Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

ВЛАСТИ МОСКВЫ СЭКОНОМИЛИ 7 МЛРД ПРИ СТРОИТЕЛЬСТВЕ МЕТРО

Вывод трех станций на 20-метровую глубину помог властям сохранить деньги для запуска тоннелепроходческого комплекса

В Москве при строительстве станций "Селигерская", "Верхние Лихоборы" и "Окружная" было сэкономлено 7 млрд рублей, цитирует пресс-служба правительства столицы заместителя мэра по вопросам строительства и градостроительной политики города Марата Хуснуллина.

Такая экономия стала возможной благодаря принятию нового проекта, связанного с выводом трех строящихся станций метро на 20-метровую глубину. По словам Хуснуллина, изначально эти три станции должны были залегать на глубине 60 метров. Сэкономленные 7 млрд рублей помогут в запуске тоннелепроходческого комплекса. Его запуск, в свою очередь, поможет сократить сроки строительства.

Заммэра отметил, что при строительстве бригады столкнулись с водоносными слоями песка. Чтобы избежать последующего обвала, был использован метод сухой заморозки.

Власти обещают закончить строительство к 2014 году. Но, по словам Хуснуллина, это будет "трудовым героизмом", так как раньше "за такое время станции не строились".

По словам мэра Москвы Сергея Собянина, после окончания строительства данных станций еще 450 тысяч москвичей окажутся в зоне действия метрополитена. По его мнению, "это в значительной степени улучшит ситуацию на севере Москвы". Протяженность строящегося участка составит 10 км.

1 июня Хуснуллин сообщил журналистам о планируемой к 2015 году разгрузке транспортного узла "Площадь Ильича" - "Римская", а также о строительстве новых станций метро "Авиамоторная", "Нижегородская улица", "Стахановская", "Окская улица", "Ферганская улица", "Косино", "Салтыковская улица", "Косино-Ухтомская улица" и "Некрасовка". По словам чиновника, данные меры помогут облегчить жизнь жителей Юго-Восточного и Восточного административных округов столицы.

Неподдающийся

Эдуард Лимонов — о мате во спасение и скорости «стука» в СССР, о тайных литературных шабашках и закрытых посольских вечеринках, о методах «колки» диссидентов в КГБ и ФБР, о бункере французской компартии, посиделках в складчину у отца эдинбургских фестивалей и парижском досуге писателя Юлиана Семьоноффа

Неприметная восьмиэтажка на юго-западе столицы, кодовый замок. Набираю шифр, сообщаю о приходе, а на язык просится что-то типа «у вас продается славянский шкаф?», поскольку встреча предстоит с главным революционером страны Эдуардом Лимоновым. Автором или идейным вдохновителем почти всех протестных проектов нулевых. Наконец, поэтом и писателем, чьи стихи и проза переводятся на многие языки мира. Правда, о своей литературной ипостаси Эдуард Вениаминович говорить не любит, а роман как жанр именует не иначе как г...ном. Лукавит?

— Эдуард Вениаминович, говорят, вас назвали в честь революционного поэта Багрицкого. Верите в магию имен?

— Действительно, отец говорил, что, когда ему позвонили из роддома, он читал книгу стихов Багрицкого. К тому же в те годы вообще были очень модными английские имена, поскольку у нас был союз с Британией против Гитлера. Но, думаю, человек имеет власть над своим именем, а не наоборот. Во-первых, он может его спокойно сменить, я вот взял себе псевдоним. Во-вторых, не считаю имя чем-то роковым, поскольку истории людей с одинаковыми именами разные. Скажем, в Париже у меня был сосед по лестничной клетке, человек с Гаити, его тоже звали Эдуард. В Харькове был знакомый слесарь Эдик, который делал по заказу пистолеты. Был король Эдуард VIII, большой симпатизант нацистов, которого заставили отречься от короны. Ходят всякие глупые легенды, что он отрекся из-за большой любви к американке Симпсон. Но это миф, попытка британской королевской семьи отказаться от этого человека и замазать всю эту историю. Впрочем, возможно, что имя имеет некое значение. Но куда большую роль играет наследственность. Говорят, в человеке уже все на 60 процентов сделано, когда он родился.

— Как Савенко стал Лимоновым?

— Еще в Харькове мы с друзьями-литераторами стали придумывать себе всякие противоестественные и чудные псевдонимы, это была своего рода игра.

— А с наследственностью-то у вас нестыковка выходит. Ваш отец был вроде вполне законопослушным человеком — работал в НКВД, вы же оказались по другую сторону барьера. Как так?

— С папой все очень смутно. Он попал в ОГПУ, то, которое НКВД, лишь потому, что был человеком талантливым и любопытствующим. Уже в 17 лет, до армии, работал на радио в городе с трогательным названием Лиски, что в Воронежской области. Есть его фотографии то в радиорубке с какими-то громоздкими радиоприборами, то с аппаратурой висящим с «кошками» на ногах на столбе. Видимо, это было необычным для того времени, и талантливого кадра взяли к себе ОГПУ-НКВД, рекрутировавшие лучших. Принадлежность отца к этой организации мне как раз всегда нравилась — сообщала ему некую таинственность. И отцу, видимо, какое-то время все это нравилось. Но он не смог дослужиться до высших чинов — предполагаю, что родственники у нас были «неправильные».

В истории моей семьи вообще много тайн. Скажем, отец был очень непростой по виду человек, у него были великолепные руки — невероятно ухоженные, изысканной формы. Он никогда не ругался, не пил, был, что называется, настоящий аристократ. Хотя у меня нет сведений о каком-то чрезвычайном его происхождении. Помимо технического таланта отец великолепно играл на любом инструменте, причем не зная нот — он их уже под сорок лет выучил. На гитаре вообще играл, как Иванов-Крамской, с переборами. Меня пытался научить, говорил: «Учись, девки любить будут». Но я три аккорда освоил, а на остальное терпения не хватило.

Мать — из русской семьи из Нижегородской области. Родилась в очень татарском городе Сергач, и помню из детства, что она прекрасно говорила и считала по-татарски. У нее было хулиганистое прошлое. Например, в пятнадцать лет выколола крупными буквами собственное имя на левой руке. Мне тоже было лет пятнадцать, когда она попыталась все это выжечь соляной кислотой. Я ее спасал, выволакивая из ванны. Есть фотография, где она стоит еще девочкой с гитарой в окружении какого-то урла на вокзале. Она потеряла мать, когда ей было два года. Мой дед Федор, ее отец, был очень любвеобильный, и она много мачех сменила. Родители оба скончались в восьмидесятишестилетнем возрасте. Отец — в 2004-м, а мама в 2008-м, оба — в марте. Они прожили вместе 62 года. Когда стали устанавливать урну с прахом матери в нишу, где уже четыре года находилась урна с прахом отца, то резчик-гравер допустил ошибку: получилось, что оба умерли 25 марта 2008 года. Я не стал исправлять. Пусть будет как в сказке: жили долго и умерли в один день.

— Помните свое первое стихотворение?

— Да бог с вами! Я не из тех томных людей, которые помнят такие вещи. Отношусь к этому грубо и просто. Когда забирал вещи после умершей матери, то кому-то отдал и свои стихи, и фотографии. У меня жизнь нестабильна, поэтому нет ни архива, ничего такого. Я уже столько терял, что всегда думаю: будет обыск — заберут все, так что ничего не надо сохранять. Да я и не писатель в полном смысле этого слова — можно сказать, занялся литературой случайно. Если бы родился в другой стране, то, наверное, был бы активным политиком или успешным военным.

— Кокетничаете?

— Отнюдь. Просто все четко понимаю. Литературу высоко не ценю, считаю, что этому можно научить в школе. Другое дело, есть у тебя талант или нет, а написать роман может любой. Роман вообще как жанр — г...но, самый низший уровень писательской профессии.

— А самый высший?

— Интересные мысли, парадоксальные гипотезы, догадки, размышления.

— И все же что побудило мальчика с поэтическими задатками из благополучной семьи в 15 лет ограбить продовольственный магазин?

— Семья-то была благополучной, зато место, где мы оказались, благополучным не было. В 50-м году нас переселили в Салтовский поселок на окраине Харькова. Постепенно большинство соседей по дому из высшего офицерского состава перебрались в центр, а их квартиры заселила беднота. Поселок был пролетарским, и там было ух как неблагополучно! Обычная дорога для нормальной рабочей семьи: отец выходил из тюрьмы — старший брат шел в тюрьму, старший выходил — шел младший, и так далее. Там пацаны редко доживали до 22 лет — их либо в тюрьме убивали, либо менты убивали. Магазин ограбить для пацана было доблестью, как будто невинность потерять. Шли тупо и чуть ли не один и тот же магазин грабили. Но это и мое счастье, что я рос не в каком-то искусственном климате среди интеллигенции, а попал в эту среду.

Где-то лет в пятнадцать я окончательно ушел из дома. Некоторое время прожил с какой-то девкой старше себя. Потом ненадолго вернулся, потом опять ушел, уже прочно. Бегал я из дома с девяти лет — что-то мне там не нравилось, видимо, я по натуре протестант. Но школу все-таки умудрился окончить в семнадцать лет, с очень плохими оценками. Попытался поступить в Харьковский университет на исторический факультет, но на третьем экзамене заскучал. Помню, сидел на подоконнике, грыз яблоко, а вокруг все нервничали, девочки бегали, мальчики. Мне же все это было абсолютно безразлично. Решил не идти на экзамен и ушел.

— В рабочие?

— Пошел в бригаду монтажников-высотников, потому что мой школьный приятель Володька Золотаренко там работал, отец и мать были там сварщиками. Они меня взяли, закрыли глаза и на слишком юный возраст, и на мою близорукость, хотя работать надо было на тридцатиметровой высоте. Сейчас заставь меня пройти по голой цементной балке в полметра шириной под ветром, я бы под дулом пистолета не отважился, а тогда спокойно разгуливал. Строили мы цех танкового завода имени Малышева, так что я внес в оборонку страны свой вклад. Один раз, правда, как-то в феврале, чуть не сорвался: лестницу не закрепил, и, пока работал, ее ветром сорвало. Повис на руках, а бригадир стал меня снизу страшнейшим матом ругать. Я так обозлился, что пришел в себя, подтянулся, нашел лестницу и спустился. Он стоит весь белый, говорит: «Идем». Порылся по углам, налил два стакана денатурата и две кружки воды. Говорит: «Пей, только воздух не вдыхай, а то сдохнешь с ходу». Отличный был человек, жизнь мне спас своим матом. Потом я неделю этой гадостью керосинной отрыгивался.

Вообще же я работал на многих харьковских заводах. Долго — на заводе «Серп и молот». Трудился обрубщиком, потом литейщиком комплексной бригады. Проработал там год и восемь месяцев. Это был новый цех точного литья, и мы получали по сравнению с окружающим миром просто гигантские деньги. Работа, конечно, была очень тяжелая, много травм было. Работали в основном либо бывшие зэки, либо молодые пацаны перед армией. В 1994 году я поехал посмотреть на мой завод, а его сносили. Говорят, купили его вьетнамцы под рынок. Стоял на мосту и видел, как огромная чугунная чушка на территории завода все крушила. Слезы наворачивались — думал, что, суки, сделали с моим заводом! Понял, что для меня это дорого.

Помню, завод был огромным — три остановки трамвай шел вдоль его забора. Цехов огромное количество, проходных. Там все кипело, в три смены работали. Мне до сих пор снятся сны о том, что я опаздываю на работу. Иду с Материалистической улицы, прохожу проходную и чуть ли не бегом бегу. Вдали — зарево: там, где сталь разливали, были огромные ворота, и они всегда были открыты. Добегаю — а там сидят все наши — бригадир Бондаренко, все ребята. Все, успел! На этом месте всегда просыпаюсь. Столько раз мне этот сон снился...

— В Москве как оказались?

— Просто я был подростком, писавшим стихи параллельно всему, что со мной происходило. Много стихов читал, до сих пор помню наизусть целые пласты творчества русских поэтов. В 1964 году познакомился с моей будущей подругой, ей тогда было 27 лет, Анной Моисеевной Рубинштейн. Она принадлежала к интеллектуальной элите Харькова, хотя тоже с некоторым криминальным уклоном. Мне все это было интересно — видимо, я перерос свою среду. Разогнал ее женихов, стал жить с ней и с тещей своей, Цилей Яковлевной. Мы прожили больше шести лет. Научился шить брюки, чтобы зарабатывать на жизнь. Параллельно развиваясь и подымаясь по никому не видимой творческой иерархии, в один прекрасный момент я понял, что мне в Харькове нечего делать и в Москве надо найти людей, стоявших творчески выше тех, которых я знал в Харькове.

Первая попытка переехать была в 1966 году, но я не выдержал — очень голодно было, жить было негде. Однако на следующий год все-таки уехал со своей подругой и осел в Москве.

— Как попали на закрытые семинары к Арсению Тарковскому?

— Сам Тарковский меня не интересовал — я знал, что на этих семинарах собираются смогисты — члены знаменитого в то время «Самого молодого общества гениев» — Леонид Губанов, Владимир Алейников, Владимир Бережков, другие молодые поэты. Они уже были сложившейся командой, с 1965 года вместе. Я читал их стихи, хотел к ним попасть. Если вы сейчас войдете с Поварской в ресторан, который отделился от ЦДЛ, и подниметесь на самый верхний этаж, то там есть каминная комната, малый зал и так далее. Там и проходили эти семинары. Но меня туда долго не пускали, и я всю зиму простоял у входа. Старостой семинара была одна наша харьковская девочка, Рита Губина. Наконец она представила меня Тарковскому, вскоре меня включили в список, который давали вахтерам.

Тарковский был такой красивый хромающий человек, постоянно куда-то торопящийся. На нас он, по-моему, смотрел как на досадное недоразумение. Отчасти это и понятно: общий уровень членов секции, за исключением смогистов, был достаточно неинтересный: всякие там пишущие маши. Тарковский оттараторивал свое, иногда пускался в очень интересные воспоминания, например о Мандельштаме, а потом убегал. Однажды я не выдержал и устроил бунт на корабле. Сказал, мол, мы все ходим сюда и ждем очереди почитать свои стихи. И я хочу почитать, но каждый раз назначают кого-то другого. Ушел Тарковский — ладно, никто нас не выгоняет. Будете слушать мои стихи? Все согласились. Раскрыл две свои тетради, стал читать. Меня объявили гением. Правда, тогда быть объявленным гением особого труда не стоило. Но на следующее занятие послушать меня пришли смогисты, и это уже было приятно.

— У вас был кумир?

— Я сам был кумир, мы все были кумирами.

— Говорят, вы устраивали платные выступления по квартирам?

— Была такая окололитературная сеть всяких мальчиков и девочек, они все и устраивали. В основном я читал в мастерских художников — у того же Ильи Кабакова, Евгения Бачурина, Брусиловского, в салоне Ольги Владимировны Траскиной. Ездил выступать в дом отдыха художников на Сенеж. Ходил из мастерской в мастерскую, там всегда можно было полсотни людей собрать.

— С послом Венесуэлы Регуло Бурелли познакомились в мастерских?

— Нет, это было позже, в начале семидесятых. По-моему, Генрих Сапгир нас познакомил. Бурелли был богатый человек, он многое в посольстве перестроил. Там была всякая, по нашим понятиям того времени, роскошь: серебряные подсвечники, на столах — свежие цветы. Его брат, то ли родной, то ли двоюродный, вдруг стал президентом страны, а до этого их семью очень сильно преследовали. Регуло сидел, в тюрьме ему отрезали кончик языка.

Он старался собирать у себя людей интересных. Бывали там и советские люди, скажем, знаменитый Антокольский, но в основном люди андеграунда, богема вроде нас. Как-то раз на его закрытой вечеринке я насчитал двенадцать послов. Плюс горсточка нас, русских, в частности мы с женой.

— С Еленой Щаповой?

— Да, со Щаповой.

— За эти вечеринки вы и поплатились эмиграцией?

— Когда меня задержали после пышной свадьбы с Щаповой, то я подумал, что меня хотят заставить стучать на наш андеграунд. Но мне сказали, что их это не интересует — мол, у них тут достаточно сведений. Интересует же информация о моих походах в посольство, куда они не могут послать своих людей. Я отказался их информировать. Сказал, что мой отец достаточно работал на НКВД и наказал мне никогда не влезать ни в какие отношения с органами, что он за нас за всех отпахал. Они убедились, что я непростой парень и расколоть меня невозможно.

— Свирепо кололи?

— Бить не били — запугивали. Приходишь на допрос — вводят автоматчика с автоматом, чтобы он действовал на нервы. Говорили: вы живете без прописки, а это — статья до двух лет. Мы вас посадим, а у вас жена молодая, она найдет себе другого. Они, конечно, знали, что у нас любовь и все такое. Они меня долго мучили. Скажем, утром звонок в семь двадцать: Эдуард Вениаминович, вы должны у нас быть в девять часов, не забыли?

Есть воспоминания дочери Галича, в которых она уже в девяностые годы разговаривает с бывшим фээсбэшником о своем отце, и он ей говорит: «Стучали все, только ваш отец и этот дурачок Лимонов отказались». Я когда это прочитал, то очень возгордился. Никогда и не думал, что такой подвиг совершил.

Но в этой истории была и вторая линия сюжета. Лариса, старшая сестра моей тогдашней супруги, была замужем за бывшим военным атташе посольства Ливана в Москве. В связи с женитьбой на иностранке он вынужден был оставить карьеру, и они жили в Бейруте. Лариса прекрасно знала французский, какое-то время была переводчицей чуть ли не у Никиты Хрущева. Поговаривали, что после переезда в Бейрут она стала агентом нашей военной разведки, и скорее всего это было правдой. Когда она приехала на нашу свадьбу в октябре 1973 года, а мы снимали квартиру на Ленинском, то обнаружилось, что у подъезда стоит какой-то подозрительный уазик. Муж Ларисы наметанным глазом дипломата определил, что это прослушка. А после свадьбы арестовали нескольких людей, связанных с Ларисой, одному дали девять лет. Через много лет, живя в Париже, где жила и Лариса, бежавшая из охваченного войной Бейрута, я узнал от нее, что на самом деле КГБ интересовался нами постольку поскольку и дело было скорее в ней. Была какая-то страшная вражда между КГБ и военной разведкой, и целили даже не в нее, а в ее начальника. Так или иначе, в КГБ мне тогда сказали: либо мы вас посадим, либо уезжайте. Мол, страна сейчас как раз освобождается от всякой пены. Подавайте документы, а мы вам подскажем, что делать. Когда мы сдавали документы в ОВИР, на нас смотрели с ужасом — тогда уезжали только евреи. Побывав в ОВИРе, мы поехали сначала в Крым, потом на Кавказ. Вдруг — звонок от ее матери в гостиницу: вам пришло разрешение. Люди ждали годами, а мы получили через полтора месяца.

— Почему отправились именно в США?

— В те годы были только две страны, принимавшие беженцев: Канада и США. Но мы не хотели туда ехать, пытались затормозиться в Вене, через которую лежал дальнейший путь для всех уезжающих из СССР — и для огромной еврейской эмиграции, и для горстки диссидентов, к которой нас относили, хотя мы и не имели на это права.

Выйдя из самолета, люди рассортировывались: едущие в Израиль — в одну сторону, остальные — в другую. Нас оказалось четверо: мы с женой и грузинский еврей с девушкой. Огромная толпа с плачущими детьми, целый самолет, все показывали на нас пальцами и кричали: «Предатели, предатели!» — полагая, что мы евреи и не хотим в Израиль. Они бы нас избили, но их отогнал австрийский охранник с огромной розовой мордой.

Мы прожили в Австрии несколько месяцев, пытаясь закрепиться в Европе, но не смогли. Несколько дней прожили в гостинице, потом — в пансионате. Финансами нас поддерживал Толстовский фонд, основанный потомками Льва Толстого в годы Второй мировой для помощи советским солдатам, оказавшимся в плену либо в нейтральных странах. Пособие было копеечным, ели лишь картошку. Протянули сентябрь — октябрь, больше моя молодая жена не выдержала. Решили: поедем в США, потом что-нибудь придумаем. Ехали через Рим, где все отъезжающие в США проходили проверку в посольстве. В Риме застряли на четыре месяца. И хорошо, что застряли: этот город я полюбил.

Жили в жуткой трущобе, но в центре города, за вокзалом. В квартире обитали еще двенадцать человек: четыре абиссинца, работавших на консервном заводе, и беженцы из Израиля. Одна девочка при нас пыталась покончить с собой, но ее откачали. Хозяйка синьора Франческа была жуткая сволочь. Запирала на замок диск на телефоне, и никто никуда не мог позвонить. Нам позволяли мыться раз в неделю, и на всех не хватало воды в баке. Жили мы очень, очень плохо.

— В Америке вам тоже Толстовский фонд помогал?

— Поначалу, но помощь была очень скромной — подопечные израильских фондов получали намного больше.

— В «Новое русское слово» уже сами устроились?

— Да. Там было много людей, которые меня более или менее знали. Это была ежедневная газета, целый бизнес, основанный Яковом Моисеевичем Цвибаком (Андреем Седых), некоторое время, по-моему, бывшим секретарем Бунина. Известный персонаж, очень оборотистый мужик, который умудрялся выпускать ежедневную русскую газету, продававшуюся в киосках и приносившую ему деньги. В Америке было много русских эмигрантов: еще живы были люди, сбежавшие в 1945-м, у них были дети, все читали на русском. Думаю, тираж «Русского слова» был не меньше 45 тысяч. Но мне платили копейки, в лучшем случае двадцать долларов за статью. Я там недолго работал — убрали за слишком смелые публикации. Была знаменитая статья «Разочарование» в ноябре 1974-го, еще какие-то. Конечно, мной сразу заинтересовалось ФБР.

— Симпатичные парни?

— Сотрудники спецслужб везде более или менее одинаковые, даже внешне. В Москве у меня был молодой следователь, некий Антон Семенович — в очках без оправы, довольно высокий дылда, худой, ходил в светлых пиджаках и белой рубашке. Потом я видел точно таких же фэбээровцев — дылд в очках. Позже, попав во французскую контрразведку, DST, встретил таких же типажей. Скажем, в офисе FBI, что на Ист-Сайде, видел на стене коридора объявление о том, что команда FBI играет с командой CIA матч по бейсболу. Потом в DST во Франции приметил практически такое же объявление, только играли не в бейсбол, а во что-то другое.

Так что все разведки мира примерно одинаковые, методики более или менее одинаковые. Задаются очень простые вопросы, и какой-нибудь лопух с удовольствием на них отвечает. Потом этого лопуха вызывают через две недели и задают те же самые вопросы. Методика же заключается в сравнении ответов. Туда, где есть какой-то сбой, они и начинают долбить. У человека, который к ним впервые приходит, никакой методики нет. Он либо самонадеян, либо испуган.

— Правда, что наручниками себя к «Нью-Йорк таймс» приковывали, потому что вас там не печатали?

— Не помню уже, все так давно было. Другие, более сильные впечатления вытеснили все эти истории. Я вообще терпеть не могу воспоминания, отказываюсь участвовать в архивных фильмах. Последний был несколько лет назад, о Бродском. Я сначала согласился, а потом подумал: я что, специалист по архивам, по воспоминаниям? Не хочу. У меня каждый день происходит множество более интересных вещей в немедленном настоящем. Почему я должен обращаться к прошлому? Это моя личная особенность: не люблю прошлого.

— И все же припомните, как во Франции оказались?

— В США я не мог найти издателя для своих первых книг. Вдруг повезло: в 1979 году один из приятелей заключил от моего имени договор на издание моей первой книги «Это я — Эдичка» по-французски. Да не лишь бы с кем, а со знаменитым французским издателем Жан-Жаком Повером, издавшим Жоржа Батая, сюрреалистскую антологию черного юмора, Андре Бретона, полное собрание сочинений маркиза де Сада. Известен он стал еще в 1957 году, когда его судили. Это был такой же суд, как в свое время в Англии по поводу «Любовника леди Чаттерлей», или суд над Бодлером. Это был последний из серии этих литературных судов, и он выиграл процесс. В частности, его судили за то, что он первым в новейшее время издал полное собрание сочинений маркиза де Сада. Кстати, потом он стал его биографом. И этот замечательный человек купил мою книгу за восемнадцать тысяч франков! Я был дико счастлив.

Вдруг в феврале следующего года я узнаю, что его издательство объявлено банкротом и ему запрещена издательская деятельность. Это повергло меня в ужас. Решил, что должен спасти его и свою единственную возможность стать профессиональным писателем. Собрал денег, полетел в Париж. Познакомился с Жан-Жаком Повером, сказал ему, что я необычайно талантлив, что у меня еще есть книги, что я еще напишу. Говорил: поставьте на меня — и не ошибетесь. Я его долго уговаривал на своем английском и уговорил. Уже в конце лета мы стали работать над книгой. Переводчицей была Изабель Пак, дочь французского разведчика, осужденного на шесть лет за шпионаж в пользу России. Она под псевдонимом Давидов, хотя была чистой француженкой, и перевела мою книгу. В ноябре книга вышла в издательстве «Рамсей».

Я затормозился в Париже — переехал, следуя за судьбой своих книг. Конечно, с точки зрения нормального человека это было опрометчивым: я уже прекрасно выучил английский, у меня была отличная работа — устроился хаускипером к мультимиллионеру. Может быть, в США меня ожидала какая-нибудь бизнес-судьба. Но я там не остался, и слава богу.

Улетел я один. Прожил четкой холостяцкой жизнью шесть с лишним лет — после развода я уже не хотел никакой жены, никакой подруги. А в 1982-м я познакомился с Натальей Медведевой, будущей женой. Летал в Америку время от времени, потому что мне надо было продлевать какие-то временные бумаги, там и познакомился. На свою голову пригласил ее в Париж, о чем сейчас жалею.

— Сдружились с нашими эмигрантами в Париже?

— Сотрудничать с эмигрантами я прекратил еще в Америке.

— Но во Франции вы вроде бы печатались в эмигрантской «Мулете»?

— Для меня это было мелко и побочно. Журнал выходил раз в три месяца, я давал какие-то свои вещи, но лишь для того, чтобы увидеть что-то свое по-русски. На французском же стал выпускать порой по две книги в год. Завел двух издателей — «Рамсей» и «Альбан Мишель». Потом прибавилось издательство «Дилетант», где я публиковал свои рассказы.

— Как умудрились закорешиться с французской компартией?

— Писал статьи, конечно, левые, антикапиталистические, и компартия обратила на меня внимание. Я даже побывал в ее знаменитом бункере. По-моему, я был единственным эмигрантом, когда-либо появлявшимся в штаб-квартире ФКП. Был со всеми знаком — от Жоржа Марше до всех руководителей «Юманите» и секретарей ЦК. С 1982 года стал писать для интеллектуального журнала компартии «Революсьон». Во Франции у меня было много разных приятелей, все крутилось вокруг журналов. В «Революсьон» — это редактор отдела культуры Дени Фернандес Рекатала, издатель Франсис Эсменар. Дружил с поэтом Жаном Риста, наследником Луи Арагона. У него был свой журнал, «Диграф» — рафинированный, сверхсовременный. Что касается «Дилетанта», то он был основан на паях компанией анархистов. Впоследствии они стали очень богатой фирмой. Позднее я сотрудничал с крайне правыми, с журналом «Шок дю муа», работал в «Идио Интернасьональ» — знаменитой газете, основанной Жан-Полем Сартром и Симоной де Бовуар. ?Во Франции я прожил практически четырнадцать лет.

— Зачем драку учинили на международном форуме?

— Да, драка была. Писали об этом, лондонская «Таймс» писала. Случилось это в холле будапештского отеля «Хилтон» на всемирной писательской конференции. Вокруг сидели очень известные писатели, в частности британец Поль Бейли. И он что-то оскорбительное сказал в адрес России. Я сказал: «Извинитесь». Он не извинился. Стол был низкий, на столе — пустая бутылка из-под шампанского, и я дал ею ему по голове. Начались вопли, крики. Кто-то на меня бросился, кто-то на него. Но последствий никаких не было.

— Как удалось Эдуарду Лимонову, объявленному Юрием Андроповым «убежденным диссидентом», вновь прорваться в СССР?

— Меня пригласил Юлиан Семенов, он и организовал визит. Я познакомился с ним в мастерской одного гостеприимного американца Джима Хайнца на юге Парижа где-то в 1988-м. Хайнца знал весь мир. Он был приятелем «Битлз», кого хотите. К нему приезжали все, кто проходил через Париж. На его ежевоскресные вечеринки люди приносили алкоголь с собой, еду готовили в складчину. Стояло ведро, куда можно было бросить деньги, если хотелось. Кстати, Хайнц был основоположником знаменитой традиции эдинбургских фестивалей. Внешне был очень колоритным: здоровенного роста, с усами. Как-то он позвонил и говорит: «Эдвард, придешь завтра? Будет ваш русский писатель Семьонофф». Я долго пытался понять, кто это, но пришел. Познакомились. Юлиан Семенов был, понятно, человек очень непростой, но ко мне относился дружественно и во многом мне помог. Он был первым, кто издал в своих сборниках «Детектив и политика» мои рассказы. Думаю, я бы и без него обошелся, но, может быть, это бы произошло позже. В те годы попасть в Россию эмигранту, тем более такому, как я, действительно было очень сложно, да и я не стремился. Но в декабре 1989 года он пригласил меня вместе с актрисой Федоровой и, по-моему, Вилли Токаревым. Я приехал, выступал в Измайловском центре, где было четыре тысячи читателей «Детектива и политики».

Увиденное в России произвело на меня отвратительное впечатление: у всех волчьи глаза, все вокруг развалено. Я тогда один из немногих понимал, что со страной происходит трагедия, потому что всегда был очень чуток к тому, что происходит в политике. Догадывался раньше других, порой — на многие годы. Вернувшись в Париж, думал, что я больше в Россию не поеду.

Продолжение следует.

Валерия Сычева

Досье

Эдуард Вениаминович Лимонов (Савенко)

Родился 22 февраля 1943 года в Дзержинске Горьковской области. С 17 лет работал грузчиком, монтажником-высотником, строителем, сталеваром, завальщиком шихты, обрубщиком, книгоношей. С 1967 по 1974 год проживал в Москве. Стихи писал с 1958 года до начала 1980-х, затем занялся прозой, журналистикой. В 1974 году эмигрировал в США.

В 1979 году Лимонов издал свой первый роман «Это я — Эдичка». В эмиграции вышли также сборник стихов «Русское» (1979), романы «История его слуги», «Дневник неудачника» (1982), «Подросток Савенко» (1983), «Молодой негодяй» (1986), «Палач» (1986), сборник рассказов на французском «Обыкновенные инциденты» (1987), «У нас была великая эпоха» (1988).

Переехал в Париж, в 1987 году получил французское гражданство.

В начале 1990-х восстановил советское гражданство, вернулся в Россию. В октябре 1993 года участвовал в обороне Белого дома. Печатался в «Советской России», «Известиях» и «Новом Взгляде». Основал газету «Лимонка», в 1993 году — Национал-большевистскую партию.

Принимал участие в боевых действиях в Югославии на стороне сербов, в грузино-абхазском и приднестровском конфликтах. Обвинялся в подготовке в 2000—2001 годах вооруженного вторжения в Казахстан для защиты русскоязычных граждан. В 2001 году был заключен в «Лефортово», в 2003-м приговорен к четырем годам лишения свободы, освобожден условно-досрочно. Является председателем партии и коалиции «Другая Россия». Автор оппозиционных проектов «Марш несогласных», «Стратегия-31»...

Награжден премией владельцев и руководителей крупнейших издательств Франции Jean Freustie за роман «Иностранец в родном городе». Лауреат премии Андрея Белого в номинации «Проза» за роман «Книга воды» (2002).

Был несколько раз женат. 23 августа 2006 года зарегистрировал брак с актрисой Екатериной Волковой. У них двое детей.

Испанская полиция запустила мобильное приложение для туристов, благодаря которому отдыхающие могут на родном языке заявить о происшествии.

С помощью приложения служители порядка могут мгновенно установить район и местоположение пострадавшего и, соответственно, оказать необходимую помощь в кратчайшие сроки, сообщает Испания по-русски.

На сегодняшний день у туристов уже есть возможность заявить о происшествии по мобильному телефону на английском, французском и итальянском языках. А уже в ближайшее время это можно будет сделать на русском и японском, отметил начальник правоохранительного подразделения МВД Испании Игнасио Косидо.

С момента запуска приложения на первых трех языках, туристы воспользовались этой полезной услугой уже 23 тысячи раз.

Появление услуги на русском языке логично и закономерно, ведь только за последний год число русских туристов в Испании увеличилось на 25%.

28 мая 2013 года в Национальном аэропорту "Минск" приземлился новый самолет Национальной авиакомпании "Белавиа" Boeing 737-300. Самолет был приобретен в оперативный лизинг, лизингодателем выступает немецкая компания компания DSF. Это 21 судно в воздушном парке (http://belavia.by/company/air_fleet/) белорусского авиаперевозчика. До этого момента "Белавиа" располагала пятью Boeing 737-300.

Приобретенный самолет предназначен для перевозки 148 пассажиров в экономическом и бизнес-классах. Он способен выполнять полеты на расстояния до 4,4 тыс. километров с максимальной крейсерской скоростью 815 километров в час.

Планируется, что вновь прибывшее воздушное судно будет использоваться на самых загруженных рейсах, преимущественно на чартерных перевозках в Болгарию, Грецию, Турцию и Египет. На регулярных рейсах самолет будет задействован для полетов в Ларнаку, Тель-Авив, Тбилиси, Рим и других.

"Учитывая политику авиакомпании, направленную на расширение географии полетов по регулярным маршрутам, а также повышенный спрос со стороны пассажиров на регулярные и чартерные рейсы, приобретение новых самолетов является неотъемлемой мерой для удовлетворения потребностей пассажиров в надежных и комфортных условиях путешествия. Самолет прошел полный необходимый технический осмотр со стороны специалистов и соответствует всем международным стандартам безопасности", - рассказал генеральный директор РУП "Национальная авиакомпания "Белавиа" Анатолий Гусаров.

Кроме этого, "Белавиа" намерена пополнять свой флот самолетами бразильского производства, такими как Embraer-175 (76 мест) и Embraer -195 (107 мест). К 2017 году планируется закупить также 3 самолета Boeing 737-800 и вывести из эксплуатации Ту-154. До 2017 года предусмотрено увеличение флота компании до 27 воздушных судов. Увеличение флота позволит и дальше расширять географию полетов и частоту выполнения рейсов на уже имеющихся направлениях.

В САУДОВСКОЙ АРАВИИ ОТ КОРОНАВИРУСА ПОГИБЛИ ТРИ ЧЕЛОВЕКА

Случаи заболевания коронавирусом зарегистрированы во Франции и Италии

Не менее трех смертей от коронавируса зафиксировано в Саудовской Аравии, сообщает Reuters со ссылкой на Всемирную организацию здравоохранения. Впервые новый опасный коронавирус был обнаружен в Саудовской Аравии в сентябре 2012 года. На данный момент случаи заражения этим вирусом были зафиксированы также во Франции Италии и других странах.

У заразившихся коронавирусом, геном которого был расшифрован в нидерландском медицинском центре имени Эразма, наблюдаются симптомы, похожие на атипичную пневмонию. Вирусы, относящиеся к семейству коронавирусов вызывают разные заболевания. Они получили свое название за многочисленные выросты на поверхности, напоминающие солнечную корону.

Во Франции два случая возможного заражения коронавирусом, близким к атипичной пневмонии, были выявлеены в мае. Один острадавший вернулся во Францию из Арабских Эмиратов.

Три первых случая инфицирования коронавирусом, который уже стал причиной гибели 30 человек в разных странах мира, выявлены в Италии, сообщило министерство здравоохранения страны. Все три человека в настоящее время изолированы и находятся в различных лечебных учреждениях Флоренции.

О первом случае заболевания в результате действия коронавируса Минздрав Италии сообщил в пятницу вечером. Речь шла о 45-летнем иностранце, который постоянно проживает в итальянской области Тоскана и недавно вернулся из поездки в Иорданию, где он общался с сыном, заболевшим гриппом. После тщательной проверки, проведенной медиками в субботу в связи с данным случаем, в Тоскане были обнаружены еще двое инфицированных коронавирусом. Это двухлетняя внучка первого больного и один из его коллег по работе. Состояние всех троих пациентов не вызывает особого беспокойства у врачей.

Минздрав Италии указал в этой связи, что "случаи передачи инфекции от заболевших другим лицам, имевшим с ними тесные и длительные контакты, уже были задокументированы, в том числе и в Европе". Медицинские власти Италии внимательно следят за сложившейся ситуацией.

Геном нового вируса впервые был расшифрован в нидерландском медицинском центре имени Эразма, где вирусу был присвоен индекс hCoV-EMC (human Corona Virus-Erasmus Medical Centre). Вирусы, относящиеся к семейству коронавирусов, получили это название за многочисленные выросты на поверхности, напоминающие солнечную корону. Они вызывают различные заболевания - от простуды до атипичной пневмонии (SARS).

Вспышка SARS (Severe Acute Respiratory Syndrome) была зафиксирована в ноябре 2002 года в Южном Китае и распространилась на территории 29 государств. Возбудителем этой инфекции стал коронавирус SARS-CoV. Сергей Старцев.

МЭРИЯ МОСКВЫ: В 2015 ГОДУ МЕТРО ПРИДЕТ В МИКРОРАЙОН НЕКРАСОВКА

"Это, конечно, сверхамбициозная задача", - признал заммэра Москвы по вопросам градостроительной политики и строительства Марат Хуснуллин

Линия метрополитена Москвы протяженностью 16,7 километра к концу 2015 года будет проложена до микрорайона Некрасовка, расположенный на востоке за пределами МКАД. Об этом сообщил журналистам заммэра Москвы по вопросам градостроительной политики и строительства Марат Хуснуллин, передает РИА Новости. Чиновник говорил с прессой по итогам встречи с жителями Юго-Восточного административного округа.

"Это, конечно, сверхамбициозная задача", - признал Хуснуллин. По его словам, задач построить ветку метро такой протяженностью за столь короткий срок еще не ставилось. "Даже если метро будет построено в 2016 году, все равно это - большое достижение", - подчеркнул заммэра Москвы. В настоящее время проводится огораживание площадок для строительства метро до Некрасовки, отметил Хуснуллин.

Проектируемый участок линии метрополитена насчитывает девять станций: "Авиамоторная", "Нижегородская улица", "Стахановская", "Окская улица", "Ферганская улица", "Косино", "Салтыковская улица", "Косино-Ухтомская улица" и "Некрасовка". Об этом говорится в пресс-релизе комплекса градостроительной политики города Москвы. Заявленные цели проекта: существенное улушение транспортного обслуживания между юго-восточными и восточными районами города, а также разгрузка пересадочного узла станций "Площадь Ильича"-"Римская".

Участок Кожуховской линии метрополитена от станции "Авиамоторная" до станции "Некрасовка" планируется построить к концу 2015 года, заявил заместитель мэра Москвы по градостроительной политике и строительству Марат Хуснуллин по итогам субботнего объезда объектов строительства Юго-Восточного округа столицы.

«Это, конечно, сверхамбициозная задача - построить к концу 2015 года 16,7 километра метро. Таких примеров в истории московского метростроения еще не было. Но задача поставлена, надо работать, и даже если метро будет построено только в 2016 году, все равно это будет огромное достижение», - отметил М. Хуснуллин, добавив, что в настоящее время ведется огораживание строительных площадок - всего их будет 36.

На участке «Авиамоторная» - «Некрасовка» разместится девять станций: «Авиамоторная», «Нижегородская улица», «Стахановская», «Окская улица», «Ферганская улица», «Косино», «Салтыковская улица», «Косино-Ухтомская» и «Некрасовка» (названия рабочие).

Сооружение данного участка метрополитена позволит значительно улучшить транспортное обслуживание жителей столичных районов Лефортово, Нижегородский, Рязанский, Текстильщики, Кузьминки, Выхино-Жулебино, Косино-Ухтомский и Некрасовка, а также подмосковных Люберец. Будет сформирована новая линия метро с организацией скоростной беспересадочной связи между юго-восточными и восточными районами города, сокращена дальность подвоза жителей удаленных районов к подземке маршрутами наземного городского пассажирского транспорта.

Новая линия метро поможет снизить загрузку улично-дорожной сети и разгрузить пересадочный узел ст. «Площадь Ильича» - ст. «Римская», снизив пассажиропотоки до нормативного уровня.

СОВРЕМЕННЫЕ ДВАДЦАТИЛЕТНИЕ

Избалованы или знают себе цену?

Павел Фигурский

Двадцатилетние 60 лет тому назад

У тех, кто взрослел в середине прошлого века, не было таких возможностей для развития, как у молодых людей в наши дни. У них были другие мечты, в чем можно убедиться, обратившись к польской литературе.

«Во время корейской войны распространился слух, что из Польши должны поехать добровольцы в Корею (...) Многие из тех, кто до этого уклонялся от воинской службы, аргументируя свою негодность стенокардией, двусторонней грыжей и глухотой, начали вдруг объявлять себя добровольцами; цель этих махинаций была ясна: речь шла о том, чтобы с высоко поднятыми руками перейти к генералу Макартуру.

Конечно, немногие при этом задумывались о том, что можно погибнуть от рук тех самых американцев, к которым они жаждали сбежать; эти годы, однако, были самыми ужасными, и перспектива расстаться с жизнью или остаться калекой не отпугивала вероятных добровольцев». Это из книги Марека Хласко «Красивые двадцатилетние», из которого видно, о чем мечтало послевоенное поколение. А мечтало оно прежде всего о свободе, пусть любой ценой.

Двадцатилетние 20 лет тому назад

«Поколение 2000», как называли тех, кто достиг совершеннолетия на рубеже тысячелетий, о свободе могло не беспокоиться.

Какими были в то время люди, родившиеся около 1980 года? Это демонстрирует статья «На острове сокровищ» Павла Вуйца, опубликованная 9 января 1999 г. в «Газете выборчей», в которой приведен диалог, состоявшийся у автора текста с двадцатилетним тогда сотрудником газеты.

«Как-то раз на лестнице я спросил его, почему он принимает всё так близко к сердцу.

— Ты ничего не понимаешь, — заявил он.

— Почему?

— Ты из другого поколения. Ты пенопласт. — Я по-прежнему не понимал. — Вам не нужно ничего уметь, — объяснял он. — Вы были первыми, учились на ходу, и теперь то, что нужно, знаете из жизни. И ваше место у вас никто не отберет. А мне нельзя совершить ошибку.

— Почему?

— Потому, что шестеро моих однокурсников только и ждут, чтобы мое место освободилось».

«Поколение-2000» состояло из тех, кто родился еще в ПНР, помнит серость последних лет Народной Польши, но период их созревания пришелся на годы преобразований, поэтому их еще называют «детьми свободного рынка».

Чем отличались тогдашние двадцатилетние? В статье «На острове сокровищ» мы читаем, что им очень хотелось подражать тому, что творилось на Западе, но при этом у них не было комплексов по отношению к молодым американцам или жителям Евросоюза, состоявшего тогда еще из пятнадцати государств. Они были современными — каждый третий пользовался компьютером, а половина слушала компактные плейеры и смотрела кабельное либо спутниковое телевидение. Еще они были оптимистами — как следовало из доклада «Поколение конца века» Института исследований рынка SMG/KRC Poland, соответственно 80, 90 и 91% были убеждены, что будут жить в свободном мире и у них будет и работа, и деньги. Кроме того, 80% представителей «Поколения-2000» были настолько удовлетворены общим состоянием дел в мире, что утверждали, что никогда не станут бунтовщиками. Однако и улучшать этот мир они не хотели, к этому был склонен лишь каждый четвертый, большую часть интересовало создание комфортных условий в существующей реальности только для себя.

Современные двадцатилетние

Судя по последнему высказыванию, они немногим отличаются от тех, кто родился уже в Третьей Речи Посполитой. Согласно докладу «Молодые-2011» канцелярии совета министров, лишь каждый пятый из опрошенных желает трудиться для блага других, тогда как для половины важнейшая цель — это забота о себе и своих близких; стоит еще добавить, что 45% респондентов считают, что следует держаться подальше от политики.

Этот результат при сопоставлении с явкой во время парламентских выборов 2011 г., составившей точно 48,92%, может означать, что, с точки зрения вовлеченности в политические проблемы, это поколение не слишком отстает от общества в целом.

Что еще следует из доклада? Нынешние двадцатилетние делают ставку на образование. Именно в нем они усматривают шанс на осуществление своей цели — получить творческую работу и обзавестись детьми. Это не поколение просителей, оно не ждет подарков от государства. Единственное, чего они хотят, это поддержки на рынке труда. Есть у них и конкретное представление о работе, которую они хотели бы выполнять. Они видят себя людьми, делающими блестящую карьеру, но на рабочем месте для них важнее всего независимость, отсюда мечты о руководящих должностях либо ведении собственной экономической деятельности.

При всем этом у них неодобрительное отношение к профессиональной мобильности, хотя они осознают условия, которые диктует современный рынок труда, принадлежащий, несомненно, работодателям, а не работникам. Современные молодые поляки приходят на рынок труда позже, чем их ровесники из Евросоюза, но в то же время они несколько чаще сочетают работу с учебой, что облегчает им поиски работы после получения диплома о высшем образовании.

На эту активность людей, родившихся после 1990 г., обращает внимание доктор Патриция Шосток с факультета общественных наук Силезского университета, говоря о молодых студентах: «Это очень активные люди. Они приходят в университет уже с каким-то профессиональным опытом, учатся по нескольким специальностям, и при этом всё больше участвуют в студенческой общественной жизни — научные кружки, самоуправление, это их очень занимает. Прежде всего, однако, важно, что на рынке труда они уже не полные новички. В подтверждение этого я попросила своих студентов подготовить резюме и список мотиваций, чтобы провести имитацию собеседования. Они претендовали на такие должности, для которых у них был достаточный опыт, так как все они в жизни уже что-то делали, что-то умели. Сегодня не работает лишь ничтожная часть студентов. Рассматривают ли они учебу как дополнение? Да, им известно, что образование необходимо, но они не тянут с устройством на работу до получения диплома, так как и без него пока прекрасно справляются».

Сломленные или возмущенные?

Намного менее оптимистический портрет двадцатилетних можно увидеть в опубликованной на портале Temat.pl статье «Сломленное поколение двадцатилетних. Они не знают, что хотят делать, поэтому не делают ничего». Особенна строга к этой когорте Дорота Завадская, развивающий психолог, которая утверждает: «Я называю их потерянным поколением, может быть, сломленным, обиженным. Они ничего не знают о себе, не знают, чего хотят. У них есть ожидания, навязанные им внешним миром, они чувствуют, что должны делать то или другое. Но они не знают, нравится ли им это, хорошо ли это для них, нужно ли это им и, в первую очередь, как им к чему-либо приступить».

В другом месте популярный психолог, однако, замечает, что ответственность за такое положение вещей несет старшее поколение: «Ответственность лежит на нас. Мы не научили их работать, учиться самостоятельно мыслить. Они хотят скорее брать, чем отдавать, потому что приучены к этому. У многих из этих людей есть идентификационно-личностные проблемы на грани депрессии, психоза тревоги. Говоря с молодыми, я объясняю им, что жизнь состоит не только из фейерверков. Она, в общем-то, скучна. Но они не соглашаются с этим. Им хочется ежедневного праздника. Они не хотят видеть жизнь в сером цвете. (...) Они сами не знают, чего хотят, а ждут, что всё будет иначе. Им не терпится получить вознаграждение. Идут на работу, а через три дня уже требуют аванс».

Сразу после этого текста на странице Temat.pl появился другой — «Двадцатилетние возмущены. Их ответ: — Я точно знаю, кем буду и что хочу делать», в котором главные заинтересованные лица отбивали атаку старшего поколения, отвечая так, как интернет-пользователь Николетта П.: «Я считаю образование необходимым элементом формирования своего будущего. Так же, как и личности, поэтому я столь высоко его ценю. В каждом поколении есть индивидуумы, которым ничего не хочется, а есть такие, у которых всё же что-то получается. Но из этого нельзя выводить общие принципы и стереотипы, которые в равной степени отвращают нас от мира и мир от нас»!

«Какие мы? Прежде всего, мы оптимисты и много делаем для того, чтобы быть довольными жизнью, — говорит Рафал, двадцати одного года, студент, изучающий журналистику. — Я выбрал не самый легкий путь к этому счастью, потому что знаю, как трудно найти себя и самореализоваться в моей будущей профессии. Но я не сижу сложа руки — с 18 лет я сотрудничаю с различными редакциями и надеюсь, что это когда-нибудь даст отдачу. О сверстниках могу сказать, что они борются. Многие уехали за границу, но утверждают, что не навсегда. Другие ищут свой путь. Приятель в этом году хочет прервать учебу и на несколько месяцев поехать в США в рамках программы «Work and Travel» 1, а после возвращения планирует практику в одной из азиатских стран; уже сейчас он участвует в работе AIESEC Polska2. Не могу сказать о своем поколении ничего плохого, хотя, конечно, я не полностью объективен».

Это подтверждает Клаудия, студентка по специальности «социальная политика» в Ягеллонском университете: «То, что я сейчас изучаю, для меня не исполнение мечты, а определенный этап в решении поставленной задачи. В прошлом году мне не удалось поступить в Государственную высшую театральную школу, но я ни за что не позволю признать меня представителем «никчемного поколения». Я учусь для себя, а в основном занята подготовкой к следующим экзаменам в театральную шкоЛу: готовлю тексты, занимаюсь в Польской академии кабаре. Я всё время что-то делаю, чтобы достичь намеченной цели».

Эмигранты

Однако, описывая некую большую группу лиц (а в данном случае ее отличительная черта — всего лишь возраст ее членов), трудно избежать обобщений, и очевидно, что такое мнение встречает бурную реакцию тех, кто хотя бы в некоторой степени не относит его к себе.

Тезис, связанный с самостоятельностью молодых людей, вызывает не так много противоречий. В Италии крупной социальной проблемой стали так называемые Bamboccioni, т.е. «большие малыши», как называют взрослых, продолжающих жить в родительском доме под пристальной опекой мамы. По сообщению Польского агентства печати, в 2010 г. целых 70% граждан Италии жили с родителями до 39 лет.

Итальянские власти ведут кампанию против маменькиных сынков, однако в этом случае их трудно не заподозрить в лицемерии. Ответственный за решение этой проблемы Ренато Брунетта, министр общественной администрации в правительстве Сильвио Берлускони, сам жил с родителями до тридцати лет, о чем говорил без стеснения: «Пока я не начал жить отдельно, моя мать по утрам застилала мне постель. За это мне стыдно». Этой проблемы не избежала и Польша, о чем упоминается с указанием на ее источник в докладе «Молодежь-2011», в котором написано: «Вопреки утверждениям публицистов о незрелости молодежи, явление «crowded nest» (проживание взрослых детей вместе с родителями) имеет в Польше социально-культурную и экономическую, а не психологическую основу (более длительный срок получения образования, тяжелая ситуация на рынке труда и жилой недвижимости, слабая доступность кредитов для молодежи)».

Что из этого следует? То, что молодежь чаще вынужденно ведет такой образ жизни, а не выбирает его по своей воле. И решение этих проблем особенно важно для современных двадцатилетних. Иначе это поколение, открытое к миру, поколение, перед которым распахнут мир без границ, сменит место осуществления своего профессионального и семейного плана на другую страну вместо Польши. Как следует из данных Главного статистического управления, с 2004 г. эмигрировал миллион поляков, и эта тенденция не склонна меняться: только в 2010-2011 гг. из Польши решили уехать с целью заработка 60 тысяч человек.

Будущее тоже не настраивает на оптимизм, о чем можно прочитать в комментарии к исследованию на тему экономической миграции поляков, составленном Центром изучения общественного мнения: «Особенно большой интерес к работе за границей проявляют школьники и студенты. Почти две пятых из них (38%) планируют в будущем работать вне Польши (либо уже предпринимают шаги к этому), а 18% приняли бы предложение работы за границей, хотя не намерены сами стараться найти ее».

Можно ли в одном предложении описать поколение современных двадцатилетних? Как любое поколение, и это тоже состоит из разных людей — оптимистов и пессимистов, амбициозных и тех, кто охотно не делал бы ничего, самостоятельных и тех, кого приходится водить за руку.

Однако этому поколению не нужно бороться за свободу отечества, переносить трудности вялотекущих преобразований и переживать то, что пережили предыдущие поколения. Но у него, как у любого другого поколения, есть свои вызовы и цели, есть и энергия, которую можно использовать на пути их достижения.

____________________

1 Work and Travel USA (Работа и путешествие в США) — программа международного обмена, цель которой — предоставить студентам высших и средних специальных учебных заведений возможности непосредственного участия в повседневной жизни народа США через путешествия и временную работу на срок до пяти месяцев во время летних каникул — Пер.

2 AIESEC (аббревиатура от фр. Association internationale des étudiants en sciences économiques et commerciales) — международная молодежная некоммерческая неполитическая независимая организация, полностью управляемая студентами и недавними выпускниками с целью раскрытия и развития лидерского и профессионального потенциала молодежи для внесения позитивного вклада в общество — Пер.

ТОЛЕРАНТНОСТЬ В ПОЛЬШЕ

С проф. Каролем Карским, лютеранским богословом, председателем совета Экуменического фонда «Толерантность», беседует Лешек Вонтрубский

— Когда был создан Экуменический фонд «Толерантность», что он собой представляет?

— Экуменический фонд «Толерантность» был основан в 1993 г., 20 лет назад, группой христианских деятелей, которым была близка идея уважения любой «инаковости» — особенно конфессиональной, национальной и культурной. В течение многих лет Общественный совет фонда возглавлял проф. Тадеуш Желинский (скончавшийся в 2003 г.), бывший омбудсмен по гражданским правам. Сам же Общественный совет фонда составляет группа людей разного вероисповедания и неверующих, священнослужителей, ученых, политиков и журналистов.

Деятели Экуменического фонда «Толерантность» на первый план выдвигают задачи, связанные с искоренением любых проявлений национализма, шовинизма, а также отравляющего общественные отношения антисемитизма, противостоят любым проявлениям нетерпимости, очень часто возникающей на почве религиозных, национальных предубеждений или ввиду сексуальной ориентации. Все эти проблемы и задачи, стоящие перед нашим фондом, весьма актуальны для нашей страны.

Кроме того, члены нашего фонда инициируют и развивают различные формы сотрудничества с целью построения межнациональных и международных отношений на основах равноправия, поддерживают контакты с европейскими и мировыми экуменическими обществами.

— Кто сегодня составляет ваш фонд? Кто им руководит и управляет?

— В его состав входят представители разных Церквей: католической, православной, лютеранской, а также люди неверующие. Экуменический фонд «Толерантность» с момента создания очень последовательно реализует свои цели посредством организации публичных обсуждений, семинаров, награждения студенческих дипломных работ, посвященных теме толерантности.

— А кто ваши партнеры? С кем вы сотрудничаете?

— Фонд «Толерантность» сотрудничает с различными международными организациями, в том числе с Союзом за примирение народов со штаб-квартирой в Берлине, в который входят депутаты Бундестага и видные европейские политики, а также Международным партнерством по согласию (International Fellowship of Reconciliation — IFOR). Однако сегодня наша деятельность сильно ограничена, главным образом по финансовым причинам.

На сегодняшний день актуальны четыре проекта фонда. Это две ежегодно присуждаемых премии: премия им. брата Альберта Хмелёвского и медаль Толерантности, вручаемая 16 ноября, в День толерантности, учрежденный ООН. Символичен тот факт, что торжества по поводу награждения нашей медалью Толерантности проходят в Еврейском театре в Варшаве.

— Другие два проекта — это книгоиздание...

— Да, остальные проекты касаются издательств. Наш фонд издает два журнала: «Экуменические исследования и документы» и «Православный обзор». Первое издание представляет широкую панораму экуменических проблем в Польше и в мире. Публикуются важные церковные документы разных конфессий, связанные с экуменической проблематикой, а также статьи, посвященные диалогу между Церквями и конфессиями, написанные публицистами и христианскими богословами. Также публикуются важнейшие документы, принятые межконфессиональными христианскими церковными комиссиями мирового уровня. Наконец, уделяется внимание христианско-иудейскому диалогу и, время от времени, христианско-мусульманскому. Это единственный в Польше журнал подобного профиля, он выходит два раза в год тиражом 350 экз. Адресован он прежде всего знатокам экуменических проблем (профессорам богословия, священнослужителям и мирянам, желающим углубить свои знания по данной теме), в расчете на то, что они станут распространителями этих знаний среди своих студентов, паствы и т.п.

Второе периодическое издание, «Православный обзор», — это иллюстрированный ежемесячник, информирующий о жизни и проблемах людей, исповедующих православие, в Польше и во всем мире. Он выходит на четырех языках — польском, белорусском, украинском и русском, тиражом 5 тыс. экз.

— Какова роль римско-католической и лютеранской Церквей в экуменическом диалоге в Польше?

— В Польше трудно говорить о равноправном партнерстве названных вами Церквей. С одной стороны — огромная, вездесущая римско-католическая Церковь, с другой — лютеранская, едва насчитывающая 70 тыс. человек и носящая в Польше официальное название Евангелической Церкви аугсбургского исповедания. Это самая большая по числу верующих евангелическая Церковь в нашей стране. В таком контексте заинтересованность римско-католической Церкви в нашем церковном общении гораздо сильнее, чем в отношении других евангелических объединений. Какое-то время действовала даже совместная католическо-лютеранская комиссия. Однако выяснилось, что между нашими Церквями не существует крупных противоречий, как это было в прошлом. Здесь я имею в виду, например, споры о церковной собственности. Сразу после Второй Мировой войны и даже еще в семидесятые годы лютеранские объекты были незаконно заняты римско-католической Церковью. Однако эти вопросы были решены полюбовно, и сегодня на этой почве уже нет никаких трений.

Лютеранская церковь небольшая, и в некоторых районах нас нет совсем. Иначе обстоит дело в Тешинской Силезии, где лютеран больше всего. Там атмосфера диалога существенно улучшилась. Конечно, это произошло не в один день. Любые перемены требуют времени и происходят путем эволюции. Примерно начиная с 1980 х можно говорить о том, что лютеранско-католические отношения в Польше складываются нормально.

Сейчас принимается как должное, что католическая сторона приглашает лютеранскую сторону, а также представителей других Церквей на совместные молитвы в период молитв о единстве христиан, и наоборот. Это происходит раз в год.

Есть, к счастью, и другие совместные инициативы. Я имею в виду совместные научные конференции, симпозиумы и углубленное сотрудничество между учебными заведениями, например, между Христианской богословской академией (ХБА) и Люблинским католическим университетом. Я лично в течение 28 лет выступал с докладами по вопросам экуменизма в варшавском Университете им. кардинала Стефана Вышинского (бывшей Академии католического богословия). В Белостоке также на базе тамошнего университета ведутся занятия по католическому и православному богословию. Наконец, мы рецензируем научные работы, в частности диссертации. Однако некоторые вопросы остаются нерешенными.

— Что вы имеете в виду? Если можно, какой-нибудь конкретный пример...

— Не до конца решена еще проблема смешанных браков. С этой точки зрения нам представляется, что дискриминация религиозных меньшинств (православных, старокатоликов, евангеликов) продолжается. Мы ощущаем давление католической стороны, чтобы дети в таких браках воспитывались в католическом духе, хотя уже существуют экуменические решения в европейских странах, где каждая из сторон — католическая и евангелическая — оставляет этот вопрос на усмотрение самих родителей.

Документ по вопросам смешанных браков уже был подготовлен представителями Польского экуменического совета и Совета польских епископов по делам экуменизма. Мы даже опубликовали его в наших «Экуменических исследованиях и документах». Но позднее выяснилось, что польский епископат не может сам его апробировать и ждет решения Ватикана. Он так и лежит в Риме уже больше года. В этом документе проводятся решения, которые уже приняты в Италии или Испании, государствах с католическим большинством, много лет назад. Там это было возможно. Напрашивается вопрос: почему же у нас это оказалось невозможно, и почему это тянется так долго? Это, случайно, не намеренные проволочки?

— Чего нам удалось достичь в экуменическом диалоге, а чего — нет?

— Рассмотрим это в общемировой перспективе. Потому что определенных вопросов не решить в масштабе одной страны.

Возьмем вопрос о взаимном допуске к причастию — о том, что лютеране, реформатская Церковь, методисты, наконец, англиканцы и старокатолики практикуют уже давно.

Между тем здесь, в римско-католической Церкви, продолжается блокада. Непосредственно после Второго Ватиканского собора в странах Западной Европы долгое время стихийно практиковалась интеркоммуния, во многих странах это происходило на уровне приходов. Епископы об этом знали, но делали вид, что не знают. Доктринально же такое положение дел было недопустимым, о чем папа Иоанн Павел II напоминал в окружном послании «О Евхаристии в жизни Церкви» в 2003 году. С того времени стихийные интеркоммунии католиков с верующими иных конфессий стали практиковаться значительно реже.

Следующая проблема, которая, собственно, связана с предыдущей и по которой происходит католическо-евангелический диалог, — это ответ на вопрос: что такое церковное служение? Евангелики и католики это понимают по-разному. Католическая Церковь говорит о священнике, рукоположенном епископом, составляющим звено в цепи апостольской преемственности и связанным с епископом Рима; священнике, главная задача которого состоит в том, чтобы служить Божественную литургию и приносить искупительную жертву. Ключевая роль евангелического священнослужителя между тем состоит в провозглашении Слова Божия. Католическая Церковь не признаёт такого понимания духовного служения, а следовательно, не признаёт и Евхаристии, совершаемой евангелическим священником. Это совсем не означает, что ксендз или католический епископ не обратится к евангелическому епископу или священнику «ваше преосвященство» или «отец». Такие формы вежливости признаются повсеместно, но дело в том, что этот факт не признаётся католической Церковью с богословских позиций.

Тем не менее такое понимание церковного служения становится самым большим препятствием для интеркоммунии. Эту проблему не удается решить путем диалога внутри страны в Польше или в Германии, она должна решаться глобально всей римско-католической Церковью.

— Вы выпускник Христианской богословской академии...

— Да, я закончил ХБА. Там же я защитил диссертацию по вопросам истории экуменического движения в Польше (до Второй Мировой войны). Докторскую степень между тем я получил в Люблинском католическом университете (ЛКУ). Это произошло потому, что в то время (1992 г.) в моей alma mater было слишком мало самостоятельных научных работников, способных провести апробацию. Со стороны ЛКУ это было огромное экуменическое содействие, инициатором которого был архиепископ проф. Альфонс Носсол. Я был первым не-католиком, который защитился в ЛКУ.

Сейчас я зав. кафедрой экуменизма в БХА и одновременно, уже почти 30 лет, главный редактор «Экуменических исследований и документов». Перед тем как получить должность в БХА, я 13 лет работал в Польском экуменическом совете1 заместитель председателя по вопросам международных контактов и прессы. Был также участником многих важных международных экуменических мероприятий. Кроме того, сотрудничал в качестве публициста с ежемесячником «Еднота» («Единство»), «Тыгодником польским», еженедельником «За и против» и многими другими журналами.

— Благодарю вас за беседу.

____________________

1 Польский экуменический совет объединяет сегодня семь христианских Церквей: Польскую автокефальную православную, евангелическо-аугсбургскую, евангелическо-реформатскую, евангелическо-методистскую, христиан-баптистов, польско-католическую и старокатолическую мариавитов.

Польша > Внешэкономсвязи, политика > novpol.ru, 31 мая 2013 > № 889647 Кароль Карский

УРОВЕНЬ БЕЗРАБОТИЦЫ В ЕВРОЗОНЕ В АПРЕЛЕ УВЕЛИЧИЛСЯ

В апреле 2013 года он составил 12,2%, что на 0,1% выше аналогичного показателя за март

Уровень безработицы в странах еврозоны в апреле 2013 года составил 12,2%, что на 0,1 процентного пункта выше аналогичного показателя за март, сообщается в отчете европейского статистического агентства Eurostat. В ЕС в целом уровень безработицы не изменился по сравнению с мартовским показателем и составил 11,0%. Согласно данным отчета, всего в еврозоне насчитывается более 26,5 млн безработных.

Среди стран-членов ЕС наименьший уровень безработицы был зафиксирован в Австрии (4,9%), Германии (5,4%) и Люксембурге (5,6%), а наивысший - в Греции (27% в феврале 2013 года), Испании (26,8%) и Португалии (17,8%).

Для сравнения, в США уровень безработицы в апреле составлял 7,5% и снизился по сравнению с предыдущим месяцем на 0,1 процентного пункта, а по сравнению с апрелем 2012 года - на 0,6 процентного пункта.

Уровень безработицы среди лиц моложе 25 лет в апреле составил 24,4% в еврозоне и 23,5% в ЕС в целом по сравнению с 26,6% в обоих случаях в предыдущем месяце. Самый низкий уровень молодежной безработицы был зафиксирован в Германии (7,5%), в Австрии (8,0%) и в Нидерландах (10,6%), а наивысший - в Греции (62,5% в феврале 2013 года), в Испании (56,4%), Португалии (42,5%) и Италии (40,5%).

Дефицит внешней торговли Молдавии в первом квартале составил 660,7 млн. долл. США, что почти на 39 млн. долл. США (5,5%) меньше, чем годом ранее.

Как сообщило Национальное бюро статистики, этому способствовало то, что экспорт составил 582,4 млн. долл. США – на 15,4% больше аналогичного периода 2012 г., в то время как импорт увеличился на 3,2% - до 1,243 млрд. долл. США.

Поставки в Евросоюз возросли на 3,6% - до 261,3 млн. долл. США, а в СНГ - на 22,5% - до 246,3 млн. долл. США

Основными потребителями молдавской продукции, как и в прошлом году, остаются Россия, на которую пришлось почти треть экспорта - 183,5 млн. долл. США (+24,3%), Румыния - 82,7 млн. долл. США (+1%) и Италия - 41,2 млн. долл. США (-25,1%).

Главными статьями молдавского экспорта являются промышленные товары - 113,9 млн. долл. США (-7,6%), продовольствие - 110 млн. долл. США (+7,9%), машины и транспортные средства - 88,3 млн. долл. США. Экспорт алкогольных напитков вырос почти наполовину – до 57,9 млн. долл. США.

В импорте в Молдавию превалируют минеральные и топливные ресурсы - 333,3 млн. долл. США, их объем сократился – на 4,8%. Затем следуют машины и транспортные средства - 239,2 млн. долл. США (+2,9%), промышленное сырье для производства - 199,5 млн. долл. США (+0,7%).

Несомненным лидером по поставкам в Молдавию остается Россия с 250,8 млн. долл. США, хотя это на 9% меньше прошлогоднего. За ней следует Румыния с 143,6 млн. долл. США (+24,2%) и Украина - 120,3 млн. долл. США (+0,8%).

Дефицит торговли РМ сократился за год на 5,5%. Степень покрытия импорта экспортом составила по итогам января-марта 46,9% против 41,9% год назад.

 ИА «Инфотаг»

30 мая в Красной Поляне в рамках VIII Международного железнодорожного бизнес-форума "Стратегическое партнерство 1520" подписан меморандум о взаимопонимании по научно-техническому сотрудничеству в области исследования и создания открытых систем управления движением поездов между ОАО "РЖД", ОАО "Научно-исследовательский и проектно-конструкторский институт информатизации, автоматизации и связи на железнодорожном транспорте" (НИИАС) и ECM S.p.A. (Италия).

Документ подписали старший вице-президент ОАО "РЖД" Валентин Гапанович, и.о. генерального директора ОАО "НИИАС" Игорь Розенберг, ECM S.p.A. Роберто Каппеллини.

В условиях происходящих интеграционных процессов ОАО "РЖД" и железнодорожные администрации других стран, входящих в "Пространство 1520", заинтересованы в создании открытых систем управления движением поездов.

Стороны намерены осуществлять научно-техническое сотрудничество в области исследования и создания опытных открытых систем управления движением поездов с последующим рассмотрением возможности их внедрения и тиражирования на территории Российской Федерации, стран СНГ, Балтии и иных государств, входящих в "Пространство 1520".

Для реализации этих целей стороны договорились о выделении опытного полигона на сети ОАО "РЖД" для исследования и создания опытной открытой системы управления движением поездов на базе интеграции микропроцессорной системы централизации производства ECM S.p.A. и системы верхнего уровня управления ОАО "НИИАС".

ОАО "НИИАС" и ECM S.p.A. намерены подготовить и подписать до 1 сентября 2013 года договор на проведение исследования по созданию структуры и принципов построения опытной открытой системы управления движением поездов на базе интеграции микропроцессорной системы централизации производства ECM S.p.A. и системы верхнего уровня управления ОАО "НИИАС" в рамках опытного полигона ОАО "РЖД". Эту работу предполагается завершить до конца 2013 года.

Другие новости по теме:

Подписано соглашение о сотрудничестве между ОАО "РЖД", ОАО "НИИАС", компани ...RWA модернизировала систему управления движением ж/д транспорта Михайловско ...Пассажирские перевозки в будущем станут серьезным источником доходов РЖДТехнологии Finmeccanica могут появиться в БеларусиLDz модернизировала системы управления движением поездов на участке Слампе ..."РЖД" планирует направлять на реализацию НИОКР до 1% от своих доходовРЖД и Finmeccanica создадут СП

Лесопатологами филиала ФБУ "Рослесозащита" "ЦЗЛ Оренбургской области" при проведении лесопатологического мониторинга в лесном фонде Нежинского участкового лесничества Оренбургского лесничества выявлено наличие повреждений листвы саранчовыми (прусом итальянским) в лесных культурах тополя чёрного на площади 3,0 га. Отмечено объедание от 51 до 75%. Заселённость вредителем лесокультурной площади очень высокая, на каждом саженце активно проходят питание от 3 до 6 личинок пруса.

Личинки вредителя находятся в первом возрасте. Рекомендовано срочное проведение обработок лесных культур (опрыскивание) по личинкам младших возрастов до момента становления их на крыло.

Хрупкая устойчивость

Экономическая ситуация во Франции

Резюме: Несмотря на последствия финансового кризиса и долговой проблемы, способность Франции к восстановлению, а затем – устойчивому экономическому росту значительна.

В ситуации ухудшения экономической конъюнктуры, вызванной глобальным финансовым кризисом, экономика Франции продемонстрировала большую устойчивость, чем экономики других европейских государств. Спад ВВП в 2009 г. не превышал 3% – против 4,4% в Великобритании, 5,1% в Германии и 5,5% в Италии. Рецессия экономики также оказалась слабее, чем в Соединенных Штатах (-3,5%) и в странах ОЭСР (около -3,8%).

В первом триместре 2009 г., в разгар кризиса, снижение ВВП во Франции составило 4,3% в годовом исчислении (первый триместр 2009 г. по сравнению с первым триместром 2008 г.), тогда как в Германии этот показатель равнялся 6,8%, в США – 4,6% (второй триместр 2009 г.) и примерно 5,5% в странах ОЭСР.

ПРИЧИНЫ УСТОЙЧИВОСТИ ФРАНЦУЗСКОЙ ЭКОНОМИКИ

Относительно высокая сопротивляемость кризису объясняется сочетанием нескольких факторов:

• прочные позиции банковского сектора страны;

• диверсифицированная структура производства, благодаря которой экономика меньше зависит от секторов, серьезнее всего пострадавших от кризиса – финансов, строительства и автомобильной промышленности;

• уменьшение процента задолженности домохозяйств (73,5% от валового располагаемого дохода в 2008 г., 78,9% – в 2010-м, в отличие от Испании и Великобритании, где показатели превышают 100%) как результат, во-первых, разумной банковской политики по предоставлению кредитов и, во-вторых, ощутимого увеличения нормы сбережений (около 15,5% в 2008 г. и 15,9% – в 2010 г.);

• меры по решению внутренних проблем, такие как План по оживлению экономики, на который выделено 34 млрд евро; принятый в конце 2008 г., он позволил поддержать потребление домохозяйств и в то же время сделал возможными инвестиции в наиболее пострадавшие отрасли;

• наличие «автоматических стабилизаторов», особенно системы социальной защиты (в 2008 г. расходы на социальную сферу составили 29,5% от ВВП, в то время как в Германии – 26,9%, а в Соединенном Королевстве – 25,3%), которые сыграли существенную роль в антициклическом регулировании и в поддержке внутреннего спроса.

КРИЗИС «СУВЕРЕННЫХ» ДОЛГОВ

Подъем, начавшийся со второго триместра 2009 г., шел примерно теми же темпами, что и во время прежних рецессий, отмеченных во Франции в 1980 и 1993 годах. Однако его интенсивность была явно меньшей, чем в Германии и других странах ОЭСР, что не позволило полностью преодолеть спад активности, зафиксированный в 2008/2009 годах.

Если внутреннее потребление быстро достигло докризисного уровня после довольно умеренного спада, то инвестиции со второго триместра 2008 г. начали резко сворачиваться. В конце 2010 г. инвестиционные показатели оказались на девять с лишним процентов ниже докризисного уровня, несмотря на ежеквартальный прирост (приблизительно 2%) с конца 2009 г. по начало 2011 года. Пассивность капиталовложений объясняется, с одной стороны, общим ухудшением экономической ситуации, которая делает неясной перспективу сбыта, а с другой – синхронизацией экономического спада в глобальном масштабе. Последнее обстоятельство оказало отрицательное влияние на внешний спрос и привело к снижению экспорта (-15% с первого триместра 2008 г. по второй триместр 2009 г., который был временем наибольшего спада экспорта).

Кризис «суверенных» долгов и ухудшение ситуации с публичными финансами затормозили вялый рост французской экономики. Утверждение властями стран еврозоны первого плана помощи Греции в мае 2010 г. привело к явному замедлению процессов, лежащих в основе экономического роста (потребление, инвестиции, экспорт). Проекты содействия Ирландии (в сентябре 2010 г.), Португалии (в апреле 2011 г.) выявили проблемы других стран – членов еврозоны, таких как Италия, Испания, Кипр, в которых наблюдался серьезный экономический спад.

Государственные финансы Франции тоже в значительной степени пострадали от ухудшения экономической конъюнктуры. Попытки решить данную проблему в макроэкономическом ключе, особенно в рамках Плана по оживлению экономики, и резкое замедление экономической активности привели к увеличению доли дефицита и публичного долга в ВВП.

Удельный вес государственного долга стабилизировался на уровне 65% ВВП и в течение 2007 г. медленно уменьшался, но с первого триместра 2008 г. он снова начал расти и с конца 2008 г. все больше набирал обороты, и так продолжалось до середины 2010 года. С первого триместра 2008 г. по второй триместр 2010 г. государственный долг увеличился на 27,3%, достигнув отметки в 1 600 млрд евро. Из-за замедления экономического роста удельный вес долга достиг во втором триместре 2010 г. 83% ВВП, хотя два года назад он составлял 66,2 процента. После короткого периода стабилизации суммы долга и технического снижения ее доли в ВВП (что стало следствием наметившейся тенденции роста валового продукта) сумма долга к началу 2011 г. снова начала увеличиваться под воздействием кризиса «суверенных» долгов. Во втором триместре 2012 г. государственный долг достиг 92% ВВП, составив 1 832 млрд евро.

Осложнение ситуации с финансами привело не только к замедлению экономической активности в национальном и международном масштабах, но и ухудшило условия участия государства в рынке ценных бумаг. Размер т.н. «премии за риск» в связи с государственной задолженностью Франции, равно как и с подобными долгами других стран – членов еврозоны, стремительно увеличивался на протяжении всего 2011 г., свидетельствуя о растущем беспокойстве рынков относительно жизнеспособности государственных финансов и риска распространения на другие страны кризисов в Греции, Италии и Испании.

Это недоверие выразилось, например, в растущем расхождении (спрэде) между доходностью французских и немецких облигаций (со сроком погашения в 10 лет). Подобный «спрэд», являющийся индикатором доверия держателей ценных бумаг к способности государства в нужный срок выплатить проценты по ним, достиг в ноябре 2011 г. отметки в 200‰ (два процентных пункта), хотя в начале лета он составлял лишь 40 базисных пунктов, а до кризиса 2008 г. – всего только 10‰. Данная тенденция отражает растущее недоверие вкладчиков к способности французского государства выплачивать долги (кредитный риск) и проявляется в выборе людьми активов, которые можно считать более надежными с точки зрения «flight to quality», – например, немецких ценных бумаг.

МАКРОЭКОНОМИКА ПОД УДАРОМ ПУБЛИЧНЫХ ФИНАНСОВ

Усугубляющееся недоверие к французской экономике привело к ожидаемому понижению суверенного кредитного рейтинга страны, опустившегося, по оценке агентства Standard & Poor’s (январь 2012 г.), на одну ступень – с позиции «ААА» до уровня «АА+» – и сохранившего, по прогнозам того же агентства, тенденцию к отрицательному росту. Спустя месяц агентство Moody’s, не понижая кредитный рейтинг Франции, тем не менее дало отрицательный прогноз, тогда как агентство Fitch сообщило, что не станет рассматривать возможность понижения рейтинга Франции, если в текущем году не произойдет серьезного ухудшения экономической конъюнктуры.

Прямое воздействие на государственные финансы проявилось в виде увеличения долгового пресса (рост процентных ставок по долгосрочным облигациям на 100‰ утяжелил бремя публичных долгов в первый год кризиса примерно на 2 млрд евро, или 0,1% от ВВП, а во второй – на 4 млрд евро, или 0,2% ВВП). Рост процентных ставок сказался и на реальном секторе экономики, особенно посредством повышения заемных процентов на приобретение недвижимости, что сопровождалось замедлением темпов жилищного строительства – сферы, которая способна предоставить много рабочих мест.

Этот эпизод вернул к жизни старые традиции, реанимации которых способствовала также и ситуация на рынках; с одной стороны, государственный долг Франции сохранил тенденцию к более быстрому росту, нежели рост национального дохода, а с другой, бюджетный дефицит снижался медленнее, чем у ее основных партнеров. Кроме эффекта расширения кризиса, регресс в области государственных финансов в конечном счете привел к усилению тренда, отмеченного еще с середины 1970-х годов. События последних лет, связанные с ухудшением конъюнктуры, только усугубили ощутимую склонность к наращиванию дефицита, что объясняется структурными причинами.

Впрочем, правительство осознало масштаб проблемы и опасность, связанную с недоверием рынка, и с августа 2011 г. принят ряд мер по бюджетному оздоровлению. Они предусматривали снижение на три пункта структурного дефицита в течение двух лет (2011 и 2012 гг.) и возвращение к трехпроцентному уровню дефицита в 2013 году. Это необходимо для стабилизации долга в пределах 90% ВВП (как предусмотрено Маастрихтскими соглашениями). Вместе с тем определены способы ограничить воздействие подобных бюджетных манипуляций на экономический рост (снижение на один пункт ВВП структурного дефицита автоматически приравнивается к потере 0,5% роста). Поэтому решили не проводить общего повышения основной процентной ставки НДС (19,6%), ограничившись увеличением пониженной ставки (с 5,5 до 7%) и только на некоторую продукцию. Фискальные меры (деиндексация подоходного налога и солидарного налога на состояние, увеличение налога на процентный доход и дивиденды, повышение налога CSG на доход от капитала, расширение налогообложения капитала, полученного от операций с недвижимостью, и т.д.) коснулись в основном зажиточных домохозяйств, отличающихся наибольшей предельной склонностью к потреблению, чтобы не затрагивать покупательной способности домохозяйств со средним и низким доходом.

ПЕРЕХОДНЫЙ ГОД ДЛЯ ПОЛИТИКИ И ЭКОНОМИКИ

Замедление экономической активности в мировом масштабе и особенно в Европе потребовало новых мер, чтобы выполнить обязательства по снижению дефицита. Если американская экономика во втором триместре 2012 г. развивалась примерно теми же темпами, что и в предыдущем (соответственно, +0,3 и +0,5%), что обуславливалось успешным поддержанием внутреннего спроса и экспорта, то экономика европейских государств переживала спад, вызванный снижением спроса на внутреннем рынке. Хотя в Германии во втором триместре 2012 г. экономический рост остается положительным (+0,3%), во Франции он нулевой, а в Великобритании – отрицательный (-0,4%), равно как в Испании (-0,4%) и в Италии (-0,8%).

Чтобы компенсировать последствия недостаточного экономического роста, в первый раз пересмотренного в сторону понижения, новое правительство Франции представило в июле 2012 г. план, на который предполагалось выделить 20 млрд евро (1,1 процентный пункт ВВП). Предусматривается увеличение социальных налогов с доходов на капитал (с 13,5% до 15,5%), ограничение налоговых льгот на капитал, полученный от операций с недвижимостью вне места основного проживания, повышение налога на процентный доход и дивиденды, солидарного налога на состояние и на наследство, отмена освобождения служащих и предпринимателей от взносов за сверхурочную работу.

Индекс деловой активности в промышленности, опубликованный в сентябре, фиксирует значительные колебания и скромные показатели (ниже средних). А общий индекс деловой активности опустился до самого низкого уровня с сентября 2009 года. Значит, активность, по-видимому, останется столь же незначительной по крайней мере до конца года. При таких обстоятельствах перспектива экономического роста на 2012 г. была вновь пересмотрена в сторону понижения и должна, по прогнозам, составить 0,2% (0,1%, согласно последним данным МВФ): обзоры рыночной конъюнктуры демонстрируют уверенность в продолжении застоя по крайней мере до конца года. Если прогнозы подтвердятся, экономика страны не сможет достичь своего докризисного уровня.

Сдержанному прогнозу экономического роста сопутствуют мрачные перспективы для рынка труда. После года и четырех месяцев последовательного роста число безработных (исключая заморские территории), не занятых ни в какой деятельности, преодолело в августе символический порог в 3 млн человек. Во Франции безработица (если определять ее в соответствии со стандартами МОТ) может в четвертом триместре достичь 10,2%, т.е. отметки, которая ниже среднего уровня по странам еврозоны (11,2%), но соответствует уровню развитых стран (по стандартам МВФ) и почти в два раза превышает уровень безработицы в Германии (5,2%).

ПЕРСПЕКТИВЫ НА 2013 ГОД

Проект бюджета, предложенный на рассмотрение в прошлом сентябре, подтверждает задачу снижения бюджетного дефицита в 2013 г. на 3% (против 4,5% в 2012 г.) и предусматривает новые меры экономии (38 млрд евро, т.е. на 1,9 пункта ВВП). Это повлечет за собой ощутимое сокращение публичных расходов (1/3 всей суммы) и увеличение налогов и социальных взносов (равномерно распределяемых между домохозяйствами и предприятиями).

На основании анализа текущей ситуации в проект бюджета закладывается рост экономики на уровне 0,8%, тогда как МВФ оценивает перспективы роста не столь оптимистично (0,4%). Следовательно, экономический подъем будет оставаться в 2013 г. очень умеренным.

Подобный прогноз основан на нескольких факторах:

• постепенный выход из кризиса «суверенных» долгов;

• восстановление экономического роста в еврозоне (+0,2% сравнительно с -0,4% в 2012 г., по оценке МВФ) и в целом по Европе (+0,8% сравнительно с +0,1% в 2012 г.), а также благоприятная мировая конъюнктура (динамичный рост стран БРИКС), которая может активизировать международную торговлю, а следовательно, и экспорт;

• несмотря на налоговый гнет, который давит на доход домохозяйств (затрагивая главным образом высокие доходы), потребление домашних хозяйств может остаться на прежнем уровне благодаря некоторому оживлению на рынке занятости и уменьшению норм сбережений;

• возможен постепенный рост инвестиций в реальный сектор при условии достаточного внешнего спроса, в то же время предпринимателям придется тщательно просчитывать тактику ввиду таких обстоятельств, как наличие больших производственных мощностей, традиционно низкая валовая прибыль и увеличение налогов (которыми облагаются, впрочем, скорее крупные предприятия, нежели малый и средний бизнес).

Однако прогнозирование экономического роста в 2013 г. остается довольно шатким вследствие тумана, которым окутаны все определяющие факторы такого подъема. Недостаток доверия со стороны домохозяйств и бизнеса – следствие пяти лет кризиса – может вылиться в пассивное ожидание и помешать активизации спроса и инвестиций, которые традиционно остаются главными движущими силами экономического роста во Франции. Кроме того, некоторые меры бюджетной экономии способны отрицательно сказаться на этом росте, если он превысит прогнозируемый уровень. В расчеты экономического подъема закладывается т.н. «умноженное воздействие» на доход в размере 0,5%; следовательно, фискальная консолидация, эквивалентная одному процентному пункту ВВП, будет означать замедление роста на половину процентного пункта. У специалистов нет единого мнения по поводу нужного размера данного коэффициента; вероятно, его можно было бы без ущерба для дела повысить (от 0,8 до 1,7) – так, чтобы при режиме экономии, заложенной в бюджет, предусматривались бы бÓльшие расходы на стимулирование роста и на борьбу с безработицей.

НА ЧТО МОЖЕТ ОПЕРЕТЬСЯ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ ВО ФРАНЦИИ

Хотя французская экономика имеет ряд структурных дефектов (таких как повышенные ставки обязательных выплат, прежде всего социальных, излишне жесткая регламентация, особенно на рынке труда, недостаточная ценовая конкурентоспособность, финансовая слабость, сдержанность развития сети предприятий малого и среднего бизнеса), она тем не менее стоит на прочном фундаменте, что дает возможности для экономического роста.

Среди внутренних рычагов подъема экономики фигурируют многочисленные факторы, оказывающие прямое влияние на привлекательность страны для бизнеса. Качество инфраструктуры университетского образования, мировое лидерство в целом ряде ключевых областей, находящихся в процессе постоянного подъема (производство электроэнергии, телекоммуникации, гражданская и военная авиация, транспорт, производство предметов роскоши, продовольственная промышленность и т.д.), надежная степень социальной защиты и впечатляющие темпы демографического роста – вот что характеризует современную Францию. Демографическая динамика представляет собой ключевой фактор экономического развития и возвращения к сбалансированным государственным финансам, потому что обеспечивает обновление трудовых ресурсов и позволяет обуздать увеличение расходов, связанное со старением населения. Кроме того, почасовая производительность труда во Франции является одной из самых высоких в мире и на 30% превосходит средний уровень стран ОЭСР.

К указанным факторам следует добавить потенциал, связанный с выбором публичной политики.

В этом контексте речь может идти о важных реформах, направленных на совершенствование пенсионного обеспечения служащих (постепенное повышение установленного законом возраста выхода на пенсию) и на стимулирование научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ в частном секторе (налоговый кредит на 30% расходов на НИОКР, если их сумма не превышает 100 млн евро, и на 5%, когда речь идет о большей сумме).

Франция также располагает достаточно большими возможностями маневра для оздоровления государственных счетов и завоевания доверия рынков. Из-за налоговых льгот («налоговых ниш»), предоставляемых предпринимателям и домохозяйствам, Франция, по некоторым оценкам, недополучила в 2013 г. 70 млрд евро. Кроме того, публичные расходы в 2011 г. достигли 56,1% ВВП, в то время как в странах ОЭСР сумма расходов в среднем составляет 43,2%. Рационализация существующих льгот и расходов могла бы помочь освободить для государства значительную часть финансовых ресурсов.

Последствия новых мер экономии и повышения обязательных взносов, предложенных в рамках бюджета на 2013 г., можно легко компенсировать уменьшением норм сбережений домашних хозяйств, которые по-прежнему слишком высоки. Потребление, продолжающее оставаться главным фактором экономического роста, могло бы тогда сохраниться на прежнем уровне, если бы только домохозяйства окончательно не утратили доверие к государству.

С самого начала кризиса рост безработицы во Франции обнаружил серьезные изъяны в функционировании рынка труда. Стране пришлось столкнуться с такими проблемами, как низкая степень занятости населения, двойственность рынка труда (полюсами которого являются контракты с установленным сроком и контракты с неустановленным сроком) и высокий уровень «застойной» безработицы. Все это отрицательно сказывается на экономическом росте, подчеркивает противоречия и усугубляет ситуацию с государственными финансами. Необходимо как можно скорее провести реформы, направленные на поиск баланса между гарантиями занятости и гибкостью рынка труда (политика, получившая название «flexicurisation»).

Надо заметить также, что высокая стоимость трудовых ресурсов является препятствием к получению работы и снижает конкурентоспособность предприятий. Делаются попытки найти способ снизить бремя социальных взносов работодателей; планируется частичный перевод финансирования социальной сферы на широкую налоговую базу, чтобы более равномерно распределить фискальное бремя.

ВНЕШНИЕ ИСТОЧНИКИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОСТА

С 2003 г. у Франции сохраняется дефицитный торговый баланс (-69,5 млрд евро в 2011 году). Подобная ситуация позволяет увидеть две определяющие черты экономического роста: с одной стороны, недостаточная ориентация французских предприятий на экспорт, и с другой – постепенное вытеснение отечественных товаров импортными. Усилия, направленные на улучшение ценовой конкурентоспособности (уменьшение стоимости трудовых ресурсов с помощью более рационального распределения взносов – см. выше), позволили бы стимулировать производство. Они благоприятствовали бы переориентации французских домохозяйств на потребление отечественной продукции и способствовали улучшению позиций французских товаров на внешних рынках.

Наряду с этим необходимы меры по увеличению внеценовой конкурентоспособности, чтобы подстегнуть экспорт, а следовательно, и рост занятости. С этой целью уместно было бы поддерживать инновации и стимулировать частные и государственные исследовательские инициативы (вроде т.н. «Большого национального займа», налоговых льгот для исследовательских проектов, создания «конкурентоспособных полюсов»), что необходимо для развития секторов с высокой добавленной стоимостью, которые не зависели бы от конкуренции с развивающимися странами. Впрочем, подобные меры возымеют действие только в среднесрочной/долгосрочной перспективе.

Несмотря на экономические и социальные последствия финансового кризиса и государственной задолженности, способность Франции к восстановлению, а затем – поиску путей устойчивого экономического роста кажется значительной. Польза потрясений последних четырех лет заключается по крайней мере в том, что они показали настоятельную необходимость сконцентрировать экономическую политику вокруг двух главных целей. Во-первых, добиваться, чтобы состояние государственных финансов не угрожало макроэкономической стабильности, во-вторых, начать структурные преобразования, позволяющие сохранить высокий уровень социальной защиты и вместе с тем сделать налоговую систему более восприимчивой к экономическим изменениям с тем, чтобы стимулировать производственный потенциал экономики и рынок труда.

Пьер Копп – профессор факультета права и экономии Университета Пантеон-Сорбонна (Париж 1), член научного совета Франко-российского аналитического центра Обсерво.

Разница в процентной ставке между Францией и Германией

Франция > Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 30 мая 2013 > № 885410 Пьер Копп

Разочарованные европейцы

Как Франция смотрит на кризис в Европе

Резюме: Европейскую политику Парижа при Саркози определяли недовольство институтами ЕС и критика в их адрес. Та же ситуация сохраняется и при Олланде.

Мировой финансовый кризис стал свидетельством перераспределения сил и симптомом болезни роста и развития. Дав о себе знать в 2007 г. в Америке, он затем перекинулся и на другую сторону Атлантики, обнажив структурную слабость европейских экономик, их отягощенность дефицитом и долгами. Кризис также выявил ошибки, допущенные при создании евро, единой европейской валюты, имеющей хождение в 17 государствах.

На первых порах Франция успешно противостояла разразившейся буре, играя ведущую роль в международных инициативах, участвуя в создании «Большой двадцатки» и мобилизации средств МВФ, разрабатывая совместно с Германией схемы оказания помощи проблемным странам Европы. Но и саму Францию не обошла стороной беда дефицита, с которой Парижу приходится сталкиваться уже более трех десятилетий, равно как и тревожная тема государственного долга, установившегося с того же времени на уровне 91% ВВП.

Каждое новое правительство пытается сделать экономическую систему менее расточительной. Проведена пенсионная реформа, принята программа бюджетной экономии, но к концу 2012 г. государственный дефицит Франции продолжал превышать 3% ВВП, допустимые в соответствии с «Пактом стабильности». В этой области необходимы новые усилия, хотя бы для того, чтобы не нарушать общеевропейские обязательства, сформулированные в «Трактате о стабильности, координации и управлении» («фискальный пакт») в рамках Экономического и валютного союза и ратифицированные Францией. Новый президент Франсуа Олланд, избранный 6 мая 2012 г., отметил необходимость принятия мер по поддержке экономического роста, и Европейский совет решил в начале июля пожертвовать на эти нужды 120 млрд евро.

Долговой кризис в Европе вызвал большую обеспокоенность у французов, традиционно отличающихся склонностью к накоплению. Хотя они в большинстве своем по-прежнему настроены проевропейски, но рассчитывают, что общеевропейские структуры будут соответствовать их ожиданиям. Попробуем проанализировать взаимоотношения между Францией и институтами ЕС, а затем определим реакцию первой на действия Европейского союза во время кризиса.

БЕСПОКОЙНЫЙ ПАРТНЕР

Принадлежность Франции к единой Европе вот уже более полувека остается одной из основ ее внешней политики и международного курса. Париж, однако, привык к неординарным шагам и поэтому представляет собой непростого собеседника. Примеров немало. Это отказ в 1954 г. утвердить Европейское оборонительное сообщество (идея его создания принадлежала самой же Франции), два вето Парижа на вступление в Европейское сообщество Великобритании (1963 г. и 1967 г.), «кризис пустого кресла» (июнь 1965 г. – январь 1966 г.). Наконец, именно французы отклонили проект Договора о Конституции Европы (подготовлен под руководством Валери Жискар д’Эстена). Франция не перестает удивлять партнеров, которым не всегда удается понять столь частые перемены настроений и столь твердую приверженность национальному суверенитету.

Париж часто выступает с новыми идеями, о которых заявляет в полный голос, и удивляется, если их отказываются принять. Францию часто подозревают в желании распространить влияние на разные части Старого Света. Ее упрекают в том, что она ставит на первое место свои отношения с Германией, желая установить совместно с ней «кондоминиум» в ЕС. Однако Париж находит естественным, чтобы страны с наиболее развитой экономикой и значительным народонаселением играли в Евросоюзе руководящую роль. Это вызывает критику других государств, недовольных исключительностью места, занимаемого двумя упомянутыми странами в лоне Евросоюза, и межправительственным характером процесса принятия решений. Подобная критика не лишена оснований. Она провоцируется специфическим французским пониманием структур Евросоюза.

Франция гордится тем, что стояла у истоков европейского строительства. Французский министр иностранных дел Робер Шуман, реализуя идею Жана Монне, инициировал 9 мая 1950 г. проект объединения Европы и определил то, что станет единым подходом: поэтапный характер процесса интеграции, конкретность принимаемых мер, использование общих ресурсов (угля и стали) под контролем наднациональных и независимых институтов. Все это должно было привести к «фактической солидарности» и сделать перспективу войны «совершенно невозможной»… Генерал де Голль, возглавлявший сопротивление нацистам, придал официальную форму франко-немецкому сотрудничеству и дружбе, подписав Елисейский договор 22 января 1963 г., и ратифицировал Римский договор, который подвергал критике, находясь в оппозиции. Именно по французской модели управления, отличающейся высокой эффективностью, построено управление в Европейском союзе. Деятельность Жака Делора на посту председателя Еврокомиссии до сих пор приводится как пример для подражания.

Таким образом, французы внесли немалый вклад в строительство ЕС, и, согласно всем опросам общественного мнения, преданы идее единой Европы. Так, по результатам опроса исследовательского центра Pew, проведенного 29 мая 2012 г., 48% французов заявили, что участие в европейских структурах – «хорошее дело»; эта цифра почти неизменна с 2007 по 2012 гг., тогда как во всех других государствах за исключением Германии число респондентов, признающихся в симпатиях к ЕС, заметно упало.

Впрочем, у французов особое представление о единой Европе: на их взгляд, это союз нескольких суверенных государств, которые произвели перегруппировку, чтобы сообща использовать имеющиеся у них средства для обретения более весомой позиции в мире. Так, опубликованное в мае 2011 г. исследование показывает, что 69% опрошенных французов считают принадлежность их страны к Евросоюзу фактором, «увеличивающим влияние Франции в мире», 68% согласно с утверждением, что «Европейский союз делает нас сильнее перед лицом Америки», а 59% полагают, что «Евросоюз делает нас сильнее перед лицом Китая». Лишь утверждение, что «ЕС принес нам мир», находит большее число приверженцев среди опрошенных. Несмотря на критические высказывания, французы гордятся тем, что Евросоюз получил Нобелевскую премию.

На политическом уровне все президенты Франции с 1957 г. и все партии парламентского большинства всегда подтверждали выбор в пользу Европы, особенно в периоды кризиса, когда требовалось принимать непростые решения. Но в представлении французов Европа остается «сверхдержавой» (хотя это мнение разделяют далеко не все их партнеры), политическим организмом, который берет на себя принятие решений и осуществление определенных действий. Поэтому Франция и французы были разочарованы работой европейских институтов во время недавнего кризиса.

ФРАНЦУЗЫ: ПАРАДОКСЫ ОТНОШЕНИЯ К ЕДИНОЙ ЕВРОПЕ

Антикризисные меры ЕС серьезно удручили французов, привыкших к сильному, централизованному и сравнительно эффективному государству. Их критика сосредоточилась прежде всего на европейских институтах. По мнению французов, реакция запоздала. Другими словами, хотя Брюссель распространял очень жесткие предписания, призывая, и не без оснований, к большей дисциплине в управлении государственными счетами, европейцы, особенно французы, не чувствовали координированной поддержки в разрешении ситуаций, грозящих серьезными социальными и политическими последствиями. Кризис смел одиннадцать правительств, граждане пострадали от снижения пенсий и зарплат, но ни один из официальных представителей общеевропейских институтов не принимал в расчет в своих публичных заявлениях политический аспект потрясений. Поэтому неудивительно, что имидж ЕС, равно как и вера в общеевропейские структуры, по данным опросов «Евробарометра», неуклонно снижаются с 2010 года. Для столь политически активной нации, как французы, это серьезный недостаток, который еще больше отдаляет брюссельскую бюрократию от повседневных интересов и забот европейцев.

В то же время характер финансового кризиса принуждает самые богатые страны Евросоюза, где в первом ряду находятся Германия и Франция, к новым вливаниям. Двусторонние займы, предоставляемые нуждающимся государствам, ассигнования на развитие механизмов финансовой помощи – все это потребовало межправительственных переговоров и одобрения парламентов. Постепенно пришли к идее, что общеевропейский уровень не предназначен для решения кризисных проблем и что лишь межгосударственное сотрудничество может помочь с ними справиться.

Таким образом, от Германии и Франции потребовалось проведение антикризисной политики, причем не обошлось без разногласий и столкновений. Сдержанность немцев казалась французам, привыкшим к тому, что на общественные расходы выделяются большие суммы, эгоистичной. Реакция немцев часто запаздывала, особенно в случае с Грецией. Париж слишком дорожит суверенитетом, чтобы понять, что перераспределение налогов потребует более тесной интеграции, и согласиться на то, чтобы указанные процессы осуществлялись в пользу общеевропейских институтов, не избираемых напрямую. Получается, что Париж не устраивает весь проект европейского строительства. Во время президентской кампании ни один из кандидатов не защищал европейские структуры в их нынешней форме.

Французы критикуют современную Европу за слишком большое число входящих в нее государств, за расхождение стран-участниц по политическим вопросам, за утрату трезвого взгляда на политику Еврокомиссии. Расширение ЕС во Франции считают излишне быстрым. Большинство французов склонно думать, что проект европейского строительства изменил направленность и Союз становится скорее «зоной свободной торговли», нежели подлинным политическим проектом. Жесткой критике подвергается готовность Европы «впустить всех», превратиться в «проходной двор». Слева звучат отповеди благоприятствованию международным торговым обменам, рост которых не сопровождается введением в действие необходимых защитных механизмов. Справа слышны упреки в недостаточном контроле над иммиграцией. Если брать внешнюю политику, то миссии, в которых довелось принять участие Франции, укрепляют подобные настроения. Идет ли речь о Ливии, об Иране или об арабских революциях, европейцы не в состоянии разработать внятную единую стратегию, вынуждая страны-участницы действовать разобщено.

Можно констатировать единодушное убеждение французов в том, что европейские институты не способны справиться с кризисом. Никто, однако, не задается вопросом о его причинах, они же, в первую очередь, связаны с тем, что страны-члены, начиная с Франции, не готовы делегировать Брюсселю новые полномочия. По большому счету именно это разочарование, недовольство и критика определяли направление европейской политики Франции как при Николя Саркози, так и при Франсуа Олланде. Какая же Европа нужна Франции?

Новый французский президент, без сомнения, убежденный европеец. В прошлом человек, близкий Жаку Делору, он принадлежит к той части социалистов, которые традиционно придерживались проевропейской ориентации. Но в 2005 г., будучи главой Социалистической партии, он столкнулся с противодействием крупной фракции внутри собственной партии, которая выступила против ратификации Договора о европейской Конституции. Колебания французской политики в отношении Евросоюза, проявившиеся уже при Саркози, имеют все шансы продолжиться и при Олланде.

Ожидания французов относительно ЕС касаются как самих европейских институтов, так и политики, которую они проводят. Французы единодушно считают, что число Еврокомиссаров должно быть сокращено, представительство в ней не может быть равным и должно различаться в зависимости от экономических и демографических показателей каждой страны, а управление европейскими делами следует «вернуть в свои руки» для большей эффективности.

Однако среди французов нет энтузиазма по вопросу выбора председателей Еврокомиссии и Европейского совета всеобщим прямым голосованием. «Федерализация» остается темой, разделяющей политический класс и общественное мнение страны. Для осуществления «федералистской» идеи потребуются долгие дебаты и эффективная информационно-разъяснительная кампания, которую никто не собирается проводить.

По этой причине вопросы реформирования европейских институтов не выносятся на общенациональное голосование наряду с крупными политическими проблемами. В сущности, после референдума 2005 г. дискуссии о структурах единой Европы почти исчезли из сферы внутренней политики Франции. Политические партии, вследствие глубокой разобщенности, характерной для нынешней эпохи, относятся к идее подобных дебатов с недоверием; общественное мнение почти не реагирует на такие вопросы вследствие сложности европейской тематики; правительства дистанцируются от проблемы, потому что не вполне улавливают настроение общества. Показательно, что в ходе избирательной кампании 2012 г. главные кандидаты на президентский пост не посчитали нужным включить тему объединенной Европы в свои программы.

Отношение Парижа к европейским институтам парадоксально. С одной стороны, Франция – европейская держава и полностью интегрирована в европейские структуры. Ее дипломаты вовлечены в работу всего комплекса организаций. С другой стороны, Франция часто проявляет признаки недовольства медлительностью процесса принятия решений на общеевропейском уровне, а также неспособностью научиться достигать консенсуса. 77% французов полагают, что положение дел в ЕС лучше всего характеризует слово «запутанность». Разумеется, процедуры, задействованные Брюсселем, значительно отличаются от наполеоновской традиции...

Французы привержены идее сильного государства и не считают Еврокомиссию эффективным органом принятия решений, каким они бы хотели его видеть. При этом 53% французов заявляют о своем «достаточном» или «полном» принятии идеи Евросоюза. Опрос «Евробарометра» за 2008 г. показывает, что подавляющее большинство из них (83% против 13%) высказывается в пользу единой политики безопасности и обороны, равно как и за согласованную внешнюю политику (68% против 23%). Кроме того, они поддерживают идею общего экономического правительства: 61% выражает поддержку согласованности действий национальных правительств и правительства объединенной Европы в том, что касается разработки бюджета, и 69% – назначению министра экономики и финансов Европы.

Президентская кампания во Франции была отмечена негласным договором всех кандидатов – добиваться того, чтобы торговые контакты между Европейским союзом и его крупнейшими партнерами строились на взаимовыгодной основе. Экономический кризис и потеря рабочих мест в промышленности, причину которых часто видят в конкуренции с государствами, не отличающимися высоким уровнем социальных и экологических норм, стали символами спада французской экономики. Франсуа Олланд затронул тогда тему нечестной конкуренции и упомянул о необходимости соблюдать «четкие правила» в социальной сфере и в области защиты окружающей среды, равно как и принцип «взаимной выгодности» торговых обменов. Его предложения включали введение «экологической пошлины», взимаемой при поступлении товаров в Евросоюз, и установление «справедливого валютного паритета» между евро, американским долларом и юанем, хотя член той же Социалистической партии Арно Монтебур выступал поборником «антиглобализации».

Европейская конкурентная политика стала еще одним объектом критики в адрес ЕС. Действительно, стандарты объединенной Европы, особенно в сфере государственной поддержки, резко отличаются от экономической культуры страны, привыкшей к «руководящей роли» государства, которое определяет индустриальную политику и направляет в нужное русло деятельность предприятий с помощью налоговой системы, а в случае необходимости, путем участия в капитале, и поддерживает развитие т.н. «национальных чемпионов».

Последняя из претензий Франции к Евросоюзу касается пропагандируемого им режима экономии. Проблема экономического роста Европы как будто вобрала в себя все недовольство Европейским союзом и убедила французских избирателей, что национальное государство остается во главе угла. Олланд сделал решение этой проблемы своим лозунгом, предложив в речи перед европейскими социал-демократами создать новые источники дохода для поддержания экономического роста единой Европы. Таким образом, он затронул тему стран Евросоюза, которые больше всего пострадали от долгового кризиса и требовали послабления режима экономии и бюджетной дисциплины. Будущий французский президент разделял надежды избирателей на оживление экономической деятельности с помощью кейнсианских мер: новых расходов, получивших гарантии на европейском уровне (проектные облигации), или даже распределения долгов пострадавших государств через еврооблигации. Будучи избранным президентом республики, он, ценой заметного охлаждения франко-немецких отношений, продолжал отстаивать эти идеи, выступив родоначальником нового стиля дискуссии с партнерами.

В ходе неформального ужина лидеров Европейского союза 23 мая 2012 г., который стал для него первой встречей такого уровня, Франсуа Олланд убедился, что его предложения не встретили единодушной поддержки, но вызвали интерес стран юга Европы, столкнувшихся с финансовым спадом. Эксплуатируя тему экономического роста, необходимого для выхода из кризиса, Олланд нашел отклик за пределами Евросоюза, в первую очередь – у Барака Обамы, обеспокоенного воздействием европейского кризиса на американскую экономику; впрочем, и внутри ЕС его поддержал Марио Монти и представители политического класса Греции.

По существу, все страны Евросоюза, обремененные долгами и вынужденные перейти на режим жесткой экономии, принимали меры по сокращению государственных расходов, внося тем самым вклад в снижение экономического роста, и так не отличавшегося высокими темпами. В этих дискуссиях Франция, представляемая Олландом, отстаивала идею более прочного положения Европы в мире, более надежной защиты от конкуренции с развивающимися странами, не соблюдающими такие же социальные и экологические нормы, что и она. Париж призывает остерегаться волюнтаризма, особенно в промышленной и торговой сферах.

Франко-германский союз, всегда немного страдающий от смены политического руководства обеих стран, в скором времени вновь обрел силу и влияние. Он остается приоритетным направлением европейской политики Парижа. Желая привлечь Германию к активизации своей оборонной политики, Франсуа Олланд выбрал новый путь и сделает все от него зависящее, чтобы совместить этот союз с франко-британским сотрудничеством в военной области.

В любом случае, Франция не прекратит активного участия в европейских делах. Взамен она могла бы стать выразителем интересов «другой Европы». Когда «многоступенчатый» Евросоюз ближе подпускает к себе претендентов, а некоторых включает в процессы экономической интеграции, кто-то из вновь обретенных стран замедляет расширение ЕС, кто-то вынужден порвать с привычной ему англо-саксонской экономической моделью, кому-то приходится проводить более жесткую протекционистскую политику… Вот какие вопросы французы хотели бы решать вместе со своими партнерами. Однако никто не сомневается, что Франция намерена сохранить одну из ведущих ролей в переломные моменты истории, с которыми европейскому континенту в условиях кризиса еще придется столкнуться.

Жан-Доминик Джулиани – председатель фонда Робера Шумана, Париж.

Франция. Евросоюз > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 мая 2013 > № 885405 Жан-Доминик Джулиани

Будущее постимперских обществ XXI века

Нации, гражданский национализм и демократия

Резюме: Если русский национализм не одержал победу в начале прошлого века, тем более не победит сейчас. Тогда он имел неизмеримо лучшие возможности для выдвижения на лидирующие позиции.

В ходе политических дебатов и теоретических дискуссий последних лет так и не удалось продвинуться в понимании целого ряда важных вопросов о роли нации и национализма в современном мире и в политической модернизации России. Неоднозначны оценки исторической необходимости перехода от имперского политического режима к национальному государству. По-разному понимается взаимосвязь модернизации с идеологией гражданского национализма, а последней – с демократизацией. Одни сторонники политической модернизации вовсе не видят ее связи с национальной консолидацией России. Другие видят, но понимают национальную консолидацию и ее идеологию крайне узко – лишь как явления, основанные на этнической мобилизации. Третьи считают гражданский национализм устаревшим и противопоставляют ему космополитизм. Все три перечисленных подхода представляются мне контрпродуктивными как для России, так и для огромного числа стран, народы которых попали в историческую ловушку, стадиальную воронку. Ее суть в том, что политические основы жизни таких обществ в составе иерархических империй (не важно, в качестве метрополии или колоний) уже нарушены, а у некоторых разрушены полностью, в то время как условия, характерные для государства-нации, пока не появились. Данная статья обобщает мои аргументы на этот счет, высказанные в ряде обсуждений.

НАСЛЕДИЕ ИМПЕРИИ

Летом 2012 г. я участвовал в дискуссии по поводу доклада известного социолога и философа Ульриха Бека «Как жить и справляться с проблемами мирового общества риска: космополитический поворот». Главная идея состояла в необходимости сменить парадигму методологического национализма («устаревшей» и «провинциальной», по словам автора) на космополитизм. Единственным объяснением сути методологического национализма в этом докладе выступал постулат, согласно которому «…национальное государство и национальное общество являются “естественными” социальными и политическими формами современного мира». Нет сомнения, что профессор Бек трактует сущность того, что он называет «национальным государством» в современном европейском смысле, т. е. не как этнического государства, например, этнических немцев или японцев, а как государства граждан, вне зависимости от этнических, религиозных или расовых различий. При этом такие национальные государства могут быть как унитарными (Франция, Италия, Швеция и др.), так и федеративными (Швейцария, Германия, США и др.). Вероятно, знаком он и с предложением Альфреда Степана выделять асимметричные федерации, включающие ареалы компактного расселения сообществ с разными этническими или религиозными идентичностями, особым термином «государство-нация» вместо «нация-государство», применяемого им к более однородным культурным сообществам.

Итак, упрек Бека к методологическому национализму относится лишь к ограниченности взгляда на мир сквозь призму национального государства, поэтому немецкий философ, работающий в Англии и выступающий с лекциями по всему миру, призывает к повороту в сторону интернациональной космополитической парадигмы.

Идея эта не новая, и тяга к космополитизму определенного слоя западной элиты, а также рост их оппозиционности к ценностям национальной привязанности людей к определенной стране была отмечена давно, например Сэмюэлем Хантингтоном в книге «Кто мы?». Правда, с тех пор ситуация в мире изменилась. Нарастают трудности интеграции иммигрантов в принимающие сообщества, проявилась неэффективность базовых моделей управления этим процессом; мировой кризис резко обострил противоречия национальных интересов в самой интернационализированной части западного мира – в Европейском союзе. Все это обусловило новый подъем национализма на Западе и ослабление популярности космополитических идей. И все же я могу понять сохраняющийся, хоть и не столь мощный, как несколько лет назад, критический пафос выступлений некоторых европейских коллег в отношении nation-states. В Европе они существуют уже несколько веков, поэтому здесь может быть заметен кризис политий этого типа. Но может ли приесться пища, которую не пробовал? Можно ли назвать архаичной идею нации для государств, в которых наций никогда не было?

На протяжении нескольких веков сосуществование разных этнических и религиозных культур на территории России определялось имперским порядком. Империя – это антипод государства-нации, основанного на принципах народного суверенитета. «Власть над многими народами без их на то согласия – вот что, – по мнению Доминика Ливена, – отличало все великие империи прошлого и что предполагает все разумные определения этого понятия».

Формула «власть без согласия народов» необязательно означает, что эта власть основана исключительно на насилии, она лишь показывает, что воля граждан и их ассоциаций, например этнотерриториальных сообществ, не имеет значения для функционирования иерархически организованного, авторитарного имперского порядка. Для определенных эпох он был адекватным, а для многих народов даже спасительным. Так, завоевание Сибири в XVII – начале XVIII в. и включение ее в состав России буквально спасло от вымирания целый ряд малочисленных народов (ханты, манси, селькупы и многие другие). До прихода русских их грабили, уничтожали физически или вытесняли в непригодные для жизни места более крупные народы. Российская империя, будучи прагматически заинтересованной в сохранении численности покоренных народов как плательщиков подати – ясака, оберегала жизни так называемых «ясачных народов». Но ситуация менялась с изменением целей колонизации. Если эта цель – территория, то избыточное население на ней – помеха, от которой избавляются. Так было при завоевании Северного Кавказа в XIX веке. В марте 1864 г. в одном из заключительных донесений о ходе Кавказской войны Великий князь Михаил Николяевич рапортовал: «Все пространство северного склона к западу от р. Лабы и южный склон от устья Кубани до Туапсе очищены от враждебного нам населения». На этом рапорте сохранилась резолюция императора Александра II: «Слава Богу».

Советский Союз был своеобразной империей, сущность и цели которой менялись в разные периоды. Ее начальный этап (первые 15 лет) гарвардский историк Терри Мартин назвал «империей позитивных действий» (the Affirmative Action Empire). Такой империей, которая не только не препятствовала становлению национальных автономий, но и сама их конструировала, помогая создавать и письменную культуру некоторых народов. Вместе с тем уже сам процесс конструирования так называемых «социалистических наций и народностей» в 1920-х – начале 1930-х гг. был насильственным. Административные границы зачастую рассекали единые этнические массивы или произвольно объединяли разные народы без их согласия в составе союзных и автономных республик. Многие вооруженные конфликты на Кавказе в конце XX века стали прямым следствием такого конструирования. А уж в конце 1930-х и особенно в 1940-х гг. Советский Союз проявил себя как классическая репрессивная империя. В наибольшей мере он проявил себя в этом качестве на Северном Кавказе и в прилегающих к нему районах юга России. Именно оттуда в 1943–1944 гг. были депортированы в Казахстан (по данным архивов НКВД) около 700 тыс. человек (чеченцы, ингуши, калмыки и др.). Общее число погибших в ходе депортации, по оценкам общества «Мемориал», превысило 100 тыс. человек.

Эхо депортации отдается и ныне многочисленными территориальными и этническими конфликтами. Однако важнейшим, самым долгосрочным и почти тотальным следствием существования имперской политической системы является сформированное ею имперское сознание – патерналистское и подданническое, выступающее альтернативой и преградой сознанию гражданскому. Последнее определяется как менталитет людей, участвующих в управлении государством и осознающих свою ответственность за него. Еще Аристотель считал государство формой общежития граждан, включенных во власть. Только участие в управлении создает гражданина как главного субъекта государства. Вот как раз осознание своей политической субъектности трудно формируется у жителей империй.

Мы еще остановимся на том, в каких кризисных ситуациях жизни постимперских обществ происходит разрушение подданнического сознания и начинает формироваться сознание гражданское. Пока же отмечу, что доминирующей чертой российского массового сознания к началу XXI века являлась уверенность в том, что «от нас (народа) в государстве ничего не зависит». И эта отчужденность общества от управления обусловлена вовсе не генетической особенностью населения или имманентными, неизменными свойствами российской культуры, а адаптацией людей к сохраняющимся элементам иерархического имперского порядка, зачастую искусственно реанимируемого властью.

НАЦИОНАЛЬНАЯ КОНСОЛИДАЦИЯ И ДЕМОКРАТИЯ

В 1900–1909 гг. в мире, по подсчетам Роберта Даля, существовало лишь восемь стран, политический режим которых можно было назвать демократическим. В 1940–1949 гг. таких стран насчитывалось уже 25, и они составляли треть всех тогдашних государств мира. В 1994–1997 гг. 86 стран (то есть 45% от общего числа существовавших) определялись Далем как имеющие признаки «демократических», а к 2008 г. Фонд Бертельсмана к таковым отнес уже 125 государств, составляющих 65% всех стран мира и охватывающих более 70% населения планеты. Не вызывает сомнений направленность эволюции политических режимов в сторону превращения демократии из локального и маргинального явления (начало XX века) в глобальную норму. К ее достижению в начале XXI века стремится подавляющее большинство стран. Вот и Россия по Конституции определяется как демократическое государство, и все ее постсоветские лидеры публично подтверждали демократический выбор России.

Вместе с тем, по данным упомянутого Фонда Бертельсмана, Россия включена в число государств, оцениваемых как «дефектные демократии». Другие международные исследовательские группы определяют политический строй России как «гибридный, полуавторитарный режим» или даже как «авторитарный, не консолидированный режим». Да и сам президент Владимир Путин в своей предвыборной статье 2012 г. «Демократия и качество власти» в той или иной форме отметил специфику российской демократии. Во-первых, российское общество, по мнению Владимира Путина, еще не вполне готово к использованию демократических механизмов; во-вторых, подготовка его к «настоящей демократии» (такое определение дается в статье) требует повышения качества государственной власти. Что же под этим понимается? Укрепление той самой централизованной системы – «вертикали власти», название которой неразрывно связано с именем Путина. Эту же вертикаль властная элита считает основным условием сохранения целостности страны, поэтому нулевые годы стали временем возрождения элементов имперского порядка в территориальном управлении России. Воссоздана иерархия наместников, назначаемых центром для управления провинциями; налоговая политика изменилась в пользу центра; возросла его роль в распределении бюджетных средств; снизились возможности самоуправления территорий.

Мое отношение к этим идеям неоднозначно. Я согласен с тем, что целый ряд нынешних свойств российского социума препятствует демократизации России. Прежде всего к таким характеристикам я бы отнес слабое, присущее пока лишь узким социальным слоям гражданское самосознание и связанную с этим неготовность большинства населения воспринимать себя в качестве главного субъекта политики, суверена в государстве. Однако при этом я отрицаю способность вертикали власти, неоимперского порядка целенаправленно содействовать демократизации; напротив, именно такой порядок является главным ее тормозом.

Имперский авторитарный порядок подавляет развитие гражданского самосознания, в связи с этим и в постимперский период у народов, прошедших сквозь горнило этой системы, социальная и политическая консолидация чаще всего складывается на основе не гражданской идентичности, а так называемых аскриптивных идентичностей (этнической, религиозной, расовой). В начале 1990-х гг. в России стали бурно развиваться национальные движения в республиках федерации: чеченское, татарское, якутское и другие, а в конце 1990-х гг. оживился русский национализм. Так включились механизмы «этнополитического маятника», когда циклы активности движений, выступающих от имени этнических меньшинств, вызывают активизацию движений от имени русского этнического большинства, а их подъем дает импульс для нового витка активизации меньшинств.

Этническая и религиозная мобилизация населения как продукт постимперских условий, в свою очередь, породила многочисленные проблемы, прежде всего этнические и религиозные конфликты в Российской Федерации. Особенно напряженная обстановка складывается на Северном Кавказе. В докладе международной неправительственной организации International Crisis Group (октябрь 2012 г.) современное противостояние официальных силовых структур России незаконным вооруженным формированиям в регионе оценивается как «самый кровопролитный конфликт в современной Европе». По данным свежего исследования Виталия Белозерова, Россия входит в десятку стран мира по количеству террористических актов, совершенных с 1990 по 2012 г., и занимает третье место по числу жертв терактов, пропустив вперед только Ирак и Пакистан.

Ксенофобия в России, в основном в ее центральных регионах, и по масштабу превышает европейскую, и по характеру совсем другая. Все российские социологические службы показывают, что основным объектом ксенофобии жителей крупнейших городов выступают не иммигранты, как в Европе, а российские граждане, выходцы с Северного Кавказа. Уровень неприязни к ним в пять-шесть раз выше, чем к выходцам из Средней Азии, составляющим сейчас основную долю мигрантов. Народы Северного Кавказа, включенные в состав Российской империи еще в XIX веке, и сегодня не входят в образ единого российского «мы» в сознании большинства населения страны. Этот образ (воображаемое сообщество, которое Бенедикт Андерсен считал основой нации) вообще не имеет в России четких очертаний.

В 1970 г. американский политолог Данкворт Растоу сформулировал идею о том, что «национальное единство является единственным предварительным условием демократии», все остальные ее составляющие возникают уже в процессе развития демократизации. Но сам этот процесс не может начаться до формирования нации – главного субъекта демократической политики. Потребовалось почти полвека, чтобы в России начали понимать справедливость этой фундаментальной идеи, а также точность афоризма Айвора Дженнингса: «Народ не может решать, пока некто не решит, кто есть народ».

ОСНОВЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ КОНСОЛИДАЦИИ

Для России национальная консолидация является не только предпосылкой демократизации, но и условием простого выживания. Как обеспечить консолидацию? Политическая нация – не государство, не его население и даже не только гражданское общество, но еще и общность, связанная едиными культурно-ценностными узами. Это справедливо подчеркнул Михаил Ходорковский в своей лекции «Между империей и национальным государством». К сожалению, в ней культурная основа наций понимается узко и сводится лишь к традиционной этнографической культуре (языку, истории, религии, обычаям). Такой подход выбивается из мировой научной традиции. Почти полтора века назад Эрнест Ренан, которого можно назвать основоположником культурологической теории нации, восклицал: «Нация – это душа, духовный принцип», но одновременно подчеркивал, что «этнографические соображения не имели существенного значения в организации современных наций». Ренан сравнивал испаноязычную Америку, говорящую на одном языке, но не являющуюся единой нацией, и швейцарскую нацию, использующую четыре языка: «Желание Швейцарии объединиться, вопреки различию ее языков, представляет более важный факт, чем сходство языка… Нация – это великая солидарность».

Уже Ренан подошел к пониманию гражданской культуры как основы национальной консолидации, однако в наиболее развернутом виде эта концепция сформирована учеными XX века, прежде всего Габриэлем Алмондом и Сиднеем Вербой в их классическом труде «Гражданская культура». Ее суть и основное отличие от предшествующих культур – патриархальной и подданнической – в том, что гражданская культура «партиципаторная» («участническая»), активистская. Она объединяет людей, апеллирующих не к единству крови или верности монарху, вождю, правителю, а к единству прав и обязанностей коллективного главного субъекта власти: «Мы, народ, – источник власти».

Разумеется, хорошо известны исторические примеры, когда локомотивом гражданской культуры и двигателем национальной консолидации становился либо этнический национализм, либо религиозная мобилизация. Может ли русский национализм стать основой национальной консолидации всех граждан России? Накапливается все больше аргументов для отрицательного ответа на этот вопрос.

Если русский национализм не одержал политическую победу в начале прошлого века, то тем более не победит сейчас. Тогда он имел неизмеримо лучшие, чем ныне, возможности для выдвижения на лидирующие позиции. С 1905 по 1917 гг. первые националистические партии, и прежде всего «Союз русского народа», создавались в условиях подъема шовинизма после этнических погромов, негласно поддержанных властями, поэтому были формально самыми массовыми. Тем не менее на выборах в Государственную думу Российской империи всех четырех ее созывов они ни разу не завоевывали большинства. Русский народ не поддержал их и позднее, в 1918–1921 гг., в ходе гражданской войны. Ныне даже в этнически однородных русских краях и областях русский национализм не получает массовой поддержки ни на выборах, ни в опросах общественного мнения, несмотря на чрезвычайно высокий уровень ксенофобии.

Русский национализм не является лидером и в аудитории интернета. В России число интернет-пользователей достигло на весну 2012 г. 59,5 млн человек (это более половины взрослого населения). Интернет стал основным организатором массовых движений, однако структура политических предпочтений его пользователей примерно такая же, как у российского населения в целом. Об этом свидетельствуют результаты исследования Левада-центра накануне выборов в Государственную думу. Подавляющее большинство пользователей аполитичны, лишь 3% опрошенных в этой аудитории доверяют каким-либо партиям, хотя около трети готовы пока голосовать за партию власти (скорее всего, они голосовали бы за любую партию, стоящую у власти). Следующими по популярности идут коммунисты, в то время как уровень поддержки националистов на порядок меньше. В рамках проекта «Этнополитическая проблематика в российской блогосфере» мы исследовали самую массовую социальную сеть «ВКонтакте». Националисты там не превосходят по активности сообщество левого толка, которое, столь же негативно относясь к Западу, как и большинство русских националистов, решительно отвергает лозунг «Россия для русских». Чуть меньшая по численности, но сопоставимая с националистами по активности аудитория социальной сети, называющая себя «либералами». Это идеологическое течение категорически и почти тотально не приемлет этнический национализм, так же как последний в массе своей не приемлет либерализм.

Русский национализм политически неоднороден. В нем существуют разные идеологические течения – левое, правое, а недавно появился крохотный либеральный ручеек. Скорее всего, политическое размежевание в русском национализме будет возрастать, что не укрепляет его позиции на политической арене.

Важно отметить, что в русском национализме усиливается оппозиция к власти. Эти настроения привели к тому, что какая-то часть националистов (пусть и меньшинство) в декабре 2011 г. и весной-летом 2012 г. приняла участие в беспрецедентных по массовости митингах протеста. Они представляли собой прообраз широкой коалиции политических сил. Судя по исследованиям Левада-центра, на них более 60% составляли те, кто именовал себя либо демократами, либо либералами; 13–18% – коммунистами; 10% – социал-демократами и 6–14% – русскими националистами.

В отличие от протестных движений 2010 г., в которых социальное недовольство, прежде всего коррупцией и произволом чиновников, трансформировалось в массовые этнические фобии, митинги 2011–2012 гг. были сугубо гражданскими по характеру требований – 73% участников недовольны фальсификацией выборов и 52% – общей невозможностью влиять на власть. Оказалось, что российская власть все же способна содействовать развитию гражданского движения, но косвенным образом, объединяя против себя разные политические силы.

Люди, объединенные протестной активностью 2011–2012 гг., не называли себя гражданскими националистами, но по сути своей ими являлись. Большая часть из них представляла те социальные слои, которые по уровню образования, предприимчивости, квалификации вполне могли влиться в ряды людей с космополитическими ценностями, составляющими основной поток в «утечке умов» из России. Но люди, участвовавшие в движении гражданского протеста 2011–2012 гг., не уезжают в более комфортные страны. Они создают в России волонтерские организации, оказывают помощь пострадавшим при стихийных бедствиях, защищают от разрушения исторические кварталы городов и от хищнической вырубки леса. Это люди активистской культуры, они готовы остаться в своей стране и претерпеть не только дискомфорт, но иногда и серьезные опасности, куда большие, чем политически мотивированные обыски или травля в прессе. Чтобы все это перенести, нужно продемонстрировать вовсе не космополитизм, а повышенную привязанность к своей стране. Гражданские активисты, которых в социологических терминах можно было бы назвать и гражданскими националистами, демонстрируют свое желание изменить тип государства, сделать его национальным в том смысле, чтобы оно подчинялось и служило обществу-нации, а не отдельным олигархическим группам или бюрократическим корпорациям.

Такое государство-нация (сохраняющее множество ареалов расселения народов с разными традиционно-культурными идентичностями) может и, скорее всего, начнет формироваться в России на основе широкой политической коалиции и гражданской консолидации в целях преодоления авторитаризма, произвола и коррупции. Подобные цели чаще всего являлись начальным импульсом национально-гражданской консолидации в XX веке, а негативная консолидация – самый распространенный дебют становления государств-наций в мировой истории. Однако на этом этапе возможны развилки. Протестные настроения могут привести к формированию как гражданских, светских наций, так и этнократических и теократических сообществ, как это случилось после исламской революции 1979 г. в Иране. Пришедший тогда к власти теократический режим жестоко расправился со своими недавними союзниками по антимонархической и антикоррупционной коалиции.

На мой взгляд, в России возможно одновременное проявление двух указанных сценариев, локализованных в разных географических пространствах. На большей части страны, в урбанизированных регионах центра и востока, будут усиливаться тенденции гражданской консолидации. Этому содействует ослабление веры в спасительную роль элит, осознание малой вероятности появления элиты, способной произвести модернизацию сверху. Как раз в постимперских условиях преобладают элиты, тяготеющие к сохранению статус-кво, не стремящиеся к переменам. В такой ситуации укрепляется идея народного суверенитета – граждане воспринимаются не только как источник власти, но и как двигатель перемен.

На юге страны протестные настроения пока быстро трансформируются в этническую или религиозную мобилизацию, и мала вероятность изменения этих тенденций в ближайшей перспективе.

Разновременное развитие регионов – достаточно распространенное явление. Например, в Италии модернизированный север тянет за собой консервативный юг, хотя временами у северян возникает соблазн сбросить с себя эту ношу. Возможно, по похожему сценарию будет развиваться и Россия. Однако это вопрос весьма отдаленной перспективы.

Актуальная повестка дня состоит в осознании интеллектуальной элитой России важности первого, самого массового этапа национальной консолидации – не этнической, а гражданской, которая пока только созревает. Массовые митинги 2011 и 2012 гг. были ее предвестниками.

* * *

В заключение подчеркну идеи, которые составляют основу этой статьи:

Во-первых, национальное государство и национальное общество являются перспективными формами политической организации для стран и регионов, сохраняющих значительные пережитки имперской организации. В России к таким пережиткам можно отнести: «имперское тело», понимаемое как территория государства, расколотая на отдельные слабо связанные между собой ареалы расселения, и разобщенное население с самым высоким в мире уровнем взаимного недоверия и сравнительно высоким уровнем ксенофобии; имперский авторитарный порядок; и наконец, имперское, подданническое сознание, преобладающее у большинства жителей. Все эти явления связаны между собой, представляя единый имперский синдром, составляющий основу исторической инерции в России. Ее преодоление возможно лишь при активизации гражданского сознания и национальной консолидации граждан – единственных предварительных условий политической трансформации, демократизации политической жизни. На мой взгляд, эти предпосылки сейчас начали проявляться в России.

Во-вторых, в полиэтнических государствах, сохраняющих ареалы компактного расселения многочисленных этнических групп, политическая нация не может формироваться на основе мобилизации и консолидации какой-либо одной этнической общности. Думаю, что в России развитие политической нации может происходить не в той последовательности, которая чаще всего наблюдалась в истории (хотя были и иные примеры): не от этнонационального объединения к гражданскому, а в некотором смысле наоборот – от гражданской консолидации представителей разных этнических и религиозных групп к формированию единого национального самосознания граждан России. Разумеется, в этом случае в рамках единого национально-гражданского сознания будут сохраняться разнообразные этнические и религиозные идентичности. Можно назвать эту модель «швейцарской». Эрнест Ренан предвидел, что она может стать основной в его будущем, то есть в нашем настоящем.

В-третьих, этнонационализм в нынешних условиях не может быть стратегическим союзником сил, заинтересованных в модернизации России. Вместе с тем эти силы, осознавая невозможность модернизации сугубо элитарной, неизбежно будут нуждаться в массовой поддержке, в национальной консолидации, следовательно, и в национализме, но в ином – гражданском.

Эрнст Геллнер связывал «появление Нового мира» (модернизацию XIX–XX веков) с национализмом – идеологией «соединения государства с национальной культурой». И эта мысль классика не утратила актуальности для стран с незавершенным процессом модернизации. Однако современная разновидность национальной культуры, сохраняя традиционные ценности (заинтересованность судьбой своей страны и гордость ее историческими культурными достижениями), все больше проявляется как культура гражданская. В ней преобладают ценности народного (гражданского) суверенитета, верховенства закона, равноправия, свободы самовыражения и т.п. Такая культура может стать основой для консолидации людей с разными этническими и религиозными идентичностями.

Э.А. Паин – доктор политических наук, профессор Национального исследовательского университета – Высшей школы экономики, генеральный директор Центра этнополитических исследований.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 мая 2013 > № 885395 Эмиль Паин

Испытание рынком

Европа и Россия после кризиса

Резюме: Пока Евросоюз осмысляет кризис и разрабатывает стратегию развития, Россия возвращается к «старым добрым» практикам имитации демократических институтов и рыночных механизмов.

Экономически Европейский союз и Россия не слишком похожи. В Евросоюзе ВВП на душу населения вдвое выше, чем в России (30 и 15 тыс. долларов), ЕС экспортирует высокотехнологичные готовые изделия, а Россия – сырье. Однако кризис сказался на всех: падение ВВП в 2009 г. составило 4,4% в Евросоюзе и 7,8% в России, дефицит госбюджета в обоих случаях превысил 6% ВВП, а безработица подобралась к 10 процентам. И, хотя кризис пришел из Соединенных Штатов, его тяжелые последствия были вызваны местными причинами. Главные среди них – отсутствие структурных реформ, недостаточная конкурентоспособность, чрезмерный рост зарплат, раздутый и неэффективный госаппарат, разросшиеся и нестабильные финансовые рынки.

Нынешний спад – первый общемировой кризис эпохи глобализации и повсеместного торжества рыночной экономики. Это также первый всеобщий кризис эпохи деиндустриализации. Накануне прошлой глобальной рецессии, вызванной нефтяным шоком, промышленность давала 40% мирового ВВП, а сфера услуг – 50%. Теперь вклад промышленности составляет 27%, а сферы услуг – 72%. То есть прежнее условное равенство переходит к соотношению 3:1.

ЧТО СЛОМАЛОСЬ В ЕВРОПЕ?

Создание в Европе экономического и валютного союза преследовало цель сделать внутренний рынок действительно единым и приблизить его по качеству к национальному, по примеру того, который существует в США. Из этого выводились стратегические преимущества единой валюты. Предполагалось, что увеличение размеров внутреннего рынка запустит эффект масштаба – расширит рынок сбыта для европейских компаний и повысит их рентабельность, то есть будет содействовать устойчивому развитию и долговременному росту занятости. Выравнивание цен внутри ЕС должно было повысить благосостояние европейцев и улучшить условия для ведения бизнеса. Более емкие, глубокие и ликвидные финансовые рынки сулили низкие процентные ставки, тогда как Европейский центральный банк брался обеспечить долговременную ценовую стабильность. Плюс к тому добавлялся подарок в виде устранения конверсионных расходов и валютных рисков.

Все эти аргументы многократно повторялись лидерами Евросоюза в ходе ратификации Маастрихтского договора и в процессе перехода на евро. Однако в агитационной кампании были свои «маленькие хитрости». Специалисты знали, что снятие барьеров ведет к ужесточению конкуренции. Кстати, один из первых номеров корпоративной газеты ЕЦБ вышел под заголовком «Банковские служащие 90-х – это шахтеры 50-х?». Параллели между валютным союзом и Европейским объединением угля и стали (ЕОУС) были очевидны. Ведь интеграция полезна как раз тем, что, усиливая механизмы конкуренции, вынуждает проводить оздоровление экономики. Но это предполагает проигравших. О них органы ЕС предусмотрительно молчали, чтобы не лишить проект широкой общественной поддержки.

Секретом для широкой публики осталось и то, что переход на евро был призван не дополнить созданный к 1992 г. единый внутренний рынок Евросоюза, а спасти его от разрушения. Снятие ограничений на пути движения капиталов (а это было одним из пунктов Программы-1992) медленно, но верно подрывало механизм коллективного плавания валют. Кризис Европейской валютной системы 1992–1993 гг. только подтвердил это. Нормальная торговля внутри ЕС невозможна без фиксированных курсов. Ведь поставщикам невыгодно заключать контракты в чужой дешевеющей валюте, а покупателям – в чужой дорожающей. Похожая ситуация уже возникала в ЕЭС после краха Бреттон-Вудса, и тогда положение спасла «валютная змея». Донести эту идею до широкой публики было бы крайне сложно, Делор и его команда решили не пугать обывателя и не морочить ему голову сложными экономическими выкладками.

С началом мирового экономического кризиса скрытые мотивы обнаружили себя. Европейцы почувствовали, что их обманули. «Почему власти не сказали, что введение единой валюты потребует жертв? Да еще таких крупных. А если нас ввели в заблуждение, то пусть теперь власти заберут назад свою хваленую единую валюту и вернут все на прежние места». Примерно так, с чувством бессильной обиды, реагировал греческий обыватель на объявленные правительством меры жесткой экономии. Да, с гражданами посчитались не в полной мере, не так, как это следует из принципов демократии. Справедливости ради заметим, что все великие проекты в той или иной мере навязываются обществу. На то, чтобы добиться полного одобрения, обычно нет ни сил, ни времени. Идеалы демократии и практика жизни, увы, не совпадают.

Второй аргумент – о том, что без единой валюты внутренний рынок Евросоюза перестал бы к сегодняшнему дню существовать, – будь он вовремя внедрен в общественное сознание, сыграл бы сегодня добрую службу органам ЕС и национальным правительствам. Осознание того, что без евро полувековые завоевания интеграции пошли бы прахом, очень вероятно, остудило бы пыл тех, кто громил витрины и поджигал машины на улицах европейских городов. Ясное понимание этого механизма помогало бы лидерам быстрее договариваться о срочных действиях по спасению евро и облегчало бы процесс нахождения взаимопонимания с избирателями. Почему об этом до сих пор молчат, сказать трудно. Видимо, высокие чиновники не слишком верят в способность населения услышать голос разума и переключиться с эмоций на рациональное. Особенно во времена, когда безработица бьет рекорды, социальные пособия урезаются, а в обществе нарастают разочарование и тревога.

Сохранение общеевропейского рынка, рост его однородности и улучшение его качества, как и следовало ожидать, принесли выгоды наиболее сильным игрокам и ухудшили позиции слабых. С 1999 по 2007 гг. экспорт Германии в другие страны Евросоюза вырос (по отношению к национальному ВВП) в полтора раза. При высоком качестве немецких товаров Германия все годы после введения единой валюты имела темп инфляции ниже, чем в среднем по зоне евро. С 1999 по 2010 гг. цены в Германии в общей сложности поднялись на 19%, а в зоне евро – на 25%. То есть ценовая конкурентоспособность немецкого экспорта в другие государства единой Европы выросла. В Греции за это же время прирост цен составил 43%, в Испании – 36%, в Португалии – 31%, в Италии – 28%.

Долговременная высокая инфляция, характерная для стран Южной Европы, сформировала в них особый инфляционный тип экономики – со своими правилами и механизмами. Переход на единую валюту в числе прочего был направлен на то, чтобы искоренить этот порок и перевести все государства еврозоны на модель устойчивого роста. Фактически – немецкую, основанную на сильной сохраняющей покупательную способность валюте при долговременно низких процентных ставках и высоких сбережениях, необходимых для инвестиций. С переходом на евро страны периферии получили валюту гораздо более высокого качества, чем их прежние национальные. Но автоматического переключения других рычагов их хозяйственного механизма на германскую схему не произошло.

Эмиссионный фактор инфляции исчез, ведь теперь создавать деньги мог только ЕЦБ. Но фактор издержек сохранился. Греческие, португальские, испанские товары и услуги постепенно дорожали по сравнению с товарами стран европейского ядра. Раньше, чтобы остановить потерю конкурентоспособности, национальные власти прибегали к девальвациям, то есть перекладывали издержки своей неэффективной политики на других партнеров по ЕС и на третьи страны. Теперь этим бонусам «безбилетника» наступил конец. Германия, Нидерланды и некоторые другие государства со стабильными валютами избавились от регулярно возникавшего внешнего налога. Но слабые страны остались наедине с результатами своей политики.

В инфляционной экономике бизнес и население привыкают к тому, что деньги постоянно теряют покупательную способность. Следовательно, хранить сбережения в национальной валюте нет смысла. Они должны быть в иностранной валюте или в вещественной форме. Кроме того, при дешевеющих деньгах часто выигрывает тот, кто вовремя взял кредит. В упрощенном виде – стабильная валюта поощряет к накоплениям и длинному горизонту планирования, а нестабильная – к займам и короткому горизонту. Перейдя на евро, Греция и другие государства периферии получили качественную денежную единицу, но сохранили старые практики. Тем более что на них снизошла невиданная доселе благодать в виде низких процентных ставок. Брать кредиты стало дешевле, а круг заемщиков кардинально расширился. Раньше немецкие банки не давали грекам кредиты в драхмах, опасаясь их удешевления. То есть срабатывал автоматический стабилизатор экономики: валютный риск ограничивал размер задолженности. После перехода на евро этот ограничитель пропал, а рынки, спутав валютный риск со страновым, стали пренебрегать последним. В итоге на Грецию и другие слабые страны обрушился поток необоснованно доступных займов.

Иначе говоря, с введением евро рынки попали под обаяние сильной валюты, и на протяжении всего докризисного периода явно недооценивали риски. В 2008 г. ситуация изменилась на противоположную. С началом кризиса в зоне евро остановился рынок межбанковских кредитов, а ставка EURIBOR (которая задает стоимость денег в отношениях между банками и их клиентами) лишилась всякого экономического содержания. По мере нарастания долговых проблем рынки стали крайне чувствительны к рискам, спрэды по суверенным долгам слабых стран взлетели, а их гособлигации перестали приниматься в обеспечение банками других государств еврозоны. Вместо недавнего притока дешевых кредитов периферия еврозоны испытала на себе бегство капиталов, обычно свойственное развивающимся экономикам. В итоге произошла дезинтеграция единого финансового рынка еврозоны, созданного немалыми усилиями органов ЕС (в первую очередь ЕЦБ) и самих рынков за время существования евро. Раскол предательски прошел ровно по линии национальных границ, и о сроках повторной «сборки» сейчас никто не возьмется говорить всерьез.

ЧТО НЕ ЛОМАЕТСЯ В РОССИИ?

Еще в 2002 г. Евросоюз вслед за США признал рыночный статус российской экономики. Но тот факт, что российская экономика перестала быть централизованной и государственной, не означает, что она стала рыночной по существу. Сформировавшаяся в стране модель «кланового капитализма» заметно отличается от экономики западного типа и имеет немного шансов перерасти в нее в обозримом будущем.

Ее характерные черты – неправовой характер (со слабой системой защиты прав собственности и исполнения контрактов), общий дефицит доверия, высокая концентрация экономической власти при интенсивном сращивании интересов бизнеса и чиновничества. Особенностью России является запредельная властная рента, то есть взятки и откаты. Последние доходят до 80% от государственного заказа. Сегодня карьерный рост молодых специалистов во многих государственных и полугосударственных структурах зависит от их способности привести начальнику проект с откатом. Все это радикально снижает рентабельность предприятий, повышает риски и транзакционные издержки, ухудшает инвестиционный климат. Не говоря уже о моральной стороне дела и практиках ведения бизнеса.

За 20 лет рыночных реформ в России, как это ни удивительно, так и не произошло полной монетизации хозяйства. Да, власти сумели преодолеть царившие в 1990-е гг. бартер и долларизацию, а также повысить уровень монетизации экономики (отношение денежного агрегата M2 к ВВП поднялось с немыслимых 11% до 40%). Тем не менее в стране продолжают существовать два параллельных мира – денежной и неденежной экономики.

Поясню. В апреле 2011 г. 36% работников имели начисленную зарплату до 12 200 рублей в месяц, в том числе 16% – до 7400 рублей. То есть на руки эти люди получали соответственно не более 10 600 и 6400 рублей в месяц, притом что прожиточный минимум составлял 6500 рублей. Иными словами, 16% занятых едва могли прокормить сами себя, а еще 20% оказывались у черты бедности, если двое взрослых содержали одного ребенка. Об одиноких родителях и семьях с двумя-тремя иждивенцами говорить вообще не приходится. Возникает вопрос: как выживают эти люди и почему не бунтуют? Ответ прост: значительная часть граждан живет «невидимыми» доходами от крестьянского труда, охоты, рыболовства и собирательства.

Заглянув весной на рынок любого небольшого города, наблюдатель застанет бойкую торговлю семенами, рассадой и всевозможной живностью на вырост: цыплятами, утятами, кроликами. К концу лета самым ходовым товаром становятся стеклянные банки и крышки. Стремясь сохранить выращенный урожай, домохозяйки сутками напролет варят варенье, выжимают соки, закатывают компоты и маринады. В Сибири, на Дальнем Востоке, на севере европейской части России мужчины со средним и даже высшим образованием регулярно выходят на охоту и рыбалку, чтобы обеспечить семьи полноценной белковой пищей. Сбор грибов и ягод – не только всенародное хобби, но и значимый источник пропитания для малообеспеченных слоев населения.

Если в Западной Европе процесс деиндустриализации занял несколько десятилетий, то в России она свершилась в чрезвычайно короткие сроки, одновременно с рыночными реформами 1990-х годов. Заводы и фабрики закрывались буквально на глазах и повсюду. Сотни тысяч рабочих, инженеров, техников, бухгалтеров и прочих специалистов оставались без профессии, социального статуса и источников существования. Единственным выходом для многих было вернуться к крестьянскому труду на приусадебных участках, просто чтобы выжить и прокормить детей. Формально оставаясь горожанами, эти люди не по своей воле постепенно утрачивали многие признаки городского образа жизни. Скрытая дезурбанизация приобретала общенациональный масштаб. А Россия, вопреки советскому индустриальному прошлому, оказалась зажатой между городом и деревней.

Наличие неформальной аграрной занятости выступает мощным социально-экономическим стабилизатором, чем с удовольствием пользуются власти всех уровней. Так, в 2009 г. при падении национального ВВП на 7,8% реальные располагаемые денежные доходы населения, согласно данным Росстата, выросли в постоянных ценах на 3%. При этом данный феномен цементирует сложившуюся систему внерыночных отношений и создает долгосрочные препятствия на пути модернизации.

Семьи с низкими зарплатами вынуждены строго делить бюджет на денежную и натуральную часть. Первая используется только для приобретения особо важных товаров и услуг, которые невозможно произвести самостоятельно или обменять на продукты своего труда. В их числе коммунальные услуги, бензин, крупы, сахар, обувь, книги, школьные принадлежности. Ввиду неэластичности денежного предложения потребление этих товаров и услуг жестко ограничивается. Даже при наличии значительных запасов продовольствия такая семья не может позволить себе покупку фотоаппарата, книг, лекарств, билетов на поезд или самолет. Ее члены оказываются отрезанными от преимуществ глобализации, за исключением мобильной связи и отчасти интернета. Крестьянствующие учителя, медицинские и социальные работники, слесари, электрики и водители не могут быть носителями передовых практик на официальном рабочем месте, а их труд на земле всегда будет технологически отсталым и неэффективным.

Частичная монетизация закрепляет широко распространенное в России представление о деньгах как о субстанции особого рода, наделенной едва ли не сверхъестественной силой. О деньгах слагают мифы, их привораживают и заговаривают, как это было в средневековой Европе. Очень небольшая часть россиян считает деньги инструментом и умеет с ним правильно обращаться. Фетишизация денег способствует сохранению символических обменов и статусных подношений, характерных для архаичных обществ. Подарки учителям, врачам, начальникам и чиновникам – не только мягкий вариант взятки, но и глубоко укоренившаяся, почти обязательная форма проявления уважения. Кстати, работающие в России европейские компании пользуются этими сомнительными традициями в целях повышения продаж. Весной 2012 г. рекламные плакаты одного из лидеров косметического рынка вышли с лозунгом «Конец учебного года, учителя ждут подарки!».

Дезурбанизация содействует распространению нерыночных практик и идеологии.

Во-первых, владельцы приусадебных участков, не имея юридических прав фермеров, а также их технических и финансовых возможностей, стремятся максимально сократить денежные траты. Вместо того чтобы платить за электричество, часть из них предпочитает «кинуть провод». Нелегально подключиться к общественному водопроводу, бесплатно воспользоваться удобрениями, топливом или техникой близлежащих предприятий не считается постыдным и противоправным.

Во-вторых, наличие дополнительного дохода закрепляет систему низких зарплат и препятствует формированию современного рынка труда. Приведу пример: даже в крупных промышленных центрах можно услышать фразу «она устроилась санитаркой в больницу, и каждый вечер имеет два ведра объедков для поросенка». И это в стране с космической и атомной промышленностью.

Сомнительный натуральный доход в данном случае компенсирует мизерную зарплату. А она, в свою очередь, позволяет существенно занижать официальный уровень безработицы. Если в ЕС профсоюзы добиваются необоснованно льготных условий для работников и таким образом делают рынок труда негибким, то в России они практически не участвуют в согласовании коллективных договоров, не влияют на зарплату и тоже деформируют рынок труда.

Кроме того, побочная аграрная занятость препятствует формированию современной городской среды. Подавляющее число малых и средних российских городов сохраняют черты сел, из которых они выросли. Центральные площади часто представляют собой расширенные участки трактов, вокруг которых когда-то формировалось поселение. Каменная застройка в таких городах ограничивается центральными кварталами, вокруг которых привольно и беспорядочно раскидывается частный сектор – с деревянными домами, сараями, огородами и разбитыми грунтовыми дорогами. Обширный частный сектор можно встретить даже в городах с населением около миллиона человек, например, в Воронеже и Уфе. Чем дольше российские горожане будут заниматься сельским трудом, тем дольше города будут оставаться без высокотехнологичной и удобной инфраструктуры.

Кризис 2008–2009 гг. стоил российской экономике больших потерь. ВВП упал сильнее, чем в среднем по миру, и в большинстве стран СНГ. Беспрецедентным было обрушение фондовых индексов. Чтобы воспрепятствовать падению курса рубля, Центральный банк проводил массированные валютные интервенции, истратив на них почти 200 млрд долларов. Однако сравнительно быстрый выход из депрессии и статистически небольшие социальные издержки создали иллюзию, будто с российской экономикой все в порядке.

В отличие от Евросоюза, где кризис вызвал болезненную, но энергичную реакцию властей и общества, в России он не дал сколько-нибудь заметных побудительных импульсов. Пока в ЕС идет осмысление случившегося и разработка новой стратегии экономического развития, Россия возвращается к «старым добрым» практикам, имитирующим демократические институты и рыночные механизмы.

* * *

Европейский союз, создав качественный единый рынок, предоставив слабым странам сильную валюту и переведя их на модель устойчивого развития, столкнулся с непредвиденной деформацией рыночных механизмов. Периферия зоны евро оказалась неготовой к возросшей конкуренции, а рынки не сумели правильно и своевременно оценить риски. В условиях кризиса произошла остановка денежных рынков еврозоны и дезинтеграция единого финансового пространства. Автоматические стабилизаторы экономики, существовавшие до введения евро, перестали срабатывать, и экономика надолго вышла из состояния равновесия.

Россия, напротив, продемонстрировала высокую прочность действующих хозяйственных механизмов, хотя назвать их рыночными можно лишь с натяжкой. Экономическая система находится в устойчивом институциональном равновесии, притом что социальная стабильность основывается на сильной поляризации доходов и низком качестве жизни значительной части населения. На данный момент внутри страны нет сил, которые бы хотели и могли начать глубокую институциональную и структурную трансформацию экономики. То, как долго она будет откладываться, зависит не только от внешних факторов, и прежде всего от мировых цен на нефть. Импульс к реформам может прийти и изнутри. Это станет ясно через три-пять лет, когда в трудовой возраст вступит поколение, родившееся в 1990-х, а именно дети тех горожан, которые были вынуждены заняться сельскохозяйственным трудом. Если молодежь, выросшая с гаджетами и социальными сетями, массово откажется делать компост и запарку для поросят, то в обществе возникнет качественно новая ситуация.

О.В. Буторина – д. э. н., профессор, заведующая кафедрой европейской интеграции, советник ректора МГИМО (У) МИД России, член научно-консультативного совета журнала «Россия в глобальной политике»

Россия. Евросоюз > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 мая 2013 > № 885393 Ольга Буторина

Розы и тернии франко-германского тандема

Почему он пережил все политические перемены

Резюме: Ни Париж, ни Берлин не намерены выступать в качестве «троянского коня» России в евроатлантических структурах. Они стремятся лишь избежать возврата Европы к расколу.

Одной из знаменательных дат в истории Европы после Второй мировой войны стало 22 января 1963 г. – день, когда в Елисейском дворце президент Франции Шарль де Голль и канцлер ФРГ Конрад Аденауэр поставили подписи под договором о сотрудничестве.

Полувековой юбилей Елисейского договора был отмечен с большим размахом. В Берлине прошли совместные заседания правительств и парламентов обеих стран, президент Франсуа Олланд и канцлер Ангела Меркель ответили на вопросы студенческой аудитории, которые транслировались франко-германским культурным телеканалом «Арте». Вечером хозяева и гости присутствовали на симфоническом концерте в Берлинской филармонии.

Отклики на торжества выглядят неоднозначно. Комментаторы по обе стороны Рейна, как и в других странах, единодушно признают, что Елисейский договор стал вехой на пути к историческому примирению двух народов, которые трижды на протяжении жизни одного поколения сталкивались на полях сражений, втягивая в смертельное противоборство Европу, а за ней и весь мир. Превращение «наследственных врагов» в привилегированных партнеров сделало франко-германский тандем мотором Европейского союза, объединяющего уже 27 государств. Без предварительного согласия Берлина и Парижа органы ЕС не принимают ни одного сколько-нибудь важного решения.

Тем не менее отношения внутри самого тандема далеки от идиллии. За время существования Елисейского договора между сторонами не раз возникали разногласия, трения, а нередко и конфликты, причем за последние месяцы на фоне кризиса еврозоны и смены руководства во Франции они заметно обострились.

УРОКИ ПРОШЛОГО

Решение генерала де Голля избрать после возврата к власти весной 1958 г. одним из своих первых зарубежных собеседников канцлера Аденауэра вызвало тогда немалое удивление. Ветеран двух мировых войн, побывавший в немецком плену, а двумя десятилетиями спустя возглавивший французское движение Сопротивления, считался националистом, воспитанным с молодых лет в антигерманском духе.

Между тем де Голль всегда руководствовался в своей деятельности не эмоциями или предрассудками, а трезвым, прагматичным расчетом, вписывая его в широкие исторические и глобальные координаты. Особое беспокойство генерала вызывала эволюция баланса сил между США и СССР в сторону ракетно-ядерного «равновесия страха», при котором стороны оказывались заложниками друг друга, избегающими рисковать собственным населением ради безопасности союзников. Подобная ситуация была чревата для Европы двоякой опасностью – превращением либо в поле боя сверхдержав с катастрофическими последствиями, либо в объект их глобальной договоренности за счет интересов европейцев («супер-Ялта»).

Наглядным доказательством справедливости своего анализа де Голль считал кубинский кризис 1962 г., ускоривший переход Соединенных Штатов от стратегии «массированного возмездия» к концепции «гибкого реагирования». Твердо поддержав Кеннеди в ходе этого кризиса, де Голль взял курс, с одной стороны, на форсированное создание Францией национальной ядерной силы сдерживания, а с другой – объединение шести государств Западной Европы на основе Римского договора (1957) о создании Европейского экономического сообщества (ЕЭС) – зародыша будущего Евросоюза. Уверенный в том, что роль политического лидера в нем, а тем самым и весомого участника концерта мировых великих держав, будет играть Франция, де Голль считал ее основным партнером Западную Германию, чей экономический потенциал был ограничен политическими последствиями Второй мировой войны, прежде всего расколом на два государства.

Хотя Аденауэр далеко не во всем разделял грандиозные замыслы генерала, он усмотрел в них практические выгоды для своей страны. Главная из них состояла в том, что Франция, долго остававшаяся для немцев наиболее трудной собеседницей среди держав–участниц Североатлантического альянса, становилась ценным партнером в переговорах не только с Советским Союзом, но и в известной мере США и Великобританией. (Их линия поведения в ходе кризиса 1958–1961 гг. вокруг Западного Берлина не всегда вызывала у канцлера полное доверие.)

Эти факторы и легли в основу Елисейского договора, который предусматривал регулярные консультации на разных уровнях по важнейшим вопросам внешней политики, экономики и культуры, а также создание условий для более тесного общения молодежи обеих стран в рамках специально создаваемой организационной структуры.

Таким образом, с точки зрения международного права франко-германский договор 1963 г. отнюдь не представлял собой классический союз с четкими обязательствами участников о взаимодействии при тех или иных обстоятельствах. Это был лишь консультационный пакт, эффективность которого определялась степенью совпадения интересов. Однако именно в процедурном характере данного пакта заключалось его основное преимущество, позволявшее гибко адаптировать документ к контексту меняющейся международной обстановки.

Это достоинство обнаружилось очень скоро. В ходе ратификации бундестаг ФРГ добавил к договору преамбулу, подтверждающую незыблемость обязательств по Североатлантическому альянсу. Де Голль, который надеялся с помощью немцев добиться эволюции НАТО в сторону большего равноправия между союзниками по обе стороны Атлантики, не скрывал разочарования. «Договоры можно сравнить с молодыми девушками, которые подобны розам – они имеют свой лучший возраст, который проходит», – иронически заметил французский президент. Аденауэр постарался смягчить горечь партнера. Во время государственного визита во Францию летом 1963 г. он подчеркнул в одной из речей: «Каждый садовник знает, что розы – самое упорное, живучее растение, способное благодаря уходу пережить зиму».

Полувековая история Елисейского договора подтвердила оценку канцлера: этот документ продолжал служить важным каналом постоянного диалога между его участниками независимо от личных взглядов, партийно-политической принадлежности лидеров и коренных перемен ситуации в Европе и в мире. Например, в конце 60-х – начале 70-х гг. ХХ в. франко-германские отношения заметно осложнились из-за недоверия к «восточной политике» социал-демократа Вилли Брандта со стороны президента-голлиста Жоржа Помпиду, взявшего курс на сближение с Великобританией, перед которой открылись двери в ЕЭС, наглухо забаррикадированные ранее де Голлем. Напротив, преемник Помпиду либерал Валери Жискар д’Эстен наладил самое тесное сотрудничество с социал-демократическим канцлером ФРГ Гельмутом Шмидтом на почве совместных усилий по превращению ЕЭС из таможенного союза в валютно-экономический.

Самое серьезное испытание на прочность франко-германский тандем пережил на рубеже 80-х – 90-х гг., когда его возглавляли президент-социалист Франсуа Миттеран и христианско-демократический канцлер Гельмут Коль. С концом холодной войны и биполярного мира цели, которые ставили в свое время перед Елисейским договором его создатели, бесповоротно ушли в прошлое. Объединение Германии радикально изменило баланс сил между участниками тандема, а распад СССР – его геополитическое измерение.

Тем не менее диалог не прекратился, а напротив, стал еще более активным. Согласившись после некоторых колебаний с неизбежностью восстановления германского единства, Миттеран взял курс на придание ему европейского измерения. «Сделать Германию европейской, чтобы Европа не стала германской», – так резюмировал свою стратегию президент. Важнейшими вехами на этом пути стали Маастрихтский, Амстердамский, Ниццский договоры, а после провала в 2005 г. проекта Европейской конституции – Лиссабонский.

Роль катализатора углубления и расширения европейской интеграции продолжало играть франко-германское партнерство. Механизм Елисейского договора постепенно развивался – с 1988 г. к двум ежегодным саммитам и встречам министров иностранных дел добавились советы по обороне и безопасности, экономическим и валютно-финансовым вопросам. Межправительственные контакты подкреплялись связями парламентов, НКО, культурными и молодежными обменами. Определенный импульс получило и военное сотрудничество – создание франко-германской бригады, расширенной затем до Еврокорпуса со штабом в Страсбурге, который призван стать прообразом будущей европейской «оборонной идентичности». Миттеран и Коль приняли участие в совместных маневрах воинских частей обеих стран в Мурмелоне, арене кровопролитных боев Первой мировой войны.

Постоянный диалог чиновников и представителей гражданского общества на всех уровнях постепенно выработал привычку учитывать позицию партнера с тем, чтобы минимизировать столкновение интересов путем предварительного согласования решений. Изменилось и восприятие народами образов друг друга. Хотя многие устоявшиеся негативные стереотипы сохраняются, они утратили свойственный прошлому рефлекс взаимного недоверия и вражды.

Вместе с тем конкретная отдача сложившегося на основе Елисейского договора тандема по-прежнему колеблется в довольно широком диапазоне. В период двух президентских мандатов неоголлиста Жака Ширака (1995–2002 гг.) его взаимодействие с канцлером Герхардом Шрёдером оставляло порой желать лучшего. Зато с избранием в 2007 г. главой Пятой республики Николя Саркози и приходом к власти канцлера Ангелы Меркель могло показаться, что франко-германские отношения не только достигли пика времен де Голля–Аденауэра, Жискар д’Эстена–Шмидта или Миттерана–Коля, но поднялись на качественно новый уровень.

Такое впечатление, вызывавшее ревность других членов Евросоюза, не было лишено оснований. Причем дело было, разумеется, не в личностных особенностях двух лидеров. Правда, Ангелу Меркель, дочь протестантского пастора, родившуюся в ГДР, вначале несколько шокировала фамильярность Саркози. Тот факт, что эти шероховатости быстро сменились взаимопониманием и солидарностью, определялся прежде всего общностью подходов к главной проблеме, стоявшей перед их странами и ЕС в целом – преодолению последствий глобального финансово-экономического кризиса.

Как Меркель, так и Саркози искали выход из этого кризиса в соответствии с интересами их правых электоратов – в сокращении дефицита финансов и госдолга за счет экономии расходов государства и системы социальной защиты, облегчении налогового бремени частного сектора, придании большей гибкости трудовому законодательству. Вместе с тем неолиберальное кредо социальной рыночной экономики ФРГ в чрезвычайных условиях кризиса не противоречило широкомасштабным вливаниям бюджетных средств в спасение предприятий и банков, оказавшихся на грани банкротства, что соответствовало многовековым этатистским традициям Франции.

Другим фактором, способствовавшим этому «медовому месяцу», являлось неофициальное разделение ролей на международной арене. ФРГ, ведущего мирового экспортера промышленных товаров, интересовали в первую очередь дальнейшая экономическая интеграция в расширенном на восток Евросоюзе и сотрудничество с динамичными «всплывающими» державами бывшего третьего мира. В то же время президент Франции стремился утвердить за Парижем роль политического лидера, представляющего интересы Евросоюза как в трансатлантическом диалоге с США, так и в традиционных сферах французских геополитических интересов – Средиземноморье, на Ближнем Востоке, в Африке.

Это разделение не обходилось без сбоев. Оппозиция Меркель по существу девальвировала выдвинутый Саркози проект создания Средиземноморского союза. Решение Германии воздержаться в ходе голосования в Совете Безопасности ООН по Ливии, тогда как Франция активно добивалась вооруженного вмешательства (март 2011 г.), вызвало нескрываемое раздражение в Париже. Тем не менее по ключевым вопросам европейской и мировой политики тандем занимал согласованные, а зачастую единые позиции. В СМИ получил хождение термин «Меркози», подразумевавший фактическую франко-германскую директорию в Евросоюзе и его отношениях с внешним миром. Дальнейшее развитие событий показало, однако, что степень совпадения интересов между партнерами, а вместе с ней и эффективность самого тандема постепенно сужаются. НА НОВОМ ЭТАПЕ

Во время президентской кампании во Франции весной 2012 г. Меркель публично поддержала Саркози и отказалась принять его соперника-социалиста. В свою очередь Франсуа Олланд демонстративно встретился с лидерами оппозиционных германских социал-демократов, в том числе потенциальными конкурентами канцлера на предстоящих в 2013 г. выборах в бундестаг.

Этот обмен любезностями не помешал новому французскому президенту уже в день инаугурации, 15 мая 2012 г., срочно вылететь в Берлин. Время не могло ждать – острейший кризис суверенных долгов государств южной периферии ЕС, прежде всего Греции, оказавшейся на грани дефолта, а также Испании, Португалии, Италии грозил вызвать крах единой европейской валюты и паралич всего процесса евростроительства.

Между тем подходы партнеров по тандему к путям преодоления кризиса существенно разошлись. Для Меркель необходимым условием его преодоления являлась прежде всего финансовая стабильность на базе Пакта бюджетной дисциплины, подписанного в рамках Евросоюза по ее инициативе при активной поддержке бывшего президента Саркози. Не отказываясь от помощи терпящим бедствие, канцлер требовала от правительств гарантий в виде программ жесткой экономии государственных, прежде всего социальных расходов.

Отсюда – решительное сопротивление германской стороны тому, чтобы придавать этой помощи автоматический характер, например, эмиссии Центробанком ЕС евробондов – обезличенных облигаций, гарантированных всеми странами еврозоны и прежде всего наиболее кредитоспособной из них – Германией. «Пока я жива, евробондов не будет!» – твердо заявила Меркель. В ту же логику вписывалось ее стремление придать новый импульс европейской интеграции, дополнив существующий валютно-финансовый союз налоговым и кредитным с широкими полномочиями наднациональных органов контроля над банковской системой Евросоюза.

В то же время центральным пунктом предвыборной программы Олланда служило форсирование экономического роста ради смягчения главной социальной проблемы – занятости. Поскольку это предполагало активную роль государства, в том числе в финансовой сфере, кандидат соцпартии критиковал чрезмерные, по его мнению, уступки своего предшественника Германии и обещал возобновить переговоры об условиях Пакта бюджетной дисциплины, дополнив его мерами по стимулированию темпов роста ВВП.

Эти расхождения объяснялись отнюдь не идеологическими или партийно-политическими мотивами, ничуть не мешавшими в прошлом тесному взаимодействию Жискар д’Эстена со Шмидтом или Миттерана с Колем, а более существенными факторами объективного порядка. Эволюция баланса сил между участниками тандема, предопределенная воссоединением Германии, заметно ускорилась на фоне начавшегося в 2008 г. мирового кризиса. Франция оказалась более чувствительной к его последствиям, нежели ФРГ, причем не только из-за более ограниченного демографического или материального потенциала, но и по структурным причинам. Французский торговый баланс сводится с хроническим дефицитом, а германский – с внушительным активом, отражая различие в конкурентоспособности двух ведущих экономик Евросоюза. Удельный вес обрабатывающей промышленности в ВВП Германии, ведущего мирового экспортера ее продукции, достигает 27%, тогда как во Франции он вдвое ниже. Повышению эффективности социального рыночного хозяйства ФРГ заметно способствовала модернизация трудовых отношений и налоговой системы, начатая при Шрёдере и продолженная Меркель.

Во Франции подобные реформы, за которые выступали правые партии во времена президентства Саркози, столкнулись с упорным сопротивлением социалистов и их союзников, выступавших под этатистскими и эгалитаристскими лозунгами. Приход их к власти вполне закономерно привел к тому, что франко-германский дуэт начал давать сбои. Олланд оказался в нелегкой роли посредника между относительно стабильными, богатыми странами Северной Европы, верными неолиберальной и монетаристской стратегии (ФРГ, Нидерланды, Финляндия), и охваченными кризисом государствами Средиземноморья, став на присущий его политическому стилю путь поисков компромисса. В ходе подготовки двух важнейших саммитов ЕС – в июне и октябре 2012 г., которым предшествовали интенсивные контакты партнеров по тандему на всех уровнях, французская сторона впервые расширила их двусторонний формат, подключив глав правительств двух крупных южноевропейских государств – премьеров Италии Марио Монти и Испании Мануэля Рахоя.

Поддержав их просьбы о финансовой помощи, Олланд стремился нейтрализовать риск превращения основного донора – ФРГ в решающего игрока среди 27 государств ЕС. «Перебалансировка с Германией, предпринятая Франсуа Олландом, необходима», – подчеркивал Юбер Ведрин, бывший дипсоветник Миттерана, министр иностранных дел Франции в 1995–2002 годах. Эксклюзивный франко-германский дуэт все чаще превращается в квартет.

Это принесло результаты. Критика германскими СМИ популистской экономической программы французских социалистов постепенно смягчалась по мере корректировки Олландом многих предвыборных обещаний. После упорного торга на саммитах ЕС в июне и октябре 2012 г. достигнуты договоренности по самым острым вопросам. Средства, предоставленные Еврокомиссией, Европейским центробанком и МВФ, спасли Грецию от банкротства в обмен на введение Афинами режима строгой экономии. Солидный кредит получили и терпящие бедствие испанские банки. Президент Европейского центробанка Марио Драги обещал принять меры по снижению процентных ставок гособлигаций проблемных стран на мировых финансовых рынках. Угроза распада еврозоны отступила. Конкретные очертания приобрела и германская идея создания кредитно-банковского союза с контролем над 6 тыс. банков единой Европы.

В то же время Олланду пришлось отказаться от пересмотра Пакта бюджетной дисциплины и добиться ратификации его французским парламентом в прежнем виде. Обещанное им стимулирование экономического роста и занятости в масштабах Евросоюза свелось к созданию довольно скромного общего фонда для финансирования инвестиционных проектов, объем которого не превышает 120 млрд евро (1% совокупного ВВП 27 стран ЕС).

На следующем саммите в декабре 2012 г. позиции Берлина и Парижа вновь разошлись. Объектом конфликта стал на сей раз бюджет Евросоюза на семь последующих лет, запланированный в объеме 973 млрд евро. Великобритания категорически потребовала сократить его, грозя в противном случае вообще покинуть союз. Поскольку ФРГ несет основное бремя расходов на выгодную Франции общую сельскохозяйственную и региональную политику, германское общественное мнение в той или иной мере сочувствует требованиям Лондона. Ввиду приближения очередных выборов в бундестаг Меркель не могла не учитывать этого. Германия выдвинула широкомасштабную программу пересмотра основополагающих документов Евросоюза с тем, чтобы сделать новый решительный шаг к единой экономической, кредитной, валютной политике с широкими полномочиями контролера Евробанка над банковской системой стран ЕС. В ответ Олланд дал понять, что Франция остается верной традиционному для нее преимущественно межгосударственному подходу к интеграции, сохраняющему суверенные права участников, и отклоняет наднациональные, федералистские притязания ФРГ. Участники саммита разошлись, так и не приняв решений.

Однако они не склонны слишком драматизировать сложившуюся ситуацию. Расширение тандема за счет других участников не исключает двустороннего франко-германского диалога, а лишь придает ему более сбалансированный характер. После «смены караула» в Елисейском дворце Олланд и Меркель не упускают случая подтвердить это помпезными протокольными церемониями (например, в Реймсе, где де Голль и Аденауэр впервые объявили об историческом примирении). «У европейцев особый взгляд на франко-германские отношения, – иронически заметил Олланд. – Если мы действуем совместно, они опасаются, что это будет за их счет. Если же мы идем врозь, то уж точно в ущерб им».

Отклонив предложение Олланда заменить Елисейский договор новым, более обязывающим документом, сделанное им еще во время предвыборной кампании, Меркель предпочла подписать со своим французским коллегой декларацию о намерениях и программу действий на будущее.

Подчеркнув важность своего сотрудничества для определения и проведения в жизнь «ориентаций, которые очертят Европу завтрашнего дня», и канцлер, и президент перечислили 75 взаимных обязательств. Среди них фигурируют дальнейшее расширение контактов молодежи путем изучения немецкого и французского языков и совместного обучения, а также культурных обменов, в том числе с помощью современных технологий, для чего будет основана специальная академия.

В экономической сфере создается консультативная группа из представителей деловых кругов и профсоюзов для совместных поисков путей повышения конкурентоспособности, совершенствования моделей социальных отношений в обеих странах и решения проблем занятости. Два крупных предпринимателя – Жан-Луи Боффа (Сен-Гобэн) и Герхард Кроме (Тиссен-Крупп) должны представить на эти темы совместный доклад. Особое внимание уделено координации энергетической политики партнеров с учетом отказа ФРГ в перспективе от использования АЭС, остающихся ядром энергетики Франции.

В правовых вопросах имеется в виду содействие кодификации права убежища и созданию «европейской прокуратуры». Регулярные контакты отдельных министров примут форму прямого участия в рабочих заседаниях правительств обеих стран.

Наконец, стороны обязались завершить поиски компромиссных решений спорных вопросов, вызвавших провал предыдущей сессии Евросовета (интеграция кредитно-банковской системы, бюджет и т.д.) с тем, чтобы решить их на следующем саммите, намеченном на июнь 2013 года.

Предварительный набросок такого компромисса наметился уже на февральской сессии: объем годового бюджета Европейского союза на семь лет вперед установлен на уровне 960 млрд евро, но фактически ассигнование по конкретным статьям расходов снижены до 908 миллиардов. Этот половинчатый, сугубо бухгалтерский вариант не удовлетворил ни экономных северян, ни расточительных южан, интересы которых защищали в Брюсселе соответственно Кэмерон и Олланд. Арбитром между ними выступила канцлер Меркель, за которой, судя по всему, и останется последнее слово.

ТАНДЕМ И РОССИЯ

Подписание Елисейского договора руководство Советского Союза встретило без особого энтузиазма. В биполярном мире того времени любые шаги, способные так или иначе затронуть статус-кво, основанный на итогах Второй мировой войны, воспринимались Москвой как покушение на сферы влияния двух сверхдержав. Это касалось прежде всего главного из них – раскола Германии на два государства с несовместимыми социально-экономическими и политическими системами.

Тем не менее оснований для чрезмерного беспокойства в СССР также не видели. Хотя попытка де Голля наладить диалог с Аденауэром вызывала некоторое удивление и разочарование – советское руководство было уверено, что эта инициатива обречена на провал. Такое убеждение основывалось не только на ленинском постулате об «империалистических противоречиях» из-за неравности темпов развития экономики, неизбежно вызывающей войны за передел рынков и источников сырья. Его корни уходили в давние традиции российской дипломатии, стремившейся лавировать между двумя главными державами континентальной Европы. Франко-русские союзы 1891, 1935, 1944 гг. имели отчетливо антигерманскую направленность. «Союз трех императоров» (России, Германии, Австро-Венгрии) 1871 г., Раппальский договор 1921 г., пакт Молотова–Риббентропа 1939 г. – более или менее антифранцузскую.

Негативная реакция Парижа на «атлантическую» преамбулу, внесенную бундестагом в Елисейский договор, была воспринята в СССР как признак неизбежного краха тандема – тем более что за этим последовали визит де Голля в Москву, его лозунг «разрядка, согласие, сотрудничество» в Европе «от Атлантики до Урала», выход Франции из интегрированных структур НАТО. Когда же канцлер Вилли Брандт начал «восточную политику», советская дипломатия поощряла соревнование между партнерами по тандему в ходе подготовки к Хельсинкскому совещанию по безопасности и сотрудничеству в Европе, причем не без успеха.

Однако дальнейшие события показали, что игра на франко-германских разногласиях, использовавшаяся в разное время отнюдь не только Россией, исчерпала себя. С концом холодной войны и биполярного мира на первое место в повестке дня европейской и мировой политики, как после Второй мировой войны, вновь выдвинулась германская проблема. Потерпев неудачу в попытках вписать объединенную Германию в «европейскую конфедерацию» и взяв курс на ее форсированную интеграцию в ЕЭС, Миттеран не мог не учитывать, что для Коля завершение процесса воссоединения страны зависит прежде всего от Москвы.

В свою очередь, российской дипломатии пришлось сдать в архив прежние представления о непримиримости франко-германского антагонизма и шансах игры на нем. Новые геополитические реалии диктовали Москве необходимость выстраивания сбалансированных отношений как с Францией, так и с объединенной Германией – двумя ключевыми государствами Евросоюза, на который приходится половина объема внешнеэкономических связей России, прежде всего важнейшего для нее экспорта энергоносителей.

Это было тем более очевидно, что расширение ЕС на восток за счет бывших соцстран, которые ориентировались на США и НАТО, не обошлось без усиления недоверия, а порой и открытой враждебности к былому «старшему брату». Роль своего рода амортизатора этих негативных тенденций выпала на долю франко-германского дуэта. Различия в подходах между «новой» и «старой» Европой дали себя знать в 2003 г., когда страны Восточной и Центральной Европы поддержали вторжение США и Великобритании в Ирак, а Франция и Германия вместе с Россией и Китаем осудили его. На сессии Совета Североатлантического альянса в Бухаресте (апрель 2008 г.) вручение Украине и Грузии Плана действий для членства в НАТО было отложено по настоянию Франции и ФРГ.

Ни та ни другая страна никоим образом не намерены, разумеется, выступать в сомнительном качестве «троянского коня» России в евроатлантических структурах. Как Париж, так и Берлин стремятся лишь избежать возврата Европы к губительному расколу времен холодной войны. Одной из важных инициатив тандема вскоре после ее окончания стало создание «Веймарского треугольника» – соглашения о регулярных политических консультациях с Польшей, облегчивших процесс ее присоединения (2004) к Евросоюзу – причем логическим продолжением этого явилось приглашение России принять участие в этих консультациях на уровне министра иностранных дел.

Итак, долгая, непростая история Елисейского договора, на протяжении которой степень согласия партнеров, контекст и сам смысл этого документа неоднократно менялись, подтверждает устойчивость франко-германского тандема, являющегося существенным элементом системы международных отношений в Европе и в мире.

Ю.И. Рубинский – доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института Европы РАН.

Франция. Германия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 мая 2013 > № 885390 Юрий Рубинский

Автономия альянсу не помеха

НАТО, США: конец «особого положения» Франции?

Резюме: Позиция Парижа в отношении НАТО дает повод для разных интерпретаций, хотя суть ее неизменна и воплощена в словах Франсуа Миттерана: «Союзники, но не присоединившиеся».

Политическая и стратегическая позиция Франции по отношению к Североатлантическому альянсу и Соединенным Штатам всегда была отмечена определенной двойственностью. Ее остро ощущали во многих мировых столицах и рассматривали как проявление «особого мнения», главный принцип которого – независимость. Намерение президента Николя Саркози реинтегрировать Францию в военные структуры западного альянса не положило конец этой двойственности. Отличная позиция Парижа продолжала давать повод для самых разных интерпретаций, хотя суть ее неизменна и воплощена в словах Франсуа Миттерана: «Союзники, но не присоединившиеся». Все президенты Пятой реcпублики стремились к автономии в области внешней политики и национальной безопасности.

Как и любая другая область публичной деятельности, оборонная политика во Франции подчинена жестким финансовым и экономическим условиям. Государственный долг и дефицит, которым обременены многие страны еврозоны, поставили Европейский союз в очень непростое положение. Отсутствие решений по преодолению кризиса и неспособность государств-членов найти совместные пути выхода из него, особенно такие, которые содействовали бы большей налоговой и бюджетной интеграции, создают угрозу всей структуре Евросоюза, предвещая драматические последствия для государственной политики, в сферу которой, безусловно, входит и оборона.

Подобная угроза, которая, правда, начинает уменьшаться к 2013 г., еще не нашла непосредственного отражения во внешней политике ЕС. Евросоюз остается одним из крупнейших полюсов мировой экономики. Он продолжает производить финансовые излишки, которые позволяют оказывать «гражданское» влияние в масштабах всей планеты, главным образом посредством участия в деятельности крупнейших международных организаций. Европейский союз по-прежнему главный источник финансовых поступлений в ООН (38% бюджета); он вкладывает деньги в поддержание мира и финансирует примерно 50% различных специальных фондов и программ ООН.

В сфере обороны Европа продолжает играть важную роль на мировой арене, обладая (теоретически) значительными возможностями, говоря конкретнее – настоящим «ноу-хау» в проведении сложных операций и взаимодействии с американской военной машиной. Хотя оборонные бюджеты стран-членов повсеместно снижаются, их общая сумма по-прежнему настолько значительна, что превышает военные расходы Китая, Индии и России. Однако поскольку страны ЕС вплоть до сегодняшнего дня предпочитали использовать «гражданские» рычаги власти, укрепление Единой политики обороны и безопасности (ЕПБО) никогда не было для них первоочередной задачей, так что для большинства членов Евросоюза Североатлантический альянс остается органом, в рамках которого должны готовиться и проводиться крупные военные операции.

Вот в каком контексте Франция рассматривает перспективы эволюции своей оборонной политики. Вновь подтвердив традиционную позицию Парижа, министр обороны Жан-Ив Ле Дриан заявил, что «укрепление европейской безопасности способствует укреплению НАТО, и необходимо заниматься обеими сферами одновременно». Подобное откровение всецело соответствует тому пониманию интересов Франции, которое со времен окончания холодной войны высказывали все президенты. Оно также является следствием многочисленных исторических, экономических, научно-технических и военных факторов, придающих политике Парижа в области национальной обороны определенное своеобразие, сохранение которого облегчается тем, что военно-политическое устройство страны явно отличается от того, что присуще ее европейским партнерам. Такая модель служит защитой от чрезмерного влияния НАТО и вмешательства Америки в дела, входящие в компетенцию оборонного ведомства Франции.

«ФРАНЦУЗСКАЯ МОДЕЛЬ»

В отличие от других европейских государств Париж не готов признать гегемонию США и Североатлантического альянса, поскольку решение стратегических и военных вопросов определяется наличием системы сильной централизованной государственной власти. В оборонной промышленности и в сфере высоких технологий ответственные должности занимают лица, принадлежащие к госсектору, или выходцы из органов госуправления высшего уровня, что является исключительно французской спецификой. Номенклатура, которая держит в руках бразды правления в сфере политики, экономики, промышленности и финансов, состоит из выпускников Высших школ (Политехнической школы и Национальной школы администрации). Симбиоз государственных интересов и управления частными предприятиями значительно облегчает, когда это нужно, защиту интересов Франции. Описанное явление серьезно влияет на сферу высоких технологий: руководство отрасли бдительно следит за совместными проектами в рамках НАТО, если есть подозрение, что слишком большая роль в них принадлежит американским партнерам.

Что касается военной сферы в узком понимании, полномочия президента, которые предоставляет ему конституция Пятой республики, не имеют аналогов в других западных демократиях. Глава государства является главнокомандующим. Он определяет важнейшие направления военной стратегии и политики в Совете обороны, который возглавляет. Затем его директивы одобряет парламент, который после первых столкновений с президентом в 1960-е гг. по поводу создания ядерного оружия никогда не выражает ему недоверия. Он добивается внедрения этих директив на практике, опираясь на особый штаб (état-major particulier), чьи заседания проходят в Елисейском дворце. Будучи «гарантом национальной безопасности, целостности территории страны и соблюдения договоров», как гласит 5-я статья Конституции, президент следит за соблюдением принципа автономии, распространяющегося на международные обязательства Франции, включая и те, которые связаны с НАТО.

Этим принципом руководствуется и министр обороны. Так, например, Ле Дриан через несколько месяцев после вступления в должность счел возможным «решительно» заявить генеральному секретарю альянса, что Франция остается самостоятельной в военных вопросах. Через несколько дней на пресс-конференции он напомнил, что Париж «не поддерживает увеличение совместного финансирования новых средств обороны, поскольку НАТО представляет собой союз суверенных государств. Каждый свободен сам выбирать себе средства обороны – совместно или в одиночку, – равно как и способы их применения».

Привилегированное положение, которое занимает президент, оставляет ему широкое поле для маневра. Так, он может принять решение об использовании армии в военных действиях без предварительного согласия парламента, хотя последний обязан, если речь идет о масштабных военных операциях, задним числом высказывать свое мнение. Военные действия последних лет в Африке показывают, насколько у президента развязаны руки. Так, например, операция «Ястреб», развернутая в Чаде в 1986 г., или операция «Боали», начатая в Центральноафриканской Республике в 2002 г., не удостоились особого голосования в парламенте. Последняя кампания и ее результаты являются типичным примером того, как во Франции действует механизм применения силы под эгидой президента. Так, например, в 2007 г. небольшой французский контингент, расквартированный в Бирао, неподалеку от суданской границы, был атакован крупным отрядом повстанцев, прибывших из Судана. Падение Бирао, несомненно, спровоцировало бы дестабилизацию обстановки в Чаде и Демократической Республике Конго. Особый штаб при президенте республики был немедленно поставлен в известность об этом. Генштабу поручили послать десантников, располагавшихся в Габоне и Джибути, на помощь отряду из Бирао. Эта не слишком масштабная, но чрезвычайно важная по результатам операция показывает, насколько обширно поле действий главы государства: он имеет возможность оперативно реагировать на появившуюся угрозу, так как априори избавлен от необходимости добиваться санкции парламента.

Это привилегированное положение Елисейского дворца обеспечено поддержкой военно-политического аппарата, где наиболее заметную роль играют две структуры. Первая – Генеральный штаб армии – под руководством президента занимается подготовкой и проведением военных операций, а также контролирует подготовку вооруженных сил. Вторая – Генеральная дирекция по вооружению – обязана обеспечивать вооруженные силы экипировкой, необходимой для выполнения миссий. В своей совокупности две эти структуры выступают гарантами единства системы французской безопасности, выполняя указания, которые исходят от главы государства и одобрены парламентом.

Вот пять ключевых направлений, которыми определяется задача военных: знать и предвидеть; предотвращать; сдерживать; защищать; вмешиваться. Каждое из этих общих направлений подразделяется на более узкие функции и цели. Так, например, сдерживание предписывает иметь в наличии новейшие противолодочные средства. Поддержание единства системы «задачи – средства» обеспечивается путем постоянного диалога между двумя важнейшими институтами министерства обороны. Результатом их взаимодействия становится перспективный план на 30 лет (формально его разрабатывают в дирекции по вооружению). Задача планирования – представление Франции средств обороны в зависимости от ее политических и военных целей. На первом месте стоит принцип независимости решений, не предусматривающий априорного соблюдения международных обязательств Франции в рамках заключенных ею союзов и двусторонних соглашений. Эта крайне централизованная и немного тяжеловесная конструкция, поставленная на службу автономии Франции в вопросах обороны, укрепляет иммунитет сложившегося политического курса к несвоевременным переменам и скороспелым решениям, которые поставили бы под угрозу единство всего механизма.

Иначе говоря, эта система надежно защищена от любого прямого вмешательства извне, особенно со стороны НАТО. Хотя операции, осуществляемые Францией в рамках сотрудничества с Североатлантическим альянсом, остаются одной из составляющих тридцатилетнего плана, блок не выступает ни как их прямой вдохновитель, ни как непосредственный руководитель.

В основе этой системы – межпартийный консенсус. Например, если президент Олланд с самого начала объявлял об уменьшении бюджета минобороны, он подчеркивал, что будет особенно внимательно следить за сохранением целостности французской оборонной модели (оборонный бюджет на 2013 г. равняется 30,1 млрд евро, т.е. порядка 1,5% от общего). Такую цену приходится платить, чтобы сохранить особое место в НАТО, оставив за собой определенные стратегические функции – чего не удалось добиться англичанам в рамках программы 2010 года. Им, например, пришлось отказаться от патрулирования морей авиацией, что было необходимо для обеспечения безопасности подводных ракетоносцев, которые служат Британии ядерным щитом.

НЕЯДЕРНЫЕ СИЛЫ ФРАНЦИИ, НАТО И США

Каждый из родов войск (сухопутные войска, авиация и флот) подчинен особому командованию, которое проводит учения, а в случае необходимости организует их участие в межармейских операциях, которые могут быть внутренними или совместными – с постоянными союзниками или в рамках временных союзов. НАТО дала согласие на осуществление этими командными центрами руководства различными частями Сил быстрого реагирования (СБР) альянса, созданными после саммита в Праге в 2002 году.

Корпус сухопутных сил быстрого реагирования Франции был утвержден 8 июня 2007 г., морские силы Тулона – в декабре 2005 г., а воздушная часть – весной 2005 г. (в конце концов будут созданы и силы специального назначения). Французский президент, в то время Жак Ширак, приводил следующие доводы в пользу присоединения к проекту СБР: они «позволят, объединив силы быстрого реагирования разных стран, лучше справляться с разрешением кризисных ситуаций, для урегулирования которых до настоящего времени не существовало единой базы. Вполне очевидно, что эти силы, которые основываются на возможностях стран-участниц, должны будут развиваться в соответствии с условиями, совместимыми с обязательствами, взятыми некоторыми из нас в отношении Европейского союза. Части, входящие в СБР, должны будут предоставляться в распоряжение той или иной организации, причем ни у одной из них не будет приоритета. Нашей целью должно быть эффективное разрешение кризисов, а не соперничество между различными структурами».

Помимо сближения с единой военной организацией НАТО (последнее приняло законченную форму в 2008 г. после решения президента Саркози), создание собственных сил быстрого реагирования обеспечивало Франции возможность одной из первых оказываться на театре военных действий. Она находится в одном ряду с ведущими странами – не только внутри Североатлантического альянса, но и в Европе в целом. Париж сохраняет способность автономно принимать решения, в то же время развивать военное сотрудничество с главными партнерами. Тем более что те увидели в полной реинтеграции Франции в НАТО новые перспективы для сотрудничества, которое теперь не входит в противоречие с их собственным положением внутри альянса. Соединенные Штаты, Великобритания, Германия и Италия воспользовались появившимися возможностями сотрудничества с Францией, признавая особое место, которое она занимает в блоке. Впрочем, с этими же странами (плюс Канада и Австралия) Франция участвует в работе Многонационального совета по взаимодействию, в рамках которого разрабатываются концепции использования армий и соответствующих командных структур.

Стоит упомянуть и о сотрудничестве, наметившемся между Францией и Великобританией (ее традиционно считают одним из столпов НАТО) в контексте Ланкастерского договора, заключенного двумя странами в декабре 2010 г. для совместного использования сил. В октябре 2012 г. две страны провели первые крупные морские учения («Корсиканский лев») у берегов Франции. Их задачей было проверить на практике концепцию Объединенных экспедиционных сил для выработки общих принципов, которые можно будет использовать в совместных действиях Европы и ООН практически в любой точке мира. Способные производить дислокацию за 30 дней и вступать в бой на море или с моря, эти подразделения смогут первыми высаживаться на театре боевых действий. Это объединение рассматривается Парижем и Лондоном как эффективное орудие, предназначенное для масштабных действий, например, нанесения ударов по дальним целям противника или десантирования живой силы. Равным образом оно сможет выполнять более скромные задачи превентивного характера, а также участвовать в крупных гуманитарных операциях. Для учреждения такой двусторонней структуры к 2016 г. будут налажены совместные действия штабов обеих стран и проведено несколько крупных военных учений.

Вслед за «Корсиканским львом» военно-воздушные силы Франции и британские королевские ВВС планируют в 2013 г. крупные совместные маневры под названием «Титановый сокол», а в 2014 г. франко-британские сухопутные силы проведут учения «Рошамбо». Конечно, англичанам и французам нужно еще добиваться прогресса в области информационных и коммуникационных систем с созданием общих сетей, усовершенствовав способы обмена данными, поскольку британцы находятся в большой зависимости от их сотрудничества с Америкой, а этот фактор ограничивает пространство для обмена. Военные возможности двух стран, представленные в проекте Объединенных экспедиционных сил, будут доступны и другим европейским государствам. К 2020 г., благодаря введению в строй новых британских авианосцев, Париж и Лондон рассчитывают создать на постоянной основе авианосную ударную группу. Французские военно-морские силы составляют вместе с английскими четвертый по величине военный флот мира (если брать за единицу измерения их тоннаж), уступая только Соединенным Штатам (220 судов; 2,14 млн т), России (236 судов; 770 тыс. т) и Китаю (423 судна; 516 тыс. т); а если принимать в расчет их научно-техническую базу, о которой лучше всего свидетельствует внедрение таких сложных устройств, как многоцелевые атомные подводные лодки, им, наверное, можно было бы присудить второе место.

ТЕХНОЛОГИЯ И СТРАТЕГИЯ: ИХ ВЛИЯНИЕ НА ОТНОШЕНИЯ ФРАНЦИИ С США И НАТО

Исчезновение коммунистической угрозы после краха восточного блока совсем не означает полного отсутствия серьезных угроз. Подобной точки зрения придерживаются члены альянса, и в стратегической концепции, принятой в Лиссабоне в ноябре 2010 г., роль ядерного сдерживания была вновь подтверждена. Франция отстаивает эту идею с особым рвением. Париж намерен сохранять свою позицию среди ядерных держав такой же прочной, убедительной и самостоятельной, как раньше, и по этой теме существует полный консенсус. Во время предвыборной кампании будущий президент Франсуа Олланд посчитал нужным напомнить своим союзникам из экологической партии, что продолжит политику ядерного сдерживания и не отступит от нее. В июле 2012 г., когда новый президент совершил одну из первых рабочих поездок в армию, он взошел на борт атомной субмарины и несколько часов пробыл в ней под водой, желая подчеркнуть, что в качестве главнокомандующего обязан сохранять и модернизировать ядерное оружие. Роль ядерного сдерживания отмечал еще Саркози в 2008 г., это полностью соответствовало линии его предшественников, и нет сомнений, что такого же курса придерживается Олланд. Политика ядерного сдерживания направлена на то, чтобы защититься от любой серьезной угрозы, сохранить независимость и «стратегическую автономию», а также предусмотреть возможность достойного ответа противнику, нанесшему непоправимый ущерб интересам Франции. Ядерное оружие должно разрабатываться и производиться непосредственно в стране, на что выделяются значительные суммы: в среднем около четверти всего военного бюджета.

Располагая примерно 300 ядерными боеголовками, Франция, по мнению ее руководителей, достигла достаточного уровня защиты собственных жизненных интересов. Эти боеголовки размещены главным образом на атомных подводных лодках, каждая из которых снабжена 16 баллистическими ракетами с дальностью полета примерно 9 тыс. км, оснащенных, в свою очередь, шестью ядерными боеголовками общей мощностью около 100 килотонн и средствами преодоления противоракетной обороны. Другой составляющей системы ядерного сдерживания являются два эскадрона истребителей «Рафаль» третьей модификации и самолеты военно-морской авиации («Рафаль М») с ракетами, предназначенными для запуска во время полета на сверхзвуковой скорости и оснащенные боеголовками мощностью от 100 до 300 кт. Промышленный и научно-технический потенциал Франции, позволивший добиться таких результатов, обеспечивает стране особое место в НАТО; данное обстоятельство не всегда полностью учитывается не только партнерами по блоку (за исключением Соединенного Королевства и Соединенных Штатов), но и соседями Франции на европейском континенте.

Обладание ядерным оружием предполагает высокий уровень научно-технического развития, равно как и разработку особых методов получения данных, без которых надежность ядерного оружия можно подвергнуть сомнению. Вот, скажем, в имитационные испытания ядерного оружия Франция вложила столь значительные суммы, что превзошла всех прочих членов НАТО, не считая Америки. Отделение военных программ Комиссариата по атомной энергетике Франции сотрудничает с подобной же организацией в США. Его задача – строительство в каждой из двух стран (во Франции – близ Бордо, а в Соединенных Штатах – в Ливерморской национальной лаборатории имени Лоренса) грандиозного лазера («Мегаджоуль»), необходимого для имитационных экспериментов по совершенствованию атомного оружия без предварительных испытаний. Такое сотрудничество, основанное на полном равенстве сторон, не только принесло ощутимые плоды, но и открыло дорогу франко-британским контактам в рамках Ланкастерского соглашения.

Постепенный спад в ядерных исследованиях Великобритании вынуждал Лондон прибегать к помощи американцев, а теперь заставляет искать помощи и у французов, что можно считать новым и чрезвычайно важным явлением. В рамках Ланкастерского соглашения, по которому оба государства обязывались «помнить, что любая ситуация, в которой под угрозой оказались бы жизненные интересы одной из сторон, будет означать такую же угрозу для другой», решено взаимодействовать в области обеспечения надежности и безопасности ядерного оружия каждой из стран. Начиная с 2014 г. французы и британцы смогут приступить к тестированию ядерного арсенала в совместной лаборатории в Бургундии на базе научно-исследовательского центра «Вальдюк». Параллельно с ней в британском Институте ядерного оружия в Олдермастоне появится исследовательский центр, открытый специалистам обеих стран. В результате государства, которые больше полувека шли совершенно разными путями в плане развития и содержания своего ядерного арсенала, теперь двигаются навстречу друг другу. Лондон нуждается в Париже, а последний хочет любой ценой не допустить, чтобы Соединенное Королевство решило из-за чисто технических причин отказаться от программы ядерного сдерживания, оставив Францию один на один с остальной Европой.

Развитие новых технологий, относящихся к исследованиям атомной энергии, оказывает влияние и на франко-германские отношения. Например, для расчетов, связанных с имитацией испытаний, Франция создала один из самых мощных компьютеров Европы в центре Комиссариата по атомной энергетике (г. Брюйер-ле-Шатель). Это сделано в сотрудничестве с Германией, которая использует возможности центра и для своих вычислительных операций, не связанных с ядерными исследованиями. Известно также, что в столь важной области, как наблюдение за космосом и спутниками земли, Германия и Франция плодотворно сотрудничают, используя сводные данные, полученные при помощи взаимодополняющих приборов: французского радара космического наблюдения GRAVES и немецкого экспериментального радара отслеживания космических объектов TIRA (Вахтберг под Бонном).

Исследования космоса стали для французов чрезвычайно важной сферой деятельности; их военные и стратегические аспекты внесли большой вклад в развитие способности самостоятельно оценивать ситуацию, в повышение надежности ядерного сдерживания, равно как и в углубление сотрудничества с некоторыми союзниками. Париж располагает большим набором спутников наблюдения («Гелиос 2A», «Гелиос 2B», «Плеяды 1A» и «Плеяды 1B»; последняя модель обладает характеристиками, не имеющими аналогов в мире, в том числе и у Соединенных Штатов) и электронных средств слежения (система спутников ELISA). Кроме того, с появлением спутника SPIRALE Франция получила возможность обнаруживать и отслеживать баллистические ракеты. С такими технологиями Франция добилась права доступа в закрытый клуб для «избранных» (США, Россия, Китай), они дают Парижу достаточную самостоятельность в плане оценки кризисных ситуаций и позволяют обойтись без иностранного оборудования. Таким образом, Франция избавлена от необходимости равняться на Вашингтон, что делает возможным проведение вполне самостоятельной внешней политики (это, в частности, показала иракская война 2003 года). Высокие технологии помогли Франции занять особое место в НАТО среди других европейских государств, позволяя ей возражать Международному секретариату альянса по вопросам планирования операций в чрезвычайных ситуациях.

СИСТЕМА ЕВРОПЕЙСКОЙ ОБОРОНЫ: ВЕЧНАЯ МЕЧТА ПАРИЖА

Общая оборонная политика ЕС еще столкнется с многочисленными сюрпризами и трудностями в ходе строительства, включая попытки США затянуть этот процесс. Однако руководители ЕПБО не являются принципиальными противниками Америки, тем более что для НАТО концепция коллективной безопасности в том смысле, в котором она была сформулирована в пятой статье Атлантического договора, еще надолго сохранит значение. Так что движение может забуксовать не только по вине Соединенных Штатов. Не меньшей помехой способна стать неготовность министерств обороны стран Евросоюза провести у себя глубокие преобразования, необходимые для воплощения в жизнь ЕПБО. Так же, как введение евро радикально изменило положение и функции центральных государственных банков, поставив во главу угла Европейский центральный банк, формирование единой политики безопасности, устанавливающей постоянный размер военных бюджетов, вероятно, приведет к распределению функций между европейскими государствами. Тогда в новых условиях встанет вопрос о французской автономии, и какое-то время он останется в центре дискуссий о ядерном сдерживании и роли стратегической разведки.

Стоит с удовлетворением отметить, что некоторые консервативные страны, наподобие Польши, становятся пылкими приверженцами идеи европейской безопасности. Тем не менее она развивается очень медленно. Еще в 1987 г. Совет Западноевропейского союза принял Гаагскую платформу, гласившую, что «строительство объединенной Европы останется неполным, если не коснется сферы безопасности и обороны». Стоит задаться вопросом об эффективности выбранного метода, который до последнего времени годился лишь для того, чтобы продемонстрировать отсутствие твердой позиции у европейских государств. После заседания Европейского совета в Хельсинки, на котором были намечены приоритеты в военной области, создания Европейского оборонного агентства и связанных с этим надежд (впрочем, не оправдавшихся), придания определенной формы структуре, призванной осуществлять военно-политическое руководство военными операциями в Европейском союзе, создается впечатление, что многое удалось. Действительное положение дел не столь радужно.

Само существование НАТО ставит под сомнение перспективы общей европейской обороны, хотя имеющаяся интегрированная военная организация все менее удовлетворительно отвечает на стратегические вызовы, встающие перед европейцами. Заявления о взаимной дополняемости Североатлантического альянса и ЕПБО представляются крайним лицемерием.

Нынешние геополитические условия могли бы, однако, дать новый шанс построить не Европу ради обороны, а общеевропейскую оборону. Действительно, под влиянием различных факторов прежний расклад сил начинает меняться. Первый из этих факторов связан с двумя крупными военными операциями, которые НАТО провела за последние десять лет и которые имели для нее катастрофические последствия. Война с Ираком и ее итоги вызвали политический раскол среди союзников. Некоторые из европейских стран альянса, которые приняли решение участвовать, закончили боевые действия скорее с чувством стыда, нежели торжества. Провал в Афганистане (или, если вы предпочитаете нейтральные термины, – уход из Афганистана) преподал хороший урок ревнителям доктрины вмешательства альянса во все мировые дела. Наконец, забота о собственных стратегических интересах вынуждает Вашингтон сосредотачивать силы преимущественно в районе Тихого океана. Существенно возрастает роль Тихоокеанского командования Вооруженных сил США, которое отодвигает Объединенное европейское командование на уровень, сопоставимый с южноамериканским. Хотя американские войска останутся в Европе, многие из них уже отзываются (в 2013 г. личный состав не превысит 30 тыс. против 270 тыс. 25 лет назад). В общей сложности в Старом Свете останется не больше 70 тыс. американских солдат. Интересы Европы и ее безопасности отойдут на второй план. Военные связи на личном и организационном уровнях, полвека остававшиеся особыми, вернутся в нормальное русло. Североатлантический альянс продолжит свое существование как традиционный союз Европы с «ее дочерью Америкой» (по выражению генерала де Голля); его сохранят на крайний случай – для отражения агрессии (впрочем, маловероятной в сегодняшних условиях) против одного из союзников.

В подобных обстоятельствах – при условии, что насущные потребности заинтересованных стран позволят разрешить кризис евро и что откроются новые перспективы в плане большей интеграции государств, входящих в еврозону, – необходимо найти и опробовать новые средства для выработки реалистичных условий поэтапного создания общеевропейской системы обороны. Подобная идея не вызывает большого энтузиазма в военных кругах. Организации, которую предстоит создавать из ничего и в которой приобретенные ранее преимущества могут пострадать, они предпочитают НАТО, структуру с отлаженным механизмом и определенным лидером во главе. Да и сам проект ЕПБО, отданный на откуп бюрократам, давно страдает от отсутствия творческого подхода. Консерватизм выражается в том, что военные дела по всей Европе сведены к одному лишь посредничеству между воюющими сторонами. Обсуждение возможности высокоинтенсивных вооруженных столкновений стало табу.

Чтобы обойти все возможные идеологические и бюрократические препоны и преодолеть финансовые затруднения, придав новую динамику проекту, к которому большинство европейских народов, если судить по опросам, относятся положительно, нужно использовать т.н. «конструктивную двойственность». Оборона зиждется на вооружении, чье назначение – вести войну. Вести войну означает навязывать свою волю противнику при помощи средств, согласованное применение которых способно обеспечить победу. Взяв за основу концепцию согласованного применения сил, можно определить важнейшие функции, например: безопасность морского пространства, удары по целям в глубине обороны противника, господство в воздухе, амфибийные операции и т.д. Во времена бюджетного дефицита Франция могла бы предложить тем из своих партнеров, которые заинтересованы в совместных действиях, масштабные маневры с целью осуществить на практике эти функции, и таким образом создать прообраз «дремлющих» командных структур (военно-морское командование, отвечающее за Индийский океан, например), чтобы в случае необходимости их активировать. Очевидно, что речь идет о более сложной деятельности, чем та, которую мы имели возможность наблюдать до сих пор.

* * *

Сегодня Североатлантический альянс вынужден реагировать на требования столь разного характера, что его единственной адекватной функцией можно признать отражение агрессии против одного или всех его членов, что представляется крайне маловероятным. Некоторые страны, например балтийские, до сих пор одержимы идеей возможной угрозы со стороны России. Они склонны доверять свою защиту Соединенным Штатам в обмен на безусловную поддержку политики, проводимой Вашингтоном. Из-за близости к российским границам скандинавские государства внимательно наблюдают за этой огромной державой, но им легче найти компромисс с американцами, нежели активно участвовать в создании общеевропейской оборонной системы, где им пришлось бы тесно сотрудничать с такими странами, как Франция, которую они плохо понимают и к которой испытывают определенное недоверие. Государства Центральной и Восточной Европы, входящие в НАТО, занимают примерно такую же позицию в отношении России, что и Балтия, и их вооруженные силы тесно сотрудничают с американцами. Впрочем, Польша, прилагая немалые усилия для поддержания собственной безопасности, вместе с тем позиционирует себя как убежденного сторонника ЕПБО. В рамках «Веймарского треугольника» Варшава демонстрирует искреннее стремление содействовать укреплению общей политики, и это не может не вызвать в Париже благожелательный отклик.

Немецкие власти проводят интересную модернизацию своих вооруженных сил. Однако бундесвер – «парламентская» армия, и вопрос о ее размещении за пределами страны остается одним из самых сложных в силу особенностей внутренней политики. События в Ливии – ярчайший тому пример. Соединенное Королевство переживает экзистенциальный кризис, в результате которого страна, возможно, окажется на периферии Европы и будет мечтать о новом партнерстве со странами Содружества. Хотя Великобритания обладает квалифицированной армией, сокращение бюджета сказалось на возможностях ее вооруженных сил, и они теперь едва ли в состоянии справиться с вызовами времени. Это парадоксальным образом сближает ее с Францией.

Париж до сих пор не оправился от последствий экономического и финансового кризиса. Хотя есть соблазн замкнуться в себе, это не сулит блестящих перспектив. Франции придется продолжить движение по пути, на который она давно вступила, то есть сохранять в основе своей стратегической политики принцип «нескольких козырей на руках»: отстаивать право на самостоятельность при помощи удержания за собой важных автономных функций в области ядерной безопасности и разведки; оставаться надежным партнером союзников по НАТО, готовясь к моменту, когда можно будет внести вклад в ускорение процесса формирования системы общеевропейской безопасности; и, наконец, поддерживать взаимовыгодные отношения с американцами, основанные на последних достижениях научно-технического прогресса и на сотрудничестве ad hoc.

Ив Бойе – профессор Политехнической школы, заместитель директора Фонда стратегических исследований (FRS), Париж.

Франция. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 мая 2013 > № 885388 Ив Бойе

"НУЖНЫ И ДЕМОКРАТИЯ, И ВЛАСТЬ"

Сергей Собянин - "Московским новостям"

Журналисты "Московских новостей" Анна Николаева и Александр Богомолов встретились в кафе "Жан-Жак" с мэром Москвы Сергеем Собяниным и спросили его обо всем, о чем хотели. О скандальных проектах и способах договориться со всеми сторонами конфликта, о звонках из Кремля и политических амбициях. О гражданской активности и социальной пассивности. О Михаиле Прохорове и других конкурентах. И даже о личном.

Александр Богомолов: Какая мировая столица ближе всего к вашему идеалу города?

Сергей Собянин: Москва. Другого ответа вы и не услышите, а почему? Москва - это уже построенный город, уже оформившийся. Необходимо у разных городов брать какие-то элементы, которые мы можем применить у себя. Например, во Франции создали проект Большого Парижа, состоящий из двух колец метро и наземного железнодорожного транспорта. Эта идея родилась у них, но мы быстрее претворим ее в жизнь. Во многих городах существует хорошая система велопарковок, велодорожек, идет популяризация велосипедного движения. Где-то развиты пешеходные зоны, парки. Такие вещи мы должны всасывать, как пылесос, и внедрять в нашем городе. Все идеи, касающиеся городского пространства, хорошо ложатся на Москву, потому что в ней много зеленых парковых зон, скверов, есть прекрасные дворы.

Анна Николаева: Вам какой бы хотелось видеть Москву? Индустриальной? Городом для туристов? Городом для горожан? Для пожилых людей? Для детей? В вашем представлении идеальная Москва - это город для кого?

С.С.: Для всех.

А.Н.: Так не бывает.

С.С.: Бывает! 12-миллионный город не может быть городом только для детей, здесь живет огромное количество пенсионеров, инвалидов, мы и для них должны приспособить город. Москва - город студенческий, здесь больше миллиона студентов, мы и для них должны город обустроить. Еще как бывает! У нас такой город, мы должны учитывать, что у нас есть разные группы населения с разными интересами. Тем более одно другому не противоречит. Сегодня 17 тыс. гектаров заняты промышленными территориями, в соответствии с генпланом от этой площади останется только половина. Но эта половина должна работать на высоких технологиях, только и всего. Не надо медеплавильные заводы строить, это безумие, но создавать нормальные заводы с хорошей технологией - это очень неплохо. Компания Renault создала свой завод на "Москвиче", ну и что плохого? Они не собираются из Москвы уходить, несмотря на дороговизну кадров, земли. Им выгодно, потому что в Москве есть квалифицированные люди, есть смысл здесь работать.

Судьба мэра

А.Б.: Сейчас в Москве есть несколько точек, где местные жители выходят на улицу, организуют акции протеста, пытаются объединяться. Они недовольны застройкой, инфраструктурными проектами. Речь идет прежде всего о реконструкции Ленинского проспекта, строительстве дублера Кутузовского проспекта, опоявлении центра Третьяка в Митине. Люди считают, что ухудшаются условия жизни в конкретных районах. Позиция власти - эти проекты нужны городу и людям, живущим в других районах. Как найти ту тонкую линию, пройдя по которой можно удовлетворить и городской, и локальный интерес? Может быть, по таким вопросам референдумы проводить?

С.С.: Одна из самых сложных вещей - найти компромисс между различными интересами. Как в самых небольших проектах, так и в глобальных. Мы с подобной ситуацией сталкивались при ремонте и реконструкции дворов. Обязательно кто-то был против. Собаководы, которым надо выгуливать своих питомцев. Матери, которым нужны не собаки, а детские площадки. Бабушки, которым мешают спортивные площадки, и так далее. Поэтому, во-первых, мы стараемся максимально подробно обсудить эти проекты с жителями, а во-вторых, должно быть согласие органов местного самоуправления. Как вы хотите, так и будет. Но вы решите в своем сообществе. Чтобы не мэр решал. Это если говорить о проектах местного уровня. Но есть проекты, в которых затрагиваются вопросы и всего города, и отдельных людей, которые проживают на тех или иных территориях. Здесь референдумы не помогут, здесь надо слышать все предложения и максимально их учитывать.

Что проку от этого референдума, когда подавляющее большинство за реконструкцию вылетных магистралей? Люди, которые проживают рядом, недовольные тем, что магистраль приближается к их окнам, или считающие, что там будет более напряженный трафик, проиграют в любом случае. Поэтому мы просто должны учитывать их мнение. По тому же Ленинскому проспекту цена проекта реконструкции выросла почти в два раза! Мы отказались от некоторых дублеров, которые подходили ближе к окнам домов, и проведем реконструкцию практически в тех же створах, в которых сейчас проходит эта дорога. Отказались от строительства двух эстакад, ушли под землю там, где имеется возвышенность. Несколько пешеходных переходов мы сделали подземными, сохранили облик проспекта. С другой стороны, сегодня в области, рядом, справа и слева от Киевского шоссе, строятся миллионы квадратных метров жилья. Если мы не реконструируем Ленинский проспект, он окончательно превратится в пробку. А это стоящие автомобили, чадящие выхлопными газами. Не думаю, что от этого жителям будет лучше. Более того, они просто не подъедут к своим домам. Проект сложный, но его все-таки нужно реализовать, и кому-то такие решения принимать нужно. Не все же принимать решения, которыми все довольны. Невозможно на одном популизме в городе работать, такая судьба у мэра. Что сделаешь.

А.Б.: А как быть жителям Митина? Застраивают парк...

С.С.: Там нет никакого парка, есть пустырь возле дороги, который застраивается спортивным комплексом. Это не просто какой-то торговый центр, там две трети составляют спортивные помещения, в которых будут заниматься дети тех, кто проживает рядом. Я ничего плохого в этом не вижу. Мы пообещали еще раз посмотреть этот проект, учесть все предложения, чтобы там было больше именно спортивного содержания.

А.Б.: Специалисты Высшей школы экономики проводили интересное исследование, они пытались вызвать жителей района Тропарево-Никулино на разговор об активности в их собственном районе, пытались обсудить постройку фонтана. Опросили 3 тыс. человек, на встречу пришли 15 человек. Позиция большинства была такая: вот есть старший по дому, он за нас все решит. Ситуация ненормальная, когда люди не готовы заботиться о пространстве у себя под окнами. Вы считаете, это придет со временем?

С.С.: Большинство людей аполитичны и заняты своими делами. Не до фонтана, что называется. Более того, они даже не могут собраться, чтобы выбрать управляющую компанию или потребовать у нее отчета. Поэтому мы сделали сейчас упор на два направления. Первое направление - это развитие местного самоуправления, мы отдали ему реальные права. Пусть они распределяют деньги на благоустройство, текущий ремонт. Плюс строительство небольших объектов, гаражных комплексов, храмов. То есть те вопросы,которые касаются непосредственно двора, района, должны решать депутаты местного органа управления. Это люди активные, они же избирались, они же рассказывали своим избирателям, что они будут защищать их интересы. Сейчас мы не просто просим их это делать, а даже даем колоссальные деньги (в этом году 19 млрд руб.), которые идут на благоустройство города. Они вынуждены этим заниматься, потому что надеются, что снова их изберут или они пойдут в городскую Думу. Я провел встречи с депутатами местного самоуправления в восьми из десяти округов, это более тысячи человек. И они называют те проблемы, которые у них есть, требуют, просят, рассказывают. Я вижу, что депутатский корпус поменялся за последний год, он совершенно стал другой, у него и полномочия другие, и интерес появился к работе. Второе направление - мы же создали целую систему порталов. Каждый желающий может зайти и оставить свои предложения, жалобы, замечания, причем не просто какие-то абстрактные, а конкретные, получить ответ. Есть статистика, люди получают ответ меньше чем за пять дней.

Этим пользуются уже сотни тысяч людей, для этого не надо ходить на собрания, в управу. Просто надо зайти в интернет и рассказать: ребята, а у вас вот здесь непорядок, подрядчик вот здесь не выполнил работу, вот здесь мусор, здесь вот яма на дороге. Не дали ответа (а это же публичный ответ) - сделают замечание: не выполнено. Если вам написали, что выполнено, а работа не выполнена, идет повторное направление. После повторного мы уже персонально начинаем разбираться с тем, кто вам так ответил, причем отвечают не клерки, а глава управы, глава округа, руководитель департамента. Это люди ответственные.

"Москва - российский город"

А.Б.: Прежняя московская власть провозглашала четкую политику, касающуюся жизни мигрантов в городе: в Москве не будет национальных районов, не будет гетто. Но они все равно потихоньку уже где-то начинают формироваться. Москвичи знают, что в Люблине много людей из Азии, которые работают на рынках. Какова ваша политическая позиция? Может быть, стоит сделать цивилизованные, но все-таки национальные кварталы? Или Москва как была, так должна остаться городом, в котором все живут рядом, вперемешку?

С.С.:

А.Б.: Самую большую долю мигрантов в Москве сегодня составляют люди, приехавшие из Средней Азии. Их много - это видно на улицах, в транспорте. Как к ним относится городская власть - как к сезонным рабочим, которые приехали и уехали, или как к людям, которые здесь скорее всего останутся и сейчас нуждаются в ассимиляции?

С.С.: Я против того, чтобы эти люди просто так оставались. Если кого-то оставлять, то в первую очередь русскоязычных, с адекватной нашим традициям культурой. Соотечественников - так мы их условно называем. Людям, которые плохо говорят по-русски, у которых совершенно другая культура, лучше жить в своей стране. Поэтому мы не приветствуем их адаптацию в Москве. Я считаю, что скорее всего это сезонные рабочие, которые, поработав, должны ехать к своим семьям, в свои дома, в свои страны.

А.Б.: Огромная проблема в Москве - снять жилье. Да и сдать тоже нелегко. С одной стороны, огромный спрос и огромное предложение. С другой - совершенно стихийный рынок с неконтролируемым ростом и так высоких цен, кучей непонятных посредников, отсутствием гарантий. Вы считаете, город должен вмешаться в эту ситуацию или пускай все идет как идет?

С.С.: Речь идет, как правило, о частной собственности. Вмешиваться и говорить о том, по каким ценам и кому сдавать, - это нереально. Тогда нам надо вернуться с вами в Советский Союз, все снова вернуть государству, и государство начало бы этим всем рулить. Вы современный человек, вы понимаете, что это невозможно. Необходимо другое - создать правовую основу для сдачи в аренду жилья и правовую основу для гарантий как тому, кто сдает, так и тем, кто берет жилье в аренду. Сегодня в Гражданском кодексе есть лишь одна небольшая статья об этом. Описание аренды жилья в федеральном законодательстве должно быть четким. Насколько я знаю, такие проекты сегодня готовятся Минрегионом, дай бог, они скоро будут внесены в Госдуму.

"Нарушать будет бессм ысленно"

А.Б.: Что делать с маршрутками? Транспорт опасный, происходит масса аварий. Эксперты называют их "транспортом стран третьего мира". Но при этом маршрутки ездят там, где не ходят большие автобусы.

С.С.: Маршрутки у нас как раз сегодня ездят там, где ездят большие автобусы и где наиболее напряженный трафик.

Как ни странно, там, где не могут проехать большие автобусы, там и маршруток обычно не встретишь. Мы будем кардинальным образом пересматривать схему наземного пассажирского транспорта. Проводим сейчас эксперимент, заключили первый контракт, по которому оплачиваем провозную работу компании, находящейся у города на подряде. Что это означает? Они получают стабильный доход, а мы требуем, чтобы они перевозили все категории пассажиров, в том числе и льготные категории, чтобы их подвижной состав соответствовал тем требованиям, которые мы выставляем. И по экологии, и по приспособленности к маломобильным группам населения, и по объему. С большинства маршрутов городского транспорта маршрутки исчезнут, они останутся только там, где они необходимы, где не могут проехать крупногабаритные автобусы. Но это будет происходить в порядке исключения.

А.Б.: Когда это произойдет?

С.С.: До конца 2014 года основные маршруты будут разыграны на конкурсе и будут заключены соответствующие договоры.

А.Н.: Не получится ли как с техосмотром? Формально он есть, но иногда по городу ездит такое, что страшно становится. Не боитесь, что придется этот процесс контролировать в ручном режиме?

С.С.: Придется, а как вы хотите? Придется контролировать и в ручном режиме, и в автоматическом. Если просто сказать "вы туда не ездите", ничего не произойдет. Будут вводиться штрафы, естественно, будет наказываться водитель, в крайнем случае будет изыматься транспорт. Вы сами видите, что у нас на дорогах требования правил зачастую просто не исполняются. И для этого, естественно, нужен контроль. Вот смотрите, еще недавно в городе было только 9 тыс. легальных такси, и многие говорили: реформа такси провалилась, ничего у вас не получается. Сегодня в Москве легальных такси уже около 30 тыс., а числонелегальных такси соответственно сокращается. Не скажу, что их нет, их еще много, но процесс идет. Другой вопрос в том, что штрафы должны быть очень жесткими, такими, что один раз человек попался, а второй неповадно будет.

А.Б.: Но иногда сотрудники ГИБДД не обращают внимания на те нарушения, которые важны с точки зрения интересов города: на соблюдение правил парковки, на проезд по выделенным полосам. Понятно, что у нас не Америка, и полиция входит не в городскую вертикаль, а в вертикаль МВД. Но что-то же надо делать?

С.С.: В этом есть проблема, конечно. Но, во-первых, мы добились изменения федерального законодательства, чтобы штрафы за парковку и эвакуацию машин могли администрироваться нашим городским центром организации движения. Мы сейчас работаем над соглашением с ГИБДД, чтобы эти функции передали городу. Мы бы их более эффективно исполняли, а инспекторов ГИБДД высвободили бы, чтобы они занимались авариями на дорогах, быстрее ликвидировали заторы, решали другие серьезные проблемы. Во-вторых, уже 97% всех штрафов выписывается не инспекторами ГИБДД, а с помощью парконов и видеофиксации нарушений. В скором времени все магистрали города будут в таком количестве оснащены видео фиксаторами, что нарушать будет просто бессмысленно.

Лицо города

А.Н.: В отношении некоторых городов существуют различные штампы. Рим - город для влюбленных, Париж прекрасен весной. А что с Москвой?

С.С.: Это мы должны с вами придумать.

А.Н.: Давайте придумаем, ведь у города должно быть какое-то лицо.

С.С.: Это не так просто сделать, оно искусственно не приживается, оно должно родиться. Давайте это обсуждать. Мы пытались несколько раз, у нас комиссия была создана по созданию бренда Москвы. Но должна быть некая идея, объединяющая горожан.

А.Б.: Может, бренд и нельзя придумать, но есть проблемы, которые, кажется, можно и нужно решать уже сейчас. В 2018 году, а это довольно скоро, в Москве будет проходить чемпионат мира по футболу. Сотни тысяч людей приедут. При этом с точки зрения навигации наш город как минимум неидеален. Даже русскоязычному человеку не все понятно, а здесь нужно будет и латиницу использовать.

С.С.: Вся транспортная логистика в метро, в том числе на крупных станциях, будет выполнена латиницей. Плюс указатели во всех знаковых местах, на исторических объектах также будут на латинице. Но весь город залепить латиницей мы тоже не можем. Помимо этого, мы же живем во время интернета. Мы сегодня делаем электронный атлас Москвы, в котором будут указаны все наименования, все улицы, все маршруты. Сейчас он разработан на русском языке, потом он будет переведен на другие языки. Это самый удобный, мне кажется, сервис, когда можно выстроить маршрут из точки А в точку Б, проложить его по карте и пользоваться им со смартфонов.

А.Б.: В Москве много памятников - исторических, архитектурных. Но я хочу спросить о вполне конкретном архитектурном направлении - конструктивизме. Московский конструктивизм абсолютно уникален, о нем говорится в учебниках, люди со всего мира сюда едут, чтобы смотреть на эти здания. Многие из них находятся в жутком состоянии, многие завешены рекламой, вывесками. Кажется, город просто не обращает на это внимания. Обратит?

С.С.: Москва - город с огромной историей, поэтому надо обращать внимание на все памятники.

И XIX, и XX века, и более ранних периодов. В последние годы в Москве проводится просто беспрецедентная программа восстановления памятников. Ежегодно тратится на реставрацию памятников только из бюджета около 3 млрд, и мы добиваемся, чтобы примерно сопоставимая сумма выделялась частными инвесторами. Конечно, мы должны всеми памятниками заниматься, в том числе и памятниками конструктивизма. Среди них, я согласен, есть действительно уникальные вещи. Эти памятники мы должны оберегать, и постепенно они будут отреставрированы.

"У меня нет крайней позиции"

А.Н.: Вы редко высказываете системную позицию и всегда исходите из конкретной проблемы и ее решения. В итоге вас нельзя назвать ни консерватором, ни либералом. Тем не менее у меня сложилось впечатление, что вы не верите в демократию. Да, вы понимаете, что Москва - это современный город, что ей необходимы декорации в виде интерактива, в виде диалога с разными частями общества, горожанами. Но вы, как мне кажется, в душе считаете, что главный движущий фактор - это власть. Для того чтобы что-то сдвинулось с мертвой точки, нужна политическая воля первого руководителя. Я права в своих подозрениях или я все-таки заблуждаюсь?

С.С.: Не надо меня подозревать. Вы сказали, что у меня нет каких-то крайних позиций, и в этойситуации у меня нет тоже крайней позиции. Нужны и демократия, и власть. Если чего-то не хватает, значит, город развиваться не будет. Будет либо одна говорильня, либо прессинг, который не будет воспринят горожанами. Москва - особый город, демократичный город. Политизированный. Не учитывать мнение горожан невозможно. Именно поэтому мы развиваем местное самоуправление. Даем полномочия депутатам.

Собираем информацию о пожеланиях граждан по тем или иным проблемам. Создаем общественные советы по большинству направлений развития города. Мы уже практически перестали с кондачка что-то делать, всегда проводим сначала эксперимент. Обсуждаем - получилось, не получилось, потом двигаемся дальше. Я думаю, что это более правильный подход, особенно для Москвы.

А.Н.: Не боитесь, что в какой-то момент ситуация просто выйдет из-под контроля? Я объясню на примере того же Кутузовского или Ленинского проспекта. Одно дело, когда собрались сто жителей, пообсуждали, поговорили, поссорились и разошлись. Другое дело - когда благодаря тем же интернет-технологиям, социальным сетям на улицу вышло 10 тыс. человек. Насколько для вас важно политически контролировать город?

С.С.: Важно, без этого вообще невозможно работать. Мы же в демократической стране живем. У нас выборы городской Думы, местного самоуправления, сейчас вернулись выборы губернаторов и выборы мэров, поэтому не учитывать политические настроения, вообще настроение людей невозможно. Но еще раз скажу, что заниматься популизмом также вредно. В конечном итоге надо принимать решение.

А.Б.: Вас не тревожит, что у вас нет политически сильного оппонента в городе? С одной стороны, он был бы вашей вечной проблемой, с другой - все время заставлял бы двигаться вперед, думать, изобретать.

С.С.: Во-первых, политических конкурентов более чем достаточно. Во-вторых, главной движущей силой являются не некие абстрактные конкуренты, а именно люди и их запрос. Я работаю во власти достаточно давно, но тем не менее у меня ощущение людей, ощущение их интересов, их требований не притупляется. Я их остро чувствую, и если ты не соответствуешь их требованиям и запросам, ты не двигаешься вперед и не решаешь конкретные проблемы и задачи. И удовлетворение от работы не приходит.

Тогда бессмысленно держаться этого кресла и этой работы.

"Прохорову вряд ли интересна городская должность"

А.Н.: Вы уже говорили о том, что будете баллотироваться в мэры Москвы в 2015 году. На каких горожан будете делать электоральную ставку? Кто ваша целевая аудитория?

С.С.: Я никогда не был политиком-популистом, который выбрал своего избирателя и умасливает его как может, при

этом остальные люди его совершенно не интересуют. Так вот я так не работаю. Для меня важны все люди: и пожилые, и молодые, и интеллигенция, и рабочие. Для меня главное - это состояние города и чтобы всем людям в нем удобно было жить.

А.Н.: Кто для вас представители креативного класса - оппозиционеры, голос которых нужно максимально нейтрализовать, или те, на кого вы прежде всего готовы опираться в будущем?

С.С.: По-настоящему креативный класс - это люди, которые генерируют реальные идеи. И таким мы только рады. Мы стараемся их вовлечь в Совет по развитию общественного пространства Москвы, в Общественную палату Москвы. А вот люди, которые занимаются демагогией, самовосхвалением и самопиаром, - они для меня просто неинтересны. Но люди, которые проявляют активность, которые предлагают что-то, требуют или рассказывают о недостатках, - это большая ценность, которую мы должны поддерживать.

А.Н.: О своих амбициях в отношении Москвы заявлял, наверно, известный вам бизнесмен Михаил Прохоров. Вы считаете его своим конкурентом?

С.С.: Михаил Прохоров все-таки политик федерального уровня, он баллотировался в президенты, поэтому вряд ли ему интересна городская должность.

А.Н.: Если говорить совсем честно, вы действительно считаете, что городу нужны выборы мэра? Вы же сами говорите про предвыборный популизм, про размывание ответственности... Это традиционные аргументы противников губернаторских выборов.

С.С.: Что касается лично меня, то независимо от того, выбрали меня или назначили, я все равно буду работать с полной отдачей. Но вообще для Москвы выборный мэр - это, конечно, шаг вперед. Человек, которого поддержали избиратели, у которого есть мандат доверия, он еще быстрее и эффективнее может реализовать то, что задумал, те программы, которые озвучил.

А.Б.: А вас не смущает то, что выборы всегда ограничивают ваш горизонт планирования? Есть проекты на 10-15 лет, и даже двух сроков может быть недостаточно для их реализации.

С.С.: За пять лет можно уже понять, что это за проекты и нужны они городу или нет. Поэтому если это те проекты, которые нужны для города, для горожан, за пять лет они будут все равно оценены.

Путин не звонит

А.Н.: В публичном пространстве есть Собянин-чиновник, но нет Собянина-человека. Про вас почти ничего не известно, кроме совсем формальной личной информации о том, что вы женаты и имеете детей. Это ваша сознательная политика?

С.С.: На государственных должностях я работаю сколько себя помню. И мне всегда очень сложно отвечать на личные вопросы просто потому, что две трети моей жизни посвящено работе. И моя личная жизнь, по сути дела, и есть моя работа. Невозможно это разделить.

А.Н.: Но я же говорю не только про личную жизнь. О вас вообще сложно делать какие-либо выводы хотя бы потому, что вот нельзя однозначно сказать про систему ваших политических взглядов, убеждений. Мы уже говорили, что вы и не консерватор, и не либерал.

С.С.: Да просто мне все равно, как меня называют. Назовите как угодно, для меня главное - чтобы все ехало и работало. И к любой проблеме я не подхожу с точки зрения какой-то идеологемы, тем более радикальной. Я никогда не считал себя ни правым, ни левым. Я всегда считал себя человеком, который нацелен на решение проблемы, какого бы цвета и качества она ни была.

А.Н.: Москва - это, безусловно, центр столкновения многих серьезных интересов: бизнеса, федерального центра, горожан. Как вам удается сохранять баланс?

С.С.: Во многом это и есть суть работы мэра. Взять тот же бизнес. Без привлечения инвестиций, без экономики города не будет. Поэтому всегда нужно находить баланс между интересами инвесторов и интересами горожан. Если перекос идет в какую-то сторону, город начинает лихорадить. Он начинает неправильно развиваться. Вот вспомните, три года тому назад город был просто положен под инвесторов, они что хотели, то и вытворяли. Мы за два года расторгли инвестконтрактов на 55 млрд долл. Но при этом поток инвестиций не уменьшился, мы сейчас вышли на докризисный уровень. Однако при этом послали четкий сигнал инвесторам, что интересы города все-таки превалируют над их частными интересами. Здесь важен компромисс. Когда нет интереса инвестора, он терпит убытки и никогда не зайдет в проект. Но если у него сверхдоходы, а его проект приносит колоссальный вред городу, мы тоже не позволим ему его реализовать.

А.Н.: С бизнесом понятно. А Кремль? Насколько вы свободны в своих решениях от мнения федерального центра. Давайте даже проще спрошу - вот как часто вам Путин звонит и говорит: надо сделать так и так?

С.С.: Ни разу не звонил. Это во-первых.

А во-вторых, надо понимать, что у меня все-таки большая история работы в разных органах власти. И в администрации президента, и в правительстве работают мои коллеги, товарищи, с которыми мне достаточно комфортно решать многие вопросы.

Что такое свобода

А.Н.: Вы собрали в Москве команду из совершенно разных людей. С одной стороны, это современные, амбициозные руководители, с другой - представители еще лужковской команды, люди, которые привыкли работать по старинке. Вот каково это - руководить людьми, которые даже ваши поручения записывают по-разному: одни в iPad, другие в блокнот.

С.С.: Да мне все равно, куда они записывают. Главное, чтобы на работе горели и делали реальные дела, то есть исполняли то, что им положено. На самом деле проблемы больше возникают как раз не между пожилыми и молодыми, а среди молодой части команды. Они амбициозные, нацелены на решение своих задач, у них меньше опыта аппаратной работы. Вот это, пожалуй, даже более сложная проблема.

А.Н.: Насколько, на ваш взгляд, эффективно ручное управление. Где тот уровень задач, в которые вы никогда не будете вмешиваться, делегируя их своей команде? Или таких не бывает и вы, если надо, сами поедете и на месте разберетесь?

С.С.: А без этого ничего и не получится. Если ты будешь просто летать по верхушкам, отдавать приказы и не понимать, как они исполняются, - ничего не получится. Это все будет либо не исполняться, либо исполняться неизвестно как. Поэтому надо и самому бывать на местах, и создавать систему контроля, чтобы иметь адекватную информацию. У меня есть административная инспекция, которая каждый день мне кладет на стол сводку о работе моих подчиненных. Но есть еще и обратная связь с жителями, которых невозможно обмануть или купить. Людям наплевать на все эти инспекции, наши чиновничьи разборки, они пишут то, что видят.

А.Н.: На ваш взгляд, каково главное качество идеального чиновника?

С.С.: Он должен делать значительно больше того, что ему положено по инструкции.

А.Б.: А как заставить его это делать?

С.С.: Никак не заставишь. Либо он это делает, либо нет. Это уже его внутренние амбиции и способности. И как раз надо на ключевые должности подбирать именно таких людей, которые делают шаг вперед не по инструкции, а потому что хочется добиться большего. Человек, который скукожился, сидит и смотрит, чтобы, не дай бог, кого-то не обидеть или исполнить формально свои функции, - такие у нас в правительстве не работают.

А.Б.: А вам самому не тесно в кресле московского мэра?

С.С.: Нет, мне не тесно. Я работал и в администрации, и в правительстве, представляю, что это такое. Работа на должности мэра, я думаю, - это самая интересная из всех этих должностей. Это конкретная работа, когда ты сам придумываешь, советуешься, реализуешь и видишь конечный результат.

А.Н.: Давайте я прямо спрошу. Ходят слухи о вашем назначении премьером.

С.С.: Это неправда.

А.Н.: Вы как-то сказали о том, что журналист не имеет права быть абсолютно свободным в профессии, и надо сказать, что это тот тезис, который мы, журналисты, довольно часто слышим от чиновников. Я хочу вас не как чиновника, а как человека спросить: для вас свобода - это ценность?

С.С.: Нет такого человека, которому бы свобода не казалась ценностью. Но надо понимать, что такое свобода. Классик сказал, что свобода - это осознанная необходимость. То есть ты постоянно ограничен в своих действиях, в своих возможностях, если ты движешься по определенной траектории. Но я в своей работе стремился быть максимально свободным в своих решениях. Это, пожалуй, главная ценность. Именно поэтому я дорожу работой мэра. Это как раз та должность, на которой у меня есть свобода в решениях и действиях.

97% штрафов за неправильную парковку в столице выписываются автоматикой

$55 млрд инвестконтракты на такую сумму были расторгнуты за время работы администрации Сергея Собянина

Не надо медеплавильные заводы строить, это безумие, но создавать нормальные заводы с хорошей технологией - это очень неплохо

30 тыс. легальных такси насчитывается в Москве

Если ты будешь просто летать по верхушкам, отдавать приказы и не понимать, как они исполняются, - ничего не получится

17 тыс. гектаров московской земли сегодня занимают промышленные зоны

Мне все равно, как меня называют. Назовите как угодно, для меня главное - чтобы все ехало и работало

По-настоящему креативный класс - это люди, которые генерируют реальные идеи

Я против того, чтобы эти люди просто так оставались. Если кого-то оставлять, то в первую очередь русскоязычных, с адекватной нашим традициям культурой

Россия. ЦФО > Госбюджет, налоги, цены > mn.ru, 30 мая 2013 > № 846544 Сергей Собянин

FIAT ВЕДЕТ ПЕРЕГОВОРЫ О ПОГЛОЩЕНИИ CHRYSLER

Итальянский автомобилестроительный концерн хочет сделать это на деньги международных банковских корпораций

Итальянский автомобилестроительный концерн Fiat ведет переговоры о привлечении не менее 10 млрд долларов, предназначенных для полного поглощения своего американского конкурента Chrysler. Fiat пытается договориться о финансировании с пулом ведущих мировых банков. Об этом информагентству Bloomberg сообщили осведомленные источники.

Итальянцы хотят привлечь столь крупный кредит для выкупа последнего не принадлежащего им пакета акций Chrysler. Fiat стремится приобрести 41,5% акций у траста Veba, который представляет интересы канадской профсоюзной организации United Auto Workers.

Fiat и генеральный директор Chrysler Серджио Маркионне намерены завершить сделку с 41,5-процентным пакетом акций к концу лета этого года, знают источники агентства. Сделка будет закрыта как только Veba и Fiat разрешат судебный спор о стоимости этого пакета акций, указывают они.

Fiat владеет 58,5% Chrysler, который наряду с Ford и General Motors входит в так называемую Большую тройку автопроизводителей США. Fiat получил первый пакет акций (размером в 20%) в разгар мирового кризиса, весной 2009 года. Chrysler пришлось согласиться на это в условиях грядущего банкротства. Впоследствии Fiat наращивал свою долю в Chrysler, скупая, в частности, ценные бумаги у правительств Канады и США.

Итальянская компания планирует осуществить поглощение Chrysler в два этапа, и эти планы обсуждаются с группой банков, у которых Fiat стремится получить кредит. Сначала Fiat собирается купить оставшиеся акции Chrysler, а затем рефинансировать задолженность американского автоконцерна. В конечном итоге Chrysler будет объединен с американским подразделение Fiat, выяснили в агентстве. Руководство Fiat также рассматривает возможность выпуска акций объединенной компании. Источники утверждают, что нынешние владельцы Fiat - семья Аньелли - готовят почву для обмена своих акций на долю в новой компании. Эти планы предусматривают, что династия Аньелли, в конечном счете, превратится в миноритарного акционера.

Официальный представитель Fiat отказался от комментариев.

ЛАВРОВ: РОССИЯ - МИРОВОЙ ЛИДЕР ПО СПИСАНИЮ ДОЛГОВ АФРИКЕ

Наша страна ранее подписала со странами Африки соглашение "долг в обмен на развитие"

Россия опережает всех членов "Группы восьми" по списанию долгов африканским странам, заявил российский министр иностранных дел Сергей Лавров, передает РИА Новости.

По его словам, РФ "простила" странам Африки рекордные долги. Он пояснил, что это было сделано в рамках соглашения по схеме "долг в обмен на развитие".

Лавров подчеркнул, что в будущем Россия не намерена приостанавливать работу в этом направлении и будет стараться облегчить долговое бремя Африки. По его данным, в последнее время набирает обороты торгово-экономическое сотрудничество: российские компании реализуют взаимовыгодные инвестиционные проекты на континенте.

Россия регулярно списывает долги государствам Африки. В 2008 году она простила им долги на сумму 16 млрд долларов, в 2012-м - на сумму свыше 20 млрд.

"Группа восьми", куда входит Россия, является неофициальным форумом лидеров ведущих промышленно развитых демократических стран. Ее членами также являются США, Великобритания, Франция, Япония, Германия, Канада и Италия. Кроме того, в этой организации представлен и полноформатно участвует ЕС.

По информации, приводимой в исследовании Зарубежной сельскохозяйственной службы США (USDA Foreign Agricultural Service), в 2012 году производство яблок в РФ отлично от предыдущих сезонов. Так в нечерноземных районах – Центральном, Уральском и Северо-Западном ФО – урожай фруктов был просто отличным.

В то же время, в традиционном для выращивания Краснодарском крае производство яблок снизилось на 10% по причине повреждения зимними заморозками и весенним градом бутонов цветущих деревьев.

Имеет место и еще одна тенденция. Многие садоводы юга России продолжают отказываться от производства яблок, переходя на более выгодные культуры – овощи и пшеницу. Но оставшиеся предприятия предпринимают совместные шаги по укреплению и стабилизации отрасли. А фермерские хозяйства, начавшие мероприятия по высадке новых деревьев, доводят урожайность до 12-40 и более тонн с гектара. Поэтому в течение всего нескольких лет Россия может существенно увеличить производство фруктов высокого качества (размера 70+) с длительным сроком хранения.

В 2012 году сельскохозяйственные производители России направили существенные инвестиции в «яблочную» отрасль и ее развитие. Так при некоторых садах возводятся фруктохранилища или реконструируются уже построенные системы хранения. Эти усилия в прошлом году позволили предприятиям увеличить объем мощностей хранения на 20%.

Продолжается и развитие технологий выращивания путем применения интенсивных методов производства фруктов с использованием завезенных итальянских, сербских, польских и украинских саженцев. Существенную роль в развитии отрасли играет государственная поддержка властей и действие Программы развития сельского хозяйства и регулирования аграрной продукции и сырьевых рынков на 2013-2020 года, принятой в 2012-ом. В ходе ее проведения правительство РФ проведет частичное возмещение расходов на новые посадки, устранения старых садов, работ в области селекции и строительства инфраструктурных помещений. За 7 лет действия программы власти страны планируют направить в общей сложности 15,2 млрд долларов США на реализацию Программы.

Согласно итогам 2011 года, на российский рынок было ввезено 1,201 млн тонн яблок, что на 8% больше, чем в более раннем 2010-ом. В денежном эквиваленте это около 719,1 млн долларов США (+4,6% к результатам 2010 года).

Основу экспорта составляют фрукты из Польши в размере 463,89 тысяч тонн, за ними следует молдавская продукция с 178,61 тысячами тонн, Китай с 127,53 тысячами тонн и сербские фрукты в объеме 96,98 тысяч тонн поставок. В общей сложности на эти четыре страны приходится около 70% яблочного экспорта в Россию.

Здесь особенно примечателен резкий скачок поставок фруктов из Польши, в 2011 году увеличившей экспорт яблок в Россию на 83%. Обратная ситуация с яблоками из Китая. Эта страна в 2008 году поставляла на российский рынок 203,18 тысячи тонн, а в 2011-ом – лишь 158,31 тысяч тонн. Также значительно снизилась совместная доля других государств – Италии, Франции, США и стран южного полушария.

Эксперты прогнозируют продолжение данной тенденции с доминированием восточноевропейских яблок и в текущем году. Причина этому – хорошее качество и приемлемые цены на фрукты, предоставляемые польскими поставщиками. Между тем, согласно информации Всемирной Ассоциации производителей яблок и груш (WAPA), в последнем сезоне в этом регионе урожайность данных видов фруктов ниже средних показателей последних трех лет. Объем сбора сорта Голден Делишенс на 15% ниже, Гала – на 6%, а Рэд Делишенс – на 18%, в то же время возросла урожайность Красной Иды на 34%.

Российские потребители по-прежнему больше всего ценят интенсивно окрашенные фрукты. Что, в будущем, может обеспечить дополнительные плюсы и возможности для поставок из США с их яркими плодами.

Министерство инфраструктуры Украины считает наиболее перспективным развитие сети мультимодальных перевозок с максимальным использованием железных дорог, мощностей водного транспорта и с минимальным привлечением автомобильного. Такое мнение было озвучено в Одессе на встрече министров транспорта стран-участниц Организации черноморского экономического сотрудничества (ОЧЭС) под председательством министра инфраструктуры Украины Владимира Козака, передает пресс-служба ведомства.

Например, по сообщению пресс-службы, в Украине успешно работают 18 морских портов Черноморско-Азовского бассейна и эксплуатируются железнодорожные переправы и паромные линии в направлении Болгарии, Грузии, России и Турции. На сегодня в Украине также функционирует разветвленная система контейнерных поездов и поездов комбинированного транспорта в направлении стран Азии, Центральной и Восточной Европы, Скандинавии и Балтии. Также Украина инициирует организацию движения контрейлерного поезда в направлении Италия-Австрия-Венгрия-Украина и дальше на Восток.

Имеет значительный потенциал и развитие интермодальных перевозок в направлении Кавказ-Черное море-Балтийское море с использованием паромов и маршрутных поездов комбинированного транспорта. Так, по инициативе украинской стороны достигнуто согласие о создании рабочей группы, которая будет определять перспективы развития таких перевозок в регионе Черного моря.

Кроме того, Украина предлагает странам Черноморского региона развивать туристический потенциал, в частности, круизный. Для формирования этой сферы туризма необходимо комплексно рассмотреть вопросы развития морских портов Черноморского региона.

Согласно отчету аналитической компании «Global­Data», объем продаж лекарственных средств на фармрынке Италии в 2012 г. составил 25,1 млрд дол. США. Прогнозируется, что в 2020 г. этот показатель составит 23,5 млрд дол.

По мнению специалистов «GlobalData», политика Агентства по лекарственным средствам Италии (The Italian Medicines Agency), ответственного за ценообразование и составление списков реимбурсируемых препаратов, влияет на потенциал локального фармрынка.

Как отметил Джошуа Увайда (Joshua Owide), эксперт аналитической компании «GlobalData», на итальянском фармрынке отмечается снижение конкурентоспособности дорогостоящих оригинальных лекарственных средств и увеличение доли генерических препаратов в натуральном выражении.

Италии и Испании, одним из крупнейших стран еврозоны, не нужна внешняя финансовая помощь для обслуживания государственного долга и поддержания экономики; Португалии также не требуется дополнительная поддержка, считает заместитель старшего экономиста ОЭСР Йорген Елмесков.

"Мы считаем, что это необязательно", - сказал он на пресс-конференции во вторник рамках форума ОЭСР.

Ряд экспертов в последнее время не исключали, что Португалии, уже получающей помощь от еврозоны и МВФ, может понадобиться дополнительное финансирование. Италию и Испанию в прошлом году часто называли потенциальными кандидатами на получение помощи.

При этом опасения вызывали размеры их экономик в сравнении со средствами, которыми располагает еврозона для поддержки проблемных стран.

ОЭСР ранее в среду в своем докладе не исключила, что Греции, одной из самых проблемных экономик региона, может потребоваться дополнительная финансовая помощь ЕС и МВФ.

Ситуация на финансовых рынках улучшилась, сняв серьезное давление с рыночных займов периферийных стран еврозоны. Однако кризис в еврозоне нельзя считать завершенным: спад экономики региона продолжается, Еврокомиссия и ОЭСР продолжают ухудшать свои прогнозы. ОЭСР считает, что возврат к экономическому росту в еврозоне возможен не раньше второй половины текущего года. Мария Князева.

По замечанию итальянских поставщиков, ведущих работу на внутреннем рынке страны, картофельная отрасль в настоящее время достаточно активна, расширяется, а цены на овощи довольно высоки. Средняя цена на молодой картофель на севере Италии составляет 1 евро за килограмм.

Сорта овощей, выращенных преимущественно органическим способом, разнятся в цене буквально в пределах нескольких центов.

Наступление пика картофельной кампании и высокого спроса на продукцию подтверждает и Антонио Фрикано, Председатель Консорциума производителей картофеля Сицилии. Европейский специалист связывает данное положение вещей, в первую очередь, с отсутствием глобальных запасов продукции в овощехранилищах.

Существенная часть молодого картофеля также отправляется на рынки других европейских стран – во Францию, Германию и Данию. А некоторые итальянцы, стремясь сэкономить, по-прежнему «доедают» старый урожай 2012 года, цены на который существенно ниже.

Четвертый вектор Владимира Путина

Внешняя политика России – что изменилось?

Резюме: С возвращением Путина международный курс Москвы модифицируется. Причина не в смене лидера: он и при Медведеве определял вектор. Но произошли изменения внутри страны и за ее пределами.

С 2000 г. внешняя политика России была многовекторной – в том смысле, что ее вектор не раз менялся. В самом начале первого путинского президентства главным направлением было установление прочных союзнических отношений с Соединенными Штатами и интеграция с Евросоюзом в рамках того, что тогда называлось «европейским выбором» России. Символом этого краткого периода стала поддержка Путиным США после терактов 11 сентября 2001 г., а наиболее ярким изложением – речь российского президента в германском бундестаге в октябре того же года. Затем в середине 2000-х гг. Москва сошла с «орбиты» политического Запада, встав в оппозицию Вашингтону по принципиальным вопросам мировой политики и мироустройства. Олицетворением этого времени стала пятидневная российско-грузинская война 2008 г., а наиболее характерным «литературным памятником» – Мюнхенская речь Путина в феврале 2007 года. Третий период – по форме «медведевский», но по содержанию, безусловно, тоже путинский. Его символом явилась «перезагрузка» российско-американских отношений, а характерным текстом – распоряжение Кремля о налаживании «модернизационных партнерств» с наиболее развитыми странами.

Смены вех в российской внешней политике не точно совпадают с президентскими сроками, но некоторая зависимость существует. Можно утверждать, что с возвращением Путина на пост президента курс Москвы в международных делах вновь модифицируется. Разумеется, основная причина здесь не в смене лидера: Владимир Путин и при Медведеве оставался «первым лицом» государства и определял вектор внешней политики. «Ливийский эпизод» поэтому вовсе не является медведевской импровизацией: санкцию воздержаться при голосовании в Совбезе ООН дал, несомненно, Путин. Главными новыми факторами являются существенное изменение внутренней ситуации в России и продолжающиеся фундаментальные изменения внешней среды, в которой эта политика реализуется.

ВНУТРЕННИЕ УСЛОВИЯ

Два десятилетия спустя после свержения власти КПСС в российском обществе произошли качественные перемены. Некоторые слои – примерно 20% населения – достигли материального и духовного уровня, делающего возможным и даже необходимым активное участие в общественной жизни. Эта часть общества в одностороннем порядке денонсировала негласный пакт с властью о «взаимном невмешательстве»: власти – в частную жизнь людей, а общества в целом – в политику. В результате формула российского правления: авторитаризм с согласия управляемых – отчасти подверглась эрозии. Довольные потребители начали превращаться в рассерженных горожан, протограждан. В конце 2011 – начале 2012 гг. это недовольство выплеснулось на улицы Москвы, Петербурга, других крупных городов.

Власть практически сразу же квалифицировала это движение как результат подрывных действий Запада, и прежде всего США. Владимир Путин публично обвинил Государственный департамент в финансировании протестантов. Тем самым власти стремились представить оппозицию в качестве «пятой колонны» Запада, добивающегося максимального ослабления России, а себя – в качестве национальной, патриотической силы, отстаивающей независимость и целостность страны. Когда Владимир Путин на митинге вечером 4 марта 2012 г. провозгласил себя победителем на президентских выборах, его слова звучали как сообщение о победе над внешним врагом и его внутренними приспешниками.

Уже первые шаги новоизбранного главы государства были нацелены на сведение к нулю потенциальных источников влияния внешнего мира на внутриполитическую ситуацию. Спешно принят закон, требующий от российских неправительственных организаций, получающих иностранное финансирование, регистрироваться в качестве иностранных агентов. Москва потребовала прекращения деятельности на территории России американского Агентства по международной помощи развитию (USAID). Российские власти также заявили о выходе из соглашений с Соединенными Штатами – таких, как программа совместного уменьшения ядерной угрозы (программа Нанна-Лугара), в которых США фигурировали как донор, а Россия – как получатель помощи. Одновременно в своей внутренней политике Кремль сделал упор на откровенно консервативные начала, а не на имитацию либерализма, как прежде.

В ходе президентских выборов 2012 г. в Америке российская тема почти не поднималась – за исключением невнятного заявления республиканского кандидата Митта Ромни о России как о «геополитическом противнике номер один». Тем не менее в конце года, Конгресс, отменив «поправку Джексона-Вэника», принял скандальный закон имени Магнитского, вводящий санкции против российских чиновников, обвиняемых в нарушении прав человека. В ответ российский парламент принял закон, запретивший усыновление российских детей-сирот американцами. Общественное мнение в Соединенных Штатах в этих условиях развернулось резко против политики Кремля, в России же антиамериканизм открыто стал одной из опор официального патриотизма.

Указанные шаги Москвы, а также точечные полицейские репрессии против российских оппозиционеров, суровый приговор участникам группы Pussy Riot, устроившим «панк-молебен» в главном православном соборе России – храме Христа Спасителя, а также проверки в офисах представительств германских политических фондов привели к заметному усилению критики российской внутренней политики в странах Европейского союза. Со своей стороны, российские власти впервые с 1991 г. заявили о том, что не разделяют полностью современные европейские ценности – в том числе в части прав человека – и будут следовать собственным ориентирам.

Таким образом, можно сделать следующие выводы:

• российская внутренняя политика и ее отражение в общественном мнении Америки и Европы впервые с постсоветский период «вторглись» в сферу отношений России с США и ЕС;

• это «вторжение» имеет тенденцию к тому, чтобы превратиться в частичную «оккупацию» двусторонних отношений внутренними сюжетами;

• российский официальный патриотизм открыто формируется в том числе на основе антиамериканизма;

• расхождения между Россией и Евросоюзом приобрели не только ситуативный и политический, но и сущностный, ценностный характер.

ВНЕШНИЕ УСЛОВИЯ

Мировой кризис 2008–2009 гг. не только стал самым глубоким со времен Великой депрессии. Он резко обнажил моральные изъяны современного капитализма и существенные недостатки в системе государственного управления в наиболее развитых демократиях Запада. Посткризисный рост в США оказался очень медленным, а в странах Евросоюза кризис перешел в затяжную рецессию. Долговые проблемы ряда государств поставили под вопрос не только целостность зоны евро, но и само существование общей европейской валюты. В условиях кризиса в ряде стран Европы резко обострились социальные проблемы. Государственный долг и бюджетный дефицит Соединенных Штатов достигли таких размеров, что стали серьезным ограничителем при проведении Вашингтоном внешней политики.

Тем временем итоги американского курса в начале XXI столетия выглядят отнюдь не впечатляюще. Ирак после вывода войск США сваливается в хаос, в Афганистане в преддверии такого вывода маячит призрак гражданской войны, Иран продолжает свою ядерную программу, несмотря на западные санкции и израильские диверсии, Северная Корея проводит ракетные и ядерные испытания и угрожает войной. Наконец, «арабская весна», которую Белый дом после некоторых колебаний поддержал, очевидно, проторила путь во власть исламистам, вовсе не намеренным продолжать лояльный Вашингтону внешнеполитический курс. При этом недружественный Вашингтону режим Башара Асада в Сирии, многократно «похороненный» Западом, все еще держится. На этом фоне продолжается, хотя и на несколько пониженных оборотах, экономический рост Китая, который все жестче заявляет о своих национальных интересах. Азиатско-Тихоокеанский регион становится главной площадкой не только мировой торговли, но и мировой политики.

Выводы, которые сделали в Москве, можно, по-видимому, свести к следующим позициям.

• Многополярный мир, о котором так много говорили с середины 1990-х гг., на глазах превращается в реальность.

• Эпоха безраздельного доминирования Запада на международной арене подходит к концу. Запад утратил моральный авторитет и не может более служить моделью для России. Демократия вообще не гарантирует высокого качества государственного управления.

• Внешняя политика Соединенных Штатов столь же затратна, сколь малоэффективна, Вашингтон «перенапрягся» на международной арене, а его стратегия более деструктивна, чем созидательна, и к тому же часто не отличается реализмом.

• Отсюда следует, что внешнеполитическая самостоятельность России должна быть наполнена ее морально-политической самостоятельностью. «Равнение на Запад» в вопросе о ценностях устарело. Москва пойдет своим путем.

ЭКОНОМИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ

На этом фоне изменилась внешнеэкономическая ситуация. Цена на нефть, резко упавшая в разгар глобального кризиса, стабилизировалась на сравнительно высоком уровне – 110–115 долларов за баррель североморской нефти марки «Брент». Дальнейшего роста после этого, однако, не последовало, а рецессия в Европе и медленное восстановление экономики Соединенных Штатов вкупе с падением темпов роста в Китае угрожают новым падением цены. Между тем бюджетные обязательства российского правительства могут быть исполнены лишь при сохранении существующей цены барреля. Кроме того, в США с началом промышленной разработки сланцевого газа произошла энергетическая революция, изменившая мировую конъюнктуру. Она открыла перспективу достижения энергетической независимости к 2030 г. и – как следствие – уже вызвала глобальное перераспределение потоков экспорта газа и изменение структуры газовой торговли в пользу спотовых сделок. В сочетании с мерами, принятыми в странах Европейского союза после «газовых войн» 2006 и 2009 гг., эти обстоятельства привели к тому, что зависимость Европы от российского газа заметно снизилась, а устойчивость к перебоям с его поставками – возросла.

Наряду с дальнейшим развитием производства сжиженного природного газа этот фактор существенно – и негативно – повлиял на позиции «Газпрома» на мировом рынке. В свою очередь Евросоюз принял решение начать расследование деятельности российской монополии на рынках некоторых стран – членов ЕС с целью изменения правил ведения «Газпромом» бизнеса в Европе и, в частности, пересмотра формулы цены на поставляемый из России трубопроводный газ. «Газпром» вынужден активнее развивать азиатское направление, пытаясь закрепиться на рынках Японии, Южной Кореи и выйти на рынок Китая. Существенным изменением внешнеэкономического положения России стало ее присоединение в августе 2012 г. к Всемирной торговой организации. В результате упорных 19-летних переговоров о приеме в ВТО российским переговорщикам удалось добиться значительных уступок у партнеров, и все же эффект от членства уже стал болезненным для ряда отраслей российской экономики, прежде всего сельского хозяйства. В этих условиях в России возникло даже нечто вроде временной аллергии к дальнейшей интеграции в мировую экономику.

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА «ПО ВСЕМ АЗИМУТАМ»

Первые международные контакты Владимира Путина после вступления в должность президента России высветили рисунок «обновленной» российской внешней политики. В день инаугурации Путин принял глав государств СНГ, приехавших в полном составе в Москву, тем самым подчеркнув историческую роль России как центра постсоветской Евразии. Первый зарубежный визит Путин ритуально нанес в Минск – столицу союзной Белоруссии. После этого он посетил Берлин и Париж – главных партнеров Москвы в Евросоюзе. Европейская тема была продолжена несколько дней спустя в Петербурге в ходе саммита РФ–ЕС. В дальнейшем президент продолжал принимать лидеров европейских стран – от Италии до Люксембурга – на своей территории.

После этого настал черед Азии. Путин отправился в Ташкент, где предпринял попытку – по-видимому, безуспешную – привлечь к своим интеграционным планам президента Ислама Каримова. Вскоре после этого Узбекистан заявил о прекращении членства в Организации договора о коллективной безопасности (ОДКБ). Следующим этапом путинской дипломатии стал Пекин, где президент провел двусторонние встречи с китайскими руководителями и принял участие в саммите Шанхайской организации сотрудничества (ШОС). В следующие месяцы Путин съездил в Казахстан, Киргизию и Таджикистан; был в Израиле и на Палестинских территориях; собирался, но в последний момент решил не ехать в Пакистан, посетил Турцию и Индию. Главным же дипломатическим мероприятием года стал саммит Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС) во Владивостоке, где российский президент в роли хозяина принимал лидеров двух десятков стран.

На этом фоне ярко выделяются многосторонние встречи, на которых Путин не захотел присутствовать. С самого начала было ясно, что саммит НАТО в Чикаго пройдет без российского участия: договоренности по ПРО достичь не удалось. Полной неожиданностью, однако, стал отказ Путина участвовать в саммите «восьмерки» в Кэмп-Дэвиде, куда мероприятие было перенесено в связи с «пропуском» российской стороной чикагского собрания Североатлантического альянса. Официально это объяснялось необходимостью поработать над составом нового правительства, а неофициально – было реакцией на неявку президента США Барака Обамы на саммит АТЭС. Беспрецедентный в истории российского участия в таких саммитах демарш продемонстрировал, что суперэлитная «восьмерка», где России так и не удалось стать «своей», не является для Путина безусловным приоритетом. Единственная встреча, которая действительно интересовала его – с президентом Соединенных Штатов, – состоялась месяцем позже, «на полях» другого саммита – «двадцатки» в Мексике.

Итак, география путинских визитов и встреч свидетельствует о приоритетах внешней политики России. Речь идет, во-первых, о внимании к интеграции в рамках СНГ; во-вторых, о повышении роли отношений с Азией; в-третьих, о сужении, «экономизации» связей с Евросоюзом и снижении приоритетности взаимодействия с НАТО и другими западными институтами; в-четвертых, о сохранении дистанции в отношениях с США. Эти выводы подкрепляются анализом не только очередного издания Концепции внешней политики РФ, утвержденного президентом в феврале 2013 г., но и практической политики на каждом из перечисленных направлений.

ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ

Статья Владимира Путина о Евразийском Союзе, появившаяся в октябре 2011 г., в канун парламентских выборов, стала первым внешнеполитическим манифестом нового политического цикла. Безусловно, публикация имела внутриполитический подтекст: идея восстановления в какой-то форме единства постсоветского пространства популярна у избирателей. Тем не менее сводить все к простой пропаганде неправильно. Путин еще в 2009 г. принял решение форсировать создание Таможенного союза (ТС) с Белоруссией и Казахстаном, хотя в тот момент этот шаг, казалось, мог серьезно затруднить вступление России в ВТО. Очевидно, что из мирового экономического кризиса Путин извлек урок: региональная интеграция надежнее глобализации. Эта линия продолжается: с 2012 г. официально действует Единое экономическое пространство (ЕЭП) трех стран, а на 2015 г. намечено создание полноценного Евразийского экономического союза.

Говоря об экономической интеграции постсоветских государств, необходимо иметь в виду несколько вещей. Во-первых, глубокая интеграция возможна только на добровольной основе и преимущественно в экономической сфере. Политическая интеграция России и новых независимых государств выше уровня координации их политических курсов нереальна. Во-вторых, расширение пространства интеграции за пределы нынешней «тройки» ТС/ЕЭП либо недостижимо, либо сопряжено с серьезными потерями. Путин вслед за Михаилом Горбачёвым и Збигневом Бжезинским, убежден, что без Украины российский центр силы не будет иметь критической массы. Со своей стороны, однако, украинская элита, по-видимому, отдает себе отчет в том, что тесные интеграционные связи с Россией означали бы на деле движение в сторону ассимиляции и постепенного сворачивания «украинского проекта». Даже если то или иное правительство, оказавшись в безвыходном финансовом положении, пойдет на сближение с Москвой, такой курс неизбежно спровоцирует политический кризис и даже раскол Украины.

Не многим реальнее выглядит и интеграция Узбекистана. У Ташкента за 20 лет сформировалось свое представление о роли и месте страны в регионе, и стать частью российско-евразийского центра силы ни Ислам Каримов, ни его возможные наследники не захотят. Другое дело, конечно, малые страны Средней Азии – Киргизия и Таджикистан. Ни Бишкек, ни Душанбе на региональное лидерство претендовать не могут, но будут стремиться сохранять свободу рук. В то же время надо иметь в виду, что преждевременное включение в интеграционное поле этих двух государств не только потребует массированного донорства со стороны Российской Федерации, но и существенно снизит общий уровень и качество всего интеграционного проекта.

АЗИАТСКО-ТИХООКЕАНСКИЙ РЕГИОН

Поворот России к Азии и Тихому океану пока только заявлен. Есть опасения, что проведение саммита АТЭС во Владивостоке в сентябре 2012 г. знаменует собой завершение поворота, а не его начало. Чтобы всерьез говорить о повороте, требуется переосмыслить современное геополитическое положение России как евро-тихоокеанской державы и выработать стратегию, адекватную этому положению. Она должна ставить во главу угла две важнейшие цели: «двойную интеграцию» – Востока России в общероссийское пространство и самой России – через ее восточные регионы – в АТР. Главная угроза безопасности страны сейчас определяется тем обстоятельством, что экономически наиболее депрессивная часть России физически соприкасается с самой динамичной частью мира. Для решения этой проблемы необходимы поиск и реализации адекватной модели развития Тихоокеанской России. От этого решения будет зависеть, удастся ли извлечь выгоды из непосредственного соседства с экономиками Азии.

Другие – косвенные – угрозы вытекают из обострения противоречий между ведущими государствами АТР: прежде всего между Китаем и США, а также между Китаем и его соседями – Японией, Вьетнамом, Индией. Москва должна научиться в этих условиях искусству маневра, обеспечивая собственные интересы и избегая вовлечения в чужие споры и конфликты. Все это в лучшем случае впереди. На сегодняшний день Москва маневрирует на тактическом и в лучшем случае оперативном уровне. Добившись в 2012 г. членства в престижных Восточноазиатских саммитах, Кремль счел возможным ограничить свое участие в первом же из них уровнем министра иностранных дел. Символично, что свой первый визит в качестве нового руководителя КНР Си Цзиньпин совершил в марте 2013 г. в Москву. Китайская стратегия направлена на укрепление отношений с Россией – стратегическим тылом и сырьевой базой Китая. Ответная стратегия пока что, по-видимому, отсутствует.

«ЭКОНОМИЗАЦИЯ» ОТНОШЕНИЙ С ЕС

Европейский союз остается главным торговым партнером РФ. Двусторонний оборот составляет свыше 400 млрд долл. – в пять раз больше, чем между Россией и Китаем. На долю ЕС приходится свыше 50% объема российской внешней торговли, в то время как на долю партнеров по Таможенному союзу – менее 7%. До последнего времени оставались надежды, что вступление в ВТО даст новый импульс торгово-экономическим связям с Евросоюзом. Однако они остались нереализованными. России требуется «переварить» последствия вступления в ВТО, а Европа в нынешней ситуации озабочена острейшим внутренним кризисом. В итоге оба партнера ограничили взаимодействие узким кругом практических, даже технических задач – визы, торговые споры и т.п. О все более критическом восприятии в странах Европы российской внутриполитической ситуации уже говорилось. С российской стороны негативное влияние на отношение к политике Европейского союза и, прежде всего, Германии, оказал способ, при помощи которого в марте 2013 г. решили проблемы кипрской задолженности, в результате чего крупные российские вкладчики кипрских банков лишились денег. Этот шаг публично критиковали президент Путин и премьер Медведев; многие СМИ расценили его как антироссийский.

В международных вопросах Россия поддержала военную операцию Франции в Мали, но далеко разошлась с Парижем, Лондоном и даже Берлином по Сирии. Позиция Москвы здесь резко контрастировала с подходом, проявленным ею к Ливии в 2011 г. Причина, однако, заключалась не в смене президента в Кремле, а в том, как именно НАТО провела ливийскую операцию. Москву возмутило, что акция, санкционированная СБ ООН для защиты мирных граждан от репрессалий со стороны правительственных войск, была расширена вплоть до смены режима в Ливии и уничтожения его главы. Именно с учетом ливийского урока позиция Москвы в ООН ужесточилась.

В российской линии поведения в ООН важнейшее место занимают вопросы санкционирования применения силы в международных отношениях, и особенно контроля за ее применением, а также оценка ситуации в Сирии и отдельно – характера и мотивации сил, борющихся против режима Башара Асада. Лишь затем следуют конкретные российские интересы в Сирии. Москва выступает не столько за сохранение Асада у власти, сколько за предотвращение иностранной военной интервенции в Сирии. Никак не устраивает Кремль и возможный приход к власти в Сирии исламистских радикалов. И то и другое имеет принципиальное значение, но также и практическую сторону: «кандидатами на выход» вслед за Асадом могут оказаться другие авторитарные правители, в том числе действительно союзные России. При всем этом Москва заявляет о готовности сотрудничать с Западом по Сирии, если США и их союзники согласятся действовать в рамках Устава ООН и откажутся от силовой смены режима. Проблема в том, что к весне 2013 г. потенциал политико-дипломатического решения сирийской проблемы, по-видимому, оказывается близким к исчерпанию.

«СУВЕРЕННОЕ ДИСТАНЦИРОВАНИЕ» ОТ США

В первый год после возвращения в Кремль президент Путин в основном был озабочен укреплением суверенитета России по отношению к США. Реальным ответом на закон имени Магнитского стал не закон об усыновлении, а акт, запрещающий российским чиновникам держать деньги за рубежом. Тем самым одновременно решались две проблемы: снижения уязвимости представителей российской власти по отношению к иностранным государствам и, наоборот, усиления внутриэлитной дисциплины, укрепления зависимости российской политической элиты от Кремля.

За исключением «суверенизации», имеющей гораздо большее касательство к внутрироссийской политике, чем собственно к отношениям с Америкой, Путин взял паузу в отношениях с Вашингтоном. Насколько можно судить, президент России делает ставку в отношениях с Западом и в частности США не столько на правительства и тем более не на общественное мнение, формируемое СМИ, сколько на крупный западный бизнес, который он надеется привлечь в Россию. Так, интересы американского делового сообщества, по его мнению, могут сделать то, чего нельзя добиться при помощи договоренностей в области вооружений с Вашингтоном, – заставить партнеров уважать интересы Москвы и отказаться от попыток вмешательства в ее внутренние дела.

В этой связи Путин дал указание правительству в короткие сроки – до 2020 г. – поднять позиции России в индексе Doing Business Всемирного банка сразу на 100 пунктов – со 120-го на 20-е место. Достижение этой цели при де-факто отсутствии правового государства представляется невозможным, но президент, по-видимому, считает сугубо технологический подход к этой задаче оправданным. На исходе первого года нового президентства Путина в его актив можно записать достижение ряда договоренностей между «Роснефтью» и западными энергетическими гигантами – ExxonMobil и BP. В рейтинге Всемирного банка Россия пока поднялась на 112-е место.

В военно-политической сфере Москва не стремится проявлять инициативу, с американцами Кремль уже давно предпочитает играть черными. Несмотря на антиамериканскую кампанию в публичном пространстве, договоренности с США и НАТО относительно транзита «афганских» грузов остаются в силе; первоначальная реакция на отмену в марте 2013 г. беспокоившей Москву четвертой фазы системы ПРО США/НАТО в Европе оказалась сдержанной. В Кремле готовятся к встречам Путина с Обамой – в июне на саммите «восьмерки» в Северной Ирландии и в сентябре на встрече «двадцатки» в Петербурге. «Перезагрузка» 2009 г. была идеей американской стороны; ответственность за «перезапуск» отношений после затянувшейся паузы 2012 г. также относится на счет Белого дома.

ПЕРЕВООРУЖЕНИЕ АРМИИ И ФЛОТА

«Слабых бьют» – эту максиму Владимир Путин повторял еще несколько лет назад. В 2008 г. в России началась военная реформа. В 2011 г. было объявлено о масштабном перевооружении армии стоимостью в 20 трлн руб. в течение десяти лет. Одновременно решено реформировать оборонную промышленность и превратить ее в локомотив новой индустриализации. Непосредственным исполнителем этой задачи – в ранге вице-премьера – был назначен амбициозный и деятельный Дмитрий Рогозин. Неудача переговоров с Соединенными Штатами и НАТО о сотрудничестве по европейской ПРО в 2010–2011 гг. побудила Кремль разработать программу строительства российской противоракетной обороны, направленной против США и НАТО, а также нарастить усилия по укреплению потенциала ядерного сдерживания. Хотя в действующей военной доктрине, принятой в 2010 г., крупномасштабная война против России считается маловероятной, Соединенные Штаты и Североатлантический блок рассматриваются как потенциальные противники на региональном и локальном уровнях.

Вынужденная – под грузом обвинений в ведомственной коррупции - смена министра обороны осенью 2012 г. внесла коррективы в ход военного строительства, но не изменила степени его приоритетности. Новым министром вместо Анатолия Сердюкова стал славящийся своей управленческой эффективностью Сергей Шойгу. В конце 2012 г. российский ВМФ провел первые за 20 лет учения в Средиземном море, а весной 2013 г. Путин впервые внезапно поднял по тревоге Черноморский флот.

Занятая укреплением военной мощи, Москва гораздо сдержаннее, чем еще недавно, относится к перспективам контроля над вооружениями. Дальнейшее сокращение стратегических наступательных вооружений увязано с ограничениями на систему американской ПРО; контроль над нестратегическими ядерными вооружениями ставится в зависимость, в частности, от решения проблемы высокоточного оружия, а возобновление контроля над обычными вооружениями видится на принципиально иной основе, чем в Договоре ОВСЕ, включая его адаптированный вариант. Мир без ядерного оружия считается опасной иллюзией, а продвижение к нему – рискованным делом.

ВЫВОДЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ

Круг лиц, принимающих участие в формировании и реализации российской внешней политики, за последний год – несмотря на смену президентов – изменился незначительно. Тем не менее внешнеполитический консенсус – иначе говоря, согласие большинства общества с правительственной политикой – уходит в прошлое. Два фактора играют при этом ведущую роль: формирование специфических внешнеэкономических интересов отдельных государственных и частных корпораций, компаний, кланов и т.п., и дальнейшее политико-идеологическое расслоение социума, разные группы которого предлагают разные внешнеполитические ориентации. Этот процесс не имеет прямого отношения к прошедшей в Кремле рокировке и будет развиваться и дальше по мере пробуждения общества. В обозримом будущем, конечно, внешняя политика на главнейших направлениях будет определяться прежде всего Владимиром Путиным и реализовываться существующим бюрократическим аппаратом, но в дальнейшем внешнеполитический курс станет предметом борьбы интересов и идеологий.

Пока рано делать вывод о том, какова будет внешняя политика президента Путина во время его третьего срока. Судьбоносные шаги еще впереди, «исторические» речи еще не написаны. Условия, в которых существует Россия, меняются быстро и не всегда предсказуемо. Уже можно констатировать, однако, что обозначенные тенденции – геополитической «перебалансировки» в пользу Евразии и АТР, символической «суверенизации» России и ее дальнейшего дистанцирования от США и ЕС, а также эрозии внешнеполитического консенсуса – будут развиваться. Четвертый вариант путинской внешней политики, вероятно, будет существенно отличаться от трех предыдущих.

Д.В. Тренин – директор Московского центра Карнеги.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 28 мая 2013 > № 885404 Дмитрий Тренин

Буржуазный гедонизм против социалистической аскезы

Резюме: Несмотря на разговоры об «особых отношениях», сотрудничество Москвы и Парижа основано на прагматических интересах, но не на цивилизационной общности.

Российские политики и общественные деятели, говоря о российско-французских отношениях, неизменно отмечают особый, традиционно дружественный характер связей двух стран. Если оставить в стороне действительно особое притяжение двух богатейших европейских культур и перейти в политическое поле, то следует вспомнить прежде всего о Франко-русском союзе 1893 г., предварившем Первую мировую войну. В советские времена возрождение идеи союза между Москвой и Парижем увенчалось Советско-французским договором 1944 года. Роль объединительного фактора в обоих случаях сыграла германская угроза, но это были союзы без любви – слишком глубоко оставалось внутреннее несоответствие между либеральной республиканской Францией и царской/советской Россией.

С установлением Пятой республики особые отношения с Москвой стали одним из слагаемых независимого внешнеполитического курса Шарля де Голля. Франция стремилась «вклиниться» в диалог двух сверхдержав, и СССР, усматривая в дрейфе Парижа от Вашингтона признаки ослабления атлантического единства, пытался использовать это как в решении германского вопроса, так и для совместного продвижения идеи европейской разрядки. В то же время в Москве видели, что Франция неизменно оставалась верной союзницей США в моменты острых противоречий между Востоком и Западом. Приход к власти Франсуа Миттерана, совпавший с кризисом разрядки, казалось, знаменовал разрыв с голлистским курсом на развитие внеблокового диалога с Советским Союзом. Однако и прекращение франко-советских консультаций на высшем уровне в начале 1980-х гг., и активная поддержка размещения американских ядерных ракет в Европе не сопровождались сворачиванием экономических связей. Именно в эти годы заключен контракт «газ – трубы», обеспечивавший Францию сибирским газом, а Советский Союз – высокотехнологичным электронным оборудованием для насосных станций. Вектор политики остался неизменным: Франция для Москвы была страной, предпочитающей национальные интересы атлантической солидарности.

Но динамика двусторонних связей продолжала зависеть от общего климата отношений между Востоком и Западом, поэтому периоды сближения сменялись охлаждением, что породило скептическое отношение аналитиков к утверждениям о неизменно привилегированных связях Москвы и Парижа. В большей степени это характерно для французского экспертного сообщества, в котором преобладает приверженность трансатлантической цивилизационной парадигме, восходящей к временам холодной войны. Центром такой картины мира является атлантическое ядро: США и Западная Европа. СССР/Россия не принадлежат к этой общности, и отношения с ними рассматриваются с точки зрения соответствия западным стандартам и интересам солидарного Запада.

Этот скепсис настолько силен, что способен охладить энтузиазм российских исследователей и практиков российско-французских отношений, в большинстве своем не только франковедов, но и франкофилов. Однако их приверженность идее привилегированного партнерства проистекает не только из симпатии к Франции. Она отвечает действительным приоритетам внешней политики Москвы, тяготеющей к Европе, и расставание с мышлением времен холодной войны могло бы придать этому сотрудничеству новое измерение, лишив его прежней двойственности.

КОМПЛЕКС И ЕГО ПРЕОДОЛЕНИЕ

Летом 1990 г. Збигнев Бжезинский назвал газете «Фигаро» двух победителей в холодной войне: Соединенные Штаты и Германию. И двух побежденных: СССР и Францию. Высказывание Бжезинского сближало Париж и Москву, которые в его глазах были историческими противниками и потенциальными жертвами усиления Германии в Европе. Но это был взгляд, устремленный в прошлое. Он заранее отметал открывшиеся возможности строительства Европы без разделительных линий. Между тем не отчаянье двух «побежденных», а идея строительства «общего европейского дома» сблизила Михаила Горбачёва и Франсуа Миттерана. Проблема германского объединения служила не стержнем, а фоном их тесного дипломатического взаимодействия.

Миттеран был впечатлен отвагой Горбачёва и предостерегал против третирования распадающегося Советского Союза. Он полагал, что курс советского лидера знаменовал «революцию планетарного масштаба», поэтому считал неправильным подходить к переменам в СССР с той же меркой, что и к «смене правительства в Гватемале», чего, по его мнению, не могли понять в Вашингтоне. После распада Варшавского договора и параллельно с созданием Европейского союза на основе Европейского экономического сообщества Миттеран выдвинул идею Европейской конфедерации, которая объединила бы страны посткоммунистической Европы, включая Советский Союз. Притом что архитектура отношений Конфедерации и ЕС в этом проекте четко не определялась, предложение Миттерана звучало в унисон горбачёвскому стремлению к «общему европейскому дому», что и зафиксировано в Договоре о согласии и сотрудничестве Франции и СССР, подписанном в Рамбуйе 29 октября 1990 года. Однако идею Конфедерации отвергли восточноевропейские лидеры, стремившиеся к интеграции в блок либеральных демократий через НАТО и Евросоюз.

После распада Советского Союза отношения между Парижем и Москвой прошли несколько этапов, соответствующих как общей динамике связей между Россией и Западом, так и главным вехам становления самой России в качестве субъекта мировой политики. И всякий раз они соотносились с изменениями приоритетов внешней политики Франции, искавшей новые рычаги регионального и глобального влияния.

Распад СССР укрепил тенденцию патерналистского отношения Запада к России, что сказалось и на франко-российских отношениях. Крушение советской системы и стремление ослабленной России к конвергенции с Западом отвели французскому президенту роль «ведущего», а его московскому коллеге – «ведомого». Эти изменения отражены в Российско-французском договоре 1992 года. Франция обязалась способствовать сближению России и Европейского сообщества и подключению Москвы к международным финансовым учреждениям при условии соблюдения норм демократии и прав человека.

Впрочем, в России тогда смотрели на Запад не только как на искомую цивилизационную модель, но прежде всего как на источник финансовой помощи, необходимой для экономического оздоровления. Франция была в этом смысле благожелательным партнером. На встрече «семерки» в Мюнхене в июле 1992 г. Миттеран выступил против ужесточения требований МВФ к Москве из опасения, что отказ фонда может вызвать окончательный развал государства и социальные катаклизмы. Россия для Миттерана осталась важным фактором международных отношений. Он настаивал на ее подключении к процессу политического урегулирования проблем бывшей Югославии. Только Миттеран на саммите СБСЕ в Будапеште в 1994 г. выказал понимание президенту Ельцину, не согласному с расширением НАТО на восток. Хозяин Елисейского дворца назвал это расширение «бесполезным и опасным». В то же время идея Джорджа Буша-старшего включить Россию в состав «Большой семерки» не встретила поддержки французского президента. Было очевидно, что в его глазах Россия потеряла престиж мировой державы.

В середине 1990-х гг. возрождение международного веса России – преодоление «комплекса побежденного» – стало приоритетом российской дипломатии, возглавленной Евгением Примаковым. В Москве оценили слова нового президента Франции Жака Ширака: «Не признавать величия России значило бы совершать огромную ошибку в видении завтрашнего мира». Ширак приветствовал настойчивое желание России превратить «семерку» в «восьмерку» и поддержал предложение Бориса Ельцина провести в Москве встречу «восьмерки» 1996 г. по проблемам ядерной безопасности и стать ее сопредседателем. Тем самым Франция способствовала подключению России к элитарному клубу развитых индустриальных держав. Ширак выступал за присоединение России к ВТО и к Парижскому клубу кредиторов. 1995–1999 гг. можно с полным основанием назвать временем «привилегированного партнерства» Франции и России, которое отмечено доверительными отношениями в паре Ширак–Ельцин. Для успешного размещения ГКО во Франции в 1996 г. подписано соглашение об урегулировании «царских долгов» французским вкладчикам. Тогда же утверждена двусторонняя Комиссия по проблемам экономического и научно-технического сотрудничества под председательством премьер-министров двух стран и принято решение о создании главной координирующей структуры всего комплекса отношений – Российско-французской комиссии по вопросам двустороннего сотрудничества на уровне глав правительств. Год завершился принятием плана действий ЕС в пользу Москвы, активно продвигавшегося Францией. Париж поддержал просьбу России о вступлении в Совет Европы.

Однако к середине 1990-х гг. начали проявляться признаки того, что тесное сотрудничество с Москвой расходится с новой европейской конфигурацией. Граница отчуждения между Западом и Востоком в Европе не исчезла, а только отодвинулась дальше на восток, к рубежам России. Интеграция стран Восточной Европы в западное сообщество проходила под знаком их разрыва с Москвой. Она усилила не столько европейский, континентальный, сколько атлантический вектор развития самого Европейского союза, что не устраивало ни Россию, ни Францию. Париж проявил сдержанное отношение к расширению НАТО на восток, которому противилась Россия. В связи с Мадридским саммитом альянса летом 1997 г. Ельцин и Ширак, каждый по-своему, проявили оппозиционность атлантизации Европы, направляемой из США: в знак протеста против ПДЧ (плана для членства в НАТО) для Польши, Чехии и Венгрии Ельцин не приехал на саммит, куда его пригласили по настоянию Парижа; Ширак, недовольный отклонением собственного плана реформы блока, отказался от запланированного возвращения в военную организацию НАТО.

Очевидное нежелание Вашингтона считаться с интересами России сделало для Москвы тем более востребованным привилегированное партнерство в «старой» Европе. В России заговорили о рождении «Большой европейской тройки», способной стать своего рода компенсирующим фактором российского регионального влияния. Осенью 1997 г. лидеры России, Франции и ФРГ договорились ежегодно проводить трехсторонние встречи. Ельцин заявил, что теперь Европа обойдется «без дяди из-за океана». Однако Жак Ширак и Гельмут Коль единодушно сказали, что участие в «Большой тройке» никак не нарушает их приверженности ЕС и союзу с Соединенными Штатами. Франции, для которой тогда важнее всего было подтвердить ранг державы с глобальной ответственностью, все сложнее было противиться притяжению американской гипердержавы, тем более что тогда казалось, будто мир вернулся к единому цивилизационному пути развития под эгидой либеральных западных демократий. Движение в группе лидеров не оставляло места для дополнительной и разнонаправленной комбинации – привилегированных отношений с ослабленной Россией. НЕОБЯЗАТЕЛЬНОЕ ПАРТНЕРСТВО

Моментом истины стало участие Франции в натовской операции против Югославии весной 1999 года. Хотя именно Ширак ночным звонком предупредил Ельцина о намеченной бомбардировке Белграда, российский президент не простил ему резкого разворота к Вашингтону. Борис Ельцин осудил действия НАТО как акт неспровоцированной агрессии и холодно принял Ширака, взявшегося добиться от России одобрения в СБ ООН натовского вмешательства в косовский кризис. Косовский прецедент открыл практику вооруженного вмешательства НАТО во внутренние дела суверенных государств Европы под флагом защиты прав человека. Ельцин, вероятно, мог примерить на себя судьбу Милошевича, с той разницей, что Россия сохранила ядерное оружие – главную гарантию от иностранного вмешательства.

Тогда же ЕС принимает общую стратегию в отношении России, и с тех пор французские коллеги все чаще в спорных досье переводят стрелки на Брюссель. Это был знак, что время привилегированных двусторонних отношений должно уйти в прошлое. Удар тем более тяжелый для Ельцина, что место ведомого, на которое ему указывал Запад, было несовместимо ни с требованиями безопасности, ни с интересами внутреннего развития России.

По окончании холодной войны Франция неизменно проявляла особую чувствительность к состоянию демократии в России. Через два месяца после завершения косовской операции началась вторая военная кампания в Чечне, и Ширак стал самым непримиримым критиком Москвы, обвиняя ее в массовых нарушениях прав человека в мятежной республике и угрожая применением экономических санкций. Окончательный личный разрыв произошел на саммите ОБСЕ в Стамбуле в конце 1999 г.: Ельцин, раздраженный критикой из уст своего «друга Жака», покинул встречу. После этого Париж перестал быть привилегированным собеседником. Франция оставалась в стороне от маршрутов нового президента Владимира Путина в течение десяти месяцев. Путин не желал выслушивать поучения от главы государства, оказывающего гостеприимство лидерам чеченских сепаратистов, но вынужден был поехать в Париж на саммит Россия–ЕС 2000 г., поскольку Франция тогда была страной-председателем.

События 11 сентября усилили стремление Соединенных Штатов к мировому лидерству, но они же переломили движение к однополярному миру, поскольку выявили риски односторонней силовой политики Вашингтона. Летом 2002 г. был создан особый формат взаимодействия – российско-французский Совет сотрудничества в области безопасности. Вместе с Россией и Китаем в 2003 г. Франция и Германия выступили против силового решения иракского вопроса. В новых геополитических условиях Москву и Париж объединила стратегия построения многополюсного мира, стабильность которого основана на уважении международного права.

Середина 2000-х гг. была временем очередного напряжения в отношениях. Франция в те годы проявила себя сторонницей курса «нового соседства» Евросоюза, подчиненного логике «дающий – берущий», а Россия, по выражению главы ее МИДа Сергея Лаврова, не хотела быть «материалом для очередного западного проекта переустройства Восточной Европы». После 2006 г., выплатив внешние долги, Россия вернулась к глобальной политике. Именно тогда на полях Генассамблеи ООН она инициирует консультации стран БРИК. Появляется перспективная дипломатическая комбинация, определившая качественное изменение российской внешней политики в пользу необязательного партнерства с Западом. Одним из важнейших ресурсов нового курса был энергетический фактор, и стремление Франции нейтрализовать российское «энергетическое оружие» заставило Париж продвигать проекты доставки энергоносителей из Центральной Азии в обход России и принять сторону Украины в газовых спорах с Москвой. В то же время в условиях общего охлаждения между Россией и Западом Москва ценила осторожность, проявленную Францией в вопросе создания европейской ПРО, и стремление к переговорному решению иранской ядерной проблемы.

Стратегическое партнерство с Францией осталось важным, хотя и не безусловным ресурсом российской политики и после победы Николя Саркози на президентских выборах 2007 года. Откровенный атлантизм нового лидера не внушал Москве особого оптимизма. Но базовые слагаемые французской внешней политики не зависели от воли президента: поддержание ранга державы с глобальной ответственностью требует уважения континентальных европейских интересов, которые не всегда идентичны интересам США, и в этом состоит основа для сотрудничества с Россией. Москва достаточно спокойно отнеслась к решению Саркози вернуться в военные структуры Североатлантического альянса, хотя одним из оснований этого решения была ссылка на «возвращение России к политике утверждения своей мощи». Дело в том, что ни в свое время СССР, ни теперь Россия не извлекли никакой выгоды из «особого» статуса Франции в НАТО. Кроме того, можно было надеяться, что Париж вернулся в альянс с намерением продвигать европейскую оборонную идентичность, нацеленную на континентальные интересы.

На европейское председательство Франции во втором полугодии 2008 г. в Москве возлагались определенные надежды: оно должно было способствовать заключению нового базового соглашения Россия–Европейский союз. И хотя переговоры прервал августовский конфликт на Кавказе, крайне важно было, что именно Франция в тот момент представляла Европу. Саркози взял на себя роль посредника между Москвой и Тбилиси. Для Москвы это было благожелательное посредничество благодаря постоянному диалогу в рамках франко-российского Совета сотрудничества в области безопасности, а также из-за отказа Франции утвердить план вступления Грузии и Украины в НАТО. Однако грузинский кризис оказался и показателем степени взаимного доверия Москвы и Парижа, и разности в подходах. Разночтения плана Медведева–Саркози существуют между его главными творцами по сей день. Хотя позже французский президент подчеркнул, что действия Москвы были «реакцией, спровоцированной действиями Саакашвили», он назвал операцию «неадекватной реакцией русских». Россия усмотрела в этой критике проявление «двойных стандартов», указав на отношение, с одной стороны, к независимости Косово, и с другой – к независимости Абхазии и Южной Осетии. В то же время Франции удалось блокировать принятие Евросоюзом антироссийских санкций.

Парадоксальным образом отсутствие у ЕС единой долгосрочной стратегии развития отношений с Россией повысило ценность двусторонних российско-французских связей. Заметную роль здесь сыграл мировой экономический кризис. Модернизация стала основой курса Медведева, и Франция была перечислена среди ее главных источников на Западе, хотя в этом перечне и следовала за Германией и Италией. Париж отказался от активного продвижения альтернативных проектов доставки энергоресурсов в Европу в обход России в пользу участия в Южном и Северном потоках. Из уст французского президента в момент открытия перекрестного года России–Франции и в присутствии Медведева прозвучал призыв «перевернуть страницу холодной войны» в отношениях двух стран. Это было сказано в связи с негативным (со стороны Эстонии, Литвы, Польши и Грузии) или настороженным (США) отношением к планам продажи французского вертолетоносца «Мистраль» – первой сделке между Россией и страной НАТО, связанной с передачей военных технологий. Одним из главных факторов при принятии этого решения стал, скорее всего, экономический кризис, но официальный Париж предпочел дать политическое толкование мотивов беспрецедентной сделки. Государственный секретарь по европейским делам Пьер Лелюш заявил, что этот контракт соответствует намерению «пересмотреть отношения с Россией, которое горячо отстаивают Париж и Берлин… Мы не можем вводить против России эмбарго и одновременно рассматривать ее как друга и партнера. Общие стратегические интересы должны одержать верх над вчерашними расхождениями».

Основными направлениями общих интересов в тот период было противодействие угрозам, исходящим от радикальных исламистских режимов – военной ядерной программы Ирана и афганских талибов. Однако России не удалось вовлечь Францию в инициативный тандем по заключению нового Договора о европейской безопасности, предложенного Медведевым. Этот проект встретил в Париже больше возражений, нежели понимания.

В связи с событиями «арабской весны» в российско-французском диалоге вновь проявились базовые расхождения в определении вектора строительства новой международной системы. Отклонение перспективы американского глобального лидерства было лишь проявлением новой данности: мир вступил в эпоху относительного (а не абсолютного) могущества, и, что важнее, Запад потерял непререкаемое превосходство и привлекательность единственной цивилизационной модели. Франция и Россия оказались на развилке и на сегодняшний день, похоже, идут в разные стороны. Саркози выбрал путь атлантической консолидации. Россия видит залог реализации своих интересов в сохранении государственного начала в международном взаимодействии, и этот вектор развития кооперативной многополярности предложен форматом БРИКС, который является носителем новой философии международных отношений, предполагающей отказ от блокового мышления и от устаревшей парадигмы Запад–Восток и Север–Юг, которые сводятся к отношениям «ведущий-ведомый».

Времена доверительного диалога, которым были отмечены лучшие годы партнерства Ширака–Ельцина и Медведева–Саркози, кажется, прошли. Это почувствовали в Москве в связи с обсуждением в СБ ООН проблемы Ливии, а позже – Сирии. В первом случае России не удалось добиться от западных коллег четкого определения границ действий по обеспечению «закрытого неба» над Ливией. Саркози, инициировав операцию НАТО в Ливии, отошел от свойственной европейцам осмотрительности в вопросах военного вмешательства. Москва обвинила участников операции в намеренном превышении полномочий, предоставленных резолюцией 1973, т.е., по сути, в двойной игре. Этим обстоятельством объясняется и противодействие России французской и в целом западной позиции в сирийском вопросе. Москва считает недопустимым военное вмешательство во внутренние политические конфликты в суверенных государствах, упрекая Запад в произвольном определении виновников этих конфликтов.

Между тем сирийская проблема стала ключевой в российско-французском политическом диалоге в первые месяцы правления нового президента – Франсуа Олланда, ведь Париж во втором полугодии 2012 г. был председателем СБ ООН. Оспаривая курс своего предшественника Саркози, Олланд признал превышение странами НАТО резолюции 1973 по Ливии, и тем самым косвенно – обоснованность российской позиции по ливийскому вопросу. Не допуская прямого вмешательства без санкции СБ ООН, Олланд связывает политическое урегулирование в Сирии с уходом Башара Асада, и именно в этом последнем пункте Париж расходится с Москвой. Его содействие формированию и признанию легитимности Национальной коалиции оппозиции (НКО) имело целью создание в Сирии силы, лояльной Западу. Позиция России и Китая, уважение интересов которых связано с обеспечением преемственности власти в Сирии, по его мнению, «ослабляет» ответственность СБ ООН в разрешении кризиса, способствуя его эскалации и росту вооруженного экстремизма. В то же время для Олланда задачи преодоления долгового кризиса в Европе важнее, чем сомнительные дивиденды от «гуманитарного» военного вмешательства, соблазнившие Саркози.

Франсуа Олланд – ученик и наследник великого прагматика Франсуа Миттерана. Так же как Миттеран, он пришел к власти в момент острого экономического кризиса, и его отношения с Москвой прежде всего будут определяться заинтересованностью в развитии экономического сотрудничества. В то же время, как и Миттеран, он верен традиции Пятой республики и намерен отстаивать внешнеполитическую независимость и планетарную роль Франции, но в рамках реальных возможностей. Внешнеполитическая деятельность первых месяцев правления Франсуа Олланда пока не позволяет говорить о наличии у него долгосрочной стратегии, отвечающей новому соотношению сил в мире. Дело не в том, что он не спешит развернуться к тесному сотрудничеству с Россией, чтобы сделать ее одной из континентальных европейских опор противостояния растущей китайской мощи. Это утешило бы российских «западников», но сегодня это, возможно, уже запоздалая комбинация. Дело в том, что «послания» Олланда Москве не выходят за рамки привычного противоречивого взаимодействия между Россией и Францией, и отношения в паре Путин–Олланд не отмечены тем личным взаимопониманием, которое помогало сгладить политические расхождения между Путиным и Саркози. Новый президент намерен «не скрывать разногласий» и «прояснить то, что надо высказать России, особенно по правам человека», однако трудно предположить, что его политика вернется во времена 1990-х гг., когда Миттеран и Ширак стремились влиять на ее внутреннее развитие. «Дело Депардье», несмотря на анекдотичность сюжета, подчеркнуло стилистическое различие между нынешними российской и французской политическими элитами. Французские предпринимательские круги и представители шоу-бизнеса уловили главное свойство постъельцинской российской власти: формационный разрыв с советской парадигмой, своего рода «поздний термидор» русской революции. Политикам и интеллектуалам во Франции этот кардинальный сдвиг кажется менее важным, чем черты преемственности самодержавной политической практики, ведь логика развития самого Запада в те же годы оставалась неизменной. Многим во Франции Россия представляется «раем для богатых». Гедонизм, демонстративный отказ от социалистической аскезы, свойственные российским верхам, ближе раблезианскому темпераменту людей, подобных Депардье, но на фоне кризиса вызывают отторжение у среднего француза, к которому апеллируют Олланд и его окружение.

Вместе с тем в России уловили важный сигнал: Олланд, как и Миттеран, прежде всего европеец, в отличие от евроатлантиста Саркози. Заявляя о необходимости оценить результаты от возвращения в военную структуру НАТО, новый президент Франции призвал внести коррективы в планы строительства европейской противоракетной обороны, которая, по его мнению, угрожает концепции ядерного сдерживания. Таким образом, вновь открывается окно возможностей для франко-российского привилегированного диалога по вопросам европейской безопасности. Важно также, что в последнее десятилетие политический диалог двух стран дополнился экономическим и научно-техническим сотрудничеством, которое в мирные времена важнее, чем военно-политические союзы. С точки зрения перспектив развития двусторонних отношений обнадеживает назначение Жан-Пьера Шевенмана спецпредставителем французского президента в России. Прежде всего это независимый и здравомыслящий политик: ему одинаково чужды и ограниченная политкорректность, и безоглядный гуманитарный интервенционизм. Его размышления о будущем более вписаны в длительную историческую перспективу, чем в сиюминутную политическую конъюнктуру, и в этом смысле во франко-российском диалоге фоновым соображением для него является общая для двух стран и социумов угроза исламского экстремизма.

Хотя в долгосрочном плане Франции предстоит, как и России, строить новые комбинации в мире относительного могущества, в ближайшее время развитие двусторонних отношений будет в большей степени зависеть от взаимной способности предоставить дополнительные рычаги для преодоления экономического спада. Условия привычные, с той разницей, что Кремль сегодня стремится «поймать в паруса модернизации» любой попутный ветер, дует ли он с Запада или с Востока. А это имеет фундаментальное значение с точки зрения перспектив российско-французских отношений, поскольку ограничивает модернизацию главным образом экономической и технологической сферами. Следовательно, сотрудничество Москвы и Парижа по-прежнему будет основано на прагматических интересах, но не на цивилизационной общности.

Е.О. Обичкина – доктор исторических наук, профессор МГИМО (У) МИД России.

Франция. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 28 мая 2013 > № 885389 Евгения Обичкина

ПЛАТА ЗА СОТРУДНИЧЕСТВО И РАЗВИТИЕ

АНАСТАСИЯ МАТВЕЕВА

Идем на четыре буквы Россия вступает в ОЭСР

Какова цена будущего членства России в ОЭСР

Сегодня в Париже открывается форум Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). Основные дискуссии, как предполагается, развернутся вокруг поддержания роста экономик, создания рабочих мест и поддержания социальной справедливости в 34 странах - участницах ОЭСР. Россия, которую на площадках форума представит экс-министр финансов Алексей Кудрин, пока не стала участницей ОЭСР, но в настоящее время ведет переговоры о вступлении в эту организацию.

Вступление России в ОЭСР - следующая стратегическая задача правительства после того, как Россия стала членом ВТО. Судя по всему, решение российского руководства вступить в этот "клуб" развитых экономик окончательное. Зимой президент Путин встречался с руководством ОЭСР, а в мае в ходе конференции по вопросам налогового администрирования уже сравнивал Россию по этому показателю с уровнем стран - членов этой организации: по его словам, по качеству администрирования в налоговой сфере наша страна обошла 14 из 34 этих государств.

НЕ ВТО

Россия ведет переговоры о вступлении в эту организацию, и, как считают эксперты, они должны завершиться успешно к 2014-2015 году. По мнению экспертов Высшей школы экономики, подготовивших доклад на эту тему, выгоды от членства в ОЭСР прежде всего репутационные. Они прогнозируют возможное повышение инвестиционного и кредитного рейтинга РФ, расширение доступа российских компаний к международным финансовым рынкам, появление дополнительного стимула для потенциальных инвесторов. В целом членство в этой организации способно положительно влиять на деловой климат и стимулировать экономический рост.

Однако вступление в ОЭСР требует от России определенной платы. Включая изменения в уголовном праве, выделение значительных финансовых средств на экологию и даже штрафы за неучастие в переписи населения. Правда, это членство не сопряжено, как в ВТО, с обязательным выполнением большого числа требований - лишь часть из них носит характер норм, а остальное имеет характер рекомендаций.

Переговоры о вступлении России в ОЭСР начались в 2007 году, и имеются все шансы, что они завершатся не через 18 лет, как это было в случае с ВТО, а раньше. В конце апреля первый зампред правительства Игорь Шувалов сообщил, что кабинет ожидает до конца 2013 года получить от половины рабочих комитетов ОЭСР положительное решение о вступлении России. Характерно, что ОЭСР в отличие от ВТО не вызывает аллергии у определенной части общества, поэтому митингов протеста и демаршей в Госдуме относительно факта присоединения к этой организации вряд ли стоит ожидать.

ЧИЩЕ И ДОРОЖЕ

Тем не менее на этом пути не все так гладко. Эксперты ВШЭ в своем докладе предупреждают, что выполнение Россией обязательств перед ОЭСР будет наиболее чувствительным в сфере экологии - здесь будут неизбежны серьезные финансовые затраты. В ОЭСР действует принцип "загрязнитель платит", кроме того, охрана окружающей среды строится на принципах предотвращения загрязнений. "Существующая в России система платы за загрязнение неэффективна, а экономические стимулы недостаточны в связи с низкими ставками по сравнению с требуемыми природоохранными расходами", - говорит главный научный сотрудник Института экономики природопользования и экологической политики ВШЭ Андрей Терентьев. России придется постепенно снижать энергоемкость транспорта до уровня показателей стран - членов ОЭСР и переходить на экологичные виды топлива, отметил он.

Будет затронута химическая промышленность: российские правила и методы испытания химических веществ сильно отличаются от действующих в ОЭСР, к примеру, по оценке токсичности и видам воздействия. В России отсутствуют лаборатории, признанные инспекционными органами ОЭСР, это приведет (если таковые не появятся) к необходимости проводить исследования за рубежом, что весьма затратно.

Фармацевтика также может почувствовать эффект членства. "Прямые потери наших российских лабораторий составят до 20% объема рынка лекарственных и ветеринарных препаратов", - предсказывает Терентьев.

Кстати, в связи со вступлением в ОЭСР от России могут потребоваться и другие дополнительные затраты. Как члену престижной международной организации ей придется тратить больше денег на помощь бедным странам в рамках программ содействия международному развитию.

ЮРЛИЦ - К ОТВЕТУ

В области уголовного права также есть проблемы. С одной стороны, рекомендации ОЭСР по усилению борьбы с коррупцией можно только приветствовать - они подразумевают серьезное ужесточение законодательства в этой области.

Речь идет о таких рекомендациях, как внедрение уголовной ответственности юридических лиц (к этому призывает и глава СКР Александр Бастрыкин) и наказание за обещание и предложение дать взятку. ОЭСР рекомендует также увеличить срок давности при даче взятки иностранным должностным лицам и отменить практику освобождения от уголовной ответственности в связи с деятельным раскаянием по делам о подкупе иностранных должностных лиц.

Однако в российских условиях введение ответственности юрлиц может быть использовано в качестве инструмента недобросовестной конкурентной борьбы, подчеркнул Алексей Конов из Центра развития государственной службы ВШЭ. Ужесточая наказание за коррупцию, необходимо думать и о возможности раскрытия подобных преступлений: если отменить такой важнейший стимул к сотрудничеству со следствием, как освобождение от наказания, раскрываемость снизится, убежден эксперт. Внесение же в Уголовный кодекс новых составов преступлений увеличит нагрузку на пенитенциарную систему, которая и так огромна.

СОМНИТЕЛЬНЫЙ ПРОГРЕСС

ОЭСР рекомендует России ввести прогрессивное налогообложение доходов физлиц, хотя формально это не регулируется нормами организации. Тем не менее большинство стран ОЭСР придерживаются именно прогрессивного налогообложения. Российские власти же склонны считать 13-процентную плоскую шкалу налога на доходы серьезным достижением. Кстати, и в некоторых зарубежных странах, включая развитые, российский опыт рассматривают как позитивный.

"Несмотря на отсутствие единой позиции в российском экспертном обществе, преобладающей является та оценка, что введение прогрессивного налогообложения физлиц может негативно сказаться на экономическом росте и усилить неустойчивость налогового законодательства", - отмечается в докладе ВШЭ.

ПЕРЕПИШУТ ВСЕХ

Вступление в ОЭСР может повлечь за собой пересмотр применяемых у нас методов статистических расчетов. В особенности это касается доходов населения (к примеру, в российских мониторингах уровня доходов редко учитывается владение недвижимостью). Организация сомневается в верности российских статистических данных, поэтому главный статистик ОЭСР Мартин Дюран рекомендовал России сделать обязательным участие в переписи населения - сейчас оно добровольное. "Когда РФ вступит в ОЭСР, у нас должна быть возможность сравнивать ее статистику со статистикой других стран, входящих в организацию", - заявил он на недавней пресс-конференции. Росстат поддержал коллег из ОЭСР, поэтому уклонение от участия в переписи может стать наказуемым деянием.

Чиновники полагают, что, несмотря на выводы доклада ВШЭ, выгод во вступлении России в ОЭСР гораздо больше, чем рисков, и стоит приложить усилия, чтобы попасть в такую престижную международную организацию. "Требования ОЭСР к нам достаточно вменяемые. Больших рисков их соблюдения нет. Ничего противоестественного, от чего сразу посыплется наша экономика и безопасность, там нет", - сказал в ходе обсуждения доклада замдиректора департамента корпоративного управления МЭР Руслан Кокорев. Это относится, по его мнению, и к проблеме соблюдения прав миноритарных акционеров, на чем настаивает ОЭСР.

Членство России не связано с жесткими обязательствами по изменению своего законодательства. "Ни в одной стране ОЭСР ни одна рекомендация этой организации в полной мере не реализована. Вряд ли и мы должны все рекомендации у себя внедрять именно в том виде, как нам предлагают", - уверен директор департамента госрегулирования в экономике МЭР Алексей Херсонцев.

Вступление России в ОЭСР - следующая стратегическая задача правительства после того, как Россия стала членом ВТО

347 млн евро составляет бюджет ОЭСР

***

ЧТО ТАКОЕ ОЭСР

Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) (Organization for Economic Cooperation and Development, OECD) - международная экономическая организация развитых стран, признающих принципы представительной демократии и свободной рыночной экономики. ОЭСР была образована в 1961 году по инициативе США на базе существовавшей с 1948 года Организации европейского экономического сотрудничества, которая координировала американскую и канадскую помощь пострадавшим во время Второй мировой войны европейским странам в рамках плана Маршалла. Штаб-квартира организации располагается в Париже. Генеральный секретарь (с 2006) - Хосе Анхель Гурриа Тревиньо (Мексика). Руководящим органом ОЭСР является совет представителей стран - членов организации. Все решения в нем принимаются на основе консенсуса.

Цели организации: достижение высокого и устойчивого экономического роста и повышение жизненного уровня стран-членов при соблюдении финансовой стабильности; продвижение разумных экономических взглядов и методов в странах-членах, а также в невходящих в ОЭСР государствах, идущих по пути экономического развития; развитие международной торговли на многосторонней, не дискриминационной основе в соответствии с международными обязательствами.

В ОЭСР входит 34 страны: Австралия, Австрия, Бельгия, Великобритания, Венгрия, Германия, Греция, Дания, Новая Зеландия, Норвегия, Польша, Португалия, Словения, Словакия, США, Турция, Израиль, Ирландия, Исландия, Испания, Италия, Канада, Люксембург, Мексика, Нидерланды, Финляндия, Франция, Чехия, Чили, Швейцария, Швеция, Эстония, Южная Корея, Япония. Бюджет организации составляет 347 млн евро. Россия с помощью сотрудничества с этой организацией надеется продолжить интеграцию в мировую экономику, расширить партнерские взаимоотношения с развитыми странами и получить доверие инвесторов, чтобы обеспечить устойчивый рост своей экономики.

ПОЧЕМ ГОЛУБОЙ ОГОНЕК

Автор: "МН" - "РИА Рейтинг"

Превратности трубы Рейтинг цен на газ в России и европейских странах

Согласно исследованию "РИА Рейтинг", у Белоруссии, Казахстана, Украины и России самые низкие цены на газ в Европе. В России средний уровень тарифов для населения по итогам 2012 года составил 3,8 руб. за кубометр. Это в 14 раз меньше, чем у лидера рейтинга - Швеции, и в 6,6 раза меньше, чем в среднем по Европе

Сколько платят жители Европы за природный газ

Больше всех за природный газ платят шведы, следует из рейтинга стран Европы по уровню конечных цен на природный газ для населения, подготовленного экспертами "РИА Рейтинг". В тройке лидеров также Дания и Греция. Россия занимает 29-е место из 32.

Большинство стран Европы - потребители не собственного, а импортного газа, в первую очередь российского и норвежского. Однако цена, по которой поступает к ним это топливо, сильно - как правило, в разы - отличается от той цены, по которой оно доходит до розничного потребителя. Доставка, хранение, перекупка, продажа через местные сбытовые компании увеличивают цену, по которой газ поставляет, например, "Газпром" (порядка 400 долл. за тысячу кубометров), до 700, 800 и даже 1300 долл. для жителей многих европейских стран. В других же случаях цена конечной продажи, напротив, оказывается многократно ниже цены импортируемого газа.

Как видно из рейтинга, не все страны, покупающие газ по высоким ценам, допускают высокую конечную внутреннюю стоимость. С другой стороны, не все страны, обладающие собственными ресурсами газа и ведущие его активную добычу, стремятся к тому, чтобы цены на внутреннем рынке были относительно низкими (например, Нидерланды - один из главных в Европе производителей газа, который, однако, достается местному населению в среднем по 1159 долл. за тысячу кубометров). Когда речь идет о ценах на газ для предприятий, то серьезное влияние на их уровень могут оказывать налоговая система, соображения экономии энергии, борьба за конкурентоспособность, экологические критерии. В то же время в ценообразовании для населения зачастую превалируют политические и социальные причины.

Дороже всего природный газ в Европе приходится приобретать населению Швеции - в конце 2012 года в пересчете на российскую валюту на уровне 52,9 руб. за кубометр или более 1700 долл. за тысячу кубометров. Впрочем, население этой страны не внакладе, и не только потому, что имеет высокие доходы, но и потому что доля газа в энергобалансе составляет лишь несколько процентных пунктов. Интересно, что шведы увязывают внутреннюю цену газа с ценой электроэнергии, причем заведомо дорогой "зеленой" электроэнергии. Таким образом, они решают свои экологические задачи. В Швеции 46,8% электроэнергии производится из возобновляемых источников (ветер, солнце, вода).

На втором месте рейтинга расположилась Дания, семьи которой платят по 45,2 руб. за кубический метр. Здесь, как и в Швеции, очень высока доля "зеленой" энергии в энергобалансе - около 30% приходится на ветровые электростанции.

Далее в рейтинге стройными рядами расположились "проблемные" страны еврозоны - Греция с 42,4 руб. за 1 куб. м, а также Италия, Испания и Португалия. Во многом цены на газ здесь также связаны не только с прямыми рыночными факторами, но и определяются налоговой нагрузкой, с помощью которой приходится спасать страдающие от долговой нагрузки бюджеты.

В самом же конце рейтинга расположился Казахстан с его дешевым собственным топливом - 2,1 руб. за 1 куб. м. Впрочем, стоимость газа в этой стране очень волатильна по областям страны.

На втором месте по дешевизне находится импортирующая российский газ по льготным ценам Республика Беларусь (в среднем, по оценке "РИА Рейтинг", около 2,6 руб. за 1 куб. м). Причем Россия продает газа этой стране всего по 160 долл. за тысячу кубических метров, а население получает его еще почти вдвое дешевле. Впрочем, такое несоответствие между закупочной импортной ценой и конечной розничной характерно почти для всех постсоветских стран, представленных в рейтинге (за исключением прибалтийских). Государства фактически субсидируют этот рынок для поддержания социальной стабильности.

Особенно тяжело с этой точки зрения приходится Украине, также вошедшей в тройку стран с самым дешевым газом для населения. Эта страна платит за российский газ "европейскую" цену, но население его покупает в несколько раз дешевле. Отчасти Украина может себе это позволить, так как имеет и собственную добычу. Еще одной причиной, как и в случае с Республикой Беларусь, является социальный фактор - для совсем небогатого электората этой страны цены на газ являются очень чувствительным аспектом уровня жизни. Но, возможно, эта ситуация может измениться: повышение розничных цен на газ едва ли не важнейшее условие предоставления массированной финансовой помощи МВФ, без которой Украина уже вряд ли способна закрыть свои бюджетные и валютные дыры.

Россия занимает по ценам на газ четвертое место с конца рейтинга со средним уровнем тарифов для населения по итогам 2012 года, исходя из данных ФСТ, около 3,8 руб. за 1 куб. м. Это в 14 раз меньше, чем у лидера рейтинга - Швеции, и в 6,6 раза меньше, чем в среднем по Европе. Следует отметить, что меньше 10 руб. за 1 куб. м. газ стоит только в четырех странах из 32 - в России и странах СНГ, граничащих с ней.

Лидером роста цен на газ для населения за прошедший год стала Испания, где они увеличились почти на 70%, а также Турция и Хорватия с ростом на 39 и 27% соответственно. Снижались цены в Словении, Казахстане и Румынии. В России цена за год выросла на 11%.

Любопытна и статистика, характеризующая доступность природного газа в зависимости от зарплат населения различных стран. На среднюю чистую (после вычета налогов и социальных выплат) заработную плату, по оценке "РИА Рейтинг", больше всего газа может быть приобретено гражданами Казахстана - 8,8 тыс. кубометров в месяц. Россия по этому показателю на втором месте. Жители нашего государства на свои доходы могут получить 6,1 тыс. кубометров природного газа в месяц. Замыкает тройку стран с наиболее доступным для населения газом Люксембург, который в отличие от Казахстана и России углеводороды на своей территории не добывает. Меньше всего природного газа на средние зарплаты приходится в Болгарии - 491 куб. м. В последней тройке также находятся Молдавия и Литва.

Анализируя результаты рейтинга, необходимо учитывать, что приводимая в нем стоимость газа является оценкой среднего уровня цен для населения и может существенно отличаться в каждом конкретном случае в зависимости от места проживания в пределах государства, объемов потребления газа семьей, наличия газовых плит, центрального отопления и других параметров.

Европейские сбытовые компании увеличивают цену газа для жителей примерно с 400 долл. за тысячу кубометров, по которой его поставляет "Газпром", до 700, 800 и даже 1300 долларов

3,8 за 1 куб. м природного газа - средний уровень тарифов для населения в России. Это в 14 раз меньше, чем у лидера рейтинга - Швеции, и в 6,6 раза меньше, чем в среднем по Европе

Уже второй год компания ICS Travel Group предлагает своим клиентам отдых на самом юге Италии - в регионе Апулия.

Апулия - это уникальное место, обладающее огромным туристическим потенциалом. Это семейный отдых и экскурсионный туризм, возможность приобщиться к многовековой истории и попробовать гастрономические изыски итальянской кухни.

Апулия уже давно популярна у европейских туристов, но до недавнего времени этот регион был малоизвестен в России. Основной проблемой являлось отсутствие прямого регулярного авиасообщения.

Но с 27 мая компания ICS Travel Group при поддержке администрации региона Апулия запустила полетную программу, включающую еженедельные рейсы Boeing-737-300 авиакомпании Mistral Air из Москвы в столицу региона - город Бари.

Помимо этого, ICS Travel Group предлагает российским туристам отдых в комфортабельных семейных отелях на побережье по системе Soft All Inclusive, представляющей собой полный пансион с неограниченных количеством воды и вина, экскурсии по интерснейшим городам Апулии, дегустации в знаменитых винодельнях и маслодавильнях и, конечно же, шоппинг в популярных итальянских аутлетах.

Юг Италии - он разный. В основном это сельскохозяйственные районы, с небольшими портовыми и рыбачьими городами. Здесь, в Апулии, каждый сантиметр земли пропитан солнцем и морским воздухом, ведь регион лежит между двух морей - Адриатическим и Ионическим. В оливковых рощах можно встретить деревья, посаженные еще до начала нашей эры. А среди гектаров виноградников легко заблудиться.

Здесь каждый город имеет свой неповторимый колорит и историю. Дотронувшись до стены какого-нибудь дома, можно легко представить себе, как этой же стены касалась рука если не древнего римлянина, то средневекового рыцаря. Но в этих зданиях живут самые обычные люди.

Замки и соборы, готика и барокко, узкие улочки исторических центров и широкие проспекты современных районов - все переплелось здесь в удивительный букет ощущений, формирующий у каждого посетившего Апулию свое представление о ней. Но одно у них будет общим - им никогда не забыть этот отдых.

Редакция журнала "Туринфо" благодарит компании ICS Travel Group, PugliaPromozione, администрацию региона Апулия, а также персонально гида Евгению Селищеву за прекрасную возможность не просто побывать на юге Италии, но и в полной мере ощутить, что такое Апулия.

Без шансов

В Европе продолжается понижение котировок на прокат

/Rusmet.ru, Виктор Тарнавский/ Европейская металлургия находится в глубочайшем кризисе, выхода из которого пока не просматривается – такой неутешительный вывод делают все больше специалистов, отслеживающих ситуацию в этой отрасли. В частности, как недавно заявил Гисберт Рюль, генеральный директор германской трейдерской компании Klöckner & Co, даже в самом лучшем случае странам Евросоюза понадобится не менее четырех-пяти лет, чтобы возобновить экономический рост. В конце мая Klöckner объявила, что сократит 17% персонала (или около 2 тыс. человек) и закроет часть своих площадок в Европе, чтобы уменьшить расходы.

С пессимистическим заявлением выступил и президент региональной металлургической ассоциации EuroferВольфганг Эдер, возглавляющий также австрийскую сталелитейную компанию Voestalpine. По его словам, как минимум, до конца текущего года ситуация на европейском рынке стали останется неблагоприятной, а спрос на прокат продолжит снижение. Как считает Эдер, в Евросоюзе следует закрыть, по меньшей мере, 10 металлургических предприятий, чтобы стабилизировать рынок.

Европейские металлурги не скрывают, что главной причиной кризиса в отрасли является политика правительств и Европейской комиссии. Прежде всего, стремление сократить объем государственного долга и бюджетного дефицита приводит к резкому сокращению государственных расходов – в частности, на централизовано финансируемые строительные проекты и зарплаты госслужащим.

Это способствует росту безработицы и подрывает основы регионального малого бизнеса, в котором занято большинство трудящихся в европейских странах, особенно, на юге региона, где процессы деиндустриализации зашли дальше всего. В результате возникает замкнутый круг: политика жесткой экономии разоряет все больше фирм, ориентирующихся на внутренний рынок, от этого падают налоговые поступления в бюджет. Из-за этого правительство вынуждено еще сильнее затягивать пояса и тем самым еще сильнее ухудшает финансовое положение национальных производителей.

Кроме того, сильное негативное воздействие на металлургов оказывает энергетическая политика Евросоюза. По словам Вольфганга Эдера, расходы на электроэнергию у европейских промышленников в 3-4 раза выше, чем в США, а требования по снижению выбросов углекислого газа и дополнительные сборы на финансирование «зеленых» тарифов на дорогостоящую альтернативную энергию солнца и ветра становятся для металлургов дополнительным финансовым бременем. К тому же, как считает Эдер, планы Европейской комиссии по 85-90%-ному снижению выбросов углекислого газа к 2050 году по сравнению с 1990-тым, абсолютно нереальны и потребуют либо созданию неких не существующих в настоящее время технологий выплавки стали, либо демонтажа большей части региональной металлургической промышленности.

Как известно, Европейская комиссия к июню пообещала подготовить программу помощи для отрасли. В этой связи Вольфганг Эдер призывает Еврокомиссию выделить средства на финансирование «цивилизованного» закрытия избыточных мощностей в регионе, а не предоставлять субсидии на поддержку нежизнеспособных предприятий. По мнению ряда аналитиков, одним из вариантов решения может стать и проведение в ЕС резко протекционистской политики под видом заботы об окружающей среде.

Впрочем, пока что европейские производители стали вынуждены констатировать очередное ухудшение условий для бизнеса. В мае спрос на стальную продукцию в регионе снова сократился. Как отмечают аналитики, одним из факторов стало ухудшение финансового положения металлургических, дистрибуторских и металлообрабатывающих компаний. Банки все более неохотно предоставляют им новые кредиты и сворачивают действующие кредитные линии. Ряд торговых фирм в последние месяцы обанкротились или ведут переговоры с банками о реструктуризации своей задолженности. Многомесячные задержки платежей превратились в норму. Компания Duferco признает, что вынуждена сама финансировать покупателей своей продукции.

На европейском рынке длинномерного проката в середине мая произошло некоторое улучшение, вызванное возвращение на рынок алжирских компаний, за короткое время закупивших большие объемы арматуры. Благодаря этому металлурги смогли несколько повысить внутренние цены. Однако к концу месяца алжирцы снова покинули рынок, а экспортные котировки на европейскую арматуру опустились до 445-460 евро за т FOB по сравнению с 460-465 евро за т в первой половине мая.

Котировки на длинномерный прокат на внутреннем рынке Евросоюза тоже быстро вернулись на прежний уровень: 440-450 евро за т EXW в странах юга Европы и до 475 евро за т EXW в Германии и Польше. Как считают многие участники рынка, цены могут сохраниться примерно на этом уровне до сентября. Увеличения спроса со стороны европейских строительных компаний в обозримом будущем не ожидается, но и объем предложения будет ограниченным, так как многие производители в регионе решили в этом году остановить свои мини-заводы на ремонт и профилактику на все лето.

На рынке плоского проката ситуация выглядит еще менее утешительной. Спрос на эту продукцию постоянно низкий, а вот объем предложения избыточный. Металлургические компании несмотря на убытки не решаются останавливать доменные печи, так как это может привести к значительным социальным потрясениям. Цены на горячекатаные рулоны варьируются от 430-445 евро за т EXW в Италии до 450-470 евро за т EXW в Германии и странах Восточной Европы. Однако при заключении реальных сделок потребители могут рассчитывать на существенные скидки. Большинство аналитиков, при этом, полагают, что в июне плоский прокат продолжит дешеветь.

РОССТАТ: РОССИЯ ОПЕРЕДИЛА ЕВРОПУ ПО ИНФЛЯЦИИ ПОЧТИ В 5 РАЗ

Российское статистическое ведомство провело сравнительный анализ на основе данных за апрель этого года

Темпы роста потребительских цен в России в апреле этого года (к декабрю 2012-го) почти в 5 раз превысили усредненный показатель по странам Европейского Союза (ЕС). По итогам апреля относительно декабря 2012 года инфляция в ЕС составила 0,5%, в то время как в РФ - 2,4%. Об этом говорится в сообщении, опубликованном на сайте российского статистического ведомства.

В апреле цены снижались в трех странах ЕС: Швеции и Греции (-0,1% в каждой), а также в Болгарии (-0,5%). Самые низкие темпы роста - в Латвии и Испании (по 0,2%), в Бельгии (0,3%), Италии и Португалии (по 0,4%), а также в Дании и на Кипре (по 0,5% в обеих странах).

В ЕС сопоставимая инфляция в апреле была в трех странах: Эстонии (2,3%), Нидерландах (2,4%) и на Мальте (2,6%).

Росстат сравнил темпы роста цен в РФ и ЕС на основе публикаций Евростата, национальных статистических служб, а также данных, размещаемых в Интернете в соответствии с требованиями Специального стандарта распространения данных (ССРД) Международного валютного фонда.

Минэкономразвития РФ сегодня повысило верхнюю границу прогноза по инфляции в мае - до 0,6%. В 2012 году цены в России выросли на 6,6%. Инфляция в России в 2013 году может выйти за пределы коридора в 5-6%, установленного Банком России, 29 марта сообщил журналистам заместитель министра финансов Алексей Моисеев. Через несколько дней заместитель председателя ЦБ Сергей Швецов заявил, что показатель вернется в установленный Банком России целевой диапазон 5-6% в IV квартале текущего года. 16 мая Банк России предложил правительству установить на ближайшие два-три года ориентир по инфляции в 4,5% с возможным отклонением в любую сторону на 1,5 процентных пункта. По данным Минфина от 15 мая, цены в РФ в 2013 году повысятся приблизительно на 6%.

За первые 4 мес. 2013 г. стоимость заказов на деревообрабатывающее оборудование у немецкой компании Homag превысила 100 млн евро, говорится в полученном Lesprom Network сообщении компании.

Фредер Шулер, руководитель подразделения по выпуску мебельного оборудования, заявил: "Известные производители мебели, такие как Bribus из Голландии, Friul Intagli из Италии, Formaplan из Германии, Metal Systems из Бельгии, Nowy Stil из Польши, Red Apple из Китая и "Стильные Кухни" из России и многие другие наши клиенты полагаются на нас как на надежного партнера, ожидая комплексное решение от Homag Group".

Компания "Альтком" в очередной раз опровергает информацию о наличии покровителей в правительстве Украины и просит СМИ не связывать деятельность финансово-промышленной группы с именами политиков. Об этом сообщает пресс-служба компании, пишет novosti.dn.ua."Мы хотим обратить ваше внимание на то, что "Альтком" стабильно и успешно работает на рынке Украины и за ее пределами уже более 10 лет, независимо от смены правительств и министров. В этом году предприятия группы продолжают возводить крупные инфраструктурные объекты, выполнять международные заказы и воплощать в жизнь собственные инвестиционные проекты. Компания "Дорожное строительство "Альтком", благодаря своему мощному парку техники и опыту реализации крупных инфраструктурных проектов, стала единственным украинским предприятием, которое было допущено к тендеру на реконструкцию трассы Киев-Одесса. В конкурентной борьбе с компаниями из Чехии, Испании, Италии, Турции, Китая и Азербайджана была одержана заслуженная победа. Стоимость контракта более миллиарда гривен", - говорится в сообщении.

В "Альткоме" отмечают, что "не менее значительной стала победа в тендерах на строительство автодорожного моста протяженностью 1600 м, железнодорожного моста протяженностью 1750 м и международного аэропорта пропускной способностью 500 пассажиров в час в городе Туркменабад (Туркменистан) общей стоимостью почти миллиард долларов".

"Участие и победы в тендерах мирового уровня не могут быть обеспечены покровительством отдельных политиков. Компания завоевала авторитет на международной арене благодаря качественному и своевременному выполнению своих обязательств. Мы придерживаемся принципов открытости и взаимного уважения, в свою очередь, ожидаем от СМИ соблюдения журналистской этики, объективного освещения деятельности компании и непредвзятого отношения", - резюмируют в пресс-службе компаний.

Эксперты ЕС в этом месяце завершили формирование списка мер, которые позволят увеличить продовольственную безопасность. Законопроект еще должен будет пройти утверждение в европейском парламенте и, ожидаемо, вступит в силу в 2016 году.

Новые стандарты значительно упрощаются: с 70 прежних до 5 уставных форм, предназначенных для эффективной регулировки пищевой промышленности. Также будут значительно облегчены процессы и процедуры для фермеров-производителей и владельцев отраслевого бизнеса (переработчики, дистрибьюторы и другие).

- Упрощение не только позволит внести большую ясность для производителей и инспекторов, а также обладает огромным преимуществом с точки зрения самих потребителей,- сообщил профессор Джорджил Донегани (Giorgio DONEGANI), президент итальянской организации «Food Education» и член Комитета по надзору за пищевой безопасностью.

Вылечить страну

Украинцы потребляют одни лекарства, американцы — другие. Может быть, поэтому отечественный фармацевтический рынок растет, а американский — падает, считает Валерий Кондрук, президент группы компаний «Фармпланета»

Один из немногих рынков в Украине, показывающих стабильный рост, — фармацевтический. Причем растет не только потребление, но и производство лекарств. В Евросоюзе и Штатах всё происходит с точностью до наоборот. По итогам 2012 года в США продажи лекарств упали на два процента, в Европе остались на прежнем уровне, а вот украинский рынок вырос на восемь процентов в денежном выражении.

В чём секрет, «Эксперту» рассказал президент группы компаний «Фармпланета» Валерий Кондрук. Группа занимается продажей лекарств, в том числе собственного производства, хотя своих мощностей у нее нет. Как оказалось, такая бизнес-модель популярна во всём мире.

— В связи с появлением новых лицензий на импорт лекарств с марта 2013 года украинские потребители стали опасаться, что аптечные сети останутся без зарубежных препаратов (см. «Таблетка от Нового года»). Что происходит сейчас?

— Без лекарств никто не останется, это надуманная проблема. Лицензирование импорта регламентирует, какие лекарства и какого качества входят на рынок. Если говорить о самой системе лицензирования, то Кабинет министров ее упростил. Сегодня действует прозрачная процедура, которая работает по принципу единого окна. Например, у нас на получение лицензии теперь уходит три дня, тогда как ранее уходило пару недель.

— С 1 января этого года стандарты GMP (Good Manufacturing Practice) в Украине являются обязательными для всех производителей. Кто не выдержит введения новых требований?

— Не выдержат те, кто не хочет инвестировать в фармпроизводство. В Украине гораздо меньше проблем с внедрением стандартов GMP, чем в других постсоветских странах. Но тем не менее процентов 15 предприятий уже прекратили выпуск фармпродукции, примерно столько же либо закроются, либо в ближайшее время должны будут искать серьезные инвестиции.

— В Украине западные фармацевтические гиганты не имеют своих производств. Почему так сложилось? Могут ли украинские производители потеснить иностранных конкурентов?

— Они их уже теснят. Еще во времена СССР украинская фармацевтическая промышленность была самой мощной в стране. Такой она и осталась. Например, сейчас в России действует государственная программа развития фармпромышленности, в отрасль вкладываются значительные средства. Но сертифицированных по международным нормам и стандартам российских заводов единицы.

А вот украинские предприятия почти все сертифицированы, что позволяет экспортировать продукцию не только в государства третьего мира. Другое дело, что наши производители не могут конкурировать в создании оригинальных продуктов.

— Следует ли из этого, что наши производители выпускают только дженерики?

— В нашей стране больше потребляется дженериков, соответственно, их больше и производится — хорошего качества и по вполне конкурентной цене.

Мировой фармацевтический рынок больше потребляет оригинальных препаратов. В странах, где активно работают инструменты всевозможных дотаций и компенсаций на приобретение лекарственных средств, пациенты предпочитают оригинальные препараты. Хотя в последнее время существует тенденция к сокращению доли брендовых лекарств в общем объеме мирового рынка.

В нашей стране пациенты преимущественно оплачивают лекарства из собственного кармана, поэтому отдают предпочтение более дешевым аналогам.

У отечественных производителей есть оригинальные продукты. Но их немного. Такие препараты требуют больших вложений. На разработку одного серьезного продукта уходит не менее пяти-десяти лет и сотни миллионов долларов.

Свое и чужое

— У вас есть собственные оригинальные разработки?

— Мы нацелены на свои разработки. В отдельных случаях берем за основу уже существующий на рынке оригинальный продукт.

— У вас есть собственная лаборатория, где вы занимаетесь разработкой лекарств?

— Такой лаборатории нет. У нас даже нет необходимости иметь собственное предприятие (производственное. — «Эксперт»). Сейчас весь мир переходит на выпуск на контрактной основе, при этом за качество продукта отвечает предприятие-изготовитель. Конечно, со своей стороны мы полностью контролируем производство и в случае каких-либо проблем возвращаем всю партию. Самая главная составляющая любого продукта — это сырьевая база. Мы для продукции, которую сами разрабатываем, выбираем производителей экстрактов и субстанций для фармации, сертифицированных по ISO и GMP. В основном приобретаем у известных европейских поставщиков из Франции, Германии и других стран. Как правило, такие субстанции стоят намного дороже обычных нестандартизированных.

— Но как вы разрабатываете препараты, если у вас нет собственной лаборатории? Или вы покупаете лицензию?

— Как правило, покупаем лицензию, и наши специалисты совместно с производителем дорабатывают рецептуру.

— Чем контрактное производство выгоднее строительства собственного завода?

— Чтобы построить завод, необходимы большие инвестиции. Чтобы эти затраты себя окупали, нужно иметь широкую продуктовую линейку. Когда у тебя десять продуктов, то строить для них собственную производственную базу нецелесообразно. Поэтому многие мировые компании перешли на контрактное производство. Например, компания выпускает таблетки и капсулы, но не может разлить препарат в ампулы. Она обращается к производителю, имеющему соответствующую линию, и по контракту заказывает производство ампул под своим брендом.

— Вы в основном размещаете заказы на украинских или зарубежных предприятиях?

— Мы работаем и с украинскими предприятиями, и с зарубежными, в частности, немецкими, итальянскими, американскими. Кстати, производить лекарства в США сейчас дешевле, чем в Европейском союзе. Ищем площадки и в Юго-Восточной Азии.

— Не планируете ли создать хотя бы небольшое производство в Украине?

— Такие планы есть, но это вопрос не ближайших лет. Нам нужно сформировать хороший портфель продуктов.

— Сколько нужно инвестировать в строительство современного фармацевтического предприятия и сколько стоят услуги контрактников?

— Любое фармпроизводство полного цикла меньше 30 миллионов евро стоить не будет. В России новые предприятия вообще обходятся не менее чем в 50 миллионов евро. Тамошний рынок в пять-шесть раз больше украинского, поэтому на заводах изначально закладываются более высокие мощности.

Контрактное производство стоит в разы дешевле. В этом случае производитель оплачивает только стоимость сырья и работу.

— За какой срок, как правило, окупаются инвестиции в фармпредприятие?

— В течение пяти-семи лет.

— Какова в среднем рентабельность фармацевтического производства?

— От 30 до 200 процентов. Наиболее рентабельны инновационные оригинальные продукты, на которые существует высокий спрос. Особенно высокотехнологичные иммунобиологические препараты нового поколения.

— А какова рентабельность при контрактной модели производства?

— Как правило, она не превышает 50 процентов.

Война хижинам, мир дворцам

— В прошлом году государство объявило войну аптечным киоскам. Насколько это было правильно? Был ли такой канал сбыта эффективен? Правда ли, что именно через аптечные киоски сбывали бОльшую часть фальсификата?

— На мой взгляд, решение о закрытии киосков правильное. Было ли там большое количество фальсификата, судить не берусь.

Если посмотреть статистику, то еще пять лет назад до десяти процентов украинского рынка занимал фальсификат. Сейчас контрафактной продукции не более одного процента.

Открыть аптечный киоск было довольно легко. Поэтому многие предприниматели имели одну аптеку и десятки киосков, в которых, не соблюдая специальных условий хранения, торговали лекарствами как пирожками. Возможно, в погоне за максимальной прибылью некоторые продавали фальсификат. Понятно, что открыть и содержать аптеку намного сложнее — для этого нужны другие площади, специальное оборудование, включая систему кондиционирования воздуха и холодильное оборудование, квалифицированный персонал и многое другое, а это требует больших инвестиций.

— Каких?

— Около 50 тысяч долларов, хотя многое зависит от места расположения и площади аптеки, тогда как для открытия киоска было достаточно тысячи долларов.

— Повлияло ли закрытие киосков на доступность лекарственных средств для населения?

— Статистические данные свидетельствуют о том, что не повлияло.

В целом я полагаю, что должна быть определенная группа общедоступных препаратов, которые можно было бы приобрести в каждой аптечной точке, а возможно, и в продовольственной рознице, как это принято в Европе или Америке.

— В стране появляются новые аптеки. Рынок еще не насыщен?

— Действительно, в последнее время было открыто много новых. Думаю, что скоро часть из них закроется, выживут только наиболее сильные игроки. Через год-два начнется консолидация. Количество аптек в городах слишком велико, в то же время в сельской местности их явно недостаточно. Но туда никто не хочет идти! Из-за низкой платежеспособности сельских жителей это предприятие может быть убыточным, поэтому бизнес в подобном случае должен иметь какие-то налоговые привилегии.

— Какова рентабельность аптек?

— В последнее время она падает. Если до кризиса рентабельность была на уровне десяти процентов, то сейчас не выше трех-четырех.

— В Украине вы работаете только со своими аптеками?

— С большей частью аптек, которые есть на рынке, — а это около четырех-пяти тысяч. Собственных у нас всего три десятка — это сеть «Пани Аптека». Мы также поставляем препараты в Молдову, Беларусь, Казахстан, Грузию, Азербайджан, Россию.

— Как вы выстраиваете вашу логистику при таком количестве контрагентов? У вас есть собственный автопарк?

— Логистика у нас отлаживалась годами. В автопарке используем и собственные, и наемные автомобили. К сожалению, в Украине нет логистического оператора, который мог бы оказать полный комплекс услуг. Существуют специальные требования к оборудованию транспортных средств, используемых для доставки лекарственных препаратов, например, оснащение их установками для поддержания температурного режима. Однако далеко не каждая логистическая компания готова тратить на это средства.

Без двигателя торговли

— В прошлом году Кабмин существенно ограничил рекламу лекарственных средств. В частности, утвердил список препаратов, рекламировать которые запрещено. Правильный ли это был шаг?

— Правильный. Среди рекламодателей фармацевтические компании — в числе лидеров. Однако реклама, влияя на сознание, а часто и на подсознание, побуждает человека совершать покупки, в том числе приобретать то, что ему, возможно, и не нужно. В большинстве случаев лечение по рекламным «советам», как и самолечение, недопустимы.

Впрочем, существует целый ряд препаратов, которые, я считаю, можно свободно рекламировать, не нанося ущерба для здоровья. Например, витамины.

— Какие каналы продвижения считаете наиболее эффективными?

— Самый эффективный канал продвижения, когда люди о продукте узнают от специалистов — врачей. Но это рынок, и наши конкуренты тоже приходят к врачам с аналогичной продукцией. Важную роль играет фармацевт в аптеке. Уверен, что хороший специалист никогда не порекомендует то, что может навредить.

— Правда ли, что многие фармацевтические компании платят врачам проценты за продвижение их лекарств?

— Наверное, правда. Это практикуется везде в мире. Однако мотивация врачей далеко не всегда носит материальный характер, зачастую препаратами заинтересовывают на конференциях, научных конгрессах, круглых столах и других мероприятиях, где показывают их клиническую эффективность.

— Какие еще каналы сбыта, кроме аптек, вы используете? Вообще легко ли пробиться на аптечную полку?

— Хорошие качественные препараты всегда востребованы. Безусловно, есть определенные барьеры. Если в аптеке представлены десять препаратов анальгина от различных производителей, то нужен ли одиннадцатый?

Попробуйте, например, в Америке или Европе пробиться на аптечную полку. У нас пока не так тяжело. Что касается других каналов сбыта, то сегодня работает частная страховая медицина, бывают локальные тендеры, когда больницы делают закупки.

— Участвуетеливывтендерахпогосзакупкам?

— Участвуем. У нас есть продукты, которые на украинском рынке никто не производит, они очень востребованы. Хотя, признаюсь, тендерные процедуры у нас в стране сложные. К сожалению, Украина не может похвастаться высоким уровнем финансирования в секторе лекарственного обеспечения. Доля госпитального сегмента в стране достигает 10–12 процентов в натуральном выражении и 13–15 процентов в денежном от общего объема рынка по итогам 2012 года. И доля отечественных препаратов в этом сегменте достигает 88 процентов в денежном выражении. Себестоимость препаратов украинского производства значительно демократичнее иностранных аналогов, и по критериям госпитальных тендеров отечественные препараты имеют существенное преимущество.

— Насколько это значимый канал продаж?

— Значимый, и он постоянно растет, денег из года в год выделяется больше. Рано или поздно мы всё равно придем к страховой медицине.

Сбыть или не сбыть?

— Вы говорили, что наши производители экспортируют свой товар не только в страны третьего мира. А куда еще?

— В Западной Европе наши производители уже присутствуют. В основном это оригинальные препараты вроде «Амизона».

— Продажа лекарственных средств какой группы наиболее быстро растет в Украине? Повторяет ли наша страна общемировые тенденции?

— Не совсем. Во многих странах люди тщательнее следят за своим здоровьем. Там популярны препараты, снижающие уровень холестерина, способствующие снижению массы тела, улучшающие обмен веществ. Больше продается современных эффективных средств для лечения тяжелых заболеваний — аутоиммунных, онкологических.

Если говорить об Украине, то, к сожалению, мы едим много жирной пищи, любим выпить, да и живем в экологически сложных условиях. Поэтому у наших соотечественников больше страдает желудочно-кишечный тракт, очень распространены сердечно-сосудистые заболевания, смертность от которых у нас по-прежнему одна из самых высоких в мире. Потому в стране больше востребованы препараты для лечения этих групп заболеваний. По объему продаж лидирует группа А международной АТС-классификации — «средства, влияющие на пищеварительную систему и метаболизм». Второе место по объему аптечных продаж в денежном выражении заняли препараты группы С — «средства, влияющие на сердечно-сосудистую систему», потеснив препараты группы R — «средства, действующие на респираторную систему».

— Насколько общий уровень развития современной отечественной медицины помогает или, наоборот, мешает развитию фармбизнеса в нашей стране?

— Наша медицинская отрасль развивается нормально. Но по развитию фармацевтического производства, особенно высокотехнологичных отраслей и, в частности, биофармтехнологий, мы отстаем от развитых стран примерно на семь-десять лет. Хороших специалистов для фармпроизводств не хватает, чтобы идти в ногу со временем, приходится продолжать обучение фармацевтов, как производственников, так и аптечных работников.

Автор: Ирина Чухлеб

Конституция как процесс

Андрей Медушевский

Конституционализм как общественное движение

Логика постсоветского конституционализма предполагает выяснение социальных и институциональных причин его динамики. Конституционализм — термин, имеющий в современной литературе три различных смысла: Основной закон государства и система публично-правовых актов, принятых в его развитие; система политических и публично-правовых институтов, формирование которых обеспечивает реализацию конституционных норм (верховенство права, народный суверенитет, разделение властей, парламент, независимый судебный контроль конституционности законов); социальное движение, имеющее целью создание гражданского общества, правового государства и закрепление этих принципов в основных законах государства и практике функционирования его институтов.

Именно это, третье понимание термина “конституционализм” особенно актуально для стран, где демократические учреждения находятся на стадии формирования. В истории России, так же как и современности, прежде всего необходимо различать конституцию и конституционализм1. Центральная проблема постсоветского конституционализма — соотношение первоначально закрепленных конституционных принципов и их последующей реализации в законодательстве, судебной и вообще правоприменительной практике. Это, может быть, и есть самая ключевая точка интеллектуальных споров последних лет и даже месяцев, когда актуальным и злободневным становится обсуждение классических традиций и политической философии русского либерального движения.

Несомненно, русские конституционалисты разделяли с западной философией и политической мыслью ценности прав личности, правового государства и гражданского общества. Их выстраданные идеи вполне находят соответствие в том, что писали западные либералы — Дж.Локк и Ш.Монтескье, А.Токвиль и В. Гумбольдт, Д.С. Милль и А.В. Дайси, а позднее — М.Вебер. Однако главное значение их политической философии в том, что в их произведениях прослеживается ясное осознание специфики политической системы России и тех социальных слоев в ней, которые способны разделять и действительно поддерживать эти социальные идеалы.

В трудах классиков политической философии либерализма — теоретиков государственной (юридической) школы — разработана общая концепция российской государственности, перехода от абсолютизма к конституционной монархии и республике.

Становление политической идеологии эпохи Просвещения и Французской революции, конституционная революция в США и последующая отмена рабства в результате Гражданской войны, опыт парламентаризма Великобритании и юридических основ объединения Германии и Италии — все это и стало теми вехами политической истории, которые стимулировали сравнительные исследования и влияли на формулирование конституционной программы русского либерализма пореформенной России второй половины ХIX в. Труды гегельянцев — Б.Н.Чичерина, К.Д.Кавелина, А.Д.Градовского, последующих юристов и социологов права (Н.М.Коркунова, С.А.Муромцева, М.М.Ковалевского) заложили основы ее сравнительной социологической интерпретации и политической оценки с позиций либерализма2. То поколение политических мыслителей и деятелей, которое выступило в начале ХХ в. и активно действовало в период между двумя русскими революциями — 1905 г. и Февральской 1917 г. — (Л.И.Петражицкий, М.Я.Острогорский, П.И.Новгородцев, П.Н.Милюков, В.М.Гессен, Ф.Ф.Кокошкин)3, осмыслило с позиций неокантианства конфликт общественного идеала и позитивного права, предложив целостную программу конституционных преобразований и правовой политики в условиях революционных кризисов начала ХХ века4.

Особенно ценной политическую философию русского конституционализма делает именно то, что для нее характерно постоянное стремление понять особенности русского исторического процесса и данную политическую систему и на этой основе наметить пути достижения социального идеала5.

В настоящее время основные идеи политической философии русского конституционализма: понимание роли государства в России, отношения общества и государства в политической системе переходного периода — весьма актуальны.

Значение конституционных принципов 1993 года в сравнительной и исторической перспективе

Ценности и принципы Конституции 1993 г. имеют фундаментальное политическое значение. Она стоит в ряду других символических актов такого рода: например, Основной закон ФРГ 1949 г., Конституция Индии 1950 г., Конституция ЮАР 1996 г., конституции стран Южной Европы 70-х гг. ХХ в. и Восточной Европы 90-х гг. ХХ в. Конституция России 1993 г. подвела итоги крушения коммунистического эксперимента в глобальном масштабе, подтвердив истину, что “ни в одной стране, исповедующей марксизм-ленинизм, не сохранились представительные институты и личная или интеллектуальная свобода”6.

Важнейшей заслугой Конституции 1993 г. стало восстановление исторической преемственности правового развития, утраченной в коммунистический период. Понятие “конституции” в России рубежа ХIX–XX вв. выступало как символ, обозначение целого общественного движения, отстаивавшего право и закон, равный для всех, противостоящий популизму и экстремизму. Февральская революция 1917 г. пыталась осуществить переход к республиканскому строю, начинали формироваться основы демократической политической системы — всеобщего избирательного права, многопартийности, разделения властей, парламентаризма. В ходе обсуждения этих вопросов — в частности, подготовки к выборам в Учредительное собрание — были сформулированы принципиальные идеи о стратегии демократического обновления России7. Однако крушение демократической системы и установление однопартийной диктатуры в результате Октябрьского переворота 1917 г., а затем и разгона Учредительного собрания сделало осуществление этих принципов невозможным8.

Лишь на исходе ХХ в., в результате падения тоталитарной системы диктатуры компартии и принятия демократической Конституции 1993 г., новая Россия начала выходить на тот уровень обсуждения вопросов, который был утрачен в 1917 году9. Обращение к идеологии классического конституционализма в постсоветский период — это и было признание ее востребованности для текущей модернизации государственного строя.

Восстанавливая историческую преемственность по отношению к русской дореволюционной либеральной правовой традиции, прерванной на более чем 70-летний советский период, Конституция 1993 г. закладывала определенную систему ценностей на будущее, реализация которых должна была стать предметом практического осуществления в законодательстве и судебной практике. Реконструкция этих ценностей (и выражающих их конституционных принципов) возможна лишь в результате введения в научный оборот значительного круга источников по истории разработки и принятия действующей Конституции. Это стенограммы всех Съездов народных депутатов СССР и РСФСР, документы Конституционной комиссии, Конституционного совещания, большой комплекс исследований ее последующего развития, посвященных выбору формы правления, практике конституционного правосудия, избирательной системе, различным институтам власти10.

Методы и цели изучения тенденций современного конституционализма

С позиций когнитивной теории права возможно раскрыть соотношение первоначальных установок, мотивов принятия решений, системной и семантической логики формулирования понятий и норм, вообще логики юридического конструирования политико-правовой реальности11. Анализ программы русского либерализма с позиций современной теории права и конституционной инженерии целесообразен по следующим параметрам: теоретические основы решения проблемы соотношения права и справедливости, концепция правового государства, общий подход к решению конституционного вопроса (роль Конституанты и выдвинутых ею проектов политического устройства); концепция переходного периода от авторитаризма к демократии и возможные срывы на этом пути; проблема преемственности и разрыва права, в частности, правовые гарантии собственности и возможности ее отчуждения при проведении необходимых социальных преобразований (проблема социальных функций собственности).

На этой основе необходимо выяснить формирование социального содержания и подлинность конституционных гарантий прав человека (негативная и позитивная теория прав, реальный и мнимый конституционализм); перспективы правового конструирования по таким параметрам, как форма государственного устройства (унитарное или федеративное государство) и структура законодательной власти (однопалатный или двухпалатный парламент); разделение властей, форма правления и тип политического режима (проблема ответственного правительства); дать оценку советского опыта номинального конституционализма с этих позиций и наметить поиск выхода из него; местное управление и самоуправление (критерии их разделения); чрезвычайные формы государственной власти и их правовая квалификация; административные и судебные реформы; изменения, которые исходя из этого анализа целесообразно внести в действующую российскую конституцию.

В основу исследования нами положен анализ следующих важнейших конституционных принципов: справедливость и равенство; плюрализм; правовое государство; демократия; светское государство; социальное государство и рыночная экономика; федерализм; местное самоуправление; разделение властей; судебная власть12. Проблема заключается в том, чтобы понять, каким образом возник тот разрыв между символическим значением конституции и ее инструментальным значением, который мы наблюдаем сегодня. Почему конституционные принципы по многим направлениям не работают? Может ли конституция в дальнейшем обеспечить демократическую трансформацию и в какой мере ее принципы могут получить практическую реализацию в обществе и демократическом движении?

Основные противоречия конституционно-правового регулирования постсоветского периода

Согласование нормативно-правовой системы с социальной системой может осуществляться различными способами: трансформация социальных отношений в соответствии с конституционными нормами (что отражает радикальную социальную реформу); сохранение неопределенности в соотношении правовых норм и социальных институтов (что выражается феноменом отложенной демократии и конституционного параллелизма); наконец, изменение новой конституции для сближения ее норм с традиционной реальностью (что означает отступление от реформ, а в конечном счете может привести к восстановлению предшествующей авторитарной системы).

В рамках данной концепции реставрационные тенденции на постсоветском пространстве предстают в виде иллюстрации закона маятника — чередования периодов дестабилизации и усиления авторитаризма, смена которых выступает как вариант спонтанного развития, вмешательства извне или комбинации этих факторов.

Противоречия конституционно-правового регулирования носят не частный, но системный характер. Общая логика институционального дизайна включает лакуны и противоречия, связанные как с формулировкой соответствующих принципов, так и с трансформацией их содержания с течением времени.

Семь зон напряженности

Теоретический анализ конституционных принципов позволяет констатировать сохранение диспропорций:

во-первых, существование напряженности между ценностями и выражающими их принципами, с одной стороны, и их интерпретацией с точки зрения целей конституционного развития — с другой;

во-вторых, сохранение неопределенности в интерпретации ряда фундаментальных принципов (демократии, разделения властей), связанной с особенностями их юридической формулировки и с логикой политического процесса;

в-третьих, изменение содержания ряда закрепленных принципов путем наполнения соответствующих норм иным смыслом (принципы федерализма и местного самоуправления);

в-четвертых, пересечения между принципами, которые находят выражение в меняющейся трактовке соотношения и объема регулируемых норм (принципы рыночной экономики и социального государства);

в-пятых возможности противоположных интерпретаций смысла одних и тех же правовых принципов и норм в различных толкованиях (светское государство);

в-шестых, различным характере позитивации принципов в действующем праве: одни принципы закреплены в конституции (как разделение властей или социальное государство), другие — нет (как рыночная экономика) и выводятся из совокупности ее норм и принципов;

в-седьмых, дисфункции применения ряда принципов с точки зрения критериев пропорциональности и соразмерности значимым целям конституции.

Генезис этих противоречий и их объяснение коренится не только в представлениях авторов действующего Основного закона, но и в более глубоких исторических и социологических причинах, к рассмотрению которых мы переходим.

Циклическая динамика российского конституционализма

Российская модель конституционализма вполне может интерпретироваться как циклическая, причем понимание специфики этой цикличности очень важно для объяснения перспектив ее развития. Конституционный цикл — период, в ходе которого в обществе через известные промежутки времени происходит смена основных состояний конституционного регулирования — от утраты старой конституции (деконституционализация) к принятию новой (конституционализация), а затем трансформации последней под влиянием реальности (реконституционализация).

С одной стороны, конституционные циклы в России представляли собой объективное следствие движения к демократии и в этом смысле были отнюдь не эфемерным образованием. Как и в других странах, конфликт права (как нормативной системы) и его социальной эффективности составлял основу и определял содержание конституционной цикличности.

С другой — общие особенности российского конституционализма не могли не сказаться на конфигурации российских циклов, продолжительности их отдельных фаз, а также интенсивности соответствующих изменений. Эти особенности российского конституционализма понятны в широкой сравнительной перспективе: отсутствие социальных предпосылок для конституционализма в виде развитого гражданского общества и правового государства; конфликт общества и государства, социальной и правовой модернизации как двух основных ее типов, а также постоянное принесение правовой модернизации в жертву социальной; конституционная отсталость страны; радикальная конституционная революция как основной (и пока единственный) способ принятия новых конституций в ходе всех конституционных циклов13.

Новейший конституционный цикл начал развиваться с растущим осознанием бесперспективности модели номинального конституционализма и однопартийной диктатуры, особенно в период так называемого “застоя”, появлением альтернативной политической культуры (правозащитное диссидентское движение). В этом цикле прослеживаются все три основные фазы: деконституционализация — кризис легитимности советской модели номинального конституционализма в союзном масштабе в 1989-1991 годах, а затем в российском — в 1991-1993 годах; конституционализация — принятие новой Конституции 12 декабря 1993 года в результате конституционной революции. В настоящее же время, особенно после 2000 года, стали проявляться признаки третьей фазы — реконституционализации. На этой фазе мы стали свидетелями трудного поиска соотношения новых конституционных норм (отчасти заимствованных извне, отчасти соответствующих предшествующим российским традициям) и изменившейся социальной реальности, определяющим вектором динамики которой стал авторитаризм.

Как показывает опыт многих стран, циклическая динамика конституционного развития, делает возможными ситуации, когда определенные стратегии конституционных преобразований, ранее отвергнутые разработчиками, вновь обретают социальную поддержку и становятся источником конституционных поправок. Анализ формирования и развития конституционных принципов 1993 г. раскрывает мотивы конструирования правовых норм, генезис альтернативных стратегий преобразований и причины их циклического воспроизводства. Основным противоречием Конституции России 1993 г. стал конфликт между широкой трактовкой прав и свобод человека и чрезвычайно авторитарной конструкцией политической системы, способствовавшей концентрации властных полномочий в единое центре — институте президента. (Так эта конституция и была написана “под Ельцина”! — Ред.) Данный генезис конституционных принципов открывает путь к завершающей фазе постсоветского конституционного цикла — реставрационным тенденциям, апеллирующим к доконституционному (советскому) прошлому со всей его системой идей и представлений. Не допустить подобной трансформации конституционализма — центральная задача российского либерализма на современном этапе.

Конституционные принципы и реальность

Правовое государство — это государство, которое в соответствии со своей конституцией обязано осуществлять право, принятое путем народного волеизъявления или народным представительством, не нарушать это право в своей собственной деятельности и подчиняться контролю независимого суда (в рамках теории разделения властей). Принцип правового государства предполагает активное функционирование целого комплекса входящих в него конституционных субпринципов: верховенство права, приоритет защиты прав и свобод человека и гражданина, уважение личности, право на судебную защиту, судебная система как гарант справедливости и правосудия, юридическая возможность обжалования в суд решений и действий органов государственной власти, органов местного самоуправления, общественных объединений и должностных лиц, право на возмещение государством вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) органов государственной власти или их должностных лиц и др. Но говорить об их последовательной реализации было бы преждевременно. Конституционный принцип светскости государства не остановил растущей клерикализации общества, которая получает официальную поддержку властных структур. В области рыночной экономики за 20 лет действия новой российской конституции реальное состояние экономической системы не удалось привести к провозглашенному в конституции идеалу: существующие формальные и фактические ограничения свободы экономической деятельности до настоящего времени позволяют относить экономическую систему Российской Федерации к категории “преимущественно несвободных”.

Принцип федерализма в разное время включал неодинаковые интерпретации — от “решения национального вопроса” до децентрализации власти в условиях сложноорганизованного общества. “Маятниковая” модель постсоветского федерализма эволюционировала от децентрализации к централизации, что не ставит под сомнение сам принцип федерализма, но заставляет задуматься о критериях его устойчивого развития, таких как бюджетные отношения центра и регионов, более четкое распределение компетенций, укрепление демократических основ формирования институтов власти и их ответственности, расширение участия субъектов федерации в формировании общегосударственных институтов, разработка стратегии реформирования федеративных отношений. Констатируя признаки деградации федерализма в России, аналитики ищут его спасения в рамках концепции субсидиарности. Последняя предусматривает широкое развитие местного самоуправления.

Принцип местного самоуправления получал не только различные теоретические трактовки в законодательстве (в плане большего или меньшего соотношения с “вертикальными” административными структурами), но и подвергался модификациям в периоды преобладания централизаторских и децентрализаторских тенденций14.

Конституционный параллелизм

Следствием нереализованности основных правовых принципов становится конституционный параллелизм. Проявлением параконституционализма стало такое “согласование” конституции с реальностью, которое существенно меняет содержательное наполнение основных норм без их формального текстуального изменения: развитие правового регулирования федеративных отношений в направлении централизации; ограничение механизма разделения властей путем введения неконституционных институтов, которые, по существу, наделяются конституционными функциями; ограничение независимости судебной власти и расширение сферы административного усмотрения, а также делегированных полномочий администрации; изменения избирательной системы, направленные на предоставление преимуществ одной партии (или ее клонов), которая доминирует в парламенте, и создание особого статуса для ее политического лидера (выражаемого понятием “имперское президентство” или “режим личной власти”).

Разрыв нормы и социальной реальности

С юридической точки зрения, реализация принципов правового государства прежде всего означает верховенство конституционного права и законодательных прерогатив парламента над законодательными прерогативами исполнительной власти, установление контроля над бюрократией, которая в идеале должна стать не более чем рациональным инструментом реализации законодательно выраженных интересов общества.

Политически реализация данного принципа означает, что важнейшим критерием легитим­ности власти является соответствие ее действий конституционному зако­нодательству (а не только политической целесообразности). Однако в структуре политической власти постсоветской России разрыв между конституционной нормой и реальной действительностью выражен очень сильно.

“Отложенная демократия”

Результатом этой трансформации стала ситуация, определяемая иногда понятием “отложенной демократии”. Суть феномена отложенной демократии выражается следующей формулой: либеральные положения конституции (о правах человека, федерализме, разделении властей, административной и судебной системе и т.д.) остаются формально неизменными, однако их практическая реализация по умолчанию признается невозможной в настоящее время и откладывается на неопределенный срок. Таким образом, ключевым явлением этого переходного периода оказывается конституционный параллелизм. Политическое пространство между положениями Конституции и политической практикой образуется не на основе формально-юридических конструкций, но исходя из практических потребностей текущего периода. Если для этого необходима известная корректировка конституционных норм с позиций реализма, то она производится с точки зрения политической целесообразности. Конституция все больше становится недостижимым идеалом, и все меньше — руководством к действию для общества и политических институтов.

Разрыв нормы и реальности, конечно, не является исключительной особенностью именно и только российского конституционализма — в той или иной мере она присутствует во всех политико-правовых системах, выражая элементарный факт отставания правового регулирования от быстроменяющейся социальной динамики. То, что является специфичным для российской ситуации — это, во-первых, степень разрыва (по многим направлениям уже сейчас граничащая с противоположностью нормы и реальности); во-вторых, общий вектор трансформации политико-правовой системы (в сторону от провозглашенных конституционных принципов) и, наконец, скорость, с которой эти конституционные отклонения и деформации набирают силу.

Главной особенностью существующей в России модели разделения властей стал ее существенный дисбаланс в сторону президентской власти. Одновременно констатируется нарастающая тенденция к эрозии конституционных норм и снижению эффективности институтов. Реформа судебной системы (или, точнее, отмена в последнее время ряда нововведений, определяемых иногда как “контрреформа”) актуальна в следующих областях: назначение судей на должность, их дисциплинарная ответственность, профессиональная подготовка (юридическое образование), финансирование судебной деятельности и исполнение решений судов. Она призвана усилить роль суда в существующей системе разделения властей. Однако нестабильность норм и институтов в России свидетельствует о непрочности конституционного порядка15.

Результатом этой динамики, как показывает опыт многих стран, становится феномен мнимого конституционализма. Напомним, что, в отличие от номинального конституционализма (где конституционная норма вообще не действует), понятие “мнимый конституционализм”, введенное нами для определения современной российской модели, исторически означает такую политико-правовую систему, где принятие политичес­ких решений выведено из сферы конституционного контроля. Данный эффект достигается за счет очень больших правовых прерогатив главы государства; сохранения пробелов или лакун в конституции; и как следствие — ситуации, когда само заполнение этих пробелов зависит не от правовой нормы, но, скорее, от реальной расстановки сил. Альтернатива разрешается в пользу новой модификации авторитаризма.

Стратегии конституционных реформ в современных общественных дебатах

Обществу ныне представлено три подхода — консервативный, леворадикальный и либеральный. Программа конституционной ревизии, выдвинутая современной консервативной политической романтикой, включает именно те аргументы, которые обсуждались, но были тогда отвергнуты разработчиками конституции: необходимость единой государственной идеологии, приоритет социальных обязательств перед нормами свободной экономики, критический пересмотр всей системы прав личности (ограничение свободы совести, возвращение цензуры, восстановление смертной казни); отказ от принципа светского государства; ограничение федерализма и переход к фактическому (если не юридическому) унитаризму в форме мононационального государства с единой властной вертикалью; преодоление принципа разделения властей в рамках возрождения государственности имперского (иногда квазисоветского) типа, в целом же — отказ от тех либеральных ценностей и институтов, принятых в 1990-е гг., которые якобы отторгаются российской почвой.

Леворадикальный подход выступает с критикой конституции в сущности, с похожих позиций, видя в ее принципах результат некритического заимствования западных моделей, приведший к разрушению советской модели и отказу от ее экономических и культурных достижений, под которыми понимается прежде всего мобилизационная идеология, уравнительно-распределительная экономика, будто бы отвечающая принципам равенства и социальной справедливости, и военная мощь государства, стремившегося навязать свою систему ценностей всему миру. Характерен кажущийся противоестественным, но на деле вполне логичный феномен сближения коммунистических и консервативно-националистических подходов в защиту клерикальных принципов (вплоть до создания гибридных моделей новой теократии), выдвижения псевдопатриотических и националистических доктрин (вплоть до возрождения империи на однонациональной или многонациональной основе) и апологии авторитаризма в истории и современности (вплоть до оправдания тирании — от Ивана Грозного до Сталина). Поэтому для обоих направлений характерен отказ от признания действенности российского конституционализма и тезис о радикальном (иногда — революционном) изменении существующей политической системы (в рамках концепции “консервативной революции”)16.

Либеральный подход, который разделяют участники представляемого проекта, исходит из позитивной оценки конституционной революции 1993 г. и сформулированных ею принципов. Либеральные аналитики конституции видят причину сбоев ее норм в низком правосознании населения и власти, “нереализованном потенциале” конституционных норм, но также далеки от оптимизма в отношении перспектив правового государства. Некоторые из них полагают, что российский конституционализм может быть определен как имитационный и, учитывая психологию населения, будет оставаться в этом качестве в течение довольно долгого времени. Но из признания деформаций российского конституционализма для данного направления вытекает не отказ от него, но тезис о необходимости их скорейшего преодоления — проведения реформ, обеспечивающих полноценную реализацию заявленных конституционных принципов. Предметом дискуссии остается вопрос о соотношении собственно юридических и политических технологий в трансформации российского конституционного порядка.

Перспективные направления конституционной модернизации

Предложения по конституционной модернизации, представленные в рамках проекта “Основы конституционного строя России: двадцать лет развития”, могут быть сгруппированы в три больших раздела, охватывающих, во-первых, общие концептуальные основы политического режима; во-вторых, институциональный дизайн и разделение властей; в-третьих, механизмы конституционного контроля, управления и легитимности власти. Первый раздел включает концептуальные предложения: сделать концепцию правового государства полноценной основой стратегии конституционной модернизации; преодолеть неопределенность и консервативно-реставрационные тенденции в трактовке основных прав; обеспечить полноценную экономическую конкуренцию и защиту прав собственника как основы рыночной экономики; включить систему обратных связей общества и государства и повысить значение институтов непосредственной демократии.

Второй раздел предполагает модификации политической системы и механизма разделения властей: сделать парламент более представительным, а правительство — более ответственным, перейти к реальной многопартийности и гарантиям прав политической оппозиции; добиться полноценной реализации принципа разделения властей и ограничить прерогативы президентской власти; сделать федерализм более действенным; пересмотреть соотношение тенденций централизации и децентрализации, преодолев избыточную унификацию и бюрократизацию государственного управления; провести принцип субсидиарности в решении вопросов регионального и местного значения, обеспечив разграничение функций институтов управления и самоуправления; активизировать институты местного самоуправления и обеспечить его правовое регулирование.

В рамках третьего раздела предложено: реформировать судебную систему и повысить ее роль в реализации принципа правового государства; представить доктрину обоснования и легитимизации судебных решений по острым экономическим и политическим вопросам; разработать технологии конституционных реформ для достижения поставленных целей; определить этапы, сроки и инструменты проведения преобразований, критерии их эффективности; сформировать институты независимой научной экспертизы и ввести мониторинг реализации конституционных принципов17. Сохраняющаяся неопределенность и противоречия при формулировании правовых позиций Конституционного Суда по вопросам интерпретации ключевых конституционных принципов ведет к юридическим трудностям и психологическому конфликту в переходном обществе: завышенные правовые ожидания (опирающиеся на высокий рейтинг конституционного правосудия, основанный на его предшествующей роли в либерализации законодательства) сталкиваются с непредсказуемостью, противоречивостью и необоснованностью решений, которые не могут быть объяснены обществу в единой логической формуле18.

Главной рекомендацией выступает общее пожелание о создании в России такой системы власти, при которой принцип разделения властей с четко выверенной системой взаимных сдержек и противовесов будет последовательно проведен на конституционном, законодательном и институциональном уровнях.

Для этого предполагается внести поправки в действующую конституцию, модифицирующие существующую конструкцию разделения властей: пересмотр полномочий президента в сторону их усечения; усиление роли и независимости суда, его переориентация на конституционно закрепленный приоритет прав и свобод человека; усиление роли правительства в связке “президент — правительство” или встраивание президента в исполнительную власть как главы этой ветви с упразднением поста премьера. Признается необходимым исключить практику создания “параллельных” правительству, квазиправительственных и иных теневых структур исполнительной власти, не подконтрольных Госдуме и обществу; создание условий и гарантий для возвращения парламенту реальных (не имитационных) функций инициирования и обсуждения законопроектов; совершенствование механизма подотчетности президента и правительства перед Госдумой.

Необходимо обеспечить гарантии для свободного функционирования гражданского общества, правозащитных организаций и СМИ; конституционно закрепить основные принципы избирательной системы и усилить гарантии для создания и деятельности партий. Чтобы вернуться к балансу властей в рамках действующей конституции, нужны прежде всего политическая воля, ревизия всего законодательства, связанного с распределением полномочий между ветвями власти, ликвидация избыточных полномочий президента, которые были ему (Ельцину. — Ред.) даны сверх прописанных в конституции, и корректировка позиций Конституционного Суда по этим вопросам.

Политические факторы и технологии конституционных реформ

В теории переходных процессов экспертное сообщество констатирует необходимость смены парадигм. Существующие теории “конца истории”, “волн демократизации” и собственно “посткоммунистического транзита”, возникшие непосредственно в период демократической трансформации, стали ее легитимирующей основой. Они включали: представление о линейности переходного процесса; его телеологизме и безальтернативности результата. Практика переходных обществ, особенно с учетом существующей ныне исторической дистанции, заставила поставить эти постулаты под сомнение или, во всяком случае, задуматься об их корректировке. Во-первых, оказалось, что переход от авторитаризма к демократии отнюдь не является линейным процессом, поскольку включает во многих странах отклонения и возвратные движения. Во-вторых, далеко не всегда и не везде он приводит к установлению гражданского общества и правового государства: часто результатом оказывается имитационная демократия, гибридный режим в форме мнимого конституционализма. Наконец, в-третьих, результаты переходных процессов в разных странах Европы и Азии оказались не тождественны, включая пеструю гамму режимов “серой зоны” — от ограниченно демократических до вполне авторитарных.

С позиций данного сравнительного подхода важно добиться реализации конституционной реформы в рамках договорной модели и избежать разрыва правовой преемственности. Ключевой момент переходного периода, как показывают сравнительные исследования о демократических транзитах, — это позитивная консолидация общества, завершением которой призвана стать конституция, обеспечивающая демократические ценности, четкие, равные и прозрачные “правила игры” для всех акторов гражданского общества и эффективные политические институты, способные защищать права личности. На современном этапе важно предотвратить опасность конституционного популизма, ибо довольно легко подменить позитивную консолидацию общества — негативной, основанной на простом отрицании ныне действующей системы.

Три пути

По степени вмешательства в существующий конституционно-правовой порядок технологии проектируемых конституционных преобразований могут быть разделены на три группы19.

Первая позиция представлена идеей радикальной конституционной реформы, явно или молчаливо исходящей из предположения, что конфликт между правом и властью требует конституционного разрешения, — современная российская политическая система становится нереформируемой, а потому необходимы активные усилия общества по ее трансформации (вплоть до созыва новой Конституанты и принятия пакета радикальных конституционных поправок).

Вторая позиция представлена идеей отдельных конституционных поправок, не затрагивающих конституцию в целом: соглашаясь с первой в оценке ситуации, оно исходит из возможности постепенной корректировки Основного закона путем изменения отдельных норм — поправок, направленных на отражение новой реальности, ликвидацию пробелов и уменьшения неопределенности конституционных норм. Считая стабильность конституции важнейшим условием ее легитимности, сторонники данного взгляда предлагают реализовать все изменения без какой-либо существенной ревизии текста конституции — путем законодательных новаций и судебного толкования. Но эта позиция также включает различные подходы: одни допускают, что изменение ряда центральных законов в их совокупности может (и должно) привести со временем к модернизации конституции; другие — отрицают эту идею, подводя к мысли о преимущественном значении практики и изменения правосознания.

Третья позиция связывает перспективы конституционной модернизации не с изменением законодательства, а с практикой его применения. В центре внимания при таком подходе — изменение политической системы, институционального дизайна, механизмов функционирования партий и общественных движений. Эта позиция исходит из того, что причиной конституционной дисфункции являются не недостатки правовой системы, а то обстоятельство, что конституция и ее принципы просто не получили адекватной реализации. Решение проблемы, соответственно, — в изменении не конституции и законодательства, а практики существующего режима, которая при таком понимании выступает как неконституционная. Поэтому, как считают эти эксперты, необходимо отказаться от системы бюрократических наростов, практик и процедур, которые деформируют конституционные положения и создают ситуацию монополизма в экономике, политике и культуре. Изменить режим в соответствии с действующей конституцией и заставить соблюдать ее — таков лозунг этого направления. Представленные три подхода рассматриваются не как взаимоисключающие, но как взаимно дополняющие друг друга, поскольку будущая политическая практика может привести к актуализации любого из них или к различным их комбинациям.

В контексте договорной модели конституционных преобразований должна решаться возникшая ныне проблема отношения к Учредительному собранию, которая была четко обозначена на ряде конституционных форумов Новейшего времени — в связи с призывами к созыву Конституционного собрания для пересмотра действующего Основного закона (ст.135 Конституции). Обсуждение проблем учредительной власти в условиях конституционных революций 1917 г. и 1993 г. включает сходства и различия. Сходство определяется тем, что в обоих случаях кризис был разрешен конституционной революцией, но не реформой. Различие — в юридических основаниях и технике разработки и принятия новой конституции. Если в первом случае была заимствована французская модель Конституанты (Третьей республики), которая, при всей демократичности, в условиях революции и террора была трудно реализуема, то во втором — Учредительное собрание так и не было созвано. Первоначально доминировала идея политических реформ, осуществляемых путем конституционных поправок к действовавшей тогда советской конституции 1977 г. Инициатива введения новых политических институтов исходила от верховной власти и имела сходство с октроированной (дарованной сверху. — Ред.) моделью реформы. С развитием кризиса политической системы выяснилась недостаточность стратегии реформ. Конституция 1993 г. была принята в результате конституционной революции (переворота) и легитимирована народным волеизъявлением (всенародным голосованием) и последующими выборами20.

Сопоставление либеральных проектов “Основного закона Российской империи” в редакции 1906 г. и проектов современной российской конституции позволяет выявить конфликтность позиций умеренного и радикального либерализма, отразившуюся как в решении содержательных вопросов, так и в организации подготовительных работ и направлениях применения юридической техники. Выдвижение консервативной и леворадикальной оппозицией лозунгов об Учредительном собрании (или Конституционном собрании), о новой конституции или о немедленном переходе к монистической парламентской системе — в свете российского исторического опыта не кажется очевидным приоритетом, особенно в условиях растущей социальной апатии, клерикализации общества, слабости федерализма, отсутствия реальной многопартийности и существования авторитарной модели власти21.

В современной политической ситуации консервативного реванша речь должна идти не о радикальной ревизии конституции, но скорее о правовой трансформации политического режима — изменениях избирательной системы, введении реальной многопартийности, восстановлении конкурентной среды в СМИ. Частью этой программы должно стать независимое и профессиональное обсуждение различных проектов конституционных реформ, прежде всего — поправок существующих законов, судебной практики и механизмов правоприменительной деятельности.

Примечания

1 Конституционализм // Российский либерализм середины XVIII–XX века. Энциклопедия. М.,2010. С.455-458.

2 Модели общественного переустройства России. ХХ век. М., 2004.

3 Государственная (юридическая) школа // Общественная мысль России XVIII–XX века. М.,2005. С. 117-119.

4 Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. М., 2010; Острогорский М.Я. Демократия и политические партии. М., 2010; Кокошкин Ф.Ф. Избранное. М., 2010; Гессен В.М. Основы конституционного права. М., 2010 и др.

5 Конституционные проекты в России XVIII — начала XX в. М., 2010.

6 Медушевский А.Н. Диалог со временем: российские конституционалисты конца XIX — начала XX в. М., 2010.

7 Арон Р. История двадцатого века. М., 2007. С. 672.

8 К 90-летию Февральской революции // Отечественная история, 2007, № 6.

9 К 90-летию первой российской Конституанты // Отечественная история, 2008, № 2.

10 Круглый стол: “Октябрьская революция и разгон Учредительного собрания” // Отечественная история, 2008, № 6.

11 Конституционное развитие России. Задачи институционального проектирования. М.,2007

12 Медушевский А.Н. Когнитивная теория права и юридическое конструирование реальности //Сравнительное конституционное обозрение, 2011, № 5. С.30-42.

13 В данной статье представлены результаты исследовательского проекта Института права и публичной политики — “Двадцать лет демократического пути: укрепление конституционного порядка в современной России”, отраженные в коллективной монографии — “Основы конституционного строя: двадцать лет развития” ( М., 2013), а также материалы мониторинга Институтом реализации важнейших конституционных принципов за этот период (Круглые столы 2011-2012 гг.).

14 Подробнее: Основы конституционного строя: двадцать лет развития. М., 2013.

15 Мониторинг конституционных процессов в России. Аналитический бюллетень. М., 2011-2012, № 1-4.

16 О критике консервативной политической романтики см.: Российская история, 2012, № 1.

17 Основы конституционного строя. М., 2013. С. 299-309.

18 Конституция Российской Федерации в решениях Конституционного Суда России. М., 2005.

19 Основы конституционного строя. М., 2013. С.310-312.

20 Медушевский А.Н. Учредительное собрание и конституционные альтернативы России// Сравнительное конституционное обозрение, 2008, № 2 (63). С.11-21.

21 Данный вывод был аргументирован автором настоящей статьи в ходе новейших форумов в конце 2012-начале 2013 гг. — на Девятых чтениях памяти Г.Старовойтовой, на конференции, организованной Фондом Б.Н.Ельцина — “Актуальные проблемы реализации Конституции РФ: нужно ли пересматривать основной закон страны?” и других.

Опубликовано в журнале:

«Вестник Европы» 2013, №36

Россия в европейском ландшафте: зависимость от исторического пути

Дмитрий Травин

Наследие истории, а не культура предопределяет проблемы России и специфику ее модернизации.

Многочисленные попытки понять причины отставания России в сфере модернизации обычно оборачиваются масштабными историческими, философскими и социально-экономическими исследованиями нашей страны. На первый взгляд, кажется, будто именно такой подход наиболее правильный. Что же нам изучать, как не Россию, если именно ее мы хотим понять?

Однако на практике этот подход нередко оборачивается чрезмерным пессимизмом или, напротив, неоправданным оптимизмом в отношении перспектив России. Пессимистами становятся исследователи, обращающие основное внимание на особенности национальной культуры. Оптимистами — эксперты, которые склонны к социальной и политической инженерии.

Исследователи культуры, с какой бы стороны они ни зашли, часто находят у нас такие особенности, которые, как им представляется, качественным образом отличают Россию от более развитой части мира. Соответственно, делается вывод, что в силу этих культурных особенностей отставание непреодолимо.

Сторонники инженерии, напротив, исследуют лишь те инструменты, которые применяли лидеры модернизации для того, чтобы достигнуть успеха, а затем дают рекомендации, какую политику проводить. На наличие объективных ограничителей сторонники данного подхода смотрят скептически. Мол, коли есть желание модернизироваться, надо не болтать, а браться за работу.

В этой статье мы попытаемся подойти к анализу наших проблем с другой стороны. Не через Россию, а через те страны, которые в разное время являлись лидерами процесса модернизации. Мы попытаемся понять: во-первых, какие причины делали их лидерами; во-вторых, по какой причине вдруг отставали сравнительно успешные соседи; а в-третьих, в силу каких причин Россия на этом фоне трансформировала свой путь?

Век набегов

Для начала надо попытаться определить тот момент, с которого в Европе начался процесс модернизации. Он всяко не мог начаться, пока не получили должного развития европейские города, пока не сформировалась бюргерская предпринимательская культура, пока не появилась возможность копить деньги, инвестировать их, получать прибыль, приобретать собственность, сохранять ее и передавать по наследству. Иначе говоря, модернизация не могла начаться в условиях постоянной войны, нестабильности, погромов и грабежей.

Был ли в истории Европы такой период, который мы, соответственно, должны полностью вывести за рамки истории модернизации? Да, был. Это период набегов, завершившийся лишь примерно к XI веку н.э. Ведь последствия набегов качественным образом отличались от последствий обычной войны.

“Цивилизованный” захватчик стремится покорить территорию и поставить ее под свой контроль, чтобы регулярно взимать дань. Поэтому во время обычной войны он хочет минимизировать грабежи и разрушения. К чему ему убивать курицу, несущую золотые яйца?

Во время набега ситуация складывается иным образом. Здесь города уничтожаются полностью. Забираются все ценности, которые можно унести с собой, а остальное сгорает в огне пожаров. В дальнейшем подобную “хозяйственную деятельность” захватчик осуществляет в других городах, которые ранее еще не подвергались разграблению или же подвергались столь давно, что “шерстка” на остриженных овечках уже успела отрасти.

Именно так выглядела ситуация в Европе до XI столетия. Но примерно с XII века на западе Европы начинается расцвет городов. Они быстро строятся, богатеют, дают приют всё новым и новым жителям, переселяющимся туда из деревень. Возникают условия для качественного изменения всего образа жизни.

Иная ситуация сложилась на Руси. Там непрерывная череда набегов (викинги, хазары, печенеги, половцы) к XI столетию так и не прекратилась. Напротив, с XIII века русским землям приходилось выдержать еще более трудное испытание — татаро-монгольское нашествие. Вплоть до конца XV столетия русские города испытывали постоянное давление. Набеги приводили к грабежам, разрушениям, пожарам. Более того, даже после падения Золотой Орды проблема не была снята с повестки дня. Московскому государству угрожало Крымское ханство, откуда время от времени осуществлялись нападения на юг страны и даже на центральные регионы. Соответственно, русские земли еще долгое время испытывали серьезные трудности со стабильностью и безопасностью, тогда как эти проблемы уже перестали беспокоить европейские города и веси.

Итак, мы отметили точку на линии исторического развития, до прохождения которой модернизация в Европе никак не могла начаться. Кроме того, мы зафиксировали особое положение русских земель, где трудности сохранялись намного дольше, чем на Западе. Однако это все еще не является объяснением причины, по которой в отдельных местах Европы вдруг начали происходить изменения, со временем дошедшие и до России. Попробуем теперь выяснить условия, при которых общество начало реально модернизироваться.

Век капиталов

В позднее Средневековье явным экономическим и культурным лидером Европы стала Италия. Именно там находились все наиболее населенные города (Милан, Неаполь, Венеция, Флоренция) — кроме Парижа. Именно оттуда распространялись по другим странам прогрессивные экономические веяния — банковское дело, вексельное обращение, двойная бухгалтерия. Именно итальянцы стали законодателями мод в живописи, ваянии, зодчестве (Ренессанс, барокко) и фактически экспортировали за рубеж свои умения в живописи и архитектуре.

Почему же Бог так почтил своим вниманием именно Италию? Благоприятный климат? Наследие античности? Особая предрасположенность народа к искусствам и ремеслам? Вряд ли. Прошла лишь пара столетий с момента наивысшего расцвета культуры, и ни климат, ни великий дух древности, ни многочисленные народные таланты не помогли итальянцам удержать европейское лидерство. Страна быстро переместилась на задворки истории.

Так что же обеспечило временный взлет? В известном смысле случай.

В первую очередь следует отметить, что несколько итальянских городов стали получать большую выгоду от бурной левантийской торговли.

Понять значение этого факта можно, если представить себе, насколько средневековая коммерция отличалась от современной. Она ведь была в основном не специализированной. Все города производили стандартный набор товаров, а кормили их окружающие деревни. Не вписывалось в эту картину, пожалуй, лишь несколько крупных товаропотоков. Вино везли с юга на север, пушнину — с востока на запад, сельдь — из северных морей по всей Европе, а металлы из областей их залегания во все места, где ковалось оружие. Левантийская торговля пряностями являлась пятым и, возможно, наиболее монополизированным потоком специализированной торговли. Неудивительно, что она давала венецианцам и генуэзцам высокую норму прибыли.

Капиталы стали концентрироваться в Италии. Но это само по себе вряд ли приподняло бы Апеннины над другими европейскими регионами, если бы не крестовые походы. С одной стороны, моряки Северной Италии неплохо заработали на обслуживании крестоносцев и на прямом разграблении покоренных территорий. А с другой — благодаря победам европейских рыцарей итальянцы смогли укрепить свои позиции в Восточном Средиземноморье, где обосновались теперь, скорее, не на правах гостей надменных византийцев, а на правах хозяев. (Разграбление Византийской империи обогатило Венецию настолько, что уже никто не мог за нею угнаться. — Ред.)

Еще одной важной причиной концентрации капиталов в Италии была деятельность Ватикана. Римский папа собирал десятину со всего католического мира. Кроме того, церковь получала немалые доходы от своих земельных владений, разбросанных по всей Европе. При этом ни бюрократическим аппаратом, способным эффективно аккумулировать денежные поступления, ни финансистами, способными это эффективно использовать, Ватикан не обладал. Приходилось полагаться на “частный сектор”. Сиенские и флорентийские банкиры стали профессионально работать с деньгами церкви, а это приводило к тому, что известная доля средств оседала в их карманах. Все дороги, как известно, ведут в Рим, а по этим дорогам и в Средние века, и в начале Нового времени постоянно везли драгоценные металлы, которые составили финансовую основу для будущих промышленных операций.

Помимо экономических основ ведения бизнеса надо принять во внимание еще и политические. Сегодня у нас распространен миф, будто на Западе чуть ли не испокон веков испытывали уважение к бизнесу и частной собственности. На самом деле, конечно, это не так. Правители и военные давили предпринимателей по мере сил и надобности, поскольку никто не был против того, чтобы поживиться за чужой счет. Там, где худо-бедно выстраивалась вертикаль власти (Англия, Франция, Испания), возможности развития городов были относительны. Например, подавление процветающих на юге Франции ремесленных и торговых центров в ходе альбигойских войн фактически сделало блестящий Лангедок неконкурентоспособным.

Северная Италия и, в меньшей степени, южная Германия оказались в ином положении. Германские императоры так называемой “Священной Римской империи” постоянно боролись за власть с римскими папами, а потому у сильных городов появлялось пространство для маневра. Коммунальные революции в этих европейских регионах дали гораздо больше свобод, чем в тех, где жесткой рукой правили разного рода короли. В Северной Италии ни папы, ни императоры не могли слишком часто стричь шерсть со своих “овечек”, поскольку те тогда переметнулись бы на сторону противника (из гвельфов в гибеллины, или наоборот). В итоге чрезвычайно благоприятное для концентрации капитала положение Северной Италии оказалось благоприятно еще и для того, чтобы эти капиталы сохранить, инвестировать в бизнес или выстроить в своих городах дивные соборы, украшающие их и по сей день.

Капиталы, концентрировавшиеся в ряде городов и отраслей экономики Италии, постепенно стали создавать спрос на товары, который могли удовлетворять другие города и другие отрасли. Тем самым бизнес расширялся как географически, так и функционально. Например, Флоренция со временем стала специализироваться не только на банковских операциях, но и на производстве шерстяных тканей. А главным центром металлообработки и производства вооружения стал Милан (возможно, как город, ближе всего расположенный к металлургическим центрам, находящимся севернее Альп).

Естественно, всё не могло ограничиться только Италией. Флорентийцы стали осваивать южные регионы Франции, закрепившись, к примеру, в Лионе. Венецианцы двинулись на Восток, расширив свои деловые интересы в Далмации и на островах Средиземного моря. Генуэзцы обратили внимание на возможности финансового обслуживания Испании, богатеющей благодаря потоку драгоценных металлов, идущему из Америки. Немцы, прибывавшие за товарами в Венецию, затем распространяли свой бизнес по Рейну вплоть до фламандских и северогерманских городов, а те, в свою очередь, подключили к европейскому бизнесу Англию, Скандинавию, Польшу — поставщиков шерсти, леса, зерна. Соответственно, шерсть и сукно (из Испании и Англии), лес (из Скандинавии и с Балкан), зерно (из Апулии и Польши) породили новые специализированные и весьма высокодоходные товарные потоки.

Концентрация капиталов, возникшая в одном регионе, стимулировала деловое развитие по всей Европе. Разумеется, интенсивность проникновения бизнеса в разные страны была неодинаковой. Несколько упрощая, можно сказать, что потоки распространения капиталов теряли свою мощь по мере удаления от Северной Италии. Ряд факторов, правда, обусловил то, что Нидерланды в XVII столетии оказались наиболее передовой европейской державой с развитой торговлей и мореплаванием, тогда как Испания утратила преобладание на море и деловую активность. Но вне зависимости от любых обстоятельств такие географически удаленные земли, как Польша, Скандинавия, Русь, объективно были обречены на то, чтобы оставаться не более чем поставщиками отдельных видов сырья для стран Запада и Востока. Там возникало мало городов, а те, что были основаны (например, Данциг, Новгород, Берген), занимали узкую торговую нишу, не имея шансов стать крупными хозяйственными центрами и передать деловой импульс еще дальше.

А тем временем Русь…

Русь, в частности, так и осталась поставщиком мехов, льна, пеньки и воска. Лес транспортировать в крупные судостроительные центры Запада не имело смысла из-за гигантских расстояний. А зерно стало предметом российского экспорта лишь через много веков, когда под распашку были освоены черноземные земли.

Экономические проблемы непосредственным образом влияли и на социально-политические процессы. Дело в том, что на Западе, под воздействием растущих денежных богатств, стала происходить трансформация военного дела, которая, как это ни покажется странным, явилась наиболее важным для модернизации последствием процесса накопления капиталов.

Средневековая армия, несмотря на красивые истории про могучих, благородных рыцарей, была устроена ненадежно. Для ведения крупных военных кампаний сюзерен должен был привлекать армии вассалов. Вассалы, по идее, должны были откликаться на призыв. С одной стороны, этого требовала средневековая этика (предать сеньора неблагородно), с другой — средневековое устройство прав собственности (за предательство сеньор лишит своего вассала права владения землей).

Однако на практике механизм мобилизации войск испытывал значительные трудности. В целом ряде случаев Вассал мог полагать, что сеньор не выполнил своих обязательств по отношению к нему, а потому без зазрения совести игнорировал призыв о поддержке. Кроме того, некоторые вассалы одни свои земельные участки держали от одного сеньора, а другие — от другого. И, естественно, в случае возникновения военного конфликта “слуга двух господ” оказывался ненадежной опорой. Были и другие причины, по которым какой-либо граф или барон мог вообще не явиться в необходимое время по призыву короля — верховного сюзерена. Но главное даже не это.

Какова бы ни была причина, “разобраться” со строптивым вассалом сеньор мог лишь постфактум. Когда военный конфликт завершался, он его карал, а затем отдавал землю другому вассалу. Но в некоторых случаях сюзерен, ослабленный трудной военной кампанией, мог запросто проиграть битву строптивцу — свеженькому и поднакопившему сил.

Понятно, что при такой организации оперативная мобилизация войска и нанесение быстрых ударов дела невозможны. Требовалось выстроить вертикаль власти, в которой приказы исполнялись бы беспрекословно. Стало быть, необходимо создать такую систему, при которой армия получает вознаграждение только за реально оказанные услуги, а потому заинтересована вести военные действия эффективно.

С некоторой долей условности можно сказать, что финансовые отношения сюзерена с вассалом напоминали наш механизм оплаты жилищно-коммунальных услуг, когда вне зависимости от того, хорошо ли греют квартиру батареи, или не греют вовсе, и течет ли вода из крана, нам все равно автоматически повышают оплату за мнимые “услуги” ЖКХ. А коли мы недовольны, все равно надо сначала заплатить, а уж потом тратить время на долгие разборки с халтурщиками. Гораздо эффективнее система покупки товара в магазине, когда мы платим лишь за то, что реально приобрели. Продавец ведь не говорит нам: сначала деньги, а за товаром приходите, когда его завезут.

Вот потому-то ненадежную феодальную систему мобилизации войск требовалось заменить на такую, при которой строптивец автоматически остается “с носом”. И вот система “сюзерен–вассал” со временем уступила место системе наемных войск. Естественно, в полной мере такая трансформация смогла осуществиться лишь при высоком уровне развития товарно-денежных отношений, когда мешочек с золотыми монетами стал для “полевых командиров” большей ценностью, нежели земля.

Монархам удавалось преобразовать армии лишь в той мере, в какой у них для этого имелись деньги. Даже Столетнюю войну в XIV веке английский король смог начать лишь на кредиты, предоставленные ему флорентийскими банкирами. А в XV–XVI веках установилась достаточно прочная связь военной мощи с крепкими финансами. Тот, кто не имел кредита и налоговых сборов, не мог даже помышлять о достижении глобальных целей.

И Московия оказалась как раз именно в таком положении. Она не могла пойти по пути формирования крупного наемного войска. При явной недостаточности развития городов, при тех ограниченных финансовых ресурсах, которыми обладали великие князья, трудно было надеяться на создание армии, воюющей за деньги. Иван III и Иван IV разорили Новгородскую республику, экспроприировав ресурсы “Господина Великого Новгорода”, который худо-бедно был сопоставим по богатству с городами Западной Европы. На какое-то время это поддержало казну, но стратегически лишь подорвало возможность при создании добротной армии ориентироваться на успешные западные образцы.

А усиливать войско было необходимо. Московия, выйдя из-под контроля Орды, переориентировалась с Востока на Запад и постепенно втягивалась в большую европейскую политику. Цари хотели воевать, хотели продвигать границы на Запад.

Мы можем, конечно, говорить о преимуществах пацифизма, но вряд ли реалистично подходить к героям XVI века с современными мерками. Требовать, скажем, от Ивана Грозного, чтобы он не покушался на слабеющий Ливонский орден, — все равно, что требовать от волка перейти на вегетарианство. Москва объективно вынуждена была, оборотя взоры на Запад, тем или иным способом решать проблему формирования крупной армии. И она решила ее как сумела. Русским царям пришлось добиваться тех же военных целей, что западным государям, но используя при этом совершенно иные средства.

Не обладая деньгами, русские государи стали практиковать военную службу за землю. Благо земли на Руси после ряда успешных войн с татарами и продвижения границ на Восток было более чем достаточно. Поместное войско являлось не какой-либо дурью убогого самодержца и отнюдь не признаком восточной деспотии, свидетельством политической отсталости Московии. Оно представляло собой единственно возможную политическую реакцию на объективно сложившуюся экономическую отсталость Русского государства как отдаленной европейской окраины, неспособной в достаточном объеме мобилизовать финансовые ресурсы.

Наивно думать, что Московия могла устраниться от соперничества с Западом. Вслед за проблемой Золотой Орды одна за другой стали возникать проблемы Литвы, Польши, Швеции, претендующих на земли молодого Русского государства. Миролюбие не соответствовало стандартам того времени, и объективная потребность соперничества обрекала русских самодержцев на построение поместного войска в условиях недоразвитости городской культуры.

Цари обязали дворян-помещиков служить за землю. В известном смысле закрепостили их. Боеспособность подобной подневольной армии оказалась не слишком высока, но худо-бедно с Литвой Московия все же справилась. Однако вместе с поместным войском на Русь объективно должно было прийти крепостное право. Это на Западе наемник получал свои деньги и дальше жил, как хотел, без покровительства монарха. В Московии же помещику требовался постоянный патронаж. Обеспечить существование воина можно было лишь эффективно функционирующей землей, то есть такой, на которой сидит работник. И если, с одной стороны, работников постоянно переманивали богатые землевладельцы, а с другой — эти работники в массовом порядке бежали куда-нибудь на Дон, то без закрепощения русский царь постоянно оставался бы не с войском, а лишь с разбитым корытом.

Век королей

Тем временем в Западной Европе происходила смена лидера. Вместо Италии с середины XVII века на передний план вышла Франция. Она оказалась наиболее многочисленной по населению и наиболее сильной в военном отношении державой. Французский язык стал постепенно языком международного общения. А двор Людовика XIV — образцом для монархов всей Европы, и маленькие Версали раскинулись на огромном пространстве от Казерты в Неаполитанском королевстве (на юге) до Дроттнингхольма в королевстве Шведском (на севере) и Вилланова в Речи Посполитой (на востоке).

Отчего же произошла подобная трансформация? Почему Италия, казавшаяся долгое время бесспорным лидером, вдруг удивительным образом отправилась на задворки европейской жизни? Почему перестали работать те факторы, которые определяли ее преимущества в позднее Средневековье и в эпоху Высокого Возрождения?

Еще раз подчеркнем, что эпоха создания наемных армий требовала больших денег. Итальянские города-государства, эффективные в экономическом смысле, тогда лидировали по доходам на душу населения, однако по абсолютной массе денежных средств, находящихся в распоряжении правительств, эти политические “карлики” объективно должны были уступить первенство крупным европейским державам, способным аккумулировать финансовые ресурсы, порождаемые большими территориями и большим населением.

Если феодальное войско германских императоров не могло установить свой контроль над процветающей средневековой Италией, то значительно более эффективно выстроенные армии Испании и Франции вступили в острое соперничество за Апеннины с конца XV столетия. По этой причине Италия превратилась из субъекта в объект европейской политики. Обреченность этой раздробленной страны была очевидной, однако вопрос, кто же из двух агрессоров окажется господином, оказался не столь уж простым.

Поначалу доминировать стала Испания. Более того, улыбнувшееся ей военное счастье вскоре получило солидное материальное обоснование. Колонизация Америки дала испанским королям такой большой и стабильный источник дохода, которого не было в тот момент ни у кого из соперников. Финансирование наемного войска стало не столько задачей хозяйственного развития городов, сколько производной от эффективной работы боливийского рудника в Потоси, обеспечивавшего корону испанских Габсбургов серебром. Вернее, добыча благородных металлов в Америке явилась базой более сложного экономического процесса. Генуэзские банкиры в интересах Габсбургов сформировали международный рынок государственного долга. Генуэзцы из банка ди Сан Джорджо аккумулировали на проходивших в Пьяченце ярмарках временно свободные денежные средства богатых европейских купцов и ростовщиков, а затем кредитовали Испанию. Когда же в Севилью приходили корабли с серебром и золотом из Америки, кредиторы получали щедрое вознаграждение за свои деньги.

Что можно было противопоставить подобной системе? Могла ли какая-либо сила сделать Францию более богатой и более сильной в военном плане? Ведь генуэзский кредит в сочетании с американским серебром делали Габсбургов в смысле наращивания мощи не зависимыми ни от хозяйственного развития испанских городов, ни даже от численности населения Испании. Были бы деньги, а ландскнехтов Габсбурги легко нанимали и в Германии, и в Италии, и в Нидерландах.

Франция была обречена искать средство против испанской мощи, поскольку в противном случае оказалась бы еще одной частью империи Габсбургов. Если бы государство в основе своей оставалось к XVI веку средневековым, наверное, нарастанию испанской мощи ничего нельзя было бы противопоставить. Однако “век капиталов”, породивший крупные наемные армии, создал основу для формирования государства совершенно нового типа. Государства, которое обладало бы способностью эффективной трансформации.

Начиная с Людовика XI, монархи стали осуществлять централизацию государства, ликвидируя зависимость сюзерена от вассалов. Эта централизация осуществлялась различными способами от династических браков до хитроумных политических интриг, но вряд ли она была бы в принципе возможна, если бы армия сюзерена оставалась в зависимости от исполнения вассалами своих обязательств. “Век капиталов” породил “век королей”. Не в том смысле, понятно, что королей не было раньше, а в том, что могущество монархов благодаря оружию и деньгам сильно возросло. Устранив зависимость от вассалов, они, в свою очередь, получили возможность наращивать размеры бюджета и вооружений.

В Германии не произошло централизации, но то, что случилось в XVI–XVII веках на немецких землях, стало по сути иным проявлением тех же самых процессов, которые происходили во Франции. “Священная Римская империя” как иерархическая структура ослабла настолько, что Германия более чем на столетие погрузилась в кровопролитные религиозные войны. Суть конфликтов определялась не только делением христиан на католиков и протестантов. Само по себе появление “еретиков” прежде никогда не приводило Европу к столь страшным последствиям. Суть конфликтов определялась тем, что отдельные правители, стремившиеся “выкроить” из больного имперского тела свои собственные государства, намеренно поддерживали религию протеста, Реформацию, протестантизм, которые разрушали старые, традиционные механизмы легитимности. Наверное, самым ярким примером такого разрушения стало принятие лютеранства Гогенцоллернами, которые формировали Пруссию, “приватизируя” земли гибнущего Тевтонского ордена. Нетрудно понять, что папский престол в Риме никогда бы не санкционировал подобной “приватизации”, а потому разрыв с ним оказался неизбежен.

На переходе в лютеранство свою легитимность в середине XVI столетия выстроил шведский король Густав Ваза, которому требовалось обособиться от датского владычества. На формировании англиканства выстроил новый механизм власти Генрих VIII Тюдор, приватизировавший монастырское имущество и тем самым резко усиливший свою финансовую мощь. А кальвинизм стал важнейшим буржуазной революции в Нидерландах, поскольку ей требовалось разрушить гнетущую связь с испанскими Габсбургами, выкачивавшими налоги из Голландии.

Но вернемся к Франции. Обеспечив централизацию и пройдя быстрее, чем Германия, через гражданские религиозные войны, она приступила к качественному укреплению государства. Противопоставить испанской мощи можно было лишь твердое, планомерное выстраивание государственных финансов, чем, собственно говоря, лучшие бюрократические умы Франции занимались на протяжении всего XVII столетия. Усилиями герцога Сюлли, герцога Ришелье и интенданта финансов Кольбера вся Франция была поставлена на службу укреплению обороноспособности.

В начале века Сюлли оптимизировал государственный бюджет, устранил излишние расходы и постарался мобилизовать те доходы, которые можно было получить в краткосрочной перспективе без глубокой трансформации всей системы.

В середине столетия Ришелье начал формировать французскую бюрократию, важнейшей задачей которой постепенно стало взимание максимально возможного объема налогов на всей территории страны.

В 60-х — 70-х годах XVII века Кольбер не только развивал начинания Ришелье по состриганию шерстки с народа, но также прилагал усилия для увеличения налогооблагаемой базы, то есть для развития французской экономики — так, как он это понимал. Кольбер создавал государственные мануфактуры и ограждал французский рынок таможенными барьерами, чтобы столь необходимые для развития военного дела деньги не уходили за рубеж.

Подобная политика стала называться меркантилизмом. С позиций фритредеров (от англ. free trade — свободная торговля) будущего она представлялась ошибочной, поскольку не создавала настоящих стимулов для ведения бизнеса. Но с позиций задач, стоявших перед королевскими дворами XVII столетия, лишь такая политика была оптимальной, поскольку давала возможность мобилизовать максимум ресурсов для ведения войн.

Большая территория и значительная численность населения Франции позволили при наведении порядка в делах обеспечить такой объем поступления налогов, какой вряд ли кто-то еще из европейских монархов мог получить. Роль бюрократии в эту эпоху оказалась более важной, нежели роль купцов и банкиров, возвеличивших Италию в прошедшие века.

По образцу Франции стали выстраивать государственные отношения практически все державы Европы, и это заимствование институтов было, наверное, важнее строительства многочисленных Версалей или же повсеместного использования французского языка. Однако таких успехов, как Людовик XIV, никто из монархов по разным причинам достичь не смог. Испания герцога Оливареса была слишком деморализована “халявой”, выкачиваемой из колоний Америки, чтоб научиться суровому труду построения государства. Пруссия короля Фридриха Вильгельма, напротив, оказалась, пожалуй, в формировании бюрократии даже более эффективной, чем Франция, однако соперничать с ней в масштабах военного строительства не могла: “королевство маловато — разгуляться негде”. Англия же в стремлении собрать как можно больше налогов с населения быстро надорвалась, поскольку Карл I столкнулся с вооруженным сопротивлением парламента и проиграл ему битву за ресурсы. В краткосрочном же плане с Францией могла соперничать Австрия, за которую воевал гениальный полководец принц Евгений Савойский. Но в долгосрочном — австрийские позиции были подорваны неспособностью бюрократии эффективно выстраивать вертикаль власти в полиэтничной среде, объединенной не языком, не культурой, а только фигурой монарха.

Именно Людовик XIV в этой ситуации мог именовать себя “королем-солнцем”. И именно он мог с наибольшим правом провозгласить: “Государство — это я”. Естественным следствием трансформации государства, фискальной системы и основ построения армии стал переход к абсолютизму. Монарх имел армию чиновников, кровно заинтересованных в существовании централизованного государства, поскольку оно, в свою очередь, было заинтересовано в них. И монарх обладал армией военных, важнейшим источником существования которых являлся государственный бюджет. Такие основы былой самостоятельности, как своя земля (у феодалов) и свой бизнес (у бюргеров), потеряли значение. Во всяком случае, самостоятельность отстоять с помощью этих ресурсов было уже невозможно. Все стали выстраиваться в вертикаль власти. И, несмотря на очевидные минусы любой бюрократизации, именно те страны, где вертикаль обеспечивала максимизацию объема государственных финансов, оказывались наиболее сильными европейскими державами, оснащенными мощными армиями.

Помимо абсолютизма в политике и меркантилизма в экономике важнейшей чертой “века королей” стал рационализм в интеллектуальной жизни. По сути дела это была первая эпоха широкомасштабной политической и социальной инженерии.

В “век капиталов” господствовала стихия, когда самые успешные предприниматели становились олигархами, самые успешные кондотьеры срывали себе максимальный куш, самые успешные конкистадоры осваивали новые земли, а самые успешные миссионеры покоряли своими речами города и народы. В “век королей” от этой стихии ничего не осталось. Сконструированное на финансовой и военной основе, государство стремилось максимально распространить свою власть вширь и вглубь. Жизнь общества становилась более защищенной, менее подверженной стихии случая, и это порождало соблазн рационализировать человеческое существование так, чтобы в нем вообще не осталось места ни для чего неправильного. “Все к лучшему в этом лучшем из миров”, — сделал вывод немецкий философ, и многочисленные деятели Нового времени действительно стремились оптимизировать человеческое существование.

Бесспорным плюсом рационализма стало зарождение современной науки, способной анализировать мир и природу вне зависимости от религиозной догмы. Бесспорным минусом стало подмеченное Мишелем Фуко стремление общества отсечь всякую индивидуальность. Тысячи французов объявлялись безумцами в век рационализма по той лишь причине, что их поведение чем-то отличалось от общепринятого.

А тем временем в России…

В эту эпоху, естественно, не избежала трансформации и Россия. У нас, как и во Франции, все начиналось с военных проблем. К эпохе Петра I стала очевидной ограниченность возможностей поместного войска. Сражалась русская армия в XVI — XVII веках слабовато. Поляки худо-бедно ей были еще по плечу, но уже со шведами в Северной войне вышла известная заминка.

Однако для реорганизации армии требовались финансовые ресурсы. За землю нельзя было купить ни квалифицированного ландскнехта, ни быстро совершенствующейся артиллерии, ни дорогостоящих фортификационных сооружений. Денег же, как мы помним, из российских городов в большом объеме выкачать было нельзя по причине отсутствия таковых. Соответственно, перед царем, стремившимся выйти на европейскую политическую арену и на европейский театр военных действий, стояло две равных по значимости задачи: во-первых, сформировать отечественную бюрократию, которая сможет относительно эффективно мобилизовать в казну все, что “плохо лежит” (модель Ришелье); во-вторых, протекционистскими действиями государства усиливать эффективность отечественной экономики, дабы не только брать у народа, что “плохо лежит”, но и наращивать совокупное национальное богатство (модель Кольбера).

Именно по такому пути и двинулся Петр Великий. Его политика была вполне европейской по замыслу, однако надо иметь в виду, что начинал-то царь не с чистого листа. Он мог европеизировать лишь ту государственную, хозяйственную и военную систему, которая досталась ему от предков. А досталось ему, по объективным причинам, совсем не то, что французским королям или даже прусским монархам. В этом смысле возможности Петра были ограничены.

В итоге русский царь относительно успешно перекраивал государство, приступив к формированию бюрократии. Сравнительно боеспособным стало войско, поддержанное всеми ресурсами огромной, хотя и не слишком эффективно функционирующей в хозяйственном отношении державы. Однако избавить страну от деспотизма царь, естественно, не смог бы, даже если бы подобная идея пришла ему в голову. С одной стороны, он вынужден был импортировать европейский бюрократический деспотизм, поскольку тот являлся последним словом государственной мысли эпохи абсолютизма и меркантилизма. А с другой — Петр вынужден был опираться на старый крепостнический деспотизм, поскольку именно он уже много лет худо-бедно замещал в России отсутствие сильных торговых городов, которые исторически являлись важнейшим источником ресурсов в целом ряде европейских стран.

В эту эпоху по столь же объективным причинам Крепостничество сохранялось не только в России, но также в Польше, в Пруссии восточнее Эльбы и на славянских, венгерских, румынских, хорватских территориях австрийских Габсбургов. Прослеживается довольно четкая обратная зависимость между наличием бюргерской хозяйственной культуры, способной обеспечивать монархию ресурсами, и крепостничеством, применявшимся там, где совсем не было городов и, соответственно, городского населения.

В то время Россия не являлась совершенно особым миром, противостоящим европейскому миру бюргерства, как это принято иногда считать. Она просто была наиболее отдаленной, периферийной страной, которой пришлось столкнуться с проблемами, вытекающими из слабого развития городов, в большей степени, нежели Польше, Австрии или Пруссии.

Век свобод

Тем временем в Западной Европе процесс модернизации шел дальше. И на сей раз лидерство перешло к Англии. Уже в XVIII столетии англичане осуществили промышленную революцию, успешно применив технические новшества для повышения производительности труда. А сразу после завершения наполеоновских войн Англия оказалась явным экономическим лидером Европы. Со временем ее даже стали называть мастерской мира.

Английский язык стал догонять французский в качестве языка международного общения, а через некоторое время вышел на лидирующие позиции. Фритредерство, впервые признанное в качестве доминирующей экономической доктрины именно англичанами, к середине XIX столетия стало определять развитие практически всех европейских экономик. И каждый уважающий себя человек должен был читать Адама Смита, чтобы судить о том, “как государство богатеет, и чем живет, и почему не нужно золота ему, когда простой продукт имеет”.

Каким же образом Англия смогла обогнать в экономическом плане Францию? Как не слишком населенная островная страна смогла добиться высокой производительности труда? Почему технические новшества были рождены английскими умами и внедрены на практике руками англичан, а не французов, немцев или же русских?

По всей видимости, основная причина — в особой защищенности прав собственности, сложившейся именно в Англии, а не в других государствах. Порой существует иллюзия, будто в Европе подобные гарантии неприкосновенности собственности существовали испокон веков. Но этот подход к анализу проблемы не имеет ничего общего с реальностью. Европа, как и любой регион мира, содержит в своей истории многочисленный список экспроприаций, осуществленных правителями в различных условиях и по различным поводам.

Единственным сколько-нибудь эффективным способом защиты имущества вплоть до XVII века становился переход “из мещан во дворянство”. То есть успешный предприниматель должен был бросить свое дело, изъять деньги из бизнеса, вложить их в землю, в титул или в покупку государственной должности. Права аристократии были защищены гораздо лучше, чем права третьего сословия. Однако и находясь в числе аристократов, собственник должен был максимально избегать политической конфронтации, угадывать будущего победителя любого конфликта, а лучше всего вообще не иметь никаких врагов, поскольку те, случайно возвысившись, могли при случае отомстить богатею. Увы, не иметь врагов богатому человеку было трудно, поскольку соблазн завладеть чужим имуществом врагов плодил автоматически. В итоге дело складывалось так, что сохранять крупную собственность на протяжении веков оказалось практически невозможно.

Ситуация впервые стала меняться после формирования Голландской республики, в которой купцы являлись основой государства. Однако это была слишком маленькая страна, чтобы стать мировым лидером. Такую роль сыграла Англия.

На первый взгляд, вроде бы Англия не была купеческой республикой. К началу XVII века она представляла собой монархию, стремящуюся к абсолютизму примерно так же, как и другие монархии Европы. Однако на пути английских Стюартов встали препятствия, которых не было ни у французских Бурбонов, ни у австрийских Габсбургов, ни у прусских Гогенцоллернов или российских Романовых. Во-первых, у английских королей традиционно не имелось сильной сухопутной армии; во-вторых, в Англии издавна существовал сильный парламент.

Сухопутной армии быть не могло, поскольку Англия находится на острове. Воевать же ей приходилось с помощью флота, отражающего атаки с моря, как было, например, в случае с испанской “Непобедимой армадой”. На суше англичане много воевали в XIV — XV веках, а затем их силы оказались подорваны страшной междоусобной войной Алой и Белой розы. При Тюдорах сухопутные конфликты имели место фактически лишь с Шотландией, но они не требовали войск, сопоставимых по размеру с армиями, орудовавшими на континенте.

Что же касается английского парламента, то король Генрих VIII, вступивший в опасный конфликт с католической церковью, но не имевший при этом большой армии, неизбежно вынужден был опираться на различные слои общества. Приобретя от Реформации значительные выгоды, король вынужден был дать определенные права своим сторонникам. В итоге английский парламент, в отличие от некоторых континентальных аналогов, заседал сравнительно регулярно и принимал решение даже о том, может ли монарх собирать налоги для своих собственных нужд. При относительно слабом короле и относительно сильном парламенте формировалась система, которую Егор Гайдар, вслед за рядом западных мыслителей, назвал демократией налогоплательщика.

Когда Карл I попытался разрушить эту систему в пользу стандартного абсолютизма, выяснилось, что сил для этого у него недостанет. В Англии победила революция. Оливер Кромвель стал военным диктатором и фактически на какое-то время реализовал абсолютистский идеал, собрав значительные по размеру налоги и сформировав сильную армию. Однако, не являясь представителем легитимной династии, Кромвель не смог закрепить новую систему. После его смерти власть вернулась к Стюарту (Карлу II), а затем произошла так называемая Славная революция (государственный переворот 1688–89 гг.), которая подвела итог долгим поискам оптимального пути и закрепила доступ буржуазии к государственной власти.

Все соперники в борьбе за власть оказались слишком слабы для того, чтобы одержать единоличную победу. А перспектива возобновления долгого кровопролитного противостояния всех пугала. В итоге элитам пришлось пойти на компромисс. Не восстановились ни королевский абсолютизм, ни военная диктатура, ни гражданская война. Монархия оказалась ограничена парламентским правлением. И хотя до введения всеобщего избирательного права оставалось еще более двух веков, демократия для элит сыграла свою позитивную роль в развитии общества. Собственник, защищенный законом, стал эффективным производителем.

В это же время в Европе произошла катастрофа, подорвавшая былую уверенность в эффективности рационализма и, соответственно, бюрократической организации общества. Страшное лиссабонское землетрясение 1755 года поставило вопрос о том, все ли действительно к лучшему в этом “лучшем” из миров? Вольтер от всей души “оттянулся” по этому поводу в “Кандиде”, а идеи свободного, стихийного развития общества стали подрывать основы рационализма, и это оказалось весьма кстати для восприятия лучшими европейскими умами английского опыта частного предпринимательства.

Лидерство Англии стимулировало другие страны Европы пойти по тому же пути. Фритредерство, цензовая демократия, защищенность прав собственности, ограничение произвола властей стали в большей или меньшей степени проникать во все уголки Старого Света. По сути дела, именно тогда возникло такое явление, как догоняющая модернизация, которое сегодня почему-то принято относить лишь к нынешним развивающимся государствам. А ведь Франция или Германия в общих чертах прошли примерно такой же путь “гонки за лидером”, какой ныне нужно пройти России или Нигерии.

Важнейшей чертой данного этапа развития общества стало формирование национализма, который является неизбежным следствием системы свободного предпринимательства. Этот момент иногда стыдливо замалчивается, поскольку национализм отождествляется с нацизмом или ксенофобией. На самом деле, однако, это вовсе не одно и то же.

До начала промышленного переворота, осуществленного в Англии, общество было преимущественно аграрным. Причем не только в том смысле, что производило аграрную продукцию. Подавляющее большинство населения жило в деревнях, где все знали друг друга. Базовой формой человеческой общности являлась сельская община. Ее члены имели друг с другом определенные отношения — любви, ненависти, сотрудничества, совместной обороны от врага и т.д. Весь остальной мир для них был весьма абстрактной штукой. Крестьянин мог иметь еще определенные отношения с местным господином, взимающим оброк, и с покупателями из соседнего города, но такие понятия, как страна, народ, патриотизм, были для него условностью.

Крестьянин знал, конечно, что он подданный некоего короля, а также христианин, над которым выстроена вертикаль: кюре — епископ — папа. Но в непосредственные отношения с монархом или папой он, естественно, не вступал.

Развитие промышленности и вызванный ею быстрый рост городов стали разрушать сельскую общину как базовую форму человеческих отношений. Бизнес предъявлял ускоряющийся спрос на рабочую силу и притягивал людей из села.

Городской образ жизни стал для недавних крестьян шоком. Разрушились традиционные связи, потребовалось налаживать отношения с совершенно иными людьми, приехавшими, возможно, из дальних мест, где существовали другие нормы поведения, другие обычаи, другая вера. В известном смысле завод или фабрика могли заменить вчерашнему крестьянину старую сельскую общину, однако городская никогда не была стабильной. Сегодня ты имеешь работу, завтра — нет. Сегодня ты — на одном месте, завтра — на другом.

В этой ситуации стала постепенно формироваться новая человеческая общность. Причем возникала она на принципиально иных началах — как воображаемое сообщество, если воспользоваться удачным определением Бенедикта Андерсона. Если крестьянская община представляла собой сообщество, где каждый лично знал каждого и имел с ним непосредственную эмоциональную связь, то при формировании урбанистической общности подобное невозможно. Ты должен ощущать некую связь с миллионами людей посредством лишь своего воображения. Рабочий из Гамбурга должен каким-то образом представить себе, что у него есть нечто общее с рабочим из Мюнхена, которого он никогда в своей жизни не увидит, но он с ним, как говорится, “одной крови”, одной национальности. Так стали формироваться нации.

Если в обществе формируются такого рода отношения, оно продолжает существовать и даже укрепляться, как это имело место в Англии, Франции, Германии, Испании. Если же подобные отношения не возникают, общество при неблагоприятных внешних условиях распадается, как это случилось с Австро-Венгрией, Османской и Российской империями. А затем на лоскутных обломках держав все равно торжествует национализм, скрепляя некой нематериальной связью отдельные территории, такие как Польша, Румыния или Финляндия.

Формирование нации необходимо промышленному обществу, но в то же время оно и возможно-то по-настоящему только в индустриальной среде, поскольку лишь такая среда производит материалы для строительства воображаемого сообщества. Железные дороги, массовое книгопечатание, а впоследствии самолеты, телефоны, радио и телевидение… Все это крайне необходимо для того, чтобы житель Мюнхена и житель Гамбурга ощутили себя частичкой единой нации.

А тем временам в Российской империи…

Россия, для которой главной проблемой долгое время оставалось крепостное право, пошла по тому медленному пути, по которому шли Австрия (с венгерскими, славянскими, румынскими землями) и Пруссия. Наша страна находилась как бы на периферии Европы, идущие с Запада импульсы до нее доходили медленно по причине большой территориальной и культурной удаленности, а также потому, что наконец требовалось преодолеть тяжкое наследие, копившееся еще с тех времен, когда Россия встала на путь закрепощения и формирования поместного войска. Не удивительно, что отмена крепостного права и земельная реформа с наделением крестьянина собственностью прошли у нас позже, чем в Австрии и Пруссии. Но надо отметить, что преобразования Александра II и Петра Столыпина осуществлялись полностью в русле европейской модернизации.

Что же касается частичной демократизации, обеспечивающей хотя бы гарантию прав элит, то она в царской России так и не смогла дойти до своего логического завершения. Революция прервала процесс модернизации или, точнее, повела его по пути, максимально неблагоприятному для развития рынка и демократии. При этом некоторые приходящие с Запада “веления модернизации” (например, урбанизация или всеобщая грамотность) неплохо прижились на российской почве.

Во всех крупных европейских странах революции либо тормозили, либо существенно модифицировали процесс модернизации. И Россия здесь не стала исключением. Однако в силу описанных ранее обстоятельств дело сложилось так, что русская революция пришлась на сравнительно позднюю эпоху. На ту эпоху, когда широкое распространение получили коммунистические идеи. “Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма”. Однако реальную жизнь этот призрак обрел именно в России. — Ред.) Эти идеи придали специфическую форму тому деструктивному началу, которое, увы, сопровождает модернизацию. Административно-хозяйственная система и тоталитарный режим, использовавший массовые репрессии, создали у некоторых наблюдателей впечатление, будто Россия движется в совершенно особом, неблагоприятном для модернизации направлении. Однако на самом деле специфика была в основном обусловлена особенностями того исторического и трагического пути, который пришлось пройти нашей стране. Особенности этого пути, однако, не отменяли естественной реакции на вызовы модернизации, хотя и делали эту реакцию особенно сложной.

Век масс

Значительно более простой оказалась модернизация США. На очередном этапе развития эта страна обогнала Англию и стала новым мировым лидером. Именно благодаря влиянию Америки английский язык полностью победил всех конкурентов в качестве языка международного общения. Но самое главное — начали побеждать американские стандарты жизни. Они стали быстро восприниматься многими странами мира — от Бразилии до Японии, несмотря на естественное сопротивление национальных культур. Во всех уголках света заговорили об опасности американизации. Появился такой термин, как “кока-колонизация”, причем по большому счету имелось в виду не только широкое распространение кока-колы, но и фаст-фуда, засилье стандартных фильмов Голливуда, массовой автомобилизации, офисного и загородного стиля жизни и массы других особенностей нашего современного существования, поначалу утвердившихся именно в США.

Америка явилась образцом благодаря тому ее богатству, которое стало с очевидностью выявляться уже в начале ХХ века. А когда американский план Маршалла помог возрождению разрушенной во время Второй мировой войны Европы и доллар стал основой мировой валютной системы, сомнений в лидерстве США не осталось уже никаких.

При этом надо заметить, что в первые сто с лишним лет существования своего государства американцы вовсе не стремились стать мировыми лидерами. Более того, доктрина Монро даже предполагала, что США ограничивают свои интересы только собственными проблемы и не лезут со своим уставом ни в какие другие страны. Доминирование Соединенных Штатов явилось следствием не заранее сформулированных политических целей, а результатом развития массового производства в сочетании с огромным естественным размером американского рынка, покорившего и поглотившего мировой рынок. Во второй половине ХХ века он стал еще больше по причине активного перераспределения части валового продукта от богатых к бедным. Массовое производство на волне укрепления социального начала получило по-настоящему массового потребителя.

История формирования крупных рынков, “обогащенных” социализмом, начиналась не в США непосредственно, а в Германии в конце XIX столетия. С одной стороны, объединение ранее раздробленных немецких земель посредством создания империи, предваренное формированием Таможенного союза, создало крупнейший в Европе рынок, на котором смогли развернуться во всю мощь быстро зарождавшиеся германские концерны. С другой же стороны, канцлер Отто фон Бисмарк стал вводить для рабочих систему социального страхования — зародыш будущего социализма. Если бы в начале ХХ века вся Европа объединилась, так же как Германия (а ведь поговаривали тогда о Соединенных Штатах Европы), то, возможно, не было бы ни мировых войн, ни последующего глобального доминирования Америки. Однако этот фантастический сценарий не реализовался. В Старом Свете по объективным обстоятельствам мировые войны резко затормозили интеграцию и модернизацию, тогда как в Новом Свете модернизация шла полным ходом.

По сравнению с Европой США имели два существенных преимущества.

Во-первых, это была страна переселенцев, обладавшая огромными территориями, пригодными для заселения и формирования широкомасштабной экономики. Причем характер американского государства, ориентированного на прием переселенцев любой национальности (а не только жителей старой метрополии), формировал все новые и новые волны иммиграции — английской, немецкой, скандинавской, ирландской, итальянской, еврейской… Иммиграция постоянно увеличивала численность населения. Практически вся Европа теряла энергичных, предприимчивых людей, тогда как Америка их приобретала. При этом каждая новая волна переселенцев расширяла внутренний рынок США.

Во-вторых, это была страна, в полной мере воспринявшая у Англии опыт свободы предпринимательства и защиты прав собственности. Поначалу США привлекали переселенцев со всей Европы тем, что там легко можно было получить землю. Но впоследствии оказался гораздо важнее иной фактор экономического развития. В Америке было выгодно вкладывать средства и создавать промышленные предприятия, а потому там гораздо быстрее, чем в Германии, стали появляться многочисленные новые виды бизнеса — электротехника, нефтепереработка, автомобилестроение… Последнее сыграло особую роль в ускорении развития экономики.

Два отмеченных выше американских преимущества породили в сочетании феномен Генри Форда — предпринимателя, создавшего в автомобилестроении по-настоящему массовое производство. Огромный рынок, раскинувшийся на огромной территории, формировал почти неограниченный спрос на машины, тогда как свобода предпринимательства позволила умному изобретателю воспользоваться представившейся возможностью со значительной личной выгодой. Форд первым применил конвейер, сделал рабочих фактическим придатком движущейся линии по сборке машин, но при этом стал хорошо оплачивать за труд всех, кто работал на его заводах.

Конвейер в той или иной мере был перенесен во многие отрасли американской экономики, что обеспечило стабильный рост ВВП и реальных доходов. На этом основывалось то американское знаменитое Процветание и благоденствие, о которых говорили до Великой депрессии конца 1920-х — начала 1930-х годов. Многим тогда казалось, что так будет вечно. Масштабы роста благосостояния широких масс населения в 20-е годы были, наверное, беспрецедентными. Казалось, что общество потребления сформировано навсегда. Впрочем, сама Великая депрессия стала явлением закономерным, поскольку расширение рынка уперлось в естественные географические и демографические пределы. Рынок оказался все же не безграничным.

Печальный урок не прошел даром. После Второй мировой войны одним из важнейших направлений экономической политики в Европе стало формирование Общего рынка (ЕЭС), то есть ликвидация протекционистских ограничений, которые снижали эффективность функционирования национальных хозяйственных систем. Одновременно шла работа по либерализации всемирной торговли.

Вторым важнейшим процессом ХХ века, помимо формирования крупных рынков, стал социализм. Развитие было связано с тем, что перераспределение ВВП через бюджет повышало платежеспособность широких слоев населения. Собственно говоря, социализм является объективным следствием демократизации общества. Если цензовая демократия идет рука об руку со свободным предпринимательством, то всеобщее избирательное право является обратной стороной социалистического перераспределения ВВП.

До поры до времени избирательные цензы, а также некоторые другие механизмы сдерживают влияние большого числа граждан на управление экономикой страны. Однако распространение всеобщего избирательного права неизбежно ставит вопрос о том, что богатые должны каким-то образом “откупаться” от численно доминирующих бедных.

Предотвратить социализм невозможно. Демократия в элитах является необходимым способом гарантии прав собственности, столь важной для быстрого экономического развития. Но демократия, открытая для использования меньшинством, неизбежно становится соблазном широких масс, и они требуют уравнивания в правах. А как только это уравнивание осуществляется, большинство через госбюджет начинает отщипывать себе значительный кусок общественного пирога, тем самым покушаясь на права собственников. При этом богатые собственники вынуждены делиться доходами с теми слоями общества, которые получают деньги из бюджета, поскольку отказ от демократии нанес бы элитам значительно больший ущерб.

На этом фоне чрезвычайно важным становится достижение разумного баланса между свободой предпринимательства и социалистическим перераспределением. Если перераспределение выходит за известные пределы, бизнес теряет те стимулы, которые создает защищенность собственности. Одним из преимуществ США стало то, что благодаря традиции переселенческой страны с большим количеством собственников, масштабы перераспределения там все время оставались меньшими, чем в Европе.

А тем временем в СССР…

В СССР и странах Восточной Европы масштабы перераспределения, напротив, оказались значительно более высокими, чем даже в Западной Европе. Наша страна после Октябрьской революции 1917 года в известном смысле стала заложницей тех же проблем, которые модифицировали тот самый русский путь со времен царей Иванов. СССР выбрал путь, отклоняющийся от магистральной дороги Запада, именно потому, что хотел от этого Запада не отстать.

С одной стороны, советское руководство в 1920-е годы видело отставание СССР от ведущих стран Запада в сфере индустриализации. С другой же — проникшись идеями “мировой революции” и опасаясь интервенции со стороны мира капитала, Советы готовились вступить в вооруженное противостояние с сильным соперником. Большие амбиции на фоне явной нехватки ресурсов обусловили перестройку всей хозяйственной системы. Сформировалась административно-командная система, главной задачей которой стало быстрое перераспределение средств миллионов крестьянских хозяйств на нужды милитаризации. В этом смысле коллективизация представляла собой наиболее удобную форму экспроприации сельских производителей. А сталинская индустриализация была проведена в форме, оптимальной для скорейшего наращивания вооружений.

Можно ли сказать, что индустриализация с коллективизацией являлись результатом сталинского волюнтаризма? В известной мере да, поскольку решения принимались советским руководством, имевшим возможность выбора. Однако думается, что истинный выбор пути был осуществлен раньше — в то время, когда победившие большевики взяли курс на “мировую революцию”. Страна, полагавшая, что строит истинный социализм, видела себя во враждебном окружении, а потому судорожно вооружалась, невзирая ни на какие издержки. “Призраки прошлого” тянули большевиков за собой, и у них не было сил сопротивляться этому зову. Следовать по пути Бухарина, который в экономическом смысле, конечно, был намного перспективнее, Сталин не мог, поскольку тогда не сформировал бы в кратчайший срок армию, способную вести широкомасштабную войну.

Но в итоге дела все равно пошли плохо. Страна, готовившаяся к войне посредством уничтожения собственного крестьянства и введения системы массовых репрессий, фактически и крепила обороноспособность, и одновременно подрывала ее. Уничтожение командного состава армии и добровольная сдача в плен в начале войны большого числа людей, готовых служить немцам, — вот объективное следствие жесткого сталинского курса.

Более того, длительное существование экономики неумеренного социализма обусловило значительные трудности при попытке вернуться к рыночному хозяйству с умеренными социалистическими началами, характерными для стран Запада. Именно с этим были связаны трудности гайдаровской реформы в начале 1990-х годов. Приспособление системы, выстроенной для того, чтобы воевать, к рыночной экономике, потребовало широкомасштабной структурной перестройки. Спад был неизбежен вне зависимости от конкретной тактики осуществления реформ. А вслед за спадом и связанными с ним трудностями возникло массовое отторжение реформ, рынка и демократии.

Соответственно, нынешние проблемы России являются следствием того специфического исторического пути, берущего начало во глубине веков. Именно исторического пути, а не культуры. Нельзя сказать, что культура законсервировала Россию. Нельзя сказать, что наша страна не менялась в ответ на вызовы усовершенствования. Перемены были — и весьма значительные. Однако при каждом очередном вызове ответ не мог быть оптимальным, поскольку становился следствием сразу двух причин — требований изменений и исторического наследия.

Некоторые итоги

Итак, что же мы можем сказать о процессе модернизации в целом?

Во-первых, мы не можем говорить о существовании неких априорно существующих законов развития общества. Каждый новый поворот в процессе перемен, усовершенствования, требований времени представлял собой неожиданность. Левантийская торговля, крестовые походы, размещение в Риме папского государства Ватикан, открытие Америки, величина Франции XVII века, островное положение Англии, последствия Реформации, переселенческий характер США, размеры американских просторов… Как эти, так и другие важнейшие события истории определяли специфику крутых поворотов модернизации, за которыми внезапно открывались новые горизонты развития.

Во-вторых, отсутствие априорно существующих законов отнюдь не означает, что модернизация идет сумбурно, бессистемно, что она может в одних странах происходить, а в других — нет. Ход изменений определяется вызовом со стороны очередного лидера. Аутсайдеры при этом вынуждены приспосабливаться к ситуации, перенимать у лидеров их достижения и двигаться проложенным ими курсом, частично даже разрушая собственную веками складывавшуюся культуру. Такое движение, с одной стороны, обусловлено добровольным стремлением к заимствованию соблазнительных плодов модернизации, а с другой — опасением, что аутсайдер проиграет лидеру в конкурентной борьбе.

В-третьих, гонка за лидером может осуществляться более или менее успешно в зависимости от того, насколько страна готова перенимать институты лидера. Чем меньше мы скованы сложившейся традицией, чем меньше мы защищаем свою традиционную культуру, тем больше вероятность быстрого движения вперед. Таков, увы, печальный опыт истории. Однако реформаторы не свободны в деле разрыва с прошлым своей страны. Зависимость от исторического пути столь же серьезно определяет модернизацию, как и гонка за лидером. Отсутствие экономических, социальных и политических ресурсов модернизации может тормозить движение вперед или же пускать его по своеобразному “боковому” пути.

В-четвертых, каждый новый виток модернизации в значительной степени основан на успехах витка предшествующего. Бюрократизация Франции XVII века, на первый взгляд, является противоположностью тому доминированию частной инициативы, которое возвысило итальянские города-государства в эпоху позднего Средневековья. Но сбор налогов возможен ведь только в той ситуации, когда предпринимательство развивается успешно. Английский парламентаризм, определяющий гарантии прав собственности, на первый взгляд, противостоит французскому бюрократизму, но ведь любое, даже самое свободное государство не может существовать без эффективно выстроенного чиновничьего аппарата. Социалистическое перераспределение продукта, на первый взгляд, противоположно свободе предпринимательства и неприкосновенности собственности, однако социализм погрязнет в кошмарных, унизительных дефицитах, если заменит частнособственническую систему административной экономикой без конкуренции и материальных стимулов.

Опубликовано в журнале:

«Вестник Европы» 2013, №36

Россия ХХI века: Не мировой жандарм, а форпост демократии в Евразии»

Егор Гайдар

Один из распространенных упреков в адрес “Выбора России”, других демократических партий состоит в том, что у нас нет внешнеполитической концепции, или, точнее, — нет концепции национальных интересов России в мире. Упрек справедлив лишь в одном: мы действительно внятно не излагаем эту концепцию.

Оборонное сознание

Внешнеполитические, геополитические концепции не бывают самоценными. Они всегда производны от общей политической философии, общей картины видения мира. В сущности, в русской истории доминировала реально всегда одна внешнеполитическая концепция — имперская. Ее очень точно сформулировал бывший министр иностранных дел СССР В.М. Молотов: “Хорошо, что русские цари навоевали нам столько земли. И нам теперь легче с капитализмом бороться”. Здесь показана и четкая преемственность между царем и теми, кто его убил, — преемственность политического мышления. Максимальное расширение границ империи — с какой целью? “С капитализмом бороться”. Но этого классово-идеологического оправдания, разумеется, не было у царей, душевное родство с которыми демонстрирует Молотов. Однако родство, общий менталитет имели место:

Отсель грозить мы будем шведу,

Здесь будет город заложен

Назло надменному соседу.

Имперское, экспансионистское мышление, конечно же, не составляло какой-то особенности России. На определенных этапах (и очень длительных) оно было характерно для всех “великих государств”, для всех империй — от Римской до Британской.

Как раз в 1914 году, когда В.И. Ленин писал о триумфе в мировом масштабе империалистической политики, империалистической психологии, эта политика, эта психология пришли к краху. Традиционная имперская психология великих государств привела их к грани гибели в бессмысленной мировой бойне. Эта война, эта пиррова победа сломали имперскую политику демократических государств — США, Англии, Франции. Разгром 1945 года сломал самую “крутую” в новой истории великодержавную, имперскую политическую психологию — германскую.

Тогда же была подведена и принципиальная черта под крупными войнами — с появлением термоядерного оружия стало очевидно: на Большую Войну отныне наложено табу, если человечество не хочет покончить с собой.

СССР остался — благодаря нашему непреодоленному тоталитарному устройству — после 1945 года последней империей, последним великим государством, политическая философия лидеров которого осталась вся в Х1Х и более ранних веках. И как бы ни было обидно, но приходится признать: Запад боялся нас, бедных, агрессивных, закрытых, с полным основанием. Если можно говорить о великих исторических заслугах Горбачева, то они в том, что он сумел сделать интеллектуальный скачок. В условиях проигранной Советским Союзом “холодной войны” он смог отказаться от химер и галлюцинаций имперского мышления.

Аксиома этого мышления не только в том, что Большая Война абсолютно невозможна, но и в том, что она абсолютно не нужна. Не только нет целей, за которые стоило бы уплатить такую цену (цену жизни собственного народа!), но и вообще нет разумных целей у войны с точки зрения демократического политика и государства.

Война означает:

а) конвульсивное сжатие политической демо-кратии,

б) конвульсивное расширение государственного регулирования экономики.

И то, и другое разрушает саму ткань гражданского общества. Если цель — “назло надменному соседу” расширять территории и укреплять личную (или олигархическую) диктатуру внутри страны, то война в принципе вполне осмысленна, надо лишь считать, по силам ли она режиму. Если же цель политики — сохранять демократические свободы и повышать уровень жизни населения, то любая война (в том числе и победоносная) есть война против этой политики. Словом, в классическое определение надо внести дополнение. Война есть продолжение, логическое развитие ИМПЕРСКОЙ политики иными средствами, и война есть гарантированное разрушение, уничтожение ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ политики неадекватными для нее средствами.

В принципе с этим сегодня согласятся многие. Сделать ВЫВОДЫ до конца захотят немногие.

Страх перед Западом — бессмыслен

Демократический Запад боится России, боится и по традиции, и потому, что у нас действительно неустоявшаяся демократия. Но России нет никаких причин бояться — по крайней мере, в военном отношении — Запада. Если у нас возник бы опять тоталитарный строй, то мы бы действительно представляли для них опасность. Но “они”, США и Европа, для нас военной опасности не представляют в принципе, потому что они ради удовольствия напасть на нас не захотят уничтожить свою демократию, уничтожить весь свой образ жизни и менталитет.

Здесь есть определенная психологическая ловушка, идущая от давних традиций. Вот два вопроса. Первый: можем ли мы спокойно смотреть, как НАТО расширяется до наших границ? Можем ли мы так же равнодушно — или даже поощрительно! — смотреть на усиление американской военной мощи, как это делают Германия, Япония и др.? Ответ огромного большинства наших граждан: более или менее энергичное “Нет!”. А наши уважаемые оппоненты просто радостно вскричат: а, сбросили наконец-то маску, г-н Гайдар и К°, агенты влияния! Очень хорошо. Тогда зададим второй вопрос: могут на нас напасть с Запада, напасть США, Европа? Ответ, надеюсь, не менее дружный и энергичный: “Конечно, нет!” Но нет ли между двумя этими “нет” противоречия?

Разумеется, оно есть. Его легко признать интеллектуально, но не эмоционально. Однако признать все равно придется.

У демократических стран есть экономические интересы, есть экономическое соревнование. США проиграли его Японии во многом потому, что Япония избавила себя от бремени непосильных военных расходов. Так поступила гордая самурайская Страна восходящего солнца, населенная народом, никак не менее патриотичным, чем мы. Мы — помимо прочих причин — проиграли и продолжаем проигрывать это экономическое соревнование именно потому, что тащили и тащим непосильное бремя военных расходов. Причем самое интересное и печальное состоит в том, что этот ракетно-ядерный щит является дырявым решетом, когда речь идет о национальных интересах страны. Сгибаясь под безмерной тяжестью этого щита, СССР (а затем и Россия) “благополучно” превратился в сырьевой придаток “потенциального противника”. Империалисты нападут на нас, чтобы превратить в свою сырьевую базу! — кричат товарищи профессиональные патриоты. Но это нападение — с чековыми книжками наперевес — давным-давно, десятилетия назад, уже произошло, цель вполне успешно достигается, в тени грозных ракет.

Выкачивать нефть и газ ради того, чтобы тратить на гонку вооружений, под предлогом... защиты от разрушительного влияния западных монополий? Если есть более абсурдная политика, то представить ее, во всяком случае, нелегко. Разумная политика ясна: вкладывать деньги (в том числе и полученные от экспорта сырья) не в топку военного паровоза, который ездит по кругу, а в развитие инфраструктуры, которая могла бы обеспечить стране быстрый экономический рост, дала бы возможность успешно конкурировать с западными странами на единственно реальном экономическом, мирном поле. Чтобы признать это и начать соответственно действовать, надо сделать свое политическое сознание действительно открытым, рациональным, надо вылечиться от паранойи “оборонного сознания”. От экспансии демократических стран надо “обороняться” только в одной, понятной им сфере — экономической.

Конечно, все это легко признать “в общем”. Куда тяжелее практические выводы. Вот некоторые: нет никаких причин рассматривать усиление НАТО как угрозу интересам России. Напротив, Россия имеет все основания наладить тесные, союзнические отношения с НАТО. Нам жизненно необходимы хорошие отношения с Японией. И ради них необходимо восстановить справедливость — сделать в двусторонних отношениях то, что СССР пообещал еще добрых 40 лет назад.

Проблемы Востока

Той же меркой, какой мы мерили свои отношения с Западом, будем мерить и отношения с Востоком. Только здесь все разворачивается наоборот: в принципе у нас есть основания бояться бедных недемократических стран, по сравнению с которыми мы и богаче, и более открыты, предсказуемы. Есть определенные причины бояться того самого “Юга”, на который когда-то — в последний раз — хотел броситься один известный своим либерализмом демократ.

“Бросаться” нам туда невозможно, незачем. Наша главная задача — помогать там упрочению неопасных для нас, открытых, стабильных, демократических режимов. Разумеется, речь идет не о навязывании кому-то модели демократии. Каждая страна сама выбирает свой строй. Но в стабильных и неагрессивных, по возможности успешно решающих свои проблемы на экономическом фронте государствах на Востоке и на Юге мы, конечно, кровно заинтересованы — примерно так же, как США и Европа заинтересованы в аналогичном развитии в нашей стране.

Здесь, кстати, мы можем и “самоопределиться”. Наша реальная ситуация четко показывает: мы больше не являемся сверхдержавой, мировым коммунистическим жандармом. Но мы являемся и всегда будем оставаться великой региональной Евразийской державой. Державой, от которой зависит стабильность всего Евразийского материка. Давайте теперь кратко пройдемся по нашим границам.

В 60–70-е годы все в нашей стране были всерьез запуганы возможностью войны с Китаем. Этот страх получил очень сильное художественное воплощение в “Зеркале” Андрея Тарковского, о нем писал Александр Солженицын. Страхи оказались преувеличенными, преждевременными, но вряд ли беспочвенными. К сожалению, Солженицын ошибся — он считал тогда, что причина нашей конфронтации с Китаем идеологическая, это спор вокруг цитат из Ленина и Сталина. Нет, причина гораздо серьезнее. У нас плотность населения на прилегающих к Китаю территориях раз в сто меньше, чем у китайцев. А население Китая в восемь раз превышает население России.

Все меры, которые принимает китайское руководство для ограничения рождаемости, не дают нужного эффекта. Мы всячески приветствуем экономические успехи Китая, заинтересованы в его демократизации, но должны отдавать себе отчет, что, к сожалению, в ближайшие годы он не станет стабильной страной с процветающей рыночной демократией. Но Россия своей слабостью, огромными, до сих пор никак не освоенными территориями Дальнего Востока провоцирует угрозу. Не надо провоцировать. Надо резко усилить всю инфраструктуру, всю экономику Дальнего Востока, Сибири. Дальневосточный регион, по многим прогнозам, станет экономическим сердцем мира в XXI веке. И здесь нам нужны союзники. Один из них — Япония. О том, какую цену надо платить за создание такого союза, я уже сказал. Полагаю, что с учетом реального значения хороших отношений с Японией для развития экономики Дальнего Востока это небольшая цена. Конечно, если ставить перед собой долговременные государственные цели.

Далее. Необходимо и укрепить военный союз с Западом, и переключить наш потенциал сдерживания на Дальний Восток. Традиционно там всегда были сосредоточены достаточные военные ресурсы. Вот их и необходимо поддерживать на должном уровне, как бы тяжело ни было.

Теперь — Юг. Я считаю просто провокационными разговоры о “мусульманской угрозе”, об “исламской угрозе” России. Это относится и к странам дальнего зарубежья, и тем более к странам СНГ. Нет религий и наций “плохих”, “непримиримых”. Тот, кто утверждает обратное: либо недоучка, либо провокатор. На Ближнем Востоке есть самые разные режимы, в том числе и стабильные, экономически успешные. Разумеется, в большинстве из них нет и не будет в обозримом будущем демократии в западном понимании. Но “экспорта демократии” не бывает, во всяком случае, не нам этим заниматься и не нам вмешиваться в их внутриполитические дела. А вот развивать отношения с этими странами надо, хотя здесь, конечно, вполне возможны конфликты интересов с нашими западными партнерами, в том числе с США. Но кто сказал, что наша дипломатия должна сводиться к одной фразе “чего изволите?”. Стратегическое партнерство с США — и вполне возможная тактическая конкуренция в целом ряде зон влияния, конкуренция в той мере, в какой у нас для нее сегодня есть силы. Более того, здесь надо излечиться еще от одной иллюзии. Иллюзия же эта заключается в следующем: мол, пока мы соперники США, они с нами больше считаются, чем если бы мы были их союзниками, готовы идти на большие уступки, в том числе и в торговых вопросах. Нет ничего более странного, чем такое мнение, которое иногда высказывают — особенно в кулуарах — наши “стратеги”. Так вот, если бы США поверили в то, что мы действительно их надежные стратегические союзники, единственные из всех их союзников с такой военной мощью, с таким геополитическим положением, поистине ключевым для современного мира, то в этом случае, конечно, они бы делали все возможное, чтобы оберегать наш союз с ними, чтобы этот союз был для нас выгоден. Американцы умеют враждовать — это показала “холодная война”. Но они умеют и дружить — это показала Вторая мировая война. Да и современная политика — скажем, при введении санкций против Ливии США долго и бережно утрясали все детали со своими союзниками, например с Францией. А вот затронут ли эти санкции интересы России, их почему-то интересовало куда меньше.

Итак, у нас нет никаких — ни идеологических, ни геополитических — противопоказаний к прочному военно-политическому союзу с крупными демократическими странами. Этот союз выгоден нам в военном, экономическом, геополитическом плане. Он мог бы быть одним из важных залогов прочности всей сложившейся в посткоммунистическом мире системы отношений. Система таких союзов демократических стран явилась бы и хорошей опорой для ООН, и одним из элементов коллективной безопасности — против международного терроризма, против нестабильных и тоталитарных режимов. В рамках подобных союзов можно реализовывать и крупные стратегические программы, которые не по силам отдельным странам.

Такими видятся мне приоритеты нашей внешней политики на обозримое будущее. Здесь нужно действительно закончить переход к новому мышлению, с новой системой приоритетов. Внешняя политика должна стать элементом не имперской, а демократической политики, инструментом поддержания демократического общества в нашей стране.

Опубликовано в журнале:

«Вестник Европы» 2013, №36

Республика Молдова: «европейское пограничье»

Алла Язькова

Республика Молдова: “европейское пограничье”

Восприятие Молдовы как “европейского пограничья” подтверждается целым рядом особенностей ее современного развития, отличающих ее от других стран-наследниц СССР. Экономика ее основных, правобережных районов преимущественно аграрная, с невысоким уровнем развития, но в то же время в политическом плане страна демонстрирует некий образец европейской политической культуры, будучи единственной на постсоветском пространстве, где президент и парламент на протяжении истекших двух десятилетий сменялись законным путем, на основе электорального предпочтения граждан. При наличии значительного этнокультурного разнообразия в республике сохраняются корни латинской языковой культуры, но большинство и в то же время большая часть верующих (около 90%) исповедуют православие. Государственный язык — молдавский на основе латиницы, при том, что письменные исторические памятники Средневековья и раннего Нового времени были созданы кириллицей. По неуточненным данным, около 20 тыс. граждан Молдовы имеют двойное (преимущественно румынское) гражданство. В то же время значительная часть жителей Левобережья (Приднестровья) являются гражданами России и Украины.

Наконец Молдова была одной из первых союзных республик, заявивших о выходе из СССР и провозгласивших независимость от Москвы. Произошло это в августе 1991 года, сразу же после попытки захвата власти ГКЧП, хотя за независимость тогда проголосовали далеко еще не все союзные республики (Украина — только в декабре 1991 г.).

За истекшие годы основные ориентиры внутренней и внешней политики Молдовы претерпели неоднократные и существенные изменения. Тем не менее решение наиболее актуальных для нее задач определялось региональным пространством, которое было определено венгерским автором А. Габаньи как “поле напряженности” между Россией, Румынией и Украиной. Формировавшиеся на этом пространстве отношения постоянно подвергались воздействию “приднестровского фактора” и поиску путей урегулирования конфликта между правым и левым берегами Днестра. Оборотной стороной ситуации были призывы части молдавских интеллектуалов объединиться с Румынией. Впрочем, ни то, ни другое не мешало самостоятельным евроинтеграционным устремлениям республики, но при сохранении нормальных, прежде всего экономических, отношений с Москвой.

Поиск собственной идентичности

Унаследовавшая свое имя от одноименного средневекового княжества, Молдова получила в наследство и его непростые геополитические характеристики — расположенность между Европой и Евразией, на “перекрестке всех ветров”, в непосредственном окружении более крупных держав. В Средние века и в Новое время это были Османская, Австрийская, а затем Австро-Венгерская и Российская империи, интересы которых неоднократно сталкивались на территории княжеств Молдова и Валахии. Сегодня это Россия, Румыния и Украина, пока остающиеся наиболее крупными партнерами Молдавии в сфере экономики. Сама же Республика Молдова, после распада СССР получившая независимость, переживает очень сложный и насыщенный противоречиями период поиска собственной идентичности, своего места в современном мире.

Наиболее привлекателен для нее европейский вектор внешней политики. “Насколько далека Молдавия от Брюсселя, административного центра Европейского Союза?” — задается вопросом директор кишиневского Центра стратегических исследований и реформ Анатолий Гудым. Географически это более полутора тысяч километров, политически — для постсоветских стран — тоже не близко. Но все зависит от того, с какой скоростью преодолевать эту дистанцию, и, добавим, какие препятствия ожидаются на этом пути.

Перспектива евроинтеграции выступает в качестве главного ориентира молдавских политиков. Не случайно А. Гудым приводит в пример оперативность бельгийских фирм, которые после получения Бельгией в 1830 году независимости уже через два-три года смогли “укорениться” в таком отдаленном уголке Европы, как Бессарабия. Но внешнеполитические шаги в сторону Европы сдерживаются наличием на территории Молдовы неразрешенного “конфликта вокруг Приднестровья”. В отличие от других, подобного рода конфликтов, здесь нет непримиримых межэтнических противоречий — в Приднестровской республике мирно сосуществуют украинцы, русские и молдаване — но существует “конфликт идентичностей”, то есть различное понимание политического будущего.

Неурегулированные отношения между Кишиневом и Тирасполем тормозят развитие отношений Молдовы не только на европейском направлении, но также и с ближайшими соседями — Россией и Украиной. В то же время отношения с Россией в сфере экономики и политики сохраняют для Молдовы первостепенную значимость. В целом это соответствует настроениям основных слоев молдавского общества: по данным соцопросов, 72% считали первоочередным сохранение хороших отношений с Россией; за евроинтеграцю Молдовы в качестве независимого и единого государства выступают 61%; 23% считают возможным объединение с Румынией и вхождение в ЕС на этой основе.

“Братья румыны”

История последних двух столетий основательно запутала отношения народов, проживающих по обе стороны реки Прут, а также и их представления друг о друге. На протяжении многих десятилетий их раздельного проживания на территории нынешней Молдавии сформировался молдавский этнос, имеющий общий язык с румынами, но не ощущавший себя частью румынской этнической общности.

Не случайно поэтому замечалось в этой связи, что в 1991 году на площади Национального собрания в Кишиневе народ скандировал: “Унире молдовень!”, а не “Унире фраць ромынь!” По данным социологических опросов, в те времена объединение с Румынией склонны были поддержать лишь 10 — 12% опрошенных, преимущественно представители гуманитарной интеллигенции.

И здесь уместно вспомнить оценку отнюдь не ортодоксального молдавского политолога Оазу Нантоя: идея объединения с Румынией (точнее говоря, восприятие молдаванами “румынской идентичности”) в любом случае не имеет перспектив в стране, где на выборах дважды (в 2001 и 2005 гг.) побеждали коммунисты. И если учесть, что значительная часть электората — это сельские жители, то их выбор (пусть даже при наличии неизбежных электоральных манипуляций) определялся их исторической памятью, и с этим нельзя не считаться.

По пути в Европу

В марте 2011 г. молдавский премьер-министр В.Филат обозначил непосредственные задачи страны на пути в Евросоюз. По его словам, “большой кредит доверия, который предоставляется Евросоюзом Молдове, должен быть преобразован в конкретные реформы по европеизации страны” — создание функциональной экономики и правового государства, реформу силовых структур, пресечение коррупции. Премьер рассказал о предпринимаемых Молдовой шагах в части предусмотренных программой “Восточное партнерство” Соглашений об ассоциации, либерализации визового режима и свободной торговле, для чего, подчеркнул В. Филат, необходимо создание функциональной экономики.

Евросоюз тогда же определил возможности, которые могли бы способствовать продвижению республики по европейскому пути: подписание Соглашения об ассоциации, либерализация визового режима, создание зоны свободной торговли. Но, по мнению самих молдавских экспертов, торможение европейского пути Молдовы обусловлено неопределенностью долгосрочного курса ее социально-экономического развития и политической ориентации. По их же мнению, отсутствие национальной стратегии европейской интеграции объясняется также и опасениями стать для Европы страной “периферийной экономики” и резервом дешевой рабочей силы, утратившей при этом выгоды традиционного сотрудничества с Россией.

По оценке кишиневского “Экономического обозрения”, декларируемый властями курс на европейскую экономическую интеграцию пока не подкреплен ни серьезным анализом перспектив и возможностей вступления в ЕС, ни разработкой научно обоснованных программ модернизации всех отраслей экономики и сфер жизнедеятельности общества с учетом возможных потрясений в случае вступления в Европейский Союз. Еще конкретнее сформулировал ту же мысль “Кишиневский обозреватель”: “Вопрос не в том, ждут ли нас в ЕС, а в том, готовы ли мы”. А участники состоявшегося в феврале 2012 г. дискуссионного клуба указали на результаты социологических опросов, свидетельствующих об охлаждении части респондентов к Европейскому Союзу. Но, как заметил молдавский политолог Виталий Андриевский, это не значит, что Молдова должна поставить крест на процессе евроинтеграции и разорвать отношения с ЕС. Как раз наоборот: необходимо начать наконец “строить Европу в своем собственном доме”.

Из всего сказанного следует, что расположенная “на перекрестке всех ветров” Республика Молдова подвержена активному воздействию как региональных, так и глобальных “игроков”, какими являются Россия и Евросоюз. Вне этого контекста невозможно понять нестабильность векторов внешней политики Молдовы и “особый” характер ее отношений с Румынией, с которой ее связывает не только общность языка, но и неоднозначная память об историческом прошлом. Вступление Румынии в Европейский Союз могло бы при определенных условиях открыть для Молдовы “путь в Европу”, и наиболее активные жители Кишинева и других городов попытались пойти по этому пути, приобретая в массовом порядке румынское гражданство. Но основная часть молдаван, преимущественно сельские жители, памятуя о прошлом, относятся к “объединительным” идеям либо нейтрально, либо неодобрительно, не говоря уже о людях иной национальной принадлежности.

Евросоюз также не заинтересован в нарушении status quo в “европейском пограничье”, и в его планы, конечно же, не входит создание “Великой Румынии”. Приемлемым для него вариантом была бы демилитаризация региона и создание на этой основе нейтральной зоны, чему, по мнению его лидеров, препятствует наличие российских миротворческих подразделений в Приднестровье.

В последние годы в политике Евросоюза в отношении постсоветских государств стал все более заметен акцент на развитие регионального сотрудничества и повышение роли “особых экономических территорий”, создаваемых в приграничных областях. В этот процесс все более активно включаются постсоциалистические страны Центральной и Юго-Восточной Европы, а из числа республик бывшего Советского Союза как раз наиболее активна Республика Молдова.

Еще в 1989 г., в числе 18 государств Юго-Восточной и Центрально-Восточной Европы, Молдова вошла в состав Центрально-Европейской инициативы (ЦЕИ), призванной “содействовать укреплению гибкого и прагматичного регионального сотрудничества в целях предотвращения образования новых разделительных линий в Европе”. А в декабре 2007 г. Молдова была включена в Транснациональную программу по сотрудничеству в Юго-Восточной Европе, цель которой — улучшение территориальных, экономических и социальных интеграционных процессов путем активного развития трансграничного сотрудничества.

И здесь речь идет не столько о намерениях республики в ускоренном темпе преодолеть барьер евроинтеграции, сколько о желании стереть “разделительные линии”, включиться в процессы трансграничной регионализации, которые становятся все более характерной чертой европейского развития. Сегодня в Европе существуют более 30 таких “пограничных” регионов: в частности, активно осуществляется сотрудничество между областью Рона-Альпы во Франции и Баден-Вюртембергом в Германии, между Сербией и Хорватией и прилегающими областями Италии. Небольшая по своей территории Молдова выступает как единое целое, и в этом качестве она становится “пограничьем” между востоком и юго-востоком Европы, тем самым способствуя окончательному размыванию разделительных линий времен “холодной войны”. 

Опубликовано в журнале:

«Вестник Европы» 2013, №36

«Москва — третий Рим»: реалии и жизнь мифа

Владимир Кантор

Начну свой текст с относительно недавней истории. В 2008?году я 4?месяца работал в Таллинском университете по гранту Юрия Лотмана. Вдруг мне звонит ректор университета Рейн Рауд и говорит: “Владимир, прошу тебя прийти на сегодняшний доклад. Турецкий профессор выступает с темой “Стамбул — третий Рим”. Кроме тебя, ответить некому”. Я пошел, говорили мы по-английски, но темы были уж очень интимные как для России, так и для Турции. Название меня поразило. Сколь, оказывается, живучи мифы и как могут они транслироваться в другую вроде бы культуру, меняя свою исходную установку.

Идея турецкого профессора имела два основания: 1) Вокруг Константинополя уже были поля, которые обрабатывали турки-сельджуки, так что падение Константинополя было лишь вопросом времени; 2) Если идея империи имеет в основании монотеистическую религию, то почему ислам хуже, чем христианство?

Вступать в конфессиональный спор в данном случае было бессмысленно. Я только заметил, что существует “гений места”, в данном случае в роли такого гения места выступает Константинополь, который считается центром Европы, не случайно Константин возводил здесь свою столицу. Существовал, как известно, проект Екатерины Великой о создании “Великой Греко-Российской Восточной Державы”, которую она прочила своему внуку Константину — тоже со столицей в Константинополе. Надо сказать, что о “византийском наследстве” начали говорить положительно со времен Екатерины, когда сквозь Византию разглядели античную Грецию — родоначальницу европейской культуры. Поэтому именно Турция, а не Россия сейчас претендует на вступление в ЕС. Однако идея, миф “третьего Рима” — это не только мечта об империи, а мечта о спасении христианства. Вот это я и хотел бы подчеркнуть. Если этого не понять, то появление этой идеологемы будет воспринято не в том ключе, как некий анахронизм в духе постмодернизма. Отвечал и вспомнил строчки Максимилиана Волошина:

И здесь, как муж, поял ее Ислам:

Воль Азии вершитель и предстатель —

Сквозь Бычий Ход Махмут-завоеватель

Проник к ее заветным берегам.

И зачала и понесла во чреве

“Русь — третий Рим” — слепой и страстный плод:

Да зачатое в пламени и в гневе

Собой Восток и Запад сопряжет!

Неопалимая купина. Европа

Что это значит? Что ислам породил идею “третьего Рима”? Очевидно, нет. Но влияние его как явного вызова (по Тойнби) очевидно. Идея “третьего Рима” как раз и была ответом на вызов ислама. Идея “третьего Рима” возникает как результат завоевания исламом Византийской империи, последнего ее оплота — Константинополя. Оба Рима (имеются в виду Древний Рим и Византия. — .) пали под ударами варваров. Разница была лишь в том, что западные варвары были христианами. Для византийцев же западное варварство увеличивалось конфессиональными противоречиями. В результате на религиозное несогласие наложилась еще и схизма, наложилось и завоевание Константинополя крестоносцами, неудача Флорентийской унии, а затем неудача, когда посланные на помощь Константинополю западные рыцари не смогли отстоять великий город. Тем самым Ферраро-Флорентийский собор и его решения ушли в небытие. Любопытно, однако, что после падения “Царьграда” византийцы кинулись в Италию и многое принесли на Запад: знаменитый Плетон Гемистот, возродивший Платоновскую Академию, появление православного изобретения — оргáна, ушедшего из православия и ставшего меткой католической церкви. Ислам, прибрав к рукам “второй Рим”, активизировал мысль балканских славян, начавших примерять к себе идею “третьего Рима”.

Конечно, начинается с того, о чем не раз писали русские историки (П.Н. Милюков и др.), что к московскому князю применяются понятия и идеи, установившиеся относительно южнославянских государей. Цитирую Милюкова: “Программа для Москвы, новой наследницы Царьграда, была во всех главных чертах намечена югославянскими прецедентами. Намечена была тогда же и там же и самая идеология, пригодная для Москвы в ее новом положении”1. Как полагает Милюков, о Новом Царьграде, т.е. о “третьем Риме”, мечтали южные славяне, готовя на эту роль град Тырнов. После явного проигрыша южных славян византийцам, потом византийцев и самих южных славян — туркам их интерес перемещается на восточнославянские земли, к Москве. Один духовный писатель (серб Пахомий) даже влагает в уста самого греческого царя Иоанна Палеолога признание за московским государем царского титула — вместе с объяснением, почему тот его еще не носит официально. В Москве, по этому мнимому заявлению византийского императора перед Флорентийским собором, сохраняется “большее православие” и “высшее христианство”.

Затем на московского князя переносятся все предсказания и пророчества. Согласно преданиям, все знамения сбываются, и “русский род всего Измаила победит и Седмихолмный возьмет, и в нем воцарится”2. Таково начало русской исторической миссии, связанное к тому же с женитьбой московского князя на племяннице последнего византийского басилевса (имеется в виду Иван Великий, второй женой которого была Софья Палеолог. — Ред.). Однако добиваться каких-либо — осуществления легендарных или юридических прав на Константинополь — вовсе не входило в задачи московской политики, тем более что легенда связывала это событие с последними временами (наступление их ожидалось тогда уже в конце XV в.). Даже называлась дата — 1492?год — как дата всеобщего “конца света”. На Руси глубоко и всерьез переживали грядущую гибель Вселенной, ожидая второго пришествия Христа. Как замечал Н.И. Улья-нов (эмигрант из СССР второй волны) в своей знаменитой статье “Комплекс Филофея” (1956), именно “в такой психологической атмосфере зарождалось на Руси учение о третьем Риме”3. Надо учесть и общественно-историческую ситуацию, связанную с политическим и военным ослаблением южных славян, мешавшую им и помогавшую России. Балканы захвачены турками, исламом. И только Москва, как им казалось, хранит истинное православие. Вот его-то и надо спасти.

Чтобы долго не пересказывать сюжет, сошлюсь на размышления современной исследовательницы М.С. Киселевой, с которой я во многом согласен: “После падения Константинополя и завоевания православных земель Османской империей лишь Русь могла претендовать на роль духовного центра всего православного мира. Византийская традиция соединения церковной и царской власти должна была быть переработана в национальных интересах государства, способного выполнить эту новую для него роль. Старые идеи о божественном происхождении власти вообще, и царской и княжеской, продолжали крепить государство, но Москва нуждалась в более детальном обосновании своих прав, в котором были бы в равной степени оправданы и ее экспансия на русские княжества, и ее новое положение в мировой истории. Почти столетие потребовалось русским книжникам, чтобы разработать во всех подробностях национальный миф, подтверждающий божественные и исторические права Москвы и московских самодержцев на господство во всем православном мире. Историчность новому мифу можно было придать, связав его с уже прожитой историей, с древними временами, включив в новые сюжеты примеры из начальной истории Руси. Но не только русская история нужна книжникам для выполнения этой задачи. Византийская древность — начальные века христианства также необходимы для создания нового мифа. <...> Русь представлена как оплот православия, а московский великий князь оказывается верховным блюстителем православной церкви, каким ранее был византийский император. <…> Московские власти постарались как можно быстрее закрепить идею о Москве (а не Константинополе!) как оплоте истинной веры и источнике благочестия. <...> Москва расширяла свои владения, по мере этого процесса креп и национальный миф. Скажем, покорение Василием III Пскова дало неожиданные результаты идеологического порядка. <…> Неожиданностью были не оппозиционные настроения псковичей, они-то как раз понятны. Неожиданным среди этих исторических событий были идеи, развиваемые в посланиях старца и игумена псковского Елеазаровского монастыря Филофея. Уже в “Первом послании Василию III”, написанном около 1514-1521?годов, Филофей формулирует идею, позволяющую псковичам, да и не только им, но и всем другим княжествам, подчиненным Москве, несколько иначе взглянуть на завоевателя. Дело в том, что именно Филофей формулирует идею “Москва — третий Рим”. В одном из последних посланий Филофея псковскому дьяку Михаилу Григорьевичу (Мисюрю) Мунехину — на звездочетцев (1523?или 1524) эта идея разрабатывается в полемике с Николаем Булевым, астрологом и врачом при дворе Василия III, немцем из Любека и католиком, который утверждал, что первенство в христианском мире принадлежит католическому Риму. Библейские познания позволили Филофею взглянуть на Москву, так сказать, не из Пскова, увидеть в ней место, где находит свое завершение земная история (первый Рим погиб от руки варваров, второй, Константинополь, от турок, третий же, Москва, пребудет истинным центром христианства — ибо православие превосходит латинскую веру — до скончания веков), позволяли не только примириться с подчинением Москве, но и видеть в этом промысел Божий, осуществление христианской истории в Московском царстве. Библейская версия мировой истории приобретает характер национального мифа, насыщенной идеологемы, по форме же своего исполнения является книжным повествованием, нарративом с провидческим оттенком”4.

Обычно эту концепцию воспринимают как выражение московского изоляционизма, наподобие болгарского. Я бы назвал ее скорее извращенным европеизмом. Вчитаемся в послание старца Филофея (автора этой концепции) великому князю Василию: “Старого Рима церковь пала по неверию ереси Аполлинария, второго же Рима, Константинова града, церковные двери внуки агарян секирами и топорами рассекли, а эта теперь же третьего, нового Рима, державного твоего царства святая соборная апостольская церковь во всех концах вселенной в православной христианской вере по всей поднебесной больше солнца светится, — так пусть знает твоя державность, благочестивый царь, что все православные царства христианской веры сошлись в едином твоем царстве: один ты во всей поднебесной христианам царь. И следует тебе, царь, это блюсти со страхом Божьим”5. Иными словами, Московская Русь в данном случае выступает в качестве ковчега, спасающего, укрывающего в себе христианский мир. Если же учесть, что в Средневековье христианский мир все-таки отождествлялся именно с европейской цивилизацией, то становится понятным, что, назвав себя третьим Римом (Римом! а не Стамбулом, не Сараем, не Багдадом, не Самаркандом), Москва равнялась на Европу, на ее тогдашний центр, полагая себя наследницей и правопреемницей “христианской Европы”. Можно даже найти некую перекличку с идеей Ортеги-и-Гассета, объявившего Латинскую Америку ковчегом, в котором будут сохранены ценности европейской цивилизации. И в том, и в другом случае речь идет о маргиналах, не выступающих против, а, наоборот, желающих стать, желающих быть центром Европы, даже если для этого придется не признавать реальную европейскую жизнь, считать ее клонящейся к упадку и закату. Ибо, если бы не было этого “упадка”, то ни к чему был бы ковчег и спаситель.

А ковчег необходим, поскольку мировую ситуацию Филофей видит довольно эсхатологически. Он заявляет об “очевидной” для него гибели христианства на Западе, ибо католики, латиняне для него — лжехристиане: “Девяносто лет, как греческое царство разорено и не возобновится: и все это случилось грехов ради наших, потому что они предали православную греческую веру в католичество. И не удивляйся, избранник Божий, когда католики говорят: наше царство романское нерушимо пребывает, и если бы [мы] неправильно веровали, не позаботился бы о нас Господь. Не следует нам внимать прельщениям их, воистину они еретики, по своему желанию отпавшие от православной христианской веры, особенно из-за службы с опресноками. Были с нами воедино семьсот лет и семьдесят, а отпали от правой веры семьсот и тридцать пять лет тому назад, в ересь Аполлинария впали, прельщенные Карлом-царем и папой Формозом”6. Реального Запада он не знал, повторяя византийские инвективы. Не знал церковных проблем своего времени. Но именно поэтому Москва воспринималась им как спасительный ковчег, в котором спасутся все христианские церкви…

По справедливому наблюдению Н.И. Ульянова, русские в концепцию Москвы как третьего Рима не вкладывали политического содержания, они спасали христианство: “Нетрудно заметить, что югославянская версия значительно отличается от версии Филофея; она насквозь политична и проникнута не церковными, а государственными устремлениями. Это вполне понятно: возникла она на почве национально-освободительной борьбы, а не на основе святоотеческой литературы о конце мира. Но, несмотря на весь эффект, произведенный Пахомием, Русь не приняла ее в таком виде, в каком она выступает у сербов и болгар. На примере того же Филофея видно, что русские книжники восприняли ее более углубленно и в чисто религиозном плане. Мотив же государственной мощи и патриотического бахвальства не привился”7. Как бы ни приписывали потом русские мыслители и западные советологи Филофею великие государственные замыслы на всемирное господство, он думал лишь о спасении православия, которое для него было равно христианству. Любопытен европейский контрапункт писем Филофея. Именно в эти годы, когда он писал свои письма, в Германии шла реальная борьба с Римом. Создавал свои статьи и книги, переводил на немецкий язык Библию Мартин Лютер, обвинявший Рим в разврате и всяческих пороках. В 1517?году он вывесил на двери Замковой церкви в Виттенберге свои знаменитые 95?тезисов, с которых началась Реформация. Филофей же, как мы знаем, даже отдаленно не задумывался о таких проблемах, как Лютер.

Что же значит его письмо Московскому князю Василию III? Письмо, которое он начинает с явной лести, называя князя царем (за этот титул, кстати, еще будет бороться Иван Грозный). Дальше некуда. Победоносному исламу противостоит только Москва как третий Рим. Что же смущает старца? Откуда тревога? В центре письма три тревожных пункта. Но переходит он к ним не сразу. Поначалу он требует отказаться от сребролюбия: “И следует тебе, царь, это блюсти со страхом Божьим, убойся Бога, давшего тебе это, не надейся на золото, и богатство, и славу: все это здесь собирается и здесь, на земле, остается. Вспомни, царь, того праведного, который, скипетр в руке и царский венец на своей голове нося, говорил: “Богатству, что притекает, не отдавайте сердца”; и сказал премудрый Соломон: “Богатство и золото не в сокровищнице познается, но когда помогает нуждающимся”; апостол же Павел, им следуя, говорит: “Корень всякому злу — сребролюбие”, — не велит отказаться, но не возлагать надежды и тем более сердца на него, но уповать на все дающего Бога. Ибо вся твоя к Богу чистая вера и любовь — к Божьим святым церквам; да и еще, царь, соблюди две заповеди”8.

Какие же? Он начинает не с главного, ибо главная — третья:

1. “В твоем царстве не осеняют люди себя правильно знамением святого креста”9. По тем временам — грех немалый, но преодолимый хорошими наставниками. Беда, что наставников нет. И это следующая проблема.

2. “Второе: наполни святые соборные церкви епископами, пусть не вдовствует святая Божия церковь в твое царствование! Не преступай, царь, завета, что положили твои предки — великий Константин, и блаженный святой Владимир, и великий богоизбранный Ярослав, и другие блаженные святые, того же корня, что и ты. Не обижай, царь, святых Божьих церквей и честных монастырей, как данных Богу в наследство вечных благ на память последующим родам, на что и священный великий Пятый собор строжайший запрет наложил”10. Надо сказать, что проблема малого числа священнослужителей в русских церквах дожила до ХIХ столетия. Существовали жалобы на то, что один священник обслуживает слишком большое пространство, что ему не хватает ни времени, ни сил для полноценного исполнения своих обязанностей. Скажем, Н.С. Толстой, троюродный брат писателя Л.Н. Толстого, поветлужский помещик, оставил свои записки, относящиеся к середине девятнадцатого века. Я нашел их в маленькой библиотечке села Богородское в начале 1980-х и сделал выписки. Привожу одну из них: “О невыгодах местности нашей в отношении религиозном скажу, что расколы, старообрядства, лесные скиты или схимы и, наконец, совершенное безверие, заменяемое странными повериями, предрассудками и даже чем-то похожим на идолопоклонство, все происходит от местности. <…> В смертных случаях душа умирающего жаждет утешения духовного, успокоения совести. А — реки разлились! А — церковь за 40?верст! Болота распустились!.. Дороги не проездимы!.. Духовника не будет!.. Причастия тоже!.. Пронести его нет никакой возможности, — и больной умирает без покаяния душевного!”

Отсюда, разумеется, шла и другая проблема — оторванность от духовных центров, низкий интеллектуальный уровень священнослужителей. Знаменитый русский публицист Михаил Катков в начале 1870-х, говоря о необходимости того, чтобы “в наших церковных учреждениях пробудился дух жизни”11, писал о низком уровне православных пастырей в русской Церкви: “Церковь Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста почти утратила в нашей заглохшей среде дар учения и проповеди. <…> В нашем духовенстве иссякло даже знание тех языков, которые полагаются везде в основу умственного образования”12. А потому “сама паства нашей Церкви имеет вид только как бы приписанных к ней населений. Громадное множество народа находится в совершенно внешних к ней отношениях, чуждое всякого, хотя бы поверхностного разумения ее оснований, пребывая во тьме и коснея в грубейших суевериях”13. Как видим, религиозные проблемы, намеченные Филофеем, оказались слишком живучими.

Но было еще и то, о чем трудно говорить, но о чем Филофей пишет с откровенным простодушием: видимо, эта проблема зашкаливала. Он называет самое страшное, именуя почти апокалиптический грех, тот, за который Господь уничтожил два города — Содом и Гоморру. То есть Россия на грани истребления Божьим гневом.

3. “О третьей же заповеди пишу и с плачем горько говорю, чтобы искоренил ты в своем православном царстве сей горький плевел, о котором и ныне еще свидетельствует серный пламень горящего огня на площадях Содомских, о котором пророк Исайя, рыдая, повествовал: “Вслушайтесь в слово Божие, князья Содомские, и воспримите Божий глагол, люди Гоморры: “Что мне жир жертв ваших и подношений ваших, переполнен я всесожжениями. И если принесете мне кадило — мерзко мне это, и праздники ваши ненавидит душа моя!” Так пойми, благочестивый царь, что пророк не мертвым, уже погибшим содомлянам такое говорил, но живым, творящим злые дела. Ибо сказано: “Изменяющий жене разрывает плоть свою, но творящий содомский блуд убивает плод своего чрева”. Бог сотворил человека и семя в нем для рождения детей, а мы сами свое семя убиваем и отдаем в жертву дьяволу. И мерзость такая преумножилась не только среди мирян, но и средь прочих, о коих я умолчу, но читающий да разумеет. Увы мне, как долго терпит Милостивый, нас не судя!”14.

Если же царь не обратит внимание на этот грех, не осудит его и не справится с ним, то Руси не быть. Вот плач Филофея. Ведь если падет и третий Рим, ПОСЛЕДНЕЕ ХРИСТИАНСКОЕ ЦАРСТВО, то четвертому взяться будет неоткуда. “И если хорошо урядишь свое царство — будешь сыном света и жителем горнего Иерусалима, и как выше тебе написал, так и теперь говорю: храни и внимай, благочестивый царь, тому, что все христианские царства сошлись в одно твое, что два Рима пали, а третий стоит, четвертому же не бывать”15.

Такова была абсолютно трагическая идеологема, предложенная Филофеем Московскому князю. Но его схема была принята, хоть и не сразу, ибо родство с Римом московские цари любили подчеркивать, тем самым утверждая cвое превосходство над современными им западными государями. “Мы от Августа Кесаря родством ведемся”16, — самодовольно писал Иван Грозный шведскому королю Юхану III.

До этого же было следующее. Идея о России как центре и хранителе всего христианского мира зазвучала не только в Пскове для Москвы, но и в городе, который резонно полагал себя отцом русских городов, городе с иной, немосковской политической структурой — в республиканском Великом Новгороде, своего рода пра-Петербурге. Здесь не Москва, а вся Русская земля называется третьим Римом. Это говорит о серьезных сдвигах в восприятии русскими людьми геополитической картины мира того времени, которая не вызывала радужных настроений. Новгород поэтому говорит о том же самом, что и Москва: “Ибо древний Рим отпал от христианской веры по гордости и своевольству, в новом же Риме — в Константинополе, притеснением мусульманским христианская вера погибнет также. И только в третьем Риме, то есть на Русской земле, благодать святого духа воссияет. Так знай же, Филофей (константинопольский Патриарх. — В.К.; совпадение с именем старца Елиазарьевского монастыря кричащее и вряд ли случайное. — В.К), что все христианские царства придут к своему концу и сойдутся в едином царстве русском на благо всего православия”17. Любопытно, что весть эту приносят Патриарху Филофею первый римский “папа Селивестр” (еще хороший, признаваемый православием), ибо крестил императора Константина, и сам “благоверный царь Константин Римский”18, что говорит не только о религиозной благодати Русской земли, но и о ее грядущем имперском значении. Поэтому Петр выразил своим деянием — построением Санкт-Петербурга с ориентацией на Рим, город Святого Петра — как бы умонастроение не собственно московское, а всей Русской земли, которая жила этим чувством и помимо Москвы.

Иван Грозный мог опираться на представление о себе как Рюриковиче, возводя свое про-исхождение к римским цезарям. “Люди Средневековья представляли себе мировую политическую систему в виде империи со строгой иерархией. Королевства и княжества, составлявшие эту иерархию, занимали разные ее ступени. Принадлежность к единой христианской империи определяла харизматический характер власти монархов, нередко подкреплявшейся ссылкой на некое символическое родство с императорской фамилией. В Московской Руси широкое распространение получила легенда о римских предках царя. В XVI в. много сотен русских князей вели свой род от Рюрика, но лишь Иван IV раздвинул рамки генеалогического мифа и выступил с претензией на родство через Рюрика с римскими цезарями”19. Петр на такой запас исторической легитимности не претендовал. Хотя уж легитимнее его в тот момент в царской семье не было никого. Можно сколь угодно долго спорить, как было бы по-другому и хорошо без Петра Первого, но штука в том, что если даже стоять на законных нормах Московского царства, то Петр — единственный законный наследник престола: Федор умер, Иван был слабоумным, что понимали все, Софья в московской системе ценностей царицей стать не могла (не женское тогда это было дело), и только в постпетровское время появились императрицы. Кроме Петра кто бы законно взялся управлять Россией? Вариантов не было. Так что и спорить не о чем. А уж путь, им избранный, был путем законного правителя России.

Надо сказать, что к тому моменту и гордое самоименование Москвы “третьим Римом” из летописной публицистики практически ушло. Это именование оставалось достоянием лишь церковной литературы. В своей обстоятельной книге “Третий Рим: истоки и эволюция русской средневековой концепции” (1998) Н.В. Синицына писала о том, что, пожалуй, самой важной вехой в истории идеи была эпоха учреждения патриаршества. Уложенная грамота Московского поместного Собора 1589?года, будучи памятником древнерусского канонического права, закрепила на историко-каноническом уровне определение “третьего Рима”. В грамоте Московского собора 1589?года формула “третьего Рима” была изложена от лица константинопольского Патриарха Иеремии II: “Твое же, о благочестивый царю, великое Росейское царствие, третий Рим, благочестием всех превзыде”. Надо сказать, что для сугубо исторического взгляда на ситуацию, влияние текста Филофея на русские идеологические построения представляется нелепым. Ведь лишь в XIX веке начинается научное изучение идеи. Впервые послания старца Филофея были опубликованы в “Православном собеседнике” в 1861–1863?годах, тогда-то о них узнала образованная публика. Но идеи имеют другую жизнь, нежели исторические документы. Церковная православная мысль была в каком-то смысле хранительницей основных архетипических смыслов русской культуры. Время от времени эти смыслы выходили на поверхность.

Параллель Петра Первого с Константином Великим это именование оживило, наполнив его новым смыслом. Петр совершил нечто по замыслу не менее грандиозное, чем император Константин. “Стоял он, дум великих полн”, — написал Пушкин. Петр становится русским императором, уже этим именованием объявляя себя наследником римской властной структуры. Европа потрясена и шокирована. Но Петр имеет план, его замах грандиозен, замах, рожденный великой думой. И грандиозность его замысла проявилась — в том числе — и в строительстве новой столицы, которая не просто стала ближе к Европе, нет, замысел Преобразователя значительнее. “Семиотическая соотнесенность с идеей “Москва — третий Рим” неожиданно открывается в некоторых аспектах строительства Петербурга и перенесения в него столицы. Из двух путей — столицы как средоточия святости и столицы, осененной тенью императорского Рима, — Петр избрал второй. Ориентация на Рим, минуя Византию, естественно ставила вопрос о соперничестве за право исторического наследства с Римом католическим. <...> В этом новом контексте наименование новой столицы Градом Святого Петра неизбежно ассоциировалось не только с прославлением небесного покровителя Петра Первого, но и с представлением о Петербурге как о Новом Риме. Эта ориентация на Рим проявляется не только в названии столицы, но и в ее гербе: <...> герб Петербурга содержит в себе трансформированные мотивы герба города Рима <...> и это, конечно, не могло быть случайным”20. Скорее всего, Петр не знал, во всяком случае, не задумывался об идеологеме “Москва — третий Рим”. Но реально он ориентировал новую столицу на первый Рим и в этом контексте совсем не рассматривая Москву как соперницу первого и второго Рима. Не очень понятно, осознавал ли Петр геополитическое значение своего шага, которое внятно его потомкам. Но очевидно, что в противовес Константину Великому, сделавшему строительством Константинополя шаг с Запада на Восток, Петр шагает с Востока на Запад. И его Петербург заново структурирует Европу.

Уход от Московского царства, заявление Петра, когда ему поднесли титул императора, что Россия не будет очередной Византией, павшей от собственной слабости и ничтожества, свидетельствуют о некоем сознательном историософском выборе Преобразователем новой ориентации в историческом и геополитическом пространстве: “Должно всеми силами благодарить Бога, но, надеясь на мир, не ослабевать в военном деле, дабы не иметь жребия монархии Греческой; надлежит стараться о пользе общей, являемой Богом нам очевидно внутри и вне, от чего народ получит облегчение”21 (курсив мой. — В.К.). До националистического переворота Николая I все идейно-политические установки Петра сохраняли свою жизненность. Любопытно отметить, что, принимая титул императора, Петр не только указывал на свою европейскую ориентацию, но и демонстрировал отход как от византийского, так и от татарского наследия.

Впервые на русском престоле оказался владыка не менее подлинной, чем “первый Рим”, империи, ибо “второй Рим” был обломком “первого”, восточной его частью, а “третий” — тщеславный миф и неоправдавшаяся надежда русских книжников быть главными хранителями и защитниками христианства. Они остались чужды европейскому христианству, европейскому миру, а стало быть, и в скором времени отодвинули идею “третьего Рима” в область национального мифа, тешащего самолюбие и гордость. Петр — практик, принимающий все всерьез и через деятельность, человек, способный строить, владеть и организовывать жизнь, законодательствовать. А идея Рима — владычество над миром и организация всей европейской Ойкумены.

Таким образом, чисто религиозная идея забыта, про Филофея никто не вспоминает, но темы геополитические и религиозные остаются. Москва не третий Рим, Россия не третий Рим, Петр строит новую “Римскую империю”, точнее — Русскую империю, но с ориентацией на первый Рим. И религиозные мотивы Филофея, как я уже поминал, связаны не с идеей третьего Рима, а с общехристианским мотивом покаяния.

Интересно, что Москва в русской публицистике XIX века хотя и противопоставлялась Петербургу, но вовсе не в контексте идеологемы третьего Рима. Так, великий славянофил и религиозный мыслитель Алексей Хомяков в 1844?г. бранит “двоедушие Москвы”, призывая Русь к покаянию, не вспоминая или не думая, даже не зная о ней как о “третьем Риме”:

За рабство вековому плену,

За робость пред мечом Литвы,

За Новград и его измену,

За двоедушие Москвы;

За стыд и скорбь святой царицы,

За узаконенный разврат,

За грех царя-святоубийцы,

За разорённый Новоград;

За клевету на Годунова,

За смерть и стыд его детей,

За Тушино, за Ляпунова,

За пьянство бешеных страстей,

За сон умов, за хлад сердец,

За гордость тёмного незнанья,

За плен народа, наконец,

За всё, за всякие страданья,

За всякий попранный закон,

За тёмные отцов деянья,

За тёмный грех своих времён,

Пред Богом благости и сил

Молитесь, плача и рыдая,

Чтоб Он простил, чтоб Он простил!

И только в середине XIX в., после публикации писем Филофея, эта идея превращается в миф, который оказался удобным для журнально-общественной полемики. Скажем, для Владимира Соловьева был внятен мистический смысл мифа. В стихотворении “Панмонголизм” мыслитель ставит вопрос о достойном существовании России — с явным движением мысли в сторону реформ Петра, императора, пытавшегося преодолеть византийское наследство и найти контакт с католическим Римом.

Судьбою павшей Византии

Мы научиться не хотим,

И всё твердят льстецы России:

Ты — третий Рим, ты — третий Рим.

Пусть так! Орудий Божьей кары

Запас еще не истощен.

Готовит новые удары

Рой пробудившихся племен.

О Русь! забудь былую славу:

Орел двуглавый сокрушен,

И желтым детям на забаву

Даны клочки твоих знамен.

Смирится в трепете и страхе,

Кто мог завет любви забыть...

И третий Рим лежит во прахе,

А уж четвертому не быть…

После революции поэт и писатель Георгий Иванов написал роман о распаде Российской империи под названием “Гибель третьего Рима”.

Поразительным образом миф “Москва — третий Рим” вспыхнул снова и весьма ярко после большевистской революции и создания III Интернационала. Это стало темой русской эмиграции. Один из самых чутких к историософским движениям идей мыслитель (я имею в виду Бердяева) в 1938?г. написал: “Доктрина о Москве как третьем Риме стала идеологическим базисом образования Московского царства. Царство собиралось и оформлялось под символикой мессианской идеи”. Однако, как писали русские историки, ничего подобного не было. Николай Бердяев опирался, конечно, на прочтение формулы Филофея русскими публицистами девятнадцатого века. Поэтому и писал он текст, где точные наблюдения переплетались с фантазией: “Искание царства, истинного царства, характерно для русского народа на протяжении всей его истории. Принадлежность к русскому царству определилась исповеданием истинной, православной веры. Совершенно также и принадлежность к советской России, к русскому коммунистическому царству будет определяться исповеданием ортодоксально-коммунистической веры. Под символикой мессианской идеи Москвы — третьего Рима произошла острая национализация церкви. Религиозное и национальное в Московском царстве так же между собой срослось, как в сознании древнееврейского народа. И так же как юдаизму свойственно было мессианское сознание, оно свойственно было русскому православию”22. Федор Степун в статье 1960?г. “Москва — третий Рим” подвел итоги возникшей после победы СССР во Второй мировой войне (как это чувствовалось русскими эмигрантами) полемики в связи с претензией Сталина на мировое господство: “Если не ошибаюсь, Бердяев первый, правда, мимоходом, как это он часто делал, бросил мысль, что за большевизмом стоит идея третьего Рима. Федотов в своей статье “Россия и свобода” в известном смысле присоединяется к этому мнению. С легкой руки религиозных мыслителей эту тему адаптировали социал-демократы Р.А.Абрамович, С.М.Шварц, Б.И.Николаевский, Е.Юрьевский и использовали ее в интересах защиты дорогого их сердцу марксизма от “азиатского социализма” большевиков. <…> С опровержением этих авторов выступил Н.И.Ульянов. В большой обстоятельной статье он подтвердил известную истину, что учение инока Филофея о Москве как о третьем Риме не имело ничего общего с националистическим посягательством на завоевание мира, что оно, связанное с ожиданием конца мира, было ему внушено заботою о духовном состоянии русского народа и носило скорее эсхатологический, чем империалистический характер”23. Именно об этом и впрямь писал Н.И. Ульянов в уже цитированной мною статье 1956?г.: “Объявление Москвы третьим Римом означало такое же избавление от апокалиптического страха, как учение Августина о граде Божием, грядущем на смену Риму, как высказывания византийских авторов о священной миссии Царьграда. “Музыка Филофея” меньше всего походила на марш Буденного”24.

Следом за Ульяновым опровержение связи идеи Филофея с попыткой коммунистического мирового господства дала Н.В. Синицына, за нею Маршалл По, еще раз показавший, что тексты Филофея были прочитаны образованной русской публикой лишь во второй половине XIX столетия. Заметив, что в культурах важную роль играют “осевые моменты”, как он перефразировал введенное Карлом Ясперсом понятие “осевого времени”, определяющего дальнейшую жизнь народов, он тем не менее призвал не преувеличивать их роль: “Российская история дает превосходный пример того, к чему приводит неумеренное обращение к логике “осевых моментов”. Несомненно, формирование доктрины “Москва — Третий Рим” — это один из самых известных и неверно истолкованных эпизодов российской: истории. Уже более столетия рождение доктрины “Третьего Рима” описывали и описывают в монографиях, обзорах и популярной литературе как фундаментальный перелом в исторической эволюции России”25. Конечно, можно сказать, что Филофей вовсе так не думал, не думал, будто он сочиняет культурно-политическую идеологему России. Это уже приобретение последующего развития русской мысли. Однако упорное бытование этой идеи в русской ментальности, в русской публицистике говорит о том, что однажды брошенное слово прорастает самым неожиданным образом. Напомню строчки Тютчева: “Нам не дано предугадать, / Как слово наше отзовется”.

Канул в Лету формулы Вл. Соловьева, призывавшего к нравственной политике, ушли в прошлое параллели между Третьим Интернационалом и Третьим Римом, кончился большевизм, нынешние националисты и коммунисты порою вспоминают этот миф, однако не живут им. Но это ничего не значит. Раз возникнув, миф не исчезает из культуры. Выйдя из активной позиции, миф “Москва — третий Рим” не исчез, не растворился, он тлеет в культурной почве, как огонь в торфянике, — до первой жары и сильного ветра. Так до сей поры в Германии тлеет под спудом миф “крови и почвы”, в США — миф фронтира, в Великобритании — бремя белого человека. Не могу не привести в заключение верную, на мой взгляд, мысль Н. Бердяева: “Коллективные массовые движения всегда вдохновлялись мифологией, а не наукой”26. Об этом следовало бы помнить всем, кто восторгается мифом как смыслом человеческого бытия. Результаты мифологизации жизни чаще всего катастрофичны. Разумеется, Филофей в этом не виноват.

Примечания

1 Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. В 3-х т. Т. 3. М.: Прогресс–Культура, 1995. С. 43.

2 Там же. С. 46.

3 Ульянов Н.И. Комплекс Филофея // Вопросы истории. 1994, № 4. С. 154.

4 Киселева М.С. Учение книжное: текст и контекст древнерусской книжности. М.: Индрик, 2000. С. 165–168.

5 Послания старца Филофея // Памятники литературы Древней Руси. Конец XV — первая половина XVI века. М.,: Художественная литература, 1984. С 437.

6 Там же. С. 449.

7 Ульянов Н.И. Комплекс Филофея. С. 158.

8 Послания старца Филофея. С. 438–439.

9 Там же. С. 439

10 Там же.

11 Катков Михаил. Неправильности в положении православной церкви и православного духовенства в России // Катков Михаил. Идеология охранительства. М.: Институт русской цивилизации, 2009. С. 419.

12 Там же. С. 415–416.

13 Катков Михаил. Необходимость уничтожения касты в православном духовенстве // Там же. С. 424.

14 Там же. С. 439.

15 Послания старца Филофея. С. 441.

16 Послания Ивана Грозного // Памятники литературы Древней Руси: Вторая половина XVI века. М.: Художественная литература, 1986. С. 136

17 Повесть о новгородском белом клобуке // Памятники литературы Древней Руси: Середина XVI века. М.: Художественная литература, 1985. С. 225.

18 Там же.

19 Скрынников Р.Г. Третий Рим. СПб.: Дмитрий Буланин, 1994. С. 87.

20 Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Отзвуки концепции “Москва — третий Рим” в идеологии Петра Первого // Лотман Ю.М. Избранные статьи. В 3-х т. Т. III. С. 205.

21 Петр Великий в его изречениях. М.: Худож. литература. 1991. С. 88.

22 Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990. С. 9–10.

23 Степун Ф.А. Москва — третий Рим // Степун Ф.А. Сочинения. М.: РОССПЭН, 2000. С. 600.

24 Ульянов Н.И. Комплекс Филофея. С. 154.

25 Маршалл По. Изобретение концепции “Москва — третий Рим”.// Ab imperio. 2000.№ 2. С. 62.

26 Бердяев Н.А. Судьба человека в современном мире // Бердяев Н.А. Дух и реальность. М.: АСТ; Харьков: Фолио, 2006. С. 207.

Опубликовано в журнале:

«Вестник Европы» 2013, №36

Наследие папы Бенедикта XVI: свобода религии и «религия прогресса»

Вероника Язькова

Критика либерализма и его достижений принесла папе Бенедикту XVI славу консерватора, “жёсткого адепта веры”?1, по крайней мере, в сравнении со своим предшественником — папой Иоанном Павлом II.

Однако что лежит в основе этой критики? В чём причины неприятия папой Ратцингером либеральной секулярности Запада? Думается, что ответ на этот вопрос следует искать в истории и характере взаимоотношений церкви и государства в период объединения Италии.

"Весь мир предстал перед его глазами, будучи собран как бы в одном единственном

луче... "Разве может человек увидеть мир как целое?"... То не небо и земля сузились, а расширилась душа созерцателя..."

Из рассказа о последних неделях жизни св. Бенедикта

Ратцингер Й. (Бенедикт XVI). Вера – Истина – Толерантность

Обновление католической церкви, начатое Вторым Ватиканским собором 1962–1965 гг. и продолженное в периоды понтификатов Иоанна Павла II и Бенедикта XVI, не привело, как предполагалось, к христианизации европейского общества. Парадоксальным образом статистика, да и сами церковные иерархи упорно говорят о “расцерковлении”, даже возврате к язычеству, поклонению новым идолам. На юбилейной литургии в соборе Святого Петра по случаю 50-летия Второго Ватиканского собора Бенедикт XVI уподобил современное состояние христианского мира “духовной пустыне” и призвал паству “возродить радость веры”.

По мнению религиоведов, причины подобного “расцерковления” кроются в нарушении баланса между традицией и инновацией в лоне Церкви — эту общую для ряда российских и итальянских специалистов точку зрения удачно сформулировал А.Юдин2. Журналисты же выдвигают аргументы в пользу “болезни” самого института церкви, доказательством чему служат истории с педофилией, “Ватиликс”, недавние скандалы с кражей папским камердинером секретных документов курии, обнародование материалов папской переписки и т.д. (исчерпывающую информацию по этому поводу даёт на страницах “НГ-религии” итальянский обозреватель Джованни Бенси). В итальянской прессе и интернет-изданиях нередко можно встретить утверждения, что церковь пользуется инструментами светской власти для упрочения своего финансового положения. Заголовки вроде “Четверть Рима принадлежит Ватикану” настолько обыденны, что уже мало обращают на себя внимание.

Какова же позиция церкви? Судя по публикациям официального органа Ватикана “Оссерваторе Романо”, церковь не молчит, предпочитая замалчиванию злободневных проблем открытость. Она отвечает на обвинения в аналитических заметках и материалах, разумеется, оставляя за собой выбор темы. Предпочтение при этом отдаётся историческим сюжетам. Такова, в частности, статья подборки Не надо искажать историю “Доллары папы против Гитлера”3, в которой затрагивается болезненный вопрос о роли Ватикана в борьбе против нацизма. Опираясь на данные британских архивов, автор статьи, Л.М.Поссати, доказывает, что папа Пий XII оказывал финансовую поддержку союзникам, вкладывая средства церкви в крупнейшие англо-американские банки. Продолжается дискуссия об “опасном молчании” Ватикана в отношении Холокоста и расистских законов.

Новую трактовку Ватикан дал и другой исторической дате — годовщине подписания Латеранских соглашений в феврале 1929 г. между Святым престолом и правительством фашистской Италии. Эти пакты определили статус католической церкви в Иитальянском государстве, признали суверенитет Ватикана. Размышляя о значении этого события, Бенедикт XVI категорически высказался против попыток квалифицировать его как “стремление Церкви или Святого престола захватить власть, получить привилегии либо выгодное социально-экономическое положение”. Эти документы, — подчеркнул папа 11 февраля 2013 года4 — заложили законодательные основы автономии церкви и государства и свободы религии в индивидуальном, коллективном и институциональном измерениях. В этом смысле (если вынести за рамки сам факт переговоров с Муссолини и ряд серьёзных уступок правительству фашистской Италии!) Латеранские соглашения подготовили почву для Второго Ватиканского собора.

Тема свободы религии, или религиозной свободы, занимает едва ли не первое место в публикациях “Оссерваторе Романо” и в других католических изданиях. Отметим, что под религиозной свободой, согласно одноимённой декларации Второго Ватиканского собора, понимается право граждан на свободу религиозного выбора, право религиозных общин беспрепятственно “учить своей вере и исповедовать её открыто, устно и письменно”, не встречая препятствий со стороны гражданской власти при избрании, подготовке, назначении служителей, свобода собраний и ассоциаций, а также право родителей определять религиозное воспитание детей в соответствии с их религиозными убеждениями5.

На практике же, — как с прискорбием констатируют нынешние церковные иерархи, - религиозная свобода граждан по-прежнему уязвима и нуждается в защите. Во многих странах удар по религиозной свободе наносит именно государство — посредством замалчивания общественной роли религии, внедрения “скрытых, изощрённых форм предубеждения против христианского образа жизни”, пропаганды таких негативных факторов современной цивилизации, как однополые браки, аборты, эвтаназия и др.

Критика либерализма и его достижений принесла Бенедикту XVI славу консерватора, “жёсткого адепта веры”6, по крайней мере по сравнению со своим предшественником. Однако что лежит в основе этой критики? В чём причины неприятия папой Ратцингером либеральной секулярности Запада? Думается, что ответ на этот вопрос следует искать в истории и характере взаимоотношений церкви и государства еще в период объединения Италии.

Отказ от теократической модели государственного устройства в ходе объединения страны с последующей ликвидацией Папской области потребовал пересмотра статуса церкви во вновь созданном королевстве. С конца 40-х гг. XIX в. и вплоть до 1870 г., когда Папская область как теократическое государство, возглавляемое папой римским, прекратила своё существование, основной ценностью в Итальянском королевстве была провозглашена свобода. К ней апеллировали все: санфедисты, либералы, не говоря уже о демократическом лагере и республиканцах. Принимая же во внимание тот вес, который в Сардинском королевстве, ставшем центром объединительного движения в Италии, возымели либералы, представляется важным остановиться именно на либеральной концепции религиозной свободы.

Собственно, что понимали тогдашние либералы под словом “свобода”? Уже на рубеже XVIII–XIX вв. этот термин трактовался двояко. Вопрос о необходимости завоевания свободы был подготовлен эпохой Просвещения и вышел на первый план в связи с преодолением “старого порядка”. С другой стороны, как доказал опыт Французской революции, которая этот порядок разрушила, вновь завоёванная свобода нуждалась в защите. Угроза исходила как со стороны поверженных, так и от тех, кто за спиной победителей стремился использовать плоды революции в собственных интересах или во имя достижения ещё бòльшей свободы. Таким образом, борьба должна была неизбежно вестись на два фронта, ибо завоевание свободы подразумевает и её защиту.

В эпоху Реставрации принципиально новой формой “позитивной” свободы стало стремление к прогрессу. В данном случае речь шла о свободе ради созидания — так называемой “позитивной” свободе для: для печати, для слова, собраний, совести и т.д. и о ее защите от посягательств извне — от экстремистов-радикалов и клерикалов приверженцев “старого порядка”. Преклонение перед прогрессом в передовых европейских странах было столь велико, что нередко принято говорить о возникновении “религии прогресса” как религии новой эпохи, последовавшей за Французской революцией.

“Религия прогресса” не обошла и Италию. Формирование итальянских либералов (М.Д’Адзелио, Ч.Бальбо, К.Б.Кавура) проходило под воздействием идей европейского — прежде всего швейцарского и французского — либерализма периода Реставрации. Отсюда “европеизм” итальянских либералов, их стремление “европеизировать” Италию. Причём под “Европой” они подразумевали Европу “прогрессивную и свободную”, под “прогрессом” — поступательное развитие общества, а под “свободой” — “позитивную” свободу, то есть совокупность всех прав человека и гражданина, не наносящих вреда согражданам (политические, гражданские свободы, свободу прессы, преподавания, ассоциаций). И прежде всего — свободу религии, включающую в себя свободу совести, культов и миссионерской деятельности. Эти требования были высказаны в предельно мягкой форме, исключавшей посягательство на католическую доктрину, религиозные чувства верующих и проповедь индифферентизма — учения, которое свидетельствовало об отсутствии всякого суждения, “уже не нападало и не опровергало, а лишь говорило: мне всё равно”7.

Влияние на оформление этой концепции оказало философское учение французских доктринёров (П.-?П. Руайе-Коллар, Ф.Гизо) и спиритуалистов-эклектиков (В.Кузен), поставивших вопрос о применении теории прогресса к сфере духовной, примирении религии и философии. Попытка создать своего рода “философскую”, антропоцентристскую религию “в пределах разума”, утвердить принцип свободы и нравственности в политике, противопоставить скептицизму и материализму XVIII века новое эклектическое учение представляла интерес для приверженцев “золотой середины”, отвергавших эксцессы века Просвещения, с одной стороны, и разочаровавшихся в традиционном католицизме — с другой. В области религии принцип “золотой середины” трактовался как стремление избежать крайностей — атеизма и религиозного фанатизма.

Знакомство с трудами философов-богословов Италии А.Росмини и В.Джоберти, противников иезуитизма и религиозной косности, убеждало итальянских либералов, что в недрах самой церкви сокрыты резервы духовного обновления. Реформы, обнародованные в 1848 г. А.Росмини (в 2007 г. декретом Бенедикта XVI он причислен к лику блаженных), предусматривали образование и просвещение духовенства, переход от чуждой простолюдину латыни к народному итальянскому языку, отказ епископов от привилегий, избавление церкви от юрисдикционалистского контроля со стороны государства. Проект Росмини затрагивал святая святых католической церкви в Италии — её земельные владения, поскольку само их существование шло вразрез с главным обетом священнослужителя — обетом бедности. Ряд аспектов философии “теологического рационализма” Росмини (признание в каждом индивидууме наличия “искры божественного разума” и как следствие — проповедь неприкосновенности свободы личности) сближались с либеральными теориями и позволяли надеяться на союз с прогрессивным духовенством в будущем едином государстве.

Квинтэссенцией политической концепции премьер-министра Сардинского, а с 1861 года — Итальянского королевства К.Б.Кавура стала провозглашенная им в парламенте формула “Свободная церковь в свободном государстве”. В основе этого тезиса лежал “принцип свободы”, в равной степени применяемый как к государству, так и к церкви. Свободу церкви Кавур видел в её отделении от государства по бельгийскому образцу8. Американская модель “нейтрального” отделения церкви от государства, издавна привлекавшая Кавура, в католической Италии была неосуществима, поскольку отказ государства от признания приоритета какой-либо конфессии противоречил историческим традициям страны. Система же так называемого “враждебного” отделения с ярко выраженным юрисдикционалистским контролем государства над церковью, галликанизм и т.д. задевали самостоятельность церкви. Бельгийский вариант рассматривался как идеальный и для государства, и для церкви. Согласно этой модели, юридически находясь в государстве и будучи субъектом этого государства, церковь обязана подчиняться его законам. Это означало, что государство отказывает религиозным институтам предоставлять им средства светской власти; не признаёт за церковными корпорациями прав юридического лица и провозглашает, что в области светских отношений духовенство подчиняется общим законам государства наравне со всеми его гражданами. В духовном же плане, в том, что непосредственно касается сферы компетенции церкви, то есть преподавания, назначения епископов, отношений с верующими в процессе отправления религиозного культа, церковь автономна и независима.

После смерти Кавура в июне 1861 г. осуществление формулы “Свободная церковь в свободном государстве” рассматривалось либералами и — добавим — продолжает рассматриваться и по сей день в тесной взаимосвязи с процессом реформирования церкви, то есть как закономерный итог продвижения общества по пути прогресса.

20 сентября 1870 г., когда в Вечный город вошли альпийские стрелки короля Виктора Эммануила II, светская власть понтифика была ликвидирована окончательно. Изданный итальянским правительством Закон о гарантиях 1871 г. обеспечивал личную независимость главы католической церкви, ежегодное содержание в размере 3 млн 250 тыс. лир и право экстерриториальности папских дворцов. В ответ папа Пий IX (понтификат 1846–1878 гг.) объявил либеральному государству “моральную” войну. Он не признал закона и, укрывшись в ватиканской резиденции, провозгласил себя “узником либерального государства”.

Понтифик ревностно защищал свои позиции, полагая, что поддержание вековых традиций и, главное, сохранение Папской области как теократического государства в том виде, в каком оно было ему передано предшественниками, служат гарантией религиозной свободы и независимости церкви. В опубликованном ещё в 1864 г. “Силлабусе” (или “Перечне главнейших заблуждений нашего времени”) решительному осуждению подлежали 80 “заблуждений”, в том числе рационализм, либерализм, отделение церкви от государства, отрицание за первосвященником права на светскую власть, свобода науки и философии, взгляд на государство как на источник права, индифферентизм, гражданский брак. Вплоть до самой смерти Пий IX считал промышленный прогресс опасным для церкви. Всё это он объявил “жестокой чумой”9.

Во времена правления папы Льва XIII (1878–1903) и папы Пия X (1903–1914) отношение к либерализму и его производным (в частности, к модернизму) было острокритическим. “Те, кто исповедуют так называемый либерализм, — писал Лев XIII в энциклике Libertas praestantissimum, — преступают все границы и приходят в конце концов к тому, что не делают явного различия между истиной и заблуждением, между честностью и бесчестием”10. В 1907 году, защищая церковь от модернизма (учения, распространённого преимущественно в среде либерального духовенства), папа Пий X высказался против внедрения прогресса в лоно церкви на том основании, что вера якобы развивается по общим принципам развития человечества и, следовательно, для этой области характерен прогресс11. Долгие годы, вплоть до решения “римского вопроса” в ходе подписания Латеранских соглашений 1929 г., церковь разговаривала с поборниками либеральной секулярности на языке анафем, угроз и разоблачений.

Антилиберальная и антимодернистская католическая критика неизменно вызывала протест у итальянской либералов, которые расценивали ее как отречение от науки и свободы мысли. Любопытно, что ещё в 1863 г., за год до издания знаменитого “Силлабуса”, Италию облетело стихотворение итальянского поэта (впоследствии ставшего лауреатом Нобелевской премии по литературе) Джозуэ Кардуччи под символическим названием “Гимн сатане”. В этом гимне автор воздал хвалу свободам, объявленным “погибелью”, “чумой” и делом рук сатаны, а прогресс представил в виде паровоза — огромной машины, которая несётся по всему миру, не зная преград, во имя торжества Разума и Знания.

В наши дни образ этой гигантской паровой машины привлёк внимание Бенедикта XVI. В своей книге “Вера — Истина — Толерантность” он привёл высказывание польского философа Анджея Щипёрского: “Вероятно, отработавшая свое паровая машина Просвещения после двухсот лет полезной безупречной работы остановлена у нас на глазах и при нашем участии. Теперь пар выпускается в воздух”12. Впрочем, добавляет понтифик, “безупречной эта машина никогда не была — достаточно вспомнить о двух мировых войнах прошлого века и диктатурах, которые мы пережили”13; кризис политического разума — налицо.

Приветствуя ряд безусловных достижений эпохи Просвещения, понтифик тем не менее ставит вопрос: “Не являются ли основы европейского Просвещения, на которых покоится наш путь к свободе, ложными или, по крайней мере, ущербными?”14 С Нового времени и вплоть до сего дня, отмечает глава католической церкви, понятие прогресса было и остаётся завораживающим, “навязывается в качестве нормы политической и общечеловеческой деятельности, выступает как наивысшая нравственная квалификация”15. В беседе с немецким журналистом Питером Сиволдом папа заметил, что под прогрессом понимается прежде всего “прогрессирование знания”. Мы можем наблюдать это в технике, в изучении и использовании сил природы, мы можем восстанавливать ДНК, в сущности, мы в состоянии самостоятельно создавать жизнь16. Бенедикт XVI заявил на страницах “Оссерваторе Романо”17, что католическая церковь горячо поддерживает прогресс во имя созидания, выступает за развитие цифровых технологий, стремится занять своё место в интернет-сообществах, приблизиться к человеку XXI века посредством общения в социальных сетях, в твиттере, в блогах. В католических кругах бытует мнение, что научно-технический прогресс может дать веские аргументы против использования эвтаназии. Церковь же, однако, считает корректным в особо тяжёлых случаях, когда наркотические средства не помогают, фармакологически вводить безнадёжных больных в кому, чтобы избавить их от невыносимых страданий18.

В то же время папа Бенедикт XVI утверждает, что прогресс амбивалентен: “знание” означает “владение” (я знаю, следовательно, могу распоряжаться). Возникает вопрос: можно ли считать прогрессом возможность уничтожить мир и человеческую жизнь?19 Разумеется, речь идёт о деструктивной стороне прогресса, когда создаётся угроза основе нашего бытия. В этом отношении позиция церкви непоколебима: необходим нравственный контроль над прогрессом. А для этого, считает понтифик, нужно понять, что прогресс “распространяется на обращение человека с материальным миром, а не производит, как учил марксизм и либерализм, нового человека, новое общество”20. Человек остаётся неизменным и на примитивном, и на высоком уровне технического развития.

В одном ряду с “прогрессом” стоит понятие свободы, которое, по мнению папы, начиная с Нового времени приобрело множество мифологических черт и требует демифологизации. Он подчёркивает, что в либеральной трактовке “свобода” часто мыслится анархически, она несовместима с каким-либо общественным институтом; свобода индивида представляется высшей целью и самоцелью, становится идолом. Любые ограничения трактуются как пережитки архаических запретов. При этом нередко попирались, да и ныне попираются права самых беззащитных. Демифологизация прогресса и свободы неизбежно влечёт за собой демифологизацию понятия науки, поскольку наука как таковая не создаёт этос21. Она может быть великим благом, но может, пренебрегая нравственными законами, служить бесчеловечности, массовым убийствам, торговле человеческими органами в интересах коммерции и власти.

Цель всякой демифологизации, по мнению Бенедикта XVI, состоит в освобождении разума, рацио, от зашоренности предубеждений, от излишнего давления секулярного “автономного” антропоцентризма, предлагающего человеку освободиться от Бога и строить мир исключительно своими силами. И тут мы снова имеем дело с одним из центральных понятий эпохи Просвещения и XIX века. Понтифик убежден, что нынешняя секулярная рациональность Запада не может быть воспринята всем человечеством хотя бы потому, что “не существует такой рациональной, этической или религиозной формулы, с которой согласился бы весь мир” и которая могла бы (по крайней мере, в настоящее время) лечь в основу всемирного этоса22. Не является такой формулой и релятивизм в этике и религии, который, сомневаясь в существовании истины вообще, отказывается от её поиска, признаёт правоту за всем и каждым в равной степени. Высшие католические иерархи полагают, что подобное учение подрывает основы свободы совести и религии, открывая двери нетерпимости и насильственной уравниловке23. Не случайно поэтому они всё более утверждаются во мнении, что основной смысл веры, её содержание и нравственное учение не могут существовать в условиях компромисса24. Лишь посредством очищения разума и этического воспитания возможно создание справедливого государственного и общественного устройства, гуманизация мира, — провозглашает энциклика Бенедикта XVI “Deus Caritas est”. Универсальным, высшим выражением морального разума, не антиподом, но реальной формой свободы понтифику видится Декалог, который в основном совпадает с мудростью других великих культур25.

В отношении свободы церкви Бенедикт XVI высказывает положения, о которых в своё время мечтал Кавур и итальянские либералы эпохи Рисорджименто и которые были закреплены — уже по инициативе самой церкви — в решениях Второго Ватиканского собора лишь в 1965 году. Речь идёт о принципе “автономии и независимости церкви и государства”, заложенном после Второй мировой войны в конституции Итальянской республики; о недопустимости огосударствления церкви и слияния церкви c государствoм; об уважении церковью свободы государства; и, напротив, об уважении государством свободы церкви26, религиозной свободы духовенства и светских граждан; о свободе информации, гарантии прав человека во всём мире27 как необходимом условии развития правового общества. Понтифик не устаёт повторять, что отрицание либо необоснованное ограничение религиозной свободы граждан, через которую человек может упорядочить свою жизнь, ориентируясь на Бога, неминуемо ведёт к ограниченному взгляду на человеческую личность28.

В ходе выступления на 19-м заседании Совета министров ОБСЕ, архиепископ Д.Мамберти заявил, что право на религиозную свободу занимает главенствующее место для Святого престола наряду с другими фундаментальными свободами: свободой средств массовой информации, свободой высказывать своё мнение и обмениваться идеями, свободой в поиске и познании Истины29. Таким образом, отстаивая право человека на религиозную свободу — важнейшую составляющую свободы выбора — понтификат Бенедикта XVI заявил о своей открытости и готовности к диалогу.

В постсоборный период католическая церковь признала, что главная задача духовенства и церковной иерархии состоит в служении людям, а не в использовании против них духовного оружия. Непримиримый антимодернизм некоторых католических иерархов, приверженцев архиепископа Лефевра, расценившего Собор как “отступничество”, вынудил папу Иоанна Павла II в 1988 г. отлучить самого архиепископа и лефевристов от церкви. В январе 2009 г. Бенедиктом XVI анафема была снята.

Уподобив современное состояние христианского общества “пустыне”, папа Бенедикт XVI вовсе не считает, что религия как таковая более не востребована, что ей нужно уйти на покой. Напротив, — утверждает он, — люди сегодня, как никогда, тянутся к иррациональному, суеверному, магическому, что говорит об извечной потребности человека выйти за пределы стандартного знания, найти ответы на основные вопросы экзистенции. Поэтому возврат к религии должен произойти через переосмысление основ, через соединение веры и разума. Поразительно это внимание папы к человеческому разуму: “разум не может быть здравым без веры, но и вера без разума утрачивает своё человеческое измерение”! Однако (и вероятно, в этом заключается духовное завещание папы Бенедикта XVI) соединение веры и разума возможно лишь при условии подлинно христианского смирения и расширения кругозора разума, то есть в способности человека увидеть мир в его совокупности, воспринять его полноту, в способности к расширению души. “Мы нуждаемся, — подчеркнул понтифик, — в чём-то подобном тому, что находим у Сократа: в бдительной открытости, которая всегда начеку и заглядывает за свои границы, в новом “диалогическом” общении веры и философии”30.

Примечания

1 Богомазов В.М. Папа римский Бенедикт XVI и актуальные проблемы современности, с.130.

2 Орлова Л. Курс на обновление: 50 лет спустя. Католическая церковь и мир пожинают плоды реформ II Ватиканского собора // НГ-религии. 3 октября 2012, с.6; Богомазов В.М. Указ. соч. // Современная Европа. М., 2013, №1; Talarico G. Il Concilio Vaticano II, 50 anni dopo // L’Opinione 12 ottobre 2012, www.opinione.it/cultura/2012/10/12/talarico_cultura-12-10.aspx

3 Possati L.M. I dollari del Papa contro Hitler // L’Osservatore romano. 1 febbraio 2013.

4 11 febbraio // L’Osservatore romano. 12 febbraio 2013.

5 Второй Ватиканский собор. Конституции, декреты, декларации. Брюссель, 1992, с.440, 443.

6 Богомазов В.М. Указ. соч., с.130.

7 Котляревский С.А. Ламменэ и новейший католицизм. М., 1904, с.83

8 Cavour C.B. Discorsi parlamentari. vol. XV (1859-1861). A cura di A. Saitta. Firenze, 1973, рр.540-541.

9 Пий IX. Quanta cura - http://www.unavoce.ru/library/quanta_cura.html

10 Папа Лев XIII Libertas praestantissimum (О природе человеческой свободы) — http://www.unavoce.ru/library/libertas.html

11 Пий X. Окружное послание “Pascendi Dominici Gregis” — http://fsspx.of.by/ru/oracle/papa_pijj_x/okruzhnoe_poslanie_pascendi_dominici_gregis/

12 Ратцингер Й. (Бенедикт XVI). Вера - Истина - Толерантность. М., 2007, с. 331

13 Там же, с.358

14 Там же, с. 332.

15 Ратцингер Й. (Бенедикт XVI). Ценности в эпоху перемен. О соответствии вызовам времени. М., с.25.

16 Benedetto XVI. Luce del Mondo. Il papa, la Chiesa e i segni dei tempi. Milano, 2012, pp.52.

17 Benedetto XVI. Autenticità e verità nella cultura dei social network // L’Osservatore romano. 25 gennaio 2013, p.8.

18 Scaraffia L. Vivere fino alla fine. // L’Osservatore romano, 7 febbraio 2013, p.5.

19 Benedetto XVI. Luce del mondo, pp.52-53.

20 Ратцингер Й. (Бенедикт XVI). Ценности, с. 26.

21 Там же, с.27.

22 Там же, с. 41-42.

23 Se il relativismo si impone come norma // L’Osservatore romano, 17 gennaio 2013, p.4.

24 Баллестрем К.Г. Церковь и демократическая культура: проблема адаптации и конфликты // Вестник Европы. Том XI. М., 2004, с.180.

25 Ратцингер Й. (Бенедикт XVI). Вера — Истина — Толерантность, с.358.

26 La libertà e l’autonomia istituzionale della Chiesa // L’Osservatore romano, 17 gennaio 2013, p.4.

27 Подробнее о решениях Второго Ватиканского собора см.: Красиков А.А. Ватикан — государство и церковь. // На перекрёстке Средиземноморья; “Итальянский сапог” перед вызовами XXI века. М., 2011, с.422; Красиков А.А. Второй Ватиканский собор в контексте отношений между СССР и Св.Престолом // Второй Ватиканский собор. Взгляд из России. М., 1997; Красиков А.А. Между двумя Римами // Государства Апеннинского полуострова на современном этапе. М.,2012.

28 Benedetto XVI. Discorso durante l’incontro con i membri del governo, delle istituzioni della Repubblica, con il corpo diplomatico. i capi religiosi erappresentanti del mondo della cultura // http://www.vatican.va/holy_father/benedict_xvi/speeches/2012/september/documents/hf_ben-xvi_spe_20120915_autorita_it.html

29 Per il riconoscimento pubblico della libertà di religione // L’Osservatore romano, 8 dicembre 2012, p.2.

30 Ратцингер Й. (Бенедикт XVI). Вера — Истина — Толерантность, с. 204, 232, 235.

Опубликовано в журнале:

«Вестник Европы» 2013, №36

СЕУЛ НАЗНАЧИЛ НОВОГО ПРЕДСТАВИТЕЛЯ ПО ПЕРЕГОВОРАМ С КНДР

Им стал посол Южной Кореи в Австралии Чо Тэ Енг

Новым представителем Сеула для переговоров с КНДР по денуклеаризации назначен посол Южной Кореи в Австралии Чо Тэ Енг, сообщает "Ренхап".

Он заменил на этом посту Лим Сонг Нама, который был представителем страны на этих переговорах с 2011 года. Лим стал послом Южной Кореи в Великобритании.

Чо занимал различные дипломатические посты, в том числе был заместителем главы делегации на шестисторонних переговорах по денуклеаризации в 2004-2006 годах.

Министр иностранных дел страны Юн Бен Сэ сообщил, что в следующем месяце Чо посетит США, Китай и другие страны, участвующие в шестисторонних переговорах.

На прошлой неделе спецпосланник КНДР Чхве Рен Хэ заявил, что Северная Корея выступает за возобновление шестисторонних переговоров по денуклеаризации Корейского полуострова. Он также встретился с председателем КНР Си Цзиньпинем и передал ему личное письмо от лидера КНДР Ким Чен Ына.

В апреле министры иностранных дел стран-членов G8 осудили ядерную и ракетную программы Северной Кореи в самых жестких выражениях. Главы МИД РФ, Канады, Японии, США, Великобритании, Франции, Германии и Италии призвали КНДР воздержаться от дальнейших провокационных действий.

Организация развития торговли Ирана опубликовала список автомобилей, разрешенных к импорту в страну в текущем иранском календарном году, и в этом списке нет таких известных марок, как Porsche, Mercedes-Benz, BMW, Maserati и Nissan, сообщает в субботу информационное агентство ISNA.

Согласно сообщению, в январе министерство промышленности, рудников и торговли Ирана запретило импорт автомобилей с двигателями объемом более 2 500 кубических сантиметров.

Как сообщалось, в текущем году 17 марок автомобилей разрешены к ввозу в страну, в числе которых автомобили марки Hyundai (две модели), ABT, Alfa Romeo (две модели), MG, SsangYong, Toyota, Renault (шесть моделей) и Kia (две модели).

Ранее в список были включены 25 марок автомобилей, такие как южнокорейские Kia и Hyundai, китайская SAIC motors, итальянские FIAT и Alpha Romeo, японские Honda и Mitsubishi, немецкая ABT и шведская Volvo.

В предыдущем иранском календарном году, который закончился 20 марта, Иран импортировал 44 341 автомобиль на сумму более 1,084 миллиарда долларов.

По сравнению с предшествующим годом, количество импортируемых автомобилей выросло на 30,59 процента, а стоимость импортируемых автомобилей увеличилась на 11,3 процента.

В рамках «Программы-200» в Юго-Восточном округе Москвы в ближайшее время будут построены храмы на улицах Мельникова, Вольская, Саранская и Краснодарская. Еще ряд объектов находится в стадии проектирования, сообщили в Фонде поддержки строительства храмов города Москвы.

Ход выполнения программы строительства православных храмов в ЮВАО рассматривался на выездном совещании под председательством депутата Госдумы, советника мэра Москвы и Патриарха Московского и всея Руси Владимира Ресина.

На строительной площадке храма на ул. Мельникова, 7 в настоящее время завершаются кровельные работы, после чего останется только оштукатурить фасад и установить ограду. Храм рассчитан на 500 человек и возводится в память жертв теракта в Театральном центре на Дубровке. Закладной камень этого собора лично освятил Патриарх Московский и всея Руси Кирилл в присутствии мэра столицы Сергея Собянина.

В ноябре 2013 года планируется достроить храм в византийском стиле на 500 прихожан на улице Вольская, 2. Величественный собор в честь иконы Божией Матери «Воспитание» будет облицован известняком и иметь свинцовую крышу, а внутри его украсят мозаикой и белокаменной резьбой. В настоящий момент стены поднялись под купол.

Еще один уникальный проект реализуется на улице Саранская, 1. Генеральный подрядчик ООО «ЕАД Главболгаргорстрой» обещает, что уже в этом году 49-метровый двухэтажный собор в честь Сретения Господня откроет двери для 1000 прихожан. Стены цокольного этажа покроют натуральным камнем, восьмигранный шатер - медью, а кресты и главки - позолотой. Для здания разработана сложная система вентиляции и кондиционирования по самым современным стандартам.

Строители также ведут работы на Краснодарской улице, 50 - здесь возводится церковь в честь Татианы Римской. Ожидается, что в июле будет произведена засыпка стен нулевого цикла.

Кроме того, ряд будущих храмов Юго-Восточного округа находятся в стадии проектирования. В их числе - храм Воскресения Словущего в Марьино (на пересечении улиц Белореченская и Перерва), храм в честь святого благоверного князя Андрея Боголюбского в Текстильщиках (пересечение Волгоградского проспекта, Волжского бульвара и Окской улицы), храм в Некрасовке (на пересечении проспекта Защитников Москвы и улицы Покровская), храм на ул. Ставропольская, 25 (Люблино). Новые храмы в перспективе появятся и по адресам: Тихорецкий бульвар, 1, ул. Кожедуба, 14, Новочеркасский бульвар, 6-8, ул. Белореченская, 41, ул. Вострухина, 9 и другим - эти объекты сейчас проектируются.

Министерство культуры Греции и власти Аттики намерены привлечь миллионы туристов в Афины и столичный регион и сделать их одним из самых популярных центров туризма в Европе. Широкомасштабная программа привлечения туристов была представлена в понедельник на конференции в музее Акрополя.

Министр культуры Греции Ольга Кефалоянни на презентации проекта развития туризма в Аттике

"Афины нуждаются в новом положительном образе города, который будет удобным для миллионов туристов, города современного, безопасного, гостеприимного", - заявила министр культуры Ольга Кефалоянни на презентации.

Прилечь туристов предполагается не только памятниками истории, музеями, современной культурой, гастрономией, развлечениями, но морем и пляжем. Планы на будущее включают, в частности, создание "афинской ривьеры", реконструкцию исторической части центра города, создание крупных культурных центров. Город планируется сделать безопаснее - полиция усилит борьбу с преступностью. Министерство туризма обещает поддержку всем мероприятиям, которые могут привлечь туристов в Афины и сделать их пребывание приятным.

Красоты природы - море и горы, греческое гостеприимство, профессиональный уровень сотрудников в области туризма, историческое и культурное прошлое, - все это дает важное преимущество для развития туризма в Греции, заявила Кефалоянни и призвала и другие регионы Греции разрабатывать свои программы привлечения туристов.

Аттика намерена развернуть массовую кампанию привлечения туристов. Уже работает сайт www.athensattica.com, рассказывающий о жизни региона, открыты странички в Facebook, Instagram, канал к Youtube. Цель программы - показать привлекательность столичного региона Греции и входящих в его состав островов, вывести Аттику в десятку city-break - городов туров выходного дня, куда ездят на два-три дня, как в Барселону, Рим, Стамбул, Дубровник, отмечалось на презентации.

Причем туристов предполагается привлекать не только в летний период. Среди стран, где предполагается развернуть кампанию, названы Великобритания, Франция, Германия, Италия и Россия. Информацию об Аттике планируется распространять и через телеканал Travel Channel, который смотрят 50 миллионов домохозяйств, и через 16 изданий с тиражом в 25 миллионов экземпляров. Геннадий Мельник.