют богатые государственные предприятия с большими объемами свободной наличности, а также инвестиционные фонды покупать контрольные пакеты акций в иностранных компаниях – особенно в тех из них, которые владеют желанными технологиями. Китайские фирмы в первую очередь идут туда, где китайская продукция конкурентоспособна. Министерство торговли КНР активно защищает интересы национальных компаний – например, предлагая услуги по типу «все в одном» при экспорте чистых технологий – от поставок оборудования до его обслуживания и экспертных знаний. Пекин даже готов предоставлять необходимые займы на покупку китайского оборудования, развитие китайских технологий и подготовку необходимого китайского персонала. Китай уже обещал странам Африки осуществить тысячу подобных проектов в области чистой энергетики.

При этом в обмен на инвестиции Пекин ожидает, что облагодетельствованные им государства впустят китайские компании целиком и непосредственно на свой рынок. Например, Министерство путей сообщения КНР, которое вместе с компанией General Electric подало заявку на строительство скоростной железнодорожной сети в Калифорнии, обещало предоставить финансирование, технологии, оборудование и «многочисленных высококвалифицированных инженеров и рабочих». Но спрашивается, какую роль будут играть в этом проекте General Electric и американские рабочие? Калифорнии и другим американским штатам нужно позаботиться о том, чтобы китайские инвестиции отвечали многочисленным интересам США, включая создание рабочих мест для американцев.

Китайские лидеры также добиваются того, чтобы их голос был услышан в международных финансовых и торговых организациях. В марте 2009 г., когда мир боролся с последствиями мирового финансового кризиса, Пекин выступил с рядом провокационных заявлений относительно будущего мировой финансовой системы. Уважаемый руководитель Народного банка Китая Чжоу Сяочуань сказал, что, по-видимому, настало время отказаться от доллара как мировой резервной валюты и выпустить «наднациональную» валюту, базирующуюся на корзине основных валют. На саммите «Большой двадцатки» в апреле 2009 г. президент Китая Ху Цзиньтао точно так же призвал к перестройке мировой финансовой системы.

Международная общественность моментально отреагировала на эти заявления: большинство комментаторов заявили, что пока еще рано уходить от доллара. Официальные лица КНР сразу дезавуировали свои заявления, заверив критиков, что их предложения не более чем рекомендации, которые могут быть реализованы в течение следующего десятилетия, а не в следующем году.

Тем временем Китай продолжил без лишней шумихи проталкивать этот вопрос в Международном валютном фонде. Поскольку вес Пекина в МВФ увеличивается (с 2,9 до 3,6% в 2006 г., а в 2010 г. он должен вырасти до 3,8%), у страны будет больше возможностей добиваться своего в этом вопросе. Со временем КНР может попытаться пересмотреть другие аспекты управления МВФ, такие, как ежегодный анализ регулирования валютного обмена в разных странах, а также требования прозрачности и целевого использования в отношении получателей кредитов МВФ. Обе процедуры доставляют Пекину немало хлопот. Фонд прямо и косвенно критикует Китай за искусственное занижение курса юаня. Недовольство мирового сообщества также вызывает неуважение к принципам прозрачности и добросовестного управления при заключении соглашений о торговле и помощи с развивающимися странами.

Хотя китайская экономическая экспансия может быть наиболее заметным проявлением новой, более активной внешней политики, его попытки ограничить зарубежную конкуренцию в таких стратегических отраслях, как технологии выработки чистой энергии, будут вызывать критику. Инициатива КНР, направленная на поддержку «местных инноваций», вызвала серьезную критику остального мира. Сознательно отвергнув японскую и южнокорейскую модель технологических инноваций, в основе которой лежала долговременная стратегия наверстывания упущенного путем приобретения лицензий на зарубежные технологии, Китай стремится создавать собственные технологии и промышленные стандарты и даже использовать международные организации для пропаганды своих внутренних стандартов в качестве общемировых.

Например, в настоящее время КНР пытается навязать миру собственные стандарты в области программного шифрования и беспроводных сетей передачи данных в качестве общемировых в рамках Международной организации по стандартизации (ИСО). (Ранее ИСО отвергла предложение Китая принять новый протокол во всемирном масштабе, в основном из-за использования в нем нераскрытого алгоритма, который вызвал беспокойство по поводу возможной нечестной торговли и других злоупотреблений.) Как отметил старший директор американской Торговой палаты Джереми Уотерман, выступая перед Международной торговой комиссией США в июне 2010 г., Пекин «недавно начал реализовывать среднесрочный и долгосрочный планы инноваций, используя расширяющуюся сеть дискриминационной промышленной политики. Подобная политика проводится в области госзакупок, информационной безопасности, разработки стандартов, налогообложения, антитрестовского законодательства, защиты интеллектуальной собственности и промышленного шпионажа». Вместо того чтобы решать застарелые проблемы в торговой и инвестиционной отрасли, Китай использует слабости и изъяны системы регулирования и правового режима для создания еще больших конкурентных преимуществ своим компаниям. Присвоение интеллектуальной собственности других фирм – это менее затратный путь с точки зрения финансов и времени. До тех пор пока санкции против китайских компаний за присвоение интеллектуальной собственности других фирм маловероятны, едва ли китайские компании изменят способ ведения бизнеса.

Китай предпринимает шаги по защите своих стратегических ресурсов и в некоторых случаях принуждает иностранные компании размещать у себя производственные мощности под угрозой потери бизнеса. Проводя подобную политику, Пекин подрывает устои мировой торговли. В ноябре 2009 г. Соединенные Штаты и Европейский союз возбудили иск против Китая в ВТО, обвинив его в ограничении экспорта двадцати видов сырья, в том числе бокситов и кокса. Значение этого сырья для сталелитейной, полупроводниковой и самолетостроительной промышленности трудно переоценить. Не прошло и года после этого, как Пекин объявил об очередном раунде дискриминационной торговой политики, снизив квоту на экспорт редкоземельных металлов на 72%. Эти металлы, которыми Китай обладает почти монопольно, необходимы для производства не только магнитов, сотовых телефонов и оптоволоконных кабелей, но также для изготовления электромобильных аккумуляторов и ветряных двигателей. Если такие действия не получат должного отпора, многочисленные компании, занимающиеся производством чистой энергии, будут вынуждены разместить значительные производственные мощности в Китае. Дело в том, что Соединенным Штатам и многим другим странам понадобится несколько лет, чтобы восстановить свои мощности по добыче редкоземельных металлов.

Мир освоился со многими глобальными последствиями китайской экономической революции. Китай уже является торгово-инвестиционным гигантом, крупным скупщиком долговых обязательств США и серьезным игроком на мировых сырьевых рынках. По мере того как Пекин стремится активнее формировать нормы международной торговли и инвестиций, чтобы поставить их на службу следующей своей революции, остальной мир может, опираясь на прошлый опыт, договариваться с Китаем, а иногда даже изменять его поведение на международной арене. Однако этот номер не проходит, если говорить об усилиях КНР, направленных на расширение военного влияния.

Военно-морская рекогносцировка

В апреле 2010 г. китайский контр-адмирал Чжан Хуачэнь, заместитель главнокомандующего Восточным военно-морским флотом, во всеуслышание заявил об изменении военно-морской стратегии своей страны: «Мы переходим от береговой обороны к обороне на дальних подступах в открытом море… С расширением экономических интересов страны военно-морской флот Китая намерен лучше защищать транспортные маршруты и безопасность наших основных морских коридоров». В действительности заявление Чжана было просто обнародованием стратегии, которая взята на вооружение еще в 2007 году. Эта стратегия предусматривает трехступенчатое расширение военно-морской мощи Китая.

На первом этапе перед военно-морскими силами ставится задача прикрыть «первую островную гряду», в которую входят острова от Японии до Тайваня и Филиппин. На втором этапе должны быть созданы региональные ВМС с возможностями проведения операций в районе Гуама, Индонезии и Австралии. И, наконец, к 2050 г. предполагается создание глобальных военно-морских сил. Государственная англоязычная газета Global Times подкрепила слова контр-адмирала описанием стратегического сдвига в военно-морских силах: «Вполне естественно, что трансформация китайских ВМС изменит стратегический расклад сил в Восточной Азии и в западной акватории Тихого океана, который сложился в последние пять десятилетий».

Первым полем боя стало Южно-Китайское море. В марте, еще до сенсационного заявления контр-адмирала Чжана, китайские власти впервые заявили о том, что Южно-Китайское море, на ресурсы которого долгое время претендовали некоторые другие страны, в том числе Малайзия, Филиппины и Вьетнам, входит в сферу «ключевых национальных интересов» Китая. Раньше эта фраза применялась исключительно в отношении Тайваня и Тибета. Вскоре после этого заявления, в апреле 2010 г., ВМС Китая провели почти трехнедельные военные учения в регионе.

Международное сообщество быстро отреагировало на эти маневры. На конференции «Шангрила», которая прошла в июне 2010 г. в Южной Корее с участием министров обороны Азиатско-Тихоокеанского региона, глава Пентагона Роберт Гейтс заявил, что Соединенные Штаты заинтересованы в «стабильности, свободе мореплавания, а также в свободном и беспрепятственном экономическом развитии стран, расположенных в Южно-Китайском море». Это заявление вскоре подкрепила госсекретарь Хиллари Клинтон на июльском региональном форуме стран АСЕАН в Ханое, где она предложила посредническую помощь США в урегулировании споров вокруг островов и ресурсов Южно-Китайского моря. Ее предложение сразу поддержали несколько претендентов на ресурсы этого водоема, но далеко не все. А в августе Вьетнам и Соединенные Штаты впервые в истории провели совместные военно-морские учения в Южно-Китайском море.

Вскоре были сформулированы еще более честолюбивые задачи. В июле 2010 г. один из самых видных китайских теоретиков в области безопасности и обороны Шэнь Динли обосновал необходимость постоянного китайского военного присутствия за рубежом путем создания военных баз. Хотя отставные китайские адмиралы и ныне действующие политики и высокопоставленные чиновники высказывают разноречивые мнения по поводу реализации этого плана, похоже, что за решением о создании зарубежных военных баз Китая стоит твердая политическая воля. Китайское правительство уже обустроило глубоководные порты в Пакистане, Мьянме и Шри-Ланке и открыто обсуждает возможность создания новых баз в Бангладеш и Нигерии. Возможно, понадобится еще десятилетие или более, чтобы ВМФ Китая были приведены в соответствие с возросшими амбициями Пекина, но контуры более активной стратегии КНР в сфере безопасности вырисовываются все более отчетливо.

Правильно доносить мысль

Поскольку революционная политика Китая влияет на весь мир, Пекин счел необходимым поддерживать военно-экономическую экспансию не менее агрессивной стратегией в средствах массовой информации. Получая через Интернет сведения о том, что думают об их стране иностранные обозреватели, официальные лица озаботились тем, чтобы должным образом рассказать о Китае и его планах остальному миру. Как выразился один ответственный чиновник, занимающийся вопросами пропаганды, «мы должны… инициировать целевые баталии за мировое общественное мнение и формировать дружелюбную атмосферу и объективное международное общественное мнение, которое было бы по отношению к нам достаточно благожелательным».

В результате китайские СМИ развязали информационный блицкриг стоимостью более 80 млрд долларов. Информационное агентство «Синьхуа» организовало круглосуточную телевизионную службу новостей на английском языке со штаб-квартирой на Таймс-Сквер в Нью-Йорке и собирается конкурировать с CNN и BBC, чтобы «освещать события в Китае и в мире для мировой аудитории под китайским углом зрения». Государственные СМИ уже разместили 400 своих корреспондентов в 117 зарубежных корпунктах, а к 2020 г. планируют расширить эту сеть до 180 информационных бюро. Китайские компании в области массовой информации, такие как «Синьхуа», China Daily, Global Times и «Жэньминь Жибао» теперь привычно занимаются опросом иностранных экспертов, дающих комментарии на важнейшие события в мире.

В то же время китайские власти твердо намерены контролировать потоки информации, поступающие в страну и исходящие из Китая. Цензура, интернет-полиция, контролирующая и направляющая дискуссии, которые ведутся в режиме реального времени, новые правила регистрации интернет-протоколов и аресты «сетевых диссидентов» – с помощью этих мер предполагается не допустить, чтобы граждане Китая выходили за дозволенные политические рамки. Более того, зарубежным средствам массовой информации, таким как Google или издания медийного магната Руперта Мердока, не удалось захватить сколько-нибудь значительную долю китайского рынка. Они вынужденно сворачивают свой бизнес перед лицом явно дискриминационной политики, проводимой Пекином в этой области.

Насколько успешно китайские СМИ будут в конечном итоге завоевывать сердца и умы остального мира, скорее всего, зависит от их способности менять способ ведения дел. Другие авторитарные страны пытаются подражать китайской модели, ограничивая доступ к Интернету и контролируя внутренние СМИ. Но чтобы заслужить уважение и доверие всего мира, Китаю необходимо кардинально изменить стратегию. Очень важно применять открытый и критичный подход к новостной ленте, рассказывающей о жизни в КНР. В конечном итоге зарубежная кампания китайских средств массовой информации, скорее всего, произведет более сильное впечатление на внутреннюю, чем на международную аудиторию. По мере того как компании Китая перестраиваются, чтобы повышать конкурентоспособность на мировом рынке, проводя более объективные расследования и публикуя более открытые репортажи, китайская общественность будет все настойчивее добиваться от них такой же объективности и на внутреннем медиарынке.

Америка превыше всего

В течение последних трех десятилетий КНР все последовательнее определяет в качестве своих коренных интересов экономический рост и политическую стабильность. Изменилось лишь понимание Пекина, каким путем добиваться этих целей. Его стремление пересмотреть нормы, по которым живет мировое сообщество, также диктуется возрождающимся национализмом, апеллирующим к тем временам, когда Китай был мировой торговой державой. С точки зрения некоторых китайских чиновников, прошлый век, в котором Пекин не играл серьезную военно-экономическую роль в мире, был лишь временным отклонением от магистрального исторического пути. В их глазах сейчас все возвращается к нормальному положению вещей.

Активизация Китая на внешнеполитическом фронте вынуждает Соединенные Штаты произвести стратегическую переоценку. Модные словечки типа «сдерживание», «вовлечение» или «вовлечение + интеграция» и концепция «Большой двойки» не пригодятся в последующие годы. Вместо этого Белому дому нужно рассматривать свою политику в трех разных плоскостях.

Во-первых, вместо того чтобы полагаться в первую очередь на двустороннее взаимодействие (подобные попытки были предприняты, но затем стратегия была отвергнута ввиду отсутствия заинтересованности со стороны Китая), администрации Обамы следует совместно с другими странами оказывать определенное влияние на Пекин. США, Евросоюз и Япония часто координируют торговую политику в отношении Китая. Сотрудничество Соединенных Штатов с Россией вынудило КНР поддержать санкции СБ ООН против Северной Кореи. Объединив усилия с рядом стран Юго-Восточной Азии, Вашингтон сумел усадить Пекин за стол переговоров по поводу статуса Южно-Китайского моря. По мере того как Китай в грядущие десятилетия будет расширять свои военно-морские операции, подобное многостороннее сотрудничество и давление будет необходимо для того, чтобы убедить Пекин обсуждать прозрачность военной доктрины и правила обеспечения безопасности на море.

Во-вторых, Белый дом и в дальнейшем должен добиваться ясного понимания того, что он верит в определенные непреходящие ценности, лежащие в основе системы международных отношений. Эти ценности отражают прежде всего приверженность американцев идеалам свободы – на море, в воздухе, в космосе и в пространстве Интернета, – а также принципам свободной торговли, власти закона и политических свобод, которые неразрывно связаны с фундаментальными правами человека. Расхождение этих идеалов с ценностной системой Китая помогает понять, почему путь построения доверительных отношений и налаживания сотрудничества между двумя странами остается столь тернистым.

В КНР есть политологи, активисты и даже мыслящие официальные лица, которые разделяют идеалы Соединенных Штатов. Но пока эти взгляды не станут преобладающими, Вашингтону нужно быть готовым отстаивать их посредством дипломатических и политических инициатив.

Политика США в отношении Китая не может быть нацелена только на блокирование китайских инициатив, противодействие им и отстаивание американских идеалов. Не может Вашингтон полагаться и на ежегодные диалоги, чтобы обсуждать дежурный список животрепещущих вопросов, которые лишь разграничивают позиции Америки и Китая, но не способствуют достижению американских национальных интересов.

В-третьих, Соединенным Штатам нужно определиться со своими внутриполитическими интересами и целями. Администрации Обамы следует кое-чему поучиться у Китая. Например, строить свою внешнюю политику на основе четко сформулированных целей и стратегии будущего развития. Какими США видят себя через 50 лет и как они собираются добиваться поставленных целей? При такой перспективе политика в отношении Китая становится инструментом достижения американских целей, а не самоцелью.

Если к 2050 г. Соединенные Штаты хотят стать мировым лидером в технологиях получения чистой энергии, им следует уже сейчас развивать интеллектуальную, финансовую и политическую инфраструктуру. Действуя таким образом наперекор интересам Китая, стремящегося инвестировать в чистую энергетику, США будут точно знать, какие именно инвестиции им нужны. Правильный подход к подобным сделкам будет способствовать их перерастанию в равноправное партнерство и успешное сотрудничество. Например, в августе 2010 г. Объединенный американский профсоюз рабочих сталелитейной отрасли договорился с китайскими компаниями «Атомные энергосистемы» и энергетической группой «Шэньян» о строительстве ветряной электростанции в штате Техас, где будет создана тысяча рабочих мест для американцев. Когда этот проект впервые был предложен, речь шла лишь о 330 рабочих местах. Кроме того, китайцы обязались использовать 50 тыс. тонн стали, отлитой в Америке.

Точно так же попытки Китая оторвать международную финансовую систему от доллара как главной мировой резервной валюты в долгосрочной перспективе могут быть полезны Соединенным Штатам, хотя резкая «отвязка» от доллара чревата большими потерями для экономики США. Если Соединенные Штаты уже не смогут занимать деньги на внешних рынках по более низким ставкам, чем другие страны, или допускать повышенный дефицит торговых операций, пользуясь тем, что негативные последствия для национальной экономики значительно отложены во времени, это способствует укреплению дисциплины в американской экономике. В конечном счете это пойдет ей на пользу.

Пристальное наблюдение за преобразованиями внутри КНР принесет значительные дивиденды американским политикам и стратегам, пытающимся предвидеть, что еще может предпринять Пекин. Например, усугубляющаяся нехватка водных ресурсов, скорее всего, будет определять и, возможно, даже ограничивать промышленный и сельскохозяйственный потенциал Китая на протяжении следующих десятилетий. Также важно улавливать малейшие сдвиги в политике, такие, как недавно опубликованный комментарий китайских теоретиков о будущем военных баз за рубежом. Наконец, в 2012 г. в Китае произойдет смена политического руководства. Пять из семи ведущих деятелей, входящих в Постоянный комитет Политбюро, в том числе президент Ху и премьер Вэнь, уйдут на пенсию. На смену этим сравнительно обособленным технократам-инженерам придет новый класс политических руководителей с преобладанием более уверенных в себе, много путешествующих и политически предприимчивых обществоведов. Возможно, в их планы не будут входить смелые политические изменения, но некоторые в свою бытность губернаторами различных провинций уже имеют опыт политических экспериментов или реформ. Когда бразды правления перейдут к этому поколению китайских политиков, мы, безусловно, увидим больше перемен и, быть может, нас даже ожидает ряд сюрпризов.

Хотя китайские лидеры изложили свое видение будущего и дали импульс переменам, внутриполитическое и международное давление может привести к совершенно иным последствиям, нежели те, на которые они делают ставку. Все революции нестабильны в силу самой своей сути, и Китай в этом смысле не является исключением. Соединенным Штатам нужно быть наготове. Недостаточно просто реагировать на более активную внешнюю политику Пекина. От США требуется такая политика в отношении Китая, которая основывается на тщательном анализе внутренней революции страны и благодаря этому способна предвидеть будущие вызовы и возможности для международного сообщества, связанные с этой революцией.

С учетом стремления КНР перестроить международные организации и пересмотреть общемировые устои Соединенным Штатам необходимо и дальше твердо придерживаться собственных идеалов и стратегических приоритетов и продолжать сотрудничество с другими странами, разделяющими их ценности. Однако в конечном итоге США преуспеют только в том случае, если четко сформулируют собственные экономические и политические приоритеты, а затем определят, каким образом Китай может наилучшим образом содействовать осуществлению этих целей и задач. Политика Соединенных Штатов в отношении Китая должна быть средством для достижения поставленных целей, но не самоцелью.

Элизабет Экономи – старший научный сотрудник, директор азиатских исследований в Совете по международным отношениям США.

План "Б" в Афганистане

Почему де-факто расчленение страны является наименьшим из зол

Резюме: Не похоже, чтобы Соединенные Штаты и их союзники смогли победить талибов военными средствами. План фактического расчленения Афганистана связан с немалыми издержками и нежелательными последствиями, поэтому его принятие имеет смысл лишь в том случае, если другие альтернативы еще хуже. Но так оно и есть на самом деле.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 1 за 2011 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Нынешняя политика США в Афганистане обходится в десятки миллиардов долларов, ежегодно там гибнет несколько сот солдат и офицеров союзнических войск – и все ради того, чтобы не позволить «Талибану» взять под контроль пуштунские провинции, где это движение зародилось. Пока конца-края не видно. Те, кто настаивает, что для успеха нынешней стратегии требуется больше времени, забывают сказать, как они оценивают шансы на успех в течение следующих нескольких лет, сколько еще понадобится жертв и бюджетных ассигнований и для чего все это нужно. Холодный расчет говорит о том, что пора переключаться на резервный план «Б».

Пока не похоже, чтобы Соединенные Штаты и их союзники смогли победить талибов военными средствами. Сейчас в Афганистане размещены Международные силы содействия безопасности (ISAF) под руководством США в составе 150 тыс. человек. Это на 30 тыс. человек больше, чем Советский Союз имел в этой стране в 1980-е гг., но менее половины того, что требуется в соответствии с классической доктриной борьбы с партизанами (повстанцами), чтобы иметь хоть какой-то шанс на умиротворение страны.

А если принять во внимание, что оккупировавшая Афганистан армия совершенно не знакома с местной историей, языком, обычаями, политическими предпочтениями, ценностями и внутренним устройством племенной жизни, то союзникам вряд ли удастся привлечь на свою сторону существенное число афганских пуштунов, как того требует доктрина борьбы с повстанческим движением. Соединенные Штаты не завладеют «умами людей» (по выражению Себастьяна Юнгера) на юге и востоке Афганистана. В ноябре президент Афганистана Хамид Карзай заявил в интервью The Washington Post, что не желает видеть такое количество американских солдат и офицеров, заполняющих афганские дороги и дома, и что долговременное присутствие стольких иностранных военнослужащих лишь усугубит сопротивление. «Настало время сворачивать военные операции, – сказал Карзай. – Пора сократить присутствие “солдатских сапог” в Афганистане… уменьшить вмешательство в повседневную жизнь афганцев». Подобные настроения широко распространены, хотя и совершенно несовместимы с дислокацией военнослужащих на местах, как того требует стратегия борьбы с повстанческим движением.

Качество управления, которое пытается обеспечить глубоко коррумпированное правительство Карзая, не улучшится в ближайшее время, а без всеобъемлющей правительственной реформы в Афганистане успех, по сути, невозможен. Как подчеркивает специалист по борьбе с повстанцами Дэвид Килкаллен, «результат всецело зависит от того правительства, которое вы поддерживаете». В этом контексте Декстер Филкинс отметил в The New York Times, что «Афганистан в настоящее время считается одним из основных бандитских государств мира. Из 180 стран, которые попадают в рейтинг коррупционности Transparency International, Афганистан занимает 179-е место; хуже дела обстоят только в Сомали».

В ближайшее время Афганская национальная армия не готова в одиночку противостоять «Талибану» и осуществлять серьезные боевые действия на юге и востоке Афганистана. По мнению журнала The Economist, «менее 3% новобранцев являются выходцами из неспокойного пуштунского юга, который оказывает талибам наибольшую поддержку. Вследствие безжалостного террора против “коллаборационистов” и членов их семей немногие пополнят ряды афганской армии и в будущем. В результате офицеры с севера, которые говорят только на дари (афганско-персидский язык), вынуждены пользоваться услугами переводчиков на юге страны, населенном пуштунами. Пехотинцы с севера вообще не желают идти на юг». Генерал морской пехоты США Джеймс Конвей заявил представителям прессы в августе прошлого года, что Афганская национальная армия еще в течение нескольких лет будет не готова обеспечить безопасность американским войскам в провинциях Кандагар и Гильменд. Пакистанские военные, видящие в Индии главного врага и считающие, что необходимо обеспечить стратегическую глубину, будут и дальше предоставлять убежище давнишним союзникам из «Талибана» и не примут подлинно независимый Афганистан.

Наконец, общественное мнение в Соединенных Штатах и странах-союзницах вряд ли позволит продлить интервенцию на то время, которое, в соответствии с доктриной борьбы с повстанцами, потребуется для успешного окончания миссии. Многочисленные заявления президента Барака Обамы о скором сворачивании боевых действий в Афганистане привели к ослаблению американской дипломатии во всем регионе. Администрации нужно прекратить разговоры о стратегиях выхода и нацелиться на долгосрочные боевые действия, сохранив в этой стране от 30 до 50 тыс. солдат и офицеров.

В то же время Вашингтон должен признать, что «Талибан» рано или поздно обретет контроль над пуштунским югом и востоком, и, чтобы предотвратить подобный исход, придется заплатить неприемлемо высокую цену. Конечно, администрации не следует отдавать пуштунские провинции на откуп талибам или открыто призывать к расчленению Афганистана. Скорее пора просто перестать приносить ненужные жертвы на юге и востоке и согласиться с «реальным раскладом сил» в соответствующих провинциях. В то же время ВВС США и войскам особого назначения придется остаться в стране в ближайшем будущем, чтобы поддерживать афганскую армию и правительство в Кабуле и не допустить захвата «Талибаном» также севера и запада страны.

Учитывая, что отдельные элементы нынешней афганской политики Вашингтона совершенно не работают, оптимизм по поводу способности выполнить поставленные задачи напоминает слова Белой Королевы из «Алисы в Зазеркалье»: «Ну что же, до завтрака я иногда верила в шесть невозможных вещей». Короче говоря, президенту Обаме следует объявить, что Соединенные Штаты и их зарубежные и афганские партнеры будут и дальше осуществлять всеобъемлющую контртеррористическую стратегию в пуштунском Афганистане, а также стратегию национального строительства на остальной территории – как минимум в течение следующих 7–10 лет. При этом придется пойти на вынужденный шаг и признать фактическое расчленение страны, что было бы крайне разочаровывающим итогом десятилетних инвестиций США в Афганистан, но, к несчастью, это лучший результат, который Вашингтон сможет достичь, если трезво смотреть на вещи.

Уйти, чтобы остаться

После стольких лет несостоятельной политики в отношении Афганистана не может быть легких, быстрых и дешевых способов выбраться из нынешней трясины. Даже при всех тех проблемах, к которым приведет фактическое расчленение страны, для администрации Обамы этот путь был бы наилучшей альтернативой стратегическому поражению. Твердо придерживаясь намерения долго играть роль деятельной боевой силы в Афганистане и решительно отвергая перспективу установления постоянного контроля «Талибана» над южными провинциями, Соединенные Штаты и их союзники могли бы за несколько месяцев вывести силы наземного базирования с большей части пуштунского Афганистана, включая Кандагар. Международные силы содействия безопасности могли бы прекратить боевые действия в горах, на равнинной местности и в городах на юге и востоке Афганистана (продолжая поставлять оружие, помощь и разведданные тем старейшинам местных племен, которые готовы продолжать сопротивление). Тем временем Вашингтон сосредоточил бы усилия на защите северных и западных провинций Афганистана, в которых пуштуны не являются доминирующей силой, включая Кабул.

Афганским талибам можно было бы предложить временное соглашение, по которому каждая из сторон обязалась бы не расширять контролируемую территорию, коль скоро «Талибан» прекратит оказывать поддержку мировому терроризму. Вполне возможно, что лидеры «Талибана» это предложение отвергнут. США должны дать ясно понять, что нанесут удар по любым объектам «Аль-Каиды», где бы они ни находились, а также при любой попытке «Талибана» нарушить линию размежевания, равно как и по всякому убежищу террористов вдоль границы с Пакистаном. Террористы нигде не должны чувствовать себя в безопасности и подвергаться массированным ударам по обе стороны линии Дюранда.

В этом предприятии Вашингтону следует заручиться поддержкой афганских таджиков, узбеков, хазарейцев и сотрудничающих с ним пуштунов, а также союзников по НАТО, ближайших соседей Афганистана и Совета Безопасности ООН, что было бы как нельзя кстати. Союзники могли бы продолжить ускоренное обучение афганской армии. Что касается национального строительства, то главные усилия следует направить на племенные группы, населяющие север и запад Афганистана, которые готовы принять помощь и не подвергаются систематическому давлению со стороны талибов. Наконец, может наступить момент, когда окрепшая Национальная афганская армия сумеет с помощью союзников отбить у «Талибана» юг и восток страны.

Как указывает политический аналитик Джон Чипман, «метод сдерживания может быть принят в качестве стратегии, которая ограничивается мерами, направленными на отведение угрозы, как изначально практиковалось коалиционными силами, когда они только входили в Афганистан... Эта стратегия позволит избавиться от впечатления, будто вывод боевых подразделений означает победу противника. Подобную стратегию можно было бы осуществлять на протяжении длительного времени и при этом добиваться главной цели в сфере безопасности». В этом отношении недавние сообщения прессы о том, что американские войска останутся в Афганистане до конца 2014 г., можно только приветствовать.

Подобные изменения в стратегии дали бы ясно понять всем, что Соединенные Штаты, сохраняя длительное военное присутствие в Афганистане, намерены еще долгие годы оставаться реальной силой в Южной и Центральной Азии. Это позволило бы резко снизить военные потери, а значит и внутриполитическое давление, поскольку широкая общественность в этом случае не стала бы требовать скорейшего вывода войск. Это привело бы и к резкому снижению финансовых расходов на кампанию, которые в настоящее время составляют 7 млрд долларов ежемесячно. В то же время союзники по НАТО с большей вероятностью продлили бы миссию в Афганистане на значительный срок. Предлагаемая стратегия позволила бы армии и морским пехотинцам США восстановить силы и боеспособность после нескольких лет ведения двух сухопутных войн, и для большинства соседей Афганистана такая стабилизация оказалась бы приемлемой. В то же время Исламабад не смог бы уже так беззастенчиво требовать от Вашингтона терпимого отношения к террористической угрозе из Пакистана, пользуясь тем, что Соединенные Штаты вынуждены проводить наземную операцию в южном Афганистане. И это также позволило бы администрации Обамы сосредоточить силы и ресурсы на решении других важных вопросов.

Отсутствие лучшего выбора

План фактического расчленения Афганистана связан с немалыми издержками и нежелательными последствиями, поэтому его принятие имеет смысл лишь в том случае, если другие альтернативы еще хуже, но так оно и есть на самом деле.

Например, одна из альтернатив заключается в том, чтобы продолжать контртеррористическую операцию в Афганистане вне зависимости от того, сколько еще времени она может потребовать, и, возможно, даже увеличить военное присутствие. Это лишено смысла, поскольку американские интересы в Афганистане не столь велики, чтобы оправдать подобное вложение сил и средств. На сегодняшний день в стране размещено около 100 тыс. американских военнослужащих, хотя, по данным ЦРУ, там находится всего от 50 до 100 боевиков «Аль-Каиды». Это означает, что на каждого боевика приходится от одной до двух тысяч солдат и расходуется около миллиарда долларов ежегодно, что с лихвой превышает любые разумные пределы. Выделение таких непомерных ресурсов совершенно неоправданно с точки зрения интересов в данном регионе. Изначальная военная цель Соединенных Штатов в Афганистане состояла в уничтожении «Аль-Каиды», а не в ведении военных действий против «Талибана», и эта цель по большому счету выполнена.

Еще одна альтернатива – полный вывод всех вооруженных сил в течение следующего года или двух. Но это могло бы привести к быстрому возобновлению полномасштабной гражданской войны в Афганистане, а затем, возможно, к завоеванию всей страны талибами. В вооруженный конфликт втянулись бы соседи Афганистана с последующей дестабилизацией обстановки во всем регионе и обострением отношений между Дели и Исламабадом. Пакистан с большей вероятностью превратился бы в радикальное исламское государство, создав, в свою очередь, угрозу безопасности находящемуся там ядерному арсеналу. Это ослабило бы, а, быть может, и полностью уничтожило ростки стратегического партнерства между Индией и США, поставило бы под сомнение перспективы НАТО и дало новый стимул идеологии джихада и нарастающей волне терроризма против либеральных обществ. Наши друзья и враги во всем мире расценили бы это как полный провал Вашингтона в качестве лидера международного сообщества, отсутствие у него стратегической решимости и проявление слабости. Разрушительные последствия подобного решения ощущались бы долгие годы и десятилетия.

Третья альтернатива – попытка достигнуть стабильности в Афганистане путем переговоров с «Талибаном». НАТО могла бы попытаться соблазнить лидеров афганских талибов перспективой прекращения боевых действий и вхождения в коалиционное правительство в Кабуле. Но, как сказал директор ЦРУ Леон Панетта, до тех пор, пока талибы будут думать, что они одерживают верх, с ними невозможно ни о чем договориться: «Мы не видим никаких доказательств того, что они по-настоящему заинтересованы в примирении. У них нет ни малейшего желания сложить оружие, отречься от “Аль-Каиды” и стать нормальными членами общества. Мы не видим подтверждений подобных намерений с их стороны, и что касается примирения, честно говоря, мне думается, что если они не будут убеждены в твердом намерении Соединенных Штатов одержать победу и нанести им решительное поражение, трудно рассчитывать на подлинное примирение». Несмотря на интенсивность атак с использованием беспилотных радиоуправляемых устройств, США не удается заставить «Талибан» пойти на полноценный политический компромисс. Как сказал один высокопоставленный чиновник из Министерства обороны The Washington Post в конце октября, «похоже, партизанская война не ослабевает», добавив, что не видит никаких принципиальных изменений или сдвигов в оперативной обстановке.

Но как быть с проблемами, могущими возникнуть в связи с фактическим расчленением страны? Если позволить афганским талибам контролировать юг и восток страны, не захотят ли они снова воспользоваться услугами боевиков «Аль-Каиды», и не восстановится ли ситуация, существовавшая до 11 сентября 2001 года? Совсем необязательно. В конце октября бывший в то время помощником президента по национальной безопасности Джеймс Джоунс сказал, что, по оценкам американского правительства, в Афганистане осталось не более 100 боевиков «Аль-Каиды», которые не имеют баз и «возможности готовить теракты против Соединенных Штатов или их союзников». Вероятно, афганский «Талибан» извлек урок из ситуации, когда «Аль-Каиде» дозволено беспрепятственно осуществлять свою деятельность на подконтрольной ему территории.

Но если урок не усвоен, американские силы продолжат атаковать любые цели «Аль-Каиды» по обе стороны афганско-пакистанской границы, оказывая смертоносное давление такими способами, которые не использовались до 11 сентября. Небо над пуштунским Афганистаном заполнят стервятники-истребители, мишенью которых станут не только вылазки террористов, но и новое афганское правительство талибов во всех его ипостасях. Гражданские чиновники «Талибана» (губернаторы, мэры, шефы полиции, судьи, налоговые инспекторы и т.д.) будут просыпаться каждое утро, не зная, смогут ли они выжить в течение предстоящего дня в своих кабинетах, при выполнении повседневных обязанностей или ночью в своих домах. Не останется ни одной горной пещеры, в которой они могли бы надежно укрыться и при этом выполнять свою работу. Эти меры обеспечат определенное сдерживание. И даже если большая часть тех примерно 300 боевиков «Аль-Каиды», которые в настоящее время находятся в Пакистане, переместится на несколько десятков километров севернее и пересечет границу, это ничего не изменит и не послужит предлогом для возобновления крупномасштабной сухопутной войны с целью недопущения данных маневров.

Что если афганские талибы не будут соблюдать границы, сложившиеся де-факто после расчленения Афганистана, и попытаются снова завоевать всю страну? Они могут предпринять подобную попытку, но ISAF и растущие возможности Национальной афганской армии воспрепятствуют осуществлению такого сценария. Согласие с фактическим разделом не приведет к гражданской войне, потому что такая война уже ведется в настоящее время. На самом деле раздел стабилизирует ситуацию, поскольку станет понятно, какую территорию контролирует каждая из сторон.

Но как быть с островками непуштунских народов на юге и востоке Афганистана, с проживающими там женщинами всех возрастов и пуштунскими племенами, которые не желают правления «Талибана» – неужели они будут брошены на произвол судьбы? К сожалению, обстоятельства диктуют свои условия. Но это трагическое следствие местных реалий, которые внешние силы не в состоянии изменить в разумные сроки при разумных финансовых затратах и малой кровью. Соединенные Штаты и их союзники начали войну в Афганистане не для того, чтобы защитить все слои местного населения от средневекового варварства, и они не собираются сейчас брать на себя эту задачу, на решение которой может уйти несколько десятилетий.

Не может ли такой курс привести к образованию ирредентистского Пуштунистана и подрыву стабильности Пакистана? В самом деле, успокоить Исламабад будет очень непросто, поскольку фактическое расчленение Афганистана, несомненно, спровоцирует всплеск сепаратизма по обе стороны линии Дюранда. Однако, оказывая трансграничную поддержку афганскому «Талибану», пакистанские военные усугубляют уже имеющиеся проблемы, так что на самом деле Исламабад не имеет морального права жаловаться. Возможно, четкое разделение Афганистана на две части станет своего рода шоковой терапией для пакистанской армии и поможет ей осознать, в какие опасные игры она играла на протяжении нескольких последних десятилетий.

Не приведет ли этот курс к войне «по доверенности» между Индией и Пакистаном на территории Афганистана или к общей дестабилизации обстановки в регионе? На данном этапе усиленная конкуренция между Дели и Исламабадом в Афганистане возможна независимо от политики, проводимой Соединенными Штатами. Но до тех пор, пока Вашингтон сохраняет приверженность долгосрочному военному присутствию, Индия не будет вводить в Афганистан свои сухопутные войска. Таким образом, вероятность крупномасштабного или прямого конфликта между Индией и Пакистаном существенно снизится.

Китай, Иран, Россия и соседи Афганистана в Центральной Азии также имеют свои интересы в регионе и по-своему видят перспективы. Ни одна из этих стран в настоящее время не поддерживает идею фактического раздела страны. Но никто не хочет видеть Афганистан снова под контролем «Талибана», и если нынешняя политика США окажется нежизнеспособной, они должны быть открыты для других способов предотвращения худшего сценария. Таким образом, из чисто своекорыстных интересов упомянутым странам придется серьезно отнестись к плану, который изложен в данной статье (хотя, чтобы заручиться их поддержкой, Вашингтону нужна искусная и настойчивая региональная дипломатия, которая в настоящее время отсутствует).

Умереть из-за ошибки

Независимо от взглядов на афганскую проблему, многие специалисты и официальные лица пытаются найти подходящую аналогию, чтобы доказать свою точку зрения на то, какую политику проводить в Афганистане. Однако разница между нынешней ситуацией и другими случаями, которые используются в качестве аналогии или наглядного примера, настолько велика, что сравнения не помогут делу.

В оправдание нынешней стратегии чаще всего приводится аналогия с наращиванием воинского контингента в Ираке в 2007 году. Именно этим объясняется стабилизация обстановки в Ираке, которая затем позволила Соединенным Штатам начать вывод войск и при этом избежать поражения. Однако, как указывает Джеймс Доббинс, бывший чрезвычайный посланник США в Афганистане, там будет крайне трудно переманить бывших повстанцев на свою сторону и добиться от них лояльности, как это случилось в Ираке. К 2007 г. суннитское арабское меньшинство в Ираке было основательно потрепано шиитскими ополченцами, которые составляли большинство, и, лишь потерпев решительное поражение, арабы-сунниты обратились за помощью и защитой к американским войскам. Что же касается партизанской войны, которую ведет в Афганистане «Талибан», то ее питательной средой является самая большая этническая группа, а не меньшинства, как в Ираке.

Кроме того, пуштунские мятежники в течение нескольких последних лет не терпят поражение, а побеждают в гражданской войне. В Ираке «Аль-Каида» своей неразборчивостью в средствах, неоправданной жестокостью и многочисленными злоупотреблениями к 2007 г. настроила против себя союзников из числа арабов-суннитов. В Афганистане «Аль-Каиды» в настоящее время практически нет, и она, конечно, не несет угрозы мятежным лидерам «Талибана» или пуштунскому образу жизни. Пуштунские старейшины – менее влиятельные переговорщики, чем иракские шейхи, которые доказали способность приводить за собой почти всех своих сторонников, когда решали переметнуться на сторону союзников. Короче говоря, наращивание воинского контингента в Ираке не может служить примером для Афганистана.

После почти десятилетних усилий в Афганистане столь резко поменять политику будет трудно. Президенту Обаме очень непросто объяснить, почему контртеррористическая тактика не принесла видимых дивидендов в течение приемлемого времени, и признать, что так много храбрых мужчин и женщин погибли, отстаивая территории, которые теперь отдаются врагу. Но как бы болезненно это ни было, если западные лидеры продолжат осуществление стратегии, которая оказалась неэффективной в прошлом и не принесет видимых результатов в будущем, они докажут собственную стратегическую и нравственную несостоятельность.

Спустя десятилетия историки будут гадать, почему президент Обама, несмотря на душевные муки, описанные в недавно вышедшей книге Боба Вудворда, согласился на размещение стотысячного воинского контингента в Афганистане через 10 лет после событий 11 сентября. Они будут ломать головы над тем, почему американские стратеги вели себя так, как будто участь всего цивилизованного мира зависела от умиротворения Кандагара и Марджи. Генри Киссинджер отметил, что «для остальных стран утопия – это благословенное прошлое, которое никогда не вернется; для американцев же она находится за линией горизонта». Неохотно принятое решение о фактическом расчленении Афганистана – едва ли утопический исход военных действий в этой стране, но это наименьшее из всех зол.

Роберт Блэкуилл – старший научный сотрудник в Совете по внешним связям, специалист по внешней политике и помощник Генри Киссинджера. С 2001 по 2003 гг. он служил послом США в Индии, а в 2003–2004 гг. был помощником Советника по национальной безопасности, отвечая за стратегическое планирование.

Афганистан. Азия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 14 февраля 2011 > № 739753 Роберт Блэкуилл

"Умеренные" и "воинственные" – стирание граней

Как Обаме скорректировать внешнеполитический курс на Ближнем Востоке

Резюме: Традиционные союзники на Ближнем Востоке, чувствуя себя брошенными, могут утратить доверие к Вашингтону или восстать против него, тогда как новые партнеры, сознавая слабость США, окажутся ненадежными. И все же надежд на положительный исход будет еще меньше, если упорно придерживаться устаревшей политической парадигмы.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 4, 2010 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Первые полтора года нахождения у власти президент США Барак Обама посвятил попыткам выправить положение дел на Ближнем Востоке, которое стало следствием неумелых действий его предшественника. Некоторые сдвиги имеются, но, судя по темпам изменения американской политики, чтобы добиться успеха, идеи администрации Обамы надо было начать реализовывать еще в президентство Джорджа Буша 10 лет тому назад. Тем временем Ближний Восток пришел в движение.

Ситуация до боли знакомая. На протяжении десятилетий Запад играет в догонялки с регионом, который он считает застойным. На самом деле Ближний Восток развивается быстрее и менее предсказуемо, чем могут представить себе западные политики. Как правило, американское и европейские правительства в конце концов приходят к осознанию своих ошибок и неверных действий. Но к тому времени, когда на них снисходит озарение, корректировка политического курса оказывается безнадежно запоздалой, несвоевременной и неэффективной.

По окончании эпохи колониализма, когда националистические движения стали набирать силу на всем Ближнем Востоке, Европа либо игнорировала их вызов, либо воспринимала их как следствие интриг Советского Союза. К тому времени, когда Запад осознал все значение и популярность этих движений, влияние Европы ослабло, а ее репутация в регионе была безнадежно подорвана политикой неоколониализма.

Точно так же Соединенные Штаты полностью осознали угрозу джихада лишь после событий 11 сентября 2001 г., хотя Вашингтон собственными руками укрепил джихадистов, поддерживая воинственные исламистские группировки в Афганистане в 1980-е годы. США одобрили идею создания Палестинского государства только в 2000 г., когда в результате стремительного развития событий в этом регионе, а также перемен в политике Израиля и Палестины, план создания двух государств становился все более эфемерным.

И сегодня мы являемся свидетелями той же тенденции, когда Запад берет на вооружение политический курс, давно утративший актуальность: несмотря на похвальную попытку исправить неверные шаги администрации Буша, администрация Обамы перекрывает себе путь ошибочными допущениями относительно регионального баланса сил. Вашингтон по-прежнему видит Ближний Восток разделенным на два лагеря: проамериканских умеренных, которых следует поддерживать, и воинственный проиранский лагерь, подлежащий сдерживанию. Однако подобное представление не имеет ничего общего с действительностью.

Как ни парадоксально, подобная кривая призма воспроизводит мировоззрение администрации Буша, отвергнутое Обамой почти во всех других аспектах. Сторонники такого подхода полагают, что так называемые умеренные силы в регионе могут сплотиться вокруг привлекательной западной идеи мира и процветания даже в тот момент, когда американцы и европейцы пользуются наименьшим доверием на Ближнем Востоке за всю историю международных отношений. Запад недооценивает и не понимает роль новых видных региональных игроков, таких как Турция, которая не вписывается ни в одну из двух вышеупомянутых осей, и руководящим принципом которой является стирание различий между двумя лагерями. И, что самое главное, Запад исходит из того, что в регионе сравнительно статичный политический ландшафт, тогда как он крайне динамичен и изменчив.

Игнорирование меняющегося расклада сил на Ближнем Востоке затрудняет понимание важности последних политических веяний. Если главная цель заключается в победе над радикалами и усилении умеренных сил, как тогда оценивать возобновление диалога между Саудовской Аравией и движением ХАМАС или укрепление ее связей с Сирией? Как можно иметь дело с режимом в Дамаске, который одновременно снабжает оружием движение «Хезболла», осуществляет совместные планы безопасности и обмена разведданными с Тегераном, но и препятствует достижению Ираном стратегических задач в Ираке? И как истолковывать многогранную дипломатию Турции, которая поддерживает связь с Западом, углубляет отношения с Сирией, служит посредником на ядерных переговорах с Ираном и протягивает руку помощи ХАМАСу?

Не обращая внимания на едва уловимые сдвиги в регионе и тщетно ожидая тектонических трансформаций, Вашингтон упускает реальные шансы оказать помощь в региональном переустройстве. У Обамы есть возможность изменить курс, приняв более гибкую политику, но он не может долго ждать: вскоре Соединенные Штаты очнутся и осознают, что Ближний Восток стал еще менее доступен для понимания, и на него еще труднее влиять.

Каков отец, таков и сын

В 1990-е гг. США, по-видимому, достигли высшей точки своего могущества и престижа на Ближнем Востоке. Президент Джордж Буш-старший продемонстрировал грозную военную силу Вашингтона, заставив Ирак уйти из Кувейта в 1991 году. Не менее впечатляющей была и его дипломатия: он собрал разнородную коалицию в поддержку операции «Буря в пустыне» и в том же году созвал беспрецедентную мирную конференцию по вопросам арабо-израильского урегулирования в Мадриде. Президент Билл Клинтон опирался на эти достижения: он сдерживал Иран и Ирак и пытался разрешить арабо-израильский конфликт с помощью мирного процесса. Между тем ливанская бомба замедленного действия была временно обезврежена благодаря тому, что Соединенные Штаты поддержали идею Pax Syriana. Она гарантировала стабильность в обмен на подчинение Бейрута его более могущественному соседу.

При этом Вашингтону удалось успешно заморозить три важнейшие и наиболее взрывоопасные области конфликта: арабо-персидскую линию противостояния, оккупированные палестинские территории и Ливан. Это вновь найденное равновесие привело к формированию нежесткой коалиции между Египтом, Саудовской Аравией и Сирией, объединенных такими общими интересами, как сохранение статус-кво в регионе, мирный процесс, управляемый США, и порядок в Ливане, поддерживаемый Сирией и финансируемый Саудовской Аравией. Эта коалиция позволила стабилизировать межарабский баланс сил. С какими бы препятствиями, потерями и разочарованием ни был сопряжен мирный процесс, он позволял уменьшить раздражение по поводу особых отношений между Вашингтоном и Израилем. Однако этот непрочный баланс и порядок в регионе рухнул с началом палестинского восстания в сентябре 2000 г., при этом ситуация еще больше осложнилась в годы президентства Джорджа Буша-младшего.

Подход его администрации к Ближнему Востоку и реакция на теракты 11 сентября принципиально изменили архитектуру безопасности в регионе. Избавив Афганистан от «Талибана», а Ирак от Саддама Хусейна, Вашингтон невольно устранил два главных стратегических вызова доминированию Тегерана в регионе и тем самым – два основных препятствия на пути Ирана к проецированию своей силы и влияния. В то же время после провала мирных переговоров между Израилем и Палестиной команда Буша изменила формулировку ключевых принципов, лежащих в основе мирного процесса. Она поставила дальнейшее его продвижение в зависимость от выполнения предварительных условий, таких как изменение в палестинском руководстве, создание государственных учреждений на оккупированных территориях и достижение туманно сформулированных целей борьбы с неопределенной террористической угрозой. Итогом такой политики стала поляризация региона в целом и палестинского истеблишмента в частности. Подобный подход также повысил издержки американо-израильского альянса в глазах арабской общественности. Наконец, Соединенные Штаты перегнули палку, когда, не довольствуясь выводом сирийских войск из Ливана, поставили перед собой нереалистичную трехсоставную цель: изоляция Дамаска, разоружение «Хезболлы» и приведение Ливана в прозападный лагерь.

Хотя политика США в то время позволила найти выход из тупиков в Ираке и Ливане, это достигнуто неприемлемо высокой ценой в смысле человеческих жертв и утраты политического влияния. В более широком смысле возобновление кризисов в Персидском заливе, Ливане и между израильтянами и палестинцами спровоцировало непрерывно идущий и периодически сопровождающийся вспышками насилия порочный пересмотр баланса сил между странами (Египтом, Ираном, Израилем, Катаром, Саудовской Аравией, Сирией и Турцией), а также внутри некоторых стран и образований (таких как Ирак, Ливан и палестинские территории). Внезапно на Ближнем Востоке снова воцарился хаос, в котором побеждает сильнейший.

Эскалация конфликтов и появление новых угроз интересам Соединенных Штатов совпали с общим ослаблением американского могущества и усилением противников Америки в регионе. Серьезные ограничения военных возможностей Вашингтона обнаружились как прямо (во время затянувшихся военных действий в Афганистане и Ираке), так и косвенно (когда союзник Вашингтона Израиль получил решительный отпор в ходе военных столкновений в Ливане и Газе).

А между тем Белый дом сделал пропаганду либеральных ценностей и глубоко морализаторское представление о своей роли краеугольным камнем ближневосточной политики. И это произошло как раз в тот момент, когда им попирались те самые принципы, на которых основано подобное представление. Президент, внешняя политика которого зависела от способности вдохновлять арабов, прибегая к риторике о демократических ценностях, ввел войска в Ирак, отказался признать итоги январских выборов 2006 г. в Палестине, всячески выказывая подчеркнуто уважительное отношение к политике Израиля, допустил нарушения прав человека в Гуантанамо и Абу-Грейбе.

Философия «кто не с нами, тот против нас», взятая на вооружение в целях войны с терроризмом, поставила арабских союзников Вашингтона в крайне неловкое и политически невыгодное положение по мере того, как враждебное отношение к США стало почти повсеместным. Тем временем Иран, Сирия, ХАМАС и «Хезболла» выиграли от всплеска народной симпатии и сплотились, несмотря на всю двусмысленность их взаимоотношений и конфликт интересов.

Враги Соединенных Штатов обнаружили, что исчезли преграды на пути их географической экспансии и политического восхождения: после развала иракской государственности у Ирана появилась возможность беспрепятственно распространять влияние в арабском мире за пределами своих государственных границ. Вывод сирийских войск из Ливана развязал руки движению «Хезболла», которое превратилось в более независимого и влиятельного игрока в регионе. А банкротство мирного процесса подняло ставки движения ХАМАС и ослабило ФАТХ.

Слишком мало и слишком поздно

Даже после развала Советского Союза американские стратеги упорно придерживались внешнеполитического курса времен холодной войны. Они разделяли весь мир на верных друзей и явных врагов, делая ставку в своей дипломатии на сравнительно стабильные двусторонние отношения и полагаясь на союзников, видящих свой долг в отстаивании четко сформулированных американских интересов и сдерживании недругов Америки. В 1990-е гг. подобная парадигма служила более или менее эффективным путеводителем по ближневосточной политике, поскольку у Соединенных Штатов было поле для маневра и отсутствовали серьезные вызовы. Сегодня эта модель стала неактуальной.

США в настоящее время играют на конкурирующих и подчас несовместимых интересах. В числе прочих это ослабление растущего влияния Тегерана и его ядерной программы и при этом стабилизация положения в Ираке, находящемся под сильным влиянием Ирана. Укрепление режима Договора о нераспространении ядерного оружия и одновременное оправдание двусмысленного ядерного статуса Израиля. Поддержка связи с дружественными, но репрессивными режимами и пропаганда демократии во всем мире. Предотвращение насилия в Газе и Ливане при явном нежелании иметь дело с движениями ХАМАС и «Хезболла». Продвижение мирного процесса при сохраняющемся расколе среди палестинцев. Что еще хуже, Соединенным Штатам все это понадобилось именно тогда, когда они уже не воспринимаются, как раньше, безоговорочно доминирующей силой в мире. Региональные игроки усвоили всевозможные риторические и практические способы противостоять давлению США, способы выживания, а иногда и процветания в случае объявления решительного «нет» американскому диктату. Местные негосударственные течения и организации, которые гораздо труднее убеждать или сдерживать, стали более могущественными и влиятельными. Враги Вашингтона научились извлекать для себя преимущества из общественного мнения, как это делают ХАМАС и «Хезболла», или пытаться завоевать расположение соперничающих держав, как это делает Иран в отношении Бразилии, Китая и Турции.

Есть некоторые признаки того, что администрация Обамы перестраивается. Президент осознает, что Соединенные Штаты пользуются все меньшим доверием на Ближнем Востоке и не способны разрешать кризисные ситуации по отдельности и независимо друг от друга. Поэтому Барак Обама пытается вдохнуть новую жизнь в израильско-палестинский мирный процесс, установить партнерские отношения с Ираном и Сирией и отказаться от примитивной ментальности «войны с террором», унаследованной от администрации Буша. США пересмотрели доктрину государственной безопасности, чтобы в ней было больше места для многополярного мира.

На самом деле Обама проводит политику, которая могла бы сработать, если бы в свое время ее взял на вооружение Буш. Но Ближневосточный регион не стоит на месте и, учитывая нынешнюю стремительность происходящих там перемен, Вашингтон рискует слишком поздно внести жизненно важные коррективы в свою политику.

Администрация Барака Обамы будет добиваться заключения соглашения между израильтянами и палестинцами, но, скорее всего, признает важность внутрипалестинского единства для достижения этой цели лишь после еще нескольких лет стравливания ФАТХ и ХАМАС, когда разногласия между двумя течениями настолько углубятся, что мир между ними станет невозможен. Вашингтон пытается взаимодействовать с Дамаском, но, откладывая серьезный стратегический диалог на высшем уровне о будущей роли Сирии в регионе после заключения мирного договора, он рискует несоизмеримо повысить для Дамаска цену ослабления связей с Ираном, ХАМАСом и «Хезболлой». Точно так же Белый дом может формально согласиться, что Иран имеет право обогащать уран в мирных целях лишь после того, как Тегеран дойдет до точки невозврата в реализации программы создания собственных ядерных вооружений.

По сути дела, Соединенные Штаты по-прежнему видят Ближний Восток поделенным на умеренные и воинственные режимы, что заслоняет от них движущие силы современного ближневосточного общества, которые определяют динамику в регионе. В конце концов, что касается ключевых интересов Вашингтона, как он сам их определяет, формальные союзники Америки на Ближнем Востоке часто преследуют цели, несовместимые с целями США, тогда как цели их врагов порой совпадают с линией Вашингтона. Например, Иран и Саудовская Аравия, оставаясь непримиримыми врагами, смотрят на Ирак через одну и ту же конфессиональную призму (хотя и занимают разные стороны в борьбе основных течений ислама), в то время как Вашингтон видит в Ираке светское государство, что гораздо ближе к точке зрения Сирии и Турции. Несмотря на это, когда речь заходит об Ираке, американское правительство склонно осуждать Иран и Сирию и хвалить Саудовскую Аравию и Турцию. Необъявленная ядерная программа Израиля, умышленное затягивание им мирного процесса и зачастую одностороннее упование на военные средства разрешения конфликтов едва ли можно примирить с намерением Обамы восстановить позиции Соединенных Штатов в арабском и мусульманском мире. Как быстро открыл для себя Буш (и как хорошо понимает его преемник), принципы демократии и прав человека, которым США придают такое большое значение, отвергаются большинством дружественных Вашингтону ближневосточных режимов, но вполне созвучны с повесткой исламистских партий, усиление которых так претит Америке.

Региональные силы просто не вписываются в общепризнанный шаблон умеренных и воинственных режимов. Сирия, будучи одной из наиболее светских стран арабского мира, в то же время тесно сотрудничает с воинственными мусульманскими движениями. «Хезболла», символ шиитской воинственности, приспособилась к политическому устройству Ливана с его конфессиональным плюрализмом, склонностью к либеральной экономической модели и хронической коррупцией, хотя все это противоречит самопровозглашенным принципам данного движения. Светский либеральный арабский демократ может вместе с тем питать глубокую неприязнь к Вашингтону и Западу, а союзник Запада может оказаться членом известных джихадистских группировок.

Ирония в том, что Иран разделяет биполярную логику осей, которой придерживаются Соединенные Штаты, стремясь возглавить и укрепить лагерь, разделяющий его воинственные ценности, тогда как Турция, член НАТО и близкий союзник США, дистанцируется от этой схемы Вашингтона и пытается стереть разграничительную черту между двумя мнимыми группировками. Катар разместил на своей территории американскую военную базу, развивает торговлю с Израилем и в то же время поддерживает тесные связи с Сирией и ХАМАСом и дружеские отношения с Ираном. В лице всемирной телевизионной сети «Аль-Джазира» Катар создал (особенно на арабоязычном канале) самого могущественного пропагандиста «воинственной» позиции. В мае 2008 г. Катар стал посредником при заключении внутриполитического ливанского соглашения, а Турция выступила медиатором на переговорах между Израилем и Сирией. Ни Доху, ни Анкару нельзя однозначно отнести к той или иной оси – обе страны заслужили репутацию открытости для всех стран региона.

Миф о консенсусе воинственных режимов

Вряд ли стоит удивляться тому, что Западу все труднее преодолевать сложные ситуации с помощью жесткой одномерной парадигмы. Трудно втиснуть в так называемый лагерь умеренных одновременно Израиль, ФАТХ, Саудовскую Аравию, в которой доминируют ваххабиты, и переизбирающегося на новый срок премьер-министра Ирака Нури аль-Малики, поскольку у них нет общих ценностей или интересов. Конечно, все они поддерживают тесные связи с Вашингтоном, но эти отношения мотивируются разными и подчас диаметрально противоположными соображениями. Не много общего и у таких стран, как Египет, Иордания и Саудовская Аравия, которые считаются знаменосцами умеренного лагеря. Они не жаждут взаимодействовать с Израилем, у них разные системы государственного управления, и каждая из них придерживается независимого подхода к религиозному экстремизму: Каир пытается подавлять его, Амман направляет в русло совместного участия в контролируемом процессе демократизации, а Эр-Рияд стремится ассимилировать.

Умеренный лагерь отчаянно нуждается в том, чего у него почти нет – в американской программе действий, пользующейся всеобщим доверием. Вокруг такой программы могли бы сплотиться все представители умеренного лагеря, поскольку ее можно было бы использовать для оправдания равнения на Вашингтон. В отсутствии подобной программы происходит наиболее ожесточенное столкновение двух разных мировоззрений, преобладающих в Ближневосточном регионе. Первое, взятое на вооружение Ираном, делает акцент на сопротивлении Израилю и Западу, создании альянсов в сфере обороны и безопасности и наращивании военных арсеналов. Второе, продвигаемое Турцией, делает ставку на сильную дипломатию, взаимодействие со всеми сторонами и экономическую интеграцию. Хотя эти два мировоззрения сформированы неарабскими региональными державами, они вполне созвучны мироощущению арабов. Как оказывается, самоорганизация региона происходит не столько под влиянием американской политики, сколько в отсутствие четкой внешнеполитической линии Соединенных Штатов.

Так называемая проиранская ось тоже с трудом поддается определению. С точки зрения идеологии, интересов, практических ограничений и даже религиозной принадлежности Иран, Сирия, ХАМАС и «Хезболла» сильно отличаются друг от друга. Характер их взаимодействия все время меняется, отражая динамику событий в регионе. Описание этой оси часто напоминает карикатуру и гротеск. Вопреки бытующему мнению, она не является воинственной разновидностью шиизма. На самом деле в Сирии правит алавитское меньшинство, у которого мало общего с иранской ветвью шиизма, тогда как ХАМАС, по сути, является суннитским движением и не стремится быть слишком обязанным Ирану. Сирия предпочла бы видеть примирение между палестинцами, при котором ХАМАС будет играть важную, но не исключительную роль в принятии политических решений. Движение «Хезболла» больше не желает быть доверенным лицом Сирии и кровно заинтересовано в обеспечении таких отношений между Ливаном и Сирией, при которых возвращение старого порядка было бы невозможным.

Противоречия между Ираном и Сирией еще глубже и сказываются на жизнедеятельности всего региона. В то время как Иран исключает какое-либо взаимодействие с Израилем и открыто призывает к его уничтожению, Сирия неоднократно заявляла о готовности к переговорам, а в случае подписания мирного договора и к нормализации отношений. События в Ираке еще ярче высветили противоречивость интересов Ирана и Сирии.

В современном Ираке Тегеран и Дамаск поддерживают разные партии и добиваются разных целей, как они делали это в Ливане в 1980-е гг.: Иран хочет усилить свое влияние на Ирак, тогда как Сирия надеется сделать страну неотъемлемой частью арабского мира.

Членов так называемого воинственно настроенного лагеря принципиально сплачивает лишь необходимость противодействовать так называемой американо-израильской угрозе. Двоякий выбор, стоящий перед ними – поменять свои ценности и предпочтения или сохранить враждебный настрой в отношении США – не оставляет им пространства для маневра. Напротив, чем сильнее давление со стороны Соединенных Штатов, Европейского союза и Израиля, тем легче им не обращать внимания на свои разногласия или преуменьшать их. Беспрецедентная координация в сфере безопасности между Ираном, Сирией, ХАМАСом и «Хезболлой» лучше всего иллюстрирует преобладающую сегодня тенденцию, поскольку каждая из сторон готовится к возможной широкомасштабной конфронтации. Тем временем «умеренные» арабские режимы, выбитые из колеи полным застоем в мирном процессе и слабым руководством со стороны Америки, сталкиваются с нарастающими социально-политическими противоречиями, возможными кризисами преемственности и усиливающимся искушением заняться решением исключительно своих внутренних проблем. Ирония в том, что в последнее десятилетие США куда успешнее сплачивали ряды своих врагов и недоброжелателей, чем поддерживали единство в рядах своих союзников.

Перевернуть страницу

Некоторые поспешили заключить, что Соединенные Штаты стали маргинальной силой, что эпоха Вашингтона на Ближнем Востоке закончилась и что будущее за Тегераном или Анкарой. Но это чистые фантазии. Вне всякого сомнения, Иран и Турция начинают понимать, что их возможности добиться чего-либо без и тем более вопреки США жестко ограничены. Хотя Турция становится все популярнее на арабской улице, ей предстоит осуществить прорыв в практической реализации любой из своих ключевых инициатив: проведение мирных переговоров между Израилем и Сирией, согласование условий ядерной сделки с Ираном, посредничество в перемирии между Израилем и ХАМАСом или попытка примирить между собой ХАМАС и ФАТХ.

И все же в отсутствии более эффективного американского руководства Ближний Восток быстро превращается в регион «спойлеров». Главная и единственная возможность таких стран чего-либо добиться заключается в том, чтобы мешать другим выполнить задачу, которая им самим не под силу. Египет пытается сорвать попытки Турции примирить соперничающие палестинские группировки и заставить Израиль снять блокаду с Газы. Сирия препятствует работе по достижению мира, которая ставит под угрозу интересы ее союзников. Саудовская Аравия намерена блокировать успехи Ирана в Ираке. Практически ни у одной страны нет позитивной программы или же отсутствует возможность успешно реализовать такую программу из-за противодействия других игроков. Конечно, несмотря на усиление соперничающих сил, Соединенные Штаты по-прежнему способны наложить вето практически на любую важную инициативу в регионе, но это мало утешает. Быть главным «спойлером» в регионе – это печальная перспектива для Вашингтона и гнетущее наследие для Обамы.

Более привлекательная альтернатива – выступить в роли дирижера, координирующего ансамбль разных стран при сохранении привилегированных связей с Израилем и другими акторами. Например, Египет и Саудовская Аравия вместе с Катаром и Турцией могли бы способствовать национальному примирению в Палестине в рамках мирного процесса под руководством США. Анкара, исходящая из того, что необходимо восстановить связь с Израилем и сохранить вновь обретенное доверие арабских стран, могла бы послужить посредником в мирном диалоге Сирии и ХАМАСом или в переговорах по ядерной проблематике Ирана. Арабские соседи Ирака и Иран могли бы под эгидой Соединенных Штатах достичь минимального согласия о будущем Ирака, чтобы сохранить его территориальную целостность и арабскую идентичность, защитить права курдского меньшинства и обеспечить здоровые сбалансированные отношения между Багдадом и Тегераном. Вашингтону следует активизировать попытки возобновления и завершения мирных переговоров между Израилем и Сирией, которые гораздо эффективнее повлияли бы на Иран, чем новые санкции ООН. Сирия могла бы также быть полезной в умиротворении остаточных очагов вооруженного суннитского сопротивления в Ираке.

Точно так же забуксовавший мирный израильско-палестинский процесс показывает, почему необходим новый подход. Один за другим столпы, на которые издавна опирается американская политика в этом вопросе (сильные и представительные израильские и палестинские лидеры, поддержка арабских государств, непревзойденная сила и притягательность США), рушились, и сегодня почти утратили какое-либо значение. Палестинское национальное движение раздроблено, влияние и легитимность ФАТХ сошли на нет, а другие страны настолько усилили свое влияние на Палестину, что от них в равной степени зависят решения ФАТХа и ХАМАСа.

Наиболее политически активные израильские и палестинские группы избирателей – израильские поселенцы и представители религиозного правого крыла в Израиле, с одной стороны, и палестинская диаспора, беженцы и исламисты, с другой стороны – меньше всего участвуют в дискуссиях по окончательному урегулированию, хотя именно эти группы могут пустить мирный процесс под откос. Египет, Иордания и Саудовская Аравия – арабские страны, на которые привычно опирается Вашингтон – уже недостаточно популярны в регионе, чтобы самостоятельно санкционировать сделку. Сирия, ХАМАС, «Хезболла» и «Аль-Джазира» могут выхолостить или даже заглушить любую положительную реакцию на возможное мирное соглашение, осудив его как предательство. Учитывая повсеместный скептицизм, вызываемый мирным процессом в широких кругах арабской общественности, критика соглашения получит гораздо более широкий отклик, чем ее поддержка. Приспособление к новому раскладу сил для Соединенных Штатов будет означать как минимум согласие с необходимостью внутрипалестинского примирения и признание того, что сильный и единый палестинский партнер с большей вероятностью сумеет прийти к подписанию устойчивого мирного соглашения, чем слабый и раздробленный. США следует учитывать озабоченности разных групп израильских и палестинских избирателей (например, согласиться с правом евреев на национальное самоопределение и признать историческую несправедливость, от которой пострадали палестинские беженцы), признать, что действенные израильско-сирийские переговоры, а не уклонение от них, становятся необходимым дополнением к израильско-палестинским переговорам. Необходимо также осознать важность подключения новых региональных игроков, которые помогли бы Вашингтону и его союзникам добиться того, чего они не в состоянии осуществить без их содействия – придания легитимности мирному соглашению между Израилем и Палестиной.

Соединенным Штатам будет непросто так резко изменить свою стратегию, поскольку это сопряжено с определенными рисками. Традиционные союзники, чувствуя себя брошенными, могут утратить доверие к Вашингтону или восстать против него, тогда как новые партнеры, сознавая слабость США, окажутся ненадежными. И все же надежды на положительный исход будет еще меньше, если упорно придерживаться устаревшей политической парадигмы. Вероятными последствиями в этом случае будут углубление раскола в регионе, растущая напряженность и повышение вероятности вооруженного противостояния. Обама начал свой президентский срок с постановки правильной цели: перевернуть страницу. Чтобы добиться успеха на Ближнем Востоке, ему придется пойти еще дальше и закрыть книгу неудачной региональной политики прошлых лет.

Роберт Молли – директор Центра исследований Ближнего Востока и Северной Африки Международной группы по предотвращению кризисов. Он был помощником президента США по арабо-израильскому урегулированию с 1998 по 2001 год.

Питер Харлинг возглавляет Проект по Ираку, Ливану и Сирии в Международной группе по предотвращению кризисов. С 1998 по 2004 гг. работал в Багдаде, в 2005–2006 гг. – в Бейруте, а сейчас трудится в Дамаске.

США. Азия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 14 февраля 2011 > № 739752

Американское расточительство и американская мощь

Последствия финансовой безответственности

Резюме: Финансовые, политические и экономические неудачи у себя дома угрожают способности Соединенных Штатов оказывать то глобальное влияние, которое они могут и должны осуществлять. Американский народ и его выборные представители сильно рискуют, откладывая решение проблемы долговой зависимости в долгий ящик.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6 за 2010 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Правительство Соединенных Штатов залезает в долги исторически беспрецедентными и в конечном счете опасными темпами. По прогнозам бюджетного управления Конгресса, через десять лет государственный долг может достичь 90% ВВП, и даже эта оценка может оказаться слишком оптимистичной, учитывая низкие темпы экономического роста США, которые, вероятно, сохранятся еще долгие годы. Последний документ, подготовленный Международным валютным фондом и предрекающий, что государственный долг может сравняться с ВВП уже в 2015 г., ближе к реальности. Эти уровни сопоставимы с относительной задолженностью на сегодняшний день таких стран, как Греция и Италия. Не считая периода Второй мировой войны и первых послевоенных лет, Соединенные Штаты не имели таких долгов с момента начала их учета в 1792 году.

В настоящий момент, когда процентные ставки доллара низки, а валюта более или менее стабильна, финансовое сползание по наклонной плоскости – предмет скорее обсуждений, чем беспокойства. Но такое положение продлится не вечно. Как самому крупному дебитору мира и эмитенту мировой резервной валюты, США не позволят в течение десяти лет довести соотношение собственных и заемных средств до таких беспрецедентных уровней. Если американские лидеры не примут меры, чтобы обуздать свою пагубную склонность к долгам, то это сделают за них глобальные рынки капитала, силой вынудив к резкой и болезненной корректировке фискальной политики.

Результатом станет век американского аскетизма. Он не пощадит ни одну из статей федеральных бюджетных расходов, включая программы адресной помощи и оборону. Налоги на физических и юридических лиц поднимутся. Экономический рост, как в Соединенных Штатах, так и во всем мире, пострадает. Последствия будут глубокими не только для уровня жизни американцев, но и для внешней политики США и для грядущей эры международных отношений.

Гибельный путь

Соединенные Штаты накопили такие долги лишь относительно недавно. Всего 12 лет назад государственный долг (определяемый как федеральная задолженность государства) не превышал 35% ВВП, что сопоставимо со средним уровнем на протяжении длительного исторического периода. Государственный бюджет имел профицит, то есть общий объем задолженности сокращался. Чиновники Федеральной резервной системы даже публично обсуждали возможность полной выплаты долгов.

В то время у США не было опыта чрезмерной федеральной задолженности. И это неудивительно, поскольку в фискальных вопросах Америка всегда была консервативной страной. Единственным исключением стала специальная и чрезвычайная программа заимствований для финансирования участия Соединенных Штатов во Второй мировой войне. Она привела к тому, что в середине 1940-х гг. задолженность на короткий срок превысила 100% ВВП, после чего начала неуклонно возвращаться к традиционному уровню.

Но за первые десять лет нынешнего века произошел фундаментальный сдвиг в фискальной политике. Придя к власти, администрация Джорджа Буша-младшего инициировала, а Конгресс одобрил три шага, которые превратили бюджетный профицит в огромный дефицит. Из-за сокращения налогов в 2001 и 2003 гг. федеральные доходы за десять лет снизились более чем на 2 трлн долларов. Очень дорого обошлись и включение в программу медицинского страхования «Медикэр» льготных лекарств, и война в Афганистане, и еще больше – война в Ираке.

Все это совпало с периодом особых межпартийных разногласий. В Конгрессе центр тяжести демократов сместился влево, а республиканцев – вправо. Это привело к исчезновению традиционной двухпартийной поддержки фискальной сдержанности. В частности, укрепились и те лица и группы, которые стремились к снижению налогов, и те, кто добивался расширения программ адресной помощи. Эти антиналоговые и прорасходные силы вместе с президентом Джорджем Бушем положили конец строгим бюджетным правилам 1990-х годов. Результатом стал разбухший дефицит. Поскольку исчезло требование об оплате любого увеличения расходов или снижения налогов за счет сопутствующих и нейтрализующих дефицит бюджетных мер, гигантские сокращения налогов не были компенсированы. «Твердый лимит» на необоронные внутренние дискреционные расходы (ограничивавший такие траты темпом инфляции) тоже исчез.

Последствия были предсказуемы. Федеральные расходы начали расти в два с половиной раза быстрее, чем в 1990-е годы. Два масштабных раунда снижения налогов существенно сократили отношение федеральных доходов к ВВП. Бюджет в целом пережил радикальный сдвиг, от профицита в объеме 1% ВВП в 1998 г. до дефицита, равного 3,2% ВВП, в 2008 году. Государственный долг на душу населения вырос за этот период на 50%, с 13 тыс. до более 19 тыс. долларов. За восемь лет президентства Буша мы стали свидетелями самой масштабной финансовой эрозии в американской истории.

В довершение всего в 2008 г. разразился финансовый и экономический кризис, и Соединенные Штаты столкнулись с перспективой депрессии в духе 1930-х годов. Решение о массированной программе стимулирования экономики для спасения зашатавшихся финансовых институтов было правильным. По крайней мере депрессию удалось предотвратить. Восстановление экономики (пусть неравномерное и слабое по историческим меркам) началось. Но разрыв между расходами и доходами увеличился еще больше. Доходы, которые в 1990-е гг. в среднем составляли 20% ВВП, в 2009 г. упали почти до 15%, в то время как расходы достигли 25%. Дефицит за 2009 финансовый год достиг ошеломляющей цифры в 1,6 трлн долларов, или почти 12% ВВП, который слегка превышает 14 трлн долларов. Номинально он намного превысил все, что было в истории США. Дефицит 2010 г., равный 1,3 трлн долларов или 9% ВВП, почти столь же огромен.

Среднесрочная перспектива выглядит скверно. Бюджетное управление Конгресса прогнозирует совокупный дефицит в 9,5 трлн долларов к 2020 г. – иными словами, порядка 1 трлн долларов в год. Соотношение дефицита и ВВП должно ненадолго сократиться в середине этого периода, когда благодаря скромному экономическому росту доходы повысятся. Но по мере приближения 2020 г. это соотношение снова вырастет и достигнет почти 6% вследствие резко возросших расходов на программы адресной помощи и медленного роста ВВП. Бюджет президента Барака Обамы обнаруживает ту же тенденцию – впервые президент США планирует новое повышение дефицита.

Федеральный долг всецело является результатом дефицита, и по сути утроился за последнее десятилетие, с 3,5 трлн долларов в 2000 г. (35% ВВП) до 9 трлн в 2010 г. (62% ВВП). Бюджетное управление Конгресса считает сейчас, что к 2020 г. он достигнет 90% ВВП.

Крупнейший дебитор

Важно понимать последствия этой задолженности. По мере ее роста с неизбежностью будет подниматься процентная ставка. А вслед за этим годовые бюджетные расходы на выплату процентов – на стоимость одалживания денег – поднимутся с 1% ВВП до 4% и выше. На этой стадии процентные выплаты начнут конкурировать с расходами на оборону. А также превысят все внутренние дискреционные расходы, в число которых попадают расходы на инфраструктуру, образование, энергетику и сельское хозяйство – по сути, на все, что не входит в программы адресной помощи и национальную безопасность. Казначейству придется каждый год занимать колоссальную сумму в 5 трлн долларов для того, чтобы финансировать дефицит и рефинансировать долги, когда приходит срок их погашения.

Однако реальная перспектива дефицита и долга куда хуже, чем эти прогнозы. Во-первых, та задолженность, выплату которой Соединенные Штаты фактически гарантируют, хотя не включают в официальную сумму, почти равна заявленной Министерством финансов общей сумме в 9 трлн долларов. В частности, еще 8 трлн долларов составляют долги спонсируемых государством предприятий. Самыми крупными из них являются, по сути, обанкротившиеся учреждения ипотечного кредитования Fannie Mae и Freddie Mac. Они взяты под внешнее федеральное управление, и со всех точек зрения их задолженность равноценна задолженности Казначейства и полностью обеспечивается американским налогоплательщиком.

Правительства штатов и органы местного самоуправления тоже должны огромные суммы, порядка 3 трлн долларов. И опять-таки, косвенно большая их часть обеспечена Вашингтоном. Этот сектор переживает глубокие трудности, а самый большой штат – Калифорния – недавно выпустил долговые расписки. Более того, пенсионные системы многих штатов и муниципалитетов используют устаревшую выплату пенсий из текущих доходов, что привело их к долгам еще на 1 трлн долларов.

Финансовые перспективы после 2020 г. выглядят откровенно катастрофически по двум причинам. Во-первых, старение населения приведет к резкому росту расходов на здравоохранение (и одновременно с этим больше американцев выйдет на пенсию). Во-вторых, выплаты процентов по федеральному долгу вырастут в геометрической прогрессии, поскольку вместе с задолженностью будут расти расходы на нее Казначейства. Бюджетное управление Конгресса прогнозирует, что официальный государственный долг (исключающий спонсируемые государством предприятия) может достичь 110% ВВП к 2025 г. и 180% к 2035 году. Если скорректировать эти прогнозы с учетом неизбежного замедления роста экономики, сопровождающего столь быстро растущий уровень задолженности, то эти заоблачные соотношения могут оказаться реальностью еще быстрее.

Почему этот сценарий так опасен? В том числе потому, что большой объем федеральных заимствований поглотит акционерный капитал частных компаний, доступный для финансовых инвестиций. Все больший процент личных накоплений будет вкладываться в покупку государственной задолженности, а не в оборудование и технологии, повышающие производительность. Это уменьшит базу производительного капитала и снизит рост ВВП и семейных доходов. По мере появления новых и новых долгов рост экономики будет замедляться, а уровень жизни – падать.

В придачу выплаты по процентам будут настолько велики, что вытеснят целые категории федеральных расходов. Бюджеты на научные исследования, образование и инфраструктуру, если выбрать всего три примера, неизбежно сократятся с учетом поправки на инфляцию. Способность Вашингтона реагировать на внутренние кризисы, такие как недавний экономический спад, тоже ослабнет. И все это еще больше подорвет семейные доходы.

Еще одна проблема – внутренняя нестабильность, связанная с тем, что крупнейшая экономика мира является и самым большим мировым дебитором. Это поставило с ног на голову глобальную динамику накоплений и кредитования. Десятилетиями самые развитые страны имели положительное или почти положительное сальдо, соответствующее их экспортной и инвестиционной мощи. Более бедные государства, в свою очередь, имели дефицит, поскольку импортировали капитал для финансирования развития.

Но сегодня Соединенные Штаты – крупнейший заемщик, а развивающиеся страны – крупнейшие кредиторы. Данные неполны, однако заставляют предполагать, что центральные банки развивающихся государств в течение последних трех лет добавляли к своим портфельным инвестициям от 700 до 900 млрд долларов ежегодно. Большинство этих добавлений имело форму ценных бумаг Казначейства США. Иными словами, эти центральные банки одалживают деньги Соединенным Штатам. Крупнейшим заимодавцем с большим отрывом являлся Китай.

Кое-кто утверждает, что способность Америки брать в долг такие огромные суммы – признак мощи, однако это заблуждение. У Китая и других кредиторов нет стратегических причин для того, чтобы и дальше поддерживать доллары США. И хотя они могут понести убытки, если, например, доллар резко упадет, последствия значительно ослабленного доллара для Соединенных Штатов будут гораздо хуже. Чем дольше Вашингтон продолжит брать взаймы у этих стран, тем выше вероятность, что они будут покупать меньше ценных бумаг американского Казначейства или даже совсем перестанут включать их в свои портфели. С этого момента, скорее всего, условия кредитования США будут все более обременительными, вызвав рост выплат по процентам и тем самым замедлив развитие экономики страны.

Но именно тот факт, что финансовые перспективы так пугают, должен подтолкнуть к принятию мер, которые предотвратят подобное развитие. Наиболее вероятны два сценария. Желательный вариант включал бы упреждающее вмешательство политиков. Осознав опасность, Барак Обама и лидеры Конгресса должны были бы договориться о пакете снижающих дефицит мер, которые вытащили бы страну из финансовой ямы. Такое вмешательство происходило в 1990 г. и в 1993 г., однако в гораздо меньшем масштабе и в отсутствие столь острых межпартийных разногласий.

На сей раз политики могли бы проявить инициативу самостоятельно либо, что более вероятно, действовать под давлением недовольного электората. Последние опросы общественного мнения показывают, что раздражение общества в связи с дефицитом и долгом резко растет, однако не ясно, выразится ли это в поддержке конкретных изменений, связанных с налогами и расходами. Действительно, масштаб требуемого повышения налогов и сокращения расходов делает маловероятной добровольность подобной сделки. Этот вывод еще больше подкрепляется тем фактом, что демократы и республиканцы в Конгрессе не смогли прийти к согласию по поводу структуры Национальной комиссии по фискальной ответственности и реформам – органа, призванного определять финансово устойчивую политику. В конечном счете ее пришлось создать распоряжением исполнительной власти.

Однако более вероятный путь – это решение, которое навяжут Соединенным Штатам глобальные рынки капитала. Такие рыночные силы обрушивались на Вашингтон и раньше, например, во время энергетического кризиса 1979 года. А в следующие 30 лет они не раз перечеркивали финансовую политику и других стран – Великобритании, России, Мексики, в последнее время – большей части Южной Европы.

Сегодня не видно признаков приближения подобного урагана. Процентная ставка доллара почти рекордно низка, а сама валюта продается и покупается относительно спокойно. Рынок фьючерсов тоже не посылает никаких тревожных сигналов. Слабые перспективы роста и инфляция, внутренние проблемы евро, статус доллара как мировой резервной валюты и надежный характер казначейских облигаций могут сохранить это спокойствие еще какое-то время, возможно, два-три года. Однако история подсказывает, что сегодняшнее спокойствие не сохранится надолго с учетом катастрофических финансовых перспектив Соединенных Штатов.

События 1979 г. преподали хороший урок. Это было время президента Джимми Картера, стагфляции и иранского нефтяного эмбарго. Стоимость доллара медленно снижалась несколько месяцев. В разгар всего этого Картер представил новый бюджет, который предусматривал дефицит, хотя и малюсенький по сегодняшним меркам, но превышавший ожидания рынков. Это стало последней каплей. Доллар рухнул, спровоцировав международный финансовый кризис. В течение одной-единственной недели рынки вынудили ФРС резко поднять процентную ставку, а Картера – отозвать свой бюджет, что привело к резкому развороту экономической политики США.

Несмотря на размер своей экономики и резервный статус валюты, Соединенные Штаты не были тогда защищены от отторжения со стороны глобальных финансовых рынков. Не защищены и сейчас. Так или иначе, но если американское правительство продолжит тратить больше, чем зарабатывает, в финансовой политике страны произойдет глубокий сдвиг. Дефицит будет резко уменьшен за счет комбинации крупного сокращения расходов, повышения налогов и, вполне возможно, возвращения бюджетного регулирования. Не пощадят ни одну категорию расходов или налогоплательщиков.

Долги и последствия

Большая разница – станет новая финансовая нравственность инициативой лидеров страны, которые самостоятельно примут непростые решения, или итогом международного давления, навязавшего такие решения. Упреждающий подход позволит Вашингтону управлять этим переходом к аскетизму, избежав и серьезных внутриполитических проблем, и внезапного ослабления своего положения в мире.

Результат навязанного решения будет крайне неприятным и болезненным. Падение доверия к способности Вашингтона контролировать свою задолженность способно спровоцировать кризис доллара на мировых финансовых рынках, как было в 1979 г., а ФРС придется поднять процентную ставку гораздо выше того уровня, который требовался бы только для нужд страны. А корректировка расходов и налогов окажется внезапной и хаотичной, и почти без оглядки на бесчисленных пострадавших.

Более того, отсутствие упреждающего решения сделает США объектом эксплуатации со стороны тех иностранных государств, которые являются их кредиторами. Примерно 50% задолженности Казначейства сейчас находится за рубежом – в том числе 22% в одном только Китае. В нормальные времена Пекин был бы заинтересован в экономических успехах Соединенных Штатов, крупного рынка для китайского экспорта (это крайне важно, чтобы избежать потенциально дестабилизирующих политических последствий роста безработицы в Китае, к чему привело бы сокращение экспорта), кроме того, для Пекина важно поддержание стоимости его крупных долларовых авуаров.

А что если времена перестанут быть нормальными? В случае тайваньского кризиса, например, банкиры китайского Центробанка станут опаснее китайских адмиралов. Простое объявление о том, что Китай сокращает свои долларовые авуары, окажет очень сильное давление на доллар и/или процентные ставки США. Подобным образом Соединенные Штаты использовали экономический нажим на Великобританию во время Суэцкого кризиса в 1956 г., когда Вашингтон согласился поддержать кредит МВФ британскому правительству только при условии, что оно выведет вооруженные силы из Египта. Тогда угроза сработала, поскольку обремененная слишком большими расходами Великобритания была не в состоянии удержать свою валюту в случае давления из-за рубежа. История может легко повториться.

Но стремительно растущий долг США повлияет не только на поведение рынков или центральных банков. После того как произойдет неизбежная финансовая корректировка, сократятся федеральные расходы, в том числе и на оборону. Оборонные расходы, которые долгое время находились вне экономических соображений, составляют сейчас 550 млрд долларов в год. (Если включить затраты на войну в Ираке и Афганистане, цифра возрастет до 700 млрд.) Эта сумма представляет около 15% всех федеральных расходов и примерно 5% ВВП. Второе соотношение по историческим меркам не так велико; в разгар холодной войны, например, расходы на оборону равнялись значительно более высокому проценту ВВП. Но оборонный бюджет будет сокращен, потому что сократятся все категории расходов (за исключением расходов на выплаты по процентам). Политики потребуют, чтобы все разделили тяготы. Иными словами, сокращений адресных программ помощи и внутренних дискреционных расходов можно будет добиться только при условии, что вместе с ними уменьшатся затраты на оборону.

Хорошая новость состоит в том, что общие расходы на оборону можно сократить на 5 или даже 10% без существенного снижения уровня безопасности страны, если (и надо признать, что это – большое «если») сокращения будут произведены с умом и коснутся не только текущих операций, но и закупок вооружений. Соединенные Штаты продолжают разрабатывать и закупать дорогостоящие передовые обычные вооружения сверх того, что оправдано их обязательствами, вероятными сценариями и отрывом оборонного потенциала страны от возможностей потенциальных противников. Америка тратит на оборону больше, чем Китай, Россия, Япония, Индия и все остальные члены НАТО вместе взятые. Вопрос в том, позволит ли политика в Конгрессе (часто искаженная из-за разброса оборонных предприятий по разным избирательным округам) правильно провести сокращения.

Снижение оборонных расходов должно коснуться и военных операций, при этом число людей в военной форме не должно стать меньше. Войны в Ираке и Афганистане обходятся более чем в 150 млрд в год. Военная миссия вооруженных сил США в Ираке завершилась, и там остается только 50 тыс. военнослужащих. По мере вывода американских войск из Ирака можно найти способы дополнительной экономии. Однако имеется стратегический довод в пользу сохранения некоторого числа американских военных в Ираке после декабря 2011 г. – даты, которая по согласованию между обеими странами должна обозначить конец вооруженного присутствия там Соединенных Штатов. Такое присутствие уменьшило бы шансы резкого ухудшения ситуации с внутренней безопасностью в Ираке и сдержало бы иностранную интервенцию – а именно, посягательства со стороны Ирана. Тем не менее, в соответствии с новым фискальным порядком Вашингтон мог бы потребовать от Ирака полной или хотя бы частичной платы за такое присутствие, либо предложить обходиться своими силами.

Еще сильнее съеживающийся бюджет, вероятно, отразится на роли США в Афганистане. Боевые действия там обходятся сейчас вдвое дороже, чем война в Ираке, а афганские обязательства Соединенных Штатов возрастают. Обама пообещал начать выводить оттуда американский контингент в июле 2011 г., однако все больше признаков указывают на то, что любой изначальный уровень сокращения войск может оказаться чисто символическим.

Неизвестен ни темп дальнейших сокращений, ни масштаб остающихся войск. Но военное присутствие США в Афганистане, равное или близкое к 100 тыс. военнослужащих, обойдется примерно в 100 млрд в год. Грядущий финансовый аскетизм и необходимость найти возможность экономить в сфере обороны говорят против сохранения этих расходов. Действительно, и экономические, и стратегические аргументы ставят под вопрос и противоповстанческую тактику борьбы с талибами, и политику государственного строительства с громадными инвестициями в развитие потенциала и институтов афганского правительства. Они подсказывают скорее более скромный антитеррористический подход: прямое преследование террористов с помощью беспилотных самолетов, крылатых ракет и спецотрядов, как Соединенные Штаты делают это в Йемене и Сомали.

Новые бюджетные реалии изменят оборонную политику США и за пределами этих двух конфликтов. Будет меньше ресурсов на то, чтобы начинать «войны по выбору», как это было в Ираке, и на то, что превратилось в «войну по выбору» в Афганистане. Государственное строительство отнимает много времени, усилий и средств, по этим и другим причинам его вряд ли станут повторять в обозримом будущем в тех же масштабах, что в Ираке или Афганистане. Это означает не то, что «войн по выбору» не будет – вполне возможен конфликт с Ираном, учитывая его ядерные амбиции, – а скорее то, что такие войны станут и менее распространенными, и более ограниченными в задачах. Еще более редкими станут крупномасштабные гуманитарные интервенции, подобные тем, которые Соединенные Штаты проводили в Сомали и на Балканах в 1990-е годы.

Грядущее бюджетное давление коснется также расходов на международную помощь, разведку и внутреннюю безопасность. Одной из мишеней сокращения станет 30-миллиардная статья расходов на международную помощь, а также 15-миллиардный бюджет Госдепартамента. Разведка (которая, как считается, обходится ежегодно в более чем 40 млрд долларов) и внутренняя безопасность (свыше 50 млрд долларов ежегодно) тоже подвергнутся более пристальному рассмотрению. Последствия всех этих сокращений будут различными. Как и в случае с обороной, для потенциала разведки и внутренней безопасности не так важно, сколько будет урезано, как то, что именно.

Все это скажется не только на финансовых ресурсах. Пострадает также глобальное влияние Соединенных Штатов во всех его аспектах. Способность Вашингтона лидировать в международных экономических вопросах, таких, как недавнее понуждение «Большой двадцатки» увеличить расходы на меры по стимулированию экономики, будет поставлена под угрозу грядущим переходом к аскетизму. Точно так же ослабеет голос США в МВФ и других многосторонних финансовых институтах. Утратит Вашингтон и возможность прямых финансовых интервенций, как, например, в 1994 г. при спасении Мексики.

Рост задолженности Соединенных Штатов чреват и еще более значительными последствиями: американская модель рыночного капитализма перестанет быть столь привлекательной. Успех внешней политики зависит от имиджа страны не меньше, чем от ее поступков. Пример цветущей экономики и высокого уровня жизни был мощным инструментом, особенно во время холодной войны, когда американская модель конкурировала во всем мире с коммунизмом советского образца. Теперь, однако, конкурентом стала авторитарная модель китайского типа: перенасыщенная чиновниками политическая система вкупе с управляемой и гибридной формой капитализма. Недавние блестящие успехи экономики Китая в разгар экономических бедствий Запада усилили привлекательность этой системы. Эту тенденцию укрепляет и то реальное обстоятельство, что подход США (связанный с системой минимального надзора и регулирования) после недавнего финансового кризиса повсеместно представляется чреватым рисками и дискредитированным. Если Соединенные Штаты окажутся не в состоянии справиться с собственным долговым кризисом, и решение будет им навязано извне, то привлекательности демократии и рыночного капитализма будет нанесен еще один удар.

Этот сдвиг мощи в сторону от США, Европы и Японии ускорит появление бесполярного мира, в котором мощь распылится между многочисленными государствами и негосударственными игроками. В частности, он повысит глобальное влияние крупнейших развивающихся стран, включая Китай, Бразилию, Индию и другие. Неизбежно ослабнет и относительное положение Соединенных Штатов, и их способность направлять и формировать международные отношения. Других желающих и способных играть эту роль не видно. Результатом сократившейся мощи США станет более беспорядочный и в конечном итоге менее безопасный и менее благополучный мир.

Путь вперед

Каким образом Соединенные Штаты могут избежать отторжения мировыми финансовыми рынками, которое вызвало бы по-настоящему резкое уменьшение их глобальной роли? Ответ концептуально прост, но с точки зрения внутренней политики предельно сложен для воплощения.

Единственный способ стабилизировать соотношение задолженности США к ВВП – это привести бюджет к первичному сальдо, иными словами – к положению, когда доходы соответствуют расходам, за исключением затрат на выплату процентов. Поскольку перспектива того, что к 2020 г. или раньше задолженность составит 90% ВВП, слишком рискованна, первичного сальдо надо добиться значительно раньше, скажем, к 2015 году. Это значит, что задолженность, вероятно, достигнет пика на уровне около 70% ВВП и начнет постепенно снижаться по мере сокращения дефицита и наращивания экономического роста (в идеале – более уверенными темпами).

Однако это потребует сокращения бюджетного дефицита примерно на 300 млрд долларов в год – а это немалая сумма по любым меркам. Еще больше усложняет этот план тот факт, что он должен воплощаться в период высокой безработицы. Экономика и политика могут объединиться в защиту комплексного пакета мер: любой экономический стимул, включая снижение налогов, предоставленный для экономического роста в краткосрочной перспективе, должен сопровождаться сокращениями дефицита в среднесрочной и долгосрочной перспективе. Нужно также найти место для политики – например, расширения торговли, – обладающей потенциалом содействия экономическому росту и, как результат, повышению доходов и занятости без роста налогов или увеличения дефицита. Но с политической точки зрения это трудно. И даже если трудности удастся преодолеть, воздействие на бюджет, хотя и полезное, будет недостаточным для существенного сокращения дефицита.

Если смотреть на вещи реально, устойчивой бюджетной траектории нельзя добиться только за счет сокращения расходов. Поскольку выплаты по процентам сократить нельзя, а программы адресной помощи для действительно нуждающихся урезать не следует, стратегия жесткой экономии отразится на всех других категориях расходов. Необходимо будет резко сократить и оборонный бюджет, и все аспекты внутренних дискреционных расходов.

Тем самым единственный здравый подход – это соединение сокращения расходов и увеличения налогов. Разумно было бы в существенной части положиться на корректировку расходов, включая реформу программ адресной помощи. К примеру, новое британское правительство намерено сокращать расходы и увеличивать налоги в соотношении три к одному или даже четыре к одному. Кое-кто утверждает, что при такой пропорции слишком много возлагается на сокращение расходов, но каким бы ни было соотношение, повышения налогов не избежать.

К сожалению, налоговая политика в Соединенных Штатах связана с глубокими межпартийными разногласиями, и повышение налогов обсуждается сейчас в категориях теологии. С точки зрения истории это странно, поскольку в течение XX века ставки федерального подоходного налога всегда были выше, чем сейчас. В 1960-е гг., например, для группы населения с самыми высокими доходами они превышали сегодняшний уровень почти вдвое. Но при этом нет причины, по которой речь должна идти только о подоходном налоге. Есть много других вариантов, включая введение налога на добавленную стоимость, корректировку налогов, связанных с бизнесом и инвестициями, восстановление налога на недвижимость и сокращение некоторых льгот.

Подводя итог, можно сказать, что будет чрезвычайно трудно утвердить программу сокращения дефицита в необходимых объемах. Обама и лидеры Конгресса несколько месяцев назад создали Межпартийную бюджетную комиссию для выработки рекомендаций по достижению первичного сальдо федерального бюджета. То, насколько хорошо будут приняты ее выводы, многое скажет как о перспективах упреждающего решения, так и о том, в какой степени Обама сделает дефицит и сокращение задолженности приоритетом предвыборной кампании 2012 года.

Дома и за границей

Соединенные Штаты быстро приближаются к историческому поворотному моменту. Если они не примут меры по упорядочиванию своего финансового хозяйства, восстановив тем самым предпосылки первенства в мире, то пострадают как от внутренних, так и от международных последствий. То, что США оказались на этом перекрестке, неудивительно; другие великие державы в прошлом тоже сталкивались с ухудшением материального положения. Но причины отличаются от тех, которые многие предвидели.

Всего чуть больше двадцати лет назад историк Пол Кеннеди опубликовал глубокое исследование о взлете и падении великих держав. Его тезис об «имперском перенапряжении» прост, но важен: затраты на проведение амбициозной и дорогостоящей политики за рубежом могут подорвать экономические основы государства. Это предостережение довольно актуально для сегодняшней позиции Соединенных Штатов в том смысле, что войны в Афганистане и Ираке внесли вклад в то экономическое давление, с которым столкнулась страна.

Но имперское перенапряжение – не главная проблема. Общие затраты на обе войны составляют только 10–15% годового дефицита и куда меньшую часть совокупной задолженности; основная причина для того, чтобы ставить под вопрос войну в Ираке несколько лет назад и в Афганистане сегодня, являлась скорее стратегической, чем экономической. Финансовые, политические и экономические неудачи у себя дома угрожают способности Соединенных Штатов оказывать то глобальное влияние, которое они могут и должны осуществлять. Иными словами, отнюдь не опрометчивые действия на мировой арене подвергают опасности американскую платежеспособность, а расточительство дома угрожает мощи и безопасности США. Американский народ и его выборные представители сильно рискуют, откладывая решение проблемы долговой зависимости в долгий ящик.

Роджер Олтман – председатель правления и генеральный директор Evercore Partners. В 1993–1994 гг. занимал должность заместителя министра финансов США.

Ричард Хаас – президент Совета по международным отношениям, в 2001–2003 гг. руководил Отделом политического планирования Госдепартамента США.

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 14 февраля 2011 > № 739750

Глава Центрального банка Ирана Махмуд Бахмани во время встречи с журналистами после заседания правительства заявил, что деноминация денежных знаков по-прежнему стоит на повестке дня и подготовительные работы по ее проведению находятся на заключительном этапе, сообщает агентство «ИРИБ ньюз».

Махмуд Бахмани отметил, что нулю с купюр будут убраны после выполнения в полном объеме закона о предоставлении целевых субсидий.

По словам главы Центрального банка, две недели назад были определены меры, необходимые для своевременного выпуска новых денежных знаков и монет, и до конца года (до 21.03.11) они будут выпущены в обращение через банки страны.

Гендиректор одной из компаний по производству кафельной плитки Сейед Ахмед Эсмаили в интервью агентству ИСНА сообщил, что в ближайшее время в Иране состоится ввод в эксплуатацию второго крупного завода по производству кафельной плитки.

По словам С.А.Эсмаили, производственная мощность нового завода составит 15 млн.кв.м. плитки в год.

В строительство названного завода, который занимает площадь в 50 тыс.кв.м., вложено 65 млрд. туманов (65 млн.долл.). Планируется, что после его ввода в эксплуатацию до конца тек.г. (до 20.03.11) будет произведено 1 млн.кв.м. кафельной плитки. В следующем году (21.03.11-20.03.12) завод будет работать примерно на 70% своих проектных производственных мощностей.

С.А.Эсмаили сообщил, что как ожидается, открытие нового завода по производству кафельной плитки состоится в самое ближайшее время в присутствии министра промышленности и рудников.

На повестке дня министерства дорог и транспорта Ирана стоит вопрос об асфальтировании сельских дорог общей протяженностью 14 тыс.км., и практические работы по реализации этих планов уже начались, сообщает агентство ИРНА.

Распоряжение об асфальтировании сельских дорог, ведущих ко всем населенным пунктам, в которых проживает 50 семей и более, отдано и.о. Министра дорог и транспорта Али Никзадом.

Соответствующие проекты реализуются при участии администраций провинций и министерства дорог и транспорта, и при этом местные администрации берут на себя расходы на отсыпку дорожного полотна, а министерство – на асфальтирование дорог.

Замминистра дорог и транспорта по вопросам строительства и эксплуатации сельских дорог Сейед Хосейн Миршафи сообщил, что со времени Недели правительства (отмечается в Иране в конце авг. – п.п.) по Декаду «Фаджр» (отмечается в первую декаду фев. – п.п.) в стране построено 1 тыс. 500 км. новых и заасфальтировано 3 тыс. 183 км. уже имеющихся сельских дорог. На сегодня асфальтовое покрытие имеют сельские дороги общей протяженностью 86,5 тыс.км.

Заместитель командующего ВВС армии ИРИ по координационным вопросам сообщил, что все модели, находящиеся в распоряжении военно-вооруженных сил армии Ирана, разрабатываются и создаются внутри страны силами отечественных специалистов.

Бригадный генерал Насирзаде в воскресенье сообщил, что в пред.г. состоялся испытательный полет новейшего беспилотного летательного аппарата с малой радиолокационной заметностью «Софре махи» (Sofreh Mahi, Камбала), масштаб которого составлял одну седьмую к запланированному размеру боевого аппарта.

По его словам, в настоящее проходят испытания его полноразмерного образца.

Как сообщали ранее СМИ, беспилотный летательный аппарат с малой радиолокационной заметностью Sofreh Mahi создан для проведения разведывательных и боевых операций и будет использоваться иранскими военными как беспилотный бомбардировщик.

По словам Насирзаде, благодаря своим формам и специальным материалам корпуса беспилотник не может обнаружить ни один радар.

Насирзаде, пояснил, что одной из главных целей ВВС армии ИРИ является движение в сторону производства беспилотных самолетов отечественного производства, т.к. мир также движется в этом направлении.

Президент Ирана Махмуд Ахмадинежад в ходе совместной пресс-конференции со своим турецким коллегой Абдуллой Гюлем заявил: «Мы полны решимости продолжать всестороннее сотрудничество и в самое ближайшее время довести объем товарооборота между Ираном и Турцией до 30 млрд.долл. в год», – сообщает агентство «ИРИБ ньюз».

Махмуд Ахмадинежад подчеркнул, что братские отношения между Ираном и Турцией отличаются глубиной и имеют прочную основу.

По словам иранского президента, в последние годы сотрудничество между двумя странами охватывало все стороны межгосударственных взаимоотношений.

В пред.г. объем товарооборота между Ираном и Турцией превысил 10 млрд.долл., и Иран решительно настроен на то, чтобы довести этот показатель до 30 млрд.долл.

Махмуд Ахмадинежад подчеркнул, что помимо этого стороны инвестируют многие совместные проекты в самых разных областях, в т.ч. в области электроэнергетики и энергетики.

Гендиректор Иранской компании аэропортов Мохсен Эсмаили на церемонии завершения реализации трех проектов по благоустройству в аэропорту Бирдженда, административного центра провинции Южный Хорасан, заявил, что из 54 аэропортов страны только три относятся к числу рентабельных, сообщает агентство ИРНА.

По словам Мохсена Эсмаили, рентабельными считаются тегеранские аэропорты Имам Хомейни и Мехрабад и Мешхедский аэропорт, и в будущем году к ним присоединятся Исфаганский и Ширазский аэропорты.

Мохсен Эсмаили отметил, что аэропорту в Бирдженде в Иранской компании аэропортов уделяется особое внимание. За последние годы в него было вложено 130 млрд. риалов (13 млн.долл.) из средств, которые выделялись на развитие аэропортов страны.

Программами названной компании предусматривается наиболее рациональное использование потенциала авиационного транспорта страны и развитие аэропортов в провинциях.

В последние годы в Бирджендском аэропорту введен в эксплуатацию пассажирский терминал, усовершенствована взлетно-посадочная полоса, начато строительство нового терминала, предназначенного для совершения международных авиарейсов, и других объектов аэропорта.

Гендиректор Иранской компании по добыче полезных ископаемых Голям Хосейн Рахимиян заявил, что с начала тек.г. (с 21.03.10) в Иране добыто 24,2 млн.т. железной руды, что на 7% больше по сравнению с аналогичным периодом пред.г., сообщает агентство «ИРИБ ньюз».

За указанный период произведено 291 тыс.т. металлургического кокса и 632 тыс.т. свинца и цинка (рост производства составил соответственно 33 и 126%). На золотом прииске «Муте» произведено 250 кг. золота в слитках чистотой 99,9% (перевыполнение плана составило 19%). Каменного угля произведено 2 млн.т., и фосфатного концентрата – 320,5 тыс.т.

Хосейн Рахимиян сообщил, что к числу важных проектов, реализуемых в наст.вр., относится обустройство каменноугольной шахты «Хамруд». Недавно получено подтверждение Исламского банка развития о выделении кредита, и на данный момент ведется подготовка к проведению международного тендера. По словам Хосейна Рахимияна, производственный потенциал шахты составляет 750 тыс.т. коксующегося угля или 450 тыс.т. угольного концентрата в год.

Хосейн Рахимиян сообщил, что на реализацию проекта по подготовке шахты «Хамруд» к полномасштабной эксплуатации потребуются 4г. и, как показывают технические расчеты, добыча угля на шахте может начаться уже к концу второго года после начала работ.

К числу других проектов Иранской компании по добыче полезных ископаемых относятся обустройство шахты «Павардех-4» в Табасе, строительство коксовых заводов в Сабадкухе, провинция Мазендеран, и Раваре, провинция Керман, строительство электростанции и модернизация коксового завода в Заранде, провинция Керман, налаживание производства железорудного концентрата на рудниках «Гольгохар-2» и «Гольгохар-4» в объеме до 3,2 млн.т. в год, обустройство золотого прииска в Заршуран, провинция Западный Азербайджан, и др.

Директор компании по развитию биржевого рынка Ирана Аббас Бана-заде заявил, что в ближайшую субботу в трех залах начнутся торги различной продукцией на бирже свободной экономической зоны (СЭЗ) «Энзели», сообщает агентство «Арйа».

По словам Аббаса Бана-заде, со среды, 16 фев., начнется регистрация участников торгов.

Сделки будут заключаться в трех залах: «Голестан», «Энзели» и «Хорасане-Резави». В зале «Хорасане-Резави» помимо других товаров на торги будет выставляться шафран.

Аббас Бана-заде подчеркнул, что благодаря тесному сотрудничеству с администрацией СЭЗ «Энзели» торги на названной бирже начнутся в намеченные сроки.

ОАО «Интер РАО ЕЭС» и Crescent Group (объединяет нефтегазодобывающие предприятия в Объединенных Арабских Эмиратах) в лице Crescent Investments будут сотрудничать в развитии энергетических проектов в странах Ближнего Востока и Северной Африки (MENA), соглашение о сотрудничестве подписано 13 фев. в Абу-Даби, передает корреспондент РИА Новости.

Компании намерены капитализировать синергетический эффект от совместной производственной деятельности и обмениваться финансовой и технической информацией о возможностях в сфере энергетики, говорится в соглашении.

Crescent Investments заявляла о намерении увеличивать стоимость активов и усиливать свои позиции в регионе MENA (Ближнего Востока и Северной Африки) за счет развития нового производства электроэнергии и наиболее полного использования возможностей инфраструктуры.

ОАО «Интер РАО ЕЭС», в свою очередь, проявляло заинтересованность в развитии зарубежного бизнеса.

Компании считают, что энергетический рынок стран MENA в перспективе будет одним из самых прибыльных в мире. Инвестиционный климат, признание правительствами двух стран справедливым уровня цен на энергоресурсы, а также экономические тенденции в регионе создают подходящий момент для инвестиционной активности двух компаний.

«Интер РАО ЕЭС» – одна из крупнейших российских электроэнергетических компаний, контролирующая ряд генерирующих и распределительных энергетических активов в России и за рубежом. Суммарная установленная мощность электростанций, находящихся в собственности и под управлением компании составляет 18 Гвт.

Crescent Group – компания, объединяющая нефтегазодобывающие предприятия в Объединенных Арабских Эмиратах. Она была образована в начале 1970гг. и является первой частной нефтяной компанией на Ближнем Востоке. Основная деятельность Crescent сосредоточена в сфере геологоразведки, добычи и продажи сырой нефти и газа, переработки и продажи нефтепродуктов. Штаб-квартира компании расположена в Шардже (ОАЭ), имеются представительства в таких стратегических регионах, как Великобритания, Ирак, Иран, а также офисы в Канаде и Египте. Crescent Petroleums сфокусировалась на работе на энергетических рынках стран Ближнего Востока, прежде всего в районе Персидского залива, а также в Северной Африке, Каспийском регионе и Южной Азии.

Министр нефти Масуд Мирказеми в интервью агентству ИРНА в Тебризе сообщил, что с учетом увеличения производства бензина в Иране и сокращения его потребления выдано разрешение на экспорт 1 млн.л. этого топлива.

Масуд Мирказеми отметил, что со времени начала производства бензина на нефтехимических комбинатах в общей сложности на названных предприятиях было произведено 1,5 млрд.л. автомобильного топлива. При этом потребление бензина после вступления в силу закона о предоставлении целевых субсидий сократилось на 20%.

Министр подчеркнул, что производство бензина на нефтехимических предприятиях не оказало негативного влияния на производство собственно нефтехимической продукции.

Масуд Мирказеми сообщил, что несмотря на многочисленные заявления, объем зарубежных инвестиций в иранскую нефтяную промышленность продолжает увеличиваться и количество подписанных контрактов выросло по сравнению с тем периодом, когда санкции еще не были введены.

Торгово-промышленный центр северо-восточной части Ирана – г.Мешхед 16 мая 2011г. гостеприимно распахнет двери для проведения Второй Конференции по прикладной нанотехнологии (NTC-2011).

Двухдневный форум затронет три основные сферы применения этой передовой науки – научно-технические разработки, инжиниринговые приложения и медицину.

Конференция призвана способствовать развитию деловых и коллегиальных отношений между исследователями, оживлению обмена научно-технической информацией в области нанотехнологий, а также привлечь внимание широкого круга специалистов и бизнесменов ведущих экономических отраслей страны и зарубежных гостей к новейшим разработкам в данной области.

Основная работа по организации Конференции, которая будет проведена в пятизвездочном отеле Пардисан (Pardisan), возложена на филиал Исламского университета Азад в Мешхеде (Iran's Islamic Azad University, Mashhad branch).

Основная тематика работы Конференции будет представлена по следующим направлениям:

• Нано-биотехнологии (Nano-biotechnology)

• Нано-структурные решения (Nanostructures)

• Нано композитные изделия (Nanocomposites)

• Нано-электроника (Nano-electronics)

• Нано-механика (Nano-mechanics)

• Нано-сенсорная техника (Nano-sensors)

• «Зеленая» нанотехнология (Green nanotechnology)

• Нано-катализаторы (Nano-catalysts)

• Нано-медицина (Nano-medicine)

• Нано-трубопроводные решения(Nano-tubes)

• Нано-магнетики(Nano-magnetic)

• Нано-компьютерные технологии (Nano-computers)

В нынешнем году в Армении, согласно программе государственной комиссии по регулированию общественных услуг на 2011г., ожидается рост потребления электроэнергии примерно на 23%.

Армения и Иран заключили соглашение «Электроэнергия в обмен на газ». В частности Армения предполагает поставить в Иран 2,4 млрд. квтч. электроэнергии. Иран в свою очередь обязуется дать 801 млн.куб.м. газа.

Согласно соглашению Иран должен за 1 квтч. электроэнергии предоставить 3 куб.м. газа. В программу будут включены пятый энергоблок Разданской ТЭС и реконструированная Ереванская ТЭС.

Замминистра экономики и финансов, руководитель Организации инвестиций и экономической и технической помощи Ирана Б.Алишири на церемонии открытия главного офиса Центра инвестиционных услуг провинции Западный Азербайджан в Урмие заявил, что принимая во внимание заложенные в 5 пятилетней программе развития страны 8-процентные темпы экономического роста в иранскую экономику необходимо в общей сложности инвестировать 1 трлн. долл., сообщает агентство «Мехр».

По словам Б.Алишири, за счет частного сектора и банковских ресурсов в экономику будет вложено 600 млрд.долл., и поэтому для достижения поставленных в упомянутой программе целей требуются средства из внешних источников.

Б.Алишири отметил, что поступающие в Фонд национального развития средства, полученные за счет проведения политики предоставления целевых субсидий, направляются на реализацию экономических проектов и это во много способствует улучшению делового климата в стране и созданию дополнительных рабочих мест.

Ввод в строй в последние годы нефтехимических мегакомплексов в Иране и Саудовской Аравии обострил конкуренцию между этими двумя соседними странами на китайском рынке.

И хотя исходное положение Ирана выглядит слабее из-за санкций, ему все же удалось обойти на китайском рынке саудовцев по поставкам плотного полиэтилена и метанола.

Подробнее об этом читайте на портале «Нефть России» в рубрике «Досье» в материале В.Емелянова «Иранская нефтехимия».

Гендиректор компании «Раса Луле Пасаргад» Мохаммед Эбрахими на церемонии открытия нового завода по производству трехслойных полиэтиленовых труб и соединительных муфт нового поколения в шахрестане Абхар провинции Зенджан заявил, что производственные мощности нового завода в 5 тыс.т. продукции в год позволят обеспечить потребности максимум двух иранских провинций, однако в ближайшее время с расширением производства будут созданы условия и для начала экспортных поставок, сообщает агентство «Мехр».

М.Эбрахими подчеркнул, что продукция нового завода позволит совершить настоящую революцию в области доставки потребителям чистой и качественной питьевой воды, причем не только в Иране, но и в других странах.

Объем капиталовложений в строительство завода составил 6 млрд. туманов (6 млн.долл.). Названное предприятие занимает площадь в 20 тыс.кв.м.

Полиэтиленовые трубы и соединительные муфты, производимы на заводе в шахрестане Абхар, будут применяться в водопроводных сетях, предназначенных для доставки питьевой воды самого высокого качества, в оросительных систем, в водопроводах под высоким давлением, в сельском хозяйстве, в трубопроводных системах по транспортировке газа и нефтепродуктов, горячей воды и промышленных отходов, в электротехнических и коммуникационных сетях, – передает Iran News.

Китайские власти заключили контракт с иранскими коллегами, предполагающий развитие транспортной инфраструктуры в Исламской Республике. Строители Поднебесной построят в Иране 5300 кс железных дорог. Объем контракта оценивается в 13 млрд.долл.

Китайские специалисты помогут проложить в Иране в общей сложности восемь ж/д веток. Одна из них протяженностью более 900 км. соединит иранскую столицу Тегеран со священным шиитским г.Мешхед на северо-востоке страны. Кроме того, будут построены линии на маршруте Тегеран-Кум-Исфахан длиной в 410 км., Тегеран-Хамадан-Санандадж в 408 км. Самой же протяженной станет линия длинной в 1340 км., которая свяжет портовый г.Чабахар на юго-востоке Исламской Республики и Мешхед.

В то же время двустороннее сотрудничество не ограничится только прокладкой железных дорог. Будут разработаны и транспортные инфраструктурные проекты. В частности, страны договорились об обмене технологиями в области ж/д транспорта и строительстве заводов по производству различных комплектующих.

Министр с/х джихада Садек Халилиян во время телеинтервью заявил, что к 32 годовщине победы исламской революции Иран достиг уровня самодостаточности в области производства 10 основных видов с/х продукции, сообщает агентство ИРНА.

По словам министра, в первые годы после исламской революции Иран практически ничего не экспортировал из с/х продукции, а в наст.вр. в зарубежные страны поставляется иранская продукция 49 наименований.

Объем производства с/х продукции после революции составлял 24 млн.т. в год, а сегодня этот показатель достигает 107 млн.т.

Доля с/х продукции в ненефтяном экспорте страны составляет 13-14%.

Садек Халилиян отметил, что Иран достиг уровня самодостаточности в области производства такой, например, продукции, как сырое молоко, и иранская молочная продукция экспортируется в другие страны.

Сегодня Иран на 90% обеспечивает свои потребности в с/х продукции, и, таким образом, за счет собственных ресурсов на 90% обеспечивает свою продовольственную безопасность.

Садек Халилиян сообщил, что на данный момент Иран достиг самодостаточности в области производства такой продукции, как куриные яйца, молоко, мясо и пшеница.

Гендиректор Иранской национальной газовой компании Джавад Оуджи подчеркнул, что международные санкции в отношении Ирана оказались неэффективными и сегодня объем добычи газа на иранских месторождениях на суше и море достигает 600 млн.куб.м. в сутки, сообщает агентство «ИРИБ ньюз», ссылаясь на пресс-службу министерства нефти.

Джавад Оуджи подчеркнул, что через три года с началом эксплуатации новых фаз освоения месторождения «Южный Парс» добыча газа в Иране вырастет до 1 млрд.куб.м. в сутки.

Джавад Оуджи напомнил, что в тек.г. с банками страны были подписаны контракты общей стоимостью свыше 90 трлн. риалов (9 млрд.долл.) и все проекты в области газовой промышленности успешно реализуются.

По поводу газоснабжения различных районов страны Джавад Оуджи сообщил, что с учетом зимних холодов и понижения температуры до отрицательных значений в 25 провинциях страны в Иранской национальной газовой компании был поставлен своего рода рекорд, когда в газораспределительную сеть страны поступило 545 млн.куб.м. газа. Ни в одном районе страны не было падения давления газа в трубах или отключений подачи газа.

Министр энергетики Маджид Намджу заявил, что Иран относится к числу стран, где строятся самые надежные и безопасные водосборные плотины, и отметил, что благодаря уже имеющимся в стране плотинам многие водные потоки находятся под контролем и возможный ущерб от наводнений и селей сведен к минимуму, сообщает агентство «ИРИБ ньюз».

Маджид Намджу отметил, что с начала текущего гидрологического года запасы воды в приплотинных водохранилищах достигли 18 млрд.куб.м. и это позволило без труда преодолеть осенний засушливый период.

Маджид Намджу подчеркнул, что министерство энергетики прилагает усилия к тому, чтобы все намеченные программы были выполнены, и в этом направлении уже предприняты важные шаги.

Говоря об эффективности эксплуатации гидротехнических и энергетических объектов, министр сказал, что если раньше на каждый куб.м. воды приходилось 0,6 квтч. производимой электроэнергии, то на сегодня этот показатель вырос до 1,5 квтч.

Маджид Намджу сообщил, что в гидротехнические проекты планируется инвестировать 56 трлн. риалов (5,6 млрд.долл.), и выразил надежду на скорейшую реализацию этих проектов. По словам министра, гидротехнические и энергетические проекты могут сыграть важную роль в преумножении национального богатства.

Маджид Намджу высоко оценил инициативу президента по созданию Высшего совета водного хозяйства и заявил, что если такой совет будет создан, это станет крупным и важным событием в деле развития водного хозяйства страны.

Заместитель главы Организации культурного наследия, народных промыслов и туризма по вопросам инвестиций Фазели заявил, что с начала текущего 1389г. (с 21.03.10) Иран посетили 3 млн. иностранных туристов, сообщает агентство «ИРИБ ньюз».

По словам Фазели, до сих пор такое количество иностранных туристов еще не посещало Иран. В пред.г. их численность была на 600 тыс.чел. меньше.

Фазели отметил, что со стороны правительства и меджлиса постоянно прилагаются усилия к созданию развитой туристической инфраструктуры и в ходе реализации 4 пятилетней программы развития страны (2005-10гг.) в отрасль было инвестировано 6 трлн. риалов (600 млн.долл.). На протяжении последних трех лет в стране было открыто 600 гостиничных и культурно-развлекательных объектов.

Замминистра нефти, гендиректор Иранской национальной компании нефтехимической промышленности Абдолхосейн Байат на церемонии открытия второй установки по производству полистирола на Тебризском нефтехимическом комбинате заявил, что через 4г. Иран станет экспортером полистирола, сообщает агентство ИРНА.

По словам А.Байата, строительство названной установки на Тебризском комбинате – это третий реализуемый в тек.г. нефтехимический проект.

А.Байат сообщил, что с вводом в эксплуатацию завода в Куме страна будет получать в общей сложности 160 тыс.т. полистирола в год, а вторая очередь нефтехимического завода в Асалуйе позволит обеспечить производство 600 тыс.т. названной продукции.

Объем капиталовложений в нефтехимическую промышленность страны в тек.г. составил 1,9 млрд.долл., а после победы исламской революции в отрасль в общей сложности было инвестировано 45 млрд.долл.

В наст.вр. на повестке дня стоит вопрос более активного привлечения частного сектора к инвестированию нефтехимической промышленность, которая производит продукцию с высокой добавленной стоимостью.

Как отметил замминистра нефти, внутренний и внешний нефтехимические рынки отличаются стабильностью, и производство нефтехимической продукции будет расширяться.

Гендиректор компании «Раса Луле Пасаргад» Мохаммед Эбрахими на церемонии открытия нового завода по производству трехслойных полиэтиленовых труб и соединительных муфт нового поколения в шахрестане Абхар провинции Зенджан заявил, что производственные мощности нового завода в 5 тыс.т. продукции в год позволят обеспечить потребности максимум двух иранских провинций, однако в ближайшее время с расширением производства будут созданы условия и для начала экспортных поставок, сообщает агентство «Мехр».

М.Эбрахими подчеркнул, что продукция нового завода позволит совершить настоящую революцию в области доставки потребителям чистой и качественной питьевой воды, причем не только в Иране, но и в других странах.

Объем капиталовложений в строительство завода составил 6 млрд. туманов (6 млн.долл.). Названное предприятие занимает площадь в 20 тыс.кв.м.

Полиэтиленовые трубы и соединительные муфты, производимы на заводе в шахрестане Абхар, будут применяться в водопроводных сетях, предназначенных для доставки питьевой воды самого высокого качества, в оросительных систем, в водопроводах под высоким давлением, в сельском хозяйстве, в трубопроводных системах по транспортировке газа и нефтепродуктов, горячей воды и промышленных отходов, в электротехнических и коммуникационных сетях.

Китай инвестирует 13 млрд.долл. в реализацию ж/д проектов в Иране. Об этом сообщают иранские СМИ со ссылкой на иранскую компанию по сооружению и развитию транспортной инфраструктуры.

По данным руководителя компании Масуда Рахнама, заключенный между двумя странами контракт предусматривает строительство разветвленной ж/д сети общей протяженностью более 5,3 тыс.км.

Согласно данным иранских источников, передает Итар-ТАСС, в последние годы Китай уверенно вышел на первое место среди экономических партнеров Исламской Республики и лидирует по объемам инвестиций в иранскую экономику. В свою очередь, Иран входит в число основных поставщиков нефти в КНР. Товарооборот между двумя странами за последние 15 лет увеличился более чем в 50 раз и по итогам пред.г. составил 30 млрд.долл.

Министерство энергетики и промышленности Таджикистана и иранская компания «Ливон Ковон» подписали соглашение о строительстве цементного завода в Н. Хусравском районе Хатлонской области.

Как отметил на встрече с журналистами накануне в Душанбе посол Ирана в Таджикистане Али Асгари Шердуст, стоимость проекта составляет 500 млн.долл. «Производственная мощность предприятия составит свыше 1 млн.т. цемента в год. Строительство завода займет полтора года», – сказал Шердуст.

Дипломат отметил, что минэнергопром Таджикистана предложил иранской стороне, прежде чем приступить к строительству цемзавода в районе Носири Хусрав, построить мини завод в одном из районов Хатлона, в каком именно, посол не уточнил.

В Таджикистане самым крупным предприятием по производству цемента является ГУП «Таджикцемент», производственной мощностью 1 млн.т. цемента в год. Из-за недостаточного обеспечения предприятия природным газом, и по ряду других причин, «Таджикцемент» работает на 20-25% от производственной мощности.

По статистическим данным Иран занимает третье место среди стран дальнего зарубежья по показателям внешнеторгового оборота с Таджикистаном.

В 2010г. товарооборот между Таджикистаном и Ираном составил 201,7 млн.долл. Таджикистан, в основном, экспортирует в Иран хлопок, импортируя продукты питания.

По данным Иранской компании мобильной связи (MCI), количество сим-карт компании, поставленных на рынок мобильной связи, достигло 42 млн. шт. и более 30 млн. сим-карт из названного количества активно используются, сообщает агентство ИРНА.

Названное количество сим-карт отвечает потребностям рынка, и сегодня коэффициент проникновения мобильной связи компании MCI достигает 53%.

На данный момент сетью мобильной связи компании MCI, известной на рынке под торговой маркой «Хамрахе аваль» («Первый оператор мобильной связи»), охвачено 1 тыс. 120 иранских городов или 100% городского населения, более 38,7 тыс. населенных пунктов или 80% сельского населения и более 25 тыс.км. автомобильных дорог страны. По всей стране установлено более 19,5 тыс. базовых станций системы мобильной радиосвязи (BTS) оператора «Хамрахе аваль». Кроме того, компанией MCI подписаны соглашения о роуминговой связи с 266 операторами мобильной связи в 110 зарубежных странах.