Всего новостей: 4292293, выбрано 28418 за 0.227 с.
Новости. Обзор СМИ Рубрикатор поиска + личные списки
Списков нет
ОЭСР: КИТАЙ СТАНЕТ КРУПНЕЙШЕЙ ЭКОНОМИКОЙ МИРА В 2016 ГОДУ
К 2015 году совокупный ВВП Китая и Индии превысит суммарный объем экономик стран G7
Китай станет крупнейшей экономикой в мире, опередив США, в 2016 году, свидетельствует исследование Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) "Взгляд на 2060 год: глобальное видение долгосрочного роста". Отчет основан на паритете покупательной способности стран по состоянию на 2005 год.
Согласно данным исследования, Китай обгонит еврозону уже через год или чуть позже. Индия опередит Японию через год-два, а еврозону - через 20 лет, говорится в докладе.
Эксперты ожидают, что к 2015 году совокупный ВВП Китая и Индии превысит суммарный объем экономик стран G7 (Франция, Германия, Италия, Япония, Великобритания, США и Канада), а к 2060 году китайская и индийская экономики будут крупнее экономик "большой семерки" в 1,5 раза. Для сравнения, в 2010 году ВВП Китая и Индии составляли только половину ВВП "большой семерки". К 2060 году суммарный ВВП этих двух стран превысит совокупный объем экономик ОЭСР, тогда как сейчас ВВП Китая и Индии составляет только треть от ВВП ОЭСР, в которую входят 34 государства.
Аналитики отмечают, что, несмотря на изменение структуры мирового ВВП, существенные различия в жизненных стандартах между развитыми и развивающимися экономиками сохранятся. По их данным, в течение ближайших 50 лет ВВП на душу населения в странах, не входящих в ОЭСР, будет расти на 3% ежегодно, тогда как в странах ОЭСР - только на 1,7%. В результате ВВП на душу населения в беднейших экономиках за это время вырастет в четыре раза, а в развитых странах - в два раза, говорится в исследовании.
В Китае и Индии к 2060 году произойдет семикратное увеличение показателя, следует из материалов ОЭСР. Китай обгонит США по подушевому ВВП на 25%, в то время как Индия достигнет только половины американского показателя, полагают аналитики.
В середине октября 188 стран-членов Международного валютного фонда приняли декларацию о совместной и более решительной борьбе с угрозой возникновения мировой рецессии. В декларации отмечается, что для восстановления доверия со стороны рынков лидерам европейских государств необходимо срочно принимать ранее обещанные антикризисные меры. США предписано избежать "фискального обрыва", который может возникнуть в начале 2013 года из-за увеличения налогов и сокращения расходов бюджета.
Выступая перед депутатами Сейма, премьер Польши Д. Туск заявил, что правительство поддерживает подписание Договора о бюджетной стабильности Евросоюза – так называемого Бюджетного пакта, который направлен на обеспечение более строгой финансовой дисциплины и преодоление долгового кризиса в ЕС. Д. Туск заявил, что на ближайшем заседании правительства Бюджетный пакт будет принят и передан для ратификации в нижнюю палату польского парламента. Договор предусматривает введение правила сбалансированного бюджета, предполагающего практически нулевой дефицит бюджета или его профицит в каждой из стран еврозоны. В случае нарушения этого правила будет срабатывать автоматический коррекционный механизм, индивидуальный для каждой из стран. Как отмечают обозреватели, присоединение к пакту является для Польши чисто формальным шагом, так как она не входит в число стран еврозоны. Однако, согласно заявлению Д. Туска, Польша продолжит готовиться к вступлению в еврозону при условии ее выздоровления и выполнения страной необходимых критериев. Он также отметил, что Польша выступает против резкого сокращения общего бюджета Евросоюза на 2014-2020 годы и рассчитывает, что страна получит из него субсидий в объеме 400 млрд злотых или 96 млрд евро. Польское информагентство PAP, Dziennik Gazeta Prawna
Министр госказначейства Польши Миколай Будзановский, курирующий энергосектор в правительстве, выступает против реализации в стране новых энергетических проектов, связанных с российским газом.
Ранее на этой неделе замглавы польского газового концерна PGNiG SA Радослав Дудзинский сказал, что согласие "Газпрома" снизить цену на газ для Польши открывает возможности для реализации совместных проектов в энергетике, в частности для строительства газовой электростанции.
"Разрешения на создание какого-либо пространства для дополнительных объемов российского газа на территории и границах Польши не будет... я никогда на это не соглашусь", - сказал Будзановский в эфире Польского радио, комментируя инициативу Дудзинского.
Министр добавил, что полученная Польше скидка не имеет прецедентов в Европе. По его словам, благодаря соглашению с "Газпромом" цена на газ для Польши снизится с 575 долларов за тысячу кубометров до уровня "существенно ниже 500 долларов".
Таким образом, начиная с 2013 года, Польша будет платить за газ 12 миллиардов (3,7 миллиарда долларов) против 15 миллиардов злотых (4,6 миллиарда долларов) сейчас. Евгений Безека.
Совет по денежной политике Национального банка Польши впервые с 2009 года принял решение о снижении учетной ставки рефинансирования, которая является основой для определения стоимости кредитов в стране, на 25 процентных пункта до 4,5 процента годовых. По мнению Президента Национального банка Марека Белки, данное решение было принято из-за слабых макроэкономических показателей Польши и меньшего, чем прогнозировалось ранее, уровня инфляции. Кроме того, он не исключает дальнейшего снижения ставки в декабре 2012 года с целью активизации экономического роста в стране. Национальный банк Польши стал единственным центральным банком из 27 государств Евросоюза, который в текущем году снизил учетную ставку, притом, что ранее монетарные власти страны только увеличивали ее для борьбы с инфляцией. По оценкам экспертов, снижение ставки рефинансирования, с одной стороны, приведет к росту экономики за счет стимулирования промышленного производства более дешевыми кредитами, с другой - к усилению инфляционного давления на национальную валюту, которая и так депрессирована на протяжении последних месяцев. В свою очередь, ослабление злотого автоматически вызовет рост цен внутри страны на импортируемые продукты и товары, в том числе на российские углеводороды. Rzeczpospolita
Husqvarna, шведская компания про производству газонокосилок, пил, инструментов для строительной промышленности, швейных машин, мотоциклов объявила о сокращении персонала на 600 человек. Половина из них работает в Швеции, большинство в Хускварна, на юго-западе страны. Расходы на увольнения персонала составят 250 миллионов крон, сбережения за счет сокращений: 380 миллионов крон. Кроме этого, еще 50 миллионов крон "Хускварна" должна сэкономить в 2013 году, в частности, на переводе производства продукции из Швеции в Польшу.
На предприятиях Husqvarna заняты по всему миру больше пятнадцати с половиной тысяч человек.
В Чешской республике в период с июня по сентябрь 2012 года побывали 4,9 млн туристов. По сравнению с прошлым годом количество туристов выросло на 10%, сообщает Чешское статистическое управление.
Количество иностранных туристов при этом выросло на 11,2%. Чехи тоже отдыхали на родине – на 8,9% больше, чем в прошлом году. Наибольшее количество гостей приняли Устецкий, Карловарский и Моравскослезский края.
Наиболее частые гости в Чехии – туристы из Германии (440 тысяч человек). Они провели в республике 1,4 млн ночей. На втором месте – россияне (184 тысячи человек за летний сезон), на третьем – поляки (134 тысячи человек). Ещё около 100 тысяч туристов прибыли из США, Словакии и Англии.
Председатель Государственной службы Украины по лекарственным средствам Алексей Соловьев ответил на вопросы членов Европейской Бизнес Ассоциации, АПРАД, AIMP, Американской Торговой Палаты. Основные вопросы представителей европейского бизнеса касались законодательных изменений о введении с 1 марта 2013 четкого механизма государственного регулирования деятельности по импорту лекарственных средств.
Алексей Соловьев напомнил, что с 1 марта 2013 года будет введена процедура выдачи лицензии на импорт лекарственных средств резиденту - субъекту хозяйствования, который зарегистрирован в Украине.
Соответствующий Закон Украины (регистрационный № 5038-VI), принятый 04.07.2012 Верховной Радой Украины, вступил в силу 02.08.2012. Законом введена гармонизация государственного регулирования деятельности по импорту лекарственных средств в соответствии с международными и европейскими требованиями.
Председатель Гослекслужбы Украины напомнил, что в Евросоюзе четко разграничены этапы обращения лекарственных средств, которые лицензируются:
- производство лекарственных средств - лицензиат должен иметь лицензию на производство лекарственных средств;
- импорт лекарственных средств - лицензиат должен иметь лицензию на импорт лекарственных средств;
- оптовая торговля (дистрибуция) лекарственными средствами – соответственно, лицензиат должен иметь лицензию на оптовую торговлю (дистрибуцию) лекарственными средствами;
- розничная торговля лекарственными средствами – соответственно, лицензиат должен иметь лицензию на розничную торговлю лекарственными средствами.
В то же время в Украине деятельность по импорту лекарственных средств до сих пор не подлежала лицензированию. Поэтому на сегодняшний день существует определенная проблема с оборотом импортируемых лекарственных средств. Особенно это касается продукции тех производителей, представительства или официальные представители которых отсутствуют в Украине. Лекарственные средства таких производителей в большинстве случаев ввозятся в Украину несколькими дистрибьюторами, в связи с чем четкая информация о количестве ввезенных лекарственных средств и путей их распространения отсутствует, что может повлечь ряд существенных проблем в связи с отсутствием четкой ответственности за оборот импортного лекарственного средства на территории Украины, в том числе, в случае его отзыва и уничтожения.
В ЕС импортер лекарственных средств из третьих стран – это резидент, который имеет соответствующую материально-техническую базу для хранения лекарственного средства, контроля качества и дистрибуции, и отвечает требованиям GMP в соответствующей части. Импортер лекарственного средства и владелец регистрационного удостоверения на лекарственное средство (Marketing Authorisation Holder, мАh) могут быть различными, поэтому четкий контракт между ними должен быть 3-хсторонним, а именно: между импортером, владельцем регистрационного свидетельства и производителем в третьей стране.
Введение в Украине процедуры лицензирования импортеров лекарственных средств предусматривает наличие четкого и должным образом оформленного контракта импортера с производителем, что, в свою очередь, приведет к сокращению «цепочки» поставок лекарственных средств, позволит сделать процедуру импорта лекарственных средств более прозрачной (производитель-импортер-дистрибьютор дистрибьютор-аптека-пациент), все звенья которой лицензированы и имеют четко определенную ответственность на каждом этапе оборота лекарственных средств.
С 1 марта 2013 года планируется ввести четкий механизм государственного регулирования при ввозе лекарственных средств на территорию Украины, при этом лицензированный импортер будет гарантировать и будет нести полную ответственность за качество, безопасность и эффективность ввозимого лекарственного средства и его соответствие требованиям регистрационного досье, а в случае отзыва и дальнейшей утилизации или уничтожения некачественных лекарственного средства несет ответственность за их надлежащую организацию. Сокращение «цепочки поставок» будет способствовать снижению стоимости импортируемых лекарственных средств.
Председатель Гослекслужбы Украины подчеркнул, что прекрасно понимает недовольство представителей импортеров в Украине введением лицензирования деятельности по импорту лекарственных средств. «Я понимаю, что, возможно, вследствие динамических изменений в украинском законодательстве, сейчас импортер несколько некомфортно чувствует себя на украинском фармрынке, поскольку основная задача представителя иностранной компании в Украине – получение прибыли, и показатель вашей работы для иностранных компаний, которые вы представляете в Украине - это экономические показатели, которые вы затем предоставляете в ваши штаб-квартиры, от чего зависит ваша зарплата. Но я абсолютно уверен, что для иностранного производителя, который поставляет на территорию Украины свои лекарственные препараты, абсолютно понятны нормы и правила, поскольку эти нормы действуют во всех цивилизованных странах мира, где действительно существует регуляторная политика». Именно импортер во всех цивилизованных странах несет ответственность за качество лекарств, осуществляя сертификацию каждой серии лекарственного средства, которую он импортирует на территорию своей страны. Все наши усилия должны быть направлены на контроль условий производства лекарств и на контроль качества лекарств, находящихся в обращении.
Образцом для этого является опыт Республики Польша. Украина планирует использовать опыт этой страны, имплементировав польское законодательство в части лицензирования импорта. Конечно, государство подойдет к этому вопросу взвешенно, чтобы имплементация этих норм проводилась постепенно, и не вызывала ненужных «потрясений» на рынке импортных лекарственных средств.
Что касается сертификации производства лекарственных средств, а именно признания результатов проверок, осуществленных регуляторными органами - членами PIC/S, Соловьев заверил, что рассмотрение дел происходит согласно установленной процедуре. Информация о рассмотрении публикуется еженедельно на сайте Гослекслужбы Украины. По письмам субъектов хозяйствования, в случае необходимости ускорения рассмотрения заявления в связи с регистрацией или перерегистрацией, обработка документов может быть ускорена.
Тройной триумф для Демпартии США
Ночь на 7 ноября стала триумфальной для Демократической партии США: действующий президент переизбран на второй срок, сенат конгресса США остается под контролем демократов, среди новоизбранных губернаторов также преобладают демократы.ПОБЕДА В БОРЬБЕ
Президентские выборы 2012 года оказались куда более интересными, чем казалось еще полгода назад. Тогда только ленивый не называл предвыборную кампанию "вялой", "скучной" и "неинтересной" и не говорил, что у республиканцев нет никого, кого можно было бы противопоставить Обаме. Позднее, когда праймериз выявили явного лидера гонки - Митта Ромни, кампания все равно оставалась достаточно вялой. И лишь в последние месяцы она набрала обороты, да так, что рейтинги Обамы и Ромни сравнялись.
По сути, судьба президентских выборов решалась в семи ключевых штатах: Нью-Гэмпшире, Огайо, Виргинии, Айове, Висконсине, Колорадо и Флориде. Обама победил в шести, во Флориде разрыв между Обамой и Ромни минимален, но президент опережает республиканца, по данным подсчета 98% бюллетеней, на один процент.
Долгое время с момента начала подсчета голосов и до закрытия последних участков на основной территории США, Ромни удерживал прочное лидерство. И лишь когда стало известно, что Калифорния с разыгрывающимися в ней 55 голосами выборщиков проголосовала за Обаму, в штабе Обамы в Чикаго поселилась уверенность в переизбрании президента.
Вскоре стало известно, что Обама победил-таки в Висконсине, где кандидаты все время менялись местами, и в штате Вашингтон. Это означало, что рубеж в 270 голосов выборщиков, необходимых для победы, преодолен.
На данный момент, Обама располагает 303 голосами выборщиков, Ромни - 206.
Официальные окончательные данные публикуются избирательными комиссиями штатов после завершения обработки всех бюллетеней и после того, как эти данные заверяются госсекретарем правительства штата - обычно спустя несколько дней, а иногда и недель после выборов.
После этого выборщики в каждом штате проведут 17 декабря свое голосование, в ходе которого официально изберут президента, отдав голоса "своим" кандидатам. Результаты этого голосования выборщиков будут 26 декабря переданы конгрессу США и обнародованы на специальной совместной сессии обеих палат 6 января 2013 года в Вашингтоне.
КОНТРОЛЬ НАД СЕНАТОМ И ДЕМОКРАТЫ-ГУБЕРНАТОРЫ
Другой радостной новостью для действующего главы государства стали итоги выборов в сенат. Во вторник американцы, помимо президента, выбирали полный состав палаты представителей и треть состава сената.
Демократам удалось "отвоевать" у конкурентов места в сенате от штатов Массачусетс и Индиана и сохранить за собой Миссури, Виргинию, Пенсильванию и Огайо. Республиканцам удалось завоевать место от штата Небраска.
Сейчас у демократов 49 мест в сенате, у республиканцев - 44.
Особую радость Обаме должна доставить новость о том, что от штата Массачусетс в сенат прошла Элизабет Уоррен, его финансовый советник и автор идеи создания Агентства по финансовой защите потребителей.
Палата представителей конгресса, как и раньше, останется под контролем республиканцев, и это единственная "ложка дегтя" в бочке меда для триумфатора-Обамы.
Третьим радостным известием для Обамы стало преобладание демократов среди губернаторов-победителей. Из 11 штатов, где проводились губернаторские выборы, пять возглавят демократы (Вермонт, Миссури, Нью-Гэмпшир, Делавэр, Западная Виргиния), четыре - республиканцы (Северная Каролина, Юта, Индиана, Северная Дакота). Пока неясными остаются результаты выборов губернаторов в Монтане и штате Вашингтон.
ЧЕГО ЖДАТЬ РОССИИ
Переизбрание Обамы и сохранение демократического большинства в сенате - бесспорно, хорошие новости и для России. Надежды на то, что ограничительная в отношении России внешнеторговая поправка Джексона-Вэника все-таки будет отменена, а нормальные торговые отношения восстановлены, с демократическим сенатом могут оправдаться.
Что касается Обамы, то хоть международная тематика не была ключевой для кампаний кандидатов, перспективы российско-американских отношений выглядит гораздо радостней при Обаме, чем при Ромни, назвавшем Россию "главным врагом" США.
При Обаме потрясений в отношениях США и России ждать не стоит, однако, особенных прорывов, похоже, тоже. Во второй половине 2011 и в 2012 году стало ясно, что "перезагрузка" начинает выдыхаться: несмотря на достигнутую в 2010 году в Лиссабоне договоренность между НАТО и Россией о потенциальном сотрудничестве в деле создания системы ПРО в Европе, дело дальше не пошло.
Недовольство американской администрации ситуацией в сфере прав человека в России все более очевидно, равно как и недовольство России вмешательством США в ее внутренние дела. И хотя стороны отрицают, что "перезагрузка" зашла в тупик, ее "золотое время", видимо, позади.
РЕФЕРЕНДУМЫ
Помимо выборов президента, членов конгресса и губернаторов, в некоторых штатах прошли референдумы, итоги которых, как отмечают СМИ, способны кардинально изменить американское общество.
Так, жители штатов Мэриленд и Мэн пришли к выводу о законности гомосексуальных браков, в Колорадо и Массачусетсе было легализовано применение марихуаны в профилактических целях, а вот жители Орегона сказали марихуане "нет".
Результаты референдума по марихуане и однополым бракам в штате Вашингтон пока неизвестны. В штате Арканзас пока подсчитываются голоса по вопросу о марихуане.
ОЖИДАЕМАЯ ПОБЕДА
Победа Обамы на выборах в США была предсказуема, считает большинство опрошенных РИА Новости российских экспертов. "Практика показывает, что на американских выборах действующий президент имеет, как правило, преимущества, поэтому, несмотря на ход предвыборной кампании "ноздря в ноздрю", эксперты полагали, что финиш будет за Бараком Обамой. Так и получилось", - заявил в интервью РИА Новости председатель комитета по международным делам Совета Федерации РФ Михаил Маргелов.
Он также обратил внимание на то, что, "по американскому обыкновению, в программах претендентов главное место занимала внутренняя политика, то есть экономика". По его мнению, "Барак Обама здесь так или иначе придерживается принципа, высказанного Джоном Кеннеди, согласно которому "если свободное общество не способно помочь множеству бедняков, оно не убережет и немногих богатых".
"Его же соперник шел на выборы с обратным соображением: множеству бедняков можно помочь в случае, если удастся уберечь немногих богатых. И проиграл. Избиратель поверил, что Обама на втором сроке, наконец-то, найдет компромисс между экономической справедливостью и экономическим развитием", - сказал сенатор.
Проректор Российского экономического университета имени Плеханова, член Общественной палаты Сергей Марков также считает, что победа Обамы была закономерна - его рейтинг стабильно оказывался выше рейтинга Ромни, он выиграл двое из трех дебатов.
ОТНОШЕНИЯ РФ И США БУДУТ УХУДШАТЬСЯ
Тенденция на ухудшение российско-американских отношений продолжится после победы Обамы, полагает директор российских и азиатских программ центра оборонной информации США Николай Злобин. "Если победит Обама, российско-американские отношения не изменят своего тренда и будут ухудшаться", - рассказал Злобин РИА Новости.
Эксперт уверен, что потенциал улучшения российско-американских отношений в значительной степени исчерпан, а те вопросы, которые не удалось решить в рамках "перезагрузки", обострились.
В то же время Злобин уверен, что Москве с Обамой разговаривать окажется гораздо легче, так как он уже пообещал быть более гибким в отношениях с Кремлем.
Не согласен со Злобиным член Общественной палаты Сергей Марков. "Для России победа Обамы будет выгодна. Барак Обама не имеет такого количества русофобских советников, какие концентрируются вокруг Митта Ромни. Хотя такие тоже есть. Кроме того, Обама свободен от предрассудков "холодной войны". В-третьих, свою политическую судьбу он связал с улучшением отношений с Россией, выступив инициатором "перезагрузки"", - сказал Марков РИА Новости.
Еще одним плюсом для России эксперт назвал обещание Обамы проявить гибкость в отношении американской системы ПРО в Европе. "И хотя сенат США постарается блокировать возможность проявления гибкости, но, так или иначе, Барак Обама будет стараться решить эту проблему. Он видит в России скорее стратегического партнера по решению общих задач, стоящих перед миром, нежели соперника. Он видит в России не проблему, а возможность решения проблем", - добавил политолог.
В свою очередь директор Института стратегических оценок Сергей Ознобищев назвал исход нынешних выборов оптимальным для России. Эксперт отметил однако, что не все сложности в отношениях РФ и США за время первого президентского срока Обамы удавалось преодолеть.
По мнению Ознобищева, Обама "понятен, позитивен, он настроен на диалог". "Другое дело, что диалог просто сложно вести - в силу огромного негатива, который у нас был накоплен в отношениях во времена Буша", - добавил эксперт.
Ознобищев напомнил о словах Обамы, который в начале года на встрече с Дмитрием Медведевым пообещал России "большую гибкость" в вопросах ПРО после выборов. "Я абсолютно уверен, что так и будет. Потому что такие обещания просто так не даются. К тому же Обама так и был настроен - он никого не пытался вводить в заблуждение и сказал ровно то, что думал", - заявил Ознобищев.
Эксперт также напомнил, что именно Обама является автором нового подхода к евроПРО.
По его словам, Обама "столкнется с трудностями повестки дня для продолжения "перезагрузки", с тем, что должно следовать после договора СНВ, нерасширения НАТО на Восток, согласования позиций по Афганистану и так далее". Российский сенатор оговорился, что, "практически, кроме поправки Джексона-Вэника, все достижения прошлого срока в этом направлении исчерпаны, а дальнейшие "перезагрузочные" продвижения наталкиваются на проблему ПРО".
При республиканской администрации Джорджа Буша США намеревались разместить в Польше противоракеты, а в Чехии - радар системы ПРО. РФ считала это прямой угрозой своему стратегическому потенциалу. Обама решил отложить эти планы, но не отказался от них окончательно. В ходе реализации третьего и четвертого этапов создания ПРО Европы мобильные РЛС и батареи противоракет разместят, в частности, в Польше.
ПЛЮС ДЛЯ ЭКОНОМИКИ
Переизбрание Обамы станет хорошим знаком для американской экономики, считает директор Института стратегических оценок Сергей Ознобищев.
По его словам, критика со стороны республиканцев, обвинявших нынешнего президента в решении социальных проблем за счет увеличения госдолга, не очень состоятельна. "Он (Обама) Америку все-таки спас от еще более масштабного кризиса. Несмотря на сопротивление, в том числе конгресса, ему удалось сделать колоссальные вливания в американскую экономику. Он спас автомобилестроение. Сейчас экономика Америки находится на подъеме. Ее рост, может быть, не так велик, как бы кому-то хотелось. Но он достаточно уверенный и достаточно прогнозируемый", - подчеркнул собеседник агентства.
Ознобищев отметил, что экономическая программа Обамы радикально отличается от подходов кандидата-республиканца. "Ромни полностью уповает на механизмы рынка и на стихию рынка. А вот эта стихия рынка оказалась весьма и весьма неуправляемой. Что и показали кризисные времена", - сказал он, добавив, что дальнейшее развитие ситуации будет зависеть от масштабов нынешнего экономического кризиса. РИА Новости
По данным Всемирной туристской организации, динамика туристских расходов демонстрирует хорошие результаты, несмотря на сложную финансовую ситуацию во многих странах: с января по август 2012 года количество международных туристских прибытий выросло на 4% (плюс 28 млн чел.) в сравнении с аналогичным периодом прошлого года.
К августу 2012 года мировая туриндустрия поставила очередной рекорд: за 8 месяцев по всему миру было совершено 705 млн туристских прибытий. Во Всемирной туристской организации (ЮНВТО) уверены, что по итогам года количество туристских прибытий достигнет 1 млрд чел. «В свете непростой экономической ситуации в мире этот рост является очень позитивным результатом. Мы должны сохранять осторожность, т.к. некоторые месяцы года показывали худшую динамику, и эта тенденция может вернуться до конца года», - отметил генсек ЮНВТО Талеб Рифаи.
По сравнению с первыми пятью месяцами текущего года (+5% в среднем) рост замедлился в июне (+2,7%) и июле (+1,4%). В августе темп роста вновь начал расти и достиг 4%. По итогам года ЮНВТО ожидает прирост на уровне 3-4%, а по прогнозам на 2013 год увеличение количества туристских прибытий будет идти на уровне 2-4%.
Мировой туризм в людях
Страны с развивающейся экономикой вновь подтвердили свое лидерство (+5%) по сравнению с развитыми рынками (+4%). Наиболее серьезный рост произошел в азиатском и тихоокеанском регионе, за которыми следуют обе Америки и Европа. Ближний Восток по-прежнему демонстрирует признаки восстановления: наиболее многообещающие результаты в Египте.
Европа (+3%) укрепила свой рекордный рост 2011 года, несмотря на текущую экономическую нестабильность в еврозоне. Результат выше среднего показали Центральная и Восточная Европа (+9%). Средний результат по Западной Европе составил +3%, а южная и средиземноморская часть региона улучшила свой прошлогодний результат всего на 1%. Прирост по Северной Европе составил 0,2%.
Юго-Восточная и Южная Азия (+8%) лидируют в Азиатско-Тихоокеанском регионе (средний прирост 7%). Далее следует Северо-Восточная Азия (+7%). Этот регион отражает четкое восстановление въездного и выездного рынков Японии. Океания за восемь месяцев текущего года продемонстрировала устойчивый рост (+5%) по сравнению со всем 2011 годом (+1%).
В американском регионе (в среднем +4%) наибольший рост зафиксирован в Центральной (+7%) и Южной Америке (+6%). Турпоток в Карибском регионе вырос на 5%, что также превышает усредненный показатель по региону. В Северной Америке количество международных прибытий выросло на 3%.
По приросту въездного потока в Северную Африку (+10%) можно судить о восстановлении турсектора Туниса, а Египет все еще находится в «минусе». Тем не менее, если в прошлом году турпоток этой страны находился на отметке -7%, то по итогам восьми месяцев 2012 года количество туристов уменьшилось всего на 1%. Страны Африки южнее Сахары (+4%) продолжают демонстрировать положительные результаты, консолидируя хорошие темпы роста предыдущих лет.
Мировой туризм в валюте
Наравне с ростом количественных показателей турсектора стран мира, растет и количество затрат интуристов. Больше всего за первые восемь месяцев на туризме заработал Гонконг (+17%), США (+8%), Германия (+7%), Франция (+5%) и Великобритания (+4%). Ряд других основных направлений сообщили о двузначном росте поступлений от туриндустрии: Япония (+48%), Швеция (+26%), Южная Африка (+26%), Республика Корея (+26%), Индия (+ 23%), Польша (+19%), Таиланд (+17%), Россия (+16%), Египет (+13%), Чехия (+13%), Тайвань (+ 11), Сингапур (+10%) и Хорватия (+10%).
Десятку стран-лидеров по туристическим затратам занял Китай, который в период с января по август 2012 года продемонстрировал рост 30%. Российские туристы - вторые по тратам за границей и в этом году увеличили свои расходы на 15%. За нашими согражданами следуют американцы (+9%), канадцы (+6%), немцы (+5%), австралийцы (+4%) и японцы (7%). После снижения в прошлом году в 2012-м британские туристы тратили на 2% больше, а показатели по туристам из Италии и Франции по-прежнему идут вниз.
Другие крупные страны с развитой экономикой, которые показали значительный рост расходов: Австрия (+16%), Бельгия (+13%), Швейцария (+11%) и Норвегия (+11%). Среди стран с развивающейся экономикой, в дополнение к Китаю и России, двузначный рост расходов был отмечен по Польше (+22%), Малайзии (+18%), Аргентине (+16%), Филиппинам (+14%), Индии (+11%) и Индонезии (+10%).
Завершается очередной необычный сезон виноделия. Но по своим отнюдь не положительным особенностям он превзошел все предыдущие, пишет Экономическое обозрение "ЛОГОС-ПРЕСС"
Ценовой рекорд за годы расчета в молдавских леях установлен на виноград Шардоне с виноградника близ с. Рашково - по 6,9 лея/кг. Правда виноград был отличного качества и собран в ящики. Из него будет изготовлено самое дорогое в Молдове игристое вино.
- Мы всегда страдали от очень низких цен на виноматериалы. Но в этом давнем тренде наметились изменения, - полагает генеральный директор компании "Acorex wine holding" Сергей Борец. - В Испании виноматериалы подорожали на 25%, в Италии — на 40-50%. Последние 100 лет в мировом виноделии постоянно была в запасе одна годовая норма потребления виноматериалов. Однако усилия ЕС по сокращению площадей виноградников в Европе, а также уменьшение плантаций в Австралии привели к тому, что баланс выровнялся. Переходного запаса больше нет. На 1 июля продано все вино. Предприятия, которые занимаются розливом, законтрактовали все вино и выбирают его по графику. Это позволило ценам двигаться вверх. Однако, несмотря на то, что сырье подорожало, ритейл цены не поднимает. Один директор винзавода в Италии рассказал о том, что продает с завода вина по 1,1 евро за бутылку и работает в "ноль". Рост цен на мировом рынке виноматериалов выгоден молдавским виноделам, потому что сегодня очень сложно найти в России дистрибьюторов, которые хотели бы работать с молдавским вином. Вступление России в ВТО сняло таможенные барьеры на пути вина из дальнего зарубежья на этот рынок, импортеры получают от этих производителей большую отсрочку по платежам и умеренные цены. К тому же для потребителей привлекательнее вина из Франции, Италии, Испании, чем из Молдовы.
На виноматериалы из урожая винограда 2012 г. повлияют также и погодные условия. В Италии объем полученного урожая на 25% меньше, чем ожидали. Кроме того, на севере страны было много дождей, и виноград сильно поражен серой гнилью. Во Франции уже известно, что нынешний урожай будет самым низким с 1991 года. В Испании из-за засухи собрали винограда на 15% меньше, чем в прошлом году, а в некоторых регионах, в том числе в Риохе, урожайность ниже на 30%.
В Молдове реально урожай меньше, наверное, наполовину прогнозируемого. На виноградниках, которыми мы управляем, в 2011 г. собрали в среднем 12 т/га, в этом году, с соблюдением всех необходимых обработок, - 4,5 т/га. Ягоды созрели мелкими, иногда даже величиной с черный перец. Мы столкнулись с заизюмливанием винограда, потому что в нем мало влаги. Соответственно, и выход сока низкий. Сахаристость — 240-260 г/куб. дм, следовательно спирт будет на уровне 14-15%. Первый раз мы столкнулись с такой проблемой: кислотность красного винограда — 8 г/куб. дм, а когда его пропустили через пресс, кислотность в соке повысилась до 9 г/куб. дм, т. е. винная кислота выкристаллизовалась в ягоде, а при давлении перешла в жидкое состояние и повлияла на уровень кислотности. Удивительно, что в белых сортах винограда, выращенных в центральной зоне, сахаристость составила 200-230 г/куб. дм, а у нас, на юге, - максимум 188 г/куб. дм — этого достаточно, но должно было быть больше. Винограда не хватает, будет явный дефицит виноматериалов, - рассказывает Сергей Борец.
Директор винзавода "Javgur-vin" Георге Никулицэ тоже считает, что в целом по республике в этом году собрали значительно меньше винограда, чем предполагалось. В первую очередь, из-за несоответствия данных по площади виноградников. Например, за местным хозяйством в примэрии числятся плантации в 400 га, реально их — 120 га. Из-за дефицита винограда предприятие переработало только 1 тыс. т гроздей, из которых 60% - белые сорта. В этой зоне больше нет винограда. Цены поднялись на 2 лея/кг. Если в прошлом году платили за виноград не более 3,2 лея/кг, то в этом — 4,5-5,4 леев/кг (с НДС). Многие покупатели приезжали на поле со своим транспортом и покупали виноград по предоплате.
Комбинату "Milestii Mici", виноградники которого расположены в центральной зоне республики, больше повезло с урожайностью. На белых сортах она составила 9,3 т/га (в прошлом году — 12,5 т/га), что и так в два раза больше, чем по республике в обычные годы. На красных сортах ожидается не меньше (в 2011 г. собрали 15,5 т/га Мерло и 13,5 т/га Каберне-Совиньон).
Генеральный директор агрофирмы "Cimislia" Юрий Бостан отметил, что в сырьевой зоне предприятия в этом году мало винограда. Крестьяне, благодаря сухому лету, выиграли, сэкономив на обработках плантаций (в среднем делали по три опрыскивания), и в цене выращенного урожая. Красные сорта предприятие покупало по 4,5 лея/кг, а белые — от 4,5 до 5,4 лея/кг (включая НДС), причем цены росли в ходе уборки. Но производители винограда проиграли в тоннаже урожая. Примерно 30% веса потеряно. Качество винограда хорошее по сахаристости, но оставляет желать лучшего по другим критериям. Например, Каберне-совиньон на некоторых участках набрал сахаристость 210-230 г/куб. дм, но ягоды не созрели. Красящие вещества в кожице не получили должной окраски, и семена винограда тоже не созрели. В них мало сока, поэтому и выход из них меньше нормы — 60-61 дал сусла с тонны красного винограда и 65-66 дал/т белых сортов.
- Всего за сезон переработаем порядка 5 тыс. т — это на уровне прошлого года. Соотношение белых и красных сортов в общем объеме выглядит как 90:10, т. к. в запасе есть красные виноматериалы прошлых лет. Спрос в основном был на белые сорта — для шампанматериалов. Из винограда урожая-2012 в основном будут произведены ординарные вина, т. к. высококачественных вин продается небольшой объем. Из десертных изготовили "Кагор", поскольку только на это вино есть заказы закупщиков, на белые десертные вина нет спроса. Мы впервые произвели "Кагор" с использованием винного дистиллята. Естественно, его себестоимость выше, чем с зерновым спиртом-ректификатом. Российские партнеры, узнав цену нового "Кагора", задумались, поскольку российский рынок привык к дешевым молдавским винам. Зато покупателей в Польше и Чехии эта цена вполне устраивает, - рассказывает Юрий Бостан.
По мнению генерального директора АО "Saiti" (завод первичного виноделия) Михаила Платона, нынешний сезон создал проблемы по объему урожая и по ценам. На виноград цены значительно выросли, но у винодельческих компаний нет уверенности в том, что рыночные цены на виноматериалы покроют все расходы виноделов. Например, в 2006 г., после объявления эмбарго, виноматериалы продавали ниже себестоимости, т. к. виноград был приобретен до этих печальных событий по 4,55 лея/кг, и виноматериалы реализовали по 4,50 лея/л, но на изготовление одного литра вина необходимо 1,5 кг винограда. Те убытки до сих пор дают о себе знать.
В этом году за виноград белых сортов от одного крупного крестьянского хозяйства - давнего партнера заплатили по 5,2 лея/кг (с НДС), полностью рассчитавшись. Цены на красные сорта пока не известны, потому что с виноградарями достигнута договоренность о том, что после завершения сбора урожая определят средние цены по региону. Поэтому купили и переработали виноград, не зная, сколько он стоит. Из-за небольшого урожая и высокой конкуренции в его закупке, предприятие не смогло заготовить достаточно винограда. АО "Saiti" к моменту написания статьи переработало 450 т гроздей, еще ожидались лишь незначительные поступления сырья. Винограда больше нет. К сожалению, в этом году на своих виноградниках на 26 га предприятие собрало не очень большой урожай, т. к. Мерло (10 га) прошлой зимой пострадал от морозов, на 10 га Каберне-совиньона получили 7 т/га, но ягоды мелкие. "Пока радует только одно — рост цен на виноматериалы, - говорит г-н Платон. - Если в начале года мы продавали вина наливом до 40 центов, в последнее время — по 50 центов, то сегодня уже идет речь о 60 центах за литр виноматериалов урожая 2011 г."
Заместитель генерального директора по качеству компании "Fautor" Елизавета Бряхнэ сообщила о том, что за 35 лет ее работы в виноделии такой сезон выдался впервые. Чтобы из винограда урожая-2012 сделать хорошее вино, виноделу нужно очень хорошо потрудиться. Большие технологические сложности в производстве красных вин связаны с высокой сахаристостью и pH, низкой титруемой кислотностью. Чтобы вина не получились высоко спиртуозными из-за большого накопления сахаристости в ягодах, можно было бы сделать их полусухими, полусладкими с натуральным остаточным сахаром, но у таких вин высокая себестоимость и их очень сложно продать. Поэтому высокий сахар в винограде — еще не показатель его качества. Произошло быстрое созревание ягод вместо поэтапного развития винограда. Все силы растения пошли на выработку сахара.
Нынешний сезон показал состояние нашего виноградарства: у нас мало хороших виноградников и острый дефицит сырья вообще, а качественного тем более. Одним из путей решения сырьевых проблем было бы целевое использование кредита от ЕИБ (75 млн евро) на обновление виноградников.
С начала текущего года объем экспорта алкогольной продукции из Польши вырос на 6%. Наибольшее увеличение показателей было зафиксировано в секторе слабоалкогольных напитков, в частности, пива: рост составил 8,4%. Поступления от экспорта пива составили 43 миллиона евро, в то время как экспорт водки принес 65,8 млн. евро. Такую тенденцию эксперты объясняют жаркой погодой, которая установилась в Европе летом 2012 г. Объем продаж слабоалкогольных напитков увеличился и в самой Польше благодаря проведению чемпионата Европы по футболу 2012. «The Warsaw Voice»
К концу следующего года в Польше начнут функционировать три новых аэропорта, которые будут расположены в Люблине, Радоме и Гдыне.
Строительные работы на данный момент уже завершены в Люблине, первыми в новом аэропорту появятся авиаперевозчики Wizz Air и Ryanair, которые откроют воздушные маршруты в Дублин, Ливерпуль и Лондон.Работы в Гдыне подходят к конечной стадии, в то время как в Радоме они продолжаются активными темпами.
В настоящее время в Польше функционируют двенадцать аэропортов, последний из них был открыт в Молдине, пригород Варшавы, который уже составил конкуренцию главному столичному аэропорту имени Шопена: его услугами за первые три месяца работ воспользовались сто тысяч пассажиров.
Такую информацию приводит новостное издание «The News.pl».
Государственная служба Украины по лекарственным средствам в очередной раз информирует, что с 1 января 2013 года на территорию Украины будет запрещен ввоз лекарственных средств, произведенных не в условиях GMP.
Подтверждением того, что производство лекарственных средств отвечает действующим в Украине требованиям GMP, является документ, выдаваемый Гослекслужбой Украины соответствии с Порядком проведения сертификации производства лекарственных средств, утвержденного приказом Министерства здравоохранения Украины от 30.10.2002 года № 391 (в редакции приказа Министерства здравоохранения Украины от 05.07.2011 № 387, зарегистрированного в Министерстве юстиции Украины 11.08.2011 г. под № 969/19707).
Указанным Порядком предусмотрено предоставление документа соответствия производства требованиям GMP не только по результатам инспектирования, проведенного Гослекслужбой Украины, но и по результатам инспектирования, проведенного регуляторным органом страны-члена международной Системы сотрудничества фармацевтических инспекций (PIC / S).
Таким образом, производитель лекарственных средств имеет возможность, кроме Держликслужбы Украине, с целью проведения инспектирования производства, обратиться к любому регуляторного органа страны-члена PIC/S для получения документа соответствия требованиям GMP и дальнейшего его предоставления в Минздрав Украины / Гослекслужбу Украины.
Страны, которые являются членами PIC / S состоянию на 30.10.2012
1. Австралия
2. Австрия
3. Аргентина
4. Бельгия
5. Греция
6. Дания
7. Эстония
8. Израиль
9. Индонезия
10. Ирландия
11. Исландия
12. Испания
13. Италия
14. Канада
15. Кипр
16. Латвия
17. Литва
18. Лихтенштейн
19. Малайзия
20. Мальта
21. Нидерланды
22. Германия
23. Норвегия
24. Великобритания
25.Южно-Африканская Республика
26. Польша
27. Португалия
28. Республика Словакия
29. Румыния
30. Сингапур
31. Словения
32. США
33. Венгрия
34. Украина
35. Финляндия
36. Франция
37. Чешская Республика
38. Швейцария
39. Швеция
ОБЪЕМ МИРОВОГО ТУРИЗМА ВЫРОС НА 4%
Россия оказалась в числе лидеров как по доходам, так и по расходам на туризм
Число международных туристов по всему миру в январе-августе 2012 года выросло на 4% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, сообщается в докладе Всемирной туристской организации (UNWTO).
Рекордный уровень в 705 млн туристов (на 28 млн больше, чем в прошлом году), достигнутый за восемь месяцев, подтверждает прогнозы UNWTO, что к концу года этот показатель достигнет 1 млрд человек.
"Этот рост - очень хороший результат в свете глобальной экономической ситуации. Однако мы должны сохранять осторожность, поскольку мы также наблюдали спад активности в течение нескольких месяцев, тренд, который может повториться в оставшуюся часть года", - заявил генеральный секретарь UNWTO Талеб Рифаи.
Рост замедлялся в июне (2,7%) и июле (1,4%) по сравнению с первыми пятью месяцами (в среднем 5%), но восстановился в августе (4%), считающимся наиболее загруженным месяцем в мировом туризме.
UNWTO прогнозирует рост в 3-4% по итогам года, однако спрос на 2013 год может замедлиться до уровня в 2-4%.
Развивающиеся экономики продемонстрировали больший рост, чем развитые страны. В лидерах роста оказались Азиатско-Тихоокеанский регион и Африка. Тем не менее, стабильный рост был отмечен и в Европе (3%).
Самый высокий рост доходов от туристических услуг показали Япония (48%), Швеция (26%) и Южная Африка (26%). В числе лидеров роста оказалась и Россия (16%). Больше всего возросли расходы на туризм граждан Китая (30%), Польши (22%) и Малайзии (18%). Россия продемонстрировала рост в 15%.
В первом полугодии 2012 года UNWTO сообщала, что больше других на международный туризм выделили Китай, Россия, США и Германия.
CША И РФ: ПЕРЕЗАГРУЗКА ИЛИ ПРОТИВНИК НОМЕР ОДИН?
Остались считанные часы до того момента, когда мир узнает имя 45-го президента США. Но гораздо больше времени потребуется, чтобы понять, как следующий американский президент, особенно, если им станет Митт Ромни, будет выстраивать отношения с миром, в том числе и с Россией
У США больше нет права на ошибку во внешней политике, как это было во времена "холодной войны", когда СССР одним лишь своим существованием давал это негласное право Соединенным Штатам, считает известный американский дипломат, президент Совета по ближневосточной политике Чез Фримен.
"Американцы всегда стремились быть лучшими, но мы не должны думать, что наши стремления всегда совпадают с действительностью, и вести себя соответственно", - говорит Фримен.
Разговоры о том, останется Америка "исключительной" страной или ее ждет закат, идут сейчас в самых разных слоях общества. И на фоне этих настроений следующему президенту США и придется выстраивать отношения с миром.
Из внешней политики простых американцев больше всего волнуют отношения с Китаем. По их ощущениям, именно эта страна наступает США на пятки своей растущей экономической мощью. На втором месте стоит проблема международного терроризма, который в массовом американском сознании олицетворяет "Аль-Каида", на третьем - Иран с его потенциальной ядерной бомбой, Сирия и, в целом, Ближний Восток, который для обывателя опять-таки сливается в нечто гомогенное, где уже Ливан не отличить от Ливии.
Россия - самое яркое противоречие
Россия американского обывателя интересует гораздо меньше. Поэтому даже ярые республиканцы удивились, когда Митт Ромни уверенно заявил, что "Россия - соперник США номер один".
Эксперты к этому заявлению относятся исключительно как к предвыборной риторике. Но за этой риторикой, уверен американский дипломат, профессор в Школе госслужбы имени Дж.Буша-старшего при Техасском университете агрокультуры и машиностроения Ларри Нэппер, стоит одно из самых явственных различий во внешней политике Ромни и Обамы.
"Обама все четыре года пусть и с переменным успехом, но пытался сделать из России конструктивного партнера, и последующие четыре года, если его переизберут, он, скорее всего, продолжит этот курс. А Ромни сразу дает понять, что его отношение к России, к Путину будет более скептическим", - сказал в интервью Би-би-си Нэппер, бывший посол США в Казахстане и Латвии.
"Ромни не доверяет Путину и, если он станет президентом, то, возможно, он в корне пересмотрит американо-российские отношения", - полагает он.
Что касается торговых отношений между странами, то тут, подчеркивает Ларри Нэппер, все будет зависеть от того, насколько Ромни-президент будет прислушиваться к своим сторонникам из бизнес-сообщества.
США: деревня Диксвилл-Нотч проголосовала первой
А они в большинстве своем стоят за отмену поправки Джексона-Вэника, которую конгресс пока так и не отменил. Отмена поправки позволит американским производителям пользоваться всеми преимуществами от вступления России во Всемирную торговую организацию, в частности, пониженными пошлинами.
Ромни ставит на Польшу?
Свой первый иностранный визит в качестве кандидата в президенты Митт Ромни совершил в Израиль, Великобританию и Польшу. Вполне возможно, что Польша была выбрана не случайно, отмечает Нэппер.
"Я не говорю, что Ромни задумал создать какой-то новый антироссийский восточно-европейский альянс во главе с Польшой, по крайней мере, я надеюсь, что у него нет этого в мыслях, но это своего рода сигнал, с какой страной в Восточной Европе ему будет удобнее развивать отношения", - говорит Нэппер.
Ромни не скрывает, что один из его приоритетов - увеличить бюджет на оборону США до 2 трлн долларов. Это еще одна потенциальная проблема для России, которой не было бы при президенте Обаме, считает бывший спецсоветник Кофи Аннана, профессор Колумбийского университета Нью-Йорка Майкл Дойл. "Такой подход сразу же высветит геополитическую слабость России по сравнению с США", - говорит эксперт.
Желание Ромни значительно увеличить расходы на защиту США от любых - предполагаемых и настоящих - врагов приведет и к возобновлению программы по строительству "антиядерного щита", подчеркивает Дойл. А это опять-таки лишь усложнит отношения с Россией, которая выступает категорически против такого "щита" у ее границ.
"Россия - это Мексика с ядерным оружием"
Однако несмотря на то, что Россия не входит даже в пятерку приоритетов внешней политики США, обеим странам все равно придется договариваться и идти на компромиссы. "В геополитическом плане Россия сегодня - это Мексика с ядерным оружием", - такую параллель проводит Майкл Дойл.
"Но США всегда придется считаться с Россией, так же как и России придется учитывать интересы США, потому что без их согласия не решить многих вопросов на Ближнем Востоке и в Восточной Европе", - говорит Дойл.
"Одно из достижений Путина - это то, что за последние годы, во многом благодаря благоприятным ценам на нефть и природный газ, ему удалось восстановить статус России как одной из стран, с которой надо считаться, - продолжает эту мысль профессор из Техасского университета Ларри Нэппер. - Но цены на нефть, как мы знаем, неустойчивы. Поэтому если Россия и дальше хочет играть определенную роль на мировой геополитической арене, надо отходить от нефтяной зависимости".
Кто бы ни стал следующим президентом США - Обама или Ромни - ему придется от риторики переходить к реалиям, подчеркивает Нэппер.
"Президент США не может контролировать политику Кремля или экономику Китая. Он может только реагировать на те или иные повороты, но от этой реакции очень многое зависит", - заключает Ларри Нэппер.
Илона Виноградова
ДОВЕРИЕ В РОССИИ: СМЫСЛ, ФУНКЦИИ, СТРУКТУРА[1]
Лев Гудков
Явное исчерпание больших идей в современной социологии, связанное с концом модернизационной парадигмы и завершением институциональной трансформации в западных обществах, заставляет думать уже не о внутридисциплинарном кризисе, а о переходе социологии в разряд социально-прикладных разработок, то есть ее приближении к состоянию, которое можно считать конечной стадией всякой (классической) науки. Конец модерна как завершение эпохи Просвещения или большого европейского проекта Культуры сопровождался многочисленными явлениями распада больших онтологических конструкций и идей единства универсума, истории, общности человеческой природы, законов социального развития, а соответственно, и падением интереса к большим теориям общества, социальных систем и т.п. Критики говорят о самоедстве и культурном мазохизме современного общества, об эрозии тех ценностных оснований (веры в исторический прогресс), на которых строились современный социальный порядок и социальное знание. Появление мощных супербюрократий вроде ЕС, транснациональных корпораций, международных организаций и т.п. оказало заметное унифицирующее влияние на национальные социальные и правовые практики и локальные культуры. Политика как сфера проявления харизматических фигур, предложения великих национальных идей или воодушевляющих массы целей общественного развития постепенно все сильнее и сильнее ограничивалась парламентской регламентацией, стерилизовалась практикой бюрократического администрирования, подчиняясь долгосрочному социальному планированию, экспертизе специалистов, массмедиальным технологиям. Повседневная жизнь в современных обществах стала более упорядоченной, чем в первой половине XX в., обеспеченной, безопасной, комфортной, предсказуемой и скучной, если судить по доминирующему тону в современном искусстве и литературе, озабоченных неясностью или дефицитом экзистенциальных ценностей.Такой интеллектуальный климат оказывается не слишком благоприятным для развития социологии как науки о меняющейся социальной действительности, науки, озабоченной вопросами понимания Другого или последствий взаимодействия с ним. Кризис социологии не носит драматического характера и проявляется довольно вяло, поскольку смутное недовольство, вызываемое отсутствием новых значительных теоретических идей и направлений, сопоставимых со структурно-функциональным анализом или с символическим интеракционизмом, систематизировавшими оригинальные идеи основоположников дисциплины, компенсируется удовлетворением от все умножающейся массы прикладных исследований и предметных разработок, ведущихся по самому широкому кругу тем. Нет сомнения, что мы стали больше знать о тех обществах, в которых живем, но это во многом перестало быть интересным. Дисциплина давно потеряла не только свой начальный энтузиазм и эпистемологический идеализм, но и четкость парадигмальных разграничений среднего периода своего развития (1940—1960-х гг.), зато приобрела солидность практической, почти инженерной, науки, к которой обращаются многие заинтересованные лица, включая и представителей смежных дисциплин — экономистов, историков и других. Этому упрочению статуса социологии отчасти способствовал процесс неизбежной эклектизации, позитивного соединения разных теоретических и методологических подходов для решения аналитических или дескриптивных задач среднего и микроуровня социального взаимодействия. Критика 1970—1980-х гг., исходившая из разных ценностных оснований, проделала чрезвычайно важную работу: отделила философские элементы, исходные резидуумы знания, онтологические основания знаниевых парадигм от техники описания и объяснения. Благодаря этому стали возможны инструментализация процедур анализа и объяснения, использование отдельных элементов структурно-функционального, системного или какого-то иного из имеющихся теоретических подходов в качестве эвристических приемов или готовых «ключей» для решения частных контекстуальных задач. Сочетание разных понятийных средств для работы с разнородным предметным материалом получило теперь уже методологическое узаконение в эмпирической практике и в идеологии постмодернизма.
Сама по себе потребность в синтетическом рассмотрении социальных явлений и процессов стала ощутимой после успеха структурно-функционального анализа (в 1960-х гг.) и последовавшей реакции на него в виде методологической критики, опирающейся на самые разные идеологические и ценностные основания. Критика стала условием и формой рецепции и освоения его потенциала. Особую роль в этом деле сыграло появлении феноменологической, гуманистической, радикальной версий социологии, включая и обращение к драматургическому или сценарному подходу И. Гофмана, а затем и этнометодологии. В этом же контексте имеет смысл рассматривать и попытки возродить понимающую социологию культуры[2] в духе М. Вебера или Г. Зиммеля, предпринятые в конце 1970-х — начале 1980-х гг. в Германии, или стимулировать culturestudiesв англоязычных странах, и т.п. Критике удалось стимулировать интерес к смысловому (культурному) бэкграунду социальных институтов, историзировать саму суть социологической проблематики, связав те или иные постановки вопроса исследования с конкретными институциональными или групповыми интересами и проблемами, насытить социологические схемы историческим материалом. Это дало сильнейший импульс к расширению предметной социологической тематики, привлечению внимания к проблематике повседневного «жизненного мира», но одновременно таило в себе опасность размывания границ социологической работы.
Как обычно бывает в таких случаях, последствия подобной работы с универсальными теориями (Т. Парсонса и его многочисленных последователей, Н. Лумана и других) были непрямыми и весьма неоднозначными: для самой социологии это вылилось в утрату большой перспективы дисциплины, в зарастание предметного поля «мелкотемьем», но размывание дисциплинарных границ социологии стимулировало рецепцию смежными дисциплинами отдельных идей и приемов социологии, осознание новых возможностей для объяснения уже своего материала и появление новых точек зрения на старый, короче — формирование новой проблематики в рамках своего предмета. Так, в экономике, едва ли не впервые после М. Вебера, была осознана значимость не только институционального анализа (неоинституционализм), но и культуры, со всем спектром вопросов человеческого существования — доверия, веры, образования, семейного воспроизводства (цены социализации) и т.п. аспектов «человеческого капитала».
Нельзя сказать, чтобы подобная «экономизация» традиционной социологической тематики («перевод» неэкономических форм поведения — традиционного или ценностно-рационального действия, например воспитания детей, семейных отношений, политики и проч., — в категории целерационального действия, то есть их интерпретация по образцу других экономических отношений) была очень успешной в теоретическом плане; однако сама грубость подобных аналогий экономизации неэкономической сферы (например, у Г. Беккера) была предпосылкой расширения предметного поля экономической науки. Схожие процессы шли и в других дисциплинах.
До российской социологии эти перипетии внутридисциплинарной эволюции дошли с большим запозданием, с искажениями и никак не отразились на теоретическом качестве ее общих интерпретационных схем. Догоняющий характер российской модернизации и ведомственный характер социологии в России, ее финансовая и организационная зависимость от государственной бюрократии обернулись утрированным копированием новейших модных образцов, эпигонством и некритическим заимствованием западных подходов, ставших обязательными для подражания. Организация социологии в России почти не допускала появления независимых научных позиций и научных авторитетов. Следствием этой интеллектуальной зависимости и слабости стало затянувшееся влияние транзитологических концепций, а затем и угасание общего интереса социологов к текущим процессам в стране, который был так ощутим в 1960— 1970-е гг., во время становления советской социологии и появления первых симптомов разложения тоталитарного режима.
Однако в интеллектуальной истории российской социологии было одно исключение — Ю.А. Левада, который еще в конце 1960-х гг. поставил задачу не просто осмысления опыта и границ применения западной социологии, в первую очередь — структурного функционализма, но и соединения его концептуальных и теоретико-методологических возможностей с арсеналом других дисциплин, включая исторические науки, науки о культуре, антропологию, политологию и проч. Он выдвинул методологическое требование не только выявлять в каждом конкретном случае социологического описания или анализа социального явления актуально значимые институциональные или групповые рамки поведения, но и указывать на историчность или гетерогенность их смыслового обоснования, наличие разных по глубине культурных слоев (включая пространственные и временные характеристики действия), определяющих сами нормы и правила социального поведения. Левада настаивал на необходимости расширения интерпретационного контекста экономического поведения или урбанизационных процессов, снимая тем самым идеологические и дисциплинарные барьеры с понимания многослойности структур «современности»[3].
Его подход можно описать следующим образом: то, что нам кажется самоочевидным, естественным и не требующим специального разъяснения или обоснования, не просто представляет собой результат синтеза разных культурных форм (а значит — итог длительного исторического формирования или развития, трансформации больших ценностных идей и их снижения), но и закреплено особыми нормами «очевидности», защищающими подобные смысловые значения от рационализации. Чаще всего в качестве подобной нормы самоочевидности выступает форма целерациональности или инструментальности действия как «естественной» характеристики современности. Другими словами, институциональное принуждение к дисциплине и самоотчету, самоконтролю и ответственности индивида в современном обществе выступает в качестве императива инструментальной рационализации поведения, включая и свое собственное, и нормативные ожидания аналогичного поведения от любого другого. Именно эта норма навязываемой различными доминантными социальными институтами ответственности делает непроблематичными, самоочевидными формы современности, вытесняя (а иногда и запрещая) любые другие варианты мотивов действия или их интерпретации как девиантные. Инструментальная рациональность становится образцом антропологии современного человека, что во многих случаях приводит к массе недоразумений и ошибкам в интерпретации социального поведения (при анализе экономических явлений, электоральных процессов, политики, этнических фобий, национальных конфликтов и т.п.).
Направленность исследовательских интересов Левады явно противоречила получившему широкое распространение процессу тривиализации знания[4], но оказалась, как мне представляется, чрезвычайно плодотворной для всего круга исследований, начатых им в рамках проектов сначала ВЦИОМа, а затем Левада-центра и представленных в его сборниках статей[5]. Я имею в виду проблематику программы «Простой советский человек» и примыкающих к ней исследований структуры массового сознания, отношения к власти, к социальным переменам, проблематику национальной идентичности. Особенность работы Левады заключалась в том, что он развертывал текущие явления, схватываемые в языке повседневного опыта, в контексте больших тектонических изменений, происходящих в тоталитарном, а затем — и посттоталитарном социуме, а затем переводил их на язык соответствующих концепций и теорий культурно-исторических процессов, позволявших интерпретировать их в категориях и понятиях «большого времени».
Следуя намеченному Левадой методологическому направлению работы, я в данной статье хотел бы проанализировать феномен доверия.
1. ФЕНОМЕН ДОВЕРИЯ В СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ
Проблематика доверия в последние десятилетия снова стала привлекать внимание социальных исследователей после долгого отсутствия интереса к ней.
Но в период формирования социологии как дисциплины (1900—1920-е гг.) доверие наряду с другими социальными формами взаимодействия (борьба, господство, обмен, традиция, социальная дифференциация, рессантимент, мода, кокетство и т.п.) было одной из важнейших социальных категорий, используемых при интерпретации социальных структур[6]. Нынешний интерес к теме связан не столько с запросом на более точное понимание природы этого явления, сколько с потребностями причинной интерпретации взаимосвязи или взаимообусловленности особенностей доверия и институциональных структур (экономика, политика и т.п.) в разных странах. Успех подобных попыток даст надежду на разработку новых средств понимания и учета влияния культуры на характер эволюции политических и экономических отношений в разных странах, что представляет не только теоретический интерес[7].
За два десятилетия подобной работы получен значительный материал, показывающий роль доверия в практике социально-экономических отношений, проведены широкомасштабные сравнительные исследования уровня доверия в разных институциональных контекстах и предложены рационалистические теории доверия[8].
Вместе с тем, использование понятия «доверие» в сравнительно-типологических исследованиях наталкивается на ряд ограничений, связанных с тем, что доверие рассматривается преимущественно как психологическое явление, как целостный и однозначный феномен, как аффект, иррациональный по своей сути. Попытки, предпринимаемые экономистами и социологами для того, чтобы выйти из этой старой методологической ловушки, нельзя признать особенно удачными. Стремясь формализовать понятие «доверие» и уйти от психологизма, аналитики в таких случаях обычно впадают в другую крайность: интерпретируя доверие по модели инструментального действия (рационального, а потому легче всего понимаемого), они «экономизируют» подобные отношения, что, на мой взгляд, не просто упрощает, но искажает характер реальных взаимодействий людей, привнося телеологизм в смысловую структуру действия доверия. Функция доверия в подобных схемах интерпретации сводится лишь к оптимизации издержек выбора, к снижению рисков и возможных потерь, к установлению определенных моральных рамок («добродетелей») или культурных предписаний для целерациональной структуры социального действия, якобы снимающих неопределенность ситуации для действующего (П. Штомпка, Н. Луман, Ф. Фукуяма, теория «рационального выбора» и другие подходы).
Несмотря на потери, неизбежные при такой сильнейшей генерализации элементов объяснения, несомненным выигрышем при этом оказывается возможность использовать схему причинного объяснения. Но опасность утраты своеобразия самого феномена доверия остается, она заключается в неконтролируемой подмене смысла действия (ценностной рациональности, обычая или традиции как обеспечения ожиданий партнеров) хорошо отлаженной схемой целерационального действия.
Не умаляя эвристической ценности названных подходов, я предпочел бы интерпретировать доверие как сложный социальный феномен (закрытое социальное взаимодействие), структура которого представляет собой соединение разных смысловых оснований. Когда мы говорим, что доверяем врачу, учителю, профессору в университете, кассиру в магазине, информации о расписании рейсов в аэропорту, другу или коллеге по работе, жене/мужу, банкам, иностранной валюте, науке, метеопрогнозам, политикам, газетам и т.п., мы редко сознаем, что в каждом подобном случае наше доверие опирается на разные смысловые основания и, соответственно, определяется разными нормами ожидания и характера исполнения действия. Супружеская верность (взаимное доверие супругов друг другу, имеющее среди прочего символический характер парной солидарности) принципиально отличается от веры врачу, к которому вы обратились, а доверие банку — от доверия школьника учителю. Но во всех этих случаях имеет место предпонимание ситуации (ее определение и схематизация действия), то есть актуализация горизонтов действия и возможных способов поведения (своего и партнера).
Доверие — это способность действующего схватывать выражение имплицитных кодов и правил поведения одних институтов или социальных групп в зонах действия других институциональных или групповых правил поведения, это восприятие действующим неназываемых, но подразумеваемых (в конкретной ситуации взаимодействия) норм институционального действия, которыми будет (поскольку предполагается, что он должен, обязан) руководствоваться партнер. В смысловой структуре рассматриваемого или описываемого исследователем действия (целевого или ценностного) эти нормы принципиально не могут быть артикулируемы (содержательно представлены в категориях мотива, цели или средств данного действия). Их семиотическое присутствие в ситуации взаимодействия обозначено признаками разной модальности поведения акторов (возможности, вероятности, долженствования), а выражено лишь как психологическое качество поведения, как известного рода иррациональность установки и действия (поскольку то, что вызывает доверие, лежит вне логики маркированной структуры целевого поведения). Таким образом, речь идет не о неполном знании обстоятельств или мотивов поведения партнера, условий взаимодействия, последствий поведения и т.п., риски которого, как часто подчеркивают сторонники «экономизации доверия», феномен «доверие» может компенсировать так или иначе[9].
Доверие как тип социальной регуляции обеспечивает взаимосвязь принципиально разных институциональных систем, групп, разных по глубине слоев культуры. Оно определяет границы индивидуальной или институциональной рациональности (раскрывая ее смысл) и соединяет их между собой, позволяя учитывать последствия взаимодействия актора с институтом, группой или другими индивидами. Доверие продуцирует смысл будущего, как бы проектируемого взаимодействия партнеров или актора с различными и неопределенно многими другими акторами (включая и взаимодействие индивида с институциональными порядками или их представителями, как это имеет место, например, в актах использования денег: обмен символическими средствами выражения ценности в расчете на то, что их примут в адекватное обращение неопределенно многие третьи лица).
Исходя из сказанного, я бы определил доверие как социальное взаимодействие, ориентированное на высокую вероятность (шансы) того, что действия партнеров (а ими могут быть не только отдельные индивиды, но и социальные группа или институт) будут протекать в соответствии с ожидаемым субъектом действия порядком, основанным на взаимных моральных или ценностных обязательствах, принуждении, обычаях, традициях, социальных конвенциях, идейных убеждениях, материальных интересах, общепринятых представлениях. Эта уверенность должна быть проявлена действующими не только в различного рода заявлениях, но и в совместных церемониалах (ритуалах, праздниках, выборах, референдумах, митингах и т.п.), а также обозначена особым языком поведения, а значит — подтверждена и гарантирована различными санкциями за нарушение ожиданий или несоблюдение общепринятых обязательств, имеющих нормативный или правовой характер. Ценностные обязательства (включая коммуникативную этику) могут включать согласие по поводу общих правил действия в той или иной сфере коллективной жизни: поиске научной истины, соревновании в спорте или поведении на дуэли, в бизнесе, в любви, в воспитании детей, в работе и т.п. Обязательства предполагают высокую вероятность наступления ответственности за нарушение этих правил, причем со стороны не только пострадавших от нарушения, но и всего социального окружения, поставленного в известность об этом деликте. Коллективный характер обеспечения доверия означает, что доверие, вне зависимости от его конкретных смысловых оснований, входит в состав общего набора институциональных и групповых норм поведения, социального порядка, общих представлений, опыта прошлого, горизонтов притязаний группы (интересов) или аспираций отдельного индивида, границ возможного отклонения от нормы и т.п., совокупность которых и образует то, что стали с недавних пор именовать накопленным и передаваемым от поколения к поколению «социальным капиталом» того или иного сообщества[10].
Внутренние границы доверия очерчены вероятностью неисполнения взаимных обязательств. Нарушение обязательств может оправдываться субъектом действия (неисполнения) определенными условиями, прекращающими действие общих обязательств и правил, либо связываться с высшими обстоятельствами (ценностным конфликтом, наличием других ценностных порядков). Но в любом случае возможность нарушения доверительных отношений принимается во внимание действующим и задает предел доверия. Сама по себе эта граница становится очень важным символическим барьером, тематизация которого продуцирует в культуре множество сюжетов в литературе и искусстве, игровых ситуаций, экспериментов и т.п. Таковы темы лицемерия, предательства, обмана, соблазна, лукавства, паразитирования на доверии, несостоятельности того, кому доверяют, безответственности, а также тема выгоды, которую приносит нарушение правил доверительного взаимодействия[11]. Граница доверия, обозначенная соответствующим ритуальным жестом или процедурой, указывает на (предположительное) переключение одной модальной системы доверия на какую-то другую, определяемую другими правилами взаимодействия с партнером или партнерами. Чем сложнее устроено общество, тем многообразнее сами границы доверия и тем большее значение приобретает способность человека их различать и переходить от одной зоны доверительных отношений к другой, не вызывая возмущения партнеров (социальный такт действующего).
Упомянутые выше ритуалы, подчеркивая символический характер доверия, сами по себе еще ничего не говорят о степени значимости доверия или длительности его действия. Соответственно, исходными задачами эмпирического изучения феноменов доверия или зон его распространения оказываются фиксация и описание 1) различных барьеров между модальными сферами доверия; 2) семантических или социальных границ доверия, отделяющих пространства недоверия; 3) интенсивности доверия. Оказываясь вне этих зон доверия, индивид немедленно включает нормы недоверия как операциональные коды поведения в агрессивных или социально опасных средах существования. Барьеры — это фиксированные ритуалы недоверия (бдительности, проверки, сомнения), отмечающие рост социальной и антропологической неопределенности в ситуациях перехода от одной зоны доверия к другой. Степень артикуляции этих барьеров зависит от характера институционализации социального доверия в разных обществах.
Для исследователя чрезвычайно важно видеть границы между зонами доверия/недоверия. Без указания на подобные подразумеваемые, внутренние или внешние, барьеры, играющие роль смысловых рамок для правил взаимодействия, переключателей регистров солидарности, разделяющих нормы разных планов социальных отношений, взаимного контроля, согласования интересов и т.п., невозможно понимание сложности и неоднородности социальной материи, из которой состоит повседневность существования. Тем более это важно для анализа поведения в репрессивных обществах, в которых обыденность пронизана официальной ложью и лицемерием, как в советском и постсоветском обществе, равно как и в других репрессивных и закрытых социумах (в мусульманских общинах, современном Китае и т.п.). Нас в первую очередь интересуют именно эти аспекты поведения в ситуациях сочетания разнородных нормативных систем и препятствий для их универсализации, подавления условий возникновения универсальной этики и права. Сама по себе двойственность этики, или двоемыслие, — явление, характерное для любых типов современных обществ. Но удельный вес и значение двоемыслия может радикально различаться в разных социальных системах.
Формализация доверия предполагает появление не только разного рода документов, паспортов, сертификатов, пропусков, удостоверений и т.п., указывающих на кодификацию правил различения своих и чужих, норм институционального поведения (включая и санкции за нарушение), но и специализированных служб контроля. Наиболее институционализированными формами барьеров доверия (априорного недоверия) являются учреждения, осуществляющие меры безопасности и охраны. Охрана государственных и ведомственных тайн и секретов, обеспечивающая зоны гарантированного доверия (со всеми процедурами проверки, допусков, подписок о неразглашении, иерархии допущенности, создания специальных служб безопасности и поставок соответствующего технического оборудования), представляет собой один из примеров границ доверия. Другими примерами могут служить меры по защите от подделок (денег, финансовых или юридических документов) и соответствующие службы разного уровня. Чем менее формализованным является контроль, тем с большей уверенностью мы можем говорить о значимости традиционных или конвенциональных отношений в группах или сообществах, требующих собственных ритуалов солидарности и выражения доверия. В деревне нет нужды в предъявлении документов соседям, как это делается ежедневно при входе в здание большой организации или предприятия.
В советское время в атмосфере тотального привычного страха и коллективного заложничества, когда контроль охватывал сферы и публичного пространства, и частной жизни, поддержанию доверия способствовала норма деления на «своих» и «чужих». Под «своими» понимались не просто люди, которым можно было доверять (в смысле общей веры в то, что в случае нужды тебе могут помочь, поддержать эмоционально, финансово или физически), но и те, на кого распространялись проекции норм «порядочности», взаимной лояльности, уверенности в том, что эти люди тебя «не сдадут, не предадут, не донесут начальству» или властям о «неподобающем» поведении. К «чужим» относились представители тех зон существования, где были незначимыми представления и нормы солидарной ответственности. И «свои», и «чужие» были весьма условными категориями, нередко «свои» превращались в «чужих», и наоборот. Подобная структура двоемыслия (в терминах Ю.А. Левады — «игры», «игровых структур социального взаимодействия») задавала определение ситуации и диктовала различные коды социального поведения в разных средах, соединяя формальные и неформальные правила взаимодействия через многообразные способы преодоления внутренних и внешних барьеров. При этом включались нормы поведения, относящиеся к разным системам социального контроля и опознания («свой» / «чужой»). Церемониалами снятия барьеров между статусами были обязательная совместная выпивка в неформальной обстановке (на работе, или дома, или в среде, которая отключала внешние механизмы повиновения, — на природе, в туристской поездке, в поезде, после работы на рабочем месте, во внеслужебное время, в командировке, в бане и т.п.) или апелляция к другим «своим» (родственникам, прежним сослуживцам, коллегам, приятелям и т.п.), которая принимала форму «помощи», «услуги» (блата, связей, «нужных людей») и предполагала соответствующий семантический код — использование языка «своих», псевдопартикулярных отношений («...я от Ивана Ивановича»), хотя сам действующий при этом мог и не знать лично ни самого «Ивана Ивановича», ни даже того, кто он такой[12]. Язык подобных отношений предполагал процедуры демонстративного исключения официальных или общепринятых форм взаимодействия, установления «особого», «специального» режима поведения («разрешить в порядке исключения», как тогда писалось в служебных записках начальству при обращении с просьбой). По существу, это означало отмену требований морали, упразднение общих правил оценки себя и других и взаимообязывающих норм поведения.
Иерархия барьеров и разграничение зон доверия и взаимодействия воспроизводят социальную иерархию и отражают степень жесткости (закрытость или открытость) социальной структуры. Семантика барьера доверия в любом случае строится на переворачивании смысла доверительных отношений, на выражении презумпции недоверия. Границы доверительных отношений могут быть подчеркнуты пространственно-временными ограничениями, социальными фильтрами или характером допуска в коллектив или группу, церемониями перехода из одной системы норм (ценностей) в другую, сменой языка, одежды, интонаций, правил поведения в повседневности и прочим. «Игра в доверие» стала в советское время социальным кодом поведения, умением демонстрировать другому, что актор понимает, что его партнер лжет (в чем, когда и в каких отношениях) и знает, что актор это понимает, благодаря чему достигается конвенциональное согласие и определение рамок возможного контроля насилия или коррекции взаимодействия. Важно, что отсчет при этом идет от негативных представлений или моделей человека, которые выступают как норма определения реальности.
Более сложные и многообразные барьеры и границы доверия образуются в зонах двоемыслия. Отсутствие открытых для всех социальных лифтов и каналов вертикальной мобильности оборачивается постоянной склокой внутри влиятельных или обладающих особыми ресурсами групп в обществе, регулярной рекомпозицией центров силы, поддержанием высокого уровня цинизма, недоверия, «бдительности», все более частными коррупционными скандалами. Как правило, эти барьеры не отмечены, не маркированы в языке или семантике того, чему или кому доверяют, а потому воспринимаются как само собой разумеющиеся (собственно, это и есть выражение отношений доверия, непроблематичности отношений). Барьеры могут быть обозначены сменой одежды, сменой речевых норм, в том числе — обращения (переход от «вы» к «ты», появлением экспрессивной или обсценной лексики), отменой иерархических различий в статусах, подчеркиванием исключительности ситуации или особого (равного или интимного, сближающего) характера отношений между партнерами, выделением их из общего ряда, отменой обычных правил поведения, что означает смену систем референции, референтных групп, идеологии, исторических или логических аргументов, апеллятивных или риторических фигур и проч., короче, смену парадигм поведения, до того никак не совмещавшихся друг с другом, жестко разделенных между собой.
Необходимо различать и разные планы доверия, от высшего уровня общих конструкций реальности (совокупности и композиции коллективных символов, задающих устойчивость определений действительности, этого важнейшего потенциала солидарности и согласия в обществе, одновременно оказывающегося и наименее рационализуемым, не контролируемым в субъективном плане) до отношений в малых и неформальных группах. Умение оперировать различными модусами доверия есть признак социализирован- ности индивида в обществе или группе, свидетельство его социальной дееспособности (в данном сообществе) и его общественного «такта».
Подобный режим двоемыслия (мозаичность сознания, партикуляризм, способность соединять кажущиеся несовместимыми нормы и представления) порождает человека достаточно эластичного, чтобы выносить внешнее давление и контроль, и вместе с тем неспособного к коллективной солидарности (недоверчивость, отказ от поддержки организаций гражданского общества) или систематической рационализации собственного действия, готового приспособиться к любым переменам в своем положении ценой снижения запросов и качества жизни (выбор «понижающих стратегий жизни»)[13].
Поэтому любые попытки эмпирического анализа доверия как в прошлом, так и в настоящем должны учитывать силу различных нормативных систем лояльности и силу социального контроля, как со стороны формальных институтов (власти, руководства предприятия, в советское время — партийных организаций или их дублеров в виде профсоюзов, комсомола и т.п.), так и со стороны неформальных или сетевых отношений, образующих множественные структуры частных коалиций и коллективного заложничества (семьи, трудового коллектива, квазиобщественных организаций — спортивных, любительских, ветеранских, жилищных и т.п.). С ослаблением репрессий, а затем и сворачиванием масштабов массового террора проблема доверия «руководству» (завода, государственной организации), коллегам, товарищам, семье и т.п. превращается в проблему дефицита правовых и формально институциональных средств регуляции[14].
Теплые и доверительные отношения внутри многих неформальных коллективов, сложившихся в советское время, отношения, основанные на взаимной вере друг в друга, связаны с тем, что ценности и нормы поведения, разделяемые членами этих групп, были альтернативными по отношению к официальным, идеологическим, формальным требованиям власти, предъявляемым населению. Благодаря самой этой альтернативности закрытые сообщества могли не только быть условием выживания большей части населения страны, вынужденного приспосабливаться к репрессивному идеологическому государству, но и, при некоторых условиях, становиться хранителями и ретрансляторами традиций иной культуры (в том числе — религиозной или философской, научной мысли, более высоких стандартов морали). Поэтому повышенное уважение, которым наделялись все причастные к этим закрытым сообществам, к кругам символического и практического доверия, было обосновано признанием особых достоинств, которыми обладали члены этих коллективов. С изменением политических и экономических условий именно на основе подобных отношений начинали складываться новые социальные формы, облегчавшие построение отношений партнеров по бизнесу, создание новых научных коллективов, инновационных фирм и т.п. Но, как только внешняя среда после краха советской системы стала меняться, потребность в сохранении состояния закрытости и самоизоляции резко ослабла. В итоге началась эрозия атмосферы благожелательности, доверия в прямом психологическом смысле (то есть доверия диффузного, нерационализированного). Нормы поведения в закрытых сообществах не выдерживали испытаний, которым они оказались подвергнуты в процессе начавшихся реформ, при переходе общества к формальной институционализации. Возник кризис социального доверия, постепенно охвативший общество и осознанный общественным мнением как «падение морали». То, что помогало сохранять дух доверия и взаимного уважения в малых коллективах и тесных компаниях, начинало стремительно ломаться и разрушаться в других условиях, более открытых и формальных, прагматически-инструментальных. Закрытая атмосфера малых групп, позволявшая сохранять многие универсалистские ценности (особенно это значимо было для функционирования неформальных научных семинаров, кружков, научных школ — бескорыстного познания, взаимной преданности, этики, религиозных исканий и т.п.) и даже их культивировать, с изменением ситуации парализовала потенциал дальнейшего развития и институционализации подобных отношений. Смена приоритетов в этих условиях оказалась разрушительной для доверия в бизнесе, науке, искусстве. Доверие, которое позволяло выживать в прежнее время, в новую эпоху перехода стало фактором, блокирующим возможности дифференциации ролей, специализации и разделения труда[15].
Обычно доверие распределено весьма неравномерно. Оно более высокое в обществах с устойчивой и открытой институциональной системой, с развитой системой самоуправления и равенством возможностей, обществах благосостояния (welfare-state), оно ниже (или иное по характеру) в обществах с высоким уровнем насилия, внутренней агрессии, с авторитарным или тоталитарным типом государственного устройства[16]. Кроме того, базовое доверие к миру, характерное для начальных фаз социализации, прежде всего в относительно благополучных социальных средах, в полных семьях, постепенно нейтрализуется тут негативным опытом насилия, обмана, знакомством с более сложными и неоднозначными по составу структурами действия, включающими в себя непременный компонент социальных игр, имитации, социальной мимикрии, лжи, приспособления к окружающим, лицемерия и т.п. Подобный опыт недоверия в репрессивных обществах становится важнейшим стратегическим ресурсом социального выживания или социального успеха, вертикальной мобильности и, будучи закрепленным в корпоративных нормах поведения, воплощается в принципы и механизмы селекции людей для органов власти, определяющие структуру господствующей элиты, как это имеет место в нынешней России (преобладание во власти сотрудников спецслужб, военных, то есть представителей самых архаичных и консервативных институтов, социальных, партийных, идеологических ренегатов).
Проблема описания феноменов доверия заключается в том, чтобы определить и фиксировать смысловые основания доверия (признание значимости неартикулируемых, но подразумеваемых ценностных значений и норм действия). Это значит, что анализ доверия требует учитывать не просто разные институциональные нормы взаимодействия, но и разные по своему происхождению и составу, культурному генезису пласты культуры, определяющие сами эти институты, нормы которых вводятся в социальную игру доверия.
«Психологизм» (эмоциональность, аффективность, соответственно, иррациональность состояния) трактовки доверия означает в подобных случаях то, что исследователь не в состоянии ясно прочесть императивы поведения, которые для действующего кажутся очевидными, хотя часто ни он сам, ни тем более исследователь или интерпретатор (историк, социолог, экономист) не в состоянии идентифицировать их в качестве собственно групповых или институциональных требований. В лучшем случае, и почти всегда лишь в ходе специального анализа, они могут быть выявлены в качестве эвидентных, но не эксплицированных социальных норм и правил действия, рутинность которых препятствует их осознанию, рефлексии, или же сама ситуация не требует их дешифровки, указания на их групповую или институциональную принадлежность. В определенном смысле сама эта очевидность и есть выражение доверия, не требующее или блокирующее обязательства по экспликации и артикуляции подобных норм. Но в аналитически строгом смысле следует говорить о разных типах социального доверия.
Дело осложняется тем, что в некоторых ситуациях, особенно в условиях репрессивных режимов, требование доверия может носить принудительный или игровой характер. Например, следователь КГБ мог заявить во время профилактической «беседы» своему «собеседнику»: «Вы с нами неискренни, вы же советский человек, вы что, нам не доверяете?» Но подобное заявление представляет собой лишь крайнюю, утрированную форму общераспространенных внутригрупповых механизмов сплочения. Таким образом, мы сталкиваемся с весьма характерными явлениями, которые можно назвать «игрой в доверие», игрой в «открытость», «искренность» или «доброжелательность», образующими смысловые переходы между разными сферами институционального или группового насилия и принуждения. Вероятно, по своей структуре эти явления близки к тому, что можно назвать светским или религиозным лицемерием, ханжеством, фарисейством и т.п., однако в социальном и генетическом плане их следует принципиально различать: источником принуждения в одном случае будут «общество», «свет», «общественное мнение», в другом — репрессивные органы политической полиции и идеологического принуждения.
Слабость правовых и универсалистских форм организации социальной жизни (к какой бы области жизни это ни относилось: политике, государственному управления или экономике как сфере наибольшего «риска») компенсируется появлением «доверительных» сообществ, но уже на другом, чем в советском социуме, уровне организации общества: на уровне власти, воспроизводящей почти те же отношения, которыми характеризовалась репрессивная атмосфера советского времени: «кланы», неформальные союзы, возникающие из дружеских отношений в рамках клубных, предпринимательских, мафиозных («капитализм для своих») или других интересов, перекрывающих, «шунтирующих» зоны привычного социального недоверия. Подобные союзы в дальнейшем укрепляются семейными связями — назначением детей влиятельных лиц на влиятельные позиции в ведущих государственных или контролируемых государством компаниях, банках, корпорациях[17].
Характерно, что в позднее советское время в среде советской элиты подобных форм не возникало, отношения в номенклатурной среде были очень формальными, ограниченными и пронизанными взаимным недоверием и подозрительностью[18]. Приватизация власти и собственности, начавшаяся после краха советской системы, но достигшая своей полноты лишь при путинском режиме, требовала в условиях слабой легитимности власти формирования особых, чрезвычайных, а значит, выведенных из-под контроля закона доверительных отношений «своих». Такие образования иногда считают разновидностью «cronycapitalism», характерного для многих азиатских авторитарных и коррумпированных режимов, или даже мафией, как иногда в российской прессе называют эту систему власти, но подобные определения не могут считаться адекватными — по своему происхождению и функциям это другие формы организации власти. Кажущаяся архаической, подобная организация руководства страны представляет собой единственно возможную в условиях деградации и разложения прежней институциональной системы форму адаптации бесконтрольной власти к меняющимся условиям.
2. ДОВЕРИЕ КАК СОЦИАЛЬНЫЙ КАПИТАЛ. ЕГО ТИПЫ
Различные виды социального доверия, образующие институционализированный «социальный капитал», соотносятся с разными сетями общения и взаимодействия, с разными образами жизни (а значит — потребления). У их обладателей — разные горизонты ожиданий и оценки событий, разные модели политического поведения[19]. Р. Роуз, руководитель исследовательской программы «NewRussiaBarometer», для описания типов доверия в России еще в 2000 г. выделял домодерные, модерные и антимодерные основания социального капитала[20].
Условия, благоприятные для быстрого развития (усложнение социальной структуры и появление тех форм доверия, о которых писал К. Ньютон[21]), возникают только в зоне притяжения крупных городских агломераций (мегаполисов и крупнейших городов России с населением миллион жителей и более). Только здесь в силу целого ряда факторов (концентрация населения, высокая специализация занятости, обусловливающая дифференциацию институтов и групповое многообразие) возникают не просто новые, но более сложные формы социальной регуляции, требующие в свою очередь новых посредников — рыночную экономику и более развитую, в сравнении с тоталитарным социумом или авторитарным режимом, коммуникативную инфраструктуру. Социальный, экономический, информационный и культурный плюрализм оказывается, таким образом, фактором «принуждения» к появлению новых отношений, отличающихся анонимностью, безличностью, надстраиванием над личными и групповыми отношениями корпуса формальных (универсалистских) норм и императивов поведения — правовых, моральных, ценностных механизмов регуляции. Им соответствует и иной тип личности (который мы называем «современным или европейским человеком»): более свободной от непосредственного окружения и прямого социального контроля, более мобильной, ориентированной на обобщенные, «идеальные» образцы социального доверия, признания и гратификации. В отличие от родственно-семейной, соседской или этнообщинной взаимосвязи, здесь действует избирательная солидарность, руководствующаяся императивами этики ответственности, а не предписаниями традиции или коллективного заложничества, характерного для советских «рабочих коллективов». Другими словами, на фоне доминантного для российского общества типа «советского человека», созданного из множества ограничений, а не стимулов действия, иерархического, лукавого, испытывающего разнообразные фобии (нового, чужого, сложного), сознающего себя заложником коллектива, а потому пассивного и терпеливого, постепенно в российских мегаполисах выделяется новый тип индивида, не столь зависимого от власти. В своем сознании этот человек обязан собственным благополучием только себе, своим более высоким профессиональной квалификации и образованию, интенсивной работе, а не «отечески заботливому» государству. Поэтому он оказывается менее фрустрированным и более свободным от прежних идеологических комплексов. Он не испытывает по отношению к российской власти ни прежней лояльности, ни благодарности. Его социальный капитал основан на сложной системе генерализованных социальных правил и отношений, построенных на знании и доверии к другим, то есть качествах, составляющих каркас современного западного общества.
Эта новая институциональная среда, возникающая в мегаполисах, опосредованно связана с гораздо более высоким уровнем жизни. Его повышение определено освоением новых производственных навыков и профессиональной квалификации, отвечающих запросам и требованиям информационного, сервисного и высокотехнологичного общества, готовностью к переобучению, мобильности и смене сектора занятости. Образ жизни в крупнейших российских мегаполисах (прежде всего — в Москве) приближается по характеристикам социального капитала к образу жизни населения европейских развитых стран, который мы называем «модерным».
Другой тип социального капитала, условно говоря домодерный, традиционный, — представлен прежде всего средой малых городов и сел. Социальное доверие здесь базируется на непосредственных личных, неформальных связях, групповых и соседских отношениях, этнической или этноконфессиональной солидарности и не выходит за пределы рутинных повседневных обязательств и поддержки, а также общности интересов, отстаиваемых по отношению к произволу местной власти, ничем, кроме обычая, не ограниченному. Это зона в лучшем случае инерционного, в худшем — деградирующего существования людей, озабоченных более всего сохранением сложившегося образа жизни и потребления. Физическое выживание выступает здесь как жизненная стратегия, как императив частного и семейного существования. В этой среде нет идеи последовательного улучшения жизни, повышения ее качества; речь может идти лишь об удержании того, что уже есть. Горизонт запросов определен возможностями пассивной адаптации к навязанным извне изменениям. Крайняя ограниченность ресурсов (материальных, образовательных, профессиональной квалификации) обуславливает низкую социальную мобильность и тем самым — застойный характер бедности и нищеты.
Особенностью этой среды является скудость информационных источников и ограниченность горизонта событий. Кремлевские средства массовой коммуникации, прежде всего телевидение, не будучи связаны с повседневными интересами, проблемами и нуждами этих людей, превращаются в систему воспроизводства рутинных коллективных мифов, доступных для понимания этих людей, но не проверяемых их практическим опытом. Подобные мифы (образ враждебного окружения страны, внутренних врагов и т.п.) возникли еще в советские времена и устойчиво воспроизводятся в качестве символов национального единства и легенды власти. Других общих представлений в этой среде и быть не может из-за отсутствия альтернативных каналов информации и авторитетных групп для интерпретации происходящего. В зоне домодерного социального капитала внутренние изменения невозможны, поэтому периферия оказывается хранилищем представлений предшествующей эпохи.
Но самым важным для понимания перспектив эволюции России следует считать сегодня антимодернизационный тип социального капитала. Антимодернизм как уклад жизни представляет собой смесь опыта существования при социализме или инерции советского образа жизни (приспособления к репрессивному государству с его практиками уравнительной, распределительной экономики) с новыми идеологизированными формами, которые активно использует путинский авторитаризм (религиозный фундаментализм, компенсаторный русский национализм, политический консерватизм). Сам по себе этот образ жизни (включая характерное для советского человека двоемыслие, низкий уровень солидарности, политическую пассивность, запросы, ограниченные необходимостью выживания) уйти не может, так как этот уклад (и соответствующий тип социального капитала) обусловлен существующей территориально-отраслевой структурой экономики и расселения, отражающей характер советской модернизации. Эти группы, зависимые от социальной политики и обязательств государства, составляют социальную базу путинского авторитаризма, они хранители советского прошлого, его символов, ценностей, праздников и ритуалов[22].
Период ельцинских реформ вызвал массовую фрустрацию, состояние социальной дезорганизации и аномии, рост массового недоверия к политике и отчуждения от нее. Возвращение к авторитаризму при Путине (подавление свободных выборов, независимых СМК, ликвидация многопартийности) и частичное восстановление полупатримониальной власти, недифференцированной, безальтернативной, требующей лишь аккламации, а не участия в политике, сопровождались ростом массовой удовлетворенности и спокойствия населения, поддержкой режима, остававшейся почти без изменения на протяжении более десяти лет, вплоть до кризиса 2008 г., пока не были вновь серьезно затронуты массовые надежды на «доброго царя» или попечительскую роль государства.
Высокое доверие к персонам высшей, но авторитарной власти представляет собой перенос на «национального лидера» представлений, характерных для сферы домодерных отношений, что, естественно, парализует низовой уровень институциональной организации и тем самым блокирует модернизационное развитие целого. Низкое доверие в социальной сфере (к «незнакомым людям») говорит об отсутствии формальных институциональных норм регуляции — права, морали, гражданских институтов. Узкий радиус межличностного доверия компенсирует институциональные дефициты, но со своей стороны стерилизует потенциал универсализма и модерности. Сочетание разных типов социального капитала, образов жизни и определяет эволюцию социальной системы в России[23].
3. ОБЩИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОГО ДОВЕРИЯ В РОССИИ
Социологические исследования в России, проводимые на протяжении ряда лет Левада-центром, показывают двойственный характер явлений социального доверия в российском обществе. Повседневное практическое недоверие, высказываемое по отношению к окружающим (малознакомым) людям, сопровождается или компенсируется высоким декларативным доверием к трем особо значимым символическим институтам: а) главе государства; б) церкви и в) армии.
Самые высокие значения доверия относятся к тому, кто считается хозяином страны, кому пропаганда старается придать черты то ли «царя», то ли «национального лидера». В первых замерах это был М. Горбачев, затем его сменил Б. Ельцин, теперь — Путин, сохранявший максимум доверия населения даже во времена, когда пост президента занимал Д. Медведев.
Другие социальные институты — средства массовой коммуникации, правительство, политическая полиция и спецслужбы, региональная и местная администрация, Госдума, система правосудия, силовые структуры (полиция, прокуратура), бизнес, финансовые организации, политические партии и профсоюзы и т.п. — находятся в зоне полудоверия и большего или меньшего недоверия населения (см. табл. 1). По отношению к этим институтам, определяющим общественную и повседневную жизнь россиян, проявляются устойчивые негативные установки — подозрительность и отчуждение, смесь страха и отвращения (особенно — к полиции, суду, но также — и к депутатам, политикам), нежелание иметь с ними дело, кроме случаев крайней нужды или чрезвычайных обстоятельств[24].
За выражением доверия россиян к опорным институтам можно видеть сохраняющиеся остатки тоталитарного синдрома, описанного когда-то К. Фридрихом и З. Бжезинским, признаки уходящей или распадающейся, но когда- то единой структуры государственного идеологического и террористического господства. Сегодня от прежней организации общества остался лишь фантом патерналистской власти, претендующей на то, чтобы быть, как и раньше, тотальной, но фактически лишь имитирующей некоторые черты «партии-государства». Лишившись коммунистической идеологии, режим утратил характерную для советской эпохи легитимацию, частью которой был заботливо поддерживаемый пропагандой социальный оптимизм, обеспечение массовой уверенности в «лучшем будущем», то есть довольно умеренном, но гарантированном улучшении повседневной жизни. Когда эта иллюзия обеспеченного будущего у населения исчезла, разрушенная чередой социальных и экономических кризисов и потрясений 1990-х гг., институциональная система предстала в своем обнаженном виде: авторитарного и коррумпированного режима, пытающегося навязать представление о безальтернативности своего правления, опираясь, главным образом, на силовые структуры (включая суд) и пропаганду.
Таблица 1
ДОВЕРИЕ К ОСНОВНЫМ СОЦИАЛЬНЫМ И ПОЛИТИЧЕСКИМ ИНСТИТУТАМ
|
Полное |
Неполное |
Полное |
Затруднились |
Индекс |
|
|
доверие (частичное недоверие) |
доверие |
Недоверие |
ответить |
доверия* |
|
|
Премьер-министр (В. Путин) |
52 |
31 |
9 |
8 |
42 |
|
Президент (Д. Медведев) |
50 |
34 |
9 |
7 |
41 |
|
Церковь, религиозные |
49 |
25 |
10 |
16 |
39 |
|
организации |
|||||
|
Армия |
37 |
36 |
13 |
14 |
24 |
|
СМК |
30 |
47 |
16 |
7 |
14 |
|
Правительство |
30 |
45 |
17 |
8 |
13 |
|
Органы госбезопасности, |
26 |
37 |
16 |
21 |
10 |
|
спецслужбы |
|||||
|
Региональные власти |
28 |
40 |
22 |
10 |
6 |
|
Российские коммерческие банки |
24 |
39 |
18 |
19 |
6 |
|
Малый и средний бизнес |
23 |
39 |
18 |
20 |
5 |
|
Совет Федерации |
22 |
44 |
17 |
17 |
5 |
|
Прокуратура |
22 |
37 |
21 |
20 |
1 |
|
Госдума |
21 |
47 |
22 |
10 |
-1 |
|
Местные власти |
23 |
41 |
26 |
10 |
-3 |
|
Суд |
19 |
43 |
22 |
16 |
-3 |
|
Милиция/полиция |
20 |
40 |
29 |
11 |
-9 |
|
Крупный бизнес |
16 |
37 |
26 |
21 |
-10 |
|
Профсоюзы |
16 |
31 |
26 |
27 |
-10 |
|
Политические партии |
10 |
44 |
30 |
16 |
-20 |
* Ранжировано по индексу доверия. Октябрь 2011 г.; в % к числу опрошенных (N= 1600). Индекс доверия рассчитан по формуле: доля ответов, выражающих полное доверие, и половина доли ответов, выражающих неполное доверие, минус половина доли ответов, выражающих неполное доверие, и доля ответов, выражающих полное недоверие.
Такая композиция доверия, как показывают наши исследования за длительный период наблюдений (начиная с февраля 1993 г.), очень стабильна. Это означает, что распределение мнений не зависит от интересов отдельных групп в обществе, а отражает более глубокие слои массовых представлений, слабо реагирующие на актуальные изменения. Устойчивость массовых установок указывает на то, что подобные представления и стоящие за ними мотивы социального поведения выведены из сферы текущих политических и социальных конфликтов, что это — институционализированные отношения, а стало быть, они воспроизводятся в полном объеме, несмотря на смену поколений и приход новой генерации, заменяющей уходящих «советских людей» и «людей эпохи перестройки». Условиями подобного воспроизводства следует считать процедуры массовой социализации и правовую закрепленность таких механизмов воспроизводства (санкции обычного права и формальная судебная практика).
В отношении к властным институтам (включая и высших представителей власти) прослеживаются два противоречивых плана: первый указывает на признание важности соответствующего института (его места в ряду других институтов), второй — на практическую оценку деятельности функционеров этого института (или степени адекватности того, чем они занимаются, относительно идеальных представлений о том, как и чем должны заниматься). Большинство государственных институтов россиянами по инерции воспринимаются как продолжение или вариант прежних (советских) органов репрессивной бесконтрольной государственной власти. Они, по мнению респондентов, не ориентированы на защиту интересов обычных людей, поскольку предназначены (как полагает основная масса населения) исключительно для защиты интересов высшей власти или обслуживающей ее коррумпированной бюрократии. Именно поэтому неполное (частичное) доверие, точнее, смесь принудительного, вынужденного доверия с настороженностью и латентным недоверием является социальной доминантой практического поведения абсолютного большинства россиян в постсоветское время. Большая часть показателей доверия включают обе эти составляющие отношения к институтам, однако удельный вес каждой из них — разный: в отношении к доминантным институтам (президент, церковь, армия) преобладает признание символической значимости института (при низкой латентной оценке их практической эффективности в выполнении задач управления, религиозно-этической работы в миру, боеспособности и морального состояния рядового состава); в отношении к прочим институтам (парламенту, суду, местной власти, полиции, партиям, профсоюзам) их символическая значимость (идеальное представление об их функциях) снижается пропорционально усилению негативной оценки их практической деятельности, степени несоответствия эмпирического функционирования идеальным представлениям граждан о том, что и как должны делать функционеры данного института. Этот внутренний диссонанс и характеризует представления о социальном порядке посткоммунистического социума. Проблема усугубляется тем, что меняются (особенно в наиболее модернизированных социальных средах, ориентированных на западные образцы) и сами основания для признания символической значимости доминантных институтов.
4. ДОВЕРИЕ В СТРУКТУРАХ НЕФОРМАЛЬНОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
Реальные, постоянно подтверждаемые доверительные отношения возникают и фиксируются лишь в очень узких пределах: только внутри малых коллективов и сообществ, прежде всего — в семье или в кругу близких родственников, среди коллег по работе, в дружеских компаниях. В сельской местности или в фабрично-слободской среде отмечается также и более высокое доверие к соседям. Здесь формальные структуры институционального взаимодействия соединяются с неформальными отношениями, что придает им особый характер и прочность.
Доверие в структурах отношений неформальных или традиционно регулируемых институтов радикально отличается от доверия в формальных институтах, поскольку предполагает другие смысловые основания взаимоотношений доверия (в том числе — специализированные роли и нормы отношений во вторых и недифференцированные отношения в первых). В зонах этого типа доверия действуют своеобразные, партикулярные формы социального контроля и взаимной ответственности, предполагающие солидарность лишь со «своими», нормы которой не распространяются на «не своих» и «чужих».
Различия (и национальная специфика) социального доверия отчетливо проявляются лишь при международных сравнительных исследованиях, при сопоставлении российских данных с данными, полученными в других странах в ходе социологических опросов, проведенных по общей согласованной методике (см. табл. 2).
Таблица 2
ИНДЕКС МЕЖЛИЧНОСТНОГО ДОВЕРИЯ[25]
(распределение ответов на вопрос «С каким из суждений вы бы скорее согласились?» A— людям почти всегда следует доверять; B— людям обычно можно доверять; C— с большинством людей в отношениях следует быть осторожным; D— почти всегда в отношениях с людьми надо быть осмотрительным, людям нельзя полностью доверять)
|
A |
C |
Соотношение |
A |
C |
Соотношение |
||
|
2007 г. |
+ |
+ |
ответов |
2008 г. |
+ |
+ |
ответов |
|
B |
D |
«доверять»/ |
B |
D |
«доверять» / |
||
|
«не доверять» |
«не доверять» |
||||||
|
В среднем по |
42 |
58 |
0,73 |
В среднем |
45 |
52 |
0,86 |
|
24 странам |
по 29 странам |
||||||
|
Норвегия |
81 |
19 |
4,26 |
Дания |
79 |
20 |
3,95 |
|
Швеция |
74 |
26 |
2,84 |
Швеция |
69 |
30 |
2,3 |
|
Новая Зеландия |
69 |
31 |
2,22 |
Австрия |
59 |
38 |
1,55 |
|
Швейцария |
68 |
32 |
2,12 |
Финляндия |
59 |
39 |
1,5 |
|
Финляндия |
67 |
33 |
2,03 |
Австралия |
55 |
44 |
1,25 |
|
Австралия |
64 |
36 |
1,77 |
Сев. Ирландия |
50 |
47 |
1,06 |
|
Япония |
61 |
39 |
1,56 |
Великобритания |
48 |
50 |
0,96 |
|
Чехия |
48 |
52 |
0,92 |
Чехия |
45 |
54 |
0,83 |
|
Южная Корея |
46 |
54 |
0,85 |
Германия |
43 |
57 |
0,75 |
|
Словения |
39 |
61 |
0,63 |
США |
42 |
57 |
0,74 |
|
Тайвань |
39 |
61 |
0,63 |
Венгрия |
41 |
58 |
0,71 |
|
Франция |
39 |
61 |
0,63 |
Тайвань |
39 |
58 |
0,67 |
|
Латвия |
34 |
66 |
0,51 |
Франция |
31 |
66 |
0,47 |
|
Польша |
30 |
70 |
0,42 |
Россия |
27 |
68 |
0,40 |
|
Уругвай |
29 |
71 |
0,40 |
Польша |
27 |
72 |
0,38 |
|
Россия |
28 |
72 |
0,38 |
Латвия |
24 |
72 |
0,33 |
|
Доминиканская |
27 |
73 |
0,36 |
Уругвай |
23 |
77 |
0,30 |
|
Республика |
|||||||
|
Мексика |
26 |
74 |
0,35 |
Италия |
22 |
78 |
0,28 |
|
Хорватия |
19 |
81 |
0,23 |
Доминиканская |
20 |
80 |
0,25 |
|
Республика |
|||||||
|
Филиппины |
17 |
83 |
0,20 |
Чили |
16 |
83 |
0,19 |
|
Чили |
13 |
87 |
0,14 |
Хорватия |
15 |
84 |
0,18 |
В % к числу опрошенных (в России N = 1000); приведены данные не по всем странам.
Из приводимых в табл. 2 распределений следует, что самый высокий уровень социального межличностного (но не психологического) доверия мы наблюдаем в странах завершенной модернизации, с доминированием западных ценностей, имеющих своим источником протестантскую культуру методического самоконтроля и самодисциплинирования, индивидуализма, ответственности[26]. Именно там сложились сеть организаций гражданского общества и высокий уровень муниципального самоуправления, именно там государственный аппарат находится под постоянным контролем средств массовой коммуникации и парламента. Основа этой организации общества — общественный идеализм (разделяемые большинством граждан представления об «общем благе») и более или менее устойчивый общественный консенсус относительно целей и средств социальной политики государства. Это накопленное, институционализированное доверие к неопределенно многим другим, партнерам или участникам социальных взаимодействий является важнейшим показателем социального капитала данного общества, его способности к самоорганизации (без использования инструментов спорадического насилия или, напротив, организованных репрессий и систематического принуждения для достижения коллективных целей). Как раз из сопоставления подобных данных видно, что доверие — не спонтанно возникающий эффект актуального взаимодействия, как обычно его трактуют в социально- экономических исследованиях, что доверию обучаются, что оно входит в качестве составной части в общую систему социализации. Это значит, что человек в традиционном обществе или в группах с соответствующим типом культуры доверяет только тем, кому предписывают доверять традиция или обычай и в соответствии с предписаниями этой традиции, в то время как человек в современном обществе доверяет другим в соответствии с обобщенными правилами взаимодействия, заданными доминантными в этом обществе институтами[27].
Как утверждает Кеннет Ньютон, в тех странах, где выше уровень взаимного доверия, люди живут здоровее, дольше, счастливее и более успешно. Такие общества являются экономически более продвинутыми, в них меньше коррупции и больше демократии и оптимизма. Здесь меньше совершается уголовных преступлений и лучше результаты школьного обучения. Доверяющие в большей степени включены в общественную и публичную жизнь, чаще вступают в солидарные отношения помощи ближнему, чаще участвуют в акциях благотворительности и более удовлетворены своей жизнью[28]. Именно эти обстоятельства позволяют считать доверие эквивалентом социального капитала. Доверие закреплено в образах жизни, в системе аспираций (а значит — в структуре социального времени, в представлениях о собственных возможностях индивида и в способностях к рационализации своей жизни, планированию на длительный срок). Такое понимание доверия как проявления социальности идет от работ А. де Токвилля, который рассматривал общество как союз добровольных ассоциаций, основывающихся на совместных интересах, тесном взаимодействии и вере членов друг другу.
В русском словоупотреблении это значение понятия «общество» (= совокупность отношений, основанных главным образом на солидарности или взаимных интересах) за время советской власти практически стерлось, слившись, с одной стороны, с понятием «население», а с другой — с понятием «государство» и образовав в результате специфический термин официоза. Идеологическая игра властей и оппонирующих (иногда) им экспертов на разнице этих значений убила исходную семантику самоорганизации и выражения воли людей, противостояния государству как суверенному или автократическому господству. Искусственно воссоздать прежнюю семантику «общества» (не совокупности поданных, а системы отношений, в которых нет господства и подчинения) достаточно трудно, поскольку таких отношений нет в повседневном опыте абсолютного большинства людей. Российское общество не может отделиться от государства, от машины принуждения, монополизировавшей средства насилия. Общество в России, исторически формируясь внутри господствующего сословия, крайне медленно эмансипируется от власти (от господства, в повседневности являющегося бюрократической машиной массового управления), почти неотделимой, в свою очередь, от частных интересов правящей группировки. И такое положение вещей сохраняется вне зависимости от идеологии, способов прихода к власти или характера ее легитимации. Технология господства в настоящее время сведена к устранению каких-либо возможностей контроля или давления общества на приватизированную власть кланов и группировок, узурпировавших средства насилия и административного управления, а также — ресурсы и каналы социальной мобильности. В таком «обществе» нет и не может быть социального доверия людей как друг к другу, так и к власти, которое мы наблюдаем в демократических и правовых странах или в странах с традиционным социальным укладом. Индикатором автономности общества от государства может служить отношение к налогам: либо индивид сам платит их, осознавая это как более или менее вынужденный, но необходимый и добровольный акт солидарности, либо налоги помимо воли самого индивида изымают автоматически из зарплаты и других доходов. В последнем случае — это экспроприация (публично не обсуждаемая) доходов населения бесконтрольной властью в свою пользу, своего рода дань населения государству, поскольку не только контроля, но даже знания о том, как в дальнейшем распределяются собранные средства, население не имеет. Соответственно, по-разному в разных социальных средах воспринимается и оценивается степень социальной дифференциации, величина разрыва между бедными и богатыми. В России сильнейшее различие между крайними группами, выделенными по уровню дохода, расценивается как несправедливое, а само богатство и благосостояние вызывают подозрение в криминальности своего происхождения и стойкое недоверие, поскольку у общества нет средств публичного контроля за источниками их приобретения. На этом в первую очередь основываются зависть и рессантимент бедных, становясь одним из факторов общего недоверия в обществе и сознания несправедливости социального порядка.
Страны с низким уровнем социального капитала (узким радиусом социального доверия) отличаются высоким уровнем внутреннего насилия. Преимущественно это страны, находящиеся в процессе незавершенной модернизации, с сильнейшей гетерогенностью институциональной системы, сочетанием современных, хотя и слабых формальных институтов и сильных традиционных или консервативных форм организации жизни. Как правило, такие общества характеризуются наличием механизмов, которые блокируют процессы модернизации: это либо консервативные авторитарные режимы, или страны, имеющие в своем недавнем прошлом опыт существования в условиях тоталитарных режимов, опыт гражданских войн или длительных (иногда — хронических) межэтнических, межконфессиональных или социальных конфликтов. Другими словами, это страны с высоким уровнем аномии и социальной дезорганизации.
В России низкое межличностное доверие («большинству людей доверять нельзя, к ним следует относиться с осторожностью») коррелирует с низким уровнем признания индивидуальной ответственности, гражданской солидарности, недоверием к политике или общественной деятельности, негативным отношением к правительству и местной власти, депутатскому корпусу, сознанием собственной невозможности влиять на принятие решений властями разного уровня, а также неготовностью к участию в общественных делах или в акциях, выходящих за рамки проблем повседневной жизни или партикуляристских связей (семья, родственники, друзья, коллеги, соседи).
В то же время ценность межличностного неформального доверия котируется настолько высоко, что доверие уже в качестве собственно этнической характеристики входит в набор элементов этнонациональной самоидентификации русских («Мы — простые, открытые, верные, надежные, готовые прийти на помощь, терпеливые, миролюбивые» и т.п.[29]). Подчеркну, что в данном случае доверие относится преимущественно к низовому уровню институционального взаимодействия (партикуляристскому взаимодействию «своих со своими»), противопоставляемому любым вертикальным отношениям (отношениям «мы/они», взаимодействию «своих» с «ними», с «чужими») или отношениям универсалистского плана (предполагающим ориентацию действующего на обезличенные нормы формальных — прежде всего правовых — институтов).
В таком контексте экономизированная трактовка доверия как рационального расчета и «редукции рисков» не имеет смысла, поскольку модель экономически рационального поведения работает здесь очень слабо (даже в мегаполисах этот тип поведения не является преобладающим и должен сочетаться с массой ограничивающих его условий), нет общезначимых образцов достижительского поведения[30]. Более продуктивны модели «человека советского» (с присущими ему свойствами двоемыслия, лукавства, демонстративной лояльности, пассивной адаптации) или традиционалистского, ксенофобского, настороженно относящегося ко всему новому и незнакомому.
Опросы общественного мнения показывают, что доверие к социальным институтам совпадает с массовым признанием их символической роли — функциональной значимости в воображаемой картине реальности, важности для поддержания социальной структуры и организации российского общества. Выражение подобного доверия предполагает полный отказ индивида от участия в политике, от принятия на себя ответственности за происходящее в стране, городе, где живет индивид, абсолютное несовпадение политической сферы и обыденной жизни основной массы населения. Политика для российского обывателя является не областью солидарных отношений, участия и активности (включая взаимную ответственность), а лишь сферой проявления коллективной идентичности, общих символов.
Первое, на что приходится обращать внимание при интерпретации результатов опросов общественного мнения, — это принципиальная двойственность понятий и модусов доверия, необходимость разведения декларативного и операционального кодов поведения «доверяющих».
Ценностная оппозиция, возникающая перед нами, когда мы разбираем распределение социального доверия в российском обществе: верховная власть, неподотчетная обычным людям / семья, низовая и традиционная форма элементарной социальной организации, отражает примитивность структуры российского социума и предполагает широкое распространение практического недоверия к незнакомым людям, обусловленное недееспособностью (с точки зрения обывателя) функциональных институтов, обслуживающих преимущественно интересы власти.
Оппозиция символические институты / функциональные институты носит принципиально амбивалентный характер, знаки полюсов легко переворачиваются в ситуациях общественного кризиса. Но в любом случае «цена» массового декларативного и публично демонстрируемого (в ситуациях выборов) доверия к власти очень невелика, поскольку выражение его не требует ответственности и, стало быть, «личные издержки» и «затраты» такого поведения весьма невелики. Правильнее было бы сказать, что подобное принудительное доверие к власти соединяется с глубоким равнодушием к политике и отчуждением от этой событийной сферы. Левада называл такое поведение «игрой в доверие»[31] («они делают вид, что работают для нас, мы делаем вид, что доверяем им»). Напротив, рутинное доверие между взаимодействующими в обычных и повторяющихся ежедневно ситуациях (а такое взаимодействие имеет место только в малых группах, прежде всего — в семье или в межперсональных отношениях коллег, иногда — соседей) характеризуется публично не артикулируемой, но очень высокой ценностью и значимостью.
В политике подобную двойственность организованного институционального доверия можно увидеть в отношении к конкретным персонажам и публичным деятелям. Рейтинг первых лиц в государстве (с наведенной телевидением «харизмой», с навязанным пропагандой «доверием») превышает в три раза рейтинги ближайших по списку политиков — лидеров политических партий или влиятельных министров. Данный показатель не означает ни прагматической оценки результатов деятельности руководителей государства, ни одобрения, ни личной симпатии. Этот эффект обусловлен исключительно влиянием статуса, нахождением на высшей социальной позиции. Его можно считать проекцией сильно эрозированного, но все еще традиционного, как бы «сакрального» и мифологического отношения к власти. По существу, политическое поле представлено лишь фигурами, занимающими позиции высшей власти, и политиками из третьего ряда, не являющимися их конкурентами. Поэтому массовое недоверие к политикам (или их низкий рейтинг) следует рассматривать как знак отсутствия выбора.
Если государственные институты, как говорилось, рассматриваются как продолжение старых, советских структур, а потому пользуются условным доверием и легитимностью, то новые структуры оказываются под сильнейшим подозрением, отношение к ним окрашено рессантиментом и неприязнью. Частный бизнес, гражданские организации и иные негосударственные социальные новообразования последних двадцати лет, выпадающие из привычной картины планово-распределительной, централизованной государственной экономики, наталкиваются на сильнейшее недоверие населения (прежде всего — населения бедной и депрессивной периферии, где новые рыночные отношения не сформировались или представлены еще в своем примитивно- хищническом виде) и воспринимаются как нелегитимные, мошеннические и полукриминальные, даже если формально не нарушается закон[32]. Особенно это касается крупного бизнеса, тесно связанного с высшими кругами руководства страны, в меньшей степени — среднего и малого бизнеса.
Недоверие населения к финансовым институтам обусловлено тем, что на протяжении 1990-х гг. власти, вне зависимости от своих партийных или политических пристрастий, многократно обманывали людей, обесценивая накопленные сбережения старших поколений, принудительно меняя курс рубля для того, чтобы снизить давление государственного долга, и т.п. Последствия этого оказались весьма тяжелыми для экономики страны и перспектив ее развития: несмотря на то что у определенной части населения есть сбережения, и довольно значительные (в целом эквивалентные сумме иностранных инвестиций в российскую экономику), обеспеченные россияне не торопятся вкладывать их в ценные бумаги или доверять коммерческим банкам. Как и частный бизнес, большинство состоятельных людей при действующей правовой и судебной системе не доверяют свои деньги ни инвесторам, ни государству, ни предпринимателям. Российская экономика в большой степени развивается за счет спекулятивных денег, краткосрочного кредита, не позволяющего реализовывать большие проекты без государственного (бюрократического, коррупционного) обеспечения.
Иначе говоря, наибольшее сомнение вызывают новые, недавно созданные или «перелицованные», структуры власти, лишенные либо привычной легитимности давно существующего порядка (насилия), либо легитимности советской, идеологической. Социальной базой опорных институтов нынешней политической системы являются группы, более инертные и обладающие ограниченными социальными и культурными ресурсами. Установки именно этого сегмента российского социума актуализируются в периоды общественного возбуждения и выходят на первый план из латентного состояния, как это было в кризисные и переломные моменты 1989—1992 и в 1998—1999 гг., провоцируя ожидания харизматического спасителя.
5. НЕЗАВЕРШЕННАЯ ДЕСАКРАЛИЗАЦИЯ ВЛАСТИ И ГОСУДАРСТВА
Представления об амбивалентной природе доверия к власти в России побуждают выявлять в его структуре пласты гораздо более давних, если не сказать — архаичных, представлений. Мы имеем дело с эффектом длительной, но далеко не завершенной десакрализации государства (сакрального в старом значении этого слова — как объекта священного и проклятого).
Иррациональный характер сферы власти защищает ее от прагматического отношения и критики. Диффузное недовольство властью, которое постоянно выражают 20—25% населения, является лишь фактором стабильности системы, поскольку отводит раздражение в безопасные формы эмоциональной разрядки («разговоры на кухнях»). Критика коррупции, неэффективности, мафиозного или криминального, неправового характера российского руководства не касается сущностной стороны значений власти, а лишь указывает на несоответствие эмпирических проявлений власти ее традиционным для населения или стертым, непроявленным, давно забытым людьми смыслам.
Символическое значение власти, ощущаемое членами сообщества, но не могущее быть артикулируемым и рационализируемым в силу традиционных способов воспроизводства этой семантики, заключается в том, что ценности (блага) в обществе всегда распределены не равномерно, а иерархически. Полнота всех мыслимых достоинств и добродетелей, а соответственно, прав или привилегий сосредоточена «наверху», у обладателей высших социальных статусов (благородного сословия, руководства, начальства), тогда как внизу — лишь «подлый народ», недееспособное население, подлежащее управлению и «воспитанию» со стороны властей, вождей, национальных лидеров, диктаторов. При отсутствии открытой конкуренции за власть этот порядок может испытывать определенные напряжения, связанные с массовым недовольством деятельностью властей. Однако это недовольство не означает перехода к активным действиям по замене одного состава руководства другим именно в силу традиционного характера отношения к власти, поскольку в этих случаях «бунт» направлен только против личности «главного визиря», а не против «султана», функция которого — воплощать надличный традиционный порядок в мире. Другими словами, под современными формами политического устройства России скрываются отношения, характерные для XVI—XVIIвв.
«Сакральный», или иррациональный, статус власти означает, тем самым, закрытость легитимных, смысловых оснований этой власти от понимания и рационализации, от критики и отказа в признании, что, собственно, и разрушало бы структуру господства. Чтобы снять этот защитный ореол власти, необходимо понять, в чем, собственно, заключается семантика этого табу, этой неприкосновенности или «божественности» власти. Воспользуемся для наших целей опытом разбора «сакрального», который дан в интересной и поучительной для нас давней работе немецкого теолога Р. Отто «Священное» (1917)[33].
Оригинальность подхода Отто заключается, прежде всего, в том, что он отказывается от статического, предметного (или догматического, структурного) изложения сущности сакральности. Он переводит анализ в феноменологический план, описывая проявления сакральности или особенности ее восприятия. Такой подход методологически очень верен: о сакральном можно говорить только через проявленность воли божества, поскольку сакральное нельзя описывать в статических или объективных категориях, оно может проявиться только через воздействие божественного. Божественное (сакральное), по мнению Отто не выражаемое в рациональных категориях и понятиях, может быть схвачено лишь через свое проявление, через сопутствующие ему признаки особых психических состояний — религиозного подъема, воодушевления, энтузиазма, переживания необыкновенного, необъяснимого волнения, а главное, возникновение у субъекта этого переживания чувства, близкого к чувству «тварности», ощущения собственной зависимости от того, что выше всякого творения, или осознания собственной ничтожности перед лицом «объективного» величия и всемогущества божества, несоизмеримости себя (Я) и «высшего начала», что заставляет склониться с трепетом и страхом перед его «гневом» и «ревностью», с ужасом перед необъективируемым, но символизируемым каким-то образом обладателем божественных начал, с экстатической любовью к сакральному объекту. Именно эти признаки или характеристики «сакрального» Р. Отто соединяет в понятие «нуминозного», описывающее опосредующие отношения сакрального и человеческого. Отто полагает, что чувство тварности представляет собой ответную реакцию на проявления нуминозного. Но я бы, с точки зрения социологии, рассматривал эту причинно-следственную цепочку прямо противоположным образом: сознание собственной ничтожности и смирения есть условие «откровения» сакрального, человек должен бесконечно умалить себя для того, чтобы артикулировать или объективировать то, что выше всего про- фанного и повседневного.
Сакральное, как утверждал Э. Дюркгейм, — это перенос значений общества (социального целого) в трансцендентную сферу, в данном случае сопровождаемый нуминозными, как их называет Р. Отто, переживаниями. Разрыв с обычным, привычным, традиционным и нормативным дает эффект аномии, который и порождает страх, чувство оставленности, покинутости, трепета, ужаса перед возникающим всемогуществом, чувство, что за тобой наблюдают, ведут, что твоя воля оказывается в поле тотального контроля, слежения, а сам ты уже не принадлежишь себе. Элиминирование привычного и нормального порождает эффект пустоты значений отдельного человека, молчания его собственных достоинств и ценностей, величия власти и несоизмеримости с ним частного существования, громадности и всесилия государства, в условиях которых субъекту остается воспринимать себя как бесконечную малость. Это и есть главное, что достигается данной практикой, — безусловная зависимость субъекта опосредована безусловным превосходством объективно «нуминозного».
Иначе говоря, мы имеем дело с процедурами последовательного переворачивания повседневных ценностных приоритетов, дисквалификацией привычных ориентиров и определений реальности, обеспечивающих утверждение, «объективацию» или «репрезентацию» высших ценностных значений, объектов веры не просто в надындивидуальные, а в надколлективные сущности, гипостазирование их в качестве составляющих коллективных мифов и верований. Важно подчеркнуть, что это не какое-то мистическое блуждание или поиск, а институционализированная структура действия, ориентированная на предзаданный результат — возвышение коллективных символов веры. Поэтому «страх» или «священный трепет» перед государством (великой державой, супердержавой, ЦК КПСС, КГБ или их персонификациями) — это не боязнь наказания, а предвосхищение несоизмеримого и слишком высокого, значительного, а потому непостижимого и, тем самым, таинственного. В ситуации переживания нуминозного (или нуминозного переживания как такового — восторга и ужаса) индивид лишается собственной воли. Он не принадлежит себе, чувствует себя не только под надзором высших сил, но и в сфере, несоизмеримой со всем, что было ему дано ранее в его эмпирическом опыте.
Собственно, это пустое (то есть чисто структурное, без содержательного наполнения) значение нуминозности власти и образует главную, важнейшую часть семантики суверенитета российской власти, ее самодостаточности или безосновного произвола (то есть способности принимать решение в ситуации, определяемой как внеправовая, по К. Шмитту). Любое содержательное наполнение власти (законодательное, идеологическое, политическое и проч.) предполагает ограничение этой автономности или суверенности господствующего. Поэтому, когда в дело вступают конкретные и прагматические интересы акторов, взаимодействующих с «властью», ее представителями или инстанциями государства, немедленно включаются механизмы негативной идентификации, начинается игра с властью, возникает феномен неполной лояльности и образуется некоторое пространство торга, коррупции, «неполноты доверия» ей.
Следует подчеркнуть, что переживания такого рода возникают и осознаются как не контролируемые самим индивидом, как захваченность извне. Такие состояния коллективного взаимодействия воспринимаются как наполненные высшими смыслами, проясняющими «сущность» вещей и самого человека, как «самость» индивида. Санкционируемые подобным образом значения коллективности, целого, социального порядка получают мощнейший иммунитет от рационализации, закрываются от индивидуального, частного сомнения и критического посягательства на авторитет тех сил или лиц, институтов, которые персонифицируют или символизируют это целое. (Примерами этого могут служить политтехнологическое оперирование с мифом или образом Сталина, сакрализация войны, превращение ее в национальное торжество вместо того, чтобы расценивать как национальное несчастье, бедствие и грязное дело, в которое втянули народ его бесчеловечные руководители.)
Специфичность «сакрального» (нуминозного) отношения к власти заключается в том, что любые значения, и прежде всего — значения частной жизни, обстоятельств существования индивида, отдельного человека, девальвируются в перспективе, заданной нуминозным объектом (властью). Это как бы прибор обратной перспективы, бинокль, если смотреть на него с обратной стороны. Поэтому возникающая при этом иррациональность власти блокирует процессы дифференциации и ролевое определение носителей власти или их спецификацию. Невыразимость значений власти (иррационализм) указывает на ритуальный характер отношения к ней. Эти значения могут артикулироваться только в церемониалах (включая и телевизионные шоу — парады, выступления первых лиц, богослужения), а в повседневной практике оказываются равноценными голому насилию, принуждению, неподчиненности чиновника здравому смыслу или маленькому человеку (подзаконные процедуры всегда приоритетны перед более высокими, но формальными законами). Отсюда нынешняя близость первых лиц, всего госаппарата, депутатского корпуса к церкви, все более выступающей в качестве магического средневекового института, владеющего волшебными средствами воздействия на мир. Напротив, практическое, прагматическое и трезвое отношение к нынешней власти становится возможным только при «взятии в скобки», нейтрализации нуми- нозной установки сознания. Эта часть структуры массового сознания (частный, или субъективный, план структуры двоемыслия) представляет собой выражение демифологизированного, рационально-критического отношения к власти. Оно не просто лишено каких-либо следов нуминозности, а, напротив, обусловлено почти исключительно более или менее актуальными интересами обеспечения повседневного существования. Частный (не коллективный) прагматизм отключает мифологические структуры социального существования. Поэтому так быстро, если не сказать — стремительно, в ситуации кризиса улетучивается «обожание» их или даже просто уважение к ним. Но они заменяются не какими-то либеральными или демократическими представлениями, а исключительно иронической или цинической установкой в отношении прежнего кумира, равно как и всей сферы политики.
Важно при этом, что любые мотивы и основания оценки происходящего с этой точки зрения находятся вне пласта традиционализма. Именно включение традиционалистской, не подлежащей рационализации культуры, пронизанной нуминозными отношениями, и создает ощущение неподвижности, пассивного социального существования. Этот остаточный слой застывшего крепостного сознания, неизменяющегося, всегда пребывающего как бы вне времени (поскольку его действие уничтожает ценностные значения частного и индивидуального существования и определяющих его интересов), задает границы возможного для частного человека, сам модус пассивности в ареале антимодерного и домодерного социального капитала. Феномен нуминозного восприятия власти (и социальной структуры) предполагает дисквалификацию собственных возможностей отдельного человека, ограничивая пределы его аспираций, сферу его притязаний. Но вместе с девальвацией чувства собственного достоинства и ценности индивидуальности стерилизуются и условия для возникновения гражданского общества, поскольку политика и общественная деятельность — дело исключительно уважающих себя и самодостаточных людей, испытывающих солидарность с такими же, как и они, гражданами, достойными уважения. Еще Аристотель выводил рабов из сферы политики. Крепостное сознание и мстительная, плебейская самозащита от вызовов идеального и ценного блокируют рационализацию своей жизни, возможность политической ответственности и участия в делах, имеющих общую значимость. Где значения политики и обыденного человека несоизмеримы (нет общих значений ценного), там нет «общества» и развития. Поэтому мифологическое (нуминозное) отношение к власти соотносится с общественным равнодушием и социально-политической пассивностью, покорностью в обычные времена, а в кризисные — с «харизмой», с надеждой на первое лицо, предполагающей не изменение, а возвращение социума в нормальное, привычное состояние.
Рост популярности РПЦ (как и усиление национализма) в последнее десятилетие в России является свидетельством того, что конструкция традиционалистских значений и механизмов воспроизводства представлений об обществе и социальном порядке вполне сохранилась. Однако следует подчеркнуть, что эта структура сознания (система отношения к власти, к организации социального порядка) опустошена от собственно сакрального, здесь нет никаких верований в бытие трансцендентных сил. Главное — сохранение механизмов дисквалификации самодостаточной субъективности, блокирование самой возможности ее появления, обесценивание частной жизни как бы от имени символической тотальности, сверхзначимой инстанции, выступающей в роли суррогата трансцендентного или трансцендентального начала, замены сферы ценностей.
Последовательная кастрация независимых от власти, самодостаточных и признаваемых обществом в качестве таковых групп оборачивается бессмысленностью коллективной повседневности. Российская обыденность лишена ценности, праздничности, приподнятости, значительности того, что связано с политикой. Поэтому нуминозное (в виде РПЦ или националистических мифов) выступает как заместитель ценностей и их инстанций.
6. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Подытоживая сказанное, я определил бы доверие как социальный механизм, характеризующий эффективность различных институтов общества, а способность различать границы их действия — как одно из свидетельств дееспособности или социализированности индивидов. Барьеры между различными зонами доверия отмечены социальными ритуалами, семантика которых определяется «открытостью» или «закрытостью», универсальностью или, напротив, партикуляризмом норм и правил социальных взаимодействий, спецификой социальных отношений, регулируемых этими институтами. Разные типы доверия указывают на многообразие механизмов и оснований солидарности в обществе. Низкий уровень доверия означает механическую ин- тегрированность общества, наличие многих несогласованных социальных порядков, возникающих из-за гетерогенности институциональных систем, функционирующих в данном обществе.
Посттоталитарная эволюция обозначила не просто неравномерность или разную скорость изменений в разных сегментах российского общества, но крайне противоречивый, а главное — разнонаправленный их характер. Ситуация социального разлома и разрушения некоторых общих уровней социальной регуляции спровоцировала возвращение к более архаичным пластам культуры и социального поведения, оказавшимся своего рода резервом средств физического выживания в условиях кризиса и резкого падения жизненного уровня. С одной стороны, это активизировало более примитивные латентные формы массового патернализма, ожидания прихода харизматического героя, вождя, что, в конечном счете, стали эксплуатировать в собственных интересах бюрократия и авторитарная власть. Новые власти пытались использовать для своей легитимации отработанные, непродуктивные символические структуры — имперские, православные и сословные традиции. С другой стороны, апелляция к симулятивной архаике, не обеспечивающей смысловую проработку идущих в обществе изменений и, тем более, не порождающей новых смыслов и ценностей, представлений о будущем, становится причиной стремительной деморализации общества, массовой аномии, асоциального индивидуализма и цинизма. Прежние формы компенсаторной защиты от террора и тотального контроля, выражавшиеся в манифестации межличностного доверия в малых группах или в структурах административного рынка, коррупции (блата, сетевого обмена, «знакомств», «связей с нужными людьми» и множестве других форм коммуникации и сплоченности), в новых условиях постсоветской реальности перестали быть значимыми. Прагматическое недоверие к социальным институтам, связанным с властью, при явной идентификации с их символической функцией (иногда — с персонами, их воплощающими) не меняло и не могло изменить общего авторитарного характера конституции власти, организации системы господства, состояния недифференцированности политической системы (отсутствия системы сдержек и противовесов, блокирования разделения разных ветвей власти). Советские формы доверия, бывшего своего рода «клеем» социальных отношений внутри малых групп и сообществ, но одновременно и механизмом фрагментации социума, девальвировались и перестали быть значимыми и действенными. А это, в свою очередь, вело к росту двоемыслия и цинизма, увеличению зон «игры в доверие». Условия выживания и сохранения «советского человека», его тактика адаптации через снижение общих требований морали и ответственности, взаимности и сочувствия к другому не способствовали формированию универсалистской этики и права, что, в свою очередь, оказывало парализующее воздействие на возможности модернизации России и демократизации российского общества. Возник замкнутый круг — институционализация новых отношений, соответствующих нормам современного, правового и демократического общества, невозможна без повышения доверия людей друг к другу, а доверие невозможно без эффективных социальных институтов. Выход из этого тупика возможен (при всей сомнительности этого сценария) за счет растущей сегментации общества, появления отдельных анклавов с собственным, модерным типом социального капитала.
[1]Восновестатьилежитдокладавтора«Trust in the post-soviet Russia» наконференции«Trust and Distrust in the USSR» (17—18 февраля 2012 г., School of Slavonic & East European Studies, University College London). Печатается сокращенная версия. Полный вариант статьи см. в: Вестник общественного мнения. 2012. № 2.
[2] См.: Гудков Л. Социология культуры: научно-аналитический обзор тематического номера «Кёльнского журнала по социологии и социальной психологии», посвященного восстановлению идеи социологии культуры (1978) // Культурология. М.: ИНИОН, 2012. № 1 (60). С. 40—115.
[3] См. его статьи «Проблемы экономической антропологии у К. Маркса»; «Культурный контекст экономического действия»; «Социальные рамки экономического действия» и др. в кн.: Левада Ю. Статьи по социологии. М., 1993.
[4] См.:Tenbruck F.H. Der Fortschritt der Wissenschaft als Tri- vialisierungsprozess // Kolner Zeitschrift fur Soziologie und Sozialpsychologie. Opladen, 1976. Sh. 18.
[5] См.: Левада Ю. От мнений к пониманию: социол. очерки, 1993—2000. М.: Моск. шк. полит. исслед., 2000; Он же. Ищем человека: социол. очерки, 2000—2005. М.: Новое изд-во, 2006.
[6] Сама по себе тема доверия возникла, конечно, гораздо раньше; она образует сквозной мотив в сочинениях многих политических философов, начиная, по крайней мере, с Т. Гоббса или Дж. Локка. Предметом их анализа были условия, при которых можно было ожидать возникновения справедливого социально-политического порядка в государстве, основанного на доверии поданных к правителю, соответственно, на моральных отношениях власти и подчинения, принципах всеобщего блага.
[7] Отмечу, что в советское время никаких данных об отношении населения к власти или доверии к институтам не было и быть не могло, поскольку сам вопрос такого рода отдавал идеологической крамолой. О характере доверия мы можем судить по косвенным признакам, тематизации этих напряжений в художественной литературе или кинематографе, дневникам или воспоминаниям, что лишает их сравнительной значимости. Литература и искусство в силу их специфики могли лишь подчеркивать значимость идеологической нормы доверия обывателей к власти или темати- зировать культурные и социальные напряжения, возникающие в тоталитарном обществе, но оценивать их силу и функциональную роль в строгом смысле крайне сложно. Тема собственно доверия в советском искусстве и литературе никогда не была в центре внимания. В 1920-е — первой половине 1930-х гг. проблематика человеческого доверия возникает лишь у прозаиков и драматургов второго плана (А. Афиногенов, Н. Островский), «попутчиков» (В. Шкваркин, М. Булгаков, А. Платонов, Ю. Олеша), а затем уходит до конца сталинского периода и хрущевской «оттепели». На первом плане с конца 1920-х гг. стояли идеологически проверенные сюжеты, связанные с идейной бдительностью, с паранойей тотального недоверия всех ко всем (кроме навязанного и принудительного доверия к руководителям «партии и правительства»), выявлением классовых врагов, разделением на «своих», или «социально близких», и «чужих», «предателей» и т.п. И лишь с началом осмысления опыта репрессий и разложения советской идеологии постепенно в литературе и кино предпринимаются попытки как-то затронуть эту тематику вне идеологических параметров (К. Симонов, П. Нилин, Ю. Трифонов, Ф. Искандер, Ч. Гусейнов, Л. Петрушевская, К. Воробьев, В. Тендряков, В. Арро, В. Быков, В. Астафьев, А. Солженицын и другие). Чаще это связано со стремлением понять природу советской морали и корни повседневной жестокости. Но анализ этих аспектов проблемы доверия выходит за рамки данной работы и заслуживает отдельного исследования.
[8]См.:Fukuyama F. Trust: The Social Virtues and the Creation of Prosperity. N.Y.: Free, 1995 (рус. пер.: Фукуяма Ф. Социальные добродетели и путь к процветанию. М.: АСТ, 2006);Sztompka P. Trust: A Sociological Theory. Cambridge: Cambridge University Press, 1999;Noteboom B. Trust: forms, foundations, functions, failures and figures. Cheltenham: Edward Elgar, 2002;Luhman N.Vertrauen: Ein Mechanismus der Reduktion sozialer Komplexitat. Stuttgart: Enke, 1968; Хоскинг Дж. Почему нам нужна история доверия // Вестник Европы. 2003. Т. 7/8. С. 225—236.
[9] Следует подчеркнуть, что даже в самых рационализированных отношениях, например экономических или научных, знание мотивов партнера или последствий взаимодействия с ним не может быть принципиально полным. В этом плане имеет смысл рассматривать доверие по аналогии с метафорой, синтезирующей разные смысловые планы в одно семантическое образование, интерпретировать его как шарнир, соединяющий регуляторы действия разного уровня, включающий одни системы социальных отношений (институтов, групп) в управление другими социальными императивами или нормами.
[10] В самом понятии «социальный капитал», введенном экономистами, нет ничего нового по сравнению с обычными понятиями культуры и ее институционализации, но оно позволяет оперировать с доверием по аналогии с другими видами капитала. Социальный капитал (=межличностное доверие) в социально-экономических работах представляет собой новейший функциональный вариант понятия «культура», суженного настолько, что оно становится доступным для операционализации и измерения.
[11] О подобном ресурсе блатных в лагере много писал В. Ша- ламов в «Колымских рассказах», распространяя эту этику блатных на всю советскую «общую зону». Но, конечно, тема обмана доверия — образец игровой социальной тематизации отношений во многих культурных ситуациях, бесконечно заимствуемый и варьируемый в зависимости от «вводных» характеристик. См., например, комедию П. Мариво «Lesfa- ussesconfidences» («Ложные признания», 1737), переведенную в России П. Катениным под названием «Обман в пользу любви» (1827), или роман Г. Мелвилла «TheConfidenceMan: HisMasquerade» («Искуситель», 1857).
[12] См.: Левада Ю, Левинсон А. «Похвальное слово» дефициту // Горизонт. 1988. № 10. С. 26—38.
[13] См.: Левада Ю. Варианты адаптивного поведения // Левада Ю. Ищем человека. С. 202—212.
[14] См.: Гудков Л., Дубин Б. Институциональные дефициты как проблема постсоветского общества // Мониторинг общественного мнения. 2003. № 3. С. 33—53.
[15] Исследования формирования нового предпринимательства в 1990-х гг. показали, что основными препятствиями на пути развития бизнеса были не отсутствие свободного доступа к кредитам или новым технологиям и не административный произвол и коррупция, а дефицит доверия к партнерам по бизнесу, несоблюдение договоров, нечестность, необязательность при выполнении условий контрактов и проч. См.: Общественный договор: Социол. ис- след. / Под ред. Д. Драгунского. М.: Спрос, 2001.
[16] См.: Хоскинг Дж. Структуры доверия в последние десятилетия Советского Союза // Неприкосновенный запас. 2007. № 4. С. 59—69; Он же. Экономика доверия // Неприкосновенный запас. 2010. № 5. С. 84—93 (статьявошлавкнигу:Hosking G. Trust: Money, Markets, and Society. L., 2011); Гудков Л. Общество с ограниченной вменяемостью // Вестник общественного мнения. 2008. № 1. С. 8—32; Он же. Цинизм «непереходного» общества // Вестник общественного мнения. 2005. № 2. С. 43—52; Он же. Инерция пассивной адаптации // ProetContra. 2011. № 1/2. С. 20—42.
[17] См.: Афанасьев М. Клиентизм и российская государственность. М.: Московский общественный научный фонд, 1997.
[18] См.: Модсли Э, Уайт С. Советская элита от Ленина до Горбачева. Центральный комитет и его члены, 1917—1991 гг. М.: РОССПЭН, 2011. С. 365—369.
[19] См.:Newton K., Zmerli S. Three forms of Trust and their Association // European Political Science Review. 2011. Vol. 3. № 2. P. 1—32; Political Trust: Why context matters / Ed. by S. Zmerli, M. Hoogle. Colchester: ECPR Press, 2011.
[20] См.:Rose R. Uses of Social Capital in Russia: Modern, Pre- Modern, and Anti-Modern // Post-Soviet Affairs. 2000. № 16 (1). P. 33—57. Его типология, как и типология Н. Зубаре- вич (Четыре России // Ведомости. 2011. 30 дек.), обладает значительной эвристической силой, поскольку почти две трети населения России живут в малых городах и сельских поселениях, в которых сохраняются традиционалистские образцы поведения и представления, не говоря уже о советских стереотипах и образе мысли.
[21] См.:Newton K. Taking a bet with ourselves. Can we put trust in trust? // WZB Mitteilungen. 2012. № 135. S. 7.
[22] О росте социальных выплат и ожращении удельного веса доходов от предпринимательской деятельности в России в последние годы см.: Николаев И. Больше социализма // http://www.gazeta.ru/comments/2012/06/05_x_4613793.shtml.
[23] Подробнее об этом: Гудков Л. Социальный капитал и идеологические ориентации. К вопросу о векторах эволюции российского общества // ProetContra. 2012. № 55 (в печати).
[24] См.:Levada Yu. The Problem of Trust in Russian Public Opinion // Proceedings of The British Academy. 2004. Vol. 123. P. 157—171.
[25] Международный проект ISSP«Доверие», осуществленный в 2007 г. исследователями из 24 стран. В России опрос был проведен Аналитическим центром Юрия Левады (руководитель проекта — Л.А. Хахулина) по общероссийской репрезентативной выборке (N= 1000). Годом позже, в рамках проекта ISSP«Религия», этот же вопрос был повторен. Полученные результаты подтвердили вывод об устойчивости подобных установок в странах с аналогичным типом культуры.
[26] Другие сопоставительные международные исследования, аналогичные указанному, дают близкие результаты. См.: EuropeanSocialSurvey (ESS) 1999; 2007 (www.european- socialsurvey.org);Белянин А.В., Зинченко В.П. Доверие в экономике и общественной жизни. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2010.
[27] Ср. психологические трудности у людей старшего поколения при освоении новых форм генерализованного взаимодействия, предлагаемых как бы лишь «техническими» посредниками: пластиковыми карточками, автоответчиками, компьютерами и т.п.
[28] См.:Newton K. Taking a bet with ourselves. S. 6—9.
[29] См.: Гудков Л. Комплекс «жертвы». Особенности восприятия россиянами себя как этнонациональной общности // Мониторинг общественного мнения. 1999. № 3. С. 46—64.
[30] Ср.: Бондаренко Н, Красильникова М, Юдаева К. Инновационный и предпринимательский потенциал общества // Вестник общественного мнения. 2012. № 1. С. 75—99.
[31] Советский простой человек. М.: Мировой океан, 1993. С. 31.
[32] Стойкое недоверие к организациям гражданского сектора и практически полный отказ от их поддержки может в какой-то степени объясняться и стойкой идиосинкразией населения к практике государственного принуждения к выражению лояльности власти через имитацию добровольности посредством участия в пионерских, комсомольских организациях, ДОСААФ, Красном Кресте, ветеранских и т.п. союзах. Скептическое отношение россияне проявляют и к деятельности суррогатных организаций, типа федеральной Общественной палаты и ее аналогов в регионах, равно как и к другим формам государственной имитации попыток самоорганизации общества. Несмотря на признанный авторитет таких НПО, как, например, «Солдатские матери» или «Мемориал», большая часть организаций гражданского сектора дискредитирована властью и воспринимается населением явно негативно. Поэтому принимают систематическое участие в той или иной общественной организации менее 1% населения, хотя формально числятся членами какой-либо общественной организации или союза около 10% взрослого населения.
[33] См.: Отто Р. Священное. Об иррациональном в идее божественного и его соотношении с рациональным. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2008.
Опубликовано в журнале:
«НЛО» 2012, №117
Итальянский автомобильный концерн Fiat завершит производство модели Panda на территории Польши до конца текущего года. Данная модель производилась на заводе в г.Тыхи (Южная Польша), и с 2003 года с его конвейера сошло более 2,15 миллионов единиц продукции. Вероятнее всего, данный шаг обусловлен намерением руководства концерна перенести производственную линию на завод в г. Помильяно с целью вывода его из кризиса. Завод в Тыхах продолжит свое функционирование, но в настоящий момент не известно, какая модель будет производиться в Польше. Rzeczpospolita
Смутное дело
«Реальных сил и средств на завоевание России у Польши не было. А значит, польской плетью русский обух было не перешибить», — считает историк Владислав Назаров
В этом году страна отпраздновала не просто День народного единства, но еще и 400-летний юбилей окончания Смуты. Праздник получился со слезами на глазах, поскольку проблемы, с которыми бились наши пращуры четыре века назад — экстремизм, неправедный суд, зацентрализованная власть, — собственно, никуда не делись. Даже понятийный аппарат, несмотря на четыре сотни лет развития русского языка и культуры, оказался на удивление схожим. Об исторических аналогиях, о «руке Запада» и вечной русской Смуте на страницах «Итогов» рассуждает старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН Владислав Назаров.
— Владислав Дмитриевич, Кремль не внял предложению отметить нынешний День народного единства как 400-летие возрождения российской государственности. Что, охладели власти к этому празднику?
— Я думаю, что власти давно осознали, что они учредили ложный, искусственно созданный праздник да плюс еще с хронологической ошибкой. То, что не очень весело и массово празднуют 4 ноября, правильнее отмечать 1 ноября. В этот день гарнизон Речи Посполитой сдал отрядам второго ополчения Китай-город. Находились, правда, историки, на полном серьезе объяснявшие, что 4 ноября является неким среднеарифметическим символом нескольких значимых дат и событий. Эта дата, помимо всего прочего, нехороша тем, что она конфронтационная по сути. Да, конечно, сравнительно небольшие отряды войск Речи Посполитой были в Кремле; значительные части территории Российского государства были оккупированы Польшей и Швецией, но разве это уникальное явление в европейской истории? Нет. Это обычное, если хотите, нормальное течение политической и военной истории. Но в итоге праздник стал поводом для раздрая внутри страны (появились русские марши в Москве и татарские в Казани) и ненужных осложнений с современным польским обществом.
— Патриарх Кирилл в бытность митрополитом Смоленским говорил, что Смута «была страшнее того, что произошло во время Великой Отечественной войны... Гитлер в Кремль ногой не ступил, немцы не разложили вертикаль власти...»
— Я просто не понимаю причин для такого сравнения. Совершенно понятно, что в войне, начатой фашистской Германией против СССР, речь шла об уничтожении страны, а в перспективе и народа. А от того, что в Москве два года находился польский гарнизон, Россия не исчезала как государство. Польский комендант Кремля не садился на трон московских царей. Более того: иностранные войска были введены в Москву по соглашению с Боярской думой прежде всего для защиты столицы от отрядов Лжедмитрия II. Неужели неясно, что было страшнее — Гитлер с его отлаженной гигантской военной машиной или Сигизмунд III с сыном Владиславом, которым сейм не давал денег на новую московскую кампанию вплоть до 1617 года. Да, возник вариант завершения Смуты, если бы русским царем стал 15-летний королевич Владислав, которому осенью 1610 года присягало население многих регионов страны. И что? Точно так же в XVI веке Иван Грозный, а затем его сын Федор были кандидатами на престол Речи Посполитой. Словом, излишняя драматизация, нагнетание изоляционистских настроений, пропаганда вражды ко всему внешнему с помощью новой красной даты календаря, по-моему, ни к чему.
— Куда же девать «зацементированную» в учебниках истории польскую интервенцию?
— Употребление по отношению к Смутному времени понятия «польская интервенция» (равно как и «шведская интервенция») неправомерно. Эта формула возникла при Сталине, и зачем нам это повторять теперь, я не знаю. Интервенция предполагает потерю суверенитета страны, а Россия с ним в начале XVII века не расставалась. Мы должны помнить, что, когда речь шла о призвании польского королевича Владислава на русское царство, в августовском договоре 1610 года (его заключили московские бояре от имени всех чинов Российского государства с гетманом Жолкевским, выступавшим от имени Сигизмунда III) специально оговаривалось, что его польская свита в Москве будет крайне ограниченна, что править он будет совместно с Боярской думой. Он не имел права менять институты и порядки государственного устройства, назначать иностранцев в приказы или воевод в города, все важнейшие земельные и финансовые вопросы должны были решаться им совместно с земскими соборами. Владислав обязывался перейти в православие и сохранять статус Русской православной церкви как государственной. Вот такая «интервенция».
Конечно, в пропагандистском усердии частью польско-литовской элиты высказывалась идея колонизовать Россию. Это было хорошо для воздействия на сейм, для мобилизации сил. Но больше было похоже на дешевую пропаганду. Польско-литовские политики прекрасно осознавали, что в России прочно сложилось сословие «благородных» воинов-землевладельцев в 20—25 тысяч человек — служилые люди «по отечеству». Они привыкли владеть землей в своем царстве, пользоваться плодами труда крестьян и считали своим правом и обязанностью нести военную службу и управлять податными сословиями, исповедовать свой вариант христианской веры. Так с какой же стати они будут это отдавать соседям? Нет. Это война не на жизнь, а на смерть.
— А могла ли Польша в этой войне победить?
— В чем-то тогдашняя Речь Посполитая была мощнее России. Например, качество ее кавалерии было много выше русской и в полевых сражениях поляки были искуснее. Русские же отличались при осаде и защите крупных крепостей и мастерским использованием артиллерии, которой у наших предков было больше и по количеству, и по типам орудий. У нас также неплохо было налажено военно-инженерное обеспечение. Но главное не в этом. Надо понимать, что король в своих военных планах был весьма ограничен сеймом. Оккупировав Смоленск после почти двухлетней осады, Сигизмунд не решился идти на Москву, а поехал праздновать триумф в Польшу по образцу римских императоров. Иными словами, реальных сил и средств на завоевание России у Польши не было. А значит, польской плетью русский обух было не перешибить.
— Почему Сигизмунд передумал посылать в Москву сына и решил сам стать царем Московии?
— Польский король лишь попытался стать «соправителем» сына в России. Но он переоценил свои возможности и недооценил силы сопротивления. Он уверовал в то, что у него в руках сосредоточены основные рычаги власти в России, что авторитет победы 1611 года в Смоленске поможет ему в борьбе с оппозицией в сейме. Но не случилось. Денег на новые военные действия в России не было. Король, видимо, надеялся на свою «партию» в Москве, на то, что польский гарнизон продержится в первоклассной по тем временам крепости (Кремль плюс Китай-город) столько времени, сколько ему понадобится для подготовки новой экспедиции. Что внутренние противоречия в русском обществе неразрешимы. Но он недооценил потенциал первого ополчения (с начала лета 1611 года власть польского короля была реальной только в Кремле, Китай-городе да Смоленске) и явно просчитался со вторым ополчением. Запоздавшая попытка привезти королевича в Россию зимой 1613 года окончилась провалом.
— Чья была идея пригласить на русский трон «интервента» Владислава?
— Сама по себе практика приглашения на трон представителя династии из соседнего государства существовала в Восточной Европе по крайней мере с конца XIV века. Вполне возможно, эта идея пришла в голову русским, которые уже вдоволь насмотрелись на то, что происходит, когда ими правят местные цари или самозванцы. Не исключено, что изначально о призвании Владислава на русское царство заговорил бывший сторонник Лжедмитрия II боярин Михаил Глебович Салтыков. Есть сведения, что Салтыков еще в 1602 году на приеме у польского короля в качестве посла Бориса Годунова видел Владислава и просил дозволения поцеловать у него руку. Не исключено, что уже тогда Салтыков стал сторонником польской партии в московской элите. В феврале 1610 года именно он вел переговоры о призвании Владислава на русский трон. В октябре 1611 года Салтыков вместе с князем Юрием Трубецким возглавил посольство от Семибоярщины, с тем чтобы настоять на присылке новых польских войск и отпуске Владислава в Москву, но ничего из этого не вышло.
— В случае реализации договора русских бояр с поляками как бы выглядела российская властная вертикаль?
— Безусловно, власть Владислава была бы серьезно ограничена по многим направлениям. И те, кто целовал ему крест в сентябре — октябре 1610 года, на это ограничение самодержавия шли не просто сознательно, а с большим воодушевлением. Выборность царя Владислава (вслед за Борисом Годуновым и за «выкрикнутым» Василием Шуйским) — это, условно говоря, то же самое, как во время перестройки вдруг выяснилось, что партий может быть несколько и между ними возможна реальная борьба. Налицо мировоззренческое и политическое потрясение основ. Собственно Смута — это противоборство двух принципов построения монархии: выборной и наследственной. Отсюда и концептуальный — правовой и политический — конфликт.
В итоге победила точка зрения, существовавшая в России до Смуты около 200 лет, что верховная власть у нас наследуется по прямой нисходящей мужской линии. В Смуту произошло еще одно явление, о котором потом долгое время не вспоминали в силу тотального торжества вертикали власти. В то время Василий Шуйский и несостоявшийся царь Владислав добровольно соглашались занять престол на условиях ограничения их власти в пользу Боярской думы и Земского собора, которые реально были тогда местом для дискуссий, а не красивой декорацией самодержавия.
— Если бы бояре и думцы пришли к согласию и выдвинули на Земском соборе 1598 года кандидатуру Федора Романова вместо Бориса Годунова, могла ли страна «проскочить» Смуту?
— Кадры и тогда решали не все. Возможно, избрание Романова сняло бы часть противоречий внутри очень узких групп элит, ставших следствием опричнины, но с точки зрения содержания накопившихся социальных конфликтов ситуацию это не изменило бы. Вооруженной борьбы за власть все равно не удалось бы избежать. Да что там! Даже сама природа диктовала такое развитие событий. В том, что в стране началась Смута, во многом виноваты климатические сдвиги. Вернее, так называемый малый ледниковый период. Мы узнаем из источников о морозах в летние месяцы начиная с 1601 года, о проливных дождях и ранних заморозках в 1602 году. Затем последовал жуткий голод.
— Василий Ключевский писал о Лжедмитрии I, что «он был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве». Не Романовы ли, которые ненавидели Годуновых, придумали историю с «воскресшими» Дмитриями?
— Действительно, едва ли не главными соперниками Годунова на пути к власти были бояре Романовы-Юрьевы. Возможно, они и приложили руку к воспитанию из Григория Отрепьева «царевича Дмитрия». Во всяком случае, само появление Лжедмитрия в качестве спасшегося царевича на первом этапе никак не связано с иноземными интригами. Пользу от правления «царя Дмитрия» стали почти сразу извлекать Романовы и близкие к ним персоны. Федор Никитич Романов при Годунове был пострижен в монахи под именем Филарета и отправлен на Север, но по приказанию «царя Дмитрия» Филарет из ссыльного монаха превратился в митрополита Ростовского. Потом он будет «нареченным» патриархом при Лжедмитрии II, потом официальным Патриархом всея Руси Филаретом и первым лицом в правящем тандеме со своим сыном, царем Михаилом Романовым.
— Перед избранием Годунова Земский собор принял текст клятвы, согласно которой полагалась «казнь всякому мятежнику», кто «дерзнет... колебать умы людей молвами злыми». Получается, с точки зрения легитимной Семибоярщины Минин и Пожарский являлись смутьянами, по которым как минимум плакала тюрьма?
— Строго говоря, преступниками в Смуту были все участники гражданской войны. На мой взгляд, Смута началась в 1604 году, и с точки зрения первого самозванца «царевича Дмитрия Ивановича», который с зимы 1605 года правил в Путивле и Северской земле, Борис Годунов, безусловно, был преступником. И после того как дворянство присягает не наследнику выбранного царя, а настоящему в кавычках царевичу Дмитрию, о легитимности каждого последующего правителя на русском троне можно долго спорить. Поэтому в глазах Семибоярщины и Пожарский (в свое время целовавший крест Владиславу), и Минин, да и все руководители обоих ополчений, также присягавшие королевичу, все атаманы казаков, предводители иных антикоролевских военных формирований должны быть признаны, как сказали бы сейчас, экстремистами, к тому же с неясными по происхождению источниками финансирования.
— На закон об иностранных агентах намекаете?.. Имеем ли мы право называть ополчение Минина и Пожарского символом национально-освободительного движения, если учесть, что оно состояло из людей, воевавших за деньги?
— Кто сейчас сможет определить, чего было больше в мотивах ополченцев — корысти или идейности? Одно другого не исключает. Ясно только, что шли воевать ополченцы, с одной стороны, за свои личные интересы и за идею освобождения Москвы, но с другой стороны, воинов надо было обеспечить деньгами, едой, фуражом, боеприпасами. В целом, очень грубо и условно, на оплату 15—20 тысяч участников второго ополчения могло потребоваться до полумиллиона тогдашних рублей. Это была вполне подъемная сумма для крупных городов и сельских территорий русского Севера и Поволжья, которые не разграбили в ходе Смуты. Средства складывались из сурового самообложения горожан, займов у богатых купцов, а также традиционных налогов с территорий, подчинявшихся власти второго ополчения. Разумеется, одним из самых значимых и стабильных источников финансирования ополчения была Церковь.
— Одного видного историка поразил такой факт: «чтобы выбить поляков из Москвы, Минин продал часть населения Нижнего Новгорода в рабство...»
— Уважаемый коллега плохо понимает, о чем говорит. Сведения, на которые он опирается, позаимствованы у некоторых региональных историков XIX века. Они в свою очередь основывались на устных преданиях, якобы восходящих к хронографам, которых никто из профессиональных ученых никогда в глаза не видел. Эти мифы высоко поднимали подвиг ополченцев: мол, вот на что пошли патриоты, что даже жен и детей в рабство продали. Никакими реальными свидетельствами этот «подвиг» не подтверждается. Что значит продать в рабство? Кто купит жен и детей? Вот первые вопросы, которые должен задать историк, прежде чем делать свое «открытие». Продавать в рабство можно было по четырем адресам: в Османскую империю, государства Средней Азии, в Иран и в Крымское ханство. Но только теоретически. Никакого регулярного рынка по торговле рабами, понятное дело, в Нижнем Новгороде не существовало. «Рынок выходного дня» по случаю сбора средств на второе ополчение для купцов с юга тоже никто ни специально, ни случайно не открывал.
— Русской Смуте, похоже, решительно не обойтись без советов. Межсословная организация в Смуту так и называлась — «Совет всея земли». Перед октябрем 1917-го расплодились Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Сегодня выбран Координационный совет оппозиции. Опять же в современной политике, как и в эпоху Смуты, возникло определение «вор»...
— Советы — это очень традиционное название и для вполне официальных государственных институтов России. Что касается «Совета всея земли», то это был действительно руководящий орган народного ополчения 1611 года, своеобразное временное правительство во главе с рязанским дворянином Прокопием Ляпуновым. Что касается вора, то в XVII веке этим словом обозначался государственный преступник, незаконно захвативший или посягающий на святость верховной власти. Криминальный похититель чужого имущества обозначался словом «тать». Например, Лжедмитрия I Борис Годунов в грамотах тоже называл вором, просто это определение не получило применительно к нему широкого распространения. А уж второй «Дмитрий» навсегда останется Тушинским вором, его сын — воренком, тоже, кстати, еще один «законный» претендент на русское царство...
Вообще-то я бы поостерегся проводить прямые аналогии с современностью, которые, как обычно, хромают. Понятно, что в стране и тогда, и сейчас существует неопределенность переходной эпохи что в политике, что в состоянии общества, что в экономике. Это факт. Но выльется ли все это в очередную русскую Смуту или перейдет в нечто похожее на трехсотлетнее правление династии Романовых, сказать определенно невозможно.
Денис Бабиченко
Архив
Кругом интервенты
В русской историографии начиная с Николая Карамзина за событиями начала XVII века прочно закрепилось название «Смута», под которым понимался прежде всего внутренний раздор между народом и властью, хоть и при активном участии ляхов, шведов и прочих иностранцев. Ни о какой «интервенции» вплоть до конца 1920-х годов русские историки и политики не заикались. Да и в целом самодержавие из рук вон плохо использовало в своих целях историческую память. Монумент Минину и Пожарскому да опера «Жизнь за царя» — вот и все приметы народного единства. Первое время и советскую власть, мечтающую о мировой революции, духоподъемные сюжеты отечественной истории волновали не сильно.
Однако во время ухудшения советско-польских отношений наших историков и пропагандистов словно подменили. Первый труд, посвященный «польско-литовской интервенции», был опубликован в 1927 году, но не стал маяком для науки. Однако ближе к началу Второй мировой войны «интервенты» стали актуальны как никогда. На свет начали появляться одна за другой монографии с ключевой идеей: борьба с иностранной интервенцией в начале XVII века. На экраны срочно вышел фильм «Минин и Пожарский», а в либретто оперы «Иван Сусанин» (старое название «Жизнь за царя», понятное дело, не пропустила цензура) вписали сюжет про германских рыцарей-«интервентов» польского короля Сигизмунда III.
Властям новой России «интервенция» 400-летней давности досталась по наследству прямиком с советской школьной скамьи. Сначала отметился Борис Ельцин, подписавший в 1995 году закон о днях воинской славы, в котором 7 ноября — «День освобождения Москвы силами народного ополчения под руководством Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского от польских интервентов (1612 год)». В 2004 году в заявлении Межрелигиозного совета России по поводу учреждения праздника 4 ноября говорилось о «победе народного ополчения», заложившей «основы для строительства фундамента независимого государства». Надо отдать должное служителям культа — о «польской интервенции» они не говорили. Этот пробел тут же восполнили представители партии власти. 4 октября 2004 года первый замруководителя думской фракции «Единой России» Валерий Богомолов заявил, что «в 1612 году Россия освободилась от польских захватчиков». В пояснительной записке к проекту закона о праздничных днях опять речь зашла о «польских интервентах». Любопытно, что Владимир Путин ни разу не произнес этого словосочетания, ограничившись упоминанием об «иноземных захватчиках» в 2005 и 2007 годах. Официальная наука прислушивается к мнению Владимира Владимировича. В академическом учебнике для учеников 7-го класса «История России в XVII—XVIII веках», изданном под грифом «Допущено Министерством образования и науки РФ», о «польской интервенции» не говорится. Зато в книге есть глава под названием «Польская и шведская агрессия», где речь идет о «героической борьбе русского народа против иностранных захватчиков», благодаря которой «была восстановлена российская государственность». Когда государственность была утрачена, школьникам не сообщается. Видимо, чтобы не запутать подрастающее поколение.
Почему у Эстонии получились реформы и что дальше
Что представляли собой эстонские реформы?
Райво Варе - председатель совета Фонда развития Эстонии, зампред совета Эстонской ассамблеи сотрудничества.
Из всех республик бывшего СССР Эстония добилась наибольшего успеха в проведении последовательных и очень жестких экономических реформ. Давая согласие поразмышлять об этом, я еще не знал о готовящемся к публикации докладе «Балтийский путь в человеческом развитии: двадцать лет спустя». Ученые разных стран анализируют эту тему на основе материала из трех республик Балтии, а также рассматривают ситуацию в Польше, России, Финляндии, Швеции, Дании, странах Бенилюкса и Балкан.
Прочитав этот доклад, я сначала приуныл, ибо многие мои мысли, казавшиеся оригинальными, оказались предвосхищены его авторами. И все же успокаивало то, что я нахожусь на правильном пути и личный опыт не подвел.
Исторические предпосылки реформ в Эстонии
Что представляли собой эстонские реформы? И почему, по оценкам большинства международных организаций, Эстония за последние 20 лет опередила не только все бывшие республики СССР, но даже многие другие страны Центральной и Восточной Европы?
Эстонцев всегда – и в советскую и в досоветскую эпоху – отличал твердый индивидуалистический настрой. Надежда на собственные силы, а не на государство, независимость мышления характерны для протестантизма, сыгравшего в истории нации одну из ведущих ролей. В том числе для становления здесь рационального предпринимательского капитализма в его либеральном варианте.
Образование традиционно обладало высоким престижем, почти стопроцентный уровень грамотности был достигнут уже в ХIХ столетии, что является впечатляющим результатом даже на фоне ведущих западных стран. Особые правовые отношения, сложившиеся в балтийских странах еще в царское время, вселили в эстонцев веру в справедливость суда и верховенство закона. В период независимости между двумя мировыми войнами эстонцы проявили себя как вполне законопослушные граждане.
Люди отчасти сохранили историческую память о довоенной независимости, включавшей, помимо прочего, приверженность идее частной собственности и популярность малого бизнеса. Даже в условиях послевоенной поголовной насильственной коллективизации в Эстонской ССР сохранялся сектор индивидуального сельхозпроизводства, на который власть смотрела сквозь пальцы. Укоренившаяся протестанская этика поощряла трудолюбие и целеустремленность в достижении индивидуального успеха. Большинство населения воспринимало советскую власть с ее идеологическим диктатом как чуждую и навязанную извне. Этот факт повлиял на ход реформ – они носили очень амбициозный характер и проводились быстрее и решительнее, чем где бы то ни было в посткоммунистической Европе.
Немалую роль сыграл географический фактор, благодаря которому Эстония получила относительно современную портово-железнодорожную инфраструктуру. С доганзейских времен территория современной Эстонии служила традиционным каналом международной торговли. А торговля предоставляла широкие возможности познакомиться с другими странами и иным образом жизни, сведения о которых так или иначе доходили и до простых граждан. С другой стороны, в советское время вся северная часть страны смотрела финское телевидение – окно в западный, в первую очередь скандинавский мир, который в силу тесных торгово-экономических и социально-образовательных связей с начала ХХ столетия и по сей день был и остается примером в сознании людей.
В то же время, вследствие отсутствия у эстонцев, как и у других балтийских народов, богатых природных ресурсов (за исключением горючих сланцев) и мощной индустрии (кроме химического производства) отсутствовала и возможность изымать сколько-нибудь значительную природную ренту. Таллинну пришлось зарабатывать каким-то другим, более эффективным способом. Будь то расширение промышленного производства или сферы услуг, например, транспортно-логистических, которые стали одним из немногих секторов, в котором она сразу сумела успешно включиться в международное распределение труда в первые и самые трудные годы перехода от советской экономики.
Даже в условиях социалистической системы балтийские республики прочно удерживали лидерство с точки зрения эффективности экономики, о чем сегодня неохотно вспоминают. Несколько лет назад я был поражен, прочитав мемуары одного специалиста, в которых тот утверждает, что по расчетам Госплана СССР, каждый вложенный в Прибалтику рубль давал отдачу в полтора раза больше, чем в европейской части страны, не говоря уже о других регионах. Стало быть, туда было целесообразно вкладывать средства даже с точки зрения искаженной идеологией и централизацией советской экономики.
В силу особенностей специализации советского времени, Эстония не имела сверхмощной промышленности и большого количества крупных предприятий, в том числе военно-промышленного комплекса, завязанных на другие производства по всей территории СССР (по сравнению с другими прибалтийскими республиками, особенно Латвией). Поэтому ее в целом более мелкие предприятия обладали более высоким потенциалом быстрого присобления к новым условиям. К тому же, на считанных крупных предприятиях работало относительно небольшое количество трудовых мигрантов из разных областей в основном европейской части России, Белоруссии и Украины, и это не создало критической массы недовольства быстрыми реформами, что наблюдалось в других сверхиндустриализированных регионах.
Залог успеха – радикальность реформ
Другими важейшими составлющими эстонского успеха стали радикальность и последовательность предпринятых экономических реформ, географическая близость Скандинавии и открытость экономики. Именно для Эстонии характерна простота и стремительность подхода. Небольшие размеры страны и экономики значительно снижают инерционные потери при проведении любых преобразований.
В первую очередь следует отметить самую радикальную денежную реформу. Новая крона была введена по крайне слабому девальвационному обменному курсу в отношении рубля и с большим запасом прочности, уже в июне 1992 г. ее жестко привязали к доминировавшей в Европе дойчемарке, в соответствии с системой валютного комитета (currency board). (Был принят очень трудно изменяемый закон о фиксированном курсе 1 к 8.) В этом Эстония на год-два опередила даже балтийских соседей, которые сразу не предусмотрели привязки к какой-либо ведущей валюте или валютной корзине. Конечно, такая денежная реформа была шоком для населения. Однако первые ощутимые результаты не замедлили дать о себе знать: молниеносное заполнение прилавков, резкий спад заоблачно высокой инфляции и отвязка от ее виновника – рубля. Неизменный валютный курс кроны перешел с немецкой марки на евро. Поэтому, когда Эстония с 1 января 2011 г. ввела евро, это произошло безболезнено и легко. К тому же впервые эта реформа не носила конфискационного характера для населения и предприятий.
Кроме того, в отличие от большинства других стран ЦВЕ, уже в самый начальный период 1992–1993 гг. в Эстонии была осуществлена беспрецедентная по жесткости санация и банкротство ведущих коммерческих банков, обремененных безнадежным портфелем еще рублевых кредитов. Вкупе с денежной реформой это дало новой кроне запас прочности на начальные, самые трудные годы. Однако это означало и крупные потери для населения, а предприятиям во многом приходилось начинать практически с чистого листа.
Нельзя недооценивать влияние других радикальных реформ. Упразднения протекционистских барьеров и всеобщей либерализации внешнеэкономической деятельности и цен при отказе от субсидирования. Введение пропорциональной ставки подоходного налога, а затем и освобождение реинвестированной прибыли предприятий от налога на прибыль. Реституция довоенных прав собственности. Земельная реформа, расформирование колхозов и совхозов. Немедленный отказ от дефицита госбюджета, что заставило государство жить по средствам. Перевод экономики на частную основу, начавшийся еще в рамках СССР в 1989–1991 гг. на уровне малого предпринимательства, быстро продолжился на основе Программы экономической самостоятельности (по-эстонски аббриевиатура программы – IME дословно переводится как «чудо»).
Особого упоминания заслуживает приватизация, которую многие исследователи считают одним из главных факторов первоначального ускорения экономического развития. Если в Литве, Чехии, России, на Балканах и во многих других странах ЦВЕ приватизация проводилась ускоренными темпами на ваучерной или денежной основе, можно сказать, – любой ценой, то Эстония сначала сконцентрировалась на макроэкономической стабилизации, разработке первичного элементарного экономического законодательства и учебе на чужом опыте. Другие страны поспешно приватизировали крупные предприятия в основном в форме отложенных платежей или векселей либо, как, например, в Латвии, через министерства, отвечавшие за соответствующие предприятия. Преимущества везде получили инсайдеры. Но они не торопились с введением новых рынков, знаний, технологий и инвестиций. Вместо этого они нередко до последнего эксплуатировали остаточные имевшиеся ресурсы предприятий, выбивая поддержку государства в виде разных льгот, субсидий и «административного ресурса». Это, как правило, способствовало «олигархизации» экономики.
Эстония изначально ориентировалась на другую модель. Ваучеры, полученные за рабочий стаж, использовались главным образом для приватизации жилья и земли. Приватизация предприятий проводилась на транспарентной конкурсной, в основном аукционной основе за живые деньги по известной немецкой модели через специальное независимое агентство типа Treuhand, а на начальном этапе с помощью их же специалистов. Возможности инсайдеров значительно сузились, зато деятельное участие в процессе приняли нацеленные на эффективность коммерческие банки. Мотивированные стратегические западные инвесторы привнесли как свое знание рынков, так и «ноу-хау» и технологии, а также культуру управления организацией по западному, часто скандинавскому образцу. Да и вырученные от приватизации деньги, хотя и не такие уж большие, оказались хорошим подспорьем на фоне мизерных госдоходов в самые трудные первые годы независимости.
Эстонские специалисты своевременно разработали и приняли современное и соответствующее европейским стандартам гражданское и хозяйственное, а затем и прочее законодательство. Задел для этого был создан еще в рамках вышеупомянутой программы IME (1989–1991 гг.), то есть еще в поздний перестроечный период. Образцом послужила континентальная правовая модель по немецкому образцу, в которой главенствующую роль выполнял договор, закон и суд. Это отличает Эстонию от многих стран ЦВЕ, где бòльший вес имеют решения исполнительной власти.
Силовые структуры, созданные практически на пустом месте, были изначально, хотя и не без проблем, поставлены под безусловный гражданский контроль. Разрешительную модель управления экономическими агентами вскоре заменила уведомительно-контрольная, при значительном упрощении регламентации в отношении ведения бизнеса. Конечно, не последнюю роль сыграл взятый уже в середине 1990-х гг. курс на вхождение в Европейсмский союз, который требовал гармонизации законодательства и регулятивной практики. В отличие от стран ЦВЕ, которые даже в условиях советского блока имели свою систему управления и законодательства, странам Балтии пришлось создавать ее, по сути, с нуля, учась на ходу и избегая инерции, унаследованной от предыдущего периода.
Все эстонские правительства проводили жесткую линию по подавлению всякого рода «крышевания» и нелегального бизнеса. В такой небольшой стране, как Эстония, где каждый всегда что-то знает, это было сравнительно просто, особенно, учитывая присущую населению ментальность, о которой говорилось выше. Избавлению от советского наследия и принятию радикальных шагов во многом способствовала практически тотальная смена политической элиты на людей, не отягощенных прежним опытом и связями. Этот процесс проходил на базе нового Основного закона, установившего парламентскую форму правления. В изменившейся атмосфере по-иному стала восприниматься коррупция, показатели которой зашкаливали в стране по сравнению практически со всеми странами ЦВЕ и даже некоторыми государствами европейского Средиземноморья.
Результатом комплекса мер стал рост интереса инвесторов. По объему прямых инвестиций страна вышла в лидеры в группе ЦВЕ уже в 1990-е гг., а ко времени последнего кризиса далеко обогнала даже инвестиционных флагманов – Словению, Чехию, Венгрию, не говоря уже о балтийских соседях. На сегодняшний день около 80% ВНП и 70% экспорта зиждется на прямых иностранных инвестициях, а темпы роста экономики после глубокого спада в 2009–2010 гг. самые высокие в Евросоюзе. Введение евро придало уверенности не только самим эстонцам, но и международному инвестиционному сообществу. Котировки страховочных сертификатов (CDS) по Эстонии сравнимы с германскими, а рейтинг страны, несмотря на кризис, повышен до уровня ведущих экономик.
Все перечисленное наряду с открытостью эстонской экономики и предсказуемостью ее регулятивной среды не могло не расположить к Эстонии в первую очередь соседей – скандинавских инвесторов, особенно финнов (в силу их исторической и культурно-языковой близости) и шведов. Немалая часть работоспособного населения занята в течение недели на различных предприятиях в Финляндии, возвращаясь на уик-энд домой, благодаря развитому транспортному, а также дешевому и удобному паромному сообщению. Наши соседи из других балтийских республик такой возможности не имеют, большинство отправляется за рубеж на постоянные заработки. В период нынешнего кризиса и резкого скачка безработицы финский рабочий рынок стал хорошим подспорьем для многих эстонцев, особенно в связи с временным спадом в экспортном секторе, объемы которого сегодня опять растут. Кризис и связанные с ним все более жесткие условия конкуренции стимулируют процесс перевода многих скандинавских производств в более дешевые страны Балтии, особенно в Эстонию.
Среди дополнительных факторов, обеспечивших Эстонии один из самых высоких темпов экономического роста в Европе, относительно дешевые займы частному сектору, выдаваемые четырьмя ведущими скандинавскими банками, которые владеют более чем 95% банковского сектора и до кризиса получали очень дешевое финансирование на международных финансовых рынках. Общий уровень кредита у частного сектора относительно высок и примерно равен 10 тыс. евро на человека, что в сумме лишь на четверть меньше годового ВНП страны – показатель, который ниже западно-европейских, но один из самых высоких для стран ЦВЕ.
Важнейшим фактором стал массовый туризм, особенно финский, который расцвел благодаря комфортному паромному, а также воздушному сообщению между Таллинном и Хельсинки, а также Таллинном и Стокгольмом. Кстати, паромная линия между Таллинном и Хельсинки, протяженностью чуть более 70 км является одной из самых многолюдных и загруженных в Европе. Беспрецедентными темпами растет круизный туризм и туризм из других стран, в том числе из России.
Немаловажным для успешного экономического развития Эстонии является относительно высокий по сравнению с другими странами Центральной и Восточной Европы удельный вес международных бизнес-услуг, весьма конкурентноспособных по качеству и цене, оказываемых в первую очередь ближайшим соседям как на севере, западе, так и на востоке.
И, наконец, знаменательно то, что можно говорить о большом удельном весе подрядной промышленной продукции в основном полуфабрикатного типа, производимой для скандинавского и немецкого рынков. Это одновременно и стимулирующий фактор, и негативный, ибо зависимость от экспорта на рынки именно этих стран слишком велика. Российский рынок находится на четвертом месте по экспорту, где в последнее время тон задает пищевая промышленность. Однако нельзя отрицать тот факт, что промышленный сектор ведущих внешнеэкономических партнеров, находящихся в кильватере Германии, успешно справился с кризисом благодаря наращиванию экспорта, особенно инвестиционных товаров, в новые экономические центры, например, в Азии. А это позволило и работающему для них на подряде эстонскому экспорту вновь подняться невиданными темпами. Если сбудутся прогнозы пессимистов о новом витке кризиса и связанном с ним падении спроса не только на потребительские, но и инвестиционные товары, это, безусловно, отрицательно скажется и на эстонском экспорте. Ведь обычно при падении спроса первыми теряют заказы именно подрядчики, а не производители конечного продукта.
Радикализм реформ не делает их менее болезненными для простых людей. Если они так или иначе оправдывают надежды, население готово терпеть лишения. Но кредит народного доверия не безграничен. В момент перехода на свою валюту средняя зарплата в Эстонии составляла в пересчете 35 евро, а пенсия 7,5 евро. Сегодня, даже несмотря на кризис, эти цифры достигают, соответственно, 854 и 320 евро. Эстония прочно удерживает позиции в ведущей группе стран с наиболее высоким уровнем человеческого развития и в 2010 г. заняла, по расчетам ООН, 34-е место – вместе с государствами Вышеградской группы. Остальные страны Балтии и ЦВЕ входят во вторую групу – так называемые страны с высоким уровнем развития. Так что результат говорит сам за себя. Отнюдь неслучайно, по проведенным весной опросам населения трех прибалтийских стран, оказалось, что именно эстонцы наиболее удовлетворены деятельностью своего государства и в большей степени недовольны собой. Причем удельный вес людей, которых устраивают условия жизни в стране в целом, даже среди русскоязычного населения Эстонии выше, чем среди латышей и литовцев.
Но это не означает, что все всем довольны. Не надо забывать, что непосредственная близость скандинавского примера, достаточно популярного уже в советское время и до сих пор остающегося желанной целью, постоянно вызывает вопрос: когда же балтийские страны выйдут на уровень жизни, хотя бы сравнимый со скандинавским. Тем более, что из всего балтийского региона Эстония наиболее интегрирована в различные международные структуры и организации, например, Евросоюз, Еврозона, ОЭСР, НАТО и т.д. Таким образом, международная среда благоприятна для Эстонии как никогда. Даже текущий кризис особо не повлиял на это.
Изменение парадигмы в Европе: что дальше?
Скромные масштабы эстонской экономики, помноженные на менталитет населения и последовательно либеральную экономическую политику с самым малым в Европе государственным долгом (около 7% ВНП), придает ей такую гибкость, о которой большинство европейских стран даже не мечтают. Эстония не только вкушает плоды долговременной политики сбалансированного бюджета и использует профицит для накопления резервов, лишь частично востребованных в этот кризис, но и провела беспрецедентную внутренную девальвацию. А это означает ничто иное как практически бездефицитный бюджет за счет значительного сокращения госрасходов, более чем 10-процентное падение зарплат и очень высокий уровень безработицы. Хотя даже в столь критических условиях правительство сумело повысить размер пенсий на 5 процентов. Следует, однако, подчеркнуть, что все эти тяготы оправдывала благородная цель – выполнение Маастрихстких критериев для вхождения в зону евро, что и произошло в 2011 году.
Даже ни будь такого повода, его следовало бы придумать для того, чтобы совладать с кризисом. Эстонцы, по определению президента страны, Тоомаса Хендрика Ильвеса – народ проектов, ради которых готовы напрячься и добиться результата, как это не раз бывало в истории. Однако Эстония вошла в зону евро, когда там уже начался развал. Очутившись в вожделенной еврозоне, эстонцы вдруг обнаружили, что вместо того, чтобы обрести покой, им надо раскошелиться на сумму, достигающую половины годового бюджета для помощи тем, кто даже на пике кризиса не отказался от привычки жить не по средствам. Безусловно, такое не никому не понравиться.
Двадцать лет непрерывных реформ и постоянных лишений начинают вызывать усталость у населения. Хочется, наконец, воспользоваться плодами долгих усилий и жертв и поднять качество жизни на достойный уровень: «Пожить так, как в Европе». Но разразившийся кризис наглядно показал, что столь привлекательное общество благоденствия, когда оно основано на займах за счет будущего, начинает себя изживать. Вместе со стремительным смещением глобального центра тяжести в сторону Азии измененяется существовавшая до последнего времени парадигма. Как метко подметил кто-то: «Мы наконец-то прорвались на праздник жизни, а он уже закончился...».
Понятно, что у стран ЦВЕ просто нет возможножности скопировать путь Западной Европы за последние полстолетия. И все же новички еще не утратили полностью аппетита и целеустремленности, не растратили недавно обретенный опыт радикального реформирования. Главное – постараться сохранить конкурентоспособность экономик, повысить позиции в международных цепочках создания благ, включить инновационные генераторы экономического роста. И на этой базе постоянно повышать качество жизни своего населения. В этом главные вызовы как для Эстонии, так и для других стран ЦВЕ. Но следует избегать опасности попасть в западню, подобную той, в которую попала Западная Европа, и жить строго по средствам, а не за счет будущего. В этом смысле Эстония достаточно защищена, поскольку органически входит в сферу германского и скандинавского влияния.
Безусловно, государства ЦВЕ нацелены на то, чтобы следовать в русле Евросоюза и еврозоны, хотя последние больше никогда не будут такими, как раньше. Несмотря ни на что, не вызывает сомнений и приверженность Эстонии евровалюте, которая подспудно все еще рассматривается населением как некая квази-гарантия безопасности. Кроме того, практически все они убежденные приверженцы НАТО.
Об этом не особенно любят говорить открыто, предпочитая дипломатические эвфемизмы, но в силу исторических причин, пока не изжитых сторонами до конца, странам ЦВЕ и особенно государствам Балтии во многом присуща одна общая черта – стремление любой ценой предотвратить угрозу восстановления российского влияния. Многое в межгосударственных отношениях с Россией за последние двадцать лет, к сожалению, продолжало подогревать эти страхи. В то же время, эта во многом исторически сложившаяся ситуация давала возможность, например, эстонскому правительству проводить такую жесткую политику реформ, которая была бы просто невозможна в иных условиях. Как известно, в любом обществе, проведение непопулярных мер требует мобилизации населения, грубо говоря, мотивирования его на жертвенность. До сих пор эта модель в целом оказывалась относительно результативной.
Однако, надолго ли? Когда образцы, к которым мы стремимся, рассыпаются на глазах, всегда возникает вопрос: каким путем дальше следовать, есть ли, на что опереться. В условиях новой парадигмы появляется потребность в постановке новых целей, достижение которых позволит выйти на более высокий уровень малых, но успешных стран и обществ, используя накопленный опыт и все вышеперечисленные предпосылки. При этом, не поддаваясь искушению эксплуатировать присущий эстонцам страх перед россииской агрессивностью. Ведь Эстония стоит перед теми же вызовами, что и вся Европа – демографический спад и старение населения, потеря ценовой, а в будущем и технологической конкурентоспособности на глобальных рынках, ограничения роста в количественном отношении и необходимость переключения на его качественные параметры и т.п. Но в отличие от Старой Европы у Эстонии еще нет ни привычек, ни институтов, унаследованных от уходящего в небытие общества благоденствия, что уже пригодилось в нынешнее кризисное время.
Теперь в Эстонии стали больше задумываться о новых путях и возможностях экономического развития. Например, Фонд развития, образованный парламентом в соответствии со специально принятым законом, ведет активную работу по прогнозированию будущего развития, как в регионе, так и в мире в целом и определению для страны вытекающих из этого возможностей. В этих целях разрабатываются пилотные проекты в конкретных перспективных сферах применения.
И тут опять-таки целесообразно использовать все возможности для интеграции с экономикой скандинавских стран, которые уже сейчас являются не только самыми крупными инвесторами в эстонскую экономику, но и главными ее партнерами по экспорту. Задача Эстонии – стать привлекательным подрядчиком высокого уровня и необходимым партнером и выйти на новые рынки в Азии и Латинской Америке. Именно в том, чтобы создать высокоразвитый технологический экспортный регион, охватывающий Балтийское море, в который органично вписывается экономика балтийских стран, в том числе Эстонии, видится достойная цель, к которой следует стремиться.
Эстония > Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 4 ноября 2012 > № 2911772
Райво Варе
С начала текущего года уровень экспорта алкогольной продукции из Польши возрос на 6%.
Наибольшее увеличение показателей было зафиксировано в секторе слабоалкогольных напитков, в частности пива: рост составил 8,4%, что принесло стране 43 миллиона евро, в то время как экспорт водки достиг 65,8 млн. евро. Такая тенденция была вызвана чрезвычайной жарой, обрушившийся на Европу летом. Также продажи было увеличены и в самой Польше: благоприятно на цифрах сказалось проведение чемпионата Европы по футболу 2012.
Несмотря на строгое антитабачное законодательство, действующее в Европе, уровень экспорта табачной продукции остается на высоком уровне: с начала 2012 года он возрос на 15,3%, пишет новостное издание «The Warsaw Voice».
Польская газовая компания PGNiG получила от ОАО "Газпром" скидку на газ, поставляемый в Польшу, в размере более 15%.. PGNiG и Газпром подписали дополнительное соглашение к контракту на поставку российского газа в Польшу, изменяющее его ценовые условия на поставку газа в Польшу по газопроводу Ямал - Европа. Достигнутая путем переговоров новая цена учитывает текущие рыночные цены газа и нефтепродуктов. При этом не ставятся под сомнение основополагающие принципы торговли природным газом - долгосрочные контракты, принцип "бери или плати", а также нефтепродуктовая привязка, подчеркнули в Газпроме. Как сообщила PGNiG, ретроактивные поправки к контрактной цене окажут положительное воздействие на показатель EBITDA группы PGNiG, обеспечив рост показателя за 2012 г. на 2,5-3,0 млрд. злотых (776-931 млн. долл.) относительно показателя, рассчитанного исходя из старой цены. Достигнутое соглашение позволяет закрыть разбирательство в Арбитражном суде в Стокгольме, отметили стороны. "Мы нашли взаимоприемлемый механизм корректировки цены российского газа, который гибко отражает определенные изменения, произошедшие на газовом рынке Польши и Европы. Достигнутые договоренности подтвердили, что надежные партнеры всегда могут найти взаимовыгодное решение, сохраняющее баланс интересов сторон", - сказал заместитель председателя правления Газпрома Александр Медведев. Напомним, контракты на поставку российского газа в Польшу и его транзит через польскую территорию действуют до 2022 и 2019 гг. соответственно. Через газопровод Ямал - Европа Польша согласно контракту получает до 10,2 млрд куб. м газа ежегодно. (По материалам польских печатных и электронных СМИ).
«Снижение темпов экономического роста в Польше – это не более чем временное явление» - заявил Министр финансов Польши Яцек Ростовский в интервью газете «Financial Times». Он отметил, что несмотря на то, что рост ВВП в 2012 году составил всего 2,2%, что 0,7% меньше прогнозируемых показателей, у страны есть все шансы достойно выйти из кризиса. Одновременно руководитель польского финансового ведомства выразил озабоченность тем, создание единой банковской системы может негативно отразиться на попытках Польши вступить в еврозону. (Rzeczpospolita
Значительное количество продаваемой в Швеции свинины ведет свое происхождение от поросят с купированными хвостами. Купировать поросятам хвосты было запрещено директивой Евросоюза в 2001 году. На практике это соблюдают только Швеция, Финляндия и Литва.
Большинство стран ЕС добились исключения из этого правила.
Около 80 % свинины, которая продается в шведских магазинах, поступило за первые 6 месяцев текущего года из Германии, Дании и Польши, которые не соблюдают директивы ЕС.
Метод купирования поросячьих хвостиков используется для профилактики каудафагии (обгрызания хвостов) - поведение, которое у развивается у поросят в тесных помещениях.
По мнению профессора в области гигиены домашних животных Бу Альгерса/ Bo Algers в Сельскохозяйственном университете, купирование поросячьих хвостов ведет к пожизненным страданиям животных, и очень плохо, что в Евросоюзе делается так много исключений из правил, что купирование может продолжаться.
С начала нового года начнет действовать новая директива ЕС по обращению со свиньями, которая, как надеется министр регионального развития Швеции Эскиль Эрландссон/ Eskil Erlandsson, приведет к уравниванию условий конкуренции между странами.
ГЛАВРЕД RZECZPOSPOLITA УВОЛЬНЯЕТСЯ ИЗ-ЗА СТАТЬИ О ВЗРЫВЧАТКЕ
И.о. назначен заместитель главного редактора
Главный редактор польской газеты Rzeczpospolita Томаш Врублевский подал в отставку из-за статьи о следах взрывчатки на обломках самолета польского президента Леха Качиньского, следует из его заявления на сайте газеты.
Врублевский написал, что проинформировал совет управляющих издательства о том, что подает в отставку. До решения совета управляющих он находится в отпуске, а и.о. назначен заместитель главреда Анджей Талад.
Ранее газета писала, что польские эксперты якобы обнаружили на месте катастрофы президентского Ту-154 следы взрывчатки, а именно, тротила и нитроглицерина. Издание ссылалось на информацию генпрокурора Польши Анджея Серемета.
Данные опроверг глава окружной военной прокуратуры в Варшаве Иренеуш Шелонг, который рассказал, что следов взрывчатки специалисты не нашли. По его словам, польские эксперты работали в Смоленске с 17 сентября по 12 октября. Он пояснил, что при исследовании использовались ионные масс-спектрометры для химического анализа веществ. Приборы фиксируют вещества, которые имеют сходный с взрывчаткой химический состав. Шелонг объяснил, что спектрометры могут реагировать на пестициды, растворители и некоторые виды косметики.
После пояснений окружного военного прокурора газета опубликовала опровержение, в котором признала, что слова о тротиле и нитроглицерине были ошибочными.
Лайнер с польской делегацией потерпел крушение 10 апреля 2010 года при заходе на посадку в аэропорту Смоленска, никто не выжил. На борту самолета находили 96 человек, в том числе президент Польши Лех Качиньский.
Посол Ирана в Беларуси Сейед Абдолла Хосейни во время встречи с членами иранской делегации, находящейся с рабочей поездкой в Минске, заявил, что в Беларуси имеются исключительно благоприятные условия для установления иранскими компаниями деловых контактов с иранцами, работающими в других странах, и она может служить трамплином для выхода Ирана на международную арену и мировые рынки, сообщает агентство «Мехр».
По словам иранского дипломата, Россия, Украина и Беларусь располагают уникальными возможностями, которых нет в западных странах.
Беларусь обладает небольшой экономикой с годовым оборотом капитала менее 70 млрд. долларов. Если сравнивать белорусскую экономику с российской, то она составляет лишь 3% от последней, однако потенциальные возможности Беларуси можно оценить как весьма значительные и во многом уникальные.
Иранский посол отметил, что главная особенность Беларуси состоит в том, что с территории этой страны можно сделать хороший скачек для улучшения своего положения на международной арене. Кроме того, в Беларуси обеспечена надежная инвестиционная безопасность, и эта страна в инвестиционном плане считается наиболее стабильной.
По словам С.А.Хосейни, через Беларусь можно выйти на международные, в частности европейские рынки. Ее центр представляет собой точку, в котором пересекаются торговые пути из других стран. От Москвы ее отделяют 700 км, от Берлина − 900 км, от Варшавы − 300 км и от Санкт-Петербурга − 300 км.
Беларусь обладает большим потенциалом в самых сложных и наукоемких отраслях промышленности. В этой стране получили развитие базовые области знания, нано- и биотехнологии, ядерные технологии, авиационно-космическая промышленность, а также сельское хозяйство и животноводство.
С.А.Хосейни сообщил, что Беларусь экспортирует в Иран различные волокна, горячекатаную проволоку, сталь, трактора и тягачи, писчую и газетную бумагу, детали для двигателей, измерительную аппаратуру и панели, кухонную и стеклянную посуду, и при этом из Ирана она импортирует кузова для автомобилей «Саманд», свежие фрукты и сухофрукты, небьющееся стекло, автомобильные и тракторные запчасти и комплектующие, финики, инжир, авокадо, медицинское оборудование, двигатели внутреннего сгорания, электрокабели и провода, противоугонные системы, пластиковые изделия.
Беларусь обладает развитой транспортной инфраструктурой. Через ее территорию осуществляются комбинированные грузовые перевозки. Белорусские транспортные маршруты представляются весьма удобными и экономически выгодными для иранских экспортеров.
С 23 по 25 октября 2012 года в соответствии с Планом мероприятий Организации Черноморского Экономического Сотрудничества на II полугодие 2012 года в Одессе на Морском вокзале состоялся Международный Черноморский транспортный форум 2012, который включает 14-ю международную выставку по транспорту и логистике "ТрансУкраина 2012", 10-ю международную выставку по судоходству, судостроению и развитию портов "Одесса 2012", международную выставку по железнодорожному транспорту "ТрансРэйл Украина 2012", специализированную выставку "Коммерческий и муниципальный транспорт 2012" и международную конференцию по транспорту и логистике. Организатором данных мероприятий выступила компания "МедиаКомпас Украина".
Форум прошел под патронажем Министерства инфраструктуры Украины. Эти мероприятия также поддерживали: Представительство Евросоюза в Украине, Дунайская комиссия, Министерство транспорта и коммуникаций республики Беларусь, Министерство экономики и устойчивого развития Грузии, Министерство транспорта и дорожной инфраструктуры республики Молдова, Одесская областная государственная администрация, Одесский городской совет, Ассоциация портов Черного и Азовского морей (BASPA), Международная ассоциация судовладельцев Черноморского бассейна (BINSA), Черноморская региональная ассоциация судостроителей и судоремонтников (BRASS), Ассоциация судостроителей Украины "Укрсудпром", Ассоциация украинских портов "УкрПорт", Европейский союз транспортников Украины.
Как известно, экономическим локомотивом государства являются грузовые перевозки - это одна из причин, по которой в 2012 году на Международном Черноморском транспортном форуме большое внимание уделялось грузовым перевозкам. В своем приветственном слове к гостям и участникам Форума Первый заместитель министра инфраструктуры Украины К. Ефименко отметил: "... наша держава обладает мощной транспортной инфраструктурой, и одна из приоритетных задач по ее развитию и использованию - расширение транзитного потенциала. Форум не только дает возможность транспортникам решить целую серию собственных задач, достигнуть поставленных бизнес-целей, получить позитивный опыт в предоставлении транспортных услуг, но и открывает перед нашим государством перспективы транспортного сотрудничества с ведущими зарубежными компаниями, способствует ознакомлению с возможностями современнейшего транспортного оборудования, логистических технологий и систем, которыми славятся отечественные и зарубежные предприятия".
Проведение транспортных выставок в Одессе не случайно. С самого момента основания города экономика и социальная сфера Одессы были непосредственно связаны с работой порта и развитием транспортных коммуникаций. Как отметил Мэр Одессы А. Костусев: "Черноморский транспортный форум давно зарекомендовал себя как конструктивное и содержательное мероприятие для диалога представителей ведущих компаний по актуальным вопросам развития транспортной сферы. Он стал статусной площадкой не только для экспозиции возможностей участников, но прежде всего для обсуждения ключевых проблем, тенденций развития отрасли и инновационных решений. И, конечно, форум играет большое значение в интеграции Украины в глобальный рынок транспортных услуг и содействует развитию международного сотрудничества на транспорте".
В этом году в выставках Форума приняли участие более 130 компаний из 12 стран мира, среди участников выставки Министерство транспорта и коммуникаций республики Беларусь, Беларусская железная дорога, ЗАО "Торговый дом "КОМТЕК" (представители CUMMINS), ОАО "Электромеханика" (Россия), ОАО "МТЗ Трансмаш" (Россия), ООО "Шоттель" (Германия), Eliche Radice (Италия), ООО "Компания c иностранными инвестициями "Цеппелин-Украина", ПАО "Харьковский канатный завод" (Украина), ООО "УМС Марин" (Украина), ООО "Тритмент" (Россия), ООО "Транс-Сервис-КТТ", ГЕА Вестфалия Сепаратор Груп ГмбХ (Германия), ГУ "Госгидрография" (Украина), CMP Chugoku Marine Paints (Великобритания), Volvo Penta (Украина), АО "TINES" (Польша), ОАО "Волжский дизель имени Маминых" (Россия) и многие другие.
Турецкая морская отрасль была представлена 18 компаниями (SoyTeknik Endьstriyel Malzemeleri San.Tic. A.Ş., Alis Aluminyum Is Dog. San. Tic. Ltd. Sti., Altanlar Safety Marine and Shipchandling Service Trade Co.Ltd., Balden Denİzcİlİk San ve Tİc.Ltd.Sti, Cantas Denizcilik Yangin Guv.Sis.San.Tic.Ltd.Şti, Delmar Safety, Delta Gemi Donatim ltd. Sti., Ensar Gemy ve Yan San. Ltd Sti, Guven Grab, Inebolu Tersanecİlİk, İstanbul Ship Supply, Ozkan Demir Celik Sanayi A.S., Palamar Rope, Tuna Gemi, Yapas Chain, Yigit Marina, Yılmaz Denizcilik Nak. ve Gemi San. Tic.Ltd.Sti., Elta Ship), которые представили новые проекты в судостроении, свои услуги в судовом снабжении и в грузоперевозках на морском транспорте, а также новинки спасательного оборудования для судов.
Особым внимание посетителей пользовался стенд Marine System and Technology, на котором были представлены компании ООО "ДМТ Украина", AEGIR- Marine B.V., EagleBurgmann Germany GmbH & Co. KG, J.P. Sauer & Sohn Maschinenbau GmbH, MACOR Marine GmbH, Zollner Signal GmbH.
По мнению участников Форума в 2012 году выставку посетило рекордное количество посетителей за период с 2008 года. Этому результату способствовала насыщенная деловая программа Форума.
В рамках Форума прошли 15-я Международная конференция по транспорту и логистике "Транзитный потенциал Украины. Эффективная инфраструктура и логистика на транспорте в странах Юго-Восточной Европы", международная конференция "Морское и речное судоходство. Вопросы экономического взаимодействия, функционирования и развития"
При содействии правительства Нидерландов состоялась Украино-Голландская торговая миссия "Морское и речное судоходство", в работе которой приняли участие 15 компаний, ищущих партнеров в Украине.
Компания АСКОН КР провела свой семинар "Технологии АСКОН для решения задач конструкторско-технологической подготовки производства и промышленно-гражданского строительства".
Представители Евросоюза в Украине провели Круглый стол "Транспортная стратегия Украины до 2020 года", на котором освещались программы ЕС в Украине в сфере транспорта.
В рамках выставки "ТрансУкраина 2012" состоялось выездное заседание комитета по механизации, технологии и информатике (КМТИ) Ассоциации портов Украины "УКРПОРТ", в котором приняли участие представители украинских портов и обсуждались вопросы подготовки специалистов в области портового перегрузочного оборудования, перспективы развития отечественного краностроения, тенденции в монтаже портового перегрузочного оборудования.
В рамках Международного Черноморского транспортного форума и конференции прошел Круглый стол "Закон о морских портах как событие года в портовой отрасли", организатором которого выступила Юридическая фирма "АНК" (генеральный юридический партнер конференции).
Международный Черноморский транспортный форум проходил в ассоциации с выставкой и конференцией "The 1st Black Sea Ports & Shipping", организаторами которой являлись Transport Event Management LTD (Малайзия).
В рамках Форума состоялась церемония награждения победителей Национального транспортного рейтинга "ЧЕЛОВЕК ГОДА НА ТРАНСПОРТЕ". В номинации принимали участие десятки компаний, была проанализирована работа транспортного и морского сектора за 2011 и первую половину 2012 года. В работе экспертной группы принимали участие 38 экспертов - представителей всех отраслей транспорта. С их помощью были выбраны для номинирования компании лучшие из лучших в вагоностроении, локомотивостроении, машиностроении, экспедировании грузов, контейнерных перевозках.
ООО "Нибулон" в лице Вадатурского А. А. была предложена экспертами в номинации "ЛУЧШЕЕ ПРЕДПРИЯТИЕ УКРАИНЫ" за вклад в развитие украинского флота. Компания построила на николаевском заводе "WadanyardsOkean" в 2011 году два полнокомплектных буксира-толкача каждый длиной 37,2 метра, шириной 11,12 метров с осадка - 2,54 м и мощностью 2560 лошадиных сил.
Нужно отметить, что г-н Вадатурский победил также в номинации "СТРОИТЕЛЬСТВО ГИДРОТЕХНИЧЕСКИХ СООРУЖЕНИЙ". Усилиями компании были построены следующие причальные гидротехнические сооружения:- на зерновом терминале в г. Новая Одесса Николаевской области причальная стенка длиной 144 метра, длина берегоукреплений составила 155 метров; - на зерновом терминале в г. Кременчуг Полтавской области причальная стенка длиной 245 метра, длина берегоукреплений составила 195 метров.
За высокое качество гидротехнического строительства водных путей и гидротехнических сооружений в номинацию "СТРОИТЕЛЬСТВО ГИДРОТЕХНИЧЕСКИХ СООРУЖЕНИЙ" была также номинирована компания ООО "Мёбиус Констракшн Юкрейн"- украинское представительство крупной немецкой компании Moebius В октябре 2012 года компания совместно с "Черноморинвестгруп" выиграли тендер на проведение дноуглубительных работ в одесском морском порту в рамках создания контейнерного терминала на Карантинном молу.
За активное продвижение портовой реформы, инициирование роста объемов трансшипмента и принятия закона "О контейнерных перевозках в Украине" в номинации "ПОРТЫ" был отмечен Ю.Ю. Васьков - начальник ГП "Одесский морской торговый порт"
Еще два порта - Евпаторийский и Мариупольский были отмечены в данной номинации. ГП "Евпаторийский морской торговый порт" в лице начальника И.И. Кутафина получил награду за вклад в развитие интермодальных перевозок, а также за самый высокий годовой темп роста грузооборота. Евпаторийскому порту в 2011 году удалось нарастить грузооборот более чем на 45 % к показателям 2010 года.
ООО ‘К' LINE (УКРАИНА) в лице А.В. Нефедова получило награду за профессионализм в номинации "КОНТЕЙНЕРНЫЕ ПЕРЕВОЗКИ". Создание компании ""К" ЛАЙН" (Украина), являющейся собственным офисом японской судоходной компании ""К" ЛАЙН" ("Кавасаки Кисен Каиша Лтд.") в Украине, явилось логическим продолжением активности принципала в регионе Черного моря. Наряду с развитием контейнерного сервиса компании, а также в связи с возникновением и резким ростом грузопотока легковых автомобилей был проработан и открыт линейный сервис судами-автомобилевозами в порт Ильичевск.
Павлюченко С.Н. - Глава наблюдательного совета ОАО "Тепловозоремонтный завод" г. Полтава получил награду в номинации "ЛОКОМОТИВОСТРОЕНИЕ" за содействие развитию технический принципов обновления локомотивного подвижного состава, весомый взнос в создание и практическую реализацию на мощностях ОАО "Тепловозоремонтный завод" г. Полтава проектов глубокой модернизации тепловозов для железных дорог пространства 1520.
А в номинации "ВАГОНОСТРОЕНИЕ" за особый вклад в строительство полувагонов и за увеличение выпуска грузового подвижного состава был награжден ГП "Стрыйский вагоноремонтний завод" в лице директора А.Д. Алексеенко.
За значительный объем работ по модернизации и электрификации участков путей был награжден Н.И. Луханин - начальник ГП "Одесская железная дорога".
А в номинации "ТРАНСПОРТНЫЕ СМИ" был отмечен В.А. Сычев - главный редактор издательства "Подвижной состав" за особый вклад в развитие железнодорожной отрасли Украины, связанный с освещением в прессе новых тенденций в локомотиво- и вагоностроении.
ОАО "Торговый дом "КОМТЭК" в лице директора Ю.А. Дидка был номинирован в номинации "МАШИНОСТРОЕНИЕ" за активное продвижение новой техники отечественной и мировых производителей. В этом году было продано более 2000 двигателей Сummins, введен в эксплуатацию первый в Украине газо-поршневой двигатель Сummins. Готовится к пуску газо-поршневые двигатели на газопроводе Украина-Россия.
За весомый вклад в развитие отрасли судостроения и судоремонта, а также подготовку кадров для отрасли С.С. Рыжков- ректор Национального университета кораблестроения им. Адмирала Макарова был отмечен сразу в двух номинациях - "ТРАНСПОРТНАЯ НАУКА И ОБРАЗОВАНИЕ В УКРАИНЕ" и "СУДОСТРОЕНИЕ И СУДОРЕМОНТ".
Еще два учебных заведения Украины получили награду в номинации "ТРАНСПОРТНАЯ НАУКА И ОБРАЗОВАНИЕ В УКРАИНЕ" - это Одесская национальная морская академия в лице ее ректора Миюсова М.В. И Морской институт Украины в лице В.Г. Торского.По результатам выставки:
85 % участников либо заключили, либо находятся в стадии заключения новых контрактов как следствие прямого участия в выставке по транспорту и логистике;92 % опрошенных в целом охарактеризовали выставку как "очень успешную" или "успешную", обеспечивающую достаточное количество деловых контактов;95 % участников выставки оценили уровень организации как "очень хороший" или "хороший";80 % экспонентов уже подали заявку на участие либо с уверенностью заявляют об участии в выставках ТрансУкраина 2013 и Одесса 2014.
По итогам прошедшей выставки практически все экспоненты заявили, что они едва ли могут назвать иной способ заявить о себе на украинском рынке транспортных перевозок, обменяться опытом с партнерами и наладить новые деловые связи.
Поэтому для многих транспортных компаний Международный Черноморский транспортный форум - это главное событие на транспорте и в транспортной индустрии, которое нельзя пропустить!
Итальянский автопроизводитель Fiat завершит производство модели Panda на территории Польши до конца текущего года.
Данная модель стала наиболее популярной на заводе Тыхы, южная Польша, когда с 2003 года с его конвейера сошло более 2,15 миллионов единиц продукции. «Несмотря на то, что производство Panda Classic велось более девяти лет, решение компании является окончательным», - заявил пресс-секретарь Fiat Богуслав Сислар.
Вероятнее всего, данный шаг был обусловлен намерением перенести производственную линию в неаполитанский Помильяно с целью вывода его из кризиса, в то же время завод в Тыхы продолжит свое функционирование, но в настоящий момент не известно, какая модель или детали сойдут с его конвейера.
Такую информацию приводит новостное издание «Polish Press Agency».
Министр финансов Польши Яцек Ростовский заявил, что экономический упадок Польши – это не более чем временное явление, и в скором времени финансовая ситуация в стране вернется в нормальное русло.
В своем интервью для международной деловой газеты «Financial Times» глава министерства финансов Польши заявил, что несмотря на то, что рост ВВП в 2012 году составил всего 2,2% - на 0,7% меньше прогнозируемых показателей, у страны есть все шансы достойно выйти из кризиса.
По словам политика, именно сейчас, впервые за последние два года, можно с уверенностью утверждать, что вероятность катастрофического исхода для стран Европы стремится к нулю.
Однако глава министерства финансов выразил крайнюю озабоченность тем, что вероятнее всего, создание единой банковской системы может негативно отразиться на попытках Польши вступить в валютный союз.
Автоконцерн General Motors начал серийное производство Opel Astra в кузове седан на производственной площадке в Санкт-Петербурге, сообщает в четверг компания.
"Сегодня с конвейера завода "Джи Эм Авто" в Санкт-Петербурге сошел первый серийный автомобиль Opel Astra в кузове седан. Мировая премьера этой модели состоялась в августе на Московском международном автосалоне. Россия стала второй страной в мире после Польши, получившей возможность производить данную модель", - говорится в сообщении.
Компания отмечает, что автомобиль будет доступен для покупателей с тремя вариантами двигателей - один атмосферный 1,6 литра (115 лошадиных сил на 85 киловатт) с пятиступенчатой механической и шестиступенчатой автоматической трансмиссией и два турбированных - 1,4 литра (140 лошадиных сил на 103 киловатт) и 1,6 литра (180 лошадиных сил на 132 киловатт), которые комплектуются только с шестиступенчатым автоматом.
Opel Astra в кузове седан стал уже четвертым продуктом, производимый в настоящий момент на заводе в Петербурге.
Завод GM в Петербурге в первом полугодии 2012 года произвел 42,98 тысячи автомобилей (в 2011 году - 60 тысяч машин). На конец июня численность работников завода составляла 2,6 тысячи человек. Среднемесячная зарплата - около 36 тысяч рублей.
Предприятие с сентября 2009 года выпускает Chevrolet Cruze в кузове седан с уровнем локализации 23%, с июня 2010 года - Opel Astra хэтчбэк с уровнем локализации 19,31%, с декабря 2011 года - Chevrolet Cruze хэтчбэк.
В 2012 году компания намерена увеличить объем производства на петербургском заводе до 85 тысяч автомобилей, а в последующие пять лет нарастить выпуск до 230 тысяч автомобилей в год.
В интервью ЛІГАБізнесІнформ генеральный директор "Визз Эйр Украина" Акош Буш рассказал о том, почему компания не может запустить рейс в Москву и почему не будет переходить в "Борисполь".
О багаже
- В октябре Wizz Air ввела плату за провоз крупной ручной клади. Чем вызвана такая мера?
- Раньше была предусмотрена только одна норма: ручная кладь в салоне ограничивалась размерами 55см Х 40см Х 20см и максимальным весом 10 кг. Теперь мы разделили малую и габаритную ручную кладь, поскольку часто пассажиры пытаются пронести с собой габаритные вещи, которые тяжело разместить на полках в салоне. Существует правило - чем меньше вещей вы берете, тем меньше платите, а для авиакомпании это означает снижение расхода топлива.
- Как нововведение было воспринято пассажирами?
- Еще рано подводить глобальные итоги, так как услуга действует на всех рейсах Wizz Air (кроме рейсов, выполняемых "Визз Эйр Украина") с 24 октября. В течение месяца на рейсе Катовице-Лутон мы тестировали восприятие пассажирами наших нововведений. Результаты оказались положительными - около 20% пассажиров готовы платить за габаритную ручную кладь.
- Какие предусмотрены тарифы?
- Негабаритную ручную кладь (размером не более чем 42x32x25 см) можно по-прежнему перевозить бесплатно. Стоимость провоза большой ручной клади (например, багажа на колесиках размером до 56x45x25 см) составляет 10 евро при оплате онлайн.
- Некоторые издания сообщают, что цены на кладь оказались вдвое выше, чем заявлялось. Почему решили повысить цены?
- Изначально мы распространили не совсем корректные данные. Мы принесли за это извинения и разослали пассажирам обновленную версию нашего онлайн-бюллетеня с исправленными ценами
О ценах на билеты
- Как меняются цены на билеты по мере приближения даты вылета? Практикуются ли в украинских лоу-кост "горячие билеты", когда пассажир может купить условно за $20 последний оставшийся билет на рейс, который запланирован на завтра?
- Такого нет. Наша система ценообразования отличается от системы традиционных перевозчиков. Действует правило: чем раньше бронируешь, тем выгодное ценовое предложение. Если вы будете планировать поездку, например, за неделю, большая часть кресел на определенный рейс уже будет раскуплена. Это может быть от 2/3 до 90% емкости самолета. Соответственно последние места продаются по наиболее высокой стоимости.
- Если говорить о заказах, львиная доля приходится на период за полгода до рейса, за квартал, за месяц? Каков процент пассажиров, покупающих билеты в последнюю неделю?
- Все зависит от рейсов, ситуация может отличаться кардинально. Объясню формирование цены на примере отдельно взятого рейса. Есть направление из точки А в точку Б. Зная затраты, мы планируем необходимое количество реализованных билетов, с учетом средней загрузки. Определяется средний тариф на рейсе, позволяющий получить определенный доход. Допустим, он составит 50 евро. Те, кто готов бронировать заранее, получат возможность приобрести билет по более низкой цене. Те, кто будет планировать свою поездку в последний момент, естественно, частично оплатят затраты тех, кто бронировал заранее.
Но у нас нет цели предлагать высокие тарифы на последние места, в случае высокого спроса на направление. Скорее мы будем думать над тем, чтобы добавить еще один рейс.
О бюджетном рынке
- Как сегодня развивается рынок лоу-кост перевозок?
- Мы видим положительное развитие. Помимо пассажиров, которые традиционно выбирают перелеты, мы стараемся формировать новую категорию клиентов, которые раньше не путешествовали самолетами, но теперь готовы им воспользоваться.
Кроме того, покупательная способность населения растет, украинцы готовы больше тратить на путешествия. О росте рынка свидетельствует и то, что другие украинские перевозчики вводят новые маршруты, направления, увеличивают и обновляют флот. Тем не менее, рынок может быть в разы больше и расти быстрее, чем сейчас.
- Насколько остро вы конкурируете с традиционными авиакомпаниями (АэроСвитом, МАУ)?
- У нас значительно отличается и целевая аудитория, и модель построения рейсов. Традиционные перевозчики пытаются строить и развивать систему хабов, для перевозки трансферных пассажиров через Киев. Не менее 40% их пассажиропотока составляют именно такие клиенты. Нам по сути нечего предложить в этом направлении, так как наша модель основана на перевозке пассажира из точки А в точку Б, без дальнейших перелетов.
Как в Украине, так и в Восточной Европе, мы забираем у традиционных перевозчиков от 5% до 10% пассажиров. Остальные приходят за счет специальных предложений - это та новая категория, о которой мы уже говорили.
- Министерство инфраструктуры поставило цель к 2015 году нарастить число пассажиров лоу-кост до 5 млн. Ради этого власти согласны оформлять перевозчикам разрешение за две недели. Вы считаете это реальной задачей - и наращивание числа пассажиров, и быстрое оформление?
- Если учитывать остальных перевозчиков, эту цифру вполне реально достигнуть. Если говорить о нас, то в 2011 году мы перевезли 570 тыс. пассажиров, в планах на 2013 год - 1 млн. пассажиров. Мы готовы увеличивать флот и пассажиропоток, если будут выполнены определенные условия.
- О каких условиях вы говорите? Что в Украине сложнее, чем, к примеру, в Германии или Польше?
- Существуют межправительственные соглашения между Украиной и странами Евросоюза, в которых строго определено количество рейсов, перевозчики, направления. Это накладывает ограничения в плане открытия новых направлений. Мы обращаемся к правительству с запросами изменить условия с теми или иными странами, но это краткосрочное решение проблемы. Более глобальным было бы подписание соглашения об открытом небе с Евросоюзом. Это позволит свободно выполнять рейсы по наиболее привлекательным маршрутам.
- У вас есть версия, почему переносятся сроки подписания соглашения об открытом небе?
- Мы можем только предполагать, с чем это связано. Это политический вопрос.
- Какие еще барьеры мешают лоу-косту?
- Серьезным барьером является визовый режим. Снятие этого ограничения будет способствовать значительному развитию пассажиропотока. Также к административным барьерам можно отнести требование о проведении оплаты в иностранной валюте, но мы принимаем это как условия среды и определенный бизнес-риск.
Кроме того, обслуживание в аэропортах, из которых мы летаем ("Жуляны", "Львов", "Симферополь"), значительно дороже, чем в аэропортах Западной и Восточной Европы. А это непосредственно влияет на цену билета.- Насколько ставки в украинских аэропортах выше европейских?
- Мы говорим только о сети маршрутов авиакомпании Wizz Air. Естественно, в Западной Европе есть очень дорогие аэропорты, но при этом существует более дешевая альтернатива, которой в Украине нет. Стоимость аэропортового обслуживания в Украине в два-три раза выше, чем средняя по сети маршрутов авиакомпании в Европе.
О флоте и новых маршрутах
- Какие основные требования вы предъявляете к аэропорту?
- Нам не нужны специальные требования, наша модель строится за счет выполнения рейсов в так называемые неосновные аэропорты. Нужен только терминал с большой емкостью, пропускной способностью и возможностью быстрого обслуживания самолета (в течение 30 минут). Такие условия есть в более чем половине аэропортов крупных украинских городов.
- Международный аэропорт "Киев" (Жуляны) является базовым для "Визз Эйр Украина". Не планирует ли компания перебраться в "Борисполь", с открытием нового терминала D? Получали ли вы такое предложение?
- У нас не было специального предложения от аэропорта "Борисполь," чтобы рассматривать такой переход. Когда входили в "Жуляны", конечно, знали о планах строительства терминала, но наше решение о базировалось на двух принципах: более низкие аэропортовые сборы, чем в "Борисполе", и расположение в черте города, что позволяет пассажирам экономить время и деньги.
- Сегодня флот компании состоит из двух самолетов Airbus A320. Будете расширяться?
- Весной 2013 года у нас появится третий самолет. Дальше все будет зависеть от развития рынка, изменений условий, о которых мы говорили. Но у нас есть возможности наращивать флот.
Мы не выполняем план по развитию парка, который изначально закладывался. Ожидали, что на данный момент у нас будет 5-6 воздушных судов. Этого не произошло в большей мере по причине экономической ситуации в стране.
- Основные направления сегодня - это крупные города Западной Европы. Вы планируете, к примеру, покрывать туристические направления (сегодня есть только рейсы в Анталию)? Или это пока невыгодно? При каких условиях можете запустить рейсы в Россию?
- Месяц назад открыли рейс в Грузию. Это совершенно новое направление не только для "Визз Эйр Украина", но и для всей авиакомпании. Готовы рассматривать и другие рынки.
Что касается РФ, существует межправительственное соглашение, в рамках которого есть определенные ограничения. Но тут мы встречаем больше преград с российской стороны. Хотя у этого направления большой потенциал. Если бы была возможность получить разрешение на маршрут Киев-Москва, я уверен, что мы открыли бы рейс завтра. Несмотря на то, что сегодня очень много предложений по данному направлению, тарифы все еще находятся на высоком уровне, а мы могли бы предложить более низкие цены.- По словам Бориса Колесникова, Wizz Air планирует выполнять регулярные рейсы из Донецка в Лондон. Вы уже получили разрешение на маршрут?
- У нас есть интерес к этому направлению, работаем над этим проектом. Еще не достигнуты все необходимые договоренности и даже не подписано соглашение с самим аэропортом, поэтому пока не готовы окончательно подтвердить начало полетов на конкретную дату.
- Какие новые внутренние направления вы еще хотели бы открывать?
- Если говорить о пассажирах, которые путешествуют в Украине, это большей частью деловой пассажиропоток. Для них важна частота рейсов. Для этого нужно выполнять как минимум два рейса в день - утром и вечером. Наш флот воздушных судов состоит из самолетов Airbus A320 емкостью 180 кресел. Учитывая такую большую емкость, мы не уверены, что сможем ее реализовать, летая два раза в день.
При выходе на украинский рынок мы пробовали запускать рейсы Киев-Запорожье, Киев-Харьков, но остановили их еще на периоде продажи - не было интереса. Скорее всего, вернемся к этому вопросу в будущем. Пока у нас только один внутренний рейс Киев-Симферополь.
- Он сейчас работает, или "заморожен" на зиму?
-Он работает в летний сезон. Сейчас начинается зимний перерыв, возобновим полеты весной.
- Какие международные направления рассматриваете из Львова, Днепропетровска, Харькова?
- Можно посмотреть на нашу сеть маршрутов из Киева и приблизительно представить себе те направления, которые бы пользовались спросом из региональных аэропортов. Из донецкого аэропорта можно еще рассматривать перелеты на восток, в сторону Кавказского региона.
Мы находимся в стадии переговоров с аэропортами Львова, Харькова. Если говорить о приоритетах, первым по степени важности для нас остается Киев, затем Львов, Донецк, Харьков, Одесса. Хотели бы иметь базы во всех крупнейших городах Украины, но это с течением времени.О загрузке
- В период Евро 2012 было много нареканий на работу авиакомпаний. У вас случались задержки в этот период?
- У нас не было нарушений в операционной деятельности в этот период, здесь нужно отдать должное аэропорту. Кстати, очень много национальных команд во время игр прилетало именно в аэропорт "Жуляны". Также многие пользовались специальными чартерными рейсами.
- Насколько вырос пассажиропоток лоу-коста на период чемпионата? Какая доля пассажиров стала пользоваться лоу-костом регулярно? Или всплеск носил просто разовый характер?
- Мы почувствовали увеличение пассажиропотока. У нас были добавлены несколько рейсов, но это не показатель изменения рынка, ведь речь идет о периоде трех-четырех недель. Кроме того, выбор базирования команд не сильно совпал с нашими рейсами.
- Какова сегодня средняя загрузка на ваших рейсах?
- В среднем 84%.
- Сколько планируете перевезти пассажиров до конца 2012 года?
- Чуть больше 600 тысяч.
- Какое число пассажиров воспользовалось услугами лоу-кост с начала года? Какую динамику вы видите?
- Оценить трудно, мы не знаем пассажиропоток всех перевозчиков. Но интерес к Украине очень большой, и он будет расти при устранении барьеров. Главные шаги в этом направлении - подписание соглашения об открытом небе и исключение визового режима, причем они должны быть реализованы параллельно, иначе спрос не покроет предложение. Ведь после подписания соглашения в Украину придет большое количество перевозчиков, но эта емкость не будет заполнена в силу визовых ограничений.
Беседовал: Денис Кацило
Государственное агентство по инвестициям и управлению национальными проектами Украины приглашает крупные китайские банки принять участие в финансировании сооружения подводного канала к будущему морскому терминалу сжиженного природного газа (LNG-терминалу).
Об этом глава агентства Владислав Каськив рассказал УКРИНФОРМу.
"Мы .. обсудили возможность финансирования морской части LNG-терминала (строительства подводного канала) за счет китайских государственных банков: Китайскому экспортно-импортному банку, который является нашим традиционным партнером, такое же предложение мы изложили и Банку развития", - отметил В. Каськив.
Председатель Госагентства объяснил, что стоимость этой части проекта составляет 120 млн евро. "Это морская часть, это приблизительно 15% стоимости (всего проекта. - Ред.), перекрытые государственными гарантиями на строительство канала", - добавил В. Каськив. По его словам, государственные инвестиции в другие составные проекта составляют только 7%, а остальные средства - частные.
Что касается собственно терминала, то уже 15 ноября начнется техническая стадия - строительство в порту "Южный". Состоится также официальная церемония подписания соглашений, касающихся формирования консорциума инвесторов и поставщиков оборудования. Китай в этот клуб пока не входит. Однако, подчеркивает В. Каськив, "это не значит, что этот клуб закрыт, - он развивается". Проект, по его словам, состоит из трех отдельных частей, из нескольких элементов, которые могут реализоваться в партнерстве с различными компаниями. Одну из них будет реализовывать государство - это строительство подводного канала, и "он может реализоваться по отдельной формуле сотрудничества, например с Эксимбанком - как с банком, который будет кредитовать эту часть, или вместе с какими-то китайскими компаниями".
LNG-терминал стал одним из проектов, который Государственное агентство по инвестициям презентовало в пятницу в Пекине в рамках роуд-шоу. Говоря об отличии нынешнего и прошлогоднего роуд-шоу, руководитель Госагентства подчеркнул, что в этом году презентуются уже не концепции, а конкретные проекты, разработанные до технической стадии. "Это предложения, которые могут рассматриваться абсолютно смело на профессиональном уровне инвестиционными комитетами, управляющими структурами компаний", - подчеркнул В. Каськив. Еще половина - новые проекты, на ТЭО для которых будут объявлены тендеры. Кроме того, по его словам, в этот раз Госагентство "приехало подписывать конкретные документы, в каждом городе по 2-3". "Логика абсолютно понятна: в прошлом году мы приехали с первой инициативой презентации Украины как страны, которая имеет большой потенциал и перспективы для развития инвестиций, а в этом году - уже с конкретными проектами и за конкретными результатами", - сказал В. Каськив.
Как сообщало агентство, роуд-шоу уже прошли с конца сентября в Париже, Мюнхене, Варшаве, Москве, Риме. После Пекина делегация направляется в Сеулу и Сингапур, на очереди - Бразилия, США (Вашингтон и Сан-Франциско) и Канада (Торонто). Потом - Катар, Саудовская Аравия и Израиль.
По данным Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН, общий объем учтенной заготовки древесины в мире в 2011 году составил 3435 миллионов кубометров.
На первое место по объемам заготовки древесины вышла Индия (9,7% от общемировой заготовки - 332 млн кубометров), за ней следуют США (9,4%, 324 млн куб. м), Китай (8,5%, 291 млн куб. м), Бразилия (7,9%, 272 млн куб. м) и Россия (5,7%, 197 млн куб. м). Кроме них, в двадцатку лидеров, в порядке убывания учтенных объемов заготовленной в 2011 году древесины, входят Канада, Индонезия, Эфиопия, Демократическая республика Конго, Нигерия, Швеция, Германия, Франция, Финляндия, Чили, Мексика, Уганда, Мьянма, Гана, Польша.
В общем объеме заготовки древесины в Индии 93% приходится на дрова.
Украина с 1 ноября до конца 2012 года закупит в Европе небольшие объемы природного газа, сообщает в среду сайт издания "Зеркало недели. Украина".
"НАК "Нафтогаз Украины" и крупнейший в Центральной и Восточной Европе газотрейдер RWE Supply & Trading (RWE ST, Германия) подписали контракт о продаже/покупке природного газа на границе Польша-Украина. Срок действия контракта - с 1 ноября 2012 года по 1 января 2013 года. Объем поставок газа в Украину - 56 миллионов 744,640 тысяч кубометров", - пишет издание.
Топливо будет поступать по украинской газотранспортной системе в реверсном режиме.
Издание не раскрывает своих источников. РИА Новости пока не располагает официальной позицией "Нафтогаза" по этому вопросу.
На фоне затяжных и безрезультатных переговоров с Россией о снижении стоимости импортируемого газа Украина наращивает собственную добычу, возлагая особые надежды на разработку месторождений шельфа Черного моря, а также на добычу нетрадиционного сланцевого газа. Украина также намерена построить на черноморском побережье терминал по приему сжиженного газа. Кроме того, украинские власти заявляют о возможности закупки небольших объемов российского газа на спотовом рынке в Европе. Виктор Авдеенко.
В октябре этого года Ассоциация Производителей Европейского Картофеля (EUPPA) утвердила на заседании в Брюсселе решение об избрании нового совета и его главы. С января 2013 года работающего на данный момент генерального секретаря EUPPA Ромена Кулса заменит Адриана Носевикс. Последняя сейчас является руководителем ассоциации AGEP, куда также входит целый ряд объединений - Ассоциация Безалкогольных Напитков (UNESDA) и Европейская Ассоциация Переработчиков Рыбы (AIPCE).
Предприятия, входящие в состав EUPPA, активно продают картофель из Австрии, Бельгии, Франции, Германии, Италии, Польши и Великобритании. За последний год в целях оптимизации работы Ассоциации, ее специалистами налажен целый ряд контактов между национальными ассоциациями и независимыми компаниями. С новым главой совета EUPPA надеется продолжить намеченный курс развития.
По Белорусской железной дороге в январе-сентябре текущего года всеми контейнерными поездами перевезено 201,1 тысячи контейнеров в двадцатифутовом эквиваленте (ДФЭ), что превышает уровень аналогичного периода 2011 года на 25,4%.
Учитывая мировую тенденцию контейнеризации перевозок грузов, Белорусская железная дорога активно участвует в реализации новых проектов по перевозке грузов контейнерными поездами.
В том числе два новых проекта стартовали в 2012 году - по белорусской магистрали начал курсировать контейнерный поезд c продукцией компании Вosch Siemens Hausgerдte GmbH по маршруту Гинген (Германия)-Брест-Москва и контейнерный поезд с комплектующими для сборки автомобилей Ford по маршруту Тересполь (Польша)-Брест-Елабуга (Россия).
На сегодняшний день по Белорусской железной дороге регулярно курсируют 11 контейнерных поездов. На магистрали для всех контейнерных поездов установлены конкурентоспособные тарифы, обеспечивается ускоренная переработка контейнеров и вагонов с грузом на передаточных станциях, их проследование по территории Беларуси в короткие сроки и по твердому расписанию.
Уровень заболеваемости сердечно-сосудистыми патологиями в РФ начнет снижаться уже через полгода после полного вступления в силу антитабачного закона, онкологическими - через 3-5 лет, считают опрошенные РИА Новости эксперты, знакомые с антитабачным опытом зарубежных стран.
Во вторник правительство РФ внесло в Госдуму законопроект "Об охране здоровья населения от воздействия окружающего табачного дыма и последствий потребления табака". Документ, подготовленный министерством здравоохранения России, предусматривает полный запрет курения в общественных местах с 1 января 2015 года. Кроме того, в проекте закона идет речь о запрете на продажу сигарет в ларьках, на демонстрацию табачных изделий и процесса курения в новых аудиовизуальных произведениях, предназначенных для детей.
Ранее Минздрав сообщал о том, что меры, ограничивающие потребление сигарет, будут вводиться поэтапно: часть мер вступит в силу с момента принятия законопроекта, другие будут введены с 1 июля 2014 года и заключительный этап запланирован с 1 января 2015 года.
Как отмечал заместитель министра здравоохранения РФ Сергей Вельмяйкин, Россия теряет порядка 1,5 триллиона рублей потому, что около 300 тысяч человек в трудоспособном возрасте ежегодно преждевременно умирают из-за потребления табака. Если бы удалось сократить табакокурение хотя бы на 10%, Россия могла бы дополучать 90 миллиардов рублей, уверен он.
Закон для здоровья
По мнению руководителя Центра по отказу от табака НИИ пульмонологии ФМБА России, доктора медицинских наук Галины Сахаровой, снижение потребления табака, в первую очередь, даст эффект с точки зрения здоровья населения.
"Вероятно, через 3-5 лет после вступления всех положений закона в силу, мы заметим снижение заболеваемости онкологическими заболеваниями. По таким диагнозам, как инфаркт миокарда, инсульт - уже через полгода увидим первые цифры, а стойкое снижение будет наблюдаться через 2-3 года", - сказала она РИА Новости.
По мнению врача, меры, которые описаны в законе, не ограничивают чью-либо свободу.
"Смысл этих мер заключается в том, чтобы создать вокруг человека атмосферу, свободную от табачного дыма, в котором очень много токсических, отравляющих, канцерогенных веществ. Эти меры - не ограничительные, а расширяющие возможности человека быть здоровым", - сказала она РИА Новости.
Сахарова отметила, что, например, в Канаде заболеваемость инфарктом миокарда была снижена на 39% без применения высоких технологий и дорогостоящих лекарств, а за счет того, что государство защитило людей от вредных веществ табачного дыма.
Согласен с ней председатель правления Международной конфедерации обществ потребителей Дмитрий Янин. "В тех странах, где был введен полный запрет на курение в общественных местах, резко снизилось число сердечно-сосудистых заболеваний", - сказал он РИА Новости.
Меры в комплексе
Также, по словам Сахаровой, в США заболеваемость раком легкого снизилась на 33% в результате того, что люди перестали дышать канцерогенами сигаретного дыма.
"В любой стране, где вводились эти меры, уже в течение полугода количество вызовов скорой помощи по поводу острых сосудистых состояний (инфаркта миокарда, инсульта) сокращалось на 15%. Эти меры спасают людей от преждевременной смерти и от трагедий в семье", - сказала она.
По словам Янина, в течение трех лет за счет комплексных антитабачных мер в разных странах распространенность курения снизилась почти на 15%. При этом он уверен, что самая эффективная мера в борьбе с распространением сигарет среди населения - это повышение акцизов.
Янин считает, что борьба с курением наиболее активно идет в Турции, Ирландии, Великобритании, Франции, Австралии, Польше, большинстве штатов США.
ЛАЙНЕР КАЧИНЬСКОГО НЕ ВЗРЫВАЛИ
Польская сторона опровергла сообщения польских же СМИ о том, что на обломках президентского Ту-154 нашли следы взрывчатки
Польская прокуратура не выявила следов взрывчатки на обломках самолета Ту-154, который потерпел крушение под Смоленском 10 апреля 2010 года. Об этом сообщил во вторник на специальной пресс-конференции глава окружной военной прокуратуры в Варшаве Иренеуш Шелонг, передает РИА Новости.
Поводом для данной пресс-конференции стала статья в одной из польских газет, в которой сообщалось, что съездившие в Смоленск польские взрывотехники якобы обнаружили на обломках самолета - некоторых креслах и даже элементах фюзеляжа - следы тротила и нитроглицерина, причем в весьма высокой концентрации. Что противоречит официальной версии катастрофы.
Шелонг все это опроверг. "Приглашенные прокуратурой эксперты, работавшие под Смоленском совместно с прокурором, не обнаружили на обломках самолета Ту-154М тротила или какого-либо другого взрывчатого вещества", - сказал руководитель военных прокуроров Польской республики.
Он пояснил, что с 17 сентября по 12 октября в Смоленске работала группа из 11 человек, в состав которой входили прокурор из окружной прокуратуры в Варшаве, взрывотехники, специалисты в области самолетостроения. Эксперты использовали ионные масс-спектрометры для химического анализа веществ на месте трагедии. Это оборудование срабатывает при соприкосновении с веществами, имеющими схожий с взрывчатыми химический состав. "Иногда оборудование может среагировать на пестициды, растворители и даже на некоторые виды выпускаемой в настоящее время косметики", - пояснил главный польский военный прокурор.
Газета после пресс-конференции также признала, что погорячилась. "Мы ошиблись, написав о тротиле и нитроглицерине. Это могли быть эти вещества, но не обязательно были", - сказано в размещенном на сайте газеты уточнении-опровержении.
Ряд экспертов уже предположили, что нынешний вброс информации мог быть связан с попыткой неких сил вновь дестабилизировать российско-польские отношения.
Президент Польши Лех Качиньский и польская делегция погибли 10 апреля 2010 года в авиакатастрофе под Смоленском. Международный авиационный комитет считает, что президентский Ту-154 разбился из-за отказа его экипажа уйти на запасной аэродром в плохих погодных условиях. Польша заявила о нарушениях с обеих сторон, в частности, у экипажа было мало подготовки. Польский публицист Зигмунт Дзенцеловский сказал в интервью Business FM, что сторонники версии о заговоре против Качиньского "получили ветер в свои паруса".
«Самое главное – инвесторы говорят о росте среднего класса»
Александр Ивлев, управляющий партнер компании Ernst&Young по России, об изменении отношения иностранцев к национальной экономике
Ирина Граник
Александр Ивлев, управляющий партнер компании Ernst&Young по России, координатор работы с иностранными инвесторами в рамках консультативного совета по иностранным инвестициям при правительстве РФ, говорит об изменении отношения инвесторов к России.
— Какие факторы улучшили оценку иностранными инвесторами ситуации в России?
— Нельзя говорить о каком-то одном факторе, сыгравшем ключевую роль в изменении восприятия иностранными инвесторами России. Скорее это совокупность всех шагов, которые были сделаны в последние годы. Причем очень важно, что не только государство занималось улучшением инвестклимата, но и бизнес стал более активно участвовать в подготовке законодательства, включая работу с МЭР, Минфином, правительством и таможенной службой. Кроме того, в последние полтора года получил развитие проект «Национальная предпринимательская инициатива». В рамках проекта Агентством стратегических инициатив (АСИ) подготовлены 22 «дорожные карты», направленные на улучшение бизнес-среды. Кроме того, Минэкономразвития запустило систему оценки регулирующего воздействия принимаемых нормативных актов. В итоге инвесторы видят, что государство проводит ряд реформ, направленных на оздоровление инвестклимата в области налогообложения, миграционной политики, таможенного законодательства. Меняется ситуация в банковском и финансовом секторе. Мы видим то, что процесс интеграции России в мировое пространство продолжается полным ходом. Помимо того, что мы вступили в ВТО, идет процесс обсуждения нашего вступления в ОЭСР. В итоге накопленные за много лет прямые иностранные инвестиции составляют значительный объем. Только иностранные члены КСИИ на сегодняшний момент инвестировали в Россию более 110 млрд долл. Это очень хороший показатель. Пока это только 42 иностранные компании, но их может быть гораздо больше. Могли бы мы больше достичь? Наверное, могли бы. Тем не менее важна сама динамика в улучшении инвестклимата.
— Чем Россия, если отталкиваться от данных опроса, привлекает инвесторов?
— Самое главное — они говорят о росте среднего класса в России и его благосостоянии. Очень важный позитивный фактор — прибыльность инвестиций. И это реалии нашей жизни — Россия привлекает природными ресурсами.
— Насколько волнует инвесторов политическая ситуация в России?
— Можно сказать так: бизнес комфортно работает в тех регионах и в тех условиях, где есть стабильность. В целом, по мнению инвесторов, в России довольно стабильная и понятная политическая система. Бизнес старается политические вопросы не затрагивать в своих беседах с государством. Мы говорим об экономике, о глобальных тенденциях и о том, как создать нормальные условия для работы бизнеса. Помимо того, что я уже говорил, для России важным является создание нормальных условий для бизнеса и широкой предпринимательской базы. Рабочие места в Америке, Германии, Финляндии на 60–70% создаются предпринимателями, а у нас всего на 10–15%.
Польская государственная нефтегазовая корпорация ПГНиГ планирует улучшить газоснабжение северо-восточной части Польши, а также построить в районе г.Остроленка (Подлясское воеводство) газовую электростанцию. Для реализации этих планов необходимо существенно увеличить объемы поступающего в эти регионы «голубого топлива». С этой целью «Мазовецка Спулка Газовництва» – территориальное подразделение ПГНиГ, отвечающее за газообеспечение восточных воеводств Польши, проводит переговоры с оператором транзитных газопроводов «Ямал – Европа» компанией ЕвРоПол Газ о создании нового пункта отбора газа в районе г. Замбров в Подлясском воеводстве. В настоящее время отбор газа из ямальского газопровода осуществляется в Польше только в двух пунктах – Львувек (Великопольское воеводство) и Влоцлавек (Куявско-Поморское воеводство). Улучшению ситуации с газообеспечением северо-восточных воеводств будет способствовать также строительство газопровода Литва-Польша. Его протяженность составит 562 км, объем финансирования – не менее 470 млн. евро. Польша и Литва рассчитывают, что Евросоюз окажет им финансовую помощь при реализации данного проекта. Rzeczpospolita
Министерство финансов заплатило последний транш по кредитам, которые были предоставлены Польше еще в 70-е годы, когда первым секретарем ЦК Польской Объединенной Рабочей Партии был Эдвард Герек. К началу 80-х годов задолженность достигла 25 млрд. долларов. Поскольку валюты для погашения кредитов не хватало, обслуживание задолженности отложили почти на 10 лет, однако проценты по ней нарастали. В 90-х годах Польше удалось договориться с кредиторами –коммерческими банками, членами т.н. «Лондонского клуба»: половина суммы долга была списана, а оставшаяся часть обеспечена выпуском специальных облигаций на сумму 8 млрд. долларов. Последний их транш был выкуплен в минувший понедельник польским Минфином за 300 млн. долларов. Со времен социалистической Польши остается еще задолженность в размере около 50 млн. долларов перед т.н. «Парижским клубом» - зарубежными государственными кредитными учреждениями. Это кредит, полученный от Японии, которая не согласилась на его досрочное погашение. Окончательное урегулирование этой задолженности наступит в 2014 году. В настоящее время, по данным Минфина Польши, внешний долг составляет 73,5 млрд. долларов. Большая его часть – более 57 млрд. долларов – это облигации в иностранной валюте, проданные иностранным инвесторам. 16 млрд. долларов приходится на кредиты международных финансовых институтов – Мирового Банка (6,5 млрд. долларов), Европейского инвестиционного банка (более 9 млрд. долларов) и Банка развития Совета Европы (0,2 млрд.долларов). Rzeczpospolita
Владимир Путин провёл заседание Совета по науке и образованию. Это первое заседание Совета в обновлённом составе.
Обсуждались меры совершенствования научной деятельности, в частности вопросы повышения эффективности грантовой системы поддержки научных проектов, бюджетного финансирования исследований и разработок в рамках государственного задания, использования фондов целевого капитала, а также законодательное обеспечение новых механизмов финансирования науки.
* * *
В.ПУТИН: Добрый день, уважаемые коллеги!
Сегодня мы проводим первое заседание Совета по науке и образованию в обновлённом составе. Он действительно обновлённый, процентов, наверное, на 60. Очень рассчитываю, что мы сможем серьёзно обновить и содержание нашей работы. Совет должен стать площадкой для открытого диалога с научным сообществом, для выработки конкретных рекомендаций по основным направлениям государственной политики. Именно уровень развития науки, технологий, образования, качество человеческого капитала, в широком смысле этого слова, и определяют лидерство в современном мире.
Наша с вами общая задача – в том, чтобы последовательно, используя лучший отечественный и мировой опыт, сформировать в России научно-образовательную среду, отвечающую требованиям сегодняшнего дня, стратегическим приоритетам развития Российской Федерации. На решении этих вопросов и должен сконцентрироваться Совет, опираясь на компетентное мнение научно-образовательного сообщества страны, учитывая все конструктивные и реализуемые в наших условиях идеи.
Сегодня в рамках повестки речь пойдёт о таком значимом вопросе, как финансовая поддержка отечественной науки. Более эффективными и результативными должны стать инструменты, используемые на этом направлении. Они должны повысить отдачу от инвестиций в науку.
За последние десять лет объём расходов федерального бюджета на науку, я хочу подчеркнуть, именно на гражданскую науку, увеличился на порядок. Но мы привыкли считать, и часто говорим об этом, и иногда говорим, в общем-то, справедливо, что средств на науку не хватает. Вместе с тем хотел бы обратить ваше внимание на сухие цифры. Они такие. В 2002 году мы направляли на науку 31 миллиард рублей, а в 2012-м – 328 миллиардов рублей. Всё-таки разница существенная.
За последние 5 лет средняя заработная плата в государственном секторе исследований и разработок выросла почти втрое: с 9700 рублей в 2006 году до 27 869 рублей в 2011 году. Это на 21 процент выше средней заработной платы по экономике. Конечно, может быть, и это не весть что, но всё-таки тенденция очевидна, и положительная.
По абсолютным объёмам государственного финансирования исследований и разработок Россия вошла в число ведущих стран мира. По паритету покупательной способности, по ППС именно, у нас 22 миллиарда долларов. Если сравнивать со странами ОЭСР, то мы, конечно, значительно уступаем Соединённым Штатам (157 миллиардов), Японии (33 миллиарда) и Германии (29 миллиардов), но опережаем такие страны, как Франция, Великобритания, Италия. Там, соответственно, 19, 14 и 11 миллиардов долларов по паритету покупательной способности.
Ряд наших научных институтов, исследовательских команд работают на самом высоком, что называется, передовом глобальном уровне, пользуются заслуженным авторитетом в мировом сообществе. Даёт первые результаты и программа привлечения ведущих учёных в российские университеты и лаборатории. Сегодня в России реализуется более 70 исследовательских проектов с участием как зарубежных специалистов, так и наших соотечественников, которые возвращаются работать в Россию. Я уже говорил несколько раз, в том числе и публично, в новом Федеральном университете был, который мы открыли, вы знаете программу грантовой поддержки исследователей, ведущих исследователей с мировым именем, которым предоставляются лаборатория, жильё, заработная плата приличная. Конкурс провели: 10 человек на место. Из Соединённых Штатов, из Европы, из Японии, Южной Кореи. Это уже, в общем, мне кажется, мы в правильном направлении действуем. Нам, конечно, этого недостаточно, нам нужно больше, нам нужна устойчивая тенденция, новое качество работы всего научно-исследовательского комплекса страны.
Доля российских авторов в международных научных публикациях, число ссылок на наши научные работы в мире, к сожалению, продолжает снижаться. Остаётся невысокой патентная активность. Вполне обоснованно звучит вопрос, почему рост бюджетных расходов на науку пока не даёт нужной отдачи в виде патентов, новых технологий и инноваций. В то же время в научном сообществе бытует мнение, что средства, которые государство выделяет, – это только бюджет выживания, а не развития. В отдельных сегментах науки это так, но уже всё-таки не везде, надо объективно сказать.
Считаю, что интересы дела требуют максимальной чёткости и ясности в вопросах государственной поддержки науки. Нам нужна понятная логика, ориентированная на результат, на повышение эффективности бюджетных ассигнований на науку. Нам необходимо скорректировать бюджетные инструменты, сделать их назначение и использование более адресным, выработать дифференцированный подход к поддержке и финансированию различных стадий исследовательского цикла, установить понятную и прозрачную связь между научными результатами и вознаграждением учёных. И в то же время дать возможности для творческого роста и профессиональной самореализации молодых исследователей, обеспечить им достойный уровень жизни.
И конечно, необходимо стимулировать переход на принцип многоканального финансирования научных исследований, привлекать средства не только государственного бюджета, но и внебюджетных источников, бизнеса, частных компаний. Многие из присутствующих здесь знают, как в ведущих странах такие потоки распределяются. В Японии, например, только 23 процента бюджетных средств направляется на науку, а у нас – почти 75 процентов.
Естественно, все эти новые подходы нужно внедрять постепенно, без радикальной ломки действующих инструментов и институтов, понимая, что, как я только что сказал, главным финансовым ресурсом, источником для сектора исследований и разработок в России по-прежнему остаётся именно бюджет.
В этой связи несколько предложений. Первое. Должен серьёзно измениться базовый инструмент поддержки науки, так называемые «государственные задания».
Сегодня примерно три четверти средств и даже больше, я уже об этом сказал, выделяемых по этой линии, идут на выплату заработных плат, оплату коммунальных услуг и на текущий ремонт, то есть на текущие расходы. Соответственно, ресурсов для полноценных научных исследований, закупок оборудования и материалов, развития инфраструктуры оказывается явно недостаточно.
Считаю необходимым при формировании госзадания отделить задачи по содержанию и развитию научной инфраструктуры от непосредственно самой научной деятельности. При этом важно выйти на ритмичный 5–10-летний цикл обновления материально-технической базы научных и образовательных учреждений.
Далее. Сложившаяся практика госзаданий фактически ориентирована на освоение средств, полученных из государственного бюджета, уводит на второй план результативность научных исследований и изысканий, не создаёт стимулов для развития необходимой конкуренции в научной среде. Одним из возможных решений может стать переход на систему постоянных и срочных контрактов в рамках государственных заданий.
На постоянные контракты могут быть привлечены ведущие учёные, исследователи, которые добиваются высоких результатов в научной работе, а для остальных коллег, сотрудников должна быть предусмотрена система срочных контрактов для работы в сильных научных группах в рамках конкретной темы или проекта. При этом финансирование организаций, имеющих устойчивую мировую репутацию, необходимо вести на постоянной основе. Например, в рамках их среднесрочных программ развития.
Второе. Новое качество должна получить современная грантовая модель финансирования науки. Это действительно уже показавший себя не только за рубежом, но и у нас эффективный инструмент.
Вместе с тем существующие форматы краткосрочных грантов у нас, в России, не позволяют полноценно поддерживать все проекты. По сути, средства гранта являются лишь добавкой к базовому окладу исследователей и аспирантов. На них можно принять участие в научной конференции, закупить кое-какое оборудование, но осуществить крупный проект от начала и до конца, достичь значимых научных результатов практически невозможно.
Вы знаете о принятом решении существенно увеличить ресурсное наполнение государственных научных фондов. На эти цели к 2018 году планируется выделять до 25 миллиардов рублей ежегодно.
Хочу сказать, что мы этот вопрос с Минфином в своё время прорабатывали, и здесь не должно быть никаких спекуляций по поводу того, что слишком большие средства у нас выделяются и у нас от этого бюджет развалится. Ничего там не развалится. Вопрос предварительно проработан. Не проработан, правда, вопрос, в какой организационно-правовой форме дальше использовать эти средства, но это предмет отдельных дискуссий в рамках Правительства или между Правительством и Администрацией. В принципе, можно подумать и о том, чтобы создать какие-то дополнительные структуры, которые занимались бы грантовой поддержкой. Тем более, повторю, что они достаточно эффективно себя показали.
Чтобы эти средства получили максимальную отдачу, необходимо модернизировать грантовую политику (только что об этом сказал), ориентировать её на поддержку среднесрочных научных исследований и крупных проектов полного цикла на тех направлениях, которые способны дать результаты мирового уровня.
Также считаю важным перевести на грантовое финансирование поисковые исследования федеральных целевых программ. В этой связи предлагаю обсудить вопрос создания новых специализированных фондов поддержки науки и научно-образовательной деятельности.
Третье. Мировая практика показывает, что большая часть прикладных исследований и проектов реализуется с привлечением внебюджетных средств. Я сейчас только приводил пример с Японией. Однако для многих российских организаций эти возможности сильно ограничены. Особенно если исследования носят некоммерческий, фундаментальный характер.
Эффективной формой привлечения частных средств в сферу науки и образования являются фонды целевого капитала. Соответствующий закон у нас уже принят, действует. В настоящее время работают 70 фондов целевого капитала с общим объёмом 4 миллиарда рублей.
Конечно, этого недостаточно, мы понимаем, что этого ещё очень мало, чтобы говорить о серьёзном частном финансировании научных исследований. И тем, конечно, важнее роль государства в стимулировании создания и развития таких фондов.
Предлагаю сегодня все эти вопросы обсудить, поговорить на все эти темы, с тем чтобы двигаться дальше. Большое спасибо за внимание.
Слово для доклада Дынкину Александру Александровичу, академику-секретарю. Пожалуйста.
А.ДЫНКИН: Уважаемый Владимир Владимирович!
Уважаемые члены Совета! Уважаемые участники совещания!
Эта идея – вырабатывать рекомендации для научной политики на высшем политическом уровне и в диалоге с учёными – абсолютно правильная и очень долгожданная. У нас есть экономическая политика, есть бюджетная, есть промышленная, другие политики. Научной политике с этой точки зрения пока не везло. И могу сказать, что в научном сообществе существуют большие ожидания по поводу нашей работы.
Отмечу, что принимать стратегические решения в науке не так просто. Возьмём такой простой, но принципиальный вопрос: данные о научном бюджете. В соответствии с программной логикой федерального бюджета несколько лет тому назад из него исчезла статья 06 «Наука», правда, осталась статья 07 «Образование». Более того, в текущем году в бюджете нет статьи «Фундаментальные исследования в вузах». Есть свидетельства о том, что по статьям исследования и разработок у нас часто ведутся разработки методик, выполняются рутинные технологические операции.
Поэтому если бы Министерство финансов в справочном порядке приводило такую интегральную статистику ассигнований на науку, желательно с разбивкой по крупным получателям бюджетных средств, это, конечно, многое бы проясняло.
Далее. Сложившаяся практика показывает, что время от поступления средств победителям конкурсов до предоставления отчётов по гранту или программе в лучшем случае два-три месяца, а по идее это должен был бы быть год.
Могу сказать, Владимир Владимирович, что сегодня, 29 октября, ещё не поступили средства по президентским грантам 2012 года для молодых учёных, а в ноябре им надо сдавать отчёт.
Есть и структурные проблемы. Скажем, сокращение числа организаций отраслевой науки не компенсируется ростом исследований в корпоративном секторе. Есть разрывы между стадиями научного цикла. И повсюду, это слышно, ощущается дефицит заделов фундаментальных исследований, в том числе и в оборонно-промышленном комплексе.
Тем не менее очевидно, что кризис финансирования 90-х годов позади. Вы привели убедительные цифры. Я скажу, что по доле бюджетных расходов ВВП мы опережаем средний уровень по ЕС и находимся сегодня на уровне США. Я считаю, что это очень неплохой результат. То есть, другими словами, с точки зрения наукоёмкости произошёл прорыв. Теперь задача – повысить наукоотдачу, то есть эффективность этих ресурсов.
Очевидно, что вместе с бюджетными деньгами должны идти стимулы к реформе в науке, но, конечно, её надо вести с учётом того, что это тонкая сфера, что в ней важна сбалансированность между стадиями цикла, важно не допускать одноканального финансирования. И я рад, что Вы подчеркнули эту мысль.
Бюджетные инструменты должны не только обеспечивать приличную зарплату, но и стимулировать профессиональный рост, то есть должна быть видна карьерная лестница в науке. Важно повысить связь финансирования с результатами. Скажем, мой институт в последние пять лет занимает приличные места в топ-листе мирового рейтинга, но сотрудники получают только моральное удовлетворение от этого.
Если мы видим перспективы нашей науки как глобально конкурентоспособной, хотим её сделать инструментом «мягкой» силы, я считаю, что нужна опора на талантливых молодых людей. Я убеждён в том, что молодые российские мозги – это наш главный и уникальный ресурс. И мне кажется, что привлечение их в науку – это стратегическая задача на среднесрочную перспективу.
Как решать этот вопрос? Понятно, что мы не можем сразу достичь европейского уровня зарплат, но вектор движения в этом направлении должен быть задан сегодня. Он должен быть понятен абитуриентам уже 2013 года. Мне кажется, что у них должна быть уверенность, что работа в науке через пять-шесть лет будет в России престижной.
Для привлечения в профессию нужен не только привлекательный уровень стартовой зарплаты, но нужен и позитивный образ учёного. Я помню, как фильм «Девять дней одного года» сделал физиков героями целого поколения. У меня в рабочей группе есть один молодой парень из Института космических исследований. Он мне рассказывал, что благодаря журналу «Техника молодёжи» он увлёкся межпланетными полётами. Сегодня его прибор работает на марсоходе. Вот пример морального привлечения.
Хочу предложить определённую реструктуризацию действующих финансовых инструментов исходя из внутренней логики и структуры науки без ведомственной привязки. Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что в науке существуют три крупных блока.
Первый блок – это дорогостоящие установки класса mega-science. Без них сегодня невозможна большая наука. Очевидно, что для строительства нового поколения таких установок, модернизации действующих необходимы бюджетные инвестиции. Другая задача – их эксплуатация и предоставление доступа к этой инфраструктуре. Здесь, очевидно, целесообразно сметное финансирование.
Второй блок – это, собственно, фундаментальные исследования. Они выполняются как на этих мегаустановках, так и, образно говоря, в тиши лабораторий, кабинетов и в шуме семинаров. Но для них тоже нужны приборы, нужны материалы, нужны информационные технологии, базы данных. Современные базы данных, скажем, в моей области по мировой экономике, по энергетике стоят от 1 миллиона рублей и выше. Это вообще стал дорогостоящий ресурс. Пока же наше базовое финансирование обеспечивает зарплату по не очень высоким бюджетным ставкам, не покрывает всех текущих и тем более капитальных затрат, и абсолютно нет никакой возможности решать задачи развития. Поэтому мне представляется, что именно сюда нужно перенацелить базовое и грантовое финансирование.
Мне представляется, что, во-первых, надо компенсировать все текущие затраты институтов за счёт базового финансирования.
Во-вторых, создать систему (Вы об этом говорили) постоянных контрактов для ограниченного числа научных лидеров и срочных контрактов для так называемых постдоков для молодёжи.
В-третьих, конечно, увеличить срок предоставления грантов минимум, наверное, до пяти лет, может быть, до трёх лет в некоторых дисциплинах, а их объём приблизить к мировому уровню, естественно, с градацией по областям знаний.
Я убеждён в том, что там, где постигается неизвестность, результат за один-два года не получается и не ведёт к публикации. А такая практика, как риск неполучения следующего гранта, ведёт к выбору поверхностных тем с малым приращением знаний, но с высоким шансом публикаций. Это главный недостаток текущего грантового финансирования. Мне кажется, что гранты нового поколения должны обеспечивать полноценную работу, скажем, научной группы, лаборатории до 10 человек на более продолжительный срок.
Наконец, третий блок науки – это прикладные исследования и опытно-конструкторские разработки, которые транслируют научные результаты в опытные изделия и технологии. Здесь возможно использование адаптированного механизма ФЦП с постепенным расширением коммерческих заказов бизнеса. Поэтому мне представляется, что часть средств, которая у нас идёт на поисковые исследования по ФЦП, стоит перевести в грантовое финансирование.
Может быть, стоит подумать и об отраслевых грантовых программах по профилям министерств и ведомств. Такая мировая практика известна, скажем, в Германии, когда есть какая-то проблема в каком-то секторе, они могут подтолкнуть работу по решению этой проблемы. То есть принципиальные изменения должны коснуться всех трёх инструментов, которые у нас сегодня есть, и по-разному эти инструменты применять к структурным блокам.
Есть ещё несколько универсальных предложений, которые можно применить ко всем трём блокам, о которых я говорил. Мне представляется, что целесообразно инициировать программу создания центров научного превосходства для тех лабораторий, тех организаций, которые доказали свой мировой уровень. За образец я бы здесь взял действующую программу о научно-исследовательских университетах, но применительно к бюджетным научным организациям. Я считаю важным эту позицию включить в перечень поручений.
Второе предложение. Предусмотреть создание новых научных фондов, потому что проблемы развития, видимо, целесообразно решать таким путём через эти новые формы.
Ну и, конечно, внебюджетные средства, Вы об этом сказали. У нас всё-таки доминирует бюджет. Есть фонды целевого капитала, которые пока не могут решать серьёзные задачи, нужно как-то их стимулировать. Но, конечно, главное всё-таки – это средства бизнеса, средства государственных компаний, частного бизнеса, Вы приводили эти цифры. Даже во Франции, где традиционно высокий уровень государственного финансирования, бизнес финансирует 55 процентов исследований, не говоря уже о Японии.
Ну вот, пожалуй, все мои предложения. Я хочу сказать, что они обсуждены на президиуме Совета, на рабочей группе и отражены в представленных материалах.
Спасибо. Доклад закончен.
В.ПУТИН: Спасибо большое, Александр Александрович.
Пожалуйста, Лукьянов Сергей Анатольевич.
С.ЛУКЬЯНОВ: Спасибо.
Уважаемый Владимир Владимирович! Уважаемые члены Совета!
Действительно, финансирование науки у нас существенно возросло. Если посмотреть, что изменилось за эти годы, то я бы сказал, что наиболее существенное, что бросается в глаза, – это то, что наши учёные перестали смотреть на зарубежных коллег глазами голодной и бездомной собаки с некой тайной мыслью: а не позовут ли работать? Это на самом деле очень приятно, очень важно, но, на мой взгляд, всё же недостаточно.
Если посмотреть на то, как мы сегодня работаем, мы существенно отстаём по уровню наших научных работ, по уровню публикаций, причём не только от стран, которые являются признанными лидерами, но и от развивающихся стран, которые ещё недавно считали нас лидерами и ориентирами для себя. Да и, в общем-то, тот отъезд учёных, который имел место в 90-е годы, хотя теперь не носит характер исхода молодёжи, но он не остановился, он продолжается, несмотря на возвращение некоторых ведущих учёных, которое, конечно, носит позитивный характер, но недостаточно.
У этих негативных явлений имеется, конечно, много причин, сложных причин, но одна из главных, с моей точки зрения, – это несовершенство системы финансирования науки. Это действительно очень сложный вопрос, причины очень глубокие, и кроются они в том, что научная работа – это прежде всего работа творческая, то есть она в принципе не может финансироваться на тех же основах, на которых идёт закупка картофеля, строительство стадиона и решение других хозяйственных вопросов. Мы не можем прописать в научно-исследовательской работе точное качество этой будущей работы. Мы не можем руководствоваться принципом наименьшей цены. Это всё равно что формировать футбольную команду сборной России на основе наименьшей цены тренеров и игроков, а ведь сегодня именно так предлагается отбирать проекты и учёных в рамках федеральных целевых программ.
Кроме того, научно-исследовательская работа относится к разряду поисковых, то есть в этой работе часто в принципе результат непредсказуем. Причём именно незапланированный результат может быть интереснее и важнее, многократно важнее, чем то, что прописано по плану. Однако опять же в рамках федеральных целевых программ, в рамках системы того финансирования, мы не можем ни прописать подобный ход событий, ни тем более отчитаться таким результатом.
Поэтому я считаю, что нам абсолютно необходимо коренное изменение в системе финансирования научных исследований. И прежде всего речь идёт о создании полноценной грантовой системы. Сегодня на грантовое финансирование науки у нас уходит, судя по приведённым цифрам, порядка 3–4 процентов от всей гражданской науки. Это недопустимо мало, потому что, на мой взгляд, именно грантовая система наиболее приспособлена к ведению поисковых научных работ как в фундаментальной области, так и при создании инновационных продуктов.
И мне хотелось бы коротко остановиться на нескольких таких принципиальных, основополагающих принципах, которые необходимо заложить в основу такой грантовой системы.
Во-первых, это экспертиза, это ключевой момент. Экспертиза должна проводиться профессионалами, не чиновниками. И при оценке тех команд, которые берутся за проект, нам абсолютно необходимо учитывать их международный рейтинг по публикациям в ведущих журналах, по числу цитирования работ этих лабораторий. Да, на самом деле международное признание – это непростая вещь. Мы часто сталкиваемся с предвзятым отношением, с игнорированием успехов и даже с воровством каких-то идей и результатов. Я сам с этим сталкивался.
В общем-то, эти проблемы, на мой взгляд, не причина строить местечковую науку. Только используя международную экспертизу, а публикация в международных журналах, по сути, это и есть экспертиза, причём высочайшего уровня экспертиза наших учёных, их идей, только на базе такой экспертизы мы сможем оценить качество наших учёных, актуальность их разработок. Другого пути построения высококлассной современной науки просто не существует.
Второе. Как уже говорилось сегодня, гранты должны выдаваться на более длительный период. Действительно, цифра в три-пять лет выглядит оптимальной. И объём гранта должен быть адекватным задаче, то есть он должен быть достаточен для полноценной работы научного коллектива, чтобы отобранный по конкурсу сильный коллектив мог некоторое время работать спокойно и творчески. Надо дать ему возможность выполнить проект, не заставлять постоянно метаться в поисках средств, не создавать вакуум, не ставить под угрозу начатую работу.
Именно так сегодня работают многие международные фонды. Могу привести в пример фонд «Медицинский институт имени Говарда Хьюза». Там как раз пятилетний период. Это на сегодня золотой стандарт в области поддержки научных исследований. У нас есть успешные примеры таких программ. Например, это программа по молекулярной и клеточной биологии, программа президиума РАН, созданная под руководством академика Георгиева. Мне это очень близко, поскольку эта программа позволила создать десятки научных коллективов в нашей стране, ведущих коллективов, в том числе и мою лабораторию. Но сразу скажу, что эта программа действует только в одной очень узкой области науки. И сегодня размер грантов (3,5 миллиона рублей) уже не позволяет поддерживать работу лаборатории на современном уровне.
Другой важный пример – это новый конкурс для ведущих молодых учёных, проведённый РФФИ [Российский фонд фундаментальных исследований] этим летом. Этот конкурс – прямой результат увеличения размера фонда РФФИ. Этот конкурс вызвал огромный интерес, среди молодёжи был ажиотажный интерес к этому конкурсу. Мы получили вал заявок, был очень жёсткий отбор, и почти 200 молодых ребят получили реальный шанс на организацию собственных научных групп, на проверку себя, своего творческого потенциала, своих идей. Это очень важный позитивный момент. Но хочу сказать, что сроки выполнения этого гранта де-факто – это год с небольшим, хотя формально это два года; фактически это год с небольшим.
И вот здесь возникает ситуация, при которой для полноценного поиска чего-то нового временного ресурса просто нет. То есть я понимаю, что эти проекты будут развиваться по принципу догоняющей науки, по принципу выполнения чего-то, что можно заранее предсказать. В общем, это существенное ограничение, которое, конечно, хотелось бы снять. Расширение сроков абсолютно необходимо, а для этого, конечно, нужно более ясное понимание в перспективах развития фонда фундаментальных исследований, потому что в современной ситуации он и не мог ответственно предложить более длительные периоды.
И последнее. Я считаю, что необходимо повысить заинтересованность научных организаций в поддержке сильных лабораторий, как-то увязать развитие их инфраструктуры, институтов с привлечением талантливых учёных, сильных коллективов. И для этого я бы предложил использовать давно действующую за рубежом систему оверхедов. Эта система заключается в следующем: если какой-то научный коллектив выигрывает грант, то дополнительно в размере не менее 50 процентов от суммы, выделенной на непосредственно научную деятельность, получает тот институт, в котором данный коллектив принял решение работать. Но у коллектива при этом есть право перехода в другую организацию вместе и с научной поддержкой, и с оверхедом. Это создаст ситуацию, в которой научные организации начнут бороться за талантливых учёных, за привлечение в свои ряды самых сильных научных коллективов.
С другой стороны, те, кто получит поддержку, те, кто выиграет в конкурентной борьбе за данные коллективы, смогут существенно улучшить свою инфраструктуру, привлечь специалистов по патентному праву, инженеров, создать сервисные центры внутри института. Не секрет, что те зарплаты, которые может институт сегодня предложить юристам или инженерам, абсолютно неадекватны рыночным. И как мы можем требовать от институтов активной деятельности в области международного патентования, если ставки юристов порой не достигают и 15 тысяч рублей?
Вот такая система, где есть увязка между конкурсным финансированием науки и привязкой к институтам, мне казалось, позволила бы эффективно использовать инфраструктурные деньги в направлении развития институтов.
И в заключение я хотел бы сказать, что, с моей точки зрения, только создание открытой конкурсной системы финансирования науки позволит нам выиграть в конкурентной борьбе за интеллектуальные ресурсы нашей собственной страны и создаст условия, ведущие к реальным прорывам в российской науке.
Спасибо за внимание.
В.ПУТИН: То, что Вы сказали по поводу вот этой системы оверхедов, – это то же самое, что мы в социальной сфере делаем, пытаемся делать в области образования, здравоохранения, когда деньги идут за людьми. Здесь применительно, конечно, к сфере науки, но принцип тот же самый.
Что касается примера, который Вы привели по поводу патентоведения и так далее. Нам нужно создать такие условия, чтобы и бизнес вкладывал деньги в эти проекты. То есть если бы у нас работали люди, которые могут реализовать соответствующие планы, что нужно для бизнеса в области, скажем, патентоведения, они бы с удовольствием туда пришли, деньги вложили, а они нанимают где-то со стороны, ещё неизвестно кого, и туда деньги платят. И не только в области патентоведения, но и в других отраслях знаний. Наша задача – создать такие условия, чтобы и наши компании (не только государственные компании, но и частные) приходили в наши учреждения и туда вносили деньги, а они шакалят по сторонам просто, понимаете – я это знаю, – переплачивают и результата часто не получают, никакого страхования рисков для них нет. Нам нужно вместе выработать такие системы. Собственно говоря, мы ради этого сегодня здесь и собрались.
Спасибо большое за Ваше сообщение.
С.ЛУКЬЯНОВ: Спасибо.
В.ПУТИН: Пожалуйста, Черниговская Татьяна Владимировна, Петербургский университет.
Т.ЧЕРНИГОВСКАЯ: Я хотела бы вот что сказать. Всем людям, которые работают непосредственно в этих областях, то есть всем, кто здесь сидит, совершенно понятно, что такая формальная реорганизация ситуации просто необходима. Нужно прекратить абсурдность того, с чем мы встречаемся всё время, а именно когда один и тот же человек работает на нескольких работах или внутри нескольких проектов. Если говорить честно, то не может быть и речи о том, чтобы полноценно выполнялся хотя бы один из них.
Поэтому, конечно, нужно (сегодня уже было сказано) разработать систему контрактов разного ранга. В этом смысле образовательные учреждения (университеты) по этой дороге уже идут (то есть заключаются контракты на год, на три, на пять) и смотрят, имеет ли смысл продолжать.
В науке (я большую часть времени провела именно в Академии наук, потом только в университете стала работать), в научных учреждениях такой ситуации почти нет. И мне кажется, что было бы правильно действительно начать с того, чтобы заключать так называемые срочные контакты, но хотя бы сначала с молодыми людьми. Они должны получать гранты при прозрачной, строгой экспертизе, конечно, не на один-два года, а, скажем, на пять. Но они должны и отчитываться за то, что они сделали. Я имею в виду, что их зарплата должна быть адекватной тому, чтобы отказаться от дополнительных, от «клонов» работ. И если эти люди преподают (сегодня об этом ещё не говорилось), то, может быть, стоит пойти по линии, которая принята в международной практике, как многие из нас знают, а именно если человек получил грант, то либо вся, либо по крайней мере значительная часть его преподавательской нагрузки может быть снята, и перераспределение денег позволит на освободившиеся суммы взять других людей, которые, пока он выполняет научную работу, будут преподавать. Это гораздо более эффективная работа. Это первое.
И второе. Конечно, я поддерживаю идею мобильности грантов, когда грант может ездить за тем, кто его получил. Это, в частности, обеспечит и эффективное использование многих дорогостоящих приборов, потому что нет смысла покупать приборы, а такие приборы есть, которые стоят миллионы долларов или евро, в каждый институт. Какой смысл? И поэтому человек может выбрать тот институт, в котором он готов выполнять этот грант, а тот институт, в свою очередь, будет, что уже описывалось сегодня, готов его принять.
Конечно, нужно ввести систему так называемых постоянных контрактов, но это нужно делать постепенно и аккуратно, а это непростая история, как мы все понимаем. Но всё-таки есть люди, которые своей многолетней научной деятельностью заслужили себе общеизвестную репутацию. Они известны в мире, они известны в стране, они должны получить постоянный статус.
Но я бы к этому хотела добавить ещё вот что. Не только люди, но и коллективы. Мне кажется, что мы в России хорошо знаем, что одна из очень сильных наших сторон – это наличие научных школ. Это то, что в гораздо меньшей степени представлено на Западе, зато там более мобильная ситуация. То есть плюсы и минусы в мобильности. С одной стороны, столичные способные учёные со своими же деньгами и компетенцией ездят по стране и поднимают общий уровень. Это хорошо. Но, с другой стороны, если все будут всё время ездить, то тогда есть риск разрушения научных школ, и это очень плохо.
Следующее, что я бы сказала, о чём сегодня ещё не говорили: необходимо (правда, не знаю, как это сделать) возродить статус научной репутации. Имя и коллектив, в котором этот человек работает, должны быть настолько серьёзной ценностью… Это настолько важно, и мы знаем, собственно говоря, что по всему миру так и есть. Известно, что данный человек – крупный учёный, честный исследователь, он уже выполнил много научных проектов, и ему можно доверять. Вот это «ему можно доверять» – думаю, что со мной многие согласятся, – это очень важная вещь, которая как-то размылась и исчезла. Спасибо.
В.ПУТИН: Спасибо. Благодарю Вас.
Хархордин Олег Валерьевич, пожалуйста.
О.ХАРХОРДИН: Спасибо.
Уважаемый Владимир Владимирович! Уважаемые члены Совета!
Хотел бы поделиться некоторыми замечаниями по поводу развития внебюджетного финансирования науки и образования, а также, наверное, высказать одно предложение по этому поводу.
Я сначала расскажу об особенном, наверное, в этом, а потом о типичном процессе сбора денег, например в фонде целевого капитала. Почему я об этом рассказываю? Потому что сейчас, судя по всему, по размеру среди университетских эндаументов, то есть фондов целевого капитала, мы вышли на второе место после МГИМО, несмотря на то, что МГИМО – громадная организация, а мы в общем небольшая школа.
Так вот как можно повторить подобный успех и как он достигается? Мне кажется, есть что-то особенное, что заставило нас особенно быстро в эту сторону развиваться, а есть что-то типичное. То, что особенное, это понятно: мы небольшая школа, мы не финансируемся государством, у нас негосударственное образовательное учреждение высшего профессионального образования, то есть негосударственный вуз. К тому же мы школа аспирантского уровня, у нас обычно всего 200–250 людей учатся в рамках наших аспирантских программ. То есть подобная школа, похожая на нас, например, в Европе, она называется Европейский университет [European University Institute], во Флоренции, это панъевропейская аспирантура. Есть общеевропейский парламент, есть Европейская комиссия и также был когда-то учреждён и общий университет по общественным наукам. Он финансируется 18 государствами – членами ЕС, у них всего 500 аспирантов на всю Европу. У нас примерно вполовину меньше. Сравнимая с нами школа в Москве – это Российская экономическая школа.
То, что мы пытались сделать на этом небольшом уровне, наверное, для нас характеризовалось, если вспомнить лексику времён моего обучения в Ленинградском университете, так: лучше меньше, да лучше, а именно попытаться соответственно создать небольшое количество работ, которые будут заметны. У нас за последние годы где-то 160–170 защит кандидатских диссертаций, но из них зато 20 процентов привлечены в книги нашими выпускниками, и они заметны для общественных наук.
Про рейтинги я не говорю, мы точно не отстаём, наверное, по публикациям на одну профессорскую душу по социологии, в russian studies, по политическим наукам, антропологии, если смотреть публикации в англоязычных реферируемых журналах. И в принципе это получается. Когда ты имеешь небольшую школу, то для тебя, естественно, особенно остро стоит проблема финансирования – и потому, что фонд целевого капитала, доход на него даёт ощутимый ресурс. Если сравнить наши бюджеты с Высшей школой экономики, понятно, что Ярославу Ивановичу [Кузьминову, ректору НИУ ВШЭ] будет сложно обеспечить такой же процент своего бюджета за счёт доходов от целевого капитала, как он мне говорил. Мы, например, в прошлом году попытались выйти на уровень ниже 30 процентов бюджета, обеспечить за счёт процентов на деньги, вложенные в нашу управляющую компанию. И в принципе, как я уже сказал, это не недостижимая величина для многих университетов. Если смотреть в целом в среднем по Америке, до 30 процентов набирают очень много университетов; конечно, никто никогда не живёт на 50 процентов бюджета от эндаумента, про 100 вообще говорить не стоит, это несерьёзно, но величина достижимая.
Как этого достичь? Тут я перехожу к типичному. Типичное, наверное, в нашей деятельности сводится тоже к ленинской формулировке, извините за цитирование ещё раз: учиться, учиться и учиться сбору денег фонда целевого капитала. Например, если посмотреть объём денег, который собирают на благотворительность в Америке: в течение года до кризиса объём рынка составлял 250 миллиардов долларов. Сдавали частные лица на разного рода благотворительные цели. Там есть целые профсоюзы профессиональных сборщиков денег на разные нужды, образование – не самое главное, но представляете, что есть просто обычный набор простых и понятных приборов и техник сбора денег. Это не высшая математика, это достаточно скучно, но это обычное ремесло. Вопрос в том, сколько денег вложить в это ремесло.
Мы учились первоначально с помощью тех, кто тренировал недавно английские университеты. Английские университеты проигрывают в этих техниках американским, и недавно, например, они только осознали, что должны делать то же самое: мы учились у тех, кто обучал Ливерпульский и Манчестерский (для которых недавно стал приоритетом сбор денег с частных лиц и корпораций на финансирование своих целей). Как мы поняли, в принципе очень многие из этих техник можно легко адаптировать и пересадить на русскую почву. Не все, 50 процентов отваливается, но очень многие вещи в принципе можно. Кстати, если Россия начнёт рано, то она может даже обойти Европу, как ни смешно. Недавно мой проректор разговаривал с ректором Амстердамского университета, так у них отдел развития оказался меньше, чем наш. И в принципе они только начинают, потому что они всегда были на государственном финансировании – и им казалось, что это не будет меняться.
Как это работает? Естественно, нужно, как я уже сказал, иметь достаточное количество сотрудников в отделе развития, которые знают, как обычно собираются деньги на науку и исследования. У нас, мне кажется, маленький отдел развития, в таком университете средней руки, как Ноттингем, 60 человек, про Стенфорд я не говорю, там 300 человек этим занимаются, у нас – 6. Но, оказывается, это превосходит отдел развития многих наших федеральных университетов, где есть проректор, при нём помощник, и дальше они должны вдвоём что-то придумать из воздуха. На самом деле, я думаю, вложения в эти отделы окупаются.
Конечно, важен состав попечительского совета, который помогает собирать деньги в фонд целевого капитала, но также важна и поддержка профессоров, то есть профессор, который занимается только наукой, но не может объяснить её ни публике, ни потенциальному грантодателю или донору, – в принципе это не самая успешная вещь.
Какое было бы предложение, связанное с этим? Я думаю, что для того, чтобы многие могли заняться тем, чтобы развивать свои отделы развития, которые помогают собирать деньги и привлекать их на профессуру, на здания, на фонды целевого капитала, можно, наверное, учредить программу параллельных взносов, например, в фонды целевого капитала от государства. В Англии это было сделано в разгар кризиса в 2008 году. Финансировать начало лейбористское правительство, а закончили консерваторы. За три года они выдали 200 миллионов фунтов стерлингов по следующему принципу: ты не умеешь поднимать деньги – хорошо, тогда не делай; но, если поднимешь фунт стерлингов, мы фунт стерлингов тебе доложим. В течение трёх лет 133 университета стали двигаться и пытаться эти деньги получить. Конечно, там была своя идея ранжировать: тем, которые богатые, уже умели, им давали на три принесённых фунта один, а тем, которые только начинали, давали один на один. То есть надо посмотреть, конечно, как адаптировать подобный сюжет. Но я думаю, что параллельные взносы государства в фонды целевого капитала помогли бы сдвинуть хотя бы даже те громадные наши университеты, которые пока предпринимают в основном усилия на словах. Эти параллельные взносы разбудили бы как местную энергию, так и отделы развития, которые сейчас очень часто дремлют, несмотря на существующий с 2006 года закон о фондах целевого капитала.
Наверное, могу сказать, что мы, конечно, наверное, стали случайной экспериментальной федеральной площадкой по обкатке таких моделей в Российской Федерации. Но совершенно ясно, что общественные науки, может быть, для того и нужны, чтобы самих себя иногда проанализировать и посмотреть, какие модели сбора денег фонда целевого капитала, какие возможные институциональные улучшения здесь есть, какая национальная специфика и как её можно приземлить на нашей почве.
Спасибо.
В.ПУТИН: Спасибо большое.
Николай Михайлович, пожалуйста.
Н.КРОПАЧЕВ: Спасибо.
Хотел бы прореагировать по поводу фондов сначала. На мой взгляд, всё-таки, откровенно говоря, большая часть эндаумент-фондов формируется в результате не пожертвований со стороны предпринимателей, а воздействия со стороны друзей вузов, которые оказывают соответствующее воздействие на предпринимателей. Это не самая хорошая форма пополнения капитала, но это ситуация в России сегодняшнего дня.
Мы, конечно, также благодарны тем, кто жертвует в эндаумент-фонд. В конце этого года у нас будет миллиард рублей в эндаумент-фонде – может быть, даже немножко больше. Поэтому всем тем, кто это делает, мы благодарны. Но я не уверен, что уже сегодня такое прямое решение: рубль за рублём или доллар за долларом (лучше всё-таки рубль за рублём) – это правильное решение. Надо смотреть, какие это деньги.
Я радуюсь тому, что примерно половина средств, которые мы в этом году получили, это не пожертвования кого-то, кому кто-то позвонил или сказал, а это деньги, заработанные вузом. Мы начали активно заниматься экспертизой: экспертизой экологической, экспертизой политической, экспертизой химической. И в ответ стали получать деньги от предпринимателей. Кто-то хотел купить барокамеру для тёщи любимой (настоящий рассказ).
В.ПУТИН: Как здоровье тёщи?
Н.КРОПАЧЕВ: Великолепно.
Мы в течение месяца проводили оценку, что же за барокамеру ему покупать и зачем она ему нужна. В общем, когда речь идёт о заработанных деньгах, то тогда это действительно обоснованное пополнение эндаумент-фонда. Это пока не всегда бывает так в России – думаю, что будущее как раз за подобным пополнением капитала.
Ещё одна из форм – выпускники вузов. На сегодняшний день вряд ли какой-то руководитель сможет сказать, что нормой стало для выпускника Московского или Петербургского университета отдавать какую-то часть своей зарплаты сегодняшнего дня в эндаумент-фонд вуза. Я в течение полутора лет отдаю 10 процентов, но таких, как я, уже за этот года стало больше 100.
В.ПУТИН: А почему Вы на меня так смотрите пристально? (Смех.)
Н.КРОПАЧЕВ: А я знаю, что и Вы отдавали.
В.ПУТИН: Я согласен. Ладно.
Н.КРОПАЧЕВ: Вы отдавали. Между прочим, Ваш сосед слева тоже. И это оказало значительное влияние. И мой сосед справа тоже. Когда подобные действия становятся нормой, то, конечно, и понимание со стороны тех, кто не учился в вузе, не заканчивал его, становится другим.
Поэтому внимательно, на мой взгляд, нужно отнестись к тому, чтобы за каждым рублём шёл рубль, хотя, конечно, будем благодарны, если к нашему миллиарду добавится ещё миллиард, например, и мы будем в дальнейшем это понимать.
Второй момент. По поводу прозвучавших сегодня слов о политике в научной деятельности или научной политике. Одна из главных проблем – это координация научного финансирования, которая идёт многоканально: идёт из местных бюджетов, из федерального бюджета, из-за рубежа, идёт из грантов. Этой координации нет. На мой взгляд, это главное, что нужно решить. Как это можно сделать? Безусловно, я всячески приветствую как ректор инициативу Министерства образования и науки, которое подготовило проект положения о соответствующей научной политике или политике в области научных исследований. Это первая попытка, ранее такой не было, хотя думаю, что за 12 лет изменения, которые в законодательстве были подготовлены и внесены, как раз и создали возможность именно сейчас пойти в этом направлении.
Это положение на первом же его этапе, при первом обсуждении показало наличие противоречий в законодательстве: в законодательстве о науке, где есть своё понимание субъектов, участвующих в координации научной деятельности, в законодательстве об образовании, где нет чёткости и ясности в определении того, как вуз определяет основные научные направления и приоритеты. Замечу, что в отличие от федеральных университетов, которым разрабатывается программа, или Московского и Петербургского университетов, вуз сам определяет направления научных исследований, никак не ограничен в этом.
Думаю, что снятие вот этих противоречий, которые есть сейчас в законодательстве, позволит Министерству науки и образования сделать вот этот важный шаг. Если эти противоречия не снимать, то это вряд ли получится. Поэтому если бы было сейчас поручение Президента проработать вопрос о регулировании научной политики в том комплексе законодательных актов, которые есть (я имею в виду и закон об образовании, где говорится о науке, и закон о науке собственно), то можно рассчитывать на то, что выстроится строгая система законодательных актов.
Что сейчас получается? Указ Президента, определяющий приоритетные направления научных исследований, постановление Правительства, определяющее приоритетные направления научных исследований – как юрист скажу, что они обязательны для всех. И хотя в этом Указе не говорится напрямую: «граждане Российской Федерации обязаны», – но это значит, что обязаны все. Следовательно, министерства и ведомства должны выстраивать свою политику исходя из этих приоритетов. Выстраивают ли они? Безусловно, нет.
Если мы спросим губернаторов, руководителей или депутатов законодательных собраний субъектов, являются ли для них эти Указ Президента и постановление Правительства определяющими в выработке их направлений деятельности, – нет, не являются. Хотя речь идёт о довольно-таки существенных суммах, особенно когда мы имеем в виду, например, бюджет Москвы, бюджет Санкт-Петербурга, Татарстана и так далее. Налоговые льготы и преимущества, которые получают иностранные коллеги, которые объявляют гранты, наши российские предприниматели, выделяющие средства, для них определение научных направлений, которые выработаны Президентом и Правительством, является определяющим? Нет, не является. Хотя это, безусловно, неправильно.
Поэтому я думаю, что нужно выработать на уровне под указами Президента, под постановлениями Правительства такую схему, которая бы позволила более или менее последовательно реализовывать политику в области научных исследований, которая сейчас у нас в России, безусловно, должна быть эффективной.
В.ПУТИН: Спасибо.
Пожалуйста, коллеги, кто хотел бы что-то сказать?
Прошу Вас.
А.АДРИАНОВ: Владимир Владимирович, хотелось бы прокомментировать очень хорошее предложение, действительно, перейти на систему постоянных и срочных контрактов. Когда мы говорим о срочных контрактах, нужно одновременно говорить и о введении так называемого института постдоков, очень хорошо себя зарекомендовавшего и на Западе, и на Востоке. Это не то же самое, что срочные контракты. Срочные контракты – это люди, которые приходят в штат. Сейчас перевести на срочные контракты в академических учреждениях людей с постоянных позиций довольно сложно и с точки зрения Трудового кодекса, и с точки зрения позиции профсоюзов, и так далее. То есть нужно начать с какой-то стартовой позиции. Начинаем с молодёжи, берём молодёжь. Целесообразно её брать не на срочные контракты сразу в штат институтов, тем более всегда есть проблема со штатной численностью, а брать их на постдоковские позиции. Это стипендия, это postdoctoral fellowships. Чтобы ввести эти позиции, не нужно менять Трудовой кодекс, здесь совершенно другая система выделения средств. Сейчас мы, институты, получаем отдельно по субсидии средства на выполнение госзадания и по отдельной субсидии получаем, например, средства на стипендии аспирантам.
Что дают постдоковские позиции? Ту самую конкурсную среду, прежде всего для молодёжи, о которой мы с вами говорим. Человек получает степень кандидата наук через аспирантуру или как соискатель, а дальше три-четыре цикла, как в западных странах, он варится на этой конкурсной позиции. Выигрывает постдоковскую позицию – это три-четыре года работы в ведущих лабораториях по всему миру. И когда мы вводим эти позиции (а мы, честно говоря, некоторые директора, просто мечтаем, чтобы нам разрешили это сделать), то на эти позиции могут приезжать люди и из других городов, и из других стран, то есть постдоки варятся в одном котле. Вот это та самая мобильность молодёжи по всему миру из одной ведущей лаборатории в другую. Мы получаем тот самый контингент молодых людей, из которых мы можем выбирать уже людей на постоянные позиции, если они хорошо зарекомендовали себя и многому научились. Мы можем получать отсюда кадры для административных позиций и в университеты, и в институты.
Что бы это дало в университете? Я тоже одновременно работаю в Академии наук и в университете, я мечтаю и уговариваю ректора ввести постдоковские позиции. Если мы вводим позиции постдока (а я знаю это по себе, я был постдоком в Японии, я выполняю определённую научную работу в какой-то ведущей лаборатории, но это университет – и меня привлекают к преподавательской работе), в результате достаточно большое количество людей из разных стран, которые варятся на этих позициях, очень здорово помогают университету в организации педагогического процесса, не занимая преподавательские ставки, будучи стипендиатами, вот этими «постдокторал феллоушипами». Это очень здорово разгружает преподавателей, у преподавателей с большой педнагрузкой высвобождается время для занятий научными исследованиями.
Здесь работает та же самая система оверхеда, о которой говорил академик Лукьянов, потому что мой японский завлаб был просто счастлив, когда я к нему приехал с постдоковской позицией, потому что он от правительства Японии одновременно получил ещё какие-то деньги, причём получил не университет, а конкретно та лаборатория, в которую приехал работать сотрудник. Он, правда, не назвал мне эту цифру, но был очень доволен. Это было давно.
И как раз, понимаете, финансирование системы постдоков может проходить из довольно разных источников. Это могут быть правительственные стипендии, их могут выделять министерства, их может выделять сам университет из своих средств, создавая специальные фонды, это может быть и грантовая система, можно ввести наши научные фонды (и государственные, и негосударственные), чтобы они выделяли средства. Но есть одна оговорка. Это не просто грантовые средства – это грантовые средства, достаточные, чтобы человек получал зарплату для жизни, чтобы у него были деньги на съём жилья (это главное условие в обеспечении мобильности, чтобы он из Москвы мог приехать во Владивосток, например) и чтобы у него были какие-то средства на покупку реактивов, на покупку недорогого оборудования, потому что дорогое оборудование я ему обеспечу в институте, я ему обеспечу в университете, на площадках центров коллективного пользования. И это как раз те самые гранты на три-пять лет с достаточно хорошим содержанием, о чём мы сейчас с вами говорим.
Просто мне хотелось бы разграничить немножко понимание. Что такое срочный контракт: это мы человека берём в штат. Я наберу в штат этих людей, но я вам опущу планку средней заработной платы в институте. А перевести на срочный контракт уже работающих у меня людей у меня рука не поднимется. Они 30 лет назад пришли в институт, они жизнь свою отдали институту, и я их сейчас лишу уверенности в жизни, переведу с постоянных контрактов на срочные, я не могу это сделать, я могу это сделать с молодёжью. Но принимать молодёжь в штат без дополнительного финансирования очень сложно, штат заполнен, на пенсию не выходят.
Коллеги приводили примеры, я тоже хочу привести несколько примеров. Я месяц назад говорил со своим другом, директором довольно большого института в Китае, института океанологии, академического института, и мы как раз все эти проблемы обсуждали: как быть с пенсионерами, как быть с молодёжью, как сделать так, чтобы статей было много в Scopus и Web of Science. А там ситуация такая. У него 700 человек – штат и 500 человек – аспиранты и постдоки. Вот это та категория, это те тягловые лошадки, которые роют землю носом. Они на конкурсных позициях, они выдают огромное количество публикаций. Именно благодаря этому институту Китай прыгнул на свои 16,6 процента в общей сумме статей, которые индексирует Web of Science. У нас пока эта цифра 1,9 процента. Вот этот момент я бы хотел прокомментировать.
И очень здорово, что встал наконец вопрос о том, чтобы специально выделять финансовые средства на поддержание инфраструктуры. Мы строимся, мы получаем очень хорошее оборудование. Ко мне коллеги из-за рубежа приезжают и завидуют, какое оборудование стоит в институте и в университете. Но это дорогая инфраструктура. Денег из базового бюджета на это катастрофически не хватает. Чтобы у меня инженеры обсуживали электронные микроскопы «Карл Цейс» новейшего поколения, я их посылаю учиться в Англию и в Германию на заводы Карла Цейса, и, только когда они приезжают с лицензиями, я их допускаю до этого оборудования. Это тоже стоит денег.
Что касается (здесь прозвучало) того, что у нас есть разрыв между фундаментальными наработками и приложением этих наработок в практику, есть достаточно хороший эффективный механизм, чтобы этот разрыв сократить. Это организация опытных производств при наших ведущих институтах. Откуда брать деньги? Я тоже со своим китайским коллегой это обсуждал, он говорит так: «Вы сейчас в стране ранжируете институты на три категории: первая категория, вторая, третья. Третья – это те, с которыми надо что-то делать. Вторая – это те, у которых всё нормально, базовое финансирование. А первой надо добавлять». Его институт вошёл в первую китайскую категорию. Ему правительство через академию дополнительно даёт каждый год 46 миллионов юаней, это 7,5 миллиона долларов. Эти деньги достаточно свободно в его управлении. Из бюджета это не вытащишь. Бюджет – на коммуналку, бюджет – на транспорт, бюджет –на зарплату. Вот эти дополнительные деньги он и пускает на ввод дополнительных постдоковских позиций, на поддержку инфраструктуры и на создание каких-то опытных производств. Вот этот момент.
Дальше. Владимир Владимирович, для Академии наук до сих пор действует запрет на инвестиционную деятельность до 2016 года, то есть мы не можем привлекать на инвестпроекты, допустим, какой-то бизнес. Мой коллега, как он решил задачу построить себе вторую очередь института? Я её решил – спасибо Правительству, дали деньги, закончили в прошлом году строительство второй очереди нашего института. Как он решил? У него институт, рядом есть кусок земли. Ему Правительство разрешило – пожалуйста, привлекай. Он привлёк крупную компанию, они построили 20-этажную «свечку»: 10 этажей – ему, 10 этажей – компании, все довольны.
Ещё один момент. Мы сейчас говорим, что очень важно привлечь молодёжь. Зарплата уже достаточно хорошая. Молодёжь у меня перестала ехать на Запад только из-за зарплаты. Они могут здесь за грантовую активность получать очень хорошие деньги.
Вопрос с жильём. Да, сейчас много принимается решений и много делается. Например, для нас (для Дальнего Востока, для Владивостока) выделяются средства на строительство жилья для молодёжи. Правда, нельзя потратить больше на квадратный метр, чем 32–36 тысяч рублей. Нет таких цен во Владивостоке, их в принципе нет. 70 – средняя цена по вторичному рынку, и где-то 60 – по первичному рынку. В итоге мы не можем эти средства реализовать, они уходят в бюджет. Нужно как-то более реально (это такая просьба к Минрегиону) оценить стоимость квадратного метра, потому что мы скованы. Мы хотим построить молодёжи, она сидит, ждёт этих обещанных квартир, но реализовать это достаточно сложно.
Я целиком присоединяюсь к академику Лукьянову, когда он говорил, что с точки зрения министерских лотов оценка была (сейчас она изменилась) несовершенна. Как оценивалась заявка? 40 процентов весил статус коллектива, его возможности, научные наработки, а 60 процентов в определении победителя играла цена. В результате знаю примеры, когда прекрасные проекты просто демпинговались. Проект стоит 30 миллионов, кто-то предлагает 20, в результате этот проект выигрывает, но проект выполняется не на том уровне, на котором он мог бы выполниться. Здесь нужен критерий оценки. Критерии оценки тоже очень важны.
Спасибо.
В.ПУТИН: Спасибо, Андрей Владимирович. У Вас финансирование-то восстановили по тем объектам, которые мы с Вами смотрели?
А.АДРИАНОВ: Финансирование пошло, но в каком объёме, я пока не могу, Владимир Владимирович, прокомментировать.
В.ПУТИН: Хорошо, ладно. Я проверю ещё.
А.АДРИАНОВ: Но всё нормально, всё зашевелилось.
В.ПУТИН: Хорошо. Ладно. Надо только вернуться нам будет к качеству этих объектов.
А.АДРИАНОВ: Да, конечно.
В.ПУТИН: Я посмотрел, проанализировал бумаги, Вы были правы. В деталях, может быть, сократить можно кое-что, но в целом лучше вернуться к первоначальному варианту.
А.АДРИАНОВ: Хорошо. Спасибо.
В.ПУТИН: Что касается стоимости одного квадратного метра жилья, конечно, нужно исходить из реалий. Мы для Минобороны, по-моему, ввели более высокие стандарты, так же как не только для Дальнего Востока, но и для Москвы. Поэтому надо будет посмотреть. Из реалий надо исходить. Посмотрите вместе с Министерством регионального развития, действительно дорого. Там нет пока развитой промышленности стройматериалов, всё приходится завозить. В этом проблема.
И за предложения Ваши спасибо.
Виктор Антонович, пожалуйста.
В.САДОВНИЧИЙ: Спасибо.
Владимир Владимирович, Вы в первых словах сказали о научной среде. Я хочу об этом немножко сказать.
Многие из нас были свидетелями довольно большого успеха нашей науки, а по многим направлениям мы просто лидировали в мире. Это было создано, конечно, поколениями, были созданы уникальные научные школы. Сейчас мы переживаем всё-таки другой период. Мы переживаем период, когда мы потеряли по ряду направлений приоритеты, тончают научные школы. Конечно, приоритет занятия наукой в обществе упал. Об этом всём сегодня говорилось. Следовательно, надо подумать, как выйти из этой ситуации. Снова я хочу к Вашим словам апеллировать, что здесь надо делать очень аккуратно и системно, потому что, мне кажется, здесь нет такого разового решения, которое враз всё решит, и мы снова получим то, что, может быть, у нас было или будет впереди.
Я бы считал, что такими системными мерами улучшения ситуации в науке являются правильная организация финансирования и создание конкурентной среды в науке. Сейчас беда состоит в том, что почти все учёные, получая и гранты, и зарплату, фактически тратят её на собственно необходимые первоочередные нужды – и коллективы живут, скажем, так. А ставить какие-то серьёзные стратегические задачи и получать что-то чрезвычайное в науке, в том числе просто и сил нет, и средств нет, да и это всё как-то в коллективах старается уйти на второй план.
Поэтому мне кажется, что надо бы создать систему, может быть, грантовую (наверное, грантовая в этой ситуации самая лучшая), когда крупный учёный, который известен, получает грант сроком на пять-семь лет (такой минимальный срок), объёмом для среднего гранта 20–30 миллионов в год, этот учёный имеет право нанимать молодых, он имеет право приглашать зарубежных учёных. На мой взгляд (об этом сегодня не говорилось), он не должен участвовать в других грантах. Я бы назвал такого учёного, который выиграл этот основной грант, таким «генеральным конструктором» направления, пусть небольшого, но направления. И этот «генеральный конструктор» (или руководитель этого гранта) отвечает (его фамилия, его тема находится на сайте, он известен) за результат, он отвечает за подготовку молодых специалистов.
Мне кажется, что если такие гранты (может быть, это назвать в целом президентской программой) будут организованы, пусть в ограниченном количестве, но довольно понятные и известные, то такие лаборатории будут иметь право двигать науку.
Конечно, требуется объявление и грантов для молодых учёных, то есть для учёных, которые создают собственные лаборатории. Этот учёный должен быть известен, он должен иметь какой-то рейтинг как молодой учёный: например, он уже участвовал в каких-то грантах, – он выигрывает грант на создание собственной лаборатории. Это второй уровень после тех больших грантов, я бы их назвал грантами для молодых учёных. Эта лаборатория для молодого учёного существует тоже три-пять лет; люди, которых он приглашает, также находятся на работе на этом гранте, а по окончанию гранта ищут себе работу, может быть, в каких-то других учреждениях или в этом же – или продолжают бороться за новый грант.
И третье. Чтобы сварить, так сказать, научный «бульон» в обществе, безусловно, нужна прослойка между лабораториями для молодых и лабораториями для крупных учёных. Это система постдоков, о ней говорилось. То есть я считаю, что на постдоки должен заявляться профессор, который говорит: «Я подготовлю несколько докторов наук после аспирантуры». Он не получает сам денег, а деньги получают только постдоки, которые, завершив обучение, уходят в другие коллективы, тем самым мы создаём мобильность.
Одной из больших бед – «бед» в кавычках – нашей науки сейчас является то, что она очень замкнута. Если учёный попал в одну лабораторию, он уже до конца жизни из неё не выпрыгнет. Такая система больших грантов, грантов для лабораторий молодых учёных и постдоки как промежуток между ними, на мой взгляд, создаст некоторые предпосылки мобильности. В общем, без мобильности между научными школами разных городов, регионов и даже международной мобильности мы, наверное, сейчас из ситуации не вырвемся. Это первое.
Второе. Владимир Владимирович, мы сейчас закупили очень мощное оборудование: закупили университеты, институты Академии, научные центры. Оборудование имеет такое свойство, что через пять-семь лет его параметры стареют, то есть уже на этом аппарате, на этом приборе не получишь тех результатов, которые носят мировой уровень. Следовательно, это оборудование надо очень эффективно использовать. Для того чтобы его использовать, требуются серьёзные расходные материалы, обучение коллективов для работы на этом приборе и, конечно, его обновление, ежегодно надо какой-то блок для этого прибора докупать. Может быть, специально предусмотреть средства (ведь мы можем потерять те огромные миллиарды, которые вложены) на эксплуатацию этого новейшего оборудования. Не знаю, каким образом: через госбюджет или специальные гранты, – но это было бы правильно, по-государственному, чтобы мы своё оборудование использовали на полную катушку.
И третье, о чём я хотел бы сказать, – это то, что с уходом отраслевой науки мы оказались висячими в воздухе. Мы разрабатываем фундаментальные исследования, а вопрос приложений – это уже вопрос искусства отдельного человека. Не каждый учёный имеет вкус доводить свой результат до применения. Тем самым этот разрыв и отбросил нашу науку, как науку мечтателей: мы ничего не внедряем. Я бы считал, что сейчас настало время, когда мы в университетах и, наверное, в институтах Академии наук должны создавать такие отдельные корпуса, лаборатории, где бы садились коллективы, получающие результаты на базе фундаментальных исследований. И тоже временно, на три-пять лет данный коллектив занимает лаборатории, площади, инфраструктуру, отвечает за какое-то изделие, разработку, и потом по конкурсу он может меняться или продолжать свою работу. То есть мы должны заполнить брешь между фундаментальной наукой, у которой всё-таки, я думаю, предпосылки хорошие, и прикладной, которую мы растеряли, когда ушла отраслевая наука.
И ещё я хотел бы сказать в заключение, что мы ежегодно выпускаем из вузов и аспирантур около миллиона талантливых ребят. В целом среди них значительная доля талантов. Мне кажется, что этот человеческий капитал заслуживает того, чтобы на него обратили особое внимание. То есть он должен в основном продолжить работу в наших университетах, в наших научных центрах. Необходимо создать условия, чтобы эти люди, ежегодно пополняющие нашу науку, действительно нами были востребованы и использованы.
Знаменем всех наших решений должно быть то, чтобы эти молодые люди чувствовали, что они хотят войти в науку, хотят идти, то есть вернуть им уверенность, что у нас есть и будут условия для их самореализации. Если мы это создадим, мне кажется, что и наши усилия, всех, кто пробует организовать науку, увенчаются успехом.
В.ПУТИН: Спасибо, Виктор Антонович.
Некоторые вещи мы пытались уже реализовывать. Вы об этом тоже знаете. Вы сейчас говорили о грантах на пять-шесть лет. У нас реализуется проект так называемых мегагрантов – правда, там не пять-шесть лет, а три года. На самом деле получается чуть меньше: два с половиной, около трёх лет; 150 миллионов рублей – по 50 миллионов ежегодно. Да, кстати говоря, работает эффективно. Поэтому нужно, видимо, расширять эту программу, может быть, даже временные рамки расширять. Вы предложили на пять-шесть лет. Суть та же самая: по сути, проводится конкурс, и учёные привлекаются к этой работе, именно конкретному учёному даются деньги, а не лаборатории, не вузу, не институту, а именно учёному, он определяет уже круг людей, с которыми он считает возможным работать.
Что касается инфраструктуры, содержания инфраструктуры, я об этом тоже сказал в самом начале. Мы понимаем, что сейчас у нас в связи с удорожанием инфраструктуры и с тем, что мы деньги выделяем, хотелось бы больше, но всё-таки выделяются средства, нужно её содержать своевременно и качественно. Поэтому нужно разделять деньги на инфраструктуру и на, собственно говоря, научную деятельность.
Пожалуйста, коллеги, кто ещё хотел бы сказать?
Прошу Вас.
Е.КАБЛОВ: Уважаемый Владимир Владимирович, я бы хотел вернуться к вопросу о результативности научных исследований. Конечно, важно, сколько статей будет опубликовано. Но для государства не менее важно, насколько результаты выполненной работы востребованы реальным сектором экономики. При таком объёме финансирования, который сейчас выделяется на науку: 328 миллиардов рублей (по сравнению с 2002 годом это 31 миллиард), – у нас общее количество патентов фактически в стране не увеличилось. Оно осталось на том же уровне, каким и было в 2002 году. В среднем сейчас в Российской Федерации подаётся 30 тысяч патентов. Хотел бы напомнить, что за рубежом, в Соединённых Штатах, в Японии, это на уровне 350–400 тысяч патентов в год. В Советском Союзе было 300 тысяч авторских свидетельств.
Поэтому те решения, которые были приняты, Владимир Владимирович, на Совете по модернизации и инновационной деятельности, очень актуальны и важны: решение о том, чтобы предоставить право патентообладателя разработчику, подтолкнёт наших учёных к тому, чтобы патентовать и получать соответствующие решения, – конечно, за исключением известных областей, в которых это должно остаться за государством.
Наличие реального положения, кто является патентообладателем, создаст реальные условия для создания рынка интеллектуальной собственности. Без рынка интеллектуальной собственности нет реально инновационной системы, не сможет она функционировать. Фактически создание рынка интеллектуальной собственности завершит создание национальной инновационной системы в Российской Федерации, о чём Вы говорили в Послании Федеральному Собранию в 2008 году.
Хотел бы привести примеры, что, конечно, важно, чтобы выпускники вузов помогали. Но самое главное, чтобы мы сами научились зарабатывать деньги. ВИАМ [Всероссийский научно-исследовательский институт авиационных материалов] поддерживает и платит пошлины за 542 патента. При этом по 540 патентам у нас заключены лицензионные соглашения, они позволяют нам получать деньги за счёт передачи ноу-хау: это 468 соглашений и около 80 соглашений на патенты.
Я абсолютно согласен с коллегой, который говорил, что нам необходимо создавать при вузах соответствующие малые инновационные предприятия. На это и направлены те постановления, которые приняты Правительством, известное 218-е, поскольку создание условий для учёных свои идеи реализовывать в производстве позволяет им дополнительно заработать деньги.
В своё время, Владимир Владимирович, Вы поддержали наши предложения о создании малотоннажных производств. В ВИАМе существует около 19 малотоннажных производств, которые выпускают наукоёмкую продукцию. И при этом это производство построено на патенте, который получен институтом, по выпуску того или иного материала. Это возможность дополнительно где-то около миллиарда 800 рублей получать за счёт выпуска соответствующей продукции. В целом от оборота результатов интеллектуальной деятельности, которая есть в институте, мы имеем в год 200 миллионов. Это очень хороший дополнительный стимул для учёных, поскольку действует соглашение между руководством института, работодателем, и тем, кто создаёт это изобретение и получает деньги, тем, кто реально реализует эту разработку в производстве.
Поэтому я считаю главной задачей, которая стоит сейчас перед нами, интенсифицировать процесс подачи и оформления соответствующих патентов. Патенты должны быть действующими, они не должны просто лежать на полке, они должны работать, потому что сейчас многие патенты подаются просто для диссертации, год прошёл – о них забыли. А если бы соответствующая организация поддерживала, платила за это деньги, она бы понимала, что пустых патентов не должно быть. Поэтому важным направлением деятельности научной организации является результативность в виде статей, но в первую очередь должны быть ноу-хау, патенты, которые позволят продукцию продавать.
Спасибо.
В.ПУТИН: Полностью согласен. Есть ещё один момент, но это уже, может быть, не предмет сегодняшней встречи. Когда учреждение зарабатывает деньги, важно ещё, как оно эти деньги тратит. Одно дело – направлять в эндаумент, другое дело – тратить на текущее содержание, третье – ещё на что-то. Это очень, между прочим, серьёзная вещь. Ну а то, что нужно патентовать вещи, которые могут быть использованы в том числе в практической деятельности, безусловно. Я уже недавно приводил цифры, сколько у нас патентуется, сколько реально используется, сколько потом лицензий выдаётся и так далее.
Спасибо большое.
Михаил Борисович, прошу Вас.
М.ПИОТРОВСКИЙ: Товарищи, есть такое волшебное слово – «фонд». Вот у нас лежат прекрасные материалы. Когда-то слово «фонд» казалось страшным и очень опасным. Сейчас вроде бы мы убедились на большом опыте, что фонды прекрасно могут функционировать у нас. Фонды РФФИ и РГНФ [Российский гуманитарный научный фонд] спасли в значительной мере нашу науку. Живой пример – наша классическая советско-йеменская экспедиция была спасена фондом РГНФ, даже сейчас мои коллеги работают в Йемене. Там уже никто не работает, а наши на острове Сокотра работают на эти деньги.
В.ПУТИН: Аккуратнее там.
М.ПИОТРОВСКИЙ: Аккуратно. Во всяком случае там безопасно.
В.ПУТИН: Нет, я не шучу. Слушайте, там очень сложная ситуация. Там власти нет, а наши учёные есть, поэтому очень аккуратно.
Михаил Борисович, только Вы сами туда не ездите, не нужно.
М.ПИОТРОВСКИЙ: Нет, сам я не успеваю.
В.ПУТИН: Не надо. Я не шучу, я без всякой иронии говорю – не надо.
М.ПИОТРОВСКИЙ: Я не успеваю.
Если будет действительно принято решение увеличить серьёзно те гранты, которые они дают надолго, тогда будет совершенно замечательно и хорошо.
Ещё одна вещь – это фонды целевого капитала. Сейчас мы начали это всё делать. Мне кажется, что в будущем это может быть прекрасной формой государственного финансирования развития науки и культуры, потому что одно дело – процедура, как вы осваиваете деньги, а другое дело – вот деньги, покажи, сумел ты их использовать или нет. Это очень чёткий критерий, но не сейчас, конечно, а лучше на всём этом опыте.
И третья вещь. Это почти не говорили, но всё время говорят – утечка мозгов. Действительно, это такая вещь, которая всех очень раздражает, это как очередь в музей, это показатель успеха. И известно, что с ней делать. Надо делать то-сё, чтобы очереди не было, чтобы всем было удобно, чтобы люди возвращались. Но в сто раз будет хуже, если никому будут не нужны те люди, эти миллионы, которые у нас выпускаются. Надо это всё красиво взвесить. У нас громадный опыт последних лет, мне кажется, внушает очень большой оптимизм во всех областях науки, в том числе и гуманитарных, которые всегда сложнее.
В.ПУТИН: Спасибо.
Дмитрий Викторович, есть что добавить?
Д.ЛИВАНОВ: У меня два очень коротких замечания.
Во-первых, мы, безусловно, отмечаем, в том числе и по тем материалам, которые подготовлены, что паритет по ресурсам у нас уже, в общем-то, достигнут. Мы действительно видим, что бюджетные ассигнования в расчёте на одного исследователя у нас уже больше, чем в Великобритании, Финляндии, Японии. Мы понимаем, что там есть внебюджетная часть, которая сопоставима с бюджетной и которая у нас меньше. Безусловно, государство должно взять на себя функцию восполнения этого провала в той части, в которой он есть, с чётким пониманием того, как этот провал будет закрываться, преодолеваться в ближайшее время.
Но что очень важно, чтобы мы сейчас перешли от управления затратами, чему мы все очень хорошо научились, к управлению результатами, научились мерить этот результат, понимать, как мы можем добиваться желаемого результата, потому что вложить деньги – ещё совершенно не значит получить результат. Это разные вещи.
И второе. Многое из того, что здесь было сказано и что действительно надо делать, можно делать уже сейчас, ничего не мешает это делать. Сергей Анатольевич [Лукьянов] рассказал про отличную программу молекулярной клеточной биологии, которой руководит академик Георгиев в Российской академии наук. Она уже есть, есть отличная программа, и ничего не мешает сделать 5 таких программ, 10, 15 или 20. Это можно сделать. Ничего не мешает на эти цели отвести не 3–4 процента бюджета Российской академии наук, а 15, или 20, или 25. Но если нет желания или нет возможности, то в этом причина, а не в том, что у нас каких-то инструментов не хватает. Если будут инструменты, но не будет ни желания, ни возможностей, мы можем опять, произведя затраты, не прийти к результатам.
То же самое с постдоками: ничто не мешает сейчас в любом университете или научно-исследовательском институте освободить фонд оплаты труда, выделить 10–15 процентов и финансировать такие позиции для молодых исследователей на год, на три, на пять. Ничего это сделать сегодня не мешает.
Поэтому я бы просто хотел призвать коллег активно использовать те возможности и ресурсы, которые уже есть, потому что только эффективное использование тех ресурсов, которые уже есть, мне кажется, позволяет ставить вопрос об увеличении ресурсов.
Спасибо.
В.ПУТИН: Спасибо.
Пожалуйста, Михаил Валентинович.
М.КОВАЛЬЧУК: Уважаемый Владимир Владимирович! Уважаемые коллеги!
Мы обсуждаем вопрос, в частности, эффективности вложений в науку. Я позволил бы себе начать с такой фразы: объясняя неэффективность сегодняшних вложений, я думаю, можно сказать одну вещь. Наука с конца 90-х годов у нас приобрела некий образ нищенки: тогда не было денег, и мы попрошайничали, попрошайничали на Западе; потом, когда появились здесь деньги, стали попрошайничать здесь, и фактически создался устойчивый стереотип попрошайки. Но если вы на паперти подали, то вам неловко спросить, куда потратили. И это очень важная вещь, это породило некую систему суммарной безответственности. Сегодня, когда государство вкладывает (это звучало и во вступительном слове Владимира Владимировича, и в докладе) огромные средства, которые превосходят практически все страны, кроме Соединённых Штатов, Германии и Японии, то вопрос эффективности вложений становится ключевым.
В этой связи я хотел бы обратить внимание на несколько моментов. В докладе академика Дынкина, он об очень многих вещах говорил, но прозвучали, с моей точки зрения, три очевидные вещи. Мы говорим – деньги на науку, но наука очень разная. Если мы посмотрим на научную сферу, то она имеет очень сложный ландшафт, она состоит из разных частей, у каждой из этих частей своя целевая часть, разные цели. Например, одна часть – это исследовательская инфраструктура, которая подразделяется на две компоненты: с одной стороны, это лабораторная инфраструктура, которая очень дорого стоит, о которой говорил академик Адрианов, это важно, но другая часть – это мегаустановки. И сегодняшнее изменение науки XXI века таково, что существенная часть прорывов и открытий создаётся именно на этих сложных дорогостоящих установках международного статуса и коллективного пользования. В этой связи это отельная вещь. Эти установки, мы в них преуспеваем, Россия всегда была ключевым игроком на этом поле.
Сегодня я хочу напомнить присутствующим, потому что я был поражён, я выступал сейчас в Ленинграде, открывая фестиваль популярного научного кино «Мир знаний», что люди вообще ни о чём не слышали, что происходит в собственной стране. Мы сегодня являемся ключевыми участниками международного научного ландшафта. Четыре крупнейших проекта: ИТЭР [ITER] – это создание прототипа термоядерной энергетической установки на юге Франции, в Кадараше; вторая установка у всех на слуху, это ЦЕРН [CERN], Большой андронный коллайдер; и две установки в Германии – это рентгеновский лазер на свободных электронах Х-ray Free Electron Laser [ХFEL] и ускоритель в Дармштадте. В этих четырёх установках Россия не просто участвовала людьми. Мы являемся, например, в ХFEL, в этом миллиардном проекте (в евро), крупнейшими донорами после Германии: Германия – 50 процентов, Россия – 25, все остальные европейские страны – ещё 25. Но при этом я хочу напомнить, что в основе ИТЭРа лежит ТОКАМАК, этот проект вообще был инспирирован и продвинут на мировом уровне благодаря усилиям Евгения Павловича [Велихова, президента ФГБУ «Национальный исследовательский центр «Курчатовский институт», академика РАН]. Там в основе лежит ТОКАМАК, который был создан в нашей с вами стране. Рентгеновский лазер на свободных электронах реализуется по российским, советским идеям. И весь мир это строит. То есть мы являемся не просто участниками – мы ещё являемся и задатчиками интеллектуальной моды. И плюс сегодня ещё крупнейшими плательщиками наряду с Германией. Это надо отчётливо понимать. Наше реноме: мы не просители – мы сегодня в некоем смысле в этой области общепризнанные мировые лидеры. Это факт.
Вы все знаете про ЦЕРН. Главное, что там есть (я не говорю о магнитах, о тысяче вещей), – кристаллы, образующие пустые промежутки, в которых детектируется бозон Хиггса, другие частицы. Это всё сделано нашей с вами наукой и промышленностью. И наш вклад очевиден любому, работающему там человеку. Это первая вещь.
Поэтому инфраструктура не может оцениваться по количеству статей, наукометрически она не может оцениваться – она есть удел заботы государства. Это либо инвестиции на развитие, либо госбюджетное финансирование, потому что люди, которые работают на ядерноопасных объектах, на сложных ускорителях, нейтронных или термоядерных комплексах, должны: (а) получать зарплату, (б) вы должны иметь все расходы – вплоть до вывода из эксплуатации. Поэтому это тип финансирования совершенно иной, а оценка должна быть: уровень этих установок, их международное использование и количество часов работы на пользователя.
Теперь я хочу сказать, что есть три блока в научном ландшафте: один блок – это установки; второй блок – это поисковые или фундаментальные исследования; третий – превращение этих исследований в продукты технологий и работы на установках. Раз есть разные цели у частей научного ландшафта, то у них есть разные типы финансирования, о которых и говорил академик Дынкин. Если у вас первая часть – это госфинансирование инвестиций, то вторая часть – это грантовое финансирование при поддержке государством базы, о чём уже тоже говорилось, а третья часть – это превращение фундаментальных исследований этого «бульона» и работы на установках в технологии. Фактически это уже должно оцениваться, если первая часть, то уровнем этих установок и числом пользователей, сколько они работают и как; вторая часть – наукометрически; а третья часть должна оцениваться долей рынка, не патентами, не лицензионными соглашениями – долей рынка: либо западного, захваченного технологиями, либо созданного внутреннего рынка. Тогда это будут прямые оценки эффективности каждой части. Мне кажется, это крайне важно.
И при этом я хотел бы, заканчивая, обратить внимание на следующее. Мы часто сегодня говорим об оценке, о количестве статей. Надо точно понимать, что мы не можем сделать так. Это при всём том, что мы должны понимать международную компоненту, но мы не можем дать отбор кадров и выбор стратегических направлений, чтобы они управлялись извне. Обязательно мы должны быть частью мирового ландшафта, что произошло по факту, но это надо всегда понимать, когда мы говорим об этом.
Вот я хотел бы просто подчеркнуть, что три разные задачи (как минимум три, можно ещё две назвать, но три – глобальные задачи внутринаучной среды) по-разному должны финансироваться и по-разному оценивается их эффективность. Это очень важный вопрос.
В.ПУТИН: Спасибо.
Прошу Вас, Андрей Александрович.
А.ФУРСЕНКО: Я по второму вопросу.
В.ПУТИН: Да, давайте. Мы будем считать, что дискуссию закончили, потом подведёте итог. По второму давайте.
А.ФУРСЕНКО: Тогда, Владимир Владимирович, очень коротко просто отчитаться о том, что сделано после подписания Указа о создании Совета при Президенте Российской Федерации по науке и образованию. Совет, как Вы уже сказали, был создан в новой структуре. Были созданы четыре рабочие группы, эти группы сформированы, начали работать.
Первая группа – это группа по новым инструментам финансирования. Она встречалась и готовила в значительной степени этот Совет. Сегодня все остальные группы тоже сформированы.
Поэтому у нас есть предложение о том, какие следующие вопросы мы могли бы рассмотреть в течение следующего года. У нас планируется два полномасштабных заседания Совета. На первом предлагается рассмотреть вопрос формирования и развития современной инфраструктуры научных исследований. Это было предложение Евгения Максимовича Примакова, у него сегодня тоже День рождения – он извинился, что не может присутствовать.
И второй вопрос, может быть, короткий, но просто с точки зрения информирования – доложить о том, как совершенствуется оценка результативности деятельности научных организаций. В своё время было принято постановление Правительства. Некоторые ведомства более эффективно воспользовались этим постановлением, некоторые – менее. Мы предлагаем вторым вопросом в мае поставить вопрос о том, каким образом сегодня реализуется это постановление и как вообще мы считаем необходимым усилить контроль за оценкой результативности деятельности научных организаций.
Второе заседание Совета в октябре–ноябре 2013 года. Главная тема – о совершенствовании организации фундаментальных исследований в Российской Федерации и повышении эффективности деятельности государственных академий наук. Мы обсуждали этот вопрос неоднократно, Министерство довольно активно этот вопрос поднимает. Вопрос требует, конечно, серьёзного обсуждения, но при этом, я думаю, если мы сегодня утвердим этот план, то уже можно с завтрашнего дня начать его готовить. Плюс к этому второй вопрос, который мы тоже планируем обсудить на президиуме, а потом доложить здесь: это вопрос о мерах по научному образовательному обеспечению, подготовке инженерных кадров. Если мы предполагаем, что все эти вопросы предварительно будут обсуждаться на президиуме нашего Совета и на рабочих группах (президиум у нас собирался дважды; мы планируем, что он будет собираться не реже, чем раз в два месяца), то мы представляем, что и тот, и другой вопросы будут достаточно серьёзно подготовлены.
И последний текущий вопрос. Совету предстоит большая работа по рассмотрению представлений на соискание премии Президента для молодых учёных в области науки и инноваций и Государственной премии Российской Федерации. Эта работа тоже ведётся, соответствующее объявление сделано. Так же как и обычно, мы на Совете должны будем рассмотреть окончательные результаты и предоставить Вам уже как Президенту Российской Федерации предложения по присуждению этих премий.
В.ПУТИН: Спасибо большое, Андрей Александрович.
Есть какие-то комментарии по поводу сообщения Андрея Александровича? Нет.
Уважаемые коллеги! Мы сегодня с вами рассматривали один из ключевых вопросов, связанных с организацией научной деятельности в Российской Федерации: это вопрос финансирования. Понятно, что без финансирования невозможно ничего решить, – вопрос в том, как организовать эту работу. Мы убедились с вами в том, что если денег и недостаточно, то всё-таки они значительными являются.
Имея в виду намерение государства увеличивать это финансирование, мы с вами уже сегодня должны (и коллеги об этом тоже сказали) самым внимательным образом посмотреть не только на то, как это делается, как организовано финансирование, но и на то, какие результаты приносит наша с вами совместная работа. Я согласен, что оценка эта непростая, она неодномерная. Понятно, что здесь, так же как в любом творчестве, научном творчестве, к оценкам деятельности нужно подходить в высшей степени аккуратно, взвешенно, профессионально. Но вообще без оценки невозможно.
Мы, безусловно, учтём ваши замечания и предложения при формулировании окончательных вариантов итогового документа нашей сегодняшней встречи. Но я хочу обратить внимание и на то, что Министр сказал, хочу его поддержать в том смысле, что сегодня многие вещи уже открыты для применения, нужно только использовать имеющуюся нормативно-правовую базу. Хотя согласен с теми, кто считает, что её нужно совершенствовать. Всё это вместе и будет предметом нашей дальнейшей работы – имея в виду, разумеется, и тот план нашей совместной деятельности, который Андрей Александрович предложил.
Большое вам спасибо за совместную работу и за участие в сегодняшнем заседании.
В ЧЕХИИ ЗАДЕРЖАНА ПОДОЗРЕВАЕМАЯ В ХИЩЕНИИ ДЕНЕГ БТА БАНКА
Татьяну Параскевич разыскивают и российские, и украинские правоохранительные органы
В Чехии задержана Татьяна Параскевич, подозреваемая в хищении денежных средств БТА Банка, говорится в сообщении следственного департамента МВД России. Параскевич разыскивают и российские, и украинские правоохранительные органы. "В ближайшее время следователи намерены выехать в эту страну для проведения следственных действий с задержанной", - говорится в сообщении департамента. По результатам допроса, который следователи проведут с подозреваемой, будет принято решение о дальнейшем статусе Параскевич.
По данным ведомства, международная преступная группа, возглавляемая бывшим генеральным директором, председателем совета директоров и собственником указанной кредитной организации Мухтаром Аблязовым, похитила более 5 млрд долларов. При этом, как пишет департамент, Параскевич могла отвечать за разработку схем движения денежных средств и фактическое финансирование преступной группы. В ходе обысков по месту постоянной регистрации Параскевич в Москве и месту предыдущего проживания в Алтайском крае следователи нашли большое количество поддельных печатей коммерческих организаций и налоговых органов.
"После возбуждения уголовного дела в отношении Аблязова и его соучастников Параскевич длительное время скрывалась от правоохранительных органов", - говорится в сообщении. Она проживала в разных странах Евросоюза: в Латвии, на Кипре, в Польше и Чехии.
По одному из эпизодов, связанному с хищениями 730 млн долларов, к длительным срокам заключения и штрафам осуждены четверо обвиняемых - Александр Волков, Денис Воротынцев, Артем Бондаренко и Алексей Белов. Аблязов изначально скрылся в Великобритании, но впоследствии сбежал оттуда, когда Высокий суд Лондона приговорил его к 22 месяцам заключения за неуважение к суду.
На три буквы
Неплатежи в сфере ЖКХ — самый надежный предвестник экономического кризиса
Росстат опубликовал свежий индекс предпринимательской уверенности компаний, занимающихся производством и распределением электроэнергии, газа и воды. За 10 месяцев 2012 года он оказался хуже прошлогоднего значения на шесть пунктов. Любопытно, что именно предприятия ЖКХ первыми почувствовали приближение предыдущего кризиса, начав испытывать финансовые проблемы еще в 2006—2007 годах. Дело в том, что бизнес и население, ощутив симптомы «дефицита ликвидности», первым делом перестают платить за коммуналку. В результате накапливаются колоссальные долги, за неуплату которых депутаты Госдумы и представители энергокомпаний уже предлагают ввести уголовную ответственность. По некоторым оценкам, общий долг населения и бизнеса за услуги ЖКХ тянет на 617 миллиардов рублей, или один процент ВВП страны. Так почему не платят?
Для служебного пользования
Сказать точно, сколько накоплено долгов в системе ЖКХ, не может никто. Согласно данным Росстата за 6 месяцев этого года, накопленная задолженность (предприятий и населения) составляет 312,8 миллиарда рублей. В свою очередь в декабре прошлого года тогдашний министр регионального развития Виктор Басаргин говорил о 781 миллиарде рублей. Наконец, независимые эксперты из коллекторского агентства Morgan & Stout сообщили «Итогам», что на 1 октября 2012 года долги за услуги ЖКХ составляли 617 миллиардов рублей, из которых население должно 123 миллиарда.
Интересно, что власти стараются говорить только о той части коммунальной дыры, которую они называют «долги предприятий ЖКХ». Так, во время селекторного совещания о ходе подготовки регионов к зиме, которое Дмитрий Медведев провел 26 сентября, между главой Госстроя Владимиром Коганом и губернатором Свердловской области Евгением Куйвашевым была дискуссия о том, откуда все-таки взялись эти долги. Один говорил, что основная проблема — «это банкротство работающих на арендном имуществе организаций», а другой — что из 6,5 миллиарда рублей долгов за ЖКХ, накопленных в области, 6,1 миллиарда составляют неплатежи со стороны населения. Если верить данным M&S, многочисленные промышленные предприятия и население региона должны за свет и воду 44 миллиарда рублей. Но обо всем по порядку.
«Принципиальных» неплательщиков у нас достаточно, и в том, что они успели задолжать поставщикам 100—120 миллиардов рублей, сомневаться не приходится. По данным Национальной ассоциации профессиональных коллекторских агентств, почти треть долгов физлиц в коммунальной сфере приходится на отопление, за которое часто выставляются счета сверх фактического потребления. На втором месте долги за ремонт и содержание жилья. И только в последнюю очередь не платят за электроэнергию и горячую воду.
Нарушителей можно поделить на три группы: те, кто не согласен с назначенными тарифами, те, кому «все по барабану», и те, кому платить нечем. Последних, по данным Росстата за первый квартал 2012 года, в России набралось около 19 миллионов человек (граждане, зарабатывающие меньше прожиточного минимума, на тот момент — 6307 рублей в месяц). Из них, по оценкам гендиректора Morgan & Stout Димитриоса Сомовидиса, 4 миллиона человек, или 7,8 процента всех домохозяйств в стране, серьезно задолжали за ЖКХ.
Эти данные позволяют нарисовать портрет типичного российского должника. Он имеет в среднем просроченных платежей на сумму 30 тысяч рублей, проживает в густонаселенных Центральном, Приволжском или Уральском федеральных округах.
По общему объему задолженности эти округа полностью занимают «пьедестал почета» с долгом в 352 миллиарда рублей — за счет высокой концентрации промышленности и плотности населения. За ними — Северо-Западный, Северо-Кавказский, Сибирский, Южный и Дальневосточный округа. Наиболее депрессивными регионами, где размер неплатежей в расчете на одно домохозяйство выше среднего (около 2142 рублей), эксперты из M&S считают Мурманскую (9136 рублей) и Свердловскую (4333 рубля) области, а также Республику Коми (8661 рубль). Отдельно стоят практически все республики Северного Кавказа, где неплатежи за коммуналку «носят системный характер» (в совокупности около 5635 рублей). В неблагополучной статистике и Республика Тыва, где долги в расчете на одно домохозяйство доходят до 8 тысяч рублей.
Правда, собирать эти деньги с населения никто не торопится. Уже давно не секрет, что долги неплательщиков со временем перераспределяются между законопослушными жителями, своевременно оплачивающими услуги. Задолженность позволяет управляющим компаниям отказывать жителям в капитальном ремонте дома, не платить поставщикам и клянчить у региональных властей деньги на подготовку к отопительному сезону. А если начать выбивать долги из малоимущего населения, то это может обернуться настоящим социальным взрывом. Поэтому суды чаще всего встают на сторону должников. В результате чего на исполнении у судебных приставов находится только 20—30 процентов от общей задолженности.
В Федеральной службе судебных приставов «Итогам» рассказали, к примеру, историю, как один из судебных приставов в ходе обхода задолжавших жильцов так проникся бедой одной семьи, что самостоятельно нашел спонсора для оплаты ее долга. Поэтому должники чаще всего чувствуют себя в безопасности и не боятся никаких повесток в суд, позорных списков и других «карательных мероприятий». Заметная часть коммунального долга из года в год признается судами безнадежной и просто списывается.
Да и что такое 123 миллиарда рублей? Долги всех россиян могла бы покрыть одна лишь московская госпрограмма «Жилище» за 2012 год. По оценкам бывшего заместителя министра по атомной энергии Булата Нигматулина, население потребляет лишь 12 процентов всей производимой энергии в России. Остальное же приходится на бизнес. Именно его коммунальные долги и висят мертвым грузом на системе ЖКХ.
Ничего личного
О коммунальных долгах бизнеса известно немногое. Они нигде не публикуются, нигде не выделяются из общей задолженности, а чиновники, по всей видимости, стараются их скрывать за разными программами субсидий и бюджетными статьями расходов. По данным M&S, на 1 октября коммунальные долги предприятий приблизились к 500 миллиардам рублей. Почему же предприятия не платят по коммунальным счетам?
Все тот же губернатор Евгений Куйвашев на селекторном совещании обмолвился, что долги населения копились 12 лет. Эта цифра неслучайна. Интересное объяснение дается в докладе министерства энергетики, промышленности и связи Ставропольского края. Согласно ему в советские времена население платило за электроэнергию по тарифам, вдвое превышающим тарифы для промышленных предприятий: 4 копейки за киловатт-час против 1,7 копейки. Именно такая практика сегодня существует в Европе. В 90-е годы появилось понятие так называемого перекрестного субсидирования, которое считалось вынужденной мерой поддержки населения в условиях новых рыночных отношений. В результате граждане стали платить за ЖКХ в два раза меньше, чем промышленность.
Перекрестное субсидирование существует до сих пор. Так, в 2011 году при экономически обоснованном тарифе на электроэнергию для городского населения в размере 4,71 рубля за киловатт-час жители Ставрополья платили 2,82 рубля. Вице-премьер Аркадий Дворкович в сентябре обещал, что эта практика в отрасли электроэнергетики будет прекращена только к концу текущего года, а в отрасли теплоснабжения — в середине следующего. Смелый поступок — ведь это означает резкий рост тарифов для населения и переход на адресную поддержку малоимущих. Впрочем, источники «Итогов» сильно сомневаются, что озвученные сроки реальны.
Самое интересное в этой системе даже не то, что более богатые россияне получают больше льгот по коммуналке, чем бедные. Предприятия при первой возможности закладывают тарифы в стоимость конечной продукции. За что в конце концов расплачивается опять же население в виде инфляции. Власть создает иллюзию того, что поддерживает малоимущих граждан, которые потом все равно оказываются беднее именно на ту же сумму, которую недоплатили за коммунальные услуги. Однако предприятия не всегда могут переложить расходы на потребителя и тоже накапливают коммунальные долги.
«Конечная цена электроэнергии для российских потребителей превышает цены для конкурентов в США и сопоставима с европейской, — рассказал «Итогам» директор по энергетике Новолипецкого металлургического комбината Александр Старченко. — В первую очередь из-за неоправданно высоких тарифов на передачу электроэнергии по сетям. В результате доля тарифа на передачу уже достигает 50 процентов в конечной цене электроэнергии, а конечная цена покупки энергии почти в два раза выше, чем себестоимость ее производства».
Если в 90-е подобная практика еще была в какой-то степени оправданна, то в «тучные» нулевые многим предприятиям завышенные тарифы уже казались грабительскими. Однако, по словам Александра Старченко, годовой объем перекрестного субсидирования примерно в 250 миллиардов рублей покрывается, по данным Минэнерго, на 80—90 процентов. Так что это едва ли могло вызвать столь крупное накопление долгов. По его мнению, стабильно не платят за коммуналку мелкие производства, хронически находящиеся на грани банкротства. Сколько таких по всей стране — неизвестно. Минрегион также не стремится озвучивать их полный перечень.
«Максимальная стоимость электроэнергии для предприятий в России должна быть 2,5 рубля за киловатт-час, — говорит «Итогам» Булат Нигматулин. — Для очень крупных потребителей — 1,6 рубля. По паритету покупательной способности в России тарифы выше, чем на Западе. Компании-поставщики почему-то закладывают в тариф абсолютно все издержки, включая даже свои инвестиции. Доходит до такого, что я, как потребитель, оплачиваю строительство Балтийской атомной станции стоимостью 400 миллиардов рублей, ориентированной на экспорт — Польшу и Литву. Более того, в программе развития электроэнергетики до 2020 года заложен рост потребления в 2,3 процента в год, который был у нас при росте ВВП в 7 процентов. Сейчас рост ВВП — 4 процента в год, а энергопотребление — 1,3 процента. Происходит излишнее финансирование, строительство и прочие телодвижения, которые не находят адекватного применения, но также попадают в наш тариф». Эта ситуация — увеличенная копия той, что обстоит с необходимостью покупки счетчиков расхода воды жителями. Интересно, вы бы сильно удивились, если бы вдруг сотовая компания попросила вас оплатить установку радиовышки?
По идее предприятия с долгами в 500 миллиардов рублей уже давно должны были отключить от энергии, но на это ни местные, ни федеральные власти пойти не решаются. «Прекращение поставок ресурсов в сфере ЖКХ — это крайняя мера, которая может привести к остановке производства, — рассказывает «Итогам» старший аналитик Энергетического центра бизнес-школы СКОЛКОВО Игорь Ряпин. — Поставщики услуг ЖКХ предпочитают не доводить до этого, да и в случае, например, если предприятие-должник имеет большое значение для города, может вмешиваться местная администрация. К тому же прекращение подачи ресурсов ЖКХ (особенно воды и тепла) — это очень сложная технология, требующая выполнения ряда процедур».
Но нет худа без добра: именно рост или снижение объема совокупного коммунального долга позволяет судить об опасности нового витка кризиса. В прошлый раз этот датчик сработал надежно. Наихудшие показатели индекса предпринимательской уверенности, рассчитываемого Росстатом для предприятий — поставщиков коммунальных услуг, пришлись на 2007 год (–40), а вот для добывающей и обрабатывающей промышленности кризис наступил только в 2009 году (–111 и –183, тогда как в 2007 году было +47 и +42 соответственно).
Какая «температура по больнице» сейчас? По итогам 10 месяцев 2012 года показатель индекса для коммунальщиков оказался наихудшим с 2007 года (–39). Получается, что российские предприятия уже начали сокращать издержки, накапливая коммунальные долги. А это говорит об одном: кризис не за горами. Если все произойдет, как в прошлый раз, нам осталось год-два.
Артем Никитин
Шаткое благополучие
Российская экономика в контексте глобального кризиса
Резюме: Россия потеряла преимущества, характерные для стран БРИКС, но не достигла позиций наиболее технологически развитых стран. Только рост производительности труда на базе инвестиций в новые технологии может компенсировать накопленную отсталость и снижение конкурентоспособности.
Заявление французского банка BNP Paribas в августе 2007 г. о колоссальных потерях на рынке саб-прайм ипотеки, а затем банкротство американского банка Lehman Brothers в сентябре 2008 г. стали общепризнанными точками отсчета начала глобального финансового кризиса. Миновало пять лет. Мир стал иным. Экономическая жизнь теперь жестче, тяжелее и временами не поддается рациональному управлению на базе привычных, наработанных в течение многих десятилетий решений. Россия не исключение. Ее экономические проблемы также усугубляются и далеки от разрешения. Но уже сегодня понятно, что решать их мы должны в тесном взаимодействии с партнерами и учитывая глобальные тенденции развития.
Не БРИКС и не развитый мир
Летом 2012 г. Министерство экономического развития (МЭР) выступило с прогнозами экономического роста на ближайшую перспективу. Основным явился инерционный сценарий, который с высокой степенью вероятности предсказывал рост ВВП на уровне 3,5–4% ежегодно. Вместе с тем МЭР опубликовал и «кризисный сценарий», указывавший на угрозу спада экономики начиная с 2013 года.
Факторами потенциального кризиса называются неблагоприятные внешнеэкономические условия в случае резкого обострения кризиса в Европейском сообществе. Углубление рецессии в периферийных южных странах Евросоюза, перерастание долгового кризиса в кризис банковских систем и полный или частичный распад еврозоны грозят значительным снижением спроса на российские нефть, газ, металлы и химическую продукцию. Результатом может стать падение цен на нефть примерно до 60 долл./баррель. (Для справки: 9 августа 2012 г. нефть Urals стоила 114 долл./баррель.) По оценке МЭР, даже в этом случае спад в России не должен быть глубоким, менее –3% ВВП, а вероятность реализации такого сценария – менее 20%.
Хотя многие аналитики считают основной (инерционный) сценарий развития экономики излишне оптимистичным, суть проблемы – не в споре о конкретных показателях. Характерным является сам подход, т.е. признание того факта, что внешнеэкономические риски имеют решающее значение и рост в нашей стране прямо зависит от развития экономики ведущих партнеров по внешней торговле.
Эльвира Набиулина, бывшая в то время министром экономического развития, так оценивала факторы экономического развития России в начале 2012 г.: «Именно внешнеэкономическая конъюнктура обеспечивала России половину темпов прироста. Средние темпы прироста были 7%, и примерно 3,5% приходилось на внешнеэкономическую конъюнктуру». В то же время она констатировала, что в скором будущем данная благоприятная ситуация более не повторится.
В период 2000–2007 гг. инвестиционный бум на основе использования доходов от внешнеэкономической деятельности являлся мотором роста экономики, он позволил качественно изменить не только уровень индивидуальных доходов населения (в среднем они увеличились в 2,5 раза), но и вывел Россию в число среднеразвитых стран. В 2008 г. ВВП по ППС на душу населения составлял 14 767 долларов. В 2012 г. прирост инвестиций в российской экономике равнялся примерно 8%, на ближайшие годы прогнозируется около 7% в год. Двузначные показатели прироста инвестиций недостижимы, а с ними российская экономика теряет и потенциал опережающего роста в сравнении с наиболее развитыми экономиками мира.
Инвестиции в проекты, ориентированные на внутренний спрос, должны стать новым источником роста, повысить устойчивость перед угрозами глобального кризиса. Вступление России в ВТО делает инвестиции в национальную экономику особенно актуальными.
Механизм формирования национальных сбережений и их трансформации в инвестиции должен быть полностью обновлен. В этом и будет заключаться подлинная модернизация российской экономики. Современная экономика не может быть изъята из глобального контекста. Напротив, умелое использование международных финансовых механизмов – единственный реалистичный вариант модернизационной стратегии. России нужно, с одной стороны, быть привлекательной для инвесторов сферой капиталовложений, а с другой – бизнесу и правительству следует освоить методы работы на мировых финансовых и торговых рынках, позволяющие занимать сильные позиции во взаимодействии с иностранными партнерами.
Речь идет, разумеется, не о возврате к ведению хозяйства закрытого советского типа, оно не только оказалось неэффективным, но и не смогло противостоять внешним негативным факторам. Экономический хаос в СССР начался именно со снижения мировых цен на нефть. Российская экономика сохраняет исключительно высокую зависимость от волатильности нефтяных цен. Предстоит решать застарелую проблему наращивания конкурентоспособности экономики и ее инвестиционной привлекательности. Вместе с тем необходимо учитывать, что цена нефти на мировом рынке сегодня определяется сложным набором факторов, среди которых спрос на нефть как энергоноситель – важный, но далеко не единственный. Функция формирования товарных цен на сырье, включая нефть, на мировом рынке в значительной степени перешла на финансовые рынки производных инструментов – контракты типа опцион или фьючерс на биржевую цену сырья. Таким образом, цена на нефть определяется аналогично, например, цене на золото. При достаточно значительном снижении цен финансовые инструменты становятся привлекательными для инвесторов, и приток денег стабилизирует их уровень.
Результат двух туров количественного смягчения, осуществленных ФРС США, парадоксален. Существенное увеличение предложения долларовой денежной массы не вызвало заметных инфляционных последствий для американской экономики. Вместе с тем именно накачка ликвидности сыграла решающую роль в предотвращении коллапса цен на глобальных финансовых рынках.
Кроме того, нефть является весьма «политизированным» товаром. Бюджетные доходы и расходы ведущих экспортеров нефти, Саудовской Аравии и России, определяются в зависимости от избранной ими прогнозной цены нефти. В России этот уровень – выше 100 долл./барр., в Саудовском королевстве – примерно 70 долл./баррель. Всегда существует вероятность воздействия правительства на экспортеров нефти с целью сдерживания предложения товара. Не способствует снижению цены и общеполитическая ситуация в странах Центрального Востока, особенно напряженность вокруг Ирана, его поставки нефти уже исключены из рыночного контекста.
Зависимость российского бюджета от нефтегазовых доходов является, возможно, наиболее яркой иллюстрацией значения именно внешнеэкономической конъюнктуры. В 2012 г. ненефтегазовый дефицит федерального бюджета достиг уровня –11,5% ВВП. В 2008 г., накануне кризиса, он составлял –2,7% ВВП. Доля нефтегазовых поступлений в общем объеме доходов бюджета выросла с 46,5% до 52,8%.
Федеральный бюджет не в состоянии сегодня обеспечивать крупные инвестиции. Вся инвестпрограмма сводится к набору нескольких «демонстрационных» проектов – Олимпиада в Сочи, заседание АТЭС во Владивостоке и т.п. По данным Росстата, основным источником внутренних инвестиций являются ресурсы корпоративного сектора (42% капитальных вложений в основной капитал), государственный бюджет обеспечивает вдвое меньший объем капиталовложений (18%). Основная нагрузка на федеральный бюджет – это перераспределение собираемых доходов по социальным программам (покрытие дефицита Пенсионного фонда, рост зарплат бюджетников) и перераспределение средств между регионами.
Летом 2012 г. министерства представили в правительство документ «Основные направления бюджетной политики на 2013 г. и на плановый период 2014–2015 гг.». Прогнозируемые изменения только подтверждают указанные тенденции. Предстоит существенно увеличить (с 29% до 35% всех расходов) долю бюджетных ассигнований на оборону и безопасность. Ответственность за затраты бюджетов всех уровней на здравоохранение и образование намечено сместить на местные (региональные) уровни. Но объем субсидий из федерального бюджета подвергнется сокращениям. Это значит, что сохранение уровня социальных выплат будет обеспечиваться за счет еще большего урезания расходов инвестиционного характера.
Конкурентоспособность производителей и поставщиков экспортной продукции определяется в настоящее время либо низкими удельными издержками производства единицы традиционной продукции (производительность труда и удельные затраты на заработную плату), либо инновационным характером самой продукции и предоставляемых услуг, аналогов которых конкуренты предложить не в состоянии. Приходится констатировать, что низкие социальные затраты – уровень заработной платы, расходы на пенсионное обеспечение и социальное и медицинское страхование, – в странах развивающихся рынков предопределяют уровень их конкурентоспособности на фоне конкурентов из числа наиболее развитых стран. Развивающиеся экономики, по сути, определяют сегодня мировые социальные стандарты.
Исследование динамики конкурентных преимуществ в период выхода из кризиса в 2008–2011 гг., проведенное институтом «Центр развития» НИУ ВШЭ с использованием данных МВФ, дало следующие результаты. По сравнению с 2008 г. заработная плата в промышленности России в номинальном выражении выросла на 58%, а с учетом изменения валютного курса к корзине «доллар–евро» рост зарплаты составил 35%. Россия потеряла преимущества, характерные для стран БРИКС, но не достигла позиций технологически наиболее развитых стран. Таким образом, мы не имеем права более терять время. Только рост производительности труда на базе инвестиций в новые технологии в состоянии компенсировать накопленную отсталость и снижение конкурентоспособности, стать мотором экономического роста.
Как повысить силу притяжения
Домохозяйства, фирмы в период кризисного спада уменьшали расходы, прежде всего инвестиции. Одновременно они стремились сократить или по крайней мере не наращивать задолженности. Показателем завершения кризиса в России должен был стать рост потребления населением товаров долгосрочного пользования, инвестиции домохозяйств в недвижимость, рост ипотечного кредитования. Такие процессы действительно происходят на протяжении 2010–2012 годов. Однако еще большее значение для восстановления экономического роста имел бы рост инвестиций и привлечение долгосрочного кредитования со стороны корпоративного сектора экономики. Данные об инвестициях и задолженности предприятий свидетельствуют об обратной тенденции. Они явно осторожничают.
Российские предприниматели и в так называемом реальном секторе производства товаров и услуг, и в финансовом секторе проявили недостаточное понимание самого процесса глобализации экономики и оказались плохо подготовлены к ответу на ее вызовы. Еще в меньшей степени российские деловые и политические элиты готовы рассматривать глобализацию с точки зрения потенциальных возможностей. Преобладающей является сугубо оборонительная консервативная политика и бизнес-практика, которая в лучшем случае направлена на сохранение ранее занятых позиций на мировых рынках.
Сегодняшний экономический кризис начался с обвала глобальных финансовых рынков. Немедленная и далеко не всегда продуманная реакция правительств и центральных банков ведущих стран – финансовых центров была оправдана и в целом успешна. Банк Японии, Банк Англии, Федеральная резервная система США приступили к программам «количественного смягчения», осуществив масштабное увеличение денежного предложения. Эти чрезвычайные меры сработали. Удалось не допустить повторения ситуации 1929–1932 гг., когда «реальный сектор» ведущих мировых экономик стоял в целости и сохранности, готовый к эксплуатации, но бездействовал, т.к. никто из владельцев основных производственных фондов не мог реализовать с прибылью продукцию предприятия.
Восемьдесят лет назад оценка финансового риска оказалась чрезвычайно трудным делом. Невозможно было получить кредит, да и непонятно, как его можно будет вернуть. Примерно то же самое творится и сегодня. Серия рыночных «пузырей» и последующих кризисных падений стоимости ценных бумаг привела к осознанию необходимости более надежных методов оценки рисков операций с финансовыми инструментами. Тем не менее в период выхода из кризиса ускоренный рост объемов наиболее рисковых операций с производными инструментами продолжился. Если в 2007 г. объем деривативов пяти крупнейших банков США превышал объем их иных активов в 33,6 раза, то в 2011 г. это превышение составило 50,8 раза. Однако операции хеджирования финансовых рисков с помощью производных инструментов больше не признаются безусловно надежными. Система рейтинговой оценки рисков потеряла доверие инвесторов.
В этих кризисных условиях перед Россией стоит задача выработки наиболее надежных способов подключения к мировым финансовым потокам. Выгодное для нашей страны присоединение к системе глобальных финансовых рынков необходимо и бизнесу, и правительству. При этом речь идет в первую очередь об оптимизации уже сложившихся каналов включения российской экономики в глобальный финансовый контекст, а далее о наращивании собственного потенциала в качестве одного из мировых финансовых центров.
Международное движение финансовых (денежных) потоков зависит от «силы притяжения» национальных финансовых систем, выражающейся в оценке сочетания рисков и доходности инвестиций на местных финансовых рынках, т.е. зависит от зрелости финансовых институтов, от привлекательности инвестиционного климата и конкурентоспособности. Российское правительство достаточно недвусмысленно демонстрирует понимание этих задач. Первый заместитель председателя правительства Игорь Шувалов говорит: «Необходимо создать деловой климат и сформировать социальную среду, которая была бы более дружественной и по отношению к бизнесу, и по отношению к человеку, к его потенциалу самостоятельности и креативности».
К рассмотрению ставшего привычным перечня негативных явлений, включающего коррупционную «административную ренту», забюрократизированность всех процедур регистрации нового бизнеса, риски правоохранительной и судебной системы, стоит добавить такие тормозящие инвестиционный процесс явления, как неконкурентную высокомонополизированную структуру российских рынков. Речь идет как о скрытых картельных соглашениях на товарных рынках, так и о сохранении излишнего влияния естественных монополий на развитие экономики. Именно это делает накачку совокупного спроса малоэффективным способом стимулирования экономического роста в России.
Существенную роль в привлечении отечественных и иностранных инвесторов призвана сыграть государственная программа приватизации, которую намечено реализовать в ближайшие годы. Для каждой группы предприятий должны быть свои процедуры и правила приватизации. Политика приватизации в различных отраслях будет непосредственно зависеть от тех задач, которые ставит перед собой руководство страны при ее осуществлении.
Горячие споры идут по поводу возможности или невозможности приватизации так называемых стратегических секторов и предприятий. Стратегические объекты далеко не обязательно должны находиться в непосредственной собственности государства. Принципиально важно четко описать в законодательных актах сами стратегические отрасли и определить методы их государственного регулирования. Например, необходимо использовать долгосрочные методы определения тарифов и цен на услуги и продукцию в отраслях естественных монополий. Утверждение таких долгосрочных (на ближайшие 10–15 лет) четко определенных формул создаст условия для дальнейшей приватизации и привлечения капиталов. Это даст инвестору понимание того, как у него будет формироваться денежный поток, а также как он сможет окупить свои вложения.
Общая либерализация условий привлечения иностранных инвесторов в сочетании со льготным режимом для тех, кто приходит в высокорисковые отрасли высоких технологий, представляется наиболее логичным и эффективным подходом для преодоления трудностей российской экономики.
Офшор без пристрастия
Российская экономика генерирует сбережения в крупном масштабе. Вместе с тем они не находят должного применения непосредственно в национальной экономике. В результате чистый отток капитала из России в 2011 г. составил 80,5 млрд долларов. Оценки оттока в 2012 г. колеблются от 40 до 90 млрд долларов.
Превышение вывоза капитала над его ввозом происходит на протяжении последних двух десятилетий и, видимо, продолжится в предстоящие несколько лет. Разворот данной тенденции к чистому притоку кредитов и инвестиций, желательно в форме прямых капиталовложений (сегодня доля прямых инвестиций не более 10% прихода капитала в Россию), является важной стратегической задачей. Она не может быть решена административными методами. Прямые иностранные вложения в российскую экономику излишне жестко контролируются правительством. В 42 отраслях экономики, признанных стратегическими, потенциальный зарубежный инвестор должен получать предварительное одобрение правительственной комиссии на участие в инвестиционном проекте, если его доля превышает 10%.
Никакой запрет перевода средств в адрес иностранных партнеров или законодательное решение о выходе компаний, принадлежащих родственникам госчиновников, из иностранных активов и о возврате капитала, делу не поможет. Сегодня крупнейшим каналом притока денег из-за рубежа является наращивание иностранной задолженности. Величина корпоративного иностранного долга достигла 545 млрд долларов. Государственный долг правительства России на конец 2012 г. официально прогнозируется в объеме 48,4 млрд долларов. Аналитики называют в качестве максимума около 57 млрд долларов.
Сами по себе данные об оттоке капитала необходимо правильно понимать с учетом экономического смысла происходящих процессов. В настоящее время значительная часть российских крупных и средних корпораций входит в состав бизнес-групп, головные холдинговые компании которых имеют офшорную юридическую регистрацию. Покупка облигаций, векселей и кредитование таких компаний или банков другими российскими банками и финансовыми компаниями отражается на бухгалтерских балансах кредиторов как кредит нерезидентам. Следовательно, в общей статистике платежного баланса России эти операции могут отражаться в качестве оттока капитала, несмотря на внутреннюю экономическую природу этих сделок.
Особого внимания заслуживают предложения о легализации активов российских резидентов, размещенных в офшорных юрисдикциях. Условиями применения такой меры могли бы стать, во-первых, добровольная декларация владельцев активов об их величине и месте регистрации, во-вторых, четкое указание конечных бенефициаров, в-третьих, уплата единовременного налога (сбора) в российский бюджет, равного налогу на дивиденды акционерных обществ, в-четвертых, регулярная уплата налогов на прибыль и на доходы физических лиц в дальнейшем. В свою очередь российское государство должно принять на себя недвусмысленное обязательство не прибегать к юридическому или хозяйственному преследованию владельцев зарубежных активов, а также не использовать раскрытую добровольно информацию о них в качестве причины для возбуждения такого преследования или в качестве доказательства в судебных процессах.
В результате всего происходящего «белый» офшор Кипр превратился в крупнейший источник инвестиций в российскую экономику. То есть это вложение в экономику России отечественных же денег, пропущенных через офшорную юрисдикцию. Систему нельзя ломать, иначе такие инвестиции не будут поступать вовсе. Предстоит не разрушать, а укреплять международные каналы привлечения инвестиций в экономику России.
Использование офшоров, само имя которых в российской дискуссии звучит как нечто заведомо криминальное, давно стало в международной практике делом абсолютно нормальным. Без офшорных компаний невозможно реализовать крупные транснациональные проекты – такие, например, как экспортные газопроводы «Голубой поток» или «Северный поток». Для подъема (мобилизации) необходимых финансовых ресурсов путем выпуска ценных бумаг создаются «специальные целевые компании» в «белой» офшорной юрисдикции, что является обычной международной практикой инвестиционных банков.
В списке «черных» офшоров ОЭСР в настоящее время не осталось ни одной юрисдикции. В «сером списке» еще несколько лет назад было 40 стран, теперь лишь две. Правительства офшорных территорий приняли на себя обязательства соответствовать стандартам ОЭСР по прозрачности налоговых систем, информационной прозрачности. Все страны ОЭСР провели работу по заключению межправительственных договоров об обмене налоговой информацией. Нет уже тайн и в определении бенефициаров тех или иных холдинговых компаний, необходимо только заключение соглашений об их раскрытии по требованию уполномоченных регуляторов. Власти России этого не делают.
Мировая деловая практика создания специальных экономических зон с офшорным статусом оправдала себя не только в Китае с его фактическим офшорным режимом для Гонконга и других странах формирующихся рынков, но прежде всего в США (штат Делавэр), Великобритании (острова Джерси, Виргинские и т.д.), Нидерландах. Отечественные попытки предложить инвесторам специальный налоговый режим помогли резко ускорить развитие автомобилестроения. Специальный налоговый режим для технопарка Сколково позволяет уже сегодня привлекать исследовательские подразделения инновационных фирм.
Имеет смысл двигаться в этом направлении и дальше. Свои технопарки надо создавать во всех крупных университетских центрах. Но их работа невозможна без финансовой системы, способной поднять необходимые деньги. Внутренний офшорный статус будет, например, очень полезен для реализации программы развития международного финансового центра в нашей стране.
Если российские финансовые регуляторы всерьез намерены развивать международную рыночную инфраструктуру, они должны проработать как технические (электронные системы коммуникации), так и организационные и правовые аспекты. Участники торгов должны иметь возможность не только заключать сделки по рыночным репрезентативным ценам, но и получать комплексное послепродажное обслуживание. Регистрация итогов сделок в центральном депозитарии с оформлением в течение нескольких часов, высокие стандарты оперативного рассмотрения споров, страхование от потери информации – без этого невозможна современная организация финансовых рынков.
При этом регулирование рынка желательно строить на опережение – предусматривать возможность проведения операций, которые получили массовое развитие на международной арене, но не имеют в настоящее время большого применения в России. К числу таких сделок относятся операции с деривативами и сделки хеджирования. Если данный сегмент рынка не будет обеспечен юридически и технически на российском рынке, уход значительной части рынка на зарубежные платформы неизбежен.
Инновации в финансовых услугах – рынок деривативов, срочных товарных инструментов, операции по хеджированию рисков, сделки по венчурным инвестициям, – весь данный инструментарий тесно связан с высокими технологиями. Один вид инноваций – технических, теряет смысл без другого – финансовых инноваций.
Финансовые инновации в сфере деривативов на финансовом и товарном рынках создали за два предкризисных десятилетия необходимые и достаточные условия для наращивания инвестиций в странах развивающихся рынков. Инновации в финансовом секторе позволили наращивать денежные потоки, без которых невозможно было бы построить инновационные современные промышленные предприятия и обеспечить спрос на их продукцию.
Российской экономике нелегко преодолевать спад инвестиций и замедление роста, если финансовый сектор, и прежде всего банковская система как его стержневая конструкция, не преодолеют свою очевидную неспособность надежно оценивать риски кредитования и инвестиций, не повысят надежность балансов банковских учреждений.
Банковской системе России предстоит справиться с такими застарелыми болезнями, как скрытое внутригрупповое кредитование связанных между собой предприятий, недостоверное преувеличенное отображение в банковских балансах объема собственного капитала. Для этого требуются дополнительные инвестиции. Участие иностранных инвесторов часто позволяет рассчитывать на привнесение определенных управленческих инноваций. Они достаточно жестко следят за тем, чтобы соблюдались правила корпоративного управления, правила управления рисками, complains. Это центральные вопросы развития банковской системы России. Такой подход полностью отвечает и требованиям Банка России.
Уровень достаточности собственного капитала в 10% банковских активов признается нормальным Банком России. Примерно сто ведущих банков страны вполне надежно укладываются в данное надзорное требование. Средний показатель достаточности капитала (норматив Н-1) равняется в 2012 г. 14,3%. Просроченная задолженность несколько возросла, но составляет всего 4,2%. Вместе с тем международные рейтинговые агентства гораздо более скептически оценивают состояние банковской системы России. По оценке S&P, в России почти все из ведущих 30 банков нуждаются в докапитализации.
Банк России ищет возможность активизировать надзорную практику в целях укрепления банковской системы. В качестве инструментария избраны принципы Базель-2 и Базель-3. Надзорные органы не в состоянии абсолютно точно оценить риски кредитного портфеля банковской системы, следовательно, в качестве основной меры укрепления банков избирается наращивание собственного капитала. Одновременно применяется новый инструмент – стресс-тестирование состояния конкретных банков при моделировании экономической ситуации на базе различных сценариев ее развития. Такой подход позволяет выработать оценку рисков и предложить ясные требования по любому конкретному банковскому институту.
* * *
Степень подготовленности российской экономики к общемировому замедлению экономического роста не может быть оценена на основе данных о накопленных государством резервах. Золотовалютные резервы Банка России, составляющие около 510 млрд долл., стабилизационный и резервный фонды правительства, равные соответственно около 4% ВВП страны, могут быть израсходованы за неполные два-три года неблагоприятной конъюнктуры. Необходим надежно работающий механизм генерации сбережений и трансформации их в инвестиции в конкурентоспособные проекты в отечественной экономике.
С.К. Дубинин – доктор экономических наук.
Россия > Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 28 октября 2012 > № 735521
Сергей Дубинин
С оружием
Как Вашингтон не утрачивал позиций на рынке вооружений
Резюме: США – вероятно, самый политизированный и даже идеологизированный экспортер вооружений. Внешнеполитические и идеологические предрассудки и опасения утечки передовых технологий не дают американским компаниям раздавить конкурентов на мировом рынке.
Статья Джонатана Каверли и Этана Кэпштейна «Как Вашингтон утратил монополию в продажах оружия» представляет собой в высшей степени интересный взгляд академических ученых из США на процессы, происходящие на рынке вооружений. Рассуждая главным образом об изменении американской позиции на этом рынке и утверждая, что в нулевые годы Соединенные Штаты утратили монопольное положение, достигнутое в 1990-х гг., авторы затрагивают и более фундаментальные вопросы. Первый – об общей эволюции конфигурации игроков на этом рынке. Второй – уже по сути теоретический – о базовых факторах, как политических, так и экономических, определяющих эту эволюцию. Основной причиной утраты позиции на рынке авторы считают ориентацию американского ВПК на производство слишком сложных дорогих высокотехнологичных вооружений, которые начинают проигрывать более простым и доступным по цене системам европейского, российского, израильского или даже южнокорейского производства.
Девяностые годы: а была ли монополия США?
Можно согласиться, что начало 1990-х гг. действительно было периодом, когда позиции Соединенных Штатов на рынке оружия по сравнению с 1980-ми гг. заметно усилились. Это стало следствием резкого сокращения с 1992 г. российских поставок, а также ухода с рынка игроков второго эшелона, которые в предыдущем десятилетии нарастили военный экспорт благодаря гигантскому спросу, порожденному ирано-иракской войной. На фоне падения советского/российского, китайского и бразильского экспорта, а также некоторого снижения европейских поставок сами США увеличили продажи вооружений в арабские монархии Персидского залива после войны с Ираком 1991 года.
Вообще мировые трансферты вооружений достигли максимальных объемов в 1987–1988 гг. в апогее ирано-иракской войны и многочисленных внутренних конфликтов в развивающихся странах (Афганистане, Анголе, Эфиопии, Кампучии и Никарагуа), где прозападные и прокитайские партизанские движения противостояли ориентированным на СССР правительствам. В начале 1990-х гг. Москва прекратила безвозмездные или сверхльготные поставки квазимарксистским режимам в третьем мире. Крах «мировой социалистической системы» и роспуск Организации Варшавского договора привели также к прекращению продаж бывшим союзникам в Центральной и Восточной Европе. Кроме того, советский и ранний российский военный экспорт пострадал из-за ухода с рынка попавших под санкции ООН Ирака и Ливии, то есть как раз тех стран, которые вообще придавали советским оружейным поставкам хоть какую-то коммерческую составляющую. Смена советской политической парадигмы экспорта на российскую коммерческую привела также к кратковременному параличу в российско-индийских военно-технических связях. В результате действия всех этих факторов российский экспорт в 1994 г. упал до своего исторического минимума, составив всего 1,7 млрд долларов.
Окончание ирано-иракской войны, которая генерировала ежегодный многомиллиардный спрос на вооружения, нанесло сильный удар по экспортерам оружия второго эшелона, особенно по Китаю и Бразилии. Пострадали также европейские производители. КНР в 1994 г. переходит из разряда чистых экспортеров вооружений в категорию нетто-импортеров. Бразилия вообще уходит с рынка, ее оборонная промышленность практически прекращает существование.
На этом фоне США после победоносного окончания первой войны в Заливе получили крупные саудовские, эмиратские и кувейтские военные заказы, которые отчасти должны были повысить боеспособность армий заливных монархий, но главным образом стали формой благодарности Вашингтону за спасение от Саддама. Таким образом, победив в холодной войне, разгромив Ирак и избежав крупных потерь из-за прекращения ирано-иракской войны, Соединенные Штаты действительно на короткий срок резко усилили позиции на рынке вооружений. Однако это абсолютное доминирование (даже в тот период отнюдь не монополия) продолжалось не все десятилетие, как утверждают американские авторы, а всего лишь три-четыре года.
Уже в 1994 г. начинается восстановление российских позиций на рынке, причем на новых деполитизированных коммерческих началах. Подписывается исторический контракт стоимостью 650 млн долларов на поставку в Малайзию 18 истребителей МиГ-29N, исполняются первые крупные китайские контракты, прежде всего на истребители Су-27СК/УБК, восстанавливается сотрудничество с Индией и Вьетнамом, продолжаются поставки бронетехники и подводных лодок по контрактам, заключенным еще в советское время с Ираном. Россия получает свою долю благодарности от аравийских монархов – ОАЭ и Кувейт закупают крупные партии боевых машин пехоты БМП-3 и реактивных систем залпового огня «Смерч». В середине – второй половине 1990-х гг. отлично сработал специфический российский маркетинговый инструмент – поставки вооружений и военной техники в счет погашения советских долгов. Благодаря этому удалось продвинуть истребители МиГ-29 в Венгрию, танки Т-80У и БМП-3 в Южную Корею, зенитные системы «Бук-М1» в Финляндию. В 1996 г. из 3,6 млрд долларов совокупного российского военного экспорта поставки в счет погашения долга составили 800 млн, или 22%.
Еще более активно наращивают присутствие на рынке Франция и Израиль. Париж получает крупные военно-морские и авиационные контракты на Тайване, саудиты покупают французские фрегаты, а ОАЭ – большую партию новейших танков Leclerc, масштабные поставки идут в Пакистан. Израиль почти одномоментно становится заметным игроком на рынке, активно продавая в КНР и Турцию электронные системы, беспилотные летательные аппараты и решения в области модернизации.
Резюмируем: скачок относительной доли США, которая действительно могла достигать на максимуме 60% мировых трансфертов, наблюдался в очень короткий период примерно с 1990 по 1994–1995 гг. и был девиацией, связанной с одновременным действием трех факторов – победой в холодной войне, победой в первой войне в Заливе и последствиями прекращения ирано-иракского конфликта. Уже к середине 1990-х гг. рынок стал возвращаться в более сбалансированное состояние, когда наряду с Соединенными Штатами крупными экспортерами оставались Великобритания и Франция, начала возвращаться на свои позиции Россия, а Израиль приступил к феноменальному восхождению.
Нулевые годы: а была ли потеря рынков?
Не так однозначно и просто выглядит и динамика американских позиций в нулевые годы. Возможно (хотя далеко не гарантированно), доля США на рынке снизилась, однако не до 30%. Вероятнее всего, она колебалась между 40 и 50%. При этом имеются лишь единичные случаи, когда Соединенные Штаты теряли бы позиции на рынке или проигрывали в прямой конкуренции, почти все эти эпизоды упомянуты авторами. В Юго-Восточной Азии это авиационные закупки Малайзии (которая продолжила приобретение российской авиатехники, заключив контракт на 18 Су-30МКМ, но отказавшись от ожидавшегося заказа на F-18F Super Hornet) и Индонезия, которая в комплектовании своих ВВС начала переориентацию на Россию и Южную Корею. Чехия и Венгрия предпочли американским машинам сверхлегкие и относительно дешевые шведские Gripen. Бразилия в тендере на закупку перспективных истребителей формально выбрала Rafale, но до сих пор не подписала контракт. Возможно, кое-что можно отнести к американским потерям в больших бразильских военно-морских контрактах 2008 г., которые также достались французам. И, конечно, знаменитый индийский тендер MMRCA на закупку 126 средних многоцелевых истребителей, где победу также одержали французы.
При этом США сохраняют прочные позиции на колоссальном рынке монархий Персидского залива. Саудовские закупки британских Typhoon или заказ ОАЭ Mirage 2000-9 (и возможное продолжение эмиратских авиационных приобретений во Франции, на сей раз Rafale) потерями назвать никак нельзя. Это воспроизводство уже сложившейся структуры источников вооружений консервативных арабских нефтяных режимов, допускающих ограниченную диверсификацию, но сохраняющих доминирование Соединенных Штатов, которые единственные в состоянии гарантировать выживание этих режимов. Резервируя часть пирога за Парижем и Лондоном, саудовские и эмиратские шейхи все равно основные деньги тратят на закупку американских F-15SA, F-16 block 60 и систем ПВО.
Boeing нанес унизительное поражение Dassault Aviation на критически важных тендерах в Южной Корее и Сингапуре, военно-воздушные силы этих стран предпочли сырым французским Rafale заслуженные американские истребители F-15. США безраздельно господствуют в Японии и Австралии. Самый большой и единственный растущий в Восточной Европе польский рынок также ориентирован на американские системы. Да, чехи и венгры арендовали в общей сложности 28 шведских Gripen, но поляки купили 48 F-16. Наконец, в нулевые годы американцы вошли на новый для себя индийский рынок, продав здесь всего за пять лет военно-транспортных и базовых патрульных самолетов, а также боевых вертолетов на сумму до 10 млрд долларов.
Фактор low cost систем
Главной причиной потери предполагаемой (но недоказанной) монополии США на оружейном рынке авторы считают уход американских компаний в нишу разработки и производства очень дорогих высокотехнологичных систем вооружений, которые начинают проигрывать более простым и дешевым образцам. Однако из всех приведенных выше примеров неудач лишь единичные можно объяснить действием этого экономического по сути фактора. Как нетрудно заметить, открытые тендеры на авиационные системы в Индии и Бразилии Соединенные Штаты проиграли французам. Но французские Rafale гораздо дороже любых американских истребителей четвертого поколения – будь то тяжелые F-15 и F-18 Super Hornet или средние F-16. Вообще если есть экспортер, который действительно страдает от отсутствия предложений в нише low cost, так это именно Франция. По всей видимости, как раз это обстоятельство и стало причиной относительно низких французских продаж после окончания поставок легких Mirage 2000-5/9 и демонтажа сборочной линии этих относительно дешевых (по французским, конечно, меркам) машин.
Индийские ВВС, которые, кстати, примерно до 2007–2008 гг. отдавали предпочтение именно США, не приняли американское предложение в рамках тендера MMRCA, по всей видимости, по причине неудовлетворенности предложенным уровнем трансферта технологий. Бразильский выбор объясняется наличием устоявшихся промышленных и коррупционных связей с Dassault и опять-таки готовностью французов передать права на лицензионное производство Rafale на Embraer.
Все другие примеры предполагаемых американских неудач – от китайского доминирования на пакистанском рынке до российских успехов в Малайзии и Индонезии – также объясняются политическими, технологическими или промышленными факторами, но только не ценой американских предложений. Стоимость не была определяющим фактором и в таиландском решении купить Gripen: за три года до этого выбора предыдущее тайское правительство почти подписало контракт на закупку более дорогих, особенно в эксплуатации, тяжелых российских Су-30. Так что в тайском выборе решающее значение имеют любые другие, но только не ценовые мотивы.
Получается, что чуть ли не единственным случаем, когда цена сыграла решающую роль, был чешско-венгерский (и не упомянутый авторами швейцарский) выбор в пользу маленького шведского истребителя. Характерная особенность всех трех случаев – требования боевой эффективности закупаемой системы не были приоритетными, потребность в передаче технологий со стороны Чехии и Венгрии отсутствует (швейцарская ситуация более сложная, там предполагается софинансирование покупателем создания новой, более тяжелой версии Gripen NG). При наличии военных, политических, промышленных или технологических мотивов ценовой фактор уходит на второй-третий план. Именно поэтому Индия и Бразилия, которые стремятся создать национальную военную авиационную промышленность, выбрали более дорогие французские самолеты. Именно поэтому небогатая Уганда, которой угрожает вовлечение в конфликты между Северным и Южным Суданом или в Демократической Республике Конго, закупает сложный и недешевый в эксплуатации Су-30МК2.
Кстати, вообще неверно считать, что у США отсутствуют предложения в low cost сегменте. Американские вооруженные силы сохраняют огромные запасы всех видов оружия и военной техники, которые находятся в очень хорошем состоянии и могут поставляться покупателям немедленно или после недорогой модернизации и по весьма приемлемой стоимости. На любое дешевое и простое предложение конкурентов Соединенные Штаты в состоянии ответить продвижением не менее дешевого, но вполне приличного технологического уровня вооружения и техники с баз хранения. Ни в ценовом, ни в технологическом отношении конкурировать с американцами почти невозможно, и в этом смысле Вашингтон действительно мог бы добиться монополии.
Тогда почему же этого не происходит? Главные ограничители американской экспансии на рынке вооружений – это очень жесткое законодательство в отношении трансферта технологий и склонность к постоянному введению санкций и эмбарго. Первое затрудняет продвижение американской техники в государства с растущими национальными оборонными индустриями, например, в Индию или Бразилию. Второе заставляет диверсифицировать источники вооружений государства, имеющие амбиции проведения относительно независимой внешней и оборонной политики – Малайзию, Индонезию или Алжир, например. И, само собой разумеется, исключает возможность поставок в государства-изгои – от Сирии до Северной Кореи. США – это, вероятно, самый политизированный и даже идеологизированный экспортер вооружений. И не потеря позиций на рынке вооружений ограничивает возможности Вашингтона влиять на политику других государств. Все ровно наоборот – внешнеполитические и идеологические предрассудки и опасения утечки передовых технологий не дают американским компаниям раздавить своих конкурентов на мировом рынке. Например, Пентагон препятствует кораблестроительной промышленности строить неатомные подводные лодки из-за опасения, что созданные в интересах экспортных заказчиков и поставленные за рубеж дизельные субмарины будут содержать технологии, используемые на атомных подводных кораблях. В результате растущий перспективный рынок неатомных субмарин оказался разделен между Россией, Германией и Францией, а в прошлом году на нем впервые появилась и Южная Корея.
Типы рынков вооружений
Таким образом, на рынке вооружений действует сложный комплекс переменных. Это чаще всего политические, промышленные, технологические, военные соображения и лишь чуть ли не в последнюю очередь почему-то привлекший к себе все внимание американских коллег ценовой фактор. Важную роль играет сложившаяся традиция отношений импортера и экспортера, коррупционные связи и маркетинговая эффективность. При этом в политике импортеров, как правило, присутствуют сразу несколько из перечисленных мотиваций, однако чаще всего явно доминируют лишь одна-две. При наличии такого явно выраженного доминирования одной мотивации однозначно определяется и тип рынка вооружений. Сложная и динамическая комбинация мотиваций дает промежуточный тип. В целом, как нам представляется, можно выделить следующие модели поведения покупателей на рынке вооружений:
В коррупционной модели при решении о приобретении ВВТ доминируют не рациональные общегосударственные или общенациональные интересы, а корпоративная или личная финансовая заинтересованность высокопоставленных представителей государства-импортера. Данная модель наиболее ярко выражена в странах мусульманского культурного ареала и в Латинской Америке. Кроме того, ощутимое влияние этого типа мотивации наблюдается также в Индии и странах Восточной и Юго-Восточной Азии.
В рамках зависимой модели вооружения и военная техника выступают как своеобразный промежуточный товар, призванный замаскировать истинный предмет торговли. Под видом ВВТ де-факто закупаются гарантии безопасности страны-производителя. Данная модель наиболее характерна для капиталоизбыточных стран, которые в силу демографических и культурных особенностей не в состоянии самостоятельно обеспечить внешнюю военную безопасность. Наиболее яркими примерами являются нефтедобывающие монархии Персидского залива. Соответственно, для успешного продвижения на такой рынок особое значение приобретает военно-политический вес страны-экспортера, а также достоверность ее военно-политических гарантий.
Политическая модель. Принятие решения об импорте того или иного вида ВВТ обусловлено политической ориентацией страны-покупателя. Закупая ВВТ, импортер демонстрирует свои политические и цивилизационные предпочтения, которые могут быть прозападными (ЦВЕ), антиамериканскими (Венесуэла) или подчеркнуто плюралистическими (Малайзия, Индонезия).
Блокадная модель. Как известно, целый ряд государств, армии которых испытывают острую потребность в обновлении или модернизации парка вооружений и военной техники, находятся в ситуации юридической или фактической блокады. К числу таких стран относились в свое время саддамовский Ирак и Ливийская Джамахирия. Элементы блокады в отношении поставок современных конвенциональных ВВТ присутствуют также в случае с Сирией и Ираном. Особое место занимает Тайвань, импортную модель которого следует относить скорее к зависимой, но в которой все же отчетливо присутствуют и признаки блокадного типа.
Промышленно-технологическая модель предполагает приоритет доступа к передовым военным и общепромышленным технологиям. Соответственно, ключевую роль начинают играть готовность экспортера к передаче технологий, продаже лицензий и реализации офсетных программ. Наиболее яркими примерами этого типа импортеров являются сейчас КНР, Бразилия, Индия. В последнее время к этой модели быстро эволюционируют также Южная Корея и Турция.
Наконец, собственно военная модель импорта вооружений предполагает приоритет боевых качеств закупаемых систем. В экстремальных случаях, когда импортер находится в состоянии вооруженного конфликта или существует высокая вероятность его возникновения, особое значение приобретает быстрота поставки и способность военного персонала быстро освоить закупаемое вооружение.
Перспективы
Рассуждая далее в рамках предложенной мотивационной модели рынков вооружений, нетрудно заметить, что Соединенные Штаты имеют наиболее прочные позиции на части политических и зависимых рынков. К первым прежде всего относятся государства англосаксонского цивилизационно-культурного поля, некоторые европейские союзники США и Япония. Эталонными примерами американских клиентов с зависимой мотивацией остаются аравийские нефтяные монархии, прежде всего, конечно, Саудовская Аравия. Сильны позиции и в странах, где приоритетом является обеспечение военной безопасности: американское вооружение эффективно, испытано в боях, тактика его применения отработана самыми мощными на планете вооруженными силами. Поэтому Индия предпочла проверенные ударные вертолеты Apache сырым российским Ми-28NE, по той же причине на Вашингтон ориентированы Израиль и Южная Корея, хотя эти два рынка также имеют признаки политической и даже зависимой мотивации. Нет оснований полагать, что в будущем конкурентоспособность Соединенных Штатов на указанных типах рынков снизится.
А вот государствам, для которых приоритетом является создание собственной промышленности, придется из-за американских ограничений развивать отношения прежде всего с Европой, особенно с Францией. Сейчас это наиболее заметно в случае с Бразилией, в некоторой степени в Индии. Но далее можно ожидать активизации европейского вектора таких ориентированных сегодня преимущественно на США стран, как Южная Корея или Сингапур. В общем можно предполагать, что структура покупателей американских вооружений останется в целом прежней, изменения возможны главным образом в случае политической переориентации стран (например, краха саудовского королевского дома).
Динамика российских рынков выглядит менее привлекательно. Бум продаж в нулевые годы обеспечивался за счет мощного китайского и индийского спроса, при этом обе страны решали главным образом задачи развития национальной промышленной и технологической базы. На сегодня в КНР эта задача в некоторой степени решена, а Индия повышает планку технологических требований, которые все чаще уже не могут удовлетворяться российской промышленностью. Это не значит, что в ближайшие годы индийский и даже китайский спрос на российские системы и технологии совсем исчезнет, но объемы торговли, особенно с Пекином, уже никогда не повторят тех эпических значений, которые были достигнуты в нулевые годы. Можно предположить, что промышленно-технологическая модель сотрудничества будет развиваться в отношениях с такими растущими странами, как Вьетнам и Индонезия (впрочем, для Индонезии приоритетным партнером уже стала Южная Корея), но понятно, что эти государства не компенсируют падение китайских и индийских закупок.
Другой большой группой российских клиентов, обеспечивших диверсификацию российского оборонного экспорта в минувшем десятилетии, стали государства, проводящие независимую или антизападную внешнюю и оборонную политику. Антизападная политическая мотивация при закупках присутствует у Венесуэлы и Ирана (до введения эмбарго на поставки оружия). В значительной степени политически мотивированными были и сирийские приобретения, хотя сирийская модель содержит также военные и блокадные мотивы. Вьетнам, Алжир, Малайзия и Индонезия относятся к странам с независимой внешней и оборонной политикой.
«Антизападные» рынки один за другим закрываются в результате введения международных эмбарго или политической переориентации соответствующих стран. Оставшиеся (как Венесуэла) отличаются высочайшими политическими рисками и экономической нестабильностью. Алжирский рынок близок к насыщению, а индонезийский и малайзийский открыты для конкуренции, и в последнее время успех россиянам здесь не сопутствует. В прошлом году, например, Россия проиграла южнокорейцам тендер на поставку Джакарте двух подводных лодок. Стабильным и предсказуемым в этом кластере остается только Вьетнам, который в ближайшие пять-семь лет останется ориентированным преимущественно на закупки российских вооружений. Таким образом, можно прогнозировать, что Россия, вероятно, будет терять свои позиции в пользу европейцев (прежде всего французов) и израильтян, оставаясь при этом одним из ключевых игроков на рынке.
К.В. Макиенко – заместитель директора Центра анализа стратегий и технологий.
США > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 28 октября 2012 > № 735517
Константин Макиенко
Извилистые пути прогресса
Однородный мир неоднородных государств
Резюме: Очевидную опасность сегодня представляет мировой рынок, никак не ограниченный демократическим контролем. Именно он становится «Большим братом», посягающим на свободу личности – пусть не так явно и непосредственно, как это делает государство, но не менее подло.
Начало XXI века, похоже, ознаменует поворотный момент в истории. Среди экономических, политических и других осязаемых факторов, свидетельствующих о наступлении перелома, можно указать на количественный и качественный рост книг и изданий, в которых исследуются события, тенденции и общая динамика мировых процессов. Многие из них призваны доказать, что когда история резко меняет ход, происходящее обретает смысл, только если анализировать его в длительной перспективе.
Сегодня, когда мир по существу стал глобальной деревней, мы наблюдаем два противоречивых, конкурирующих между собой и даже нейтрализующих друг друга процесса: мир в целом все более и более однороден, тогда как большинство отдельных обществ все менее целостны. Глобализация и особенно волны миграции как одно из ее проявлений, будучи источником гомогенизации в мире, одновременно усугубляют сложность и диверсификацию отдельных обществ. Становясь одним взаимосвязанным целым, мир в растущей степени делается неуправляем. Все чаще наши сознательные поступки провоцируют непредвиденные и непреднамеренные последствия.
Помимо спонтанной гомогенизации, в истории встречались и осознанные попытки сделать мир более однородным. К этому стремились христианство и ислам – либо путем завоеваний, либо посредством миссионерской деятельности. Идеи Просвещения, основанные на вере в универсальность разума и его конечное торжество, не раз побуждали людей переделать окружающую их реальность по тщательно разработанной схеме. Марксизм стал наиболее яркой эманацией Просвещения. Исторический детерминизм объединился с волюнтаризмом: обнаружив железные законы, которые должны были полностью эмансипировать человека, марксисты поставили перед собой задачу облегчить муки рождения нового мира. Либерально-демократическое представление также основано на сочетании детерминистских и волюнтаристских элементов; оно уходит корнями в иудейско-христианское мировоззрение и особенно в наследие эпохи Просвещения.
Методологически эти два течения близки. Будучи уверенными, что рано или поздно все общества эволюционируют в направлении либеральной демократии и свободного рынка, многие либеральные демократы также считают своим долгом помочь другим обществам приблизить свою неизбежную судьбу. Эти убеждения особенно сильны в англосаксонских странах, где полагают, что другие государства почти неизбежно будут следовать в этом кильватере, чтобы не оказаться выброшенными, по выражению Маркса, на свалку истории.
Рынок против демократии
Глобализация таит в себе опасности. Вполне может случиться, что отдельным странам придется ее ограничивать – по крайней мере в некоторых аспектах, чтобы ответить на новые вызовы. Хотя до сих пор главным двигателем универсализации мира, а также основным бенефициаром этого процесса был Запад, такое положение не продлится вечно. В истории человечества еще не было такой политической или экономической системы, империи или великой державы, господство которой не пришло бы к концу.
Фрэнсис Фукуяма пишет, что «либеральная демократия – это идеология по умолчанию в большей части современного мира, потому что она отвечает стремлениям определенных социально-экономических структур». Однако глобализация и развитие технологий размывают относительную силу среднего класса – главного столпа либеральной демократии. В обществах растет расслоение, и они становятся все более поляризованными. С точки зрения Фукуямы, эта тенденция подрывает структуру, на которой основана либерально-демократическая идеология и практика.
По мере углубления глобализации все более очевидны недостатки либеральной демократии. Современная демократия формировалась параллельно с так называемыми национальными государствами, развиваясь и процветая вместе с ними. Исторически существовала положительная связь между демократией и национализмом. Однако сегодня большинство обществ все более многонациональны, в них сосуществует множество культур и религий. Национализм перестает играть освободительную роль, его влияние становится в возрастающей степени негативным.
Кроме того, институты современной демократии, сформировавшиеся во времена национального государства и адаптированные к нему, непригодны для выстраивания международных отношений и оказываются недейственными, когда размывается четкое деление на внешнюю и внутреннюю политику. Большинство граждан стран ЕС постоянно жалуются на отчуждение европейских организаций и учреждений от потребностей простых людей, на дефицит демократии внутри Евросоюза. Существует обратная связь между властью и эффективностью международных организаций, с одной стороны, и их «демократическими» полномочиями, с другой. Чем более «демократична» международная организация, тем меньше у нее авторитета и влияния. Внутри ООН самым действенным и могущественным органом является Совет Безопасности, в котором всего пять постоянных членов.
Помимо кризиса либеральной демократии, обостряется кризис капитализма. Свободный рынок и либеральная демократия – явления, предполагающие друг друга, – также находятся в постоянном соперничестве. Чем свободнее рынок, тем острее экономическое неравенство; чем больше неравенство, тем меньше демократии, и наоборот. Уверенная в себе демократия почти неизбежно обуздывает рынок и ограничивает рыночные свободы. Экономическое неравенство обязательно увеличивает и неравенство политическое, и наоборот. После Второй мировой войны многие западноевропейские страны нашли лекарство против перегибов дикого капитализма в виде «государства всеобщего благоденствия», которому, как казалось, удалось нащупать удовлетворительный баланс между свободой, равенством и братством. Однако сегодня национальное государство и национальная рыночная экономика – две колыбели прав человека и демократии – переживают радикальные перемены. Государство утратило способность не только контролировать международные финансовые потоки, но и защищать собственное население от негативных последствий колебаний на глобальных рынках. Необузданный мировой рынок имеет тенденцию низводить защиту социально-экономических прав до уровня низшего общего знаменателя (например, дешевый труд и более продолжительный рабочий день во многих азиатских обществах оказывают влияние на уровень занятости и социальную защищенность в странах ОЭСР).
Процесс глобализации также негативно влияет на политические права. Неспособность демократически избранных правительств защищать избирателей от вызовов мировой экономики означает снижение эффективности и дееспособности демократии. В глобальном мире капитал выигрывает от «гонки на дно», то есть перемещается в места с самой низкой стоимостью труда, тем самым приводя к ослаблению систем социальной безопасности в более богатых странах. К таким же последствиям приводит рост миграции из бедных регионов в более богатые. А когда к власти приходят социал-демократические или социалистические партии, они не в состоянии продолжать политику государства всеобщего благоденствия. Идеи правых и правоцентристских партий, которые до недавнего времени рекламировались как панацея от всех социально-экономических зол, обанкротили западный мир, а левые и левоцентристы не способны предложить ответ на сегодняшние вызовы.
Существуют ли жизнеспособные альтернативы?
Правомочен ли вопрос: куда движется мир? Сам факт его постановки подразумевает наличие одного и того же направления, линейную эволюцию к единой цели. Перемещение силы и богатства с Запада на Восток, наверное, так же неизбежно в XXI веке, как и с Востока на Запад в XIX веке. Быстрое усиление Китая и рост экономического потенциала Бразилии, России, Турции, Вьетнама вкупе с более ранними экономическими чудесами азиатских тигров побудили некоторых авторов писать, нередко с опаской, об авторитарном капитализме в качестве возможной модели будущего. Израильский стратег Азар Гат отмечает, что авторитарные капиталистические государства в лице Китая и России могут являть собой жизнеспособную альтернативу. А один из самых красноречивых критиков всех видов капитализма Славой Жижек предупреждает, что «вирус этого авторитарного капитализма (придуманного Дэн Сяопином и Ли Куан Ю) медленно, но верно распространяется по миру». Для некоторых обществ, таких как Китай или даже Россия, какая-то форма авторитарного капитализма может надолго стать моделью развития, тогда как европейские страны, вероятно, продолжат экспериментировать с разными формами либерально-демократической рыночной экономики.
Выбор модели зависит от различных факторов, таких как история, религия, занимаемая территория, география и демография. Однако те самые азиатские тигры стали менее авторитарными и более демократичными обществами. Как отмечает Кишор Махбубани, хотя Китай остается «политически закрытым обществом», «в общественном и интеллектуальном отношении он все более открыт». Пекин экспериментирует с политическими реформами, хотя очень медленно и осторожно, и в этом он абсолютно прав. Сам Азар Гат отмечает, что «институционально режим в Китае постоянно расширяет свою базу, вовлекая бизнес-элиты в партию, демократизируя ее, экспериментируя с разными формами народного участия, включая выборы в сельские и городские советы, опросы общественного мнения и группы для тематического опроса. Все это нужно китайскому правительству для того, чтобы держать руку на пульсе общественных настроений». Эта тенденция важна, но она не обязательно благоприятна для Запада. Едва ли более демократичный Китай будет послушно выполнять волю Запада или отвечать его интересам. Демократия там будет, конечно, иметь ярко выраженные «китайские особенности».
Эволюция Турции при правительстве Реджепа Тайипа Эрдогана и его Партии справедливости и развития вполне может послужить примером для других мусульманских стран. Сочетание там рыночной экономики, ислама и демократии не похоже на западные либеральные образцы, которым Анкара пыталась подражать в стремлении присоединиться к Евросоюзу. Самьюэл Хантингтон прозорливо предсказывал еще несколько лет назад, что «в какой-то момент Турция может быть готова отказаться от унизительной и обескураживающей роли попрошайки, умоляющей о членстве в западном сообществе, и вернуться к более впечатляющей и возвышенной исторической роли в качестве главного переговорщика от имени мусульманского мира и антагониста Запада». Похоже, что это время наступило. Турция не только добилась успехов в экономике и стала проводить намного более самоуверенную и независимую внешнюю политику; она стала больше похожа на саму себя в прошлом. Конечно, следует приветствовать стремление отдельных людей и обществ к успеху и повышению качества жизни, в том числе и за счет перенимания чужого опыта. Но если при этом приходится отказываться от исторической индивидуальности, во внутриполитической жизни накапливается заряд острых противоречий.
Сегодня мы видим три конкурирующих и борющихся друг с другом формы капитализма: либерально-демократическая система англо-саксонского типа, социал-демократическое устройство скандинавского типа и государственный капитализм, типичными представителями которого являются Китай и Россия. Возможно, Восток постепенно будет становиться все более либеральным и демократичным, тогда как Западу, чтобы обуздать и взять под контроль рыночную стихию, придется укреплять роль государства во внутренней и внешней политике. Сергей Караганов назвал это «практической реализацией постмодернистской теории сближения». Правда, термин «больший авторитаризм» неточно отражает то, что нужно Западу для успешной конкуренции с усиливающимся Востоком. Скорее можно говорить о большем коллективизме вместо прославления воинствующего индивидуализма в трактовке Айн Рэнд; о том, чтобы права уравновешивались обязанностями; о большей роли государства – не только как распределителя богатства, но и как защитника граждан от негативных рыночных тенденций. Чарльз Капчан предсказывает, что «поднимающиеся державы, скорее всего, будут двигаться к современности каждая своим уникальным путем. Это станет гарантией не только многополярности, но и политического многообразия будущего мира, а также того, что формирующийся мир неизбежно будет состоять из множества разных режимов. Впереди нас ожидает значительное политическое разнообразие, а не однородность по западному образцу».
Мало шведов для демократии
Современные общества состоят из трех основных взаимозависимых компонентов: политической и экономической системы и гражданского общества. В идеале ни один из них не должен доминировать. В неолиберальных демократиях, особенно в Соединенных Штатах, экономика занимает командные высоты, а целью является «маленькое государство», то есть ограниченное вмешательство в пространство рынка. Сегодня фактически нет стран, где гражданское общество доминировало бы над двумя другими составными частями; повышение его роли, возможно, свидетельствовало бы о прогрессивном развитии любой нации. Когда доминирует политический императив, существует угроза возникновения диктаторских режимов, тогда как при примате экономики существует опасность того, что возобладает принцип «победитель получает все». Попытки же ослабить роль государства грозят привести не к демократии, а к анархии.
Государство является центральным элементом любой политической системы. Согласно традиционной марксистской теории, это часть надстройки, тогда как базисом служат экономические отношения. Хотя критики Карла Маркса чрезмерно упрощали его воззрения, обвиняя его в экономическом детерминизме, нет сомнений в том, что Маркс и тем более «официальный» марксизм верили, что в конечном итоге экономические отношения оказывают определяющее влияние на другие сферы функционирования общества. Сегодня справедливость этого марксистского постулата все больше проявляется в либерально-демократических странах.
При всем при том гражданское общество в силу его консервативности, инертности, меньшей подверженности переменам зачастую определяет темпы и характер трансформации. Без общественных изменений невозможны никакие политические и экономические преобразования, либо они оказываются искаженными или неустойчивыми. Недавние смены режимов в Азии, Северной Африке или на Ближнем Востоке – это попытки экспортировать западные политические и экономические системы в социумы, где гражданское общество либо отсутствует, либо жестоко подавляется, либо сильно отличается от западного. Вот почему подобный экспорт часто заканчивается хаосом и анархией, а не демократией. Вместо рынков, основанных на власти закона, возникают феодальные рынки, где все прибыльные предприятия находятся под контролем силовиков или властных лидеров. Хотя формально западные политические и экономические принципы можно относительно легко насадить в восточной среде, в отсутствии адекватного, восприимчивого гражданского общества они принимают искаженные формы.
Апогеем попыток навязанной трансформации стала практика продвижения демократии, получившая широкое распространение в начале XXI века. Если не существует внутренних условий для появления либеральной демократии и особенно для ее устойчивости в конкретной стране, Европейский союз, Вашингтон, НАТО, ОБСЕ в одиночку или все сообща, сформировав «коалицию доброй воли», поддерживают «прогрессивные» режимы, направляя их к либеральной демократии. Справедливости ради надо признать, что есть правительства, международные и прочие организации, которые, выполняя кропотливую и обычно неблагодарную работу, действительно содействуют постепенной демократизации и модернизации. Однако это может быть только длительным и сложным процессом. При отсутствии достаточных внутренних факторов никакие внешние усилия не увенчаются успехом, а, возможно, дадут и противоположный результат.
Взять хотя бы волну, поднятую «арабской весной», которая была направлена на то, чтобы смести прежние режимы. Подобно «цветным революциям», у этого движения также имелись внутренние причины, хотя внешние факторы играли немаловажную роль. Один из «весенних» уроков, вне сомнения, заключается в том, что внешнее вмешательство усугубляет, а не улучшает положение. Главное правило – не покровительствовать диктаторам, но и не подрывать их режим искусственно. Антизападные настроения часто становятся реакцией на политику самих стран Запада, направленную на поддержку угодных ему сил. Так было раньше: Куба Фиделя Кастро и Иран под руководством аятолл – это реакция на поддержку Вашингтоном режимов Батисты и Резы Пехлеви. Точно так же не стоит обольщаться, что потом будет иначе: народы Ирака и Афганистана едва ли тепло вспомнят тех, кто освободил их от Саддама Хусейна или «Талибана».
Исламизация некоторых ближневосточных стран вследствие «арабской весны» неизбежна и потенциально благотворна для народов этого региона – лучше раньше начать долгий и мучительный процесс эволюции в направлении более свободного общества. Вполне возможно, что когда Запад перестанет учить Восток, как ему жить, и поможет беспристрастно разрешить израильско-палестинский конфликт, который многие считают лакмусовой бумажкой для отношений между Западом и Востоком, западные и мусульманские страны смогут развить добрососедские и равноправные отношения. После первого раунда парламентских выборов в Египте Бобби Гош выступил с интересным комментарием: «Оказалось, что исламисты понимают демократию гораздо лучше, чем либералы». Действительно, в стране, не имеющей либеральных традиций, демократия не приведет либералов к власти. Мы видим, что Турция может сочетать политический ислам с демократией; почему бы Египту или другим мусульманским странам не последовать ее примеру? На Ближнем Востоке подобное сочетание будет, конечно, иметь лучшие перспективы, нежели либеральная демократия.
Амитай Эциони в своей книге «Безопасность превыше всего: для силовой, нравственной внешней политики» описывает некоторые нетрадиционные и неочевидные проблемы взаимоотношений между «воинами» и «проповедниками». Большинство людей в странах Востока не являются «воинами», готовыми прибегнуть к насилию для пропаганды своих ценностей, но они и не либеральные демократы. «Нелиберальные умеренные» в большинстве случаев отвергают насилие, но это не значит, что они «благожелательно относятся к либерально-демократическому режиму или к полноценной программе прав человека». Во многих странах именно таково абсолютное большинство, с ним необходимо работать, не делая ставку лишь на тонкий слой либералов, которые не имеют легитимности внутри собственных обществ. Попытка обратить «нелиберальных, но умеренных людей» в либеральных демократов не только тщетна, но и контрпродуктивна. Томас Фридман однажды задал неудобный вопрос по поводу демократизации некоторых обществ, оставив его без ответа: «Был ли Ирак той страной, какой он был, потому что Саддам был тем, кем он был? Или же Саддам был тем, кем он был, потому что Ирак был той страной, какой он был?»
Уильям Салливан, американский посол в Тегеране при администрации Картера, написал, оглядываясь назад и анализируя имевшие место события: «Сверху донизу Иран был и остается гораздо более сложным обществом, чем думают многие наши политики и стратеги. При отсутствии такого понимания упрощенческая политика, какими бы благородными мотивами она ни руководствовалась, часто терпит провал». Он добавил, что в ответ на его довольно дипломатичные высказывания о демократии в Иране шах «обычно говорил, что хотел бы быть королем Швеции, если бы только у него в стране жили одни шведы». Большинству ближневосточных обществ не хватает шведов для того, чтобы демократия пустила корни.
Движемся к нормативному синтезу?
Вернемся теперь к началу: мир в целом все более однороден, тогда как большинство отдельных обществ быстро обретают разнородность. Этциони отметил важную особенность: «Мир фактически движется к новому синтезу между уважением к правам и выбору личности на Западе и уважением к общественным обязанностям на Востоке; поглощенностью Запада вопросами автономии и озабоченностью Востока по поводу общественного порядка; юридическим и политическим равноправием Запада и авторитаризмом Востока». Искусственно ускорять приближение большей однородности – опасно и контрпродуктивно, идет ли речь о либеральной демократии, исламском халифате или синоцентричной системе. В равной мере неразумно и почти невозможно пытаться остановить эти процессы. Что мы как род человеческий в лице государств, международных организаций, групп гражданского общества, руководителей бизнеса и отдельных граждан действительно можем делать, так это попытаться управлять данными процессами, снижать риски.
Сегодня наиболее реалистичной и непосредственной угрозой является отнюдь не оруэлловский Большой Брат или Левиафан. Не избыток силы и стабильности, а слабая государственность или ее полный крах повсеместно становятся главной причиной человеческих страданий. Очевидную опасность представляет мировой рынок, никак не ограниченный демократическим контролем. Именно он становится «Большим Братом», посягающим на свободу личности – пусть не так явно и непосредственно, как это делает государство, но не менее подло. Одна из важнейших задач, стоящих перед современным государством, – это управление глобализированной экономикой, недопущение деградации окружающей среды, поддержание национальной и международной безопасности, а также квалифицированная, пропорциональная защита демократии и прав человека. Иногда говорят, что государства слишком велики для малых дел и слишком малы для больших. Но если в мире и отдельных странах уже есть организации, готовые решать «малые проблемы», пока еще не создано эффективных международных структур для решения «больших проблем». Усиление Китая и других стран Азии, где роль государства была определяющей в ускорении экономического роста, – еще одно доказательство того, что государство рано отправлять на свалку истории, о чем когда-то мечтали марксисты, или сокращать его до размеров «ночного сторожа», чего так хотят либертарианцы и неолибералы.
Покойный британский дипломат и ученый Адам Уотсон, изучив разные международные системы, однажды заметил: «Державы, способные системно сформулировать и изложить закон, делают это на практике». Похоже, это действительно один из постоянных императивов в международных отношениях, зависящий не от внутренних особенностей государства, а от его относительной силы. Но впервые мы оказались в ситуации, когда не существует какой-то одной доминирующей державы. Любые попытки гегемонии оканчиваются имперским надрывом и перенапряжением. Следовательно, предсказание Анатоля Ливена о том, что «мы быстро приближаемся к такому мировому устройству, при котором на смену американской гегемонии не придет китайская гегемония, поскольку ни одна страна не будет в состоянии выполнять нечто напоминающее роль мирового лидера» со всеми вытекающими последствиями, оказывается весьма прозорливым.
Рейн Мюллерсон – профессор права, декан юридического факультета Таллинского университета, ранее – профессор Королевского колледжа в Лондоне. Его книга «От теорий демократического мира к смене режимов» выйдет в 2013 году.
Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 28 октября 2012 > № 735498
Рейн Мюллерсон
Политическая логика дезинтеграции
Семь уроков распада Советского Союза
Резюме: Неверно направленные реформы могут привести к развалу гораздо быстрее, чем само их отсутствие. Во время кризисов политики часто лихорадочно ищут «серебряную пулю», и именно эта последняя нередко становится причиной распада.
Опубликовано Центром исследования европейской политики (CEPS), г. Брюссель, в сентябре 2012 года.
В 1992 г. мир внезапно обнаружил, что Советского Союза больше нет на карте. Одна из двух сверхдержав прекратила существование не вследствие войны, вражеского нашествия или какой-либо иной катастрофы, если не считать неудачной попытки государственного переворота, больше походившего на фарс. Советская империя рухнула вопреки ожиданиям. Бытовало мнение, что она слишком велика и стабильна, чтобы развалиться, и пережила изрядно потрясений, чтобы вот так просто взять и «схлопнуться». А между тем еще с 1970-х гг. хватало указаний на то, что система вступила на путь необратимого распада, хотя многие предполагали, что процесс затянется на десятилетия, и ничто не предвещало, что крах СССР станет кульминацией «короткого ХХ века».
В 1985-м, 1986-м и даже в 1989 гг. никто из тогдашних аналитиков не верил в скорый конец Советского Союза – точно так же, как нынешние эксперты не допускают разрушения Европейского союза. Еще в 1990 г. группа выдающихся американских экспертов, тесно связанных с Пентагоном, была убеждена в том, что СССР способен переродиться ближе к концу начавшегося десятилетия и, превратившись в отлаженную парламентскую демократию, еще станет государством всеобщего благоденствия по скандинавской модели. В ближайшей перспективе полный крах казался менее всего вероятным. Сенсационные сценарии способны на время увлечь читателя, но в реальном мире нет недостатка в различных стабилизаторах и сдерживающих факторах. Многие страны проходят через кризисы, включая серьезные и весьма опасные, однако они крайне редко совершают самоубийство.
Но как много может измениться за одно десятилетие! То, что считалось немыслимым в 1985-м, в 1995-м провозглашалось уже неизбежным. Простую игру воображения чуть позже представили как историческую необходимость. И именно этот неожиданный поворот судьбы, прыжок от «немыслимого» к «неизбежному» делает распад Советского Союза отправной точкой отсчета в нынешних дискуссиях о возможных сценариях развития кризиса в Европе и выборе, который стоит перед европейскими лидерами.
В конце концов, проблемы Евросоюза убедительно продемонстрировали, что риск его дезинтеграции – нечто большее, чем риторический прием или страшилка, с помощью которой политики пытаются навязать недовольным избирателям жесткие меры экономии. Неразбериха царит не только в экономике, но и в политической жизни. Европа оказалась между Сциллой невразумительной политики национальных правительств и дефицита демократии и Харибдой усугубляющегося взаимного недоверия между рынками.
Финансовый кризис резко сократил ожидаемую продолжительность жизни отдельных правительств и кабинетов независимо от их политических цветов и расширил пространство для возникновения популистских и протестных движений. Суть общественных настроений лучше всего выражается в сочетании пессимизма и гнева, яркий образ которого мы находим у поэта Уильяма Батлера Йейтса в стихотворении «Второе пришествие»: «Все рушится; не держит середина, / Анархия – в миру; и, как лавина, / Безудержен прилив…».
Это настроение отражают недавние опросы. Например, согласно обзору под общим названием «Будущее Европы», профинансированному Европейской комиссией и опубликованному в апреле 2012 г., для большинства европейцев Евросоюз – привлекательное место для жизни, однако их уверенность в европейской экономике и способности ЕС играть заметную роль в мировой политике снизилась. Еще больше обескураживает тот факт, что почти 90% респондентов усматривают серьезное несоответствие между надеждами общества и действиями правительств; лишь треть уверена в том, что их голоса что-то значат на уровне ЕС, и только 18% итальянцев и 15% греков полагают, что с их голосами считаются в их собственных странах. Согласно последнему обзору под названием «Трансатлантические тенденции», 76% европейцев считают экономическую систему в Европе несправедливой и отвечающей интересам лишь немногочисленной элиты.
Короче говоря, Европейского союза, каким мы его знаем, больше нет. Фундамент, на котором он создавался, подвержен эрозии. Общая память о Второй мировой войне размывается: половина подростков в возрасте 15–16 лет в немецких школах не знают, что Гитлер был диктатором, а треть считают, что он защищал права человека. Обвал СССР выхолостил смысл геополитического существования европейского единства. Демократическое государство всеобщего благоденствия – стержень послевоенного политического согласия – находится под угрозой демонтажа хотя бы в силу демографических факторов, не говоря уже о других причинах. Куда-то уходит и процветание, положенное в основу политической легитимности европейского проекта. Шесть из десяти европейцев полагают, что сегодняшних детей ожидает гораздо более трудная взрослая жизнь по сравнению с представителями нынешнего поколения.
Насколько маловероятен сегодня распад Евросоюза на фоне этой негативной динамики? Не ошибаются ли европейцы, считая союз чем-то само собой разумеющимся? Правомерен ли вывод о том, что он не развалится только потому, что нерушим? Здесь решающую роль может сыграть способность Европы извлекать уроки из опыта бывшего Советского Союза. Ибо выживание ЕС зависит и от способности европейских лидеров учитывать аналогичный набор политических, экономических и психологических факторов, которые имели место в процессе деградации СССР. Распад – это прежде всего результат политических игр, верного или неверного восприятия и оценки ситуации действующими политическими лидерами, а не просто сочетание институциональных и экономических структурных факторов.
В то же самое время, если мы решим сравнивать нынешние процессы в Европейском союзе с крахом Советов, необходимо учитывать характер обоих проектов. В противном случае нам вряд ли удастся извлечь какие-то значимые уроки. Если советский проект был основан на страхе, то европейский – на согласии. В то время как большинство советских граждан привлекал Запад, европейцы гордятся своим образом жизни и своей политической моделью и не грезят, к примеру, «китайской мечтой». Если фиаско Советского Союза было обусловлено банкротством коммунистической идеологии, то Евросоюз не сталкивается с кризисом мировоззрения. Если советские реформаторы видели будущее Советского Союза в более свободной федерации или конфедерации, то выживание ЕС обусловлено тесным политическим союзом. Словом, СССР пал жертвой собственных неудач, тогда как Европа может пострадать от собственных успехов. Однако принципиально иная природа европейского проекта, являясь сильным аргументом в пользу того, что Европу не постигнет участь СССР, вовсе не служит достаточной гарантией против возможного провала. Чтобы Европейский союз выжил, европейским лидерам следует избегать ошибок, допущенных советскими руководителями.
Советский Союз стал достоянием истории не в силу заговора Запада и не только по причине структурных изъянов, но также в силу принятия или непринятия тех или иных решений. Сегодня, читая мемуары главных действующих лиц той драмы, убеждаешься, что для некоторых советских лидеров, включая Михаила Горбачёва, крах стал таким сюрпризом, что даже спустя многие годы они все еще не могут поверить в исчезновение империи. Вместе с тем следует отметить, что нежелание Горбачёва ввести прямые президентские выборы внесло не меньшую лепту в уничтожение СССР, чем рекордно низкие цены на нефть на мировых рынках того времени.
Специалистам, анализирующим нынешний европейский кризис, особенно трудно перенести этот опыт на европейскую почву, поскольку не совсем понятно, что будет означать дезинтеграция Евросоюза. Распад Советского Союза означал, что эта страна исчезла с карты мира как политическое образование и вместо нее появилось более дюжины новых государств на огромном пространстве от Средней Азии до юго-восточной Европы. Но ЕС – не государство, и даже если он рассыплется, на карте мира ничего не изменится. Более того, даже в случае роспуска объединения большинство (если не все) страны-участницы останутся рыночными демократиями, скорее всего, продолжат сотрудничество в той или иной форме и сохранят некоторые общеевропейские институты.
Как же может выглядеть распад Евросоюза? И чем он будет отличаться от простой реформы или изменения конфигурации? Будет ли выход из еврозоны хотя бы одной страны означать исчезновение союза? Или на это будут указывать другие тенденции – например, снижение влияния на мировой арене или демонтаж важных достижений европейской интеграции (прекращение свободного перемещения людей или отмена таких институтов, как Европейский суд)? Будет ли появление двухуровневой организации равносильно концу или это следует расценивать как шаг к более тесному и совершенному союзу? При ответе на эти вопросы будут полезны уроки из недавней советской истории. И речь идет не столько о политике, сколько о проблемах, связанных с управлением кризисом.
Урок первый…
…одновременно заключает в себе парадокс, а именно: поддерживаемая экономистами и разделяемая политическими классами Европы вера в то, что ЕС не может разрушиться сам по себе, представляет один из серьезных рисков. Последние годы существования Советского Союза являли собой классический пример подобной динамики. Мнение, будто распад «немыслим», подталкивает политиков к тому, чтобы использовать критику европейской интеграции или соответствующую риторику в целях достижения сиюминутных преимуществ – ведь они уверены, что в долгосрочной перспективе «ничего негативного произойти не может». Вера в то, что развал Евросоюза – крайне маловероятный сценарий, может привести политиков к недооценке фактора времени. Речь между тем идет о самом выживании Союза. «Слишком мало, слишком поздно» – эти слова как нельзя лучше характеризуют историю исчезновения СССР. Они могут стать лейтмотивом и возможного обвала Евросоюза. Один из факторов риска в нынешнем европейском кризисе состоит в том, что демократическая природа стран – членов Европейского союза заставляет принимать важные политические решения по мере смены электоральных циклов в отдельных странах. Рынки же отказываются следовать политической логике стран-участниц и считают чувствительность Европы к политическому расписанию конкретных государств фактором повышенной неопределенности. В настоящий момент воздействие рынков объединяет и сплачивает Европу, тогда как давление избирателей разъединяет ее. Подобное негативное влияние последних политическая элита европейских стран должна как-то преодолеть.
Более того, оценка вероятности самого неблагоприятного сценария не должна быть отдана исключительно на откуп экономистам, которые приходят в оцепенение, когда дело идет к дезинтеграции. С точки зрения ведущего американского экономиста Фреда Бергстена, «с учетом того, как много поставлено на карту, Европа почти наверняка разовьет и доведет до логического завершения идею всеобъемлющего экономического и монетарного союза». Будем надеяться, что он прав, хотя пример Советского Союза показывает, что чрезмерно высокая цена разъединения не служит гарантией того, что его никогда не случится. Поэтому считать, что Евросоюз никогда не развалится просто потому, что это слишком дорого обойдется странам-участницам, – слишком слабое утешение и никак не свидетельствует в пользу стабильности и нерушимости Союза. Во время кризиса логика политиков, как правило, берет верх над логикой экономистов.
Настоящий вызов состоит в том, что в определенный момент европейским лидерам, возможно, придется делать выбор между спасением евро и спасением Европейского союза. Вполне очевидно, что крах зоны евро сам по себе ведет к сворачиванию европейского проекта, но не менее вероятен сценарий, при котором «спасение евро» будет зависеть от частичного сворачивания демократии в странах периферии еврозоны. Подобная динамика может в корне изменить саму природу и характер интеграции. И действительно, жесткий диктат добродетельных стран-кредиторов в отношении грешных стран-должников многим экономистам представляется единственно возможным решением, однако, с точки зрения политических аналитиков, подобный подход чреват будущим кризисом в отношениях между европейскими странами.
Урок второй
Распад Евросоюза вовсе не обязательно станет поводом для торжества противников европейской интеграции над ее сторонниками. Опыт Советского Союза – это грозное предостережение Европе, ведь конец объединения может стать непреднамеренным следствием долговременной недееспособности (или кажущейся недееспособности) элит, которая осложняется их непониманием внутриполитической динамики. В настоящее время политические лидеры поглощены частыми сменами настроений сторонников и противников интеграции, а обозреватели ликуют по поводу выборов в любой стране, где популистские партии не проходят в правительство. Однако ценой нейтрализации популистского давления является то, что многие партии европейского мейнстрима начали говорить и действовать как популисты. Не снижает риска динамики распада даже тот факт, что при нынешнем европейском кризисе (в отличие от советского) никакой популярной альтернативы ЕС не существует. Действительно, подавляющее большинство граждан Европы (за исключением британцев), несмотря на разочарование, не помышляют о возврате к автономным национальным государствам. Но отсутствие привлекательной замены не служит гарантией единства. Еще один фактор риска, характерный для нынешнего европейского кризиса, состоит в том, что, несмотря на безальтернативность Евросоюза, популистские волны, накатывающие с юга и севера, преследуют разные цели и крайне затрудняют проведение общей политики.
Разгневанные избиратели на юге протестуют против политики жесткой экономии, на которой настаивают северяне, но готовы принять политический союз, поскольку абсолютно не доверяют национальным правительствам и утратили всякую надежду на демократию в своих странах. В то же время популистские движения севера, одобряя меры жесткой экономии, не поддерживают общеевропейские политические институты, поскольку доверяют национальным демократиям больше, чем Брюсселю. Поэтому главная угроза союзу исходит не столько от усиливающегося антиевропейского популизма, сколько от столкновения между южным популизмом, не приемлющим жестких мер экономии, и северным, направленным против Брюсселя.
Урок третий
Он свидетельствует о том, что неверно направленные реформы могут привести к развалу гораздо быстрее, чем само их отсутствие. Во время кризисов политики часто ищут «серебряную пулю», и именно эта последняя нередко становится причиной распада. Главным фактором кончины СССР стала неспособность Михаила Горбачёва понять природу системы (он упорно придерживался иллюзии, будто ее можно сохранить, не прибегая к глубоким реформам, поскольку необоснованно верил в ее превосходство). Ошибочное убеждение Горбачёва в том, что советское государство способно пережить утрату идеологической легитимности и организационный обвал компартии, в значительной степени обрекло на неудачу его усилия по спасению и реформированию Советского Союза. В этом контексте любопытно сопоставить истолкования советскими и китайскими лидерами причин провала коммунистического эксперимента. Если советские реформаторы, вышедшие из либеральной интеллигенции, склонны были считать, что социалистические идеи – это единственное, что имелось ценного при социализме, китайские реформаторы готовы отказаться от социалистической идеологии, но делают все возможное для сохранения организационной силы компартии, понимая ее ценность в деле сплочения нации.
Риск неверно направленных реформ состоит также в искушении лидеров воспользоваться кризисом в целях достижения того, к чему всегда стремились, но знали, что люди этого не примут. Готовность федералистов к радикальным решениям, с одной стороны, проистекает из логики кризиса и необходимости завершить проект, начатый с вводом единой валюты. С другой – это попытка воспользоваться моментом в продвижении идеи федеративного политического устройства Европы и компенсировать недостаток общенародной поддержки. Но отсутствие консенсуса нельзя подменять кризисом, и лучшей иллюстрацией тому служит неудача советских реформ.
Урок четвертый
Если исключить войны и другие чрезвычайные обстоятельства, то главную опасность для политического проекта представляет не дестабилизация на периферии, а мятеж в центре (хотя окраинный кризис может распространяться, как инфекция). Судьбу советского государства предопределило решение России избавиться от союза, а не упорное желание стран Балтии из него выйти.
Сегодня мнение Германии о происходящем в Европейском союзе способно гораздо больше повлиять на будущее всего проекта, чем беды греческой или испанской экономики. Когда застрельщики интеграции начинают считать себя ее главными жертвами – большой беды не миновать. Вот почему так важно правильно понимать намерения Берлина при оценке рисков для Евросоюза. В этом смысле вряд ли полезно сопоставлять роль, которую сыграла РСФСР в распаде СССР, и нынешнюю роль Германии. Россия была необычным актором в драме распада Советского Союза: несмотря на наличие лидера, законно избранного путем прямого голосования – Бориса Ельцина, – она оставалась всего лишь тенью Советского государства. В каком-то смысле Россия могла состояться как государство только в случае смерти СССР. Иное дело – Германия.
В контексте нынешнего кризиса она проявила себя не только как самое сильное государство Старого Света, но и стала синонимом дееспособной Европы. У европейцев нет повода усомниться в приверженности Германии идее европейской интеграции, что бы ни писали СМИ. Что действительно пока неясно, так это стратегия, которую Берлин выберет для перестройки и перегруппировки ЕС, и шансы на успех этой стратегии. Поэтому перспективы выживания Евросоюза зависят от того, будут ли успешными попытки Германии преобразовать «солидарную Европу» в «Европу, живущую по правилам».
Лидерство Берлина также оспаривается в связи с тем, что Германия не слишком торопится выбираться из нынешнего упадка. Парадокс в том, что хотя Европа в целом переживает кризис, самое могущественное европейское государство – Германию (в отличие от той же России перед развалом СССР) – он практически не затронул; более того, Берлин больше всех выигрывает от европейских проблем. Государственные облигации Германии рефинансируются по нулевым процентным ставкам, а безработица в стране находится на рекордно низком уровне. Спад привел к притоку на немецкий рынок труда квалифицированной рабочей силы из таких стран, как Италия, Испания, Греция и Португалия. Это смягчило обеспокоенность немецкой общественности по поводу демографического кризиса. Позиции Берлина в мире укрепились. Таким образом, у Германии есть все основания не только опасаться кризиса, но и благословлять его, и Берлин не торопится принимать меры по преодолению ситуации – прежде всего, потому что он чувствует себя вполне комфортно, а кроме того, потому что быстрое решение всех проблем может сослужить Германии плохую службу в ее попытках преобразовать союз.
В каком-то смысле данный кризис – возможно, последняя надежда Берлина заставить Европу жить по правилам. Это тем более важно, если иметь в виду, что Германия, подобно другим богатым и стареющим странам, сталкивается с громадными долгосрочными вызовами. Рабочая сила сокращается, энергетическая отрасль нуждается в реконструкции, а инфраструктура слишком долго не совершенствовалась. В последнее десятилетие чистые инвестиции в немецкую экономику в процентном выражении от ВВП были меньше, чем в любое другое время за всю историю, если не считать годы Великой депрессии. Неравенство в доходах населения в этом десятилетии росло в два раза быстрее, чем в среднем по странам ОЭСР.
Смысл дебатов сводится к тому, что история имперских амбиций Германии в Европе послужила одной из причин сопротивления европейцев трансформационной стратегии Берлина. Гораздо меньше обсуждается немецкий опыт реформ, который также может быть фактором риска, препятствуя усилиям по преодолению кризиса. Подобно тому, как распад Советского Союза оказался единственно верным выбором в пользу государственного строительства в России ввиду ее институциональной слабости, опыт реформ, накопленный Германией, предопределяет выбор Берлина.
Реакция Германии на кризис объясняется опытом борьбы Веймарской республики с инфляцией (одержимость стабильными ценами), демографическим профилем немецких избирателей (стареющее население боится потерять свои сбережения), а также интеллектуальными традициями «орднунг-либерализма». Эти предпосылки побуждают население больше доверять независимым институтам – таким как Конституционный суд и Бундесбанк. Эпоха воссоединения Германии (одной щедрости недостаточно) и последнее десятилетие реформ (действенность структурных реформ) тоже следует иметь в виду, если мы хотим понять логику немецких лидеров. Менее изученный источник немецкой трансформационной стратегии – интерпретация Германией опыта Центральной и Восточной Европы в переходный период. Именно страны ЦВЕ, согласно убеждению немецких стратегов, нуждались в проведении болезненных экономических реформ, направленных на аккуратный демонтаж государства всеобщего благоденствия, так чтобы не спровоцировать ответную волну народного негодования. Немцы были уверены, что внешняя интервенция приведет не к делегитимации национальных демократических институтов, а к их усилению. Поэтому суть немецкого подхода к реформе можно передать с помощью краткой формулы: «Делать на юге то, в чем мы преуспели на востоке» – создавать ответственных в финансовом отношении членов сообщества. Опыт стран ЦВЕ не объясняет, почему Германия ставит перед собой те или иные цели, но помогает понять, почему она верит в возможность их достижения.
У Берлина есть веские аргументы, чтобы верить в успех своей трансформационной стратегии за пределами Германии или даже Северной Европы. Постреволюционная рецессия в большинстве стран Центральной и Восточной Европы была глубже и болезненнее, чем в сегодняшней Южной Европе. Предпринятая перестройка оказалась гораздо радикальнее, нежели та, что ожидается от Греции или Испании. Рыночные и демократические институты в странах ЦВЕ слабее, чем те же институты в Южной Европе, а риски политической нестабильности и бунтов выше.
В то же время ряд факторов делают трансформацию на юге по образу и подобию преобразований на востоке очень рискованной стратегией. Успех переходного периода в странах ЦВЕ (хотя пример Венгрии показывает, что его нельзя считать абсолютным и необратимым) обусловлен несколькими факторами, отсутствующими в нынешнем контексте. В государствах Восточной Европы общество единодушно отрицало коммунистическое прошлое и с оптимизмом взирало на будущее; при этом считалось, что в выигрыше окажется молодежь, уровень жизни которой существенно поднимется. Общество в странах Южной Европы, напротив, стремится к сохранению прежних благ, с пессимизмом смотрит в будущее и считает, что от предлагаемых реформ проиграет в первую очередь молодое поколение. Когда страны Центральной и Восточной Европы переживали переходный период, они знали наверняка, что им нужно делать, рассматривая Запад как образец для подражания, тогда как нынешний кризис Евросоюза – неотъемлемая часть более масштабного кризиса капитализма и либеральной демократии, какими мы их знаем. Переходный период в странах ЦВЕ сопровождался появлением новых элит, и люди ощущали себя победителями. Сегодня этого нет и в помине.
Короче говоря, надежда на то, что Южную Европу можно преобразовать по образу и подобию Центральной и Восточной, может оказаться слабым звеном в стратегии перестройки Европейского союза, которой придерживается Берлин.
Урок пятый
Если в ЕС возобладает динамика распада, это будет больше походить на «паническое изъятие банковских вкладов», чем на популистскую революцию. Таким образом, важнейшим фактором, способствующим выживанию союза, является вера элит в его способность справляться со своими проблемами. По меткому выражению Стивена Коткина, который поделился своим видением советской драмы, «демонтаж Союза инициировала именно центральная элита, а не периферийные движения за независимость». Люди могут и не бунтовать против единой Европы, просто национальные элиты начнут сомневаться в ее перспективах, боясь упустить контроль над ситуацией. И своими действиями и поступками (сея панику и страх оказаться последними в очереди за собственными вкладами) они ее окончательно развалят. Парадокс в том, что ЕС – элитарный проект, зиждящийся на уважении европейского истеблишмента к демократии, но сегодня ему грозит опасность из-за страха тех же элит перед демократией. Неспособные реализовать демократические идеи на уровне единой Европы за отсутствием европейского демоса как такового и напуганные призраком антиевропейского популизма на национальном уровне, многие политики готовы заблаговременно повернуться к союзу спиной.
Впервые с тех пор, как европейский проект был запущен в действие после 1945 г., цели достижения «все более тесного союза» и «углубления демократии» вошли в противоречие. Cпособность политического союза поддерживать евро посредством общей финансовой политики находится под вопросом, поскольку граждане против этого, а страны-члены остаются привержены демократии. В то же время крах общей валюты способен привести к распаду Евросоюза, и при этом существует риск резкой деградации демократии на национальном уровне в некоторых странах востока и юга Европы – прежде всего в Венгрии, Румынии и Греции.
Таким образом, вопреки ожиданиям некоторых теоретиков, ЕС не рухнет из-за «дефицита демократии» в европейских институтах. А демократическая мобилизация гражданского общества тоже его не спасет. Скорее, речь идет о всеобщем разочаровании в демократии – убеждении, что национальные правительства беспомощны перед лицом мировых рынков. В этом главная надежда на устранение обостряющихся противоречий между задачей европейской интеграции в будущем и задачей углубления демократии в Европе.
Природа разочарования в демократии существенно разнится в каждой отдельно взятой стране. Особенно бросается в глаза контраст между здоровым в финансовом отношении севером (Германия, Нидерланды, Австрия и Финляндия) и обремененным долгом югом (Италия, Испания, Греция и Португалия). Разочарование жителей южной периферии Европы политикой своих национальных лидеров может способствовать тому, что они преодолеют нежелание передать больше полномочий европейскому центру, но не предотвратит протестов против политики жесткой экономии, которую им навязывают страны севера. Более того, твердая вера избирателей Северной Европы в национальные демократические институты отнюдь не делает их восторженными сторонниками политического союза. Вот почему панические центробежные тенденции могут породить цепную реакцию, которая приведет к краху союза.
Урок шестой
Надежда на небольшой, но более функциональный и оптимальный союз и цивилизованный раздел еврозоны может сама по себе открыть путь к дезинтеграции. В этом контексте показательна логика развала рублевой зоны, проливающая свет на нашу проблему. Природа советской командно-административной системы хозяйствования, низкий уровень сложности экономики, институциональная слабость постсоветских республик и тот факт, что Советский Союз руководствовался идеей не общего рынка, а трансграничного объединения производственных цепочек, затрудняют сравнение нынешних дилемм еврозоны с опытом краха рублевого пространства. По справедливости нужно признать, что в случае раскола еврозоны этот процесс мало чем будет напоминать распространение национальных валют на постсоветском пространстве. Однако некоторые выводы все же вполне уместны.
Анализируя советский распад, Патрик Конвей отмечает, что «страны решают покинуть валютную зону по трем причинам: 1) национализм, 2) стремление оградить себя от денежных коллапсов, которые случаются в экономиках других членов Союза и 3) стремление ужесточить национальный контроль над доходами от эмиссии». Та же логика применима и к еврозоне. Что касается Советского Союза, то балтийские республики были единственными, за выходом которых из валютной зоны стоял национализм, и не случайно их выход происходил достаточно гладко. Другим пришлось покинуть рублевую зону либо из-за страха перед внешними потрясениями, либо из-за желания получать эмиссионный доход, и их отделение было гораздо более болезненным. Что же касается выхода из еврозоны, то национализм не будет главным мотивом для любой из европейских стран, поэтому полезнее проанализировать, как размежевание отразилось на экономиках не прибалтийских, а других республик.
Опыт рублевой зоны подсказывает, что ни о каком плавном или упорядоченном отказе от общей валюты не может быть и речи. Как утверждает историк Гарольд Джеймс, «подобный выход всегда сопровождается хаосом и приводит к потере доходов и инфляции». Сохранение монетарного союза в случае политического разъединения также маловероятно. Когда в 1991 г. президенты России, Белоруссии и Украины решили положить конец СССР, они еще надеялись, что смогут сохранить общую валюту в условиях существования независимых государств, но уже через два года стало очевидно, что общая валюта не выживет при высокой инфляции и нарушенных политических связях. Усилия России по обузданию гиперинфляции и плавному переходу к рыночной экономике постоянно находились под угрозой из-за политики других республик, подстегивавшей инфляцию. Таким образом, логика рыночных реформ сталкивалась с желанием сохранить рублевую зону, и от общей валюты пришлось отказаться.
Поэтому, когда сегодняшние политические обозреватели спекулируют на тему желательности и осуществимости таких проектов, как «северный евро» или «южный евро», им следует помнить о соглашении, принятом лидерами России, Белоруссии и Украины и положившем конец Советскому Союзу. Тогда оно представлялось не похоронами общей экономики, а рождением оптимального и более функционального союза менее разобщенных и все более сплоченных стран-членов с общей культурой. Но то, что считалось тогда началом, осталось в памяти как начало конца, потому что процесс разъединения никогда не останавливается на полпути. Так что не будет преувеличением сказать, что в погоне за более цельным и спаянным Евросоюзом, состоящим из менее разнородных стран-членов, существует риск обратного результата. Процесс будет запущен в момент нарастания недовольства политических элит и широкой общественности нынешним статус-кво и одновременно страхом перед распадом союза и перспективой будущей неконкурентоспособности на мировой арене.
Урок седьмой
Самый важный урок, извлекаемый из дезинтеграции СССР, заключается в том, что при угрозе распада политические игроки должны сделать ставку на гибкость, обуздывая естественную склонность настаивать на жестких и долгосрочных решениях (которые в случае неудачи лишь стимулируют негативную динамику). К сожалению, в настоящее время европейские стратеги пытаются спасти союз с помощью политических решений, которые радикально ограничивают выбор национальных правительств и широкой общественности. Как следствие, избиратели в таких странах, как Италия и Греция, в силах сменить правительства, но не политический вектор, поскольку экономические решения де-факто отстранены от электоральной политики. Хотя подобная стратегия способна стабилизировать институциональную основу, она с достаточно высокой вероятностью грозит спровоцировать непредвиденные реакции.
Примат политики – это сердцевина европейского проекта. В 1920-е и 1930-е гг. европейцы усвоили, что демократия должна «исправлять» рынки во имя достижения социально-политической стабильности. Нынешний курс, одобряемый европейскими лидерами, нацелен на то, чтобы переделать Евросоюз и лишить политику ее центральной роли в надежде на то, что новая линия на строгую финансовую дисциплину снизит политическое давление на объединение. Эксперты могут спорить о плюсах и минусах жесткой экономии, однако важнее то, что крах этих мер автоматически ускорит кризис и тем самым затруднит выживание союза. Сегодня понятно, что ЕС не сохранится без общей валюты, не поддерживаемой общим казначейством. Но уцелеет ли союз как содружество государств, объединенных принципом жесткой экономии, в которых процесс принятия экономических решений никак не зависит от воли избирателей, а политика национальной идентичности – единственное, что осталось от политики? Популярным ответом на тезис об отсутствии альтернативы вполне может стать лозунг «Любая альтернатива лучше».
Поэтому главный урок, который европейские лидеры могут извлечь из краха СССР, состоит в том, что для выживания нужно адекватно реагировать на свои страхи. Как сказал Макбет, увидев ведьм, «подлинные страхи слабей, чем ужасы воображенья».
Иван Крастев – председатель Центра либеральных стратегий в Софии и постоянный научный сотрудник Института гуманитарных наук в Вене.
Евросоюз > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 28 октября 2012 > № 735497
Иван Крастев
Гибель старшего брата
Уроки кризисов Китай учит очень тщательно
Резюме: Руководство КПК, управляющее страной 63 года, до сих пор извлекает полезные уроки из гибели «старшего брата» Китая – СССР, который протянул 74 года. И каждый год пребывания у власти позволяет китайским лидерам по-новому взглянуть на советский опыт.
«Учиться и вновь повторять изученное – это ли не радость?» – начинаются «Беседы и суждения» Конфуция, на котором вырос не один десяток поколений китайских бюрократов. Изучение чужого опыта всегда было одной из основ Поднебесной, а внезапная утрата интереса к заморским делам часто означала для страны начало заката. Не стала исключением и «красная» версия Срединной империи – Китайская Народная Республика. С начала 1950-х гг. КНР строилась на основе изучения и копирования передового опыта «старшего брата» – Советского Союза. СССР наводнили делегации китайских экспертов, которые внимательно вникали не только в советские технологии, но и в принципы общественного устройства, чтобы затем использовать полученные знания при построении молодого государства.
После советско-китайского раскола 1960-х гг. интерес к советскому опыту снизился, однако через два десятилетия он возродился с новой силой и на новой основе – китайским экспертам пришлось исследовать уже причины угасания и затем коллапса некогда великой державы. Если при Мао Цзэдуне Советский Союз изучался как ролевая модель, то в 1990-е гг. он рассматривался как негативный образец: анализируя действия кремлевского руководства, китайские ученые пытались понять, как не надо действовать. Накопленные материалы легли в основу экспертных рекомендаций, благодаря которым руководство КНР смогло возобновить рыночные реформы и преобразить страну.
Отечество в опасности: начало изучения
Активный интерес к тому, что происходит у северного соседа, возобновился на рубеже 1980-х гг., когда команда Дэн Сяопина окончательно консолидировала власть и взяла курс на преодоление последствий советско-китайского раскола. Анализ политической жизни «старшего брата» во многом осуществлялся через призму борьбы внутри китайской элиты по поводу курса развития.
Так, в 1986–1987 гг., в разгар кампании по борьбе с «буржуазным либерализмом» в Китае, отношение к горбачёвским преобразованиям в Советском Союзе было подозрительным. Затем, с осени 1987 г. по весну 1989 г., когда Коммунистическую партию Китая возглавил либерально настроенный Чжао Цзыян, тональность комментаторов резко изменилась: они начали хвалить инициативы Михаила Горбачёва по отделению партии от государства, политику омоложения Политбюро и т.д. Во многом за положительными оценками деятельности советского генсека скрывалась завуалированная поддержка реформистского курса самого Чжао. Его отставка в июне 1989 г. и жесткое подавление студенческих волнений на площади Тяньаньмэнь вновь изменили тональность дискуссии на диаметрально противоположную.
Взвешенное изучение последних лет жизни СССР началось лишь после его фактической смерти – событий августа 1991 г., которые повергли Пекин в глубокий шок. Исследования стали менее конъюнктурными и идеологизированными. Эксперты должны были ответить на два практических вопроса. Какие факторы привели к падению СССР, по лекалам которого в свое время кроилась КНР? И что должно делать руководство КПК, чтобы избежать судьбы коллег из КПСС?
Китайские специалисты уже в августе 1991 г. поняли, что провал переворота во главе с ГКЧП, по сути, означает конец государства. Первая их реакция оказалась весьма эмоциональной. Так, 30 августа главный редактор ведущей партийной газеты «Жэньминь жибао» Гао Ди выступил с закрытой программной речью «Проблемы, вызванные ситуацией в Советском Союзе», обращенной к редакторам центральных СМИ и ведущим работникам идеологического фронта. Во-первых, товарищ Гао резко критикует беспомощность заговорщиков, которые даже не смогли изолировать Бориса Ельцина и быстро арестовать его и Горбачёва. Во-вторых, он обвиняет Горбачёва и Ельцина в измене и действиях в интересах внешних сил. «Горбачёв и Ельцин – не истинные члены коммунистической партии. Они попросту предатели и западные агенты. Они действовали заодно с западными институтами и следовали приказам из Америки», – утверждал он. Наконец, третьей, более общей причиной коллапса называется политика гласности и «нового мышления», разложившая и деморализовавшая советскую элиту. Впрочем, в той же речи Гао Ди указывает и другие факторы, правда, не особо анализируя их взаимосвязь: снижение уровня жизни населения на протяжении 1980-х гг., чрезмерные военные расходы, поспешность в проведении политических реформ по сравнению с экономическими преобразованиями.
Впрочем, китайский анализ не застыл на этом уровне, который до сих пор характеризует представления части российской элиты. В начавшуюся дискуссию вступили ведущие «мозговые центры» китайской партии и государства. Основной массив результатов публиковался в закрытых справках для членов ЦК КПК, документах и сборниках с грифом «Для служебного пользования». Лишь часть попадала в открытый доступ в виде монографий или статей в научных журналах вроде крупнейшего советологического издания «Проблемы Советского Союза и Восточной Европы», издаваемого Институтом изучения СССР и Восточной Европы при Академии общественных наук (АОН) КНР. Исследования велись в недрах самой КПК (в структурах при организационном отделе и отделе внешних связей, бюро переводов при ЦК КПК), в аналитических подразделениях Народно-освободительной армии Китая, а также в других организациях. Среди них Институт изучения России при АОН, Центральная партийная школа КПК, Институт мирового социализма, Институт истории международного коммунистического движения, Институт стратегических международных исследований (ранее – девятый отдел Министерства общественной безопасности КНР), Пекинский университет и ряд ведущих вузов.
Довольно быстро китайские ученые перешли в своем анализе от простого политического детерминизма («всему виной предательство Ельцина и недальновидность Горбачёва») или экономического детерминизма («развалился потому, что собирал слишком много танков») к более сложным системным моделям, учитывающим комплексы различных факторов.
Запад им поможет
Выделенные Гао Ди в его речи 30 августа причины во многом заложили направления дальнейшего анализа. Многие китайские работы, написанные по горячим следам событий 1991 г., наполнены ссылками на «происки внешних сил». Так, изданные в 1992 г. в северо-восточной провинции Цзилинь монография Ван Чаовэня «Американская стратегия мирной эволюции», а также коллективный труд «Уроки драматических изменений в Советском Союзе и Восточной Европе» (Дин Вэйлин, Ли Дунюй, Чжао Ляньчжан) подробно анализируют роль Запада в падении Советского Союза.
Авторы приходят к выводу, что кампания «мирной эволюции» советского режима подорвала веру граждан СССР в идеалы социализма и привела к падению режима. Свою роль сыграли передачи «Радио Свобода» и других радиостанций, вещавших на Советский Союз, поддержка диссидентского движения, неправительственных организаций и автономных профсоюзов, академические обмены, расшатывавшие представления советских ученых о «загнивающем Западе», проникновение западной массовой культуры (прежде всего рок-музыки), экономическая помощь. Запад активнее действовал в Восточной Европе, а после победы там использовал успех десоветизации для пропаганды на советской территории. При этом, отмечают китайские исследователи, сила Запада заключалась в том, что он выступал единым фронтом – агенты ЦРУ и других западных разведок, активисты правозащитных организаций, уехавшие за рубеж диссиденты и даже музыканты Beatles или Deep Purple, по сути, невольно работали на одну цель. Для одних задача развалить союз входила в круг служебных обязанностей, а для других была побочным продуктом деятельности.
В более поздних китайских работах роль международного фактора не сводится к действиям Запада – подробно исследованы дипломатические ошибки советского руководства. Так, в вышедшей в 2001 г. в Пекине монографии «Фатальные ошибки: эволюция и влияние внешней политики СССР» Цзо Фэнжун перечисляет целый ряд просчетов Москвы во внешней политике. Первый и главный из них – попытка создать и удержать восточный блок государств после 1945 года. Экспансионизм и стремление к мировой гегемонии (по мнению китайских авторов, эти тенденции особенно очевидны при Леониде Брежневе, например, вторжение в Афганистан) заставляли Кремль ставить слишком амбициозные задачи во внешней политике, отвлекая ресурсы от внутреннего развития.
Во-вторых, содержание государств-сателлитов вроде Вьетнама, КНДР, Кубы и Монголии надорвало экономику. Столь же разрушительное воздействие оказывала бесконтрольная поддержка «дружественных режимов» на Ближнем Востоке, в Африке, Азии и Латинской Америке – большая их часть просто пользовалась ресурсами Москвы. Взамен Кремль получал лишь услаждавшую уши членов Политбюро риторику о совместной борьбе с американским гегемонизмом.
В-третьих, Советский Союз вмешивался во внутренние дела других социалистических государств (Чехия, Венгрия и т.д.) и относился к ним и остальным партнерам по международному коммунистическому движению с изрядной долей «великосоветского шовинизма». Это подрывало позиции СССР внутри социалистического лагеря. Наконец, ошибка заключалась в том, что Москва слишком увлеклась холодной войной с США. Огромные ресурсы были оттянуты на поддержку антиамериканского фронта в глобальном масштабе. Втягивание в затратную гонку вооружений привело к милитаризации советской промышленности.
Таким образом, советское руководство допустило комплекс внешнеполитических ошибок и, по выражению китайских авторов, «увлекшись внешним, забыло о внутреннем». При этом китайские авторы порой даже ставят в заслугу Горбачёву и главе МИД СССР Эдуарду Шеварднадзе отход от дорогостоящей конфронтационной линии в отношениях с Западом (вывод войск из Афганистана, согласие на объединение Германии, отказ от гонки вооружений), однако полагают, что момент для изменений был упущен. В итоге горбачёвский поворот во внешней политике лишь усилил проникновение западного влияния и облегчил Соединенным Штатам задачу по устранению соперника.
Паралич власти
Основной массив китайских работ, посвященный развалу СССР, исследует вопросы организации власти и эффективности правящей партии. Это неудивительно, если учесть, что фактическим заказчиком исследований была именно КПК – родная сестра почившей КПСС.
Если в ранние 1990-е гг. китайские авторы больше думали о том, каких ошибок надо избегать для сохранения у власти однопартийного режима, то впоследствии они увидели развал советского государства и гибель КПСС в более широком контексте. Экономические и социальные результаты развития России убедили китайцев во вредности слишком резких политических преобразований для судьбы не только партии, но и страны. Причем довольно успешный опыт развития в тот же период Восточной Европы справедливо полагался для КНР неприменимым – в отличие от Польши или Чехии, сразу попавших под крыло ЕС, Китай (как и Россия) не мог всерьез рассчитывать на заинтересованную помощь в непростом переходе от одной системы к другой.
Значительную долю ответственности за коллапс Советского Союза китайские эксперты возлагают лично на Михаила Горбачёва, который позволил КПСС утратить контроль над процессом реформ. Как отмечает Чжан Юйлян в обширной статье «Трагедия Горбачёва» (1993 г.), реформы были необходимы, но избранные методы привели страну и партию к краху. Во-первых, Горбачёв ослабил партию изнутри, фактически разрешив формирование фракций, а затем ослабил ее извне, согласившись на отмену 6-й статьи Конституции СССР, определявшей монополию на власть. Роковую роль сыграли попытки разделить партийную и государственную бюрократию за счет укрепления института Советов и Верховного Совета СССР. Как отмечается в коллективной монографии «Крах великой державы: анализ причин распада СССР», вышедшей в Пекине в 2001 г., Верховный Совет оказался институционально не готов к тому, чтобы взять в свои руки всю полноту власти.
В вину Горбачёву ставится поспешность преобразований, а также слишком резкая ротация членов Политбюро после 1985 г. – отсутствие преемственности курса породило раскол между «консерваторами» и сторонниками молодого генсека. Наконец, многие китайские авторы упрекают Горбачёва в попытках копировать западную социал-демократию и чрезмерном распространении «гласности», что привело к подрыву идеологии и веры и среди рядовых граждан, и среди членов партии.
Многие китайские эксперты сразу задумались о причинах того, почему ошибки одного человека оказались столь разрушительны для системы, а во главе партии и государства оказался настолько неэффективный лидер. Ответ на первый вопрос был найден в излишней концентрации верховной власти в СССР в руках одного человека и отказе от принципа коллективного руководства. Как отмечает Сяо Гуйсэнь в статье «Концентрация власти в руках высшего центрального руководства и перемены в СССР» (1992 г.), традиция заложена еще при Сталине. Многие китайские авторы вообще убеждены, что к краху привели врожденные дефекты сверхцентрализованной советской модели с негибкой командно-административной системой, а также накапливавшиеся годами проблемы и противоречия, которые невозможно было решить в силу неадаптивности конструкции. Причиной же некачественного отбора лидеров стало отсутствие четкой системы ротации руководящих кадров – престарелое Политбюро сначала породило череду начальников, умиравших один за другим, а затем вынесло на поверхность молодого Горбачёва.
Помимо плачевного состояния центрального руководства, китайские эксперты указывают на общее состояние правящей партии к середине 1980-х годов. Хуан Вэйдин в книге «Десятый юбилей падения КПСС» (2002 г.) отмечает: «Смерть КПСС была вызвана не столько антикоммунистическими силами, сколько коррумпированными членами партии. Дезинтеграция СССР стала результатом автопереворота привилегированного класса партноменклатуры». Китайские ученые сходятся во мнении, что советская компартия постепенно превратилась в правящий класс, сконцентрированный исключительно на собственных материальных интересах. КПСС только потворствовала нарастанию коррупционных тенденций, поскольку не уделяла должного внимания борьбе со взяточничеством – долгое время этим не занимались, чтобы не бросить тень на КПСС, а в конце 1980-х гг. антикоррупционные кампании вроде «хлопкового дела» носили эпизодический и несистемный характер. В итоге правители на всех уровнях настолько оторвались от народа, что даже не смогли почувствовать угрожающее направление, в котором двинулось общество в эпоху перестройки. Одной из причин такого развития ситуации, по мнению экспертов из КНР, стала замкнутая номенклатурная система назначения на должности. Другой – формирование мощной обкомовской элиты и отсутствие ротации с постоянным перемещением чиновников внутри системы для разрыва персональных связей.
Как заключили эксперты международного отдела ЦК КПК, регулирование СМИ до Горбачёва было излишне жестким – в итоге население перестало доверять государственным газетам и центральному телевидению. А политика «гласности», наоборот, зашла слишком далеко, показав людям неприятную изнанку советского общества и уничтожив табу на критику партии и системы.
Китайские исследователи отмечают, что роковой ошибкой Горбачёва стал курс на деполитизацию вооруженных сил (в том числе упразднение системы политруков), разрыв связки КПСС с войсками и превращение армии из партийной («красной») в национальную. Кроме того, армия во многом являлась слепком всего советского общества, и в ней происходили те же негативные процессы. Наконец, массовые сокращения армии, начавшиеся при Горбачёве, не были подкреплены программой интеграции демобилизованных военнослужащих, из-за чего военные пополнили ряды разочаровавшихся в системе. Именно комплекс этих факторов, по мнению экспертов из КНР, предопределил неудачу переворота в августе 1991 г., арест членов ГКЧП и последующий роспуск СССР.
Все не по плану
Сюй Чжисинь из АОН называет экономику «стержневой причиной» краха. Особенно активно эксперты в КНР занимались этим вопросом в начале 1990-х годов. Тогда КПК стояла перед выбором – интерпретировать события 1989 г. в Китае и развал Советского Союза как аргументы «за» или «против» экономических реформ. Окончательный выбор в пользу рынка, сделанный в 1992 г. после поездки Дэн Сяопина на юг страны, похоже, исходили из анализа советских ошибок.
Главной бедой советской экономики китайские эксперты считают ее планово-командный характер и неспособность задействовать рыночные механизмы. Излишняя централизация и игнорирование закона спроса и предложения привели к тому, что промышленность производила массу невостребованной продукции и напрасно расходовала ресурсы. А многие действительно нужные товары были в дефиците. Отсутствие конкуренции между производителями приводило к крайне низкому качеству товаров и полному игнорированию такого понятия, как размер издержек. Отдельной критики китайских экспертов заслуживает нерыночное ценообразование в СССР и наличие ценовых субсидий.
Сращивание партийной и хозяйственной бюрократии привело к идеологизации экономики – назревшие реформы сразу отметались как не соответствующие духу социализма. Слабость экономического блока в советском руководстве обуславливалась и некачественной статистикой, фальсифицировавшей данные и завышавшей показатели по идеологическим соображениям. Еще одно отражение излишней централизации – неадекватное распределение налоговых поступлений в пользу Москвы, заметно тормозившее развитие регионов (все это происходило на фоне низкой налоговой базы). Господство жестких схем при принятии решений сделало экономику неадаптивной к меняющейся мировой ситуации и неспособной к инновациям. Слабая интеграция в мировую экономику и ее финансовые институты, отсутствие внешней конкуренции усугубили неэффективность советской промышленности. Падение цен на нефть в конце 1980-х гг. стало еще одним мощным ударом по Советскому Союзу.
Особенно жестко китайские ученые критикуют структуру советской экономики. Так, один из ведущих советологов КНР Лу Наньцюань называет милитаризацию едва ли не главной причиной краха – военная промышленность (и тяжелая промышленность в целом) оттягивала на себя слишком много ресурсов и развивалась в ущерб другим. В итоге СССР был колоссом в изготовлении ракет и карликом в производстве товаров народного потребления. Исследователи Хуан Цзунлян и Чжан Чжимин прямо указывают на губительность сталинской коллективизации, уничтожившей самых активных из крестьян – кулаков. Поддержка колхозов окончательно сгубила частную инициативу (здесь явно видится опыт критики «народных коммун» эпохи «большого скачка»). В итоге неэффективная экономика не смогла удовлетворять потребности населения, что лишь усилило действие других фатальных для судьбы СССР факторов – социальных.
Кризис веры
«Кризис веры» многие китайские ученые называют питательной средой, которая позволила расплодиться силам, развалившим страну, – Советский Союз пал не столько из-за деятелей пассионарного демократического меньшинства вроде Бориса Ельцина, академика Сахарова и членов Межрегиональной депутатской группы, сколько из-за молчаливого одобрения этих действий со стороны абсолютного большинства. Кроме того, как отмечал глава Института Восточной Европы и СССР при АОН Ли Цзинцзе в вышедшей статье «Исторические уроки падения КПСС» (1992 г.), население оттолкнула от партии непривлекательная и догматичная марксистская идеология, а также монотонная и нудная пропаганда – слова о «классовой борьбе» и занятия историческим материализмом в вузах к середине 1980-х гг. вызывали раздражение. Граждане не ассоциировали себя ни с партией, ни со страной в целом. Кроме того, китайские ученые уделяют серьезное внимание подозрительному отношению партии к интеллигенции. Вместо того чтобы рекрутировать интеллигенцию в свои ряды и эволюционировать, КПСС старалась задавить интеллектуалов, превратив их либо в явных (диссиденты), либо в скрытых оппонентов режиму. Именно интеллигенция сформулировала антипартийное направление общего желания перемен, укрепившегося в советском обществе в конце 1980-х годов. Упаднические настроения отражались и на состоянии экономики.
Наконец, кризис общего советского проекта усиливал тягу к объединяющей протестной идентичности, которая на окраинах империи легко принимала националистические формы и подкрепляла сепаратистские тенденции. Свою роль сыграл и рост русского шовинизма – среди представителей титульной нации к концу 1980-х гг. распространились представления о других народах СССР как «нахлебниках», живущих исключительно за счет РСФСР. Многие исследователи также отмечают в национальной политике Москвы немалые перегибы – национальная культура (особенно религиозная) искоренялась порой слишком жестко, провоцируя обратную реакцию. Любопытен, правда, и вывод, к которому приходит большинство китайских экспертов по национальному вопросу – проблем можно было бы избежать, если бы Ленин и Стали сразу сделали ставку на создание унитарного государства, а не сложной структуры квазиавтономных республик.
Учиться и повторять изученное
Изучение опыта распада Советского Союза до сих пор не завершено: издаются новые книги, выходят многочисленные статьи в научных журналах, проходят открытые конференции и закрытые семинары. Интеллектуальная активность – это не только упражнения в академическом мастерстве, она имеет сугубо практическую цель. Руководство КПК, управляющее страной 63 года, до сих пор извлекает полезные уроки из гибели «старшего брата» Китая – СССР, который протянул 74 года. И каждый год нахождения у власти позволяет китайским лидерам по-новому взглянуть на советский опыт.
Об этом говорит хотя бы количество учебных фильмов для партийного руководства. В 2003 г. Политбюро ЦК КПК провело сессию коллективной учебы, на которой разбирались примеры взлета и падения девяти великих держав мировой истории, включая СССР, а в 2006 г. отснятый по материалам этой сессии фильм был показан и по центральному телевидению КНР. Тогда же Институт марксизма АОН выпустил фильм на восьми DVD «Думай об опасности в мирное время: исторические уроки падения КПСС», который стал обязательным для просмотра руководством вплоть до уровня уездных партсекретарей. Наконец, в разгар экономического кризиса весной 2009 г. партийное руководство Китая вновь обязало руководящих работников КПК посмотреть учебный фильм о падении СССР и опыте «цветных революций» на постсоветском пространстве.
Из советского опыта в Китае давно сделаны выводы, которые постоянно интегрируются в политическую практику. КПК установила предельный возраст для руководителей партии и страны, а также предельный срок работы на руководящих должностях (два срока по пять лет). Сформирован механизм регулярной передачи верховной власти. КПК делает ставку на коллективное руководство и активное привлечение независимых экспертов к процессу принятия решений. Партия активно обновляет идеологию, постепенно интегрируя в нее националистические идеи и одновременно не отказываясь от коммунистического наследия. Пекин активно (хотя и недостаточно) борется с коррупцией и не пытается маскировать эту проблему. При традиционном китайском стремлении образовывать региональные и родственные группировки во власти КПК удается привлекать на госслужбу компетентные кадры и хотя бы отчасти поддерживать меритократические принципы. Примеры можно продолжать.
Опыт изучения распада СССР сейчас вновь востребован как никогда, особенно те направления анализа, которые касаются межфракционной борьбы в правящей партии и проблемы политического лидерства. Еще в 2009 г., когда Пекин столкнулся с масштабными социальными последствиями глобального кризиса (например, волнения на экспортно-ориентированных предприятиях, прежде всего в провинции Гуандун), в партии началась дискуссия о будущих путях развития страны в условиях мировой экономической нестабильности. На сложную социально-экономическую обстановку наложилась и острая борьба между группировками внутри КПК за возможность провести своих людей в ЦК и Политбюро партии на XVIII съезде КПК, который был намечен на осень 2012 г. (открылся 8 ноября).
Одним из лидеров общественного мнения оказался глава партийной организации города Чунцин (эта городская агломерация с населением почти 30 млн человек имеет статус провинции) Бо Силай – сын сподвижника Дэн Сяопина Бо Ибо, бывший министр коммерции и один из самых вероятных кандидатов на попадание в постоянные члены Политбюро. Бо начал пропагандировать «чунцинскую модель» – сочетание жесткого государственного патернализма, левого популизма, борьбы с коррупцией без оглядки на закон (массовые аресты подозреваемых чиновников без санкции суда и т.п.), а также китайского национализма. Публичная кампания самопиара Бо Силая, которую активно поддержали «новые левые», привела к печальным для него последствиям. В марте 2012 г. после ряда публичных и непубличных конфликтов с другими партийными лидерами (основным оппонентом Бо был глава КПК в Гуандуне Ван Ян, но чунцинский секретарь испортил отношения и с председателем Ху Цзиньтао, и с премьером Вэнь Цзябао) он был снят с должности, исключен из партии и отправлен под следствие.
Формальной причиной стало дело его жены Гу Кайлай, обвиненной в отравлении британского гражданина Нила Хэйвуда, а также неудачная попытка главы чунцинских силовиков Ван Лицзюня укрыться в консульстве США в Чэнду. Однако мало кто из экспертов сомневается, что реальной причиной стал сам Бо Силай – он оказался неприемлем как из-за конфликтов с другими членами элиты, так и из-за крайне опасной для КПК левой и антикоррупционной риторики. Многие комментаторы, наблюдая за «делом Бо Силая», отмечали, что китайская Компартия пытается избежать появления своего «маленького Горбачёва» или «маленького Ельцина» – вновь отсылка к печальному опыту старшего советского брата.
Закат Европы: взгляд из Поднебесной
Аналогии с некоторыми явлениями, приведшими к распаду СССР, появляются в китайской аналитике не только применительно к внутренней ситуации в КНР, но и при оценке событий в других регионах мира. Самый свежий пример – анализ кризиса еврозоны и вообще Европейского союза. Изучение перспектив «развала ЕС по образцу СССР» – довольно частое направление китайской мысли.
Разумеется, дискуссии о судьбах Советского Союза и Европейского союза в китайском контексте сильно отличаются. СССР воспринимается как типологически близкая система, изучение которой может помочь избежать ошибок. Евросоюз интересен лишь как важнейший торговый и политический партнер, ситуация в котором важна для понимания динамики мировой экономики (и, несомненно, потенциала китайского экспорта), а также для способности ЕС выступать «третьей силой» в отношениях между КНР и США. Соответственно, китайский анализ не особенно отличается от качественных работ на эту тему на Западе и в России.
Правда, есть один примечательный факт, влияющий на качество анализа, – эмоциональное отношение к европейским проблемам. В кризисном 2009 г. в китайской элите, в том числе среди экспертов ведущих «мозговых центров», царила эйфория. Пока в Соединенных Штатах и Европейском союзе наблюдался экономический спад, ВВП Китая увеличился на 9%. По словам работающих в КНР западных инвестбанкиров, в тот момент многие китайские чиновники и аналитики любили поиздеваться над либеральными экономическими принципами, которые довели Америку и Европу до кризиса, и порассуждать о преимуществах «китайской модели». Впрочем, в академическом анализе следов «злорадства» почти нет.
Китайские аналитики выделяют несколько причин того кризиса, в котором оказалась Европа. Первая – чисто финансовая. ЕЦБ и финансовые регуляторы европейских стран в тучные годы не имели адекватных инструментов для оценки долгосрочных рисков и не проводили стресс-тесты на устойчивость банков. Так, в работе «Кризис суверенных долгов и проблемы банковской индустрии “европейской пятерки”», опубликованной в журнале «Макроэкономика», Ли Хуаньли и Ли Шикай отмечают, что финансовые регуляторы слишком долго закрывали глаза на состояние банковской системы в Португалии, Греции, Испании, Ирландии и Италии.
Вторая причина – финансово-политическая. Создание валютного союза без проведения единой фискальной политики было ошибкой. Многие китайские авторы задаются уместным вопросом: насколько в принципе единая валюта может в равной степени удовлетворять интересы таких разных экономик, как Германия и Греция? Например, Дин Юаньхун в статье «Причины и перспективы развития европейского долгового кризиса» отмечает, что введение единой валюты выгодно для типологически близких экономик стран – членов ЕС, а новым членам надо было оставить свою валюту (как это делалось в отношении стран Балтии).
Третья причина – недостаточная политическая координация. Обязательства властей перед избирателями в своих странах перевешивают заботу об общих интересах в рамках ЕС – в качестве примера приводятся протекционистские барьеры, которые начали возникать в Европе на пике кризиса (например, меры Николя Саркози по поддержке французского автопрома). Также налицо общий вакуум власти при решении коллективных проблем, когда одна страна (Греция) может держать в заложниках всех остальных. Эту мысль проводят, например, Юй Сян и Ван Хуэй из Института изучения современных международных отношений в статье «Проблемы развития Европейского союза через призму кризиса суверенных долгов».
Развал ЕС по образцу СССР считают возможным лишь немногие китайские ученые, чаще всего такие радикальные взгляды высказывают финансисты, занимающиеся глобальными проблемами, а не европеисты-профессионалы. Например, Чжан Шанбинь в статье «Европейский союз на грани развала» в журнале «Фондовый рынок» указывает, что такие разные экономики, как Германия и Греция, просто не могут существовать в рамках единого экономического и политического пространства. Поглотив слишком много периферийных стран на волне противостояния с СССР и Россией, Западная Европа должна будет отступить и не тянуть на себе «балласт».
Впрочем, подавляющее большинство экспертов сходятся во мнении, что Европе грозит разве что сужение еврозоны за счет принудительного вывода из нее Греции и, возможно, Испании (эту мысль проводят Юй Бин и У Янь в статье «От кризиса суверенных долгов к кризису еврозоны», опубликованной в журнале «Международные финансы»). Оптимисты даже считают, что кризис может стать катализатором еще большей интеграции. Первыми шагами должно стать наделение Еврокомиссии и ЕЦБ большими надзорными полномочиями, а также возможностями по проведению единой финансовой политики. Следующими шагами может быть большая управленческая интеграция, идущая дальше принципов Лиссабонского соглашения. Например, Ван И в статье «Усиление или ослабление европейской интеграции?», опубликованной в 2011 г. в журнале «Современный мир», отмечает, что центростремительные силы в Европе неизбежно возьмут верх, поскольку выгоды от интеграции превышают негативные последствия.
Александр Габуев - заместитель главного редактора "КоммерсантЪ - Власть", китаист.
Китай. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 28 октября 2012 > № 735496
Александр Габуев
В Свирске в 2013 году должно начаться возведение завода по производству новых строительных материалов - ориентировано-стружечных плит (OSB), MDF, ДСП и древесноволокнистых изоляционных плит (WFIB). Об этом сообщил мэр города Владимир Орноев. "Планы, которые я ставлю перед собой и своими помощниками: создание новых рабочих мест, работа предприятий, - сказал мэр. - Мы по-прежнему не успокаиваемся и делаем все возможное, чтобы дать второе дыхание этому проекту. Последняя моя встреча с губернатором Сергеем Ерощенко убедила, что мы на верном пути".
Летом 2012 года Сергей Ерощенко провел встречу с генеральным директором ОАО "СибДСМ", членом Совета директоров компании "Interwood Invest AG". На встрече был представлен инвестиционный проект строительства в Свирске завода. Как отметил Йохан Йозеф Битци, в этом городе имеется необходимое для производства сырье. Проект представляет собой создание полного, экологически чистого цикла переработки мягколиственной и низкосортной древесины, используемой для строительства жилья. По словам генерального директора ОАО "СибДСМ", в рамках реализации проекта планируется трудоустроить 1000 человек. У компании имеются подобные проекты в Италии, Франции, Польше, Украине.
В Минске проходит с 23 по 26 октября ХХ Международная специализированная выставка «Медицина и здоровье — 2012», которая организована ЗАО «МинскЭкспо» при поддержке Министерства здравоохранения Беларуси. Выступая на открытии экспозиции, заместитель министра здравоохранения Беларуси — директор департамента фармацевтической промышленности Геннадий Годовальников, заявил о том, что республика ведет переговоры с Ираном о возможности приобретения патентов на лекарства, сообщает БЕЛТА.
«Мы ведем официальные переговоры с Ираном по поводу возможности приобретения технологий, патентов на биотехнологические лекарства. Иранский фармацевтический рынок интересен тем, что они на 97% закрывают свои потребности собственным производством. Сегодня в Иране производится около 8 тыс. наименований лекарств, около 1 тыс. лекарственных средств растительного происхождения, а их заводы построены в соответствии с международными стандартами качества GMP», — сказал Геннадий Годовальников.
На выставке иранские производители впервые представляют коллективный стенд. Кроме них и белорусов, свою продукцию и услуги на мероприятии по таким тематическим разделам, как медицинская техника, оборудование и диагностика, лабораторная медицина, оптика, медицинская мебель, фармацевтическая продукция, здоровье матери и ребенка, реабилитация и спортивная медицина, стоматология, здоровый образ жизни, представляют производители из России, Украины, Дании, Турции, Австрии, Польши, Италии, Латвии, Чехии, Китая и Германии. Кроме того, в рамках выставки проходят научно-практические семинары для специалистов, которые поспособствуют повышению их квалификации.
Нашли ошибку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter