Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Образовательный саммит Intel: развитие предпринимательства

В ноябре 2013 года в Варшаве прошел десятый ежегодный Образовательный саммит Intel (Intel Education Summit). Мероприятие призвано собрать вместе представителей мирового образовательного сообщества для того, чтобы поделиться и перенять лучшие образовательные практики мира. В этом году тематика докладов и дискуссий была сфокусирована на развитии предпринимательства, участники саммита обсудили вопросы, связанные с передовыми методиками обучения молодежи и навыками, необходимыми для создания успешной карьеры в будущем.Образовательный саммит Intel собрал более двухсот профессионалов из стран Европы, Ближнего Востока и Африки, включая профессоров, преподавателей, консультантов, представителей министерств образования. Кроме того, в мероприятии приняли участие отраслевые партнеры корпорации Intel. Участники обсудили различные темы, начиная практическими и интерактивными методиками обучения с использованием современных технологий, заканчивая вопросами педагогики и напралениями развития образования.

Многие эксперты предложили практические советы. Например, Стюарт Моррис (Stuart Morris), представитель бизнес-школы Henley Business School, рассказал о важности неудач в предпринимательстве. Он обратил внимание на то, насколько важное значение имеет жизненная стойкость, особенно в непростых экономических условиях, и почему необходимо демонстрировать свою силу духа потенциальным работодателям.

Шелли Эскью (Shelly Esque), вице-президент, директор глобальной группы по внешним связям корпорации Intel, в своем выступлении подчеркнула важность вклада учителей в развитие навыков предпринимательства у молодежи и образования в целом. Она обратилась к недавнему исследованию организации International Center for Research on Women, в рамках которого было определено, что всемирная программа профессионального развития учителей Intel <Обучение для будущего> помогает педагогам женского пола приобрести знания, навыки и уверенность в себе, чтобы использовать современные технологии и расширить возможности для развития карьеры. Ярким событием Образовательного саммита Intel стала выставка-демонстрация технологий для образования. Так, участники смогли познакомиться с недавно представленной платой Galileo, которая представляет собой набор инструментов для быстрой разработки прототипов различных систем, начиная созданием интерактивных дисплеев на основе светодиодов, заканчивая более сложными проектами, включая решения для автоматизации работы бытовой техники и роботов, управляемых с помощью смартфонов. Подобные интерактивные технологии должны рассматриваться не только в качестве технических средств обучения, они также призваны вдохновить школьников к изучению научно-инженерных предметов. Одним из ключевых сообщений саммита стала необходимость в инвестировании в инициативы и программы, направленные на развитие молодежи. Корпорация Intel традиционно уделяет большое внимание этим вопросам, поддерживая и организуя различные программы и инициативы, включая международный конкурс научно-инженерных проектов старшеклассников Intel ISEF и международный конкурс студенческих бизнес-проектов Intel Global Business Challenge.

Образовательный саммит Intel прошел успешно, и мы благодарим всех, кто принял в нем участие. Очень важно, чтобы решения, принятые в рамках мероприятия, получили практическую реализацию для развития нового поколения инноваторов, ученых и инженеров. .

Украина, объявившая об отказе от закупок газа у "Газпрома", в течение последней недели утроила прокачку газа в страну через территорию Польши, сообщили РИА Новости в пресс-службе польского оператора газопроводов Gaz-System.

Газ в реверсном режиме поступает на Украину из Польши через пункт "Германовичи". Его максимально возможная технически пропускная способность составляет 4,8 миллиона кубометров в сутки.

По данным польского трубопроводного концерна, вплоть до 6 ноября на Украину ежесуточно поставлялось от 12,5 миллиона киловатт-часов (около 1,2 миллиона кубометров) до 15,6 миллиона киловатт-часов (около 1,5 миллиона кубометров).

6 ноября объем прокачки был удвоен и достиг 34 миллионов киловатт-часов (около 3,2 миллиона кубометров), а 9 ноября увеличился до 51,3 миллиона киловатт-часов (около 4,9 миллиона кубометров), сохраняясь на этом уровне и 10 ноября. Данных за 11 ноября Gaz-System пока не предоставила.

Производитель напольных покрытий Barlinek Group (г. Кельце, Польша) закроет деревообрабатывающий завод, расположенный в г. Косове (Ивано-Франковская обл., Украина), об этом говорится в полученном Lesprom Network сообщении компании.

Предприятие выпускало заготовки для расположенного в Виннице завода, производящего паркетную доску, кроме того, с 2009 г. здесь функционировала линия по производству топливных гранул.

Чистый убыток завода в январе-сентябре вырос в годовом исчислении в 1,8 раза — до 405 тыс. польских злотых ($126,5 тыс.), продажи сократились в 5,8 раза. Попытки руководства компании оптимизировать деятельность предприятия не привели к улучшению рентабельности.

Barlinek Group намерена выставить на продажу оборудование, здание и землю деревообрабатывающего завода в Косове.

Компания PERN "Przyjazn" (Польша) на собрании акционеров Sarmatia Sp. z o.o. 29 октября заблокировала принятие всех решений, необходимых для дальнейшей работы по продлению нефтепровода Одесса-Броды до Плоцка (Польша).

Как сообщает Интерфакс-Украина со ссылкой на пресс-службу Sarmatia, в частности, PERN Przyjazn проголосовала против продолжения подготовки проекта строительства, против утверждения плана работы и финансового плана Sarmatia на следующий год, а также против увеличения уставного капитала общества.

Согласно регламенту Sarmatia, для принятия любого решения необходим консенсус акционеров.

Как сообщалось, "Укртранснафта" и PERN "Przyjazn" в 2004 году создали предприятие Sarmatia Sp. z o.o. (Польша) для строительства участка магистрального нефтепровода Броды-Плоцк протяженностью около 490 км.

Позднее в состав участников вошли азербайджанская Socar, грузинская GOGS и литовская Klaipedos Nafta, в результате чего его уставный капитал был увеличен с 2 до 9 млн польских злотых. Доли всех сторон составили по 24,75%, за исключением Klaipedos Nafta, которая стала собственником 1%.

В октябре 2007 года Украина, Польша, Азербайджан, Грузия и Литва заключили соглашение о строительстве участка нефтепровода Броды-Плоцк-Гданьск. Проект может быть частично профинансирован со стороны Европейского Союза.

Нефтепровод Одесса-Броды протяженностью 674 км и мощностью 9 млн тонн в год, соединивший морской нефтяной терминал (МНТ) "Пивденный" (Одесская обл.) и систему магистральных нефтепроводов "Дружба" в районе Брод (Львовская обл.), был введен в эксплуатацию в 2001 году. Изначально он строился для прокачки легкой каспийской нефти в Европу, однако до 2004 года простаивал, а затем использовался в реверсном режиме (в направлении терминала "Пивденный"). В 2011 году нефтепровод использовался для аверсной транспортировки венесуэльской нефти на Мозырский НПЗ (Беларусь).

На модернизацию международного аэропорта "Львов" имени Данилы Галицкого в 2017-2021 гг. планируется привлечь финансирование в размере 1,06 млрд грн, пишет "Коммерсант Украина".

Соответствующее решение закреплено постановлением Кабмина № 807 от 17 октября 2013 г. "О внесении изменений в Государственную целевую социальную программу развития в Украине спортивной и туристической инфраструктуры в 2011-2022 гг.", опубликованным в минувшую пятницу. Средства планируется привлечь из разных источников, в том числе и под государственные гарантии.

Финансирование модернизации Львовского аэропорта - это далеко не вся госпрограмма. Большая ее часть отведена для строительства, реконструкции, ремонта туристической, транспортной и спортивной инфраструктуры, в том числе во Львовской области. Все это делается для того, чтобы создать условия для получения права проведения зимних Олимпийских игр в 2022 г. Всего на мероприятия по улучшению инфраструктурных объектов, согласно ТЭО нацпроекта "Олимпийская надежда-2022", потребуется 6,9 млрд долл. Для сравнения, на проведение Олимпиады в 2010 г. в Ванкувере было потрачено 3,3 млрд долл., а на проведения игр в Сочи в 2014 г. - около 30 млрд долл.

Наиболее затратной частью проекта является строительство транспортной инфраструктуры - на это предусмотрено 1,77 млрд долл. С помощью смешанного финансирования и за счет инвесторов будут построены гостиницы (833 млн долл.), отдельный отель для представителей Международного олимпийского комитета (МОК; 160 млн долл.) и олимпийские поселки (365 млн долл.).

Напомним, в начале ноября Украина подала в МОК официальную заявку на проведение в Карпатах зимней Олимпиады 2022 г. Столицей Игр выбран Львов. Конкуренцию ему составят Алма-Ата (Казахстан), Осло (Норвегия), Мюнхен (Германия), Пекин (Китай), а также объединенная заявка Польши и Словакии со столицей в Кракове. "Во Львовской области уже достаточно много сделано, есть аэропорт и много гостиниц, но последних должно быть все равно как минимум вдвое больше", - заявлял ранее вице-премьер Александр Вилкул. По его словам, туристическая инфраструктура, необходимая для принятия Олимпийских игр, будет строиться в основном за средства частного бизнеса.

С начала 2013 года государственными инспекторами Укртрансинспекции проведено 2 752 проверки соблюдения норм законодательства об автомобильном транспорте - проверено более 174,3 тысяч транспортных средств. При этом выявлено больше, чем 62,7 тысяч нарушений.

Среди них: невыполнение требований нормативных актов относительно наличия документов - 25 024, несоблюдение режима труда и отдыха водителей - 7 100; перевозки грузов без обязательных документов - 6281, перевозки пассажиров на такси без обязательных документов - 5 712, перевозки пассажиров автобусами, которые не оборудованы тахографами - 2 868, превышение габаритных параметров - 2 442, безосновательный отказ от перевозки льготных категорий граждан - 565 и ряд других.

По результатам рассмотрения дел наложены 25 тысяч административно-хозяйственных штрафов на общую сумму свыше 24,7 млн. грн.

По словам Председателя Укртрансинспекции Евгения Пронченко, проведена Укртрансинспекцией работа дает результаты - уменьшается количество нарушений, допускаемые субъектами хозяйствования при осуществлении автотранспортной деятельности, грубых нарушений и повышается уровень безопасности перевозок пассажиров, грузов и транспортной культуры. "За 10 месяцев 2013 года уровень аварийности по вине водителей лицензированного транспорта снизился на 39,7 % по сравнению с соответствующим периодом прошлого года", - подчеркнул Евгений Пронченко.

Но значительная часть нарушений осуществляется субъектами хозяйствования, которые выполняют перевозки вне правового поля, то есть теми, которые осуществляют перевозки пассажиров без оформления разрешительных документов (нелегальные перевозчики).

"В таких автоперевозчиков значительное количество нарушений выявляется на автобусных маршрутах общего пользования Киев - Ровно, Киев - Чернигов, Киев - Сумы, Киев - Полтава - Харьков", - рассказал Евгений Пронченко.

По его словам, за 10 месяцев 2013 года Укртрансинспекцией проверены 14 375 транспортных средств нелегальных перевозчиков, регулярно перевозили пассажиров под видом нерегулярных, регулярных специальных перевозок, перевозок для собственных нужд по маршрутам общего пользования.

Кроме того, по приблизительной оценке на рынке перевозок пассажиров на такси в Украине работает около 220 тыс. единиц транспорта, из которых лицензированных лишь 37 963.

Именно нелицензированные перевозчики не обеспечивают предоставление услуг, которые соответствуют должному уровню безопасности и качества, а при отсутствии каких-либо разрешительных документов пренебрегают безопасностью и здоровьем пассажиров, не выполняющих требования законодательства Украины и препятствуют дальнейшему развитию экономики нашего государства.

"Итак, в процессе европейской интеграции наше законодательство приводится в соответствие к директив и регламентов ЕС, основными принципами которых является определение государственных требований к перевозчикам, транспортных средств, утверждение государственных стандартов, социальных нормативов, сертификации, условиям допуска к рынку, таких как хорошая репутация, финансовая состоятельность, профессиональная компетенция и т.д.", - отметил Председатель Укртрансинспекции.

Он подчеркнул, что развитие транспортного бизнеса, повышение уровня безопасности перевозок, меры по сохранению дорожного покрытия во всех развитых европейских странах должны происходить по прозрачным и четким государственным правилам, соблюдение которых должно соответственно контролироваться.

В таких странах как Германия, Франция, Польша, Россия и другие страны Европы и СНГ успешно функционируют транспортные контрольные органы, которые следят за соблюдением автотранспортного законодательства и они наделены правом останавливать транспортные средства в случае нарушений. При этом, в странах Европейского Союза, Российской Федерации и Республике Беларусь среди ведомственных транспортных средств для осуществления эффективного контроля есть специальные транспортные средства, оснащенные современной техникой. Кроме того, контролирующие органы иностранных государств, имея стационарные посты для проведения контроля, одновременно являются и органами лицензирования.

Итак, по словам Евгения Пронченко, реорганизация Укртрансинспекции по европейским стандартам и нормам является частью системной работы по усилению контроля над безопасностью движения на дорогах страны.

"Укртрансинспекция, согласно требованиям времени, необходимостью повышения уровня безопасности перевозок, уменьшения негативных последствий в автомобильной отрасли в целом, и в дальнейшем будет опираться на опыт стран Европейского союза и СНГ и ужесточать транспортный контроль, ведь здоровье и жизнь человека - самая большая ценность", - подчеркнул Евгений Пронченко.

Бюджетная авиакомпания Norwegian Air Shuttle в июне 2014 года откроет новую базу в Мадриде (Испания), откуда будут запущены шесть новых маршрутов.

Это будет уже пятая по счету база Norwegian в Испании после Аликанте, Малаги, Лас-Пальмаса и Тенерифе.

В аэропорту Мадрид - Барахас авиакомпания будет держать два самолета Boeing 737-800, пишет Flight-Airline.com.

Со 2 июня 2014г.стартуют ежедневные полеты между испанской столицей и аэропортом Лондон - Гатвик , вылет в 18:00 (прилет 19:25) и вылетом из Англии в 20:00 (прилет в 23:25). На данном маршруте Norwegian придется конкурировать с Air Europa (Гатвик) , British Airways ( Хитроу и City), EasyJet (Гатвик и Лутон) , Iberia (Хитроу) и Ryanair (Станстед ) .

Рейс Мадрид - Стокгольм будет выполняться четыре раза в неделю , с вылетами по понедельникам, средам , пятницам и воскресеньям в 15:15 (прибытие 19:05) и возвращаться в Швецию в 19:45 (прибытие в 23:35).

В эти же дни Norwegian собирается выполнять рейсы в Гамбург, с вылетом в 8:00 (прибытие 10:55) и возвратом в Германию в 11:35 (прибытие в 14:25).

Планируется осуществлять три еженедельных рейса из Мадрида вОсло - по вторникам, четвергам и субботам в 15:45 (прибытие 19:30) , обратный рейс в 20:00 (прилет в 23:45).

Будут также рейсы в Хельсинки с вылетами Испании по понедельникам , средам и пятницам в 8:00 утра (прибытие 13:15) и возвращением из Финляндии в 13.55 (прибытие 17:10).

И наконец Norwegian соединит Мадрид и Варшаву, выполняя полеты по вторникам и четвергам, с вылетами в 9:00 (прилет 12:45 ). Обратный рейс в Польшу в 13:30 (прибытие 17:10).

Сколько стоит получение лицензии НКО, и чем она помогает бизнесу, как покупателю обезопасить себя при онлайн платежах, почему женатые мужчины иногда предпочитают платить наличными, в интервью Bankir.Ru рассказала генеральный директор PayU Елена Орлова.

– Елена, недавно PayU получила лицензию НКО. Зачем это было нужно? Как скажется на бизнесе компании?

– В 2012 году вступил в силу закон «О национальной платежной системе». Он регламентирует различные аспекты деятельности организаций, которые каким-то образом связаны с деньгами, в том числе операторов переводов денежных средств. Любая компания, которая собирает средства от плательщиков, чтобы потом перечислить их поставщикам или продавцам, должна соответствовать закону. Для этого нужно получить лицензию Центрального банка – достаточно минимальной лицензии, которая называется «платежная НКО». Лицензия позволяет осуществлять переводы денежных средств без открытия банковского счета, а также дает возможность эмитировать электронные деньги.

Многие компании в России понимают, что получить лицензию – дело достаточно трудоемкое и затратное, и находят пути работать не как кредитная организация, а, например, в рамках обычного юрлица. Наша компания принадлежит международной группе PayU и входит в публичный холдинг Naspers. Получение лицензии НКО – для нас важно в том числе и с репутационной точки зрения: в каждой стране, где присутствует PayU, мы получаем такие лицензии.

– Каким требованиям к уставному капиталу нужно соответствовать для перехода на НКО? Когда окупятся все инвестиции?

– Минимальный капитал платежного НКО должен составлять 18 млн. рублей. Но затрат оказалось значительно больше.

Само по себе получение лицензии требовало достаточно серьезных расходов. В частности, мы нанимали консультантов, которые помогли нам пройти весь путь общения с Центробанком. Это было необходимо, поскольку первый раз мы обожглись – когда нужно было согласовать иностранных участников НКО, предоставили неполный комплект документов, нам его вернули, в итоге процедура затянулась примерно на три месяца. Тогда мы решили, что больше не будем заниматься этим самостоятельно, а наймем опытных людей для прохождения всей процедуры.

Кроме того, чтобы начать работать как НКО, потребовалось провести целый ряд мероприятий. Ведь НКО – это, по сути, минибанк, и здесь нужно соответствовать всем требованиям ЦБ: в части ведения банковских планов счетов, наличия учетных систем, систем информационной безопасности, работы сотрудников, которые занимаются проверкой деятельности организации с точки зрения противодействия отмыванию доходов, полученных преступным путем. Для этого потребовалось покупать системы, нанимать людей с определенным опытом (это и «отмыватель», и риск-менеджер, и специалисты департамента информационной безопасности).

В результате переход на НКО обошелся не в 18 млн., а как минимум 30 млн. рублей. Кроме того, для поддержания всей структуры потребовалось увеличить бюджет компании: каждый год на эти цели будет тратиться порядка 10 млн. рублей.

– Когда это окупится?

– Теперь наша деятельность, наш приход в Россию будет окупаться дольше, чем это было бы, если бы не стали кредитной организацией. Но, повторюсь, что это позиция группы, которая направлена на устойчивую и долгосрочную работу.

– То есть это были, прежде всего, вложения в имидж?

– Не только в имидж. Если компания соответствует определенным требованиям, то это снижает риски того, что ее деятельность может быть в какой-то момент приостановлена или даже прекращена. Мы исключили для себя эти риски.

– PayU работает преимущественно в Восточной Европе. Почему именно там? Чем это рынок отличается от западноевропейского?

– PayU работает на четырех континентах: это Восточная Европа, Азия (Индия), Латинская Америка (в 13 странах), Африка.

Свою деятельность компания, действительно, начала с Восточной Европы (с Польши) и дальше развивалась на близлежащих территориях. В 2011 году PayU зашла на рынок СНГ – в Россию и Украину.

PayU зарождалась как платежный сервис для торговой площадки Allegro – это лидер польского e-commerce рынка. Этой торговой площадке нужно было безопасное решение для платежей. Программы защиты покупателя, которые предлагаются PayU, позволили завоевать доверие всех плательщиков и популяризировать этот сервис в Польше и ряде других рынков Восточной Европы.

Я думаю, что активное развитие компании именно в Восточной Европе объясняется в том числе сходством менталитетов жителей этих стран и их финансовых рынков. С точки зрения развития электронной коммерции это молодые рынки: люди еще не привыкли покупать в Интернете, им пока удобнее платить наличными.

Мы не исключаем, что со временем PayU появится и в Западной Европе. Начнем, наверное, с Великобритании, где рынок электронной коммерции – один из самых развитых. Кстати, в Западной Европе есть рынки, которые еще не так успели развиться, – например, Германия достаточно консервативна в своей адаптации к Интернету и всему, что с ним связано, в том числе к онлайн-платежам.

– Что нового может появиться с точки зрения сервисов онлайн платежей?

– Пока в России нет такого сервиса, как платеж напрямую с банковского счета клиента (а не с помощью банковской карты). Эта услуга довольно востребована в Северной Европе, Германии. Такой способ оплаты позволяет высокотехнологичным банкам обойтись без выпуска карты, а напрямую связать покупки в Интернете с банковским счетом своего клиента.

У нас началось развитие такого сервиса, но пока он не имеет массового распространения. Его предлагает Альфа Банк (система «Альфа-клик»), ВТБ 24 («Телебанк»), Сбербанк («Сбербанк Онлайн»); есть ряд банков помельче, которые тоже начали смотреть в эту сторону.

Сейчас банки пытаются снять сливки и продают магазинам этот сервис по высоким ценам, тогда как в Европе за такие операции взимается очень небольшая фиксированная плата. В итоге российские магазины пока не слишком активно продвигают этот сервис, и покупатели знают о нем очень мало.

– С кем PayU приходится конкурировать в странах Восточной Европы и в России?

– В России рынок онлайн-платежей более конкурентен. Основной причиной является то, что вход на него до появления нового законодательства и необходимости получения лицензии был довольно простым. Очень много технологически подкованных компаний написали системы по агрегированию платежей, начали работать с процессингом карт.

В России у нас есть два вида конкурентов: это агрегаторы и компании, которые дают процессинг банковских карт в Интернете. Таких компаний очень много, несколько десятков; в том числе это и банки, которые сами продают интернет-эквайринг магазинам.

В Польше на этом рынке заметных компаний меньше десяти.

– За счет чего здесь можно выиграть?

– Отвечая на этот вопрос, все в первую очередь говорят о ценообразовании – о том, что надо демпинговать, чтобы завоевать рынок. Это не наша модель, поскольку у нас высокая составляющая затрат: мы сами покупаем эквайринг, а потом продаем его магазинам.

От остальных игроков нас отличает то, что мы делаем одновременно и процессинг карт, и агрегирование самых популярных способов онлайн-оплаты. PayU предоставляет магазину максимальное одобрение всех транзакций, в отличие от банков, которые «закручивают гайки», отметая все подозрительные переводы. Мы работаем с каждой транзакцией, в том числе с подозрительной, и только если решим, что она нефродовая, не пропускаем ее. В результате повышается количество платежей, и у магазина увеличивается выручка.

– Много сомнительных платежей сейчас в Интернете?

– На сегодняшний день Россия – достаточно благополучная страна. Хотя скорость развития рынка такова, что, вероятно, скоро по количеству мошеннических операций мы приблизимся к развитым странам.

Больше всего мошенников привлекает всё, что позволяет легко получить наличные деньги: пополнение кошельков, счетов телефонов, оплата товаров в магазинах электроники, авиабилетов. Если говорить про другие направления товарного Интернета, то там активность мошенников несильно выражена.

– Как эти случаи пресекаются?

– В автоматическом режиме система отслеживает каждую транзакцию и градирует ее: то есть относит к подозрительной или неподозрительной. Система является самообучаемой: она запоминает каждый выявленный случай мошенничества и в дальнейшем использует полученные сведения для приостановки нового фрода.

Со всеми транзакциями, которые система отнесла к подозрительным, в ручном режиме работают наши риск-аналитики.

– Рынок электронной коммерции сильно непрозрачный?

– Да. При этом электронные платежи растут быстрее, чем сам рынок (а он вырос за последний год на 20%). Те операции, которые нельзя оплатить кэшем – электронные билеты, цифровой контент, растут особенно быстро. Деньги здесь большие, и объемы рынка будут только увеличиваться, потому что люди начинают привыкать пользоваться платежными онлайн сервисами, постепенно уходя из кэша.

– Где всегда будут превалировать наличные расчеты?

– Наверное, в товарном e-commerce, где есть такая составляющая, как доставка: когда приезжает курьер и передает покупателю товар. Здесь появляется некий контакт, точка, где можно принять платежи. Конечно, покупатель всегда будет выбирать оплату при доставке, однако не обязательно наличными. Оплата картой при доставке – это тот сервис, который нужен многим клиентам. Многие покупатели жалуются на то, что, когда курьер приезжает без пост-терминала, им приходится заранее идти и снимать с карты деньги.

Во всех остальных случаях, где нет контакта с курьером, люди выбирают онлайн оплату.

Хотя есть одна особенность, присущая только нашему рынку: когда билеты можно заказать в Интернете, а потом оплатить наличными. То есть человек сначала распечатывает квитанцию с сайта, а потом идет в салон связи и выкупает билет.

– Как-то «криво»...

– Да, но такой способ оплаты выбирают люди, которые по каким-то причинам не хотят раскрывать свои данные в Интернете. И это связано не только с беспокойством по поводу безопасности расчетов банковской картой. Нередки случаи, когда мужчина покупает билеты женщине, которая не является его родственницей, мягко говоря.

– Женатый мужчина.

– Да, и он боится, что в его банковской выписке будет отражена такая покупка.

- Ваши прогнозы по кэшу, как его доля будет изменяться со временем?

- Лет 5–7 назад, когда покупателями в e-commerce были преимущественно жители Москвы и Петербурга, доля наличных платежей составляла примерно 80%. Потом совершать покупки в Интернете активно стали и жители регионов, в результате объем кэша увеличился до 90–95%. Доля электронных платежей в товарном Интернете сильно сократилась.

Это произошло потому, что новички пока боятся платить картой в Интернете; кроме того, в регионах существует такая традиция, что два раза в месяц зарплатные карты полностью обналичиваются, и на них почти никогда нет денег. Со временем в регионах должна появиться инфраструктура, которая позволит платить карточкой, и снизится страх перед онлайн-платежами. В итоге доля безналичных расчетов станет постепенно увеличиваться (думаю, это начнет происходить лет через пять), но вряд ли она будет превалировать.

Больше всего платить онлайн приучает использование тех сервисов, которые нельзя приобрести за наличный расчет: люди пробуют онлайн-платежи, видят, что все проходит нормально, и после этого начинают более спокойно дистанционно оплачивать товары и в других магазинах.

– Как пользователь может обезопасить себя при онлайн-платежах?

– Здесь есть очень простые правила. Во-первых, страница оплаты должна быть защищенной, то есть иметь сертификат ssl. Также нужно посмотреть, кто занимается процессингом при проведении платежей: что это за компания, насколько она известна. При вводе пароля лучше использовать виртуальную клавиатуру.

Также нужно обращать внимание на так называемый фишинг – это когда вместо сайта реального магазина появляется его копия, а человек визуально не замечает, что находится уже на другом сайте – сайте мошенников, полагая, что продолжает покупать в магазине. Чтобы избежать этого, нужно внимательно смотреть адресную строку. Например, название магазина было «молоток», а стал «ммолоток» – значит, это уже мошенники.

– PayU проводила исследование рынка онлайн-платежей. Какие здесь есть интересные данные?

– Проведя опрос, мы выяснили, что когда-либо платежи через Интернет совершало 17 млн. россиян. Хотя бы раз в месяц онлайн-платежи использует 12 млн. человек. Эта аудитория продолжает расти: в 2011 году – на 3,9 млн., в 2012 – на 4,3 млн. человек.

В Москве и Петербурге онлайн-платежами пользуются 36 и 33% респондентов от всей интернет-аудитории. В целом по стране доля пользователей онлайн-платежей составляет примерно 23–25%. 61% пользователей онлайн-платежей – люди моложе 35 лет. 56% – мужчины.

У большинства тех, кто использует онлайн-платежи, семейный доход составляет 15–50 тыс. рублей в месяц. Здесь наблюдается такая закономерность: чем выше доход – тем чаще люди платят в Интернете. На банковские карты приходится 52% онлайн-платежей, включая те случаи, когда карта привязана к кошельку.

Самое популярное, за что платят в Интернете, – это услуги связи, оплата штрафов, билетов, услуг ЖКК. На последнем месте стоит покупка товаров в интернет-магазинах.

Оплата ЖКХ через Интернет – достаточно большой сегмент рынка, который пока только начинает развиваться. Наверное, со временем между провайдерами финансовых услуг начнутся соревнования за то, кто установит меньшую комиссию, чтобы получить большую часть плательщиков. Я думаю, комиссии постепенно начнут снижаться, и в результате платежи будут осуществляться без дополнительной платы.

// Софья Ручко, Bankir.Ru

ПОПЫТКА №… ПРЕСЕЧЬ ПЫТКИ

НА СЛЕДУЮЩЕЙ НЕДЕЛЕ В ЖЕНЕВЕ НАЧНЕТСЯ ОЧЕРЕДНАЯ СЕССИЯ КОМИТЕТА ООН ПРОТИВ ПЫТОК. «Столица» правозащиты, где расположены штаб-квартиры многочисленных международных организаций, в том числе Европейского отделения ООН, Красного Креста, ВТО, ВОЗ примет делегатов со всего мира. Отправятся в Швейцарию с национальным докладом по исполнению Конвенции ООН против пыток и представители Кыргызстана. Нашим делегатам есть о чем рассказать мировому сообществу: и о пробуксовке введения в закрытых учреждениях стандартного бланка медосвидетельствования заключенных, получивших телесные повреждения, и о неисполнении международных протоколов по предотвращению пыток, и о работе «карманных» адвокатов, и об избирательном подходе судей к заключенным, претендующим на условно-досрочное освобождение по болезни, и о судьбе Азимжана Аскарова. Проблема в том, что данные государственных органов, по обыкновению, разительно отличаются от информации, имеющейся в распоряжении сотрудников неправительственных организаций.

По сообщению отдела информационного обеспечения Аппарата правительства КР, накануне вице-премьер-министр Токон Мамытов провел «генеральную репетицию» — рабочее совещание с членами правительственной делегации по подготовке к предстоящей защите доклада, который будет представлять заместитель Генпрокурора КР Уланбек Халдаров. В состав официальной делегации вошли представители МВД, Верховного суда и МИД. Раз докладчиками являются госслужащие, то доклад, скорее всего, будет «приглаженным», тщательно «отфильтрованным» и вряд ли в полной мере отразит ситуацию с правами человека в закрытых учреждениях республики. На этой почве, кстати говоря, между сановными лицами и представителями так называемого гражданского общества зачастую возникают конфликты.

Например, в октябре в Варшаве состоялось очередное совещание БДИПЧ ОБСЕ по человеческому измерению. Присутствующая на совещании делегация Кыргызстана проинформировала собравшихся о шагах, предпринимаемых страной в сфере предотвращения пыток. Когда одна из отечественных правозащитниц задала представителю нашей же делегации (специалисту одного из ведомств, включенного в Меморандум о сотрудничестве) острый вопрос, та настолько грубо ответила на него, что повергла в шок европейских правозащитников.

Там же международное сообщество было ознакомлено с изменениями в национальном законодательстве, с тем, как развивается сотрудничество государственных органов с неправительственными правозащитными организациями, а также с последним нововведением — внедрением в следственных изоляторах специального бланка для медицинского освидетельствования заключенных на наличие телесных повреждений и психических травм.

Бланк раздора

На прошлой неделе в офисе Центра ОБСЕ в Бишкеке состоялась традиционная встреча со спецпредставителями в рамках Меморандума о сотрудничестве в сфере прав и свобод человека, участники которой рассказали о вопиющих фактах нарушения этих самых прав и свобод.

Присутствующая на встрече глава ОО «Психическое здоровье и общество» Бурул Макенбаева заявила, что бланочная система (широко рекламируемая как панацея от пыток) на практике увы, не работает, а медицинский бланк не внедрен. По словам правозащитницы, часто в закрытых учреждениях, куда доставляют избитых арестантов, ведутся два медицинских журнала: один для официального отчета, другой — для внутреннего пользования. Сотрудники ГСИН не фиксируют данные об избиении, даты поступления «новеньких» тщательно скрываются, сильно избитых попросту не принимают.

Кстати, по мнению правозащитников, подобный стандартный бланк для медосвидетельствования нужно внедрить и в обычных больницах, куда поступают избитые пациенты, а также в психиатрических стационарах.

Вновь был поднят вопрос и о передаче медицинской службы ГСИН в ведение Минздрава. Действительно, каждый госорган должен заниматься своим делом, Минздрав — лечить, ГСИН — исполнять наказание: толку от «карателей в белых халатах», которые как бы оказывают медицинскую помощь заключенным, все равно нет.

— Я хотела бы отметить другую тревожную тенденцию, касающуюся карательной психиатрии — отъем жилья у психических больных, — заявила Бурул Макенбаева. — В общем-то, эта практика процветала всегда, но сейчас она приобрела политический окрас. Для проведения психиатрических экспертиз мы могли бы приглашать независимых экспертов из России, Казахстана. Но у нас появилось препятствие в законе «Об экспертизе». Оказывается, кыргызстанские суды при рассмотрении дел будут учитывать только выводы национальных экспертов. Это препятствие необходимо убрать, ведь государственные эксперты часто не могут быть объективны. А суды принимают во внимание только их мнение.

В качестве наглядного примера одна из участниц встречи привела вопиющий случай с изнасилованием в Оше 9-летнего мальчика, над которым надругался мулла. В Верховном суде адвокаты потерпевшей стороны пытались обжаловать заключение психиатрической экспертизы, согласно которой врачи признали представителя духовенства невменяемым. Независимый эксперт подверг сомнению их заключение, то есть, выступил против государственной экспертизы. Правда, для того, чтобы доказать свою квалификацию, ему пришлось принести в суд все свои дипломы, сертификаты, лицензии. Прецедент был создан.

— Я хочу сделать экстренное заявление для ОБСЕ и генпрокуратуры, — продолжила Макенбаева. — В судебном отделении Кызыл-Жарской больницы, где находятся лица, содержащиеся под стражей (психбольные, совершившие преступления или подозреваемые в них), грубо нарушаются права человека. Там пациенты — и мужчины и женщины — заперты в одном помещении. Этот факт зафиксировали наши наблюдатели. Две женщины были сильно избиты: скорее всего, они нанесли увечья друг другу. Охрана не заходит в палаты к таким больным и не следит за их действиями. Мы уже обращались в Министерство здравоохранения, но там сообщили, что самостоятельно решить проблему не могут. У них нет специального помещения, где могли бы содержаться такие больные. Я обращаюсь к омбудсмену с просьбой лично посетить это закрытое отделение и помочь решить проблему в срочном порядке — выделить отдельные помещения для мужчин и женщин. Есть пациент, у которого отняли квартиру, поместив его в стационар. Обращаюсь также к сотрудникам Минсоцзащиты, никак не решающим вопрос с опекунами 73-летней недееспособной пациентки РЦПЗ, которую санитары привязывали к кровати. Женщина получила травмы. Я считаю, что таких людей нужно лишать опекунства и наследства. У нас назначают опекунов, но некому следить за тем, как они исполняют свои обязанности по отношению к опекаемым.

Долой советников?

Жалуются представители неправительственных организаций и на действия акыйкатчи Бактыбека Аманбаева, который совсем недавно приступил к своим обязанностям. Он отменил предыдущее распоряжение о деятельности общественных советников (их насчитывалось более 500 человек). Теперь доступ последних в закрытые учреждения, по словам представителей НПО, строго воспрещен. Присутствующий на встрече представитель Аппарата омбудсмена пояснил, что деятельность общественных советников действительно отменена. Оказывается, нередко бывали случаи, когда эти самые советники грубо нарушали законы и злоупотребляли служебным положением, поэтому с каждым из них будут заново подписывать договор, решая вопрос о дальнейшей работе в индивидуальном порядке.

Представители правозащитных НПО посетовали на то, что теперь руководство закрытых учреждений, расположенные на юге, не пускает в некоторые ИВС даже «мониторщиков» по Меморандуму о сотрудничестве, не делая различий между ними и советниками.

Глава правозащитного центра «Кылым шамы» Азиза Абдирасулова подчеркнула, что ранее советники работали весьма эффективно, ведь у региональных представителей института омбудсмена не всегда имелись время и возможность посещать закрытые учреждения, где нарушаются права человека.

— Мы действительно полагались на работу общественных советников в Казармане, Токтогуле, Тогуз-Торо, — сказала Абдирасулова. — Я сама работала с ними, когда мы получали тревожные сигналы из отдаленных регионов. Они на общественных началах могли посещать закрытые учреждения и предоставлять обширную информацию. Часть советников необходимо оставить.

В целом, говоря о рабочей встрече в центре ОБСЕ, хочется отметить, что тема нарушения прав человека неиссякаема. И у каждого представителя неправительственных организаций, стоящего на страже прав и интересов лиц, находящихся в местах заключения, есть масса «свежих» примеров неисполнения обязательств Кыргызстаном в сфере правозащиты. Между подписанием документов по вопросам предотвращения и искоренения пыток и их исполнением — огромная пропасть.

Наталья НЕСТЕРОВА.

МОСКВА - МИРОВОЙ ЛИДЕР ПО ПРОБКАМ

Среднестатистический столичный водитель проводит в них пять суток в году

Москва - мировой лидер по пробкам. Такие результаты представил в своем исследовании производитель GPS-навигаторов из Нидерландов компания TomTom. В компании подсчитали, что среднестатистический столичный водитель проводит в пробках примерно пять суток в году.

Москва, скорее всего, действительно занимает не очень почетное, первое место по пробкам, и причин для этого достаточно, считает координатор проекта "ФАРпост" Андрей Филин.

Андрей Филин

Координатор проекта "ФАРпост"

"

Лет 30-40 назад нужно было хотя бы примерно себе представить, что такое большой город. Дороги не расширялись, эстакады не строились, а город-то у нас не такой уж и маленький. И можно было не "запихивать" в центр кучу торговых центров, бизнес-центров. В городах с хорошей, развитой дорожной инфраструктурой под дороги выделено 30% пространства города, а в Москве - всего лишь 6%".

По данным исследования, перегруженность дорог российской столицы составляет 65%.

В пятерку лидеров антирейтинга также вошли Стамбул (перегрузка на 57%), Рио-де-Жанейро (50%), Варшава (44%) и Палермо (40%).

То, что в Москве невозможно ездить, это известный факт, но методика исследования вызывает большие сомнения, считает научный руководитель НИИ транспорта и дорожного хозяйства Михаил Блинкин.

Михаил Блинкин

Научный руководитель НИИ транспорта и дорожного хозяйства

"

Москва действительно входит в число городов с самой скверной дорожной ситуацией. То, что в Москве с этим плохо - понятно и без всяких исследований. Нам нужны меры регулирования спроса. Самая простая из них - платная парковка ".

Самым трудным для поездок по Москве, по данным TomTom, стал вторник, причем как утром, так и вечером. В этот день транспортная сеть столицы оказывается перегруженной на 120-160%.

Самыми свободными периодами для проезда являются утро пятницы и вечер понедельника.

Герой того романа

Уильям Буллит — первый американский посол в СССР, соавтор Зигмунда Фрейда, прототип булгаковского Воланда. Именно с этого человека началась новейшая история американо-российских отношений

Восемьдесят лет назад — 16 ноября 1933 года — Соединенные Штаты официально признали СССР. Что именно подтолкнуло США к установлению дипотношений с большевиками? Голый прагматизм. Еще в 1932 году финансист Уильям Ланкастер писал первому зампреду Госплана СССР Валерию Межлауку: диалог между правительствами начнется, «если американские деловые круги определенно почувствуют, что им нужен русский рынок». Ничего личного. Только бизнес. Вскоре в Москву прибыл первый посол США: 42-летний дипломат и журналист Уильям Буллит...

В Россию с любовью

Обеспеченный отцовским наследством, Буллит мог жить и работать в свое удовольствие. Окончил Йельский университет, учился в Гарварде, после чего занялся журналистикой. В Первую мировую писал для The New York Times. Побывал в Москве — увидел революционную Россию. Романтик, он, подобно многим американцам, верил, что на Востоке рождается дивный прекрасный мир. «Русская революция есть одно из величайших событий в истории человечества, а возвышение большевиков — явление мирового значения» — эти слова Джона Рида, одного из друзей Буллита, запали ему в душу. Мечта, как говорится, и позвала в дорогу.

После Первой мировой Буллит, к тому времени возглавивший бюро центральноевропейской информации в Госдепе, получил от госсекретаря США Роберта Лансинга письмо с указанием «отправиться в Россию от имени американского комитета по мирным переговорам с целью изучения политической и экономической обстановки».

В Москве Уильям встретился с Лениным и по окончании переговоров получил на руки документы, содержание которых было во многом сенсационным. Большевики твердо обещали признать все новые антикоммунистические правительства на территории бывшей Российской империи — в Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве, Польше, Западной Белоруссии, более чем на половине Украины, в Крыму, на Кавказе, в Грузии, Армении, Азербайджане, на Урале и в Сибири. А также демобилизовать армию — под международным присмотром, амнистировать политических заключенных, выплатить часть долгов царской России. Все это означало прекращение, хотя бы временное, Гражданской войны и экономической блокады.

Добравшись до Хельсинки, Буллит телеграфировал президенту — ждал восторженных отзывов о своей дипломатической работе. Однако в Америке отказывались подписывать мир. В Госдепе были уверены, что большевики — явление временное, и не хотели, подписывая с ними договор, легитимизировать новую власть.

Буллит ушел в отставку. Разочаровавшись во внешней политике, уехал на Средиземное море, где занялся делами сердечными.

Ночь нежна

В 1924 году он женился на журналистке Луизе Брайант, вдове Джона Рида (в 1920 году тот умер в одном из московских тифозных бараков и был захоронен у Кремлевской стены), а по совместительству любовнице Юджина О'Нила. Они жили в Турции, во Франции. В Париже их собеседниками бывали Гертруда Стайн, Эрнест Хемингуэй, Фрэнсис Фиц-джеральд. В 1926 году Уильям издал свой первый и единственный роман — «Это не сделано» (It's Not Done) — результат богемной жизни писателя в кругу столь же богемных и, пожалуй, несравнимо более литературно одаренных друзей.

Собственно, в истории литературы Уильям остался не собственным романом, а тем, что стал прототипом главного героя в романе «Ночь нежна», вышедшем из-под пера его друга Фицджеральда.

Богемная жизнь была приятной, но закончилась скверно. Буллит не выдержал экстравагантности своей жены. Луиза периодически пропадала из дому, потом вдруг оказывалась где-то в прокуренных барах...

Буллит пытался спасти их брак. В помощь призывал своего знакомого психиатра — Зигмунда Фрейда. 75-летний Фрейд не помог. Однако от их психоаналитических посиделок получился неожиданный результат совсем иного, почти научного свойства. Сам Буллит впоследствии так опишет случившееся: «Фрейд находился в Берлине, где ему должны были сделать небольшую операцию. Я зашел к нему и нашел его подавленным. Он мрачно сказал, что ему недолго осталось жить и что его смерть не будет иметь никакого значения ни для него, ни для кого-либо еще... Он спросил меня, чем я занимаюсь. Я ответил, что работаю над книгой о Версальском договоре, в которой будет дано исследование деятельности Клемансо, Орландо, Ллойда Джорджа, Ленина и Вудро Вильсона. Глаза Фрейда загорелись, и он стал очень оживленным. Фрейд быстро задал мне несколько вопросов, а затем, к моему удивлению, сказал, что хотел бы сотрудничать со мной в написании главы о Вильсоне. Я рассмеялся и заметил, что если Фрейд ограничится одной главой в моей книге, то результатом будет полнейшая нелепость; эта часть книги окажется намного важнее всей книги... Два дня спустя я снова позвонил Фрейду, и... мы согласились сотрудничать».

Книга «Томас Вудро Вильсон. 28-й президент США. Психологическое исследование» была завершена лишь 10 лет спустя. Материал получился объемным. Авторы решили опубликовать только те материалы, которые относились к детству и юношеству будущего президента.

Господин посол

1933 год. Великая депрессия в США заканчивается. Начинается оживление и во внешней политике. Возобновились контакты с Советами. С Франклином Делано Рузвельтом Буллит познакомился много лет назад. Когда-то кабинет сотрудника Госдепа (Уильяма) и помощника морского министра (Франклина) находились недалеко друг от друга. Наш герой вновь горел желанием работать. А Рузвельт хотя и сидел в инвалидном кресле, однако энергии в нем было не меньше, чем в здоровом Буллите. Ему нужен был человек, хорошо знающий Россию. Именно Буллита он и отправил с тайной миссией в Москву в 1932 году. Цель — послать сигнал Советам, что после президентских выборов США намерены признать СССР (конечно, в том случае, если президентом выберут именно Рузвельта).

В советскую Россию Уильям прибыл в приподнятом духе. Он все еще верил, что здесь созидается новая демократическая страна...

16 ноября 1933 года дипотношения между Москвой и Вашингтоном были установлены. СССР обязался прекратить деятельность Коминтерна в США, уважать религиозные права американцев и урегулировать вопрос о долгах царской России. В декабре Буллит вручил свои верительные грамоты, став первым американским послом в СССР .

Вскоре наш герой попадает на кремлевское застолье, где видит Сталина, Молотова, Кагановича, Орджоникидзе, Куйбышева и других советских партбонз. Буллит потом напишет Рузвельту, что Сталин был «обыкновенного телосложения, скорее жилистый, чем могучий. Одет был в обычную солдатскую униформу, на нем были сапоги, черные брюки и серо-зеленый френч без знаков различия и орденов... Интересные глаза, карие с темно-синей поволокой, маленькие, пронзительные и постоянно улыбчивые... Руки у него маленькие, с толстыми пальцами... Усы настолько скрывают рот, что трудно увидеть, на что он похож, но когда Сталин смеется, губы любопытным образом искривляются, как у собаки... В обществе Ленина ты сразу ощущал, что находишься перед великим человеком; в обществе Сталина я чувствовал, будто разговариваю с жилистым цыганом, культура и эмоции которого мне непонятны, поскольку ни с чем подобным не приходилось иметь дело».

В меню — традиционные закуски: черная икра, раки. Ну и, конечно, водка. Буллит сидел рядом с женой Ворошилова. Первый тост провозгласил Сталин. За президента Рузвельта. За храбрость, с которой он решился признать Советский Союз. Так началось долгое застолье. Поднимать бокал приходилось за всякого человека, которого собравшиеся вдруг признавали достойным тоста...

Тем временем переговоры с Литвиновым о выплате долгов шли неудачно. Становилось очевидным, что СССР вовсе не намеревается выполнять условия подписанного с Америкой соглашения. Ну а Сталин больше ни разу не принял Буллита. Несмотря на все старания Уильяма, двусторонние отношения забуксовали.

Разочаровавшись в советских коллегах, Буллит писал своему президенту: «США должны поддерживать по возможности самые дружеские личные отношения с русскими, но они должны дать понять со всей ясностью, что если русские не захотят сделать шаг вперед и взять морковку, то получат дубинкой по заднице...»

Рузвельту такая постановка вопроса не понравилась.

Буллит не унывал. Он искал контактов со Сталиным. Пробовал сблизиться с советскими людьми. Обучал красных кавалеристов играть в поло, а членов Моссовета — в бейсбол. Наконец, 22 апреля 1935 года в Спасо-Хаусе он устроил бал…

Воланд в Спасо-Хаусе

Тот бал запомнился многим. Но главное, запомнился он Михаилу Булгакову, с которым Буллит был давно знаком — часто приходил смотреть «Дни Турбиных». Американский дипломат, конечно, не подозревал, что этот гость запечатлеет его на страницах одного из наиболее известных произведений русской литературы XX века. Вот только не послом великой державы, а дьяволом во плоти — мессиром Воландом.

«Да! Господин артист сегодня дома. Да, будет рад вас видеть. Да, гости… Фрак или черный пиджак», — говорила горничная в булгаковском романе. Те же требования были переданы и Михаилу Афанасьевичу. Пришлось потрудиться, чтобы найти подходящий для такого вечера пиджак — фрака у писателя не нашлось.

«Были у американского посла. М. А. в черном костюме. У меня вечернее платье исчерна-синее с бледно-розовыми цветами. — Эти слова на следующий день запишет в дневнике жена писателя — Елена Сергеевна. — Поехали к двенадцати часам. Все во фраках, было только несколько смокингов и пиджаков. В зале с колоннами танцуют, с хор — прожектора разноцветные. За сеткой — птицы — масса — порхают. Оркестр, выписанный из Стокгольма. М. А. пленился больше всего фраком дирижера — до пят. Ужин в специально пристроенной для этого бала к посольскому особняку столовой, на отдельных столиках. В углах столовой — выгоны небольшие, на них — козлята, овечки, медвежата. По стенкам — клетки с петухами. Часа в три заиграли гармоники и петухи запели. Стиль рюсс. Масса тюльпанов, роз — из Голландии. В верхнем этаже — шашлычная. Красные розы, красное французское вино. Внизу — всюду шампанское, сигареты».

1935 год. СССР. Голод, репрессии. А здесь — такое. Приглашенных — более 400 человек. Не ограниченный в средствах Уильям обустраивал свои вечера ярко, богато. Икра, шампанское. Дорогие украшения, музыка. Привезенные из зоопарков и цирков звери. Подвыпившие дрессировщики, смеющиеся — от страха или восторга — дамы. В этом великосветском балагане иные гости раскрепощались и теряли бдительность.

«Здесь веселилась советская элита, которая совсем скоро отправится на сталинскую плаху, — пишет исследователь Леонид Спивак в книге «Одиночество дипломата». — Танцует лезгинку Михаил Тухачевский, играет с медвежонком начальник Генштаба Александр Егоров — первые маршалы Советского Союза, которых ожидает пыточный конвейер Лубянки и расстрел. «Золотые перья партии» Николай Бухарин и Карл Радек через год по указке вождя напишут «самую демократическую в мире» сталинскую Конституцию, чтобы сразу же после этого превратиться во «врагов народа». Всеволод Мейерхольд пойдет в расстрельный подвал как немецкий и японский шпион. Получил свою пулю в затылок и «чрезмерно любознательный барон Штейгер», стоявший при американском после и подслушивавший все, что к нему обращали советские просители».

Когда Буллит вернулся в СССР из очередной поездки домой в апреле 1935 года, в Москве уже начались политические зачистки. В течение следующего года большая часть коммунистов, некогда привечавших Уильяма на кремлевском обеде, будут арестованы, казнены или принуждены к самоубийству.

В июле в Москве прошел VII конгресс Коминтерна. Это было прямым нарушением договоренности между СССР и США. В Москву на конгресс прибыли американские коммунисты… Буллит выразил дипломатический протест, но его никто не слушал. Уильям разочаровался в Советской России.

Один из сотрудников посольства Чарлз Болен (впоследствии — девятый посол США в СССР) укажет тогда, что «прошло немного времени, прежде чем одно разочарование за другим произвели заметные перемены в позиции посла Буллита, который теперь до конца жизни стал последовательным и подчас неистовым противником Советского Союза».

Уильям Буллит попросился в отставку. В 1936 году его прошение было принято. С Москвой он попрощался навсегда... Однако его политическая деятельность не остановилась.

Увидеть Париж — и...

Вскоре Буллит был отправлен послом во Францию. Несмотря на явные разногласия, Рузвельт оставался его другом.

А тем временем неуклонно приближалась война.

12 марта 1938 года Гитлер аннексировал Австрию. Среди прочих забот у Буллита появилась новая — спасти своего венского приятеля Зигмунда Фрейда. Нацисты сжигали его книги на кострах. После того как в квартире ученого прошли обыски, он наконец согласился бежать. В помощь ему Уильям призвал свои дипломатические связи, подключил к этому делу Белый дом. Помогла и принцесса Греческая и Датская Мари Бонапарт (поклонница психоанализа) — Фрейда удалось вывезти во Францию. В июне 1938 года на парижском вокзале принцесса, Буллит и Эрнст (сын Зигмунда) встречали гения. Позже тот перебрался в Лондон.

...В мае 1940 года Гитлер начал наступление на Францию. Премьер Рейно через Буллита обратился к Рузвельту, испрашивая любую военную помощь. Ответом был отказ. США не хотели нарушить объявленный нейтралитет.

После того как французская армия была расчленена на несколько частей и британский экспедиционный корпус прижат к Ла-Маншу, стало очевидным, что Париж падет. Буллиту предложили покинуть посольство. Он отказался. Переправив остальных сотрудников, их семьи в Бордо, Уильям остался в столице — помогать парижанам в борьбе с мародерством и разрушениями. Он телеграфировал в Вашингтон: «Спокойствие жителей Парижа... как невероятно, так и благородно... Дети по-прежнему катаются на тех же старых восьми осликах на Елисейских Полях... Французы делают честь роду человеческому».

10 июня Франции объявила войну Италия. Французский кабинет министров покинул Париж. Уильям Буллит принял функции главы гражданской администрации французской столицы — в сущности, стал ее мэром, оставаясь им несколько дней. Более того, наш герой вступил в переговоры с немцами о бескровной сдаче города. Только 30 июня 1940 года Буллит наконец покинул Париж.

Он возвратился в США, где начал агитировать за скорейшее вступление США в войну против Гитлера — буквально кричал: помочь другим — значит обезопасить самих себя. Чрезмерная активность Буллита утомила Рузвельта, который шел на третий президентский срок. Их отношения опять разладились.

22 июня 1941 года Германия напала на СССР. Буллит призвал помочь России, несмотря на все идеологические противоречия. Вскоре его вызвали в Белый дом и отправили в долгую дипломатическую поездку по мировым задворкам — Египет, Ливия, Палестина, Ирак, Иран, Индия… Затем рванул Перл-Харбор, и США официально вступили в мировую войну.

Об одном из разговоров между Буллитом и Рузвельтом известно по статье, опубликованной Уильямом в журнале Life. Встреча состоялась в Овальном кабинете. Буллит настаивал на том, что Сталин — опасный человек, которому нельзя доверять. Рузвельт ответил: «Билл, я не оспариваю факты, предоставленные тобой, они точны. Просто интуиция подсказывает мне, что Сталин — не такой человек. <…> ему ничего не надо, кроме безопасности своей страны, и я думаю, что если я дам ему все, что в моих силах, и ничего не попрошу взамен, долг чести — он не станет пытаться что-либо аннексировать и будет сотрудничать со мной во имя мира и демократии во всем мире». Буллит ответил: «Предполагая долг чести, вы говорите не о герцоге Норфолке, а о кавказском бандите, который знает только одно: если ты отдал ему что-то просто так, значит, ты осел. Сталин верит в коммунистические принципы, в мировую победу коммунизма». Подобная грубость вновь осложнила отношения друзей. Буллит был вынужден отойти от больших дел. Ему больше не доверяли, его перестали слушать.

Буллит баллотируется в мэры Филадельфии. Проигрывает. Просится в действующую армию. Ему отказывают. Наконец, обращается к де Голлю. Тот позвал его во Францию — помочь французам возвратиться в Париж. Буллит ликовал! По прибытии в Европу он был назначен майором инфантерии, адъютантом генерала Жана де Латра де Тассиньи, возглавлявшего 1-ю французскую армию. Об отдыхе 53-летний Буллит не помышлял. Он должен был пройти до конца эту войну. Участвовал во взятии Тулона, Марселя и других городов. В августе 1944 года Буллит уже стоял на площади Согласия — напротив здания американского посольства, в котором еще недавно работал.

В начале 1945 года Уильям попадает в госпиталь. С тех пор до конца жизни он будет ходить с тростью. Однако покинуть фронт отказался — непременно хотел «дойти до Берлина». Безоговорочную капитуляцию Германии Уильям встретил уже подполковником французской армии.

Рузвельт умер, не дождавшись мира. Он не увидел, как сбывались многие предсказания Буллита. Никакой дружбы с Советской Россией, с ее вождем после войны не получилось. Сталин играл в свою игру…

Возвратившись домой, Уильям занялся здоровьем. Ему сделали операцию — удалили один из позвонков. Но диагноз оказался несравнимо тяжелее — лейкемия. Но и недуг не сломил Буллита. Он занимался журналистикой, писал мемуары. Умер в Париже 15 февраля 1967 года, в разгар холодной войны.

...Вальсируя в Спасо-Хаусе с советской элитой в те далекие годы, Уильям Буллит и не предполагал, каким сложным и виртуозным окажется этот танец. Ведь за каждым его па затаив дыхание и сегодня следит вся планета.

Евгений Рудашевский

Украина в минувшие выходные увеличила суточный объем импорта газа со стороны Польши и сократила поставки из Венгрии, сообщает в понедельник агентство УНИАН со ссылкой на данные операторов польской и венгерской газотранспортных систем.

"Суточные поставки газа в Украину через польскую газотранспортную систему с конца прошлой недели увеличились почти на 60%, в то время как закупки газа на венгерском рынке сократились более чем в два раза", - говорится в сообщении.

По данным компании Gaz System - оператора польской газотранспортной системы, суточные поставки газа на Украину из Польши на выходных достигли рекордных с начала года 4,7 миллиона кубометров.

Венгерский газотранспортный оператор FGSZ Ltd сообщает, что в минувшие выходные суточные поставки газа на Украину сократились до 3,9 миллиона кубометров, в то время как в конце октября они составляли в среднем 8,5 миллиона кубов.

Украина, уже несколько лет безуспешно добивающаяся от России снижения цены на газ, начала закупать топливо в Европе. В ноябре 2012 года начались поставки газа через Польшу по соглашению между "Нафтогазом Украины" и немецкой RWE. В конце марта этого года Киев получил первые объемы газа через Венгрию. Украина рассчитывает также открыть реверс через Румынию и Словакию, но переговоры затягиваются.

На прошлой неделе вице-премьер Украины Юрий Бойко, курирующий ТЭК, заявил, что страна с момента открытия реверсных поставок газа из Европы сократила закупки российского топлива примерно в четыре раза. Виктор Авдеенко.

Встреча в Варшаве важна для сохранения темпов переговоров по достижению нового клматического соглашения, считает министр экологии Швеции Лена Эк.

Швеция на прогрессивной стороне

19-я конференция сторон Рамочной конвенции ООН об изменении климата, открывшаяся в этот понедельник в Варшаве, важный промежуточный шаг между фиаско в Копенгагене в 2009 году и надеждой на успех в Париже в 2015 году. Дело о глобальном соглашении по климату, которое должно заменить Киотский протокол.

Пятый доклад Межправительственной группы экспертов по изменению климата задает тон Варшавской конференции, доклад, который подкрепляет уверенность сторонников версии, согласно которой причиной глобального потепления является человеческий фактор.

Министр Швеции по вопросам охраны окружающей среды Лена Эк считает, что права еще на одно фиаско у планеты нет:

- Вопрос гораздо серьезней, время у нас меньше, чем мы предполагали. Мы знаем, что положение ряда развивающихся стран отчаянное. Мы видим, как наступают пустыни, пересыхают источники, как поднимается уровень моря и почву заливает соленая вода. И от этого на переговорах возникает чувство отчаяния, которое можно понять, - сказала министр нашему коллеге Андерсу Юнгбергу.

‎- Варшава - встреча в Варшаве, имеет в виду министр, - ‎может стать препятствием на пути достижения соглашения ‎в 2015 году, но может и заложить фундамент нового ‎соглашения, на что мы и нацелены.‎ Климатическая станция на столбовой дороге на Париж - ‎конференция, которая будет продолжаться почти две ‎недели.

‎ Лена Эк утверждает, что Швеция являет собой образцовый ‎пример того, как можно одновременно достичь уменьшения ‎объемов выбросов парниковых газов и увеличения темпов ‎экономического прироста.‎ На сегодняшний момент, однако, важнейшая роль Швеции ‎заключается в наведении мостов между странами, позиции ‎которых на переговорах очень далеки друг от друга, ‎отмечает глава шведской делегации на Варшавской ‎конференции Анна Линдстедт:‎

‎- Уровень доверия Швеции и другим скандинавским ‎странам очень высок. Этим можно воспользоваться, ‎участвуя в коалиции с прогрессивными странами, и ‎разговаривая с теми, кто остается вне её. ‎ А если в Париже ни о чем не договорятся, спросил Лену Эк ‎Андерс Юнгберг:‎

‎- Тогда будет реализована часть прогнозов ‎межправительственной группы экспертов. Больше будет ‎ураганов, засух, непредсказуемой погоды, трудности по ‎всему миру с производством продуктов питания, рост числа ‎конфликтов по всему миру и связанные со всем этим ‎проблемы со здоровьем людей, так что такого не должно ‎произойти.‎

Форум в Париже не имеет права на фиаско, имеет в виду ‎министр Швеции по вопросам охраны окружающей среды ‎Лена Эк.‎

Завершился IVсъезд токсикологов России с международным участием

6-8 ноября 2013 г. в г. Москве состоялся IV съезд токсикологов России с международным участием. В работе съезда приняли участие более 300 ученых и специалистов органов и организаций Роспотребнадзора, учреждений системы высшего профессионального образования, государственных и муниципальных учреждений здравоохранения, а также представители Всемирной организации здравоохранения, Всемирной и Европейской токсикологической организации, Азербайджанского, Греческого, Украинского, Американского токсикологических обществ, ученые и специалисты из Азербайджана, Белоруссии, Казахстана, Украины.

Работа съезда осуществлялась на 2 пленарных заседаниях и по секциям: «Профилактическая и экологическая токсикология», «Клиническая токсикология», «Лекарственная токсикология». Также в виде стендовых докладов были представлены работы молодых учёных, лучшие из которых были награждены ценными призами.

Участниками съезда было отмечено, что за последние несколько лет проведена значительная работа по обеспечению токсикологического раздела химической безопасности России, возросло взаимодействие токсикологии со смежными науками, такими как генетика, молекулярная биохимия, информатика, прикладная математика, системный анализ и др. Существенно усилилась работа по гармонизации отечественных норм и правил с нормативами, принятыми в ЕЭС и США.

В рамках присоединения России к ОЭСР большое значение уделяется соблюдению принципов надлежащей лабораторной практики (GLP), применяемых для всех испытаний в области медицинской и экологической безопасности, проводимых в целях регистрации лекарственных средств, пестицидов, пищевых и кормовых добавок, косметической продукции, ветеринарных препаратов, химических веществ промышленного назначения.

Особое внимание на съезде было уделено проблеме подготовки квалифицированных специалистов в различных областях токсикологии. В рамках съезда проведён телемост с учеными Американского токсикологического общества, заслушаны выступления ведущих токсикологов России, представителей Всемирной организации здравоохранения, Всемирной и Европейской токсикологической организаций.

В заключительный день работы съезда делегатами избрано новое правление Всероссийской общественной организации токсикологов, в состав которого вошли ведущие токсикологи Роспотребнадзора, Министерства обороны и Минздрава России, НИИ РАН, РАМН и Федерального медико-биологического агентства. Председателем правления Общества избран академик РАМН, д.м.н., профессор, и.о. директора ФБУН «Федеральный научный центр гигиены им. Ф.Ф. Эрисмана» Роспотребнадзора Ракитский Валерий Николаевич.

С октября 2013 года Авиакомпания Air Onix начала процесс обновления парка воздушных судов. Как заявлялось ранее, авиаперевозчик отказывается от эксплуатации самолетов типа Боинг 737 -500 ввиду их малой пассажировместимости и низкой экономической эффективности.

В рамках обновления парка воздушных судов авиакомпания Air Onix планирует пополнить свой флот самолетами типа Боинг 737 - 400 емкостью 162 кресла и Боинг 737-300 - 142 кресла. К летнему сезону флот авиакомпании должен пополниться одним самолетом типа Боинг 737 - 800 пассажировместимостью 189 кресел, который будет эксплуатироваться как на чартерных, так и на регулярных рейсах.

В 2014 г. перевозчик планирует увеличение флота до 5 воздушных лайнеров.

Использование самолетов большей пассажировместимости позволит Air Onix расширить свою маршрутную сеть и открыть ряд новых направлений.

В 2014 году авиакомпания планирует начать выполнение новых рейсов из Киева в Ларнаку и Барселону;

из Симферополя в Берлин, Ганновер и Мюнхен, Варшаву, Донецк, Калининград и другие города Российской Федерации;

из Донецка в Тель - Авив, Прагу, Ларнаку, Санкт Петербург.

В новом сезоне авиаперевозчик запланировал существенное увеличение частоты рейсов по существующим направлениям.

Члены Совета по денежной политике Польши приняли решение о том, что величина базовой ставки будет оставлена на том же уровне, на котором находится сейчас, а именно на уровне 2,5 процента.

Члены Совета по денежной политике Польши приняли решение о том, что величина базовой ставки будет оставлена на том же уровне, на котором находится сейчас, а именно на уровне 2,5 процента. При этом было учтено низкий уровень инфляции и слабый рост экономики. Как сообщил Марек Белка, который является председателем совета, этот уровень учетной ставки будет поддерживаться до конца этого года.

Стоит отметить, что слабый экономический рост наблюдается не только в Польше, но и многих других странах мира. Но все же некоторые отрасли демонстрируют достаточно рост, особенно те, которые касаются развлечений человека. Так, человек может сильно развлечься играя в гаминаторы. Стоит отметить, что качественные игровые гаминаторы - это десятки лучших слотов от известного производителя Gaminator.

Как известно, в течение этого года Совет по денежной политике Польши постоянно снижал базовую ставку. Это понижение составило 225 пунктов. И только с начала сентября эту ставку перестали понижать. На то время годовая инфляция в Польше составляла 1%.

Подобно России, Канада известна своими природными ресурсами и развитым энергетическим сектором. Нефтегазовая отрасль - это область, где необходимо постоянно повышать отдачу от имеющихся ресурсов, снижать капитальные затраты и эксплуатационные расходы, а также повышать эффективность труда силами ограниченного количества квалифицированных, опытных специалистов. Способность устанавливать и грамотно соединять датчики или объединять различные системы и оборудование для добычи энергоресурсов и их поставок стала бы большим подспорьем в решении вышеупомянутых задач. Непрерывный сбор огромного количества данных и получение их в реальном времени в виде обработанной информации из аналитических центров, оптимизирующих процесс добычи, переработки и транспортировки нефти, позволил бы многократно увеличить производительность и создать основу для дальнейших преобразований в данной отрасли.Cisco стремится стать катализатором инновационных процессов в Стране кленового листа. Для достижения этой цели компания реализует стратегию по развитию Всеобъемлющего Интернета в Канаде. Cisco готова помочь местным компаниям осознать потенциал Всеобъемлющего Интернета и то, какой мощной преобразующей силой он может стать на пути к серьезному повышению производительности труда и внедрению инноваций. Cisco стремится также изменить инновационную траекторию Канады, создавая исследовательские кафедры и вкладывая средства в исследовательские центры при канадских университетах, чтобы поддержать дальнейшее развитие технологий Интернета вещей и Всеобъемлющего Интернета. Одновременно Cisco работает над увеличением собственной инженерно-технической базы в Канаде для разработки продукции, связанной со Всеобъемлющим Интернетом.

По производительности труда Канада второй год подряд заняла 14-е место в рейтинге Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). Между Всеобъемлющим Интернетом и инновациями существует естественная связь, поэтому для Канады крайне важно усовершенствовать процесс их внедрения. В последние 10 лет среднегодовой рост производительности труда в этой стране составлял всего лишь 1%. Это один из самых низких показателей среди стран-членов ОЭСР, что ставит под угрозу сохранение достигнутого Канадой уровня жизни, который напрямую зависит от производительности и внедрения инноваций. То, что Канада мало вкладывает в информационные технологии для бизнеса, сказывается и на уровне внедрения инноваций, особенно в малом и среднем бизнесе. Между тем инновации стимулируют рост производительности труда, это вещи взаимосвязанные.

Всеобъемлющий Интернет дает возможность решить такого рода проблемы, не говоря уж о колоссальной прибыли. На 2013 год потенциальная прибыль от Всеобъемлющего Интернета в Канаде оценивается в 57 млрд долларов. Учитывая, что из них на канадском рынке сейчас них реализуется лишь 30 млрд долларов, налицо весьма серьезный потенциал дополнительной прибыли.

Вместе с тем, рассуждая о потенциальных возможностях Канады, мы касаемся лишь верхушки айсберга. Хотя там степень внедрения Всеобъемлющего Интернета пока невелика, сама эта концепция находит большой отклик и поддержку в этой стране. Согласно недавнему исследованию, проведенному консультинговым подразделением Cisco Consulting Services среди 7 500 компаний и руководителей IT-отделов во всем мире, 80% респондентов из Канады заявили, что они осознают пользу и значимость Всеобъемлющего Интернета, например, в сфере здравоохранения. Канада уже пытается внедрить телемедицину в своих отдаленных районах. Примером служит небольшой городок Такла Ландинг (провинция Британская Колумбия), где, благодаря применению видеосвязи с городскими терапевтами, существенно увеличилось количество обращений за медицинской помощью, а уровень обслуживания пациентов заметно вырос.

В транспортном секторе канадской экономики технологии Cisco объединяют датчики и контроллеры с процессами и персоналом. Например, компания Bombardier, мировой лидер в области международных перевозок, внедряет IP-технологии, чтобы помочь своим клиентам улучшить железнодорожные перевозки и предоставлять потребителям сервис высочайшего уровня. В сфере энергетики компания BC Hydro реализует концепцию <умных> сетей (Smart Grid). На сегодняшний день уже запущено в эксплуатацию более 1,9 млн <умных> счетчиков , образующих интеллектуальную инфраструктуру, которая эффективно управляет энергопотреблением и отслеживает нагрузку на сети, а также выдает клиентам нужную информацию, помогая им сокращать потребление электричества. На научно-исследовательском направлении канадский филиал Cisco заручился поддержкой Университета Ватерлоо для проведения совместных исследований в области <умных> электросетей... И это - лишь несколько примеров того, как Всеобъемлющий Интернет меняет жизнь Канады к лучшему, а ведь это только начало.

Любовь Канады к хоккею общеизвестна, и не исключено, что через пару лет мы увидим датчики на шайбах и игроках канадской сборной.

Институт исследования автомобильного рынка САМАР опубликовал доклад о состоянии автомобильного рынка Польши, согласно которому в стране наблюдается снижение производства автомобилей. В октябре 2013 года в Польше было произведено 48881 автомобилей, что на 4,9 тыс. единиц, или 9,12 процентов, меньше чем в сентябре текущего года. Общий объем производства транспортных средств в Польше с начала 2013 года составил 494279 единиц, что на 10,05 процентов меньше, чем годом ранее. (РАР) Польша > Авиапром, автопром > ved.gov.ru, 8 ноября 2013 > № 950712

Польша поставит в Беларусь первый дизель-поезд межрегионального сообщения . Трёхвагонный "паровозик из Ромашково" сконструирован специалистами компании PESA Bydgoszcz SA. Сейчас сборка поезда завершается, после чего начнутся пусконаладочные работы, сообщают в пресс-службе БЖД.

Всего, согласно договору, подписанному Могилёвским отделением Белорусской железной дороги с PESA Bydgoszcz SA, в 2013-2014 годах на БЖД будет поставлено три трёхвагонных дизель-поезда. Из них два - в 2014 году.

В поезде предусмотрено 145 мест для сидения. Его длинна - 69,3 м, максимальная скорость движения - 140 км/ч.

Новый подвижной состав соответствует современным требованиям комфорта и качества. К услугам пассажиров представлены удобные салоны, мягкие кресла с индивидуальной регулировкой спинки кресла и подлокотников. Среди преимуществ поезда - установленная в каждом вагоне система кондиционирования воздуха; устройство тепловых завес входных дверей, препятствующее поступлению холодного воздуха снаружи и выходу теплого воздуха из салонов; пониженный пол (600 мм), позволяющий быстро осуществлять посадку и высадку пассажиров.

Двери оборудованы выдвижными ступеньками. Для посадки и высадки пассажиров с ограниченными физическими возможностями с высоких платформ предусмотрены откидные трапы. В поезде установлено два туалетных комплекса вакуумного типа, один из которых приспособлен для пассажиров с ограниченными физическими возможностями.

Правительство Польши планирует до конца 2015 г. инвестировать 25 млрд. злотых в развитие железных дорог в стране. Утвержденная программа инвестиций в железнодорожную отрасль Польши предусматривает реализацию 140 проектов. При этом финансирование из средств Евросоюза составит 13,2 млрд. злотых, из госбюджета – 4,5 млрд. злотых, остальные инвестиции планируется реализовать за счет средств государственного железнодорожного холдинга ПКП, в том числе за счет заемных средств – 3,5 млрд. злотых и дополнительной эмиссии облигаций - 3,6 млрд. злотых. Большая часть инвестиций будет направлена на развитие железнодорожной части Трансъевропейской транспортной сети, а также на модернизацию железнодорожного полотна под скоростное движение. (Rzeczpospolita) Польша > Транспорт > ved.gov.ru, 7 ноября 2013 > № 950711

Еврокомиссия начала расследование в отношении законности выделения госпомощи в размере 200 млн. евро крупнейшей польской авиакомпании ЛОТ (LOT). По мнению экспертов, в Еврокомиссии сомневаются, что план реструктуризации авиакомпании соответствует рекомендациям ЕС в части оказания содействия развитию предпринимательской деятельности, а прогнозы относительно рентабельности авиаперевозчика в долгосрочной перспективе могут быть нереалистичными. В Брюсселе также считают, что предлагаемые ограничения числа авиарейсов компании недостаточны, чтобы компенсировать нарушения норм конкуренции. Польская авиакомпания испытывает финансовые сложности уже несколько лет. Ранее Еврокомиссия дала согласие на предоставление кредита для ее спасения в размере 100 млн. евро. Ожидается, что авиакомпания может достигнуть рентабельности не раньше 2015 года. (Rzeczpospolita) Польша > Транспорт > ved.gov.ru, 7 ноября 2013 > № 950710

Польша больше не работает с Нефтегазом.

Стало известно, что Польша решила больше не сотрудничать с Нефтегазом и разорвала договор. Все это объясняется изменениями украинского законодательства, о чем представители польской компании PGNIG сообщили на Варшавской бирже.

"Правление PGNIG информирует, что 6 ноября 2013 года в Варшаве было подписано соглашение о расторжении контракта от 26 октября 2004 года между PGNiG и "Нафтогаз Украины", - сообщили они.

Напомним, что Нефтегаз впервые прекратил поставки газа в Польшу еще в 2010 году. Безуспешные попытки возобновления поставок, которые были обозначены в договоре в размере 200 миллионов кубометров газа для нужд приграничных регионов, ни к чему не привели.

"Решение о расторжении договора не закрывает дороги к возобновлению сотрудничества с украинским партнером в будущем на новых торговых условиях с использованием существующей польской и украинской газотранспортной инфраструктуры", - отметила PGNIG.

Airbus передал министерству обороны Польши два последних самолета.

Известно, что европейский авиастроительный концерн Airbus конструировал для Польши военно-транспортные самолеты. Последние два из пяти как раз доставлены на авиабазу ВВС в Кракове. Теперь в польском военном ведомстве всего 5 самолетов.

Итого, в общем количестве Польша располагает 17 транспортными самолетами модели С-295. Восемь из них купили еще в 2001 года, остальные в 2007 и 2012. Стоимость всей партии составила чуть больше полумиллиарда долларов.

В контракт 2012 года вошла не только стоимость самих самолетов, но и услуги логистики на протяжении десяти последующих лет.

США рассчитывает на оборонные заказы из Польши.

Стало известно, что американские корпорации хотели бы поучаствовать в программе модернизации польских вооруженных сил. Дело в том, что речь идет о многомиллиардной программе, благодаря которой Польша планирует полностью модернизировать вооруженные силы. Для НАТО это участие очень важно. Об этом сообщил госсекретарь США Джон Керри.

Ажиотаж значительно возрос еще и после того, как Польша заявила о сумме, которую планирует потратить. Она составит 45 миллиардов долларов. Эта сумма будет потрачена в течение 10 лет и она очень важна для будущего НАТО.

На сегодняшний день известно, что эти деньги пойдут на модернизацию ПВО, закупку управляемых ракет для F-16, развития военно-морского ракетного дивизиона, а также войск специального назначения.

"Мы верим в качество техники, которая стоит у меня за спиной, — это F-16, а также другой выпускаемой нами техники. Мы готовы предоставить её Польше, которая делает выбор, касающийся её будущего и требований по совместимости в рамках НАТО", — сообщил Джон Керри.

С подписанием Соглашения о свободной торговле не произойдет всплеска в винном экспорте Молдовы, - считает генеральный директор компании Chateau Vartely Дмитрий Мунтяну, пишет Pan.md

"Рост продаж вин на европейский рынок идет, но маленькими темпами. Я уверен, что с открытием рынка ЕС для молдавского вина, там не будет резкого повышения спроса на молдавские вина", - считает топ-менеджер.

Он обращает внимание на то, что виноделы Молдовы давно не испытывают трудностей с точки зрения доступа на европейский рынок. С 2008 г. экспортеры вин для беспошлинных поставок на рынок ЕС пользуются тарифными квотами. С каждым годом они увеличивались, и в последнее время дефицита квот не было. Беспошлинные поставки дали возможность винам повысить конкурентоспособность по цене.

"Главная проблема - реализация товара с полок магазинов. Конечный потребитель должен захотеть купить эту продукцию. Отечественные производители поставляют на главные европейские для молдавских вин рынки - Польшу, Чехию, Румынию, Словакию, как и в Россию, в основном недорогие ординарные полусладкие, полусухие вина и "Кагоры", зачастую - в необычной упаковке", - рассказал он.

В деле предложения европейским потребителям качественного вина из РМ, Мунтяну считает целесообразным "прийти к ним с серьезной программой продвижения молдавского виноделия, разработанной на уровне Национального бюро винограда и вина".

"Даже в тех странах, где уже мы продаем, Молдова не ассоциируется у покупателей с суперкачественным вином, хотя, когда они приезжают к нам и пробуют вина, то удивляются. В своих странах они не могут найти таких вин. Это более дорогие вина, а импортеры знают, что будет сложно продать, поскольку единицы потребителей знают о них", - отметил топ-менеджер Chateau Vartely .

Он считает, что виноделам следует доказать, что в Молдове помимо сладких и ординарных вин, есть и высококачественные.

"Есть недорогая "Молдова", как и недорогая "Испания". При этом потребитель понимает, что за вино категории "гранд-резерва" из Риохи придется выложить больше денег. Важно донести до покупателей то, что и молдавские вина есть более высокого уровня, хотя за них нужно заплатить дороже. Нужно убедить покупателей, что они того стоят, и обойдутся дешевле, чем вина Риохи или известных французских шато", - сказал Мунтяну.

Он понимает, что это кропотливая работа, результат которой будет виден не сразу."На это потребуется от пяти лет и более", - заключил генеральный директор компании Chateau Vartely Дмитрий Мунтяну.

С июня по сентябрь 2013 года Грузия экспортировала в Россию почти 9 млн. бутылок натурального виноградного вина, что составило 33,7% общего объема его экспорта за 9 месяцев текущего года, сообщают Новые известиясо ссылкой на Национальное агентство вина Минсельхоза страны.

Тем самым после семилетнего перерыва Россия вновь стала крупнейшим импортером грузинского вина, подчеркнули в ведомстве. При этом в целом в январе – сентябре этого года Грузия экспортировала 26 млн. 458 тыс. бутылок вина, что на 70% больше показателя аналогичного периода 2012 года.

Отметим, что экспорт грузинского вина осуществляется на рынки 49 стран. Среди крупнейших его импортеров вторую позицию занимает Украина, куда было поставлено 8 млн. 523 тыс. бутылок вина, что на 13% больше, чем за девять месяцев прошлого года. В первой пятерке импортеров грузинских вин также Казахстан, Белоруссия и Польша, на долю которых пришлось 20,7% всего их экспорта.

Представители правительства Польши стали свидетелями испытаний ЗРК MEADS на полигоне Уайт-Сэндс (Нью-Мексико), в ходе которых были одновременно уничтожены две цели, сообщает Defense News 6 ноября.

ЗРК разработан совместными усилиями США, Италии и Германии, на его создание потрачено около 3,4 млрд долл США (доля США составила более 2 млрд долл). Этот комплекс рассматривается Польшей в качестве возможного приобретения для создании системы ПРО страны, на которую будет затрачено от 3 до 5 млрд долл.

Закупка Варшавой ЗРК MEADS придаст «значительный подъем польской промышленности», говорит директор по развитию бизнеса отделения систем ПРО компании Lockheed Martin Марти Койн (Marty Coyne) и добавил, что «мы будем работать вместе как равные». «Польская промышленность станет членом нашей команды, а не клиентом», сказал Койн. Контракт с Польшей может быть заключен к концу 2014 года.

Дилемма интеграции на постсоветском пространстве

Как не зайти в тупик после Вильнюса

Резкая и подчас презрительная риторика в адрес Украины усиливает антироссийские политические движения в этой стране. «Мягкая сила» Москвы еще больше пострадает, если после вильнюсского саммита начнется торговая война против одной или более стран «Восточного партнерства».

Оригинал статьи выходит на английском языке в журнале Survival, том 55, № 6, 2013 год.

Лидеры Азербайджана, Армении, Белоруссии, Грузии, Молдавии и Украины – государств, выбранных Европейским союзом для участия в программе «Восточное партнерство», – встретятся 28–29 ноября в Вильнюсе с главами государств и правительств стран ЕС. Грядущий саммит широко обсуждается в политических кругах и прессе как событие исторической важности. Многие наблюдатели полагают, что на ноябрьском саммите приглашенные страны должны будут сделать окончательный и бесповоротный выбор между Востоком и Западом, Россией и Евросоюзом, коррупцией и реформами или даже отсталостью и современностью.

Широко распространена точка зрения, в соответствии с которой Европейский союз предлагает странам «Восточного партнерства» свободную торговлю, либерализацию визового режима и европейское будущее, в то время как Россия активно препятствует этим планам и разрушает европейские устремления граждан стран-партнеров ЕС. Москва якобы стремится включить соседей в свою «сферу влияния» и восстановить доминирование над ними в советском стиле через интеграцию в рамках Евразийского экономического союза.

Подобные оценки точно отражают широко распространенное, но вместе с тем ложное восприятие ситуации. Оно не позволяет в полной мере увидеть источник проблемы. На самом деле мотивы России носят защитный и реактивный характер в гораздо большей степени, чем принято полагать. Если посмотреть на ситуацию более пристально и менее предвзято, то окажется, что между целями Москвы и Брюсселя нет непреодолимых противоречий, которые полностью исключали бы компромисс. Фундаментальная причина конкуренции интеграционных проектов на постсоветском пространстве заключается не в геополитическом или цивилизационном противоборстве, а в известном феномене дилеммы безопасности.

ИНТЕГРАЦИЯ КАК ДИЛЕММА

Классическое определение дилеммы безопасности дал американский ученый Роберт Джервис: она возникает потому, что «выигрыш в безопасности одного государства может восприниматься другими государствами как угроза их безопасности». Как поясняет Джервис, «меры, принимаемые государствами для укрепления своей безопасности, зачастую приводят к непреднамеренному и непредусмотренному результату: другие государства начинают чувствовать, что порог их безопасности снизился». Когда мотивы и планы действий какого-либо государства неопределенны, наращивание его оборонительных ресурсов может рассматриваться как угроза. В этом случае другое государство сталкивается с дилеммой: смириться со снижением уровня своей безопасности или тоже нарастить оборонительные возможности? Выбор в пользу второго варианта может вызвать озабоченность первого государства, и обе стороны встанут на путь невынужденной эскалации конфликта или гонки вооружений.

Джервис подчеркивает, что оборонительные действия одного государства могут восприниматься другим в качестве наступательных. Случайность и непредусмотренная реакция играют гораздо более значимую роль, чем хотелось бы думать. Поэтому результаты действий на международной арене иногда серьезно расходятся с ожиданиями. Развитие событий по схеме «действие – противодействие» часто приводит к нежелательному для обеих сторон исходу и затрудняет поиск взаимовыгодных решений. Как указывает Джервис, «при обострении дилеммы безопасности международная политика способна принять трагический оборот. Хотя обычно государства стремятся к мирному сосуществованию и во всяком случае не возражают против взаимной безопасности, их действия на практике могут приводить к обратному результату».

Экономические объединения и военно-политические союзы сталкиваются с одним из проявлений дилеммы безопасности. Мы предлагаем называть этот случай «дилеммой интеграции». Перед ней оказывается государство, воспринимающее в качестве угрозы своей безопасности или благополучию интеграцию соседей в недоступные для него самого экономические организации или военные блоки. Дилемма интеграции возникает в первую очередь вследствие закрытости этих объединений. Для государств, которые исключены из интеграционных инициатив, открытых соседям, интеграция превращается из взаимовыгодного процесса в игру с нулевой суммой. Как и в общем случае дилеммы безопасности, намерения соседей или сторонников их включения в объединения не обязательно враждебны по отношению к государству, сталкивающемуся с дилеммой интеграции.

Проявить умеренность при выборе ответа на действия других международных субъектов сложно, поскольку государства исходят из наихудших предположений относительно мотивов и целей этих субъектов. Подобные допущения часто становятся причиной эскалации конфликта, особенно когда возможности коммуникации между государствами ограниченны. В условиях дилеммы интеграции лидеры «соперничающих» блоков постоянно повышают ставки, чтобы завлечь или принудить некоторое государство к вступлению в «свое» объединение, и резко критикуют друг друга, подрывая взаимное доверие. Негативные последствия для всех участников возрастают на каждом новом витке конкуренции.ДИЛЕММЫ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ЭКОНОМИЧЕСКИЕ

В истории объединения европейских государств после холодной войны найдется немало примеров дилеммы интеграции. Некоторые исследователи полагают, что между 1989 и 1991 гг. существовала возможность пойти по пути расширения полномочий общеевропейских организаций, таких как Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе. Тем не менее Запад выбрал расширение уже существующих структур – в первую очередь НАТО и ЕС. Таким образом, Россия оказалась фактически исключена из процессов региональной интеграции. Несомненно, членство России как в Североатлантическом альянсе, так и в Европейском союзе потребовало бы кардинальной трансформации каждой из этих структур. Успех подобной инициативы, конечно, не был гарантирован, и, возможно, присоединение России не позволило бы НАТО и Евросоюзу содействовать демократическому и рыночному транзиту стран Центральной и Восточной Европы. Однако каковы бы ни были достижения западных институтов в этих странах, издержки, связанные с дилеммой интеграции на постсоветском пространстве, оказались значительными.

Впервые она обозначилась в связи с расширением НАТО. Планируя его в середине 1990-х гг., Североатлантический альянс официально не исключал возможности присоединения и России. Однако по целому ряду причин, включая взгляды и предпочтения самой Москвы, сопротивление многих членов блока, отсутствие взаимного доверия и оперативной совместимости между российскими и натовскими военными, предполагалось, что политика «открытых дверей» касается России лишь формально. Вступление России никогда не рассматривалось в качестве реалистичного варианта ни той, ни другой стороной.

В то же время членство остается возможным не только для государств Варшавского договора и прибалтийских республик, но и для шести стран-участниц «Восточного партнерства». Представители НАТО и крупнейших держав альянса, включая США, утверждают, что участие в блоке снимет обеспокоенность этих стран внешними угрозами, ускорит демократические и военные реформы, а Россия только выиграет от конструктивного настроя и внутренней стабильности соседних государств. В Брюсселе, Вашингтоне и других натовских столицах утверждают, что альянс выполняет исключительно оборонительные функции и никогда не предпримет наступательную операцию против России. Озабоченность Москвы последствиями расширения НАТО для российских интересов отвергается как безосновательная, не соответствующая духу времени или неискренняя.

Для того, кто знаком с концепцией дилеммы безопасности, нет ничего удивительного в том, что подобные аргументы никогда не убеждали Россию, а Североатлантический альянс отказывался принимать российские возражения. Как указывает Джервис, «неспособность понять, что собственные действия могут выглядеть угрожающими, а недружественные шаги другого государства воспринимаются исключительно как признаки агрессии, приводит к обострению конфликта до такого уровня, который невозможно объяснить объективными факторами». Кроме того, в Соединенных Штатах и странах-кандидатах на вступление в НАТО часто можно было услышать мнение о том, что расширение необходимо для защиты от возможной агрессии со стороны России. Тем самым подрывалась официальная натовская позиция, в соответствии с которой расширение направлено в первую очередь на поддержку демократических реформ в посткоммунистических государствах.

В такой ситуации Москва стала противодействовать включению в НАТО своих соседей. Так, Россия начала укреплять на постсоветском пространстве международные структуры безопасности, в которых она играла лидирующую роль – в первую очередь Организацию Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), а также двусторонние соглашения с Арменией, Белоруссией, Узбекистаном и Украиной. В свою очередь, НАТО не только по-прежнему отвергает российскую озабоченность расширением, но и рассматривает многосторонние организации с участием России в качестве «бумажных тигров», присоединение к которым происходит исключительно по принуждению. Такие институты, по мнению, сложившемуся в альянсе, не обладали легитимностью и потому были неустойчивыми. НАТО отказывается устанавливать связи с ОДКБ, видимо, ожидая скорого ослабления организации либо переориентации ее членов на НАТО, либо полагая, что прямое взаимодействие означало бы признание доминирующей роли России на постсоветском пространстве.

Достигнув пика во время «пятидневной войны» августа 2008 г., дилемма военно-политической интеграции в последние годы стала менее острой, особенно после избрания украинцами президента, который провел через парламент закон, исключающий членство Украины в НАТО. Скорее всего, передышка будет временной, поскольку она – следствие случайного стечения обстоятельств, а не взаимоприемлемой договоренности. Нельзя, например, забывать о том, что в итоговой декларации, принятой странами НАТО на Бухарестском саммите в 2008 г., было недвусмысленно заявлено: Украина и Грузия «станут членами альянса». Этим заявлением НАТО фактически институционализировала дилемму интеграции.

В данный момент, однако, наиболее остро дилемма интеграции на постсоветском пространстве проявляется в сфере экономики. В 2009 г. по настоянию министров иностранных дел Польши и Швеции Евросоюз дал старт программе «Восточное партнерство». И вновь Россия вне круга потенциальных участников. Критерии отбора шести государств не были четкими и прозрачными; ясно только то, что Россия не предполагалась в их числе. У членов «Восточного партнерства» мало общего. Например, в отличие от России, у трех государств Южного Кавказа – участников программы нет даже общей границы с Европейским союзом.

Главная выгода от присоединения к «Восточному партнерству» – перспектива подписания соглашения об ассоциации с Евросоюзом, предусматривающего создание глубокой и всеобъемлющей зоне свободной торговли (ГВЗСТ). Модель ГВЗСТ выходит за рамки обычных договоров о свободной торговле; она требует от стран-участниц принятия значительной части acquis communautaires (законов, правил и норм ЕС). Таким образом, происходит интеграция в экономическое и правовое пространство единой Европы, что влечет за собой ослабление торговых связей с другими партнерами, в том числе с Россией. Соглашения о ГВЗСТ также открывают рынки этих стран для товаров и услуг ЕС значительно больше, чем для них открыт российский рынок. Поскольку четыре из шести стран «Восточного партнерства» также участвуют в соглашении о свободной торговле в рамках СНГ, Москва озабочена возможностью вытеснения продукции этих четырех стран на российский рынок или незаконного реэкспорта товаров Евросоюза в Россию.

Неудивительно, что Москва рассматривает заключение соседями соглашений о ГВЗСТ как угрозу экономической безопасности, какими бы ни были реальные намерения единой Европы – особенно в случае с Украиной, учитывая тесные торговые связи двух стран. Кроме того, отношения между Европейским союзом и Россией, несмотря на регулярные саммиты, буксуют как минимум с 2008 г., когда начались переговоры по обновленному Соглашению о партнерстве и сотрудничестве (ныне действующий документ подписан в 1994 году). Договорившись строить четыре «общих пространства» и реализовывать «партнерство для модернизации», ЕС и Россия в последние годы предприняли в направлении интеграции лишь небольшие шаги технического характера. В недавнем докладе среди основных достижений 2012 г. упоминается гармонизация фитосанитарных норм в области остаточного содержания пестицидов. Совершенно ясно, что в отношениях с Россией Брюссель не стремится достичь уровня интеграции, предусматриваемого соглашениями о ГВЗСТ. Москва отвечает взаимностью.

Другими словами, хотя «Восточное партнерство» не было задумано как антироссийский проект, понятно, почему Москва увидела в нем лишь существенные издержки для себя без реальной возможности участия в программе. И отреагировала собственным предложением в форме Таможенного и Евразийского экономического союза.НУЛЕВАЯ СУММА И СНИЖЕНИЕ ПЛАНКИ

За неудачными интеграционными инициативами на постсоветском пространстве, а их было немало со времени распада СССР, летом 2009 г. последовала договоренность о создании Таможенного союза (ТС) России, Белоруссии и Казахстана. Соглашение вступило в силу в январе 2010 года. Изначально заявленные цели – устранение таможенных барьеров и других ограничений на торговлю товарами, а также единый таможенный тариф на внешних границах – были достигнуты за некоторыми исключениями достаточно быстро. Затем три страны двинулись дальше: они делегировали полномочия по выработке единой торговой политики наднациональному органу – Евразийской экономической комиссии, а также образовали Единое экономическое пространство – зону свободной торговли товарами и услугами, свободного движения капитала и рабочей силы, согласованной налоговой, монетарной и антимонопольной политики. Москва, Минск и Астана также договорились об учреждении с 1 января 2015 г. Евразийского экономического союза, в котором будут гармонизированы технические стандарты, трудовое и миграционное законодательство, а также намечен путь к единым нормам финансового регулирования. Кульминацией этого процесса должно стать введение общей валюты в перспективе 5–10 лет.

Помимо углубления интеграции в формате «тройки», Москва попыталась подключить к этому проекту другие страны «Восточного партнерства». Армения планировала парафировать в Вильнюсе соглашение об ассоциации с Евросоюзом – как казалось, с согласия Москвы. Однако Россия, по всей видимости, изменила подход в свете усиливающейся дилеммы интеграции. После встречи с Владимиром Путиным в Москве 3 сентября 2013 г. президент Армении Серж Саргсян объявил о решении присоединиться к ТС и участвовать в формировании Евразийского экономического союза.

На Киев Москва надавила посредством заявления о том, что ассоциация с ЕС не только закроет Украине путь в Таможенный союз, но и может оказаться несовместимым с участием в зоне свободной торговли стран СНГ. Кремль напомнил, что Россия имеет право инициировать пересмотр условий пребывания Украины в этом пространстве, если ГВЗСТ Украины с единой Европой приведет к существенному изменению украинских торговых потоков. Кроме того, в случае подписания Украиной соглашения о ГВЗСТ с Европейским союзом Москва может перейти к тщательной проверке страны происхождения товаров, ввозимых из Украины в Россию, чтобы не допустить реэкспорта из Евросоюза. Чтобы яснее донести свое послание до Киева, российские власти в течение нескольких дней в августе 2013 г. применяли к украинскому экспорту в Россию правила таможенного регулирования в полном соответствии с духом и буквой закона, из-за чего потоки были фактически остановлены. Москва также ограничила по техническим основаниям импорту молдавских вин. Приводя пример нежелательных для России последствий ассоциации Кишинева с ЕС, Владимир Путин высказал озабоченность тем, что это чревато вытеснением молдавских вин недорогими и качественными французскими и итальянскими винами с внутреннего рынка Молдавии на российский.

ЕС ответил недоумением и возмущением. Выступая перед Европейским парламентом в середине сентября, еврокомиссар по расширению и политике добрососедства Штефан Фюле осудил поведение России. Он подчеркнул несовместимость Таможенного союза с нормами ГВЗСТ и заявил, что решение Армении присоединиться к Таможенному союзу сделает невозможным парафирование соглашения об ассоциации в Вильнюсе. Подобно чиновникам НАТО в прежние времена, Фюле отметил, что ГВЗСТ с участием российских соседей будет благом для России, Москве лишь нужно самой это осознать: «Нам необходимо более эффективно убеждать российских партнеров в том, что “Восточное партнерство” не противоречит интересам России». Безрезультатность подобных усилий предрешена заранее.

Дилемма интеграции на постсоветском пространстве уже дорого обошлась всем – прежде всего самим странам «Восточного партнерства». Пытаясь вовлечь постсоветские государства во взаимоисключающие интеграционные проекты, Запад и Россия ставят эти страны – часто непреднамеренно – в условия игры с нулевой суммой. Она приводит к углублению социально-политических противоречий, замедлению реформ и демократических преобразований в стране-кандидате.

В то время как два интеграционных блока увлечены перетягиванием каната, все страны «Восточного партнерства» продолжают испытывать многочисленные проблемы: развал инфраструктуры, деградацию человеческого капитала, кризис системы здравоохранения, коррумпированность и неэффективность органов управления, отсутствие конкуренции в экономике, недееспособность политической системы (вследствие монополизации власти или борьбы кланов), массовое самоустранение граждан от общественной жизни, незащищенность прав человека и нетерпимость к меньшинствам. Вызывает сожаление, что крупные внешние державы, имеющие интересы в Восточной Европе и Закавказье, – в частности ЕС, США и Россия – вместо того чтобы общими усилиями помочь странам «Восточного партнерства» решать накопившиеся проблемы, либо усугубляют их, либо позволяют правительствам постсоветских государств игнорировать эти проблемы.

Дилемма интеграции также усиливает трения между Россией и Западом. В Вашингтоне, Брюсселе и других западных столицах «борьба» за присоединение стран «Восточного партнерства» к одному из конкурирующих торговых блоков все чаще рассматривается как возвращение к классическому соперничеству времен холодной войны. Под таким углом зрения Россия все чаще видится западным союзникам авторитарной, антизападной державой, которая усиливает нажим на соседей, недавно получивших независимость и стремящихся к демократии. В ответ на призывы ослабить влияние Москвы на страны Восточной Европы и Южного Кавказа российская Госдума обвиняет Запад в «неоимпериалистических амбициях», которые распространяются на государства, связанные с Россией «многовековой историей» и «общим гуманитарным пространством». В итоге «вызволение» стран «Восточного партнерства» из этого «пространства» становится делом принципа для некоторых западных политиков, невзирая на последствия. Такой механизм раскручивания конфликта – одна из главных особенностей дилеммы интеграции.

Кроме того, от противоборства двух интеграционных проектов страдают отношения России с соседями. Разговаривая с партнерами на языке предупреждений (по распространенному в этих странах мнению – угроз), Россия может полностью лишиться своей и без того сократившейся «мягкой» силы в регионе. Давление на украинского президента Виктора Януковича приводит к тому, что среднестатистические украинцы и правящая элита сплачиваются под флагом интеграции с Евросоюзом – хотя бы для того, чтобы создать противовес российскому влиянию. Резкая и подчас презрительная риторика в адрес Украины со стороны некоторых российских чиновников льет воду на мельницу антироссийских настроений в этой стране. «Мягкая» сила Москвы еще уменьшится, если после вильнюсского саммита начнется торговая война между Россией и странами «Восточного партнерства».

Для ЕС дилемма интеграции чревата размыванием принципов и снижением эффективности интеграционных процессов. Евросоюз уже смягчил требования к Киеву на пути к ассоциации. И хотя Украина приняла ряд необходимых законов, нынешнее руководство отдалило страну от соблюдения важнейших «копенгагенских критериев»: демократии, уважения к правам человека и верховенства закона. Брюссель сосредоточил усилия на борьбе с «избирательным правосудием» – в частности, политически мотивированным осуждением и тюремным заключением бывшего премьер-министра Юлии Тимошенко. В данном случае ЕС, вероятно, запишет себе в актив согласие президента Януковича на эмиграцию Тимошенко в Германию. Однако успешное решение отдельно взятой проблемы в принципе не поможет продвинуться к тому, чтобы системно исправить хронические недостатки украинской системы правосудия.

Несмотря на это, с точки зрения некоторых стран – членов Евросоюза ужесточение позиции означает риск потерять Украину. Чтобы обосновать необходимость снижения планки требований к участникам «Восточного партнерства», представители этих государств ссылаются на пример Белоруссии, якобы вынужденной оставаться в союзе с Россией ввиду изоляции от Запада. В последнее время подобная аргументация берет верх – отчасти из-за усиливающегося российского давления.

Компрометация критериев евроинтеграции может иметь гораздо более далеко идущие последствия для Евросоюза и стран «Восточного партнерства», чем приверженность принципам. Ведь дело не обстоит так, что альтернативой ассоциации с ЕС является обязательно доминирование России над этими странами. Ни в одной из них правящие элиты (или серьезные политические силы) не намерены этого допустить. К тому же, как показывает история постсоветского периода, способность России принуждать к чему бы то ни было соседние государства, включая ближайших союзников, весьма ограниченна.

В истории европейской интеграции применялись различные подходы к соблюдению критериев. Однако сейчас дискуссия по этой проблеме впервые проходит в контексте дилеммы интеграции. В обстановке острой конкуренции с Россией, когда, как полагают стороны, «победитель получает все», в переговорах создается ненужная спешка. Если жесткие, но прозрачные критерии, традиционно присущие европейской интеграции, уступят место политическому торгу, то пострадает весь Евросоюз. Авторитет евроинтеграции вскоре может попасть в зависимость от способности Украины выполнять условия соглашения об ассоциации. Если Киев не продемонстрирует явного прогресса (чего нельзя исключать, учитывая проблемы государственного управления на Украине), то ЕС рискует утратить значительную долю влияния на процесс внутриполитических реформ во всех постсоветских государствах, а жители этих стран – испытать разочарование в Европейском союзе.* * *

Дилемма экономической интеграции на постсоветском пространстве подпитывается уверенностью в том, что «пророссийский» и «проевропейский» векторы интеграции в принципе несовместимы и что выбор между ними представляет собой поворотный момент в истории стран «Восточного партнерства», а Европейский союз и Россия обречены конкурировать друг с другом за лояльность постсоветских государств. Подобный подход привлекает простотой и ясностью, а его сторонники получают возможность участвовать в драматичном процессе принятия судьбоносных решений. Однако такая оценка ситуации неверна по ряду причин.

Во-первых, ГВЗСТ и Таможенный союз не являются заведомо несовместимыми вариантами интеграции. Оба соглашения соответствуют нормам Всемирной торговой организации, поскольку страны ЕС и Россия участвуют в ВТО. По словам комиссара Фюле, единственное различие между двумя соглашениями заключается в уровне таможенных пошлин: «Членство в Таможенном союзе несовместимо с ГВЗСТ потому, что нельзя одновременно снижать таможенные пошлины в рамках ГВЗСТ и увеличивать их до уровня Таможенного союза». Хотя Фюле недооценивает масштаб проблемы, можно заметить, что нет таких законов природы, которые могли бы помешать политикам разрешить это противоречие. Другими словами, несовместимость двух интеграционных инициатив – результат действий конкретных чиновников; имея другие инструкции, те же чиновники вполне могут сделать эти две инициативы совместимыми.

Во-вторых, полное размежевание с соседней страной – важным торговым партнером – нецелесообразно для любого государства. Например, любая договоренность между ЕС и Украиной, наносящая урон торговле Украины с Россией, вряд ли будет устойчивой. Россия остается вторым после Евросоюза торговым партнером Украины; на ее долю приходится около 20% общего украинского торгового оборота. Более пятой части украинского экспорта направляется в Россию, поэтому любые ограничения нанесут ущерб деловым интересам обеих сторон и негативно отразятся на доходах миллионов украинцев.

Наконец, в условиях дилеммы интеграции скачки в развитии интеграционных процессов могут приводить лишь к неустойчивым и неокончательным результатам. Меры принуждения, которые принимает Москва для подключения новых стран к своим интеграционным инициативам, обречены на неудачу – если не в краткосрочной, то наверняка в среднесрочной и долгосрочной перспективе. Решения, навязанные страной, которую многие в регионе считают бывшей имперской метрополией, будут сразу оспорены оппозиционными политическими силами и могут подвергнуться пересмотру. Подобная судьба постигла, например, договоренности между Россией и Украиной по природному газу, заключенные в январе 2009 года. В момент подписания на них смотрели как на прорыв, однако менее чем через три года суд в Киеве назвал их уголовным преступлением.

Аналогичным образом ослабление Брюсселем стандартов в тот момент, когда ЕС имеет наибольшее влияние на страны «Восточного партнерства», сократит его способность настаивать на выполнении этих стандартов в будущем. Таким образом соглашения об ассоциации могут в конечном итоге не достичь заявленных целей. Другими словами, такие события как вильнюсский саммит не стоит считать поворотными моментами с точки зрения европейских реформ в странах «Восточного партнерства».

Вместо того чтобы продолжать двигаться по спирали эскалации, России и ЕС следует принять меры по разрешению дилеммы интеграции. Первым шагом могло бы стать смягчение риторики, к которой стороны прибегают в последнее время. Именно это недавно сделали некоторые российские официальные лица. Например, министр иностранных дел Сергей Лавров в выступлении на Генеральной ассамблее ООН в сентябре 2013 г. призвал к «гармонизации интеграционных процессов в различных регионах мира» и отказу от «попыток искусственно противопоставлять их друг другу, создавая новые разделительные линии». Даже если подобные заявления не в полной мере соответствуют действиям России, примирительная риторика – шаг в верном направлении. Сегодня официальные представители единой Европы гораздо чаще, чем их российские визави, говорят о неких непримиримых противоречиях.

Помимо отказа от резкой взаимной критики, России и ЕС следует начать серьезный диалог по поводу конкурирующих интеграционных инициатив. Сегодня он практически не ведется. Конечной целью должен стать поиск путей обеспечения долгосрочной совместимости двух интеграционных проектов. В краткосрочной перспективе разработчики торговой политики Еврокомиссии и их партнеры из Евразийской экономической комиссии могли бы провести совместную оценку реального влияния ГВЗСТ на торговлю между странами «Восточного партнерства» и Таможенным союзом. Подобная инициатива лишила бы Россию повода вводить торговые санкции в отношении соседей после Вильнюса и при этом обошлась бы Евросоюзу гораздо дешевле, чем покрытие потенциальных экономических убытков, которые понесут страны «Восточного партнерства» от возможных недружественных действий России.

Даже при отсутствии такого диалога ЕС следует подумать об адаптации своих инструментов с учетом различий между странами «Восточного партнерства» и другими частями Европы. Ассоциация с Евросоюзом ранее являлась этапом на пути присоединения стран Центральной и Восточной Европы, однако у государств «Восточного партнерства» отсутствуют ясные перспективы членства в Евросоюзе и последующего структурного финансирования реформ. При этом социально-политический, экономический и исторический ландшафт на постсоветском пространстве резко отличается от реалий ЦВЕ, так что для достижения успеха в этом регионе потребуется более гибкая дипломатия, больше терпения и напряженной работы, чем на предыдущих этапах расширения.

Успешное развитие стран постсоветского пространства зависит от преодоления дилеммы интеграции и успешного поиска развязки, выигрышной для всех. Только при таком подходе внешние игроки могли бы помочь странам региона справиться с многочисленными проблемами и реализовать потенциал развития вместо того, чтобы тратить время и ресурсы на соперничество друг с другом.

Михаил Троицкий, Самуэль Чарап

М.А. Троицкий – доцент МГИМО (У) МИД России.

Самуэль Чарап – директор российских и евразийских программ и старший научный сотрудник Международного института стратегических исследований (IISS).

Ревность и сомнения

Образ евразийской интеграции в европейском медийном пространстве

Отсутствие дискуссии по вопросам интеграционного строительства демонстрирует слабый интерес к нему в российском обществе. Привлечь к обсуждению политических и экономических акторов не только за пределами, но и внутри стран-членов представляется весьма актуальным.

Западное эспертное сообщество традиционно настроено скептически по поводу попыток преодоления атомизации постсоветского пространства. Однако о проекте Евразийского экономического союза, в соответствии с которым 1 января 2015 г. отраслевые интеграционные структуры ЕврАзЭС и Таможенный союз должны объединиться, заговорили как о наиболее амбициозном и масштабном за 20 лет начинании по активизации сотрудничества между республиками бывшего СССР. Акцент на прагматической мотивации, а также обилие терминологии, отсылающей к европейскому опыту институционального строительства, свидетельствуют о возникновении новой риторики, в большей степени обращенной к будущему, а не к мифологемам общего прошлого. Эта тенденция отмечается и в статье Владимира Путина («Известия», 4 октября 2011 г.), и в официальных документах Евразийской экономической комиссии.

Тем не менее анализ европейских источников показывает, что Евразийский союз занимает в первую очередь сотрудников научных центров и крайне редко освещается в массовой печати (так, в The Guardian упоминание о евразийской интеграции встречалось за последние два года всего четыре раза). Политическая журналистика, в отличие от экспертной аналитики, продолжает использовать сложившиеся стереотипы, суть которых сводится к неоимперским притязаниям России, продвигающей проект для восстановления влияния в регионе.

В настоящей статье предпринята попытка анализа основных представлений о характере, целях и перспективах евразийской интеграции, содержащихся в европейских источниках. Речь идет о материалах аналитических центров Великобритании, Франции, Бельгии, Германии, Италии, Польши и Финляндии, а также о публикациях в прессе.

ДВЕ ИНТЕГРАЦИИ: ЛИНИИ СОПОСТАВЛЕНИЯ

В большинстве исследований отмечается, что российская политическая элита, а также функционеры, представляющие интеграционные структуры, виртуозно освоили институциональную терминологию Евросоюза. Сама архитектура наднациональных органов (Совет, Комиссия и Суд) вызывает ассоциации с моделью построения Европейского экономического сообщества. Однако, несмотря на схожесть формы, осуществимость перехода от межгосударственных к наднациональным методам принятия решений, а также добровольность и осознанность делегирования суверенитета государствами-участниками подвергаются серьезным сомнениям.

Так, в докладе Центра европейских политических исследований (CEPS), вышедшем в декабре 2012 г., внимание уделено сравнению ранних этапов европейской интеграции с построением «евразийской» экономической кооперации. Авторы (Стивен Блокманс, Грант Костанян, Евгений Воробьев) оперируют неофункционалистской теорией Эрнста Хааса, основывающейся на эффекте «перетекания» экономической кооперации в политическую интеграцию. Однако в Европе указанные процессы проходили плавно в течение нескольких десятилетий. В случае же с евразийским проектом очевидно, что декларируемые темпы трансформации Таможенного союза в экономический не соответствуют реальному потенциалу объединения в силу недостаточной слаженности механизмов перераспределения компетенции, а также несоответствия друг другу национальных правовых норм.

Число жителей ЕС сопоставимо с населением стран, входящих в Таможенный союз, однако брюссельские эксперты прежде всего обращают внимание на расстояния между крупнейшими экономическими центрами (Москва–Астана – 2700 км, Москва–Минск – 717 км), что замедляет движение товаропотоков. Кроме того, евразийская интеграция характеризуется несбалансированностью экономических возможностей участников – российский рынок выглядит доминирующим и мощным на фоне остальных стран-членов, в то время как на начальных этапах европейской интеграции речь шла как минимум о двух равноценных центрах силы – Франции и Германии. Таким образом, предположения относительно поглощения казахстанского бизнеса российскими компаниями и переформатирования рынка в соответствии с их интересами выглядят убедительными. В то же время у России весьма низкий индекс открытости для мировой торговли, она занимает 114-е место в мире, в то время как Казахстан – 88-е.

Исходя из этого, заявление члена Коллегии по основным направлениям интеграции и макроэкономике Евразийской экономической комиссии Татьяны Валовой о том, что Таможенный союз уже достиг уровня Евросоюза образца 1993 г., кажется авторам доклада необоснованным. На процедуру, аналогичную ликвидации таможенных барьеров между Россией, Белорусссией и Казахстаном (запланирована на 2015 г.), Европе потребовалось более десяти лет, притом что эти вопросы были переданы в ведение наднациональных институтов. Двойственность и абстрактность многих формулировок в уставе Евразийской экономической комиссии делают перспективы делегирования суверенитета весьма туманными, а без этого, с точки зрения брюссельских экспертов, поставленная задача не может быть успешно решена. Кроме того, указанный орган, если сравнивать его с европейским аналогом, испытывает дефицит репрезентативных функций, в особенности в отношении третьих стран.

Некоторые притязания, заявленные в программных документах, слишком амбициозны на текущей стадии развития интеграции, в частности, регулирование деятельности государственных монополий. В отношении России данный механизм фактически не работает – из-за слабых возможностей воздействия наднационального уровня власти на деятельность российских государственных органов. Баланс сил между участниками таков, что России для реализации собственных интересов требуется согласие хотя бы одного из партнеров, что приводит в конечном счете к использованию не наднациональных, а двусторонних межгосударственных методов согласования. В качестве наиболее характерного примера эксперты Chatham House (Рилка Драгнева, Катарина Волчук) приводят договоренности по газовым тарифам между Москвой и Минском.

Примечательно, что едва ли не единственный орган, роль которого видится большинству европейских экспертов позитивной, – это Суд евразийского сообщества. Легитимация интеграционного проекта осуществляется благодаря прецедентным решениям, в результате реализуется стратегия нивелирования нетарифных барьеров. Тот факт, что несколько частных компаний, в том числе угольная компания «Южный Кузбасс», выигрывали иски у Евразийской экономической комиссии, свидетельствует о движении в сторону более сбалансированной экономической системы, отвечающей интересам широкого круга акторов. В то же время механизмы урегулирования споров между государствами-участниками остаются в существенной степени непроработанными. Еще одну проблему авторы доклада Chatham House усматривают в том, что частные лица не правомочны обращаться с исками в Суд.

Таким образом, обнаруживается, что заимствованная у ЕС интеграционная модель пока во многом лишена содержания. Как отмечает ведущий сотрудник Германского фонда Маршалла Констанца Штельценмюллер, «российские попытки имитировать западные институты сопровождаются непониманием значимости системы ценностей, а также культурного контекста, в рамках которых они были построены в Европе». Примечательно и то, что, несмотря на непродолжительную историю евразийской экономической интеграции, наднациональные структуры смело оперируют понятиями, предполагающими серьезную степень делегирования национального суверенитета, в то время как на первых этапах создания Европейского сообщества большое внимание уделялось сохранению ощущения независимости участников и с этой целью избегалось употребление квазигосударственной терминологии. ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ УЧАСТНИКАМИ ЕВРАЗИЙСКОГО ПРОЕКТА

Многие исследователи отмечают, что в течение 1990-х гг. Россия не обращала должного внимания на партнеров по СНГ, предпочитая выстраивать отношения с Западом. Между тем Нурсултан Назарбаев сумел зарекомендовать себя на международной арене как основной пассионарий реинтеграции постсоветского пространства, предложив евразийскую концепцию еще в марте 1994 года.

В контексте принятия ключевых политических решений, влияющих на дальнейшее развитие евразийской интеграции, выделяются три лидера, чьи методы управления принято характеризовать как авторитарные. Международный имидж Александра Лукашенко никогда не был позитивным, тем более после выборов 2010 г. отношения между ЕС и белорусским руководством резко ухудшились, несмотря на предшествовавшее этому относительное потепление. Что же касается Назарбаева, то, несмотря на уважительные высказывания западных аналитиков в его адрес, большой интерес вызывает не столько он сам, сколько его окружение. Однако исследования предпочтений выразителей интересов различных групп казахстанской элиты затруднены ограниченностью доступа к соответствующей информации.

Наконец, главным действующим лицом евразийской интеграции, несомненно, считается Владимир Путин. Вряд ли какая-либо другая персона может составить ему конкуренцию по количеству упоминаний в контексте объединения рассматриваемых государств. Тот факт, что в большинстве случаев проект Евразийского экономического союза ассоциируется исключительно с фигурой президента России, заставляет экспертов высказывать самые различные предположения относительно его мотивов. Нельзя не отметить также, что в европейском медийном пространстве существенное место занимает мотив инициирования Путиным восстановления Советского Союза. В этом смысле весьма примечательна статья Якуба Корейбы «Восстановит ли Путин СССР?» в журнале «Новая Восточная Европа», в которой автор акцентирует внимание на том, что российская политическая элита никогда не воспринимала своих ближайших соседей как полноправных и независимых партнеров. Очевидно, что проблематика потенциальной реконструкции империи волнует в первую очередь авторов из центрально- и восточноевропейских государств (Польша, Чехия, страны Балтии), что вполне объяснимо напряженными двусторонними отношениями с Россией, в то время как представители Западной Европы, как правило, отдают себе отчет в том, что Москва не захочет брать на себя столь серьезные обязательства.

В статье Владимира Путина в «Известиях» ставятся не только внешнеполитические задачи, сводящиеся, с точки зрения экспертов, к противодействию крупнейшим акторам международной политики на постсоветском пространстве (публикация вышла меньше чем через неделю после саммита глав государств ЕС и стран «Восточного партнерства» в Варшаве), но и внутриполитические цели. Так, по мнению старшего научного сотрудника Германского института международной политики и безопасности (SWP) Ханнеса Адомайта, указанный текст стал своего рода ключевым предвыборным манифестом политика, предложившего взамен концепции модернизации Дмитрия Медведева популистский проект восстановления влияния России в поясе соседства, а следовательно, и в мире.

Как бы то ни было, привлекательность и самостоятельная ценность евразийской интеграции как долгосрочного проекта для потенциальных, а также действительных участников не кажется комментаторам убедительной. Так, отношения между Белоруссией и Россией складывались специфически, учитывая глубокую зависимость республики от льготных тарифов на российские энергоресурсы. В силу осложнения отношений Минска с западными соседями объединение с Россией на ее условиях фактически стало единственной возможностью сохранения нынешнего режима, невзирая на то, что шероховатости во взаимоотношениях между двумя участниками Таможенного союза заметны и по сей день. Шумная история вокруг компании «Уралкалий» была воспринята как весьма эффективная антиреклама всего проекта.

Что касается Казахстана, то, с точки зрения члена консультативной группы «ЕС – Центральная Азия мониторинг» Наргис Кассеновой, представленной в докладе Французского института международных отношений (IFRI), Нурсултан Назарбаев в рамках евразийского проекта преследует сразу две цели. Во-первых, участие в интеграции позволяет Астане (как и Минску) сохранить определенную внутриполитическую стабильность, во-вторых, присоединение к Таможенному союзу было обусловлено желанием использовать данную платформу для ускоренного вступления в ВТО. В то же время многие политические силы в стране высказали недовольство утратой части государственного суверенитета. Для этого есть весомые основания: в результате интеграционных процессов цены на иностранную продукцию резко выросли, в то время как цены на товары, поставляемые российскими производителями, не стали ощутимо более низкими. Научный сотрудник Итальянского института исследований мировой политики (ISPI) Фабрицио Виельмини указывает на негативные последствия интеграции с Россией для казахстанского малого и среднего бизнеса, поскольку ведение таможенной документации не упростилось, а, напротив, стало еще более запутанным. Кроме того, согласование тарифов с Россией в рамках наднациональных структур несколько ухудшило условия вступления Казахстана в ВТО.

Положительным результатом деятельности в рамках Таможенного союза для Казахстана стал приток в страну иностранного капитала, однако для многих западных компаний это в первую очередь плацдарм для проникновения на территорию России. Увеличился и импорт в Казахстан белорусской продукции, хотя и не столь существенно. В то же время товарооборот между Казахстаном и Белоруссией можно охарактеризовать как рекордно низкий: импортируя 1,5% товаров, Астана ничего не экспортирует взамен.

Россия не сосредоточена на расширении экономических отношений с другими странами СНГ – потенциальными участниками евразийского интеграционного проекта. Лидирующие позиции в ее внешней торговле по-прежнему занимают крупнейшие мировые игроки – Евросоюз, Китай и США. Относительно перспектив присоединения Украины к Евразийскому союзу мнения западных аналитиков разнятся, однако большинство из них не рассматривают Молдавию, Грузию и Азербайджан как его потенциальных участников в 2015 году.

Что касается Армении, то несмотря на заявление Сержа Саргсяна о намерении присоединиться к Таможенному союзу, Ереван не отказывается от идеи подписать соглашение об ассоциации с ЕС. Как отмечает эксперт Польского института международных отношений Конрад Заштовт, Россия располагает мощными инструментами воздействия на политическое руководство Армении (в первую очередь в сфере безопасности), кроме того, в реализации положений Глубокого и всестороннего соглашения о свободной торговле с Европейским союзом не заинтересованы олигархические структуры страны. Однако отсутствие общей границы с Россией, сложности юридических и технических согласований (в частности, по вопросам устранения барьеров во взаимной торговле с государствами СНГ, не являющимися членами ТС), а также желание интенсифицировать сотрудничества с Евросоюзом, демонстрируемое многими политическими и экономическими акторами в Армении, свидетельствуют о том, что заявление Саргсяна само по себе не дает гарантий вступления в Евразийский союз.

Таким образом, если речь идет о потенциале расширения объединения, то возникает образ некоего центральноазиатского союза с небольшим европейским «вкраплением» в лице Белоруссии. При этом совместные усилия России и Казахстана по преодолению политической и экономической фрагментации Центральной Азии, с точки зрения старшего научного сотрудника Центра европейских политических исследований Майкла Эмерсона, на сегодняшний день также нельзя считать успешными.

ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ С ЕС: КООПЕРАЦИЯ ИЛИ СОПЕРНИЧЕСТВО?

Очевидно, что в результате политико-экономической фрагментации постсоветского пространства в 1990-е гг. Евросоюз стал своеобразным центром притяжения для многих государств СНГ. Разработаны конкретные меры по взаимодействию в области торговли, образования, науки, международной безопасности и юстиции в рамках Европейской политики соседства и затем «Восточного партнерства». Таким образом, интеграционная активизация России обусловлена в первую очередь нежеланием потерять сферу влияния в поясе соседства.

Две наиболее часто встречающиеся цитаты из Владимира Путина в статьях, посвященных анализу целей евразийского проекта, – это «распад СССР как величайшая геополитическая катастрофа XX века» и в то же время констатация невозможности его восстановления, с одной стороны, и «построение экономического региона от Владивостока до Лиссабона» – с другой. Вследствие этого перед европейскими экспертами неминуемо встает вопрос о совместимости двух интеграционных проектов, а также о конкурентных отношениях Брюсселя и Москвы в свете борьбы за потенциальных партнеров.

Внимание большинства западных политологов в контексте описанного противостояния приковано к Украине. Хотя в статье Владимира Путина в «Известиях» говорится об участии в евразийском проекте как возможности создания прочной платформы для интеграции в другие международные структуры, в том числе в Евросоюз, декларируемые лозунги воспринимаются как расходящиеся с истинными целями Москвы. Украина рассматривается как главное «поле боя» между Россией и ЕС, поскольку здесь впервые отмечается целенаправленное и небезуспешное применение российской «мягкой силы». Это выражается в первую очередь в широком распространении через украинские СМИ российских аналитических оценок, суть которых заключается в том, что расширение экономического сотрудничества с Европой в рамках программы «Восточное партнерство» и, в частности, подписание соглашения об ассоциации может обернуться для Киева негативными последствиями, в то время как присоединение к Евразийскому экономическому союзу позволит в первую очередь разрешить многолетние энергетические конфликты между соседями. Авторы доклада, представленного Chatham House, полагают, что в данном аспекте Евросоюз проигрывает информационную войну России.

Тем не менее приостановка импорта части украинской продукции, инициированная Россией в августе 2013 г., была воспринята существенной частью европейского политического и экспертного сообщества как попытка прямого принуждения к вступлению в Таможенный союз. Как отмечает голландский журналист Ник Оттенс, тактика, избранная российским руководством в отношении Украины, основывается скорее на методах силового давления и использовании слабости украинской экономики, чем на создании привлекательного образа объединения, построенного на принципе добровольного делегирования государственного суверенитета.

Приведенные аргументы относительно слабости экономических отношений между участниками евразийского проекта, а также крайне низкие показатели торгового оборота между Россией и его потенциальными участниками – странами СНГ приводят европейских экспертов к мысли о том, что, несмотря на акцентирование внимания на экономике в программных заявлениях, она играет второстепенную роль. В действиях России, направленных на крепление интеграционных связей, усматривается прежде всего обеспокоенность перспективами сближения стран бывшего СССР с ЕС и попытка противодействия реализации программы «Восточное партнерство».

При этом глубинных противоречий в двусторонних отношениях между Москвой и Брюсселем нет. Европейский союз – крупнейший экономический партнер России, и сотрудничество с ним обусловлено взаимной необходимостью. Однако эта кооперация никоим образом не распространяется на территорию постсоветского пространства, что выражается, в частности, в нежелании Москвы участвовать в совместном урегулировании «замороженных конфликтов» в Приднестровье и на Южном Кавказе.ТЕРРИТОРИЯ «БОЛЬШОГО ТРАНЗИТА»

Владимир Путин неоднократно подчеркивал, что Евразийский союз нельзя расценивать как попытку восстановления Советского Союза. Его видение данного проекта заключается в построении мощной наднациональной организации суверенных государств, способной стать твердой опорой современной международной архитектуры благодаря роли связующего звена между Европой и динамично развивающимся Азиатско-Тихоокеанским регионом.

Последовательно отстаиваемую в программных документах Таможенного союза и ЕврАзЭС идею о том, что различные интеграционные пространства совместимы, европейское политическое и экспертное сообщества не воспринимают всерьез. Тем не менее упомянутая идея подразумевает ряд насущных задач, в решении которых могут быть заинтересованы партнеры России как на Западе, так и на Востоке.

Речь идет в первую очередь об интеграции транспортных и энергетических систем. Так, проект «Стратегическое партнерство 1520», предложенный РЖД в 2006 г., вызывает особый интерес Евросоюза. Различия в ширине железнодорожной колеи негативно влияют на темпы поставок продукции между постсоветскими и европейскими странами. Кроме того, в некоторых государствах Центральной и Восточной Европы до сих пор существуют линии, рельсовая ширина которых составляет 1520 мм, – Финляндия, страны Балтии, Польша, Словакия и Венгрия.

Примечательно, что еще Хэлфорд Маккиндер в концепции «Хартленда», неожиданно обретшей популярность среди российских политических мыслителей в 1990-е гг., представлял Россию как центр мирового притяжения именно вследствие развития железнодорожных транспортных путей и предрекал ей большое будущее. Учитывая сегодняшние реалии, едва ли возможно говорить о том, что его прогнозы оказались верными, однако отметим, что в создании образа России как колоссального международного транспортного коридора, который неоднократно использовался как инструмент политического воздействия, огромную роль сыграли представления российского интеллектуально-политического истеблишмента.

Таким образом, как отмечает эксперт Финского института международных отношений Катри Пиннониеми, настоящим достижением евразийского проекта может стать не строительство наднациональных административных структур, чья деятельность воспринимается на сегодняшний день по большей мере как имитационная, а ориентация на решение экономических задач, связанных с вопросами международного транзита. Реализация «Стратегического партнерства 1520» способствует тем самым позиционированию России как части европейского и в то же время евразийского экономического пространства.

Огромные расстояния между основными экономическими центрами России, Белоруссии и Казахстана, представляющиеся фактором, тормозящим развитие интеграции, в рассматриваемом контексте оборачиваются преимуществом Евразийского союза при условии эффективного использования ресурсов для развития транспортной инфраструктуры. Основное препятствие европейские специалисты усматривают в многообразных проявлениях постсоветского кланово-олигархического капитализма, характеризующегося отсутствием прозрачности при распределении средств, а также взаимной зависимости политических и финансовых групп интересов.

В ПОИСКАХ СТРАТЕГИИ МЕЖДУНАРОДНОГО ПОЗИЦИОНИРОВАНИЯ

В риторике представителей наднациональных органов, координирующих деятельность участников евразийского проекта и работающих над формированием его позитивного международного имиджа, обнаруживаются противоречия, усложняющие понимание содержания, целей и вектора интеграционных процессов. Стремление продемонстрировать высокий уровень развития институциональной архитектуры и в то же время подчеркивание значимости суверенитета стран-членов не позволяет европейским экспертам получить представление о том, как будет происходить углубление интеграции, требующее делегирования не только экономических, но и политических полномочий как наверх – наднациональным структурам, так и вниз – региональным властям. Кроме того, сама концепция евразийства в ее современной редакции вызывает множество вопросов: обращена ли она в большей степени к образу общего прошлого народов, населяющих территорию бывшего СССР, обусловливающего их культурно-историческое единство, или же ее следует трактовать с точки зрения объективно назревшей необходимости сотрудничества?

На основании проведенного анализа можно сделать следующие предположения относительно действий, которые способствовали бы улучшению международного имиджа евразийской интеграции.

Первое. Отказ от громких заявлений (в частности о том, что Евразийский союз соответствует уровню развития ЕС на момент 1993 г.), вызывающих сомнения в их соответствии действительности, и сосредоточенность на выполнении практических задач (таких, например, как реализация «Стратегического партнерства 1520»). Если исходить из программных документов, то темпы интеграции постсоветских стран обоснованно оцениваются европейскими экспертами как весьма завышенные, что негативно сказывается на выводах относительно качества кооперационного взаимодействия.

Второе. Необходима большая четкость формулировок при описании механизмов распределения компетенции между национальным и наднациональными уровнями власти для понимания реальных возможностей последних. Позитивные отзывы о роли Суда – важное достижение институционального строительства, однако сомнения относительно самостоятельности Комиссии при принятии решений, а также скепсис в отношении проекта учреждения Евразийского парламента свидетельствуют о том, что успех построения сбалансированной системы наднациональных органов будет зависеть от степени прозрачности их функционирования, а также от того, насколько они смогут быть репрезентативными по отношению к интересам всех стран-участников и негосударственных акторов. Отсутствие представительств Евразийской экономической комиссии в третьих странах очевидно не способствует повышению ее международного статуса.

Третье. На восприятие процессов евразийской интеграции отрицательно влияет дефицит позитивного позиционирования Белоруссии и Казахстана. Кроме того, ассоциации исключительно с лидерами государств и отсутствие признаков общественно-политического консенсуса в рассматриваемых странах ставят под сомнение добровольность делегирования суверенитета. Ставшая уже традиционной привязка к фигуре президента России свидетельствует об определенной политической воле к преодолению фрагментации постсоветского пространства, но сужает угол зрения на процессы кооперации, в особенности когда речь идет о дальнем горизонте планирования. Отсутствие дискуссии по вопросам интеграционного строительства демонстрирует слабый интерес к указанной проблеме в российском обществе. Привлечь к обсуждению политических и экономических акторов не только за пределами, но и внутри стран-членов представляется весьма актуальным.

Четвертое. Нетривиальной задачей видится реанимация содержательной полемики о базовых ценностях в диалоге России и Евросоюза, которая в последние годы сводилась либо к прагматическому дискурсу, либо к взаимным обвинениям в следовании «двойным стандартам». В то же время понимание мировоззренческих основ во взаимодействии региональных подсистем – необходимое условие получения представлений о характере грядущих трансформаций мирового порядка. Отметим также, что выявление более четких контуров евразийского концепта с точки зрения его нормативного содержания способствовало бы большей ясности в контексте определения внешнеполитических приоритетов.

Пятое. Наконец, наиболее очевидным препятствием для создания позитивного образа евразийской интеграции остается ограниченность эмпирической базы, позволяющей получить ясное понимание того, что являет собой рассматриваемый проект. Помимо официальных документов и презентаций, выпускаемых Комиссией, необходимы релевантные аналитические исследования, способствующие формированию более четкой картины процессов объединения постсоветских стран.

М.Е. Симон – кандидат политических наук, научный сотрудник Института экономики РАН.

Ближневосточный «кубик Рубика»: проблемы сборки

Размышления о первом этапе «арабской весны»

Сейчас трудно представить себе войны за территории. В основе будущих столкновений могут лежать только виртуальные, искусственно искаженные стереотипы массового сознания. Сирийский кризис дает в этой связи немало пищи для размышления.

В середине мая в Марракеше, туристической столице Марокко, прошла очередная встреча Ближневосточного диалога Международного дискуссионного клуба «Валдай». Помимо обычного круга «странствующих политологов» в ней приняли участие представители исламских партий и группировок – от египетских «Ан-Нур» и «Джамаа исламия», ливанской «Хезболлы» и палестинской ХАМАС до «Братьев-мусульман» и тунисской «Ан-Нахды». Интерес к встрече предопределила актуальная повестка дня – «Ислам в политике: идеология или прагматизм?».

Как вскоре выяснилось, встреча в Марракеше совпала по времени с завершением первой фазы «арабской весны», причем с провальными результатами. Вместо движения от авторитаризма к демократии регион качнуло в сторону новых форм авторитаризма, лишь слегка прикрытых фиговым листком народного волеизъявления. В Марракеше, за полтора месяца до событий в Египте, эти тенденции только начинали прорисовываться. Но неординарность алгоритма, по которому пошло демократическое переформатирование региона, становилась более или менее очевидна. Один из участников встречи генеральный секретарь Партии национального диалога Ливана Фуад Махзуми сравнил его со сборкой ближневосточного «кубика Рубика».

Попытки собрать ближневосточный «кубик» продолжаются уже многие десятилетия. Порой чудилось, что вот-вот – и за очередным проворотом его граней возникнет желанная гармония цветов и пропорций. Ан нет. Трудно ожидать результата, когда кубиком одновременно манипулируют несколько рук.

КУБИК ПРИХОДИТ В ДВИЖЕНИЕ

Это стало особенно очевидным с весны нынешнего года, когда ближневосточный «кубик Рубика» вдруг задергался, защелкал гранями как счетчик Гейгера, перенастроенный на химоружие. События, закрутившись вокруг Сирии, пошли вширь, начали наползать друг на друга. Похоже, что в движение «кубик» привели два фактора, неочевидно, но тесно связанные между собой – российско-американская инициатива по созыву «Женевы-2» и успехи сирийских правительственных войск в борьбе против мятежников.

Начнем с «Женевы-2», о подготовке к которой Сергей Лавров и Джон Керри объявили 7 мая в ходе визита госсекретаря США в Россию. Имелось в виду, что конференция будет проходить под эгидой ООН на базе заключительного коммюнике «группы действий» по Сирии, выработанного на предыдущей женевской встрече в июне 2012 года. Этот документ предусматривал создание в Сирии переходного органа власти, но не требовал немедленного ухода Асада с президентского поста.

Это вызвало серьезную тревогу, чтобы не сказать панику в рядах сирийской оппозиции и ее региональных спонсоров, в том числе и потому, что к моменту обнародования российско-американской инициативы ни у кого уже не вызывало сомнений, что наметившийся разворот в сторону политико-дипломатического решения обусловлен неблагоприятным для противников Асада развитием военной ситуации. С марта-апреля правительственные войска неспешно, но методично перехватывали инициативу. Был освобожден город Идлиб, контролировавший коммуникации боевиков с Ливаном. В районах, пограничных с Турцией, курды, сохранявшие до этого нейтралитет, начали отвечать на участившиеся провокации со стороны джихадистских групп оппозиции, получавших подкрепления от Саудовской Аравии и Катара через территорию Турции. Обострилась напряженность и в местах компактного проживания друзов вдоль сирийско-израильской границы.

Изменению военно-стратегической обстановки в пользу правительственных войск способствовал и углублявшийся по мере военных поражений раскол между светским прозападным крылом оппозиции, опиравшимся на Сирийскую свободную армию, и группировками радикальных исламистов. В середине мая боевики попытались объединить две свои основные группировки: «Исламское государство Ирака и Леванта», просочившуюся из Ирака и действующую под прямым руководством «Аль-Каиды», и сирийскую «Джабхат ан-Нусра». Объединение не состоялось. Но дало толчок к смене тактики: халифатисты приступили к созданию в «освобожденных районах», пограничных с Турцией и Ираком, «эмиратов», жизнь в которых строилась на основе норм шариата.

В этих условиях 3 и 5 мая, как раз в то время, когда Керри и Лавров готовились объявить в Москве о созыве «Женевы-2», Израиль нанес ракетно-бомбовые удары по сирийским военным объектам в районе Дамаска, мотивировав их стремлением предотвратить попадание химического оружия в руки джихадистов. Тема неконтролируемого расползания сирийского химоружия фигурировала и в ходе прошедших в начале июня на территории Иордании военных маневров с участием 19 государств. Встык с ними крупные военно-морские учения (41 участник) состоялись в Персидском заливе, вблизи берегов Ирана. Незадолго до этого, 22 мая, в Аммане в очередной раз встретились «Друзья Сирии» – группа, созданная в феврале 2012 г. в Тунисе для координации международной помощи противникам Асада (показательно, что если в предыдущей встрече в Марракеше приняли участие 114 «друзей», то в столице Иордании их было всего 13). Лейтмотивом дискуссий стал вопрос об оказании военной помощи оппозиции, которая связывала свои поражения с отсутствием у нее современного вооружения. Звучали в Аммане и идеи создания в Сирии буферной (с центром в Алеппо) или бесполетной зоны по образцу ливийской. В это же время сенатор Джон Маккейн (а чуть позже и госсекретарь Керри) высказались за бомбардировку сирийской военной инфраструктуры.

Все эти демонстрации были так или иначе связаны со стремлением региональных противников режима Асада, прежде всего Саудовской Аравии, форсировать силовое решение сирийской проблемы, сыграв на опережение российско-американской инициативы по созыву «Женевы-2». Параллельно с попытками реанимировать формат «Друзей Сирии» саудовцы вплотную занялись консолидацией рядов Национальной коалиции оппозиционных и революционных сил (НКОРС), где наметился тактический союз светских группировок с «Братьями-мусульманами», находившимися под опекой Катара. В ходе перевыборов руководства НКРОС, прошедших в Стамбуле, саудовцы сначала добились отставки его председателя Моаза Хатыба, близкого к «братьям» (единственный член руководства НКОРС, выразивший готовность к диалогу с Асадом в ходе подготовки «Женевы-2»), а потом, в июле, провели на этот пост своего ставленника Ахмеда Джарбу. Однако переломить баланс сил в НКОРС саудовцам на этом этапе не удалось – из «своего» списка в 25 человек провести в руководящий орган оппозиции они смогли только шестерых. В результате подковерная борьба за влияние на сирийскую оппозицию между саудовцами и Катаром обострилась. Региональные спонсоры сирийских мятежников раскололись на две противоборствующие группировки: Саудовскую Аравию, ОАЭ и Иорданию, с одной стороны, и Катар и Турцию – с другой.

27 мая Лавров и Керри в Париже обсудили подготовку к созыву «Женевы-2». Официальный Дамаск согласился на участие в конференции. Сирийская оппозиция, несмотря на давление американцев, такого согласия не дала. Командующий Сирийской свободной армией генерал Идрис категорически отказался от участия в конференции; руководство НКОРС заявило о готовности обсуждать в Женеве только вопрос об отстранении Асада от власти. В дальнейшем под воздействием продолжавшегося изменения военно-стратегической ситуации в пользу Дамаска подходы оппозиции только ужесточалась. К июлю представители НКОРС в качестве условия своего участия в конференции в Женеве добавили (разумеется, неофициально) требование о восстановлении «военного паритета» с правительственными войсками.

Однако 5 июня сирийская армия, усиленная боевыми подразделениями ливанской «Хезболлы», взяла небольшой, но имеющий ключевое стратегическое значение город Кусейр. Это имело решающее значение для последующих событий. И не только потому, что восстанавливало прямую связь Дамаска с приморскими алавитскими районами, включая порты Тартус и Латакия, через которые шли военные поставки Дамаску. Цена победы выше: речь шла о наметившемся морально-политическом переломе в ходе длившейся два с половиной года гражданской войны. Складывалось впечатление, что режим, опирающийся на поддержку широких слоев населения, выстоял в тяжелейшей конфронтации с оппозицией, политическая часть которой выглядела беспомощной в сравнении с мусульманскими экстремистами, наемниками и джихадистами, воевавшими на ее стороне. Пришло время вспомнить, что «Джабхат ан-Нусра» еще в декабре 2012 г. была занесена американцами в черные списки террористических организаций.

После падения Кусейра сирийская оппозиция и ее региональные спонсоры развязали массированную антишиитскую кампанию, обвинив «Хезболлу» и Иран во вмешательстве в сирийские дела. Саудовская Аравия и страны Персидского залива разорвали отношения с «Хезболлой». Их примеру вскоре (после смены власти в Катаре) последовали «Братья-мусульмане» в Египте. В региональные СМИ была вброшена тема возможного раздела Сирии на три анклава – алавитский (шиитский), суннитский и курдский.

Меняющийся региональный контекст событий в Сирии и «арабской весны» в целом подчеркнули и июньские массовые волнения в Турции, вылившиеся в острый конфликт правящей Партии справедливости и развития (ПСР), близкой по своим идейным истокам к «Братьям-мусульманам», со светским средним классом. Одной из составляющих противостояния было недовольство растущей вовлеченностью правительства Реджепа Эрдогана в сирийский кризис на стороне противников Асада, которую турецкие националисты связывали с крайне непопулярной в их среде инициативой ПСР по примирению с курдами. Массовые волнения в Стамбуле показали, что с «турецкой моделью» демократического переформатирования региона далеко не все в порядке. Кроме того, турецко-катарская связка во внешнем круге региональных спонсоров гражданской войны в Сирии оказалась существенно ослабленной. Это, похоже, придало уверенности действиям саудовцев в преддверии предстоявшей смены власти в Катаре и Египте.

14 июня по итогам президентских выборов к власти в Иране пришел умеренный реформатор Хасан Роухани, сразу же обозначивший готовность отойти от политики лобовой конфронтации с Западом, проводившейся его предшественником. В мире заявления нового иранского президента вызвали позитивный отклик. Из региональных держав только Саудовская Аравия и Израиль оценили изменения в Иране как тактическое маневрирование при оставшихся неизменными стратегических целях создания собственного ядерного оружия и экспансии. Проекция подобных подходов на сирийский кризис неизбежно вела к еще более тесному увязыванию сирийского вопроса с задачей изоляции и ослабления «режима аятолл».

Июнь завершился «тихим переворотом» в Катаре. 25 июня эмир Хамед бин Джасем Аль Тани передал власть сыну Тамиму бин Джасему Аль Тани. Подоплека такого шага более или менее ясна. При прежнем эмире Катар стал основным финансовым и медийным (телеканал «Аль-Джазира») спонсором режима «Братьев-мусульман» в Египте и исламской оппозиции в Сирии. Эта линия вошла в острое противоречие с интересами «заливных» монархий, прежде всего Саудовской Аравии, усматривавшей в политическом исламе серьезную угрозу для выживания полуфеодальных режимов на южной периферии Большого Ближнего Востока. Вследствие этого за кулисами катарского переворота многим виделась фигура принца Бендера, шефа саудовской разведки. Прошло всего несколько дней, и саудовцы уверенно вышли из-за кулис региональной политики.ЕГИПЕТ: СБОЙ В СБОРКЕ КУБИКА?

Военный переворот в Египте, грянувший 3 июля, стал одной из тех «ожидаемых неожиданностей», которые заложены в алгоритм «арабской весны». Поддержанный американцами эксперимент со строительством демократии с опорой на «Братьев-мусульман» с самого начала выглядел сомнительно. Понадобился, однако, ровно год, чтобы понять: путь к демократии на Ближнем Востоке будет проходить не по дорожкам, проторенным в соответствии со схемами, разработанными в Стэнфордском университете, а по ухабам вековых традиций, социальных и религиозных предрассудков, многоукладной экономики и расколотого общества, в котором армия является более мощным консолидирующим фактором, чем ислам.

Конечно, за год пребывания у власти Мухаммед Мурси наделал много ошибок, за которые несет личную ответственность. Главное: он не понял, что его задача заключалась в том, чтобы находить национальный консенсус, сплачивать те силы, которые могли бы способствовать решению стоящих перед страной проблем. Но он сосредоточился на вопросах, в наибольшей степени отвечавших интересам исламистов. Продавил конституцию, в которой был фактически узаконен шариат, что вызвало острый конфликт с судейским корпусом и в целом со светской оппозицией, решившей, что «братья» «украли у народа его революцию». Принял конституционную декларацию, серьезно расширившую его полномочия, что стоило ему обвинений в узурпации власти. А затем на волне эйфории от этих, как ему казалось, побед начал продвигать своих людей на ключевые посты в исполнительной власти. В народе этот курс назвали «ихванизацией» страны (от арабского «ихван» – «братья»).

Став президентом, Мурси формально вышел из рядов «Братьев-мусульман». Однако духовный лидер «братьев» играл, по всеобщему убеждению, серьезную, возможно, главную роль в политике, проводившейся при Мурси. В результате складывалось впечатление, что в Египте формировалась система, которая могла бы стать неприемлемым для «заливников» симбиозом суннитской (турецкой) и шиитской (иранской) моделей исламской демократии. От иранской модели было взято теневое исламистское руководство, которое из-за кулис дирижирует политическими событиями.

Мурси серьезно недооценил военных. Он не понял, что исламисты были нужны армии, чтобы сохранить своеобразный «иммунитет от демократии», ограждавший их корпоративные политические и экономические привилегии. Мурси проглядел и изменившееся отношение светской оппозиции к армии как к гаранту необратимости демократических изменений, ставшее главной предпосылкой событий 3 июля. А, судя по всему, координация между ними осуществлялась уже на раннем этапе развития событий.

Однако главные причины скорого и бесславного окончания политической карьеры Мурси были все же коренятся в его сложных отношениях со странами Персидского залива. Как представитель «братьев» Мурси выступал с позиций панисламизма. Этим он отражал философию и политическую программу «Братьев-мусульман», широко представленных по всему исламскому миру. Он попытался, особенно в самом начале своей деятельности, встать над суннитско-шиитскими разногласиями. Первый визит Мурси совершил в Саудовскую Аравию, второй – в Иран. Предложил создать четырехстороннюю комиссию (Египет, Саудовская Аравия, Турция и Иран) для обсуждения сирийских проблем. Наличие в этой комбинации Ирана, конечно, раздражающе подействовало на Саудовскую Аравию и другие страны Залива. Дело в том, что «заливники» исторически очень настороженно относятся к «Братьям-мусульманам». В Саудовской Аравии, Эмиратах их деятельность была запрещена после вторжения американцев в Ирак в 2003 г., когда организация резко осудила приглашение иностранных войск для смены режима в братской арабской стране.

Новый виток разногласий был связан с «арабской весной». Суть их, если говорить кратко, – в неприятии Саудовской Аравией самой идеи соединения ислама и демократии как движения, идущего «снизу» и тем самым несущего потенциальные угрозы монархическим режимам. «Братья-мусульмане», имеющие сетевые структуры по всему исламскому миру, представляют для традиционалистов Залива серьезную опасность в связи прежде всего со своими возможностями апеллировать к массам. В общем-то в этом и состояла главная, неафишируемая причина их запрещения. Своеобразие ситуации только подчеркнуло то обстоятельство, что социальная концепция «братьев» оказалась более совместимой с западными стандартами демократии – в отличие от салафитов и ваххабитов, которых поддерживают в Заливе, поскольку те не покушаются на авторитет и власть абсолютного монарха.

Похоже, что и этот потенциальный конфликт Мурси просмотрел. Уже на второй день после переворота, 4 июля, израильский интернет-портал «Дебка-файл» сообщил о том, что египетские военные координировали свои действия с Саудовской Аравией (ас-Сиси служил там одно время в качестве египетского военного атташе) и ОАЭ во время подготовки переворота. Эта информация затем получила подтверждение и в целом ряде арабских источников, вскрывших ключевую роль в координации усилий по свержению Мурси бывшего премьер-министра Египта Ахмеда Шафика, живущего ныне в ОАЭ. На причастность стран Залива к событиям в Египте указывает и то, что они уже в течение первой недели после переворота оказали существенную финансовую помощь новому режиму.

В целом события, связанные с июльским переворотом в Египте, высветили новую роль, которую начинают играть в контексте «арабской весны» нефтедобывающие монархии Персидского залива. Нажав на рычаги своего финансового влияния, страны Залива стремятся скорректировать ход, а возможно, и содержание «арабской весны», перефокусировать ее лозунги с модернизации социально-политической доктрины ислама на борьбу с экстремизмом (терроризмом). С такой линией действий они связывают перспективу собственного политического выживания. Но здесь уже намечаются новые базовые противоречия. Во-первых, в реальной ситуации, складывающейся на Ближнем Востоке, родственные саудовцам ваххабиты и салафиты давно уже сами имеют репутацию экстремистов. Как совместить с реальностью вытекающие из этого риски, пока остается открытым вопросом. Во-вторых (и это важнее), «заливники», в т.ч. саудовцы, явно не располагают достаточным политико-дипломатическим и военным инструментарием, необходимым для выхода на лидирующие роли в региональных делах. Показательно в этом смысле, что генерал ас-Сиси, покровителем которого пытаются выступить саудовцы, отказался, несмотря на давление Эр-Рияда, поддержать сценарий американского «воспитательного» удара по Сирии. Для реализации своих региональных амбиций саудовцам придется искать дополнительные ресурсы.ГЛОБАЛЬНЫЙ КУБИК. ИНСТРУКЦИЯ ПО СБОРКЕ

Новый этап «арабской весны», начавшийся с военного переворота в Египте, будет, судя по всему, еще более сложным. Ситуация в Ираке, Сирии, Ливии, в меньшей степени в Тунисе и Йемене не настраивает на оптимистический лад. Общим для всех стран является развал государственности, нарастание экономических трудностей на фоне углубления социальной поляризации. Вполне очевидная причина – отсутствие национального консенсуса по «поставторитарной» повестке дня, неспособность ни одной из общественных сил – исламистов разных мастей и оттенков, националистов, либералов прозападного толка – в одиночку выполнить масштабные задачи демократического переустройства.

Но вектор движения региона предопределен логикой глобального развития. В исторической перспективе Большому Ближнему Востоку предстоит адаптировать принципы демократии к местным условиям, прежде всего к традициям и идеологии ислама. Это единственная общеприемлемая основа для формирования национального и регионального консенсуса. Проблема, однако, в том, что задачи нового этапа предстоит решать при участии не скрывающих своей аллергии к демократическим реформам нефтедобывающих монархий Персидского залива, которые в силу своих огромных финансовых ресурсов оказались на авансцене ближневосточной политики. Похоже, что всем нам в очередной раз предстоит убедиться, что деньги при отсутствии идей способны затормозить, но не переломить ход истории.

В этом, по-видимому, состоит и скрытая подоплека накала страстей вокруг Сирии. Интересно, что схемы действий саудовцев в отношении «диктаторского режима» Асада, как и за два месяца до этого против «Братьев-мусульман» в Египте, были принципиально схожими. В обоих случаях речь шла о том, чтобы сформировать повод для силового вмешательства третьей стороны. В Египте – армии, в Сирии – американцев. Причем и в том и в другом случае тактические цели саудовцев совпали с интересами как Турции, так и Израиля, для которого хаос на Ближнем Востоке, вызванный «арабской весной», обернулся растущими угрозами безопасности. В результате давление на Барака Обаму в вопросе удара по Сирии достигло критического уровня. В целом по ходу развития сирийского кризиса порой складывалось впечатление, что мировая супердержава сама стала объектом манипуляций своих ближневосточных клиентов.

Это исключительно опасное развитие событий, поскольку основной смысловой нагрузкой второго этапа «арабской весны» и для саудовцев, и для Израиля будет Иран. Шиитская модель поведения – экзистенциальная угроза не только для еврейского государства, но и для полуфеодальных монархий Персидского залива. Это основная причина неприятия ими сирийского режима, являющегося главным союзником Тегерана в регионе. Именно данное обстоятельство и определило глобальный резонанс сирийского кризиса как имеющего в подтексте взрывоопасные темы Ирана и суннитско-шиитской конфронтации.

В целом регион явно приближается к опасной черте. Процессы, рожденные «арабской весной», выходят из-под контроля, причем не в последнюю очередь по причине отсутствия у Запада адекватного видения стратегической перспективы и побочных следствий демократизации региона. Не выдержала столкновения с реальностью ставка американцев на «Братьев-мусульман» как пионеров политического ислама. В Ираке, Ливии, ряде других ближневосточных государств усиливаются тенденции к дезинтеграции. Во весь рост встает проблема радикального ислама, имеющего – хочется признавать это кому-то или нет – выраженную антизападную направленность. Вполне очевидно, что в этих условиях на первый план выходит задача выработки скоординированной линии международного сообщества для предотвращения выхода региональной ситуации в неконтролируемое русло.

Но, как показало развитие сирийского кризиса, великие державы, вовлеченные в ближневосточные дела, говорят на разных языках. В чем причина такой разобщенности? Ответ, если попытаться вникнуть в суть проблемы, очевиден: миропорядок, приходящий на смену холодной войне, выстраивается хаотически, как набор конструктивных и не очень двусмысленностей. Окончание блокового противостояния после распада Советского Союза, глубокие политические сдвиги в странах Восточной Европы, на Балканах восприняты на Западе (во многом справедливо) в качестве исходной точки глобальной трансформации международных отношений. Однако окончание холодной войны не сопровождалось разработкой договоренностей о содержании и формате такой трансформации. Не адаптированы к изменившемуся балансу сил в мире и действующие структуры обеспечения международной безопасности, включая ООН. Следствием этого стало создание страховочных механизмов глобальной стабильности – «восьмерки», затем «двадцатки» с параллельным расширением зоны ответственности НАТО.

В этих условиях ценности, победившие в холодной войне, – демократия, права человека, рыночная экономика – начали восприниматься как необходимая предпосылка устойчивого развития и одновременно регулятор и критерий прогресса. Как результат на Западе, прежде всего в США, сформировалось понимание своей лидирующей (доминирующей) роли в мировых делах, базирующейся на продвижении демократии как главного компонента нового миропорядка.

Однако реальная картина мира после окончания холодной войны оказалась гораздо сложнее. Императивы геополитики, конфликт индивидуальных и групповых интересов по-прежнему превалируют над идеологией. Россия в этих условиях действует – и это, на наш взгляд, единственно возможная для нее позиция – в логике ялтинско-потсдамской системы, базирующейся на безусловном признании приоритета принципа государственного суверенитета и центральной роли ООН. Что касается Соединенных Штатов и их союзников, то они давно уже живут в иной системе политических и правовых координат, в которой продвижение демократии в мире поставлено выше суверенитета.

Это базовое, понятийное расхождение наглядно проявилось и во время сирийского кризиса, ставшего, в сущности, частным случаем разбалансированности общей ситуации в мире. На разных этапах кризиса Владимир Путин убежденно говорил о недопустимости использования силы против суверенного государства без санкции Совета Безопасности ООН. А Обама страстно отстаивал право президента и Конгресса США принимать решение о нанесении военного удара против страны, заподозренной в преступлении против человечности.

Парадокс в том, что при этом речь явно не шла о конфликте интересов в традиционном понимании. Соображения конкурентной борьбы, в частности в связи с путями доставки газа из Катара или Ирана в Европу, которые на определенном этапе назывались главной причиной конфликта вокруг Сирии, возможно, имели место. Но дело все же не в этом. Стратегические задачи главных мировых игроков – России, Соединенных Штатов и Евросоюза – на Ближнем Востоке совпадают в главном – стремлении сохранить стабильность в этом взрывоопасном регионе.

К счастью, на критическом этапе сирийского конфликта, когда речь зашла об использовании силы в связи с обвинениями режима в применении химического оружия против гражданского населения, ресурс здравого смысла и у внешних игроков, и у Дамаска оказался достаточным, чтобы остановить сползание к силовому сценарию, чреватому непредсказуемыми последствиями. Чрезвычайно важным уроком сирийского кризиса стала поддержка парламентами и общественностью широкого круга стран курса, проводимого президентом России. Но достигнутый успех – тактическая передышка, далеко еще не победа. Стратегический прорыв может быть связан только с окончательным политико-дипломатическим урегулированием сирийского кризиса, важным для общего оздоровления обстановки на Ближнем Востоке.

Уместен, на наш взгляд, и более далеко идущий вывод: для избежания рецидивов перехода локальных кризисов в опасную фазу нужно договариваться по базовым понятиям формирующейся новой системы глобальной безопасности. Задача архисложная, требующая «двухтрековой дипломатии», поскольку речь пойдет о вещах, которые практические политики всегда считали уделом идеалистических мечтаний философов. О нравственной основе глобализующегося мира, о самоограничении как предпосылке гармоничного развития, о разных моделях демократии, религиозной и этнической толерантности, гражданских правах и нравственных обязанностях, положении национальных меньшинств. О Западе и Востоке, которым в XXI веке приходится сходиться, несмотря на глубоко вошедшую в наше сознание максиму Редьярда Киплинга. Наконец, о давно назревшей необходимости привнести в международные отношения те же принципы плюрализма мнений, которые лежат в основе демократических систем на национальном уровне. И о многом другом, без чего урегулировать новые локальные кризисы будет все труднее.

Такая постановка вопроса только на первый взгляд кажется оторванной от реальности. Мир стремительно и, повторим, хаотически меняется. Угрозы глобальных потрясений перемещаются из традиционной сферы геополитики в область «мягкой силы». В новые времена трудно представить себе войны за территории. В основе будущих столкновений могут лежать только виртуальные, искусственно искаженные стереотипы массового сознания. Сирийский кризис как кульминация «арабской весны» дает в этом отношении немало пищи для размышления.

Крайняя сложность задачи понятна. Гармонизация мира через гармонизацию наших представлений о нем – скорее, процесс, чем результат. Процесс, в котором помимо политиков и дипломатов должны участвовать историки, философы, бизнесмены, студенты, домашние хозяйки. Представители развитых демократий и исламисты, защитники прав сексуальных меньшинств и их противники. Саудовцы, израильтяне, иранцы, русские, американцы, китайцы, французы, поляки – все. Организацию такого диалога вполне могла бы взять на себя ООН. Его естественное место – в социальных сетях интернета.

Сегодня это может показаться очередным проявлением российской прекраснодушной мечтательности. Но завтра – кто знает? – из этого может вырасти алгоритм сборки не только ближневосточного, но и глобального «кубика Рубика». В эпоху интернета народ умнеет быстрее своих правителей.

П.В. Стегний – доктор исторических наук, чрезвычайный и полномочный посол, член Российского совета по международным делам.

Стройка наций

Российская полиэтничность в мировом контексте

Российская нация как форма коллективной идентичности в большей степени строится сверху, преодолевая как внутренние (верхушечные и низовые), так и внешние, противодействия. Так всегда и было в истории современных государств, ничего не изменилось и сегодня.

С самого начала существования национальных государств культурная, а тем более социальная однородность наций была своего рода идеей и политической доктриной. Она воплощалась в политику ассимиляции и культурной переплавки неоднородного населения в некий желаемый «национальный тип». Со времен Французской революции и до Второй мировой войны в нациестроительстве доминировали ассимиляционные и интеграционистские модели вместе с принципами гражданского равноправия. Но демократия и равноправие даже в зоне евроатлантической цивилизации распространялись далеко не на всех. Дискриминация и сегрегация цветного и аборигенного населения длительное время существовали в странах Западного полушария. В других регионах мира через систему так называемого косвенного управления господствовал колониализм. О признании культурного разнообразия и прав меньшинств, а тем более о нациях на колониальной периферии вообще не было речи. Только в эпоху Первой мировой войны в целях обустройства пространства распавшихся Австро-Венгерской и Османской империй о правах меньшинств заговорили как о категории права и политики.

Во второй половине ХХ века после ликвидации мировой колониальной системы, образования десятков новых государств, массовых миграций, глобализации и демократизации сложились новые доктрины самоопределения, нациестроительства, гражданства, индивидуальных и коллективных прав. Они включали набор национальных и международных механизмов борьбы против различных форм дискриминации, защите прав этнических, расовых, религиозных и языковых меньшинств. В науке и политической практике появились концепции единства в многообразии, многокультурности, права на различия и идентичность и т.д. В СССР и зоне его влияния реализовывался схожий курс на «расцвет и сближение социалистических наций», интернационализм и дружбу народов. В 1970-е гг. он дополнился понятием единого советского народа – общности, идентичность которой строилась на основе общей истории, культуры и идеологической индоктринации.

В конце 1970-х и в 1980-е гг. в западных странах от Канады и Австралии до Франции и Германии утвердилась политика мультикультурализма в разных ее вариантах. Общим стало признание неоднородности гражданских наций, поддержка культурных различий, включая не только так называемые исторические меньшинства, но и разные по культуре и религии группы иммигрантов, ставших во многих случаях гражданами стран нового пребывания. Популярность обретает концепт коллективных прав, который отходил от формального личностного равноправия в пользу меньшинства с приниженным положением. Эта политика дала позитивные результаты, но она заключала в себе риск ужесточения межгрупповых границ и возможность «дискриминации наоборот», т.е. ущемления прав большинства и его ответной реакции.

О противоречивом характере мультикультурализма и необходимости его дополнения общегражданской идентичностью мы писали еще по итогам международной конференции на тему мультикультурализма, прошедшей в Москве в 1999 году. Схожий анализ и оценки были сделаны западными учеными. В частности, Сейла Бенхабиб попыталась ответить на вопрос, в какой мере и как можно совместить притязания культур на сохранение самобытности с основополагающими ценностями западной демократии – свободой и равенством граждан. Что касается Российской Федерации, то, в соответствии с Конституцией 1993 г., концепт «многонационального народа», принципы равенства представителей российских национальностей и поддержки их культур стали основой строительства нового государства. Политика поддержкимногонациональности (или полиэтничности) проводилась в России, хотя периферийный этнический национализм поставил страну под угрозу дезинтеграции. В 1990-е гг. он проявился в «параде суверенитетов» российских автономий и вооруженном конфликте в Чечне.

Как показал опыт многих регионов мира, демократическое и стабильное устройство многоэтничных обществ действительно является глобальной проблемой, ибо для современных государств и мировой системы в целом всеохватный характер имеют не только проблемы ресурсов и экономики, безопасности и окружающей среды, но и вопросы культуры и самосознания (идентичности). Именно проблемы понимания и управления культурным разнообразием на уровне регионов, государств, местных сообществ и даже отдельной личности оказались сегодня труднорешаемыми. Ведь речь идет не столько о материальных ресурсах, по которым почти всегда можно договориться, а о ценностных и мировоззренческих вопросах, трудно поддающихся компромиссным решениям. По этой причине конфликты на основе культурных (этнических, расовых, религиозных, языковых) различий могут обретать исключительно жестокий характер, а посеянная ими ненависть изживается зачастую через поколения.

Рассматриваемая проблема имеет важнейшие проекции в политику на всех уровнях: глобальном, трансгосударственном, национальном (государственном), на уровне регионов внутри государств. Самое важное в политических функциях этничности, культуры в широком смысле – это выработка адекватной каждому обществу и каждой конкретной ситуации формулы управления культурным разнообразием, создание механизмов гражданского согласия и предотвращения конфликтов. Другими словами, какова должна быть государственная политика и позиция общества, чтобы избежать межгрупповых распрей, ксенофобии и ненависти одних людей к другим по той причине, что они выглядят иначе, говорят на другом языке, молятся другому богу?

По мнению некоторых политологов, в России нет общей нации именно из-за этнического разнообразия и цивилизационных различий. Те, кто отрицает российскую идентичность, ссылаются также на отсутствие гражданского общества и демократических институтов, а значит и гражданской нации. Как и в некоторых других европейских государствах, в нашей стране доктрине полиэтничности (многонациональности) и проекту нациестроительства на гражданской основе противостоят как леволиберальный тезис о гражданских равенстве и свободах (об отсутствии таковых в России, а значит и невозможности гражданской нации, пишет, например Эмиль Паин), так и правоконсервативный взгляд на преимущественное право большинства игнорировать малые группы и культуры («если хотят жить в России, тогда пусть все считают себя русскими» – здесь список авторов более чем внушительный, и нет смысла выделять кого-либо). Не вышли из употребления, особенно в отечественном обществознании, и понятия этнонационализма, основанные на трактовке этничности как изначальных групповых коалиций людей, которые создают нормативную основу для национальных государств. Как можно демонтировать эти несостоятельные взгляды и выстроить новое видение полиэтничных обществ, а вслед за этим обновить политику и систему управления? IN PLURIBUS UNUM

Неотъемлемой чертой современных сообществ и даже условием их развития является культурная сложность. Она воспроизводится под воздействием разных факторов, вызывая проблемы межкультурных коммуникаций, межэтнических отношений, этнических конфликтов. Тогда в чем же уязвимость традиционных подходов в данном вопросе? В том, что мы склонны рассматривать культурные системы как своего рода карту, которая при всей ее наполненности и украшенности этнографическими типажами на самом деле есть только условное и статичное отражение неповторимого богатства рельефа. Взгляд на культуру как на архетип, а на этническую идентичность – как на биосоциальный организм отрицает движение и развитие культурных форм, игнорирует роль личностной стратегии-выбора, проектной деятельности людей, политических предписаний и управленческих процедур.

Нам прежде всего следует признать, что биология, в том числе новомодная этногеномика, и этническое самосознание (национальная принадлежность) – трудно соприкасающиеся субстанции, что культурный процесс можно организовать по-разному и даже повернуть вспять, если для этого есть достаточные аргументы и ресурсы. Напомним, как киевский историк Михаил Грушевский в конце XIX – начале ХХ века сконструировал национальную версию для малороссов. С тех пор она стала украинской, о чем он сам писал после создания труда «История Украины–Руси». В этом сочинении было отчетливо проведено отделение украинцев от русских, Грушевский сделал это намеренно и разъяснил следующим образом: «Литературное возрождение XIX века принимает название “украинского” для обозначения... новой национальной жизни… В последнее время все шире употребляется и в украинской, и в других литературах простой термин “Украина”, “украинский”, не только в применении к современной жизни, но и к прежним ее фазам, и это название вытесняет постепенно все прочие… Это обстоятельство принудило украинское общество в последнее время твердо и решительно принять название “Украины”, “украинского”».

С конца 1980-х гг. в России возникло или возродилось много новых или групповых идентичностей, и количество национальностей выросло за 20 лет с 128 (1989 г.) до 182 (2002 г.), а в переписи населения 2010 г. еще добавилось около десятка наименований. Почти удвоился список коренных малочисленных народов, имеющих некоторые групповые права. Мы не знаем, в какую сторону движется мир с точки зрения эволюции культурных форм и систем: в сторону унификации или в сторону воспроизводства и усложнения разнообразия, но мы знаем точно, что сама эта сложность стала другой. Появились новые тенденции и каналы культурного усложнения, новые технические и информационные ресурсы разрушения культурной нормы или монокультуры без обязательной маргинализации ее носителей, появились феномен и концепты культурной гибридности. Процесс этот имеет глобальный и, скорее всего, необратимый характер. Те страны и регионы, которые найдут адекватные политические ответы, – выиграют, те, кто будет пятиться назад, – проиграют. А если это так, тогда по-другому нужно смотреть и на социально-культурную природу современных наций. Именно сообщества по государству (многоэтничные согражданства), а не этнические группы и религиозные общины являются ныне основными производителями культурного капитала. Именно они поддерживают, сохраняют и защищают от внутренних и внешних угроз этнокультурное разнообразие внутри страны и даже за ее пределами, когда речь идет о так называемых соотечественниках или «разделенных народах». Созданные национальными сообществами экономические базы, образовательно-информационные институты, охранное законодательство, ведомства и общественные организации, высокая профессиональная культура и многое другое являются ключевыми факторами сохранения этнических, языковых, религиозных и прочих культурно-отличительных систем в рамках национальных сообществ. В последние десятилетия к защитным факторам добавились международные механизмы, но они также создаются представителями наций-государств и существуют на их средства.

Что представляют собою современные нации? В отечественном обществознании по этому вопросу царят методологическая путаница и политизированные дискуссии. В России по-прежнему сохраняется понимание нации сугубо в этническом смысле. Только в последние годы признано предложенное нами 20 лет назад понимание нации в двойном (гражданско-политическом и этнокультурном) и не взаимоисключающем смысле. И все же это признание имеет зачастую вымученную форму, граничащую с интеллектуальной шизофренией. Идеологическая труха и конфликтогенные рецепты (например, учредить экстерриториальные «национальные советы» для всех этнонаций, включая русскую, вместо действующей по Конституции федерации с этнотерриториальным компонентом. См., например: Попов Г.Х. «Обойдемся без “священной коровы”» // «Московский комсомолец», 2011 г.) предлагаются с завидной настойчивостью, особенно в теледебатах и интернете. Одна из последних «новаций» – предложение в качестве национальной стратегии заменить лозунг «Народов много – страна одна» лозунгом «Стран много – народ один» (Ремизов М. «Пять причин быть русскими» // «Эксперт», № 36 (769), 12.09.2011). Отвергая российский проект, автор имеет в виду первичную значимость создания нации из проживающих в разных странах русских, но за ним с аналогичным концептом тут же следуют украинцы, черкесы, татары, лезгины и другие «разделенные народы», подрывая тем самым целостность Российского государства и его народа.

В России все стороны «национального бытия» и национального дискурса как будто существуют: от экономики и здоровья/нездоровья нации вплоть до национальных проектов и национальных спортивных команд, а самой нации как бы нет, и выговорить ее название многим довольно трудно. Одна из причин трудного признания кроется в неверном восприятии гражданских наций, как их понимали еще якобинцы или американские отцы-основатели. По их мнению, идеальная нация должна состоять из свободных и равноправных граждан, говорящих на одном языке, солидарных и лояльных по отношению к создаваемому ими государству. Но якобинский идеал никогда не был реализован даже в самой Франции, а американская национальная идея претерпела метаморфозы, мало увязанные с расовыми и этническими реалиями. Современные концепты «Что есть нация?» с трудом признаются и в других государствах. Во многих странах ведутся споры по поводу того, кого называть нацией, но самый распространенный случай – это отказ государства в лице центральной власти признавать этнические или региональные сообщества в качестве наций.

Но тогда что есть нация? Это историческая, культурная и социально-политическая общность людей в рамках государственного образования, находящаяся под единой суверенной властью, обладающая общим самосознанием и общими ценностями при сохранении культурной сложности. Последняя может сжиматься и уступать место гражданскому национализму (патриотизму) в годы политической централизации и общегражданских потрясений и обретать актуализированное старое и вновь обретенное разнообразие в эпоху демократизации, деколонизации и массовых миграций. Все это отражается в проверенной и широко распространенной формуле нациестроительства «единство в многообразии» (In pluribus unum, unity in diversity), которая используется от Индии до Ямайки.

ЯЗЫК КАК САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ КУЛЬТУРНАЯ ЦЕННОСТЬ

С языковым разнообразием в современных государствах схожая ситуация, ибо язык по-прежнему довольно жестко связывается с этничностью, особенно в отечественной научной и общественно-политической традиции. Российские ученые и практики до сих пор полагают, что у человека должен быть родной язык «своей национальности», и этот язык может быть только один. Оговорка во время переписи населения, что «родной язык может не совпадать с национальностью», в данном случае не спасает ситуацию. В обычном понимании языковая сложность – это существование в мире множества языков и наличие внутри языков многих вариантов. Языковые атласы и даже «красные книги» языков как вымирающих живых видов стали обыденностью гуманитарной науки. Тем более что язык физически более ощутим через речь и тексты, чем этничность через свое во многих случаях только самосознание. В языке как важнейшем средстве коммуникации заключен интерес самых разных человеческих коалиций и институтов, ибо он обеспечивает их солидарность и функционирование. Без единого языка не могут существовать современные армии, и государственные бюрократии предпочитают общаться на одном официальном языке. Более гибко к языковой практике подходят религиозные институты в своей пастырской и миссионерской деятельности. Не случайно одними из пионеров составления этноязыковых атласов в виде известного «Этнолога» были религиозные или поддерживаемые христианскими церквями организации.

Традиционный взгляд на ситуацию с языками сводится к тому, что под воздействием глобализации исчезновение языков идет быстрыми темпами. По поводу проблемы «вымирания языков» и составления «красных книг» исчезающих языков существуют многочисленные спекуляции и громкие политические заявления. На уровне ЮНЕСКО и Совета Европы приняты декларации и хартии по вопросам сохранения и защиты языкового разнообразия. Наиболее известный международный документ в этой сфере – принятая кабинетом министров СЕ в 1992 г. Европейская хартия региональных языков или языков национальных меньшинств. Российская Федерация в 2001 г. присоединилась к ней, но пока не ратифицировала.

Казалось бы, из-за глобализации мир становится моноязычным. Такие доминирующие языки, как английский, овладевают мировым пространством. Однако общая языковая ситуация и положение в разных странах имеют более сложный характер. Эта сложность заключается в следующих процессах. Первое – это размывание и перемешивание языковых ареалов. Сегодня уже никто не рискнет составлять языковые атласы, как это делалось в ХIX в. или как это еще можно было сделать с этничностью и религией в ХХ веке. Второе – повсеместное усложнение языкового репертуара современного человека и распространение многоязычия среди населения многих стран. Наконец, существует тенденция к ревитализации языков, т.е. языки возвращаются в жизнь после десятилетий умирания и (или) забвения – бретонский во Франции, гэльский и корнуэльский в Великобритании, гавайский в США.Мы не разделяем взгляды сторонников концепции «вымирания языков». Несмотря на драматические прогнозы некоторых ученых и политиков, разнообразие будет сохраняться при усложнении языковых ситуаций среди современных наций и при расширении языкового репертуара отдельных людей. В свою очередь, государственная политика будет развиваться в сторону признания и поддержки многоязычия, в том числе официального, на уровне государства и его отдельных регионов, а также будут усложняться сферы языкового обслуживания. Бюрократия и службы станут говорить на языке налогоплательщиков, а не наоборот. Многоязычие как личностная установка и как политика наряду с официальным одно- или двуязычием будет все больше нормой языковой коммуникации граждан в рамках национальных сообществ. Благодаря этому, кстати, может улучшиться положение русскоговорящих жителей Украины, Молдавии, Латвии, Казахстана, Киргизии, Эстонии и других стран.

Для Европы, включая государства Балтии и Восточной Европы, а также для России и других стран СНГ, вопрос сохранения языкового разнообразия имеет особое значение. В странах Западной Европы значительная часть населения уже владеет двумя и более языками, но вопрос языковой политики в ЕС далеко не решен. Об этом свидетельствует затянувшийся процесс ратификации Европейской хартии региональных языков или языков национальных меньшинств. По этому вопросу у России формируется своя позиция. Подписав хартию, Москва рассматривает возможность присоединения к этому документу путем ратификации. Россия – не единственное государство, отложившее ратификацию. У нас имеются особенности, которые могут препятствовать положительному решению вопроса. Это и огромное разнообразие языков, и неравномерное социальное и культурное развитие территорий, и нежелательность перевода темы языка в политическую плоскость в регионах, где есть конфликтный потенциал. Это, наконец, значительные финансовые затраты, которые последуют за ратификацией.

На современном этапе язык (языки) представляет собой не только средство общения, но и самостоятельную, автономную от ее носителей культурную ценность, которая может быть утрачена, хотя при этом речь не идет о физическом вымирании людей или об «исчезновении народа». Переход на другой язык не означает утрату идентичности, т.е. сознания принадлежности к тому или иному народу. Скрепами самосознания могут быть религия, эмоционально-духовная связь со страной и ее культурой и другие компоненты идентичности. Проблема автономности культурных ценностей и их утраты без ущерба для социальной жизни людей еще более обострилась в эпоху глобализации. Вместе с тем многие государства уже осознают, что культурные потери, такие как утрата недоминирующих языков, наносят ущерб наследию живущих и будущих поколений, создают атмосферу неудовлетворенности и деградации. К сожалению, на эти вызовы Россия пока не научилась реагировать должным образом. Ее законодательство и правоприменительная практика по-прежнему базируются на представлениях о «языке этнической группы», «языке национальности» и порождают дебаты о равенстве и дискриминации одних групп другими. Между тем следует говорить о различиях в статусе и в уязвимости языков. Например, наличие проблемы сохранения осетинского или бурятского языка никак не противоречит тому, что осетины и буряты принадлежат к вполне преуспевающим группам населения страны.

Условия преподавания так называемых родных языков в России в значительной степени соответствуют международным стандартам. Однако и в этом направлении государственные усилия должны быть более последовательными. То же можно сказать о средствах массовой информации и культурных мероприятиях на различных языках. И все же с точки зрения национальной стратегии первостепенная задача – обеспечить изучение русского языка на всей территории страны и для всех граждан в полном соответствии с государственными стандартами.

РОЛЬ ОБРАЗОВАНИЯ

Важнейшую роль в утверждении национального самосознания и в воспитании ответственного гражданина продолжает играть система образования, хотя роль общей культурно-информационной среды и индивидуального опыта все больше возрастает. Современный образовательный стандарт предусматривает духовно-нравственное развитие и воспитание личности, осознающей свою принадлежность к гражданской нации и вместе с тем знающей культуру, традиции народов России, прежде всего своего народа и региона. Правовые гарантии такой политики были обозначены еще в законе 1992 г. «Об образовании», статья 2 которого постулировала защиту и развитие «системой образования национальных культур, региональных культурных традиций и особенностей в условиях многонационального государства». По этому закону граждане Российской Федерации имели право на получение основного общего образования на родном языке, а также на выбор языка обучения.

На уровне федерального законодательства эти положения долгое время представлялись достаточными. Однако в регионах возникли проблемы. Через «национально-региональный» компонент преподавались этноцентристские версии истории так называемых титульных наций. Российская молодежь получала недостаточные знания российской истории и русского языка, что ослабляло ее конкурентные возможности. В 2007-м и 2009 г. приняты поправки к закону об образовании, которые сделали региональный компонент образования более подконтрольным федеральной власти, а также расширили возможности самих школ в выборе программ и предметов. Закон, вступивший в силу 1 сентября 2013 г., сформулировал задачи и принципы российского образования в несколько обновленном варианте: «Единство образовательного пространства на территории Российской Федерации, защита и развитие этнокультурных особенностей и традиций народов Российской Федерации в условиях многонационального государства».

Законом «гарантируется получение образования на государственном языке Российской Федерации, а также выбор языка обучения и воспитания в пределах возможностей, предоставляемых системой образования». Образовательная деятельность осуществляется на русском языке, но в государственных и муниципальных образовательных организациях на территории республики Российской Федерации может вводиться преподавание и изучение государственных языков республик. Однако это не должно осуществляться в ущерб преподаванию и изучению русского языка. Важным положением является предоставление гражданам права на дошкольное, начальное общее и основное общее образование на родном языке из числа языков народов Российской Федерации, а также право на изучение родного языка. Реализация указанных прав обеспечивается созданием соответствующих образовательных организаций, классов, групп, а также условий для их функционирования.

Несмотря на коррективы, нерешенной остается проблема поликультурного воспитания и образования в регионах со смешанным населением и в стране в целом. В России, например, до сих пор нет школьных учебников, которые раскрывали бы поликультурную природу российского народа и вклад в историю страны представителей разных национальностей. В стране как бы сталкиваются две крайние точки зрения на прошлое: старая русскоцентристская и новая этнонационалистическая, что может вызывать напряженность и нетерпимость между учащимися разных национальностей.

В свое время ряд полиэтничных стран, а также страны Евросоюза произвели ревизию версий национальной истории в пользу более инклюзивных и мультикультурных образцов, а также в пользу устранения из учебных текстов образа врага в лице других народов и государств. Проблема канона (стандарта) в области исторического образования стала частью повестки международного интеллектуального сообщества. Россия в настоящее время также предпринимает шаги по созданию более объективных и менее конфликтогенных версий прошлого, в том числе это делается на уровне двусторонних комиссий историков бывшего СССР, Финляндии, Германии и Польши. В последние полтора года российские интеллектуалы и политики спорили по поводу высказывания президента РФ о едином учебнике истории и, кажется, сошлись на более приемлемом варианте подготовки единого школьного стандарта (или концепции) преподавания истории России. Учитывая состояние гуманитарного знания в аспекте местных, региональных и этнических версий, можно сказать, что и эту задачу придется решать в довольно трудных дискуссиях.ГРАНИЦЫ МЕНТАЛЬНЫЕ И ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ

Современные нации отличает не только культурно-языковая и религиозная сложность, но и наличие отчетливо осознающих себя местных сообществ. Выскажем на этот счет некоторые предварительные суждения. Фундаментальный конституционно-правовой принцип разделения государственного и местного самоуправления остается в России, скорее, идеологической интенцией, нежели политической данностью. В полиэтничных государствах с элементами этнического федерализма невозможно рассматривать «местное управление» только в его конституционно-правовой дефиниции. Даже если республики определяются Конституцией как «государства», и их государственность составляет часть федеративной государственности, тем не менее именно они и являют одно из главных средоточий проблемы самоуправления. Ведь республики и автономные округа – это территории проживания культурно отличных от остального населения местных сообществ. Сложный этнический состав имеет и большинство российских краев и областей. В этой ситуации федерализм должен сочетаться с сильным местным самоуправлением. Через расширение прав, ресурсов и инициатив местных сообществ может решаться значительная часть проблем межэтнических отношений, а также задача сохранения культурных традиций и своеобразия. Но здесь есть ряд вопросов.

Во-первых, следует учитывать природу и культурную обусловленность формирования территориальных сообществ, а также их постоянную динамику. С этим тесно связаны и территориальные формы местной власти. Как образуется то, что можно назвать «местным сообществом», в историческом и социокультурном аспектах? Можно ли определить членство в местном сообществе по формальному признаку постоянного проживания или сюда должны быть включены и те, кто уехал, но, располагая ресурсами и символическим капиталом, а также имея интересы, продолжает осуществлять власть над сообществом и определять многое в его жизни, в том числе и через конкретное участие (спонсорство, культурная деятельность, политическая мобилизация в поддержку выходца или выходцев из сообщества, криминальные связи и действия и т.п.)? Что есть современное местное сообщество, если значительная доля средств, на которые существуют его члены, поступает от тех, кто физически в нем не пребывает?

Во-вторых, с этим же связан вопрос о границах местных сообществ и муниципальных образований. Ясно, что это разные границы, и административные границы не могут совпадать с границами культурными и границами местных хозяйственных комплексов. Что в реальной российской практике определяет границы местных образований? Есть ощущение, что здесь сохраняется советская система местного административного деления. Если и появилось что-то новое, так это своего рода вариант американского «джерримендеринга», т.е. изменение границ только исходя из политических расчетов, ибо с административными границами связано определение избирательных округов. Встает вопрос: насколько оправданна сохраняющаяся советская система не только местного, но и республиканско-регионального административного деления и какие «идеальные» принципы определения территориальной основы местного самоуправления можно ей противопоставить?

Современная антропология местных сообществ говорит о том, что они складываются под воздействием внутренних и внешних факторов, которые имеют динамическую взаимосвязь. То, что 30–50 лет назад казалось и действительно было насилием в формировании и определении границ местных сообществ, сегодня становится частью идентичности и глубокой привязанности их членов, т.е. кажется исторической нормой и даже традицией. Другими словами, адаптационные возможности современных людей велики, и они способны не только стихийно самоопределять пространственные границы локальных коллективов, но и принимать внешние предписания, даже если они не учитывали местного волеизъявления. Для каждого нового поколения границы местного сообщества – это радиус местных дорог, по которым в юности можно было доехать на велосипеде или на мотоцикле, чтобы сходить на дискотеку или погулять с девушкой. Следует отметить, что осваиваемое человеком пространство повседневной жизни скорее расширяется, чем сужается, чему способствуют прежде всего совершенствование транспортных путей и средств передвижения.

Безусловно, в данной сфере социальной жизни сохраняются и могут заявить о себе в манифестной форме некоторые групповые (этнические) границы, которые при всей их изначально ментальной сущности обретают географические параметры. Представители ряда этнических общностей (а точнее, хозяйственно-культурных комплексов) способны на протяжении длительного времени занимать определенные пространства для проживания и использовать другие пространства для ведения хозяйственной деятельности. Иногда представители двух разных культур могли использовать разные ресурсные ниши на одной и той же территории и проживать смешанно или раздельно-смешанно (отдельные поселки/аулы, но единые поселения более широкого плана). Пространственные параметры этнических общностей сохраняются и в современной жизни, особенно в сельской местности и в некоторых малых городах (в крупных городах России пока еще нет «этнических кварталов»). Из всего этого и складываются образы «малой Родины», за которые иногда возникает межгрупповое соперничество и даже открытые конфликты.

В-третьих, в какой мере этнокультурный фактор может быть основой определения границ местных сообществ? Для сельских сообществ, безусловно, может, ибо культурная гомогенность мест проживания обусловлена не только давней историей, но и современными человеческими стратегиями: удобством языкового общения, схожестью систем хозяйствования, бытовыми нормами, ценностными ориентациями, обрядовой жизнью т.п. Ценность культурной партикулярности не исчезает с модернизацией и нивелировкой хозяйства и быта под воздействием рынка и массовой культуры. Многообразие местных сообществ не будет исчезать, а его символическое значение (как одной из форм человеческой идентичности) даже может возрастать. Значит, этнокультурный фактор должен быть признан среди приоритетных в определении границ местных сообществ, а сохранение культурного многообразия является одной из задач самоуправления и государственной политики в отношении местных сообществ. Но насколько далеко может заходить культурный детерминизм в данном вопросе, если мы уже отмечали высокую адаптивность и мобильность человеческих коллективов?

Некоторые общественные активисты и этнологи высказываются за систему своеобразной низовой кантонизации культурно-сложных сообществ и организацию местных поселений и образований на этническом принципе. Такой вариант предлагается для Дагестана, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии и других регионов России. Аргументом в пользу данного варианта является необходимость защиты и должного представительства малых этнических групп в более широких многоэтничных образованиях, а также представление о стабильности этнически однородных поселений. По этому поводу есть серьезные сомнения, но ясно, что данный вопрос заслуживает обсуждения. Причем культурная основа пространственных границ местных сообществ – это проблема не только Северного Кавказа или республик, но и всей страны, ибо местное культурное разнообразие присутствует и воспроизводится повсюду, хотя внешние наблюдатели его не всегда замечают. Эту значимость могут и, видимо, должны определять сами жители. Но в какой мере этот фактор первичен, чтобы быть основой решения о границах, и в какой мере решение принимается действительно в результате волеизъявления, а не манипуляций со стороны «этнических предпринимателей» и замороченных паранаучными текстами местных интеллигентов?

В-четвертых, в какой мере оправданна единая категория «местные сообщества» для сельских и городских образований? В России дихотомия город-село имеет сложную природу, а жизнь в городе и на селе и характер городской и сельской власти существенно различаются. Анализ повседневной жизни и смысла власти для городского и сельского жителя поможет выяснить эти отличия, а значит, необходимость различий в правовых нормах и администрировании, не говоря уже о перспективе категоризации двух классов социальных явлений: городского и сельского (само)управления. Здесь нельзя обойти и вопрос о существовании в Российской Федерации смешанных муниципальных образований с объединением городских и сельских территорий. По имеющимся полевым наблюдениям, в данном случае мы имеем дело с административным «выбросом» персоналистских властных и коммерческих соперничеств, а территория, как и во времена враждующих племенных групп, становится ресурсом выживания и безопасности.

В-пятых, похоже, в ряде регионов администрации районов полностью подчинили себе власть деревень, поселков и сел, и последняя есть искусственное образование или инструмент осуществления иных функций. В любом случае в России наблюдается разрыв между заявленной реальностью (законы, уставы, решения, опросы и т.д.) и практикой, построенной на неформальных связях, жестких зависимостях, сугубо личных или корпоративных интересах и т.д., которые делают итоговую оценку местного самоуправления гораздо менее оптимистичной. Приходится признать, что многие политические и культурные основы местного самоуправления отсутствуют, а в некоторых регионах вообще нет условий для функционирования местной власти.

Общий вывод: российская нация как форма коллективной идентичности в большей степени строится сверху, преодолевая как внутренние (верхушечные и низовые), так и внешние противодействия. Так всегда и было в истории современных государств. Таковым остается проект нациестроительства и в современном мире при всех его вышеотмеченных особенностях.

В.А. Тишков – академик-секретарь Отделения историко-филологических наук РАН, директор Института этнологии и антропологии им. Миклухо-Маклая РАН, член Совета при президенте РФ по межнациональным отношениям, член Консультативного совета при председателе Совета Федерации по межнациональным отношениям и взаимодействию с религиозными объединениями.

Согласно рейтингам крупнейших в мире экспортеров яблок, российский рынок остается № 1 по объемам потребления данного вида фруктов.

Так за сезон 2012/2013 Россия импортировала 1,4 млн тонн яблок, причем порядка 750 тысяч тонн фруктов поступили из Польши.

На втором месте рейтинга крупнейших на планете импортеров яблок, по мнению отраслевых специалистов рынка, находится Германия с 500 тысячами тонн закупок, на третьем – Великобритания (487 тысяч тонн), а на четвертом – Нидерланды с 330 тысячами тонн импортированных яблок.

Рынки других стран в сезоне 2012/2013 также увеличили закупки данного вида фруктов. К примеру, возрос объем поставок из США в Мексику; в Египет из Италии, Сирии и Ливана; в Канаду из США; в Индию из США, Китая, Чили и Новой Зеландии; в Индонезию из Китая и США; в ОАЭ из США, Чили, Китая, ЮАР, Новой Зеландии, Италии и Франции; в Саудовскую Аравию из Чили, Китая, Италии, Франции и США и в Таиланд из Китая, Новой Зеландии и США.

Дефицит сетевых магазинов, торгующих продуктами и товарами повседневного спроса (FMCG), составляет в Москве порядка 500 тысяч квадратных метров, сообщается в исследовании группы компаний RRG.

В нем уточняется, что настоящее время общая площадь торговых помещений сетевого сегмента FMCG превысила в Москве 1,5 миллиона квадратных метров, что означает необходимость роста примерно на треть.

"Нормальная обеспеченность сетевыми магазинами сегмента FMCG составляет около 150 квадратных метров на тысячу жителей. В Варшаве этот показатель составляет 250 квадратных метров на тысячу жителей, в Санкт-Петербурге - 150 квадратных метров на тысячу жителей, а в Москве - 118 квадратных метров на тысячу жителей", - пояснил РИА Новости председатель совета директоров группы компаний RRG Денис Колокольников.

В настоящее время в Москве насчитывается более 50 сетей магазинов сегмента FMCG, включающих более 1,8 тысячи торговых объектов, но только 14% территории столицы в достаточной степени обеспечены магазинами FMCG либо немного превышают нормальный показатель по этому параметру, отмечается в исследовании.

Лидером по количеству торговых точек является сеть дискаунтеров "Пятерочка" с более чем 400 магазинами в пределах МКАД, а первое место среди FMCG-гипермаркетов занимает сеть "Ашан".

Наиболее динамичное развитие в последние годы демонстрирует сеть "Дикси", следует из материалов RRG.

"Новое российское бомбовое учение против Швеции" - так был озаглавлен материал, опубликованный шведским общественным телевидением SVT, где говорилось о том, что 28 октября нынешнего года российская эскадрилья из пяти самолётов, включающая два стратегических бомбардировщика, провела наступательные учения на Балтике и отрабатывала удары, в частности, по целям на территории Швеции, Польши и Литвы. Мы связались с начальником авиационно-тактического командования Вооружённых сил Швеции, полковником Андерсом Перссоном и попросили его рассказать, как обстояло дело:

"28 октября наши системы слежения обнаружили несколько самолётов, которые летели из Финского залива в южном направлении. Была дана команда о готовности к инциденту, в воздух поднялись два наших Грипена, и выяснилось, что речь идёт о двух стратегических бомбардировщиках ТУ-22, двух истребителях СУ-27 и одном самолёте радиолокационного слежения А-50. Мы отследили их дальнейшее движение, они пролетели на юг, в район Калининградской области, после чего бомбардировщики провели пролёты по, своего рода, треугольнику, с вылетами к шведской территории, территориям стран Балтии и Польши. Продолжалось это около часа, а всего речь шла о 2 часах полётов. Под финал, бомбардировщики вернулись обратно через Финский залив, а остальные самолёты приземлились в Калининграде".

Как восприняли эти манёвры шведские военные?

"Это было воспринято как крайне необычное событие, потому, что подобные бомбардировщики такого класса редко летают над Балтикой. Мы его заметили и посчитали нужным отследить".

Но существуют какие-либо доказательства того, что российские самолёты отрабатывали поражение целей на территории Швеции, как об этом пишут шведские СМИ?

"Принимая во внимание специфику этих самолётов и наступательный, прямолинейный характер их передвижения в направлении Швеции, Балтии и Польши можно говорить о такого рода задачах, но как я говорил в других интервью, у нас нет точных данных о том, что отрабатывались какие-то конкретные цели в Швеции или в вышеназванных странах".

Здесь нужно отметить, что в сюжете Шведского телевидения, именно этот момент, фактическая недоказанность отработки конкретных целей в Швеции, была опущена. А вместо этого приводились рассуждения о том, какие объекты в Швеции могут представлять интерес для российских ВВС.

Но возможно ли в принципе, с помощью технических средств, определить какие цели отрабатывает самолёт другой страны в ходе учений? Это ещё один вопрос к полковнику авиации Андерсу Перссону:

"Нет, стопроцентных доказательств того, куда они целились, у нас нет, их не может быть ни у кого, кто не сидит внутри самого самолёта".

Полковник Перссон подтверждает тот факт, что российская эскадрилья, практиковавшаяся в этот раз, идентична той, что подлетала к шведскому острову Готска Сандён в конце марта нынешнего года, на пасхальные каникулы. Любопытно, в этой связи, вспомнить публикацию об этом рейде в газете Свенска Дагбладет. Там, на основании данных анонимного источника, говорилось, что российские самолёты отрабатывали стрельбу по конкретным военным объектам в регионе Стокгольма и в регионе Южной Швеции. Вывод напрашивается сам собой - либо этот газетный источник получил информацию из кабины российского самолёта, либо это рассуждения общего характера, не подтверждённые конкретными фактами. Могут быть и другие выводы, но они останутся на совести автора той публикации Микаеля Хольмстрёма.

Вернёмся, однако, к беседе с полковником Перссоном, ныне в регионе Балтики проводятся военные учения под руководством НАТО "Устойчивый джаз", в которых Швеция принимает участие. В связи с этими манёврами, Вы замечаете какую-то повышенную активность с российской стороны?

"Мы наблюдаем активность российской военной авиации на Балтике ежедневно. А вот бомбардировщики такого класса, действительно, редкость. И вызывают повышенный интерес".

Полковник Перссон предполагает, что вылет 28 октября, каким то образом был связан с учениями Нато, и российская сторона хотела, таким образом, продемонстрировать свой потенциал.

В связи с этим инцидентом, в сюжете Шведского телевидения, высказался депутат Риксдага и член Оборонного комитета Риксдага социал-демократ Петер Хульквист: "Мы имеем соседа, который проводит модернизацию своих вооружённых сил. Проводит все больше учений в непосредственной близости от нашей территории, агрессивных в своих проявлениях. И это тот вопрос, который нам следует обсуждать на заседания Комитета обороны".

А вот мнение министра обороны Карин Энстрём: "Нам важно отслеживать подобные манёвры, и мы это делаем, в том, что касается России и тех учений, которые российская армия проводит".

Ну а куда летают тренироваться шведские лётчики, к Калининграду? Это ещё один вопрос полковнику авиации Андерсу Перссону:

"Нет, вблизи Калининграда мы учений не проводим. Мы летаем в разных частях Балтийского моря, если это необходимо, но преимущественно держимся западной части моря. Самые же стандартные учебные полёты у нас, в районе Готланда и Эланда".

В лондонском аэропорту "Хитроу" составили рейтинг самых шумных авиакомпаний.

Первое место в рейтинге заняла польская авиакомпания LOT, передает ИТАР-ТАСС.

На втором месте по уровню шума самолетов израильская компания El Al, на третьем - тайская Thai Airways.

Российская авиакомпания "Аэрофлот" заняла восьмое место в рейтинге.

В свою очередь самой "тихой" признана крупнейшая британская авиакомпания British Airways. Вслед за ней следуют в порядке убывания британо-сингапурская Virgin Atlantic, ирландская Aer Lingus, американская American Airlines.Специалисты отмечают, что шум, производимый самолетом во время взлета и посадки, во многом связан с длительностью его эксплуатации, а также уровнем обслуживания.

Пока власти Хитроу не намерены предпринимать никаких действий в отношении "шумных" авиакомпаний, однако они не исключены в будущем.

Воздушные коридоры Хитроу расположены таким образом, что пользующиеся ими самолеты вынуждены пролетать над самым центром Лондона, а также и совершать взлеты и посадки в непосредственной близости от загородной резиденции британских монархов - Виндзорского замка.

Заметки о традициях русского либерализма

К спорам об исторических судьбах России

Герман Андреев

I

В спорах, где участники обсуждают гуманитарные проблемы и оперируют терминами из обществоведческого вокабуляра, характерна ситуация, при которой каждый из спорящих ведет свою линию, игнорируя систему доводов оппонента. Причина тому не неумение слушать, но — что гораздо существеннее — кардинальное различие постулатов спорящих.

Человеческому сознанию свойственно выбирать из обилия фактов бытия те, которые удобно ложатся на сформированные понятия, представления, суждения, личный жизненный опыт. А действительность может подкинуть факты, подтверждающие любой тезис и любой контртезис.

Такие возможности предоставляет и многообразнейшая, сложнейшая и многоцветная история России. И вполне естественно, что историк или публицист делает вытяжку, выстраивает факты в соответствии со сложившимися у него впечатлениями о тенденциях русской истории.

Утверждение, что история России всегда определялась и определяется комплексом Ивана Грозного, может быть доказано столь же ловко, как и противоположное: манера управления страной, свойственная Ивану Грозному, — досадное недоразумение, не выразившее ни существа русской истории, ни характера русского человека. Можно черпать пригоршни фактов, чтобы «лить воду на мельницу» и той, и другой концепции. И в обоих случаях никак нельзя говорить о манипуляции фактами истории: история сама так собой манипулирует, что переплюнуть ее в этом отношении невозможно одному человеку. Историк, свободный или высвободившийся от веры в какую-либо единственно правильную историческую концепцию, не должен был бы впадать в истерику при знакомстве с неприемлемой для него картиной истории России, нарисованной коллегой. Следовало бы признать запрещенным прием, столь часто используемый носителями «единственно правильной научной теории»: обвинение оппонента в служении то ли шкурным целям, то ли враждебным разведкам. […]

Настаивание на истинности лишь своего знания и своего понимания вытекает обычно из веры в существование некоей объективной истины. Разумеется, такая истина существует, только знать ее не дано ни одному человеку в отдельности и ни одной группе людей. В сущности, объективная истина — это Бог, не дано нам знать Бога и не дано нам знать то, что знает Он. Объективное знание слагается из миллиардов правд. На уровне бытовых и сиюминутных — как правило, эмоционально взвинченных — споров каждый человек, естественно, верит, что он, только он прав, а все остальные или подлецы, или жулики, или дураки. В науке же (здесь имеется в виду так называемая гуманитарная наука) без признания множественности истин можно прийти лишь к вселенскому мордобою, но не к цели — движению в направлении объективной истины.

Автор не оговорился, кажется, употребив понятия «движение к цели» и «цель» как синонимы. В гуманитарной науке цель и есть безостановочное движение к ней в полном сознании того, что к самой истине ты не придешь, однако без твоего вклада в искания не будет и движения, так же как в том случае, если ты помешаешь кому-то другому раскрыть себя как носителя определенной, субъективной истины, ты становишься поперек пути, по которому человечество движется к познанию полной картины бытия. […] Исторические системы Гегеля, Маркса, Тойнби имеют такое же право на существование, как и системы, их опровергающие. Они не имеют лишь права на то, на что особенно претендуют: на абсолютность, единственность, универсальность.

В. О. Ключевский вообще утверждал, что «закономерность исторических явлений обратно пропорциональна их духовности». Вероятно, утверждая это, Ключевский не столько отрицал наличие самой исторической закономерности, сколько высказывал соображение о людях, духовно ограниченных горизонтами своих представлений, своих постулатов и настаивающих на единственности и абсолютности этих своих представлений. Не случайно Ключевский считал лучшими историками России ее писателей — Пушкина, Тургенева, Толстого: «Желал бы я видеть смельчака-историка... который решился бы обойтись без Тургенева, Достоевского и т. д. не в главе о литературе, а в отделе об общественных типах», — писал он в письме к А. Ф. Кони.

Читая художественные описания исторической эпохи, мы почему-то не обвиняем писателя в непонимании истории, если он изображает нечто расходящееся с нашими представлениями об этой эпохе, а говорим: он так видел, — и ценим его как раз за субъективность, естественно шарахаясь от партийной объективности писателя социалистического реализма. Следовало бы и к историку относиться так же, сознавая ценность его субъективных наблюдений, — разумеется, с презумпцией его честного обращения с фактами.

Когда в сегодняшней полемике об исторических судьбах России одна партия утверждает, что вся история России — история народа-богоносца, нашедшего органичные ему формы религии и государственности, а другая партия (которую первая называет русофобами) видит в истории России лишь рабство и жестокость, каждая из них правильно описывает одну или другую ногу слона, но не всего слона.

Естественно, что «русофобы» могут заподозрить «русофилов» в равнодушии к страданиям простого русского человека, прикрытом любовью к России вообще. Но так же естественно изобличить «русофобов» в большем или меньшем безразличии к России, которая и доброго-то слова не стоит.

Думается, от всех этих взаимных подозрений следует отказаться, согласившись с тем, что историк, рисуя свою историю России, не выдумывает ее, а выстраивает факты в соответствии с образом ее, накладываемым на его, историка, жизненный опыт, на его мировоззрение, на его восприятие сегодняшнего дня России.

II

Излагаемые в этой статье соображения о путях развития России ни в коем случае не претендуют на системность или тем более универсальность. Автор лишь настаивает на том, что он фактов не выдумывает, что он искренен и не намерен «лить воду на мельницу классового врага».

На территории бывшей России возникло тоталитарное государство — СССР. Но Россия — существует. Если бы она не существовала, вряд ли стоило бы огород городить и спорить о могильщиках, похоронивших дорогое существо. А огород городить стоит: как верно сказал Белинский, мы вопрошаем историю, чтобы выискать в ней пророчество будущего.

Если согласиться с тем, что в СССР установлена тоталитарная система и что тоталитаризм в любой его форме не может быть благом ни для нации вообще, ни для ее отдельного представителя, то естественно стремление понять, что такое тоталитаризм, каковы причины его возникновения и насколько неизбежно было его торжество в России.

Тотальные отношения существуют между человеком и каким-либо явлением или другим человеком не только в тоталитарном государстве. В сущности, каждый человек всегда или в каких-нибудь ситуациях ставит себя в отношение тотального подчинения чему-либо или кому-либо. Тотальное подчинение, согласно Фромму и В. Зубову, возникает из сознания малоценности своей личности в сравнении с великоценностью другой личности, группы личностей или какого-нибудь (часто мифологизированного) явления. Таким явлением может быть семья, искусство, наука, государство, партия, нация. Человек, придя к выводу, что его личность, с заложенной в ней потребностью свободы суждения и свободы действия, менее ценна, чем нечто иное, более ценное (более мудрое, более нравственное, более истинное, более сильное и т. п.), отдает себя на служение, а подчас и в жертву этому более ценному, назовем его тотальным объектом. Всю свою жизнь человек чему-то или кому-то служит. Даже если он служит своим похотям, он тем самым отдает им в жертву свою личность, свою свободу. Так что нет и не может быть абсолютной свободы. Отстаивание истинности лишь своего тотального объекта — источник человеческих конфликтов, трагедий.

Исходя из такого представления о свободе и зависимости, можно разделить типы государства на тоталитарные и нетоталитарные. Нетоталитарное государство основано на признании множественности тотальных объектов и задачу свою видит в смягчении остроты конфликтов между людьми, ориентированными на различные тотальные объекты, в установлении максимально возможной гармонии интересов. В нетоталитарном государстве человеку предоставлены широкие возможности выбора несвободы, оно гарантирует плюрализм отказа от свободы. Тоталитарное же государство в целях установления порядка и смягчения конфликтов из-за множественности тотальных объектов создает один-единственный легальный тотальный объект, объявляя все остальные подлежащими развенчанию, служителей их — уничтожению или «перевоспитанию». Тоталитарное государство разрешает поклонение лишь одному кумиру, в пользу которого человек должен отказаться от своей свободы. Этот кумир объявляется единственно великоценным, все остальные — малоценными. Таким образом, в тоталитарном государстве уничтожена свобода отказа от несвободы. Гражданин такого государства, согласившись с навязываемой ему абсолютностью одного из многих кумиров, перестает быть человеком в полном смысле этого слова и становится орудием в руках манипуляторов тоталитарными мифологизированными объектами, лишаясь права выбора несвободы для себя, выбора тотального объекта, которому он хочет служить и именно в такой форме и в такой степени.

Любая государственная форма несет в себе опасность искушения тоталитаризмом для руководителей страны. Всегда было два типа вождей — такие, которые считали, что тоталитарное государство легче в управлении, и такие, которые предпочитали нетоталитарную форму руководства. Сомнительно, чтобы государственная форма тут играла решающую роль. Тоталитарно и нетоталитарно могут править и наследственный монарх и избранный канцлер или президент. Сомнительно также, чтобы тоталитарные или нетоталитарные государства были органичны каким-нибудь народам: утверждение, что русские (или китайцы) любят рабство, столь же несообразно, как и вера в то, что англичане или французы гарантированы от тоталитаризма. Не так-то легко и доказать, что определенные экономические системы с неизбежностью вызывают тоталитаризм или, наоборот, полностью его исключают, хотя право распоряжаться всем богатством страны, сосредоточенное в руках или одного человека, или одной партии, или одной религии, почти стопроцентно ведет к тоталитаризму. И уже совсем неверным кажется учение об извечном прогрессе от несвободы к свободе, от тоталитарных форм к нетоталитарным.

Все эти соображения и определяют подход автора предлагаемых заметок к истории России. Он полагает, что критерий оценки истории страны в целом или отдельных ее периодов — это уровень свободы личности (ее права на выбор несвободы), а также уровень народного благосостояния (все же, помимо принуждения властей, существует принуждение бедности, когда человек начинает служить даже чуждому ему тотальному объекту просто для того, чтобы физически выжить). Весьма существенно также, какова цена человеческой жизни, ибо о какой гарантии свободы и благосостояния может идти речь в государстве, в котором лишение человека жизни или здоровья по приговору государственной власти узаконено или предполагается естественным!

И вот, под таким углом зрения раздумывая над страницами истории, приходишь к выводам, опровергающим, кажется, всякие крупноблочные исторические построения.

Киевский князь св. Владимир, приняв христианство, осуществлял в прямом смысле заповедь «не убий!»: он запретил казнить даже татей, разбойников, а Иван Грозный через шестьсот и Сталин через тысячу лет казнили вообще невинных людей, руководствуясь соображениями о благе государства. О каком прогрессе истории можно говорить, если князь, правивший в X веке, был гуманно развитее, чем владыки XVI и XX веков?

Дочь Петра I Елизавета отменила в России смертную казнь более двухсот лет тому назад, а французские парламентарии сегодня, во второй половине XX века дискутируют о том, следует ли отправить гильотину в музей, и многие из них склоняются к тому, что все же не следует. Можно ли говорить о врожденном варварстве русских и гуманности европейцев как чуть ли не о неопровержимом законе исторического развития?

История Европы свидетельствует, что борьба против притязаний государства и прочих общностей (национальных, религиозных) на права личности была характерна для всех стран этого континента и шла с переменным успехом: когда гуманизм, персонализм брал верх в сознании и юридических порядках одних стран, он терпел жестокие поражения в других. Иногда же цена человеческой личности одновременно падала на востоке и западе Европы. В ночь с 23 на 24 августа 1572 года в Париже было зарезано около тридцати тысяч его жителей, исповедовавших неугодную власти религию («Варфоломеевская ночь»). И сделала это не шайка разбойников, а французская армия по приказу Екатерины Медичи, правительницы страны. И западный мир не только не осудил это преступление, но и в лице своего духовного владыки папы Римского воздал хвалу убийцам. В это же время в «дикой Московии» полубезумный царь Иван Грозный нападает на русский город Новгород и вырезает его население: в течение 6 недель ежедневно, как сообщают исторические источники, гибло по нескольку сот человек. Но пастырь Русской православной церкви митрополит Филипп публично, перед всем народом, в Успенском соборе обличил преступника, за что и был задушен его клевретами.

Проходит три века, и 6 апреля 1857 года на парижской площади происходит «спектакль» публичной казни. Разодетая публика с детьми наслаждается захватывающим зрелищем, а в толпе зрителей — русский путешественник Лев Толстой. В тот же день он записывает у себя в дневнике: «...поехал смотреть экзекуцию. Толстая здоровая шея и грудь. Целовал Евангелие и потом — смерть, что за бессмыслица». Сравнение не в пользу западной части Европы: русское представление о человеке, его ценности, о Боге, о праве государства на убийство человека явно перегнало представление европейское: в России не только публичных, но и вообще никаких смертных казней в это время нет. […]

И как бы хотелось сделать вывод маслом по сердцу русских патриотов: вот-де какая Россия была гуманная страна в сравнении с варварским Западом. Но неутешительную картину дают факты русской истории, русской литературы. Толстой, Тургенев, Достоевский свидетельствуют об истязаниях крестьян и солдат, о затравленном по приказанию русского генерала ребенке. А голоса противников насилия, защитников достоинства и свободы человеческой личности слышны были и из Западной Европы.

Много еще фактов можно привести из истории, которые настойчиво толкают к мысли: не было истории варварской, тоталитарной России и свободной, гуманной, демократической Западной Европы, а была одна нераздельная история европейского континента, в странах которого на протяжении по крайней мере последней тысячи лет шла борьба двух тенденций — тоталитарной и либеральной. Первая определялась отношением к человеку как частице, элементу, «колесику и винтику» государственного, хозяйственного, национального, конфессионального механизма; вторая выдвигала человека на первое место, а всякие общности — на второе, как бы почтительно представители этой тенденции ни относились к некоторым из этих общностей. Государственники отдавали человека в жертву субботе, а либералы настаивали: «Суббота для человека, а не человек для субботы».

Сравнивая историю Западной Европы с историей России с точки зрения развития этих двух тенденций, трудно согласиться как с крайними западниками, так и с крайними славянофилами. И те, и другие отделяли Россию от Европы. Первые говорили: надо взять у Запада его формы жизни, ибо наши, русские, никуда не годятся. Славянофилы же говорили (и говорят): не нужны нам западные формы, у России «собственная стать». Хотя то, что «у России собственная стать», — бесспорно, но собственная стать есть и у Англии, и у Норвегии, и у Швейцарии (что, однако, не мешает нашим славянофилам валить в кучу все эти страны, называя их общим словом «Запад»). Россия имела своеобразную историю, отличавшуюся от истории, скажем, Англии, но и история Франции серьезнейшим образом отличалась от истории Германии и Швеции. Средневековое варварство в 30-40-е годы XX века торжествовало не только на востоке Европы, но в самом ее центре, в стране, которая может справедливо похвастаться Кантом и Швейцером. И произвести его из немецкого духа так же легко и так же трудно, как советское массовое уничтожение людей в тех же годах — из русского духа.

Большевизм — плод развития европейских идей на почве европейской страны России, и Бердяев так же принадлежит Европе, как Ясперс, а в персоналистических понятиях современного западноевропейского человека мы обнаруживаем элементы, которые развивались в русской общественной мысли, может быть, с самого X века. Марксистско-ленинское тоталитарное учение — в такой же степени европейское, как и изобретенные Нечаевым и Бакуниным, типично русскими людьми, и подхваченные Баадером и Майнхофом, типичными немцами, идеи уничтожения индивидуализма во имя общенародных задач; в то время как кантовский категорический императив и отказ героя русского романа войти в светлое царство гармонии за счет слезинки хотя бы одного ребенка тоже вышли из одного географического и культурно-религиозного источника — Европы. Такая общность западноевропейской и русской истории — явления не только последних двух веков, но всего тысячелетия со времен принятия Русью православия, хотя и пришедшего через Восточную Римскую империю, но имеющего тот же, общий с верой Западной Европы источник — учение Христа.

О соотношении России и Западной Европы следовало бы говорить, исходя именно из общности религии, а не из позитивистских соображений, столь сильно повлиявших, например, на концепцию Н. Я. Данилевского. Христианство с его утверждением свободы личности как величайшего дара Божия определяло развитие и русского, и европейского сознаний: борьба за примат личностного над государственным началом, вообще над социумом, шла между христианским мышлением, с одной стороны, и русской и европейской властью, с другой. Подчиняли себе личность христианские властители, не воспринявшие христианство как религию свободы, и европейские атеисты, для которых не Бог, а политизированный человек — последняя нравственная инстанция.

Христианская культура как в ее внешних формах, так и в сущностном содержании начиная с X века одинаково игнорировалась и одинаково проявлялась и в Западной Европе, и на Руси. Да и российская государственность имеет европейский источник — она создавалась норманнами, варягами, причем сразу же имела целью защиту Европы от Азии, от половцев и печенегов, а позже — от татаро-монголов. (Кстати, не нужно обижаться на норманнскую теорию происхождения русской государственности: норманнов, «варягов», звало к себе и население нынешней Англии — был приглашен на правление датский вождь Кнут Великий, — и король французов Лотар.)

Соловьев пишет, что с конца XIV века татар «пересиливает Европа в лице России». Ключевский называет Русь восточным берегом Европы, за которым простирается Азия. Русь была не просто, так сказать, военным бастионом Запада, она была и районом его культуры со всеми ее плюсами и минусами. Погодин говорит, что русское и европейское просвещение являются необходимыми частями одного целого. Уже двор св. Владимира, а затем и Киев во время правления Ярослава Мудрого были типично европейскими. При княжеском дворе Владимира говорили на западноевропейских языках, читали европейские книги. Посетивший в XV веке Новгород ректор Краковского университета, сравнивая Рим с Новгородом, отдает предпочтение последнему. Но дело не во внешнем блеске. Вероятно, Русь не отставала и от научного развития Западной Европы, если, например, в Болонье в 1460 году русский был избран ректором университета. Западноевропейские короли брали себе в жены русских княжон не только по политическим соображениям: русские женщины соответствовали западноевропейским представлениям об обаянии, образовании, интеллекте, — одна из дочерей Ярослава Елизавета была замужем за королем Норвегии Гарольдом Строгим, другая — Анна — за Генрихом I Французским, а внучка Ярослава Евпраксия была женой германского императора Генриха V. И, наоборот, когда Россией правила немка Екатерина, мало кому в голову приходило видеть в «матушке» что-то совсем чужеродное, и она вошла в историю России как типично русская правительница. Чем более одерживали в России верх общеевропейские представления, тем лучше жилось русским как в духовном, так и в материальном смысле. Еще В. В. Голицын звал Германию и Венецию к союзу, и он же первым из русских правителей выдвинул идею освобождения крестьян с землей за 200 лет до крестьянской реформы. При нем Россия процветала, и нет оснований смеяться над ним из-за его военных неудач: благо народа не в военных победах. Вообще в XVII веке в России мысли о благе личности высказывались весьма часто и репрезентативно. Крупнейший европейский дипломат А. Ордын-Нащокин выступал с призывом гуманно относиться к гражданам захватываемых территорий; боярин Ртищев выдвинул идеи помощи раненым, которые оформились лишь через два века в деятельности основателя Красного Креста Дюнана. Разумеется, в том же XVII веке можно найти в истории России множество примеров обскурантизма, жестокости, даже зверства, но таких примеров не меньше и в истории другой части Европы, ибо христианство, распространявшееся в качестве государственной религии по всей Европе, лежало лишь на поверхности сознания и никогда не определяло ни повседневного, ни политического ее быта.

Однако если обратиться к «русскому духу», выражаемому в произведениях русской литературы и искусства, то идеи гуманизма, человечности господствуют в них не в меньшей, а может быть, в большей степени, чем в произведениях западноевропейских. Русскому эпосу, например, и русской летописи менее, чем германскому и французскому, свойственно прославление культа силы. Летописец, описывавший бой Мстислава с касожским (азиатским) князем Редедей, исходит из европейских представлений о герое: русский боец прославляется не за голую силу, а за ум, веру, смекалку. А «Слово о полку Игореве» дает поразительный для европейской средневековой литературы тип мышления: автор осуждает государственников, заботившихся о престиже земли, но пренебрегших судьбами оратаев и простых женщин.

Множество исторических случайностей приводило к тому, что мышление на высоком литературно-художественном уровне не влияло на жизнь русских людей столь непосредственно, как на жизнь западноевропейского человека: между мыслью и жизненной, политической практикой примерно до середины XIX века в России была бóльшая пропасть, чем в Западной Европе. Однако русская персоналистическая идея была так сильна, что не только русский Белинский верил в то, что Россия в XX веке будет стоять во главе гуманистической Европы, но и немец Шеллинг, писавший в 1848 году В. Ф. Одоевскому: «Странна Ваша Россия. Невозможно определить ее предназначение и ее путь, но она определена для чего-то великого». […] К сожалению, Европа открыла Россию лишь одновременно с открытием Америки, но все же в XIX и XX веках многие западноевропейские умы могли присоединиться к мысли Франца Баадера (1841), что «из России можно ожидать развития всемирного христианства». Историческая реальность России не давала слишком богатого материала для столь лестных надежд, но русская мысль, воплощенная в русской религиозной, художественной и философской литературе, такие надежды подтверждала. Таким образом, возникает целая цепь фактов, вытянув которую, можно увидеть в России те начала европейского христианского гуманизма, которые никак не ложатся в схему «комплекса Ивана Грозного» или в схему «страна рабов, страна господ».

Вместе с тем, весьма даже возможно, выстраивая по своему усмотрению факты, изобразить некоторые страны Западной Европы примерами жестокости, варварства, фарисейства, подавления прав личности во имя государства.

И победи в Англии не либерализм, а тоталитаризм, твердо верящие в детерминизм истории публицисты вывели бы этот английский тоталитаризм хотя бы из комплекса Генриха VIII.

Генрих VIII правил Англией в те же приблизительно годы, что Иван Грозный на Руси (1509-1547). Англичане называют время его правления «царством крови». Кровь лилась по улицам, площадям и мостам Лондона столь же щедро, как в то же время по белокаменной Москве, а на мостах через Темзу король приказал выставлять на палках головы своих казненных врагов. Как при Генрихе VIII, так и при его преемниках Якове II и Карле II цена жизни англичанина была ничтожно низка: смертная казнь полагалась за кражу вещи дороже 13,5 пенсов. Инакомыслие и инаковерие преследовались варварскими методами. Пуритан (английских раскольников) сжигали на кострах; Грина и Лейтеса за памфлеты против короля приковали к позорному столбу и отрезали уши. Так что не только русских раскольников жгли и пытали на дыбе, не только у них отрезали уши и языки. Великий английский сатирик Дж. Свифт буквально был оплеван согражданами, верными морально-политическому единству. Положение английского крестьянина в то время было гораздо худшим, чем положение крестьянина русского. Разорившийся английский крестьянин не имел права даже просить милостыню: за противозаконное попрошайничество его забивали в колодки, секли бичами, клеймили железом, а если он и после этого упорно клянчил, его продавали в рабство. И точно так же, как в далекой Московии, эти художества оправдывались божественностью происхождения королевской власти, на котором особенно настаивал король Яков II (1603 – 1625) Стюарт. При этом Церковь не проявляла особенной самостоятельности: она была верной опорой трона, а не защитницей бедняков. Так что очень легко бы задним числом объяснить неизбежность торжества тоталитаризма в Англии. […]

Гораздо убедительнее были бы те англофилы, которые напомнили бы, что, наряду с Генрихом, Яковом, Кромвелем, были в Англии и Джерард Уинстэнли, и Вильям Шекспир с его концепцией свободной личности. В том-то и дело, что вся новая и новейшая история Англии так же, как и история другой европейской страны — России, определялась этой борьбой между господствующими тоталитарными тенденциями и свободолюбивой индивидуалистической мыслью. И не было роковой неизбежности поражения либерализма в России и победы его в той же Англии.

Здесь приведен пример Англии как страны будто бы исключительно либеральных традиций. А как быть с Германией? Что предопределяла история Германии, что с необходимостью вытекает из немецкого характера — нацистский тоталитаризм или одна из самых свободных и социально справедливых стран в мире — Федеративная Республика Германии?

Отношение к государству как к своей вотчине было весьма характерно для русских князей и многих русских царей. Однако «L'etat c'est moi!» сказал не русский царь, хотя, ежели бы они могли по-французски, то так бы и сказали и Иван IV и Петр I. […] Во Франции во времена правления Людовиков XIV и XV у местных властей хранились так называемые конверты, в которых лежали бланки смертных приговоров без указания имени осужденного — имя вписывали жандармы. Чем не предпосылка тоталитаризма?

Вот так можно описать историю европейских либеральных стран, ныне справедливо гордящихся своими законами, гарантирующими свободу личности, защищающими ее от тоталитарных покушений государственной власти.

А у той страны, которую ныне принято — и опять-таки справедливо — считать хрестоматийным образцом современного тоталитарного государства, в историческом прошлом были страницы, выгодно отличающие ее от других стран Европы.

Первый свод русских законов, «Русская правда», не знал не только смертной казни, но и телесных наказаний. То, за что, скажем, в Византии полагалось три удара плетью, на Руси наказывалось тремя гривнами. И всюду, где в западноевропейских законах телесные наказания, в «Русской правде» — вира, денежный штраф. Киевский князь Владимир Мономах поучал своих детей не убивать ни правого, ни виноватого. В «Законе судном» было указано, что, если хозяин изувечит раба или холопа, те автоматически становятся свободными. Вообще до Петра I русский крестьянин был свободнее западноевропейского. Соотношение это изменилось в пользу западноевропейского крестьянина лишь в XVIII веке. Однако уже в середине XIX века, после великих реформ, судопроизводство, один из важнейших показателей степени защищенности человека от государства, стало в России лучшим, наиболее надежно из всех европейских стран охраняющим права личности. Сравнение дела Дрейфуса во Франции и процесса Бейлиса в России говорит не в пользу французского судопроизводства: русский суд показал себя гораздо более независимым и справедливым.

В глубь истории уходит и русская политическая демократия: Новгород, Псков и Вятка были наиболее демократическими государствами Европы целых три века — с начала XII до конца XV.

Таким образом, в истории всех европейских стран, в том числе и России, были заложены зерна, из которых могли произрасти различные общественные системы и разные системы мышления. Никакого детерминизма в истории нет, всякие учения о закономерностях истории — это ухищрения ловких умов, выстраивающих свои концепции путем игнорирования одних фактов и манипуляции другими (как правило, непреднамеренно). Развитие истории, по мысли Льва Толстого, фатально, фатально в том смысле, что оно определяется Божественным замыслом, а людям лишь кажется, что они этот замысел разгадали. История народа необычайно пестра, она создается биллионами желаний, страстей, неисчислимым количеством случайностей, каждая из которых вызывает некалькулируемые последствия, а те, в свою очередь, — новые и новые, как понятные человеческому разуму, так и недоступные для него результаты.

И каждый историк видит в прошлом что-то свое.

Обращаясь к истории России, автор этих заметок полагает, что, при всем многообразии явлений, характеров, идей, настроений, можно в ней выделить (весьма грубо и приблизительно) две тенденции: тенденцию тоталитарную в ее двух выражениях — сверху со стороны власти и снизу со стороны тех, кто власть эту хотел уничтожить, — и тенденцию либеральную, стремившуюся к осуществлению двух задач — свободы личности и единства нации.

III

В Киевской Руси, а также в Пскове и Вятке до нашествия степных кочевников княжеская власть состояла на службе призвавшего ее населения. Оно выбирало князя, а он знал, что может быть изгнанным, если не угодит тем, кто его пригласил.

Первые зернышки тоталитарного отношения власти к подданным упали на русскую землю тогда, когда русские люди начали уходить из степного юго-запада в лесистый северо-восток. Князья приходили первыми на землю, объявляли ее своей, и теперь уже они приглашали на землю крестьян и служилых людей. «Моя земля», «мой порядок», «мой город» — стало слышаться в княжеских речах. Русский человек начинает терять чувство национального единства, ответственности за землю, передоверив ее князьям. Когда же пришли татаро-монголы и рязанцы попросили помощи у соседних русских княжеств, тогда и проявилась вся катастрофичность такой ситуации: один удельный князь не считал себя обязанным прийти на помощь другому уделу, и стали русские князья «холопами вольного царя», ордынского хана. Ордынские ханы стали назначать на русские княжества таких князей, которые выбивали из своих подданных с наибольшим успехом дань. Начался процесс отчуждения народа от власти, русский человек начал видеть в князе что-то чуждое, чему надо сопротивляться, с чем никак нельзя идентифицировать свои жизненные задачи. Ключевский пишет: «...удельный порядок был причиной упадка земского сознания и нравственного гражданского чувства в князьях, как и в обществе, гасил мысль о единстве и цельности Русской земли, об общем народном благе». Русский человек стал не хозяином своей земли, а подданным в уделе. Первый из персоналистов, чье слово дошло до нас, — автор «Слова о полку Игореве» — осознал эту беду: где интересы удела, княжества ставились выше интереса «ратая», там исчезало то, что теперь бы назвали мы солидарностью. На место истинной солидарности, суть которой в соединении отдельных людей для осуществления общего национального интереса, пришло мнимое единство, единство подданных, скрепленное властью одного хозяина, властью государства. Московское государство, возникшее в XIV-XV веках, было государством тягловым, в котором сословия отличались не правами своими, а повинностями в пользу государства: каждый должен был или защищать государство («бояре и слуги вольные»), или кормить тех, кто защищал это государство. И в сознании русского человека укреплялось убеждение, что он обязан всем государству, а государство ему не обязано ничем.

С уничтожением удельного правления при Иване III отношение к государству хозяина русской земли, именуемого теперь Государем Всея Руси, не изменилось. Он по-прежнему считает страну своей вотчиной, при этом лишив и без того весьма ущербных прав последнюю группу людей, имевших не только обязанности, но и права перед государством, — бояр. Отсюда в опричнине Ивана Грозного видится не изобретение изувера, а доведенное до кошмарных размеров представление о государстве как хозяйстве властителя. Опричнина, в противоположность мнению многих советских историков, в сущности, никаких государственных задач не выполняла, а выполняла задачи шкурные — защиту жизни и интересов хозяина. Задушив руками Малюты Скуратова митрополита Филиппа, Иван IV надолго запугал тех, кто хотел бы видеть в Государе если и не народного избранника, то хотя бы народного болельщика.

Смутное время стало расплатой, естественным следствием того, что творилось на Руси в предшествующие четыре века: оборвалась «законная династия» — распалось государство. Обнажилось безразличие русского человека к государству, которое он не научился считать своим. Русь в 1610 – 1612 годах — ничейная, безгосударственная земля: в Новгороде шведы, в Москве и Смоленске поляки, а сами русские убивают, грабят, берут все, что плохо лежит. Мерзость запустения — иначе не определишь того, что представляла собой Русь в те годы.

И вот тогда-то оказалось, что есть нечто неподвластное ходу политического развития, неподвластное намерениям хозяев страны, — это мистическое чувство национальной ответственности у великого народа: общий Собор «всех городов и всяких чинов людей всего Российского Царствия» избирает царя — Михаила Романова. Нация была спасена не волей одного властителя, а соборно выраженной волей народа.

Вот бы и начать новой династии править с учетом этого величайшего события в истории Руси, править как избранники народа, а не как «хозяева земли русской». Но традиции Новгородского веча, земского Собора 1613 года, к сожалению, не получили своего развития — продолжалась традиция вотчинного владения страной, и доразвивалась она до нового смутного времени — до «окаянных дней», как назвал И. Бунин эпоху, начавшуюся в 1917 году.

В XVII веке, особенно при царе Алексее Михайловиче, появились русские либеральные умы; Алексей Михайлович готовил реформы, не давя человека, стремясь как-то уравновесить интересы государства и интересы личности, но все это и без того нерешительное движение в направлении координации государственных и личностных целей было надолго остановлено Петром I, на котором лежит огромная ответственность за установление в России представления о человеке как «колесике и винтике» государственного механизма.

Славянофилы были безусловно правы в своем отрицательном отношении к личности Петра, хотя, как кажется, не видели его главного греха. Не в том вина Петра перед Россией, что он хотел ускорить развитие ее промышленности, ее культуры, что «прорубил окно в Европу» (ведь он открыл окно из дома, который и так-то находился в Европе, был ее составной частью, но по ряду исторических причин начал разваливаться и выглядеть хуже других европейских домов), а в том, что он начал отстраивать государственное здание, укреплять и украшать его, пренебрегая интересами жителей этого здания. «Петербург прекрасен, да жить-то в нем простому человеку невозможно», — таков вывод из пушкинского «Медного всадника», и в этом суть реформ Петра. Вряд ли верна точка зрения, что-де Петр I строил европейское государство русскими варварскими методами. Петр-то вывез из Западной Европы не только чертежи кораблей и технологию фортификации, он вывез из Западной Европы и ее государственность, именно ее представления о том, что «государство — это я», властитель, король, царь. Где это мог Петр, даже если бы он захотел (а он и не хотел), позаимствовать в Западной Европе примеры демократического, гуманистического правления? У Людовика XIV во Франции, который, отменив, например, Нантский эдикт, стал закрывать протестантские церкви, ставить на постой в гугенотские дворы солдат, запретив при этом гугенотам эмигрировать, ловя беглецов на границе и вешая? У Людовика XIV, который построил роскошнейший и дорогостоящий Версаль, обобрав для получения средств на это строительство и без того не богатого французского мужика? У английских королей, которые делали все возможное, чтобы предотвратить и habeas corpus и билль о правах? У Бранденбургского курфюрста Фридриха-Вильгельма, который создал свое блистательное государство, подавив минимальнейшую свободу мнений даже у своих чиновников?

Не варварскими средствами боролся Петр против варварства, а средствами западноевропейскими строил восточноевропейское государство. Был бы он русским «варваром», не совершил бы он преступления против русских традиций — не разогнал бы патриаршество, не превратил бы церковное управление в элемент бюрократической, чисто западной министерской системы, а вспомнил бы о русской церковно-государственной симфонии, вспомнил бы о соборах XVII века.

Петра, как и любого западного политика того времени (только ли того?), нравственные проблемы совершенно не беспокоили, они не включались в его систему государственного мышления. И на Западе он усваивал приемы создания государственных хозяйств, системы бюрократизации, а также способы тонких (и не очень тонких) ублажений плоти. Настроить заводы, города, завести школы, училища, газету — и приказать «в письменных делах на имя государя» заменить слово холоп на слово раб (указ от 10 марта 1702 года), — в этом сочетании и была попытка решить политическую квадратуру круга: соединить просвещение, научно-техническую революцию с рабством. Просвещение решалось Петром не как задача нравственная. Школа нужна была ему лишь как преддверие казармы или ступень к подготовке технического персонала империи, газета — как орган информации о государевых указах и развлечениях, на заводах производились орудия, способствующие еще большему укреплению государственной мощи и закрепощению людей. Да и сами заводы стали уже при Петре исправительными заведениями: на них, между прочим, ссылались «виновные бабы и девки». Для удобства использования холопов как рабов Петр ликвидировал существовавшее до него разделение холопов и земледельцев — все стали по его указу крепостными.

Именно Петр изобрел жупел военной опасности для усиления власти государства над человеком. Все, что возможно, драл он с населения страны, объясняя «военной необходимостью» политическую смерть одних, конфискацию имущества у других, кнут, каторгу, виселицу для третьих лишь за подачу прошения царю, за порубку корабельных лесов, за неявку на смотр, за торговлю русским платьем. То, что теперь кажется комичным: стрижка бород боярам, насильственное переодевание в европейские одежды, — было весьма ярким и печальным проявлением вмешательства государства в личную жизнь человека. Ни одно государственное учреждение при Петре не служило гражданам, все работали на казну. Армия одерживала победы не только над турками и шведами, но и над русским народом, ибо Петр именно на армию возложил сбор податей. То отчуждение русского человека от власти, которое началось в московский период, при Петре дошло до такой степени, что в народе его иначе, как антихристом, и не звали, и от его сборщиков мужики бежали куда глаза глядят, дворяне прятали свое имущество, а если представлялась возможность, не возвращались из-за границы, куда государь их отправлял учиться.

Весь XVIII век прошел под этим знаком забвения звездного часа русского либерализма — Собора 1613 года, создавшего возможность русского билля о правах. Реформаторский гений Петра, будь он соединен с идеями русской государственности, мог принести процветание именно народу, а не только отчужденному от народа государству.

Результатом было как раз весьма мрачное состояние государства Российского после смерти Петра. Хвалители Петра забывают, что он оставил Россию своим преемникам в состоянии разорения, финансового, экономического и, главное, морального краха: ни в ком, даже в своих «птенцах», не воспитал Петр чувства ответственности за страну. Они начали портить даже то положительное, что было им создано. Екатерина I, Анна, Елизавета, Петр III и их министры представляли собой различные варианты Марии Антуанетты: Россия была для них расширенным царским двором, весьма удобным для развлечений и пригодным для поставки средств для этих развлечений. Человеческое достоинство людей, не выполняющих этой «государственной» функции, унижалось, их разоряли, лишали званий, средств для существования, ссылали. При Анне Иоанновне на каторге в Сибири было 20 тысяч человек (при общей численности населения 5 миллионов человек). Часто люди просто исчезали; пала торговля, промышленность.

Наиболее позорным актом русской монархии XVIII века был указ о вольности дворянства, приведший прикрепление русских крестьян не только к земле, как было до этого, но и к владельцу. Именно тогда пошла торговля крестьянами, игра на них в карты. Отчуждение народа от государства усилилось в XVIII веке и вследствие приглашения для руководства Россией западноевропейских авантюристов типа Бирона и Левенвольде. Петр тоже мало интересовался нравственным уровнем специалистов, приглашаемых им из Европы, но, отбирая их, он все же прежде всего оценивал их возможности послужить промышленной и военной реформам в России. Иностранцы же при преемниках Петра не только не умели и не хотели ничего дать России, но рассматривали эту страну как источник обогащения, Россия была буквально отдана им «на поток и разграбление». […]

Тоталитарные тенденции усилились в конце века при Екатерине II и Павле I. Екатерина дарила своим клевретам целые деревни с крестьянами, закрепостила Украину, но все же надо заметить, что в царствование ее — и не без ее участия — возникли в России сильнейшие антитоталитарные настроения, приведшие к рождению как раз в эту эпоху русской либеральной интеллигенции.

Чуть ли не все свел насмарку ее сын Павел. Мало кто так, как он, в истории русского трона боялся либеральных веяний. Он установил дикую цензуру, запретил ввоз книг из-за границы и выезд русских людей в Европу для образования. И если бы не дворцовый переворот в ночь на 12 марта 1801 года, восстание типа декабристского могло бы произойти и раньше.

В течение XIX века с переменным успехом шла борьба между тоталитарными и либеральными тенденциями, и именно в этом веке начал обнаруживаться тот факт, что линия раздела не обязательно должна проходить между верхами и революционерами: тоталитарные претензии обнаруживаются среди различных революционных течений, а либеральные инициативы часто исходят от верхов. Во второй половине XIX века в нечаевщине и бакунинщине, а затем в ленинизме загорелось пламя, сожравшее в конце концов начала русского свободомыслия, русского либерализма, русского персонализма. И именно в XIX веке правили два царя, которые понимали, что Россия — это не только государство, но и населяющий ее народ и что невозможно процветание ее без учета интересов отдельного человека. Речь идет об Александре I и Александре II.

Ни тот, ни другой, конечно же, не совершили чуда: они оказались по целому ряду причин неспособными к либеральной революции, однако реформы 60-х годов были гигантским скачком по пути России к нетоталитарному правлению, именно в результате этих реформ тоталитарное мышление в дореволюционной России стало восприниматься как дикость. Трагедия, а в определенном смысле и преступление царских правительств послереформенного времени заключались в непонимании революционного нравственного переворота, совершившегося в обществе в результате реформ 60-х годов. Александр III, а затем Николай II более сочувствовали идеологам типа Константина Леонтьева и Победоносцева, чем, скажем, гуманистическим проповедям Льва Толстого и либеральным начинаниям политиков типа Витте или Столыпина. […]

И вот царь Александр III не внял письму Льва Толстого, взывавшего не казнить террористов, а вырвать у них почву из-под ног: «Чтобы бороться с ними, надо поставить против них идеал такой, который бы был выше их идеала» (Лев Толстой имел в виду идеал евангельской любви). И последний русский царь, взойдя на престол, называет либерализм, реформаторство «бессмысленными мечтаниями». А после того, как вновь, через сотни лет после веча и Соборов, был созван русский парламент — Дума и этот парламент в феврале 1917 года потребовал отчетности перед ним правительства, царь это требование отклоняет, делая еще один шаг к гибели и России, и своей собственной: остановить развитие русской свободы после 1861 года было уже невозможно, и попытка такого сопротивления неизбежно приводила к перерождению тоталитарных тенденций в тоталитарную систему.

В полувековой истории России после реформ 60-х годов видится некий политический маятник: раскачивание в сторону, резко правую, толкало его к отлету резко влево. И, наоборот, левые тоталитарные силы приводили к броску маятника резко вправо. (Нынешняя же система в СССР — это сочетание левого и правого тоталитаризма, сочетание такое уродливое, что дает основание правым считать эту систему левой, а левым — правой.) Либералы, знавшие или интуитивно чувствовавшие этот закон политического маятника, стремились успокоить его, приглушить. Они и были истинными русскими патриотами, ибо не хотели ни разрушать Россию, ни оставлять ее в опасном состоянии стагнации или, тем более, попятного движения.

Убийство Столыпина кажется символическим: он был убит революционером-террористом, состоявшим на службе в охранке и совершившим свой акт к полному удовлетворению как партии разрушения, так и партии «подмораживания» России.

Партия разрушения России паразитировала на действиях партии замораживания ее. А эта последняя в начале XX века боролась со всеми свежими веяниями с помощью полицейских окриков да военных экспедиций. Такие деятели, как И. Н. Дурново, В. К. Плеве, всеми своими действиями подыгрывали тем, кто скликал народ на разрушение России.

«Какими бы болезнями ни заболевало Российское государство:

— Полицию! Раскол.

Трудный вопрос.

Богословских споров дело.

— Полицию!

И полиция знала одно средство:

— Бросить кровь!

— Двумя персты крестишься? Драть!

Аграрные волнения.

— Полицию.

— Кровь бросить.

Социализм.

— Полицию!

— Кровь бросить.

Полиция лечила от всего.

От малоземелья, от сомнений в церковных догматах, от фанатизма и увлечения “западными утопиями”».

Так сравнивал отдельных деятелей царского правительства с коновалами не какой-нибудь социалист, революционер, а либеральный русский фельетонист Влас Дорошевич в 1906 году.

К чему это привело, известно: с ненавистью в сердцах и с большевистской теорией, доведенной до уголовного примитива («грабь награбленное»), в темном сознании, ведомая романтиками-авантюристами, масса разнесла старую Россию и дала возможность создать на ее обломках общественную систему тупикового, тоталитарного образца.

IV

Взаимопомощь реакционного и революционного утопизма легко прослеживается во всей истории России: революционеры срывали либеральные начинания власти, власть своими крутыми мерами бросала народ в объятия его «защитников» — революционных авантюристов.

Первые значительные крестьянские бунты были реакцией на эгоистическое отношение к Руси хозяев ее земель. Во времена крепостничества Россия жила по закону, лапидарно сформулированному Ключевским: «Государство пухло, народ хирел». Естественно, что как Разины и Пугачевы, так и революционеры-интеллектуалы, чья цель всегда была более разрушительная, чем созидательная, без особого труда использовали такое положение, и, изучая историю России, приходишь к выводу, что некоторые ее властители чуть ли не намеренно создавали ситуацию, при которой призыв к уничтожению всего и вся находил отзвук в людях, мало просвещенных христианской моралью и не перегруженных способностью суждения. Эти последние становились материальной силой всех русских бунтов и революций. А уж заботу о расширении этого разбойничьего слоя брало на себя государство, обезземеливая крестьян в период раннефеодальный, тормозя отмену крепостного права и не содействуя повышению производительности крестьянского труда в первой половине XIX века, не пытаясь бороться с безработицей в промышленности в период капиталистический.

Исследуя причины возникновения пугачевского бунта, Пушкин обращает внимание на то, что яицкие казаки, будучи притесняемы правительственными чиновниками, не имели намерения бунтовать. «Они покушались довести до сведения самой императрицы справедливые свои жалобы. Но тайно подосланные от них люди были, по повелению президента Военной коллегии графа Чернышева, схвачены в Петербурге, заключены в оковы и наказаны как бунтовщики». Такие действия русских властей провоцировали разрыв народа с государством, вообще с верой в возможность уладить свои проблемы через компромисс. И какой Чернышев приказал стрелять в рабочих на площади перед Зимним дворцом 9 января 1905 года?

Один из замечательных русских консервативных либералов П. А. Столыпин сказал о крайне правых и крайне левых: «Им нужны потрясения, нам нужна великая Россия». Конечно, правым (под «правыми» здесь разумеются силы, которые сопротивлялись реформам или даже пытались отменить либо ослабить действие уже осуществляемых реформ) нужны были не потрясения, а собственное благополучие, но инстинкт смерти и разрушения жил в них не в меньшей степени, чем в тех, кого Шафаревич окрестил общим понятием «социалисты». Только таким инстинктом смерти и разрушения можно объяснить упорное нежелание русских государей в XIX и XX веках прислушиваться к предостережениям либеральных советников. […]

Само понятие самодержца (по-гречески, автократа) русские цари склонны были истолковывать более в смысле самодурства, чем самодержавия: ведь Иван-то III, первый назвав себя автократом, имел в виду не безграничную внутреннюю власть, а свою независимость от власти внешней — от ордынских ханов. А Иван IV уже определял понятие «самодержец» в духе одного из героев А. Н. Островского: «Хочу так ем, а хочу — масло пахтаю». Сторонники известной триоремы настаивали (и настаивают), что само-державие — это и есть неограниченная власть монарха и что это чуть ли не истинно русская форма государственной власти, как будто новгородское вече, Соборы XVII века, государственные Думы XX века — выдумки иностранцев, а государи Александр I в начале своего царствования или Александр II, поставившие под сомнение принцип самодержавия в его трактовке Иваном IV и заботившиеся о благе населения, а не только о государстве, отошли от русских национальных основ. Все же Нил Сорский не меньше, чем Иосиф Волоцкий, выразил дух русского христианского гуманизма, и можно было бы сказать, что идея абсолютистской, или самодержавной, власти родственна именно западноевропейской государственности XVIII века. И как раз абсолютизм как на Западе, так и в России готовил почву для якобинцев всех национальностей. Потому-то ко многим русским правителям можно отнести слова Карамзина, сказанные об Иване Грозном: «Он был мятежником в собственном государстве».

И не только декабристы, но и сам... Александр I готовил переворот. У Александра был выбор. Или: «Зло, к которому мы привыкли, для нас чувствительно менее нового добра, а новому добру как-то не верится... требуем более мудрости хранительной, нежели мудрости творческой» (Карамзин), или предложения ранних декабристов, довольно точно переданные Пьером Безуховым: «...чтобы завтра Пугачев не пришел зарезать и моих и твоих детей и чтобы Аракчеев не послал меня в военные поселения — мы только для этого беремся рука с рукой, с одной целью общего блага и безопасности». Декабристы предлагали руку правительству. Молодой царь давал повод для веры в возможность такого союза власти с либеральной интеллигенцией. Молодые дворяне, стремившиеся к либерализации страны, имели право полагать, что царь с ними солидарен. Им было известно, что Александр трижды поручал составить Конституцию: Розенкампфу в 1804 году, Сперанскому в 1806 году и Новосильцову даже в 1817 году. Вероятно, не было скрыто от них, с каким гневом царь отверг «Записку» Карамзина.

Но все либеральные намерения Александра остались без осуществления: впечатления от послереволюционной Франции привели его более к страху перед революцией, чем перед судьбой Людовика XVI, который эту революцию спровоцировал. После 1815 года Александр как будто делает все, чтобы оттолкнуть от себя либералов и превратить их в революционеров-заговорщиков. Он удаляет Сперанского, приближает Аракчеева и Голицына, дает согласие последнему на создание военных поселений, а на протесты офицерства отвечает, что поселения «будут во что бы то ни стало, хотя бы пришлось уложить трупами дорогу от Петербурга до Чугуева». Университеты отдаются под контроль обскурантов Магницкого и Рунича, цензура доходит до обнаружения следов якобинства в «Отче наш».

Такой поворот Александра вправо вызвал радикализацию тайных обществ. Начав с желания укрепить Россию, они кончили бунтом. Пестель показал на следствии, как изменялись его настроения: «Начали во мне пробуждаться, почти совокупно, как конституционные, так и революционные мысли. Конституционные были совершенно монархические, а революционные были очень слабы и темны. Мало-помалу стали первые определеннее и яснее, а вторые сильнее». […]

Царь сделал все возможное, чтобы лучшие люди того времени превратились в подготовителей бакунизма и большевизма. Николай Бестужев писал из Петропавловской крепости новому царю, объясняя этот переход от либерализма к бунту: «Солдаты роптали на истому учениями, чисткою, караулами; офицеры на скудность жалования и непомерную строгость... Люди с дарованиями жаловались, что им заграждают дорогу по службе, требуя лишь безмолвной покорности; ученые на то, что не дают учить, молодежь на препятствия в учении. Словом, на всех углах виделись недовольные лица; на улицах пожимали плечами, везде шептались — все говорили, к чему это приведет».

И вот результат. Бывший либерал А. Бестужев-Марлинский заявляет: «Творить божественно, но и разрушать тоже божественно; разрушение — тук для новой жизни», воззрение, выраженное позже Бакуниным («страсть к разрушению есть творческая страсть»); представитель аристократического течения в декабризме Каховский, полагавший укрепить монархию с помощью усиления наследственной аристократии, стреляет в генерал-губернатора Петербурга Милорадовича. Политическая глухота Александра I привела к тому, что те, кто хотел укрепления государства, превратились в его разрушителей. Рылеевы, Муравьевы, Бестужевы, Пушкины... Чацкие кричали на всех углах о бедствиях России, а правительство отвечало подобно Фамусову: «Добро, заткнул я уши» — и умилялось скалозубовским остротам о фельдфебеле, долженствующем заменить Вольтера. В это-то время и рождались такие, как Якушкин, который «молча обнажал цареубийственный кинжал».

В свою очередь выступление декабристов породило николаевскую реакцию — маятник рванулся вправо.

Но не все общество пошло вправо. 30-40-е годы прошли под знаком не только подлости, но и под знаком развития, углубления русской мысли. Это время возникновения важнейших течений в русской философии — западников и славянофилов, — время взлета пушкинской мысли, время развития университетского либерализма, связанного с именами Грановского, Станкевича, Редкина, а главное — время подспудной подготовки к великим реформам, ставшим торжеством русского либерализма.

И теперь уже, в 60-70-е годы, революционеры-террористы срывают конституционное, либеральное развитие России, тоталитарные тенденции слева пугают правительство, и оно, вместо того чтобы и впредь твердо проводить политику реформ, направленных на благо личности, в страхе перед кучкой революционеров начинает притормаживать либеральное развитие страны. Своим выстрелом Каракозов убивает великие намерения Валуева и вел. кн. Константина Николаевича; использование подсудимыми гласного суда в качестве трибуны для пропаганды революции также пугает правительство, оно ищет способы ограничить независимость суда. Все же Лорис-Меликов еще пытается выработать твердую либеральную политику, однако это настораживает революционеров, в среде которых к тому времени возникает бесчеловечная и циничная теория «чем лучше, тем хуже» и которые справедливо считают, что либеральная политика для них опаснее реакционной. И вот бомба, брошенная в царя-освободителя в 2 часа 15 минут 1 марта, убила и царя, и — буквально — русскую Конституцию: ведь за два часа до этого взрыва государь одобрил конституцию Лорис-Меликова и решил представить ее на рассмотрение совета министров. […]

Новое правительство сдалось перед этими актами вандализма, царь Александр III призвал к трону не людей типа Милютина, Валуева, а Д. А. Толстого, И. Д. Делянова и К. П. Победоносцева. Так отрыгнулись прокламации вроде «Молодой России», с ее призывами не верить даже самым лучшим помыслам правительства, бессмысленные убийства Мезенцева, Кропоткина (харьковского губернатора), нечаевско-бакунинская пропаганда. На все это Александр III ответил таким усилением государственной власти, таким отступлением от либеральных идей отца, что, кажется, сознательно начал подготовку к новому, еще более страшному революционному взрыву.

В деревню направляются земские начальники, имеющие право суда над мужиками, узаконивается применение розог, увеличивается количество смертных приговоров за политические преступления, резко усиливаются гонения за веру. Русская литература становится все мрачнее и мрачнее. В обществе воцаряется безнадежный пессимизм, выразителем которого стал Н. Щедрин. Деревня нищает вследствие увеличения налогов во время русско-турецкой войны и из-за катастрофических недородов 79-го и 80-го годов, а также из-за низкой производительности общинного хозяйства (за которое, кстати, одинаково цеплялись и реакционеры, и революционеры). Все тяготы русской экономики несут на себе крестьяне, на что указывают и либеральный народник Энгельгардт, и писатель Г. Успенский. А дворянство и купечество, пользуясь безграничной поддержкой государства, благоденствует. […]

Начинается наступление и на интеллигенцию, сильнейший удар наносится по автономии университетов, этих «рассадников» революционной мысли (хотя революционное студенчество составляло ничтожный процент по отношению к общему числу студентов), усиливается цензура. Гонению подвергаются не только революционные «Отечественные записки» (чья революционность тоже весьма относительна) и «Дело», но и либеральные «Порядок» Стасюлевича и «Земство» Скалона и Кошелева.

Так подготовлялись революционные кадры в среде крестьянства и интеллигенции. Одновременно начался процесс усиленной русификации национальных окраин. На русский язык были переведены все канцелярии в Прибалтике (так возбуждалась ненависть к России будущих латышских стрелков), сужена полоса оседлости для евреев и введена для них процентная норма в гимназиях и университетах (так воспитывались будущие красные комиссары еврейского происхождения).

Эпоха правления Александра III и Николая II была роковой для России: определился раскол страны на власть и революционные партии. Власть стала таким хозяином русского дома, который и сам дом не чинит и другим мешает. А революционные партии начали создавать планы сожжения этого дома. Власть кричала «тащить и не пущать», а революционные партии, прежде всего радикально-марксистские, на основании абстрактных, имеющих весьма далекое отношение к реальности русской жизни математических выкладок собирали силы для проведения страшного эксперимента над Россией. Когда этот эксперимент начал осуществляться, Максим Горький писал: «Народные комиссары относятся к России, как к материалу для опыта, русский народ для них — та же лошадь, которой ученые-бактериологи прививают тиф для того, чтобы лошадь выработала в крови противосыпозную сыворотку. Вот именно такой жестокий и заранее обреченный на неудачу опыт производят народные комиссары над русским народом, не думая о том, что измученная полуголодная лошадь может издохнуть».

И все же либеральные идеи глубоко были укоренены в сознании русских людей. Как после Крымской, так и в результате русско-японской войны в обществе возникают новые реформаторские импульсы. В правительстве нашелся человек, который понял необходимость обращения к общественному мнению: это был кн. П. Д. Святополк-Мирский. Заговорила либеральная пресса. Она критиковала бюрократизм, выставляла конституционные требования, поддержанные в ноябре 1904 года совещанием земцев. Создаются профсоюзы, один из них — профсоюз лиц интеллигентных профессий — призывает к введению народного представительства.

В этот начальный период революции 1905 года революционно-разрушительные партии еще не имеют серьезного веса. Россия мечтает о реформах, о народном представительстве — Думе. 9 января рабочие идут к Зимнему дворцу, к своему царю, просить его улучшить условия их труда, предложить созвать Учредительное собрание. Как же отвечает власть на это движение? Безумным, непростительным кровавым воскресеньем. И опять, по уже надоевшему правилу русской истории, тоталитарные силы власти оказывают неоценимую услугу тоталитарным революционным партиям, толкают в сторону революции умеренные элементы этих партий, а также широкие народные массы. В городах возникают баррикады, в деревнях — аграрные беспорядки, сопровождаемые варварскими разрушениями дворянских усадеб, этих центров русской культуры, против государства бунтует флот, офицеры которого на броненосце «Потемкин» были воплощением отношения власти к матросам как к деталям военного механизма. В Петербурге создается Совет рабочих депутатов (в очень незначительной степени представляющий этих самых рабочих), профсоюзам удается провести всеобщую забастовку. Страна находится на грани хаоса. […]

Но на этот раз гибель России была предотвращена, и спасли страну либеральные силы страны. Они добились издания манифеста 17 октября, означавшего начало новой эры в истории России, эры плюралистической демократии. В Думе воплотились идеи парламентаризма, которые разрабатывались не только в Западной Европе, но всегда жили в русских людях как память о новгородском вече, о Соборах XVII века, о земствах 60-х годов. Идея народного представительства разрабатывалась и правительством Александра I, член которого Сперанский еще в 1809 году создавал закон о передаче законодательной власти Думе.

Ни один мало-мальски разумный либерал не считал парламент выходом из всех сложностей запутанной жизни. Но любой из них мог сказать то, что через много лет скажет Уинстон Черчилль: очень плоха система парламентской демократии, но лучше еще никому не удалось выработать.

Благодаря манифесту и изменившемуся вследствие его распределению власти в верхах, к руководству страной пришли такие крупные либеральные деятели, как С. Ю. Витте, П. А. Столыпин, возникла партия кадетов, представленная такими либералами, как П. Б. Струве, И. И. Петрункевич, Ф. И. Родичев, А. И. Шингарев, П. Н. Милюков, С. А. Муромцев. Это именно они поставили Россию на естественный для нее путь, на котором благо личности стало пониматься как необходимая предпосылка блага государства, это за период их руководства страной в течение почти десяти лет Россия находилась в таком расцвете народного благосостояния и культуры, которого она не знала за всю свою историю.

Кто же свернул Россию с этого пути?

Опять те же силы правой реакции, пользовавшиеся поддержкой царя, и левые экстремисты, возглавляемые большевиками.

Война против Германии показала силу власти и одновременно бездарность правых, которые, подчиняясь вот этому инстинкту смерти, повели Россию к гибели. И сама война, и то, как она велась, привели Россию к такому состоянию, когда левым экспериментаторам не нужно уже было никаких усилий, чтобы взять власть в стране, и уже не находится ни одной сколько-нибудь значительной группы населения, которая — в марте — поддержала бы рухнувшую монархию, и никого, кто бы защитил назначенное Думой Временное правительство в октябре.

Восторжествовала одна из многих тенденций русской истории — тенденция тоталитарная, этот плод сознательного и бессознательного сотрудничества тоталитарных элементов в системе власти и в рядах ее противников. […]

V

Здесь, кажется, пришло время определить понятие либерализма, столь часто употребляемое в этих заметках и содержащееся в их названии.

Либерализм понимается в этих заметках не как партийность, принадлежность к какому-либо определенному политическому движению. Либералы могут быть в любой партии, в любом политическом направлении. Либерализм понимается здесь как способ политического мышления, определяемый самим корнем слова: свобода. В сущности, любая партия, любое политическое учение объявляет себя теперь защитником свободы, свободу — своей целью.

Если обратиться к колесу идеологий, начерченному А. Амальриком, то такие суперидеологии, как национализм и марксизм, тоже стремятся к осуществлению свободы. Национализм исходит из необходимости свободы для нации, определяя эту свободу в терминах религии, культуры и государственности. Борясь, например, за свободу русской нации, русские националисты требуют религиозной, культурной и государственной идентификации России, таким образом, естественно, ограничивая свободу других наций, просто отдельных людей, не причисляющих себя к русским, но живущих в России. Даже русский человек как отдельная личность не получает гарантии свободы в ее националистической концепции, если живет не национальной, а какой-либо иной, например, социальной идеей. Для националиста личность — это сама нация, и поэтому, сравнивая хотя бы положение в дореволюционной России с теперешним, представители националистически трактованного понятия «свобода» редко акцентируют свое внимание на рабском положении и нищете отдельных русских, полагая, что национальная свобода (для русских), национальная определенность русской государственности и не ограниченное ни другими религиями, ни тем более атеизмом господство Православной церкви — не только необходимое, но и достаточное условие торжества свободы. Исторические же и политические деятели, которые покушались на устои русской государственности и русской религии, видя в них виновников нищеты и бесправия народа, причисляются представителями национализма вообще к нерусским или к изменникам национальной идеи.

Вторая суперидеология — социализм, исходя из идеи свободы трудящихся классов, естественно, ограничивает свободу лиц той же национальности, не подпадающих под (подчас произвольное) определение «трудящийся элемент». Целые общественные классы, необходимые для нормального функционирования политического, экономического, религиозного, культурного отделов национального организма (предприниматели, землевладельцы, духовенство, беспартийная интеллигенция), в процессе социалистической революции уничтожались, причем такая же участь ожидала (и ожидает) любого представителя трудящихся классов, которого идеологи и вожди социализма причисляют к опасным для трудящихся элементам общества.

Либералы — это люди, которые начинают отсчет проблемы свободы не с каких-либо общностей (национальных или социальных), а с отдельных личностей, составляющих эти общности. С националистами их роднит понимание невозможности свободы личности во вненациональном или инонациональном существовании, стремление к свободе нации, к ее культурному, государственному и религиозному самоопределению; с социалистами — понимание невозможности свободы личности в условиях материального и социального быта, не достойных человека, унижающих его и принуждающих поэтому служить чуждым тотальным объектам с целью просто физического выживания.

К тому же для либералов неприкосновенна идея права, формального законодательства, нейтрального по отношению к идеологиям, к социальным и национальным группам.

Таким образом, в этих заметках либерал понимается как идеолог или политический деятель, который предлагал, а подчас и сам разрабатывал способы укрепления национального русского государства путем расширения свободы и увеличения благосостояния возможно большего числа жителей России без ущемления прав каких-либо групп общества (исключая, разумеется, уголовный элемент). Метод либерала — не уничтожение одной из конфликтующих в стране групп, а достижение компромисса между ними, борьба за уравновешивание интересов. […]

Русским в той же степени, как и другим европейским народам, свойственно было всегда и тоталитарное и либеральное мышление. Стоит лишь обратиться к конкретным фактам истории русской мысли и политической жизни России за последнее тысячелетие, чтобы увидеть, что в России либерализм имел не меньшие шансы на успех, чем тоталитаризм.

Огромную роль в развитии русского либерализма сыграло крещение Руси. С того времени почти все русские либералы, отстаивая позицию индивидуализма, ссылались на моральные принципы христианства. Владимир Мономах наставляет своих детей, ссылаясь на заветы Христа: «Особенно бедных не забывайте, но по мере сил кормите их, и сироту одарите, и вдову защитите сами, и не позволяйте сильным губить человека». Помещик XVI века Матвей Башкин, проникнувшись христианской верой, открыл для себя: «Христос всех братий нарицает, а мы рабов у себя держим», — и порвал все кабальные записи, отпустив на волю своих холопов. Иван Пересветов в XVII веке писал: «Бог не велел друг друга порабощать. Бог сотворил человека самовластным (свободным) и повелел ему быть самому себе владыкой, а не рабом». Влияние таких христианских подвижников, как Нил Сорский в XV веке, митрополит Макарий в начале царствования Ивана IV, Серафим Саровский в начале XIX века, не может быть не учтенным, когда мы думаем о становлении и развитии русского либерализма. Это не исключает необходимости признать, что борьба тоталитарных и либеральных тенденций раздирала и русскую Церковь так же, как русское общество вообще. Достаточно вспомнить о многовековой трагедии русских раскольников.

Одна из ранних форм русской государственности — новгородское, псковское и вятское вече — сильнейший аргумент против теории о врожденной склонности русских к рабству и безликому коллективизму. Вече — этот Гайд-парк Древней Руси — представляло картину борьбы личностных интересов, борьбы, никем не подавляемой и не ограничиваемой. Более трех веков (XII – XV) существовала в Новгороде и Пскове гордая республика свободных людей. Они понимали необходимость разделения власти для сохранения свободы личности: вся система правления в этих республиках не допускала возможности узурпации власти князем. Князь имел строго регламентируемую исполнительную власть. Законодательная же власть находилась у вече (в этом его отличие от Гайд-парка). Страницы летописи, на которых рассказывается о Новгороде, пестрят сообщениями о том, как новгородцы «изгнаша», «выгнаша», «позваша» такого-то и такого-то князя.

Вече было прообразом буржуазно-демократической республики, этого европейского изобретения XIX-XX века. Нечто подобное возникало и в итальянских городах, но лишь в XIV и XV веках, да притом народное представительство в них было значительно более ограниченным в своих правах по сравнению с Новгородом и Псковом XII века: во Флоренции семейство Медичи разрешало участвовать в выборах городского совета только людям своей партии, Лоренцо Медичи был настолько безграничным правителем, что мог вмешиваться в личную жизнь граждан, устраивая и расстраивая браки (что было исключено в русских республиках); в Венеции дож избирался на всю жизнь, а посему в хрониках венецианских нельзя найти сообщений, что дожа кто-то «прогнаша» или «изгнаша». Места в Большом Совете города передавались по наследству, а суд Совет десяти чинил тайно, скоро и безжалостно, в то время как в Новгороде и Пскове суды были открытыми и милостивыми, а князь находился в полной зависимости от населения республики. Он целовал крест на верность ей. На что уж был уважаем кн. Александр Невский, а также не мог начинать войну без согласия вече. Да и того согласия было мало — важные решения должны были быть благословлены Святой Софией — Церковью.

В Новгороде было такое равенство классов, которого не знала Западная Европа в те времена: не было, например, такого закона, чтобы крестьянин не имел права стать тысяцким, все жители города: купцы, черные люди (ремесленники), бояре, смерды — имели право голоса (точнее, крика) на вече. Все классы были равны перед судом.

Разумеется, Новгород и Псков не представляли собой этакого царства абстрактной справедливости: при равенстве юридическом не было в этих буржуазных республиках равенства состояний, отсюда — богатые люди нередко решали вопрос в свою пользу, ущемляя права смердов и тех же черных людей. Что же касается иронических описаний новгородского веча с его ором и кулачными боями, то они лишь свидетельствуют о несовершенстве системы, но не о порочности ее по существу. (Надо сказать, что в Пскове вече проходило, в общем, без таких драк и такого крика, как в Новгороде.)

Простой новгородец и псковитянин как личности были намного привлекательнее, чем, скажем, люди николаевской поры; достаточно сравнить впечатления де Кюстина от русских людей начала XIX века с уважением к псковичам, которое сквозит из каждой строчки заметок путешественника Гербертштейна, посетившего Псковскую республику. Крепкие Новгородское и Псковское государства были замешаны на духе индивидуальной предприимчивости и сознании свободы «мужей вольных». И другой стала бы история России, если бы Новгород или Псков, а не Москва, получившая власть от татар, стали зернами, из которых выросла русская государственность.

Выше уже говорилось о причинах возникновения тоталитарных тенденций в княжествах на северо-востоке Руси. Позорное и унизительное татарское владычество, казалось бы, должно было убить всякое самоуважение в русском человеке, погубить в нем человеческую гордость, сделать его рабом по натуре. Московские князья и цари немало сделали для воспитания такого человеческого типа. Однако либеральные воззрения, поддерживаемые верой в Христа как Учителя свободы, никогда не умирали в русских.

Даже правление Ивана IV могло стать примером либерализма, если бы удалось утвердиться при троне первым советникам молодого царя дворянину Адашеву, священникам Макарию (автору «Четьих Миней») и Сильвестру, князю А. Курбскому. Они уже начали проводить реформу судопроизводства, собираясь вырвать суд из-под власти неконтролируемых бояр и передать его целовальникам, которые должны были бы целованием креста клясться на верность закону. Сам этот закон «Судебник» (1550) запрещал наместникам арестовывать кого-либо из местных людей, «не явя» их целовальникам, которым они должны были давать объяснение причин ареста. С помощью «избранной рады» царь Иван составил ряд уставных грамот, одна из которых, например, передавала местное управление посадскими людьми «головам», «которые были бы добры и прямы и всем крестьянам любы».

Но случайность — болезненный характер, психопатия царя Ивана — свела на нет все либеральные начинания. Именно в это время отчетливо выявилась вся опасность самодержавной монархии. […] Все же в XVI веке созывались на Руси земские Соборы. Правда, они имели черты поразительного сходства с нынешним Верховным Советом: на них съезжались с мест представители земель, назначенные туда царем, так что на Соборах XVI века правительство совещалось с самим собой.

Смертельная опасность, нависшая над русскими как нацией в период смутного времени, вызвала к жизни великий Собор 1613 года. Он показал, что московским царям не удалось задушить в русских людях чувство ответственности за страну, что они всегда где-то в глубине своего сознания относились к царям не как к хозяевам земли, а как к слугам ее: через два века после падения Новгорода вновь собрание русских людей «позваша» правителя, теперь — царя. При Михаиле Романове Соборы уже созывались более десяти раз, они стали органом, по значению не меньшим, чем боярская Дума. В Собор избирались лучшие люди, «добрые, умные и постоятельные» (то есть умевшие «постоять» за избирателей). Соборы XVII века были определенно плюралистические: каждый депутат защищал интересы пославшей его социальной группы или земли.

XVII век дал и целый ряд мыслителей либерального направления, таких, как боярин Ртищев, создатель русских филантропических организаций, утверждавший необходимость человеческого обращения с крестьянами («Они нам суть братья»), как Гр. Котошихин, выдвинувший либеральную идею свободы передвижения, как Ю. Крижанич, выступивший против «крутого владения» и «злого законоставия» и сформулировавший одну из основ либерализма: «где бо суть черняки многи и богаты, тамо и краль и властелин да боляры есуть богаты и сильны».

Время Петра I — время торжества государственной идеи и подавления всякого либерализма. И не Петра надо восхвалять, а тех русских деятелей, которые в угаре государственного и научно-технического энтузиазма сумели сохранить в себе свободу суждений, имели смелость думать не только о государстве, но и о человеке. При Петре это был автор «Книги о скудости и богатстве» крестьянин И. Посошков, который выступал за облегчение крестьянских повинностей, за уменьшение налогов, за обучение крестьянских детей, за создание равного для всех сословий суда. При преемниках Петра это «верховники», Анисим Маслов, начавший работать над проектом освобождения крестьян в период усиления крепостничества, и др. К ним должны были бы историки привлекать умиленное внимание русских патриотов, а не к Петру I, превращавшему Россию в прообраз тоталитарного государства и сделавшему один из самых опасных шагов в этом направлении, подчинив государству и Церковь, на что обращает внимание А. В. Карташев: «Идеология просвещенного абсолютизма, тоталитарно покоряющего своему контролю и Церковь, стала адекватной государственному правосознанию быстро перевоспитавшегося в европейском духе по имени православного правящего класса».

Екатерининская эпоха, со всеми ее противоречиями — все же важнейший этап в развитии русского либерализма.

Сама Екатерина II, написав «Наказ», дала импульс размышлениям о законности, о правах личности в самодержавном государстве. В статье 35 «Наказа» говорится: «Надлежит быть закону такову, чтобы один гражданин не мог бояться другого, а все боялись бы одних законов». И хотя «Наказ» писался под влиянием западных работ о праве («Духа законов» Монтескье и «Преступлений и наказаний» Боккариа), тот отклик, который «Наказ» получил у русского общества, свидетельствует об органичности для России либерализма. Выступления депутатов, приглашенных императрицей на обсуждение «Наказа» (а это были 28 членов комиссии по составлению нового Уложения, среди них горожане, крестьяне — не крепостные, казаки), говорят о зрелости либерального сознания мыслящих русских людей. […] Все депутаты приветствовали отмену пыток, провозглашаемую в «Наказе», а также призыв к веротерпимости. Любопытно, что французская цензура запретила во Франции печатать «Наказ» императрицы Екатерины II.

Именно в екатерининское время родилась русская интеллигенция, давшая в конце XVIII века таких деятелей либеральной мысли, как Никита Панин, Фонвизин, Пнин, Новиков, Радищев.

Век Екатерины не стал временем торжества идей либерализма. Царица была более занята игрой ума, чем действительной заботой о либерализации русской государственной системы. Работа над «Наказом» не помешала ей закрепостить Украину, варварски искоренять в Крыму татар, заточить в крепость слишком ревностных и искренних либералов вроде Новикова и Радищева. Но уже со времени Екатерины II никогда не прервутся в русском обществе мысли об освобождении крестьян, о свободе личности, и великие реформы 60-х годов, можно утверждать, начали подготовляться именно в екатерининское время.

Деятели новой эпохи развивали либеральные идеи предшествующего поколения. «Негласный комитет» при императоре Александре I приступил к реализации тех проектов, которые оставались при бабке молодого императора лишь предметом салонных бесед. Новосильцов в 1809 году составил «Уставную грамоту», нечто вроде русского хабеас корпус. Главная мысль этого устава — гарантия свободы личности. Декабристское движение как типично либеральное возникло как раз под влиянием начинаний «Негласного комитета», а в Конституции Никиты Муравьева можно встретить целые пассажи, заимствованные из «Уставной грамоты» Новосильцова.

Благодаря реформаторской деятельности М. П. Сперанского, составившего уже в царствование Николая I первый свод законов Российской империи, либеральные идеи, вырабатывавшиеся в екатерининское и александровское время, воплотились частично в формальное законодательство. Так, 47-я статья Основных законов гласила: «Империя Российская управляется на твердой основе положительных законов, учреждений и уставов, от самодержавной власти исходящих». В этой формулировке самодержавие в его прежнем истолковании переставало быть таковым, ибо права императора ограничивались здесь законом. Русская литература николаевского времени показала, как на практике исполнялись эти законы. Достаточно тут свидетельства Гоголя («Ревизор», «Мертвые души») и Герцена («Былое и думы»), но для нашей темы существенно подчеркнуть органичность идей законности для русского правового сознания.

Весь XIX век до 60-х годов определялся таким взлетом либерального сознания, таким углублением в проблему личности, что русская мысль через посредство великой русской литературы поднялась высоко над всей европейской мыслью.

И хотелось бы пересмотреть утвердившийся в историографии исключительно материалистический подход, согласно которому реформы 60-х годов были следствием, главным образом, экономических потребностей России, а не всего развития русского либерального сознания, не выражением торжества общественного мнения, глубоко укорененного в России со времен новгородского веча, Соборов XVII века, законодательных предложений екатерининской и александровской эпох.

Деятели великих реформ Д. Блудов, С. Зарудный, Н. Милютин, Кошелев, Ю. Самарин, Вел. Кн. Константин, Валуев, ободряемые императором Александром II, довершили дело, к которому двигалась несколько столетий русская либеральная мысль.

Реформы 60-х годов поразят непредубежденного историка тем сочетанием смелости и осмотрительности, решительности и осторожности, которое свойственно лишь мероприятиям опытных либеральных политиков. Существовавшее около трех веков крепостное право было отменено без всяких потрясений, без бессмысленного пролития крови, без уничтожения целых классов общества, без замены власти одних тиранов властью и произволом других, в общем, без побочных явлений, которыми сопровождалось крушение феодализма в странах Западной Европы. Русское общество, подготовленное гуманистической русской литературой, сразу признало естественным видеть в крестьянине гражданина, не менее достойного, чем другие подданные империи, а сам русский мужик, обретя юридическую свободу, не бросился грабить и убивать, а довольно быстро приспособился к новой системе отношений. Количество крестьянских бунтов после отмены крепостного права было не меньше и не больше, чем в дореволюционный период XIX века. Советский учебник истории меланхолически признает: «Всенародное восстание, за которое боролись революционеры-демократы, осуществить не удалось». […] Вопреки утверждениям советских историков, либералы не хуже революционеров понимали необходимость наделения освобождаемых крестьян землей, но — в отличие от авантюристических планов революционеров — такая передача земли крестьянам должна была быть осуществлена, по мысли либералов, без разоренья помещичьего земле­владения. Если юридическое освобождение крестьянина, его гражданскую идентификацию возможно было осуществить за один день, то нельзя было сразу, без ущерба для страны, ломать сложившиеся за века экономические отношения, а потому экономическое освобождение крестьян было реформами 60-х годов лишь начато, а завершено почти через 50 лет реформами Столыпина.

Деятели 60-х годов продемонстрировали, что не экономические ломки приводят к политическим свободам и справедливости, а как раз наоборот: только страна, делающая шаги в направлении освобождения личности, обеспечивает себе экономический подъем. После реформ 60-х годов в России без потрясений и человеческих жертв, которыми сопровождались, например, петровские преобразования и сталинская индустриализация, совершилась промышленная и техническая революция. Так, выплавка чугуна за 35 лет после реформ возросла более, чем в четыре раза, выплавка железа и стали — в пять раз, добыча каменного угля — более, чем в десять раз. Продукция хлопчатобумажной промышленности увеличилась почти в пять раз, протяженность железных дорог выросла с одной тысячи километров в 1856 году до 23 тысяч в 1880 году, и, что очень показательно, вывоз продукции из страны превысил ввоз более, чем на 20 миллионов рублей, что обычно свидетельствует о здоровье экономики. Все это стало возможным не благодаря насилию над народом, а как раз наоборот — благодаря резкому расширению сферы личных свобод.

Помимо самого существенного в реформах — освобождения крестьян, — необходимо упомянуть расширение прав местного самоуправления (земства, городские думы), резкое сокращение обязательной военной службы с 25-ти до 6-ти лет, значительное смягчение цензурных правил (большое количество книг было разрешено печатать вообще без цензуры), приобретение университетами элементов автономии. Была проведена важнейшая реформа суда. Впервые в России суд стал соревновательным и гласным. Русская судебная система после 60-х годов стала самой демократической в Европе, возможности защиты подсудимого в условиях гласности и независимости суда от государства были такими, что суд не раз оправдывал даже государственных преступников.

В результате реформ 60-х годов в России не воцарилось царство либеральности, не бросились в объятия друг другу богатые и бедные, обиженные и обидчики, не потекли молочные реки в кисельных берегах. Утопии оставались на страницах всяческих «Что делать?» — жизнь человеческая, жизнь общественная, жизнь государственная не подчиняются благим пожеланиям утопистов. Реформаторы 60-х годов были людьми мудрыми, они руководствовались убеждением, что одинаково опасны для страны и стагнация, и ускорение процесса, который должен развиваться естественно. Один из умнейших деятелей того времени Ю. Самарин сравнивал развитие общества с родами: «Беременная женщина стонет и мечется, но кто вздумает, из сострадания, ускорить роды, тот получит, вместо здорового ребенка, выкидыш». Создатели русского тоталитаризма старались или задушить ребенка в чреве матери-истории (тоталитаристы у трона), или ускорить роды «из сострадания» (тоталитаристы-революционеры).

Попыткой ускорить развитие русской свободы стала террористическая деятельность народовольцев. Процесс ужесточения русской жизни в 70-80 годах показывает, к чему вели Россию политики, которые хотели «устроиться без Христа» (Достоевский). Но работу русского либерального сознания уже невозможно было остановить.

Революция 1905 года, прошедшая, в основном, под знаком либерализма, завершилась Октябрьским манифестом, поставившим Россию в ряд с западноевропейскими демократиями. И опять русский народ показал себя вовсе не тем чудовищем крайностей, «бездн», как это иногда представляется. В первой Думе (март 1906 года) радикально-левые (социал-демократы) и радикально-правые («Русское собрание») получили вместе всего 45 мест, в то время как либеральная партия кадетов — 170. Противодействие реформам со стороны двора, его попытки ограничить права народного представительства привели по известной схеме к победе крайних элементов, и вот во второй Думе крайне левые и крайне правые получили более половины мест. Возник парадокс: Дума, созданная в результате Октябрьского манифеста, этот самый манифест подвергла атакам как справа, так и слева, а социал-демократическая (большевистская) фракция Думы вообще начала создавать «военные организации» для переворота, и сам вождь большевиков Ленин прямо заявляет, что задача социал-демократических депутатов не в том, чтобы конструктивно работать в Думе, а в том, чтобы работу эту разваливать. Какой же вывод делает царская власть? Да опять тот же, что всегда в подобных ситуациях: разгоняет Думу (переворот 3 июля), изменяет избирательный закон таким образом, чтобы посеять в народе недоверие к парламентской системе, а на национальных окраинах — вызвать взрыв сепаратистских настроений. Но даже в этих условиях в Думе не взяли верх крайние элементы — победил центр: октябристы и кадеты. Опираясь на этот центр, Столыпин и провел свои реформы: аграрную и народного образования.

Правда, Столыпин и поддерживающие его партии не проявили в отношении к национальным окраинам такой гибкости, как во внутрирусской политике. Столыпин осуществлял прежний имперский курс, чем внес печальный вклад в дело возбуждения ненависти к русским в Финляндии, Польше, на Кавказе, в Средней Азии. Не смог найти Столыпин и альтернативу террору слева, противопоставив ему правительственный террор.

Время Думской монархии (1907 – 1914) определилось поразительным улучшением благосостояния народа, укреплением русской экономики, расширением прав личности, взлетом духовной энергии («серебряный век» русской литературы и русского искусства). Долго после октябрьского переворота будут говаривать в России старики: «Хороша была жизнь перед войной» (1914 года). И есть даже то ли анекдот, то ли быль, как престарелая русская актриса уже в 40-м году на занятиях политкружка на вопрос, как она представляет себе жизнь при коммунизме, перечислила все возможные блага, о которых только может мечтать простой человек, а в заключение прибавила: «Ну, совсем как перед революцией».

Почувствовав огромную силу России (а сила эта была результатом деятельности либеральных политиков), правые круги решили ее использовать не для дальнейшего продвижения России в экономической, культурной, правовой сферах, а для наступления на Думу и для увеличения внешнеполитической активности, которая и привела Россию к катастрофической для нее войне. После солженицынского «Августа» нечего прибавить к картине того вреда, который монархия принесла русской армии в период русско-германской войны. Гибель миллионов русских людей, разорение сельского хозяйства, лишившегося работников и лошадей, начавшийся в городах голод, кризис в промышленности и, в связи со всем этим, рост эффективности большевистской пропаганды — таков итог войны к началу 1917 года.

И хотя Февральская революция, ставшая впервые после Собора 1613 года выражением почти общенациональных чаяний, привела к власти правительство, назначенное народными избранниками, это последнее уже не в состоянии было найти выход из кризиса.

А. И. Солженицын правильно говорит, что «Временное правительство существовало, математически выражаясь, минус два дня, то есть оно полностью лишилось власти за два дня до своего создания»; однако никак нельзя согласиться с нашим писателем и историком, что в поражении Временного правительства выразилось ничтожество и бездарность либерализма. Дело представляется иначе: слишком непропорциональны были силы разрушения, запущенные за три года до возникновения Временного правительства, и личностные возможности довольно заурядных людей, взявших на себя непосильное бремя спасения России. В условиях мирного развития между 1905 и 1914 годами руководимая либералами Россия и добилась тех успехов во всех областях жизни — экономической, культурной, правовой, — о которых сам же А. И. Солженицын неоднократно (и справедливо!) упоминает во многих своих публицистических и художественных вещах. […]

В политике есть и такое явление, как гангстеризм. Демократическое Временное правительство именно вследствие своей либеральной сущности не могло действовать гангстерскими приемами. В то время как оно искало оптимальных способов решения кризиса без нарушения законности и демократических принципов, правые и особенно левые гангстеры обещали измученным войной и ее последствиями массам сиюминутное царство Божье, только бы они согласились отвергнуть демократию то ли в пользу самодержавия, то ли в пользу коммунизма. Демократическое правительство, совершенно не имеющее того опыта лавирования, который имеют нынешние западные демократии, а главное — не имеющее историей отпущенного времени, растерялось, осталось в трагическом одиночестве и пало. Оно пало, по словам А. Ф. Керенского, сваленное «большевиками справа и слева». В этих словах мы найдем большую долю истины, если под большевиками справа понимать те элементы русского общества, которые со времен великих реформ делали все, чтобы оттолкнуть массы от либерализма в сторону левого экстремизма. Либеральные деятели, желая именно добра династии, предупреждали ее от опасности ограничения свобод. П. Б. Струве писал в открытом письме Николаю II, что «режим погубит себя, если будет настаивать на управлении страной бюрократическими методами». Если бы монархия вняла этому и подобным предупреждениям, если бы она согласилась сделать правительство ответственным перед Думой, которая ведь никак не ставила целью свергнуть царя (думцы еще в 1916 году встречали появление Николая II в зале заседаний криками «ура!»), то не было бы не только октябрьского переворота, но и февральской революции. А Временное правительство не оказалось бы в положении человека, который пытается остановить летящую с огромной скоростью глыбу.

* * *

Создание на территории России тоталитарного государства не было фатально предопределено. Русская персоналистическая, антитоталитарная мысль, выражавшая представления русского человека о свободе выбора несвободы от надперсональных структур, имеет глубочайшие исторические и психологические корни.

Как бы сильны ни были в дооктябрьской России тоталитарные тенденции, в ней на протяжении ее тысячелетней истории можно насчитать не более пятидесяти лет господства законченно тоталитарных режимов (Ивана IV, Петра I и Павла I). После же 1917 года впервые в истории русского народа возникла система, определяемая тоталитарной идеологией, с помощью дезинформации и насилия навязывающая народу определенный тотальный объект.

И потому-то борьба за права человека, развернувшаяся ныне в СССР, не просто один из видов оппозиционной деятельности, но выражение глубочайшей потребности человека — потребности индивидуальной свободы, не искоренимой в русском человеке.

1980, №№ 22 – 23

Опубликовано в журнале:

«Континент» 2013, №152

Изнутри и снаружи

Фрагменты из книги

Владимир Буковский

[…]

Тюрьма как общественный институт известна человеку с незапамятных времен, и смело можно сказать, что как только возникло само общество, так сразу же возникла и тюрьма. Видимо, с того же времени процветает литературный жанр тюремных воспоминаний, дневников, записей и заметок. За всю нашу историю по меньшей мере десятки миллионов людей побывали в тюрьме, и тысячи из них изложили на бумаге свои впечатления. Однако это не утолило жажды человечества, того вечного жгучего интереса, который неизменно возбуждает к себе тюрьма. Потому что с древнейших времен привык человек считать, что всего страшнее на свете — смерть, безумие и тюрьма. А страшное притягивает, манит, страх — всегда неизвестность. Ну, в самом деле, вернись сейчас кто-нибудь с того света — то-то его вопросами замучают!

Три события, приходящие независимо от нашего желания, по воле рока, как бы взаимосвязаны. Если безумие — это духовная смерть, духовная тюрьма, то и тюрьма — подобие смерти, а чаще всего и приводит человека к смерти или безумию. Эти вот три страха, живущие в человеке, используются обществом для наказания непокорных. Точнее сказать, для устрашения остальных. И так это устрашающее назначение тюрьмы прочно засело в сознании людей, что все — от законодателя до надзирателя — считают само собой разумеющимся: в тюрьме должно быть скверно и тяжко. Ни воздуху, ни свету, ни тепла, ни пищи! Особенно же возмущается общество, когда заключенный начинает заикаться о каких-то там своих правах или о человеческом достоинстве. Ну, представьте себе, в самом деле, если грешники в аду начнут права качать — на что это будет похоже?

При этом как-то само собой забылось, что первоначально предполагалось не заключенных пугать, а тех, кто еще на воле остался, то есть само общество. И, стало быть, это общество само себя теперь тем более пугает, чем больше терзает заключенного. Они, следовательно, жаждут этого страха. Конечно, и тюремное население, как всякое порядочное общество, имеет свою внутреннюю тюрьму, называемую карцером, а кроме того — различные режимы содержания: менее строгие, более строгие, особо строгие. Поскольку даже в тюрьме человеку должно быть небезразлично, что же с ним станется. Всегда должно быть что-то, что можно еще у него отнять и чего он терять не хочет. Потому что человек, которому терять нечего, смертельно опасен для общества и является величайшим соблазном для всех честных людей — если, конечно, он не труп. И чтобы не завидно было остальному человечеству, чтобы не соблазнялись праведные души, все эти режимы и внутренние наказания рассчитаны таким образом, что последняя их стадия, когда человеку действительно терять нечего, подводит как можно ближе к состоянию естественной смерти. Потому-то знающий зэк не судит о тюрьме по фасаду или по общей камере — он судит по карцеру. Так и о стране вернее судить по тюрьмам, чем по достижениям.

Веками внутреннее устройство тюрем было примерно одинаково, и постороннему человеку, который придет на экскурсию, скажем, в Петропавловскую крепость, никак не понять, что же в ней особенного, в этой тюрьме. Койка — как койка, стены — как стены. Ну, решетки на окнах. Так ведь на то же и тюрьма, чтобы не убежать. И книжки читать разрешали — чего ж еще желать. И уж совсем не понять постороннему человеку, что такое режим.

Какая, собственно, разница — час у тебя прогулки или полчаса, 450 грамм хлеба дают в день или 400, 75 грамм рыбы или 60? Это надо быть бухгалтером или поваром, чтобы подсчитать такое обилие цифр. Постороннему человеку одно только и интересно, умирали заключенные от всего этого или не умирали. Ах, не умирали — ну, так не о чем и говорить! Обычно самое сильное впечатление производят на посторонних сводчатые потолки и толстые стены. Мрачно, страшно! Вот она какая, тюрьма-то, бррр... И сколько бы тюремных воспоминаний они ни прочли, никогда не понять им всех этих мелочей, всех этих пустяков.

Вот стоит сваренная из металлических стержней кровать. На ней ватный матрац — все вроде бы нормально. Но, оказывается, заключенные, спавшие на таких кроватях, даже голодовку объявляли, требуя, чтобы уменьшили просветы между металлическими стержнями. Странно как-то — стояли кровати лет уже, наверно, двадцать, и никто не заикался насчет просветов. Сдурели что ли зэки, есть им не хотелось или куражились? Дотошный архивист, может быть, раскопает в тюремных архивах, что примерно в то же время распорядился начальник тюрьмы отбирать у заключенных старые газеты и журналы. Вполне разумное распоряжение — чтобы, стало быть, не захламляли зэки камеру всякой макулатурой. Похвально. Но никакой связи между этими двумя событиями даже архивист не усмотрит, и только зэк может понять эту связь — если спать на этой кровати он мог, только подложив под матрац кучу журналов и газет. Но вот отобрали их — и моментально кровать обратилась в орудие пытки. За одну ночь матрац весь провисает в дырки, и ты спишь на железной решетке.

Полагается, например, в карцере тумба или иное приспособление для сидения, и всякий карцер имеет такое приспособление — некий выступ из стены, сиди себе и сиди целый день. Но вот сделали этот выступ чуточку выше, чем надо бы, и чуточку короче, уже, плотно сесть нельзя, а ноги не достают до пола. Всего-то, казалось бы, сантиметры какие-то, пустяки...

А эти 50 грамм хлеба или 15 грамм рыбы — что за мелочи, право, и говорить даже стыдно. Забывает человек, что даже пушинка сломала когда-то спину верблюду. Забывает, что разница между жизнью и смертью такая ничтожная, такая пустяшная: всего-то на пару градусов изменить температуру тела — глядь, а это уже труп. И сколько существует тюрьма, этот общественный институт, столько же продолжается борьба, кипит великая битва между зэками и обществом. За граммы, сантиметры, градусы и минуты. Идет она с переменным успехом. То зэки напрут, а общество отступит. Там 50 грамм, здесь — 5 сантиметров, тут — 5 градусов отвоюют зэки, а глядишь — жизнь! Но не может общество допустить жизнь в тюрьме. Должно быть в тюрьме страшно, жутко — это же тюрьма, а не курорт. И вот уже напирает общество: там 50 грамм долой, здесь 10 сантиметров, тут 5 градусов, и начинают зэки доходить. Возникает сосаловка, мориловка, гнуловка. Начинается людоедство, помешательство, самоубийство, убийство и побеги.

Много лет я наблюдал за этой борьбой, глухой и непонятной для посторонних. Есть у нее свои законы, свои великие даты, победы, битвы и поражения. Свои герои, свои полководцы. Линия фронта в этой войне, как и в других войнах, все время движется. Здесь она именуется режимом. Зависит она от готовности зэков идти на крайность из-за одного грамма, сантиметра, градуса или минуты.

Новому поколению зэков никогда не удастся отвоевать прежних позиций — новое положение они воспримут как нормальное, как исконное, как должное. Они могут десятки раз выигрывать свои битвы, но проиграть можно только единожды. Поэтому зэки, объявившие голодовку и снявшие ее, ничего не добившись, проиграли не только свою войну, но и многим будущим поколениям ухудшили жизнь. Вот еще почему не можешь ты погрузиться в безразличие, впасть в оцепенение. И вот уже гремят копыта, поет труба, идут в атаку эскадроны.

Так-то вот сидел я себе во Владимире и почитывал книжечки. Кроме основного своего предмета — биологии, — учил я еще английский. Большинство в наших камерах обычно учит какой-нибудь язык: евреи, как правило, учат иврит, остальные — кто английский, кто немецкий, кто испанский. Методика самая простая: читай как можно больше книг со словарем и выписывай незнакомые слова, а потом все время эти слова повторяй. Обычно для удобства выписывается слово на клочок бумаги: с одной стороны — само слово, на обороте — его русское значение. Карточки эти потом удобно перебирать той или другой стороной.

А чтобы они не путались и не терялись, вошло у нас в моду клеить из пустых спичечных коробок шкаф. Очень удобный получался шкаф — в пять-шесть рядов, с выдвижными ящичками. Таким вот способом при известном напряжении можно выучить за месяц две, а то и три тысячи слов. Можно их группировать по ящичкам шкафа — по смыслу или по иному признаку. Начальство уже к нашим ящикам так привыкло, что даже и на шмоне их не отбирали. С книгами же, и в особенности со словарями, было гораздо труднее.

Из дому получать книг не разрешалось, библиотека была бедная, а можно было выписывать книги из магазинов по почте наложенным платежом. Но и то не всякие книги разрешались. В особенности же было запрещено иметь книги, изданные не в СССР, — даже словари, даже изданные в Праге или в Варшаве. Потому, естественно, все норовили получить книги как-нибудь нелегально.

Мне в этом смысле повезло. Еще сидел я под следствием в Лефортове, а мать моя уже начала передавать каждый месяц по три-четыре книги, вместе с передачами. Причем среди советских книг были и не советские, изданные в Англии и в Соединенных Штатах. Лефортовское начальство мне их, конечно, не передавало, а складывало на склад. Надеялись они, что я о том не знаю и при отъезде из тюрьмы не потребую. Таким образом скопилось их на складе штук 30. Отправляли же меня из Лефортова во Владимир ночью, когда крупного начальства в наличии не было. Естественно, я начал скандалить, требовать свои книги и пригрозил заявить этапному конвою, что тюрьма не отдает мне вещи. Этапный же конвой ни тюрьме, ни КГБ не подчиняется, более того, как и все офицеры МВД, с КГБ враждует. Поэтому, рассчитал я, вполне может конвой заартачиться и не взять меня на этап «как имеющего материальные претензии к тюрьме» — так это называется. Того же, видимо, боялись и лефортовские надзиратели. Конечно, дежурный офицер сначала поругался со мной с полчаса для приличия, попытался взять на горло. Но уж знали они меня достаточно, сидел я у них третий раз, — понимали, что не уймусь, и книги отдали. Так и привез я во Владимир целый мешок книг — еле дотащил.

С этим мешком книг имел я потом постоянную мороку: то их у меня отнимали — для проверки, а потом не отдавали; то, наоборот, заявляли, что проверять их некому, а потому отдать нельзя; то вводили лимит — 5 книг на руки, остальные опять же отбирали. И каждый раз приходилось мне из-за них то жалобы писать, то голодовки объявлять. Один раз в лагере я их даже украл со склада, подменив другими. Словом, целая эпопея. Любопытно, однако, никто их ни разу не просматривал, никто даже не знал, что они не советские, иначе мне никакие голодовки не помогли бы. Просто раздражал мой мешок начальников. «У нас здесь не университет, учиться будете после освобождения». Вот и всё.

Так или иначе, а каждый из нас имел свой мешок с книгами, причем, как правило, книги эти передавались по наследству — от одного поколения зэков к другому — и являлись как бы общественным достоянием. А потому шла у нас с начальством непрерывная книжная война. Книги приходилось прятать, чтобы не попадали они начальнику на глаза, особенно же на случай шмона. Задача эта далеко не простая: книга же не иголка, куда ее спрятать? В камере, как ни трудно, а все-таки еще можно извернуться. Но хуже нельзя было придумать, если вдруг открывалась кормушка и корпусной говорил: «Соберитесь с вещами». Это могло означать все, что угодно: перевод в другую камеру, перевод на другой корпус, в карцер, на этап. И во всех случаях предстоял персональный шмон. Куда ж их девать, эти чертовы книги?

Помогало очень, если оторвать у книги корешок, титульный лист, а то и предисловие. И тогда можно было спорить, что это не книга вовсе, а бумага для туалетных надобностей. Так можно было одну-две книги заначить. Еще навострились ребята подделывать библиотечный штамп: дескать, это не моя книга, а библиотечная. Но и это разоблачили со временем. Если с книжки ободрать корешок, а на его место аккуратно приклеить обложку от толстого журнала, то можно было выдавать ее за журнал — «Октябрь» или «Новый мир», например. Но вскоре стали отбирать и журналы. Самое же верное было побыстрей читать и как можно больше переписывать в тетрадь. Такие конспекты считались уже законной собственностью зэка и тоже переходили по наследству. Но их часто забирало на проверку КГБ, чтобы выяснить, не пишем ли мы антисоветских романов или тюремных дневников. Словом, шла Столетняя книжная война.

Начальство наше очень скоро сообразило, что мы, в отличие от уголовников, гораздо острее переживаем потерю книг, свиданий или переписки с родственниками, чем лишение продуктов питания, строгий режим или пониженный рацион, и потому нажимало на всякие духовные лишения. Хотя, конечно, ударить по желудку, как говорят уголовники, всегда оставалось излюбленным средством воспитателей, им они тоже не пренебрегали. У нас же было свое оружие: жалобы, голодовки, упорство и изобретательность. Но главное, без чего никакая изобретательность не спасла бы нас, — это сплоченность и гласность.

Поразительное явление: всего каких-нибудь тридцать лет назад десятки миллионов политических заключенных гнали на великие стройки коммунизма, сотни тысяч их гибли от цинги и дистрофии. А весь мир в это время, захлебываясь от восторга, восхвалял прогрессивный советский режим. Не то чтобы не хватало им информации, а просто не желали знать, не хотели верить. Хочется людям иметь красивую мечту о счастье и справедливости где-нибудь на земле. И даже самые серьезные западные наблюдатели изумлялись грандиозности советских достижений, размаху строительства, энтузиазму советских людей, о зэках же — ни слова.

Теперь же по стране сидело нас, политических, никак не больше двух десятков тысяч, примерно столько, сколько в одном Норильске умирало раньше зэков за зиму. Но уже почуяли на Западе, что и их судьба, их собственное будущее решается отчасти во Владимирской тюрьме. Стала западная печать уделять нам некоторое внимание, даже вникать в нашу режимную войну, во все эти граммы, градусы, сантиметры. Заинтересовалось вдруг человечество: может ли быть тюрьма с человеческим лицом? Нам это оказалось весьма кстати. А потому не успевала иногда закончиться наша очередная голодовка, как надзиратели тайком сообщали нам подробности передач Би-Би-Си или радио «Свобода» об этой самой голодовке, — даже их увлекла эта радиовойна.

Забеспокоились и кремлевские вожди, очень их стало заботить, что тускнеет фасад великого здания. Ах, это всегда так некстати! Вот в тот самый момент, когда пролетарии всех стран готовы были, наконец, соединиться и воплотить вековую мечту человечества, в тот самый миг, когда все усилия народов надо направить на борьбу с диктатурой в Чили или с апартеидом в Южной Африке, — вдруг выплывают какие-то зэки, какие-то голодовки, пайки, граммы и градусы. Это отвлекает трудящихся, помогает мировому империализму, отдаляет светлое будущее.

А с другой стороны, менялось настроение и самóй государственной машины: не было больше того революционного пыла и рвения, — расстрелял его Сталин в 30-е – 40-е годы. Все больше деревенел аппарат, захватывала его чиновничья апатия, боязнь ответственности, боязнь начальства, добротное бюрократическое равнодушие. Обросли законами, инструкциями, постановлениями, и не всегда понятно было, как их толковать. Лучше всего, конечно, — доложить наверх и ждать распоряжений. Сверху же распоряжаться не спешили. Сверху спускали все новые инструкции, постановления, которые опять надо было истолковывать как-то, примирить их вечные противоречия. И пухла голова у начальника тюрьмы. Вздыхали старые тюремщики: распустили вас, двадцать бы лет назад!..

Но и мы уже далеко не те кролики, что умирали молча и безропотно. Мы поняли великую истину, что не винтовка, не танки, не атомная бомба рождает власть, не на них власть держится. Власть — это покорность, это согласие повиноваться, а потому каждый, отказавшийся повиноваться насилию, уменьшает это насилие ровно на одну двухсотпятидесятимиллионную долю. Мы прошли через участие в правовом движении, прошли хорошую школу в лагерях, мы знаем, какую сокрушительную силу имеет человеческая непокорность. Знают все это и власти. Давно уже отбросили они в своих расчетах всякие коммунистические догмы. Не нужно им больше от людей веры в светлое будущее — им нужна покорность. И когда нас морят голодом по лагерям или гноят по карцерам, добиваются от нас не веры в коммунизм, а покорности или хотя бы компромисса.

Во Владимирскую тюрьму нас собрали по всем лагерям — самых непокорных, самых упрямых: голодовщиков, забастовщиков и жалобщиков. Здесь почти не было людей случайных, а те немногие случайные люди, которые попадали к нам, поневоле встраивались в нашу линию обороны. […]

До 1975 года нас, политических, на работу не гоняли: тюремное начальство считало это нецелесообразным. Знали они по прошлым годам, что большинство на работу не пойдут, а кто и пойдет, все равно норму делать не будут. Невыгодно было это тюрьме — держать рабочее помещение, вольнонаемных мастеров и добавочный план на нас, не получая реальной выработки. Весной же 75-го — в ожидании Хельсинки что ли — Москва распорядилась иначе: приказано было заставить нас работать.

Принудительный труд и вообще-то унизителен для человека. В условиях же тюремной системы, где 80% заработка вычитается тюрьмой на нужды охраны, а из оставшейся суммы вычитается стоимость твоего питания, одежды и содержания, где работа — это средство твоего перевоспитания, где отнимает она 8 часов в день при шестидневной рабочей неделе, притом нормы выработки искусственно завышаются, чтобы сделать труд непосильным, — в таких условиях труд неприемлем для уважающего себя человека.

Естественно, мы отказались. И началась долгая осада. Всех нас — как злостных отказчиков — по нескольку раз протащили через все возможные виды наказания: только на строгом режиме я за это время просидел полтора года (это из неполных двух!). Другим больше досталось карцеров, кое-кто просидел там по 60 и даже 75 суток. Нам пресекли переписку с родными, лишили свиданий, продуктов. Война шла безжалостная, на износ. Каждый понимал, что проиграть нельзя. Поэтому, кроме обычных методов обороны: голодовок и нелегальной передачи информации на волю о беззакониях в тюрьме, мы применили и несколько неожиданный метод — завалили официальные инстанции буквально лавиной жалоб.

Нужно знать советскую бюрократическую систему, чтобы понять, какой это давало эффект. По существующим в СССР законам, каждый заключенный имеет право подавать жалобы в любые государственные или общественные учреждения и должностным лицам. Жалоба должна быть отправлена тюрьмой в трехдневный срок с момента ее подачи. За это время начальство должно написать сопровождающее ее пояснение от себя, а также выписку из личного дела жалующегося, и все это вложить в тот же конверт, что и жалобу. Инстанция, которая жалобу получает, регистрирует ее в журнале своих входящих бумаг и обязана в течение месяца дать на нее ответ. Если инстанция не компетентна решать затронутый в жалобе вопрос, она пересылает ее в компетентные инстанции. На повторную жалобу заводится отдельное производство. Существует несколько законов и инструкций, регулирующих порядок рассмотрения жалоб. На практике, если вы написали одну жалобу, это никогда не дает эффекта: ее перешлют «компетентному лицу», то есть именно тому, на кого вы жалуетесь. А он, естественно, найдет жалобу необоснованной. Чаще всего жалоб просто никто не читает, а сразу пересылают их вниз, по инстанции. Такая практика породила в людях неверие в силу жалоб. Ворон ворону глаз не выклюет, — говорят зэки.

Однако при соблюдении известных правил жалобы весьма эффективны, даже в тюрьме. Нужно только:

—знать законы и порядок рассмотрения жалоб;

—досконально знать все законы и инструкции о тюремном режиме;

—жалобу составлять предельно кратко, четко, лучше всего на одной странице, иначе ее никто читать не станет. В жалобе должен быть указан только факт нарушения закона или инструкции, дата этого события, фамилии виновных и указание на закон или на инструкцию, которые при этом были нарушены;

—писать нужно крупным шрифтом и разборчивым почерком, оставляя сбоку поля;

—если ты хочешь, чтобы жалобу рассматривала высокая инстанция, жалуйся на начальника предыдущей: то есть если тебе надо, чтобы отвечало главное начальство МВД, жалуйся не на начальника тюрьмы, а на начальника областного управления. Для этого нужно медленно подниматься по ступенькам чиновничьей лестницы, жалуясь каждый раз выше на ответ предыдущей инстанции;

—никогда не жалуйся по двум различным вопросам в одной и той же жалобе;

—отправлять жалобу надо заказным письмом с уведомлением;

—самое главное условие: жалобы надо писать в огромных количествах и в самые некомпетентные инстанции.

В разгар нашей войны мы писали каждый от десяти до тридцати жалоб ежедневно. Сочинить тридцать жалоб в один день трудно, поэтому обычно мы распределяли между собой темы и каждый писал на свою тему, а потом давал остальным переписывать. Если у вас в камере пять человек и каждый берет на себя по 6 тем, то в результате обмена каждый напишет по 30 жалоб, а сочинять придется только по шесть. Переписывать же 30 страничек готового текста, да еще крупным почерком — это примерно полтора-два часа работы.

Адресовать жалобы лучше всего не чиновникам, а самым неожиданным людям и организациям: например, всем депутатам Верховного Совета, республиканского или областного, городского совета, всем газетам и журналам, всем космонавтам, всем писателям, художникам, артистам, балеринам, всем секретарям ЦК, генералам, адмиралам, передовикам производства, чабанам, оленеводам, дояркам, спортсменам, и так далее, и тому подобное. В Советском Союзе все мало-мальски известные люди являются должностными лицами.

Далее происходит следующее: тюремная канцелярия оказывается завалена жалобами и не успевает отправлять их в трехдневный срок, так как им нужно составлять вышеупомянутые сопроводительные записки к каждой жалобе. За нарушение срока отправки они непременно получат выговор и лишатся премиальных. В самые жаркие дни нашей войны по приказу начальника тюрьмы в помощь канцелярии привлекались все: библиотекари, вольнонаемные бухгалтеры, цензоры, офицеры политчасти, оперативники. Более того, рядом с тюрьмой находилось училище МВД, так курсантов пригоняли помогать канцелярии.

Все ответы и отправки нужно регистрировать в специальную тетрадь и строго следить за соблюдением сроков ответа и отправки. Все эти жалобы проходят сложный путь и во всех инстанциях регистрируются, на них заводятся папки и делопроизводство. В конечном итоге, они все обрушиваются в две инстанции: в местную прокуратуру и местное управление МВД. Эти инстанции тоже не успевают отвечать, тоже нарушают сроки, за что тоже получают выговоры и лишаются премий. Бюрократическая машина работает на всех парах, а вы переносите бумажный вал с инстанции на инстанцию, сея панику в рядах противника. Чиновники есть чиновники, они вечно враждуют друг с другом, и очень часто ваши жалобы становятся оружием в их руках для междоусобной или межведомственной войны. Так продолжается несколько месяцев. Наконец, в дело вступает самый мощный фактор советской жизни — статистика.

В какую-то высокую инстанцию докладывают среди прочих цифр и сводок, рапортов и сообщений о ходе строительства коммунизма, что вот, на Владимирскую тюрьму, а то и на всю область, поступило — за отчетный период — 75 тысяч жалоб. Никто этих жалоб не читал, но цифра неслыханная. Она сразу портит всю отчетную статистику, какие-то показатели в социалистических соревнованиях каких-то коллективов, управлений или даже областей. Всем плохо: вся область из передовых переходит в отстающие, у нее отбирают какие-то там переходящие красные флаги, вымпелы и кубки. Трудящиеся негодуют, в обкоме паника, а в вашу тюрьму срочно снаряжается высокая комиссия.

Эта комиссия не поможет вам лично, разве что разрешит несколько мелких вопросов в ваших жалобах. Но она обязательно должна найти массу недостатков и упущений в работе начальства. За этим ее и посылали, платили ей командировочные, суточные и премиальные. Начальство получает разгон. Кого-то снимают, кого-то понижают в должности, кто-то получает выговор, комиссия рапортует вверх о принятых мерах и удовлетворенно уезжает домой. Далее, поскольку вы посылали жалобы всяким дояркам, депутатам, балеринам и оленеводам, то им всем тоже надо отвечать, разъяснять и успокаивать, сообщать о решении комиссии и о принятых мерах.

А вы все пишете и пишете дальше, портите статистику за новый отчетный период и выбиваете новую комиссию, и так — годами. Прибавьте сюда комиссии и выговоры, которые возникают в результате утечки информации за рубеж, директивы, циркуляры, контрприказы, жалобы родственников, кампании и петиции за границей, — и вы поймете, что выдержало наше начальство, воюя с нами за выход на работу. Какой начальник тюрьмы, какой прокурор, какой секретарь обкома КПСС захочет такой жизни? И если бы это зависело только от них, мы давно бы прорвали блокаду. Но был приказ Москвы.

Бог мой, чего только они ни делали с нашими жалобами: их конфисковывали мешками, их крали, не давали нам бумаги, не продавали конвертов и марок, запрещали отправлять заказными с уведомлением (чтобы удобнее было красть), издали специальный приказ и запретили писать жалобы куда бы то ни было, кроме прокуратуры и МВД, сажали за жалобы в карцер. […]

А ответы — какие мы получали ответы! Владимирские суды, совершенно осатанев от груды исков и требований уголовного преследования наших начальников, отвечали нам, например, что офицеры МВД не подсудны советским судам. Наконец, на все махнув рукой, нам вместо ответов стали присылать расписки примерно такого содержания: «За истекший месяц получены и отклонены 187 ваших жалоб» — и подпись. Вся бюрократическая система Советского Союза оказалась втянута в эту войну. Не было такого ведомства или учреждения, области или республики, откуда б мы не получили ответа. Бывало, что две инстанции давали диаметрально противоположный ответ, и тогда мы их стравливали. Под конец мы втянули в эту игру даже уголовников, и жалобная зараза стала расползаться по тюрьме.

Я думаю, если дело протянулось бы несколько дольше, то советская бюрократическая машина просто вышла бы из строя: все учреждения Советского Союза прекратили бы свою работу и писали бы нам ответы. Осада была снята после двух лет борьбы. Нашего начальника тюрьмы сняли и отправили на пенсию, произвели кое-какие перемещения в администрации, и все затихло. Москва отступилась от своего приказа. […]

Победа досталась нам нелегко. Поддошли, отощали ребята, у каждого открылась какая-нибудь болезнь: у того — язва, у этого — туберкулез. В тюрьме и здоровому человеку нелегко, а уж больному — совсем труба. Болезнью тебя начинают шантажировать: будешь сговорчивым — подлечим, дадим диетпитание, переведем в больницу. При язве и болезни печени всю эту гнилую кильку и тухлую квашеную капусту совсем невмоготу есть, а это — 60% твоей пищи, куда деваться? Если у тебя туберкулез или, скажем, голодные боли при язве, очень любят начальники сажать в карцер. Да еще в голодный день, когда пищи не полагается, норовят тебя вызвать на беседу. Туберкулезникам, по крайней мере, легче — они хоть боли не чувствуют.

Собственно, лечить здесь никого не лечат. Могут слегка смягчить остроту болезни, залечить поверхностно, не допустить смерти. В результате, как правило, у всех болезни приобретают хроническую форму, и потом уже от них не избавишься — всю жизнь на лекарства зарабатывай. Это считается вполне нормальным. «Вы что, лечиться сюда приехали? Мы вас в тюрьму не звали, не надо было попадать», — говорят врачи. Да и больница, собственно говоря, ничем не отличается от обычной камеры: такие же бетонные полы, такие же жалюзи на окнах; ни света, ни воздуха, только что кормят получше. Даже унитазов нет — на оправку водят два раза в день. Не захочешь такой больницы.

Вообще медпомощь здесь рассматривается как награда за хорошее поведение. В соседней камере у уголовников сидит эпилептик. Каждый день зэки стучат в дверь, требуют врача. Какой там врач! Часа через четыре, может быть, заглянет в кормушку фельдшер: «Что, эпилептик? Не умрет, больше не зовите», — и захлопнет кормушку. Когда у нас в камере стало плохо Гуннару Роде, мы полночи ломились в дверь, орали в окно, вырвали из пола скамейку и ей с разбегу били в дверь, как тараном, выбили кормушку напрочь, дверь треснула. Еще немного, и дверь бы вылетела. Потом нас всех посадили в карцер, но Роде все-таки забрали в больницу. В другой раз посадили опять в карцер Сусленского, а он сердечник, и как его в карцер посадят, у него дня через три — приступ. Так и в этот раз. Тут уж весь корпус, все камеры, включая уголовников, ломали двери — грохот стоял, как при канонаде. Корпус ходуном ходил. Шутка сказать, 66 камер — около двухсот человек долбили двери. В результате Сусленского на носилках перенесли в другой карцер, на другой корпус — только и всего. […]

Так что нелегко нам досталась наша победа, — зато для скольких поколений зэков отстояли мы право не работать в тюрьме, кто знает? Да и добились многих улучшений. А самое главное, боятся нас теперь начальники, как огня! Нас и пальцем тронуть не смеют теперь. Уголовников же, что ни вечер, кого-нибудь отволокут в туалет и лупят. А то в наручники затянут и месят сапогами. Что ни вечер — крики, стоны. Особенно известен этим майор Киселев. Вечно пьяный, с белесыми, невидящими глазами, он просто больной делается, если за смену кого-нибудь не отметелит. Нас же обходит стороной, даже дышать боится, чтобы не учуяли запах перегара.

Особенно навалились мы на него после того, как в конце 74-го года убили в его смену в карцере уголовника по кличке Дикарь. Долго его били, видно, всю ночь, потому что всю ночь выл он в карцере. Несколько раз за эту ночь вызывали мы корпусного, спрашивали, в чем дело. «А кто его знает, — отвечал он,— должно быть, сумасшедший, вот и воет». Наутро сообщили нам уголовники, в чем было дело. С тех пор два года одной из наших постоянных тем в жалобах был этот Дикарь — требовали суда над Киселевым. Одних только жалоб написали тысячи полторы. Суда, конечно, не добились. Киселев, однако, поутих и уж, во всяком случае, нас боялся. […]

Надо сказать, что отношение к нам уголовников тоже стало совершенно иное. Рассказывают, что еще лет 20 назад называли они нашего брата не иначе как фашистами, грабили на этапе и по пересылкам, угнетали в лагерях и так далее. Теперь же вот эти самые уголовники добровольно помогали таскать на этапах мои мешки с книгами, делились куревом и едой. Просили рассказать, за что мы сидим, чего добиваемся, и только одному не могли поверить — что все это мы бесплатно делаем, не за деньги. Очень их поражало, что за вот так за просто, сознательно и бескорыстно люди идут в тюрьму. Во Владимирской тюрьме отношения у нас с ними сложились самые добрососедские: постоянно обращались они к нам с вопросами, за советами, а то и за помощью. Мы были высшими судьями во всех их спорах, помогали им писать жалобы, разъясняли законы, и уж, разумеется, бесконечно расспрашивали они нас о политике.

В тюрьме, хочешь не хочешь, а даже уголовники читают газеты, слушают местное радио и, может быть, впервые в жизни задумываются: отчего же так скверно жизнь устроена в Советском Союзе? Подавляющее их большинство настроено резко антисоветски, а слово «коммунист» — чуть ли не ругательство. Из-за своей разобщенности и неграмотности они не могут постоять за свои права, да чаще всего и не верят ни в какие права заключенных. Начальство пользуется их распрями, натравливает друг на друга. Когда хотел начальник сломать кого-нибудь из них, то обычно переводил в камеру к тем, с кем у него смертельная вражда. И уж там кто кого убьет, а убийцу же потом приговорят к расстрелу. […]

В условиях нашей перманентной войны за режим необходимость согласовывать действия и обмениваться информацией вынуждала нас искать надежные средства связи между политическими камерами, разбросанными по тюрьме. Вот здесь-то и оказались наши уголовнички необычайно полезны: у них вся тюрьма была связана дорогами; из окна в окно, на прогулке, через этажи и корпуса проходили невидимые нити связи. Любые две точки в тюрьме оказывались связаны. В эту же систему подключились и мы.

Должен сказать, что воры, в этом отношении, были предельно честны: записки никогда не попадали в руки надзирателей и доходили в том самом заклеенном и прошитом нитками виде, как мы их отправляли. Соответственно, и нам пришлось принять участие в передаче их почты, и мы всегда нервничали за нее больше, чем за свою. Неловко было бы подвести соседей, которые самоотверженно шли в карцеры, глотали записки целиком, но никогда не отдавали их властям. […]

Я, помню, только приехал в тюрьму первый раз, ничего еще не знал, сразу после обыска посадили меня на время одного в этапную камеру — темную, грязную и холодную. Вместо унитаза этакий трон, возвышение со ступеньками высотой полметра — в середине дырка. Вонь жуткая. Над дыркой кран — это вместо раковины. Присел я на нары в некотором оторопении от такой камеры. Ну, думаю, неужели мне так три года сидеть? Вдруг слышу: «Гхм!» То ли показалось, то ли действительно кто-то кашлянул у меня под самым ухом. Оглядываюсь по сторонам — никого. Вдруг опять: «Гхм! Землячок!» Что за дьявол? На всякий случай ответил: «Что надо?» — «А подойди, землячок, к унитазу поближе — плохо тебя слышно!» Так состоялось первое мое знакомство с тюремным телефоном.

В других камерах, где настоящие унитазы стоят, там обычно веником или тряпкой откачивают воду из сифона и говорят, действительно, прямо как по телефону.

Однако далеко не все камеры связаны этим телефоном. Обычно позвонить можно только вверх или вниз, в редких случаях напротив — это зависит от устройства канализации. Да и не во всех камерах есть унитазы. Тогда пользуются другим способом. Через все камеры проходит система центрального отопления. Поэтому если алюминиевую кружку, какие дают всем в тюрьме, прижать дном плотно к трубе, а ртом плотно прижаться к отверстию кружки и кричать, то звук хорошо расходится по трубам во все стороны. В другой камере нужно так же точно прижать кружку к трубе, а к отверстию приставить ухо — это очень загруженная связь, целый день гудят трубы от голосов. Но есть в ней и свои неудобства. Во-первых, надо ждать очереди, нескольким людям сразу говорить нельзя. Во-вторых, через несколько камер уже плохо слышно, приходится просить, чтобы передавали из камеры в камеру по эстафете. В-третьих же, не всякое сообщение желательно передавать открыто. Вот для этих-то случаев и существует почта.

Обычно она передается «конем», так же, как и более крупные вещи — продукты, книги и тому подобное. Распускают несколько носков, и из этих ниток плетут прочный шнур. На конец шнура привязывают груз. Затем, изловчившись, через щель в жалюзи, — а она обычно от силы в палец шириной, — кидают этот груз вбок или опускают вниз. В другой же камере ловят «коня», выставив в щель «плечо», то есть какую-нибудь палку с крючком на конце, а то и плотно скрученную трубочкой газету. Приняв таким образом «коня», шнур втягивают в камеру и привязывают к его концу то, что надо передать. И так ваша посылка движется по тюрьме из окна в окно. Конечно, если застанут вас за этим занятием надзиратели, — 15 суток карцера обеспечены.

Другой способ — передача на прогулке. Веселым словом «прогулка» обозначается, в сущности, весьма скучная процедура. Давно уже прошли те времена, когда заключенные чинно гуляли парами по общему тюремному двору. Теперь прогулочные дворики — это бетонные клетушки размером чуть больше камеры. Стены покрыты грубо набросанным цементным раствором, «шубой», — это чтобы не оставляли надписей. Дверь такая же, как и в камере, с глазком, обитая листовым железом. Стены более трех метров высотой, вместо потолка решетка. Гулять выводят по камерам, так что разнообразия эта прогулка не вносит. Таких прогулочных двориков строят вместе 10 – 12 штук — по пять-шесть с обеих сторон прохода. Сверху, над проходом, специальная платформа для надзирателя, по которой он ходит взад-вперед, поглядывая сверху в дворики направо и налево. Как только он поворачивается спиной, из дворика в дворик норовят перебросить записки или небольшие свертки. Камера, замеченная за этим занятием, обычно лишается прогулки.

Позднее, пытаясь пресечь эту связь, сверх решеток еще постелили мелкую сетку, так что зимой, при сильном снегопаде, снег даже не проваливается вниз, а застревает на сетке. Однако и это не помогло. Заключенные приноровились как-то приподнимать эту сетку и под ней проталкивать в соседний дворик свою почту. Местами сетку стараются прорвать, и тогда, стоя на чьих-нибудь плечах, можно просунуть руку в дыру и кинуть в соседний дворик или в дворик напротив то, что тебе нужно. […]

И уже совсем, казалось бы, примитивный способ — оставлять надписи на стенах. Мелко-мелко карандашом везде, куда только ни приведут: в бане, на прогулке, в этапных камерах, — оставляют автограф или список камеры, а то и короткую надпись. Практика показала, что в течение недели эти надписи обязательно попадут на глаза кому нужно. Мы обычно писали по-английски, так что надзиратели не понимали смысла. Догадывались, конечно, что политические писали. Вообще английский язык скоро сделался у нас своего рода шифром или жаргоном — по-английски можно было и в окно кричать, и по трубе переговариваться, никто посторонний не понял бы.

Таким вот образом просидел я здесь уже два с половиной года (да еще до этого год — в 72-73-м году перед отправкой в лагерь). Последние три месяца было затишье — на работу больше не гнали, на строгий режим не переводили. Затишье это казалось мне подозрительным, а тут еще собрали нас почти всех на четвертом корпусе, на втором этаже, через камеру. До этого все старались разбросать наши камеры подальше друг от друга, чтобы труднее было связываться. Тут же, как нарочно, собрали всех вместе. Трое в двадцать первой камере, восемь человек в пятнадцатой, двое — в двенадцатой, четверо — в десятой. Я был в десятой. Еще было наших четверо в семнадцатой, но как раз подошло двум ехать обратно в лагерь да двоим на ссылку, и камеру растасовали. Человек десять сидело еще на первом корпусе, но и их на работу не гнали. Говорили начальники, что к концу года всех сюда соберут. Трудно было сказать, замышляет что-то начальство или, наоборот, решило оставить нас в покое. Если не считать очередного нападения на наши книги, никаких признаков подготовки к наступлению вроде бы не наблюдалось. Правда, почти все лишились переписки, а это всегда недобрый знак.

Еще с конца прошлого года взяли власти за правило конфисковывать все наши письма. Просишь объяснить, в чем причина, — говорят, объяснять ничего не обязаны, пишите новое письмо. А напишешь — опять конфискуют. Так эта бодяга и тянулась, и уже скоро год, как я не мог ни одного письма домой отправить. Так и у других — у кого полгода, у кого восемь месяцев не было переписки. Поневоле приходилось пользоваться нелегальными каналами.

Новости с воли доходили с трудом — в основном, невеселые новости. Одних сажали, других выгоняли за границу. Кого на восток, кого на запад — и все это были мои друзья, люди, которых знал я уже много лет. Как ни жаль было посаженных, а оставалась надежда их увидеть хоть когда-нибудь — все-таки они исчезали не навсегда. Тех же, кого выгоняли на Запад, словно в могилу провожаешь — никогда уже их не видать. Особенно же тяжело было, когда кто-то из знакомых отрекался или каялся, — точно часть своей жизни нужно было забыть навсегда. Долго потом всплывают в памяти эпизоды встреч, обрывки разговоров, и никак не заглушить их, как будто сам ты виноват в предательстве. […]

Старые зэки, стоя у вахты, когда заводят в зону новый этап, почти безошибочно предсказывают: вот этот будет стукачом, этот — педерастом, тот будет в помойке рыться, а вот добрый хлопец. Со временем и я стал невольно примерять на всех людей арестантскую робу, и оттого друзей становилось меньше. Постепенно остался какой-то круг особенно дорогих мне людей, потому что они были единственным моим богатством, всем, что я нажил за эти годы, и уж если из них кто-нибудь ломался, то это было пыткой. И еще меньше становилось нас в замке, еще одно место пустело у камина, умолкала наша беседа, затихала музыка, гасли свечи. Оставалась только ночь на земле.

Теперь же вот эти дорогие мне люди уезжали навсегда на Запад, точно в пустоту проваливались. Глухо доходили о них сведенья, в основном, из советских газет — словно голоса с того света. Последнее время и меня вдруг вспомнила советская печать. Почти шесть лет они молчали — выдерживали характер, а тут целая страница в «Литературке» — интервью первого заместителя министра юстиции СССР Сухарева. […] По его словам, я обвинялся чуть ли не в сотрудничестве с Гитлером и в подстрекательстве к вооруженному восстанию. Любопытно, на кого рассчитана такая откровенная чепуха? В наше время, когда почти все слушают западное радио, когда меня даже конвойные на этапе узнавали, — что может дать такая глупость?

Разумеется, я пытался легально протестовать — тюрьма все конфисковывала. Ни одной жалобы по этому поводу мне не дали отправить, даже официальный иск о клевете в суд. Мне было любопытно получить хоть какой-нибудь, пусть самый нелепый, но официальный ответ. Забавность ситуации состояла в том, что по советским законам любой приговор суда, если он не отменен, обязателен для всех должностных лиц и организаций. Мне было интересно, как они вывернутся, поэтому я писал в очень спокойном, сдержанном тоне, воздерживаясь от выводов и оценок, лишь констатируя факт несоответствия публикации приговору. Однако тюрьма не пропустила ничего.

Вызвал на беседу воспитатель, стал уговаривать — бросьте, не пишите, зачем вам это нужно? Чепуха все это, мелочь. «Не обращайте внимания, газеты всегда врут, стоит ли нервничать?» — «Да ведь замминистра юстиции пишет! Может, он лучше знает, за что меня судили? Может, мой старый приговор пересмотрели, изменили? А я сижу и ничего не знаю». — «Нет-нет, приговор правильный, не беспокойтесь, нам бы сказали».

Воспитатель наш, капитан Дойников, человек не злой, сам от себя гадостей не сделает. В сущности, обязанностей у него немного, никто всерьез от него не требует, чтобы он нас перевоспитал. Понимают, что это задача непосильная. Должен он время от времени проводить с нами беседу. С кем-нибудь другим мы и беседовать отказались бы. За последнее время сменилось их у нас трое или четверо.

Поначалу они все радовались, что перешли на легкую работу: ребята спокойные, матом не ругаются, не дерутся, в карты не играют, сидят себе тихо, книжки читают. Не работа, а дом отдыха! Но уже месяца через три просились от нас и согласны были идти к любым разбойникам и головорезам. С одной стороны, жало на них начальство, требовало на нас материал, требовало закручивать гайки. А когда мы давали отпор — виновным был воспитатель, ему сыпались на голову выговоры. С другой стороны, мы тоже не давали спуску, и от одних наших жалоб можно было одуреть. Да, кроме того, не получалось у этих воспитателей контакта с нами, не могли они к нам приноровиться. Привыкли они к уголовникам, к их психологии. Там — матом обложил, здесь — в ухо дал, и глядишь — навел порядок. С нами же нужно было что-то особое, чего эти воспитатели никак понять не могли. Наконец, поставили к нам этого Дойникова.

Считался он по тюрьме самым бестолковым офицером, самым глупым и безответным. Мундир сидел на нем, как на вешалке. Говорить он не умел, да был и не шибко грамотным. Отдали его нам в жертву, на растерзание, с расчетом, что месяца через три-четыре спишут на пенсию за неспособностью. Однако совершенно неожиданно он у нас прижился. Нас он вполне устраивал, и мы на него никогда жалоб не писали. Его нескладная худая фигура в нелепой засаленной униформе возбуждала скорее сострадание. Говорил он тоже нескладно, совершенно несвязно, постоянно перескакивая с одного на другое. При этом пробалтывался о многом для нас важном. Понимал и он, что мы его терпим, а потому, вызывая на беседу, говорил о чем угодно: о рыбалке, о футболе. Изредка так, виноватой скороговоркой, вставит фразу-другую о политике партии и опять перескочит на свою мешанину без конца и начала. Так вот с часочек поболтает и запишет себе для отчета, что провел беседу. При ближайшем рассмотрении был он совсем не глуп, иногда даже поразительно изворотлив, и вся эта напускная бестолковость выработалась у него в жизни, как у зебры полосы, — в результате естественного отбора.

Удивительно, как это все примиряется в русском человеке. Я редко встречал садистов в должности надзирателей — даже злых по характеру людей среди них, в сущности, тоже немного. Обычно же это простые русские мужики, сбежавшие в город из колхоза. Но вот прикажут такому Дойникову нас расстрелять — и расстреляет. Он, конечно, постарается, чтобы его по бестолковости на такое дело не послали. Он и нас постарается как-то ублажить, чтобы мы на него за это не очень обижались. Но ведь расстреляет! […]

Помню, в институте Сербского, на экспертизе, работали у нас санитарками бабки, простые деревенские бабки, почти все верующие, с крестиками тайком за пазухой. Жалели нас эти бабки, особенно тех, кого из лагеря привезли или из тюрьмы, тощих, заморенных. Тайком приносили поесть. То яблочко под подушку незаметно подсунут, то конфет дешевых, то помидор. И вот эти-то бабки стучали на нас немилосердно. Каждую мелочь, каждое слово наше замечали и доносили сестрам, а те записывали в журнал. Случалось, и побеги готовились, а иной норовил симулировать, особенно кому грозит смертная казнь, — бабки же все замечали и обо всем тут же докладывали. А спросишь их, бывало: «— Что ж вы так? Вы же ведь верующие!» — «Как же, — говорят, — работа у нас такая». Вот и спорь с ними.

Любопытно, что при всем многообразии книг, исследований и монографий о социализме — политических, экономических, социологических, статистических и прочих — не догадался никто написать исследования на тему: душа человека при социализме. А без такого путеводителя по лабиринтам советской души все остальные монографии просто бесполезны — более того, еще больше затуманивают предмет. Ах, как трудно, наверно, понять эту чертову Россию со стороны! Загадочная страна, загадочная русская душа!

Ведь вот у них выборы — не выборы, черт знает что такое: один кандидат, и выбирать не из кого. А участвуют в выборах 99,9%, причем 99,899% голосуют за. Ведь вот у них жизненный уровень низкий, продуктов, говорят, не хватает, — а забастовок нет! Говорят, морят их голодом по лагерям и тюрьмам безо всякой вины, за границу не выпускают, но вот, — глядите же, — по всем заводам и селам митинги: единодушно одобряем политику партии и правительства! Ответим на заботу партии новым повышением производительности труда! Голосуют дружно, все руки тянут, — что за черт? Едут зарубежные корреспонденты, присутствуют на митингах и видят: вправду, все одобряют политику партии, никто даже не воздерживается при голосовании.

Говорят, отсталая экономически страна, ручной труд и прочее, а ведь запустили первый спутник, первого человека в космос — обогнали Соединенные Штаты. Более того, имеют мощную военную промышленность, да такую, что весь мир в страхе дрожит, — откуда это? Делаются научные открытия, и какие! А Большой театр, балет! Что же это все — рабы, подневольные люди?

Ну, литература у них, положим, скучная — все о производстве да о планах, о собраниях, но читают же, покупают книги — значит, им нравится. Есть и у них отдельные недостатки, — так сами признают и критикуют их. Было что-то раньше, какие-то неоправданные репрессии, но теперь-то нету — разобрались, осудили ошибки, невинных выпустили. И за границу их все-таки пускают, — и всем довольны, и назад возвращаются. Ну, бывает, один-другой убежит, не вернется, — так, может, только этим и было плохо, а остальным хорошо, остальные довольны?..

А может, и вправду? Образование бесплатное, медицинское обслуживание бесплатное, жилье дешевое, безработицы нет, инфляции нет. Может, подвирает западная пропаганда, и жизнь у них — прекрасная?

Или вот еще объяснение: может быть, для них эта жизнь лучше нашей, и они люди другие, особенные, им только такая жизнь и нужна, и не нужно им наших благ и свобод?

И уж совсем сбивают с толку эти самые диссиденты. Если все так плохо, как они говорят, такое бесправие и произвол, так почему они все еще в живых, даже не сидят некоторые? Значит, есть и какая-то свобода и какие-то права? Или это просто инспирировано и выгодно советским властям? А может быть, придумано ЦРУ? Да и сколько их, этих диссидентов? Ведь вот под какой-то там петицией протеста подписалось десять человек. Это ж курам на смех — в стране, где 250 миллионов.

Ну, наконец, если им всем и вправду плохо — почему нет восстаний, массовых протестов, демонстраций, забастовок? И массового террора ведь тоже больше нет? Ну, посадят там человек 10 – 15 в год, — не то что в Чили или Южной Корее. И еще много-много недоуменных вопросов, на которые нет ответа...

И критически мыслящий западный наблюдатель после досконального, с его точки зрения, изучения вопроса приходит к двум выводам. Если наблюдатель придерживается левых взглядов: прекрасная страна СССР, прекрасный и самый передовой у нее строй. Люди счастливы и, несмотря на отдельные недостатки, строят светлое будущее. А буржуазная пропаганда, конечно, стремится ухватиться за эти отдельные недостатки и извратить, оклеветать, оболгать само светлое существо. Если наблюдатель не придерживается левых взглядов: русские — люди особенные. Что нам плохо — им очень нравится. Такие они фанатики, так рвутся строить свой социализм, что готовы отказаться от привычных нам удобств и образа жизни. И в обоих случаях — одно заключение: не нужно мешать им, нельзя запретить людям страдать, коли им это нравится, не спасать же людей вопреки их воле. Такие уж это русские!

Да, трудно понять эту страну со стороны, почти невозможно, но легче ли изнутри? То есть легче ли пенять и оценить происходящее тем самым «русским» (Запад всех нас зовет русскими — от молдаванина до чукчи), которые там всю жизнь живут?

1978, № 17

Опубликовано в журнале:

«Континент» 2013, №152

Россия > Внешэкономсвязи, политика > magazines.gorky.media, 6 ноября 2013 > № 948642 Владимир Буковский

Движение за права человека в СССР и Восточной Европе —цели, значение, трудности

Андрей Сахаров

Поставленное в заголовке этой статьи слово движение не должно наводить на мысль о какой-либо организации или ассоциации, или, тем более, партии. Речь идет просто о людях, объединенных некоторой общей точкой зрения и способом действий. Являясь одним из этих людей («инакомыслящих», или «диссидентов»), я ни в коем случае не выступаю в роли идеолога или руководителя; каждое мое публичное выступление, в том числе данная статья, отражает исключительно мое личное мнение по волнующим меня вопросам.

Общественно-политическая идеология, выдвигающая на первое место права человека, представляется мне во многих отношениях наиболее разумной в рамках тех относительно узких задач, которые она себе ставит. Я убежден, что никакие идеологии, основанные на догмах или метафизических построениях или слишком существенно опирающиеся на современную им структуру общества, не могут соответствовать сложности, быстрой изменчивости и непредсказуемости развития человечества. Императивные и догматические концепции всевозможных преобразователей мира так же, как иррациональные миражи национализма и национал-социализма, на деле до сих пор оборачивались насилием над внутренней свободой людей и прямым физическим насилием, воплощенным в XX веке ужасами геноцида, революций, межнациональных и гражданских войн, анархическим и государственным террором, адом Колымы и Освенцима.

Коммунистическая идеология с ее обещанием общемирового общества социальной гармонии, труда, материального процветания и свободы в будущем на деле в государствах, называющих себя социалистическими, трансформировалась в идеологию партийно-бюрократического тоталитаризма, заводящую, по моему убеждению, в глубочайший исторический тупик.

Сейчас уже нигде не существует также в чистом виде капиталистическая прагматическая философия разумного индивидуализма. Потрясения XX века — великий мировой экономический кризис, разрушительные войны, призрак экологической и демографической катастрофы — показали ее недостаточность.

Я считаю технико-экономический прогресс, в значительной мере снимающий остроту проблемы распределения материальных благ, важнейшим положительным фактором социальной жизни; но я также остро чувствую связанные с ним опасности и сознаю недостаточность технократической идеологии в решении всего многогранного комплекса проблем жизни.

В противовес императивности большинства политических философий, идеология прав человека является по своему существу плюралистической, допускающей свободу разных форм общественной организации и сосуществование разных форм и предоставляющей человеку максимальную свободу личного выбора. Я убежден, что именно такая свобода, а не давление догм, авторитета, традиции или власти государства или общественного мнения может обеспечить разумное и справедливое решение тех бесконечно-сложных и противоречивых проблем, которые непредсказуемо возникают в личных, социальных, культурных и многих других явлениях жизни; только такая свобода дает людям непосредственное личное счастье, составляющее первичный смысл человеческого существования. Я убежден также, что общемировая защита прав человека является необходимым фундаментом международного доверия и безопасности, условием, предупреждающим разрушительные военные конфликты, вплоть до глобального ракетно-термоядерного, угрожающего самому существованию человечества.

В послевоенное время идеология прав человека нашла наиболее последовательное выражение во Всеобщей Декларации прав человека ООН, в движениях в защиту прав человека, во всемирной кампании Эмнести Интернейшнл за амнистию узников совести.

Идеология защиты прав человека заняла особое место в общественных движениях в СССР и в странах Восточной Европы. Это связано с историческим опытом народов этих стран, переживших на протяжении жизни одного поколения сначала бурный и краткий период опьянения коммунистическим максимализмом (это относится главным образом к СССР), с сопровождавшими его нетерпимостью и догматизмом, всеобщей разрухой и страданиями, преступлениями белых и красных во имя того, что они считали великой целью, затем кровавый кошмар сталинского фашизма, унесшего десятки миллионов жизней и постепенно перешедшего в нынешнюю стабильную фазу партийно-государственного тоталитаризма. С таким опытом за плечами мы особенно естественно принимаем идеологию, ставящую на первый план защиту конкретных людей и конкретных прав принципиально ненасильственными, не разрушительными методами, опирающуюся на законы, на подписанные их правительствами международные документы. Близость идейной позиции инакомыслящих и даже форм борьбы за права человека позволяет говорить о Едином движении защиты прав человека в СССР и странах Восточной Европы, несмотря на отсутствие организационной связи между движениями в СССР и в странах Восточной Европы и практическую невозможность коммуникаций — переписки, телефонной связи, взаимных поездок, полностью блокируемых властями.

Замечу, что одной из форм реакции властей этих стран на такую абсолютно законную и конструктивную позицию явилось нарушение именно властями их собственных законов, в особенности при судебных процессах, все более широкое использование подпольных методов провокаций и даже методов индивидуального террора внутри и вне страны. В свою очередь, антиправовые действия властей усиливали правовую ориентацию инакомыслящих.

В ЧССР защита прав человека составляла существенный элемент «Пражской весны», а в последние годы легла в основу знаменитой Хартии-77, которая по всей своей направленности и пафосу очень близка ко многим документам движения инакомыслящих в СССР и других странах Восточной Европы. В Польше возник Комитет защиты рабочих и другие ассоциации. В СССР 10 лет назад в качестве реакции на несправедливые судебные процессы и другие нарушения прав человека возникли Инициативная Группа защиты прав человека, Комитет прав человека, в последние годы Группы содействия выполнению Хельсинкских соглашений. Важнейшим этапом формирования движения за права человека в СССР было создание замечательного самиздатского информационного журнала «Хроника текущих событий», который регулярно — несмотря на многочисленные репрессии и неописуемые трудности — выходит вот уже 10 лет с традиционным эпиграфом: текст статьи 19 Всеобщей Декларации прав человека. Я считаю, что именно этот журнал полней всего отражает самый дух движения — его беспристрастность и внеполитичность, плюрализм, стремление к точности и достоверности, преимущественный интерес к конкретным нарушениям прав человека, к конкретным судьбам людей, ставших жертвой несправедливости.

Движение за права человека в СССР и в странах Восточной Европы принципиально выдвигает на первое место гражданские и политические права, в противовес официальной государственной пропаганде этих стран, умышленно (в противоречии даже с высказываниями основателей марксистской теории) смещающей акцент в сторону экономических и социальных прав. Я убежден, что в современных условиях именно гражданские и политические права — право на свободу убеждений и распространение информации, право на свободный выбор страны проживания и место проживания внутри страны, свобода вероисповедания, право на забастовки, право образования ассоциаций, отсутствие принудительного труда — являются гарантией свободы личности, осуществления социальных и экономических прав человека, международного доверия и безопасности. Гражданские и политические права наиболее систематически и откровенно нарушаются в тоталитарных странах.

Нарушается ключевое право на свободный выбор страны проживания, в особенности грубые формы эти нарушения имеют в СССР и ГДР с ее «берлинской стеной».

Роль свободного выбора страны проживания не только в том, что он обеспечивает воссоединение разрозненных семей (я не преуменьшаю значение этого), но также в том, что это право дает в принципе возможность покидать страну, не обеспечивающую своим гражданам их национальных, экономических, религиозных, политических, гражданских и социальных прав, и возвращаться в нее при изменении личной или общей ситуации, что неизбежно должно приводить к общему социальному прогрессу.

В СССР только наличие вызова от близких родственников дает право на подачу заявления на выезд, это ограничение находится в прямом противоречии с имеющим силу международного закона Пактом о гражданских и политических правах. Так «с ходу» отметается большое число лиц, желающих эмигрировать или временно выехать из страны по экономическим, религиозным, национальным, политическим, культурным, медицинским и иным личным причинам. Но и эмиграция имеющих вызовы, в частности, немцев, евреев, литовцев, эстонцев, латышей, армян, украинцев, встречает то и дело колоссальные трудности, недаром существует слово «отказник». Мне кажется несомненным, что постоянно происходящие аресты и несправедливые осуждения стремящихся к эмиграции людей — это попытка сломить движение за эмиграцию, запугать и остановить на полпути потенциальных эмигрантов. В уголовных кодексах РСФСР и других республик в статье «Измена Родине» наряду с общепринятыми признаками этого преступления названо «бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы в СССР». По этому признаку сотни людей были присуждены к жесточайшим наказаниям, многие помещены в тюремные психиатрические больницы. […]

В СССР, в противоречии с общепринятой нормой свободы передвижения внутри страны (статья 13 Декларации прав человека и соотв. статья Пакта о правах), существует паспортная система с обязательной так называемой пропиской (выдачей права на жительство в органах МВД). Особенно сильно ограничена свобода передвижения у колхозников. Колхозный Устав не предусматривает гарантий свободного выхода из колхоза, фактически превращая десятки миллионов людей в крепостных. То, что часть из них теми или иными способами все же добивается разрешения на выход из колхоза, не меняет нетерпимости общего положения.

Особая группа нарушений прав человека в СССР связана с национальными проблемами. Крымские татары, в 1944 году ставшие жертвой сталинского геноцида вместе со многими другими народами (при выселении из Крыма стариков, женщин и детей, — мужчины были на фронте, — погибла почти половина всех крымских татар), до сих пор подвергаются дискриминационному запрету вернуться на родную землю. Издевательства и жестокости, которым подвергаются решившиеся вернуться в Крым семьи, не поддаются описанию. Отказы в «прописке» и заключение в тюрьму за нарушение правил о «прописке», отказ в оформлении покупки домов и разрушение уже купленных, оставляющее семьи с детьми и стариками на улице, насильственные выселения, отказ в приеме на работу — все это части последовательной дискриминационной политики. […]

Острота национальных проблем в СССР подчеркивается жестокостью политических репрессий в национальных республиках — на Украине, в Прибалтике, в Армении и других. Приговоры в национальных республиках особенно суровы, а поводы к ним еще менее обоснованы.

Конституция СССР формально провозглашает свободу совести и отделение Церкви от государства. Но фактически официально признанные Церкви находятся в унизительном положении тотальной зависимости от государства в административном и в материальном отношении; они лишены права религиозной проповеди, права церковной благотворительности, их священники и старосты назначаются советскими органами.

В этих условиях необходимо отдать должное скрытому нонконформизму многих рядовых священников и верующих этих Церквей.

Восстающие против зависимости от властей Церкви подвергаются особо жестоким преследованиям — вплоть до отбирания детей от родителей, помещения верующих в психиатрические больницы, арестов, осуждений, конфискаций и даже террористических актов, которые никогда не расследуются. […]

Наравне с правом свободного выбора страны проживания, облик общества сильней всего определяется правом на свободу убеждений и распространение информации. Этому праву противоречат имеющиеся в уголовных кодексах республик СССР статьи, дающие возможность преследовать именно за эти ненасильственные и законные в любом демократическом государстве действия (статьи 70 и 190-1 УК РСФСР). Сотни узников совести, — в том числе один из редакторов «Хроники текущих событий», крупный ученый-биолог, мой близкий друг Сергей Ковалев, — находятся в заключении по этим статьям. Политические суды по обвинениям этого рода в СССР и странах Восточной Европы происходят с грубейшими нарушениями права обвиняемых на рассмотрение их дела по существу, на защиту от инспирированной клеветы, с нарушениями гласности. […]

Недопустимым нарушением прав человека несомненно являются те условия, в которых отбывают свои сроки в советских лагерях и тюрьмах полтора миллиона заключенных (цифра приблизительная, точная цифра не известна) и в их числе — сотни политзаключенных. Подневольный труд в тяжелых условиях, причем за невыполнение непосильных норм выработки следуют репрессии, чаще всего карцерная пытка голодом и холодом, отсутствие сколько-нибудь приличной медицинской помощи, провокации и придирки администрации — вот их быт. […]

Чрезвычайно важные для нормально функционирующего общества права, не реализованные в СССР и странах Восточной Европы, — это право на забастовки и право на создание независимых от властей ассоциаций. […]

Советская пропаганда объявляет нашу страну развитым социалистическим государством с максимальной заботой о человеке. Действительность далека от этих рекламных заявлений. Существует огромное социальное неравенство между основной массой трудящихся (в особенности работников массовых интеллигентных профессий — младших служащих, врачей и учителей) и так называемым начальством, которое обладает множеством привилегий. Это неравенство особенно болезненно воспринимается при крайне низком для относительно развитой в экономическом отношении страны уровне жизни. […] В большинстве городов отсутствуют важнейшие продукты питания (в частности—мясо), медикаменты и многие необходимые промышленные товары. Люди приезжают в Москву со всех концов страны, тратя деньги, время и силы, чтобы приобрести самое необходимое.

Человечество стоит перед рядом сложнейших проблем, угрожающих нормальной жизни и счастью будущих поколений, угрожающих самому существованию цивилизации. Наиболее коварной и трудно предотвратимой опасностью прогрессивному и свободному развитию человечества является распространение тоталитаризма. Именно этой опасности непосредственно противостоит борьба за права человека. Все более широкое понимание этого отразилось в таких исторических событиях последних лет, как Хельсинкский Заключительный Акт, в котором подписями 35-ти глав государств зафиксирована неразрывная связь международной безопасности и соблюдения основных прав человека. Эти же сдвиги общественного мнения нашли отражение в провозглашенной в январе 1977 года президентом США принципиальной линии защиты прав человека во всем мире как моральной основы политики США. В этой концепции особенно важен ее глобальный характер, стремление применять одинаковые правовые и нравственные критерии к нарушениям прав человека в любой стране мира — в Латинской Америке, в Африке, в Азии, в социалистических странах и в своей собственной стране. Я знаю о важных и плодотворных последствиях этой позиции в Южной и Центральной Америках и в других местах. Я совершенно не склонен недооценивать важности борьбы за права человека всюду, где они нарушаются, или стремиться ограничить эту борьбу рамками СССР и Восточной Европы. Устранить страдания, происходящие сегодня, важней всего, и совершенно неважно, далеко они или близко в географическом или национальном смысле. Но я также подчеркиваю в то же время, что угроза распространения тоталитаризма своим эпицентром имеет СССР, и это также необходимо учитывать. […]

Сейчас та маленькая горстка инакомыслящих, которых я знаю лично, переживает трудный период. Арестованы многие прекрасные, мужественные люди. Усиливается кампания клеветы и провокаций, частично непосредственно исходящая из КГБ, а частично использующая или отражающая расслоение, брожение и разочарование среди некоторых диссидентов и им близких кругов. Жизнь сложна. И в этих условиях обиды и амбиция толкают некоторых на весьма сомнительные действия и высказывания. По-видимому, число активных участников движения и в Москве и в провинции заметно уменьшилось.

И все же я считаю, что нет никаких оснований говорить о поражении движения в защиту прав человека. Это тот вопрос, где арифметика имеет очень мало отношения к делу. За последние годы борьба за права человека в СССР и Восточной Европе кардинально изменила нравственный и политический климат во всем мире. Мир не только получил богатейшую информацию, но и поверил в нее. И это такой факт, который никакие репрессии и провокации КГБ уже не в силах изменить. Это историческая заслуга движения за права человека. Сейчас, как и раньше, единственное оружие этого движения — гласность, свободная, точная и объективная информация. Это оружие остается действенным. Совершенно очевидно также, что пока не изменились условия и не отпали задачи борьбы за права человека, новые люди силою обстоятельств и душевных стремлений будут вливаться на место выбывших. Этого репрессии властей тоже не могут предотвратить. Наоборот, прекращение репрессий было бы важным фактором улучшения положения с точки зрения властей. […]

В западной печати иногда высказывалась мысль, что переговоры по ограничению стратегических вооружений, в успехе которых заинтересован Советский Союз (как и весь мир), открывают возможности давления на СССР в вопросе прав человека. Мне такое мнение кажется неправильным, я считаю, что задача уменьшения опасности уничтожения человечества в термоядерной войне имеет абсолютный приоритет над всеми остальными. Я считаю совершенно правильным сформулированный администрацией США принцип практического разделения вопроса о разоружении от других вопросов. Поэтому, например, договор об ограничении стратегических вооружений должен рассматриваться сам по себе, с той единственной точки зрения, уменьшает ли он опасность и разрушительность термоядерной войны, увеличивает ли он международную стабильность, не создает ли он односторонних преимуществ для СССР или не фиксирует ли уже существующие преимущества. Такой раздельный практический подход не отменяет, конечно, того несомненного факта, что прочная международная безопасность и международное доверие невозможны без соблюдения основных прав человека, в частности, политических и гражданских прав. Замечу также, что Запад не должен рассматривать в качестве основной цели сокращения вооружений уменьшение военных расходов — основными целями могут быть только международная стабильность и предотвращение возможности термоядерной войны.

Другая обсуждавшаяся в западной прессе проблема — о бойкотах (научных, культурных, экономических и т. д.) как средстве давления на СССР с целью добиться освобождения хотя бы некоторых политзаключенных. После судов над Орловым, Щаранским и Гинзбургом многие западные ученые отказались участвовать в научных семинарах и конференциях, происходящих в СССР. Некоторые научные ассоциации стали вообще отказываться от сотрудничества с советскими научными учреждениями. Я приветствую все подобные формы бойкота как выражение протеста мировой общественности против нарушений прав человека в СССР. То же относится к экономическому бойкоту, например, к отказу в продаже компьютерной техники или нефтебурового оборудования. СССР и другие тоталитарные страны должны знать, что политика защиты прав человека — это не просто красивая фраза западных политиков, а выражение общенародной воли в странах Запада, и что продолжение нарушений прав человека несовместимо с продолжением и углублением разрядки. Эту же мысль могут внушать руководителям тоталитарных стран имеющие с ними дело западные бизнесмены, политические и спортивные деятели, юристы и многие другие.

Однако проблема бойкотов — сложная и противоречивая. Несомненно, что соображения внешнеполитического престижа, соображения борьбы за власть и ее удержание в обстановке закулисной борьбы и просто традиции сильной власти не позволяют руководителям тоталитарных государств непосредственно реагировать на оказываемое на них давление. Несомненно также, что бойкоты попутно ослабляют реально полезные контакты и уменьшают число рычагов давления в будущем. Однозначного, пригодного на все случаи жизни, ответа в таком сложном деле дать нельзя. Я могу лишь высказать некоторые общие соображения. Мне кажется, что следует, за небольшим числом исключительных случаев, избегать ультимативных бойкотов, т. е. не ставить в явном виде прекращение бойкота в зависимость от каких-то конкретных шагов властей. В этом случае бойкот продемонстрирует заинтересованность в том или ином конкретном деле и в то же время не создаст «тупиковой» ситуации, из которой нельзя выйти без потери лица. Я убежден также в необходимости сочетания разнообразных и внушительных публичных кампаний с энергичной и разумно планируемой тихой дипломатией. Важным полем тихой дипломатии могут явиться обмены политзаключенных. Мне кажется, что в некоторых случаях это почти единственный реальный способ помочь людям вырваться из ада лагерей и тюрем, пусть даже немногим, но он все же прорыв, брешь, и безусловно ничем не вредит оставшимся, и никак не подрывает авторитета правозащитных организаций, например, таких как Эмнести Интернейшнл, которая ставит своей целью всемирную политическую амнистию. […]

Идеология защиты прав человека — по-видимому, единственная, которая может сочетаться с такими различными идеологиями, как коммунистическая, социал-демократическая, религиозная, технократическая, национально-«почвенная»; она может составить также основу позиции тех людей, которые не хотят связывать себя теоретическими тонкостями и догмами, устав от изобилия идеологий, не принесших людям простого человеческого счастья.

Защита прав человека — это ясный путь к объединению людей в нашем смятенном мире, путь к облегчению страданий.

1979, № 19

Опубликовано в журнале:

«Континент» 2013, №152

Россия > Внешэкономсвязи, политика > magazines.gorky.media, 6 ноября 2013 > № 948641 Андрей Сахаров

Империализм и нацизм

Дьякон Женук

1. Оценка империализма

Прежде всего уточню, что я не придерживаюсь марксистского определения понятия «империализм». Империализм отнюдь не является «высшей стадией развития капитализма» и следствием «господства монополий и финансового капитала», которым, дескать, нужны были рынки для сбыта товаров и вывоза капитала (Ленин). Наоборот, капитализм является детищем империализма, а не его родителем. […]

И распадались древние и современные империи не из-за «внутренних противоречий» и, тем более, не из-за «политического возмужания пролетариата», а совсем по другим причинам. Рим погиб из-за чрезмерного гедонизма, охватившего и угнетателей и угнетенных. Китай — из-за изоляционизма. Оттоманскую империю разгромили другие, более могущественные империи (в основном, ради защиты единоверцев-христиан). Западноевропейские империи, превратившись в демократические государства, а не в коммунистические (как рассчитывал Ленин), сами «распустили» свои империи. Только Россия как будто «выполнила завет Ильича», шагнув в коммунизм. И этот единственный случай исполнения пророчеств Ленина оказался самым катастрофическим для всего населения империи и всего мира. […]

Обобщая различные западные толкования, можно сказать, что империализм — это концепция, имеющая целью образование империи, т. е. большого, объединенного под единым правительством государства (imperium — власть, господство). Империалисты стремились объединить несколько мелких, национально родственных государств, чтобы путем расширения территории и увеличения природных и человеческих ресурсов создать мощное государство, способное более успешно экономически развиваться и обороняться от своих соседей. Или — что греха таить — способное покорять и слабеньких соседей, и далекие заморские просторы. Но эта завоевательская тенденция появилась позже, когда исчерпались возможности расширять государство за счет родственных мелких государств. Аппетит пришел во время еды!

С наступлением феодального периода, когда право наследственности получили (в той или иной степени) все прямые наследники феодала, процветавший в древности империализм почти совсем сошел со сцены. Государства дробились, слабели и экономически беднели с каждым новым поколением. Чтобы получить от отца владеньице побольше, наследники нередко убивали своих братьев. Чтобы расширить свое владение (тоже имперская тенденция) за счет соседа, нужно было уничтожить его армию и убить его самого. В результате, во второй половине феодального периода Европа превратилась в банку с пауками.

Единственной объединяющей силой была власть Ватикана. Но она объединяла своих пасомых только для борьбы с иноверцами. Это и спасло Европу от посягательств могущественной Оттоманской империи и, отчасти, татарского нашествия. Разделу же государств между наследниками Ватикан не препятствовал. Их объединение угрожало бы могуществу «имперского» Ватикана.

На этом фоне возрождение древних имперских идей безусловно представляется положительным явлением. Объединение многочисленных княжеств под единые имперские короны было необходимым условием для зарождения и развития современной индустрии, финансовой системы, модернизации сельского хозяйства; для быстрого распространения образования и развития научно-исследовательских работ. Социальные условия жизни также претерпели изменения к лучшему. Вместо двух классов, всемогущих властителей и совершенно бесправных подданных, появился «средний класс» — промышленники, финансисты, коммерсанты, частные земледельцы.

Главнейшее же изменение произошло в «психологии» людей. Если при феодализме каждый житель маленького княжества (герцогства, графства) поневоле должен был считать врагами или, по крайней мере, потенциально опасными иностранцами жителей соседних княжеств, то теперь весь народ слился в единую нацию, хотя этнически зачастую и многонациональную. Тесно окружавшие враги отодвинулись теперь на сотни и даже тысячи верст. Жизнь «на осадном положении» кончилась. Мирные условия очень способствовали развитию частного хозяйства, а с ним и хозяйства государственного.

Все это, конечно, только очень упрощенная схема. Переход от феодальной россыпи к имперским монолитам не проходил гладко, а тем более — мирно. Говоря по совести, издержки переходного периода были велики. […]

Наиболее отрицательной чертой империализма надо считать его экспансивность. Англичане и испанцы были наиболее жестокими. Французы и итальянцы — более мягкими. Русские не смотрели на покоренные народы как на рабов, и в «колониях» зачастую жилось коренному населению лучше, чем крестьянам в «метрополии». Лермонтов написал часто бросаемое коммунистами и нацистами нам в упрек стихотворение «Прощай, немытая Россия...», уезжая не в демократическую Америку, а на Кавказ, в «российскую колонию», где жилось свободнее и лучше, где не было ни рабов, ни господ. И если ни одного индуса или эфиопа мы не видели на правительственных постах Англии, то в Российской империи там встречались и грузины, и татары, и украинцы, и белорусы. А среди интеллектуальной элиты уж и совсем не было различий между «эллинами и иудеями».

Спору нет, между объединенными в одно государство народностями и нациями происходили трения, и не всегда они пользовались одинаковыми правами. А разве не было трений в национально «единокровных» государствах? Да и распри эти были несравненно меньшим злом, чем вражда между представителями одних и тех же народностей, расчлененных на мелкие княжества. И до определенного предела (во времени) эти внутригосударственные распри постепенно смягчались, старые обиды забывались, неравенство в правах сглаживалось; браки между представителями разных народностей очень способствовали этому.

2. Национализм — нацизм

Поворот в противоположную сторону произошел с момента зарождения ницшеанско-нацистских идей, когда вместо центростремительных сил начали развиваться центробежные. Даже в самых малочисленных нациях и народностях появились глашатаи несравненного превосходства данного народа и ничтожества и зловредности всех прочих. Угольки межнационального антагонизма долго тлели, не причиняя вреда государствам. Но с конца прошлого столетия кое-где вспыхнули большие пожары. Особенно в Германии, которая после замены империи демократией впала в такую «неразбериху», вконец разорившую ее и деморализовавшую, что, спасаясь от коммунизма, кинулась искать спасения в национал-социализме. Последствия известны. Такими же были бы они, если бы Германия сдалась на волю коммунистов (в 30-х гг.).

И вот теперь, к концу XX века, некоторые политические деятели начинают все больше забывать о зле, учиненном миру интернационалистами-марксистами и национал-социалистами. Они обращают наше внимание не на них, а на зло, нанесенное империализмом и связанным с ним национализмом. Они призывают нас на борьбу не с существующим, тяжко гнетущим и быстро распространяющимся злом, а с давно отжившим — сменившимся на Западе демократией, а на Востоке советской тиранией — империализмом.

Здесь необходимо уточнить разницу между национализмом и нацизмом, между которыми нынче очень часто ставят знак равенства. Национализм, особенно христианский (а не безбожный, языческий), — явление интровертное. Он обращен внутрь своей нации и побуждает ее к единению, сплочению, внутреннему примирению и, главное, к внутренней национально-братской взаимопомощи. Короче говоря — к внутринациональной взаимной любви (следствие христианского вероучения). Этнически эти нации могут быть многонациональными (Россия, США и другие). В мирных условиях сплоченная здоровым национализмом нация готова жить дружно и с другими народами. По нынешней терминологии — сосуществовать, вести культурный обмен (и торговый, конечно), находиться в «детанте». Среди цивилизованных стран так оно и было. Бывали и войны, но с наступлением мира сразу же все становилось на свои места. Никаких железных или бамбуковых занавесов не появлялось.

Нацизм экстравертен. Он тоже ратует за сплочение своей нации («расово чистой»), но не позитивными побуждениями, а сугубо негативными — противопоставляя свою нацию всем другим как высшую и разжигая звериную ненависть к другим нациям, особенно к соседям.

К сожалению, очень многие последователи разделения России (после освобождения ее) на ряд мелких государств опираются не на здоровый национализм, а на неподдельный нацизм. Они представляют это разделение не как раздел дружной крестьянской семьи в прошлом, а как «освобождение из тюрьмы народов», с непременным в таком случае озлоблением на всех, от кого данная народность отделяется. Такой «метод отделения» имеет корни не только в современном нацизме, но и в давно ушедшем в нети феодализме, когда для приобретения себе лишнего клочка земли надо было убивать родного брата.

Чтобы убить брата, надо было и в себе и в своих подчиненных убить братские чувства и разжечь себя и их горячей ненавистью. Точно так же поступает и определенная часть наших «националистов» из «нацменьшинств». Вместо того, чтобы дать своему народу веские доказательства преимущества отдельной жизни (в области экономики, политики, культуры) перед совместной или «федеративной» жизнью, они предлагают только один тезис: русские — наши кровные, исконные враги, с которыми не только жить, но и дышать одним воздухом добрым людям нельзя. […]

Разжигание такой вражды никак не может пройти без соответствующих последствий. 30-е и 40-е года мы помним. Но предположим, что русские действительно заслужили (своим империализмом) жестокой кары. Предположим, что слезы Шевченки, кровь Шамиля и других национальных героев и негероев должны оплатиться русской кровью и русскими слезами. (Если забыть, что и русские за прошлое тысячелетие тоже пролили немало слез и крови, защищая и свои народы и чужие от многочисленных врагов.) Предположим, что так по нынешним цивилизованным правилам необходимо поступать.

Что же получится? Во-первых, в любой войне, даже вражде без войны, страдает отнюдь не одна только сторона, а обе. Гибнут не одни подвергающиеся отмщению, но и мстители. Значит, пострадают не только «виноватые» русские, но и отделившиеся народы. Во-вторых, какое бы переселение народов ни произвели «националисты», начисто рассортировать распыленные по всей стране нации и народы вряд ли удастся. Да и невозможно все народы выделить в самостоятельные государства. В результате, на оставшейся в распоряжении русских земле, как и на отделившихся территориях, непременно останутся не только не имеющие своих «исконных территорий» евреи, греки, немцы, цыгане или слишком мелкие народности — якуты, тувинцы, юкагиры, но и представители «великих наций», давно породнившиеся между собою — с русскими и представителями других народов. Словом, и остаток России, и отделившиеся государства опять же окажутся многонациональными, если, конечно, последние не решат национального вопроса так, как гитлеровцы разрешали «еврейский вопрос».

В таком случае, за что же будут нести кару оставшиеся в России «нацменьшинства»? Ту же кару, которую готовят русским слишком рьяные «националисты». Это уж будет настоящее братоубийство.

В-третьих, — мой самый слабый довод в пользу мирной и дружной жизни (общей, отдельной или федеральной), — это христианство. Все мы, за малым исключением, виним коммунистов в их воинственном безбожии и в проистекающей из этого их бесчеловечности. Но разве разжигание межнациональной вражды согласно с христианским учением? А ведь очень многие «националисты» считают себя христианами. Православными или католиками — неважно. Да и люди, исповедующие другие религии, тоже разжиганием ненависти грешат против своих моральных законов. Во всяком случае, я — верующий человек — совершенно уверен, что, буде народы нашей общей родины пойдут за проповедниками ненависти и тем, как в 1917 году, преступят Законы Божии, не будет и добрых человеческих законов. Из зла добро не вырастает. А жизнью во зле мы «наслаждаемся» уже две трети века. Не довольно ли с нас?

3. Здравый смысл

Понять все это и (потому) отвергать человеконенавистнические идеи может всякий здравомыслящий человек. Достаточно быть непредвзятым, объективно мыслящим человеком любой народности и религии, чтобы понять, какое зло эти идеи таят в себе. И не только для тех, против кого носители этих идей разжигают ненависть, но и для их же нации и, в конечном счете, для них же самих. Германский пример и тут применителен.

Предлагаемое вашему вниманию (ниже) письмо составлено и подписано представителями разных народностей, религий и даже атеистами, но оно является ярким примером такого вненационального здравого смысла и в оценке «русского империализма» и «нездорового национализма». В 1951 году государственный секретарь США Дин Ачесон заявил о «кровной связи русского и советского империализма». Его «теорию» горячо поддержала газета «Нью-Йорк Тайме». Р. Абрамович, тогдашний редактор «Социалистического Вестника» (орган РСДРП меньшевиков, основанный Л. Мартовым), написал ответ в эту почтенную газету. Кроме него подписали письмо: М. В. Вишняк, нынешний редактор «Нового журнала» Роман Гуль, В. М. Зензинов, Е. П. Иргизов, тогдашний редактор «Нового журнала» М. М. Карпович, А. Ф. Керенский, Б. А. Константиновский, И. А. Курганов, Б. И. Николаевский, Л. Б. Смирнов, Г. П. Федотов, В. М. Чернов и С. М. Шварц. Заподозрить этих старых революционеров, политиков и публицистов в приверженности «русскому великодержавному империализму» никак нельзя. И все же их здравый рассудок заставил их написать это письмо. Вот оно:

Политика кремля — не национальная политика России

Открытое письмо редактору (газеты) «Нью-Йорк Таймс»

Милостивый государь!

Ваша передовая статья от 28 июня «Реализм по отношению к России», в которой комментируется речь Государственного Секретаря г. Ачесона, произнесенная в Хаус Форейн Афферс Комити 26-го с. м., должна вызвать ряд серьезных возражений со стороны русских демократов, которые в свое время боролись за свободу против монархии, а теперь долгие годы борются за нее против большевизма.

Мысль, которая красной нитью проходит через речь г. Ачесона и, в еще более заостренной форме, через Вашу передовицу, сводится к тому, что, как Вы пишете, «советские властители следуют империалистическим русским традициям, с той только разницей, что к русской военной мощи они прибавили новые виды оружия: коммунистический заговор, революционную психологическую войну и косвенную агресию».

Г. Ачесон со своей стороны утверждает, что Сталин является только продолжателем той политики завоеваний и экспансии,- которую Российское Государство вело на протяжении последних 500 лет.

Мы считаем эти утверждения совершенно ошибочными с исторической точки зрения. Но они еще гораздо опасней с точки зрения политической и для демократии русской, и для демократии мировой. Говоря об истории, не следует упускать из виду того, что не одно Российское Государство из маленького княжества, путем захвата и консолидации, превратилось в мировую империю. История всех других больших государств, возникших за последние столетия в Европе, и не только в Европе, — развивалась путем колонизации и экспансии, войн и захватов. […] Русский народ не представляет в этом отношении исключения. Завоевательная политика русской монархии в основном закончилась в последнюю четверть XIX века. После революции 1905 г. и до 1914 г. русский народ и русская политика не были ни более воинственны, ни менее миролюбивы, чем политика других государств. И мы не слыхали еще до сих пор со стороны ответственных политиков и писателей в США упреков в том, что Россия несет большую долю ответственности, чем ее союзницы — Франция, Англия и США, за общую оборону против австро-германской агрессии 1914-18 гг.

Первые шаги победоносной демократической революции в феврале 1917 г. были ознаменованы актами Временного Правительства, которые свидетельствовали о полном отсутствии у него каких-либо экспансионистских или воинственных намерений. Временное Правительство активно отстаивало перед союзниками мир без аннексий и контрибуций, на основах самоопределения всех народов, и само подало пример, добровольно дав захваченной царизмом Польше полную независимость.

Все эти меры в тот момент были поддержаны огромным большинством русского народа, который доказал, что завоевательная внешняя политика и угнетение национальностей отнюдь не являлись традициями самого русского народа. […]

Даже большевистская диктатура заняла — под давлением «не-традиционных» настроений огромных масс русского народа — позицию радикального отрицания каких-либо завоевательных или националистических настроений.

Лишь в результате своей внутренней эволюции, своей идеологии и всего своего политического существа большевистская диктатура, оказавшаяся по ряду исторических обстоятельств способной удержаться у власти в течение трети века, — создала государство совершенно нового типа, в истории еще никогда небывалого, — государства-партии, государства, в котором всё: не только земля, недра, фабрики, дома, транспорт, но и самый народ является безраздельной собственностью диктаторской партии. Не Сталин — орудие в руках империалистического русского народа, а народ — орудие в руках партии Сталина. Эта партия, правящая методами неслыханного террора и насилия над народом, лишенным всякой свободы и всех возможностей сопротивления, ни по своим собственным воззрениям, ни объективно не является национальным правительством России. Она интернациональна по самой своей сути. Ее цели определяются не интересами страны и народа, которыми она правит, и даже не только заботой о своем самосохранении, а стремлением к безграничному расширению территории своего государства, в конечном счете, к господству над всем земным шаром. Но не в интересах российского государства или «великорусского племени», к которому, кстати, многие лидеры компартии вовсе и не принадлежат, — а в интересах международного коммунизма, для утверждения владычества возглавляемой ВКП мировой Компартии.

Именно непониманием этой основной истины, которую мы тщетно уже в течение многих лет старались внушить общественному мнению Запада, и объясняются очень многие роковые ошибки, совершенные союзниками до второй мировой войны, и во время ее, и после нее. Люди, сами стоявшие во главе своих стран и действовавшие в интересах своих народов, в первую очередь психологически не в состоянии понять душевного уклада людей из Кремля. Они их мерили своей меркой, приписывая им свои собственные мотивы и побуждения, и естественно, что их представления о вероятной политике Советской России неизменно оказывались ложными. Отсюда — Ялта, и Тегеран, и Потсдам, и политика по отношению к Китаю.

Ту же ошибку собираются теперь, по-видимому, повторить снова некоторые американские государственные деятели. Их в этом, к сожалению, поддерживает Ваш орган, пользующийся столь заслуженным вниманием во всем мире.

Объявляя Сталина, по существу, продолжателем «традиционной русской политики», Вы тем самым в известной степени отождествляете режим Сталина с русским народом, Вы возлагаете на русский народ, на его интеллигенцию, на его руководящие слои известную долю ответственности за политику Сталина. А это должно иметь свои политические и психологические последствия в самой России. Американские речи и статьи о тождестве сталинской агрессии с национальными традициями России будут подхвачены всей коммунистической пропагандой для построения своего антитезиса: «Значит, — скажут они, — борьба западных держав ведется не только против Сталина, как они до сих пор лицемерно утверждали, а против самого русского народа. Значит, Сталин в борьбе против Запада защищает не только себя, но и российское государство, но и русский народ».

Антинациональная и антинародная диктатура Сталина никогда не отказывалась прибегать к самой грубой пропаганде русского патриотизма, когда ей было это полезно. Так она поступила в самый критический период Второй мировой войны, когда она лицемерно отказалась от интернационализма, от пропаганды коммунизма и всю свою пропаганду сосредоточила на разжигании патриотических и национальных инстинктов.

Мы считаем нужным предостеречь ответственных руководителей западных держав, в которых угнетенный русский народ видит своих естественных союзников, от опасной попытки — во имя исторических обобщений, не соответствующих исторической истине, — создать видимость общности интересов между сталинской диктатурой и русским народом. В той титанической войне, которая надвигается на них по вине сталинской диктатуры и только ее одной, одним из главных шансов победы демократии над варварством и рабством является активное содействие или, по меньшей мере, пассивное сочувствие широких масс русского народа. Этот шанс может быть потерян, если США и другие союзники не заявят без оговорок и ограничений, что борьба с их стороны ведется только против господствующей над народами России и сателлитов коммунистической диктатуры, но не против России или народов России.

Мы говорим о «народах России». Ибо российская демократия, в лице своих наиболее авторитетных и связанных с жизнью России течений, проявила твердую решимость к справедливому и демократическому разрешению вопроса о «национальных меньшинствах». Считая наилучшей формой будущей свободной России федеративную республику всех народов на основе равенства, российские демократы признают в то же время право каждого народа на полное самоопределение путем свободного демократического голосования под наблюдением Объединенных Наций.

Мы считаем, что нарастившая за последнее время атмосфера взаимного понимания и сотрудничества американской демократии и российской, проявившаяся в нарождении групп граждан, считающих российский народ своим союзником, и в заявлениях государственных деятелей и (печатных) органов, потерпит тяжелый урон, если ноты, прозвучавшие в речи г. Ачесона и в Вашей передовой, стали бы политикой США.

Нью-Йорк, 28 июня 1951 г.

Подписи: Р. Абрамович и др.

Еще за год до того, отвечая оппонентам из нашей эмиграции, Р. Абрамович писал («Соц. Вестник», июнь 1950): «Неправда, что она (сов. диктатура) создала в России подлинно-национальное государство и преследует национально-русскую, нужную русскому народу, политику. Ее политика вовне и внутри идет вразрез с самыми насущными и жизненными интересами народных масс... Моя главная задача... состоит в том, чтобы убедить русский народ там, что в той мировой борьбе, которая разыграется между сталинской диктатурой и демократиями, он (народ) тоже должен выбрать свой лагерь — в лагере демократии. Он может это сделать пока не физически, а морально, психологически. Но даже чисто моральное занятие позиций может сыграть огромную роль.

Мы будем отстаивать перед общественным мнением мира, что война должна вестись не против русского народа, который, по нашему твердому убеждению, не отвечает за поступки своего правительства; и мы будем открыто спорить с теми, кто будет уверять, что Сталин имеет глубокую поддержку в народе и что его политика является поэтому политикой всего русского народа».

Имена сменились, но положение остается прежним. Хотя теперь последователи осуждаемой Абрамовичем политики и выделяют из среды всего русского народа только великороссов, приписывая им одним «ответственность за поступки своего правительства», суть дела не меняется. Да даже если бы это было и так, нам, выходцам из СССР и коренным жителям Запада, следовало бы приложить все усилия к тому, чтобы оторвать и эту часть народа от правительства, сделать ее своим «моральным, психологическим» союзником. А тем более не следует ее (великорусскую часть народа) толкать в объятия рабовладельцев-правителей; не делать многомиллионный народ действительной базой коммунистической деспотии.

4. Мировая проблема

«Нездоровый национализм» охватил не только многих активистов из народностей, входящих в состав СССР (или России). Это мировая проблема. Даже внутри получивших свободу мелких и не мелких (Канада, например) колоний и доминионов европейских государств (да и в самих метрополиях) центробежные силы набирают мощь и в ущерб своим, зачастую и без того слабеньким и беспомощным государствам рвут их на клочки. Страдают при этом, как правило, больше всего именно те племена и народности, которые, по замыслу их национальных вождей, должны во что бы то ни стало отделиться, стать самостоятельными государствами, возглавляемыми этими вождями.

Не избежали этой участи и США. «Националисты»-негры проповедью ненависти к белым портят жизнь и белым, и государству в целом, а тем более себе. […] Но рабство давно ушло в нети. По нынешним законам негры совершенно равноправны. Во многих социальных и экономических аспектах они даже пользуются значительными привилегиями. Но неравенство, как ни суди, все-таки есть: негров не с большой охотой принимают на работу, негритянские дети в школах учатся хуже белых ребят, арестам (пропорционально) черная молодежь подвергается чаще и т. д. В результате этого черные живут значительно беднее белых.

Но почему так получается? Исключительно потому, что разжигаемая «националистами» ненависть к белым делает негров «социально неуживчивыми» на работе. Они (конечно, далеко не все) нарушают рабочую дисциплину и вносят нестроения в рабочий коллектив, саботируют работу и т. д. Идущие в школу черные подростки (тоже не все) думают не о приобретении знаний, а лишь о мести ненавистным белым соклассникам, учителям и даже школам и школьному инвентарю. Эта же вдолбленная в их головы жажда мести подталкивает молодежь на преступления. Выходит, виноваты и не белые и не черные, а только те, кто сеет межрасовую ненависть и помогающие им умеренные «благожелатели».

Что же делать? Для выделения черных в особое государство у них нет своей территории. Да они выделения и не хотят: в своем государстве жить нужно будет исключительно за свой счет, а не на «проценты с рабовладельческого капитала». И знают активисты, что разожженная ими злоба в своем народе, не имея другой цели, обратится на самих же себя. Что в районах «черных гетто» и наблюдается.

Остается один выход: вычеркнуть прошлое! Черным забыть о рабстве, а белым о том, что черные «националисты» натворили за последние десятилетия. И, отбросив человеконенавистничество, отбросив «нездоровый национализм», постараться стать единой, здоровой, дружной нацией. Именно — нацией, объединенной общими интересами семьей.

В США это почти неразрешимая проблема. На нашей же родине, среди простого народа (преобладающего большинства) «нездоровый национализм» не пустил еще глубоких корней. Таких глубоких, как в США. Если при доброй воле всех народов, населяющих СССР, а особенно их национальных вождей, всю энергию, затрачиваемую на совершенно ненужные междоусобные распри, обратить на борьбу с общим врагом — коммунизмом, победа будет за народом.

Я верю, что только при условии всеобщего нашего примирения между собою мы можем освободить и себя от коммунистического гнета, и весь мир — от угрозы коммунизма. И тогда ни империализм, ни нацизм не будут страшны всем нам. Ни нам, ни всему миру.

И при этом больше всего выиграют не «великороссы», а именно те «угнетенные нации», о которых неумело пекутся экстравертные националисты.

Из трех наследников империализма — коммунизма, нацизма и демократии — я отдаю предпочтение последней. Хотя и она далеко не идеальна, но несравнимо лучше других. При ней могут существовать в мире и многонациональные государства и возможен прогресс в области государственного и социального устройства. Первые же два наследника — темная могила, в которой медленно умирают заживо погребенные и единонациональные государства, и многонациональные.

1981, № 28

Опубликовано в журнале:

«Континент» 2013, №152

 Зарубежная Россия

Книги, люди, журналы, идеи

Анджей Дравич

ОТ РЕДАКЦИИ–1980: Публикуя статью польского критика, исследователя русской литературы, мы предполагаем, конечно, что не каждый наш читатель (включая нас самих) согласится с каждым из его положений. Однако трудно не согласиться с тем, что такой полной и уравновешенной картины новейшей эмиграции сама эмиграция еще не создала. […]

«Зарубежная литература, как особая глава в истории русской литературы, идет к своему неизбежному концу». Этими меланхолическими словами заканчивал Глеб Струве свою «Русскую литературу в изгнании», написанную в середине 50-х годов. Меланхолия эта, горькое сознание заката и умирания — подлинная и всеобщая эмоциональная атмосфера, господствовавшая в зарубежной России того времени. Но оказалось, что и замечательный литературовед, и многие другие неожиданно ошиблись в свою пользу. Теперь видно, что то, о чем четверть века назад писал Струве, должно было стать лишь некоторой паузой, отсрочкой наследования, тем, что русские называют «безвременьем».

Биологический закат и жизненный тупик явно тяготел над судьбами первой эмиграции — массы людей, более или менее вынужденно покинувших Россию в результате большевистского переворота. Стало очевидно, что великим проектам и программам эмиграции не суждено исполниться, что попытки найти форму компромисса, перекинуть идейные мосты к стране не выгорели, — а было их множество, начиная со сменовеховцев и евразийцев, и всегда в них было заложено зерно капитуляции. Зато не стало очевидно — еще, ибо для этого нужна сегодняшняя перспектива, — что в сфере культуры (а нас интересует именно она) исторический проигрыш был, по меньшей мере, сомнителен, если этот проигрыш вообще существовал, ибо можно доказать, что обе России, отечественная и эмигрантская, культурно сосуществовали как тайно сообщающиеся сосуды с расщепленными и перепутанными соединениями. За рубежом отцеживались и хранились элементы, которых в стране как раз не хватало и которые в окончательном, уже общем итоге оказались или окажутся необходимыми.

Истинная национальная культура не спешит, она неотъемлемо наделена особым самоохранительным чувством бережливого накопления ценностей. Георгий Федотов попал в точку, предложив в 1936 году эмиграции поставить на отечественных «молчальников». И эта Россия будущего виделась ему достойной того, чтобы сделать на нее «ставку Паскаля, ставку веры, — ставку, без которой не для кого и незачем жить»[1]. Тем, кто не обладал федотовской зоркостью, оставалась взамен горькая очевидность дезинтеграции, впитывания в чужие культуры, разные области которых заполнялись пришельцами на -off, -eff, -sky; оставался тяжкий опыт хождения по мукам бесподданных XX века, столь отличный от положения политэмигрантов до 1917 года, — в частности, потому, что большей части заинтересованного большевизмом мира эмигранты представлялись отбросами с помойки истории.

После Второй мировой войны на Западе появилась вторая эмиграция, с самого начала, однако, отягощенная грузом навешенной на нее коллективной ответственности за преступления единиц, смакующая свои тройные обиды, нанесенные своими, немцами и союзниками, — а значит, изначально менее заметная, притаившаяся, не желавшая бросаться в глаза, нацеленная прежде всего на физическое выживание и взаимопомощь. Отдельные пришельцы из этого второго эшелона нашли свое место в науке и культуре первой эмиграции, создали также свои организмы, но все это не дало впечатления нового качества или открытия новых перспектив, а только, казалось, чуть оттягивало навороженный Глебом Струве неизбежный конец.

Сознание близкого упадка углубило десятилетиями укреплявшийся комплекс неполноценности по отношению к культуре, создаваемой на родине, до такой степени, что, не будь того же Струве, не было бы даже очерка истории эмигрантской литературы, ибо она явно не выглядела достаточно достойным внимания предметом исследования! Это убеждение было свойственно и нерусским русистам, за малыми исключениями игнорировавшими культуру зарубежной России. Лишь недавние годы принесли в этой области несомненные перемены. Итак, наступало заведомое примирение с мыслью, что, когда исчезнут последние эмигранты, тогда всему, что возникло в их кругу, одна судьба — рухнуть и быть забытым, оставив след лишь в упоминаниях или примечаниях позднейших историков в качестве третьестепенного фонда единственно значимых отечественных событий.

Но ситуация изменилась. Наступило явление третьей эмиграции.

Ее генеалогия — предмет споров. В одном из последних номеров парижского «Континента»[2] появилась статья, внушающая, что она создана кремлевскими стратегами и цель ее — «дезинформировать и дезориентировать Запад, укрепить позиции СССР во внешнем мире». Следует отметить, что в здравом уме сразу рождается недоверие к такой сатанинской, парализующей картине. Пожалуй, мы окажемся ближе к правде, предположив, что в клубке причин и следствий, действий и противодействий, а также разнообразных мотивировок явление новой эмигрантской волны уже вышло за рамки каких бы то ни было первоначальных замыслов, живет своей жизнью, которая не подчиняется управлению на расстоянии и чревата непредвиденными возможностями, решительно ускользая от концепции заговора. Возможно, у власти были определенные намерения, которые действительность переросла, а то и обратила в противоположность; но, кроме того, режиму пришлось кое-что совершать под давлением, и нет уверенности, всегда ли он хорошо знал, что делает. Еще в 1922 году когда из России выслали большую группу интеллигенции, эмиграция получила мощный приток духовных сил. Результат различных официальных начинаний в наше время (от уговоров и угроз с одновременным лишением возможности нормально существовать, через фиктивные «временные выезды» с позднейшим лишением возможности возвратиться, и вплоть до принудительной высылки) — приток еще более мощный, к тому же постоянно обновляемый, который радикально оживил биологически угасавший организм зарубежной России.

За границей сейчас находится большая группа писателей с достаточно весомыми именами: Солженицын, Некрасов, Максимов, Синявский, Бродский, Коржавин, Эткинд, Зиновьев, если назвать только важнейших. Скончались, правда, Анатолий Кузнецов и незабвенный Александр Галич, связывавший все эмигрантские группировки. Ожидается, в свою очередь, приезд Аксенова, Войновича и Копелева. Прибавим к этому большую группу писателей второго эшелона, многих хороших публицистов и эссеистов, в особенности из русско-еврейской диаспоры, и совсем молодых, но уже подающих серьезные надежды людей; наконец, университетских филологов и историков.

Вдобавок, издательские начинания этого круга в значительной степени используют приток литературы с родины, печатаемой с согласия авторов или без; некоторые из них, живя в России «отечественной», стали таким образом de facto жителями зарубежной России. Отечественный самиздат и вещи, о которых заведомо известно, что им не пройти цензуру, втягиваются в тамиздат, т. е. выходят в зарубежных издательствах, после чего, тайком провезенные в Россию, они начинают свой первый или второй кругооборот на родине. Рамки этого кругооборота не широки, ограничиваясь, в общем-то, частью — лучшей частью — литературных кругов. Но это лишь начало процесса, предвиденного Федотовым в те поры, когда он ставил на «молчальников» и рассчитывал, что в будущем они раскроют рот. Недостижимая мечта первой эмиграции, предмет ее постоянных попыток, обходных маневров, финтов, предложений, уступок (притом что большевиков, жаждавших безоговорочной капитуляции, все это не интересовало), — исполнилась, шаг за шагом, полностью вне этой власти: формируется единство русской культуры, сближаются два берега национального сознания, разорванного в течение шестидесяти лет. К этому подошло бы название, которым озаглавил свою книгу эмигрантский историк литературы Юрий Мальцев — «Вольная русская литература». Его история рассказывает, правда, прежде всего о сам­издате, но в последние годы, когда собственно самиздат утратил разбег, как раз и наступило стирание издательских границ.

Речь идет о единстве, наконец-то реализующемся, пусть даже только начатом. Но разве дела не обстоят так, как постоянно можно услышать в русской диаспоре, что ни о каком, мол, единстве нельзя говорить, поскольку эмиграцию раздирают неистовые свары?

Действительно, первое слуховое впечатление каждого, кто склонит ухо в эту сторону, — гам перекрикивающих друг друга голосов. Как правило, сильно нажаты эмоциональные педали, нет недостатка в пророческом пафосе, и легче столкнуться с инвективами ad personas, чем с обдуманными аргументами. […]

Не нужно доказывать, что само эмигрантское положение, с его — так или иначе, всегда присутствующим — привкусом проигрыша, настраивает драчливо, а разреженный чужестранный воздух облегчает резкие и не всегда координированные движения. Об этом знают все эмиграции мира. Согласимся же, что русские оказались в особой ситуации, способной многое объяснить. В стране, которую они покинули, на их (всех без исключения) памяти не существовало общественное мнение и его организмы. Всё, что личности, группы, круги, коллективы могли бы высказать по самым важным вопросам, закисало в стране, как в бочке, забитой затычкою официальной линии. Ничего странного, что оно вырвалось с шумом. Идет коллективное обучение политической речи, поиск себя самих, настраивание голосов. Эмиграция является продолжением разогнанного шестьдесят два года назад Учредительного Собрания и парадигмой будущей духовной жизни на родине. Ей приходится платить цену этого разрыва, причем, пожалуй, не чересчур высокую — даже тогда, когда борцы на ристалище дискуссий считают дозволенными любые приемы. Нормы и формы явятся со временем — имейте терпение. […]

Стоит сориентироваться, какова в области культуры, а особенно литературы расстановка русских сил за пределами страны.

Одна из ее форм — система журналов, литературных или уделяющих внимание литературе.

Здесь ситуация долгое время была стабильной. Основанный в 1942 году в Нью-Йорке «Новый Журнал» был и остается ежеквартальником старших поколений, хранящих традиционные вкусы. Он наследовал традиции главного органа довоенной эмиграции, парижских «Современных Записок», и всей исторической линии русских т. н. толстых журналов. Ориентация на реализм, постсимволизм, постакмеизм, нелюбовь к новаторским штучкам, но зато многообразие весьма ценных архивных публикаций, сокровищница сведений о культуре и истории в мемуарном разделе, живая публицистика с неоднородным, впрочем, уровнем аргументации.

Еще дольше, 55 лет, существует в Париже «Вестник Русского Христианского Движения». Наряду со статьями из области основной, богословской и религиозно-философской, проблематики, а также по вопросам религиозной жизни в России, здесь много литературных публикаций, в особенности ведущих происхождение от того же духовного течения. Журнал вел также оживленные дискуссии о возможностях и концепциях духовного возрождения России, но в последнее время они стали несколько уплощенными. Дело в том, что главный редактор, так сказать, принес журнал в дань, — правда, не кому-нибудь, а Солженицыну, и теперь «Вестник» с безоглядной преданностью пропагандирует взгляды великого вермонтского отшельника и его сторонников. Пыл этот заходит так далеко, что редакция немедленно отмежевывается от собственных публикаций, если они не нравятся Солженицыну, — как известно, неслыханно чувствительному в отношении всего, что припахивает опорочиванием доброго имени России, и, при всех своих огромных достоинствах, не самому терпимому человеку.

С 1947 года в Париже выходит главная еженедельная газета эмиграции, «Русская Мысль», воистину Ноев ковчег с представителями всех видов, где трогательные остатки угасающей старосветскости (некрологи, тематические уголки, советы, объявления, светская хроника, болтовня престарелых дам в стиле belle ероque) соседствуют с информацией и комментариями текущих событий, публикациями прежней и нынешней литературы, обзорами выходящих изданий. Газета старается всем потрафить и быть открытой трибуной, что делает ее пестрой, но живой. […]

Во Франкфурте-на-Майне с 1946 года выходит ежеквартальный журнал «Грани», связанный с издательством «Посев». Эти организмы второй эмиграции, созданные — в силу вышеупомянутой специфики этой последней — в некоторой изоляции, годами возбуждали в различных кругах подозрительность и сомнения в том, кому они в действительности служат; однако, глядя трезво, следует сказать, что нет никаких противопоказаний тому, чтобы принимать их такими, как они есть. До пришествия третьей эмиграции «Грани» были главным и очень богатым источником публикаций новой русской литературы, и заслуга их велика: они помещали основные тексты Войновича, Владимова, Максимова, Гроссмана, в них напечатан «Котлован» Платонова, публиковался Солженицын, и специальный номер был посвящен делу Синявского и Даниэля, — одним словом, в «Гранях» была масса значительных вещей. […]

Третья эмиграция вообще принесла с собой журнальный бум. Люди, которые на родине могли печататься лишь с большим усилием и потерями, обнаружили, что создать свой журнал на Западе нетрудно, а отмеченный выше взрыв самовыражения придал размах их начинаниям. Сразу зарябило в глазах от числа журналов. Впрочем, играли роль и более серьезные причины. Именно они, в первую очередь, были решающими в возникновении и облике «Континента».

«Континент» — это опять-таки попытка восстановить традиции и форму «толстого журнала», т. е. литературно-общественного издания, представляю­щего и различные литературные жанры, и различные типы размышления о литературе и жизни. Избранное название налагало добровольные обязательства: «...мы видим задачу нашего журнала,— говорилось в редакционном вступлении к первому номеру, — не только в политической полемике с тоталитаризмом, но прежде всего в том, чтобы противопоставить ему — этому воинствующему тоталитаризму — объединенную творческую силу художественной литературы и духовной мысли Восточной Европы, обогащенных горчайшим личным опытом и вытекающим из него видением новой исторической перспективы». Что бы ни думать об отдельных материалах двадцати с лишним номеров ежеквартального журнала, в котором иногда ощутима недостаточно жесткая хватка редакторской руки, — главное его устремление, несомненно, исполняется трудолюбиво и от души. «Континент» смотрит широко, мыслит открыто, дает место на страницах многообразным взглядам, ищет союзников на Западе и сотрудников среди восточных товарищей по несчастью. Польше он уделяет весьма почетное место. Регулярно выходят его издания на иностранных языках, из которых особенно интересно и довольно независимо немецкое.

Результатом раскола в «Континенте» стал выходящий менее регулярно, по замыслу ежеквартальный, журнал «Синтаксис», предприятие супругов Синявских. Это журнал весьма камерный, производимый домашним способом, посвященный критике, эссеистике и публицистике, направленности либерально-западнической. Редакторы заявили, что они высоко ставят интеллектуальную провокацию, остроту мысли, эффектную форму и что им отвратительна литературная серость «соцреализма наизнанку». Их специальностью стала полемика с различными формами и извращениями русской мысли неославянофильского типа. В этой роли журнал оказался нужным, будоражащим, задиристым.

Журналы «Эхо» и «Ковчег», за которыми из Варшавы удается следить лишь урывками, сформировались схоже: как предприятия более молодых эмигрантов, начинающих или менее известных писателей, заранее бунтующих против академизма существующих журналов. Оба дают ведущее место эксперименту, в особенности связанному с традицией Обэриу, — многими годами позже это влияние оказалось плодотворным. «Эхо» также заявило: «Понятие редактуры нам ненавистно», — предполагая, что будет печатать все, что ему понравится; в результате оба журнала скорее напоминают альманахи, где нет определенной линии, ибо в ней нет потребности. Эта юношеская развязность, подкрепленная богемным духом, хорошо вписывается в парижский пейзаж, и панорама эмиграции была бы без них безусловно беднее.

Есть еще журнал художников «Третья волна», уделяющий много места литературе, — он решился открыто заявить, что является альманахом. И здесь авторы разнообразнейшие, а важнейшие вопросы связаны с группировками. Эмиграция художников попала на Запад в трудный момент всеобщего пресыщения и убежденности, что все уже было; так что ей приходится с огромными усилиями бороться за признание своего экспериментаторства, которое на родине было смелым и шокирующим, а за ее пределами возбуждает, правда, и уважение, и умеренный интерес, но чаще всего не является открытием или неожиданностью. Нет недостатка и в спорах о том, кто лучше представляет русское искусство и кто кому мешает занять соответствующее положение. Но это уже не наша забота.

Еврейская эмиграция лишила Россию многих ясных умов и бойких перьев; поэтому нет ничего удивительного, что в Израиле возникло несколько журналов, в которых литература занимает значительное место. Среди них выделяется ежемесячник «Время и мы». Это, пожалуй, наиболее профессионально, lege artis, редактируемый журнал в эмиграции. Им руководит Виктор Перельман, бывший сотрудник «Литературной газеты», умело дозируя литературные тексты, воспоминания, документы, сенсационные и развлекательные материалы.

Так выглядит перечень только самых важных или самых заметных журналов.

Вторая форма расстановки сил — это писатели-эмигранты и их произведения.

Чувство угасания предыдущих эмиграций совпало с кончиной выдающихся писателей: умерли Бунин, Ремизов, Зайцев, Георгий Иванов, намного раньше покинула эмиграцию Цветаева и умер Ходасевич. Литературе недоставало крупных индивидуальностей, — к счастью, этот вакуум в известной степени компенсировался (если это вообще возможно) неутомимыми трудами критиков и литературоведов, обеспечившими непрерывность культурной традиции. Читатель получил важнейшие исследования и издания текстов, без которых работа русиста была бы вообще невозможной, если речь идет о современной литературе: историю русской литературы в стране и за рубежом Глеба Струве, книги Чижевского, Маркова, Ермолаева, эссеистику Владимира Вейдле, фундаментальные издания Пастернака, Ахматовой, Клюева, Мандельштама, Гумилева, Цветаевой, труды русских философов, четыре тома альманаха «Воздушные пути», антологии поэзии и прозы. Первостепенную роль сыграло воспитание нового поколения ученых, — здесь следует отметить плодотворное влияние Романа Якобсона. С благодарностью следует вспомнить издательства, в особенности слишком поспешно ликвидированное, а по прошествии лет восстановленное издательство имени Чехова в Нью-Йорке, — в его честь можно было бы написать пламенную оду.

Так что третья эмиграция не пришла на пустое место, тем более, что русисты-русские оказали сильное влияние на западную русистику и в значительной степени были попросту ее воспитателями.

В настоящее время Солженицын без устали трудится над своим гигантским историческим циклом, публикуя очередные т. н. узлы из эпохи заката царизма. Крепкий живописец социальных полотен, Максимов опубликовал после выезда автобиографическое «Прощание из ниоткуда» и повествующий об эпизоде послевоенного сталинизма «Ковчег для незваных». Некрасов использует формы более свободные, репортажные, с лирическими отступлениями и сведением счетов с прошлым. Два серьезных томика стихов опубликовал Бродский; поэзия его вне России стала, кажется, приобретать черты некоей особой невесомости, смысл которой станет ясен лишь со временем. Невероятно эффектно вторгся, предшествуемый своими «Зияющими высотами», Зиновьев; его первая книга доказывает, что во всех сферах советской жизни осуществляется принцип contraditio in adjecto, и жизнь эта оказывается нелогичной по своей сущности, рассуждения же логика превращаются в литературу, притом высокого класса. Прибыв на Запад, Зиновьев продолжает публиковать новые книги, но все они пока что остаются в ключе, уже блестяще реализованном в «Зияющих высотах». Синявский, пожалуй, наиболее выдающийся из живущих русских критиков, вернулся — и правильно сделал — к своей основной специальности, опубликовав «В тени Гоголя» и «Прогулки с Пушкиным»; эта последняя, написанная с дьявольски иконоборческим пылом, вызвала скандал в среде пушкинистов. Судя по напечатанному фрагменту, должен стать событием роман свежего эмигранта Юза Алешковского «Кенгуру», фантастически-гротескный, политический и плутовской, утопический и реалистический.

Кроме того, систематически пишут и издаются Гладилин, Владимир Рыбаков, Терновский, Марайзин, Кандель и многие другие прозаики, о которых уже можно говорить серьезно. Нет недостатка в поэтах. […] Увлекательные книги, соединяющие публицистику и расчеты с прошлым, издали выдающийся филолог Ефим Эткинд и прозаик Григорий Свирский; историк Александр Некрич опубликовал исследование о репрессивной национальной политике «Наказанные народы». Вообще политическая эссеистика и публицистика расцветает особенно бурно, и здесь нельзя не упомянуть имя известного историка и публициста второй эмиграции Абдурахмана Авторханова. В этой области блеснул подлинным талантом отважный Владимир Буковский: в книге «И возвращается ветер...» он произвел трезвый, мудрый и стилистически совершенный анализ своего опыта. В критике появились многообещающие имена Майи Каганской и Натальи Рубинштейн; нашли свое место в науке многие историки (например, Михаил Геллер) и филологи (с весьма любопытной русистикой Иерусалимского университета, в шутку определяемой как «структурализм с человеческим лицом»), занявшие университетские посты по всему миру. […]

Как во всякой живой литературной среде, в эмиграции возникают произведения менее ценные и сомнительные, иногда свидетельствующие всего лишь о малом таланте, иногда о спесивой мании величия, иногда о чрезмерной запальчивости. Особые обстоятельства эмиграции и ненормальность условий ее жизни часто способствуют расшатыванию критериев: на короткое время это может помочь комбинатору, приодевшемуся в перья диссидента, или вызвать применение льготного тарифа по отношению к человеку более отважному, чем талантливому, который полагает, что если он выстоял в тяжких испытаниях, то писать, философствовать или поучать других — роль, принадлежащая ему по праву. Есть и обычные составные элементы среды: зависть, обостренный дух конкуренции; к этому нередко присоединяются мессианские настроения и стремление к власти над умами; дает себя знать многолетняя изоляция от всемирного круга мысли и культуры. Однако все это существует в обычных пределах и на краешке существенных явлений и споров, не заслоняя их и не перевешивая. Это подтверждается при любой трезвой и объективной калькуляции несомненных и сомнительных эмигрантских ценностей.

Есть, наконец, и третий вариант расстановки сил в эмиграции, а именно позиции и взгляды, поддающиеся описанию также лишь в самых приблизительных очертаниях.

Спектр их широк. Если смотреть на эмиграцию как на наследницу прошлого и предтечу будущего Учредительного Собрания, то едва распускающийся русский парламентаризм продемонстрирует все цвета и оттенки. На крайне левом фланге (сохраняя традиционную терминологию) окажется в настоящее время Жорес Медведев, на расстоянии, из России, поддерживаемый братом Роем и сторонниками из круга самиздатского журнала «XX век». Их определяют как «неомарксистов»; они сами пишут о себе как о «диссидентах марксистского типа». Их характеризует вера в возможность возрождения ленинских традиций и «истинного социализма». Они критически относятся к большинству оппозиционных группировок и, в свою очередь, встречают всеобщую неприязнь и даже упреки в том, что они оказывают определенные услуги власти. Объективности ради следует все-таки напомнить, что Рой и Жорес вместе и по отдельности написали ряд ценных трудов: о репрессивной психиатрии, о почтовой цензуре, о Сталине, Солженицыне, авторстве «Тихого Дона» и т. д.; что оба в совершенстве владеют техникой публицистики: спокойной, умеренной, элегантной, точной в полемике, сравнительно наиболее близкой к средним европейским стандартам и, по крайней мере, не общераспространенной в диаспоре; наконец, что их концепции, по-видимому, подчинены прагматическому желанию достичь адресата, умонастроенность которого они учитывают, — партийного «аппаратчика» среднего и высшего уровня, не глухого к словам о реформизме (Жорес предполагает, что такая группа существует). Этому адресату они втолковывают, что Сталин для партии был нерентабелен, поскольку уничтожал ее, и что реформы, не нарушающие существа системы, гораздо выгоднее, нежели застой. В действенности таких уговоров можно сомневаться, перевес тактических комбинаций над существом дела можно в принципе поставить под вопрос, однако в рамках принятых посылок все это не бессмысленно и не обязательно вполне безрезультатно.

Двигаясь слева к центру, мы наталкиваемся на «левых либералов». Сюда относятся, в частности, Плющ, Янов, Левитин-Краснов, Белоцерковский, Андреев, близок к группе Эткинд, а в России — с оговорками — Сахаров. Программный сборник статей «СССР. Демократические альтернативы» позволяет сделать вывод, что группировка эта сильнее в полемике с противниками справа, чем в описании альтернатив: авторы довольно беззаботно, как из рукава, вытрясают концепции «децентрализации» и «демократизации», перечисляют черты, которыми должно обладать будущее российское общество, но ни между собой этого не согласовывают, ни более глубокими аргументами не подкрепляют. Так что все остается каталогом благих пожеланий и деклараций верности идеям опять-таки, разумеется, «истинного социализма». Союзников они ищут среди европейских «зеленых» и в Социалистическом Интернационале.

«Левых либералов», называющих себя также «демократическими социалистами», можно примерно приравнять к левым социал-демократам. За ними мы обнаруживаем нечто вроде зачатка либеральной партии, — это был бы круг «Синтаксиса», однако в большом приближении, ибо в целом «либералы» довольно распылены. По существу, современный русский западнический либерализм — всего лишь наиболее общая направленность, а также проявление усталости от идеологии.

Род беспартийного центра составляет круг «Континента». В номере первом позиция журнала была сформулирована в четырех пунктах: религиозный идеализм, антитоталитаризм, демократичность, беспартийность. С течением времени ударение на первом пункте как бы ослабло и журнал заботится о сохранении характера возможно более широкой платфоры. В плане отрицания «Континент» характеризуется последовательным и хорошо аргументированным антикоммунизмом и решительной неприязнью к марксофильским флиртам и заигрываниям, модным какое-то время среди западной интеллигенции. Выражение этой неприязни дал также главный редактор Владимир Максимов, человек резких суждений, в памфлете «Сага о носорогах»[3], и сделал это в согласии с законами жанра. Это рубка наотмашь, так что острие топора не всегда ложится со стопроцентной точностью и пресловутые щепки тоже, вероятно, летят, иногда же жертву глушат обухом. Однако кто знает, лучше ли тут сработали бы более тонкие инструменты и подмороженные эмоции: противник не выдуман, а выбор modus operandi — неотъемлемое право пишущего. Характерно, что текст Максимова вызвал невероятную бурю, в которой, однако, не нашлось места ни желанию понять авторские намерения, ни разговору по существу; многочисленные эмигрантские голоса вообще усомнились в праве Максимова писать памфлет, полагая, что мстительное чувство падет не только на автора, но и на всю эмиграцию (почему бы это?), и не отказали себе в удовольствии намекнуть, что виной всему — дурное советское воспитание и бродяжническое детство автора. Один Андрей Синявский в своем полемическом выступлении был глубже и сравнительно спокойней.

Правее «Континента» парламентарную картину завершает Солженицын и люди, близкие к нему в России и за рубежом; это можно назвать христианско-национальным направлением. Здесь находится очаг нынешних яростных споров о будущей России. Достаточно сказать, что бескомпромиссный пророк Солженицын пропагандирует вместе со своими союзниками образ религиозного возрождения, основанного на принципе покаяния и взаимного прощения грехов; затем — авторитарную, внеидеологическую модель правления как более подходящую для России, чем — в принципе оцениваемый отрицательно — опыт парламентарной демократии; право народов СССР на самоопределение — типа «да, но...», т. е. ограниченное общими интересами; наконец, страстную убежденность в уникальности опыта и призвания России и значения ее национальных традиций. С этого фланга берет свое начало всё возобновляемый и неслыханно антагонистический спор о том, является ли большевизм эманацией русского духа или же, наоборот, ракоподобным западным наростом на здоровом теле нации.

В сжатом изложении все это звучит достаточно упрощенно; к тому же, выступления этой группы, а в особенности ее программный сборник «Из-под глыб», вызвали резкое контрнаступление всех левых группировок. Довольно легко и, в общем, убедительно было доказано, какие опасности заключены в программе, условно говоря, группы Солженицына; она, в свою очередь, приняла спор, оставаясь на своих позициях. Откладывая вопрос до более широкого рассмотрения, стоит заметить, что, пожалуй, так же, как у главного антагониста этой группы, Медведева, программа, о которой идет речь, — не столько множество чистых идей, сколько производная размышлений о возможности эффективных действий в условиях неслыханно острого кризиса сегодняшней России. Медведев подчиняет принципы тактике; Солженицын, как кажется, — стратегии. Он, судя по всему, полагает, что ничто, кроме религии и, так сказать, национального самоутверждения, не способно стать цементом поразительно хрупкой структуры, какой стала бы Россия после смены власти. Это, парадоксальным образом, род прагматической утопии. Ясно одно: рассматривая всерьез, не следует преувеличенно пугаться этой программы, поскольку пока это набросок, первая примерка, выражение уже поминавшегося самообразования в области политической мысли. Здесь больше, чем где-нибудь, проявляется наследие изоляции (другое дело, что ее пока что объявляют добродетелью): группа Солженицына трудится, изобретая все заново и для исключительного употребления, словно никто никогда и нигде за пределами России не изобрел ничего, о чем стоило бы знать и чем стоило бы воспользоваться.

Во всяком случае, не нужно верить тем, кто внушает, что программа группы Солженицына отвечает ультранационалистическим и расистским позициям, проявляющимся в России как в аппарате власти, так и вне его. Эти последние заведомо предполагают, что цементом будущей России станет нынешняя официальная идеология, которую группа Солженицына полностью отвергает, — а отсюда вытекают иные, еще более принципиальные отличия.

* * *

Так-то вот «особая глава» не только не завершилась, но разрастается в новую книгу, и конца ей не видно. Эмиграция растет численно, ее литература — в своем значении. Это трудней увидеть изнутри, но достаточно изменить угол зрения, оказавшись снаружи, между Россией-страной и Россией-заграницей, чтобы убедиться, что отношение их потенциалов меняется на глазах.

Испытываешь чувство какого-то географического сюрреализма, к которому трудно психологически приспособиться, когда людей, являющихся фрагментами Москвы, Киева, Ленинграда: Максимова, Некрасова, Бродского, видишь на фоне Сиднея, Парижа, Венеции. Горько думать, что, если тебе удастся увидеть их страну, она будет неузнаваемой без них и без многих других. Но надо привыкать к мысли, — и да будет таков вывод из этих размышлений, — что Россия изменила свои границы и что их уже не обвести одним контуром.

Все это невесело и полно человеческих драм, а то и трагедий. Трудно найти себя в новой структуре, трудно сохранить равновесие. Нелегко складываются отношения и с родиной, и с Западом. Решение выехать иногда, ex post, как бы требует дополнительного оправдания в заявлениях о том, что в России уже ничего стоящего нет и быть не может. Такой нигилистический пессимизм присущ далеко не всем, но он и не редкость. Со своей стороны, на родине реагируют обостренной подозрительностью и язвительностью: пусть им там не кажется, что они одни хранят честь России и обладают монополией на правду и порядочность!

В XIX веке великая русская литература дала Западу образ человека, освобождаемого от всех внешних зависимостей. Это было великое открытие, проверенное Западом во всех отношениях. И как раз тогда, когда результаты этого, кажется, доходят до крайности, новые писатели современной России начинают хором говорить о своей — примитивной, конкретной, приземленной — несвободе. Естественно, им грозит остаться неуслышанными, ибо их новое, мило улыбающееся окружение думает: это же не про нас... И это даже в эпоху Солженицына, в которую мы, к счастью, живем, когда «Архипелаг» вызвал формирование нового духовного уровня. Будут ли пришельцы обладать достаточным упорством и талантом, чтобы вымученное и выстраданное свое «возвысить до всечеловеческого»?

Кому-кому, а нам не должно быть трудно понять новую ситуацию русских. В конце концов, к нам когда-то бежал предтеча политэмигрантов князь Андрей Курбский, чтобы написать Ивану Грозному: «...заключил ты Царство Русское, а значит, и свободную природу человеческую, как в опоке адской». Так что нам надлежит, по крайней мере, набраться терпения, доброй воли и сознания, что Россия теперь и рядом с нами, и далеко от нас, со всеми вытекающими последствиями.

Эта вторая, зарубежная Россия во всех своих программах будущего всегда видит с собою свободной — свободную Польшу. Это и очевидно, и оптимистично, однако это не означает, что нам не о чем говорить подробней. Солженицын призвал оба наши народа к полному взаимному покаянию за все прошлое зло. Удержимся от первого импульса, который заставляет воскликнуть о диспропорции, — вдумаемся и не забудем, что Солженицын честно исчислил нанесенные нам обиды. Наверно, и всему остальному придет время. А пока что самое время напомнить нашим русским друзьям, что, кроме их и нас, образ свободного будущего должен включать также и нерусские народы нынешнего Союза. Некоторые, особенно «Континент», учитывают это постоянно, но не все.

Что же будет дальше? У нас была наша Великая Эмиграция, в какую-то эпоху духовно перераставшая масштабы страны, хотя всегда обращенная к стране. Новая русская эмиграция постоянно увеличивается в размерах. Достигнет ли она величия, соответствующего ее величине?

Есть такая русская поговорка: спросите что-нибудь полегче.

1980, № 26

[1] Федотов Г. Тяжба о России. — «Современные Записки», т. 62, Париж, 1936.

[2] Хенкин К. Русские пришли. — «Континент», 1980, № 22.

[3] См. «Континент», № 19, а также настоящий том.

Опубликовано в журнале:

«Континент» 2013, №152

К вопросу о государственной независимости и взаимоотношениях между народами СССР

Два эссе

Густав Герлинг-Грудзинский

Егор и Иван Денисович[1]

В одиннадцатом томе польского собрания сочинений Чехова находим мы «Остров Сахалин» — в первом (неполном) переводе Ирены Байковской...

Чехов решил ознакомиться с островом каторги в конце 1880-х годов. Вполне вероятно, что именно на Сахалине он надеялся дойти до сути современной российской жизни и жизни человеческой вообще. […]

К путешествию он готовился с присущими ему добросовестностью и основательностью, слегка кокетничая «скромностью» своего писательского, врачебного и общественного положения: «Еду я совершенно уверенный, что моя поездка не даст ценного вклада ни в литературу, ни в науку: не хватит на это ни знаний, ни времени, ни претензий... Нужно пожалеть только, что туда еду я, а не кто-нибудь другой, более смыслящий в деле и более способный возбудить интерес в обществе». Однако он прекрасно понимал, зачем едет. В том же письме он добавлял, что «Сахалин — это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный или подневольный», и полагал «нас всех» ответственными за «каторжный остров». Следующее признание относится к тому же периоду подготовки к путешествию: «...Благодаря тем книжкам, которые прочел теперь по необходимости (а это были уголовные кодексы Российской империи, выписки из истории тюрем, документы о колонизации Сибири. — Г. Г.-Г.), я узнал многое такое, что следует знать всякому под страхом 40 плетей и чего я имел невежество не знать раньше».

10 июля 1890 года он причалил к берегам острова.

Провел он там три месяца. Почти невероятно, сколько успел он сделать за столь краткий срок. Осмотрел все тюрьмы и поселения, произвел перепись населения острова, записал десятки разговоров, самолично организовал карточную систему опроса, которую в наши дни практикуют группы социологов и специалистов анкетирования. Доступ ему закрыт был только к политическим ссыльным. «Я... видел всё, кроме смертной казни... По воспоминаниям, Сахалин представляется мне целым адом».

Он работал над книгой четыре года (с перерывами) и относился к ней как к исследованию, которым собирался «немножко заплатить» в счет своей задолженности перед медициной. Тем не менее «доктор» Чехов говорил, что перед отъездом «Крейцерова соната» Толстого была для него событием, а теперь смешит и кажется чем-то бессмысленным. «То ли я благодаря поездке возмужал, то ли разума лишился — чёрт его знает». И в самом деле, эта смесь научного отчета, инвентарной описи, ежегодника статистики, исследования на стыке психологии, социологии, медицины и права, которую представляет собой книга о Сахалине, могла ввести в заблуждение разве что цензора, но отнюдь не рядового читателя.

«В Корсаковском посту живет ссыльнокаторжный Алтухов, старик лет 60 или больше, который убегает таким образом: берет кусок хлеба, запирает свою избу и, отойдя от поста не больше как на полверсты, садится на гору и смотрит на тайгу, на море и на небо; посидев так дня три, он возвращается домой, берет провизию и опять идет на гору... Прежде его секли, теперь же над этими его побегами только смеются. Одни бегут в расчете погулять на свободе месяц, неделю, другим бывает достаточно и одного дня. Хоть день, да мой. Тоска по свободе овладевает некоторыми субъектами периодически и в этом отношении напоминает запой или падучую; рассказывают, будто она является в известное время года или месяца, так что благонадежные каторжные, чувствуя приближение припадка, всякий раз предупреждают о своем побеге начальство. Обыкновенно наказывают плетями или розгами всех бегунов без разбора, но уж одно то, что часто побеги от начала до конца поражают своею несообразностью, бессмыслицей, что часто благоразумные, скромные и семейные люди убегают без одежи, без хлеба, без цели, без плана, с уверенностью, что их непременно поймают, с риском потерять здоровье, доверие начальства, свою относительную свободу и иногда даже жалованье, с риском замерзнуть или быть застреленным, — уже одна эта несообразность должна бы подсказывать сахалинским врачам, от которых зависит наказать или не наказать, что во многих случаях они имеют дело не с преступлением, а с болезнью».

Однако «болезнь свободы» не распространяется на всех сахалинских ссыльнокаторжных. Только один раздел книги озаглавлен, и это означает, что автор хотел как-то подчеркнуть его важность. Называется раздел этот «Рассказ Егора».

Чехов встретил каторжника Егора в доме одного чиновника. Это был сорокалетний крестьянин «с простодушным, на первый взгляд глуповатым лицом». В дом чиновника он приходил не по обязанности, но «из уважения», чтобы помочь прислуге, старухе. Мастер на все руки, он постоянно был чем-то занят, постоянно искал себе дела и спал лишь по два-три часа в сутки. Только в праздники видели его стоящим где-нибудь на перекрестке, в пиджаке поверх красной рубахи, выпятившего живот и расставившего ноги. Это называлось у него «гулять».

Сослали его на Сахалин «за убийство». Из его простодушного и путаного рассказа явствует, что обвинили его без всяких на то оснований и засудили безвинно, за отсутствием свидетелей. На Сахалине он почти доволен своей участью. Когда его спрашивают, скучаешь ли по дому, он отвечает: «Нет. Одно вот только — детей жалко». О чем он думал, когда в Одессе его вели на каторжный пароход? «Бога молил». — «О чем?» — «Чтобы детям ума-разума послал». Почему не взял с собой на Сахалин жену и детей? «Потому что им и дома хорошо».

Наталья Модзелевская вполне справедливо пишет в послесловии: «Наитрагичнейший персонаж каторги мы встречаем в “Рассказе Егора”, записанном внешне бесстрастно. Егор — это в некотором роде собирательный образ этих нищих духом, которые не отличают уже справедливости от беззакония, которые утратили восприимчивость и к своим и к чужим страданиям и в ком не тлеет даже хотя бы искорка протеста. Они принимают свою участь с бесконечной покорностью; им даже удается быть довольными. Эта ужасающая сила инерции и покорности, как показывает Чехов, становится одной из опор, на которых держится каторга».

Для автора «Записок из мертвого дома» страдания осужденных на каторгу имели характер ничем не объяснимый, были как бы сгустком извечной человеческой доли; каторжники-поляки, как точно заметил Ежи Хостовец, раздражали Достоевского попытками рационального или мистического изъяснения этой доли. Для Чехова смиренное страдание Егора стало обвинением этому обществу; автор книги о Сахалине имел бы полное основание поместить на ее титульном листе восклицание Маркса: «Сколь же убого общество, которое для своей защиты вынуждено звать на помощь палача!»

* * *

Шестьдесят лет спустя мы наблюдаем на каторге внука или правнука Егора, Ивана Денисовича Шухова. Послал ли ему Бог «ума-разума»? Помогла ли ему революция разобраться в своей доле? Выбил ли новый строй в нем «хотя бы искорку протеста»? Вернула ли ему новая власть «восприимчивость к своим и чужим страданиям», наделила ли его способностью «отличить справедливость от беззакония»?

Читая повесть Александра Солженицына, во всем этом можно усомниться. И самое страшное не то, что неслыханное и бесчеловечное издевательство над заключенными откровенно вошло в обиход системы. Самое страшное — это короткие замечания, столь же бесстрастно записанные и мимоходом рассеянные в солженицынском тексте, как «Рассказ Егора» в книге Чехова. «Сколько раз Шухов замечал: дни в лагере катятся — не оглянешься. А срок сам — ничуть не идет, не убавляется его вовсе». […] «Эта полоса была раньше такая счастливая: всем под гребенку десять давали. А с сорок девятого такая полоса пошла — всем по двадцать пять, невзирая. Десять-то еще можно прожить, не околев, — а ну, двадцать пять проживи?!» А вот фраза, завершающая повесть: «Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый». Ничем не омраченный — это после 900 минут, из которых каждая полна муки и унижения! Почти счастливый! Разве не слышатся здесь отголоски речей Егора? Только в одном его внук или правнук научился наконец «отличать справедливость от беззакония»: «А разобраться — для кого эти все проценты? Для лагеря. Лагерь через то со строительства тысячи лишние выгребает да своим лейтенантам премии выписывает. Тому ж Волковому за его плетку. А тебе — хлеба двести грамм лишних в месяц. Двести грамм жизнью правят». Егор все же не принужден был отдавать жизнь за 200 грамм хлеба: в свободные минуты он стоял на перекрестке выставив живот...

Иван Денисович «уж сам... не знал, хотел он воли или нет. Поначалу-то очень хотел и каждый вечер считал, сколько дней от сроку прошло, сколько осталось. А потом надоело. А потом проясняться стало, что домой таких не пускают, гонят в ссылку. И где ему будет житуха лучше — тут ли, там — неведомо. Только б то и хотелось ему у Бога попросить, чтобы — домой. А домой не пустят...». «Отчего ты жену и детей не взял с собой на Сахалин?» — «Потому что им и дома хорошо». «Алеша, — говорит Иван Денисович молодому баптисту с соседней вагонки. — Я ж не против Бога, понимаешь. В Бога я охотно верю. Только вот не верю я в рай и в ад». Раздражал немного его этот Алеша, как раздражали Достоевского каторжники-поляки: «Вишь, Алешка... у тебя как-то складно получается: Христос тебе сидеть велел, за Христа ты и сел. А я за что сел?» […]

Сколь же несчастно общество, которое для своей защиты вынуждено звать на помощь палача!

* * *

Чтение книги Чехова о Сахалине приводит нас теперь к дополнительным размышлениям. Что за поразительные времена, когда знаменитому и недужному писателю охота была целых три месяца добираться к Богом и людьми забытому острову каторжников! «От Красноярска до Иркутска, — писал он с дороги, — страшнейшая жара и пыль. Ко всему этому прибавьте голодуху, пыль в носу, слипающиеся от бессонницы глаза, вечный страх, что у повозки (она у меня собственная) сломается что-нибудь, и скуку... Но тем не менее все-таки я доволен и благодарю Бога, что Он дал мне силу и возможность пуститься в это путешествие... Многое я видел и многое пережил, и все чрезвычайно интересно и ново для меня не как для литератора, а просто как для человека». Еще больше увидел и пережил он «как литератор и просто как человек» на Сахалине.

В наше время обладание знанием не требует подобных усилий; тем не менее, для современного «литератора и человека» оно не стало от этого делом более простым и легким. Десять лет тому назад в нашумевшей полемике с Камю на страницах «Тан модерн» Сартр писал: «И я считаю советские лагеря явлением недопустимым; но равно недопустимо, на мой взгляд, и то, как каждодневно использует их буржуазная пресса». Буквально то же самое сказал мне три года назад Владислав Броневский. На деле это означает, что «недопустимым» в равной мере является как существование лагерей, так и сведения о них, поскольку «небуржуазная» пресса, как правило, либо окружала их заговором молчания, либо считала вымыслом прислужников «холодной войны». Иван Денисович таким образом вынужден был дожидаться, когда его судьба предстанет перед трибуналом, заслуживающим большего доверия.

Благодаря повести Солженицына мы имеем сегодня такой трибунал — во главе с самим Хрущевым. Наконец-то «единственно-верная» пресса извлекает из лагерей «единственно-верную» пользу. Но хотя мы и с удовлетворением следим за заседаниями «единственно-верного трибунала» — это ничего, что задержался он на четверть века, — мы не в состоянии сбыть с глаз долой один давний фотоснимок 1935 года, который Борис Левицкий включил в свою прекрасную книгу «От красного террора к социалистическому благоденствию». Книга является обзором лагерей Беломорканала (в которых, по приблизительным подсчетам, погибло триста тысяч заключенных). На первом плане — пара мастеров своего дела: Ягода с Кагановичем. Чуть сбоку, в кепке набекрень и рубашке навыпуск, с простодушным и на первый взгляд глуповатым лицом, с заложенными за спину руками и выпяченным животом, — подмастерье: Никита Сергеевич. Тоже, может статься, внук или правнук Егора.

1963

Силоне на Востоке

«Я родился первого мая 1900 года». Силоне это часто повторял, с искоркой иронии и удовлетворения в своих глубоких прекрасных глазах. Кто склонен придавать символический смысл датам, мог бы добавить сегодня: «И умер в ночь с 21 на 22 августа 1978, почти точно в десятую годовщину оккупации Чехословакии». Обе эти даты, замыкающие жизнь, творчество и всё более и более отчужденную, полную разочарований и наконец заглохшую партийную деятельность одного из самых больших современных писателей, — обе эти даты отмечают также целую эпоху: от веры в идеальный социализм до окончательных и бесповоротных похорон социализма «реального».

Году в 36-м, в предпоследнем классе гимназии в Кольцах, я прочитал (разумеется, по-польски) сначала «Фонтамару», а потом «Хлеб и вино». Впечатление было огромное. Польские читатели любили Силоне, особенно те, кто был более или менее близок к идеям социализма. Даже коммунисты им горячо восхищались. Но те, кто пришел к власти после войны, разумеется, перечеркнули его существование: его книги не переиздавались, строго-настрого было запрещено упоминать его имя в печати. Лишь после «Октября» 1956 года, в итоге кратковременной «либеральной амнистии», была переиздана «Фонтамара». Однако — очевидно, под давлением Москвы — Силоне вскоре снова сделали жертвой цензуры. […]

Вспоминаю об одном эпизоде, рассказанном мне Силоне в пору нашей с ним дружбы. В Рим, в ответ на визит Сарагата в Польшу, с государственным визитом прибыл президент Польской народной республики, старый коммунист Охаб. Польское посольство устроило в большом римском оте­ле прием для «культурных кругов» столицы. Силоне, будучи приглашен, поначалу колебался, но, наконец, решил пойти. В тот момент, когда его представляли президенту ПНР, он увидел, как Охаб просиял. «Силоне? Какая радость, как я счастлив познакомиться с вами лично, ведь я буквально пожирал ваши книги в тюрьмах довоенной реакционной Польши!» На что Силоне: «Я чрезвычайно польщен, господин президент. Но если дела обстоят именно так, нельзя ли было бы переиздать мои книги в прогрессивной стране, которую вы возглавляете, — если не для тюремных читателей, то по крайней мере для тех, что на свободе?» Охаб побледнел и ничего не ответил. В этом весь Силоне: равнодушный к условностям, когда дело касается истины, резкий и удивительно человечный, решительный и спокойный. Тот же самый Силоне, который в 1927 году в Москве единственный не побоялся и не поколебался дать отпор Сталину на заседании Коминтерна, отказываясь «в темную» осудить никем не читанный документ «контрреволюционера» Троцкого.

Я познакомился с Силоне в Риме в конце 1955 года, тогда же, когда и с Никола Кьяромонте, которого я никогда не устану оплакивать. Они пригласили меня сотрудничать в только что основанном журнале «Темпо презенте». […] Для меня, обосновавшегося в Италии писателя-беженца из Восточной Европы, было большой удачей бросить якорь в этом родном порту. В Силоне и Кьяромонте я нашел понимание и почувствовал интерес к делам, которые меня волновали; оба они бесчисленное количество раз демонстрировали то сочувствие, ту человеческую солидарность, которая значит гораздо больше, чем простое любопытство. […]

В Советском Союзе Силоне был проклят тотчас после его разрыва с партией. Там Силоне еще менее известен, чем в Польше. Положение отчасти изменилось, когда несколько лет назад за границей вышла по-русски «Судьба одного бедного христианина». Я в этом убедился из беседы с Максимовым, когда он готовил к выпуску в свет первый номер «Континента». Он попросил меня уговорить Силоне войти в состав международной редколлегии журнала. И добавил: «Его очень высоко ценят Солженицын и Сахаров». Мои «уговоры» в римском доме Силоне продолжались ровно две минуты. Он с уважением и восхищением относился к свободным писателям и мыслителям России и Восточной Европы. В своем последнем интервью, за месяц до смерти, он сказал о Гарвардской речи Солженицына: «Я очень высокого мнения о Солженицыне, хотя и не во всем с ним согласен. Неверно, что духовная сила сегодня сохранилась только на Востоке».

В новой книге Зиновьева «Светлое будущее» есть повторяющийся мотив оборванной старушки, которая своими частыми и молчаливыми появлениями под окном московской квартиры рассказчика (крупного марксистского философа) волнует его и будоражит совершенно необъяснимым образом. Мне хочется думать, что и Зиновьев прочитал по-русски «Судьбу одного бедного христианина», что и он надолго призадумался над словами Целестина, обращенными к папе Бонифацию VIII: «Бог создал души, а не учреждения. Души бессмертны, а не учреждения, не царства, не нации, не церкви. Ваше Святейшество, если вы посмотрите вон в то окно, вы увидите на лестнице перед собором оборванную старушку, нищенку, существо, которое в жизни мира сего ничего не значит; она сидит там с утра до вечера. Но через миллион лет, через тысячу миллионов лет душа ее будет существовать, потому что Бог создал ее бессмертной. А Неаполитанское королевство, Франция, Англия, все другие государства с их армиями, судами, прочим — все они обратятся в ничто».

1978, № 18

[1] Это эссе было одним из первых иностранных откликов на выход «Одного дня Ивана Денисовича». — Прим. ред.-1978.

Опубликовано в журнале:

«Континент» 2013, №152

Эстонский узел

Размышления о национальной судьбе и межнациональных отношениях

Сергей Солдатов

Вторжение

Душное лето 1940 года. Восточная Эстония, волость Вайвара, Нарвское шоссе. По шоссе движется грохочущая, серо-зеленая лавина — бесконечные колонны танков, орудий, бронемашин, спецмашин и грузовиков, до отказа набитых мотопехотой. Бойцы бездумно и лихо горланят «Катюшу». Какая-то часть делает привал. Группа солдат и офицеров в краснозвездных фуражках и пилотках окружает русского белоголового мальчика. Град вопросов: «А кем ты станешь, когда вырастешь большим? А хочешь ли поехать с нами в СССР?» Захватывая страну, готовясь к репрессиям, сталинские командиры, по указанию хозяина, носили маску приветливости с населением.

Не помню уже, что я им тогда отвечал. Но через четверть века судьба даст собственный ответ: повзрослев, я стану убежденным противником советского империализма, воплощаемого в этих разговорчивых офицерах, и затем поеду в СССР, в один из его концлагерей, — на многие годы. Ну а пока, надсадно ревя моторами и отравляя девственный, приморский воздух выхлопными газами, бронированные полчища Сталина спешно, без боя, занимают жизненные центры маленькой, мирной, процветающей страны...

Я глубоко уважаю память выдающегося эстонского национального лидера президента Эстонской Республики Константина Пятса и потрясен его судьбой. С июля 1941 года он уже никогда, до самой смерти не покинет стен советских тюрем и специальных медицинских заведений И в начале хрущевской «оттепели», глубоким стариком, одиноко умрет в одной из психобольниц Калинина, несломленным и непримиримым. Тогда в злосчастном 1940 году, отдавая войскам приказ не сопротивляться и соглашаясь на разоружение вооруженного союза «Кайтселийта» (около 30 тыс. членов!), он, конечно же, руководствовался любовью к своему народу, стремясь избежать кровопролитного столкновения и оградить нацию от невосполнимых потерь. Все это можно понять. И все же... Возможное, но не принятое решение вождей демократического государства начать оборонительную войну против захватчиков и за национальную свободу, имея за собой народ и вооруженные силы, могло бы принести если не военно-оперативный, то морально-политический успех.

А пока что, при поддержке вооруженных до зубов чужеземных войск, разыгрывался фарс установления «власти трудящихся», а затем была инсценирована комедия «воссоединения в семью народов СССР». По ночам, правда, начинают исчезать вместе с семьями политические деятели, «винов­ные» лишь в том, что служили своей стране. Народ пока угрюмо молчал, но некоторые карьеристы спешили преуспеть в новых условиях...

Истребление

Вслед за частями Красной Армии пришли, как водится, подразделения НКВД. Любопытно, что, прежде чем начать массовые расстрелы, как в стенах замка Курессааре, и кровавые пытки, как в обширных подвалах кондитерской фабрики «Кавэ», чекисты... дали населению Таллинна концерт народной песни и пляски. Подлинная магическая пляска ведьм для усыпления своих будущих жертв!

И вот настала зловещая ночь на 14 июня 1941 года, когда около 12 тыс. эстонских граждан, поднятые со своих постелей, сначала вместе, а потом отделенные от женщин, стариков и детей, умирая от жажды и невыносимого обращения, в вагонах для перевозки скота начали свой скорбный путь в Сибирь, на Север и в другие районы СССР. И почти для всех этот путь окажется последним. Они уже никогда не увидят своей родины. Массовые аресты и расстрелы продолжались и дальше. С начала войны будет насильно мобилизовано более 30 тыс. юношей, цвет которых погибнет под Великими Луками в 1942/43 гг. Всего было угнано на Восток около 60 тыс. человек. Отступая, советские войска уничтожали за собой заводы, сооружения, электростанции, железные дороги, увели весь торговый флот и автомашинный парк, вывезли все запасы сырья и продовольствия, угнали скот, незаконно присвоили львиную долю национального достояния когда-то процветающей страны. Особенно поражает, что уничтожали народные дома, волостные управления, маслобойни, холодильники, построенные на деньги, собранные эстонским крестьянином. И что самое страшное, сжигали жилые дома и церкви...

На высоком холме в Вайвара, куда сходились старое и новое шоссе, стояла прекрасная, белоснежная православная церковь. Над ней высилась башня с зеленым куполом, с узорчатыми позолоченными крестами. В августе 1941 года серпасто-молоткастые соплеменники зацепили эти кресты тросом и при помощи трактора сорвали башню вместе с крестами, церковь разграбили и подожгли, иконы же и другие изображения были найдены на опушке леса в порубленном и изгаженном виде. Та же участь постигла и лютеранскую церковь. А как забыть того лесника, заподозренного в снабжении «лесных братьев» продовольствием? Во дворе собственного дома и на глазах у собственной семьи он был замучен до смерти. На его теле нашли десятки штыковых ран... […]

Аресты, депортации и расстрелы продолжались еще целое десятилетие после войны. В одном только 1949 году, в ходе т. н. коллективизации, было угнано в Сибирь и на Север почти сто тысяч человек. Всего эстонский народ за 15-летие 1940 – 1955 потерял убитыми, расстрелянными, погибшими, депортированными и вынужденными эмигрировать почти треть своего состава.

Порабощение

[…]

1. Тоталитаризация. С большевистским вторжением, нации были насильно навязаны коммунистическая идеология, не принимаемая подавляющим большинством нации с ее развитым чувством индивидуальности, тоталитарный режим, чуждый общественной традиции и душевным склонностям, и культурная жизнь, враждебная национальному духу и историческому наследию. Все это вызывает упорное сопротивление со стороны наиболее активной и решительной части нации и населения Эстонии.

Практически 12 лет после войны, в основном, в условиях сталинского террора, продолжалась самоотверженная, неравная вооруженная борьба эстонских партизан. Зарубежная эстонская эмиграция энергично поддерживала требования независимости и свободы для своего народа в условиях свободного мира. С 1966 года в Эстонии начинается период невооруженной, политической борьбы против иноземного господства, за восстановление свободного и независимого государства. Возникли политические союзы: «Демократическое движение Эстонии», тесно связанное с «Демократическим Движением Советского Союза», и «Эстонский Национальный Фронт», были разработаны их политические программы, обращения в ООН и др. документы, издавались журналы «Ээсти демокраат» («Демократ Эстонии»), «Ээсти рахвуслик хяял» («Голос эстонской нации»); активисты союзов содействовали изданию «Демократа» и «Луча свободы» на русском языке.

В 1974-75 гг. были арестованы 5 активистов ДДЭ («Демократического Движения Эстонии), ДДСС («Демократического Движения Советского Союза») и ЭНФ («Эстонского Национального Фронта), в том числе и я. Десятки людей были репрессированы внесудебно. Но борьба продолжалась. Уже в августе 1979 года 45 представителей Балтийских стран обратились в ООН и к Западу, в защиту своего права на независимость. В 1980 году были арестованы эстонские борцы М. Никлус Ю. Кукк, погибший в 1981 году в Вологодской тюрьме, В. Нийтсоо, Т. Мадиссон, В. Калеп и многие другие. С июня 1981 года в Эстонии распространялись листовки с призывом провести 1 декабря и в первый рабочий день каждого последующего месяца «Полчаса молчания» с остановкой всякого движения и работы — в поддержку следующих требований: а) вывод советских войск из Афганистана, б) невмешательство в дела Польши, в) прекращение вывоза продовольствия из страны, г) прекращение тайных видов снабжения, д) освобождение политзаключенных, е) сокращение воинской службы на полгода, ж) введение в действие основных принципов Декларации прав человека и Хельсинского договора... Советской милиции и КГБ удалось на первый раз заблокировать бойкот, и широкого участия населения пока добиться не удалось. Но цыплят по осени считают...

2. Колонизация. В великодержавных целях советское руководство наращивает организованный и стимулирует стихийный поток переселенцев из России в Эстонию. Вместо 60 тыс. русских на 1940 год там ныне, за счет переселения, проживает их 410 тысяч. Всего неэстонского гражданского населения на 1980 год — 517 тыс., т. е. около 35% населения. Вместе с многочисленными военными континентами и их обслуживающим персоналом общая численность инородного населения далеко переваливает за 50%.

Что бы сказали французы или немцы, если бы на их землю переселилось по 18-20 млн. китайцев или индонезийцев, а с их военными частями — по 28-30 миллионов? Число «гастарбейтеров» и беженцев в ФРГ не превышает 5-6 млн. (т. е. ок. 10%), а в Англии установлены жесткие квоты на иммиграцию из стран Содружества и слышен голос общественного протеста. Непатриотично русскому человеку в поисках сладкой жизни и длинного рубля заселять национальные территории, в то время как исконно русские области (Псковская, Костромская, Орловская, Кировская и др.) пустеют. Будущее демографическое решение в Эстонии может быть только одно: благожелательная репатриация колониалистского населения, со снижением % инородного населения до нормального (15%).

3. Русификация. Неприятно, когда пытаются насильно германизировать, гебраизировать или русифицировать какой-либо народ. Одна из наиболее возмутительных форм русификации в Эстонии — подавление национального языка и административное навязывание русского. Зачем же осквернять этот достойный язык, превращая его в дубинку против коренного национального языка — основного духовного наследия нации, плода многовекового творчества? Ничего, кроме неприязни к русскому языку, этим добиться нельзя.

Эстонцы любовно называют свой язык «эмакеель», что в переводе означает «материнский язык». […] Недаром очередная попытка Министерства просвещения ЭССР (1980) по указанию из Москвы сократить уроки эстонского языка и резко увеличить часы русского стали поводом к массовым молодежным демонстрациям в Таллинне и Тарту. Для разгона 5-тысячной демонстрации в Таллинне пришлось вызывать, кроме милиции, регулярные армейские части. […]

Присвоение

Эстонский народ имеет небольшую территорию (45 тыс. кв. км) и обладает ограниченными природными ресурсами. В великодержавных интересах и вследствие хищнического ведения хозяйства национальные ресурсы быстро истощаются, без малейшей заботы о будущих поколениях. Близки к исчезновению запасы сланца и торфа, все меньше становится морской рыбы, загрязняется воздух, отравляются реки и водоемы. Большой ущерб нанесен лесам, и лишь благодаря рациональному хозяйствованию эстонского земледельца еще плодоносит почва. Основная часть промышленной и мясомолочной продукции, картофеля и зерна вывозится в Россию, производимая электроэнергия (Нарвская ГЭС и Балтийская ТЭЦ) идет на снабжение Северо-Запада России, в то время как население начинает испытывать постоянные перебои в подаче электроэнергии.

Искусственно поднятая зарплата, широкая распродажа автомобилей и возможность строительства домов до определенного времени стимулировали труд крестьян. Но в обстановке всеобщего экономического кризиса и неуклонного падения покупательной способности рубля производительность сельского хозяйства резко упала. И к концу 1978 года впервые за много лет были полностью сорваны госпоставки по мясу, молоку и маслу. […]

За последние 3-4 года произошло резкое снижение жизненного уровня. В стране высокоразвитого мясомолочного производства имеется в продаже лишь один низкокачественный сорт колбасы, продажа масла в одни руки снижена до 200 г, нет сухофруктов, фруктов, свинины, копченых изделий, рыбы и многого другого. Постоянно пропадают из продажи простейшие товары широкого потребления: нитки, мыло, полотенца, хлопчатобумажные ткани, постельное белье, шерстяные нитки и изделия и т. п.

Нация, способная обеспечить свое процветание, не должна быть принудительно нивелирована под общий низкий уровень Советского Союза. Процветание России должно достигаться ее собственными силами, а не за счет ограбления национальных окраин. Для этого у России есть и богатые природные ресурсы, и многомиллионное, трудоспособное население. Будущее экономическое решение для независимой Эстонии — безвозмездный переход всего оборудования и всех сооружений, созданных в период советского господства, в собственность Эстонского государства. Это будет лишь частичным возмещением уничтоженного и расхищенного за полвека эстонского национального достояния.

Сопоставление

Зная, что с Эстонией стало после июня 1940 года, уместно выяснить, что было до.

Политически Эстония была классической свободной, демократической республикой, обеспечивающей всем своим гражданам и подданным всю полноту прав человека, в том числе широкую возможность общения со странами всего мира. Лишь с 1934 года, в связи с подъемом экстремистских сил и под влиянием ситуации в Германии, президентская власть была усилена, ее полномочия расширены и некоторые гражданские права ограничены.

Экономически она была процветающей страной — не только на уровне Швеции, Дании и Финляндии 30-х годов, но в каких-то деталях даже превосходя их. Основу благосостояния страны создавал эстонский крестьянин своим редкостным трудолюбием, бережливым и разумным хозяйствованием на неласковой и неплодородной земле. Важен был и добросовестный труд эстонского рабочего. Страна обладала значительным торговым и рыболовным флотом. Экспорт масла и бекона в европейские страны, доход от промышленных концессий, туризма и международных здравниц обеспечивал стране приток твердой валюты. Несмотря на известные затруднения в период мирового кризиса 1929-33 гг., она была страной высокого благосостояния. И была бы ею сейчас...

Культурная жизнь. Издавались десятки газет и журналов, книги выходили большими тиражами. Все интересное и значительное в мировой литературе, философии и науке было переведено на эстонский язык. В стране проводились певческие праздники и художественные выставки, действовали театры и музеи, строились народные дома и школы. В каждой местности были певческие хоры, театральные коллективы, кружки народного танца, оркестры народных инструментов. Работал Тартуский университет — всемирно известный образовательный центр. Развивалась наука, особенно ее гуманитарные области. Высокого развития достиг спорт во всех его видах.

Национальные отношения. В Эстонии проживало около 60 тыс. русских, часть которых пренебрежительно относилась к независимому национальному государству. Вместе со шведами, немцами и евреями неэстонское население составляло около 100 тыс. человек. Все они пользовались всей полнотой гражданских прав и широкой культурной автономией. Ограничивалось лишь принятие на службу в государственные учреждения — требовался язык, гражданство и необходимый образовательный ценз.

Как жило русское национальное меньшинство? Полноценная жизнь была у Русской православной церкви, существовало русское представительство при парламенте Эстонии, русские могли свободно выезжать в любую страну, функционировали русские учебные заведения вплоть до гимназий, издавались русские газеты, журналы и книги, действовали русские общества и организации, проводились певческие праздники и слеты, работал русский театр и проводились концерты русских народных инструментов... Пользовались ли русские в советской России такими же возможностями для развития своей национальной культуры, как в стране, которую они иногда иронически называли «картофельной республикой»?

Советское вторжение превратило вольный народ в угнетенный; независимое государство — в несвободное; процветающее хозяйство — в необеспеченное; развивающуюся культуру — в подавляемую; полноправные нации — в бесправные. Национальное же Эстонское государство обеспечивало своему населению человечный и полноценный образ жизни. Вот почему я сторонник восстановления Эстонской Республики! Вот почему боролся и борюсь во имя этого, хотя мне очень близки судьбы других стран и народов.

Что делать?

[…] Эстония является самой малой страной среди союзных республик СССР. Именно поэтому она требует наибольших забот и наибольших усилий по спасению ее народа, по освобождению ее страны. И здесь все зависит от дееспособности различных сил, расположенных в мире. Эти мировые и национальные силы могли бы успешнее исполнить свой моральный и политический долг, если в отношении Эстонии:

на Востоке

— признают несправедливость захвата страны, неестественность, бесчеловечность и обратимость навязанных ей социальных процессов, безусловность ее права на самоопределение и саморазвитие;

— будут содействовать ее независимости, выводу войск с ее территории, репатриации колониалистской группы населения, передаче всех советских экономических ценностей в республике в ее собственность;

в политэмиграции будут наращивать усилия во имя передачи правдивой информации на родину, оказания человеческой поддержки жертвам преследований, большего сплочения и сотрудничества с союзническими силами эмиграции, привлечения содействия западных сил;

на Западе

— будут основываться на положениях Атлантической Хартии, Устава ООН, Декларации предоставления независимости колониальным странам и народам, Международного пакта о гражданских и политических правах, Хельсинкского договора и примут действенные политические и экономические, социальные и правовые меры во имя самоопределения и независимости эстонского народа и помощи ему.

Все сказанное полностью относится ко всем несправедливо захваченным странам и угнетенным обществам, ко всем зависимым и несвободным народам.

В иных случаях я особенно ясно понимаю, что значит чаадаевско-солженицынский стон: иногда стыдно быть русским. […]

Неблагополучно сейчас в Советском Союзе и России. Налицо резкий рост недовольства и социальной напряженности в стране. Причины тому экономические: неуклонное снижение жизненного уровня, острый недостаток продовольствия и товаров массового потребления, наличие тайного снабжения; социальные: жилищный кризис, плохое медобслуживание, неудовлетворительность транспорта, недостаток мест в яслях и детсадах; внешнеполитические: непопулярная и кровопролитная война в Афганистане, соблазнительный пример свободного профсоюзного движения в Польше, растущая угроза войны с Китаем; внутриполитические: преследование участников религиозного и правозащитного движения, обострение национальных противоречий. Все это в ряде случаев вызывает массовые протесты, как показали забастовки 1980-81 гг. в Горьком, Тольятти, Минске, Киеве, Куйбышеве, Тарту, Кульдре.

Правительство лихорадочно ищет выхода из создавшегося кризиса, запугивая, например, внешней опасностью и в то же время тайно закупая у своих «врагов» рекордное количество зерна в 1981 году — 46 млн. тонн. Но оно никогда не найдет его в границах существующей системы. Выход надо искать вне системы. […]

Главную задачу для Восточной Европы и России я вижу в морально-политическом Возрождении, при котором воцарится Свобода, расцветет Любовь и будет достигнуто общечеловеческое Единство. Оно заключается: для нерусских народов Советского Союза — в самоопределении и самоочищении; для русского народа — в самоосвобождении и самоочищении; для несоветских народов восточного блока — в достижении независимости и в самоочищении. И содействовать этому могут более сплоченная политэмиграция и наиболее сочувствующие круги Запада.

Дело Свободы Восточной Европы является частью всемирного дела Свободы и Любви. Европа — неделима! Ее будущее — в воссоединении Запада и Востока на основе свободы, сотрудничества, солидарности и взаимопонимания. Свободная Восточная Европа и Свободная Россия — это надежнейший партнер Запада в будущем, гарантия мира и процветания в новой, целостной Европе, которую мы должны созидать уже сегодня!

1982, № 32

Опубликовано в журнале:

«Континент» 2013, №152

О положении заключенных в лагерях СССР

Московская группа содействия выполнению Хельсинкских соглашений в СССР

25 апреля 1979 г. Документ № 87

О положении заключенных в лагерях СССР

Из редакционного предисловия 1979 г.

Мы представляем в качестве документа московской Группы «Хельсинки» доклад, составленный политзаключенными Уральских лагерей: основателем московской Группы «Хельсинки» Юрием Орловым, членом Украинской группы «Хельсинки» Миколой Матусевичем, Зиновием Антонюком и Валерием Марченко[1].

Ю. Орлов был арестован в феврале 1977 года, осужден в июле 1978 (7 лет лишения свободы в лагере строгого режима и 5 лет ссылки). Находится в лагере с августа 1978 года М. Матусевич, арестованный в апреле 1977 года и осужденный в апреле 1978 года (7 лет лишения свободы в лагере строгого режима и 5 лет ссылки). З. Антонюк отбывал семилетний срок лишения свободы в Мордовских и Уральских лагерях строгого режима, а также, в течение трех лет, во Владимирской тюрьме; в январе 1979-го, по окончании срока заключения, направлен в ссылку, где, по приговору, должен отбыть три года. В. Марченко был арестован летом 1973 года, осужден, как и остальные соавторы доклада, по обвинению в «антисоветской агитации и пропаганде» на 6 лет лишения свободы и 3 года ссылки. Бульшую часть срока отбыл в Уральских лагерях; в 1977-78 гг. около полугода находился в Киевской тюрьме КГБ на «профилактике» (от него добивались заявления об отказе от своих взглядов — «раскаяния»). Марченко тяжело болен, и предстоящий этап в ссылку угрожает его жизни.

Составить такой доклад в условиях лагеря, переправить его за кордоны лагеря — чрезвычайно трудная задача; если обнаружат, поймают с «поличным» — не только пропадет вся работа, но и подвергнут новым репрессиям. В связи со специфическими трудностями утрачен раздел пятый доклада.

* * *

Этот документ, составленный на основе непосредственных наблюдений его авторов, испытавших на себе и советское «правосудие» и советскую «исправительно-трудовую» систему, содержащий не только изложение фактов, но и анализ ряда аспектов советской пенитенциарной системы, — Группа считает очень важным, очень значимым. Группа полностью разделяет с авторами доклада ответственность за его содержание.

Мы обращаемся к главам Правительств стран, подписавших Хельсинкский Акт, а также к общественности этих стран с просьбой о широком распространении документа Ю. Орлова, М. Матусевича, В. Антонюка, В. Марченко.

25 апреля 1979 г. Члены московской Группы «Хельсинки»:

Е. Боннэр, С. Каллистратова, М. Ланда,

Н. Мейман, В. Некипелов, Т. Осипова,

Ю. Ярым-Агаев.

I. Введение

Главное в проблеме заключенных в СССР — это большое количество граждан, лишенных свободы полностью или частично, по решению суда или административным порядком. Все они в той или иной форме привлекаются к принудительному труду. Их общее число сохраняется в секрете, но оно поддается приблизительной оценке. Заключенные исправительно-трудовых колоний особого, строгого, усиленного режима; колоний-поселений; воспитательно-трудовых колоний для несовершеннолетних; так называемые химики, освобожденные условно-досрочно и привлеченные к труду; ссыльные; высланные, — встречаясь на пересылках, в следственных изоляторах-тюрьмах, сравнивают свои наблюдения относительно числа репрессированных. Большинство сходятся на том, что общее число з/к, включая следственные тюрьмы и лечебно-трудовые профилактории (ЛТП) для лиц, признанных пьяницами, не менее трех миллионов человек, а общее число включенных в принудительный труд не менее пяти миллионов, то есть порядка 2% всего населения.

Приходится констатировать, что если постоянная армия безработных является типичным злом капиталистической системы, то, наоборот, постоянная, приблизительно такого же масштаба, армия занятых принудительным трудом является типичным злом «реального социализма» тоталитарного толка. […] Эти миллионы заключенных и полузаключенных, занятых принудительным трудом, миллионы прошедших через это в прошлом, миллионы членов их семей — не менее ощутимая часть трудящихся, чем безработные и члены их семей на Западе.

[…] можно утверждать, что подавляющее число советских з/к оказываются за колючей проволокой в результате косвенного провоцирования преступлений общими условиями существования. Разумеется, это не означает, что мы хотим оправдать насилие или воровство. Мы лишь указываем на существование коллективного сопреступника — социально-экономическую и политическую систему. Большинство з/к — выходцы из рабочих и крестьян, в лагерях они и сами являются рабочими. Большая часть уголовных преступлений — это хулиганство, воровство, разбой, грабеж, хищения различного масштаба. Значительная часть преступлений совершается в пьяном виде, велик процент пьяниц, и ЛТП составляют уже заметную долю общего числа колоний.

Сами по себе эти пороки характерны для любого современного индустриального общества. Аномальным является здесь не их наличие, а чрезвычайно высокий уровень. Можно указать на следующие источники этого явления:

1) отсутствие такого канала отвлечения людей, особенно молодежи, от пьянства и преступности, как участие в коллективной борьбе за жизненный уровень, за свои права (имеются в виду не планируемые правительством митинги и демонстрации, а также забастовки и т. д.);

2) отсутствие еще одного канала отвлечения — возможности инициативного предпринимательства (без эксплуатации чужого труда). Между тем, существует ряд направлений деятельности, где частная инициатива повысила бы уровень жизни народа; […]

3) нежелание части граждан мириться с хронической <нрзб>[2] по сравнению с известными им западными стандартами и по сравнению с обеспеченностью руководящего меньшинства. Еще раз отмечаем, что мы не имеем целью оправдать преступления, совершаемые на этой почве, но мы указываем на условия, провоцирующие их. Государство провозглашает своей целью высокий уровень жизни народа, однако во многих регионах оно не в состоянии реально обеспечить его;

4) потеря веры в моральные принципы у части молодежи, происшедшая и в результате преследований религиозно-этического характера, и в результате разочарований в государственной идеологии;

5) запрет на информацию общественности по таким вопросам, как число и динамика роста преступлений, число з/к и режим их содержания, нарушение гуманности, и т. п.;

6) наличие определенной заинтересованности государства в использовании принудительного труда. Недостаточная оплата труда, плохие условия приводят к недобору рабочей силы в некоторых промышленных районах. З/к и «химики» играют здесь роль как бы вынужденных штрейкбрехеров, заменяющих рабочих;

7) концепция «перевоспитания», согласно которой большие сроки заключения, жестокие условия содержания и общее преобладание мер устрашения, неотвратимости наказания, — наилучший путь избавления общества от преступности. В действительности же, как признают иногда в беседах официальные лица, «исправительные» уголовные колонии —это настоящая школа преступности, аморализма, где человек человеку волк, где из-за узаконенной нехватки продуктов питания и вещей процветает спекуляция и первобытно-хищные принципы взаимных отношений. […]

Мы обращаем внимание профсоюзных и других рабочих организаций, что СССР является такой развитой индустриально страной, в которой сохраняется пролетариат в самом первобытном смысле этого слова. Положение миллионов граждан, занятых принудительным трудом, можно было бы сравнить с положением крепостных уральских рабочих давно прошедшей эпохи.

Необходимо иметь в виду, что не только политические, но и немалая часть уголовных преступников осуждены несправедливо даже с формальной точки зрения, или, во всяком случае, жестоко. Это результат судебного, и в особенности следственного, произвола.

Режим содержания заключенных всех категорий во многих аспектах содержит прямые нарушения международных обязательств Советского Союза по правам человека. […] На основании жалоб многих з/к, с которыми встречались политические заключенные, можно уверенно говорить о скудном питании в тюрьмах и большинстве колоний, о низком заработке во многих местах работы «химиков», об избиениях в некоторых тюрьмах, о тяжелых условиях этапирования, о плохом медицинском контроле в некоторых колониях, об угнетающем действии локальных зон, в которых колючая проволока окружает каждый барак в нескольких метрах от его стен и т. п. […]

Проводимая внутри страны национальная политика находит свое отражение в национальном составе политзон. Среди заключенных Мордовских и Уральских лагерей 30-40, а иногда и более, процентов составляют украинцы, около 30% прибалты и менее 30% русские и представители других народов СССР. Именно украинцы вынесли основную тяжесть борьбы против произвола сталинских лагерей, несут они ее и теперь. […] ведь советская пенитенциарная система направлена на уничтожение личности, а сохранить личность как таковую можно лишь в сопротивлении. Сопротивлении, несмотря ни на какие наказания. […]

Представляемый доклад суммирует, в основном, положение в политзоне № 35, в которой мы находимся, за последние примерно 2 года. Его различные разделы написаны разными ПЗК. […] Требования малого объема и другие трудности привели к тому, что масса фактов осталось за пределами доклада.

II. О труде заключенных

В советской пенитенциарной системе «общественно-полезный труд» провозглашен чуть ли не основным средством воспитания. А поскольку пенитенциарная система — это слепок с общества, то ей присущи пороки, характерные для общества в целом, но в более оголенной форме. Сама же по себе идея воспитания трудом, если ее принимать разумно, содержит положительное зерно. Однако в советском агрессивно-бюрократическом исполнении самая разумная идея способна превратиться в свою противоположность.

В исправительно-трудовых учреждениях (ИТУ) СССР принудительный труд является существенной частью наказания — это его главная особенность. Далее, в ИТУ власть выступает по отношению к заключенным в качестве бессовестного эксплуататора, стремящегося урвать побольше, а дать поменьше, используя для этого не только силу, но и обман; наконец, труд в политических ИТУ — это один из рычагов, с помощью которых КГБ и администрация стараются сломить невыносимую моральную и политическую позицию человека, и не только в заключении, но и после освобождения, ибо полное перевоспитание понимается в КГБ только в одном смысле: как сотрудничество с властями. В этих условиях было бы нелепо говорить о каком-либо воспитательном труде.

Вызывает большое сомнение и общественная полезность труда заключенных. В социально-психологическом плане общество привыкает, как к чему-то естественному, к существованию миллионов современных крепостных рабочих.

В плане экономическом существенно, что заключенные работают на самом устаревшем, часто давно списанном оборудовании, с применением устаревшей же технологии. Следовательно, миллионы людей проходят в заключении школу технологического отставания, а большой отряд инженеров и техников, управляющих трудом з/к, свыкается с устаревшими методами. Таким образом, дешевизна продукта принудительного труда едва ли покрывает убытки, связанные с консервированием архаических методов технологии.

Труд как наказание сопряжен с очевидными физическими и моральными потерями, унижает человеческое достоинство, воспитывает не граждан, а рабов. В некоторых случаях труд заключенных так изнурителен, что его можно назвать пыткой. Например, труд в ПКТ осуществляется на пониженном питании, которое можно еще более понизить при невыполнении выработки, или, к примеру, в части камер Владимирской тюрьмы работа организована по системе, которую з/к назвали «СССР» (спальня, столовая, сортир, работа — все это совмещено в камере размером 10 м2, где годами живут и работают 2-3 заключенных). В камерах установлены лампы, которые включаются в 6 часов утра и работают до 10 часов вечера, т. е. в течение 16 часов. Изнуренные скудным питанием, заключенные вынуждены соглашаться на эту «услугу» работодателя, им нужно заработать тюремный ларек — 3 рубля в месяц, ведь, как известно, продукты питания и предметы первой необходимости разрешается закупать только на деньги, заработанные в ИТУ. По словам заключенных, работающих по системе «СССР», здоровье человека редко выдерживает более полугода этот труд и непрерывный стук по 16 часов в день; обычно срываются через три месяца. Уходят из рабочей камеры путем отказа от дальнейшей работы, то есть через карцер и строгий режим. Но отказ от работы дает администрации формальный повод вычитать стоимость питания, одежды и обуви из денежных средств, имеющихся на лицевом счете у неработающего з/к. Поэтому многие из неполитических заключенных через год, когда кончаются заработанные гроши, снова вынуждены возвращаться к системе «СССР» (если администрация не предложит «по блату» работу на заводе, имеющемся при тюрьме), быстро разрушающей их здоровье. Несмотря на такие тяжелые условия труда, тюремная администрация всегда имеет «свободный рынок рабочей силы», так как заключенные (неполитические), испытывая постоянное чувство голода, готовы работать на любых условиях.

Политзаключенные более стойко переносят голод и наказания и отказываются от работы по принципиальным соображениям, — например, новое движение за статус политзаключенного явочным порядком, начавшееся в 1975 году. Не все, конечно, работы являются тяжелыми и вредными, но такие работы имеются все-таки во многих уголовных и политических лагерях. Так, в многочисленных лесных зонах очень тяжелые работы на лесоповале и на так называемой бирже, где часто приходится вручную затаскивать под распил бревна большой толщины. В политической ИТК-36 очень вредна работа по набивке ТЭНов (деталь электроутюга), на которой приходится работать с респираторами или марлей на лице. […]

Необходимость помощи семье — главная причина сверхурочных работ заключенных. Расценки, однако, столь низки, что работая по 12 часов в сутки, заключенные едва могут посылать семье 50-60 рублей в месяц. Согласно исправительно-трудовому законодательству РСФСР и союзных республик, труд заключенных оплачивается по нормам и расценкам, действующим в народном хозяйстве. Согласно же приказу МВД, расценки работ заключенных должны быть примерно на 5% ниже, чем у вольных рабочих. Действительная ситуация с расценками еще хуже, так как заключенные работают на более устаревшем оборудовании, чем вольные, а также ввиду произвола в расценках, допускаемого в ИТУ.

Иногда нормы и расценки устанавливаются откровенно индивидуально, то есть в зависимости от поведения политзека. Например, стоило Симчичу принять участие в защите Марченко от произвола, как норма по фрезерной обработке резцов, где работает Симчич, стала просто невыполнимой, несмотря на сверхурочную работу. С переходом на эту работу вместо Симчича более лояльного человека были возвращены прежние нормы и расценки. Вообще говоря, нормы выработки очень высоки, выполнить норму нелегко. […] Следует учесть, что 50% реального заработка заключенного вычитается в пользу МВД. Из каждого процента сверх 100% нормы выработки вычитается, однако, лишь 25%, а из каждого процента сверх 200% не вычитается ничего, поэтому для МВД невыгодно, чтобы у заключенного, несмотря на сверхурочную работу, получалась выработка не только выше 200% нормы, но существенно выше 100%. Отсюда и постоянное взвинчивание норм. […] Из денег, оставшихся после этих вычетов на МВД и снятия сумм по искам, вычитают стоимость питания, одежды, обуви. Причем при раскладе питания на 12 рублей в месяц, со счета з/к снимают под видом разных накладных затрат примерно в два раза больше. Заключенных заставляют работать существенно больше, чем вольных рабочих: не по 41 часу, а по 48 часов в неделю (по 8 часов 6 дней в неделю), но необходимо еще учитывать дополнительные 2 часа общественных работ и отработку дней, проведенных на свидании с родственниками. Заключенные не имеют отпусков, они не получают надбавок за сверхурочные работы, их могут заставить работать и в праздничные дни. […] Производственная надбавка дается за перевыполнение нормы, но в ИТК-35, как, впрочем, и в других политзонах, она немедленно снимается; например, из-за непосещения политзанятий или когда появляется рапорт надзирателю о случае нарушения режима, где бы это нарушение ни происходило (например, Лисовой шел из столовой «не строем»). […] Часто такие рапорты, придирки сыплются даже на заключенных, просто обращающихся с жалобами и заявлениями о фактах беззакония в зоне в различные советские органы, поскольку это расценивается как нелояльность к советской власти.

Закон предусматривает в ИТУ профессионально-техническое обучение для заключенных, но ученические деньги начальство нередко старается не выплачивать, принуждая учеников сразу выполнять нормы выработки, дополнительную плату (как ученику) утаивая. Практикуют абсолютно не аргументируемое снятие зеков с уже оформленного приказом по колонии ученичества (заодно и с оплаты). […] Поскольку труд — это и рычаг, с помощью которого вводится в действие вся система наказаний, начиная с лишения права покупать продукты в ларьке или лишения права на свидание с родственниками и кончая штрафным изолятором, ПКТ и тюремным заключением на срок до 3 лет, то соответственно посыпались и наказания.

Казалось бы, единственное, что нельзя отобрать у непокорного заключенного, это надбавки в питании за вредность (например, металлисты в ИТК-35 получают за вредность по стакану молока в день). Но и здесь бывают «забывания» включить в список на спецмолоко. […]

Закон гласит, что труд заключенных организуется с соблюдением правил охраны труда и техники безопасности, установленных законодательством о труде. На практике это положение полностью игнорируется. Кого только ни принуждали приступать к работе на станке до сдачи экзаменов или даже без какого бы то ни было обучения. И наказывают за неподчинение. Собственно, наказывают за отказ подчиненного нарушать законодательство о труде. Впечатляющим примером того, как начальство идет на полное игнорирование не только всех законов и правил по технике безопасности, но и просто элементарной человечности, является эпопея принуждения Светличного, у которого на руках отсутствуют 8 пальцев, работать на компрессорной установке. Решением ВЦСПС за последние годы создана разветвленная сеть правовой инспекции труда. Существует и указ Президиума Верховного Совета СССР от 13 октября 1976 г. «Об административной ответственности за нарушение законодательства о труде и правил по охране труда». Не вдаваясь в анализ эффективности этих узакониваний на вольных предприятиях, отметим, что предприятия МВД, на которых трудятся миллионы современных пролетариев, остались вообще вне этих узакониваний.

Вообще говоря, система ИТУ, через которую пропускают весьма значительную часть населения государства, является очень важным звеном функционирования реального социализма, сохранения атмосферы бесправия, чувства незащищенности рядового члена общества перед произволом начальства.

III. Взаимоотношения между администрацией

и политзаключенными

Взаимоотношения между администрацией и заключенными преследуют цель «перевоспитания и исправления осужденных», то есть добиться от них отказа от своих убеждений, используя прежде всего исправительно-трудовое законодательство РСФСР и закрытые инструкции МВД, по-видимому, относящиеся к наиболее жестоким из действующих ныне в мире. Той же цели служит изнурительный труд; низкокалорийная пища; поток наказаний, сыплющийся за малейшее нарушение; строжайшая изоляция от внешнего мира.

Подъем в лагере ИТК-35 производится в 6 часов утра. И достаточно з/к остаться в постели на 1-2 минуты дольше, как дежурный помощник начальника колонии, обычно поджидающий у двери, заскакивает в секцию и, торжественно оглашая, вносит штрафников в список. […] Что упомянутые наказания производятся выборочно, легко было заметить по тому, как капитан Поляков или старший лейтенант Чайка отворачиваются от з/к, сотрудничающих с администрацией, которые замешкались на своих койках. Старожилы-двадцатипятилетники рассказывают, что в пятидесятые годы «будители» обычно заскакивали с деревянными колотушками и били проспавших по чем попало, так что в семидесятые годы наказание, скажем, лишением права приобретения продуктов в ларьке на очередной месяц ретроспективно можно расценивать как гуманное.

В 6 часов 35 минут проводится поверка. Наказывают за опоздание все ту же категорию «неисправимых».

В Мордовии лагадминистрация, снедаемая заботой о здоровье осужденных, обязала всех делать утреннюю гимнастику — унылая картина, где выделяется отнюдь не бодрая группа инвалидов, которая под мелодию «Прощание славянки» выполняет надлежащий комплекс. Неучастие в мероприятии наказывается.

На завтрак и с него, после поверки, отправляются строем. Причем, чтобы не утруждать себя, а то и по издевательским побуждениям, прапорщики заставляют большинство ожидать во дворе, пока поедят инвалиды, получившие диетпитание. Ускорить эту процедуру могут только крайне неблагоприятные погодные условия.

За 25 минут до 8 — начала работы — з/к выстраивают перед производственной зоной и после поименной переклички выводят на завод. Так начинается здесь каждый день 48-часовой рабочей недели. […]

После вечерней поверки в 18 часов 30 минут трижды в неделю проводится политчас. За неявку наказывают. В 35-м лагере удалось добиться отмены подобных наказаний многочисленными протестами прокурору в 1974 году. Тогда администрация стала использовать здесь как средство давления невыдачу 2-4 рублей на ларек за перевыполнение нормы. Доказать, что «производственные» деньги не имеют к лекциям и информациям никакого отношения, не удавалось на протяжении нескольких лет. […]

Отбой в 22 часа по местному времени означает «мертвый час» в полном смысле этого определения. И. Залмансона неоднократно наказывали за хождение после отбоя. Д. Верхоляк едва сумел доказать, ссылаясь на диагноз в медкарточке, что он задержался в туалете по причинам чисто физиологического, а не антисоветского свойства.

Для видимости объективности, к перевоспитанию з/к, не желающих отказываться от своих убеждений, подключают и лиц, работающих в ИТК по вольному найму. В роли послушных статистов они, входя в состав воспитательной комиссии, подписывают любые постановления. […] Так, туберкулезник Пронюк, у которого нет одного легкого, отсидел 5 месяцев камерного режима. Так КГБ и МВД отплатили, наконец, «виновнику» массовой месячной голодовки и забастовок лета 1974 года. […]

Сам факт заключения уже служит причиной наказания. «Поводы» в таком случае находятся путем по-садистски скрупулезного следования режимным требованиям... Так, Подгородецкий зашел к цензору, старшему лейтенанту Колесниченко, в куртке парикмахера. Поздоровавшись, он спросил, нет ли ему письма (рабочие часы парикмахерской совпадают со временем приема у цензора). Она потребовала, чтобы Подгородецкий привел себя в надлежащий вид и доложил, как положено: «Осужденный такой-то явился по вашему вызову». Подгородецкий отказался от выполнения бессмысленной процедуры. После этого Подгородецкий был наказан за «несоблюдение форм одежды и грубость с представителем администрации», хотя все 26 лет заключения он является примером вежливости и опрятности. По рапорту капитана Кытманова, Б. Шахвердян был лишен ларька за то, что «не поднялся для приветствия».

Обычно очередность наказаний такова: устное предупреждение, выговор, лишение ларька на месяц, карцер, ПКТ и тюрьма. Часто, однако, этот порядок не выдерживается и как к наиболее эффективному средству прибегают к лишению ларька и карцеру. С 1977 года, после ввода новых правил внутреннего распорядка ИТУ, стало возможным бессрочное помещение в карцер. Однако это положение Правил, ныне дозволенное «де юре», широко использовалось «де факто» ранее. […]

Атмосфера безнаказанности, в которой действует администрация, превращает каждого прапорщика, не говоря уже об офицерах, в настоящих профессиональных истязателей в зависимости от степени озлобленности. «Дай мне его в отряд, он у меня шелковым станет», — говорил старший лейтенант Кузнецов начальнику другого отряда о В. Павленкове, и такие слова не были пустым бахвальством. Отрядный Кузнецов, вечно пьяный, развлекался тем, что выискивал повод для наказания. С. Сорока в рождественский вечер поставил на своей тумбочке свечку и елочную ветку, — в карцер. Неаккуратно заправленная койка — в карцер. Расстегнутый ворот — в карцер. Да мало ли за что можно карать «государственных преступников».

Широкая шкала довольно разнообразных наказаний зачастую оказывается недостаточной, и тогда в ход идет составление ложных рапортов. Классическим примером подобной фальсификации может служить акт, составленный по распоряжению нач. оперчасти Храмушина на Буковского об отсутствии на рабочем месте. В своей жалобе в прокуратуру Буковский указал, что отсутствовать, равно как и присутствовать на рабочем месте он в тот день не мог, поскольку это был выходной — воскресенье. Пронюка наказали за невыход на работу, хотя у него имелось освобождение по болезни.

IV. О медобслуживании

[…] Очевидно, что серьезность медобслуживания больных определяется видом и сложностью заболеваний. Трудоспособность, а также размер возможных наказаний для з/к должны определяться администрацией, исходя из заключения комиссии ВТЭК, которая раз в год свидетельствует всех з/к. Заключения же ВТЭКовских комиссий, как правило, подвержены рекомендациям сотрудников МВД и КГБ, а также зачастую предвзятым характеристикам главврача зоны. Так, в свое время были признаны инвалидами, а затем лишены II группы инвалидности (группы, дающей право работать почти всегда по желанию) И. Светличный, В. Подгородецкий, Г. Гимпу, В. Филоненко. Противозаконность таких решений очевидна, поскольку у Светличного не отросли 8 пальцев на руках, у Подгородецкого не исчез горб, у Гимпу не появился оперированный желудок, а у Филоненко не прекратилось прогрессирующее заболевание костного мозга (тромбоцитопения). […]

Фальсификация результатов анализов, то есть запись их в улучшенном виде, в Центральной больнице ИТУ, а также в медчастях зон 35, 36, 37 — распространенное явление. Например, в историю болезни Марченко заносились данные, не соответствующие истине. Результаты анализов, проведенных ему до ареста в Киевском институте заболевания почек, разительно отличаются от аналогичных, проведенных в киевском изоляторе КГБ во время пребывания там на «профилактических собеседованиях».

От инвалидов III группы (определяющей работу с ограничениями) администрация требует норму выработки, строго наказывая в случае ее невыполнения. Группа инвалидности не только не является фактором, обеспечивающим з/к облегченные условия содержания, но даже не спасает от режимных преследований. […]

Атмосфера нарушения законности и злоупотреблений, царящая в ИТК, приносит свои зловещие плоды. Показательна здесь смерть Мамчура. После нескольких вызовов к заболевшему з/к сначала явился прапорщик, затем ДПНК[3], замполит, и прошло значительное время, когда нашли дежурную медсестру Кузнецову (но она не знала, что предпринять, спрашивала у з/к Черкавского, «давать ли укол магнезии?»). Потом, наконец, явилась Т. А. Соломина (врач, исполняющий обязанности терапевта, но окончившая факультет сангигиены), которая, видя катастрофическое состояние Мамчура, сумела лишь распорядиться: «госпитализировать». А больной, у которого сначала была резкая головная боль, потом галлюцинации и рвота, впал в беспамятство... У него начались судороги, исказилось лицо. Явные симптомы инсульта — у Мамчура несколько лет была инвалидность по поводу гипертонии — не были обнаружены ни медсестрой, ни лечащим врачом на протяжении почти трех часов. В результате на месте не была оказана первая неотложная помощь. Вскрытие показало кровоизлияние в мозг. […]

Медработники ИТУ ВС-389 являются исполнителями самых возмутительных распоряжений администрации. Летом 1975 года по оперативному заданию майор Ярунин лично осматривал анальные отверстия и прямую кишку Б. Шахвердяну перед свиданием. В июле 1976 года в присутствии прапорщика Ермаковой женщиной-медиком производился гинекологический осмотр матери Марченко. Налицо обкрадывание больных з/к, нанесение ущерба здоровью ожидающих своей очереди в больницу. […]

Транспортировка из 36 и 37 зон в Центральную больницу (35-й лагерь) осуществляется в обычных автозаках (смерть Плейша была ускорена из-за этого), тогда как в законе оговорена необходимость перевозки больных в специально оборудованном транспорте.

Диетпитание в ИТУ ВС-389 остается на крайне неудовлетворительном уровне. В рационе постоянно несвежие, даже не пригодные к употреблению продукты. Так, с августа 1977-го по сентябрь 1978 года еда готовилась из квашеной капусты, которая была несъедобна еще зимой. Масло в диетпитании летом-осенью 1978 года заменялось маргарином либо комбижиром. В августе-сентябре готовили сушеный картофель. За 6 лет существования зоны 389/35 больные не получали свежих фруктов. Да и стоимость так называемой диеты — около 23 рублей — вряд ли разрешает приобретение минимума калорий, необходимых больному.

Центральная больница — небольшое двухэтажное здание, куда свозятся больные из 35, 36, 37 зон. Из-за желания администрации всячески ограничить контакты между зонами, три группы больных постоянно находятся в постоянно закрытых помещениях, куда сестра и врач входят в сопровождении прапорщика. Отсутствие круглосуточного дежурства медиков (медсестра в Центральной больнице формально находится от 8 до 20 часов) подвергает опасности жизнь тяжело больных, равно как и отсутствие дежурного санитара причиняет им дополнительные страдания. В связи с вышеупомянутым оперативным соображением (пресечение контактов) прогулка разрешена лишь два часа в день на локализованных участках. Медперсонал ЦБ состоит из главврача Шелия (хирург), лечащего врача Черкасовой Т. Н. (терапевт), штата медсестер (3-6 человек). Операционная, лаборатория и рентгенкабинет позволяют проводить на месте операции и исследования в зависимости от квалификации исполнителя, но обычно несложные. На консультации, а также в более тяжелых случаях оперирования приглашаются врачи из Чусовской больницы.

В каждой из зон имеется санчасть с одним-двумя врачами, однако из-за нерегулярности завоза медикаментов, а также отсутствия специалистов (стоматолог на 36 зоне не появлялся почти полтора года — 1976-1977 гг.), положение с медобслуживанием остается неудовлетворительным. Около 30% з/к, находящихся в ИТК ВС 389/35, серьезно больны.

В их числе, с недугами, практически неизлечимыми в местных условиях: Герович — рак мочевыводящих путей, Филоненко — воспаление костного мозга, Марченко — нефрит. Актирование же находится в прямой зависимости от убеждений осужденного, его поведения, позиции в лагере.

Трагический итог такого медобслуживания в Скальнинском ИТУ начиная с лета 1972 года выражается в следующем списке безвременно умерших: Митюк (умер при этапировании из Мордовии на Урал, не была оказана помощь при сахарном диабете), Гантварс (гипертония), Куркис (прободение язвы), Кибартас (рак печени), Мишкенис (послеоперационное осложнение), Опанасенко (повесился в больнице), Рудокас (сердечная недостаточность), Кнавиньш (инфаркт), Плейш (заболевание желудочно-кишечного тракта), Лущ (инфаркт), Мамчур (инсульт), Межалс (инфаркт), Строганов (астма, сердечная недостаточность). […] По рассказам з/к, прибывших из Мордовии, там положение с медобслуживанием еще хуже. […]

VI. Об этапировании

Этап в большинстве случаев тяжелое испытание для з/к. Он длится бессмысленно долго — в 7-10 раз дольше, чем при обычной поездке. За время этапирования з/к обычно несколько раз перегоняют в воронок из вагона, из воронка в одно, другое, третье помещение очередной пересыльной тюрьмы и обратно: «быстрее, быстрее...» (вместо точек нередко следует мат), автоматчики, собаки, «садись, встать», обыск, еще обыск и т. д. Для з/к с тяжелым багажом это превращается в кошмар. Правда, все имущество большинства уголовных з/к укладывается в жалкие узелочки. Что касается больных, то конвой, как правило, не проявляет к ним снисхождения. Они должны передвигаться так же, как и все, сопровождаемые руганью и толчками. Поразительно, что, если тяжело больного з/к нужно отправить в тюремную больницу, его перегоняют обычным этапом — лишь бы он передвигал ноги, но можно и на носилках. В большинстве наблюдаемых нами (и другими политзаключенными) случаев их не сопровождает врач или сестра. Если больница недалеко, то тяжело больного перевозят на обычном воронке. Дорога ухабистая, она вытряхивает из него всю душу.

По рассказу В. Марченко, во время перевозки автозаком (воронком) заключенных от железнодорожной станции до Казанской пересыльной тюрьмы (7.04.78) в общую камеру воронка, рассчитанную на несколько человек, затолкали 28 человек. Их держали в железном воронке, на солнцепеке, около часа на тюремном дворике (это обычно). Задыхавшиеся люди умоляли конвой выпустить их, но безрезультатно. Он же сообщает, что в тесном даже для одного человека одиночном боксе 24. 04. 78 держали троих: Циоса, Зейтуняна и Марченко. Их выпустили через полчаса только после обещания пожаловаться прокурору. Но другие оставшиеся в общей камере, не политические, ждали еще несколько часов. Кто-то мочился на пол. В автозаках и тесных, грязных, бестуалетных камерах-«отстойниках» пересыльных тюрем люди ожидают часами. Еще хуже маленькие, всегда вонючие боксы на одного-два человека. З. Антонюк в июле 1978 года просидел целый день в изоляторе в таком боксике (при этапировании из Владимирской тюрьмы в ИТК-35). Антонюк болен костным туберкулезом и тяжелым заболеванием печени.

Камера столыпинского вагона имеет размер полного или половинного плацкартного купе без окна, с решетчатой стенкой в коридор, где шагает часовой. Окна туалета закрашены или обычно закрыты, вентиляция выключена. Вместо 10-ти, соответственно, 3-х человек, которые могут лежа поместиться в этих камерах, туда обычно набивают 14-18 и, соответственно, 5-6 человек, вынужденных проводить там 1-3 суток. Иногда на короткое время (несколько часов) туда набивают до 25 человек. Туалет не имеет воды, умыться невозможно, постельных принадлежностей, конечно, нет.

В большинстве случаев конвойные грубы и циничны. Они выдают воду и выводят в туалет лишь после того, как весь вагон начинает колотить ногами в решетчатые двери, иногда это бывает два, чаще 3-4 раза в сутки. При этом на каждый день этапа з/к получает около 600 грамм хлеба, селедку средних размеров, 20 грамм сахара. Когда на перегоне Москва-Киров в июне 1978 года Ю. Орлов попросил у конвойного дать попить, ответ гласил: «Обойдешься без воды». Вместе с ним в половинной камере поместили двух стариков-туберкулезников, при ходьбе поддерживавших друг друга. Не допросившись туалета, один из них помочился в целлофановый мешочек, разлив половину по полу и нижней полке. Затем, для изоляции от политического, их перевели в другую камеру, набитую битком. Когда один из них хотел лечь на пол, конвой не разрешил. В. Лисовой, после тщетных просьб вывода в туалет, вынужден был мочиться прямо в камере в случайную банку. З. Попадюка в августе 1977 года в Пензенской тюрьме держали в одной камере с туберкулезными и сифилитическими больными. Антонюк на перегонах Харьков-Свердловск-Пермь и в самой Свердловской пересылке наблюдал в ноябре 1972 года, как офицеры выводили из камер женщин к себе для сожительства.

М. Матусевич, как голодающий, сопровождался врачом на этапе из Киева в ИТК-35 (июнь 1978 г.). Однако врач отказалась оказать какую-либо помощь уголовному з/к соседней камеры вагона с тяжелым внутренним заболеванием и с тяжелым заболеванием кожи. Его должна была бы сопровождать сестра, но этап отправился без нее. Он был весь мокрый от гноя, и другие з/к рвали рубашки и портянки для перевязок. Таковы вкратце условия этапирования.

[…]

VII. Пресечение информации

[…] В 1974 году на пресс-конференции в Москве академик А. Сахаров предоставил западным корреспондентам материалы из лагеря 389/35, переписанные рукой з/к З. Антонюка. Поскольку эти документы были корреспондентами сфотографированы и опубликованы, они стали достоянием и КГБ. Несколькими месяцами позднее в лагере ВС 389/35 3. Антонюка вызвали на так называемую наблюдательную комиссию и предложили написать в газету письмо с раскаянием, в противном случае ему пообещали, что он будет приговорен к тюремному заключению.

Поскольку З. Антонюк от подобной сделки отказался, в июле 1975 года он был отправлен во Владимирскую тюрьму. В 1978 году С. Глузман и С. Ковалев в лагере 389/36 были приговорены к камерному заключению в ПКТ на шесть месяцев за то, что собирали и хранили информацию о положении заключенных в лагере. Чтобы помешать выходу информации за пределы лагеря, администрация самым варварским способом мешает свиданиям заключенных с родными. Так, Ю. Хведько за 11 лет заключения имел возможность лишь два раза повидаться с матерью (в 1969 и 1974 гг.). Как только кто-либо из родственников сообщал, что собирается приехать, администрация отвечала, что Хведько лишен права на очередное свидание.

В мае 1978 года во Владимир на свидание с З. Попадюком приехала его мать. Тюремная администрация сразу за какую-то мелочь лишила Попадюка права на свидание. Лишь через несколько недель Дойников проговорился об истинной причине лишения свидания: «Мать по дороге во Владимир заходила в Москве по разным адресам антисоветчиков и собирала новости. Ее и впредь будут лишать свидания с сыном». […]

Если заключенному предоставляются длительные свидания, то приехавших женщин и детей часто раздевают догола и обыскивают, подвергают самому унизительному осмотру. […] Обыскивая девятилетнего сына и пятилетнюю дочь П. Плумпы, надзиратели отделили их от матери, увели в отдельную комнату, раздели догола и разорвали одежду. В мае 1978 году Р. Маркосяну во время двухчасового свидания с братом не разрешили поздороваться с пожатием руки. Было также запрещено разговаривать на родном, армянском языке. Присутствующий при свидании надзиратель все время предупреждал, что если будет сказано хоть одно слово по-армянски, то свидание сразу прекратят.

Как правило, во время краткосрочных свиданий разрешается разговаривать только на русском языке. Если дети или родственники заключенного нерусской национальности не знают этого языка, то они и не имеют возможности воспользоваться общим свиданием.

Национальные или религиозные моменты администрация мест заключения часто использует для конфискации или задержания корреспонденции. Письмо З. Антонюка от 1. IX. 76 г. к жене было конфисковано администрацией Владимирской тюрьмы под тем предлогом, что в письме цитируется Геродот на украинском языке. В результате у З. Антонюка на целый год прервалась переписка. […]

Администрация лагерей на несколько недель задерживает письма заключенных нерусской национальности. Еще в 1976 году М. Кииренд обратился к Чусовскому прокурору. Жалоба не дала результатов, а лагерный представитель КГБ сообщил, что письма, написанные на национальных языках, направляются в КГБ. Кииренд послал заявление начальнику Скалинского управления КГБ Дегтянникову. «По существующему закону, я должен отправлять и получать письма в течение трех дней, однако администрация лагеря 35, ссылаясь на то, что мои письма и письма ко мне пишутся на эстонском языке, вручение и отправку писем автоматически затягивает более, чем на месяц. Этот факт расцениваю как проявление шовинизма». Всем, кто с подобными жалобами обращаются к администрации лагеря ВС-389/35 и 36, цензор или другие представители внушают мысль, что заключенные нерусской национальности должны отказаться от привычки писать письма на родном языке. […]

К категории враждебной или клеветнической информации, подлежащей конфискации, относятся религиозные книги или письма на религиозные темы.

Так, в мае 1977 году И. Огурцову (ВС-389/35) пришла пасхальная посылка, в которой, кроме прочего, была Библия. Работники администрации лагеря посылку вскрыли, Библию похитили, а посылку, уже без Библии, отослали назад.

П. Плумпе, ВС-389/36, пришли письма с переписанными главами из Библии. 17. I. 77 г. начальник оперчасти Рожков ему сообщил, что эти главы конфискованы. Как религиозные и тенденциозные.

Заключенные почти никогда не получают писем из-за рубежа, за исключением писем из Израиля, которые конфискуются чуть реже. За все время пребывания в лагерях не получили ни одного письма, присланного из-за границы, М. Кииренд, В. Марченко, 3. Антонюк, И. Грабанс и многие другие. И. Огурцов изредка получает письма только из Польши. П. Плумпа за все годы получил только одно заграничное письмо (6 февраля 1976 г., из Швейцарии).

В лагерях ВС-389/35 и 36 как вид запрещенной информации рассматриваются даже жалобы политзаключенных, направляемые в государственные инстанции. Так, 1. 4. 77 г. у В. Марченко при личном обыске была изъята жалоба, адресованная ген. прокурору СССР Руденко, в которой сообщалось о ряде нарушений законности, допущенных во время следствия и судебного разбирательства дела В. Марченко.

В лагере 389/35 было конфисковано заявление В. Лисового от 31. 12. 78 г. председателю Совета Союза Шитикову, в котором он выразил пожелание, чтобы в лагерной столовой было больше свежих овощей.

В марте 78 года И. Грабанс направил жалобу в президиум Верховного Совета СССР в связи с тем, что письма из Латвии к нему идут два-три месяца. Вскоре после этого переписка И. Грабанса была вообще прервана, и в течение уже пяти месяцев он не получает ни одного письма.

Эти факты, которые составляют лишь малую часть общего целого, свидетельствуют, что управление лагерей ВС-389 имеет весьма обширные возможности для нарушения прав человека и государственных законов в отношении политзаключенных. Так, ему предоставлено право пресечения любой информации о подобных нарушениях вплоть до конфискации жалоб заключенных в вышестоящие инстанции.

В лагерях строгого режима не положено иметь телевизоры и радиоприемники, кроме офицерской радиоточки. Количество корреспонденции — писем, открыток, телеграмм, — которое заключенный имеет право отправить в неофициальные инстанции, ограничивается двумя в месяц. Использование телефонной связи полностью запрещено. Запрещена отправка заявлений, жалоб и другой корреспонденции такого характера в негосударственные организации.

Заключенному не разрешается в жалобе защищать других заключенных, а также не разрешаются коллективные жалобы. Представители «Красного Креста», иностранные корреспонденты и другие иностранные лица никогда не разговаривали с заключенными советских политлагерей. Нужно сказать прямо: советские заключенные смеются, когда читают в советской прессе сообщения о том, каким ограничениям в своих правах подвергаются политзека на Западе или даже в чилийских лагерях. Эти ограничения не идут ни в какое сравнение с ограничениями прав в советских лагерях.

1979, № 20

[1] Седьмой раздел доклада написан Пятрасом Плуйрасом-Плумпой. П. Плуйрас-Плумпа арестован в ноябре 1973 г., осужден в декабре 1974 г. (8 лет строгого режима). По тому же обвинению в антисоветской пропаганде он уже отсидел 7 лет в 1958-65 гг. (арестован был в возрасте 19 лет). Отбывает наказание в Уральских лагерях. — Прим. ред.-1979.

[2] Вероятно, нуждой. — Прим. ред.-1979.

[3] Дежурный помощник начальника колонии. — Прим. ред.-1979.

Опубликовано в журнале:

«Континент» 2013, №152

«Возможно, лучшее пиво в мире», – очень самоуверенный, но, тем не менее, один из самых известных рекламных слоганов в мире. Пивоваренная компания Carlsberg Group всегда была активна в телевизионной рекламе, но поможет ли теперь эта активность ее продажам? Молодежная аудитория, на которую рассчитаны несколько брендов из портфеля компании, редко смотрит телевизор, ведь теперь есть планшеты и смартфоны. Многие топ-менеджеры в медиа говорят, что рекламодателям придется менять способы доставки рекламы, чтобы быть с этой аудиторией.

Есть и другие вопросы, которые нужно решать производителям пива. Уровень потребления этого напитка на традиционных рынках, к примеру, в той же Европе, уже не растет, как в прошлом. Что ищут датские пивовары в Китае, где купили несколько заводов? Как будут вести себя в Украине, где их, как и других производителей этого напитка, обвиняют в распространении «пивного алкоголизма», а правительство намерено повысить акцизы? Об этом – наша беседа с президентом и председателем правления Carlsberg Group Йоргеном Буль Расмуссеном.

– Carlsberg Group – один из крупнейших рекламодателей, как вы меняете свою маркетинговую политику с учетом технологического прогресса?

– Мы занимаемся развитием новых видов рекламы. В штаб-квартире нашей группы создан специальный отдел, который отвечает за направление digital. В нем работают 10 человек. Они заняты разработкой нашей новой рекламной стратегии, в том числе по продвижению брендов в социальных медиа.

Один из ярких примеров их работы – создание геолокационного приложения – That calls for a taxi – для планшетов и смартфонов, которое помогает найти ближайшую к вашему местонахождению стоянку такси. Это удобно, если человек выходит из бара слегка выпившим, ему не нужно будет тратить много времени на поиск такси. Причем, все это работает под нашим брендом – то есть именно Carlsberg помогает вам найти такси, этим мы повышаем лояльность к бренду.

– В одном из интервью вы говорили, что Азия – ваша главная надежда. Однако в Китае невысокий уровень потребления пива. На чем основаны ваши надежды?

– Рынок Китая – еще на очень раннем этапе развития. Уровень потребления пива в этой стране – 17-18 литров на душу населения в год, а в странах Индокитая – выше. Во Вьетнаме, например – 27-28 литров, но и это намного ниже, чем в среднем по странам ЕС – 69 литров. Но я уверен, что со временем потребление алкоголя в азиатских странах претерпит изменения, и люди перейдут с местных крепких напитков на более легкие – пиво и вино.

– На что вы рассчитываете в этой стране, если потребление пива – просто вне исторических традиций Китая?

– Вы в чем-то правы. Есть страны, где какой-то вид алкоголя исторически стал более популярен – вино в Испании, Италии и Латинской Америке, пиво в Германии, водка в России, Украине и ранее – в Финляндии. Но мы рассматриваем этот вопрос не только с точки зрения национальных и культурных особенностей, но и в перспективе наших исследований по разным странам.

Общая тенденция для развитых стран – постепенное движение к модели потребления, в которой пиво занимает 50%, вино – 35% и крепкий алкоголь 15% (в пересчете на абсолютный уровень потребления алкоголя). Этому способствует алкогольная политика государства, и как ее составная часть – политика в сфере акцизов. Людям больше рассказывают о вреде крепкого алкоголя, и они постепенно переходят на напитке полегче. За короткий период времени выпить большую дозу крепкого алкоголя – гораздо опаснее, чем выпить пару бокалов пива.

Такую картину – постепенного перехода с крепких напитков на легкие – мы наблюдали 20-30 лет назад и во многих других странах так называемого «северного» типа потребления. В первую очередь в Скандинавии. Такие же изменения происходят сейчас, к примеру, в Польше и странах Прибалтики.

– Многие производители пива выступают с резкой критикой идеи повышения акцизов. Но ее сторонники утверждают, что повышение цен на пиво снизит уровень пивного алкоголизма. Разве вы против этого?

– Вы упомянули о распространенном, прежде всего среди нескольких постсоветских стран, и искусственно культивируемом термине «пивной алкоголизм». Проконсультируйтесь у ученых-наркологов, и они подтвердят, что такой болезни не существует ни в одном официальном перечне заболеваний. Не может его быть и в Украине со средним потреблением пива на уровне 58 литров на человека в год.

Мы понимаем свою социальную ответственность. Carlsberg всячески поддерживает инициативы по информированию подростков и их родителей о недопустимости употребления любых алкогольных напитков несовершеннолетними. Насколько мне известно, отраслевой пилотный проект «Семейный разговор», который и направлен на решение этой задачи, после двух лет реализации показал хорошие результаты и рекомендован вашим Министерством образования для внедрения в программы украинских школ.

– Мне приходилось слышать такой простой аргумент: резкое повышение акцизов на пиво связывают с уменьшением уровня употребления алкогольных напитков в стране. Разве не так?

– В таком случае потребители, употребляющие алкоголь, откажутся от пива и перейдут на водку, возможно, даже нелегальную. Просто повышение цен на один из видов спиртного не решает проблемы. А сама идея о внедрении новых акцизов может очень плохо отразиться на рынке и даже привести пивоваренную отрасль к полному краху.

По нашим расчетам, снижение производства пива в Украине в случае трехкратного повышения акциза составит 27-28% за год. И если будет такое серьезное падение рынка, мы не сможем сохранить производство на нынешнем уровне. Уже в текущем году, по причине значительного падения потребления, наши три завода загружены в среднем на 66%. Дальнейшее падение спроса поставит перед нами сложную и непопулярную задачу закрытия отдельных производств. Это может быть площадка во Львове или в Запорожье, время покажет.

Пострадают поставщики, повысится уровень безработицы. В итоге люди, которые инициируют эту идею, не повысят поступления в бюджет в перспективе даже последующих двух лет, а наоборот, только сделают хуже экономике страны. Мы ведем бизнес в Украине прозрачно, ориентируясь на долгосрочную перспективу. И если мы не знаем, какие законодательные шаги предпримет парламент в следующем году, что будет в стране через три года, пять лет, то у нас, как у любого другого крупного инвестора, остается гораздо меньше желания инвестировать в страну.

А ведь Украина – очень перспективный рынок. На данный момент здесь уровень потребления пива составляет 55-56 литров, а в Дании – 80-85, Великобритании – 80-85, Германии – 110 литров, в Чехии – 125 литров. Я уверен, что потребление пива в Украине еще вырастет, если не до уровня Германии, то до уровня Дании, почему нет? Но если здесь постоянно меняются условия ведения бизнеса, то не лучше ли нам инвестировать в Азию, где рост будет большим, а диалог с властями наладить проще?

Я очень надеюсь, что заявленная властями позиция развивать инвестиционную привлекательность государства и улучшать условия ведения бизнеса – не лозунг. Вместе с подписанием соглашения об ассоциации Украина получит обоснованное желание зарубежных инвесторов развивать здесь бизнес. А вот насколько эти ожидания реализуются на практике – зависит прежде всего от вас.

Жизнь после Вильнюса

Украина в новой геополитической конфигурации

Украина ставит эксперимент, интерес к которому проявляют во всех странах постсоветского пространства. От того, окажутся ли изменения, обусловленные сближением с ЕС, значимыми и позитивными, будет зависеть поведение и России, и стран, которые пока на нее ориентируются.

Статья отражает результаты работы в рамках Программы фундаментальных исследований президиума РАН № 38 «Перспективы скоординированного социально-экономического развития России и Украины в общеевропейском контексте».

12 сентября 2013 г. почти незамеченным прошел один юбилей: исполнилось полвека со дня подписания Договора об ассоциации между Турцией и Европейским экономическим сообществом. Казалось бы, достойный повод оценить совместно пройденный путь и наметить планы на будущее. Однако турецкие политики и масс-медиа либо вовсе проигнорировали знаменательную дату, либо говорили о ней с едва скрываемым раздражением. Еще бы! Соглашение об ассоциации, несомненно, принесло Турции значимые экономические результаты, но в политическом смысле обрекло державу с большими амбициями на унизительное полувековое ожидание в прихожей у объединяющейся Европы.

Тем временем другая крупная страна – Украина – с нетерпением ждет момента, когда и ее допустят в эту прихожую. При этом ни один трезвомыслящий аналитик не рискнет уверенно сказать, что ожидание Киевом полноценного членства в Евросоюзе не затянется дольше, чем в случае Турции.

И все же намеченное на 28 ноября 2013 г. в Вильнюсе подписание Украиной и ЕС соглашения об ассоциации, включающего положения о создании глубокой и всеобъемлющей зоны свободной торговли (ГВЗСТ), станет рубежом в истории стран постсоветского пространства. Само это событие, конечно, не приведет к мгновенной экономической или институциональной метаморфозе. Скорее, напротив, простой украинец скоро обнаружит, что его положение мало изменилось к лучшему или даже серьезно ухудшилось. Однако в геополитическом смысле Украина сменит орбиту, причем в рамках логики игры с нулевой суммой, к которой фактически вернулись Россия и Запад, и это будет интерпретировано как стратегическое поражение Москвы.

ЧТО ДЕЛАТЬ РОССИИ?

Несомненно, Вильнюс станет тяжелым ударом не столько по сиюминутным интересам России, сколько по мировидению российской политической элиты, да и значительной части общества. Однако жизнь на этом не закончится. Возникновение новой, неблагоприятной геополитической конфигурации заставит Москву выбирать между различными вариантами действий в зависимости от тех или иных стратегических целеполаганий. Если попытаться предельно схематизировать выбор, то он будет состоять в решимости вернуть Украину на прежнюю геополитическую орбиту либо в готовности радикально изменить сами правила игры в отношениях Москвы и Брюсселя.

Возможна ли после Вильнюса еще одна геополитическая переориентация Киева, его разворот в сторону России? Красивые слова о «бесповоротности европейского выбора» лучше оставить для украинского внутриполитического потребления. В конечном счете речь идет о масштабе материальных, политико-дипломатических, информационных и иных ресурсов, которые будет готова задействовать Россия для того, чтобы повлиять на украинские элиты и общественное мнение. В последние месяцы много говорилось о том, что ежегодный экономический выигрыш Украины в случае ее вступления в Таможенный союз составит от 6 до 12 млрд долларов. Он мог быть достигнут за счет почти троекратного снижения стоимости российского газа, снятия экспортной пошлины на нефтепродукты, создания преференциального режима для продовольственных товаров. Сюда же следует приплюсовать компенсации, связанные с переходом Украины на общую для ТС ставку единого таможенного тарифа. Несомненно, на первом этапе гипотетического членства Украины в ТС именно российскому налогоплательщику пришлось бы взять на себя эту нагрузку.

Однако этого все равно оказалось недостаточно, чтобы убедить Киев отказаться от ГВЗСТ и присоединиться к Таможенному союзу. Можно предположить, что после вступления в силу соглашения об ассоциации и свободной торговле между Украиной и ЕС цена вопроса окажется еще выше. В условиях экономической стагнации, начавшейся в России даже при сохранении вполне комфортной цены на нефть и возобновления роста западных экономик, эта нагрузка может оправдываться исключительно геополитическими расчетами. Причем никаких гарантий успеха у Москвы не будет хотя бы потому, что отношения между Россией и объединенной Европой в рамках этого сценария перейдут в режим полномасштабного противостояния.

Альтернативная стратегия – попытка кардинально изменить правила игры между Россией и Евросоюзом и интегрировать Украину в эту систему в качестве полноправного участника – пока кажется сугубо гипотетической. Этот подход прежде всего должен базироваться на признании Украины ключевым фактором российско-европейского взаимодействия и на выработке инклюзивного подхода к Киеву. Понятно, что это условие российским лидерам выполнить довольно трудно. Однако еще более сложным препятствием является политико-институциональная несовместимость нынешней России и европейских стран. Одно дело – стремление гармонизировать расходящиеся интересы государств с генетически близкими политическими режимами, другое – стран, чьи политические институты, нормы и практики развиваются в противоположных направлениях. Это расхождение в последние полтора года достигло нового качества, существенно ограничив возможности маневра российской внешней политики в отношениях с Западом. И даже блестящий дипломатический успех Москвы в сирийском вопросе лишь оттеняет данное обстоятельство. Судя по всему, ЕС и США приложат усилия к тому, чтобы российский триумф в Женеве был «уравновешен» геополитическим нокдауном в Вильнюсе.

Решающие для будущего России политические трансформации – реальное разделение властей и «вписывание» в эту систему института президентства, отделение власти от собственности, проведение подлинно свободных и конкурентных выборов, приход нового поколения политических лидеров, существенное обновление политических и экономических элит – ни в коей мере не гарантируют достижения стратегического партнерства России, Украины и Европейского союза. Но эти изменения по крайней мере создадут возможность диалога на общем языке и позволят всем сторонам всерьез задуматься о предпочтительности политики, обеспечивающей совместный выигрыш.По всей видимости, ни одна из этих стратегий не сможет быть реализована в полном объеме в ближайшие месяцы и годы после перехода Украиной вильнюсского рубежа. В одном случае главным препятствием станет экономика, в другом – логика функционирования российского политического режима. Тем не менее даже если Москва воздержится от немедленной эмоциональной реакции на подписание Киевом ГВЗСТ, ряд качественных изменений проявится довольно быстро. Прежде всего России придется принять некоторый набор защитных мер, связанных со снятием торговых барьеров между Украиной и Евросоюзом. Важно, чтобы эти меры соответствовали принципу разумной достаточности и не слишком походили на банальную месть.

После Вильнюса не будет никакого смысла сохранять преференции в торгово-экономических отношениях с Украиной, которые принимались с расчетом на полноценное участие страны в россиецентричных интеграционных проектах. В то же время явно ошибочным может стать сворачивание программ межрегионального сотрудничества, когда пострадавшими окажутся жители Крыма, восточных и южных областей, значительная часть которых продолжает выступать за сохранение особых связей с Россией. Скорее, стоило бы подумать о существенном расширении таких программ.

Не меньшей ошибкой может оказаться закрытие российского рынка труда для украинской рабочей силы. Рост социального напряжения из-за трудовой миграции вызван, как известно, вовсе не гражданами Украины. Напротив, квалификация, знание русского языка, культурная близость теоретически должны делать украинских трудовых мигрантов в России желанными гостями. Новые экономические трудности, с которыми, очевидно, столкнется Киев после подписания договора об ассоциации с ЕС, могут привести к некоторому увеличению масштабов трудовой миграции в Россию. Самое меньшее, что необходимо сделать в данной ситуации, – не отталкивать этих людей.

Одним из асимметричных ответов на геополитическую переориентацию Киева мог бы стать запуск крупной стипендиальной программы, рассчитанной на ежегодное привлечение в российские вузы тысяч студентов из южных и восточных регионов Украины. Сами стипендии по размеру должны быть конкурентоспособными в сравнении со стипендиями в рамках аналогичных программ Евросоюза. Такая программа могла бы сформировать когорту сторонников приоритетного развития отношений с Россией; кроме того, она пошла бы на пользу принимающим российским вузам. Вполне резонно предложить участникам этой программы широкие возможности, включающие различные варианты дальнейшего трудоустройства в России.

Особый вопрос – присутствие Украины после вступления в силу ГВЗСТ в двух зонах свободной торговли, со странами СНГ и с Евросоюзом. Не будучи уникальной для мировой экономики, эта ситуация – новая для постсоветского пространства. Все эффекты возникновения украинской смычки между двумя зонами свободной торговли сейчас едва ли можно просчитать, хотя официальные российские представители делают акцент на негативных последствиях. Не исключено, что наибольший ущерб будет связан не с перетоком европейских товаров через Украину на российский рынок, а с превентивными защитными мерами Москвы и ответным реагированием Украины и ЕС. В любом случае эта ситуация не сможет «зависнуть» надолго. Киев, вероятно, постарается политически капитализировать свое особое положение, предложив некий трехсторонний механизм регулирования торговых отношений, который может трансформироваться в площадку для предметного обсуждения идеи создания зоны свободной торговли от Лиссабона до Владивостока. Похоже, что и в Брюсселе не станут отвергать такую инициативу, поскольку, во-первых, либерализация взаимной торговли наиболее выгодна европейским экспортерам, и, во-вторых, участие России в трехстороннем переговорном формате будет означать фактическое признание геополитической перемены, которая должна вскоре свершиться в Вильнюсе. Москва, таким образом, окажется перед дилеммой. Если концепция трехстороннего диалога будет подразумевать только обсуждение вопросов зоны свободной торговли, то российское руководство, скорее всего, предпочтет уклониться. Если же Москва захочет и сумеет предложить более широкую повестку, то, не исключено, именно этот формат даст возможность вывести отношения России и Евросоюза из глубокого застоя.

Возможно, однако, и иное развитие событий, когда отказ от трехстороннего диалога и эскалация защитных мер в сфере торговых отношений приведут к фактическому выталкиванию Украины из зоны свободной торговли СНГ. Такое вытеснение не сможет пройти гладко и, по всей видимости, приведет к завершению эпохи Содружества. Строго говоря, процесс запущен около десяти лет назад серией цветных революций. Перспектива заключения несколькими странами СНГ соглашений об ассоциации с Европейским союзом сыграла роль своеобразного катализатора, поскольку вслед за Евросоюзом и Россия поставила эти страны перед выбором «или – или». Вынужденный отказ Армении от сближения с ЕС и ее заявка на присоединение к Таможенному союзу служат яркой иллюстрацией возросшей интенсивности геополитической поляризации постсоветского пространства. Если после Вильнюса Россия в самом деле решится на вытеснение Украины из зоны свободной торговли СНГ, то в результате практически вся территория бывшего СССР (пока за исключением Узбекистана и Туркменистана) разделится на два неравных сектора, один из которых экономически и политически будет привязан к единой Европе, а другой – к Таможенному союзу России, Белоруссии и Казахстана.

Поляризация постсоветского пространства будет иметь неоднозначные последствия для ТС, основной тенденцией в развитии которого, по крайней мере на ближайшие два-три года, может стать экстенсивное расширение. Риски поспешного увеличения количества членов пока недооцениваются. Уверенный старт ТС позволял надеяться, что это объединение окажется первым успешным интеграционным проектом на постсоветском пространстве. Однако вслед за первоначальным положительным эффектом создания Единого экономического пространства и общей таможенной территории России, Белоруссии и Казахстана последовал этап «кризиса роста», постепенного обострения внутренней напряженности между участниками объединения. Сам по себе кризис роста – явление закономерное, но в случае ТС отягощается спецификой персоналистских режимов стран-участниц и связанными с ней эксцессами вроде «дела Баумгертнера». Тем не менее концентрация совместных усилий на урегулировании противоречий, дальнейшей унификации внутреннего законодательства, укреплении институциональной базы и согласовании стратегических целей могла бы придать импульс процессу интеграции.

Переключение внимания на кооптацию в состав объединения нескольких государств способно серьезно осложнить решение основной задачи ближайших месяцев – создать к началу 2015 г. Евразийский экономический союз. В частности, работоспособность Евразийской экономической комиссии, где решения принимаются консенсусом, может значительно снизиться в случае присоединения новых государств. Разработка промежуточного формата участия, например, соглашений об ассоциации или привилегированном партнерстве, могла бы стать прагматичной альтернативой поспешному расширению. Однако в условиях обострившейся геополитической конкуренции высока вероятность того, что предпочтение отдадут номинальному увеличению числа полноправных членов Таможенного союза в ущерб его эффективности.ПОХИЩЕНИЕ УКРАИНЫ ЕВРОПОЙ

В цепочке событий, кульминацией которых может стать вильнюсский саммит «Восточного партнерства», одной из ключевых дат является 8 ноября 2011 года. В тот день начались поставки газа по газопроводу «Северный поток», благодаря чему существенно снизилась зависимость России от Украины как основного транзитера российского голубого топлива. Казалось бы, вопреки всем препонам торжествует линия Путина–Шрёдера на установление эксклюзивного энергетического партнерства России и Германии, которое, в свою очередь, еще более усилит политический перевес этих двух стран, соответственно, на постсоветском пространстве и в Европейском союзе. Не только Украине, но и Белоруссии, Польше, другим странам – транзитерам российского газа предстояло смириться с утратой прежних политико-экономических преимуществ.

Но в тот же самый день было опубликовано письмо, подписанное министрами иностранных дел Германии Гидо Вестервелле и Польши Радославом Сикорским, который незадолго до того сравнивал «Северный поток» с пактом Молотова–Риббентропа. Письмо, по сути, объявляло о выработке Германией и Польшей совместного курса по отношению к России. Дальнейшее развитие событий показало, что это заявление отнюдь не было символической компенсацией Варшаве. Письмо Вестервелле и Сикорского ознаменовало новое распределение «сфер ответственности» между Германией и Польшей. Польша фактически дала сигнал о своей готовности признать немецкое лидерство в дальнейшем реформировании Европейского союза. В свою очередь, Германия согласилась с критическим подходом Варшавы в отношении российской внешней и внутренней политики. Фокусируя внимание на институциональных и экономических проблемах единой Европы, воздерживаясь от чрезмерной вовлеченности в дела постсоветского пространства и примиряясь с постепенной стагнацией германо-российских отношений, Берлин предоставил Польше и солидарным с ней странам Балтии и Вышеградской группы возможность оказывать все возрастающее влияние на выработку восточной политики Евросоюза.

Сегодня можно сказать, что восточная политика ЕС во многом становится ягеллонской политикой. Если отвлечься от внутрипольских политико-идеологических размежеваний, то в широком смысле ягеллонской политикой можно назвать координацию усилий элит центрально- и восточноевропейских стран на основе противостояния общему для них «значимому другому», т.е. России. Исторически эти страны либо входили в состав Королевства Польского и Великого Княжества Литовского (а затем – Речи Посполитой), либо по крайней мере примыкали к балто-черноморскому междуморью. В современных условиях ягеллонская политика означает попытку вывода нескольких стран постсоветского пространства из геополитической «серой зоны», в которой они пребывали после распада СССР, их политическую и экономическую привязку к единой Европе и блокировку участия этих стран в альтернативных ЕС интеграционных проектах.

Новейший этап ягеллонской политики в отношении Киева начинался в очень неблагоприятной обстановке. В условиях мирового экономического кризиса внимание ведущих стран Евросоюза и США было отвлечено от региона СНГ, позиции России на постсоветском пространстве явно укрепились, а на Украине потерпевшие электоральное поражение лидеры «оранжевой» революции отправились в политическое небытие либо на скамью подсудимых. Сама возможность диалога с новой украинской властью, начавшей судебные преследования Юлии Тимошенко и ее соратников, многим в Европе казалась весьма сомнительной. Тем не менее сторонники ягеллонской политики шаг за шагом выстраивали отношения с Виктором Януковичем и его командой, используя нарастание напряженности между Кремлем и Банковой. И если на первых порах Янукович мог рассматривать размораживание диалога с Брюсселем лишь как фактор, укрепляющий его позиции в жестком торге с «Газпромом» и Путиным, то в дальнейшем благодаря ягеллонской дипломатии он счел перспективной для себя и своего окружения ставку на достижение соглашения об ассоциации с Евросоюзом.

В условиях, когда европейский интеграционный проект переживает глубокий кризис, институтам ЕС настоятельно требуются новые доказательства собственной привлекательности и политической успешности. Не в последнюю очередь поэтому произошла ягеллонизация восточной политики Евросоюза. Включение Украины в сферу экономического и политического влияния Европы может стать тем успехом, который будет иметь большой резонанс, но не потребует существенных затрат от европейских налогоплательщиков. Более того, открытие довольно емкого украинского рынка – несомненное благо для ориентированных на экспорт экономик, прежде всего Германии. Вместе с тем формат ассоциации не позволяет Киеву рассчитывать на субсидии из Брюсселя, доступные лишь полноправным членам Евросоюза.

Ягеллонская политика по отношению к Украине опирается и на возрастающую поддержку Соединенных Штатов. В первую очередь это обусловлено провалом перезагрузки после возвращения в Кремль Владимира Путина. В то же время одним из стимулов американского интереса к Украине могут быть переговоры между США и ЕС о создании Трансатлантической зоны свободной торговли и инвестиций. В случае успеха этого глобального проекта Украина окажется чем-то вроде бесплатного «довеска» к объединению двух крупнейших экономик мира.

Каковы же перспективы продолжения ягеллонского курса в восточной политике Европейского союза после Вильнюса? Здесь, конечно, многое зависит от изменений, которые претерпит модель европейской интеграции как в ходе внутренней перестройки, так и в результате создания зоны свободной торговли с Соединенными Штатами. Более вероятно, что ягеллонский курс подвергнется ревизии со стороны ключевых стран Евросоюза. В самом деле, после Украины с высокой степенью вероятности в фокус ягеллонской политики должны попасть Белоруссия и Приднестровье. Уровень конфликтности и в том и в другом случае может оказаться зашкаливающим. Скорее всего, издержки ведущие страны ЕС оценят как неоправданно высокие. Германии и Франции в этих условиях будет удобнее вернуться к диалогу с геополитически ослабленной Россией, чем пытаться окончательно загнать ее в угол. Вместе с тем ожидать полного отказа от ягеллонских коннотаций в восточной политике объединенной Европы не следует.

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО…

Наутро после подписания в Вильнюсе соглашения об ассоциации между Украиной и Европейским союзом, скорее всего, ничего существенного не произойдет. Большая часть киевского «политикума» будет праздновать свой европейский триумф и готовиться к новому витку традиционной украинской внутриполитической борьбы всех против всех, западная пресса не преминет объявить о геополитическом поражении путинской России как о свершившемся факте, а российская – об утрате Украиной реального суверенитета и о мрачных перспективах экономики. Однако серьезные проблемы обнаружатся довольно скоро, еще до завершения процесса ратификации вильнюсского соглашения. Москва, во всяком случае, едва ли станет дожидаться этого момента. Скорее всего, начнется снижение объема прямых инвестиций и свертывание кредитования украинской экономики российскими финансовыми институтами. Исключат, возможно, те программы, которые являются наиболее чувствительными для крупных российских экономических акторов, имеющих тесные связи с украинскими предприятиями.

В таких обстоятельствах угроза дефолта украинской экономики резко возрастет. Не исключено, что он будет предотвращен за счет политически мотивированного облегчения для Украины доступа к кредитам МВФ. Но крайне маловероятно, что Европейский союз перейдет к прямому субсидированию украинской экономики даже после вступления в силу ГВЗСТ. При этом в первые месяцы и годы действия ГВЗСТ начнется процесс вытеснения с украинского рынка продукции местных производителей более дешевыми и качественными европейскими товарами. Эти тенденции еще усилятся в связи с форсированным переходом на технические стандарты ЕС, что является одним из ключевых положений ГВЗСТ. Одновременное введение защитных мер в странах Таможенного союза поставит многие украинские предприятия и даже некоторые отрасли промышленности на грань краха. Пик кризиса может совпасть с выборами президента Украины в 2015 году.

Складывается впечатление, что Виктор Янукович и его основная опора в Верховной раде – Партия регионов, делая ставку на подписание соглашения об ассоциации с Евросоюзом, если и не совершают политическое самоубийство, то, во всяком случае, ввязываются в исключительно рискованную игру. Политический консенсус большинства представленных в парламенте сил вокруг курса на сближение с Европой исчезнет сразу после подписания вильнюсского соглашения, а вся ответственность за неурядицы будет возложена на Януковича и его сторонников. При этом расколотой окажется и электоральная база, на которую опираются нынешний президент и Партия регионов.

«Казус Януковича» чрезвычайно важен для понимания поведения и дальнейшей эволюции постсоветских политических элит. Ранее по такому же пути проследовал бывший молдавский президент Владимир Воронин, пришедший к власти под пророссийскими лозунгами, но осуществивший под давлением Запада крутой политический разворот, находясь в полушаге от подписания предложенного Москвой плана приднестровского урегулирования. Виктор Янукович после избрания президентом в феврале 2010 г. сделал решительные шаги на пути восстановления отношений с Москвой, заключив с Дмитрием Медведевым харьковские соглашения о продлении на 25 лет срока базирования в Севастополе российского Черноморского флота и о 30-процентном снижении цены на российский газ. Однако и харьковские соглашения, и последовавшее вскоре принятие Верховной радой закона о внеблоковом статусе Украины свидетельствовали главным образом о стремлении команды Януковича вернуться к традиционной политике балансирования между Россией и Западом. Москва, по всей видимости, иначе истолковала мотивы новых украинских властей и возможности давления на них. Сначала в вопросе о судьбе украинской газотранспортной системы, а затем и по более широкому кругу проблем российско-украинских отношений ставка была сделана на использование всех тактических и стратегических преимуществ, которыми располагал Кремль. Судя по всему, такой прессинг был воспринят наиболее влиятельными украинскими олигархическими группами, одну из которых возглавляет сам Янукович, как несомненная угроза их долгосрочным бизнес-интересам. И хотя во внутренней политике и в борьбе с оппонентами украинская власть довольно успешно применяла многие методы власти российской, во внешней политике Киева возобновился дрейф в сторону Брюсселя.

Переход Украины на новую геополитическую орбиту, несомненно, обеспечит Януковичу положение партнера, с которым Запад готов вести диалог. Но это не означает, что он получит карт-бланш на укрепление позиций теми же методами, какими он действовал до сих пор. Скорее, наоборот, ни одно серьезное злоупотребление административным ресурсом не останется незамеченным. Брюссель потребует от Януковича свободных выборов и едва ли сильно опечалится, если он их не выиграет.

Потеряет ли Янукович голоса тех украинских избирателей, которые по-прежнему симпатизируют России? Вне всякого сомнения, вильнюсская эйфория развеется быстро, а разочарование евроинтеграционной риторикой окажется массовым, особенно на востоке и юге Украины. Нельзя исключать и раскола Партии регионов, где уже ощущается повышенная напряженность в связи с отказом Банковой от восточного интеграционного вектора. Однако это не означает, что до президентских выборов 2015 г. обязательно появится новая политическая сила и новые лидеры, способные сплотить недовольных геополитической переориентацией Украины. Виктор Медведчук и возглавляемое им движение «Украинский выбор» пока не кажутся убедительными претендентами на эту роль, а коммунисты хоть и улучшат свои электоральные перспективы, качественной реструктуризации украинского «политикума» обеспечить не смогут.По всей видимости, после подписания вильнюсского соглашения Янукович сделает несколько примирительных заявлений по отношению к России. Они будут адресованы не столько Владимиру Путину или российскому общественному мнению, сколько собственным избирателям. Едва ли стоит ждать от Москвы позитивной реакции. И все же за ними может стоять нечто большее, чем тривиальное политическое маневрирование. Уже есть признаки возникновения нового политико-идеологического феномена, который можно назвать «восточноукраинским европеизмом». В отличие от украинского этнонационализма, цитаделью которого является Западная Украина, восточноукраинский европеизм ориентирован на строительство политической нации, объединяющей всех жителей независимо от языка, вероисповедания и этнической принадлежности на платформе суверенитета, стратегической ориентации на вступление в Европейский союз при одновременном выстраивании эксклюзивных отношений с Российской Федерацией. В этой формуле европейская ориентация означает, во-первых, стремление заручиться внешней гарантией государственной независимости, во-вторых, решимость укрепить позиции украинских финансово-промышленных групп в их взаимоотношениях с партнерами на востоке, в-третьих, принципиальное согласие на институциональные трансформации в соответствии с прописанными ЕС рецептами. В то же время необходимой частью формулы должны быть особенные отношения с Москвой, поскольку только они смогут придать Украине дополнительный вес во взаимодействии с Брюсселем. Украина не обретет его, если после Вильнюса превратится в часть антироссийского «санитарного кордона». В рамках ягеллонского курса Киев, скорее всего, будет инструментом политики своих ближайших западных соседей. Иначе говоря, сверхзадачей восточноукраинского европеизма должно стать формирование трехсторонней модели стратегического партнерства, в которой Украина сумеет выступить в качестве основного связующего звена между Россией и Европейским союзом.

В России найдется пока не слишком много политиков, готовых рассматривать адептов восточноукраинского европеизма как надежных партнеров. До тех пор пока основным его спикером выступает Виктор Янукович, доверие к этим идеям и связанным с ними инициативам останется минимальным. Если после Вильнюса в левобережной Украине вновь возрастет популярность лозунгов присоединения к Таможенному союзу, в России это усилит позиции сторонников жесткой линии по отношению к нынешней украинской власти. Они, скорее, предпочтут увидеть поражение Януковича, даже если это поражение ему нанесут не сторонники интеграции с Россией, а представители националистических и антироссийских сил.

* * *

Ни чуда, ни трагедии в Вильнюсе не произойдет. Однако последствия будут серьезными. Украина ставит эксперимент, интерес к которому проявляют во всех странах постсоветского пространства. От того, окажутся ли экономические и институциональные изменения, обусловленные сближением с ЕС, значимыми и позитивными, будет зависеть поведение и России, и стран, которые пока на нее ориентируются.

Ассоциация с Евросоюзом не даст Украине никаких гарантий подключения к этому великому интеграционному проекту, которому еще предстоит доказать свою жизнеспособность в условиях турбулентного мира XXI века. Разумеется, украинские власти поспешат заявить о стремлении к полноценному членству в Евросоюзе, и, возможно, еще при Януковиче появятся подтверждения серьезности таких намерений. Но затем Украина приблизится к рубежу, когда во имя «прекрасного европейского будущего» потребуются действия, меняющие характер и механизмы функционирования государственной власти и социальных институтов. Нет уверенности в том, что постсоветская украинская элита сумеет и захочет преодолеть этот рубеж.

Важнейшей задачей для любой власти в Киеве станет сохранение политической субъектности и значимости Украины. В ближайшие годы украинские лидеры столкнутся с мощным давлением внутренних и внешних сил, заинтересованных в отказе Киева от внеблокового статуса и его подключении к ягеллонской политике. Одновременно произойдет и сплочение сторонников сохранения внеблокового статуса страны. В этом противостоянии восточноукраинский европеизм может оказаться той политической линией, которая по крайней мере ослабит остроту внутренних противоречий и заставит внешних акторов считаться с особым мнением Киева.

Борьба за геополитический выбор Украины разворачивалась в полном соответствии с логикой игры с нулевой суммой. Для политического режима современной России эта логика органична, она служит естественным продолжением золотого правила авторитарного господства «друзьям – все, остальным – закон». Но и Европейский союз, фактически принявший ягеллонское видение Российской Федерации как полуразрушенной империи, жаждущей реванша, в логике игры с нулевой суммой действует имперски. Даже если многие европейцы, украинцы и россияне готовы воспринимать ЕС в качестве «коллективной империи добра», это не изменит самой сути имперского соперничества и связанных с ним долгосрочных последствий для Европы и Евразии.

Возможность того, что после Вильнюса Евросоюз, Украина и Россия попытаются вместе выработать принципиально новый формат трехстороннего сотрудничества, основанный на логике взаимного выигрыша, существует, но шансы не слишком велики. Лидеры единой Европы, вероятно, постараются избежать в ближайшие годы эскалации геополитического противостояния на постсоветском пространстве, но это не значит, что до окончательного прояснения судьбы европейского интеграционного проекта кто-то из них начнет прикладывать серьезные усилия ради гармонизации отношений с Россией. Скорее, дело ограничится более внимательным наблюдением за тем, как тактически и стратегически Москва отреагирует на вильнюсский саммит и как геополитическое ослабление повлияет на внутриполитические процессы в России.

Очевидно, что для российского руководства пространство дальнейшего выбора ограниченно, и имеющиеся опции, скорее, могут ранжироваться по масштабам издержек и рисков. Что же касается общества, то для него Вильнюс должен стать горьким уроком, приближающим понимание необходимости коренных изменений политического порядка и экономического курса. Жизнь после Вильнюса продолжится и в России, но это будет жизнь в ожидании перемен.

Д.В. Ефременко – доктор политических наук, зав. отделом социологии и социальной психологии Института научной информации по общественным наукам РАН.

Украина. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 6 ноября 2013 > № 940449 Дмитрий Ефременко

Польская государственная нефтегазовая компания PGNIG разорвала контракт с украинской компанией "Нафтогаз Украины" на импорт газа в Польшу, который украинская компания перестала выполнять с 2011 года, объяснив это изменениями национального законодательства, передает информагентство УНИАН, ссылаясь на сообщение польской компании в отчете на Варшавской фондовой бирже.

"Правление PGNIG информирует, что 6 ноября 2013 года в Варшаве было подписано соглашение о расторжении контракта от 26 октября 2004 года между PGNiG и "Нафтогаз Украины", - сказано в сообщении.

Украинский нефтегазовый монополист впервые прекратил поставки газа в Польшу по этому контракту в сентябре 2010 года, возобновив их после протестов PGNIG в октябре-декабре. После этого с 2011 года польская компания безуспешно пыталась добиться возобновления поставок законтрактованных около 200 миллионов кубометров газа для нужд приграничных с Украиной регионов Польши.

Компания сообщила, что расторжение этого договора, который должен был действовать до 2020 года, не повлияет на польскую экономику и поставки газа потребителям в районе Грубешова. PGNIG в своем сообщении не уточнила, компенсировал ли "Нафтогаз" каким-либо образом невыполнение контракта. "Решение о расторжении договора не закрывает дороги к возобновлению сотрудничества с украинским партнером в будущем на новых торговых условиях с использованием существующей польской и украинской газотранспортной инфраструктуры", - отметила PGNIG.

"Нафтогаз Украины" по контракту с PGNIG был обязан увеличить поставки газа в 2011 году в 40 раз - до 200 миллионов кубометров с поставленных в 2010 году 5 миллионов кубометров. Украинская компания объяснила прекращение поставок изменениями национального законодательства, которые запрещали ей экспортировать добытый на Украине газ. Представители PGNIG заявляли о намерении добиться возобновления поставок газа по этому контракту, отмечая, что надеются решить этот вопрос без подачи иска в суд. Алена Мейта.

Восемьдесят пять километров от Львова до Польши станут первым участком, где за проезд будут брать деньги. Альтернативной (бесплатной) дороги не будет.

В следующем году Украине обещают начать мегастройку первой концессионной платной дороги, ведущей через Ровно и Львов до польской границы, сообщают Вести.

Укравтодор объявит конкурс среди инвесторов на строительство первых 85 км — от Львова до польской границы (КПП Краковец) — давно обещанного скоростного автобана.

Трасса станет продолжением важнейшей автоартерии, соединяющей Европу с Украиной и пролегающей через Берлин, Дрезден, Вроцлав до нашей с поляками границы.

На ней можно будет выжимать до 130 километров в час: из Киева до Берлина на машине домчимся за 12 часов (сейчас этот путь занимает почти сутки).

Самим построить супердорогу нам не хватит денег, поэтому подключатся иностранные инвесторы и Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР). Если ее начнут строить в 2014 году, то, по прогнозам экспертов, поехать по ней мы сможем через два-три года.

Разговоры об этой трассе ведутся уже больше 10 лет. Ее планировали построить к Евро-2012, но не сложилось. По ту стороны границы поляки почти завершили свою часть магистрали до Кракова и за следующий год обещают дотянуть оставшийся участок.

Поляки также планировали строить и украинскую часть автобана. Но сейчас Стройкой также заинтересовались итальянская, австрийская, немецкая и китайские компании. Концессионером станет корпорация, которая предложит лучшие условия на конкурсе.

Впрочем, по этому вопросу есть пару загвоздок. В ЕБРР говорят, что сотрудничать будут, но не видят пока что приемлемых проектов для финансирования.

Так, пока еще неизвестно, как технически с автомобилистов будут взымать плату за проезд (планируется, что это будет 30 коп/км для легковушки и 1 грн - для грузовика). Если в Европе через каждые 5 км стоят турникеты, то у нас на их установку нет денег.

Также у людей должна быть возможность свернуть на бесплатную, "медленную" дорогу. А в Украине хотят починить старые пути, лишая людей выбора, — платить придется всем.

Напомним, что в 2014 году Укравтодор планирует начать строительство 6 платных дорог за 71 млрд грн: Львов – Краковец, Львов – Броды, Броды – Ровно, Ульяновка – Симферополь (ч\з Николаев и Херсон), Одесса – Рени (с мостовым переходом через Днестровский лиман) и Днепропетровск – Симферополь" (ч\з Запорожье, Мелитополь и Джанкой).

Кроме того, хотят строить платную окружную дорогу вокруг Киева.

Консорциум украинской корпорации "Богдан" и польской Ursus в рамках выполнения тендера на поставку польскому городу Люблин уже поставил первые 5 из 38 троллейбусов. Тендер на поставку троллейбусов в ЕС был выигран в начале текущего года.Сейчас продолжается регистрация троллейбусов и уже в ближайшие дни они будут курсировать по улицам Люблина.

По словам президента корпорации "Богдан" Олега Свинарчука признание украинских троллейбусов в Европейском Союзе является свидетельством высокого качества и технологичности продукции "Богдан".

По его мнению, если бы украинская власть не пыталась лоббировать законы, позволяющие закупать б/у общественный транспорт, который запрещен для эксплуатации в ЕС, а размещала заказы на отечественных предприятиях, то это бы позволило собственным производителям создать новые рабочие места на заводах "Богдан" и увеличить отчисления в бюджеты и социальные фонды.

"Богдан" и Ursus подписали контракт на поставку 38 троллейбусов стоимостью 21,7 млн. долл. в конце апреля текущего года. Согласно условиям контракта, украинско-польский консорциум должен поставить следующие 12 троллейбусов до середины июня следующего года, а последние 15 ед. - до апреля 2015 года.

Корпорация "Богдан" - один из крупнейших автопроизводителей Украины, что имеет современные заводы в Черкассах.

Международная страховая компания «Ойлер Гермес» опубликовала доклад, согласно которому в Польше продолжает расти количество обанкротившихся фирм. С января по октябрь 2013 г. 798 польских фирм вынуждено было прекратить свою деятельность, что на 3 процента больше, чем годом ранее. По оценкам экспертов, проблемы польских фирм связаны с общей ситуацией в экономике страны, а также замедлением оборота денег и задержкой платежей. Самые большие трудности переживает строительный сектор. Что же касается распределения по регионам, то на востоке страны – в Подляском и Люблинском воеводствах – банкротств в этом году гораздо меньше, чем в прошлом. В октябре 2013 г. рекорд со знаком минус поставили Нижнесилезкое, Мазовецкое и Малопольское воеводства. (Интернет портал www.onet.pl). Польша > Приватизация, инвестиции > ved.gov.ru, 5 ноября 2013 > № 950709

Россия упростит безвизовый режим для иностранных туристов, но c хитрым условием

Министерство культуры предлагает разрешить безвизовое пребывание на территории России в течение трех суток туристам из 20 стран. Это такие страны как Франция, Германия, Польша, Великобритания и Северная Ирландия, Нидерланды, Швеция, Италия, Испания, Швейцария, Австрия, Бельгия, Финляндия, Греция, Канада, Австралия, Япония, Южная Корея, США и Сингапур.

Но чтобы стать таким счастливчиком зарубежным туристам мало прибывать в один из 11 российских аэропортов. Среди этих аэропортов столичные «Шереметьево», «Домодедово» и «Внуково», а также петербургский «Пулково», аэропорты Калининграда, Хабаровска, Владивостока, Казани, Екатеринбурга, Новосибирска и Сочи.

Но одним из требований, для предоставления безвизового трехсуточного пребывания, является наличие у иностранного туриста авиабилета, причем исключительно российской авиакомпании. Кроме того требуется гостиничная бронь и полис медицинского страхования.

«Основанием для безвизового пребывания пассажира на территории Российской Федерации является наличие у него авиабилета российского перевозчика с подтверждённым временем отправления в пункт государства назначения не позднее 72 часов с момента въезда пассажира на территорию Российской Федерации», - говорится в документе ведомства.

Удивительно, что в документе не прописано законодательно еще то, в какие российские гостиницы требуется бронь, а также через какой именно аэропорт должны въезжать в Россию, желающие ее посетить. Например, через Сочи или Владивосток.

Сейчас данный документ находится на рассмотрении в Государственной думе. Вступить в силу он должен в следующем году.

Напомним, что касательно вопросов виз для приезжающих в Россию туристов из других стран, глава Ростуризма Александр Радькова в свое время отметил, что для развития туризма в Россию и из нее необходимо снижать визовые барьеры. «Виза не может быть мотивацией, это препятствие. И мы должны устранять препятствия», - заявил Радьков на встрече с журналистами в сентябре этого года. После чего он озвучил планы о введении 72-часового безвизового режима для транзитных авиапассажиров.